Вступительная статья

Вниманию советского читателя предлагается новый перевод книги западногерманского писателя Юргена Торвальда, выпущенной издательством «Прогресс» в 1974 г. под названием «100 лет криминалистики». Нынешнее ее название «Век криминалистики» – позволяет точнее передать пронизывающую всю книгу мысль автора о том, что только со второй половины прошлого столетия начался период расцвета, «век» криминалистики. Буквальный перевод немецкого названия книги – «Век детективов» – мог бы только ввести в заблуждение, ибо читатели, скорее всего, предположили бы. что речь в ней идет о расцвете вполне определенного литературного жанра, связанного с творчеством Эдгара По, Конан Дойля и их последователей, либо же что в книге описываются приключения сыщиков.

«Век криминалистики» печатается с учетом тех изменении, главным образом сокращений, которые были внесены в текст автором при подготовке сборника «Беспощадная охота», включившего все его сочинения, относящиеся к криминалистике[1].

Несколько слов о самом авторе. Юрген Торвальд родился в 1916 г. в Золингене. изучал медицину, филологию и новейшую историю, служил в военном флоте, а затем стал писателем, издав несколько романов различного литературного достоинства. В конце 50-х гг. Ю. Торвальд занялся историей современной медицины и опубликовал две книги: «Век хирургов» и «Всемирная империя хирургов», после чего в начале 60-х гг. он обратился к истории криминалистики, написав названные выше произведения. Затем, видимо, сочтя эту тему исчерпанной, Ю. Торвальд вновь обратился к истории медицины, выпустив в 1971 г. книгу «Пациенты», где главными героями стали уже не врачи или ученые, а пациенты – 22 человека, которым были проведены первые операции но пересадке ночек, сердца, легких, печени. «Пациенты» читаются с захватывающим интересом, несмотря на несколько неожиданный выбор темы, или. вернее. героев книги. Нужно отметить, что Ю. Торвальд умеет выбирать сюжеты, успех которых заранее предопределен. В этом отношении достаточно показательна и его книга «Кровь королей. Драматическая история заболевания крови в европейских монарших семьях» (1975), где описываются судьбы нескольких потомков английской королевы Виктории, как известно унаследовавших от нее гемофилию – специфическую болезнь, от которой страдают главным образом мужчины, а женщины выступают лишь в качестве носителей и передатчиков мутантного гена.

«Век криминалистики», пожалуй, лучшая книга Ю. Торвальда. По своему жанру она относится, скорее всего, к научно-художественной литературе и продолжает традицию прекрасного произведения Поля де Крюи «Охотники за микробами». Это основанный на достоверных, как правило, фактах увлекательный рассказ о драматической истории возникновения и развития криминалистической науки – одной из отраслей современного знания. Вместе с тем, поскольку история криминалистики иллюстрируется у Ю. Торвальда рассказами о расследовании и судебном разбирательстве конкретных уголовных дел, «Век криминалистики» в немалой степени наделен и чертами детективной литературы. Именно это своеобразное жанровое сочетание и предопределяет успех книги у читателей.

Книга Ю. Торвальда состоит из четырех самостоятельных частей, посвященных истории дактилоскопии, судебной медицины, судебной токсикологии и судебной баллистики. Следует сразу же отметить, что «Век криминалистики», несмотря на обилие содержащихся в нем исторических сведений по каждой из названных специальностей, ни в коей мере не может рассматриваться в качестве учебника по истории криминалистики. Современная система криминалистики, в частности в советской науке, включает в себя, помимо общетеоретической части, три основных раздела: криминалистическую технику, следственную тактику и методику расследования отдельных видов преступлений[2] . Нетрудно убедиться, что в книге Ю. Торвальда два последних раздела криминалистики вообще никак не затронуты. Что же касается криминалистической техники, то в книге освещена лишь история дактилоскопии (а в связи с нею и некоторых других методов идентификации личности) и судебной баллистики, входящих в криминалистическую науку, а также тесно с нею связанных, но самостоятельных наук – судебной медицины и судебной токсикологии (вообще же вопрос о предмете криминалистики по-прежнему, как и в XIX в,. остается весьма дискуссионным).

Ю. Торвальд убедительно проиллюстрировал связь криминалистики с развитием естественных наук, прогресс которых как раньше, так и теперь предопределяет основные ее достижения. Среди упоминаемых в книге ученых, чьи труды способствовали развитию криминалистики, мы встречаем имена Лавуазье, Берцелиуса, Либиха. Жолио-Кюри и многих других. При этом автор показывает и то, как достижения «большой науки» применяются к решению задач расследования преступлений (судебная токсикология), и то, как криминалисты, используя ее методы и приемы исследования, ставят и решают самостоятельные задачи (дактилоскопия).

Ю. Торвальд справедливо обращает внимание и на то, как криминалистическая наука подчас способствовала развитию наук естественных (так, успехи судебной токсикологии, возникшей в результате общего взлета химической науки, способствовали популяризации достижений ученых-естественников, не только росту их престижа, но и созданию новых научных учреждений, кафедр и т.п.). Правда, в его книге не нашлось места для показа еще одного направления обратного влияния криминалистики на развитие других наук, а именно: использования криминалистических экспертиз для прочтения стертых временем рукописей, установления авторства тех или иных произведений искусства, решения некоторых исторических загадок и т. п.

Хотелось бы подчеркнуть и наиболее существенный, на наш взгляд, пробел данной книги. Хотя описание событий в ней постоянно переносится из одной страны в другую, а часто и с континента на континент (из Франции в Англию, оттуда в Индию или в США, затем снова в Европу и т. д.), что создает ощущение широкой панорамы охвата, все же неоправданно редко упоминается в ней Россия и явно недооценивается вклад русских, советских ученых в развитие криминалистики. Об этом можно было бы не говорить, если бы автор ставил своей целью написать очерки истории какой-либо из криминалистических наук в одной, отдельно взятой стране, скажем во Франции или в Англии. Поскольку, однако, он претендует на то, чтобы дать всеобъемлющую картину развития в «век криминалистики» и судебной медицины, и судебной баллистики и т. д., то ради справедливости следует высказать и нашу позицию по этим вопросам.

Обратимся, в частности, к истории судебной медицины. Известно, что уже в первой половине XIX в. в русских университетах были организованы первые кафедры судебной медицины. Большой известностью пользовалось руководство по судебной медицине, принадлежащее перу профессора Медико-хирургической академии С. А. Громова (1774—1856). В трудах великого русского хирурга и анатома Н. И. Пирогова в 40—50-х гг. прошлого века впервые в истории судебной медицины были сформулированы многие рекомендации для судебных медиков по вопросам осмотра трупов, экспертизы огнестрельных ранений и др[3] . Однако об этом в книге Ю. Торвальда нет даже малейших упоминаний. Более того, по некоторым вопросам изложенное искажает подлинную историю судебной медицины. Вот только один пример. «Приоритет в области установления вида крови,– отмечал профессор В. Ф. Червяков,– принадлежит русскому исследователю – патологоанатому и судебному медику профессору Ф. Я. Чистовичу, который в 1899 году открыл преципитиновую пробу. Это открытие имело огромное значение для судебно-медицинской практики и действительно произвело переворот в лабораторной практике исследования следов крови»[4]. Между тем в книге Ю. Торвальда имя Ф. Я. Чистовича не упоминается, а говорится только о заслугах Уленгута, практически использовавшего это открытие для целей судебной экспертизы.

Достаточно весом вклад русских ученых н в развитие судебной токсикологии. Например, профессор Медико-хирургической академии А. II. Нелюбин еще в 1824 г. опубликовал в «Военно-медицинском журнале» «Правила для руководства судебного врача при исследовании отравления», где им впервые в мире была высказана мысль о невозможности обнаружения металлических ядов в трупном материале без разрушения органических веществ. Лишь спустя 15 лет после того, как эти «Правила» увидели свет, французский токсиколог Орфила, которому посвящены многие страницы «Века криминалистики», также предложил при исследовании трупного материала на наличие соединений металлов применять азотную кислоту[5].

Важную роль в развитии судебной токсикологии и судебной химии сыграли труды таких выдающихся русских ученых, как Д. И. Менделеев, А. М. Бутлеров, Н. Н. Зинин, которые, кстати, нередко выступали н в качестве экспертов на громких и сложных судебных процессах[6]. Наконец, и в области судебной баллистики начиная с 70-х гг. прошлого века русскими учеными было сделано немало (помимо экспертиз Н. И. Пирогова, можно упомянуть книгу Н. Щеглова «Материал к судебно-медицинскому исследованию огнестрельных повреждений», вышедшую в 1879 г., и др.)[7].

Если в книге Ю. Торвальда все же упомянуты имена некоторых русских ученых прошлого (например, сообщается о том, что к Бертильону приезжали д-р Бехтерев из Петербурга и Сергей Краснов из Москвы), то развитие криминалистики в нашей стране в советское время, как и многие ее существенные достижения, вообще не нашло в книге какого-либо отражения. По этому вопросу хотелось бы порекомендовать читателю книгу И. Ф. Крылова «Очерки истории криминалистики и криминалистической экспертизы» (Л.. 1975), в которой особого внимания заслуживают биографические заметки, посвященные двенадцати пионерам советской криминалистики – А. А. Захарьину, И. Н. Якимову и др.

При этом необходимо отметить, что Ю. Торвальд справедливо отдает должное приоритету русского ботаника М. С. Цвета в открытии метода колоночной жидкостной хроматографии, с помощью которого можно разлагать на составные части различные химические вещества и таким образом идентифицировать каждую из составных частей того или иного вещества. К сказанному в книге Ю. Торвальда необходимо добавить, что советские ученые продолжают совершенствовать предложенный М. С. Цветом в 1904 г. (а не в 1906 г., как пишет Ю. Торвальд) метод для исследования прежде всего сложнейших природных соединений. Им удалось уменьшить объем хроматографических колонок в тысячи раз и создать принципиально новые специальные приборы – микроспектрофотометры («Милихром» и др.), которые ныне производятся серийно и применяются в химии, биологии, медицине, в криминалистике и во многих отраслях промышленности[8].

Разумеется, книга Ю. Торвальда, описывающая главным образом события второй половины XIX—начала XX в., никак не может служить ориентиром для оценки нынешнего состояния и возможностей криминалистической техники. Известно, что за последние годы в нашей стране и за рубежом на службу криминалистике все шире привлекаются самые разнообразные научные приборы общего назначения: названные уже микроспектрофотометры, рентгеновские установки, электронные просвечивающие и растровые микроскопы, полярографы и т. д. Предпринимаются попытки использовать для криминалистических целей столь перспективные открытия, как явление ядерно-магнитного резонанса или голография. По-видимому, большие возможности для использования их при раскрытии преступлений заложены и в методах идентификации лица по запаху или по голосу (судебно-одорологическая и фонографическая экспертизы), которые в настоящее время разрабатываются[9] .

Данная книга всем своим содержанием подтверждает вывод о том, что криминалистика – это наука, находящаяся в процессе беспрерывного развития, и что в принципе не существует препятствий к применению в ней любых научно обоснованных методов исследования[10]. Вместе с тем следует подчеркнуть, что многие из криминалистических проблем, история которых драматически описывается в книге Ю. Торвальда, до сих пор не нашли окончательного решения. В частности, несмотря на появление множества рекомендаций, основанных на использовании новейших методов, сложнейших биохимических и иных анализов, по-прежнему нередко остается крайне затруднительным определение давности наступления смерти, хотя нет необходимости говорить о том, что от правильного решения этого вопроса часто зависят результаты расследования самых запутанных дел, связанных с обвинением в убийстве[11].

И все же, хотя книга Ю. Торвальда в основном обращена – к прошлому криминалистики, она содержит не только исторические описания, но и немало полезных выводов и уроков, которые и по прошествии времени нисколько не утратили своего значения. Скажем, описываемое в книге дело Тиса-Эслар служит грозным предупреждением о том, какой огромный вред могут принести невежество и предрассудки, если им позволить вмешиваться в дела правосудия, и вместе с тем финал этой истории свидетельствует, что подлинная наука может оказаться сильнее любых темных сил и вопреки их сопротивлению помочь установлению истины.

Очень важным представляется и вывод, к которому подводит автор на материале целого ряда уголовных дел,—в криминалистике, как и в любой другой науке, не должно быть места непроверенным гипотезам, принимаемым за аксиомы только потому, что их выдвигают специалисты, пользующиеся большим авторитетом (подчас, кстати, дутым). Более того, в сфере криминалистики подобное явление особенно опасно, поскольку последствием его может оказаться не просто неверное решение того или иного научного спора, а осуждение невиновного либо оправдание подлинного преступника.

Мысль об огромной ответственности эксперта за обоснованность его выводов, проходящая красной нитью через всю книгу Торвальда, разумеется, и поныне не утратила, да и никогда не утратит своего значения. И в этой связи хотелось бы остановиться на одной поучительной истории.

Ю. Торвальд дает очень высокую оценку деятельности Альфонса Бертильона, которого рассматривает как основоположника современной криминалистической науки, явно недооценивая, заметим, трудов даже Ганса Гросса и других исследователей, также стоявших у ее истоков. В книге достаточно подробно описывается жизненный путь А. Бертильона, но лишь мимоходом упоминается его весьма старательное участие в знаменитом деле Дрейфуса. Как известно, офицер французского генерального штаба Дрейфус в 1894 г. предстал перед судом и по сфабрикованному обвинению был признан виновным в шпионаже и приговорен к пожизненному заключению. Французская реакция использовала дело Дрейфуса для разжигания шовинистических страстей и антисемитских настроений, а прогрессивная общественность Франции и других европейских государств выступила с требованием пересмотра приговора. В конечном счете после нескольких судебных разбирательств, каждое из которых оказывалось в центре острейшей политической борьбы, в 1906 г. Дрейфус был полностью реабилитирован. Важнейшим доказательством обвинения в деле Дрейфуса стало заключение трех экспертов, в том числе Бертильона, о том, что представленный суду документ был написан рукой Дрейфуса. Следует отметить, что Бертильон, который отнюдь не был специалистом в почерковедении, сыграл при этом особенно отрицательную роль: с самого начала на основании совершенно надуманных и не выдерживающих серьезной критики схем он безапелляционно заявил, что документ мог быть написан только Дрейфусом, и никем другим, а затем, уже единственный из экспертов, продолжал настаивать на своей правоте, несмотря на представлявшиеся в последующие годы в судебные инстанции многочисленные доказательства, опровергавшие его утверждение. В результате от Бертильона отвернулись не только многие прогрессивные деятели во Франции и за рубежом, но и ближайшие коллеги, прежде относившиеся к нему с неизменным уважением.

В связи с оценкой роли Бертильона в истории криминалистики следует сказать и о том, что Ю. Торвальд справедливо делает в своей книге акцент на преимуществах дактилоскопической системы регистрации преступников перед вытесненной ею системой «бертильонажа». И все же основная идея Бертильона, а именно требование изучать и классифицировать элементы внешности преступников, и по настоящее время далеко не исчерпала себя, хотя речь ныне, разумеется, идет уже о совершенно новых подходах. Так, во многих странах, в том числе и у нас, сейчас довольно успешно разрабатываются устройства, предназначенные для суммирования информации о признаках внешности разыскиваемого преступника. К их числу относятся конструкции типа «фоторобот», «айдентикит», «мимик», «рисовально-композиционный идентификатор» и др. Свидетелю при этом предлагаются изображения отдельных частей лица, из которых он выбирает соответствующие тому, что сохранила его память, а из показаний нескольких свидетелей, если это оказывается возможным, составляется сводный, синтетический портрет[12].

Особая и несколько неожиданная тема, к которой Ю. Торвальд не раз обращается на страницах своей книги,– это взаимосвязь криминалистики, или, точнее, деятельности органов расследования, с литературой. По твердому убеждению Ю. Торвальда, если в Германии XIX в. так и не появилось мощного централизованного органа сыскной полиции, подобного парижской Сюртэ или лондонскому Скотланд-Ярду, то это произошло в немалой степени из-за отсутствия в Германии писателей, которые, подобно англичанам Чарлзу Диккенсу, Уилки Коллинзу и позднее Конан Дойлю или французу Эмилю Габорио, избрали бы темой своих произведений деятельность детективов. Пожалуй, трудно найти другой пример такого рода несколько наивной уверенности писателя в возможности литературы оказывать прямое воздействие не только на духовную жизнь общества, но и на организацию полицейской службы.

В книге Ю. Торвальда содержится немало интересных сведений из жизни двух человек, в большей или меньшей степени причастных и к уголовному розыску, и к литературе, а именно англичанина Генри Филдинга (1707—1754) и француза Франсуа Эжена Видока (1775—1857). Каждый из них сыграл заметную, если не выдающуюся, роль в истории борьбы с уголовной преступностью в своей стране; значение этой их деятельности очень хорошо показано в произведении Ю. Торвальда, и, вероятно, в этом смысле оно открывает немало нового нашему читателю. Однако хотелось бы отметить и весьма существенные различия в фигурах Филдинга и Видока, мимо которых проходит Ю. Торвальд, и прежде всего по вопросу о том месте, какое каждый из них занимает в истории литературы. Сразу же следует сказать о том, что Филдинг был прежде всего писателем, лишь в конце своей жизни ставшим судьей и организатором полицейской службы, а Видок поначалу был профессиональным преступником, затем главой сыскной службы и уже потом стал писателем. Если Филдинг отличался безукоризненной честностью, то Видок был человеком совершенно иного склада. Наконец, несоизмеримы и масштабы их литературного таланта. Генри Филдинг был выдающимся писателем, один из романов которого навсегда вошел в мировую литературу. Не случайно К. Маркс, которому, по свидетельству его биографа Франца Меринга, очень нравились английские романы XVIII в., особенно любил среди них лучшее создание Г. Филдинга – «Историю Тома Джонса, найденыша»[13]. Что же касается главного литературного труда Видока, его «Мемуаров» (или «Записок»), вышедших в четырех томах в Париже в 1828—1829 гг., то для их оценки, вероятно, лучше всего обратиться к мнению А. С. Пушкина, который ознакомился с ними сразу по их выходе в свет.

В сочинениях А. С. Пушкина имеется немало упоминаний имени Видока в сочетаниях, столь хорошо известных нашему читателю, что оно уже стало нарицательным. К публикации же «Записок» Видока А. С. Пушкин отнесся с крайним возмущением, считая того настолько безнравственным человеком, что ему не должно было бы, по мнению А. С. Пушкина, позволять занять хоть какое-то место в литературе. Самого же Видока он характеризует как «отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного», который не имеет права толковать «о благородстве чувств и независимости мнений»[14].

Очевидно, что в оценке личности Видока мы вполне можем доверять чутью нашего поэта, а не восторженным характеристикам Ю. Торвальда. Что же касается вклада Видока в организацию и совершенствование деятельности французской уголовной полиции, то в этом вопросе оценки Ю. Торвальда представляются достаточно убедительными.

Из книги Ю. Торвальда читатель узнает немало любопытного и о писателях, далеких от детективной литературы, а тем более от деятельности настоящих детективов. Например, известно, что Марк Твен еще в 1882 г. в романе «Жизнь на Миссисипи» описал поиск преступника по сохранившемуся на месте преступления отпечатку пальца. Современный читатель этого романа может и не знать, что методы дактилоскопии стали известны в Соединенных Штатах более чем десятилетие спустя, и действительно остается тайной, каким образом Марк Твен пришел к своему открытию, было ли то случайностью, вдохновением или интуицией писателя. Пожалуй, это напоминает другую литературную загадку – Джонатана Свифта, который в романе «Путешествия Гулливера», опубликованном в 1726 г., высмеивал астрологов, якобы открывших два спутника у Марса. Самое поразительное заключается в том, что эти два спутника Марса действительно были обнаружены астрономами, но лишь в 1877 г., то есть через 151 год. В случае же Марка Твена скорее можно говорить об идеях, уже носившихся в воздухе – и это подтверждается Книгой самого Ю Торвальда,– а не об открытии, как у Свифта, намного опередившем свое время.

Наконец, среди упоминаемых в книге Ю. Торвальда выдающихся писателей есть и Дж. Б. Шоу, которому брошен язвительный, но, вероятно, не лишенный оснований упрек в том, что он любил публично высказываться по всевозможным поводам, причем нередко без серьезных на то оснований и по вопросам, в которых он отнюдь не был специалистом (в данном случае речь шла о судебной баллистике). Разумеется, описанная Ю. Торвальдом история не ставит под сомнение значения литературного творчества Дж. Б. Шоу.

Еще более важной темой из числа рассмотренных в книге Ю. Торвальда и заслуживающих самостоятельного анализа представляется проблема соотношения криминалистики и криминологии. Если в самом общем виде криминалистику можно определить как науку о приемах и средствах расследования преступлений, то криминология – это наука о причинах преступности и способах борьбы с нею. На наш взгляд, суждения Ю. Торвальда по вопросам криминологии, высказанные им в «Веке криминалистики», весьма поверхностны и требуют, как правило, довольно критического к себе отношения. В особенности это относится к оценке учения итальянского психиатра Чезаре Ломброзо (1835—1909) в сопоставлении со взглядами бельгийского статистика Адольфа Кетле (1796—1874). С точки зрения Ю. Торвальда, оба они были серьезными учеными, разными путями пытавшимися вскрыть действительные причины преступности. Поскольку подобная позиция может ввести в заблуждение некоторых читателей, специально не занимавшихся историей криминологии, представляется необходимым поспорить с автором «Века криминалистики».

Кетле действительно внес весьма существенный вклад как в статистическую науку (будучи одним из ее основателей), так и в изучение преступности. В своих работах он показал, что количество и виды преступлений, совершаемых в отдельной стране, подчиняются определенным статистическим закономерностям. Не случайно большой интерес к трудам Кетле проявлял К. Маркс. В статье «Смертная казнь» (1853) он отмечал, что Кетле в 1829 г. удалось с поразительной точностью предсказать не только общее число, но и все разнообразные виды преступлений, которые были затем совершены во Франции в 1830 г. Более того, именно на открытия Кетле опирался К. Маркс, когда в этой же статье сформулировал знаменитый вывод: «Итак, если преступления, взятые в большом масштабе, обнаруживают, по своему числу и по своей классификации, такую же закономерность, как явления природы, если, по выражению Кетле, „трудно решить, в которой из двух областей“ (физического мира или социальной жизни) „побудительные причины с наибольшей закономерностью приводят к определенным результатам“, то не следует ли серьезно подумать об изменении системы, которая порождает эти преступления»[15]. Однако сам Кетле никогда не формулировал столь далеко идущих выводов. Его заслуга состояла лишь в том, что он обнаружил и констатировал определенные закономерности, которым подчиняются преступления, взятые в большом числе. Что же касается причин преступности, то за решение этой проблемы Кетле вообще никогда не брался. В этом ограниченность его учения, что, однако, не умаляет его действительных заслуг в истории развития криминологии.

Напротив, Ломброзо в отличие от Кетле сыграл весьма отрицательную роль как в истории изучения причин преступности, так и в истории уголовного права. Опираясь на результаты наблюдений над заключенными (он несколько лет работал тюремным врачом), Ломброзо в своей книге «Преступный человек» (1876) заявил, что им открыт особый тип людей – «прирожденный преступник», которого легко обнаружить по определенным физическим признакам («стигматам»), скажем по особенностям строения черепа, форме ушей, носа, губ и т. д. В изображении Ломброзо и его последователей, образовавших так называемую «итальянскую школу» в уголовном праве, преступность выступала в качестве не социального, а биологического явления, порождаемого в первую очередь биологическими (генетическими и т. п.) причинами. Тем самым, вопреки утверждениям Ю. Торвальда, учение Ломброзо по своей сути было попыткой не раскрыть подлинные причины преступности, а увести исследователей этой проблемы на неверные пути. Особенно же реакционный смысл имели те выводы, которые делали из учения Ломброзо его последователи в области уголовной политики, поскольку вместо судебной процедуры и ответственности за совершенные уголовные преступления ими предлагалась система выявления по соответствующим стигматам «потенциальных преступников», которых следовало «устранить» из общества, не дожидаясь совершения ими какого-либо преступления.

По этим причинам мы, разумеется, не можем согласиться с Ю. Торвальдом в оценке роли Кетле и Ломброзо, как и с рядом других его суждений по истории криминологии. Вместе с тем хотелось бы отметить, что некоторые ученые, упоминаемые в книге Ю. Торвальда в качестве видных криминалистов, были и довольно известными для своего времени криминологами, хотя Ю. Торвальд об этом и не говорит. Например, на страницах «Века криминалистики» много рассказывается об экспертизах, проведенных профессором судебной медицины в Лионе Лакассанем (1843—1924). Хотелось бы добавить, что Лакассань был одновременно и основателем так называемой «лионской школы» в криминологии, занявшей промежуточные позиции в споре между сторонниками двух основных направлений в криминологии – антропологического и социологического, и во многом предопределившей пути развития этой науки во Франции. Лакассань был участником многих международных конгрессов по вопросам причин преступности, одним из основателей и редакторов журнала «Архивы уголовной антропологии», на страницах которого им было сформулировано кредо «лионской школы»: «Социальная среда является бульоном, в котором развивается культура преступности. Преступник – это микроб, не играющий никакой роли до того момента, пока не окажется в бульоне, который заставит его активно функционировать»[16].

Нетрудно, разумеется, заметить, что терминология этого определения заимствована из учения великого биолога Луи Пастера и что так формулировать концепции в области причин преступности мог только тот, кто, подобно Лакассаню, был врачом или судебным медиком.

В своей книге Ю. Торвальд рассказывает также об итальянском профессоре медицины Оттоленги, активном стороннике введения системы «бертильонажа». Видимо, это не очень украсит облик профессора, но ради справедливости следует добавить, что Оттоленги был не менее активным последователем и учения Ломброзо. Особенно усердно он изучал носовую кость черепа и пришел к выводу, что по ней можно различать не только преступников и «обычных» граждан, но и определять, кто из преступников является прирожденным убийцей, кто вором, кто мошенником и т. п[17].

Нуждаются в серьезных комментариях и те восторженные оценки, которые дает в своей книге Ю. Торвальд полицейским службам ряда капиталистических государств. Как правило, излагая историю создания полиции какой бы то ни было страны, Ю. Торвальд сначала рисует очень яркую, образную картину царившего разгула преступности, коррупции, беззакония и произвола в деятельности полицейских органов. Затем он переходит к описанию того, как с приходом Видока, Эдгара Гувера или другого реформатора наступает эра подавления преступности и торжества законности и порядка. При этом Ю. Торвальд справедливо подчеркивает, что необходимость реформ каждый раз была социально обусловлена и проводились они в тот момент, когда положение дел в борьбе с преступностью достигало поистине кризисного состояния. Однако у читателя может сложиться впечатление, будто многие из описываемых в книге пороков, присущих полиции капиталистических государств, относятся лишь к давно прошедшим временам, а ныне они полностью или почти искоренены. В действительности же дело обстоит далеко не так.

Скажем, по прочтении книги Ю. Торвальда может сложиться впечатление, будто реорганизация лондонского Скотланд-Ярда в 80-х гг. прошлого века, после того как некоторые его сотрудники были уличены во взяточничестве, привела к избавлению этой организации от ее пороков. Между тем и поныне время от времени всплывают на поверхность факты, свидетельствующие о размахе существующей в Скотланд-Ярде коррупции. В частности, в ходе расследования, начатого в 1978 г. и продолжающегося вот уже несколько лет (его проводят сотрудники провинциальной полиции), раскрыты факты взяточничества со стороны десятков рядовых и высокопоставленных чиновников Скотланд-Ярда, тесных связей многих из них с преступным миром, помощи преступникам в организации ограблений, сокрытии следов преступлений, устройстве побегов из тюрем и т. п. Многочисленные разоблачения, свидетельствующие о том, что лондонская полиция, от низших чинов до самой верхушки, была охвачена коррупцией, полностью дискредитировали ее в глазах населения[18].

Столь же неправильно было бы полагать, будто в современных условиях утратили свою силу приводимые в книге Ю. Торвальда слова одного из руководителей нью-йоркской полиции Дж. Уоллинга, вскрывшего в 1887 г. чудовищные пороки этой организации и написавшего о них в стиле блестящего памфлета. И хотя Ю. Торвальд сопровождает слова Уоллинга комментарием, из которого следует, будто полиция в Соединенных Штатах была такой лишь в старые времена, нас, скорее, поражает то, до какой степени эта характеристика состояния американской полиции верна и сегодня.

В особенности неправильной представляется та явно идеализированная характеристика, которую дает Ю. Торвальд американскому Федеральному бюро расследований (ФБР) и его многолетнему главе Э. Гуверу. Кстати сказать, Э. Гувер до самой своей смерти (2 мая 1972 г.) прилагал немало усилий к тому, чтобы всячески рекламировать деятельность ФБР и его заслуги, большей частью мнимые, в борьбе с организованной преступностью, то есть именно в том плане, в каком ФБР и Э. Гувера рисует Ю. Торвальд. Видимо, в этих же целях в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне чуть ли не ежедневно организуются экскурсии, где демонстрируются и оборудованные по последнему слову Науки и техники лаборатории, и коллекции огнестрельного и холодного оружия, произведенного чуть ли не во всех странах, и фотографии, схемы, вещественные доказательства, подтверждающие якобы героические усилия ФБР в борьбе с гангстерскими бандами 20—30-х гг. (принять участие в такой экскурсии может любой американец или иностранец, приехавший в Вашингтон и располагающий хотя бы одним лишним долларом и часом времени).

Приходится лишь сожалеть, что Ю. Торвальд в описании ФБР пошел на поводу у рекламных сочинений, большей частью инспирированных самим Э. Гувером. В действительности Э. Гувер пришел в 1924 г. на пост руководителя Бюро расследований {так до предпринятой им в 1930 г. реорганизации называлось ФБР), имея за своими плечами опыт работы двоякого характера: клерка из отдела каталогизации библиотеки конгресса США и самого активного участника так называемых «пальмеровских облав» – преследований левых сил в США, организованных в 1919—1920 гг. министром юстиции Пальмером, в ходе которых на основании ложных обвинений около десяти тысяч американцев были подвергнуты арестам, а многие из них затем высланы из страны. Э. Гувер действительно, как это и отмечает Ю. Торвальд, придавал большое значение широкому использованию достижений науки и в особенности систематизации собранных его ведомством сведений самого различного характера. Однако вопреки Ю. Торвальду все это использовалось в первую очередь не для борьбы с гангстерами и другими опасными нарушителями федеральных законов, ради чего и создавалось Бюро расследований, а для организации полицейской слежки за миллионами американских граждан, проведения антисоветских и антикоммунистических кампаний, устройства травли и расправ над лидерами прогрессивных движений. (Из многочисленных преступлений американской охранки достаточно напомнить лишь об убийстве в 1968 г. выдающегося руководителя негритянского демократического движения Мартина Лютера Кинга, «причастность» к которому ФБР во главе с Э. Гувером не вызывает сомнений[19]).

Весьма односторонней представляется и восторженная оценка, которую дает Ю. Торвальд различным комиссиям (или комитетам) по расследованиям, якобы игравшим с начала XX в. и до нашего времени выдающуюся роль в борьбе «лучшей части Америки» с коррупцией в полицейских органах. Да, среди всякого рода комиссий, создававшихся в США и президентами, и обеими палатами конгресса, и различными неправительственными организациями на протяжении последних десятилетий, были и такие, которые способствовали разоблачению, скажем, связей организованных преступников с полицией (комиссия Уиккершема начала 1930-х гг., комиссия Кефовера конца 1940-х гг. и др.) либо злоупотреблений ФБР и ЦРУ в их деятельности внутри США и за их пределами (комиссия Черча 1976 г.). Однако даже деятельность этих комиссий никогда не имела своим результатом радикального искоренения вскрытых ими пороков. Что же касается большинства комиссий по расследованиям, то они создавались либо только для того, чтобы успокоить общественное мнение, возмущенное уже вскрытыми преступлениями и махинациями властей (например, во времена «Уотергейта»), либо, напротив, играли откровенно реакционную роль, насаждая в стране атмосферу всеобщего страха и подозрительности, и служили орудием наступления на права и свободы американских граждан (самым чудовищным примером может служить кампания, развязанная в начале 1950-х гг. комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, которую возглавлял сенатор Маккарти).

И уже совершенно ложным, искажающим историческую действительность представляется описание Ю. Торвальдом роли частного сыскного агентства Аллана Пинкертона в «разоблачении» в 70-х гг. прошлого века в штате Пенсильвания преступлений якобы совершенных таинственной ирландской организацией «Молли Магвайрс».

Исследованиями прогрессивных американских историков, среди которых хотелось бы выделить книгу Антони Бимбы, впервые опубликованную в 1932 г. и недавно переизданную в США (1982)[20], неопровержимо установлено, что миф о террористической организации «Молли Магвайрс», якобы действовавшей среди горняков ирландского происхождения, был создан как предлог для кровавой расправы над руководителями рабочего движения в Пенсильвании. Когда в 70-х гг. прошлого века горняки этого американского штата повели стачечную борьбу против нечеловеческих условий существования, против безжалостной эксплуатации и тирании буржуазии, хозяева призвали на помощь частное агентство Пинкертона. В ход был пущен механизм провокаций: бандиты в масках врывались в жилища рабочих и убивали людей, якобы неугодных мифической «Молли Магвайрс», агенты Пинкертона проникали в рабочие организации, действительно боровшиеся за интересы горняков, разжигали в них национальную вражду, совершали уголовные преступления, а затем сваливали вину за них на рабочих и их руководителей. В 1877 г. с помощью провокаторов был организован судебный процесс над активистами рабочего движения в Пенсильвании, в ходе которого обвинение, хотя оно и не смогло доказать существования «Молли Магвайрс», все же сумело добиться вынесения смертного приговора 19 руководителям рабочих. Все они были повешены. Следует добавить, что агентство Пинкертона существует и поныне: оно превратилось в одно из крупнейших в мире частных сыскных агентств и по-прежнему сочетает в своей деятельности расследование уголовных преступлений и обслуживание, теперь уже на основе постоянных договоров, крупнейших монополий США и Канады с целью шпионажа за рабочими, срыва забастовок и т. п[21].

В заключение добавим, что автор «Века криминалистики» иллюстрирует историю создания и развития этой науки на примерах, относящихся почти исключительно к одному-единственному виду преступлений, а именно к тяжкому предумышленному убийству. Как известно, большинство авторов детективных романов также предпочитают сюжеты, связанные с расследованием дела о каком-либо загадочном убийстве, и в этом опять проявилось отмеченное нами сходство книги Ю. Торвальда с жанром детективной литературы. Однако избранный Ю. Торвальдом прием вовсе не означает, что достижения криминалистики как науки связаны лишь с расследованием дел об убийствах. В данном случае речь идет лишь об одном из видов общеуголовных преступлений, правда, наиболее опасном из них и чаще всего наиболее трудно раскрываемом. Действительная же «палитра» преступлений, совершаемых в буржуазном обществе, намного богаче и разнообразнее, и развитию криминалистики в немалой степени содействовала необходимость борьбы не только с убийствами, но и с имущественными, должностными и любыми другими преступлениями.

В этой связи хотелось бы напомнить сатирический набросок К. Маркса из рукописи «Теории прибавочной стоимости» (IV том «Капитала»), Высмеивая буржуазных вульгарных политэкономов, которые утверждали, что все профессии, в том числе и земельного собственника, и священника и т. п., «производительны», К. Маркс заметил, что с этой точки зрения должна быть признана «производительной» и «профессия» преступника. Действительно, писал К. Маркс, ведь преступник «производит» преступления, а следовательно, и уголовное право, и профессора, читающего этот курс, и полицию, сыщиков, судей, палачей и т. д. Продолжая эту шутливую мысль, К. Маркс далее спрашивал: «Достигли ли бы замки их теперешнего совершенства, если бы не было воров? Получило ли бы изготовление банкнот такое усовершенствование, если бы не существовало подделывателей денег? Проник ли бы микроскоп в обыкновенные торговые сферы, не будь в торговле обмана? Не обязана ли практическая химия своими успехами в такой же мере фальсификации товаров и стремлению ее обнаружить, в какой она ими обязана рвению честных производителей? Изобретая все новые средства покушения на собственность, преступление вызывает к жизни все новые средства защиты собственности и этим самым в такой же мере стимулирует производство, в какой забастовки стимулируют изобретение машин. И,– если покинуть сферу преступлений частных лиц,– мог ли бы без национальных преступлений возникнуть мировой рынок?»[22].

Конечно, вопросы, заданные здесь К. Марксом, звучат иронически, но они отражают глубокое понимание того, что преступность не только порождается основными условиями существования буржуазного общества, но и пронизывает все сферы его жизни, что она действительно оказывает огромное влияние на многие процессы, происходящие в нем, и, наконец, что, как бы это ни казалось парадоксальным, необходимость борьбы с преступлениями реально сказывается на развитии ряда отраслей науки и производства. Именно этого понимания тесной и всесторонней взаимосвязи преступности со многими другими сторонами жизни буржуазного общества, в котором ключевым является представление о конечной предопределенности феномена преступности социальными условиями, и недостает Ю. Торвальду. Вместе с тем в его книге читатель найдет материалы, прекрасно иллюстрирующие отдельные проявления указанной взаимосвязи. В частности, в «Веке криминалистики» приведено немало примеров того, как достижения науки становились источниками преступлений (открытие новых растительных ядов, новейшие изобретения оружейной техники и т.п.), раскрытие которых требовало от науки новых усилий, подчас приводивших к весьма серьезным достижениям. Книга Ю. Торвальда – лишнее свидетельство того, что естественные науки в условиях буржуазного общества могут как содействовать совершению преступлений, так и служить их раскрытию, но никакие успехи естественных наук и криминалистики, даже умелым образом используемые правоохранительными органами капиталистических государств, не могут привести к искоренению преступности, поскольку они не затрагивают ее коренных причин.

(Ф. М. Решетников, профессор, доктор юридических наук)