Дело о некомплектной отгрузке комбайнов

В целях планового обеспечения совхозных и колхозных полей сложными сельскохозяйственными машинами правительство Союза ССР категорически запретило некомплектную отгрузку этих машин. Однако чем ближе дело шло в 1933 году к уборке, тем чаще из многих областей, краев и районов страны стали поступать тревожные сигналы о том, что комбайны прибывают на места в некомплектном виде и не имеют таких основных частей, как магнето, карбюраторы, свечи и пр.

Заместитель начальника Союзсельхозснаба И. Я. Реттель и находившийся под его непосредственным руководством начальник сектора сельскохозяйственных машин Л. Б. Шахновский, зная о запрещении некомплектной отгрузки сельскохозяйственных машин, нарушили это запрещение при заключении генерального договора с Союзсельмашем на 1933 год, установив возможность некомплектной отгрузки; в нарушение закона дали свое согласие заводу «Коммунар» (Запорожье) на некомплектную отгрузку комбайнов, установив трехдневный лимит для раздельной от комбайна отгрузки магнето, карбюратора и других ответственных частей, чем и толкнули завод на путь дальнейшей незаконной отгрузки, на путь срыва социалистической дисциплины; не установили действительного и строгого учета, в какие сроки и в каком состоянии комбайны прибывают с завода на поля, и не приняли должных мер даже тогда, когда установленный ими незаконный лимит из трехдневного разрыва в отгрузке превратился в заводской практике в разрыв пятнадцатидневный и даже в сорокадневный, что фактически и приводило к омертвлению значительного количества комбайнов.

Инспектор Союзсельхозснаба Н. И. Ремеров, посланный на завод «Коммунар» для наблюдения за выполнением заводом договора и в первую очередь обязанный не допускать некомплектной отгрузки комбайнов, преступно-халатно отнесся к своим обязанностям, допустив противозаконную некомплектную отгрузку комбайнов и приняв лишь некоторые меры по сокращению существовавших на заводе разрывов в отгрузке комбайнов и ящиков с магнето и другими частями.

Начальник управления сбыта Союзсельмаша Г. А. Моев, в ведении которого находились вопросы комплектной отгрузки комбайнов с завода «Коммунар», не интересовался порученным ему делом и не проверял фактического положения с отгрузкой комбайнов на заводе. Не интересовался Моев также ходом внедрения в заводскую практику унифицированной упаковки, которая должна была содействовать наиболее целесообразной отгрузке комплектного комбайна. При заключении генерального договора с Союзсельхозснабом на 1933 год Моев пренебрег постановлениями правительства о запрещении некомплектной отгрузки, ввел в проект договора примечание, разрешающее некомплектную отгрузку, которое перешло в локальный договор и дезориентировало хозяйственников «Коммунара».

Даже тогда, когда Моеву стал известен, с одной стороны, устанавливающийся незаконный порядок отгрузки, а с другой — вредные последствия этого порядка, он не только не принял мер к пресечению беззакония, но и не осведомил об этом свое, руководство. В результате такого отношения Моева к своим обязанностям завод продолжал оставаться без оперативного руководства по этому важнейшему вопросу и продолжал углублять свою преступную практику отгрузки. Не получал завод указаний и от своего непосредственного руководства — треста Укрсельмаш. Л. Г. Поляков, заведующий группой технического контроля в тресте, ограничился посылкой на завод письменных указаний, которые в основном вопросе — о комплектной отправке комбайнов — противоречили постановлениям правительства. Подобные указания не могли не повлиять на работу завода самым вредным образом.

Директор завода С. М. Шабашвили и заместитель директора главный инженер завода П. И. Дик, зная о запрещении правительством некомплектной отгрузки комбайнов и об обязанности завода ввести унифицированную упаковку, самонадеянно уклонились от строжайшего выполнения этих постановлений и противопоставили порядку отгрузки, установленному правительством, свой, незаконный порядок, заключающийся в раздельной и разновременной отгрузке комбайнов и важнейших их частей Начальник комбайнового цеха завода П. Д. Заходяченко, начальник финансово-сбытового отдела С. В. Череватенко, его заместитель И. И. Кобрисов и заведующий подотделом сбыта И. К. Кордик слепо пошли за своим заводским руководством, хотя и знали о незаконности его распоряжений.

Так как установленный незаконный порядок отгрузки требовал ряда сложных операций, как-то; снятия магнето и карбюратора с мотора, упаковки в особые ящики с номером мотора, а затем комбайна и т. п., то неизбежно происходила задержка с этими частями, путаница в номерах, приводившая к обезличке магнето и карбюраторов. В результате отгрузка ящиков происходила с разрывом до 40 дней после отправки комбайнов, а обезличенные части, попадая даже вовремя на место, или не подходили к комбайну, или требовали для установки высокой квалификации техников, которые не всегда были в то время на местах.

В результате этой антигосударственной деятельности комбайны в ряде МТС и районов в период уборки 1933 года пошли на работу с запозданием, а в некоторых МТС и вовсе не пошли на работу.

Дело это 16–22 августа 1933 г. рассматривалось Верховным судом СССР по Уголовно-судебной коллегии в Москве.

Суду были преданы по обвинению по ст. 111 УК РСФСР: Моев Г. А., Шахновский Л. Б., Реттель И. Я., Ремеров Н. И., Поляков Л. Г., Шабашвили С. М., Дик П. И., Заходяченко П. Д., Череватенко С. В., Кобрисов И. И., Кордик И. К.

Товарищи судьи! Значение настоящего процесса далеко выходит за пределы узко хозяйственных интересов. В этом процессе вопросы техники — а на этих вопросах некоторые подсудимые пытались сделать особое ударение — занимают подчиненное место. В этом процессе на первый план выдвигаются вопросы гораздо более серьезного и важного значения, чем, скажем, вопрос только о некомплектной отгрузке комбайнов.

Техника в наших условиях — условиях второй пятилетки социалистического строительства — имеет решающее значение. Мы хорошо помним слова нашего вождя, товарища Сталина, указавшего на то, что техника в реконструктивный период решает все. Громаднейшее значение вопросов овладения техникой своего дела, громаднейшее значение техники как одного из могущественнейших, решающих средств в борьбе за успешное завершение плана социалистического переустройства нашего хозяйства, за построение в нашей стране социалистического общества, конечно, не подлежит никакому решительно сомнению. Если бы в этом процессе играли основную роль только узкие вопросы техники, мы и тогда имели бы все основания говорить о громадном общественно-политическом значении этого процесса. Однако смею утверждать, что хотя в этом процессе вопросы техники играют значительную роль, — значение этого процесса выходит далеко за пределы только технических интересов.

Этот процесс не есть процесс только о некомплектной отгрузке комбайнов. Этот процесс вскрыл вопиющие недостатки, извращения, прямые преступления в системе работы некоторых наших хозяйственных и советских организаций. Он вскрыл, в сущности говоря, ту борьбу, которая ведется и не перестает вестись на всем фронте социалистического строительства между основными принципами, с одной стороны, советского пролетарского государства, социалистического хозяйства и, с другой — мелкобуржуазного и буржуазного, противосоветского, хаотического, лишенного планового начала, по самому своему существу анархического хозяйствования, той капиталистической партизанщины, которая принципиально не вяжется ни с каким планом, ни с каким регулированием, ни с какой хозяйственной дисциплиной.

Я поэтому беру на себя смелость утверждать, что значение этого процесса определяется именно этой второй стороной дела, которая сама по себе является не чем иным, как своеобразным преломлением логики классовой борьбы в этих конкретных условиях работы некоторых хозяйственных организаций. И это несмотря на то, что мы видим на скамье подсудимых, в отличие от многих других процессов громадного политического значения отнюдь не классовых врагов, отнюдь не политических противников, а видим в основной массе наших людей, неплохих людей, будь то коммунисты или беспартийные. И я даже, не колеблясь, выскажу свое убеждение в том, что многие из них, вероятно, являются искренне преданными делу социалистического строительства людьми.

И тем не менее все то, что прошло перед нашими глазами, говорит о том, что это есть эпизод классовой борьбы. Все то, что прошло перед нашими глазами в эти дни, убеждает нас в том, что факты, являющиеся предметом нашего судебного, а еще раньше — предварительного следствия, являются не просто фактами, имеющими техническое, хозяйственное или юридическое значение, а являются фактами, свидетельствующими о том, что в этой новой, своеобразной форме срыва комплектной отгрузки комбайнов нашло свое проявление влияние той мелкобуржуазной стихии, той мелкобуржуазной распущенности, недисциплинированности, хаоса, который является первым и заклятым врагом социалистических принципов, первым и заклятым последовательным врагом планового социалистического хозяйства.

Хотят этого подсудимые или этого они не хотят, будут протестовать они против такого вывода или они молча и сокрушенно примирятся с неизбежностью этого вывода, можно утверждать, что их действия — вольно для них или невольно или, как здесь говорили, субъективно или объективно — явились проводниками враждебных советскому социалистическому строительству настроений, традиций, привычек, взглядов, методов работы. Эти действия переросли в преступления, ибо они оказались направленными против дела социалистического строительства.

Этим определяется то глубокое значение этого судебного процесса не только для данных обвиняемых и не только для тех организаций и хозяйственных учреждений, которые здесь, к их несчастью, оказались представленными их ответственными сотрудниками, но и для всех вообще хозяйственных и советских учреждений и организаций нашей страны. Через голову подсудимых из этого зала судебного заседания приговор по данному делу прозвучит не только печальным итогом работы для обвиняемых по настоящему делу, но и грозным предупреждением для тех, которые еще не привлечены к ответственности, но которые неизбежно будут привлечены, если из этого судебного процесса они не извлекут для себя всех необходимых уроков.

Приговор суда по этому делу прозвучит как грозное предостережение всем тем, кто работает методами Шахновских и Моевых, всем тем, кто работает методами хозяйственников вроде Шабашвили и Дика.

Процесс должен кое-кого очень многому научить, кое-кого от очень многого предостеречь. Он должен мобилизовать внимание нашего общества к вопросам, которые до сих пор, очевидно, еще не у всех хозяйственников стоят на почетном месте, а у многих и вовсе находятся в загоне; он должен мобилизовать внимание к этим вопросам и хозяйственников и всей нашей хозяйственной и советской общественности в целом.

Вопрос о значении пролетарской дисциплины в борьбе за социализм и тесно связанное с этим вопросом точное и беспрекословное выполнение советских законов — это важнейшие вопросы в деле социалистического строительства. Это вопросы, которые приобретают особенное значение в наше время, когда все усилия и партии и правительства, всего рабочего класса и всех лучших передовых людей нашей страны, всех трудящихся СССР направлены на максимальное укрепление мощи Советского государства, направлены на максимальное укрепление пролетарской диктатуры в сознании того, что только величайшая мощь, крепость и сила государства пролетарской диктатуры могут развеять в прах последние остатки капиталистических классов и обеспечить окончательную в ближайшее же время победу социализма в нашей стране.

Я напомню слова товарища Сталина на январском объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) о том, что «сильная и мощная диктатура пролетариата, — вот что нам нужно теперь для того, чтобы развеять в прах последние остатки умирающих классов и разбить их воровские махинации», что нам необходимо максимальное усиление государственной власти, ибо только через ее максимальное усиление можно «добить остатки умирающих классов и организовать оборону против капиталистического окружения, которое далеко еще не уничтожено и не скоро еще будет уничтожено»[22].

Я не думаю, чтобы под теми воровскими махинациями, о которых говорил вождь нашей партии на январском пленуме, мы не имели бы права разуметь и такие махинации, как очковтирательство, как хозяйственная «аллилуйщина», как прямой обман, как это имело место с «знаменитым» рапортом о 154-процентном выполнении плана отгрузки комбайнов по заводу «Коммунар».

Этот рапорт есть тоже одна из разновидностей тех мошеннических махинаций. Этим способом преступники пускают пыль в глаза, усыпляют бдительность, преследуют цели, в конечном итоге всегда отражающие собой влияние чуждых, враждебных принципам социалистического строительства взглядов и настроений.

На том же самом январском пленуме товарищ Молотов подчеркнул необходимость всемерного усиления и улучшения аппарата управления, дальнейшего усиления мощи пролетарской диктатуры. Вопреки оппортунистическим «теорийкам» об «отмирании государства», о «потухающей кривой» государственной власти, вопреки оппортунистическим и прямо-таки контрреволюционным басням о ближайших перспективах ослабления государственной власти пролетариат, партия и правительство, как известно ведут энергичную борьбу за всемерное укрепление государственной власти.

В этой связи стоит вопрос и о значении в наше время советского, социалистического закона. Социалистическая законность является одним из могущественнейших рычагов укрепления пролетарской диктатуры. Социалистическая законность является одним из могущественнейших средств обеспечения рабочему классу и трудящимся, строящим под руководством нашей партии, во главе с нашим ЦК и товарищем Сталиным, социалистическое общество, возможности легче, быстрее, лучше одерживать свои блестящие победы.

Роль советского закона, роль социалистической, законности и требование, предъявляемое ко всему населению, ко всем гражданам нашей страны и к коммунистам в первую очередь, о точном и святом, как говорил Ильич, исполнении законов, в настоящее время приобретают особенно важное значение. Это обстоятельство объясняет самый факт неоднократного подчеркивания партией и правительством важности соблюдения революционной социалистической законности. Об этом говорят постановления наших партийных съездов, конференций и пленумов ЦК ВКП(б); об этом говорит целый ряд декретов и постановлений, особенно за последнее время, которые неуклонно подчеркивают нерушимость, непререкаемость, наших социалистических законов. Это не хотели признать и усвоить подсудимые по настоящему делу. Они не поняли и не усвоили всей глубочайшей принципиальной разницы между нашей законностью и так называемой «законностью» капиталистических стран. Там, в странах капитализма, по крайней мере в наиболее враждебных социализму, никакой законности, в сущности говоря, не существует. В странах фашистской диктатуры законность подменена беззаконием. В этих странах, как это предсказал еще в 1910 году Владимир Ильич Ленин, законность расстреляна и низложена: в странах фашизма открыто и цинично попираются закон и право, место которых заняли бесправие и грубый, чудовищный произвол.

Социалистическое государство, наоборот, бережно и тщательно охраняет закон и право, борется за максимальное укрепление своей законности, сурово наказывая всякого нарушителя социалистической законности. Социалистическое государство нуждается в прочном порядке, в прочной дисциплине, в твердой законности.

Величайшее значение советского закона должно быть продумано и осмыслено каждым гражданином советской страны. Каждый гражданин, каждый трудящийся человек нашей страны должен научиться уважать советский закон как нерушимый и непререкаемый, как стража интересов пролетарской революции и диктатуры рабочего класса, как стража интересов многомиллионных масс трудящихся, рабочих, колхозников-передовиков и вообще честных граждан нашей страны. Тем недопустимее оказывается малейшее игнорирование требований социалистической законности, тем энергичнее должна быть наша борьба с теми, кто осмеливается проявить малейшее пренебрежение к советским законам. Борьба за законность — важнейшая задача не только органов советской юстиции, но и всего советского общества. Совершенно естественно, что борьба за точное и неуклонное исполнение советских законов стоит в прямой связи с задачей укрепления и улучшения самого нашего государственного советского аппарата, улучшения и методов его работы.

Совершенно естественно, что в связи с теми крупнейшими всемерно-исторического значения проблемами, которые я только бегло наметил, стоят и вопросы качества работы наших государственных учреждений и вопросы качества самих кадров наших работников.

С этих трех точек зрения нам, очевидно, и придется впоследствии, расценивая индивидуальную роль каждого из обвиняемых по настоящему делу, осветить вопросы, намеченные мною в вводной части моей обвинительной речи. Задачи укрепления пролетарской диктатуры, обеспечение неуклонного исполнения всем населением нашей советской страны социалистических законов требуют крепкого, преданного своему делу, гибкого, политически воспитанного, вооруженного знанием своего дела; в совершенстве владеющего техникой своей работы, дисциплинированного аппарата.

Без этих условий невозможно говорить ни о каком укреплении мощи Советского государства. Без этих условий все разговоры относительно мероприятий по укреплению мощи Советского государства, государства пролетарской диктатуры, будут пустыми, фальшивыми, лицемерными разговорами.

На январском пленуме в 1933 году товарищ Молотов говорил именно об этом, подчеркивая необходимость дальнейшего и всемерного улучшения аппарата Советского государства. Товарищ Молотов говорил: «Все это требует… такого роста его мощи, чтобы рабочие и колхозники, во всей их многомиллионной массе, могли в еще большей мере убедиться в растущей силе пролетарского государства, чуткого к защите интересов трудящихся и беспощадного в отношении к его классовым врагам. Провести на деле осуществление этой важнейшей задачи и, вместе с тем, обеспечить лучший подбор хозяйственных и технических кадров и действительную повседневную проверку их работы — таковы первоочередные задачи нашей политики. Только на этой основе, — говорил товарищ Молотов, — мы с успехом будем итти вперед в деле выполнения стоящих перед нами хозяйственных задач»[23].

Это громадная программа, непосредственно, вплотную подводящая нас к вопросам, характеризующим наш аппарат, качество его работал, своеобразие и особенности методов его работы. Эта программа намечает и те мероприятия, которые необходимо принять и провести в жизнь для того, чтобы улучшить методы этой работы. Без разрешения этой задачи мы не можем двигаться вперед, мы не можем реально, по-настоящему, практически давать каждый день осязательные результаты нашей работы в деле социалистического строительства. Все это вопросы глубокой политики, действительно первоочередные, важнейшие политические вопросы. Подсудимые этого не понимают. Этого не понимают и такие крупные люди, как, например, инженер Дик. Впрочем, об инженере Дике я буду говорить особо и тогда скажу, почему он этого не понимает.

Настоящий судебный процесс не только показал значение затронутых выше вопросов, но и вскрыл извращение и недостатки нашего хозяйственного аппарата, обратил внимание всех хозяйственников и всей нашей советской общественности на то, какое значение в работе имеют проверка и самоконтроль.

На этом деле мы получили возможность проверить состояние одного из ответственных участков нашего социалистического фронта, особенно ответственного потому, что на этом участке осуществляется та производственная смычка между социалистической или перестраивающейся в социалистическом плане деревней и социалистическим городом, между деревней, победившей, хотя окончательно не добившей еще кулака (ибо остатки кулачества еще существуют, доживая свои последние дни), между городом, в котором успехи социализма стоят на прочных основах социалистической индустриализации, являющейся ведущим началом и для всего перестраивающегося на социалистический лад сельского хозяйства. С этой точки зрения такие учреждения, как Союзсельмаш, Сельхозснаб, со всеми своими разветвлениями по линии трестов и по линии заводов, являются аванпостом социалистического строительства в деревне, твердыней нашего социалистического строительства, мощной крепостью социалистической индустриализации. Будучи вооружена всей мощью сельскохозяйственной техники, опирающейся на последние достижения науки, социалистическая индустриализация сокрушает остатки кулачества в деревне, пробивает брешь в рутине старых капиталистических хозяйственных традиций, в мелкобуржуазном крестьянском индивидуальном хозяйстве, прокладывает широкую дорогу для победного и триумфального шествия на социалистические поля социалистических колонн, поднявших высоко над землей победоносное красное знамя Союза Советских Социалистических Республик.

Этим определяется та роль и то место, которое занимает в системе советских организаций и такая организация, как Союзсельмаш, этим определяется та ответственность, которая лежит на таких руководителях организации, как руководители Союзсельмаша. То же самое надо сказать о Сельхозснабе, о республиканских трестах, вроде Укрсельмаша, и о каждом заводе, и особенно о таком, каким является завод «Коммунар».

Подсудимый Шабашвили понимает это значение «Коммунара». Шабашвили понимает и ту ответственность, которую он, как директор «Коммунара», несет за работу этого завода, являющегося одним из важнейших заводов в борьбе за внедрение в сельское хозяйство нашей социалистической техники.

Поэтому Шабашвили и говорил: «Я думал, что приеду в Москву не на скамью подсудимых, а как кандидат на первую премию по производству». И он имел определенные основания так думать. Но случилось не так. И случилось не так потому, что мало думать о первых премиях, мало даже так работать, как работал Шабашвили, — нужно еще уметь подниматься на высоту государственного понимания своих задач. Шабашвили — неплохой хозяйственник, неплохой производственник. Но он свои задачи понял очень узко, односторонне и в известном смысле превратно. Он забыл о необходимости сочетать интересы производства с интересами государства и государственной политики в целом. Больше того. Интересы государства он подчинил узким интересам своего заводского хозяйства, нарушив шесть исторических условий товарища Сталина. Он нарушил важнейшее условие — уметь руководить своим делом по-настоящему и государственно. Он нарушил советский закон и поэтому попал на скамью подсудимых, хотя и является неплохим директором завода. Печально — но факт. Впрочем, от Шабашвили целиком зависит исправить эту ошибку и восстановить свое положение…

Я сказал о том, что этот судебный процесс имеет громадное политическое значение и что в тех преступлениях, которые являются предметом рассмотрения на этом процессе, несомненно нашла свое отражение еще не оконченная в нашей стране классовая борьба, борьба против социализма враждебных социализму элементов. И мне кажется, что то, что мы здесь слышали и видели, является очень яркой иллюстрацией к тому, что Владимир Ильич Ленин писал еще в 1918 году в своих знаменитых «Очередных задачах Советской власти».

Он там писал — «Нельзя забывать ни на минуту (и это должны особенно внимательно прослушать подсудимые с завода «Коммунар» и коммунисты среди них, в первую очередь. — А. В.), что буржуазная и мелкобуржуазная стихия борется против Советской власти двояко: с одной стороны, действуя извне, приемами Савинковых, Гоцов, Гегечкори, Корниловых, заговорами и восстаниями, их грязным «идеологическим» отражением, потоками лжи и клеветы в печати кадетов, правых эсеров и меньшевиков; — с другой стороны (Шабашвили, я это особенно отношу к вам. — А. В.), эта стихия действует извнутри, используя всякий элемент разложения, всякую слабость для подкупа, для усиления недисциплинированности, распущенности, хаоса»[24].

Я смею утверждать, что при всех тех положительных сторонах деятельности завода «Коммунар», при всех тех несомненных хозяйственных успехах, которые, хотя временно, но омрачались некоторыми неудачами (невыполнение плана вовремя и необходимость потом нагонять так, что в течение чуть ли не месяца выполнялась вся полугодовая программа, что, конечно, не могло не отражаться на качестве работы и что само по себе является свидетельством болезни производства и организации работ), несмотря на это, несмотря на имеющиеся на заводе ошибки и прорывы в производстве, все же нужно сказать, что завод, «Коммунар» в основном справился со своими производственными задачами. Это свидетельствует о том, что там крепкий и преданный социалистическому строительству пролетарский коллектив, коллектив инженерно-технических работников. Тем не менее нужно сказать, что именно на примере этого завода «Коммунар» и, в частности, на примере его отношения к вопросу о комплектной поставке комбайнов, блестящим образом подтверждается мысль Ленина о том, что мелкобуржуазная, капиталистическая, враждебная делу социализма стихия пытается действовать, используя недисциплинированность отдельных рабочих, а иногда и групп рабочих, для усиления хаоса, распущенности и разгильдяйства, еще сохранившихся у нас как наследие, как традиция старого капиталистического общества.

Вопросы дисциплины — это вопросы не простые. Вопросы дисциплины — это вопросы, являющиеся основными вопросами организации социалистического общества и социалистического труда. Социалистическая дисциплина — это величайшая культурная сила.

Здесь царила стихия и расхлябанность. Между тем, как говорил Ленин, «успех социализма немыслим без победы пролетарской сознательной дисциплинированности над стихийной мелкобуржуазной анархией…»[25]

Пролетарская сознательная дисциплина является одним из условий победы пролетариата над мелкобуржуазной стихией, является залогом невозможности реставрации керенщины и корниловщины.

И совершенно поэтому естественно, что когда мы требуем соблюдения дисциплины, когда мы бичуем недисциплинированность, мы это делаем именно потому, что исходим из значения пролетарской дисциплины как одного из важнейших факторов победы социализма. Мы прекрасно знаем, что нарушение этого принципа пролетарской дисциплины открывает лазейку для этой мелкобуржуазной анархичности, партизанщины, угрожающей подорвать самые основы социалистического строительства. Мы знаем, что эта мелкобуржуазная стихия, притаившаяся, приглушенная, но окончательно еще не побежденная, на каждом шагу угрожает нам, особенно часто несет опасность неустойчивым и недисциплинированным из наших людей.

Ленин предупреждал: «…Рабочий класс китайской стеной не отделен от старого буржуазного общества»[26]. Старые пережитки и предрассудки, старые капиталистические традиции до поры, до времени остаются под спудом, а в известных условиях классовой борьбы они вырываются наружу и крепко дают себя чувствовать.

Тлетворное влияние этих «проклятых традиций капитализма» мы не редко видим в различных областях нашей жизни. Мы видим это влияние на таких явлениях, как хищения общественной, социалистической собственности, покушения на которую со стороны нашего врага сплошь и рядом питаются почвой этих «традиций» и пережитков.

Вот почему вопросы пролетарской дисциплины — это вовсе не вопросы только товарищеского воздействия, как об этом говорилось здесь в самом начале нашего судебного процесса. Вопросы дисциплины, конечно, включают в себя и вопросы товарищеского воздействия, но этим дело далеко не исчерпывается. Дисциплина нередко требует и пролетарского принуждения, принуждения со стороны тех органов пролетарской власти, которые умеют и беспощадно подавлять всякое сопротивление врага и жестко и сурово принуждать к выполнению требований и директив, предъявляемых партией, рабочим классом, правительством.

Вопросы дисциплины — это те же вопросы классовой борьбы, и должны они решаться так, как решаются все вопросы борьбы с классовым врагом и его агентурой, с одной стороны, и с теми, кто оказывается под влиянием враждебных делу социализма настроений, с другой. Конечно, нельзя рассуждать по поговорке: «Ночью все кошки серы». Нужно различать врага от неврага, хотя бы попавшего под вражеское влияние. Нужно уметь отличать классовое сопротивление, классовую вылазку врага от дисциплинарного проступка, ошибки, от простой недисциплинированности. Нужно, однако, помнить, что нередко так называемый должностной проступок, простая недисциплинированность бывают не менее опасны, чем прямое вражеское нападение. Раскрыть, разоблачить эту опасность и составляет одну из задач настоящего процесса.

Но задача этого процесса даже несколько шире. Это определяется тем, что преступление совершалось на таком ответственном участке, как комбайностроение. Об этом я уже говорил и поэтому остановлюсь на этом вопросе очень кратко. В самом деле, некоторые подсудимые, вероятно, думают, что комбайностроение, вооружение МТС, совхозов и колхозов комбайнами — это вопрос техники, а между тем это вопрос глубочайшей политики.

В условиях тех успехов, которые одержаны колхозным движением, вопросы технического вооружения колхозов имеют в высокой степени важное и буквально политическое значение. И не случайно, конечно, товарищ Сталин еще на XVI съезде партии, анализируя поворот нашего крестьянства к колхозам, в сторону коллективизации, указал на те обстоятельства, на те условия, которые логически и исторически неизбежно подготовили этот поворот. Поворот этот подготовлялся всем ходом нашего развития, всем ходом развития нашей индустрии, и прежде всего развитием индустрии, поставляющей машины и тракторы для сельского хозяйства. Не преувеличивая значения техники в классовой борьбе, развернувшейся в СССР, но ни в какой мере и не преуменьшая этого значения, мы можем сказать, что поворот к колхозному движению, повлекший за собой окончательный переход на рельсы колхозного строительства основных масс крестьянства, был обусловлен в известной степени успехами внедрения в сельское хозяйство машинной социалистической техники. Товарищ Сталин говорил о тех мероприятиях ЦК партии, которые подготовили этот переход, называя три линии этих мероприятий: организационное и финансовое укрепление совхозов, организация и финансирование колхозов и, наконец, организация строительства тракторов и сельскохозяйственных машин и снабжение ими деревни через МТС, через тракторные колонны и т. д.

Этим же определяется громадное политическое значение той работы, которую призваны были осуществлять подсудимые.

И если мы говорим о машинной технике и о той ее величайшей не только культурной, но и политической роли, которую она сыграла в деле борьбы с нашим классовым врагом, в деле окончательного решения в деревне вопроса «кто кого» в пользу социализма, то в свою очередь вопросы сельскохозяйственной техники, вопросы комбайностроения занимают одно из почетнейших мест.

Я прошу вашего разрешения огласить еще одну цитату, прежде чем перейти к конкретным вопросам судебного следствия.

На январском пленуме в 1933 году товарищ Молотов, поставив вопрос: «Чем же берут верх колхозы и совхозы над единоличным крестьянским хозяйством?» — отвечал: «Тем, что объединенные в своем труде, они опираются на передовую сельскохозяйственную технику, используя лучшие сельскохозяйственные машины и тракторы.

Возьмите факты. К началу первой пятилетки вся стоимость машин и орудий в нашем сельском хозяйстве составляла 1150 млн. руб. За 4 года первой пятилетки в сельское хозяйство поступили машины и орудия стоимостью в 1600 млн. руб. Таким образом, за одну пятилетку, за большевистскую пятилетку в 4 года, в сельское хозяйство поступило значительно больше «орудий и машин, чем у него было к началу пятилетки? К тому же, новые сельскохозяйственные машины значительно производительнее старых. За первую пятилетку произошло коренное изменение основ техники сельскохозяйственного производства в нашей стране — вот в чем наша сила!».

Конечно, некоторая доля заслуг в этих успехах принадлежит и заводу «Коммунар» и, следовательно, руководителям этого завода, Но это ни в какой мере не освобождает их от ответственности за совершенные ими преступления; наоборот, это усиливает их ответственность. Это тем более обязывает нас предъявить им суровые требования с точки зрения дисциплины, с точки зрения необходимости проведения и осуществления на деле во всем объеме, а не только в какой-нибудь части своей работы тех требований и директив, которые к ним предъявляют партия и правительство.

Далее товарищ Молотов сказал: «Даже перед началом пятилетки соха играла довольно заметную роль в сельском хозяйстве. С тех пор произошли здесь большие перемены. В конце пятилетки крупнейшую роль стала играть уже вспашка тракторами.

К началу первой пятилетки ручной посев занимал господствующее положение. За годы пятилетки дело коренным образом изменилось. Основным и решающим орудием сева стала сеялка, причем громадную роль уже играет тракторная сеялка»[27].

Эта страница из речи товарища Молотова замечательна тем, что она в высокой степени характерно показывает ту громадную разницу между принципами социалистической политики и политики других государств, будь то государство дворянско-помещичье, вроде дореволюционной царской России, будь то самое демократическое буржуазное государство.

Если такая громадная роль в деле социалистической промышленности, в деле социалистической политики принадлежит технике, и в частности сельскохозяйственной технике, то, в свою, очередь среди технических орудий особую, роль и особое место занимает этот интереснейший из интереснейших инструментов, который называется комбайном, который одновременно жнет, молотит и сортирует.

Какое огромное сбережение человеческого труда, какая блестящая демонстрация действительной победы человека над силами природы несет эта наша советская машина, вышедшая на социалистические поля!

Вот некоторые, правда, весьма краткие общие соображения, в свете которых, мне кажется, необходимо рассмотреть и вопросы, касающиеся индивидуальной вины и ответственности подсудимых по настоящему делу.

Наша советская судебная политика преследует две задачи: одна задача — это борьба с конкретным преступлением и, как иногда выражаются, с конкретными носителями зла, и другая задача — не менее важная и ценная, — это задача общей превенции, профилактики и пропаганды советского закона, воспитания к дисциплине, о которой говорил Ленин, обрисовывая задачи советского суда.

Вот почему я счел необходимым подчеркнуть то действительно большое — я бы сказал, выходящее из ряда вон — политическое значение этого дела. Еще раз повторяю, что здесь на скамье подсудимых сидят не политические враги, что перед нами на скамье подсудимых сидят люди, как я уже сказал, имеющие ряд заслуг перед советским социалистическим строительством, люди, преданные делу социализма, заслуги которых отмечены даже наградами. Но они совершили преступления, направленные против Советского государства. Мы должны объективно и по справедливости оценить эти преступления и определить соответствующие наказания.

Я предвижу, что обвиняемые будут защищаться ссылками на количества, проценты выполнения плана и т. п. Но в данном деле главное не в этом. Главное здесь и не о том, сколько не послано или не дослано или не получено на полях магнето и карбюраторов, не в процентах простаивающих комбайнов, хотя и это имеет конечно, громадное значение, так как в условиях ожесточенной борьбы против нас капиталистического мира, в условиях борьбы с остатками капитализма в нашей стране мы не можем допустить, не можем позволить кому-нибудь бросаться даже сотней, даже десятком неиспользованных комбайнов, недосланных магнето и карбюраторов.

Во время судебного следствия защита несколько раз пыталась сосредоточить внимание суда именно на этом вопросе, — дескать, сколько всего отгружено комбайнов и какой процент из них составляют комбайны без магнето и карбюраторов. Ну что же, пусть процент комбайнов, оказавшихся без магнето, очень невелик, хотя имеющиеся об этом данные далеко не достаточны и не исчерпывающи. Причина этого в отсутствии надлежащего учета и контроля в этом деле. Но я еще раз хочу подчеркнуть: мы не можем позволить никому бросаться ни одним магнето, не можем допустить такого безобразия, при котором хотя бы один десяток магнето где-то застрял и не попал к комбайну, для которого он предназначался. Если бы дело шло даже только о десятке этих магнето, во-время не погруженных и в силу этого лишивших комбайны возможности работать, мы и тогда должны были бы подойти к такому случаю с самым суровым порицанием и наказанием.

Но здесь дело идет не о единицах и десятках. Дело идет, как уже выяснилось по ряду областей и краев, об очень серьезных цифрах.

Напомню еще раз. Для Западной области было отгружено 1000 комбайнов, но к началу уборки значительная часть этих комбайнов не получила ни одного магнето, а следовательно, была омертвлена, убита, парализована. Таких комбайнов оказалось 460, что составляет 46 % всего количества комбайнов, отгруженных в Западную область. Подсудимый Шабашвили здесь заметил: «Да, но в настоящее время их меньше». — «Сколько?» — «200». Возьмем эту цифру, ибо всякое сомнение я готов толковать в пользу подсудимого, — пусть 200 штук. Это составляет 20 %. Что это такое? Преступление!.. Разница в процентах дела не меняет.

Нам здесь свидетель Синицын демонстрировал карту Казахстана. По Казахстану, по третьей части Казахской республики, из 202 комбайнов оказались лишенными магнето и карбюраторов 92. Это что означает? Это означает преступление, это означает омертвление 45 % комбайнов.

По Западной Сибири, по словам самого Шабашвили, некомплект комбайнов к моменту начала уборки урожая был тоже очень высок. Шабашвили пробовал доказывать, что впоследствии здесь дело несколько изменилось в лучшую сторону. Мы имеем, однако, в деле документ — письмо председателя Западносибирского крайисполкома на имя товарища Молотова с жалобой на то, что положение с комбайнами на 28 июля является катастрофическим, так как «значительное количество комбайнов прибыло и прибывает некомплектным».

Когда это было? Письмо датировано концом июля. А Шабашвили здесь пытался заявлять: «В Западной Сибири еще хлеб не созрел». Но мы спросим его: «А когда хлеб созрел, пришли эти комбайны на место?». И оказалось, что они не пришли. (Председатель: Часть их пришла.) Да, часть пришла; из 1000 комбайнов пришло 540 штук. Но если бы не пришло не 460 штук, а только 46, я считал бы себя вправе настаивать на предъявленном обвинении. Мы не должны забывать, что в наших условиях каждый снаряд, которым мы бьем по врагу, для нас имеет громадное значение и что всякого, который думает этот снаряд где-то припрятать или поставить в такие условия, когда он не может быть использован в бою, мы можем и должны рассматривать как изменника, как предателя.

Поэтому такая «философия», которую пытались разводить здесь некоторые подсудимые, такие нотки, какие мы слышали здесь во время их допроса, я должен квалифицировать как абсолютно не государственную точку зрения, ибо здесь дело не определяется количествами и процентами, хотя это, конечно, имеет громадное значение, но отнюдь не в том смысле, что чем меньше процент, тем меньше ответственность. Я скажу больше. Важность и опасность совершенного подсудимыми преступления не исчерпывается даже тем конкретным вредом, который причинили государству подсудимые.

Правда, этот вред сам по себе требует очень серьезного внимания. Но мы должны особенно внимательно подойти к анализу причин, вызывающих этот вред, к анализу обстоятельств, по которым можно и нужно судить о болезни, проявившейся в конкретных преступлениях, вскрытых следствием по настоящему делу.

Несколько дней нашего судебного процесса дали громадный — и политический и бытовой материал, ориентирующий нас в поставленном выше вопросе, позволяющий еще раз проверить всю систему работы некоторых наших учреждений, проверить методы их работы и качество работников как возглавляющих эти учреждения, так и исполняющих те или другие функции.

Что мы можем считать установленным в этом отношении данным процессом? Мы можем считать установленным наличие в ряде наших учреждений крупных недостатков, обязывающих нас, невзирая на лица, их возглавляющие, показать те действительно черные точки, те отдельные мрачные пятна, которые говорят о неблагополучии в системе работы некоторых наших государственных учреждений, имеющих громадное значение. Я говорю о Сельхозснабе и Союзсельмаше, я говорю об Укрсельмаше.

Говоря об этих отрицательно явлениях, об этих мрачных и черных точках, характеризующих недостатки работы ряда наших учреждений, я далек, разумеется, от того, чтобы обобщать эти факты и представлять положение в сплошном мрачном свете. Но я должен сказать то, что есть, не преуменьшая недостатков в работе этих учреждений, в самой системе этой их работы, обусловивших или облегчивших возможность совершения таких преступлений, какие совершены подсудимыми. В этом отношении настоящий судебный процесс сигнализирует об этих серьезных и важных явлениях. Этот процесс является сигналом к особой бдительности, призывом к особому вниманию к этим вопросам, напоминанием о необходимости срочного принятия мер к их устранению.

Что мы раньше всего должны здесь констатировать?

Первое. Наличие в ряде хозяйственных наших организаций грубейших фактов бюрократизма — родного брата волокиты, за которую еще Владимир Ильич обещал кое-кого повесить на вонючих веревках.

Мы видели здесь, — и когда я буду характеризовать отдельных подсудимых, я укажу персонально на каждого представителя этого бюрократизма, — мы видели здесь, что бюрократизм и волокита, хаос, недисциплинированность и разгильдяйство свили себе в этих учреждениях крепкое гнездо. На мой вопрос свидетель Борисов свои действия квалифицировал словом «прошляпил». Это самое «прошляпил», «не проверил», «не проконтролировал», «на слух воспринял, то, что мне доложили» — обычный «метод» некоторых руководителей, руководивших из кабинета, не показываясь на производстве. Так делал, например, свидетель Эдельсон, который руководил опытом по конструированию комбайнов в ЦЧО из кабинета в Малом Черкасском переулке в Москве и в течение двух лет не удосужился ни одного дня провести на полях в непосредственном соприкосновении с комбайном. Картина, достойная богов! Хорошие, нечего сказать, руководители.

Мы должны констатировать, в ряде случаев, на отдельных участках нашего хозяйства грубые и преступные извращения партийных и правительственных директив и законов. Мы должны констатировать эти факты, вскрывая социально-классовые и политические корни этих явлений, показывая, что в этой своеобразной форме проявляется нередко сопротивление тех капиталистических традиций, выкорчевывание которых XVII партийная конференция поставила задачей второй пятилетки не только в экономике, но и в сознании людей. Задача наша — на основе того богатого опыта и материала, который дал нам этот процесс, — заключается в том, чтобы показать рабочему классу, как люди умеют в высокой степени изощренно, тонко и, я бы сказал, строго юридически нарушать советские законы, издеваться над законом на законном основании, действуя так, как это отметил В. И. Ленин, — «формально правильно, а по существу издевательство».

Эта история с некомплектной отгрузкой комбайнов — яркая иллюстрация к этому «формально правильно, а по существу издевательство».

И в самом деле, что говорили нам все подсудимые? Они говорили: «Позвольте, постановление СТО от 17 марта 1932 г. говорит о недопустимости некомплектной отгрузки. То, что у нас делалось, было отгрузкой комплектной. Почему? Потому, что мы отгружали комбайны и части к ним с разрывом в один-два дня, а это никак нельзя считать некомплектной отгрузкой»… Такое рассуждение, однако, явно неудовлетворительно. «Разрыв» тут ни при чем.

Правительство приказало производить комплектную отгрузку. Они пишут: слушаемся, производим комплектную отгрузку, а сами устраивают «разрыв»!.. Но это-то и есть некомплектная отгрузка! Формально получалось как будто правильно, а по существу — сплошное издевательство. Почему? Потому что «разрыв» означает, что комбайны отгружались без магнето, без карбюраторов и т. д. и т. п. Так действовал подсудимый Дик, технический директор, с благословения подсудимого Шабашвили. Это проделывает вместе с Диком начальник комбайнового цеха Заходяченко. Это воспринимает, как узаконенное, Череватенко. Это осуществляют вместе с Череватенко подсудимые Кобрисов и Кордик.

Таким образом, в сущности говоря, получается прямой заговор группы государственных служащих против советского закона.

Тут кто-то говорил, — кажется, Череватенко, — что получилось так, что правительство говорит так, а я, Череватенко, говорю вот этак. Правительство говорит: нельзя отгружать некомплектно. А мы говорим: можно, — и отгружаем так, как хотим, хотя это и воспрещено законом. Что это такое? Это изощренная замаскированная форма саботажа, который к тому же прикрывается всякими благовидными предлогами и ссылками на «добрые намерения». Известно, однако, что «добрыми намерениями путь в ад вымощен».

Настоящий процесс должен напомнить об обязательности для всех и каждого строгого соблюдения советских законов, напомнить о том, что нарушение советских законов пагубно для дела социализма, что, нарушая наши законы, наши люди могут легко попасть в лапы к подлинным врагам социализма. Это должны были признать здесь сами подсудимые Они начали с полного отрицания своей вины. Они даже недоумевали, за что и почему их посадили на скамью подсудимых. Они пробовали нас уверить в своей правоте, доказывая, что в этом деле они правы, а не ЦКК и даже не правительство. Но потом, под ударами следствия, после того, как мы здесь, по моему несколько вольному выражению, «потыкали их носом в эту вонючую лужу», они, нахлебавшись вволю этой жижицы, в конце концов должны были сказать: «Признаем себя виновными».

Из этого процесса многие хозяйственники должны извлечь урок, как нужно относиться к советским законам. Этот процесс и те преступления, которые проходят здесь перед нашими глазами, показывают, что классовый враг действует нередко в высокой степени своеобразно. Классовый враг умеет мобилизовать против советского правительства, против планового хозяйства, против дела социализма отдельных людей, еще оставшихся в душе мещанами, хотя и прикрывающихся партийным билетом, сохранивших мелкобуржуазные предрассудки, «проклятые», капиталистические традиции.

Судебное следствие вскрыло и уже заклеймило совершенные подсудимыми преступления против Советского государства. Нельзя сомневаться, что этот процесс мобилизует рабочий класс, лучшую часть инженерно-технических сил нашей страны и всю нашу общественность против расхлябанности, недисциплинированности, хаоса, которыми запятнали себя подсудимые.

Но прежде чем перейти к отдельным подсудимым и совершенным ими преступлениям, и считаю необходимым напомнить о том, как наше правительство из года в год, а в пределах года — из месяца в месяц вместе с партией борется за то, чтобы к началу сельскохозяйственных кампаний (будь это уборочная кампания и посевная кампания) сельхозмашины были на полях, в нужном комплекте и в должном количестве, соответствующем государственному плану. Эта задача — обеспечить социалистические поля необходимыми сельскохозяйственными машинами — задача в высокой степени политически ответственная. Эту задачу всегда и своевременно партия и правительство ставят перед нашими хозяйственниками, требуя от них максимального внимания к этому делу.

Еще 17 марта 1932 года Совет труда и обороны, рассматривая вопрос о состоянии снабжения сельскохозяйственными машинами сельского хозяйства, констатировал тяжелую болезнь, которой страдали некоторые наши хозяйственные организации и которая заключается в систематической некомплектности поступающих на поля сельскохозяйственных машин, и вынес, специальное постановление, воспрещавшее некомплектную отгрузку машин.

3 января 1933 года Совет народных комиссаров Союза ССР издал специальное постановление о поставке сельскохозяйственных машин, которое в пункте 8 подчеркивало, что договоры должны заключаться на комплектные машины, что комплектность машин является обязательным условием этих договоров.

26 марта 1933 года РКИ и президиум ЦКК, проверяя работу отдельных организаций в этой области, констатировали наличие» и продолжение той же самой недопустимой практики и категорически потребовали ее прекращения. В этом постановлении указывается, что РКИ и ЦКК приняли к сведению заявление Союзсельмаша в лице т. Борисова о том, что разработана и с апреля месяца будет внедрена в производство так называемая унифицированная упаковка всех отгружаемых комбайнов.

Что же происходит в действительности? В действительности 18 января Череватенко издает внутриотдельскую инструкцию, которая содержит в себе указания о том, как нужно производить «раздельную» и «некомплектную» отгрузку. Оказывается, Череватенко делает этот явно антиправительственный, противозаконный шаг на основании постановления технического совещания, которое происходило в кабинете Дика, заместителя директора завода по технической части, под его председательством и было утверждено директором завода Шабашвили.

Таким образом руководство завода — Шабашвили, Дик, начальник комбайнового цеха Заходяченко, в сущности говоря, составляют, да позволено будет так сказать (с оговоркой о том, что на скамье подсудимых сидят не классовые враги, а наши люди), — составляют настоящий «заговор» против этого закона, направляя все свои усилия и старания на то, как бы обойти этот закон. Но свои преступные действия они пытаются замаскировать, хотя это им не очень удается. В самом деле, к чему сводится эта маскировка? К чему сводится их аргументация? Она сводится к рассуждению о том, что постановлением правительства запрещена некомплектная отгрузка, а у них отгрузка не некомплектная, а раздельная, с разрывом всего лишь в два дня. Но всем ясно, что это рассуждение надумано, что этим рассуждением подсудимые пытаются замаскировать подлинные свои преступления. Под прикрытием этой «теории» о раздельной отгрузке нарушают закон и Заходяченко, и Череватенко, и Кобрисов, и Кордик. Это основная группа заводских работников, виновных в нарушении указанного выше постановления правительства.

Но на заводе сидит Ремеров, являющийся уполномоченным Сельхозснаба, функции которого заключаются в том, чтобы специально наблюдать за правильной отгрузкой комбайнов. Что это означает для Ремерова? Это означает обязанность наблюдать за тем, чтобы производилась отгрузка так, как требует закон, как требует правительство А как правительство требует отгружать? Комплектно. А комплектно — значит нераздельно. А нераздельно — значит комбайн должен отгружаться вместе с мотором, вместе с магнето, вместе с карбюратором, вместе со свечами. А как же быть с хищениями в пути? О хищениях нужно подумать. Нужно позаботился, чтобы их не было. Нужно отгрузку организовать так, чтобы не было хищений. Это обязанность завода. И это вполне возможно осуществить. Ведь 26 марта т. Борисов, возглавляющий эту систему, заявил, что с апреля месяца комплектная отгрузка по унифицированной системе упаковки будет внедрена в производство и обеспечена полностью.

В чем же здесь дело? Дело в том, что Ремеров, вместо того, чтобы воспретить некомплектную отгрузку, раздельную отгрузку, идет по линии наименьшего сопротивления. Он точно так же попадает в общий фарватер этого плавания и лавирования вокруг да около советских законов, а по существу против советских законов. Что он делает? Вы это помните из судебного следствия.

Вчера защита, анализируя переписку Ремерова, хотела доказать, что он боролся против некомплектности. Я целиком присоединяюсь к этому утверждению с маленькой только оговоркой: Ремеров боролся, но лишь путем переписки. Это верно, но это борьба бумажная, переписочная борьба, а следовательно, это не борьба. Во всяком случае на языке государственного обвинения это не борьба, а бумагомарание.

То, что Ремеров с кем-то переписывался, нас ни в коей мере не убеждает, что он действительно боролся, тем более, что если рассмотреть эту переписку по существу, го в ней нельзя найти возражений против некомплектной отгрузки. В лучшем случае здесь можно найти лишь попытки ослабить вредоносные последствия этой некомплектной отгрузки, попытки придумать кое-какие паллиативные средства, чтобы скорректировать, смягчить тот вред, который неизбежно получался от практики некомплектной отгрузки комбайнов.

Но у нас есть другая переписка, которой защита вчера не касалась и которая говорит прямо о том, что Ремеров очень серьезно беспокоился о результатах этой практики. Но и эта переписка ни в коей мере не защищает Ремерова именно потому, что Ремеров фактически ничего не делал, если не считать этой двусмысленной переписки, для прекращения этой критики. Почему? Сказать определенно затрудняюсь. Может быть, не сумел, может быть, не хотел. Может быть, и то и другое: и не сумел и не хотел. За «не хотел» он подлежит наказанию. За «не сумел» ему можно несколько смягчить наказание…

В чем мы обвиняем Дика? Дика мы обвиняем в том, что он, — как технический директор и как заместитель директора завода, явился инициатором этой идеи о том, чтобы рассматривать ту раздельную, некомплектную отправку, как комплектную отправку при условии двух-трехдневного разрыва в сроках отправки комбайнов и магнето.

Это, конечно, был первый шаг к тому, чтобы сорвать постановление правительства. Дик сорвал это постановление, и Дик должен за это нести полную ответственность. С отгрузкой комбайнов, правда, были некоторые затруднения. Но Дик не пытается найти какой-нибудь иной способ и средства для выхода из затруднений. Даже тогда, когда Денисенко выдумал какой-то щиток к магнето и Дик признал, что нужно было только ввести некоторые изменения в этот щиток, понадобилось два месяца для того, чтобы ввести эти изменения, но изменения так и не были сделаны. Во всяком случае мы не могли установить, что этот щиток был введен в действие.

Это свидетельствует о том, что если даже допустить, что Дик не хотел срывать постановления правительства, он просто этому вопросу не придавал того значения, которое он должен был ему придавать. Если принять объяснение Дика так, как он говорил, то он этого не делал, в лучшем случае, будучи слишком, увлеченным производственными процессами. Но наше хозяйство таково, что нельзя быть, как говорил Кузьма Прутков о специалистах, «односторонним, подобно флюсу». Наш советский специалист должен видеть дальше того участка, на котором он стоит, советский техник должен быть передовым, активным строителем социалистического хозяйства; он должен знать, что ничего не будут стоить наши успехи на производстве, если результатами этих успехов не могут воспользоваться в колхозе, МТС, совхозе, во всей стране.

Этой стороне дела Дик не уделял должного внимания. Это в лучшем случае. Он не осуществлял контроля за своевременной отправкой комбайнов с завода, за соблюдением им же установленного условия двух-трехдневного разрыва. Я убежден, что если бы эти два-три дня разрыва соблюдались, то все равно путаница была бы неизбежной. Но на заводе «Коммунар» эта путаница удесятерялась.

Защита, вероятно, недоумевает, почему эта путаница была бы неизбежной. Потому, что у нас нет никакой гарантии, что посланные с разрывом в два-три дня магнето придут, во-первых, к началу, вовремя, как и комбайны, к уборке, а во-вторых, подойдут к данному комбайну. Никакой гарантии. Тем более, что ряд свидетелей-техников очень авторитетно и весьма убедительно доказал, что магнето — дело довольно капризное. Дик не опроверг ни одного из утверждений ни Синицына, ни Годуванова, ни Жиделева. И особенно я обращаю ваше внимание на тот поединок, который произошел между старым производственником инженером Диком и молодым рабочим Годувановым, который показал суду, что тут есть особенности, которые не позволяют обезличивать магнето и которые требуют, при обезличке этих магнето, на местах от сборщиков такой квалификации, при которой только и можно было позволить себе такой рискованный метод отгрузки, а этой-то квалификации у наших сборщиков на местах и нет. Подсудимый Дик не доказал обратного. Он не смог опровергнуть показаний Годуванова. Он пытался это сделать вчера, когда мы не могли уже допросить Годуванова, но и вчера его показания были так жалки, что стыдно было за старого производственника. Ясно было, что Дик просто притягивал некоторые доводы за волосы.

Мы обвиняем поэтому подсудимого Дика в том, что он не осуществлял контроля за своевременной отправкой с завода и получением на месте такой ответственной детали к комбайну, как магнето, что он пренебрегал советами рабочих, которые искали выхода из создавшегося положения, предлагая некоторые изобретения, улучшения, рационализацию, что он недопустимо волокитил с этими предложениями, как это было с щитком Денисенко, и, таким образом, проявил всю ту отрицательную сторону своей деятельности, которая, по-моему, по заслугам привела его на скамью подсудимых. Он не обеспечил такого рода отправки магнето, которая гарантировала бы, по крайней мере, быстрое продвижение и своевременное получение комплектного комбайна на месте.

В самом деле, за все то, что делалось в комбайновом цехе, когда скоплялось до 200–300 ящиков с магнето, когда приходилось обезличивать магнето, когда на ящиках ставили мелом номерки, Говорящие о том, к какому комбайну относится данное магнето, и когда дождь эти номера смывал, так что потом ничего нельзя было разобрать, — за все это отвечают подсудимые Заходяченко и Дик.

Я обвиняю подсудимого Дика в том, что он допустил обезличку магнето. Если вы, подсудимый Дик, стали на такой путь — посылать отдельными посылками, да еще страховать по 500 рублей каждое магнето, если вы стали на путь посылки магнето отдельно от комбайна, тогда вы должны были добросовестно, внимательно, ответственно отнестись к самому процессу этой отправки. А у вас что делалось? Кто за это отвечал? Никто. Дик занят производством. Шабашвили занят тем, что торжественно рапортует об успехах производства, а кто отвечает за дело отправки? Поставили Кобрисова, а он говорит, что я не я, что я, мол, был только заместителем начальника финансово-сбытового отдела, получал то, что ко мне присылали, а потому отвечать за это дело не могу. По существу говоря, никто, таким образом, за отправку не отвечал. Я считаю, что предъявленное Дику обвинение по ст. 111 УК доказано. Он и сам на мой категорический вопрос, после всяких колебаний, виляний, вынужден был это подтвердить, сказать: «Да, виноват в пределах, которые определены обвинительным заключением».

Я считаю, что вина Шабашвили также доказана, Шабашвили это тоже признал. Нет нужды разбирать тщательно все улики, которые направлены против него. Улик много. Если Шабашвили, защищаясь, попытается пойти против этих улик, то у меня в реплике будет время, чтобы сказать об этом подробней.

Я считаю, что нужно обратить внимание на разницу между Шабашвили и Диком, разницу, заключающуюся в том, что Шабашвили — коммунист и директор, что он, кроме того, коммунист не со вчерашнего дня. Я считаю, что это усугубляет его вину и его ответственность, что он строже должен отвечать за те преступления, которые он совершил против советских законов.

В связи с этим я хочу напомнить следующие слова товарища Сталина:

«Знаменательнее всего, — говорил товарищ Сталин, — то, что у беспартийных замечается иногда более бережное отношение к средствам нашего государства, чем у партийных. Коммунист действует в таких случаях смелее и решительнее. Ему ничего не стоит раздать ряду служащих пособие, назвав его тантьемой, хотя тут тантьемой и не пахнет. Ему ничего не стоит перешагнуть через закон, обойти его, нарушить его. Беспартийный тут осторожнее и сдержаннее. Объясняется это, пожалуй тем, что коммунист иногда считает законы, государство и т. п, вещи делом семейным. (Смех.) Именно поэтому иному коммунисту не стоит иногда большого труда перешагнуть, наподобие, свиньи (извиняюсь, товарищи, за выражение), в огород государства и хапануть там или показать свою щедрость за счет государства. (Смех.) Надо положить конец, товарищи, этому безобразию. Надо открыть решительную борьбу против разгула и расточительности наших управляющих органов и в нашем быту, если мы хотим действительно приберечь наше накопление для нужд нашей промышленности»[28]

Товарищ Сталин, выступая против безобразного отношения отдельных советских чиновников к государственной собственности, предостерегает против снисходительности к такого рода преступлениям.

Корни этих преступлений уходят в привычку смотреть на законы, как на дело семейное. Есть среди нас коммунисты, которые к советским законам подходят по-домашнему, как будто соблюдение законов — это их частное, домашнее дело. Это вредная, безобразная точка зрения. С такой точкой зрения нужно покончить решительно и бесповоротно. Нужно на примере Шабашвили и других подсудимых по этому делу показать, что Советское государство и наша партия так относятся к советскому закону, что не позволят никому нарушать его, ибо советский закон — непреложный, непререкаемый, священный для всех закон, и раньше всего и более всего священный для коммунистов.

Вот почему я думаю, что когда вы будете определять меру уголовной репрессии, если вы согласитесь с доводами обвинения, что и Шабашвили и Дик виновны в приписываемом им преступлении, — вы примените к Шабашвили, несмотря на его заслуги как коммуниста, как участника гражданской войны и директора одного из лучших заводов, более строгую меру наказания, чем по отношению к Дику, хотя и его ответственность достаточно серьезная.

О Ремерове я уже сказал. Я думаю, что оценивая роль Ремерова, нужно принять во внимание то, что хотя и с большими колебаниями и влияниями, он все-таки, пожалуй, единственный во всей этой группе, в конце концов пытался выполнить требования советского закона. Это очень маленькое утешение, но все-таки это является соломинкой, за которую он, очевидно, ухватится. Пусть ухватится. Я не буду возражать.

Заходяченко был начальником комбайнового цеха завода «Коммунар». Я его обвиняю в том, что он, во-первых, систематически задерживал у себя в цехе ящики с магнето, предназначавшиеся к отправленным комбайнам, не упорядочил отправку этих самых магнето, не упорядочил хранения ящиков с ними, вследствие чего имели место случаи, когда оказалось невозможным найти ящики с моторами — в частности, случай с 47 пропавшими магнето. Я считаю, что это дает основание считать Заходяченко столь же виновным, как Шабашвили и Дика.

Кстати сказать, вчера на суде Заходяченко пытался перенести всю тяжесть ответственности за путаницу с номерами на отдел технического контроля. Я хотел бы напомнить по стенограмме судебного заседания ту часть его показаний, где при допросе Козловского ему был поставлен вопрос относительно того, кто же ставил эти номера на комбайнах. Вот это показание:

«Заходяченко: — Номера на комбайнах и ящиках ставил техник.

Козловский: — Не трафаретчик?

Заходяченко: — Трафареты ставили мы. Мы ставили, мы отвечали за трафареты. Я поставил двух техников писать трафареты».

Да и вчера он подтвердил, что он ставил техников писать трафареты. Значит он за это дело все-таки отвечает: за ящики с номерами отвечает отдел технического контроля, но трафареты ставил он, его отдел.

И, кроме того, мы имеем в деле очень интересный документ — приказ, подписанный Шабашвили, в котором как раз на Заходяченко возлагается ответственность за состояние этой части работы завода. Директор в этом приказе говорит: «Отмечаю безобразное положение с ходом укомплектования и отгрузки комбайнов по причине, главным образом, неумелой организаций со стороны начальника комбайнового цеха т. Заходяченко, что привело к невыполнению календарного количественного плана отгрузки, даже несмотря на оказанное содействие, подкрепление людьми, — последний не сумел использовать для правильной расстановки рабочую силу. 27 мая 1933 г.».

Кто отвечает за безобразия в комбайновом цехе с отправкой этих магнето? По приказу 27 мая 1933 г. за № 202 отвечает Заходяченко. Поэтому совершенно напрасны были его усилия и потуги доказывать, что я — не я и лошадь не моя, а что за это должен отвечать отдел технического контроля, который, конечно, определенную ответственность тоже должен нести за это дело, но что, однако, не освобождает от ответственности и подсудимого Заходяченко.

В этом деле мы должны прежде всего выделить первую группу обвиняемых и предъявить к ним наиболее серьезное обвинение. В эту группу входят Шабашвили, Дик, Заходяченко. Вот тройка, наиболее ответственная за получившиеся на месте безобразия, фактически продолжавшиеся в течение января — июля этого года, т. е. 7 месяцев, ответственная за систематический срыв постановления правительства о комплектной отгрузке комбайнов. Эта группа должна отвечать в первую очередь.

О Череватенко я уже сказал, а теперь несколько слов о роли Кобрисова и Кордика. Первый — заместитель начальника финансово-сбытового отдела, второй — заведующий подотделом сбыта.

Оба они точно так же отвечают за некомплектную отгрузку.

В самом деле, нельзя же допустить, чтобы Кобрисов, заместитель начальника финансово-сбытового отдела, плыл по течению и никогда не поднял голоса против того безобразия, которое делалось у него под носом и при его собственном участии. Конечно, до известной степени его вина смягчается его второстепенной ролью в этом деле, но все-таки вина у него есть, хотя и второстепенная.

То же надо сказать и о подсудимом Кордике. Это тем более справедливо, что по распоряжению от 9 июня по заводу ответственным за погрузку комбайнов был Кордик, который должен был вести учет деталей и узлов. А как он вел учет этих деталей и узлов, мы видим из судебного следствия, — вел он очень неудовлетворительно.

В чем заключается преступление Полякова?

Поляков был заведующим отделом технического контроля Укрсельмаша. Отдел технического контроля, а следовательно, и Поляков, обязаны отвечать за правильную отправку, отгрузку, выпуск с завода изделий. А правильный выпуск изделий означает комплектный выпуск. Если бы мы имели дело с часовой фабрикой, с часами, то мы, конечно, привлекли бы к ответственности такого технического контролера, который разрешил бы выпускать с фабрики часы без маятника с тем, что потом этот маятник будет вручен покупателю по специальному, особому какому-нибудь вкладочному листу. Здесь получалось тоже самое. Комбайн вручался покупателю без магнето. Все равно, что часы без маятника.

Кто должен был следить, чтобы такого безобразия не было? Технический контролер. Поляков этой обязанности своей не выполнил, и в этом — заключается суть его преступления.

Перехожу к Сельхозснабу и, наконец, к Союзсельмашу.

Здесь у нас тоже, по-моему, совершенно ясные, совершенно определенные и совершенно определившиеся три фигуры обвиняемых — это Шахновский, Реттель и Моев.

Что их характеризует? Их всех троих характеризует прежде всего — одних больше, других меньше — отсутствие до сих пор понимания того, что они сделали. Это для меня совершенно несомненно.

Посмотрите, как под давлением улик Шахновский отступал: не шаг за шагом, а буквально сантиметр за сантиметром, пока пришел к тому, чтобы сказать: «Да, виновен». Вы помните, как он в первый день отрицал, как он во второй день крутил, как он в третий день продолжал запираться и, наконец, как он заявил, что после того, что здесь произошло, он не может не признать, что совершил ошибку, — ошибку, а не преступление. Нет, вы, подсудимый Шахновский, совершили преступление. Больше того, вы совершили достаточно тяжелое преступление, потому что своим опытом работы, своим знанием дела, своей должностью в Сельхозснабе, своим положением в руководящем и контролирующем работу мест учреждении вы не только сами совершали преступления, но вы извращали и вам подчиненных людей, вы не только не поправляли их ошибок и, следовательно, не только не руководили ими, но, наоборот, вы их заставляли эти ошибки делать своим одобрением, своими указаниями.

И если какой-нибудь Ремеров или кто-либо другой может говорить о том, что-он, не знал всех законов, которые он должен был знать, то Шахновский, сидящий в центре, в Москве, не смеет этого говорить. А если он знал эти законы, то он, конечно, должен был бы в таком случае поступать соответственно законам. Он поступал против законов. Чем прикрывал? Прикрывал ссылками на кражи в пути.

Товарищи судьи, надо в конце концов потребовать от подсудимых ответственного отношения к своим заявлениям. Эти господа подсудимые представляют себе дело так, что вся наша страна состоит из одних жуликов и воров, что нельзя отправить ни комбайна, ни магнето, так как его обязательно слямзят, стырят, сопрут.

Что это за подстановка вопроса? Что же, в, представлении этих граждан все решительно воруют и некому поручить охрану государственного имущества? Я должен протестовать против такого рода постановки вопроса. Они ссылаются на кражи в пути, якобы мешающие отправлять комбайны с магнето. Я их спросил, я потребовал сказать, сколько же было таких краж хотя бы за последние полгода? Они не могли назвать ни одной цифры.

Вы говорите, что вынуждены были перейти к отправке без магнето из-за краж в пути. Скажите же, сколько комбайнов в 1932 году вы отправили и сколько украли, и также скажите, почему крали под носом на вашем собственном заводе, и не рабочие крали на улице или на базаре; где у вас стояли комбайны, а крали профессиональные жулики, босяки, крал классовый враг?

Вы ничего на это ответить не могли, если не считать какого-то лепета насчет 200, не то еще меньшего количества комбайнов, но ведь факт, что в этом году пришло к началу уборки, при вашем методе раздельной отправки, 500 комбайнов неукомплектованных, а следовательно, и непригодных к немедленной работе!.. Это по вашим же собственным словам! Поэтому я говорю, что нужно дать решительный отпор такого рода практике, и я прошу суд специально отвести в приговоре место этому вопросу, разоблачить эту попытку прикрываться якобы имеющимися массовыми случаями хищения, попытку прикрыть это безобразное отношение к советскому закону, нежелание принять действительные меры против действительных случаев хищения, разоблачить нарушителей советских законов и государственной дисциплины.

Мы имеем постановление ЦКК ВКП(б) от 6 марта, запрещающее пользование проводниками (так как подбор этих проводников весьма труден, и практика пользования проводниками себя не оправдала) и требующие организации надлежащей охраны комбайнов в пути. Однако Шабашвили и Шахновский с Реттелем и Моевым грубо нарушали и это постановление. Здесь они выступили со всякими объяснениями, ничего не объясняющими, кроме одного — попытки прикрыть свое неумение организовать охрану, нежелание, непонимание необходимости дать комбайны на поля в комплектном виде, и притом дать их вовремя, нежелание выполнять в этом направлении твердо и ясно сформулированные требования правительства. Да ведь самый факт дискуссии у них на заводе, среди техников и даже на страницах печати, по вопросу о том, что такое комплектная отправка, возможна ли и целесообразна ли комплектная отправка, разве не свидетельствует о том разврате, который был внесен в этот вопрос и в среду производственников господами вроде Шахновского и Реттеля. Они находили даже теоретические основания для дискуссии, по этому вопросу, «теоретически» пытались обосновать и самый срыв правительственного постановления. Это доказано.

Это установлено, и поэтому подсудимые должны нести за это полную ответственность.

Последняя фигура процесса — Моев. Что о нем можно сказать? Что представляет собой Моев? Лишенный сознания ответственности за свою работу и как советский человек и как партиец, в самый разгар работы Моев собирается в отпуск. В разгаре уборочной кампании Моев в отпуску. Но почему он уехал в отпуск? Может быть, потому, что он был болен, может быть, он измучился на работе? Ничего подобного. Первого августа ему нужно было начать учиться. Учение — похвальная вещь. Советская власть старается, чтобы работники, от простого технического работника до самого ответственного, учились, переквалифицировались, овладевали теорией марксистско-ленинского учения и техникой своего дела. Но это надо делать так, чтобы не страдала работа, а чтобы на базе своей переквалификации вы как работник становились более полноценным.

А что было у вас в правлении Союзсельмаша? Ваша работа для вас была не что иное, как синекура, как теплое местечко у казенного порога, чтобы кормиться. Моев, зная о всех безобразиях с некомплектной отправкой, зная, что это запрещено законом, не принимал никаких мер и тем самым совершил преступление. Больше того, он знал о генеральном договоре, разработанном Шахновским и Реттелем, где был пункт, прямо противоречащий постановлению правительства, о том, чтобы «отгружать комбайны комплектно, а отступления допускаются с согласия потребителя».

Вот почему вместе с другими и даже в несколько большей степени должен отвечать Моев, потому что он, как и Шахновский, стоял наверху, в центре, он управлял периферией, ему дано было много власти и прав, а кому много дано, с того больше должно быть и взыскано.

Товарищи судьи, я с самого начала своего сегодняшнего выступления указывал на то особое значение, которое имеет этот процесс. Я должен, заканчивая свою обвинительную речь, еще раз подчеркнуть именно это обстоятельство.

Суд в своем приговоре должен дать не только характеристику того или иного преступления и опасности этого преступления с точки зрения интересов Советского государства и интересов трудящихся, но также определить те или другие меры социальной защиты для каждого из обвиняемых. Я считаю лишним, не вызывающимся необходимостью, как это иногда делается на процессах, излагать сейчас рецепты наказаний для каждого из подсудимых. Я тем более считаю это нецелесообразным осуществлять сейчас, потому что весь смысл этого процесса, как я его понимаю, заключается не только в наказании, а в том, в чем заключается смысл и величайшее культурное значение советского суда.

Ленин нас учил, и в наши дни нас продолжает учить и в этом направлении воспитывать товарищ Сталин, что советский суд есть школа к дисциплине для трудящихся, одновременно являясь грозным орудием подавления и сокрушения нашего классового врага Советский суд и, в частности, в данном процессе должен выполнить главным образом именно это свое предназначение — разоблачить, показать перед широкими трудящимися массами опасность для интересов государства, для хозяйственных интересов, для дела социалистического строительства тех или других преступлений трудящихся, и уже этим самым оказать на них моральное воздействие и вокруг этого дела создать ту моральную атмосферу, которая сама по себе является лучшим залогом невозможности иметь в будущем повторение этих преступлений.

Я прошу суд, определяя меру социальной защиты в отношении каждого из обвиняемых, учесть это обстоятельство, которое мне кажется для настоящего дела особенно важным и имеющим особенное значение.

Верховный суд Союза ССР приговорил:

И. Я. Реттеля и Г. А. Моева к году принудительных работ каждого: Шахновского Л. Б. к шести месяцам принудительных работ; Ремерова Н. И. к трем месяцам принудительных работ; Полякова Л. Г. к трем месяцам принудительных работ; в отношении С. М. Шабашвили и П. И. Дика, которые имеют значительные заслуги перед советской властью на фронте социалистического строительства, с одной стороны, а с другой — ввиду их искреннего раскаяния в совершенном преступлении и руководствуясь ст. 51 УК РСФСР, суд ограничился — в отношении Шабашвили вынесением общественного порицания, а в отношении Дика — предупреждением. В отношении П. Д. Заходяченко, С. В. Череватенко, И. И. Бобрисова и И. К. Кордика, учитывая их долголетний производственный стаж, активную работу на заводе, а также их искреннее раскаяние в совершенном преступлении и руководствуясь ст. 51 УК РСФСР, суд постановил ограничиться вынесением им всем предупреждения.

Примечания:

2

Везде исчисление приводится в денежных знаках 1922 года

22

И. В. Сталин, Соч., т. 13, стр. 210–211

23

В. Молотов, В борьбе за социализм. Речи и статьи от XVI до XVII съезда ВКП(б). Партиздат, 1934, стр. 383.

24

В. И. Ленин, Соч., т. 27, стр. 235–236.

25

В. И. Ленин, Соч., т. 27, стр. 229.

26

Там же, стр. 397

27

В. Молотов. В борьбе за социализм. Речи и статьи от XVI до XVII съезда ВКП(б), Партиздат. 1934, стр. 373–374

28

И. В. Сталин. Соч., т. 8, стр. 135