ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я смотрел на него, или, по крайней мере, чувствовал себя так, как будто я смотрю на него, потому что это самое трудное положение, в которое может попасть человек, когда его голова находится в одном месте, а его «глаза» — совсем в другом, на расстоянии нескольких футов от нее.

Как бы там ни было, я смотрел на него и думал: «Как же это может быть? Человек говорит, что он может показать мне города на другой стороне земного шара, и в то же время он не может показать мне мою собственную страну».

— Сэр, — сказал я ему, — не могли бы вы положить что-нибудь перед моей зрительной коробочкой, так чтобы я мог сам судить о такой фокусировке?

Он кивнул головой в знак согласия и огляделся вокруг, как будто обдумывая, что предпринять. Потом он достал из-под моего стола прозрачный лист, на который были нанесены какие-то странные знаки, знаки, каких я никогда раньше не видел. Очевидно, они предназначались для письма. Он взял несколько таких листов, а потом, по-видимому, к нему в голову пришла мысль, которая ему очень понравилась, потому что на лице его появилась довольная улыбка. Он спрятал предмет за спиной и приблизился к моей зрительной коробочке.

— Ну вот, мой друг! — воскликнул он. — Смотри, что мы сейчас сделаем, чтобы заслужить твое доверие.

Он что-то поместил перед моей зрительной коробочкой, очень близко от нее, и, к моему величайшему удивлению, все, что я увидел, было подернуто туманом, все очертания были смазаны. При этом одни расплывшиеся пятна были белыми, другие черными, но они ничего для меня не значили, абсолютно ничего.

Увидев мое выражение, он улыбнулся — я не мог видеть его улыбки, но я ее «слышал»: когда человек лишен зрения, у него развиваются другие чувства. Я мог слышать его лицо и поскрипывание мышц, а так как он часто перед этим улыбался, я уже знал, что доносящееся поскрипывание означает улыбку.

— Ага, наконец попали в точку, не так ли? Теперь смотри внимательно. Когда начнешь что-то различать, говори мне, что ты видишь.

Он очень медленно стал отводить неясные листы дальше, постепенно изображение становилось более четким, и наконец я с удивлением обнаружил, что это мое изображение, Я не специалист, чтобы объяснить, как получаются такие изображения, но там я действительно видел себя лежащим на столе и смотрящим на человека, который держал черную коробку.

Моя челюсть отвисла от изумления. Я, наверное, и правда был похож на неотесанного деревенского парня, во всяком случае, таким я себя ощущал. Я почувствовал, как жар приливает к моему лицу и мои щеки вспыхнули от смущения. Это был я, со всеми непонятными предметами, которые торчали из меня, это я наблюдал, как четыре человека управляются с ящиком, и выражение удивления намоем лице действительно поставило все на свои места.

— Хорошо, — сказал мой Пленитель, — по-видимому, суть ты уловил. Чтобы понять лучше, давай попробуем еще раз.

Он установил изображение так, чтобы я мог хорошо его видеть, и начал медленно передвигать его ближе к зрительной коробочке. Постепенно четкость изображения уменьшалась, пока опять не остались одни черные и белые пятна и ничего больше. Он отвел его в сторону, и я опять увидел комнату, в которой я находился. Он достал еще несколько листов и сказал:

— Ты, конечно, не сможешь этого прочесть, но смотри внимательно. Здесь напечатаны слова. Ты ясно их видишь?

— Я ясно их вижу, сэр, — ответил я. — Я действительно их вижу совсем ясно.

Тогда он поднес листок ближе к моей зрительной коробочке — и опять все расплылось.

— А теперь, — сказал он, — ты сможешь понять, в чем состоит наша проблема. У нас есть машина, или прибор, называй его как тебе больше нравится, — двойник твоей зрительной коробочки. Он значительно больших размеров, но принцип его действия абсолютно тот же. С его помощью мы можем видеть все вокруг всего земного шара, но не можем видеть ничего, что находится на расстоянии пятидесяти миль от нас. Пятьдесят миль — это слишком маленькое расстояние для него, точно так же, как расстояние в несколько дюймов мало для твоей зрительной коробочки — когда мы помещаем изображение на таком расстоянии, ты ничего не можешь разобрать. Сейчас я покажу тебе твой Калимпонг.

С этими словами он отвернулся и начал что-то проделывать с кнопками, расположенными на стене. Свет в комнате стал тусклым, он не исчез совсем, но потускнел так же, как тускнеет свет дня, когда солнце садится за Гималаи. Холодная тусклость, когда Луна еще не взошла, а солнечные лучи еще не окончательно погасли.

Он повернулся к задней стенке большого ящика, его руки что-то сдвинули, чего я не мог видеть. Тут же в ящике вспыхнул свет. Очень медленно начал вырисовываться пейзаж: высокие пики Гималаев, а на тропе — купеческий караван. Они как раз пересекали маленький деревянный мостик, под которым ревел стремительный поток, готовый сразу же поглотить любого, кто в него соскользнет. Купцы достигли другой стороны потока, и тропинка, петляя по горным пастбищам, повела их дальше.

Еще несколько минут мы наблюдали за ними, и вид был такой, какой может увидеть только птица, парящая высоко в небе, как будто кто-то из Богов Неба держит мою зрительную коробочку и осторожно плывет над неведомой местностью.

Мой Пленитель опять что-то покрутил — и все приобрело неясные очертания, какие-то предметы попадали в поле моего зрения и уходили дальше. Мой Пленитель повернул что-то в противоположном направлении — изображение стало устойчивым, но нет, это было уже не изображение, это была живая картина. Это было не изображение — это была реальность, это была истина. Это был взгляд вниз через небесное отверстие.

Внизу я видел дома Калимпонга, я видел улицы, на которых толпились купцы, я видел монастыри, где были ламы, одетые в желтые мантии, и где бродили монахи в красных мантиях.

Все это было очень странно. Мне было трудно точно определить место, потому что я только один раз был в Калимпонге, еще ребенком, и я видел Калимпонг с высоты человеческих глаз, с высоты роста маленького мальчика, стоящего на земле. Теперь же я видел его — да, я действительно его видел — с высоты птичьего полета.

Мой Пленитель внимательно за мной наблюдал. Он что-то передвинул — и изображение, или пейзаж, или как там еще назвать эту удивительную вещь, мгновенно расплылось и тут же установилось опять.

— Это, — сказал человек, — Ганг, который, как тебе известно, является Священной Рекой Индии.

Я много знал о Ганге. Иногда индийские купцы приносили журналы с его изображением. Мы не могли прочесть ни единого слова в этих журналах, но картинки — ах! — это было совсем другое! Да, передо мной, без сомнения, была настоящая река Ганг. К моему величайшему изумлению, она текла рядом со мной, так что я мог не только видеть ее, но и слышать.

Я услышал индийское песнопение, а потом увидел, откуда оно доносилось. Перед группой людей, стоящих на террасе на самом берегу реки, лежало тело, и люди опрыскивали его Священной Водой Ганга, прежде чем предать сожжению.

Река была окружена толпами людей и казалась совершенно изумленной тем, что их на свете так много. Женщины, потеряв всякий стыд, раздевались на ее берегах, но были там и мужчины. Меня бросило в жар от всего, что я увидел. Но потом я вспомнил об их Храмах, стоящих на высоких террасах, о Гротах и Колоннадах. И тут я увидел их. Я был потрясен. Все это существовало на самом деле, и я почувствовал смущение.

Мой Пленитель — потому что я обязан был помнить, это был человек, взявший меня в плен, — мой Пленитель что-то еще покрутил, и появились какие-то движущиеся пятна. Он внимательно вглядывался в окно, пока расплывчатые пятна, судорожно вздрогнув, не остановились.

— Берлин, — сказал он.

Да, я знал, что Берлин — это город, находящийся где-то далеко в западном мире, но все это было таким чужим, что мало о чем мне говорило. Я смотрел вниз и думал, что, может быть, это новая точка зрения все искажает. Здесь были высокие здания, удивительно однообразные по форме и размерам.

Я никогда в своей жизни не видел столько стекла, стеклянные окна были во всех домах. А по тому, что казалось хорошо укатанной дорогой, проходили две металлических полосы. Они были блестящими и были расположены на абсолютно одинаковом расстоянии друг от друга. Я не понимал, что это может быть.

Совсем близко я увидел двух лошадей, которые шли одна за другой и — вряд ли ты сможешь в это поверить — тащили за собой какой-то металлический ящик на колесах. Лошади шли между металлическими полосами, а металлический ящик ехал прямо по ним. В ящике были окна, окна со всех его сторон, и, внимательно всмотревшись в них, я увидел, что внутри ящика находятся люди.

Прямо перед моим зрением (я чуть было не сказал «прямо перед моими глазами» — настолько я уже привык к своей зрительной коробочке) странное устройство остановилось. Люди выходили из ящика, другие входили в него. Какой-то человек прошел вперед и ткнул в землю какой-то металлический стержень прямо перед первой лошадью. Потом он вернулся в металлический ящик и стал им управлять, и ящик повернул налево, перейдя с одного ряда полос на другой.

Я был настолько поражен тем, что увидел, что больше ни на что не мог смотреть, у меня больше ни на что не оставалось времени. Я видел только этот странный металлический ящик на колесах, в котором ехали люди. Но потом я стал смотреть по сторонам дороги, где тоже были люди. Они были одеты в удивительно тесные одежды. На их ноги было надето что-то совсем узкое, что подчеркивало все их очертания. Но самое удивительное было на голове каждого мужчины — какой-то предмет, напоминающий перевернутую вверх дном чашу с узким ободком вокруг. Это показалось мне самым забавным, потому что выглядели эти предметы очень необычно, но потом я перевел взгляд на женщин.

Я никогда не видел ничего подобного! У некоторых из них верхняя часть тела почти ничем не была прикрыта, но зато нижняя часть была чем-то обернута полностью, так что напоминала черную палатку. Казалось, у них вообще нет ног, не были видны даже ступни. Одной рукой они придерживали эту черную палатку сбоку, видимо, пытаясь уберечь ее нижнюю часть от пыли.

Я стал смотреть дальше. Теперь я рассматривал здания, некоторые из них были поистине величественными сооружениями. По улице, очень широкой улице, шла толпа людей. Слышалась музыка, которая доносилась от группы, идущей впереди. Они несли что-то блестящее, и я подумал, что их инструменты сделаны из золота и серебра, но когда они подошли ближе, я увидел, что инструменты были из меди или похожего на нее металла. Все это были крупные люди с красными лицами, и все они были одеты в какую-то военную униформу. Я прыснул от смеха, когда увидел, с каким важным видом они шагают. Они поднимали колени так, что бедра их располагались совсем горизонтально.

Мой Пленитель улыбнулся мне и сказал:

— Это действительно очень странный шаг, он называется «гусиный шаг», немецкие военные используют его для церемоний.

Мой Пленитель опять покрутил что-то на ящике, опять пошли движущиеся расплывчатые пятна, опять все за окном ящика растворилось в тумане, потом остановилось и приобрело твердые очертания.

— Россия, — сказал мой Пленитель, — страна царей. Это Москва.

Я посмотрел и увидел, что вся земля покрыта снегом. Здесь тоже были очень странные средства передвижения, таких я даже не мог себе представить. Лошади были впряжены в какую-то большую платформу, на которой находились сиденья. Эта платформа была поднята на высоту нескольких дюймов над землей с помощью чего-то такого, что напоминало металлические полосы. Это странное сооружение тащили лошади, и оно оставляло за собой вдавленный след на снегу.

Все были одеты в меха, и при дыхании из их ртов и ноздрей выходили облака замерзшего пара. Они, казалось, посинели от холода. Я стал рассматривать стоящие вокруг дома, удивляясь тому, насколько они отличаются от тех, которые я только что видел. Они были очень странные, их окружали высокие стены, а верхушки крыш за этими стенами имели форму луковиц, совсем как луковицы, перевернутые вверх ногами, корни которых устремлялись прямо в небо.

— Царский дворец, — сказал мой Пленитель. Мое внимание привлек блеск водной поверхности, и я вспомнил нашу Счастливую Реку, которую я так давно не видел.

— Это Москва-река, — сказал мой Пленитель. — Эта река имеет очень большое значение.

По ней плыли странные деревянные суда с большими парусами, которые свисали с шеста. Дул очень слабый ветерок, так что паруса были вялыми, а у людей в руках были другие шесты с плоскими концами, которые они погружали в воду, заставляя двигаться судно.

Но я не видел во всем этом смысла, поэтому я обратился к своему Пленителю:

— Сэр, я вижу несомненное чудо, все это должно быть очень интересно, но в чем смысл всего этого, что вы хотите мне доказать?

Внезапная мысль пронзила мой мозг. Последние несколько часов что-то сверлило мое сознание, что-то, что теперь вырисовалось со всей четкостью.

— Сэр Пленитель! — воскликнул я. — Кто вы? Вы Бог?

Он посмотрел на меня задумчиво, так как мой вопрос поставил его в тупик — это был, по-видимому, слишком неожиданный вопрос. Он потрогал свой подбородок, взъерошил волосы и слегка пожал плечами. Потом ответил:

— Тебе это трудно объяснить. Существуют некоторые вещи, которые невозможно понять, пока ты не достигнешь определенной ступени. Я попытаюсь ответить, задав тебе встречный вопрос. Если бы ты находился в монастыре и твоей обязанностью было наблюдать за стадом яков, что бы ты ответил яку, если бы он спросил тебя, кто ты есть?

Я подумал над тем, что он сказал, а потом ответил:

— Конечно, сэр, трудно себе представить, чтобы як задал мне такой вопрос, но если бы это случилось, я бы принял такой вопрос как доказательство того, что этот як — разумное существо, и мне было бы довольно трудно объяснить ему, кто я есть. Вы спрашиваете меня, сэр, как бы я прореагировал, если бы як задал мне такой вопрос, и я отвечу вам, что я постарался бы все объяснить этому яку самым наилучшим образом.

В тех условиях, о которых вы говорите, я должен был бы сказать ему, что я монах и что мне поручено наблюдать за этими яками и что я делаю все от меня зависящее для этих яков, что я отношусь к ним, как к моим братьям и сестрам, хотя мы и облечены в разные формы. Я объяснил бы этому яку, что мы, монахи, верим в реинкарнацию, я объяснил бы ему, что каждый из нас пришел на эту Землю, чтобы выполнить определенную задачу и выучить определенный урок так, чтобы, попав в Небесные Поля, мы могли подготовиться к путешествию на более высоком уровне.

— Ты очень хорошо говоришь, монах, очень хорошо, — сказал мой Пленитель. — Я искренне сожалею, что мне пришлось воспользоваться сравнением с существом более низкого порядка, чтобы получить чувство перспективы. Да, ты прав, монах, ты меня просто поразил проявленным пониманием и, должен признаться, своей непримиримостью, потому что ты оказался даже тверже, чем мог бы быть я, если бы, к своему несчастью, оказался в подобных условиях.

Теперь я почувствовал уверенность в себе, поэтому сказал:

— Вы относитесь ко мне как к существу низшего порядка. Сначала вы относились ко мне как к дикарю, необразованному, некультурному, лишенному всяких знаний. Вы смеялись надо мной, когда я искренне признался, что ничего не знаю о больших городах этого мира. Но, сэр, я говорил вам правду, я признавал свое невежество, но я хотел пролить на него свет, а вы не хотели мне в этом помочь.

Я опять обращаюсь к вам с просьбой, сэр: вы захватили меня в плен против моей воли, вы с большой свободой обращались с моим телом, Храмом моей Души, вы развлекли меня несколькими замечательными событиями, предназначенными для того, чтобы произвести на меня впечатление. Но на меня бы произвело еще большее впечатление, сэр, если бы вы ответили на мой вопрос, потому что я знаю, что я хочу узнать. Я опять спрашиваю вас — кто вы?

Некоторое время он стоял молча, как будто испытывая замешательство. Наконец он сказал:

— В вашем языке нет слов, нет понятий, которые позволили бы мне объяснить положение вещей. Прежде чем обсуждать какой-то предмет, необходимо, чтобы обе стороны одинаково понимали все термины, чтобы они согласились с определенными предварительными правилами. Сейчас я могу тебе только сказать, что я один из тех, кого можно сравнить с ламами-врачами из вашего Шакпори. Я наделен ответственностью наблюдать за твоим физическим телом и подготовить тебя к тому, чтобы ты мог получить знания, когда я буду убежден, что ты готов к этому.

Пока ты не получишь всех этих знаний, все разговоры о том, кто я есть или что я есть, бесполезны. Так что пока просто постарайся понять, что все, что мы делаем, делается для пользы других людей и что, хотя ты очень высоко ценишь то, что вы называете свободой, после того, как ты поймешь, какие цели мы преследуем, когда ты узнаешь, кто мы есть и кто есть ты и твой народ, ты изменишь свое мнение.

С этими совами он выключил мое зрение, и я услышал, как он вышел из комнаты. Меня опять окружала темная ночь моей слепоты, и я опять был один на один со своими мыслями.

Темная ночь для слепого — это поистине темная ночь. Когда я был лишен зрения, когда пять китайских пальцев выдернули мне глаза, я испытал агонию, и даже при отсутствии глаз я видел, или мне казалось, что я вижу, яркие вспышки, кружащиеся пятна света, лишенные всякой формы. Это вскоре прошло, но теперь к моему зрительному нерву был подсоединен прибор, и я мог ему доверять, у меня были все причины, чтобы доверять ему.

Мой Пленитель выключил мое зрение, но «последействие» осталось. Я опять переживал особые противоречивые ощущения потери чувствительности и покалывания в голове. Может показаться невероятным испытывать одновременно потерю чувствительности и покалывание, но именно это я ощущал, и я опять остался во власти своего онемения-покалывания и всех этих кружащихся пятен света.

Какое-то время я лежал, обдумывая все, что со мной произошло. У меня возникла мысль, что, скорее всего, я умер или сошел с ума, и все эти вещи не что иное, как вымыслы ума, покидающего мир сознания.

На помощь мне пришел мой опыт священнослужителя. Я воспользовался древней наукой переориентации своих мыслей. Я ОСТАНОВИЛ РАЗУМ и таким образом позволил взять верх своей Высшей Сущности. Это не воображение, это все РЕАЛЬНОСТЬ: меня используют Высшие Силы для Высших Целей.

Мой испуг и паника стали утихать. Ко мне вернулось самообладание, и какое-то время я лежал, предоставив своему мозгу следовать ударам моего сердца. Мог бы я вести себя иначе? Должен ли я соблюдать осторожность, принимая эту новую концепцию? Стал бы Великий Тринадцатый, окажись он в подобной ситуации, действовать иначе? Мое сознание было ясным, я понимал свой долг. Я должен продолжать вести себя так, как это делает хороший Тибетский Священнослужитель, и все будет хорошо.

Покой опустился на меня, я чувствовал, как блаженное состояние охватывает меня, подобно теплому одеялу из ячьей шерсти, которое защищает от холода. Незаметно для себя я погрузился в беззаботный сон, лишенный сновидений.

Мир сдвинулся. Казалось, все поднимается и падает. Четкое ощущение движения, а потом металлический лязг быстро вывели меня из моей дремоты. Я двигался, мой стол куда-то ехал. Вся стеклянная посуда, которая перемещалась вместе со мной, издавала мелодичное позвякиванье. Насколько я помнил, все эти предметы были присоединены к моему столу. Теперь все пришло в движение. Меня окружили голоса: высокие голоса, низкие голоса.

«Обсуждают меня», — со страхом подумал я.

Но что за странные голоса, так не похожие на все, что мне приходилось слышать! Мой стол двигался, но это было абсолютно бесшумное движение. Ни звуков скольжения, ни скрипа. Он как будто плыл.

«Так, — подумал я, — чувствует себя перо, несомое ветром».

Потом движение стола изменило свое направление. Очевидно, я двигался по коридору. Вскоре мы въехали в большой зал — эхо говорило о расстоянии, большом расстоянии. Качнувшись в последний раз, мой стол опустился на то, что, как подсказывал мне мой опыт, должно было быть каменным полом, но откуда он мог здесь взяться? Как я вдруг мог очутиться в пещере, о чем мне говорили мои ощущения? Будет ли наконец удовлетворено мое любопытство, или его будут разжигать все больше? Я ни в чем не мог быть уверен.

Последовало продолжительное обсуждение на всех языках, уже знакомых мне. Одновременно с лязгом, раздавшимся, когда мой металлический стол опустился на каменный пол, я почувствовал, как на мое плечо легла рука, и голос моего Пленителя произнес:

— Теперь ты опять получишь свое зрение, ты уже достаточно отдохнул.

Раздался скрип и щелканье. Вокруг меня закружился водоворот цветов, вспышек света, начали появляться неясные очертания, которые вскоре выстроились в определенную картину. Но это была картина, которую я не мог понять, картина, которая ничего для меня не выражала. Я лежал, обдумывая, что бы все это могло значить. Все молча выжидали. Потом последовал короткий, резкий, лающий вопрос.

Я услышал мягкие шаги своего Пленителя, приближающиеся ко мне.

— Ты ничего не видишь? — спросил он.

— Я вижу странную картину, — ответил я, — я вижу то, что ничего для меня не означает, какие-то волнистые линии, раскачивающиеся цветные пятна и вспышки света. Вот все, что я вижу.

Он что-то пробормотал и поспешил прочь. Я слышал, как они что-то обсуждали шепотом, потом донесся звук, который издают, соприкоснувшись, два металлических предмета. Вспышки света и цвета стали ярче. Все закружилось в безумном экстазе, потом остановилось — и я увидел.

Я находился в просторной пещере, не меньше двухсот футов высотой. Длину и ширину ее я не мог определить, потому что ее стены терялись в расплывающейся мгле за пределами моего поля зрения. Помещение было гигантских размеров, в нем было что-то похожее на амфитеатр, места которого были заполнены — как бы мне их лучше назвать? — созданиями, которые могли появиться только с картинок, изображающих богов и демонов. Самый странный из всех парил в воздухе над центром арены.

Висящий передо мной шар, который, как я догадался, должен был изображать наш мир, медленно вращался, в то время как издалека его освещали лучи, подобно тому как солнечные лучи освещают нашу Землю.

Теперь наступила полная тишина. Странные создания внимательно смотрели на меня. Я так же пристально смотрел на них, хотя перед этой могущественной толпой я чувствовал себя маленьким и незначительным.

Здесь были мужчины и женщины небольшого роста, которые казались совершенными и были похожи на богов. Они излучали ауру чистоты и покоя. Другие тоже были похожи на людей, но у них были странные, совершенно невероятные птичьи головы, полностью покрытые чешуей или перьями (мне вообще трудно было понять, что это такое), и руки, человеческие по форме, но поражающие своей чешуей и когтями.

Были среди них и гиганты. Создания огромных размеров, которые возвышались, словно статуи, затмевая своих более миниатюрных собратьев. Некоторые из них, несомненно, были людьми, но их размеры поражали воображение. Мужчины и женщины, или самцы и самки. И такие, которых нельзя было отнести ни к тем, ни к другим, или же к обоим сразу. Они сидели, внимательно уставившись на меня, и мое чувство неловкости все увеличивалось под их застывшими взглядами.

С одной стороны от меня сидел человек приятного вида со строгим выражением лица и высоко поднятой головой. Он сидел спокойно в окружении живых ярких цветов своей ауры, что делало его похожим на Бога, восседающего на Небесах. Наконец он заговорил, опять на непонятном языке. Мой Пленитель вышел вперед и нагнулся надо мной.

— Я вставлю эти штуки в твои уши, — сказал он, — и ты станешь понимать каждое слово, которое будет здесь произнесено. Не бойся.

Он ухватил меня за правое ухо и оттянул его кверху. Другой рукой он ввел в ушное отверстие какое-то маленькое устройство. Затем он проделал то же самое с моим левым ухом. Он повернул маленькую ручку, присоединенную к коробке, которая находилась у меня за шеей, и я услышал звуки. И вдруг я обнаружил, что могу понимать странный язык, который до этого был мне совершенно непонятен. У меня не было времени, чтобы удивляться этому чуду, я должен был слушать окружавшие меня голоса, голоса, которые я теперь понимал.

Голоса, которые я теперь различал, язык, который был мне теперь понятен. Да, но грандиозность понятий была по-прежнему недоступна моему ограниченному воображению. Я был скромным священнослужителем стой Земли, которую они называли «Землей дикарей», и моих представлений было недостаточно, чтобы постичь смысл того, что я теперь услышал. Мой Пленитель заметил, что я испытываю затруднения, и опять поспешил ко мне.

— Что с тобой? — прошептал он.

— Я слишком плохо образован, чтобы понимать смысл того, что они говорят, за исключением простейших слов, — прошептал я в ответ. — Все, что я слышу, вообще лишено для меня смысла: я не могу ПОСТИЧЬ столь возвышенных вещей.

Лицо его выразило беспокойство, и он нерешительно подошел к какому-то служителю, одетому в великолепные одежды, который стоял рядом с Престолом Величайшего. Они шепотом о чем-то посовещались, потом оба не спеша направились ко мне.

Я пытался следить за разговором, который продолжался вокруг меня, но у меня ничего из этого не получалось. Мой Пленитель нагнулся ко мне и прошептал:

— Объясни Адъютанту, в чем состоят твои трудности.

— Адъютанту? — повторил я. — Я даже не знаю, что это значит.

Никогда прежде я не чувствовал себя столь невежественным, столь непригодным, никогда не испытывал такой бесполезности всех своих усилий. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько вышибленным из колеи. Адъютант улыбнулся мне и сказал:

— Ты понимаешь, что я тебе сейчас говорю?

— Да, сэр, понимаю, — ответил я, — но я слишком невежествен, чтобы понять, что говорит Величайший. Я не могу ПОСТИЧЬ темы разговора, все ПОНЯТИЯ, которыми вы пользуетесь, мне недоступны.

В ответ он кивнул головой и сказал:

— В этом, конечно, виноваты наши автоматические переводчики, они не настроены ни на твой метаболизм, ни на особенности твоего мозга. Но не волнуйся, Главный Хирург, которого ты называешь своим Пленителем, поработает над этим и подготовит тебя к следующей сессии. Это незначительная задержка, и я объясню это Адмиралу.

Он дружелюбно кивнул мне и зашагал к Величайшему. «Адмирал? Что значит Адмирал? — недоумевал я. — Что значит Адъютант?»

Эти слова были полностью лишены для меня смысла. Я стал ожидать развития событий. Тот, кого называли Адъютантом, приблизился к Величайшему и тихо заговорил с ним. Разговор шел очень неторопливо и спокойно. Величайший кивнул головой, и Адъютант сделал знак тому, кого он назвал Главным Хирургом, моему Пленителю. Тот вышел вперед, и последовала оживленная дискуссия.

Наконец мой Пленитель сделал какой-то странный жест, положив свою правую руку себе на голову, повернулся и проворно направился ко мне, одновременно посылая руками какие-то знаки тому, кто находился вне поля моего зрения.

Разговор продолжался. Он шел беспрерывно. Человек очень больших размеров поднялся на ноги, и у меня создалось впечатление, что они обсуждают что-то, связанное с организацией кормления. Странная особа женского пола вскочила на ноги и что-то пыталась ответить. Казалось, она решительно возражает против того, что говорит этот человек. Потом с покрасневшим лицом — от гнева? — она резко села. Человек невозмутимо продолжал свою речь. Мой Пленитель подошел ко мне и пошептал:

— Ты должен презирать меня за то, что я называл тебя невежественным дикарем.

Он сердито выдернул эти странные штучки из моих ушей. Быстрым взмахом руки он проделал что-то такое, что опять мгновенно лишило меня зрения. Я почувствовал, как меня поднимают, и мой стол опять двинулся из этой огромной пещеры.

И стол, и оборудование не слишком осторожно проталкивали по коридору, все время доносился скрип и щелканье металла, потом вдруг направление движения изменилось и меня охватило неприятное чувство падения. С тихим звуком мой стол коснулся пола, и я предположил, что опять нахожусь в той металлической комнате, где был и раньше.

Отрывистые голоса, шелест одежд, шарканье ног. Движение скользящей металлической двери — и я опять остался один со своими мыслями. Что все это значит? КТО такой Адмирал? ЧТО такое Адъютант? И ПОЧЕМУ моего Пленителя называют Главным Хирургом? Что ЭТО за место? Все это было слишком далеко от моего понимания.

Я опять лежал в этой комнате, мои щеки пылали, я испытывал общий жар. Я был совершенно подавлен тем, что так мало могу понять. По их мнению, я определенно вел себя как невежественный дикарь, тогда как по моему мнению — я был похож на яка, стоящего перед разумным человеком, к которому тот обращался, но безрезультатно. Я покрылся холодным потом, когда представил себе, какой позор я навлек на жреческую касту своей полнейшей неспособностью что-нибудь понять. Я чувствовал себя УЖАСНО!

Так я лежал, поглощенный своими страданиями, мучимый темнотой и самыми грустными мыслями, и во мне зарождалось глубокое подозрение, что для этих неизвестных людей мы ВСЕ дикари. Я лежал и покрывался испариной.

Раздался скрип открывающейся двери, и комната заполнилась хихиканьем и щебетанием. Опять эти ужасные особы женского пола! С невероятной стремительностью они опять содрали единственную закрывавшую меня простыню, оставив меня голым, как новорожденный ребенок. Без всяких церемоний перевернув меня на бок, они подложили по всей длине моего тела какой-то холодный липкий лист и быстро перевернули на другой бок.

Когда концы простыни опять подоткнули под меня, я почувствовал резкий рывок — на мгновение мне показалось, что я полечу вверх тормашками со стола. Руки женщин подхватили меня и быстро вымазали резкими жгучими растворами. Потом они грубо обтерли меня чем-то, что по ощущению напоминало старую мешковину.

Время продолжало тянуться. Я изо всех сил старался его подогнать, но сделать ничего не мог. Для такой затеи я был слишком обездвижен. Но вскоре на меня началась такая атака, что сначала я испугался, что меня собираются пытать.

Женщины схватили меня за руки и за ноги и стали крутить и изгибать их, как только могли. Крепкие руки вонзились в мое тело и начали его месить, как будто я был просто куском теста. Костяшки их пальцев оставляли во мне вмятины, мне стало трудно дышать.

Мои ноги развели в стороны, и непрерывно щебечущие особы женского пола стали натягивать длинные шерстяные рукава мне на ступни ног, потом на ноги до самых бедер. Меня подняли сзади за шею, так что я согнулся в талии, наклонившись вперед, и на верхнюю часть моего тела натянули какое-то одеяние, которое стянуло мне живот и грудную клетку.

На мою голову нанесли странную пену с отвратительным запахом и внезапно я услышал сильное жужжание. Источник жужжания прикоснулся ко мне — и у меня застучали зубы — те немногие, что остались после того, как большая часть была выбита китайцами. У меня возникло ощущение, как будто меня остригают, как яка. Грубое обтирание — настолько грубое, что мне показалось, что с меня сдирают кожу, — и какой-то туман опустился на мою беззащитную голову.

Дверь заскользила опять, и до меня донеслись звуки мужских голосов. Один я сразу узнал — это был голос моего Пленителя. Он подошел ко мне и обратился ко мне на моем родном языке:

— Мы собираемся обнажить твой мозг, это не должно тебя пугать. Мы собираемся ввести электроды прямо в твой…

Слова больше ничего не значили для меня, они означали только то, что для меня опять начались страшные времена и я бессилен что-либо сделать.

Незнакомый запах распространился в воздухе. Щебечущие женщины замолчали. Смолкли все разговоры. Клацнул металл о металл. Потом послышалось бульканье жидкости, и я почувствовал, как что-то острое вонзилось в мою левую руку. Меня с силой ухватили за нос и в мои ноздри втиснули какое-то непонятное круглое устройство, затолкав его дальше до самого горла.

Я почувствовал покалывание по всему черепу, за которым внезапно последовало онемение. Появилась издающая жалобный вой ужасная машина, которая коснулась моего черепа и начала медленно обходить его вокруг. Они собираются отпилить мне верхнюю часть черепа!

Ужасные, все перемалывающие пульсации проникали в каждую клетку моего существа — у меня было ощущение, как будто каждая моя косточка вибрирует в знак протеста. Наконец — я это ясно почувствовал — вся верхняя часть моей головы была отрезана, за исключением маленького свисающего кусочка плоти, с которым еще оставался соединенным мой череп.

Я по-прежнему испытывал ужас, но это был странный ужас, потому что, хотя я и был очень напуган, я сознавал, что сама по себе смерть не вызвала бы у меня протеста.

Теперь меня охватили ощущения, описать которые невозможно. Без какой-то видимой причины я вдруг издал протяжный звук «Ахх-хахх-хахх». Потом мои пальцы начали резко дергаться. Я ощутил жжение в ноздрях, казалось, я должен немедленно чихнуть — но чихнуть я не мог.

Но самое худшее было потом. Я вдруг увидел перед собой своего дедушку по материнской линии. Он был в одеянии правительственного чиновника. Когда он обратился ко мне, на лице его появилась добрая улыбка. Я посмотрел на него — и почувствовал удар изнутри: я не должен был видеть его. У меня не было глаз! Что за чудеса? Я удивленно вскрикнул, и видение исчезло. Ко мне подошел мой Пленитель.

— В чем дело? — осведомился он. Я рассказал ему.

— О, это не значит НИЧЕГО! — воскликнул он. — Мы только стимулировали некоторые центры твоего мозга, чтобы ты стал лучше все понимать. Мы видели, что у тебя есть способности, но тебе мешала медлительность и оцепенение, вызванное религиозными предрассудками. Это не позволяло тебе открыть свой мозг. Теперь мы делаем это для тебя.

Особа женского пола ввинтила маленькие устройства в мои ушные раковины, сила, с которой она это делала, позволила бы ей ввинтить колья для палатки в каменистый грунт.

Раздался щелчок, и я стал понимать чужие языки. Я стал ПОНИМАТЬ весь смысл. Теперь мне был понятен смысл и назначение таких терминов, как «кора головного мозга», «продолговатый мозг», «психосоматический» и тому подобное.

Коэффициент моих интеллектуальных способностей был увеличен — и я теперь знал, что все это значит. Но это было суровое испытание! Я был полностью обессилен. Время, казалось, остановилось.

Вокруг меня беспрерывно ходили люди. Их бесполезная болтовня не умолкала. Все это стало мне надоедать. Мне захотелось оказаться подальше от этого места с такими странными запахами, места, где мне отрезали всю верхнюю часть головы, как будто это было просто крутое яйцо. Это не значит, что мне часто доводилось видеть крутые яйца — они были для купцов и тех, у кого есть деньги, а не для бедных жрецов, питающихся тсампой.

Время от времени люди обращались ко мне, интересовались, как я себя чувствую. Чувствую ли я боль? Не кажется ли мне, что я что-то вижу? Какой цвет появляется в моем воображении?

Мой Пленитель подошел ко мне и рассказал, что мне стимулируют различные центры и что во время этого процесса у меня будут, конечно, возникать ощущения, которые могут меня напугать.

Напугать меня? Я все время напуган, объяснил я ему. Он рассмеялся и небрежно заметил, что в результате такой обработки мне теперь всю свою долгую жизнь придется жить одиноким отшельником, потому что мое восприятие слишком сильно обострится.

Никто никогда не будет жить со мной, сказал он, пока в самом конце моей жизни не придет ко мне молодой человек, чтобы получить от меня все знания, которыми я обладаю, и понести их дальше и в конце концов передать ни во что не верящему миру.

Наконец, когда прошла, как мне показалось, целая вечность, мой череп вернули на место. Странные металлические зажимы соединили вместе обе половинки. Мою голову обмотали полосками ткани, и я был поручен заботам женщины, которая уселась рядом со мной.

По хрусту бумаги было ясно, что вместо того, чтобы исполнять свои обязанности, она погружена в чтение. Потом я услышал мягкий удар упавшей книги, а вслед за этим до меня донеслось ритмичное посапывание женщины. Я решил, что мне тоже пора спать!