Глава 9

Женщины, принадлежащие к каждой из стихий, в свою очередь подразделялись на подгруппы, характеризующие уже не столько их физический тип, сколько структуру личности и стереотипы поведения.

Так, описанная в седьмой главе мулатка, несомненно являющаяся ярчайшей представительницей стихии огня, относилась к типу «Язык пламени, взметнувшийся вверх». Другое название этого типа — «Вздох дракона». Страсть танцовщицы была бурной, разгоревшейся в один миг, как языки пламени, раздуваемого ветром над иссушенной зноем степью, и так же быстро угасшей.

С женщиной «ровного огня» я встретился уже после расставания с Учителем, в период работы в ремонтно-строительном управлении. Мы познакомились на работе, и смуглая, высокая, тщательно накрашенная и одетая Лина лишь скользнула безразличным взглядом по моей далеко не роскошной рабочей куртке и залатанным брюкам, тут же отвернувшись к кому-то другому.

Мир тесен, особенно в небольшом провинциальном городке, и вскоре мы столкнулись буквально нос к носу около цирка. Ситуация была такой, что разойтись, не обменявшись несколькими вежливыми фразами было просто неловко. Из разговоров с коллегами по работе я успел узнать, что забота о собственном теле стояла у Лины на первом месте, и, окинув ее одобрительным взглядом, я лишний раз убедился, что каждодневные упражнения с гантелями действительно произвели великолепный результат. От этой женщины лет тридцати буквально веяло уверенностью в себе и неприкрытой звериной сексуальностью.

Мы разговорились, и я почувствовал, как в ней просыпается интерес ко мне, не как к собеседнику, а именно как к мужчине. На Лине был свитер крупной и редкой вязки, и через дырочки в нем проглядывало голое тело.

Я, продолжая разговор, поднес руку к ее талии, и, просунув два пальца в дырки свитера, прикоснулся ими к ее спине. Лина вздрогнула и с полувздохом-полустоном подалась ко мне. Почувствовав, как по ее телу прокатилась судорога, я поразился удивительной чувственности этой женщины.

Ровный устойчивый огонь, не угасавший в течение долгого времени, до нашего вынужденного расставания, зажегся в ней в этот самый момент. В тот же день мы стали любовниками. Хотя говорят, что через какое-то время жар страсти угасает, и сексуальные контакты становятся менее насыщены переживаниями, и в подавляющем большинстве случаев так оно и бывает, Лина оказалась исключением.

Пламя ее страсти разгоралась все сильнее и сильнее. Стихия ровного огня проявилась у нее не только в сексе, но и в обыденной жизни. Ее убеждения были четкими, прямыми и непоколебимыми. В этом она отдаленно напоминала мою маму, тоже относящуюся к типу ровного огня, хотя, конечно, принадлежа к другому поколению, она имела несколько отличный и гораздо менее радикальный набор убеждений и установок. Сходство же заключалось в том, что Лина, однажды внеся в свою модель мира набор всевозможных правил, касающихся норм поведения, того, каким должен быть мужчина и что такое долг и справедливость, восприняла бы как личное оскорбление любую попытку поставить под сомнение хотя бы один пункт из этого свода законов и определений.

В отношении любви ее убеждением было то, что любовь между мужчиной и женщиной должна возрастать с каждым днем, но, будучи женщиной тела, она считала, что эта неугасимая страсть должна проявляться в первую очередь в безудержном, постоянно наращивающем свою интенсивность сексе.

Неистовая в постели, она иногда даже теряла сознание от переполнявших ее ощущений. В порыве страсти она кусала простыни и подушки, впивалась в деревянную спинку кровати своими крепкими белыми зубами, оставляя на ней глубокие вмятины, и мое тело после каждой встречи было покрыто огромными темно-фиолетовыми синяками. Оставляя на мне отметины, Лина словно помечала меня, как свою собственность. Инстинкты собственности проявлялись у нее и в присутствии других женщин, выражаясь в жестах, когда она покровительственно трепала меня по щеке, в интимно-ласкательных именах, которыми она демонстративно называла меня при посторонних, так что у желающих покуситься на ее мужчину дам не должно было оставаться ни малейших сомнений в том, что территория уже занята, и вторгнуться на нее без боя не удастся.

Убеждения Лины в отношении ведения хозяйства также были безупречны. Она прекрасно готовила и ухитрялась без особого напряжения совмещать работу и заботы о доме.

Будучи на несколько лет старше меня, Лина пребывала в убеждении, что она понимает в жизни гораздо больше, и твердо знала, что мне нужно — хорошая стабильная работа, дающая приличный заработок, ежедневный умопомрачительный секс, с каждым днем становящийся все более упоительным, и надежный семейный очаг, естественно, украшенный энным количеством детей.

Мой интерес к рукопашному бою, тренировкам и восточным учениям Лина считала не более, чем детскими увлечениями еще не научившегося ориентироваться в жизни мальчика, и она была твердо намерена сделать из меня настоящего зрелого мужчину.

Но, несмотря на жесткость и специфичность своего мировоззрения, Лина была удивительно цельной личностью и обладала редким даром любви и, главное, уникальной для современного человека способностью поддерживать в себе эту любовь, не давая ей сойти на нет и угаснуть под грузом ссор и мелких житейских проблем.

С «переменчивым ветром» — одной из разновидностей женщины воздуха я познакомился в Латвии.

Меня, вместе с командой дзюдоистов, отправили на международный турнир в Елгаве, небольшом городке под Ригой. Все складывалось отлично, наша команда заняла первое место, и я тоже стал первым в своей весовой категории, получив золотую медаль.

Отчасти победе способствовало то, что наш тренер, Игорь Васильевич Бощенко, незадолго до соревнований узнал о введении нового правила — разрешения осуществлять удушение предплечьем на области горла.

Большинство моих товарищей выиграло именно благодаря этому удушению, я же в решающей схватке, применил технику, показанную мне Учителем, и ушел от броска с упором стопы в живот, сбив предплечьем ногу противника. Затем я упал на него, осуществляя удержание.

Сразу после соревнований все ребята сели на самолет и отправились домой в Симферополь, а я решил задержаться в Риге на пару недель, чтобы как следует познакомиться с Прибалтикой.

Проводив друзей и погуляв по вечернему городу, я поздно ночью вернулся в свою комнату в общежитии сельскохозяйственной академии.

Дверь оказалась незаперта, и, приоткрывая ее, я услышал мелодичный голос, с очаровательным протяжным акцентом сказавший:

— Не пугайтесь и не включайте свет.

Приоткрыв дверь пошире, чтобы в комнату падал свет из коридора, я разглядел на кровати изящную молодую девушку.

Приученный Учителем и некоторыми обстоятельствами своей жизни к повышенной осторожности в не совсем ясных ситуациях, я внимательно обвел взглядом комнату, готовый в случае опасности в любой момент выскочить за дверь.

Я вспомнил, как однажды Ли то ли в шутку, то ли всерьез, выразился по поводу подобных ситуаций:

— Запомни один из принципов воинского искусства: если тебя не убили сразу, значит это кому-то нужно.

Поскольку сразу меня не убили, можно было зайти и осмотреться. Я вошел в комнату, закрыл за собой дверь и, по контрасту с ярким освещением коридора, мне показалось, что в комнате царит кромешный мрак. Глаза привыкали к нему, начиная различать контуры кровати на фоне окна.

— Садитесь рядом со мной, — нежной музыкой прозвучал в моих ушах голос незнакомки.

— Спасибо, я постою, — внезапно охрипшим голосом сказал я.

В то время я уже начал обучение у Лин, но тогда еще моя возлюбленная не давала мне задания встречаться с другими женщинами, и я, по уши влюбленный, в силу своих убеждений предпочитал хранить ей верность.

— Какой вы, однако, стеснительный, — игриво протянула девушка.

Поднявшись с кровати, она подошла ко мне, и, прижавшись всем телом, начала обласкивать меня руками с головы до ног.

Адаптировавшись к темноте, я уже различал черты ее лица, и убедился, что ночная гостья действительно была очень красивой.

Воспоминания о Лин помогли мне сохранить спокойствие и удержаться от активных встречных действий, и, постаравшись отрешиться от происходящего, я решил понаблюдать за развитием событий.

Ласки настойчивой красавицы заходили все дальше и дальше, ставя меня во все более двусмысленное положение. С одной стороны моя плоть откликалась на них чересчур бурно, а, с другой стороны, меня не оставляло чувство настороженности по отношению к ней.

Я вспомнил, как Учитель говорил мне, что иногда предпочтительнее удержаться от выполнения самого страстного желания, ожидая, пока ситуация не прояснится и не станет ясно, что за его исполнение не придется расплачиваться слишком дорогой ценой.

Возможно, в моей памяти были еще слишком живы слежка за мной и столкновения с бандитами, некоторые из которых были описаны в книге «Тайное учение даосских воинов». Я был внутренне готов к тому, что в любой момент из шкафа, двери или окна на меня может быть совершено нападение, хотя никаких рациональных причин для подобного беспокойства у меня не было.

— Какой ты хороший, красивый, сильный, — между тем продолжала ворковать незнакомка. — Ты самый лучший. Я видела, как ты боролся.

— Вряд ли это так, — подумал я.

Обучение у Ли отточило мою наблюдательность. Если бы такая красивая девушка находилась в зале во время выступлений, я бы наверняка обратил на нее внимание.

— Интересно, зачем она лжет? — подумал я.

— Почему ты не отвечаешь на мои ласки? — обиженно поинтересовалась гостья.

Ситуация почему-то напоминала мне пошловатенький анекдот, в котором парень, встретив на берегу красивую девушку, говорит ей:

— Привет! Как дела?

— Разве мы с вами знакомы? — с оскорбленным видом спрашивает красотка.

— Но мы же провели вместе эту ночь! — недоумевает парень.

— С каких это пор половые сношения стали поводом для знакомства? — возмущается девушка.

Решив, что пора, наконец, что-то предпринять, я взял ее за руки и усадил на кровать.

— Мне нравится то, что ты делаешь, — дипломатично сказал я. — Ты мне тоже нравишься, и я уже почти созрел для того, чтобы разделить с тобой не только постель, но и тяготы совместной жизни. Есть лишь одна загвоздка. Меня не очень-то привлекает идея заниматься любовью с совершенно незнакомым мне человеком.

Девушка внимательно выслушала меня.

— А мне казалось, мы уже познакомились, — сообщила она, вставая с кровати, и с жаром принялась покрывать поцелуями мое лицо, губы и шею.

Я не стал вырываться, тем более, что у нее это здорово получалось, но все же решил воспротивиться искушению.

— Давай встретимся завтра, — предложил я. — Я собираюсь пробыть в Риге еще пару недель. Сегодня я не готов к тому, что ты хочешь.

Маленькая проворная ручка скользнула к моим гениталиям, убедив свою хозяйку, что причина моего отказа крылась отнюдь не в импотенции.

— Что же тебе мешает? — удивленно спросила она, продолжая через ткань брюк ласкать мой член, и без того готовый лопнуть от возбуждения.

Впившись мне в губы долгим влажным поцелуем, она раздвинула их, и ее вкусный трепетный язык быстро оббежал внутреннюю сторону моих губ, десны и зубы, а затем проник в рот так глубоко, как только возможно.

Отрешенно наблюдая за бурным спектром реакций, которые в ответ на ее ухищрения выдавало мое тело, я, дождавшись конца поцелуя, ненадолго прижался щекой к гладкой упругой коже ее лица, стараясь запомнить это ощущение, затем по-братски поцеловал ее в щеку и сказал:

— Я буду ждать тебя или твоего звонка завтра до двух часов.

Видимо, что-то в моем голосе убедило незнакомку в том, что в ближайшее время изнасилование ей не грозит, и она, грациозно развернувшись, выбежала из комнаты, не сказав ни слова на прощанье.

На следующее утро раздался стук в дверь, и при свете дня вчерашняя гостья оказалась даже красивее, чем я думал.

— Никогда еще не знакомилась с русским, — вместо приветствия заявила она с порога. — Хочешь, я покажу тебе Ригу?

День пролетел незаметно. Мы гуляли по узким ухоженым улочкам старого города, сходили в кино, закусывали в небольших уютных кафе.

— Давай, я провожу тебя, — предложил я, когда вечер незаметно перешел в ночь.

— Нет, это я провожу тебя, — твердо сказала Анжела. Мне удалось-таки узнать ее имя. У дверей общежития маялась ожиданием группа из четырех парней.

— Уйдем отсюда, — сказала девушка, прижимаясь ко мне. Мы начали разворачиваться, чтобы пойти в противоположном направлении, но тут от компании отделились двое и побежали нам наперерез.

— Анжела, уходи, — приказал я, внутренне приготовившись к драке.

— Я лучше останусь, — спокойно, и, как мне показалось, даже с удовольствием сказала девушка. — Похоже, тебя ждут неприятности. Я знаю этих ребят.

— Эй, ты, стой! — заорал один из них.

Я застыл на мгновение, прикидывая, стоит ли начать драку первым, или лучше подождать, пока ситуация прояснится. Раздумывая об этом, я с сожалением понял, что упустил удачный момент влепить подбежавшему ко мне латышу удар в пах с разворотом.

Вместо этого я, разыгрывая удивление, задал совершенно дурацкий вопрос.

— Это вы мне? — поинтересовался я.

— Тебе, тебе, недоносок, — с угрозой в голосе произнес его приятель, подходя вслед за ним и останавливаясь рядом.

— Анжела, иди сюда, — приказал первый парень.

— В чем дело, Эрик? — демонстративно удивилась девушка, и не думая отпускать мою руку.

Я понял, что обречен на долгую и нудную разборку. Оставшиеся двое парней тоже присоединились к нашей теплой компании, и мы, стоя на середине проезжей части достаточно широкой улицы, принялись обмениваться стереотипными репликами, повторяющимися с небольшими вариациями из века в век с тех самых пор, как бог, не придумав ничего лучшего, создал Еву из ребра Адама.

Постаравшись избежать самых банальных и набивших оскомину фраз, вроде «ты козел», «за козла ответишь», я заострил внимание моих новых знакомых на том, что несмотря на то, что яблоко раздора в лице раскрасневшейся от удовольствия Анжелы, и представляет собой довольно привлекательный экземпляр хомо сапиенс, я, по сути, ее почти не знаю, и если противная сторона пожелает, готов уступить ее совершенно добровольно и без борьбы.

— Однако, — добавил я, — если дама все же предпочтет остаться со мной, а наше знакомство произошло исключительно по ее инициативе, я буду вынужден выполнить ее пожелания.

В процессе переговоров, я, продолжая держать Анжелу за руку, понемногу перемещался из стороны в сторону таким образом, чтобы моя позиция по отношению к четверке была выгодной с точки зрения возможного начала драки.

Латыши тоже перемещались вместе со мной. С учетом того, что нам еще приходилось дополнительно уворачиваться от проезжающих с обеих сторон машин, ситуация надоедала мне все больше и больше.

— Да чего мы ждем, Эрик! — не выдержал один из парней на третьей минуте беседы. — Бей его и все тут!

— Это не интеллигентно, мальчики, — возразил я. — Кроме того, у вас нет никаких шансов.

Я выполнил резкий удар ногой, остановив ребро стопы в миллиметре от носа подначивающего Эрика нахала. Заметив в глазах борцов за прекрасную Анжелу легкую растерянность и беспокойство, я добавил:

— Я хорошо подготовлен не только в дзю-до. Не стоит становиться калеками из-за женщины.

Один из парней протянул руку к девушке, пытаясь схватить ее, но я перехватил его кисть, выполнив болевой прием, чуть дернул на себя, и он с криком боли распластался на земле. Анжела по-прежнему цеплялась за мою другую руку.

Кто-то из его дружков дернулся было ко мне, надеясь освободить приятеля, но я сменил тактику и, мгновенно вызвав в сознании волевые эманации ненависти, рявкнул:

— Стоять, или я переломаю ему пальцы!

Латыши застыли, как вкопанные.

Я отпустил захват, и вспомнив один из любимых приколов Учителя, который он мне рекомендовал в качестве психологического воздействия на группу нападающих, я скорчил отвратительную рожу и, дергаясь, как в судорогах, разразился оглушительным икающим хохотом пожизненного обитателя Белых Столбов. Смех сопровождался обильным истечением слюны, которое произвело на окончательно ошарашенных латышей неизгладимое впечатление. Даже Анжела, получавшая несомненное удовольствие оттого, что оказалась в эпицентре крутых разборок настоящих мужчин, слегка побледнела и попыталась высвободить руку из моей, но это ей не удалось.

Желая окончательно закрепить достигнутый успех, я надрывно заорал дурным голосом:

— Ну что, козлы, не думали, что у меня справка есть? Да я вас тут всех могу замочить, и мне за это ничего не сделают, может, даже спасибо скажут. Что, будем драться?

Латыши попятились. Драться им явно не хотелось. Я обтер рукавом слюну, капающую с подбородка, и, вновь меняя образ, нежно улыбнулся и сказал спокойным будничным тоном:

— И долго мы собираемся так стоять? Тут рядом кафе. Может перекусим чего-нибудь? Похоже у вас достаточно здравого смысла, чтобы не нарываться на неприятности.

Мы с хохочущей Анджелой направились к кафе, и растерянная компания защитников женской чести поплелась за нами следом.

Усевшись за столик в уютном полумраке небольшого зала, который меня очаровывал еще и потому, что в России и на Украине в те времена просто не было ничего подобного, мы потихоньку разговорились.

Выяснилось, что Анжела за что-то обиделась на Эрика, с которым у нее был бурный роман, и, желая отомстить ему по полной программе, поклялась переспать с русским чемпионом, который, сам того не ведая, уязвил Эрика в святых патриотических чувствах, победив на чемпионате его лучшего друга-латыша.

— Ты увидишь, что любой мужчина будет ползать у моих ног, умоляя меня о любви! — несколько самоуверенно, но убежденно заявила Анжела, и, узнав, где можно меня найти, отправилась в мой номер, чтобы воплотить планы ужасного мщения в жизнь.

Я объяснил Эрику, что его невеста осталась неприкосновенной, и он, потрясенный до глубины души тем, что по его вине чуть было не произошло непоправимое, принялся публично каяться во всех своих грехах и клясться, что любит ее.

Поломавшись немного для вида, Анжела простила-таки незадачливого жениха, и атмосфера за столом разрядилась.

Вскоре мы с латышами стали лучшими друзьями, и в течение двух недель, которые я провел в Риге, я наслаждался их компанией и гостеприимством.

Анжела, видимо в глубине души все же расстроенная тем, что я так и не повалялся у нее в ногах, умоляя о любви, еще пару раз в отсутствие своего жениха попыталась опробовать на мне свои чары, но Эрик мне нравился, и я остался тверд до конца.

Зайдя в общежитие перед отъездом, чтобы попрощаться, Анжела предприняла последнюю попытку.

— Я буду твоей в любой момент, когда ты захочешь. Только скажи! — патетически воскликнула она, обнимая меня.

Я прижался к ней всем телом, чувствуя охватывающее ее желание, и, мягко отстранившись, сказал:

— Спасибо, дорогая. Я очень благодарен тебе за предложение, но это было бы неправильное решение.

Учитель определял тип подобных женщин, как «переменчивый ветер».

— Женщина «переменчивого ветра» проносится по жизни, как мечущиеся из стороны в сторону потоки воздуха, касаясь и захватывая, как песчинки, самых разных мужчин, сталкивая их между собой, вздымая к небесам и небрежно бросая на землю. — объяснил он. — К таким женщинам и нужно относиться, как к воздуху — вдыхать приносимый ими издалека аромат, но не пытаться их удержать, потому что они все равно ускользнут от тебя, как ветерок, недолго овевавший твои волосы и лицо.

Основная проблема взаимоотношений ослепленных влюбленностью мужчины и женщины, когда их связь вступает в более или менее интимную фазу, заключается в абсолютно неадекватной оценке партнера, усугубляемой обманчивым блеском своего собственного, преувеличенно положительного образа, демонстрируемого партнеру по крайней мере на первых этапах развития отношений.

Можно сказать, что подобное начало связи — это грандиозная и взрывчатая смесь обмана и самообмана, ловушки которых не могут избежать даже самые умные представители человеческого рода. Дело в том, что человеческое сознание имеет склонность отбирать из поступающей извне информации только ту ее часть, которая соответствует его модели мира.

Если в модели мира мужчины женщина представлена, как умный, верный и преданный спутник, то и в женщине «переменчивого ветра» в течение довольного долгого времени он будет видеть свой идеал верной и мудрой подруги, до тех самых пор, пока эта женщина, фигурально выражаясь, не хлопнет его мордой об стол.

После этого его модель мира обогатится, претерпев необходимые изменения. Раньше он думал, что женщины — это высшие существа, достойные всяческого уважения, но жизнь убедила его, что это совсем не так. Мужчина с очень жесткой моделью мира может даже сломаться, не выдержав подобного удара, и покончить жизнь самоубийством, или, если в его модели заложено очень четкое понятие справедливости, приравнивающее обман доверия к преступлению, достойному высшей меры наказания, он может избить или даже убить женщину переменчивого ветра, не понимая, что то, что он считает обманом, было всего лишь формой самообмана.

Образы людей с подобными жесткими моделями мира мы сплошь и рядом встречаем в фильмах и в книгах, особенно в романах, детективах и приключенческой литературе. Их образы вызывают живой интерес именно потому, что человек более или менее развитый, чья модель мира более гибка и многогранна, окажется просто не способен совершать все те глупости, которыми радуют читателя как положительные, так и отрицательные герои.

Читателю не нужны разумные решения, его интересует накал страстей, безумная любовь, черная месть и смерть, неизбежно настигающая злодеев.

С детства привыкая восхищаться людьми с жесткими моделями мира за их силу, целеустремленность и непоколебимую уверенность в правильности своих очень даже сомнительных решений, молодое поколение формирует у себя подобные жесткие модели мира, которые тем сильнее терзают их носителей, чем больше в них заключено внутренних противоречий.

Кризисы и метания подросткового периода, агрессивность и категоричность молодежи является ярким тому доказательством. Жизнь жестоко ломает их несовершенные модели, и с возрастом приходит если не мудрость, то опыт, но этот опыт дается ценой достаточно сильных страданий и разочарований. Именно неумением родителей и общества формировать у молодого поколения гармоничные и многогранные модели мира и объясняется отсутствие у детей ясных жизненных ориентиров, рост детской преступности и наркомании.

Хотя во многом кризисы подросткового периода обусловлены физиологией роста и формирования организма, ты не встретил бы у подростков, воспитанных в клане Спокойных проблем и душевных терзаний их западных ровесников. Модель мира получившего многие необходимые знания о жизни двенадцати-тринадцатилетнего члена клана по своей широте приближается к моделям мира стариков-европейцев, обладавших достаточным уровнем интеллекта, чтобы интегрировать богатый жизненный опыт в свою модель мира, не слишком ломая и не уродуя ее.

Отчасти это обуславливается тем, что ребенок, постоянно переходящий из «руки» в «руку» впитывает в себя опыт тесного общения с огромным количеством людей, обладающих разными, но гармоничными и адекватными моделями мира, и он строит свою модель мира, основываясь на этом общении, привнося в нее все самое лучшее и ценное, что ему удается постичь за время этого ненасильственного, скорее братского, чем авторитарного воспитания. Здесь учат жизни, а не профессии.

Вряд ли кому-нибудь удалось бы убедить такого ребенка пристраститься к курению наркотиков или вступить в преступную группировку, потому что модель мира подростка клана Шоу-Дао уже позволяет ему здраво оценивать общающихся с ним людей и последствия своих поступков.

Обучение женщиной в клане также начинается с самого детства, так что, достигнув половозрелого возраста, воин клана достаточно хорошо разбирается в женской типологии, и, короткое время пообщавшись с женщиной, он может определить, чего от нее следует ждать и как с ней нужно взаимодействовать, чтобы их отношения доставляли наслаждение обоим, помогая, в то же время, избегать взаимных травм и разочарований.

Так, с женщиной «переменчивого ветра» воин Шоу будет обращаться именно как с женщиной «переменчивого ветра», не ожидая от нее преданности и основательности, характерных для женщины земли, или мудрости женщины дерева.

Понимание того, на что он идет, удерживает воина жизни от разочарований, и его модель мира расширяется и совершенствуется равномерно и безболезненно, без ломок и сотрясений до основания.

Конечно, обстоятельства могут сложиться так, что судьба нанесет ему тяжелый удар по не зависящем от него обстоятельствам. Никто не застрахован от катастроф, но, по крайней мере, воин жизни никогда не будет страдать по собственной глупости.

Страдания европейцев же больше чем в девяноста процентах случаев обусловлены не ударами судьбы, а именно их собственной глупостью, несовершенством их моделей мира, их склонностью к самообману и неумением правильно оценивать ситуацию.

Ты, хотя и вырос вне клана, уже научился отличать несовершенство модели мира от несовершенства самого мира, и показателем того, что твоя модель мира становится все более и более гармоничной, является твое отношение к миру, твои любовь и восхищение им.

По мере того, как ты будешь постигать науку общения с женщиной, все женщины станут казаться тебе прекрасными, как и окружающий тебя мир, потому что, научившись понимать их и общаться с ними, ты избежишь разочарований и осуждения.

Только человек, обладающий гармоничной моделью мира, способен оценить, насколько тяжело жить с моделями мира, построенными на страхе, недоверии или постоянном ожидании разочарований. Но люди, имеющие подобные модели, пребывают в полной уверенности, что их взгляд на мир совершенно оправдан, поскольку их модель мира и является тем самым кривым зеркалом, отразившись в котором бесконечное разнообразие окружающей жизни становится уродливой и тусклой картинкой.

Домой я возвращался на поезде. Двухнедельное пребывание в Риге подорвало мое и без того не блестящее финансовое положение, и билет я смог купить только в общий вагон.

Попутчиков было очень мало, но я, понимая, что такое счастье долго не продлится, решил отоспаться, пока есть возможность. Наслаждаясь царящей в вагоне прохладной свежестью, я лег на полку и, укрывшись плащ-палаткой, пристроил под голову болотные сапоги — сокровище, которое в то время в Симферополе было невозможно купить, и на которое ушла моя последняя десятка.

Сквозь сон я отметил, что поезд затормозил на очередной станции и почти сразу же тронулся. Послышались шаги, и я почувствовал, как чьи-то руки заботливо и ласково укрыли меня сбившейся плащ-палаткой, аккуратно подоткнув ее свисающий край. Чуть-чуть приоткрыв веки, я сквозь частокол ресниц увидел молодую женщину и ощутил исходящую от нее эманацию спокойной и нежной ласки, чистой и бескорыстной, почти материнской любви.

Женщина села напротив меня, и, скрестив ноги, достала из сумки какой-то журнал. Я, по-прежнему притворяясь спящим, рассматривал ее, как шедевр великого мастера. В ее хрупком изящном облике чувствовался удивительный аристократизм, и спокойное, с безупречной белой кожей и идеальными классическими чертами лицо излучало невыразимую гармонию, умиротворенность и любовь.

Около часа она читала журнал, а я, не шевелясь, наблюдал за ней, переводя охватившие меня чувства благодарности и восхищения в медитацию вкуса жизни.

На следующей станции она сошла. Это была последняя остановка на территории Латвии. Когда поезд тронулся, я, улыбнувшись на прощание ее уже слегка замутненному дремотой образу, снова погрузился в сон.

Проснулся я в аду. Приятную прохладу и аккуратно одетых вежливых людей сменила удушающая жара, пропитанная испарениями потных тел набившихся в вагон, как сельди в бочку, пассажиров. Прибалтика с ее размеренным западным укладом жизни осталась позади. Я вновь был окружен родным славянским народом.

На верхней полке сидела старуха, прижимая к груди мешок с контрабандно протащенным в поезд поросенком. Поросенок вертелся и визжал. Нервничая в своей импровизированной тюрьме, он успел обмочиться, и его моча капала на деда, сидящего снизу. Дед, которому некуда было отодвинуться, поскольку с двух сторон его сдавили соседи, откликался сочным и забористым русским матом. Бабка не оставалась в долгу, во весь голос демонстрируя всему вагону, что русская женщина владеет словом не хуже мужчин.

Не переставая ругаться, дед попутно утолял голод, редкими желтыми зубами откусывая здоровенные куски чеснока, так, словно это было яблоко. Чеснок он закусывал круто посоленным салом, без хлеба, но зато с кожурой.

Цыганка кормила грудью малыша. Рядом с ней лежали его перепачканные трусики. Она ела яблоко, и, время от времени, откладывала это яблоко прямо на них, в центр подсыхающих испражнений.

Втиснувшиеся в вагон солдаты уселись прямо на пол, потому что на полках места не оставалось. Вновь прибывавшие пассажиры садились рядом со мной, иногда мне прямо на ноги. Я изо всех сил крепился и не шел в туалет, потому что в мгновение ока мое место оказалось бы занятым, а путь до Крыма еще предстоял не близкий.

Украинцы-шоферы, едущие в Симферополь, чтобы получить какое-то оборудование, всю дорогу пили самогон. Видимо, я им чем-то приглянулся, потому что они щедро, от всей души угощали меня, и мне пришлось сказаться язвенником, чтобы объяснить им свое нежелание выпить.

Теснота и сутолока в вагоне не раздражали меня. Я относился ко всем этим людям спокойно и с теплотой, но помимо воли меня охватывала печаль. Как получилось, что между жизнью прибалтийской глубинки и русских, белорусских и украинских деревень пролегла такая огромная пропасть?

Я вспоминал слова Ли о том, как формируется модель мира у детей, вырастающих в клане, и думал, какими же являются модели мира этих людей, и какие модели они передадут своим детям. Мне бы хотелось объяснить им то, что я уже понял, чтобы хоть как-то изменить их жизнь, сделать ее чуточку лучше, или если не лучше, то немного легче, но я знал, что это желание бессмысленно. Я не мог ничего изменить.

Я вспомнил, как однажды Учитель сказал:

— Ты не можешь изменить мир. Ты не можешь сделать жизнь других людей лучше. Но ты можешь растить свое дерево, и, сделав счастливым себя, ты сумеешь изменить к лучшему и жизнь близких тебе людей. Это уже кое-что.

Печаль ушла. У этих пассажиров была своя жизнь. В ней были тяжелые моменты, но встречались и минуты счастья. Я действительно ничего не мог сделать для них, но я твердо знал, что бы ни случилось и куда бы меня ни занесла судьба, я, следуя пути воинов жизни, буду продолжать растить свое дерево. Я уже умел быть счастливым.