ВЕНЕТЫ БЕЛОЗЕРЬЯ

…На вершине удивительно красивой, поросшей дремучим лесом вершине горы Маура, что высится над рекой Шексной неподалеку от Сиверского озера, лежит священный камень — огромный, наполовину скрытый землей валун. Это так называемый камень-следовик: на его плоской вершине ясно просматривается контур словно от человеческой стопы. Предание гласит, что это след преподобного Кирилла Белозерского, который пришел сюда, ведомый небесным видением, взглянул с вершины горы на Сиверское озеро и понял, что именно этот озерный берег предназначен ему для основания святой обители…

Вряд ли можно сомневаться в том, что камень этот чтился и много ранее. По словам Михаила Николаевича Шаромазова, научного руководителя Ферапонтовского музея, земля, в которую врос камень на Мауре, скрывает изображение лика неизвестного божества. А на вертикальной, открытой грани валуна просматривается неглубоко выбитый знак: как бы буква Ш, но наклоненная влево. Рядом с ней едва заметны еще две буквы или цифры, но они расположены под иным углом и скорее всего с ней не связаны.

Надо сказать, что мегалитических святилищ в Белозерье наверняка было больше. Впрочем, знаменитый «шекснинский идол», найденный в 1893 г. в районе древнего города Белоозеро, у истоков Шексны, представляет собой изваяние (фаллический столбик с чертами человеческого лица), по-видимому, связанное со славянской дохристианской культурой, а не с более ранней мегалитической традицией. Однако русские средневековые источники сохранили упоминание еще по крайней мере об одном (видимо, гигантском) камне, лежавшем в русле Шексны невдалеке от ее истока из Белого озера. Согласно различным вариантам «Летописца Троицкого Устьшехонского монастыря», место это называлось Лириновское, или Лимоновское; сам же камень именовался Лимонис. Вологодский краевед и топонимист А. В. Кузнецов предполагает, что название камня — либо книжного, монашеского происхождения («Озерный», от греч. ?????, озеро), либо связано с фамилией Лимонов, засвидетельствованной в этих краях еще в XV веке^{252}.

Можно предложить еще одну топонимическую версию. Известно, что на Русском Севере иногда имела место перестановка согласных (хорошо знакомая лингвистам метатеза) в географических названиях, например, lad — ald в топонимии Ладоги. Тогда в названии шекснинского мегалита можно реконструировать форму Ilmonis, которую нетрудно соотнести с именем небесного божества в финно-угорской мифологии. При этом существенно, что камень находился именно у истоков реки: согласно известной сакрально-географической парадигме, направление вверх по течению традиционно маркировало (в частности, у народов уральской языковой семьи) путь в Небесный Мир, а вниз по течению — в Мир Подземный.

Типологическим аналогом камню Лимонису (ныне скрытому в глубине Шекснинского водохранилища) в Вологодском крае можно считать колоссальный (8 Ч 4 Ч 3 м) гранитный валун, лежащий в русле реки Сухоны близ Тотьмы^{253} (впрочем, далеко от истоков этой реки). Мифологические предания об этих камнях не сохранились. Допустимо предположить, что в силу своего островного местонахождения и скального состава, резко отличающего их от песчано-глинистых пород по берегам, эти камни трактовались в контексте представлений о Мировой Горе в Океане, о сакральном Центре Мира (русский фольклорный коррелят — Алатырь-камень, во всем широчайшем спектре его мифологических соответствий).

Сравнительно недалеко от горы Маура, ниже по течению

Шексны, находятся памятники, гораздо менее известные, чем эта гора, но, может быть, даже более важные в плане реконструкции религиозно-мифологических представлений мегалитического Белозерья. Это культовые камни, расположенные непосредственно на территории деревни Коврижново, в сотне метров от берега реки. Разумеется, хорошо знакомые местным жителям, для науки они были открыты лишь в 1992 г. археологом А. В. Кудряшовым. Тремя годами позже их обследовал один из крупнейших специалистов по археологии Белозерья — Н. А. Макаров. Вот что он пишет о них в каталоге здешних памятников:

«Камни представляют собой две плоские гранитные плиты, лежащие горизонтально на нескольких округлых валунах; размеры их (плит. — Е.Л.) 150 ? 120 и 150 ? 130 см. На одном из камней помещено изображение креста с головой Адама в основании и буквы “ЦРЬ ОК”; буквы плохо читаются, возможно, это часть надписи “ЦАРЬ СЛАВЫ”, “НИКА”. Местное название камней “святые плошки”; по словам местных жителей, камни пользовались особым почитанием в деревне, в 1920?х гг. летом здесь служили молебны. Судя по иконографии креста, изображение относится к XVII в.»^{254}.

Обследовав ближайшие окрестности этих каменных сложений, Н. А. Макаров и А. В. Кудряшов установили, что камни находятся на восточном краю позднесредневекового селища. Овальное в плане, площадью около 10 000 кв. м, оно занимает склон береговой террасы на высоте от 5 до 12 м над меженным уровнем воды в реке^{255}.

Попытки как-то осмыслить культовое значение камней пока не производились. Автор этих строк побывал в Коврижнове в сентябре 2008 г. Удалось выяснить некоторые весьма существенные подробности. Прежде всего, подтвердилось предположение, возникшее при чтении каталога Белозерских памятников: эти каменные сложения вполне правомерно называть дольменами. Конечно, это не северокавказские дольмены с их идеальной подгонкой каменных плит друг к другу; белозерские дольмены напоминают скорее аналоги из кельтских (и некоторых других) регионов, когда горизонтальная плита свободно лежит на камнях-опорах произвольной формы. Вместе с тем, по крайней мере в одном из белозерских дольменов эти опоры четко фиксируют четыре угла всей конструкции.

Дольмены эти ориентированы строго по линии восток — запад. Они сильно вросли в землю и сейчас, естественно, выглядят совсем не так, как изначально; деревенские дома подступили к ним почти вплотную, да и рельеф окружающей местности не мог не измениться, причем кардинально. Над травой невысоко поднимаются лишь горизонтальные плиты «святых плошек». В предзакатный час, когда по их поверхности скользят наклонные солнечные лучи, довольно отчетливо виден голгофский крест, выбитый на одной из них (на восточной), — с орудиями Страстей Христовых и головой Адама внизу. Крест ориентирован на восток. Над ним на плите выбито слово ЦРЬ, явное сокращение от «Царь Славы»; ниже — буквы О и Н, скорее всего, сокращенный вариант канонической греческой формулы О ??, Сущий (на нимбе Христа в восточнохристианской иконописи). А под крестом — дата: 1893; рядом, кажется, слово МАЙ (или 1 МАЯ). К чему относится эта дата, сейчас трудно сказать.

Неподалеку от дольменов живет их неофициальный хранитель — Алексей Александрович Домнин, потомственный житель Коврижнова. Подробности, которые он сообщил, исключительно важны; они касаются молебна у чтимых камней. Традиция совершать его возродилась четыре — пять лет назад; молебен служит священник, приезжающий для этого в Коврижново (своей церкви здесь нет), в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, 30 сентября (17 по старому стилю).

Дохристианское происхождение белозерских дольменов не вызывает сомнений. Значит, в данном случае, как обычно, произошло соединение древних верований и их христианского истолкования. Комплекс Перуна и предания о Георгии Победоносце, образ Мокоши и святой Параскевы-Пятницы, — примеров множество. Какие же божества, почитавшиеся в Белозерье, трансформировались в трех святых дев и их мудрую мать?

Если обратиться к связанной с дольменами мифологии других народов, обращает на себя внимание нередкая приуроченность таких преданий к образу Божественных Прях, которых порой оказывается именно три. Засвидетельствованы такие предания в регионах по преимуществу кельтских, или кельтиберских. На Пиренейском полуострове, в Басконии, в Галлии, Бретани и Британии записаны легенды, согласно которым могущественные феи за одну ночь или одно утро воздвигали мегалитические сооружения, занимаясь прядением и одновременно играючи перенося и устанавливая на место тяжелые плиты дольменов. В бретонском фольклоре есть предания о дольменах как о жилищах фей-ткачих. Некоторые сюжеты трансформировались под воздействием христианства, и в качестве Божественной Пряхи в них выступает Богоматерь^{256}.

Корректно ли привлекать кельтские и баскские сюжеты, при всем их архаизме, для осмысления памятников Русского Севера? Вероятно, да, — поскольку и в русском фольклоре, в заговорных текстах (также чрезвычайно архаичных) есть образы не только схожие с кельтскими (или протокельтскими), но и разработанные более детально, лучше сохранившие, в совокупности вариантов, исходный прототип, причем вписанный в отчетливый космологический контекст.

Вот характерные примеры. «На море, на Океане, на белом камне сидят три девицы, родныя сестрицы. Пряли пряжу шелковую, зашивали рану кровавую…» «На море на Окияне, на острове на Буяне стоит светлица, во светлице три девицы: первая девица иголочки держит, другая девица ниточки делает, а третья девица рану зашивает…» «На горе, горице, сидели три девицы, пряли тонкия нитицы…»^{257} Остров в Океане, священный камень или гора на нем, — это универсальные признаки мифологического Центра Мира, сакрального земного Полюса. Светлица же (варианты: каленая изба, изба таволоженная), утвержденная на вершине этой горы или на камне, — бесспорный коррелят святилища: протохрама, в качестве которого может выступать и дольменообразная структура. Таким образом, русская светлица Божественных Прях типологически аналогична дольмену — обители фей в друидической традиции.

Количество прядущих дев в русских заговорах варьируется. Чаще всего дева — одна, но их может быть и 12 (цитированный сборник, № 290), и «тридевять три» (№ 291). Есть и вариант, в точности соответствующий нашему белозерскому мотиву: «На море на Океане, на острове на Буяне сидит баба на камне, у бабы три дочери: первая с огнем, вторая с полымем, третья руду (т. е. кровь. — Е.Л.) заговаривает…» (№ 295). Примечательно, что здесь три девы властвуют над стихией огня; существует вариант заговора, в котором они повелевают стихией воды: «…На том камне сидят три девицы, прекрасныя мастерицы, в руках держат пяльцы, вся реки, вся источники, вся ручныя раны зашивают…» (№ 289).

Статус Божественных Прях (Пряхи) в дохристианском пантеоне, по-видимому, был исключительно высок. Об этом говорит тот факт, что в христианизированных (хотя и весьма поверхностно) заговорах этот образ заменяется образом Богоматери: «На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень. На сем камне стоит изба таволоженная, стоит стол престольный. На сем столе сидит красна девица. Не девица сие есть, а Мать Пресвятая Богородица. Шьет она, вышивает золотой иглой, ниткой шелковою…» (№ 297). Причем в основе своей этот мотив чрезвычайно архаичен, что подтверждается таким текстом: «… На море на Окияне, на острове на Кургане стоит белая береза, вниз ветвями, вверх кореньями; на той на березе Мать Пресвятая Богородица шелковыя нитки мотает, кровавыя раны зашивает…» (№ 298). Самое удивительное тут даже не образ «Древа вверх корнями», находящий аналогии в священных книгах индуизма, а мотив Богини-Птицы на Мировом Древе, восходящий к палеолиту: это доказывается, в частности, сюжетикой сакрального искусства пещерных святилищ Западной Европы.

Три Божественные Пряхи русских заговоров, бесспорно, родственны индоевропейским богиням, прядущим нить судьбы. В скандинавской мифологии это норны. В «Старшей Эдде» («Речи Фафнира») говорится о многочисленных норнах, однако в «Прорицании вёльвы» и в «Младшей Эдде» названы три норны (Урд, Судьба, Верданди, Становление и Скульд, Долг), живущие у источника в корнях Мирового Древа; они опрыскивают его влагой из источника^{258} (вспомним прядущих дев русского заговора, повелевающих водами). Древние греки говорили об одной, двух или трех (чаще всего трех) сестрах, богинях судьбы — мойрах (Лахесис, Дающая жребий, Клото, Прядущая и Атропос, Неотвратимая); Платон называет трех мойр дочерями богини Ананке (Необходимость), вращающей мировое веретено («Государство» X 617 b — e)^{259}. Южным и западным славянам были известны три бессмертных сестры — суденицы, «нарекавшие» судьбу младенцу; вариант названия славянских богинь судьбы — орисницы, которых обычно бывает также три и которые иногда несут с собой прялки.

В индоевропейской традиции, как видим, прослеживается знакомая парадигма: три дочери богини, играющей чрезвычайно важную роль в картине мироздания; независимо от места богини Ананке в сравнительно позднем олимпийском пантеоне, можно сказать, что она вращает Ось Мира, то есть причастна сфере полярного символизма. Для нашего же исследования существенно, что параллели этим индоевропейским богиням обнаруживаются и в мифологии народа уральской языковой принадлежности — у саамов, коренных обитателей севера Восточной Европы, всего несколько веков назад живших и в Белозерском регионе. Богиня Маддер-Акка (Мать земли) у саамов наделяет телом душу новорожденного. Затем ему покровительствуют дочери Маддер-Акки: Укс-Акка (Дверная мать, она обитает под порогом двери), если ребенок — мальчик; Сар-Акка (Прядущая мать, покровительница родов), если девочка; Юкс-Акка (Мать лука) делает мальчика охотником. Если это не заимствованный у индоевропейцев (и трансформированный) образ богинь судьбы, то можно говорить о тетраде Матерей, предположительно восходящей к ностратической эпохе, субстратной по отношению к уральцам и индоевропейцам.

Перечень аналогий Великой Богине и трем ее проявлениям (эманациям, ипостасям и т. д.) можно продолжить, хотя другие корреляты будут уже не столь очевидны. Например, в сифианском гностицизме Восточного Средиземноморья первых веков н. э. Божественная Мать, Барбело, осуществляет свою функцию спасительницы и искупительницы мира посредством производной от нее триады Эонов. В валентинианском гностицизме среди Эонов Божественной Плеромы упоминаются Эоны, носящие имена ?????, П?????, Е????, А???? — София, Вера, Надежда, Любовь; вряд ли можно сомневаться, что существует какая-то связь между этими гностическими теонимами и текстом жития четырех святых мучениц, живших, по преданию, во II веке. Допустить субстратный пласт древних религиозных представлений можно и для Средиземноморья раннехристианской эпохи, хотя тут мы вступаем в область труднодоказуемых многоступенчатых допущений.

Впрочем, что касается Белозерья, то вряд ли так уж бесперспективны попытки приблизиться к постижению конкретных особенностей религии и священной географии этого края в мегалитическую эпоху. Норны, мойры, суденицы, Маддер-Акка и ее дочери — убедительные параллели божествам, чтившимся, согласно высказанному предположению, в Белозерье. Но только кельтские (кельтиберские, друидические) аналогии, связанные именно с дольменами, дают основание полагать, что впервые на Русском Севере обнаружено реальное святилище богинь судьбы (кстати, бретонские дольмены и внешне похожи на белозерские: плита перекрытия свободно лежит на опорах произвольной формы).

Касательно кельтских «дольменных» преданий необходимо сделать одну существенную оговорку. Известно, что большинство бретонских дольменов представляют собой не святилища, не алтари божеств (как еще сравнительно недавно считали этнографы), а плиточные гробницы. И легенды о них как о жилищах Божественных Прях могут быть результатом более позднего осмысления, например, истолкованием кельтами докельтских, палеоевропейских мегалитов. Впрочем, возможно, часть бретонских дольменов все же создавалась как святилища, схожие с гробницами по форме, а скорее всего, и по символическому или мистериальному значению. Ведь если богини судьбы имеют отношение к рождению человека, то это могло быть связано и с концепцией возрождения умерших — в вечности или в мире людей.

Белозерские же дольмены почти наверняка гробницами не были (разве что символическими). Делать на этом основании вывод, что они старше, либо моложе бретонских аналогов, неправомерно: по Русскому Северу пока слишком мало материала о памятниках такого рода. Кстати, ко дню молебна у дольменов Белозерья близок и православный праздник Воздвижения — народного Здвиженья, когда, по народному поверью, птицы улетают в Ирий (Рай), а земные твари сдвигаются под землю, — когда приоткрываются Врата Иномирья. Но ведь и парные дольмены Коврижнова внешне схожи (если мысленно убрать наросший слой почвы) со столпами неких врат; проход между ними ориентирован по оси север — юг. Нет ли тут отдаленной аналогии с эталонным мегалитическим памятником — гомеровским Гротом Нимф на Итаке, где были северный и южный входы? Тогда и проход между белозерскими дольменами мог восприниматься, по аналогии с Гомером (использовавшим какие-то древнеевропейские предания), как Путь Богов, или Путь Людей, — в зависимости от направления движения.

Сравнительно-религиоведческие построения, разумеется, гипотетичны. Но на один вопрос все же необходимо дать хотя бы предположительный ответ. Какой народ создал дольмены Белозерья? Совершенно очевидно, что все вышеприведенные сравнительно-мифологические выкладки общеевропейского масштаба правомочны лишь в том случае, если речь идет о культуре палеоевропейской, субстратной, вошедшей впоследствии в культурный спектр индоевропейских и уральских народов. То есть создавали эти дольмены не летописные русичи, не вепсы, не меря, не саамы, а тот загадочный мегалитический этнос, который в известной мере стал прямым генетическим предшественником всех перечисленных народов Белозерского региона.

Очень возможно, что прав был замечательный отечественный культуролог Леонид Аркадьевич Лелеков (1934–1988), предположивший в своей исключительно глубокой, последней в его жизни статье о Белозерье, что этим этносом могли быть венеты^{260}. Он соотносил этот неуловимый, «блуждающий» этноним не напрямую с балтийскими славянами-венедами, не с загадочным славянским царством Вантит арабских источников, не с народом венетов в кельтской Арморике времен Цезаря, не с венетами Северной Италии, но с палеоевропейской традицией, запечатлевшейся в топонимах и мегалитических памятниках. Для кельтской цивилизации этот субстрат можно назвать протодруидическим. Для Русского Севера такого знакового определения нет, но здесь сохранилось само имя мегалитического этноса. Ведь финны и сейчас называют русских словом venдlдinen, а Балтийское море еще Клавдий Птолемей именовал Венедским заливом. Разумеется, это не означает, что современные русские (или шире — славяне: проблема венетского пласта в славянской культуре сейчас активно обсуждается) и венеты мегалитической древности — один и тот же народ. Однако можно говорить о преемственности традиций и о возможности лингвистических и прочих реконструкций мегалитической культуры на данных топонимики, этнографии и археологии Русского Севера.

Отзвуки далекого прошлого духовной культуры и даже истории Белозерья могли сохраниться и в письменных источниках, пусть сравнительно поздних и отчасти дискуссионных, но, тем не менее, заслуживающих внимательного рассмотрения. Применительно к Белозерью одним из таких источников является летописное «Сказание о Словене и Русе». В последние годы оно нередко вызывает повышенный и не всегда профессиональный интерес, поскольку намного удревняет привычную летописную историю. Однако уже давно существуют его академические публикации. К одной из них мы сейчас и обратимся — к Хронографическому варианту (из «Хронографа» 1679 г.), опубликованному в 33 томе Полного собрания русских летописей (ПСРЛ).

«Сказание» повествует в основном об эпохе, датирующейся серединой III тыс. до н. э., о том, что тогда в Скифии Великой, в Причерноморье «бысть… распря и междоусобица и крамола многа и тесноты ради места». «Скифские князья» Словен и Рус приняли решение идти «от земли сея» в иные «части земли благи и ко вселению человечю угодны» — в завещанных некогда Ноем праотцу Иафету пределах «западнаго и севернаго и полунощнаго ветров». «И в лето от сотворения света 3099 (2409 г. до н. э.) Словен и Рус с роды своими отлучишася от Ексинопонта» (то есть от Понта Эвксинского, от Причерноморья); в течение 14 лет они «пустыя страны обхождаху, дондеже дошедше езера некоего велика, Моикса зовомаго, последи же от Словена Илмер проименовася во имя сестры их Илмеры» (озеро Ильмень). Далее говорится об основании Словеном города по имени «Словенеск Великий, той же ныне Новъград», а Русом — города «Руса, иж и доныне именуется Руса Старая»; о пределах царства, созданного Словеном и Русом: до Ледовитого моря, по Печере и Выми, «по велицей реце Обве» (Оби) «и до устия Беловодныя реки»; об истории этого царства во времена Александра Македонского и Андрея Первозванного.

А потом пришел на землю Словенскую страшный мор, «измроша людей без числа во всех градех и в весех»; уцелевшие «избегоша» — иные «на Белыя воды, иже ныне зовется Бело езеро, овии на езере Тинном, и нарекошася весь» (вепсы Белозерья); некоторые вернулись на Дунай, Словенск же и Руса опустели. Вновь заселили их «словяне» с Дуная, которые привели «скиф и болгар с собою немало»; их разорили «угры белыя», и опять запустел Словенск, пока «по мнозе же времени оного запустения слышаху скифские жителие про беглецы словенстии о земли праотец своих, яко лежит пуста», «и паки приидоша из Дуная множество их без числа»^{261}. Отсюда уже начинается узнаваемая летописная история Русского Севера.

«Сказание о Словене и Русе», при всей его очевидной мифоэпичности, может рассматриваться и как исторический источник — того же характера, что и знаменитая библейская «Таблица народов» (дети Ноя — Сим, Хам и Иафет и их потомки как родоначальники народов). Собственно говоря, «Сказание…» именно эту Таблицу по-своему и воспроизводит, продолжая ее применительно к Русскому Северу. Чаще всего те, кто пишут сейчас об этом «Сказании…», понимают его чересчур буквально (и критики, и апологеты), хотя ясно, что для III тыс. до н. э. термин славяне следует воспринимать с той же мерой условности, что и упоминания о скифах — представителях различных народов Центральной и Северной Евразии. Кстати, именно «скифскими жителями» называет «Сказание…» народ Словена и Руса.

Если все-таки попробовать конкретизировать летописную историю родов Словена и Руса, по возможности не вступая в противоречие с уже установленными академической наукой хронологическими и этногеографическими реалиями формирования народов Евразийского континента, то начинать, наверное, надо с самых общих идей «Сказания…». Оно повествует о переселении каких-то этнических групп на север из Причерноморья, из Подунавья, в III тыс. до н. э. А это (согласно выводам Марии Гимбутас, одного из крупнейших специалистов по проблемам палеоевропейской истории и археологии) как раз та эпоха, когда палеоевропейская «цивилизация Великой Богини» с ее главным средоточием в Подунавье, в Винчанском регионе, обладавшая протогородами и письменностью, деградирует под напором кочевников-индоевропейцев, чье «пассионарное» общество бурно развивается, ускоренно порождая новые этносы, включая в сферу своего влияния новые территории.

Можно предположить, что из этих формирующихся индоевропейских этносов и происходили роды Словена и Руса, из-за перенаселенности отправившиеся на север. Но может быть, это были перемещения каких-то этнических групп внутри палеоевропейской цивилизации? Они могли отступить, под давлением пришельцев, именно в те регионы, которые им были близки в этнокультурном отношении^{262}. А о том, что Европейский Север, вплоть до Лапландии и Ледовитого океана, входил в сферу палеоевропейской цивилизации, свидетельствуют топонимические данные; пока немногочисленные и дискуссионные, но весьма важные находки протописьменных памятников; однотипные мегалитические сооружения (либо их изображения): лабиринты, круговые концентрические сложения из камней, дольменообразные структуры. Кстати, в связи с тем, что существование последних на Севере считается проблематичным, особое значение приобретает осмысление белозерских дольменов.

Все это ни в коей мере не ставит под сомнение главную мысль «Сказания…» — о том, что роды Словена и Руса были предками славян и других этносов Русского Севера. Да, были предками, и исключительно важными, — но не индоевропейскими! Академическая наука пока затрудняется в определении этноязыковой принадлежности «цивилизации Великой Богини»; можно предположить, что в ней сохранялись, в силу ее глубочайшей традиционности, диалекты ностратического, гиперборейского праязыка, от которого произошли и языки индоевропейские, быстро развивавшиеся и уходившие от своего истока, и уральские, финноугорские языки. Эти-то палеоевропейцы, или гипербореи, или неуловимые в своей надэтничности пеласги античных свидетельств, передавшие эллинам священные мистерии, и стали глубинным субстратом и для северных русичей, балтов и финно-угров, и для фракийцев, фригийцев и южных славян — прямых преемников Винчанской цивилизации. И когда в «Сказании…» и других, подобных ему мифо-эпических первоисточниках говорится, что те или иные народы изъяснялись нашим, илисловенским языком, это не обязательно означает его тождество с древнерусским или праславянским. Просто эти первоисточники могли еще сохранять память о былом генетическом единстве языков и о священном, давно забытом языке прапредков. Вполне логично назвать его своим.

Тогда понятным становится утверждение «Сказания о Словене и Русе» о том, что около I в. н. э. уцелевшие после мора жители городов Словенска и Русы пришли на Белоозеро «и стали весь», — то есть вепсы, угро-финны. Так кем были основатели этих двух городов, в III тыс. до н. э.? Логично предположить, что речь идет о северной ветви палеоевропейцев, составивших впоследствии тот (гиперборейский?) субстрат, который очевиден в культуре Восточной Европы — как у славян и балтов, так и у западных угро-финнов. Тогда это изначальное население действительно могут называть своими предками и славяне, и вепсы, и другие современные народы этого региона. Ведь и в «Сказании…» среди родов, разошедшихся из Словенска и Русы после их последнего возрождения, перечисляются не только славянские этносы, но и «чюдь», меря, «лопи» (лопари, саамы), мордва, мурома^{263}.

Существование городов (или протогородов) у северного населения также не столь невероятно, как представляется на первый взгляд, — в связи с предположением, что эти древнеевропейские этносы скорее всего находились в родстве с палеоевропейцами балканско-дунайского региона, с городской Винчанской цивилизацией, или цивилизацией Великой Богини, по М. Гимбутас. Для Русского Севера аналогичные города той эпохи не выявлены, хотя археологами засвидетельствованы, — в частности, на Шексне, в Белозерье, — следы неолитических поселений очень больших размеров, протянувшихся вдоль рек на целый километр^{264}.

Вообще говоря, академическая археология в целом согласуется со многими сюжетами «Сказания…». Сложившуюся в конце V тыс. до н. э. культуру ямочно-гребенчатой керамики, которая простиралась от центрально-русской лесостепи, от Поочья, до Ледовитого океана, можно соотнести с архаизирующей северной ветвью палеоевропейцев, поскольку указанная культура убедительно возводится к местному мезолиту бутовской культуры и «к первоначальному населению, появившемуся здесь в позднеледниковое время». Локальные варианты ямочно-гребенчатой культуры в III тыс. до н. э. в своих миграциях, отслеживаемых археологами, вызывают ассоциации со «Сказанием…»: мигранты с Верхней Оки и реки Москвы осели к северу от Онежского озера, с озер Воже и Лача (Белозерский край) — в Восточной Карелии, «западно-мещерские группы частью ушли на Дон, частью — за Урал» (вспомните суммарно обозначенные границы владений Словена и Руса). «И мигрировавшие, и оставшиеся на своих местах локальные варианты к середине III тыс. до н. э. были ассимилированы волосовской культурой и в ее составе вошли как субстрат в число предков финских народов»^{265} (вспомним: и стали весь).

По-видимому, именно в эту субстратную культуру Русского Севера, с ее архаизирующим языком, хранившим реликты палеоевропейской, ностратической древности, уходят и корни названий священной горы Маура близ Сиверского озера и расположенного у ее подножия села Горицы (Горицкий Воскресенский монастырь). Эти корни были исследованы и сопоставлены с аналогичными топонимами других регионов Европы в уже упоминавшейся статье Л. А. Лелекова. Существенно, что он, возводя эти корни к наследию палеоевропейцев-венетов, ушел от наиболее явного, напрашивающегося сравнения с индийской горой Меру (индуистско-буддийским Центром Мира) и словом «гора» (откуда могли получиться Горицы), имеющим, в частности, санскритский аналог giri. Л. А. Лелеков, на основании статистических выкладок (без них истинная топонимика невозможна) истолковал корень maur-, mor— как черный, а корень gor— связал, в частности, с древнеславянским горети и с понятиями горения, сияния. Эта дихотомия света и тьмы, имеющая, по-видимому, очень древнее религиозно-мифологическое обоснование, проявляется, по Л. А. Лелекову, именно в таких парных топонимах, как это имеет место в сакральной географии Белозерья^{266}.

К этому необходимо добавить, что, согласно самой современной на нынешний день этимологической базе данных С. А. Старостина, действительно реконструируется ностратический корень *gUrV со значением гореть (на материале индоевропейских, уральских и алтайских языков), проецирующийся, в форме KVRV, и на еще более древний борейский уровень. Возможно, родствен ему и ностратический корень *gVrV, заря, свет (*gE/hr/a в реконструкции В. М. Иллич-Свитыча: ОСНЯ, № 82). Ностратическая древность доказана и для корня *mVrV со значением темный. Существенно, что для этой морфемы не выявлены уральские коннотации; значит, она скорее всего восходит к эпохе до разделения индоевропейцев и уральцев, к финальному палеолиту.

В контексте этих исследований попробуем интерпретировать и вышеупомянутый Ш-образный петроглиф на мегалитическом памятнике Белозерской горы Маура. Разумеется, не исключена возможность, что это просто небрежно выбитая кириллическая буква Ш: интерпретация одиночного петроглифа, не имеющего типологических аналогов, практически не датируемого, вне установленной для него знаковой системы, — это всегда вольность, далекая от академической надежности. И все же, если мы допускаем отдаленное родство мегалитических культур Северной Европы с палеоевропейской (Винчанской) цивилизацией, то и аналог знаку на культовом камне горы Маура имеет смысл искать среди графем винчанской (древнеевропейской) письменности.

Петроглиф на горе Маура имеет форму наклоненной влево буквы Ш. В репертуаре тех знаков винчанской письменности (по М. Гимбутас), которые практически совпадают с графемами классического кипрского слогового письма (VII–II вв. до н. э.), есть абсолютно точный аналог белозерскому петроглифу. В кипрском силлабарии он читается как RI. Почти так же выглядит в кипрском письме и знак NI, но в его начертании наклоненный влево Ш-образный контур опирается на горизонтальную черту^{267}.

Дает ли это нам основание озвучивать петроглифы Русского Севера, даже если верны все высказанные предположения? Во всяком случае, М. Гимбутас, сопоставляя древнеевропейские письмена с кипрским силлабарием (а ведь эти две знаковых системы разделяет около 4–5 тысяч лет!), замечает: «В рамках одного семейства языков фонетические эквиваленты способны оставаться неизменными на протяжении многих тысячелетий»^{268}.

Допустив ностратическую принадлежность палеоевропейских наречий, просто необходимо попытаться прочитать, хотя бы гипотетически, белозерский петроглиф. К сожалению, в ностратических этимологиях С. А. Старостина отсутствуют убедительные коннотации морфеме RI. Если обратиться к материалу более поздних языков, аналогии появляются, но труднодоказуемые и, возможно, случайные. В кельтском мире, преемнике мегалитического протодруидизма, ирландское слово ri означает царь, король; но это модифицированная индоевропейская морфема *rig-/*reg, и нет доказательств, что в неизвестном нам языке древнего Белозерья сохранялся этот индоевропейский корень и что он, к тому же, претерпел точно такую же трансформацию, что и в ирландском. Те же самые сомнения — и в связи с древнескандинавским rе, фея, эльф. Ото всех этих предположений остается смутное ощущение, что тут что-то есть. Но что? Нечто неуловимое, — как сами венеты Белозерья…

Примечания:

² Шявыр — древнейший музыкальный инструмент народа мари (Сб. статей). — Йошкар-Ола, 2003.

²⁵ Генон Р. Символы священной науки. — М.: Беловодье, 1997. — С. 103–105.

²⁶ Там же. — С. 105–107.

²⁵² Кузнецов А. В. Шексна — река Велеса. — Вологда: Издательство «Музея дипломатического корпуса», 1999. — С. 27.

²⁵³ Кузнецов А.В. Легенды, предания и были Тотемского уезда. — Вологда: Издательство «Музея дипломатического корпуса», 2005. — С. 31–36.

²⁵⁴ Макаров Н. А., Захаров С. Д., Бужилова А.П. Средневековое расселение на Белом озере. М.: Языки русской культуры, 2001. — С. 332.

²⁵⁵ Там же.

²⁵⁶ Max Dashu. The Old Goddess. 2000. — http: //www.suppressedhistories.net/secrethistory/oldgoddess.html.

²⁵⁷ 777 заговоров и заклинаний русского народа. / Сост. А. Александров. — М.: Локид, 1997. — С. 191 (№ 285, 286, 287).

²⁵⁸ Мелетинский Е.М. Норны // Мифы народов мира. Энциклопедия. — Т. 2. — М.: Советская энциклопедия, 1988. — С. 226.

²⁵⁹ Лосев А.Ф. Мойры // Там же. — С. 169.

²⁶⁰ Лелеков Л.А. Загадка горы Маура // Памятники Отечества. — Вып. 30 (№ 3–4, 1993). Северная Фиваида. — С. 191.

²⁶¹ Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске // ПСРЛ. — Т. 33. — Л.: Наука, 1977. — С. 139–141.

²⁶² О возможной связи родов Словена и Руса с палеоевропейскими культурами Подунавья (Винчанской, Карановской, Тэртерийской) из историков говорил, кажется, только Петр Золин: Золин П.М. Генеалогия языков от палеолита. Трудный путь Словена и Руса. — http: //www.trinitas.ru/rus/doc/0211/007a/02110001.htm.

²⁶³ Хронографический рассказ… — С.142.

²⁶⁴ Макаров Н. А., Захаров С. Д., Бужилова А. П. Средневековое расселение на Белом озере. — М.: Языки русской культуры, 2001. — С. 97.

²⁶⁵ Сидоров В.В. Локальные варианты льяловской культуры // Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья. — Калуга, 1998. — С. 12–14.

²⁶⁶ Лелеков Л. А. Загадка горы Маура… — С. 188–191.

²⁶⁷ Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: Мир Древней Европы. — М.: РОССПЭН, 2006. — С. 351.

²⁶⁸ Там же. — С. 350.