ОХОТА В СТРАТОСФЕРЕ

Анатолий ДОКУЧАЕВ

Эти самолеты-призраки бороздили воздушное пространство Советского Союза в самых его глубинных районах. Пилоты черных монопланов через зоркие объективы рассматривали секретнейшие оборонные и военные объекты в Сибири и Средней Азии, в Центральных районах и Закавказье, в Прибалтике и на Дальнем Востоке. Они были уверены в полной безнаказанности, ибо полеты проходили в стратосфере. Сам всемогущий Ален Даллес был уверен, что в мире нет таких истребителей и ракет, которые могли бы достать его самолеты-призраки. В это верил и президент Дуайт Эйзенхауэр. Но с этим не мог согласиться Никита Хрущев.

Ровно сорок лет тому назад са- молет-шпион Локхид U-2 был сбит боевым расчетом ЗРК С-75 из дивизиона, которым в тот момент командовал майор Михаил Воронов.

Однако мало кто знает о участии в операциях по перехвату U-2 наших летчиков-истребителей. Сегодня мы раскрываем эту тайну.

4 июля 1956 года U-2 совершил первый полет над СССР. Он стартовал с американской авиабазы в Дисбадене (Федеральная Республика Германия) и произвел полет над районами Москвы, Ленинграда и Балтийского побережья. В отчете о полете сказано, что он "прошел над двумя наиболее серьезно обороняемыми районами в мире. Полет был удачен. Советская система ПВО не открыла огня". Фотографии, сделанные фотокамерами с фокусным расстоянием в 90 сантиметров, поражали специалистов качеством изображения. "Детали были видны настолько четко, – вспоминали позже специалисты, – что можно было прочесть хвостовые номера на бомбардировщиках".

В июле подразделением "10-10", что дислоцировалось в Дисбадене, проведено 5 разведывательных полетов над СССР, самолеты вторгались на высоте свыше 20.000 метров. Были вскрыты многие элементы системы советской ПВО, принципы ее действия, установлены аэродромы истребителей-перехватчиков, позиции зенитной артиллерии, радиолокационных станций. Были запечатлены другие важные оборонные объекты СССР, в частности, базы Военно-Морского флота.

Вспоминает бывший военный летчик Василий Пикалин. В январе 1991 года он писал автору повествования из Риги:

"Утром 5 июля 1956 года мы настраивались на командирскую подготовку. Дело в том, что наш 15-й истребительный авиационный Оршанский полк имени Ф.Э.Дзержинского (первый авиационный полк в РККА), дислоцировавшийся на аэродроме Румбула под Ригой, в конце 1955 года приступил к освоению сверхзвукового истребителя МиГ-19. Первым самолет начал осваивать руководящий состав дивизии и полка. Я был ведомым у заместителя командира дивизии полковника Пирогова, а потому по программе шел на 2-3 упражнения впереди своих сослуживцев.

Так как к 5 июля учебная программа не была завершена, то боевое дежурство полк не нес. Самолеты находились на постоянных стоянках – без подвесных баков. Словом, повторюсь, мы готовились к плановым учебным полетам. Но мне день подарил более сложное испытание. Когда я завтракал в полковой столовой, меня вызвали из помещения. По приказу командира полка полковника Есина на его машине доставили на стоянку, где находился мой самолет. Меня поразило следующее: МИГ был уже готов к вылету, возле него лежали высотнокомпенсирующий костюм и парашют.

Я получил приказ взлететь на перехват самолета-нарушителя Государственной границы СССР – тот уже возвращался из-под Москвы (ранее был поднят летчик Александр Однолюбов ). После взлета по команде КП "Пахра" (30-я воздушная армия) я лег на курс 180 градусов. Когда радиообмен ухудшился, получил команду: "Передать "Дубу" (командный пункт истребительно-авиационной дивизии, располагавшийся на аэродроме в Шауляе) сигнал "1001", то есть команду на прием руководства дальнейшим полетом самолета. Однако "Дуб" ответил такого сигнала не знает. Связь

с "Пахрой" к тому времени была устойчивой, но очень слабой. При приближении к Шауляю на той же частоте слышал радиообмен между КП дивизии и тремя самолетами, двумя МиГ-17 и одним Як-25. Как потом узнал, они также наводились на обнаруженную в воздухе цель.

В связи с тем, что от управления моим самолетом "Дуб" отказался, а горючее заканчивалось, я запросил у "Пахры" разрешение на посадку в Шауляе. "Пахра" сначала разрешила посадку, но затем по указанию 01-го (командующего 30-й воздушной армии генерал-лейтенанта авиации Миронова) я продолжил полет в общем направлении нарушителя, которого КП видел, видимо, с провалами. Минуты через две мне все же разрешили посадку – двигатели из-за отсутствия топлива выключились сразу же после приземления. На стоянке находился начальник штаба дивизии, который поинтересовался: почему я передал "Дубу" команду "1001", а не "10-01"? Я ответил: "Такую команду я получил с КП армии." Потом узнал, что за незнание точного сигнала начшта- ба, некоторые другие офицеры управления дивизии были наказаны.

Возвратившись на "свой" аэродром Румбула, я узнал, что решением командующего армией создана специальная группа для перехвата самолетов- нарушителей. Старший группы – штурман дивизии майор Галушкин, я – как основной исполнитель и капитан Скрипченко. Дежурство мы должны были нести на аэродроме литовского города Кеденяй. Для более эффективного управления нашей группой КП "Дуб" кроме радиосвязи установил с нами проводную. Схема действий предполагалась следующая. Наводить предполагалось только меня, все остальные самолеты должны быть на земле, так легче управлять. Еще один самолет на перехват должны были направить ВВС Прикарпатского округа. Поясню, что само- лет-нарушитель 5 июля прорвался в воздушное пространство СССР на границе раздела ответственности между Прибалтийским и Прикарпатским военными округами. Так вот задействовать планировалось всего два самолета. 5-го было установлено, что нарушитель шел где-то на высоте 20.000 метров, а практический потолок МиГ-19 – 17.800 метров. Мне ставилась задача выйти на высоту 20.000 метров за счет так называемой динамической горки, т.е. самолет после разгона должен был совершить как бы прыжок.

6 июля ранним утром нам сообщили, что над ФРГ совершает полет высотный самолет. Вполне возможно, он пойдет в нашу сторону. Так оно и оказалось. При подлете высотного самолета к Бресту, я был поднят на его перехват. Погода, как хорошо помню, – безоблачная, видимость – отличная. После набора высоты 12.500 метров (высота включения форсажа) с курсом 180 градусов меня стали наводить на "нарушителя", следующего на такой же высоте и противоположным курсом. Вскоре я увидел однотипного "нарушителя" с выкрашенным в красный цвет носом. Оказалось, что 6-го июля в Прикарпатский военный округ с Кубани пришли МиГ-19, и один из них послали на перехват. Вот нас и навели друг на друга. А настоящий нарушитель спокойно прошел над нами в сторону Москвы. Затем, как нам говорили, – на Ленинград, а далее в какую-то скандинавскую страну.

Через день, 8 июля, мне пригнали новый самолет, у моего двигатели практически выработали свой ресурс. К полудню в Кеденяй прилетел, командующий армией. Генерал-лейтенант Миронов сообщил: есть решение Генерального штаба наводить на цель только один самолет, мол, основная задача ляжет на вас, Пикалин. Правда, 8-го все было тихо. Но 9 июля многое повторилось из того, что произошло 6-го. Из ГДР, из Группы советских войск в Германии, поступила информация: высотный самолет, движется в направлении СССР. По команде с КП "Дуб" я взлетел. с курсом 180 градусов и набрал высоту 12.500 метров, после чего меня развернули на курс – 270 градусов. Самолет-нарушитель в это время пролетал Брест. По истечении некоторого времени новая команда: "Разворот вправо с углом 30 градусов до команды". Тут же мне передали информацию: "Нарушитель находится на удалении 6 километров, высота – 16.000-16.500 метров". Можно было уверенно провести перехват. Меня развернули на 60-70 градусов и передали команду: "Включить форсаж". Я приготовился к атаке.

Но… После включения форсажа, примерно секунд через 15-20, произошел взрыв. Красного цвета лампочка на табло известила – "пожар левого двигателя", он стал как раз резко уменьшать обороты. О случившемся я доложил на КП и развернулся влево на 45-50 градусов, чтобы убедиться визуально, есть ли признаки пожара. Когда убедился, что за самолетом стелется бурый дым, я перекрыл пожарный кран левого двигателя. Сигнальная лампочка погасла, прекратился и дым. Самолет-нарушитель опять безнаказанно пролетел в сторону Москвы, ведь в воздухе, кроме моего, истребителей больше не было. Погода в тот день была отличная, ни облачка, и, видимо, летчик U-2 сфотографировал все, что ему поручили… Прилетевшая из штаба армии комиссия установила – пожар произошел после включения форсажа из-за плохой сварки отводящей трубки от магистрали высокого давления. Топливо поступало в виде эмульсии в пространство между двигателем и фюзеляжем и двигателем.

Когда U-2 возвращался, на его перехват с аэродрома Румбула были подняты наиболее подготовленные летчики нашего полка. Это командир эскадрильи майор Соколов, командиры звеньев капитаны Коренев и Капустин. Безрезультатно: первый произвел посадку на аэродроме Шауляй, второй – в Польше. Капитан Капустин не дотянул до взлетно-посадочной полосы аэродрома Кеденяй метров 500. Отвернул влево на луг, при посадке протаранил стадо овец и на довольно высокой скорости врезался в разрушенную домовую постройку. Сломал самолет. Сам Капустин остался жив, но стал инвалидом – повредил позвоночник.

Позже был проведен разбор нарушений воздушных границ страны. Командующий армией передал, что Никита Сергеевич Хрущев сказал, что летчик, который собьет высотный самолет-нарушитель, тут же будет представлен к званию Героя Советского Союза, а в материальном плане получит все, что захочет. Было передано и решение министра обороны о том, что такому пилоту сразу же будет присвоено досрочно воинское звание. Я слушал командующего, и меня занимала мысль: как уничтожить нарушителя?.."

Вот исповедь военного летчика полковника в отставке Василия Ивановича Пикалина. Она – наглядное подтверждение тому, что первые попытки пресечь полет высотного самолета положительного результата не принесли. Кстати, сегодня известно, что летчики U-2 знали, что их неоднократно пытались перехватить советские летчики на самолетах МиГ-17 и МиГ-19. Причем знали и то, что за счет динамической горки последний мог в определенных ситуациях достать их. Но пилоты U-2, когда замечали атаку, обыкновенным разворотом уводил из зоны перехвата МИГа.

Однако назвать полеты U-2 воздушными прогулками никак нельзя. Летчики U-2 также гибли, также получали тяжелые увечья. Но об этом чуть позже.

Факт вторжения самолетов в воздушное пространство СССР был обнаружен советскими средствами ПВО, и в ноте от 10 июля правительство СССР охарактеризовало нарушения воздушных границ как "преднамеренное действие определенных кругов США, рассчитанное на обострение отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки", и потребовало прекратить провокационные полеты.

На определенное время полеты над СССР были прекращены. Но соблазн получить новые разведывательные данные был настолько велик, что в 1957 году полеты были вновь возобновлены. В 1957-1959 годах над СССР было проведено около 30 полетов. Причем они стали вестись не только с авиабазы в Дисбадене, но и авиабаз Инджирлик (Турция), Атсу (Япония) и других аэродромов, в частности, поднимались с Пешавара (Пакистан). Сфера интересов американских спецслужб на этот раз – глубинные районы СССР – Сибирь, Казахстан, Новая Земля, где создавались и испытывались новые виды стратегических вооружений.

Предоставим слово генерал-полковнику в отставке Юрию Вотинцеву – в апреле 1960 года он являлся командиром корпуса ПВО, штаб которого располагался в Ташкенте:

"Событиям, развернувшимся в Средней Азии 9 апреля 1960 года, предшествовали интересные факты. Какие? Все по порядку. В 1955 году, после окончания Военной академии Генерального штаба я был назначен заместителем командующего армией ПВО, которая развертывалась для обороны Москвы. Части ее оснащались зенитной ракетной системой С- 25 "Беркут". Кроме "Беркута", армия имела радиолокационные средства дальнего обнаружения, для того времени совершенные. Они тогда находились в 200 километрах от столицы. И вот, в августе 1957-го, один из узлов дальнего обнаружения восточнее Минска, на высоте примерно 20.000 метров засек цель. Она двигалась через Минск на Москву. За несколько десятков километров до зоны поражения зенитными ракетными комплексами развернулась и ушла на Запад.

Перед специалистами встала сложная задача – идентифицировать цель. Она шла, во-первых, на большой высоте. Во-вторых, удивляло то, что цель "проваливалась" – исчезала временами на экране тогда, когда не должна исчезать, то есть "проваливалась", что называется, на ровном месте. Смущала и скорость, которая на отдельных участках резко отличалась от крейсерской самолета и доходила до скорости полета птицы. Эксперты считали, если на экране радара самолет, то он должен упасть в этот момент. Вместе с тем, отметка от цели на экране радара не могла походить на стаю птиц – на такой высоте они не летают. Природное явление? Шар-зонд, что в то время часто запускались западными спецслужбами? Но как тогда понять, что цель дошла до определенной точки, а потом стала двигаться в обратном направлении – на Запад. Вопросов больше, чем ответов. Словом, цель-"невидимка". Авиации, способной работать на высоте 20.000 метров, ни в Военно-воздушных силах, ни в Военно-Морском Флоте не было, проверку "боем" не проведешь.

Командующий объединением генерал-полковник Константин Казаков доложил о наблюдениях локаторщиков начальнику Генерального штаба маршалу Василию Соколовскому и министру обороны маршалу Родиону Малиновскому. В тот же вечер в моем присутствии на командном пункте объединения состоялось совещание – его вел начальник Генштаба. Факт пролета самолета почти до Москвы был взят под сомнение, как и высота полета цели. Но, отмечу, люди, возглавлявшие тогда Вооруженные Силы, были прозорливыми, решительными, способными принимать верные решения. С разрешения политбюро партии последовал приказ: частям нести боевое дежурство со снаряженными боевыми частями и топливом ракетами. Не знаю, были ли замечены Господом Богом или спецслужбами Запада проводимые нами мероприятия – транспортировка ракет, установка их на стартовых позициях и т.д., но попыток приблизиться к Москве "невидимки" больше не предпринимали.

Однако с "невидимками" мне пришлось еще встретиться. В мае 1959- го я возглавил отдельный Туркестанский корпус ПВО – впоследствии корпус ПВО ТуркВО. Части объединения располагались на территории пяти республик. К слову, корпус был слаб по своему составу. В него входило всего два полка истребительной авиации на самолетах МиГ-17 и МиГ-19 и восемь радиотехнических полков и батальонов с РЛС устаревшего парка, типа П-8, П-10. Это, можно сказать, двухкоординатные станции. Они определяли азимут и дальность до цели, с определением же высоты локаторы справлялись не всегда…

И вот, когда я знакомился с частями корпуса, в авиационном полку (а это был первый полк советских асов в Великую Отечественную) командир подполковник Горюнов рассказал загадочную историю. За 3-4 месяца до моего назначения, где-то в феврале 1959-го, современная по тому времени станция П-30, единственная, кстати, в части, обнаружила воздушную цель на высоте 20.000 метров. На запросы она не отвечала. Было сделано предположение, что цель вторглась в воздушное пространство СССР. На ее перехват на самолете МиГ-19 был поднят опытный летчик, командир эскадрильи. Он сумел разогнать МиГ и за счет динамической горки вышел на высоту примерно 17,5 тысяч метров. Сообщил, что видит над собой выше на 3-4 тысячи самолет. Но на высоте 17,5 тысяч метров МиГ-19 продержался несколько секунд и стал сваливаться. Понятно, летчик потерял цель из видимости. Потеряли ее вскоре и локаторы, а точнее единственный, который видел – П-30.

Когда пилот приземлился, то доложил результаты своего наблюдения. Он нарисовал самолет, что видел. Крестообразный, с большими крыльями. Об этом сообщили в Москву, в Главный штаб Войск ПВО страны. Оттуда вскоре прибыл с группой специалистов командующий истребительной авиацией генерал- полковник авиации Евгений Савицкий. Москвичи долго беседовали с летчиком, анализировали полученные данные. Итог работы комиссии озадачил весь полк – наблюдения пилота, поднимавшегося на перехват "невидимки", были взяты под сомнение. Савицкий заявил: летчик выдумал, что наблюдал цель при подъеме, дескать, отличиться захотел, заработать награду. Создавалось впечатление, что у комиссии была твердая уверенность – таких самолетов, которые бы могли несколько часов держаться на высоте 20.000 метров, нет в природе…"

…Американская авиабаза Инджир- лик, располагавшаяся близ турецкого города Адана, была достаточно известным объектом в мире. Потому в США официально объявили, что здесь будет

дислоцироваться и эскадрилья HACA по изучению погодных условий. Вскоре появились "научно-исследовательские" самолеты. А затем и пилоты с доволь-, но-таки разнообразной подготовкой. Эмиссары Центрального разведывательного управления разъезжали по базам ВВС и вербовали лучших молодых пилотов для новой службы "10-10". Вызывали летчика в штаб и предлагали ему полетать на суперсамолетах. Тут же обещали оклад в три раза выше существовавшего – до 2.500 тысяч долларов в месяц. Многие пилоты соглашались. И только когда они заключали секретный контракт с ЦРУ, им объясняли, что новая работа связана с разведывательной деятельностью. На долю пилотов, прибывших в Инджирлик, выпало самое сложное – "открыть" южную границу Советского Союза. Впрочем, все по порядку.

Деятельность эскадрильи возможно осталась бы в тайне до сегодняшнего дня, если бы секреты не раскрыл Френсис Пауэрс, чей самолет был сбит 1 мая 1960 года над Свердловском – сам он выбросился с парашютом. Летчик поведал, что проходило в 1956-1957 годах. Пилоты поднимались с аэродрома Инджирлик и летели на восток Турции до города Ван, расположенного на берегу одноименного озера. После этого брали курс на столицу Ирана. Пролетев над Тегераном, направлялись в восточном направлении, проходили возле Каспийского моря. Пролетали затем южнее города Мешхеда, пересекали ирано-афганскую границу и далее – вдоль афгано-советской границы. Поворот неподалеку от Пакистана, и по старому маршруту на аэродром Инджирлик…

9 апреля 1960 года, ближе к рассвету, из одного ангара аэродрома в Пешаваре (Пакистан) выкатили самолет. Под светом фар машин его черное покрытие в восточной ночи отдавало такими неестественными бликами, что даже авиаспециалисты, прибывшие сюда из США давно, морщились от них. U-2 сюда был доставлен ранее, и пилот, которому предстояло совершить сложнейший полет, только мог догадываться, что это сделал кто-то из его сослуживцев с авиабазы Инджирлик. Он уточнил несколько моментов у полковника Вильяма Шелтона, застегнул комбинезон и, ответив на рукопожатие, направился к U-2.

Шелтон проводил его холодным спокойным взглядом. Летчик должен был принести новую славу подразделению "10-10". Провала полковник не ждал. Впрочем, если бы что-то случилось неприятное, то тень в этом случае не пала бы на "10-10" и вообще на его страну. На самолете, как и на комбинезоне летчика, – никаких опознавательных знаков. Планировалось, что пилот мог попасть "в плен" только мертвым. Для этого под его сиденьем находилось три фунта циклониита, что разнесли бы на мелкие кусочки не только машину, но и летчика.

За несколько минут стартовавший U-2 набрал высоту более 18 тысяч метров. Слева был Афганистан, справа в лучах солнца лежал Китай, а впереди – Советский Союз, главный объект изучения, которого страшились многие пилоты "10-10". Летчик ВВС США, завербованный ЦРУ, посмотрел вниз, потом на приборы – U-2 пересекал границу – и установленным сигналом (два щелчка) передал по радиосвязи об этом. Передал и продолжил полет. Чуть позже он включит фотоаппараты и другую разведывательную аппаратуру. Перед ним стояла архисложная задача, пожалуй, труднее, чем позже поставят перед Френсисом Пауэрсом. В чем сложность?

Предстояло пролететь над четырьмя сверхсекретными оборонными объектами Советского Союза – над Семипалатинским ядерным полигоном, находившейся рядом с ним базой стратегических бомбардировщиков Ту-95, полигоном зенитных ракетных войск противовоздушной обороны близ Шары-Шага- на и ракетным полигоном близ Тюра-Там, названного позже космодромом Байконур. Вот эти объекты и предстояло осмотреть всевидящим оком фотоаппаратов и другой разведаппаратуры. Первым на намеченном маршруте был Семипалатинский ядерный полигон.

Из материалов расследования факта нарушения Государственной границы СССР:

"9 апреля 1960 года в районе Памира, 430 километров южнее города Андижан, через государственную границу СССР со стороны Пакистана перелетел иностранный самолет. Радиолокационными постами отдельного корпуса ПВО Туркестанского военного округа из-за преступной беспечности нарушитель был обнаружен в 4 часа 47 минут, когда углубился на нашу территорию более чем на 250 километров. Указанный нарушитель вышел к Семипалатинску…"

Документ, казалось бы, вещь неоспоримая, но… Вот что говорит по этому поводу генерал-полковник в отставке Юрий Вотинцев:

"9 апреля, примерно часов в семь утра по местному времени с КП корпуса оперативный дежурный доложил: РЛС, что была расположена на Иссык-Куле, на высоте 4,5 тысячи метров над уровнем моря, неподалеку от границы засекла цель. Она пересекла границу и пошла строго на Север. С аэродрома мы подняли 4 истребителя МиГ-19, а вот они-то и не обнаружили цели…"

Как же тогда быть с положениями документов, которым неподвластно время? Может быть, Юрия Всеволодовича Вотинцева подвела память? Может быть, случай, происшедший 9 апреля, он отождествляет с первомайским, когда летел Пауэрс? "Нет, – уверенно говорит Вотинцев, – я хорошо помню, как мне докладывали об обнаружении цели. Я лично поднимал самолеты на перехват".

Анализ документов, опрос участников тех событий подводит к следующему выводу. Цель могла быть и обнаружена, но ее проводка осуществлялась с провалами, у боевого расчета не было уверенности, что они "ведут" нарушителя госграницы, и на главную сеть оповещения противовоздушной обороны самолет-шпион был выдан с опозданием. А именно – в 4 часа 47 минут по московскому времени, когда тот уже отмахал свыше 200 километров над советской территорией.

Здесь необходимо и такое пояснение. В задержке с выдачей цели на оповещение виноваты и центральные управления Министерства обороны и Главный штаб Войск ПВО страны. Вспомним приезд генерала Евгения Савицкого в Ташкент в феврале 1959 года, когда самолет "невидимка" барражировал в небе советских среднеазиатских республик. Тогда он заявил, что не мог на такой большой высоте (20.000 метров) долго держаться самолет. Понятно, подобный инструктаж военачальника из Москвы не мог не отразиться на действиях боевых расчетов ТуркВО через два месяца. Автор повествования интересовался у участников тех событий, знали ли они о самолете U-2 в то время. "Слышал о нем, – сказал в беседе генерал-лейтенант в отставке Аркадий Ковачевич, – еще до перевода на юг, когда служил в Прибалтике". То же самое говорили и другие летчики, что проходили службу в западных регионах СССР. Слышали… Вот, видимо, слышала и советская военная разведка. А надо было бы подробно знать о самолете, его возможностях.

Конечно, все полеты Локхид U-2 проводились в глубокой тайне, но у Центрального разведывательного управления США шло не все так гладко, и, думается, была возможность для того, чтобы выяснить все нюансы о моноплане. У американцев были неудачи. На одном U-2, что вторгся в пределы СССР в районе Прибалтики, отказал двигатель. Тогда помог сам Господь Бог. Двигатель запустился на высоте, где еще беспомощна была зенитная артиллеристы. Потом последовала неудача в Китае. Неполадки в двигателе самолета-шпиона помогли истребителям КНР вплотную приблизиться к планеру. Пилоту американских военно-воздушных сил (а им оказался китаец по национальности) пришлось прибегнуть к самому последнему, что предлагалось пилотам U-2 – взорвать самолет.

Настоящий провал, можно сказать, последовал 24 сентября 1959 года. Тогда в 65 километрах от Токио на планерном аэродроме один из "призраков" совершал вынужденную посадку, что- то стряслось с двигателем, когда он планировал над Сибирью. Летчик не дотянул до японских островов, но приземлился на гражданском, аэродроме. На нем самолет и летчик пробыли всего четверть часа. Все бы, как говорится, ничего, если бы один дотошный японский планерист не оказался журналистом и не успел сделать фотографию. На следующий день она появилась в газете. Более того, журналист собрал свидетельства очевидцев. Приводились наблюдения, из которых выходило: самолет использовал турбодвигатель только для того, чтобы набрать высоту, а затем с выключенным двигателем долгое время беззвучно планировал. Вне сомнения, делался вывод, это самолет для метеорологических исследований, но его, видимо, можно использовать и в разведывательных целях.

Кроме того, на носу самолета было замечено маленькое окошко, какое бывает только на самолетах-разведчиках. Смущал вид самолета. Черный цвет, отмечал автор в комментарии, нужен только для поглощения лучей радара. Разумеется, на поднятый шум тогда не могли не обратить внимания спецслужбы СССР и, видимо, обратили. И все- таки, несмотря на то, что с сентября пятьдесят девятого минуло полгода, в апреле 1960 года в СССР не имели полных данных об U-2. А поэтому к встрече "гостя" на юге нашей страны воины противовоздушной обороны оказались не совсем готовы.

…Утро 9 апреля 1960 года для летчиков противовоздушной обороны майора Бориса Староверова и капитана Владимира Назарова выдалось на редкость напряженным. Впрочем, предоставим слово самим участникам тех событий.

"В то утро мы дежурили с Володей Назаровым, когда объявили повышенную готовность, – рассказывает полковник в отставке Борис Староверов. – Сообщили, что иностранный самолет пересек Государственную границу на юге. Мы заняли места в самолетах. Комполка Иван Гаркавенко назначил Володю ведущим, меня – ведомым. Справедливое решение. Хотя мы были оба командирами эскадрилий, налет у него на Су-9 до 100 часов, а у меня, как говорится, всего-ничего. Так уж получилось, что, пожалуй, Назаров являлся одним из самых подготовленных летчиков на Су-9 в наших войсках…"

Прервем рассказ Староверова и отметим – тому были свои причины. Истребительная авиация противовоздушной обороны появилась в Сибири в 1957- м, когда на имеющиеся там аэродромы стали прибывать из Московского, Бакинского округов ПВО, из других регионов страны пилоты, которые до этого освоили различные модификации самолетов МиГ-17 и МиГ-19.

Полк, в котором служили Назаров и Староверов, также получил самолеты двух типов – МиГ-19СВ (самолет высотный) и МиГ-17П (перехватчик). Их первоначально и осваивали летчики. Летом 1959-го появились первые серийные Су-9. Производились они в Новосибирске. Тогда была создана группа летчиков (возглавляли ее генерал Евгений Савицкий и полковник Анатолий Карех из главкомата Войск ПВО), которая принимала новые самолеты на заводе и перегоняла в полки – в разные уголки страны. В нее и вошел Владимир Назаров. Там он приобрел большой опыт пилотирования Су-9. Изо дня в день увеличивался его налет. Назаров так пилотировал истребитель, что заводчане предложили: переходи к нам испытателем. Но летчик не был отпущен командованием и занимался перегонкой до февраля 1960 года.

У себя в полку Назаров выступал как инструктор, получилось так, что Староверова в полет "выпускал" он. Но до 9 апреля Борис сумел совершить только несколько полетов – пробыл в воздухе около 4 часов. Самолеты в полк поступали сырые, часто случались отказы. Полк получил 12 единиц, но летало 2-4 истребителя, остальные ремонтировались, точнее доводились заводчанами. И еще штрих, характеризующий подготовку наших летчиков. До 9 апреля они не стреляли ракетами "воздух"- "воздух", а другого оружия на борту Су-9 не имелось. И все-таки шанс сбить U-2 9 апреля, по утверждению летчиков, был большой. U-2 – идеальная цель. Требовалось только выйти на высоту 20.000 метров и пустить ракету. Такая возможность, судя по всему, была.

"Конечно, отсутствие опыта стрельбы ракетами недостаток мощный, – говорил в беседе автору заметок Борис Староверов. – Но ракеты были с самонаводящимися головками. И потом мы, летчики, пятидесятых, фронтовое поколение, не задумывались особо (так уж были воспитаны), пошли бы на таран. Впрочем, нам потом и была поставлена такая задача. Но минуты бежали, а команды на взлет нет. Мы, понятно, волнуемся, самолет-шпион уже под Семипалатинском… Нас мучили два вопроса. Первый: почему так долго не поднимают, нарушитель улизнет! И второй: как мы пойдем на Семипалатинск? На обратный путь у нас топлива не хватит. Значит, нужен аэродром для посадки.

Мы знали, что под Семипалатинском есть сверхсекретный объект, а неподалеку аэродром, "Москва – 400" называли его в нашей среде. Однако в инструкции для производства полетов, где указываются запасные аэродромы, его не было. Поэтому найти взлетно-посадочную полосу, не зная частот приводных станций, трудно. А лететь в никуда на скоростном истребителе…

Где-то через час после объявления готовности в полк прибыл начальник авиации нашей армии ПВО генерал Яков Пазычко. "Трусы! Вылетайте немедленно, – сразу закричал он. – Идите вдоль Иртыша, там найдете аэродром, а оттуда вас наведут на цель". Мы возразили: кто нас будет наводить? С тем аэродромом у нас нет связи. А если наведут, что нам делать после проведения атаки – катапультироваться? Генерал остыл и принял наши возражения.

Кому-то из читателей непонятно пока: почему нужно катапультироваться, когда аэродром рядом, пусть и другого ведомства? Кто-то справедливо воскликнет: сложность- то в чем? Позвони, узнай данные и взлетай смело. Наконец, необходимые сведения можно передать пилотам в полете. Конечно, так могло и должно быть, но… Тогда создалась до того нелепая ситуация, что дальнейший ход событий, о котором расскажу, уже за пределами здравого смысла. Из полка ушло сообщение "на верх", пара Су-9 готова к взлету, может идти на перехват нарушителя госграницы, дайте координаты запасного аэродрома. А оттуда запрос: аэродром, о котором спрашиваете, секретный, есть ли у летчиков соответствующие допуски? Понятно, соответствующих допусков у нас не было. Последовало: пусть сидят и ждут. Часа два – два с половиной сидели в гермошлемах, высотнокомпенсирующих костюмах, они сильно жмут, но дело-то, конечно, не в этом. Американский летчик-шпион летает над стратегическим объектом, фотографирует, а нас туда боятся допустить – а вдруг узнает, что лишнего о секретных площадках ядерщиков. Все это, понятно, повторюсь, за чертой здравого смысла…"

Проведенный анализ показывает, что "разрешение" воспользоваться летчикам ПВО взлетно-посадочной полосой военно-воздушной базы стратегических бомбардировщиков Ту-95, что располагалась близ Семипалатинского полигона, было востребовано аж в правительстве СССР. До этого вопрос прорабатывался в главных штабах Войск ПВО, ВВС, Комитете государственной безопасности. Интересная картина получилась: U-2 бороздит небо над ядерным полигоном, над базой стратегических бомбардировщиков, а главком Войск ПВО страны маршал Сергей Бирюзов сидит и ждет: дадут его самолетам разрешение на взлет или нет.

Разрешение на взлет было получено в районе семи часов по московскому времени. Понятно, когда Владимир Назаров и Борис Староверов прилетели в район ядерного полигона и стратегической базы ВВС, то U-2 уже ушел – в направлении еще одного важного военного объекта – полигона зенитных ракетных войск.

"Когда мы приземлились на секретном аэродроме, то руководство авиабазы показало запись воздушной обстановки с радара – U-2 такие спирали над полигоном выделывал, – рассказывает Борис Староверов. – Там еще раз убедились в том, что разрешение приземлиться здесь получено на самом верху. Я, летчик, имеющий допуск к ядерным боеголовкам, не мог посещать ничего, кроме столовой, общежития и стоянки своего самолета, а нам было приказано там нести боевое дежурство в течение 15 дней. Летчики стратегических бомбардировщиков все завидовали нашему высотному снаряжению, удивлялись: как это мы не страшимся летать на "трубе".

Обследовав полигон зенитных ракетных войск противовоздушной обороны близ Сары-Шагана, американский самолет-разведчик U-2 взял курс в направлении ракетного полигона Тюра-Там (космодрома Байконур).

К тому времени огромный куст советской ПВО был приведен в высшую степень боеготовности. К перехвату готовились и воины-уральцы, что сыграли главную скрипку 1 мая, но и 9 апреля они вступили в боевую работу.

Рассказывает бывший военный летчик Борис Айвазян, служивший на Урале в одной из авиационных частей:

"Вспоминаю то время, и холодок – по коже… Напряженно было у нас в конце пятидесятых, да и в шестидесятом не легче. Почти каждодневно боевая тревога. Беспокойство доставляли американские самолеты, которые нарушали нашу границу на юге.

Плюс к тому – по струйным течениям запускались воздушные шары с разведаппаратурой. На перехват нас начали посылать в 1959-м, когда появился МиГ-19. Правда, летчики еще не обладали достаточным опытом для этого. Помню, такой случай был.

Объявили тревогу, бежим к самолетам. А в этот момент слышу, что командир полка – отличный фронтовой летчик полковник Борец- кий, можно сказать, на бегу доучивает моего ведомого старшего лейтенанта Игоря Шишелова: "Ты сразу не стреляй, подойди вплотную до метров ста, тогда и пали". Чуть позже к нашему обучению подключился замкомполка Герой Советского Союза Александр Вильямсон. Подбегает ко мне, я уже в машине сидел, и выдал такое, что и сейчас смешно вспомнить: "Ты знаешь, как пушки включаются?" Отвечаю, что, мол, примерно знаю. А Вильямсон, как ни в чем не бывало: "Не теряйся, если сразу старт не дадут, то подучим инструкцию, сейчас ее принесут, я распорядился…"

Такая напряженная обстановка… Мы постоянно находились на аэродроме, в высотнокомпенсирующих костюмах, в костюмах, в готовности немедленно взлететь. Особенно доставалось нам с капитаном Геннадием Гусевым, как наиболее опытным. Мы с ним только двое из полка в совершенстве освоили МиГ-19. Но получилось так, что 9 апреля, когда самолет-шпион галсировал над наисекретнейшими объектами, мне вылететь не пришлось. По самой простой причине, – я проводил политинформацию. Первыми на аэродроме оказались капитан Геннадий Гусев и старший лейтенант Владимир Карчевский. Командир полка (им стал полковник Александр Вильямсон) приказал лететь ведомым Карчевскому.

Тактика наших действий тогда была такая – вылететь со своего аэродрома, сесть под Свердловском и заправиться там, затем бросок под Орск, опять заправка горючим и оттуда – на перехват цели. Пара подходила к Свердловску, когда у Володи что-то стряслось с самолетом. Гусев потом рассказывал, что самолет Карчевского внезапно потерял скорость и начал валиться на крыло, двигатель, казалось, срезало… Володя катапультировался уже тогда, когда машина начала колесами чесать по льду. Понятно, парашют не раскрылся и он разбился…"

Прервем здесь рассказ Бориса Айвазяна и отметим: советский пилот Владимир Карчевский первая жертва с советской стороны в противоборстве с самолетом-"призраком" U-2, но не последняя.

"Гусев приземлился в аэропорту Кольцово, – продолжает рассказ Айвазян, – готовился к полету на Орск, но команду так и не дали. Видимо, нарушитель уже ушел… Потом создали комиссию для расследования катастрофы. Точного заключения, насколько мне известно, выработано не было. А версии такие – отказал двигатель или закончилось горючее. Правда, московская "команда" пыталась доказать, что летчик не был подготовлен к полету и поэтому погиб. Я считаю виновником гибели Володи Карчевского "холодную войну".

Оставим временно без внимания летчика-истребителя Бориса Айвазяна и отметим, что если для воинов-уральцев в какой-то мере полет U-2 был неожиданным, то "южане" уже следили за самолетом-шпионом к тому времени уже около 5 часов.

Вспоминает генерал-лейтенант в отставке Аркадий Ковачевич – в апреле 1960 года начальник штаба воздушной армии, дислоцировавшейся в Средней Азии:

"Получилось, что боевой работой частей по пресечению полета U-2 руководили расчеты двух командных пунктов – отдельного корпуса ПВО и наш – воздушной армии. Так вот когда "невидимка" приблизился к Тюра- Таму, то я понял, что ракетный полигон – последняя его точка. Больше таких важных объектов поблизости нет. После Тюра-Тама он, видимо, пойдет строго на юг. Так и оказалось. Впрочем, ошибиться было трудно, анализ показывал: летчик выполнял тщательно спланированную операцию по разведке наших сверхсекретных объектов.

Пока U-2 галсировал над полигоном, привожу в повышенную готовность истребительный полк, самолеты которого могли достать маршрут Тюра-Там – Мары. По нему должен был уходить, по нашим расчетам, иностранный разведчик, это самый кратчайший путь до южной границы. Полк был на самолетах Су-9 – высотных истребителях. Жаль только одного, не могли мы их тогда умело использовать…"

Из материалов расследования факта нарушения Государственной границы СССР:

"Самолеты Су-9, обладающие более высокими боевыми качествами для перехвата целей на больших высотах и скоростях, были использованы совершенно неудовлетворительно. Летчик, старший лейтенант Куделя, из- за плохой организации взаимодействия между командными пунктами истребительной дивизии на цель не наводился. Капитан Дорошенко оказался недостаточно подготовленным к полетам на больших скоростях и высотах на этом типе самолета. Майор Погорелое был поднят и выведен в зону на случай пролета нарушителя западнее Карши, но на цель не наводился* Два экипажа на Су-9 из состава Бакинского округа ПВО прибыли в район Мары с большим опозданием, когда иностранный самолет был уже за государственной границей.

Командиры истребительных авиационных дивизий и их командные пункты, боевые расчеты оказались не подготовленными к наведению новых высотных истребителей. Взаимодействие между КП дивизий осуществлялось плохо. Полковник Меньшиков, имея около 5 часов времени на подготовку к перехвату цели, не информировал командира соседней дивизии полковника Шилова о принятом им решении по использованию высотных истребителей, что в дальнейшем при вылетах запутало воздушную обстановку на участке этой дивизии и передача управления истребителями была сделана с большим опозданием".

Аркадий Ковачевич этот документ комментирует так:

"Факты – вещь упрямая* Но только обстановка была сложнее и запутаннее, чем в этих строках. Конечно, и Меньшиков, и Шилов, и расчет нашего командного пункта действовали не без ошибок, но, на мой взгляд, сделали все от нас зависящее. События помнятся хорошо. Звоню командиру дивизии Меньшикову: "Поднимай Су-9." А он в ответ: "На Су-9 практически не летали, начали только переучиваться – до беды недалеко."Аргумент весомый. Но подумал: уйдет разведчик, кто нас потом будет выслушивать – переучивались летчики или не переучивались. Полк вооружен высотными истребителями – это главное, а риск для военного человека – спутник жизни. Даю команду на подъем истребителей. А Меньшиков новую вводную подкидывает – на самолетах нет ракет, и на складах нет

– еще не поступали. Что делать? Тут наши штабные инженеры, кто на КП находились, подсказывают: на складах есть ракеты, предназначенные для МиГ-19, они подходят к Су-9. Говорю Меньшикову: "Пусть вешают эти ракеты."

Сейчас о факте той боевой работы легко рассказывать, а представьте ситуацию тогда, скажем, в дивизии Меньшикова. Летчики не подготовлены – жди аварию или катастрофу, ракет нет, их доставка со складов, подвеска на самолеты в ускоренном режиме – тоже нервотрепка. Думал ли комдив, что истребители будут действовать в "поле зрения" чужого КП? Должен был, конечно, позаботиться об этом, да и КП армии обязан был это предусмотреть. Но обстановка-то запуталась при наведении истребителей на U-2 не от того, что комдиву Шилову поздно сообщили об использовании Су-9, как об этом написано в документе. Впрочем, расскажу подробнее.

Итак, я настоял на взлете. Старший лейтенант Куделя и капитан Дорошенко устремились в район полета самолета-нарушителя. Вначале их "вел" свой командный пункт, но возможность радиотехнических средств ограничена. Чуть позже по моей команде истребителей "взял" КП хозяйства Шилова. Взять-то взял, а вот что с ними делать, не знал. Скоростных высотных истребителей Су-9 в дивизии не было, и режим полетов этих самолетов, понятно, боевому расчету КП был неизвестен.

Думаю, если даже U-2 прошел неподалеку от части, где дислоцировались Су-9, то их не смог бы навести и "родной" КП, по причине отсутствия должного опыта. (Когда U-2 ушел за границу, и нагрянули комиссии из Москвы, в Туркестанском военном округе проводился эксперимент по перехвату цели, индентичной самолету-шпиону. Прибывший в округ из центра подготовки летчиков опытный пилот в тех условиях не смог осуществить перехват. – А.Д.). Кроме того, что опыт был крошечный, он еще был и, как говорится, с кислинкой. Освоение Су-9 проходило сложно, сверху поступали ограничения по скоростному режиму, по форсажному, по другим параметрам. Летчики к 9 апреля выше 12.000 метров не поднимались, значит, и навыки у специалистов КП – соответствующие. Но если все-таки на КП у Меньшикова были наработаны хоть какие-то приемы по управлению высотными истребителями, то у Шилова о них просто представления, даже малейшего, не имели. Потому и вылетевший первым старший лейтенант Куделя и не был наведен на цель.

И потом, между дивизиями, разбросанными на просторах советской Средней Азии, на тот момент отсутствовала связь. Она осуществлялась через КП армии. Я держу две телефонные трубки, консультируюсь у Меньшикова, и по сути, управляю истребителем – в воздухе остался один капитан Дорошенко. Рассказываю Шилову: "На такой-то высоте разгони истребитель до М=1,7, потом – включай форсаж, совершай прыжок вверх." Не знаю, как сложилась судьба капитана Дорошенко, но показал он себя тогда блестяще. Во- первых, он единственный на 17.500 метрах обнаружил U-2 – тот шел на три тысячи метров выше. И, во-вто- рых, сумел выйти на высоту нарушителя госграницы. Дорошенко передал, что видит цель чуть выше, и следом: падаю. Удержать Су-9 без соответствующей подготовки на 20 тысячах метрах ему оказалось не под силу.

U-2 все далее и далее уходил к границе. Вскоре комдив Шилов передает мне, что летчик Дорошенко в районе границы – топливо на исходе. Я – Шилову: "Поднимай МиГ-17 и выводи Дорошенко на близлежащий аэродром." Тут следует звонок нашего главкома маршала авиации Константина Вершинина. Докладываю ему: "Подвел Су-9 к нарушителю, но U-2 уже в районе границы." Вершинин сразу же дает команду: "Пусть атакует и катапультируется." Я возразил: "Вдруг упадет не на нашу территорию, самолет в районе границы."Комдив Шилов в это время поднял пару МИГов, а они вывели Су-9 на аэродром. Садился Дорошенко практически без топлива, но успешно приземлил истребитель (1 мая, когда летел Пауэрс, мы все жалели, что капитан Дорошенко отправился за самолетами в Новосибирск и не мог принять участие в атаке на него). А на КП опять звонок от Вершинина: катапультировался летчик или нет? Я почувствовал: главком желает, чтобы летчик непременно катапультировался. Для меня его стремление так и осталось загадкой…"

Вместе с Аркадием Ковачевичем выстроили следующую версию. О том, что самолет-нарушитель вторгся далеко в пределы страны, знал глава государства Никита Хрущев. Он был разгневан тем, что Вооруженные Силы ничего не могут предпринять в течение 6 часов. Понятно, солидная доля ответственности ложилась на руководство ВВС. Катапультирование, возможно, позволило сказать, что летчик сделал все, что было в его силах. А может, маршал Вершинин боялся, что с окончательным расходом топлива погибнет пилот. Тень от катастрофы также бы пала на главкомат ВВС: летчик-шпион улетел, а своего пилота погубили – к тому времени уже погиб Владимир Карчевский.

Сразу же после 9 апреля в Ташкент прибыла многочисленная комиссия – возглавлял ее начальник Главного штаба Войск ПВО генерал Петр Демидов. Аркадий Ковачевич сказал автору очерка, что с ним тогда никто не беседовал. Но перед отлетом в Москву Демидов спросил его: можно ли было перехватить нарушителя? Ковачевич ответил, что нет, пока не готовы – ни системы наведения, ни средства перехвата.

Генерал-полковник в отставке Юрий Вотинцев о событиях, происшедших после 9 апреля рассказал следующее:

"Главком Сергей Бирюзов 9 апреля провел все 6 часов на Центральном командном пункте Войск ПВО. Когда самолет ушел, он, не повышая голоса, сказал мне: "За пролет нарушителя госграницы вас, товарищ Вотинцев, снимут с должности или строго накажут, но вы не теряйте уверенности в себе – у нас в ПВО за одного битого дюжину небитых дают." А потом прибыла комиссия. Работала она не только в Ташкенте. Были сразу опечатаны несколько РЛС, а старые станции, как я уже говорил, неточно определили высоту, и 8 километров показывали, и 10, и 12, а самолет шел на 20. Проводка осуществлялась неровно.

Все это было использовано против нас, как мне думается. На заседании Политбюро Центрального Комитета партии, пользуясь данными проводки, председатель Госкомитета по авиатехнике – министр СССР Петр Дементьев и генеральный авиаконструктор Артем Микоян заявили: "В мире нет самолетов, которые бы могли 6 часов 48 минут идти на высоте 20.000 метров. Не исключается, что этот самолет периодически набирал такую высоту, но затем он непременно снижался. Значит, теми средствами противовоздушной обороны, что имелись на юге страны, его должны были уничтожить." И делался вывод: ответственность за пропуск полностью ложится на Войска ПВО и корпус, которым командует товарищ Вотинцев".

В апреле 1960 года Маршал Советского Союза Родион Малиновский издал приказ по факту нарушения госграницы СССР. В нем давалась строгая оценка действий должностных лиц Войск ПВО и ВВС, командования ТуркВО. Присутствовали там слова "преступная беспечность", "недопустимая расхлябанность" и т.д. Генерал Юрий Вотинцев и полковник Аркадий Ковачевич, в частности, были предупреждены о неполном служебном соответствии. Командующий войсками Туркестанского военного округа генерал армии Иван Федюнинский получил строгий выговор.

"Когда 1 мая был сбит U-2, пилотируемый Френсисом Пауэрсом, и стали известны тактико-технические характеристики самолета-шпиона, определилось четко – в корпусе не было средств для пресечения полета самолета-нарушителя 9 апреля, – поведал автору заметок Юрий Вотинцев. – Мы сделали, на мой взгляд, все что могли. В августе 1960 года в Москве проходило служебное совещание. По его окончании маршал Бирюзов пригласил меня к себе в кабинет, открыл сейф и показал написанный им рапорт на имя Малиновского. Бирюзов указывал в нем на обстоятельства действий сил корпуса 9 апреля, на показания Пауэрса, докладывал, что средств для пресечения полета U-2 в корпусе не было, ходатайствовал перед министром обороны о снятии с меня взыскания. На рапорте я увидел резолюцию: 'Товарищу Бирюзову С.С. Генералу со взысканием, наложенным МО, нужно ходить не менее года". Внизу стояли две буквы – P.M. – Родион Малиновский. Взыскание сняли ровно через год – вот так закончилась для меня та история".

Итак, 9 апреля 1960 года американскими спецслужбами была проведена неординарная разведывательная операция. В тот день самолету Локхид U-2, стартовавшему в Пешаваре, удалось, как говорится, неосуществимое – за один полет с высоты 20.000 метров взглянуть на сверхсекретные объекты Советского Союза – Семипалатинский ядерный полигон, авиабазу стратегических бомбардировщиков Ту-95, полигон зенитных ракетных войск близ Сары-Шага- на, ракетный полигон Тюра-Там (космодром Байконур). 9 апреля 1960 года, в 11 часов 35 минут U-2 сумел выскользнуть за пределы СССР в районе города Мары. Советская сторона в закрытой ноте сделал резкое заявление. Американцы отмолчались, дескать, мы к нарушению границы не причастны. Отмолчались и продолжили планирование разведывательных полетов над СССР.

Советская система противовоздушной обороны, заведенная локаторщиками в шесть часов утра 1 мая, набирала обороты. Ранним утром о полете само- лета-незнакомца над СССР уже знали в Москве.

Забежим немного вперед и перенесемся на сессию Верховного Совета СССР, которая открылась 5 мая. "Об этом агрессивном акте, – заявил тогда Никита Хрущев, – министр обороны немедленно доложил правительству. От правительства было сказано: агрессор знает, на что он идет, когда вторгается на чужую территорию. Если он будет оставаться безнаказанным, то пойдет на новые провокации. Поэтому надо действовать – сбить самолет!" Вот что мы знаем о принятии решения на пресечение полета U-2 со слов председателя советского правительства.

По утверждению А.Н.Шелепина, в то время он был председателем Комитета государственной безопасности, события развивались несколько иначе. Как именно? Обратимся к его краткому рассказу:

"Глубокой ночью в канун праздника 1 мая 1961 года меня разбудили и сообщили, что южную нашу границу пересек иностранный самолет неопознанной принадлежности. Я тут же из дома позвонил в штаб ПВО страны и спросил, известно ли им об этом. Мне ответили, что это вымысел. Тогда связался по телефону непосредственно с начальником погранзаставы, который докладывал об этом, и в разговоре со мной он все подтвердил. После этого я разбудил Хрущева, сообщил ему о самолете-нарушителе. Он поручил найти министра обороны маршала Малиновского, чтобы тот немедленно позвонил. Министр после разговора с Хрущевым учинил жестокий нагоняй своей службе. Хрущев приказал сбить самолет ракетой".

Допустим, памяти Александра Шелепина можно довериться. В документах, с которыми приходилось знакомиться автору настоящих заметок, не отмечено, что самолет в 5 часов 36 минут обнаружен радиотехническими средствами. Но правомерен вопрос: как пограничники до наступления рассвета могли обнаружить самолет на высоте 20.000 метров?

Так или иначе, к шести часам утра система ПВО СССР была приведена в высшую степень готовности. Сигнал тревоги поднял офицеров и солдат во всех зенитных ракетных, истребитель- но-авиационных, радиотехнических частях и подразделениях Средней Азии и Казахстана, Сибири, Урала, а чуть позже и Европейской части СССР, Крайнего Севера. На командный пункт Войск ПВО страны прибыли главнокомандующий Войсками ПВО Маршал Советского Союза Сергей Бирюзов, его первый заместитель маршал артиллерии Николай Яковлев, начальник Главного штаба генерал-полковник авиации Петр Демидов, командующий истребительной авиацией генерал-лейтенант авиации Евгений Савицкий, командующий зенитными ракетными войсками генерал-полковник артиллерии Константин Казаков, другие генералы и офицеры боевого расчета. Маршал Сергей Бирюзов периодически связывался с командирами соединений, уточнял обстановку, требовал пресечь нарушителя. Активничал и генерал-лейтенант авиации Савицкий. Он отдал приказ командирам авиационных частей: "Атаковать нарушителя всеми дежурными звеньями, что в районе полета иностранного самолета, при необходимости – таранить".

По воспоминанию генерал-полковника в отставке Георгия Михайлова и полковника в отставке Александра Орлова, служивших в то время в Главном штабе Войск ПВО страны, когда в начале седьмого все командование Войск ПВО страны и усиление боевого расчета заняли свои рабочие места на КП, который в то время находился во дворе дома N 3 Министерства обороны на Фрунзенской набережной в Москве, обстановка складывалась достаточно нервозная. В 10 часов на Красной площади должен был начаться парад, а затем демонстрация, на которых руководство партии, правительства и Вооруженных Сил, включая главнокомандующего войсками ПВО страны, должно было находиться на трибуне мавзолея.

К 8.00 утра на КП Войск ПВО страны уже был сделан вывод, что маршрут полета самолета-шпиона через район Свердловска пойдет далее к Белому морю, а аэродром посадки, вероятно, будет в Буде в Норвегии. Телефонные звонки от министра обороны Маршала Советского Союза Родиона Малиновского из Кремля и лично от Никиты Хрущева следовали один за другим. Содержание их было примерно следующим: "Позор. Страна обеспечила ПВО всем необходимым, а вы дозвуковой самолет сбить не можете!". На что маршал Сергей Бирюзов отвечал: "Если бы я мог стать ракетой, то сам полетел бы и сбил этого проклятого нарушителя!"

Указания Никиты Хрущева подливали, как видно сейчас, горючего в огонь, охвативший огромный куст советской системы противовоздушной обороны. Вот выдержка из исторического формуляра одного из соединений ПВО, дислоцировавшегося на севере страны.

"1 мая I960 года в 8 часов 37 минут в связи с нарушением воздушной государственной границы в районе Туркестанского военного округа иностранным разведчиком U-2 подразделения соединения приведены в боевую готовность для выполнения боевой задачи. Первый эшелон дежурных средств приведен в готовность через 8-9 минут… Передислоцировано 7 самолетов: два Су-9 на аэродром.., один МиГ-19ПМ, два МиГ-19С на аэродром… Время готовности к вылету после получения приказания 9-18 минут…"

На одном из самолетов сделал бросок к предполагаемому маршруту иностранного разведчика капитан Василий Поляков, который два месяца спустя севернее мыса Святой Нос пресечет полет американского разведчика RB-47. Так закрывался Север. Обстановка на Урале, куда направлялся самолет-нарушитель, была еще жарче.

Предоставим еще раз- слово бывшему военному летчику майору в отставке Борису Айвазяну:

"Напряженно было у нас и до Пауэрса. Каждодневно боевая тревога. Беспокойство доставляли американские самолеты и воздушные шары, нарушавшие наши границы. Шары сбивали. Я тоже уничтожил один – с шестого захода. В полку шутили, мол, не смог с первого захода снять неподвижную цель. А ведь в неподвижности вся сложность, попробуй попади, когда МиГ несется с огромнейшей скоростью на маленький шар, который, кажется, мчится на тебя. Мы постоянно находились на аэродроме, в высотно-компенсирующих костюмах, в готовности немедленно взлететь. Наш замкомполка Герой Советского Союза Александр Вильямсон часто говорил, что не сегодня – завтра может быть реально бой. В таком состоянии и встретили мы, уральцы, непрошеного гостя. Разумеется, такое же напряжение, как сейчас выясняется, было и у американцев. Разве не волновались причастные к полету? Пауэрс до пересечения нашей границы сделал на U-2 27 вылетов, пробыл в воздухе 500 часов, но, как пилот признался позже, нервничал, и его одолевал страх".

Можно ли было пресечь шпионский полет до Урала? Разумеется, но только в районах дислокации зенитных ракетных комплексов. Маршал Родион Малиновский в мае 1960-го отмечал, что самолет был сбит в таком месте, чтобы летчик не мог прикрыться случайным нарушением нашего воздушного пространства. Заявление министра обороны было скорее всего рассчитано на общественность страны, зарубежную аудиторию и не соответствовало истине. А правда состояла в следующем. Истребители не доставали U-2, который шел на высоте приблизительно 20.000 метров (со средней скоростью 750 км/ час). Ракетные дивизионы молчали по другой причине. Маршрут полета до Урала в основном проходил вне зоны их огня. Мешали и различные случайности. Так, один из ракетных дивизионов, в зону огня которого U-2 вошел, не нес 1 мая боевого дежурства, и его расчет оказался не в состоянии открыть своевременно стрельбы по нарушителю.

И тем не менее, козырей на руках у пилота Локхид U-2 Френсиса Пауэрса не было. Советская система ПВО с каждой минутой набирала обороты. В связи с подъемом в воздух истребителей-перехватчиков и необходимостью расчистить небо от всей другой авиации, находившей в воздухе, по решению руководства страны был дан сигнал "Ковер". По нему все самолеты и вертолеты, не задействованные для уничтожения нарушителя, сажались на ближайшие аэродромы. Это позволило радиолокационным станциям надежнее вести цель. Словом, выполнить боевую задачу предстояло уральцам, воинам объединения, которым командовал генерал-лейтенант Евгений Коршунов.

В тот день, 1 мая, на аэродроме боевое дежурство несли заместитель командира эскадрильи капитан Борис Айвазян и летчик, старший лейтенант Сергей Сафронов. По сигналу боевой тревоги они взлетели в 7 часов 3 минуты. Через 32 минуты были в аэропорту Кольцов – в Свердловске. А дальше… Представим вновь слово Борису Айвазяну – непосредственному участнику тех событий:

"В Свердловске самолеты срочно начали заправлять горючим. Быстрее наполнили баки истребителя Сергея. Как ведущий, я пересел в его машину в готовности взлететь по приказу на перехват противника. Однако взлет задержали на 1 час 8 минут. На аэродроме случайно оказался самолет Су-9 – капитан Игорь Ментюков перегонял истребитель с завода в часть. Машина совершеннее МиГ-19, а главное – практический потолок у нее до 20 тысяч метров. Правда, к бою она не была готова, отсутствовало вооружение, летчик был без высотно-компенсирующего костюма.

На КП, видимо, точно определили высоту самолета-незнакомца и поняли – достать его мог только Су-9. Капитану Ментюкову и поручили перехватить U-2 на подходе к Свердловску. По включенной рации я слышал переговоры между КП и летчиком. "Задача – уничтожить цель, таранить," – прозвучал голос штурмана наведения. Секунды молчания, а потом: "Приказал "Дракон" (фронтовой позывной командующего авиацией ПВО генерала Евгения Савицкого тогда знал каждый летчик).

Не знаю, звонил ли сам Савицкий или приказ подкрепили его именем, но я понял: летчик обречен, шел на верную смерть. Таранить на такой высоте без высотно-компенсирующего костюма, без кислородной маски… Видимо, иного выхода у командования на тот момент не было. Ракеты? Ракеты бездействовали. Дело в том, что атака проводилась первоначально южнее Свердловска. Шпион мог обогнуть город, обойти место дислокации ракетных дивизионов…"

Однако Френсис Пауэрс шел, что называется, на ощупь. И когда на аэродроме в Пешаваре провожающий его полковник Вильям Шелтон, напутствуя, говорил, что у Советов нет высотных ракет, он лукавил или не обладал необходимой информацией. Как мы уже знаем, к тому времени в СССР возле крупных экономических центров расставлялись зенитные ракетные комплексы С- 75, способные поражать цели на высотах свыше 20.000 метров. Более того, на тот момент в Советском Союзе имелись и высотные истребители Су-9.

Один из пилотов Су-9 Игорь Ментюков хорошо помнит то время. Ему, одному из самых подготовленных летчиков Центра боевого применения и переучивания летного состава авиации ПВО, что находится под Муромом, в Савастлейке, могла выпасть возможность атаковать U-2 еще 9 апреля – в тот день он сидел за штурвалом самолета в Килп-Явре, на Кольском полуострове, в готовности к атаке высотной воздушной цели. Но тогда пилот U-2 не пошел через всю страну, 1 мая Френсиса Пауэрса ждали почти во всех полках ПВО, в том числе и получивших самолеты Су-9 – в Европейской части страны, в Средней Азии, Сибири. В готовности находились зенитные ракетные дивизионы с ЗРК С-75.

"В апреле шестидесятого, – рассказывал мне Игорь Ментюков, – меня бросили дежурить в Килп-Явр. В конце месяца возвращаемся домой, в Савастлейку, а мне новая задача – лететь в Новосибирск, взять там Су-9 с большой заправкой, перегнать в Барановичи (это в Белоруссии) и заступить на боевое дежурство. Там стоял истребительный полк, на его вооружении находились и Су-9. Они брали на борт 3.250 килограмм топлива. К маю шестидесятого в Новосибирске уже изготовлялись самолеты, бравшие 3.720 кг. А лишние полтонны горючего – это значительно большая дальность полета, больший рубеж перехвата. Задачу нам поставили жестко – 1 мая обязательно быть в Барановичах.

27 апреля с напарником капитаном Анатолием Саковичем прилетели в Новосибирск, взяли пару Су-9 на заводе и назад, на Запад, поджимало время. 30 апреля мы уже в Свердловске, на аэродроме Кольцово, но там подзастряли из-за погоды. Волнуемся, до Барановичей далеко, времени же осталось всего ничего. Не выдержал – позвонил в Москву дежурному по перелетам: мол, разрешите добираться до Барановичей другим маршрутом. Однако тот дал отбой, дескать, полетите завтра.

Утром 1 мая, примерно в начале седьмого, нас поднимают. По телефону получаю команду – "Готовность – номер один". Подумал, погода улучшилась, нас торопят. Правда, взлетел позже, направление – на Челябинск. Сразу возник вопрос: почему направили на восток? Чуть позже беспокойство усилилось. Со мной на связь вышел не КП аэродрома, а командующий авиацией армии ПВО генерал-майор авиации Юрий Вовк. "Я- "Сокол", 732-й, как меня слышите? Слушайте меня внимательно. Цель – реальная, высотная. Таранить. Приказ Москвы. Передал "Дракон".

Пошли минуты раздумья. Серьезный значит случай, если приказ передает сам "Дракон". Отвечаю: "К тарану готов. Единственная просьба, не забыть семью и мать…". "Все будет сделано".

В беседе я спросил Игоря Андреевича: а другим не мог быть исход поединка?

"Таран всегда опасен, – ответил собеседник, – а в моем положении – верная гибель. Вся загвоздка в том, что к боевому вылету я не готовился. Взлетел без ракет, а авиационных пушек на Су-9 нет. К тому же на мне не было и высотно-компенсирующего костюма, гермошлема. Во время перегонки самолетов это нам не требовалось. На высоте 20.000- 21.000 метров меня в случае катапультирования разорвало бы, как воздушный шарик, на кусочки. И потом о каком-либо пессимизме говорить нет оснований – для летчика святое дело позаботиться о семье. А моя Людмила ждала ребенка, погибни я, нелегко бы ей пришлось одной с младенцем на руках. Кстати, сын родился 1 сентября шестидесятого, ровно через четыре месяца после того злополучного полета.

Иду в направлении Челябинска минут 17, а на связь никто не выходит. Подумал уже, направили и забыли. Но тут в наушниках раздалось: "Как меня слышите?" "Нормально", – отвечаю. "Следуйте этим курсом". Чуть позже: 'Топливо выработал в баках?" Говорю: "Нет еще". Однако тут же последовала команда: "Бросай баки: пойдешь на таран". Сбросил баки. Команда: "Форсаж". Включил форсаж, развернул самолет на 120 градусов и разогнал его до скорости М-1,9, а может до М=2,0. Меня начали выводить на 20-километровую высоту.

Прошло несколько минут, сообщают: "До цели 25 километров". Включил прицел, а экран в помехах. Вот незадача. После старта работал нормально, а тут… Говорю: "Прицел забит помехами, применяю визуальное обнаружение". Но и здесь сложности. У U-2 скорость 750-780 км/час, а у меня – две с лишним. Словом, не вижу цели, хоть убей. Когда до цели осталось километров 12, мне сообщили, что она начала разворот. Уже потом узнал – в этот момент она пропадает на экране РЛС. Делаю разворот за самолетом-нарушителем. Мне сообщают, что я обгоняю цель на расстоянии 8 километров, проскакиваю ее. Генерал Вовк кричит мне: "Выключай форсаж: сбавляй скорость!" "Нельзя выключать- я тоже вскипел, поняв, что на КП не знали, как использовать и наводить Су-9. "Выключай, это приказ", – передал еще раз генерал. Чертыхнулся и выключил. И тут новый приказ: "Уходи из зоны, по вам работают!" Кричу: "Вижу". В воздухе к тому времени появились сполохи взрывов, одна вспышка чуть впереди по курсу, вторая справа. Работали зенитные ракетчики…"

Первым огонь по самолету-нарушителю открыл зенитный ракетный дивизион, которым командовал капитан Николай Шелудько. Однако к тому времени самолет Локхид U-2 вышел из зоны поражения и стал огибать город, а потому ракеты не настигли его.

"Разворачиваюсь, ухожу из зоны огня, – продолжает рассказ Игорь Ментюков, – а затем спрашиваю о местонахождении цели. Мне с КП: "Цель сзади". Предпринимаю новый разворот, но чувствую, что падаю. Шел ведь без форсажа, не заметил, как скорость понизилась до 300 км! час. Свалился на 15 тысяч метров. А с КП: "Включай форсаж". Зло опять взяло, кричу: "Надо знать, как и на каких скоростях он включается". Разогнал самолет до 450 километров, пробую включить форсаж, хотя он включается при 550 километрах. В это время загорается лампочка аварийный остаток топлива. Становится ясно – наведение сорвалось. Дают указание – тяните до Кольцова".

А теперь вновь слово Борису Айвазяну:

"У Игоря Ментюкова заканчивалось горючее. "Идите на посадку", – последовала команда ему, а нам – взлет.

Взлетели. Самолет-разведчик над нами, но где? Кручу головой – вокруг никого. В те секунды заметил взрыв, и пять уходящих к земле точек. Эх, угадать бы тогда, что это был разваливающийся U-2. Я принял взрыв за самоликвидацию ракеты, понял, что зенитчики уже открыли огонь, и тут же сообщил на КП. Самолет противника, разумеется, мы не обнаружили, ведь его, как я понял, на наших глазах уничтожили ракетчики. Ну а если бы он продолжил полет, и мы увидели его? На высоту 20.000 метров (потолок у МиГа на 2-3 тысячи метров ниже) за счет динамической горки бы поднялся. Правда, за мгновение наверху увидеть самолет, прицелиться и открыть огонь – один шанс из тысячи. Однако и его пытались использовать…"

Прервем рассказ Бориса Айвазяна и перенесемся в зенитную ракетную часть, под Свердловск.

"Ракетчики полка восприняли приказ об уничтожении цели с волнением, – рассказывал генерал-майор в отставке Семен Панжинский, в то время начальник политического отдела.

– Обязанности командира дивизиона, которому предстояло сыграть 1 мая главную скрипку (подполковник Иван Шишов находился на курсах переподготовки), выполнял начальник штаба майор Михаил Романович Воронов. Он из фронтовиков. Дрался с фашистами на Дону, под Курском, Варшавой… Самолета-нарушителя в праздник, понятно, не ждали. И Воронов, и его сослуживцы несколько расслабились. Помнится, несколько офицеров накануне были отпущены в город, к семьям, планировали выйти на первомайскую демонстрацию. Так что дивизион встретил нарушителя в неполном составе. Конечно, это несколько сказалось первоначально на атмосфере в боевом расчете, но только первоначально. Взволнованность и напряжение в ходе боевой работы прошли…"

Координаты цели операторы станции разведки и целеуказания сержант В. Ягушкин, ефрейтор В. Некрасов, рядовой А. Хабаргин определили довольно- таки точно. Чуть позже офицер наведения старший лейтенант Эдуард Фельдблюм, операторы во главе с сержантом Валерием Шустером уже прочно "держали" противника. Цель была в зоне огня подразделения. Все ждали команды. Но в тот момент воздушная обстановка изменилась. Самолет-нарушитель взял новое направление полета, словно догадавшись о грозящей ему опасности. Черная линия курса цели на планшете обогнула тот невидимый рубеж, где возможно ее поражение огнем ракеты.

Перед майором Вороновым, всем расчетом возникла особенно сложная ситуация. Требовалось с большой точностью определить момент пуска ракеты, иначе… Иначе самолет мог уйти. Но вот опять нарушитель "захвачен". Связь между командными пунктами дивизиона и полка надрывалась, но звучное вороновское "Цель уничтожить!" услышали все. Стартовый расчет сержанта Александра Федорова сработал безошибочно. Всплеснулось пламя, и ракета, опалив землю, стремительно пошла навстречу самолету-нарушителю.

А потом… Потом произошла задержка. Вторая и третья ракета не сошли с направляющих. В чем дело? Поломка? Встали вопросы перед Вороновым. Тут же доклад на КП части подполковнику Сергею Гайдерову. Находившийся с ним главный инженер части майор Василий Боровцов порекомендовал: "Посмотрите на угол запрета". Случилось то, что бывает крайне редко: кабина наведения оказалась между ракетой и самолетом – у Воронова полегчало на сердце, причина задержки объективная. А тем временем первая ракета настигла цель.

Ракета взорвалась позади самолета, ее осколки пробили хвостовое оперение и крылья (радиус поражения осколками ракеты комплекса С-75 – до 300 метров), но не затронули кабину. Машина клюнула носом. Френсис схватился левой рукой за ручку дросселя, правой держась за штурвал. Самолет сотрясали сильные удары, бросая пилота по кабине. Крылья оторвались. Задрав нос к небесам, изуродованный фюзеляж штопором шел к земле. Пауэрс даже не попытался взорвать самолет (кнопка находилась рядом с креслом), хотя в соответствии с инструкцией обязан был это сделать. Взрывчатка разнесла бы на мелкие куски не только машину, но и пилота. И он решил выбраться из падающей машины, воспользоваться парашютом, это ему удалось. А за секунды до этого капитан Николай Шелудько – командир соседнего ракетного дивизиона получил приказ обстрелять U-2 еще раз – требовалась гарантия в поражении. Дивизион дал залп. Ракеты уже пришлись по обломкам самолета.

На экранах локаторов цель растворилась в помехах. Офицер наведения боевого расчета, которым командовал Михаил Воронов, старший лейтенант Фельдблюм решил, что их применил противник, увильнувший каким-то образом от ракеты. Дескать, летчик самолета-нарушителя выбросил контейнер с металлическими лентами, отсюда и помехи на экране локатора. Воронов согласился с этой оценкой. Сам Михаил Романович рассказывал так:

"На самом деле экран локатора забили отметки от обломков самолета, тем более что после залпа дивизиона Шелудько их стало еще больше. Через минуты мы поняли это, да и осколки уже падали на землю. Доложил на КП полка, оттуда выше. Но там сочли, что все же противник, прикрываясь помехами, продолжал полет. Словом, окончательный доклад об уничтожении U-2 последовал только тогда, когда был задержан Пауэрс, примерно через полчаса".

Более 30 минут после уничтожения американского самолета-разведчика на КП полка, а также на КП армии ПВО считали, что он продолжает полет. Специалистов радиотехнического батальона (его возглавлял подполковник Иван Репин), который выдавал для командных пунктов радиопозывную обстановку, также смутили пассивные помехи. А потому перед летчиками-истребите- лями Борисом Айвазяном и Сергеем Сафроновым, вышедшими в новый район, задача стояла прежняя – при обнаружении атаковать противника. "На очередном вираже, – поясняет Айвазян, – я передал Сергею команду оттянуться назад, мол, если в 2-3 минуты не обнаружим вражеский самолет, будем садиться, причем с прямой, то есть без традиционного круга над аэродромом." Сафронов не отозвался, связь с ведомым оборвалась. Айвазян увидел в чистом небе необычное облачко, резко спикировал. Это ему спасло жизнь, он смог уйти от настигавшей его ракеты.

В беседе с Борисом Айвазяном поинтересовался: "Опыт помог?"

"В какой-то мере, но больше – случайность, – ответил он. – Необычное облачко вселило в меня тревогу, однако не предположение о том, что взорвался самолет Сергея. Не было для этого причин. От чего он может взорваться? А резко спикировал потому, что привычка сказалась. Во время учебных полетов я месяцев шесть выполнял роль цели, меня перехватывали товарищи по полку. Чаще просили подольше подержаться на высоте. Садиться порой приходилось почти с пустыми баками, все время увеличивая угол падения, почти падая. В тот раз я так и решил приземлиться, применив наработанный прием. "Захватить", видимо, ракетчикам было трудно, резкое пикирование – есть резкое пикирование, своего рода противоракетный маневр…"

В зенитном ракетном дивизионе, которым командовал майор А.Шугаев, восприняли появившуюся отметку от истребителей за вражескую цель, которая снизилась до 11 тысяч метров. Доложили на КП, оттуда пришло распоряжение генерал-майора Ивана Соло- довникова на открытие огня по… МиГам. Об уничтожении У-2 майор Воронов доложит чуть позже.

Еще раз слово предоставляем Игорю Ментюкову:

"На аэродроме после посадки, прямо у самолета, меня встречало несколько полковников и двое в штатском. "Садитесь, – говорят, – поедете с нами на КП." Но тут кто-то из встречающих увидел, что в нескольких километрах с неба падает что- то блестящее. Спрашивают меня, что это может быть. Я вопросом на вопрос: "МиГи давно взлетели?" Гул их был слышен, и я предположил, что МиГи сбросили баки. Однако позже выяснилось, что падали осколки самолета-шпиона Локхид U-2.

Приезжаем на КП, мне подают телефонную трубку, на проводе заместитель командующего авиацией Войск ПВО генерал Семенов. Говорит: "Савицкий надеялся на вас, Ментюков." Ответил ему, как наводили, дескать, так и действовал. Не договорил, как на экранах локатора опять появилась цель. Меня спрашивают: "Готов еще раз взлететь?" "Какой может быть разговор," – отвечаю…"

К тому времени U-2 был уничтожен. Но об этом на КП армии ПВО не знали, Воронов, повторюсь, промедлил с докладом примерно 30 минут. В дивизионе, которым командовал майор А.Шугаев, за цель приняли вылетевших на перехват U-2, пару самолетов МиГ-19, пилотировавшихся капитаном Борисом Айвазяном и старшим лейтенантом Сергеем Сафроновым. И открыли огонь. Одной из ракет самолет Сергея Сафронова был сбит, летчик погиб. Борис Айвазян сманеврировал, и ракета прошла мимо.

Всего в ходе пресечения полета самолета-шпиона было выпущено 14 зенитных ракет.

"Только сел в самолет, – говорит Игорь Ментюков, – как слышу, что Борис Айвазян просит отозваться своего напарника, Сергея Сафронова. Но тот молчал. После взлета и мне поручили войти в связь с Сафроновым. Я начал звать его, но… На КП армии вскоре поняли, что случилось (майор Воронов доложил: цель уничтожена, спускается парашютист, о поражении цели на командный пункт сообщили и из дивизиона майора Шугаева), и больше никаких указаний не давали. Я еще несколько минут шел по курсу. Вскоре я получил команду на посадку, тем более что взлетел без подвесных баков".

Сергей Сафронов погиб на виду у многих уральцев – жителей Верхнего Уфалея, спешивших на первомайскую демонстрацию. Самолет Сергея упал в десяти километрах от аэродрома, неподалеку на парашюте опустился и он сам – мертвый, с огромной раной на боку. Возможно, катапульта сработала от детонации, а может пилот сам сумел в последние мгновения привести ее в действие – установить это многочисленные комиссии не смогли. Сергею Сафронову в день гибели не исполнилось и тридцати, он ровесник Френсиса Пауэрса.

А из столицы в Свердловск в 12.00 вылетел самолет Ту-104. Это был первый самолет, вылетевший из Внуково после запрета на полеты самолетов гражданской авиации, введенного примерно в 8 часов утра. Из Москвы была наряжена солидная комиссия – в нее вошли сотрудники аппарата ЦК КПСС, военной контрразведки КГБ, офицеры и генералы Генерального штаба Вооруженных Сил и Главного штаба Войск ПВО страны.

Перед комиссией стояла задача – анализ действий боевых расчетов армии ПВО, сбор и доставка в Москву всех останков U-2. Свердловск на несколько дней стал горячей точкой. Обратимся еще раз к воспоминаниям Игоря Ментюкова, атаковавшего американский разведчик на Су-9:

"Вскоре после того, как стало ясно, что самолет-нарушитель сбит, на аэродром с командного пункта приехал командующий авиацией армии ПВО генерал-майор Вовк. Он меня знал, служили вместе в учебном центре в Саваслейке, потому сказал: "Слава Богу, Ментюков, что все обошлось". Он имел ввиду, что Пауэрса сбили. Если нарушитель ушел бы, скандал разгорелся бы крупный. Вовк сказал, чтобы я был по-прежнему наготове, всякое еще может быть. Однако обстановка стала разряжаться. В 3 часа над аэродромом показался вертолет. Привезли американского пилота для дальнейшей его отправки на самолете в Москву. Нас к вертолету сначала не допускали, а потом, узнав, что мы летчики, его атаковавшие, махнули рукой: мол, смотрите. Особого впечатления Пауэрс на меня не произвел. На руках мы ему показали, это, мол, мы тебя атаковали. Разрешили нам взять немного дюральки от сбитого самолета. У меня кусок металла долго хранился.

2 мая по телефону со мной разговаривал (для этого я прибыл на КП армии ПВО) "Дракон" – генерал Савицкий. Он поросил доложить об атаке на нарушителя, а потом сказал: "Если бы не вы, Ментюков, он бы ушел." Командующий считал, что из- за моей атаки U-2 начал совершать маневр и вошел в зону огня. Хотя он мог начать маневр, к примеру, для новых фотосъемок.

3 мая мы были в Барановичах, а 4- го меня вызвали в Минск. Туда, в штаб армии ПВО, прибыла комиссия из Москвы, возглавляемая генерал- полковником Пономаревым. Ее интересовало, почему бортовая РЛС оказалась забита помехами. Не знаю, к какому выводу они пришли. А предположения такие. На Су-9 имелась система электронной защиты задней полусферы, она давала помехи на прицел самолету противника. Видно, от нее "пострадал" и прицел моего самолета. "

Еще больше нервы потрепали летчику капитану Борису Айвазяну. Если у Ментюкова интересовались, почему со сбоями сработал локатор, то у Айвазяна – почему погиб ведомый.

"Когда случилось несчастье, много ходило разнотолков по поводу, якобы, не работавших на наших самолетах ответчиков "свой-чужой", – вспоминает Борис Айвазян. – Однако, скорее всего, не доработали на земле. Ответчик "свой" на машине Сафронова был включен и работал. Я сам включил ответчик на его самолете. Просто на летчиков начальству сваливать было легче, мол, сами виноваты. Сразу после полета ко мне подошел незнакомый подполковник и дал дельный совет: по свежим следам описать все как было. Мне это пригодилось, когда прибыла комиссия, возглавляемая генералом Павлом Кулешовым. И меня стали тягать из одного генеральского кабинета в другой. И каждый требовал письменно изложить, как протекал полет. Но в конце концов обошлось. Когда в газетах был опубликован указ о награждении отличившихся при пресечении полета U-2, ко мне подошел командир полка и сказал: "Что ж, Сереже – награда – орден, а тебе – жизнь…"

Прибывшая в Свердловск комиссия установила следующее. Самолет-нарушитель пересек государственную границу в 5 часов 35 минут. Шел на высоте 18.000-21.000 метров со скоростью 720-780 км/час. Полет был пресечен в 8 часов 36 минут 2-м дивизионом 57-й зенитной ракетной бригады – боевой расчет возглавлял майор Михаил Воронов.

Причиной гибели Сергея Сафронова были названы следующие обстоятельства. Впрочем, обратимся к документу – к докладной министру обороны СССР.

"Командующий истребительной авиацией армии ПВО генерал-майор Вовк Ю.С. в 8 часов 43 минуты приказал поднять с аэродрома Кольцово два самолета МиГ-19, однако не доложил командующему, на главном командном пункте в течение десяти минут не знали, что истребители в воздухе.

В 8 часов 53 минуты штурман истребительной авиации армии полковник Терещенко П.С. обнаружил на экране планшете пару МиГ-19 и приказал им на высоте 11.000 метров следовать в сторону огня зенитных ракет. От управления в дальнейшем самоустранился…

9-й отдельный радиотехнический батальон (командир подполковник Репин И.С.), когда уже нарушитель был сбит продолжал выдавать данные на главный командный пункт о его полете на высоте 19.000 метров, тогда как фактически здесь находились МиГ-19 на высоте 11.000 метров.

Неуправляемые истребители возвращались на аэродром через зону поражения 4-го дивизиона 57-й зенитной ракетной бригады, у которого аппаратура опознования самолетов на PJ1C П-12 была неисправна. Имея информацию, что истребителей в воздухе нет, дивизион (командир майор Шугаев А.В.) принял их за самолет противника, дал залп ракет, сбил МиГ-19, пилотируемый старшим лейтенантом Сафроновым С. П.

Причиной гибели летчика послужила плохая работа боевого расчета главного командного пункта армии ПВО. Начальники родов и служб не сообщали о принятых решениях на главный командный пункт, ГКП в свою очередь не информировал об обстановке командиров частей и соединений. В 57-й ЗРБ не знали о нахождении истребителей в воздухе. Поэтому был сбит самолет Сафронова с включенным ответчиком…"

Сейчас уже очевидно: главная причина всех просчетов – в несогласованности действий, нехватке опыта у офицеров командных пунктов, в необычности поединка, развернувшегося, по сути, в стратосфере. Как могли службы КП синхронно сработать, если таковой синхронизации они не достигли. Зенитные ракетные части только формировались, и управлять ими совместно с истребительной авиацией офицеры КП только учились. И тут без издержек не обойтись.

В мае шестидесятого был обнародован Указ о награждении воинов, которые пресекли полет самолета-шпиона (кстати, это был первый Указ, подписанный Леонидом Брежневым, который тогда стал Председателем Верховного Совета СССР). 21 человек удостоился орденов и медалей. Ордена Красного Знамени – старший лейтенант Сергей Иванович Сафронов (слово "посмертно" было опущено) и командиры зенитных ракетных дивизионов капитан Николай Шелудько и майор Михаил Воронов. На Воронова главнокомандующий Войсками ПВО страны маршал Бирюзов два раза писал представление на звание Героя Советского Союза, но дважды разрывал уже подписанный документ, чертыхался: доложил бы на десять минут раньше. На пути к геройскому званию вставал летчик Сергей Сафронов.