Большинство, хотя и не все материалы в этой главе написаны «на въезде», то есть просто сидя дома или где-то еще, когда есть время тихо подумать и не спеша написать, между кружкой чая и банкой кофе.

Но это в теории.

На самом деле писались эти статьи обычно быстро, и редко – под заказ. А даже если под заказ, как, например, «Калина черная», то в результате всегда получалось не совсем то, что заказывали, пусть заказчики и не возражали. Наверно, это происходило от того, что во мне годами копилась какая-то информация, перемалывалась, перемножалась на мой собственный жизненный опыт, а потом неожиданно для меня самого отливалась на экране компьютера во что-то цельное.

1993

Это моя первая вменяемая статья. Когда я ее написал, я уже года полтора работал в «СЭ», но писал мало, от случая к случаю, и далеко не всегда то, что хотелось. Газета тогда только начинала свое существование и искала себя. Я тоже только начинал свою журналистскую деятельность и тоже искал себя. Наши поиски далеко не всегда совпадали, но вот здесь это, пожалуй, впервые получилось.

Марвин Хэглер сам присвоил себе прозвище Изумительный, которое с тех пор стало частью его имени. Скорее всего, он выбрал его по созвучию с именем (Marvelous Marvin). Возможно, взял пример с Рэя Леонарда, прозвавшего себя Sugar, что с натяжкой можно перевести как милый, симпатичный. Как бы то ни было, прозвище Хэглера звучало очень иронично. В отличие от Леонарда, который выглядел как красавчик-старшеклассник, по которому сохнут одноклассницы и молодые учительницы, Изумительный смотрелся как кошмарное видение из темного подъезда: обритый наголо негр с усами и бородкой, ломаным-переломаным носом и таким взглядом, что сомнений не оставалось – этот убьет. Будь он белым и живи лет сто двадцать назад, наверняка бы стал шерифом или бандитом на Диком Западе; и, когда он заходил бы в салун, вооруженные до зубов и крепко пьяные головорезы замолкали бы, в сотый раз задавая себе вопрос – что же такого страшного в этом не слишком рослом и крупном малом? Но Хэглер негр и живет в наше время, поэтому он стал боксером. Он выбрал ту единственную профессию, где можно давать волю своему неуемному бойцовскому инстинкту, не нарушая при этом закон.

Левша-средневес ростом всего 175 см сразу привлек к себе внимание. Прежде всего потому, что был ни на кого не похож. Трудно было даже сообразить, левша он или правша, так как он одинаково вольготно чувствовал себя и в правосторонней, и в левосторонней стойке. Обычно он давил соперника, но мог вести и техничный бой.

У Хэглера было все, однако карьера его складывалась далеко не блестяще. К концу 1977 года стало ясно, что он самый сильный средневес, но сменявшиеся чемпионы мира, Родриго Вальдес, Хьюго Корро и Вито Антуофермо, были едины в одном: встречаться с Хэглером на ринге или вне его они не желали. Однако в 1979 году уклоняться от боя с Хэглером уже не было никакой возможности, и Вито Антуофермо принял вызов. После пятнадцати раундов судьи объявили ничью. Вито выложился полностью, но большинство считало победителем все-таки Хэглера. Антуофермо, похоже, растратил в этом бою все силы и вскоре проиграл титул англичанину Алану Минтеру, которому Марвин и бросил вызов.

Минтер был далеко не сахар. Один из его предыдущих соперников закончил бой на кладбище. Но разъяренному неудачами и несправедливостью судьбы Хэглеру он не смог противопоставить ничего. Три раунда Марвин колошматил его во всех углах ринга, пока, наконец, не вмешался судья. Чувства захлестнули Марвина, он вскинул руки, призывая зал разделить с ним долгожданную радость. Зал разделил, восприняв поднятые руки как команду «огонь». В Хэглера полетели бутылки, банки из-под пива, все, что попало под руку. Победитель покидал ринг буквально укрытый своими секундантами. Бой проходил в Лондоне, и английские любители бокса постарались ни в чем не уступить футбольным болельщикам.

Марвин оказался человеком ранимым и обидчивым. По сей день едва ли не в каждом интервью он вспоминает об этом случае. Больше всего его задело, что с ним так обошлись в момент триумфа, к которому он шел так долго и которым был обязан – в отличие от очень многих – ни менеджерам, ни промоутерам, а только себе.

Хэглер в ранге чемпиона как нож сквозь масло прошел через своих первых семерых противников. Восьмым был панамец Роберто Дуран. Многолетний чемпион в легком весе, затем чемпион в полусреднем, побеждавший самого Рэя Леонарда (правда, проигравший после этого матч-реванш), затем чемпион в первом среднем, фигура в боксе легендарная. Дурана уже тогда признавали одним из самых выдающихся боксеров в истории.

Бой сложился нелегко. После тринадцати раундов Дуран выигрывал по очкам. Секундант сказал Хэглеру, что, если он хочет остаться чемпионом, ему нужно выложиться в последних двух раундах. Нокаутировать панамца он не смог, но гонял его по рингу как маленького, и все трое судей отдали ему победу. «Я получил от Дурана свою мастерскую степень», – сказал Хэглер.

Восьмидесятые годы были временем в боксе в чем-то уникальным. Впервые в истории основное внимание было сосредоточено не на тяжеловесах, а на представителях более легких весовых категорий. Объяснялось это, главным образом, тем, что в средних весах выступало четыре супербойца: Хэглер, Рэй Леонард, Роберто Дуран и Томас Хернс, – которые регулярно выясняли отношения между собой.

После неудачи с Хэглером Дуран решил попробовать силы против Хернса, который тогда был чемпионом в первом среднем весе. Видимо, он не продумал бой против такого нестандартного соперника (рост Хернса – 188 см, и ставку он тогда делал на прямые удары с обеих рук) и проиграл нокаутом уже во втором раунде. «Хернс удивил меня», – сказал после боя Дуран. А Томас прямо вызвал на бой Хэглера, закончив свою речь словами: «Интересно, хочет ли еще Хэглер драться со мной?»

Хэглер, разумеется, захотел. Бой состоялся в апреле 1985 года. Каждый считал ниже своего достоинства сделать шаг назад. Защита сводилась к уклонам, ныркам и подставкам, а лучшей защитой оба считали нападение. В третьем раунде Хэглер нокаутировал Хернса.

Через год Марвин дрался с боксером из Уганды, Джоном Мугаби по прозвищу Зверь. Количество боев, побед и нокаутов у Мугаби было одинаковым. Однако с Хэглером вышла осечка. На удары Мугаби он реагировал не так, как все до него: не падал, а в одиннадцатом раунде уронил и самого Зверя.

Оставался только один соперник, в бою с которым Хэглеру еще было что доказывать: Рэй Леонард, который, в очередной раз покинув ринг, в очередной раз собрался возвращаться.

Рэй Леонард – гениальный боксер и гений паблисити, умный, дипломатичный, хитрый, смелый. К тому же красивый, безмерно обаятельный и с отлично подвешенным языком. Именно Леонард первым сумел заключить контракты на более высокие суммы, чем у тяжеловесов. Любимый мальчик Америки из любой ситуации выжимал все, что было можно. Разумеется, он давно приметил Хэглера. Он вообще не пропускал соперников, на которых можно заработать. Ну и конечно, он хотел быть первым, и только первым. Леонард уже был чемпионом в полусреднем и первом среднем весе, дважды уходил с ринга. Ради Хэглера он вернулся во второй раз.

Бой состоялся в 1989 году. Хэглер не пытался превзойти Леонарда в техничном боксе, он слишком хорошо знал, что здесь тому нет равных; он пытался взять характером, напором, своей нестандартностью, неудобностью в бою. Пятнадцать раундов прошли в равной борьбе. После боя оба победно вскинули руки вверх. Однако судья поднял руку только Леонарда.

Сыграла здесь роль та особая любовь, которую питала Америка к Леонарду, или решение было справедливым? Трудно сказать. Леонард нанес больше ударов, но те, что наносил Хэглер, были явно весомее. Сам Хэглер, большинство его поклонников и многие независмые эксперты по сей день считают, что Марвин выиграл этот бой.

Леонард после этой встречи покинул ринг в третий раз. Один Хэглер не знал покоя. В течение года он снова и снова вызывал Леонарда. Он не хотел драться ни с кем, кроме него, но Леонард, казалось, ушел с ринга навсегда.

Через год ринг покинул и Марвин. Леонард прокомментировал свой и его уход так: «У меня в жизни есть многое, кроме бокса, а у Марвина нет. Куда он пойдет теперь? Мне его жаль».

Если искренность Леонарда вызывала сомнение, то его правота – нет. Не дозвавшись Рэя, Хэглер стал быстро катиться по наклонной плоскости. Он ушел с ринга, крепко запил, развелся из-за этого с женой, а потом совершенно неожиданно уехал в Италию и исчез из виду.

Через некоторое время американские журналисты вспомнили о нем и нанесли визит. Наверно, они ожидали увидеть спившуюся и опустившуюся личность. Но их встретил могучий мужик в расцвете лет и в такой блестящей форме, словно он готовился к бою с Рэем Леонардом. Хэглер теперь довольно бойко говорил по-итальянски (вот уж способностей к языкам от него никто не ожидал) и успешно работал на одной из миланских киностудий. Изумительный Марвин решил попробовать себя в качестве артиста и оказался небездарен. Леонард к этому времени в третий раз вернулся на ринг и всячески давал понять, что не имеет ничего против того, чтобы встретиться с Хэглером. Леонард никогда не рисковал без нужды, но теперь он понял, что его репутация пошатнется, если он не встретится с Марвином.

Хэглера спросили о Леонарде и о возможном возвращении на ринг. «Нет, – лениво сказал Хэглер, – сейчас я здоров, а что принесет еще один бой, неизвестно. Я теперь нужен Леонарду больше, чем он мне. Зачем мне все это нужно? Мне нравится моя новая работа».

Ему тогда не поверили, а зря. Изумительный Марвин на ринг не вернулся. Леонард дрался до последнего, доказывая что-то себе и другим, и если Хэглер закончил свою карьеру поражением, очень похожим на победу, то Леонард – поражением, очень похожим на разгром. Хэглер тем временем довольно успешно снялся в нескольких фильмах, время от времени появлялся на разных боксерских торжествах, пока наконец в июне этого года не был приглашен на собственное.

Марвина Хэглера включили в Зал Славы. Включение в Зал Славы – это не просто номинация; кроме всего прочего, это действительно зал, где хранятся какие-то реликвии великих чемпионов. Марвин промучился два дня, рассматривая свои драгоценности, но в результате отдал больше, чем большинство других. На банкете лицо Хэглера сияло так же, как и его бритая голова. В своей речи, улыбаясь, как Золушка на балу, он сказал, вспомнив о том, как британцы встретили его победу: «Мне не дали шанса показать мои чемпионские пояса миру. У меня украли мой момент славы.

Мой момент славы наступил сейчас». Я мельком видел Марвина Хэглера в Милане в зрительном зале на чемпионате мира среди любителей в 2009 году. Он поразительно мало изменился и через шестнадцать лет после написания этой статьи выглядел так, будто завтра был готов выйти на ринг, хотя на тот момент ему было уже пятьдесят пять. Как и на американских репортеров начала девяностых, он произвел на меня впечатление абсолютно довольного жизнью человека, самого довольного, кого я только видел среди бывших боксеров.

Журнал «XXL», сентябрь 2001

Тот случай, когда в результате получилось совсем не то, что я ожидал в начале. Перед тем как сесть писать эту статью, я видел несколько боев Бернарда Хопкинса, знал, что он отмотал немалый срок, и только что прочитал о его хамской выходке в Пуэрто-Рико, которая чуть не стоила ему жизни. Вот и собрался написать нечто об очередном «ярком скандалисте» из мира профессионального бокса. Нашел в Интернете пару десятков его интервью и стал читать, читать, читать… И так много дней подряд, и все это вместо того, чтобы писать. А потом написал статью за считаные часы, построив ее на цитатах из самого Хопкинса.

Статья приводится в авторском варианте. Помню, я был очень доволен правкой очаровательной женщины и по совместительству главного редактора «XXL» Марины Степновой, но у меня просто не осталось ни одного экземпляра этого журнала.

Одни уволокли, другие зачитали, а звонить Марине неудобно, так как наше сотрудничество закончилось тем, что я что-то обещал написать и не написал, за что приношу ей свои запоздалые извинения.

Если вы читаете эти строки после 15 сентября и если интересуетесь боксом, то уже знаете, чем закончилась вся эта история. Может быть, даже я сам на страницах «Спорт-экспресса» рассказал вам об этом.

Впрочем, один из двух главных ее героев заслуживает интереса независимо от того, когда вы читаете эти строки, интересуетесь ли боксом, и даже от того, чем все закончилось.

«Это война, а на войне я не уважаю Тринидада, я не уважаю его страну, я вообще ничего не уважаю».

Никто не покушался на независимость государства Тринидад и Тобаго. Войну объявили некоему Феликсу Тринидаду, обычному человеку, хотя и матерому, родившемуся, кстати, не на одноименном с собой острове, а на острове Пуэрто-Рико, который теперь отказались уважать за компанию с ним самим. А сказал эти запоминающиеся слова другой матерый человечище по имени Бернард Хопкинс, известный также под кличкой Палач.

В профессиональном боксе существует множество организаций, каждая из которых объявляет своих чемпионов мира. Три из них, WBA, WBC и IBF, пользуются примерно равным авторитетом, а остальные в той или иной степени им уступают. Хопкинс является чемпионом мира в среднем весе по версиям WBC и IBF, а Феликс Тринидад – по версии WBA. Матч между ними был намечен на 15 сентября, а PR-подготовка к этому значительному событию в мире бокса началась уже месяца за три.

Проводилось много пресс-конференций, почти на каждой из которых Хопкинс, афроамериканец из Филадельфии, считал нужным бросить на пол пуэрториканский флажок и сказать какую-нибудь гадость о латинах, например такую: «У мексиканцев и пуэрториканцев проблемы с жировыми генами (научное изыскание Хопкинса), и поэтому у них дряблые животы. Плевал я на его челюсть. Как только я начну долбить его по корпусу, а его почки станут болтаться из стороны в сторону, он сам подставит мне челюсть». Или что-нибудь еще более общее: «Мне придется заниматься раскруткой матча, так как он даже не говорит по-английски. Он не сделал того главного, что должен сделать тот, кто приезжает в эту страну, – выучить английский».

Хопкинс известен как человек умный, и все понимали, что, разыгрывая националистическую карту, он просто подогревает интерес к матчу, одновременно делая приятное и белому, пока все еще, большинству Америки, втайне тихо звереющему от собственной политкорректности и от требований типа тех, что выдвигает мощная испаноязычная группировка в Калифорнии, – сделать испанский государственным языком этого штата. И действительно – билеты пошли влет задолго до матча, интерес к которому из большого стал огромным, а, по правилам той же политкорректности, за те слова, за которые белого пригвоздят к позорному столбу, черного – лишь слегка пожурят, а может быть, и этого делать не станут.

Наконец, настало время провести очередную прессконференцию в Сан-Хуане, столице Пуэрто-Рико. Островному государству, давно уже не то являющемуся, не то все еще не являющемуся частью США, пока не приходится гордиться своими достижениями, и, как всегда бывает в таких случаях, местных жителей, добившихся славы, здесь обожествляют. Таким местным языческим божком острова и стал уже очень давно Феликс Тринидад, потрясающий боксер, впервые завоевавший чемпионский титул в 1993 году, когда ему было всего двадцать, и не знавший поражений по сей день.

На пресс-конференцию народу собралось, как на футбольный матч, – около десяти тысяч. Все-таки провинция умеет чтить своих героев. Предвидевшие такой наплыв организаторы провели ее на стадионе Клименто Колисео.

В самом начале Тринидад предупредил Хопкинса, чтобы тот не вздумал повторять свой номер с бросанием флага. Палач не понял, что речь идет не столько о гордости Тринидада, сколько о его собственной безопасности, и отреагировал с точностью до наоборот. Тут же в передних рядах на ноги поднялись около ста человек и, сметая все на своем пути, ринулись к Хопкинсу, который, оцепенев, смотрел, как на него надвигается эта непарламентски настроенная общественность. Палач ведь не ожидает, что казнить могут и его. Однако через считаные секунды до Хопкинса дошло, что спасать его некому, и он бросился бежать вверх по проходу. Телохранители прикрывали его отступление, а точнее, просто бежали за ним, вольно или невольно закрывая его от тех предметов, которые время от времени бросали преследователи.

Неожиданно на пути у Хопкинса встал неизвестно откуда взявшийся человек с дубинкой…

Бернард Хопкинс родился в 1965 году в одном из тех районов Филадельфии, которые пользуются такой же репутацией, как и нью-йоркский Гарлем. Его родители были честными трудягами и именно поэтому не могли уследить за всеми своими детьми. Бернард рано отбился от рук и уже к ним не прибивался.

Лучше всех о себе рассказывает он сам: «Большинство людей, на которых я молился, были крутыми, но я был все равно круче. Я никогда ничего не отбирал у женщин и не пользовался оружием. Обычно я просто запугивал людей, и этого оказывалось достаточно. Допустим, я увидел кого-то с цепочкой на шее, тогда я подходил и говорил: „Хорошая цепочка, можно посмотреть?.. Я же тебе сказал, я хочу посмотреть на твою цепочку… Посмотреть, понял?.. Дай-ка ее сюда, мать твою“. У меня была такая репутация, что со мной предпочитали не драться и все отдавали без сопротивления. Я много играл, но независимо от того, выигрывал или проигрывал, всегда уходил домой с деньгами, то есть я сначала проигрывал, потом избивал того, кому проиграл, и забирал все обратно. Добыча моя была мелкой, зато я получал много адреналина. Как-то раз я нацепил на себя одновременно девять цепочек».

Однако не все были готовы отдавать деньги по первому требованию. Когда Бернарду было четырнадцать лет, одна ссора из-за денег во время игры закончилась тем, что ему воткнули в легкое пестик для колки льда (один из излюбленных трущобных видов оружия), причем втыкавший явно метил в сердце, но промахнулся, и лезвие прошло в нескольких сантиметрах от него.

Через год его снова чуть не зарезали. На этот раз нож вошел в спину. Об этом инциденте у Хопкинса сохранились очень характерные воспоминания: «Я сделал что-то нехорошее тому парню, который меня подрезал, но я сделал столько зла самым разным людям, что не помню, что сделал именно этому».

Однако юный Бернард дрался не только на улице, где его так боялись, что при первой же возможности пускали в ход зубы и оставили ему на память многочисленные шрамы от укусов. Он ходил еще и в боксерский тренировочный зал, и у него были неплохие шансы на то, чтобы войти в олимпийскую сборную 1984 года, но любовь к цепочкам все-таки не довела его до добра.

О том, что произошло, Хопкинс вспоминает так: «Ну, как обычно бывает? Ты нападаешь на парня, отбираешь у него что-то из вещей. После этого он идет в свою банду, и они нападают на тебя. Только этот парень не входил ни в какую банду и поэтому пошел в полицию».

У Хопкинса за два года набралось порядка тридцати приводов в полицию, и на этот раз было решено завести на него уголовное дело. Ему припомнили еще один из его старых подвигов, и в результате семнадцатилетний Бернард получил срок, по продолжительности почти равнявшийся всей его интересной и содержательной жизни. Правда, ему оставили шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года в случае примерного поведения, однако намерения вести себя примерно никто тогда в нем заподозрить не мог.

«Едва ты попадаешь в тюрьму, как все тамошние акулы начинают ждать, что ты как-то выдашь свой страх. Мне было семнадцать лет. Я был окружен убийцами, насильниками, скинхедами, парнями из мафии, так что я попал в опасную ситуацию. Я видел, как парня зарезали заточкой из-за пачки сигарет. Я видел, как людей насилуют. Даже в душевую нельзя было войти голым. Душ приходилось принимать в трусах, потому что, как бы силен ты ни был, с четырьмя-пятью парнями тебе все равно не справиться».

По нашей традиции, в буквальном смысле воспетой в слезливых, как мексиканские сериалы, блатняках, человек, попавший в тюрьму за любую уголовщину, немедленно начинает воспринимать себя как жертву. В его несчастье виноват кто угодно, кроме него самого, от семьи и школы до жертвы, которая имела наглость подвернуться в неудачный момент и тем самым подставила его, бедного и ни в чем не виноватого. В общем, Таганка, зачем сгубила ты меня?

Нечто подобное, конечно, не настолько гипертрофированное и оформленное в виде целого субкультурного пласта, имеется и в американской уголовной традиции, особенно негритянской. Но Хопкинс ей следовать отказался: «Я не виню никого, кроме себя, за то, что я и моя семья оказались в такой ситуации. Может быть, общество и поставило капканы на моем пути, но, раз я в них попал – значит, это только моя вина. Когда тебя берут за совершенное тобой преступление, ты не думаешь ни о ком, кроме себя. Затем ты начинаешь думать обо всех людях, которых ты подвел, например о своей матери. Но главное – это когда до тебя, наконец, доходит, что тот, кого ты запугал и ограбил, тоже человек, что он тоже чей-то сын, брат или отец. В тюрьме я понял, что для того, чтобы быть крутым, необязательно быть негодяем».

Этот парень не стал бы петь Таганку ни на каком языке. За четыре с половиной года заключения он ни разу не дал себя в обиду и ни разу не получил ни одного взыскания. Он знал, что выйдет из тюрьмы, и знал, чем будет заниматься: «Бокс был моим лучшим лекарством. Он спас мой разум. Я тренировался и, как одержимый, бегал кругами по тюремному двору, повторяя снова и снова: „Когда-нибудь я выйду отсюда. Когда-нибудь я стану чемпионом“».

А для начала он стал чемпионом Грейтфордской тюрьмы, где отбывал свой срок, в среднем весе, а потом и чемпионом нескольких межтюремных турниров штата Пенсильвания.

В 1987 году Хопкинс вышел из тюрьмы, и больше никаких стычек с законом у него не было. Он сам говорит: «С тех пор я даже ни разу не сплюнул на землю».

За то время, что Бернард сидел, большинство местных крутых, которые когда-то разъезжали по местным нехорошим кварталам на «Ягуарах» (у негритянской блатной шпаны вкус получше, чем у новых русских, поэтому они предпочитают «Ягуары» «Мерседесам»), либо заняли свое место на американских нарах, либо погибли. Однако и те, что остались, не нашли к нему подхода, как ни старались. Вместо того чтобы снова стать преступником, Бернард стал посудомойщиком в отеле. Свет еще не видывал посудомойщика с таким сложением и таким ударом, но это не мешало ему хорошо делать свою новую работу в течение нескольких лет.

Одновременно он возобновил занятия боксом, но здесь все пошло не так гладко. После нескольких любительских боев Хопкинс перешел в профессионалы и в октябре 1988 года провел свой первый бой в новом качестве, но неожиданно проиграл. Однако бывший чемпион Грейтфордской тюрьмы сделал из этого только один вывод: надо подучиться. В следующий раз он вышел на ринг только через шестнадцать месяцев. После этого он выиграл двадцать два боя подряд, шестнадцать из них нокаутом и двенадцать – уже в первом раунде.

22 мая 1993 года в бою за вакантный чемпионский титул в среднем весе по версии IBF он встретился с самым талантливым боксером последнего десятилетия во всех весах Роем Джонсом.

Рою проигрывают все, но Хопкинс, пожалуй, сделал это наиболее достойно: по очкам и с не слишком большим перевесом. Так или иначе, но он оказался чуть ли не единственным боксером за всю карьеру Джонса, сумевшим оказать ему сопротивление.

Неудачной для Хопкинса оказалась и вторая попытка завоевать тот же самый титул в декабре 1994 года. К тому моменту Рой Джонс уже перешел в следующую весовую категорию, и титул IBF снова оказался вакантным. На этот раз соперником Бернарда оказался очень крепкий эквадорец Сегундо Меркадо. Бой закончился вничью, и решено было провести матч-реванш.

29 апреля 1995 года, нокаутировав Меркадо в седьмом раунде, Хопкинс с третьей попытки наконец-то стал чемпионом мира в среднем весе по версии IBF и выполнил то самое обещание, которое когда-то дал себе, бегая по тюремному двору.

Ну и наконец 14 апреля 2001 года, победив по очкам Кита Холмса, Бернард завоевал чемпионский титул еще и по версии WBC. За этот бой он впервые получил миллионный гонорар. Неплохо для бывшего посудомойщика.

Через два года после выхода из тюрьмы Бернард встретил девятнадцатилетнюю девушку Жанетт, которую не испугало его прошлое. Жалеть ей об этом не пришлось: новоиспеченный примерный гражданин оказался еще и однолюбом. В одном из последних интервью он сказал: «Я люблю свою жену, и я ей никогда не изменяю. Я не шляюсь по клубам и компаниям. Когда какая-нибудь женщина дает мне знать, что я ей интересен, я говорю, что женат. Бывает, в ответ меня спрашивают: „Ты счастлив со своей женой?“ Но я просто слишком люблю свою жену, чтобы причинять ей боль походами налево».

Их первый и единственный ребенок родился только через десять лет совместной жизни. «Я долго стрелял холостыми, – сказал по этому поводу Бернард, – наверно, мне просто было еще рано становиться отцом». Но в 1999 время настало, и бывший любитель золотых цепей присутствовал при родах и впервые взял на руки свою дочь, когда ей было тридцать секунд от роду.

«Главное, чему я могу научить людей, – это как следует относиться к жене и детям, а также тому, что такое ответственность перед ними, – говорит бывший уголовник, а ныне примерный гражданин. – Я сделал много зла, и этого нельзя забывать. Но все в твоей жизни может измениться к лучшему, если ты действительно решил развернуть ее на сто восемьдесят градусов».

… Парень успел только замахнуться своей дубинкой, как получил удар в челюсть, после которого оказался на земле.

Бернард бежал в раздевалку, где, как он надеялся, его не достанут, так как небольшое помещение хорошо охранялось, да и толпе там просто негде было бы развернуться. Его отступление по этим местам не планировалось, и на пути ему пришлось совершить прыжок с высоты почти в три метра. Если бы он подвернул ногу при приземлении, его бы линчевали, но ему опять повезло, и он все-таки добежал до раздевалки, а пришедшая в себя полиция перекрыла туда доступ. Толпе пришлось довольствоваться роскошной машиной чемпиона, которую она разнесла вдребезги.

Ситуация настолько накалилась, что Хопкинса хотели эвакуировать на специально вызванном для этой цели вертолете, но в конце концов вертолет решили использовать для отвлечения внимания. Когда патриоты Пуэрто-Рико увидели вертолет, они ринулись к нему, а Хопкинса тем временем незаметно вывели из раздевалки и спешно вывезли в аэропорт на машине с затемненными стеклами.

Как ни странно, но вся эта история говорит прежде всего о том, что Бернард Хопкинс действительно оторвался от своих корней. Парень, который мылся в трусах в Грейтфордской тюрьме и знал, что его изнасилуют, если он их снимет, никогда не стал бы вести себя так перед десятитысячной толпой, большая часть которой вышла из той же среды, что и он сам. Это был, скорее, просчет шоумена, который не рассчитал силу воздействия своего номера на аудиторию и так же мало ожидал нападения, как театральный актер, играющий негодяя, ожидает, что зрители полезут его бить.

Идея разыграть национальную карту, безусловно, принадлежит промоутеру матча Дону Кингу, самому гениальному и самому беспринципному дельцу от бокса в истории.

Это его стиль – стравливать бойцов перед боем и тем самым подогревать интерес к матчу. Он уже более двадцати лет с успехом использует этот прием, действующий с надежностью трехлинейной винтовки образца 1891 года. Возможно, Дон воспользовался еще и тем естественным раздражением, которое у человека с судьбой Хопкинса вызывает баловень судьбы вроде Феликса Тринидада, который, действительно, не зная почти ни слова по-английски, благодаря своей молодости, привлекательной внешности и обаятельной улыбке стал в Америке звездой. Так или иначе, но тон высказываний Хопкинса в адрес Тринидада резко изменился после происшествия на стадионе Клименто Колисео. Ну а что касается исхода боя, то даже проигрыш для Бернарда не так страшен. За этот матч он получит около трех миллионов, едва ли не больше, чем за все предыдущие бои вместе взятые. Кроме того, ему уже тридцать шесть лет, и не сегодня завтра его карьера все равно завершится. А свой главный бой он уже давно выиграл. Это случилось еще много лет назад в Грейтфордской тюрьме, когда он отправил в небытие одного злобного выродка, носившего его собственное имя.

Бой Хопкинса с Тринидадом состоялся, только не 15 сентября, как планировалось, а двадцать девятого. Как нетрудно догадаться, это произошло из-за событий 11 сентября 2001 года. Хопкинс выиграл нокаутом в заключительном двенадцатом раунде. А дальше началось нечто фантастическое. Когда я писал статью, то думал, что независимо от исхода бой с Тринидадом может стать для Бернарда последним или предпоследним, ведь ему было уже тридцать шесть. Но Хопкинс продолжает выступать до сих пор, и как выступать!

Чемпионом мира он оставался до 2005 года и перестал им быть только потому, что в бою с Джерменом Тейлором судьи решили, что публика устала от старины Берни, и не то чтобы уж очень засудили, но попридержали его. Тем не менее он продолжал блестяще выступать и на данный момент (октябрь 2010 года) неофициально считается сильнейшим боксером в категории до 79,4 кг. И это в сорок пять лет! В декабре он собирается драться за чемпионский титул в этом весе с канадцем Жаном Паскалем.

22.04.2003

Статья написалась сама собой. Я приехал на какой-то турнир в Санкт-Петербург немного заранее, так как очень люблю этот город, откуда родом мой отец. Пошел гулять, во время прогулки что-то пришло в голову, я заторопился в отель, вернулся туда и за один присест написал эту статью. Материал мне никто не заказывал, но опубликовали его сразу.

Здесь приведен авторский вариант статьи. В газете она называлась «Рой Джонс: веселый гений бокса», и я не вполне согласен как с заголовком, так и с некоторой правкой.

Рой Джонс принял решение остаться в тяжелом весе и в следующем бою, скорее всего, будет драться с Эвандером Холифилдом. Голова идет кругом. Как и почти все поклонники бокса с некоторым стажем, я впервые увидел Роя Джонса на Олимпиаде в Сеуле в 1988 году и сразу вместе со всеми понял, что этот парень, выступавший тогда в категории до 71 кг, пойдет очень далеко. Но не так же далеко, в самом деле!

«К пустой голове руку не прикладывают!» – этот образчик блистательного армейского юмора каждый раз сам собой выскакивал у меня в голове после очередной победы очередного корейца в Сеуле.

Дело в том, что корейцы, которые, как я понимаю, сплошь были военнослужащими, после каждой победы торжественно вставали в середине ринга и отдавали залу армейский салют, очень похожий на наш. Для человека, испорченного Советской Армией, это выглядело несколько странно. Представьте себе: некто в трусах и в майке цвета старой бирюзы в тончайшую белую полоску отрывистым жестом, который в военной среде во всем мире проходит как самое оно, отдает честь, прикладывая руку к непокрытой голове, украшенной к тому же неуставной прической. Почему-то особенно глумливыми казались эти полосатые штаны, рождавшие воспоминание о бессмертном высказывании булгаковского Шарикова: «Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку». Ну какой военный салют в таких портках, честное слово?

Но один кореец после победы то ли не отдал честь совсем, то ли сделал это с большим запозданием и так же неуклюже, как трехлетний ребенок, пытающийся повторить воодушевивший его военный жест. Это было в финальном бою в первом среднем весе, в котором дрался американец Рой Джонс и… мне, конечно, нетрудно найти в справочнике его имя, так как он стал олимпийским чемпионом, но есть ли в этом смысл? Я делал это много раз и тут же забывал. И дело вовсе не в том, что корейские имена трудны для запоминания. Просто мне, как и всему остальному миру, это имя неинтересно.

Три раунда Рой Джонс форменным образом издевался над корейцем, бил на выбор любой удар и с любой руки, куражился, валял дурака. Рой, не напрягаясь, показывал бокс, который я никогда в жизни не видел и вообще не знал, что он может быть.

И все это только для того, чтобы судьи потом отдали победу его сопернику.

Если бы золотая олимпийская медаль вручалась за самую крепкую голову, то кореец ее, безусловно, заслужил бы. После боя его пошатывало на ходу, и стоял он, когда его объявляли победителем, тоже не так чтобы очень прямо, но стоял ведь!

Все-таки японцы, из столетия в столетие обрушивавшие на несчастную Корею свою нерастраченную самурайскую любовь к людям, выливавшуюся в чуть ли не тотальное уничтожение всего, что попадалось им под руку, создали в конце концов своеобразную породу людей. Наш экс-чемпион мира среди профессионалов Юрий Арбачаков говорил мне не раз, что более тяжелых соперников, чем корейцы, у него не было.

Рой Джонс был потрясен вместе со всем остальным миром. Настолько потрясен, что после Олимпиады далеко не сразу перешел в профессионалы, куда его звали все промоутеры на свете, потому что было ясно, что это не просто талант, а талант, которого, возможно, никогда еще не было.

Вопрос, откуда берутся гении, будут задавать всегда, и ответа на него никогда не найдут. Гении берутся ниоткуда. Просто, как когда-то говорили, ангел мимо пролетал, когда они рождались. Можно, конечно, попытаться найти и рациональное объяснение. Так, в свое время много писали о том, что немного полоумный отец Роя, Рой Джонс-старший, в прошлом очень неплохой боксер, раскачивал подвесную колыбель своего новорожденного сына так, что она начинала биться о стену. Рой-маленький сначала ревел, а потом научился инстинктивно группироваться так, что ему не было больно, и даже перестал обращать на это внимание. Однако любой психотерапевт скажет, что эта, с позволения сказать, метода, скорее, способствовала бы формированию тревожного неврастенического характера, а не феноменальных боксерских навыков, хотя кто знает?

Так или иначе, но Рой боксирует так, как никто другой. Любой тренер пришел бы в ужас, если бы его ученик стал держать руки, особенно переднюю, левую, так низко, как Рой, потому что для него это неизбежно кончилось бы нокаутом если не в первом раунде, так во втором, а Джонсу – все ничего. Люди становились олимпийскими чемпионами и чемпионами мира среди профессионалов, имея несколько наработанных комбинаций, а бывало, что и одну. Вся техника выдающегося, вне всяких сомнений, Джо Фрезера в конечном счете сводилась к тому, чтобы выйти на длинный левый боковой, и этого, в сочетании, разумеется, с фантастически волевым характером, хватило для того, чтобы один раз из трех все-таки победить великого Мохаммеда Али.

А у Роя Джонса нет ни наработанных до полного автоматизма комбинаций, ни даже коронных ударов, потому что таковыми можно считать все его комбинации и удары. Он действует от противника и только по факту. Никаких там рассуждений в стиле «если он дернется, чтобы ударить справа, я уйду в сторону и тоже пробью справа на опережение». Все делается на уровне инстинкта. Руки Джонса – это какие-то ракеты с самонаводящимися боеголовками. Если бы у американцев в Ираке их умное оружие хоть чуть-чуть напоминало руки Роя, они бы давным-давно уничтожили все военные объекты, вместо того чтобы с завидной регулярностью бить по своим. Джонса невозможно застигнуть врасплох, потому что он читает противника, он знает, что тот будет делать, еще до того, как в сознании и подсознании этого бедолаги сложится хоть какой-то план его заведомо обреченных действий.

После долгих рассуждений и размышлений Рой все-таки перешел в профессионалы, начав выступать в среднем весе (до 72,6 кг), и уже к пятому-шестому бою был готов драться за чемпионский титул, но тут с его отцом, ставшим теперь его менеджером, произошла довольно странная метаморфоза. Если двадцать лет назад он не опасался ни за душевное, ни за физическое здоровье младенца, когда бил его колыбель о стену, то теперь стал бояться всего, и в результате первые три года своей карьеры Джонс потратил на бои с мешками. И тогда Рой предпринял самый мужественный шаг в своей жизни: он сделал своего отца просто отцом, а ведение своих дел доверил профессиональным менеджерам.

Затрудняюсь сказать почему, но среди ведущих боксеров очень много выходцев из патриархальных семей. Один из самых неистовых бойцов современного ринга Артуро Гатти как огня боится свою мать. Оскар Де Ла Хойа мог легко пойти на конфликт со своим промоутером Бобом Арумом, но не со своим тираном-отцом, который всегда был и остается им недоволен. Так же относится к своему отцу и экс-чемпион мира Феликс Тринидад. Бунт против отца в таких семьях – это почти подвиг, к которому не стоит подходить с нашими общими мерками.

Говорят, что человек, несколько десятков лет державший в своих руках миллиард других людей, китайский коммунистический диктатор Мао Цзедун, тоже начал свой путь с бунта против отца. Бунт этот заключался в том, что, когда отец в соответствии с местной традицией потребовал от него, чтобы он извинился за какой-то проступок, встав на колени, Мао отвоевал для себя право встать только на ОДНО колено, и это действительно было подвигом для того времени, того места и тех обстоятельств. Рою Джонсу для того, чтобы сказать своему отцу, что тот больше не является его менеджером, потребовалось неменьшее мужество, но он его в себе нашел. Отец не мог простить его за это много лет, но, в конце концов, признал его правоту.

Свой первый чемпионский титул, в среднем весе по версии WBC, Рой завоевал одной рукой – правой. Левая была разбита еще на тренировке, но он так долго шел к своему первому чемпионскому бою, что не мог больше ждать. Его противником был нынешний абсолютный чемпион в этом весе Бернард Хопкинс, по сей день остающийся единственным человеком, который дал почти равный бой Рою Джонсу, правда, его однорукому варианту, что он напрочь отказывается признавать. Джонс выиграл как минимум восемь раундов из двенадцати и стал чемпионом.

В 1998 году, находясь в Нью-Йорке, куда я приехал интервьюировать Леннокса Льюиса, я попал на одну боксерскую тусовку. У двери в большой зал, где собралось самое разношерстное общество, стоял очень высокий худой негр, по виду боксер-полутяж, а судя по устало-озлобленному взгляду – несостоявшийся чемпион. Одет он был во все черное, а на голове у него красовался великолепный убор, напоминавший здоровенную зеленую дыню с козырьком. В качестве приветствия он протянул мне для рукопожатия костистый кулак, весь покрытый мелкими шрамами, как я понимаю, от чужих выбитых зубов. Моей ладони не хватило, чтобы обхватить это внушительное орудие убийства.

Кажется, я непозволительно долго задержал свой взгляд на его бесподобном картузе, размышляя про себя, не лучше ли бы он выглядел, если бы его дынная часть не лежала, а стояла. Почувствовав на себе все темнеющий, как туча перед грозой, взгляд, я по возможности доброжелательно посмотрел ему в глаза. Узнав, что я журналист, обладатель картуза заявил примерно следующее: «Вы, журналисты, пишущие о боксе, ничего в нем не понимаете. Особенно австралийцы». Вывод о моей национальности он сделал, видимо, из того, что буквально за минуту до этого у него на глазах я довольно долго говорил с другим человеком, здоровенным негром в какой-то тюбетейке с бахромой и кисточками, о Косте Цзю. В течение всего разговора эта тюбетейка ездила из стороны в сторону по обритой наголо голове моего собеседника и вообще жила своей интересной жизнью, как будто под ней сидело какое-то живое существо, которое все время двигало ее в разные стороны. Если у меня когда-нибудь дойдут до этого руки, я обязательно напишу очерк о головных уборах, которые носят американцы вообще и представители боксерской тусовки в частности.

Понимая, что это может закончиться плачевно, я с большим трудом еще раз отвел глаза от картуза-дыни, который возымел надо мной поистине магнетическую власть, и уточнил, что не являюсь австралийцем, но, как выяснилось почти сразу, это не отложилось ни в его голове, ни в его картузе. «Ну скажи мне, – продолжил он прерванную моим неуместным географическим замечанием мысль, – кто сейчас лучший боксер: Джонс или Де Ла Хойа?» Я ответил, что, безусловно, Джонс, и тем самым прошел проверку на вшивость. «Все правильно, Осси (Aussie – разговорное австралиец. – Прим. А. Б.), – сказал он, – я его терпеть не могу, но он велик». Лицо его приняло при этом такое гневно-кислое и даже несколько плаксивое выражение, что я мигом прочувствовал всю силу как его восхищения, так и его ненависти, и понял, что лучше поскорее отчалить от этого нервного человека со всеми его неразрешимыми противоречиями, прятавшимися внутри интересного картуза, и отплыть по возможности подальше.

Говорят, что у Роя Джонса не было сильных соперников. По-моему, это не так. Просто самые сильные из них выглядели ничем не лучше самых слабых – перед гением все равны, как дети малые. В первой половине девяностых все дрожали перед бывшим уличным торговцем наркотиками, а затем чемпионом мира по версии IBF последовательно в среднем (72,6 кг) и суперсреднем (76,2 кг) весах Джеймсом Тоуни по кличке Туши Свет. Американские журналисты тщательно старались найти в нем хоть что-нибудь хорошее. Наконец нашли: как-то, будучи в небывало хорошем расположении духа, он чуть-чуть улыбнулся ребенку. Тут же был сделан вывод, что что-то человеческое и человечное Тоуни все-таки не чуждо.

Туши Свет был настоящим злобным бесом, не ставшим убийцей только потому, что нашел иной, тоже вполне достойный, способ зарабатывать деньги. Он уже был достаточно опытным профессионалом, но время от времени все же выходил на улицу продавать дурь и отказался от этого бизнеса только тогда, когда стал зарабатывать на ринге намного больше, чем на улице. По его собственным словам, он отказался от своего промысла лишь потому, что это подвергало риску его основной источник дохода. Вот такой милый прагматичный парень.

Но одной природной злобностью на американском ринге никого не удивишь и не напугаешь. Однако Тоуни был еще и выдающимся боксером, нокаутером, обладающим очень приличной техникой и боевым инстинктом. В 1993 и первой половине 1994 годов большинство экспертов ставили его на второе место в списке лучших боксеров во всех весах вслед за Пирнеллом Уитакером, а многие, процентов тридцать, даже отдавали Туши Свету предпочтение. Перед боем с Джонсом, который состоялся 18 ноября 1994 года, Тоуни был фаворитом, пусть и с минимальным отрывом: ставки принимались из расчета 6–5 в его пользу. И это притом, что Рой выступал на профессиональном ринге более пяти лет, почти полтора года был чемпионом мира в среднем весе, и его гений был всем давно очевиден.

Однако вопреки всем ожиданиям на ринге Тоуни выглядел против Джонса абсолютно беспомощным. Рой, не напрягаясь, выигрывал раунд за раундом и, как обычно, даже не ставил себе целью нокаутировать противника. «Мне весело в бою», – любил повторять он, а веселье не сокращают.

В четвертом раунде взбешенный собственным бессилием Тоуни попытался передразнить Джонса. Он неловко спародировал его стойку, опустил руки и тут же оказался на полу. То, что позволено Рою Джонсу, оказалось запрещено и Туши Светам, и Суши Веслам, и Сливай Маслам.

Монтелл Гриффин был хорошим и очень нестандартным боксером. Бой с ним 21 марта 1997 года складывался для Джонса нелегко. Нет, он выигрывал, но без блеска. Гриффин, наделенный почти таким же инстинктивным чувством соперника, как Джонс, боя не принимал. Он заставил Джонса атаковать, на что тот вовсе не настраивался и что ему вообщето не слишком свойственно. Стихия Роя – контратака. Чтобы спровоцировать соперника на атаку, он делает совершенно немыслимые вещи, например добровольно, по собственному почину заходит в угол. А тут нате.

Рой взбесился. Впервые кто-то диктовал ему условия. В седьмом-восьмом раундах он наконец-то приноровился к Гриффину, а в девятом достал его мощным ударом. Гриффина болтануло, но он устоял. Рой бросился его добивать, но Монтелл предусмотрительно встал на одно колено. То ли Джонса взбесил этот трусливый уход от атаки, то ли он просто не сумел остановиться, но он добил Гриффина, за что был дисквалифицирован.

Трудно сказать, почему его поражение вызвало такое озлобление в прессе. Может быть, потому, что Джонс уже столько лет отказывался потакать публике и экспертам. От него ждали нокаутов, а он выходил на ринг веселиться, смеяться над противником и выставлять его идиотом. И вот теперь на него спустили всех собак. Гриффин тоже стал говорить, что был на верном пути к победе, что не соответствовало действительности, и только Рой своими бесчестными действиями помешал ему.

В первый и единственный раз Рой рассвирепел. 7 августа 1997 года он вышел на ринг сам не свой и в первом же раунде послал Гриффина сначала в нокдаун, а потом и в нокаут. «Вы это хотели, вы это получили», – сказал он после боя. Больше довести его до такого состояния никто не смог, и он продолжил веселиться в бою.

1 марта этого года Рой Джонс повеселился на зависть всем – он в одну калитку победил чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBA Джона Руиса. Можно сколько угодно говорить, что Руис – далеко не самый сильный тяжеловес и получил свой титул исключительно благодаря интригам своего промоутера Дона Кинга, но факт остается фактом: бывший средневес одолел вполне приличного тяжа, не оставив ему никаких шансов. Вообще-то было бы глупо начинать выступление в тяжелом весе с самого сильного соперника. И вот теперь Рой говорит, что остается в этой весовой категории и хочет встретиться с Холифилдом. Если бы я имел допуск к обкусанному Тайсоном уху Эвандера, то до посинения орал бы в него, чтобы он ни в коем случае не шел на бой с Джонсом. Холифилд – один из самых выдающихся чемпионов в тяжелом весе, но на сорок первом году жизни ему просто нечем побеждать Роя. Тот сделает из него дурака, как делал из всех, а Холифилд, четырехкратный чемпион мира в тяжелом весе, не заслужил такого унижения. Кстати, не кто иной, как Майк Тайсон, битый Холифилдом в первом бою и откусивший ему тот самый кусок уха, чтобы уйти от поражения во втором, хотя он никогда не сознается в этом даже самому себе, недавно провозгласил Эвандера самым мужественным боксером в истории. Так, может быть, Эвандеру и стоит на этом остановиться и не строить из себя напоследок шута горохового. Хотя бы ради истории, которой он уже принадлежит.

Все в том же богатом для меня на события 1998 году мне довелось сидеть в пабе недалеко от Лондона, в графстве Кент, в одной теплой английской компании. Я совсем недавно вспомнил эту встречу совсем не в связи с боксом, а услышав по телевидению искрометное выступление Михаила Задорнова, объявившего английский язык ущербным и годным разве что для общения с компьютером, так как, в частности, в английском существует только один вариант признания в любви – I love you, а вот, например, «впендюриться» по-английски никак не скажешь. Бедный наш сатирик, с его плохим знанием иностранных языков и ущемленным национальным чувством, просто даже не представляет себе, сколькими способами можно по-английски впендюриться и как заковыристо!

Вообще, сам того не зная, Задорнов повторил мнение, которое у нас на английском факультете высказывала самая заядлая двоечница, которой казалось, что все на этом языке могут сказать так же мало, как и она. Особенно нашу двоечницу, косившую под интеллектуалку, как и Задорнова, тревожило отсутствие в английском всяких уменьшительных суффиксов…

Итак, мы сидели в пабе и смотрели бой Роя Джонса с Лу Дель Валле. Обычный бой Роя, примечательный разве что тем, что в седьмом раунде он поскользнулся и судья ошибочно отсчитал ему нокдаун, единственный за всю его профессиональную карьеру.

Нас было человек семь, и с нами была всего одна женщина. Зато какая! Памела Андерсон по сравнению с ней просто стиральная доска. Когда мы рассаживались, то рядом с ней с одной стороны сел ее гордый ею друг, а за место с другой стороны поспорили сразу трое: каждый хотел потусоваться поближе к этому бюсту. Наконец, конфликт был улажен. До трансляции оставалось какое-то время. Результат боя уже был известен, так как это был повтор, и разговор пошел о том о сем.

Надо сказать, что за столом собрались в основном люди, говорившие на кокни, лондонском просторечии, которое в последнее время стало даже как-то модно культивировать. К классическому английскому оно имеет примерно такое же отношение, как язык бабелевской Одессы – к литературному русскому. Возможно, Задорнову будет очень трудно себе это представить, но по-английски тоже можно сказать что-то вроде знаменитого «Беня знает за облаву», причем множеством способов. Еще в английском, как известно, существует более ста слов для обозначения женской груди, с лихвой компенсирующих отсутствие уменьшительных и особенно увеличительных суффиксов, и львиная доля их была в тот вечер втихаря сказана. А когда началась трансляция матча, то пошло нечто такое, от чего бы покраснел сам поручик Ржевский. Цензура никогда не отступит так далеко, чтобы это можно было воспроизвести на бумаге. Могу только сказать, что самый рьяный англичанин шепотком говорил, что хотел бы провести бой с нашей дамой, которую, кстати, звали Дианой, но только при условии, что удары она будет наносить не руками, и мечтал пропускать их сотнями, особенно overhand rights (основной вариант кросса).

И вдруг все стихло. Мужички стали смотреть бокс. Дама неожиданно обиделась. Оказывается, для женщины внимания никогда не бывает слишком много. Девушка она была простая и, посмотрев по сторонам, тихонько сказала: «Bloody guys» (чертовы парни). Точнее, это я подумал, что она так сказала. Я еще удивился, что она сказала guys, так как это американизм, который англичане не очень любят, хотя и используют. И тут вдруг я сообразил, что нас всех скопом обидели. Она ведь говорила на кокни, а там «эй» меняется на «ай», так что на самом деле ее слова были: «Bloody gays». Она ошиблась. Ни одного человека, имеющего хотя бы самое отдаленное отношение к этому племени, в компании не было. Впрочем, дама просто обиделась. Совсем ее добило, когда самый ретивый, потому что самый пьяный, предложил ей исполнять роль девушки, которая носит карточки с номерами раундов в перерывах. Она, очень уязвленная, спросила, где же тут ходить, и ей ответили: «Вокруг нашего стола».

Ну а потом произошло самое неожиданное. Она начала смотреть, сначала нехотя, а потом все больше увлекаясь. И именно Диана возмущалась громче всех, когда Джонсу ошибочно считали нокдаун. Велика сила бокса. Под конец девушка просто млела, к большому неудовольствию своего друга, и мне показалось, что Рой Джонс в этот момент находился совсем не по ту сторону Атлантики, по которую следовало. Он вполне мог в тот день найти компанию получше, чем Лу Дель Валле, и имел хороший шанс отправиться в самый настоящий нокдаун, причем без всякого принуждения.

Дальше все было совсем не так весело. Рой Джонс сдал очень резко и очень быстро. Как известно, с возрастом в первую очередь уходит скорость. Именно это случилось и с Роем, и тут же подтвердилось то, о чем иногда говорили и раньше: все его ошеломляющее превосходство над соперниками держалось именно на преимуществе в скорости. Ушло оно – ушел и Рой Джонс, осталась только его оболочка, которая из проведенных с тех пор двенадцати боев проиграла шесть. Но оболочка по-прежнему надеется вернуть все то, что ушло из нее.

23.01.2008

Один раз показалось, что Рою Джонсу удалосьтаки повернуть время вспять. Не очень явственно показалось, если честно (где-то в середине статьи об этом говорится прямо), но всем хочется верить в чудеса. Даже боксерам и журналистам. Вот и поверилось ненадолго.

Где-то в начале девяностых я зашел в кафе на Тверской. Едва мне принесли кофе, который то ли остыл, то ли никогда и не был горячим, как туда же зашел Когда-то Знаменитый Артист очень преклонных лет, одетый в когда-то дорогой костюм.

Времена были тяжелые, и за былую славу платили меньше, чем когда бы то ни было. Но Артиста его нынешнее положение, кажется, не смущало. Он посмотрел орлиным взглядом на стайку девочек. Те в ответ прыснули, он самодовольно улыбнулся, девчонки прыснули еще сильнее. Я сидел рядом с ними и услышал, как одна из них сказала что-то вроде: «Посмотри на этого старого дурака». Бедняга был кумиром девочек совсем другого поколения, а эти его знать не знали. Я посмотрел на него еще раз и понял девочек. Он не был похож на старого орла. Он был похож на старого петуха, чтобы не сказать на старую курицу.

Я еще тогда вспомнил, как, будучи еще молодым, в одном из своих старых фильмов Артист в финале играл своего героя стариком. Но жизнь обошлась с ним куда жестче, чем гримеры. Если его киношная старость была благородной, то реальная – жалкой. Артист между тем сел и продолжил играть глазами с девочками. Смотреть на это у меня уже не было сил. Я поскорее расплатился и вышел.

История эта произвела на меня настолько неприятное впечатление, что я постарался ее позабыть, что мне удалось. И чем дальше, тем меньше мне ее хотелось вспоминать, так как сам я тоже не молодел. И все-таки я ее вспомнил совсем недавно, когда зашла речь о состоявшемся в субботу бое некогда великих Роя Джонса и Феликса Тринидада. Я очень боялся, что из нее получится что-то вроде тех давних гастролей Когда-то Знаменитого Артиста в кафе на Тверской. То есть они себя будут видеть прежними, а зрители их – нынешними.

В первые два раунда казалось, что так оно и случится. Бывший полу-средневес Тринидад, накачавший вес, который почему-то ушел главным образом в ноги, побеждал потерявшего веру в свою неуязвимость Роя Джонса, который был временами так плох, как будто никем никогда и не был. Но потом гордость взяла свое, он разъярился, раздухарился и стал… нет, далеко не собой прежним, но все-таки теперь в нем по крайней мере проглядывали его былые качества. Бывший великий кудесник поймал кураж и, начиная с последней минуты третьего раунда и до последней минуты последнего уже не упускал его.

На этот раз обошлось. Но обойдется ли в следующий раз, если он будет? А ведь он будет.

Уходить, конечно, надо вовремя, но в самой такой постановке вопроса есть какая-то капитуляция перед жизнью. Все мы, мужчины лет с тридцати, а женщины, наверное, с двадцати пяти, ведем борьбу со временем, которую обречены проиграть. Но из этого же не следует, что с ним не надо бороться. Вот только борьбу следует вести лишь до тех пор, пока ты не стал смешным в своей борьбе, а как этот момент определить?

Для Роя Джонса большинство его горячих поклонников, в том числе и я, давно этот момент определили. Мы решили, что ему пора на покой, еще после первого боя с Антонио Тарвером, а потом застолбились в своем мнении, когда он проиграл три следующих боя. И, наверное, были правы, но какая-то это трусливая правота. Зачем драться, когда уличная шваль остановила тебя в темном переулке и потребовала денег, если тебя все равно, скорее всего, побьют? А ты отдай кошелек, в котором все равно почти ничего нет, и тогда не побьют.

Но, может быть, все-таки не стоит отдавать кошелек, если есть хоть какие-то силы его сохранить? И дело вовсе не в том, три рубля там или миллион, потому что тот, кто отдаст три рубля, с той же легкостью отдаст и миллион. Это ему только кажется, что, будь там денег побольше, он бы о-гого-го что устроил этим жалким грабителям. Ничего бы он не устроил, так что драться надо и за три рубля.

Рой Джонс не послушался наших мудрых советов, и спасибо ему за это. Он когда-то сошел с пьедестала, который остался пустым, так как ни у кого не хватило сил и таланта на него подняться. И пусть у него самого тоже их больше нет, чтобы туда вернуться, но ведь есть место и рядом с пьедесталом. А девочки пусть смеются, сколько им влезет.

В следующем бою со знаменитым британцем Джо Кальзаге Рой сумел послать противника в нокдаун в первом раунде, и это показалось началом его последнего чуда. Но Кальзаге легко встал и легко победил. Чудо, как обычно, не состоялось.

10.08.2009

Джонс не оставлял попыток вернуть прошлое, потому что ничего, кроме прошлого, у него и нет. Эта колонка была написана в качества анонса к поединку, который Рой должен был выиграть, но победа в котором могла в конечном итоге привести его только к дальнейшим поражениям.

Наверно, это было неизбежно, но очень уж хотелось избежать. Когда-то великий, когда-то непобедимый, когда-то многократный, когда-то чемпион мира, когда-то в четырех весовых категориях Рой Джонс снова возвращается на ринг и 15 августа проведет бой с другим экс-чемпионом мира Джеффом Лейси. Двое вышедших в тираж будут выяснять, кто из них вышел в него дальше.

Думаю, победит Рой Джонс. На Лейси-то его еще должно хватить. Но я все-таки надеюсь, что не хватит, просто чтобы, наконец, закончилось это отрезание кошке хвоста по частям. Причем в роли кошки находится как сам Джонс, так и многие миллионы его поклонников, и я в том числе.

Есть молодые люди, которым не хочется взрослеть. Если у родителей есть деньги, этот процесс можно затягивать достаточно долго. Есть не очень молодые люди, которым не хочется стареть. Для них есть виагра и всякие медицинские хитрости. Рой Джонс относится сразу к обеим этим категориям: он стареющий мальчишка, который не хочет взрослеть.

В последний раз мы видели настоящего Джонса на ринге 1 марта 2003 года, когда он победил чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBA Джона Руиса. Игры с весом тогда Роя окончательно доконали. Я не так давно встречался с ним. Меня совершенно поразили его габариты. Ростом не выше 180 см с очень скромной рамой, он мог бы всю карьеру провести не то что в категории до 72,6 кг, с которой когда-то начинал, а даже в предыдущей – до 69,9 кг. Вместо этого он пошел в веса до 76,2 кг, до 79,4 кг и, наконец, дошел до тяжелого веса. Это было совершенно чудовищное издевательство над организмом. На бой с Руисом Джонс вышел с весом под 90 кг. Выглядел он при этом каким-то надутым богатырем.

Не буду ничего утверждать. Может быть, я чего-то не знаю. Но я плохо представляю себе, как можно добиться таких результатов без каких-нибудь не вполне разрешенных спидручников вроде анаболических стероидов. Да у него шея тогда стала чуть ли не шире головы! Такие фокусы даром не проходят. А тут и возраст начал сказываться. Вся техника Джонса держалась на огромном преимуществе в скорости, а скорость, как известно, с возрастом уходит первой.

Уже в ноябре 2003 года в первом бою с Антонио Тарвером, для которого он опять сбросил вес до 79,4 кг, Рой выглядел совсем другим боксером. Он выиграл совсем чутьчуть. Тогда и надо было ему уходить, как ушел Леннокс Льюис после вот так, на бровях, выигранного боя с Виталием Кличко.

Рой не ушел. Вместо этого он проиграл нокаутом во втором раунде матч-реванш Тарверу, потом нокаутом же Глену Джонсону, потом по очкам третий бой Тарверу. В первых двух из этих боев он выглядел как будто его вытащили на ринг на аркане. Третий мог выиграть, но слишком боялся нокаута, что очень понятно в такой ситуации. Рой попал в положение Ахилла, которому вдруг сказали, что поразить его можно не только в пятку, а куда угодно, как всякого простого смертного. Ахилл от этого трусом не стал, но он еще не освоился со своей уязвимостью. А ведь в течение пятнадцати лет Рой Джонс казался именно неуязвимым. Между ним и всеми остальными лежала пропасть.

И вот пропасти не стало.

Раньше он мог утром перед боем играть в баскетбол или за пару часов до выхода на ринг плясать с девчачьим кордебалетом, а потом разносить своих противников в пух и прах, и вдруг это все ушло. После Тарвера он выиграл четыре боя и проиграл один, но именно тот единственный из всех, который имел смысл, – с Джо Кальзаге.

Я не смог заставить себя дочитать до конца откровения Джонса, высказанные им к бою с Лейси. Вспоминая свои поражения нокаутом, он сказал, что стал проигрывать, потому что его заставили работать как все, то есть высоко держа руки для защиты. Поломали технику, и вот – результат не заставил себя долго ждать.

Это не совсем соответствует действительности. Тот роковой удар от Тарвера во втором бою он пропустил именно потому, что его руки были не там, где надо. Просто ушли суперскорость и суперреакция, которые покрывали такие огрехи. Это все равно, как если бы стареющий плейбой стал объяснять, что девочка отказала ему, потому что он накануне не выспался и плохо выглядел. Да она тебе отказала, потому что ты старый хрыч, – хоть спи, хоть не спи. Я понимаю, что Рой Джонс меня не услышит, но меня так и тянет ему сказать: не рой сам себе яму. Точнее, не Рой сам себе яму. Для этого всегда найдутся другие.

Рой Джонс победил Джеффа Лейси, а после этого проиграл два боя подряд. Сначала – австралийцу Дэнни Грину нокаутом в первом раунде, а потом по очкам Бернарду Хопкинсу, у которого за семнадцать лет до этого выиграл фактически одной рукой, так как вторая была травмирована.

01.06.2010

Когда можешь помочь другу – помогаешь. Когда не можешь помочь – пишешь статью в надежде, что она хотя бы его подбодрит. Именно этим я и руководствовался, когда перед боем Романа Кармазина с немцем Себастьяном Сильвестром сделал этот материал.

Скоро в немецком Нойбранденбурге Роман Кармазин выйдет на бой с чемпионом мира по версии IBF в категории до 72,6 кг и уроженцем этих мест Себастьяном Сильвестром. Для нашего тридцатисемилетнего экс-чемпиона мира это будет последним шансом вернуться на вершину. Впрочем, вся его боксерская жизнь состояла из последних шансов.

Много лет назад (я даже точно могу сказать сколько – девять) я позвонил одному известному в мире бокса дельцу и предложил, чтобы он взял Романа Кармазина под свое, казавшееся тогда могучим, крыло. «Да нет, – ответил делец таким тоном, что я сразу увидел его лоснящуюся морду. – Ему уже двадцать восемь лет, в этом возрасте поздно разворачиваться. Ни один серьезный промоутер его не возьмет».

Делец тот давно сдулся, даже не знаю, чем он сейчас занимается, но вряд ли чем-то хорошим, и задним числом я рад, что он не взял Романа под свое, оказавшееся дырявым, крыло. Тем более что свой первый серьезный шанс Кармазин через год получил и без него. Другое дело, что шансы Роман всегда получал такие, которыми было очень трудно воспользоваться. А началась их череда 12 июля 2002 года, когда Кармазин вышел против испанца Хавьера Кастильехо драться за временный титул WBC в весе до 69,9 кг.

Мне и по сей день кажется, что тот бой Кармазин проиграл не противнику, а себе. Получилось, шанс застал Романа врасплох. А он к тому моменту уже два года вынужденно топтался на месте, и никто из грандов, включая Оскара Де Ла Хойю, уклонившегося от боя с Кармазиным, сославшись на травму руки, не жаждал встречаться с сильным и безвестным бойцом, которому можно легко проиграть, а победа над которым никакой славы не принесет. И не надо никого обвинять в трусости. Никто не пойдет на тяжелую работу к злобному начальнику за маленькую зарплату, а возможно, не пойдет и за большую. Вот и чемпионы по боксу не согласны получать люлей за просто так.

Помню, я тогда разговаривал с Романом об этом, и он, человек до невозможности беззлобный, деликатный и всегда готовый войти в чужое положение, даже в ущерб себе, сказал, что он всех понимает и не осуждает. Вообще, на моей памяти он осуждал за что бы то ни было только себя. Так было и с тем неудачным боем с Хавьером Кастильехо, состоявшимся в пригороде Мадрида.

Роману очень хотелось не упустить этот шанс, и именно поэтому он его упустил. За ним всегда водился один грешок: если он начинал насиловать себя, то не мог остановиться. Вот как сам Кармазин рассказал об этом за два года до встречи с Кастильехо, описывая, в каком состоянии оказался накануне одного из своих поединков: «Я к тому моменту не отдыхал года три и просто загонял себя. Сам себя загонял, винить здесь некого. Тренер мне недавно сказал: „Роман, лучшее – враг хорошего“. Я с тех пор это все время повторяю, потому что эту простую истину понял на собственной шкуре. Нельзя бесконечно от себя требовать, требовать, требовать. Так может крыша поехать. Вот она у меня и поехала. Какое там поехала! Просто сорвало крышу! Я ничем не мог отвлечься от бокса, все время искал у себя ошибки. Ночью спать не мог, все думал, где и что я делаю не так. Вставал и начинал тренироваться. И так без конца. Засыпал только от полного изнеможения. У меня тогда даже в семье проблемы начались. Кто захочет жить с таким типом? И вот дело к бою подходит, а меня от одного вида перчаток тошнит. Начинается бой. Я боксирую на автопилоте. Ничего не вижу, не чувствую толком. Просто как автомат. А в бою всегда должно оставаться место для фантазии, импровизации. Всегда. Без этого никакого настоящего бокса просто не бывает. А тут робот какой-то вместо меня боксировал. Я то время даже вспоминать боюсь. Это был не я».

Тот бой Кармазин все-таки выиграл, но через два года, готовясь к бою с Кастильехо, Роман снова себя загонял. Просто потому, что как раз все эти два года его водили за нос, вроде бы предоставляя возможность подраться за титул, а потом ее отбирая. И так много раз подряд. В такой ситуации сдали бы даже пеньковые нервы.

Поражение от Кастильехо не было сокрушительным, но оно было бесспорным, и, что еще хуже, Роману теперь приходилось начинать все сначала. А это было тем более сложно, что знающие люди и в этом бою разглядели, что поражение не отражало реальной силы Кармазина, что он, как был, так и остался до жути неудобным соперником, который в хороший для себя день может кому угодно устроить на лужайке детский смех.

В общем, многие тогда сочли, что Роман упустил свой последний шанс. Первый последний шанс.

Как понять, поймал ты рыбу или нет, если ты ее после долгой битвы вытащил из воды, снял с крючка, подержал в руках, а потом тебя кто-то отвлек, ты на секунду оглянулся, и она выскользнула у тебя из рук? Любитель рыбной ловли, возможно, скажет, что поймал. Любитель ухи – что нет.

Роман Кармазин оказался именно в таком положении, как этот бедный рыбак. Формально он побывал чемпионом мира, но никаких радостей от чемпионства не вкусил.

В начале 2000-х годов первый средний вес (до 69,9 кг) несколько обмелел. Многочисленные звезды, выступавшие в нем, перешли в другие веса, а оставшиеся достаточно сильные бойцы не были так независимы в подборе соперников: отказывать Кармазину им было куда сложнее. У Романа появился шанс, которым он и воспользовался.

В апреле 2005-го Кармазин провел элиминатор за право драться за титул IBF с долговязым американским левшой Китом Холмсом. В первой половине боя он все пытался пристроиться к своему очень нестандартному противнику, а пристроившись, однозначно выиграл вторую половину и с ней весь бой, который, разумеется, проходил на чужой территории – в США.

И уже через три месяца он вышел на ринг против чемпиона – боксера из Уганды Кассима Оумы, осевшего в США. Бой проходил в Лас-Вегасе, где у африканца было куда больше сторонников в зале. Поединок начался очень здорово для Романа. В третьем раунде он дважды посылал Оуму на пол, сначала левым по печени, а затем правым прямым в голову. Твердолобый африканец сумел достоять до конца раунда, в четвертом пришел в себя, а в пятом и шестом дал настоящий бой. Роман сумел остановить его порыв в последующих раундах и безоговорочно выиграл поединок, с чем не стали спорить даже представители Оумы.

В том, что Кармазин выиграл эти бои, только его собственная заслуга, но для того, чтобы его до них допустили, сильно постарался Дон Кинг, с которым Кармазин заключил контракт. Это сотрудничество принесло Роману титул, но почти не принесло денег. В этом он повторил судьбу очень многих. Впрочем, виноват здесь был не только Дон. Я с ним неплохо знаком, и он мне много раз говорил одно и то же:

«Послушай, а что я могу сделать? В Америке Роман чужой. К нему хорошо относятся, очень уважают, но он чужой, и кассы на нем не сделаешь. А в России он, по-моему, никому не нужен. Я сто раз предлагал его бои самым разным вашим телеканалам и требовал далеко не запредельные деньги, но мне либо говорили nyet, либо вообще ничего не говорили».

Иногда Кинг после этого пускался в недоуменные рассуждения о том, что же это мы за люди такие, ведь, будь Роман американцем, у него не было бы никаких проблем с показом его боев по телевидению. Ведь он не только хороший, но и зрелищный боксер. (Справедливости ради нужно отметить, что разговоры эти шли в основном позже, когда Роман уже потерял титул.)

С организацией первой защиты у Кармазина вышли кое-какие проблемы, и бой состоялся только в июле 2006 года. Соперником его стал бывший абсолютный чемпион мира в категории до 66,7 кг американец Кори Спинкс – боксер безударный, но быстрый и верткий, как угорь.

Кармазин мог выиграть тот бой. Один судья даже поставил ничейные очки, а двое других отдали победу Спинксу со счетом всего лишь 115–113. Но Роман его не выиграл. Это был тот самый случай, о котором говорят «чуть-чуть не хватило», но эти «чуть-чуть» вмещают в себя всю пропасть между победой и поражением.

Наверное, сыграло свою роль то, что у Кармазина никогда не было противников даже отдаленно напоминавших Спинкса. Может быть, команда Романа не слишком верно тактически просчитала этот бой. Но, думаю, главную роль здесь сыграло то, что Кармазину элементарно очень нужны были деньги. Просто на жизнь. И понимание того, насколько сильно зависит его финансовое благосостояние от этого боя, вызывало волнение, которое и близко не вызывал сам соперник.

А тут еще один московский коммерсант звонил ему накануне боя миллион раз и бесконечно дергал за нервы, торгуясь до последнего по поводу мелкого рекламного контракта. Уже после боя Роман узнал, что этому коммерсанту, выполнявшему роль посредника, досталось значительно больше денег, чем ему самому, но пенять было не на что: никаких норм, кроме этических, тот не нарушил. Просто воспользовался горячкой перед боем. Лекция на тему «Жадность хуже, чем холера, жадность губит флибустьера» здесь не поможет. Тем более что флибустьер – и вообще, и данный конкретный – считает, что бабло побеждает зло. При этом злом считается исключительно то, что лежит между ним и баблом.

Боюсь, такой взгляд на вещи сильно отличается от версии Христа, но богу богово, а коммерсанту коммерсантово. Боксеру, по этой логике, видимо, боксерово. В случае с Кармазиным и его чемпионством это означало почти ничего.

Поражение от Спинкса не перечеркнуло карьеру Кармазина. По общему мнению, у него оставался шанс вернуть титул и, следовательно, у него появился еще один последний шанс, и казалось, он его не упустит.

В начале января 2007 года он сам поздравил себя с Новым годом, нокаутировав в четвертом раунде довольно сильного боксера Джеймса Обеде Тоуни. Перед этим нынешний чемпион мира по версии IBF в категории до 76,2 кг канадский румын Лучан Буте сделал это лишь в восьмом. Следующий бой Кармазина состоялся 23 ноября того же года, и это был элиминатор за право драться с чемпионом мира по версии WBA в категории до 69,9 кг. Соперником его был бывший, причем недавно бывший, двукратный чемпион мира мексиканец Алехандро Гарсиа.

Поединок состоялся в Лос-Анджелесе на андеркарде супербоя между Рикардо Майоргой и Фернандо Варгасом. Я там был и навсегда запомню эту поездку как одну из самых приятных за всю жизнь. Осень в Калифорнии – это как хорошее лето у нас. Стоит отъехать от города, вдохнуть какой-то солено-хвойный воздух – и кажется, что ты уже в раю. Но пока я старался провести как можно больше времени с Романом и его менеджером Стивом Бэшем. Никакого беспокойства ни у кого не было. Единственной проблемой оказалось то, что Роман сделал вес на взвешивании со второй попытки, но это явно его не измотало.

Роман не просто победил Гарсию. Он порвал двукратного чемпиона мира вдоль и поперек за три раунда. Гарсиа после этой порки так никогда больше и не восстановился. Я уверен, что в тот день Кармазин легко победил бы и выступавших в главном бою Майоргу и Варгаса, и я был далеко не единственным среди журналистов и экспертов, кто так считал.

А на следующий день мы с Романом отправились далеко за город в один известный рыбный ресторан на берегу океана. По дороге купили какой-то фантастической клубники, несколько раз останавливали машину в полях. В тот год в Калифорнии было много лесных пожаров. Один из них мы видели. Он черной змеей прополз по склону обширного холма. В голове ее стоял мощный столб пламени, от которого шел другой столб – дыма, поднимавшийся в такое голубое небо, что казалось, на нем никогда не бывает облаков. Судя по всему, пожар уже локализовали, и он догорал. Мы ели клубнику и смотрели по сторонам. Ощущение наполненности жизнью было такое, какое бывает только в детстве: когда тебя и в зоопарк сводили, и мороженое купили, и на карусели покатали.

Потом мы доехали до рыбного ресторана, представлявшего собой какие-то избушки и уставленные столами лужайки между ними. В жизни не ел более вкусной рыбы. Мы наелись до отвала и поехали обратно, продолжая лопать никак не кончавшуюся клубнику. Казалось, что этому празднику жизни не будет конца.

Но до катастрофы в боксерской карьере Кармазина оставалось меньше двух месяцев. 19 января 2008 года Роман в нью-йоркском Мэдисон-сквер-гарден вышел против Алекса Бунемы из Конго, предпочитающего жить в Мемфисе, штат Теннесси.

Проводить бой с интервалом меньше двух месяцев было безумием. Двойным безумием было делать это уже будучи официальным претендентом на титул, но Роману позарез были нужны деньги. Не для того, чтобы поменять хорошую машину на самую лучшую, а просто на жизнь, очень скромную жизнь. Он сам попросил Дона Кинга сделать ему этот бой.

За несколько дней до поединка Роман заболел. Я позвонил тогда в Америку, и один из наших общих знакомых сказал, что дело плохо: Роман не только болен, но еще и спать перестал. Он мог отменить бой, но были нужны деньги.

В том бою Кармазин был не похож на себя. Он все-таки выигрывал по очкам после девяти раундов, но дело пахло бедой, и она пришла в десятом раунде, когда Бунема достал его длинным ударом справа, а затем еще и левым вдогонку. Роман встал, но африканец быстро добил его. Это было очень похоже на окончание боксерской карьеры, и казалось, что на этот раз Кармазин исчерпал все свои последние шансы.

Затем Кармазин не выходил на ринг одиннадцать месяцев.

20 декабря 2008 года он с большим перевесом по очкам обыграл очень уважаемого в Америке ветерана Бронко Маккарта, показав тем самым, что вернулся.

В марте 2009 года Роман в седьмом раунде нокаутировал американца Антвуна Эколса, хотя сам в пятом раунде побывал в нокдауне. А менее чем через два месяца после этого, в мае, в Чимкенте (Казахстан) он боксировал с бразильцем Луисом Аугусто Дос Сантосом, который отказался выходить на четвертый раунд.

Наконец, 8 января 2010 года Роман вышел против колумбийца Дионисио Миранды в элиминаторе за право встретиться с чемпионом мира по версии IBF в категории до 72,6 кг немцем Себастьяном Сильвестром.

И Роман, и Миранда находились в таком положении, когда проигрывать нельзя, и победил тот, чье отчаяние, видимо, было сильнее, – Кармазин. Но как победил! Из своих двадцати побед восемнадцать Миранда одержал нокаутом, и в третьем раунде он достал Романа ударом справа, так что создалось впечатление, что двадцать первая победа и девятнадцатый нокаут для него не за горами. Я и сейчас не могу понять, как Кармазин выстоял.

Дальше бой шел с переменным успехом, но в девятом раунде Миранда опять нанес мощнейший удар справа, и на этот раз Кармазин упал. Он быстро встал, но до конца раунда оставалось две минуты. Роман опять выстоял, и опять я не знаю, как он это сделал. Миранда выглядел лучше и в начале десятого раунда, но тут Кармазин стал периодически доставать его справа. Наконец, он достал его особенно плотно, а через паузу нанес еще один удар справа. Миранда упал, но поднялся. Тогда Кармазин почти в точности повторил свою комбинацию: нанес один удар справа, а через паузу – другой. На этот раз Миранда рухнул на спину, и рефери остановил бой, даже не открывая ему счет. Так Роман Кармазин получил право на бой с чемпионом мира Себастьяном Сильвестром.

Ну а дальше было совсем интересно. Российский истеблишмент всегда проявлял мало интереса к Кармазину. Роман всюду говорил, что представляет Россию, но Россия об одном из своих очень немногих чемпионов мира по профессиональному боксу как-то забывала. А тут…

Стивен Бэш, менеджер Кармазина, выиграл торги у промоутера Себастьяна Сильвестра фирмы Sauerland Event. Бой Романа должен был пройти в России, предположительно в Петербурге, где боксер живет. Однако российские коммерсанты, видимо, все свое бабло пустили на борьбу со злом, и на спонсорство такого матча денег не осталось. России Кармазин оказался не нужен.

Вообще, я, конечно, понимаю, что америкосы – все жлобы, а у нас все – чистые души, одна чище другой. Однако знаменитый американский тренер Фредди Роуч помогает Роману бесплатно, а американский парень Стивен Бэш, который вроде как боксерский менеджер (а значит, по определению, грабитель), сделал для Кармазина больше, чем вся щедрая душой Россия вместе взятая. Это он в него верил, когда не верил уже никто. Это он вкладывал в него деньги, когда никто не вкладывал. Это он дал Роману три его последних шанса из четырех. И все это без всякого интереса для себя. Не сомневаюсь, что свои деньги Бэш пока и близко не отбил. Но он не может вечно воевать в одиночку. На этот раз ему понадобилась помощь, которая, как обычно, не пришла.

В общем, Бэш зря выигрывал торги. Бой все равно теперь пройдет в Германии, а судейство там… ну, как бы это сказать… Понимаете, совесть ведь не мочевой пузырь, она лопнуть не может. Особенно судейская. Теперь Роману для победы нужен нокаут или надо очень убедительно выиграть хотя бы девять-десять раундов из двенадцати, чтобы дали победу в семи, а с таким мастеровитым, хоть и несколько однообразным боксером, как Сильвестр, это будет крайне сложно.

Так что, если Роман проиграет главный бой в своей жизни, не нам его корить. Мы ровным счетом ничего для него не сделали, чтобы иметь на это право. Слава богу, хотя бы нашелся телеканал – РЕН ТВ, который покажет бой Сильвестр – Кармазин в прямом эфире.

Ну а если Роман победит, то не надо запоздало пищать «ур-р-ря!!!» и махать флагами. Флаг Роман поднимет тоже без нас, так как это будет только его победа.

Бой Кармазина с Сильвестром закончился вничью, и это был вполне справедливый результат, так что зря я «гнал» на судей. А Роман лишний раз доказал, что он – человек вечного последнего шанса. Хотя до боя это казалось невероятным, но вполне возможно, что он еще раз будет драться за титул. Все-таки Роман должен догнать этот трамвай. Я в него верю.

11.06.2007, Катовице

Ну, здесь вся предыстория вопроса подробно изложена в начале статьи, к чему мне добавить практически нечего.

Чуть больше недели назад автору этих строк позвонил представитель Дона Кинга, с которым мы несколько раз встречались в Америке и Германии. Этот представитель сообщил, что знаменитый промоутер хотел бы встретиться со мной для того, чтобы высказать в интервью для «СЭ» свою точку зрения по поводу тлеющего конфликта с экс-чемпионом мира в категории до 69,9 кг россиянином Романом Кармазиным, у которого с Кингом контракт. Более того, мне, по сути, предлагалось выступить в роли вольнонаемного посредника между Кингом и нашим боксером. Все это было абсолютно неожиданно, как и место нашей встречи – в Польше, где 9 июня должен был состояться турнир, одним из организаторов которого был все тот же Дон.

Немного ошалев от перспективы попробовать себя на дипломатическом поприще, я спешно собрался в дорогу и оказался в Катовице. Дона, правда, в отеле поначалу не застал, так как он в этот момент был на экскурсии в Освенциме.

Встретились мы за обедом. Дон сидел какой-то подавленный, время от времени выключался из общего разговора и смотрел в сторону. Впрочем, вся группа, с которой он был в Освенциме, пребывала в похожем состоянии. Неожиданно Дон стал рассказывать о политическом раскладе накануне и в начале Второй мировой войны. С большим знанием дела, надо сказать, что не слишком удивило, так как мне уже приходилось убеждаться в том, что круг его интересов очень широк, и что он часто обнаруживает познания в совершенно неожиданных областях.

Когда обед был закончен, мы поднялись в его номер на 27-м этаже, и Дон сел на фоне широкого панорамного окна. Вид из него открывался хоть куда: предгрозовое, поистине апокалиптическое небо, а внизу вполне советский, безмерно скучный социалистический пейзаж, где явным диссонансом выглядели несколько чисто польских зданий. Смотрелось все это диковато, но, представьте, интересно.

В сущности, это не я интервьюировал Кинга; он сам себя интервьюировал в моем присутствии, а я почти целиком доверился его потоку сознания, ограничивая свое участие лишь тем, что временами пытался этот поток хоть как-то структурировать. Зачем было мешать Дону? В конце концов, обращался он не столько ко мне, сколько к Роману Кармазину, а я был лишь чем-то вроде радиопередатчика, с помощью которого он отправлял свою шифровку. Так что свое мнение обо всем сказанном выскажу чуть позже. А пока постарайтесь разобраться вместе со мной в том, что в этой шифровке было изложено.

– Что вы говорите? Роман Кармазин мало заработал денег? Да вы вспомните, как он стал чемпионом мира. Мне пришлось немало поработать, чтобы заключить для него контракты на соответствующие бои. И прежде всего – на элиминатор (бой за право драться с чемпионом мира) с Китом Холмсом, так как никто не горел желанием встречаться с таким сильным бойцом, как Кармазин, на ринге. Где-то еще, в ресторане скажем, пожалуйста, но не на ринге. Ну а потом я добился боя с Кассимом Оумой, которому принадлежал титул IBF в категории до 69,9 кг, – этот титул Роман у него в итоге и отобрал.

Кроме того, мне надо было соответствующим образом преподнести Романа широкой американской публике, которая его совершенно не знала. Показать ей, какой он замечательный боксер и человек. Вы же сами с ним давно знакомы и знаете, что так оно и есть. Он замечательный парень. И Роман сделал свою часть работы, без которой не было бы ничего: он выиграл эти бои.

Когда Кармазин стал чемпионом, настал черед драться с обязательным претендентом. Но тут в дело вмешался его менеджер Стивен Бэш, который стал работать против меня. Он пытался наладить связи с другими промоутерами и не давал мне помочь Роману. И тут наступил черед его боя с Кори Спинксом. Я и сейчас считаю, что Кармазин должен был выиграть этот бой. Но у него голова была не на месте. Его отвлекали всякие слухи о разных боях, разных перспективах, и он не смог сосредоточиться на поединке со своим противником, когда ни о чем другом он просто не должен был думать.

Ну а я стал жертвой своей собственной успешной работы. Я сделал свою часть работы, а его менеджер приписал ее себе. Прошу заметить, что, когда Роман проиграл, я и не подумал его бросать. Наоборот, я по-прежнему делаю все от меня зависящее, чтобы он смог вернуть себе титул. Еще раз повторю: он замечательный человек, и я искренне хочу ему помочь.

Меня обвиняют в том, что я не даю Кармазину заработать. Да мне просто не позволяют дать ему заработать. Мне он понятен как человек. Он мне близок как человек, потому что мы с ним начинали свои жизни в схожих условиях.

Вы знаете, о чем я говорю? Это когда вся семья живет в одной комнате. Работы нет, а вся жизнь превращается в борьбу за еду. Ты каждый день идешь в бой за еду. Ты сражаешься за еду утром, ты сражаешься за нее днем, ты сражаешься за нее вечером. Я так жил. И у Романа было что-то в этом роде. Вы знаете, что я думаю? На основе его жизни можно было бы написать отличный success story (историю успешной карьеры. – Прим. А. Б.). Он мог бы стать образцом для подражания в вашей стране, где, насколько я знаю, для многих жизнь достаточно тяжела. Он мог бы показать этим людям выход из тупика. Но он сбился с пути. Точнее, его сбили с пути.

Дороги в ад и в рай иногда идут из одного и того же места, вы понимаете? Поначалу расстояние между ними небольшое, и ты сам не понимаешь, куда идешь, а потом может быть уже поздно. Я не говорю, что я веду в рай. Все, что я говорю, так это то, что мы с Романом должны сесть за стол, и я расскажу ему, как я вижу историю наших взаимоотношений. И он расскажет мне, как ее видит, а вместе мы выйдем на верную дорогу, на которую ни один из нас не может выйти самостоятельно. Мы нужны друг другу. И мне есть что Роману предложить.

Я могу в конечном итоге предложить ему бой за титул в одной из двух весовых категорий, до 69,9 кг и до 72,6 кг, но для начала ему надо будет пройти элиминатор. Я уже предлагал Кармазину элиминатор, но он отказался. Он должен был драться со своим бывшим спарринг-партнером Терренсом Котеном. Вы понимаете, о чем я говорю? Он должен был провести элиминатор со своим спарринг-партнером, которого много раз бил и знал как облупленного! Это ведь чего-нибудь да стоит, а? И это я добился того, что ему предстоял элиминатор с таким противником. Это была полностью моя заслуга. Я ведь неплохо поработал, да?

Разумеется, нельзя получить все сразу: для Кармазина это был бы не слишком денежный бой. Зато он давал ему возможность выйти на очень выгодную позицию. Ради такой позиции стоило пожертвовать деньгами. Побил своего спарринг-партнера и стал официальным претендентом – поди плохо? Потом стал чемпионом, и вот теперь ты можешь ставить другим свои условия. Я знаю, где растет золотое дерево. Так не мешай же мне вести тебя туда! Если бы Кармазин по-прежнему работал со мной, он уже снова был бы чемпионом мира. Вместо этого он спорит со мной, за какие деньги он будет драться со своим спарринг-партнером, а за какие – нет.

Все надо делать в свое время. Упустил момент – пиши пропало. Своевременность действий – это ключ к успеху. Роман упустил множество кораблей, которые плыли в страну успеха, а он, вместо того чтобы запрыгнуть на борт, махал рукой с берега и говорил: «Счастливого пути».

У него образовалось много советчиков, но эти советчики не вкладывают в него денег. Хорошо, ты советуй-советуй, но денег-то дай! А вот это – извините. Советчики живут хорошо. У них прекрасные дома, машины и все прочее, а у Романа ничего этого нет.

Я понимаю, что у Кармазина тяжелое положение. Я понимаю, что он хватается за соломинку, но он, наверно, не за ту соломинку хватается. Рядом бревно плывет. Схватись за него. Чего ты ждешь? Если человек тонет – надо бросить ему спасательный круг. Если он умирает от жажды в пустыне – надо дать ему воды. Не наоборот! Спасательный круг не спасет в пустыне, а вода – когда ты тонешь. Между тем его советчики делают именно это. Так они ему помогают. Да они просто прикончат его такой помощью. Предлагают утопающему водички. Они завязывают ему глаза и затыкают уши. Поэтому он ничего не видит и не слышит.

Я беру на себя многое. Я вкладываю в Кармазина деньги. Я готов заплатить его оппоненту. Я не мелю языком. Я беру на себя серьезные обязательства. Я сказал Роману: я заплачу тебе больше за элиминатор, если твой бой купит ваше телевидение, особенно если купит Первый канал. На самом деле я связался с Первым каналом раньше, чем начал все разговоры с Кармазиным. Я также пытался привлечь Немирова. Если бы удалось и то и другое, Роман мог бы получить за бой от семидесяти пяти до ста тысяч – это точно. И это все за бой со спарринг-партнером! Скажите, что это плохое предложение, нет, скажите!

Но Первый канал отказался покупать бой Кармазина. Ни один ваш канал не захотел его покупать.

Понять это я, сколько ни стараюсь, не могу. Почему?! Роман – ваш боксер, гордость вашей страны! Был бы он скучный боец – это еще можно было бы хоть как-то объяснить, хотя посмотрите, как любят своих скучных бойцов в других странах, но Роман прекрасно смотрится на ринге. Почему ваше телевидение не захотело покупать его бой?

А для меня это оборачивается еще и дополнительной головной болью. Тем, что ваше телевидение не покупает бой Кармазина, оно выбивает у меня из рук серьезный козырь. Может быть, самый серьезный. Ведь то, что они этот бой не покупают, в тайне не сохранишь. Я всем говорю, какой Роман замечательный, а мне в ответ: да кому он нужен, если его не берет телевидение его собственной страны?

Если тебя не поддерживают свои, странно ожидать, что тебя станут поддерживать чужие. Я говорю: вы что, не видите, какой он классный боксер? А мне говорят: так-то оно так, но почему его не берет российское телевидение? И все начинается сначала. Мы снова пляшем от печки. Может, вы мне объясните, почему телевидение в России его не берет? Не можете? Вот и я не могу.

Если бы на Кармазина был спрос в Америке – разговор был бы совсем другим, но на него нет большого спроса, как вы видите. Не потому что он плохой, он очень хороший, а потому что он иностранец. У вас ведь тоже иностранцами не особо интересуются? Я должен создать на него спрос, а ваше собственное телевидение мне в этом отнюдь не помогает.

(Дальше монолог Кинга шел на несколько повышенных тонах. Дон завелся, вскочил и на фоне бушующего неба за окном метал громы и молнии, как Зевс. Это была картина в духе гравюр Дюрера.)

Как шли переговоры с российским телевидением? Классно шли. Сначала обсуждали, потом положили вопрос в ящик, потом опять обсуждали, потом опять положили в ящик, потом опять обсуждали, чесали репу и, конечно, положили в ящик. Ну и, наконец, сказали «нет». Да из Кармазина можно было бы в России икону сделать, куда они смотрят? Американскую мечту по-русски! Русскую мечту!!!

Вот видите – моя куртка. На ней написано Rumble in the Jungle (Драка в джунглях – то есть бой Али – Формен в Киншасе, Заир, в 1974 году), Thrilla in Manila (бой Али – Фрезер в Маниле в 1976 году) и так далее. Это все лучшие бои, в организации которых я принимал участие. А вот здесь надпись ТОЛЬКО В АМЕРИКЕ. То есть только в Америке человек может осуществить свою мечту. А почему не ТОЛЬКО В РОССИИ? Кто сказал, что это невозможно?

Вот парень взял и собственными силами поднялся. Приехал из провинции – и стал чемпионом мира. Смотрите на него. Верьте в свою мечту, и вы тоже станете чемпионами. Может быть, не в боксе, но в чем-то своем. Я хочу все это сделать, а мне не дают.

Если моя роль так мала, как говорят некоторые, если все делают другие – скажем его менеджер, то почему без меня Роман не стал чемпионом мира? Где он был столько лет? А потом пришел я и сделал его чемпионом мира. Мы вместе сделали его чемпионом мира. Он выиграл бои, и я его провел к трону. Я делаю всю работу, а потом приходит какойто парень и говорит, что все это сделал он, и Кармазин ему верит. Это что – похоже на правду?

Я предлагаю российскому телевидению раскрутить российского боксера, а мне в ответ говорят: нет, нет, нет. Понимаете? Ньет! Ньет! Ньет! Я говорил чуть ли не с семью российскими каналами – большими, маленькими, средними. Ни один не захотел показывать его элиминатор. Я сражаюсь за Кармазина в одиночку против всех, в том числе и против него самого. Потому что он работает против себя.

И после всего, что я сделал, появляется какое-то заявление Кармазина, направленное против меня. Фантастическое заявление. И написано очень профессионально. Читаю – и глазам своим не верю. Какой АкадЭмик все это написал? Какой интеллиХЭНТ? Это не боксер писал, таких боксеров не бывает, хотя там и стоит подпись Романа Кармазина. А если это действительно он написал, то почему он до сих пор не работает в аппарате президента Владимира Путина? Там наверняка есть потребность в таких золотых перьях!

Ясно, что советчики Кармазина меня оболгали! Но ничего. Знаете, что сказал Томас Карлайл? Это философ. Хороший философ. Он сказал: ни одна ложь не живет вечно. И эта тоже не будет жить, только вот мы теряем время, и здесь уже никакая философия не поможет, даже самая мудрая. На настоящий момент Роман потерял год, а он далеко не мальчик как боксер. Он не может позволить себе тратить год просто так. Никто не может себе этого позволить. Он уже был бы двукратным чемпионом мира, если бы продолжал работать со мной, и у него была бы за плечами красивая голливудская история. Ведь он был чемпионом – и проиграл. Но нашел в себе силы подняться. Он снова вернулся на вершину. Все кричат «ура» – и правильно делают, потому что человек, который способен подняться после поражения и вернуть потерянное, достоин всяческого уважения.

И кто мог бы помочь ему в этом больше, чем я? А? Я уже сорок лет номер один в боксе. Сорок лет! Чтобы занять это положение, мне пришлось сражаться с подонками вроде Гитлера, у которых просто не было такой возможности реализоваться, как у этого проклятого Адольфа. Страна другая, обстоятельства другие. Но я сражался с этими людьми и победил. Где они? А я по-прежнему номер один в боксе. Так дайте мне возможность сделать то, что я делаю лучше всех, и вы об этом не пожалеете.

Конечно, я не обиделся бы, если бы мне помогли. И сам Кармазин, и, например, Первый канал вашего телевидения. Но знаете что? Я ведь могу так поднять Романа, что ваше телевидение само придет ко мне, потому что люди будут спрашивать: если этот Кармазин так хорош, почему мы его не видим? Мы хотим его видеть! Покажите нам его здесь и сейчас!

Нужно работать вместе, но я могу работать и один. Я поднял бы известность Романа, делая ему бои с популярными в Америке бойцами, и от этого неизбежно росла бы его собственная популярность. Но зачем идти трудным путем, когда есть более легкий? Если мы объединим свои усилия с российским телевидением, задача облегчится не в два раза, а во много раз.

Однако для того, чтобы все это состоялось, прежде всего необходимо, чтобы мы с Романом договорились между собой. Я предлагаю встретиться. Сесть за стол, поговорить, как могут говорить два мужика, и тогда, я уверен, нам окажется по силам все начать сначала. Я глубоко уважаю его как боксера и как человека, и, думаю, он тоже должен уважать меня как человека и как промоутера. Я верю, что мы договоримся. Мы должны договориться.

…В тот же вечер в Катовице прошел турнир, ради которого Дон приехал в Польшу. Турнир этот, не скрою, мне очень понравился, и, уверен, было бы неправильно о нем не рассказать – пусть даже совсем коротко.

Прежде всего, я был несказанно рад снова увидеть на ринге нашего Ивана Кирпу, который легко нокаутировал своего противника во втором раунде. Кирпа по личным обстоятельствам не выступал больше двух лет, а теперь вернулся и находится в отличной физической и психологической форме.

Ну а в центре внимания оказались бои двух местных звезд – тяжеловеса Анджея Голоты и экс-чемпиона мира в полутяжелом весе Томаша Адамека.

Душка Анджей – персонаж, конечно, своеобразный. В свое время он избил человека в сортире, а потом раздел его, забрал одежду и уехал. Бежать ему пришлось до самой Америки. Там он продолжил свою карьеру, не сортирную, а боксерскую, и одно время даже считался самым сильным тяжеловесом, удивляя, правда, невероятно грязной манерой ведения боя. Особую тягу он питал, уж извините, к отбиванию детородных органов. Ну а потом пришел Леннокс Льюис и без дураков нокаутировал Голоту в первом же раунде. Через несколько лет пришел Майк Тайсон и так больно дал Голоте по голове, что тот во втором раунде убежал с ринга. А уж совсем недавно пришел Леймон Брюстер и три раза уронил его в первом раунде. Если бы бой не остановили, Голота, возможно, залез бы под настил. В общем, герой оказался с гнильцой не только в плане человеческих, но и бойцовских качеств. Однако в Польше его любят.

Перед турниром он пугал постояльцев отеля, слоняясь по холлу с видом маньяка, который удивленно вопрошает самого себя: как же так – уже четыре часа, а я еще никого не убил и не расчленил. Когда он проходил мимо, ты чувствовал себя примерно как ныряльщик в океане, мимо которого проплывает акула. Знаешь, что она тебя видит, но не знаешь, сыта она или голодна, съест тебя или отпустит поплавать. В общем, любителям экстремальных видов спорта рекомендую ходить кругами вокруг Голоты. Только ни за что не ходите с ним в туалет. Там он особенно опасен. Лучше подождите, пока выйдет, даже если вам туда очень надо.

Здесь Голота провел неплохой бой. Поначалу он явно побаивался своего неименитого соперника американца Джереми Бейтса, а потом, убедившись, что опасности тот не представляет, забил его во втором раунде.

Но главным героем вечера стал, без сомнения, Томаш Адамек, который недавно по очкам проиграл свой титул WBC в категории до 79,4 кг, а теперь перешел в следующий вес, до 90,7 кг. Он провел просто великолепный бой с достаточно сильным панамцем Луисом Андресом Пинедой, которого нокаутировал в седьмом раунде. Зрелище было феерическим. Я бы сказал, что зал стоял на ушах, но на самом деле он стоял на ногах и частично завис в воздухе от восторга. Когда бой закончился, зрители долго скандировали: «Спа-си-бо!» Красиво, ничего не скажешь. Вообще, должен сказать, что люди в Польше, где я оказался впервые, мне очень понравились.

В самом конце этого боксерского вечера я вновь увиделся с Кингом – уже мельком. Он сказал мне, показывая на ринг: «Смотрите, Голота и Адамек работают со мной, и они, как видите, об этом не жалеют».

Ну а сам я не мог не подумать о том, каким праздником стал бы бой Кармазина в Москве или в Санкт-Петербурге. И, конечно, телевидение в таком случае нашло бы возможность раздвинуть на час сериалы, в которых актеры подчас играют как участники провинциальной самодеятельности на детских утренниках.

Искренне надеюсь, что публикация этого интервью Дона Кинга принесет свои плоды. Хочется верить, что мы еще увидим Романа Кармазина чемпионом мира. Что же касается моего собственного отношения к сказанному Доном, то оно, разумеется, несколько отличается от его. Так, например, я знаком со Стивеном Бэшем, менеджером Кармазина, и ничего плохого о нем сказать не могу. Кроме того, не уверен, что менеджер в принципе должен работать в одной упряжке с промоутером. Однако это только мое мнение, и не оно является сейчас предметом обсуждения.

Тем не менее я все-таки выскажу свою точку зрения по одному вопросу: считаю, что Роману стоит сесть за стол переговоров с Доном Кингом. Я уже говорил об этом нашему боксеру. По объективным причинам, которые прекрасно известны и самому Кармазину, конфронтация не может сейчас пойти ему на пользу. Если бы я так не думал, то не отправился бы в Катовице со столь неожиданной миссией.

К сожалению, вынужден признать, что моя посредническая миссия особого успеха не имела. Работа Дона с Кармазиным так и не заладилась, но в этом не было вины ни Дона, ни Романа, ни тем более моей. Просто российское телевидение на том этапе так и не решилось начать покупать бои нашего боксера. Бог им, работникам телевидения, судья.

06.10.2007, Нью-Йорк

Это так называемая «предвариловка», то есть статья, написанная перед матчем. Обычно она делается на основе какого-то мероприятия – пресс-конференции, показательной тренировки или взвешивания, – но бывает, что и на основе собственных рассуждений. Однако на этот раз мне особо не понадобилось собственно рассуждать, достаточно было смотреть по сторонам: Дон Кинг в своем лучшем виде, смеющийся над всеми и больше всех – над собой, печальный Рой Джонс, Сэм Питер, рассказывающий о том, как он дрался с дьяволом, сидящий в засаде Анджей Голота… И все это происходит в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке. Мне оставалось только бегать, как зайчику, во все стороны и стараться ничего не упустить.

В четверг в нью-йоркском Мэдисон-сквер-гарден прошла церемония взвешивания участников сегодняшнего титульного боя между нигерийцем Сэмьюэлом Питером, временным чемпионом мира по версии WBC в тяжелом весе, и американцем Джамилем Макклайном. Напомним, что Питер получил свой титул после того, как чемпион мира по версии WBC Олег Маскаев из-за травмы вынужден был отложить с ним бой, изначально запланированный именно на сегодня. Ну а Джамиль Макклайн должен был 22 сентября встретиться с Виталием Кличко, но знаменитый украинский боксер, в свою очередь, отказался от поединка – также из-за травмы. В результате промоутер Дон Кинг из двух несостоявшихся боев слепил один состоявшийся.

Сэма Питера я сначала не узнал, хотя видел много его боев. И дело даже не в том, что при ближайшем рассмотрении выяснилось, что шея у него все-таки есть (раньше казалось, что голова торчит прямо из середины груди): недлинная такая – как раз в ширину тонкой золотой цепочки, которая покрывала ее целиком, но все-таки шея. Нет, просто это был другой человек, абсолютно не похожий на свою кличку Нигерийский Кошмар. Он все время улыбался, и улыбка до неузнаваемости меняла его лицо.

Узнав, что я из России, Питер тут же спросил:

– А почему русские не хотят со мной драться?

– Вы и впрямь считаете, что Олег Маскаев откосил от боя с вами, и что травма у него не настоящая, а дипломатическая? Вообще-то за ним такого не водилось.

– Да нет, не считаю. Но я тоже не могу вечно сидеть на заборе и ждать, когда же до меня снизойдут. То ждал старшего Кличко, теперь вот – Маскаева. Наверное, у него действительно травма, но почему я всегда должен быть крайним? Я-то был готов его побить, и я это точно знаю. И потом, чемпион должен драться, а если не можешь драться – отойди чуть в сторону. Маскаев – хороший парень, и, если он захочет, я готов встретиться с ним где угодно, хоть в Москве. Потому что, говорят, он в вашей столице хорошо заработал на бое с Питером Окелло. Если мне столько же заплатят, я поеду в Москву завтра же. Я серьезно, между прочим. Ну, завтра – это я чуток махнул, а через месяц приеду. Почему нет?

– В России о вас многие узнали, когда вы дрались с Владимиром Кличко. Вы тогда три раза послали его в нокдаун, но все равно проиграли. Вам не обидно? Не кажется, что победа была так близка?

– Ну, значит, на то не было Божьей воли, – сказал Питер в первый раз серьезно, но губы его тут же снова растянулись в улыбке. – Да и вообще бой этот был не за настоящий чемпионский пояс. Настоящий чемпионский пояс должен быть зеленым (таков цвет пояса WBC. – Прим. А. Б.), а у него какой? Не зеленый. IBF, одним словом. Может, Бог просто не хотел, чтобы у меня был не зеленый пояс, и в итоге Он дал мне этот зеленый, а Кличко там осталось что-то…

Не-е-е, если не валять дурака, я всегда готов снова встретиться с Кличко. Тот наш бой был близким, я мог выиграть, но не выиграл. Конечно, в нокаут он меня не послал, но ведь и я не выиграл. Теперь, когда мы в равном положении, он – чемпион, я – чемпион, интерес к нашему матчу будет еще большим, и его можно провести. Хоть в Москве. (Ваш корреспондент не стал уточнять, что Кличко имеет к Москве не самое прямое отношение. Здесь не то чтобы об Украине мало что слышали, здесь и о России знают скорее понаслышке. Когда мне выдавали аккредитацию, то на полном серьезе спросили: «Как писать вашу страну – СССР?»)

– Во втором бою с Джеймсом Тоуни вы показали, что умеете приспосабливаться к чужому стилю. К Кличко тоже сумеете приспособиться во второй раз?

– А почему нет? Вы знаете, Кличко такой хороший парень, что его и бить-то не хочется, но такая уж у нас шизанутая работа – все время приходится бить хороших людей, хоть я и сам хороший. Я бы очень хотел встретиться с ним еще раз. Очень. Тут, кстати, из России целый поток бойцов пошел. Ну ничего. Я их отправлю обратно в Россию.

– А еще у нас есть такой большо-о-о-ой боец. Ростом ровно семь футов (213 см). Хотите с ним встретиться?

– Видел я его и действительно хочу с ним встретиться. А почему нет? Я готов драться с кем угодно. Хоть со львом, хоть с дьяволом. С дьяволом я уже, кстати, раньше дрался.

– Да ну?

– Дрался, дрался, чего тут особенного?

– А какой у вас был самый трудный бой? С дьяволом?

– Нет, первый бой с Тоуни. Этот парень, кстати, пусть и маленький, но неудобный до жути, опытный, умелый и сильный. И откуда он эту силу брал? На анаболиках, правда, два раза попался. Может, в этом все дело, но очень уж он был сильный. Я перед нашим поединком посмотрел пару его боев и решил, что я такого маленького легко побью, а ни фига подобного. Он все держал. И сам бил неплохо. Ну, свою роль, конечно, сыграло еще и то, что я к первому бою не ахти как готовился, а во второй раз уже знал, с кем буду иметь дело.

– Как, думаете, сложится ваш бой с Джамилем Макклайном?

– Он не будет долгим. Я защищу свой пояс, а потом буду драться с Кличко.

– Почему вы за пределами ринга выглядите совершенно иначе, чем на ринге? Все время улыбаетесь…

– А чего мне теперь не улыбаться? Я же чемпион. А каким должен быть чемпион? Он должен быть ХАРО-О-ООШИМ! А значит, он должен УЛЫБА-А-АТЬСЯ!

Буквально через минуту после этого разговора я инстинктивно заглянул за какую-то загородку и оттуда, из темноты, на меня неожиданно уставились два глаза, окруженные добрым лицом человека, который может убить просто так. Потому, к примеру, что пару часов назад его комар укусил, и в нем до сих пор бушует обида, а ты мимо проходил. Ну чистый Соловей-разбойник, сидящий в засаде.

Это был известный польский тяжеловес Анджей Голота. Он явно избегал встреч с прессой. Дело в том, что его все время сажают и никак не посадят. Много лет на Голоте висел приговор, вынесенный еще в Польше за то, что он избил, раздел и ограбил человека, позже было много мелких историй в Америке – пока, наконец, в прошлом году у него дома в Чикаго не нашли целый арсенал незарегистрированных «стволов». Но, значит, все как-то решилось, если он все еще не сидит. Вот есть же люди, которые просто созданы для тюрьмы, а не сидят. Но что-то мне подсказывает, что когда-нибудь Голота все равно сядет. Как говорится, сколько веревочке ни виться…

Голоте в той же программе предстоит драться с Кевином Макбрайдом – тем самым, который окончательно отправил на пенсию Майка Тайсона. Повезло человеку встретиться с Железным Майком как раз в тот момент, когда от него осталось только горькое воспоминание. Когда эту пару – Голоту и Макбрайда – потом, после взвешивания, поставили друг напротив друга, чтобы они поубивали друг друга взглядами, они почему-то вдруг начали смеяться… Признаюсь, я первый раз видел поляка смеющимся и надеюсь не увидеть во второй после сегодняшнего боя.

Однако, когда в будущем я стану вспоминать минувший четверг, то первым на ум придет не Питер и не Голота, а Дон Кинг, который устроил самое грандиозное свое представление на моей памяти.

«ЙА-А-А-А-ХА-ХА! НАЙ-ДЖИ-И-ИРИА, ХА-ХА!» – донеслось в какой-то момент из-за занавеса. И стало ясно: сейчас появится Дон Кинг. Его, как обычно, сначала услышишь, а потом увидишь. Ну вот, наконец, и он собственной персоной – весь обвешанный флажками разных стран, представители которых, как я понял, в субботу выйдут на ринг. Тема его очередного «концерта» стала ясна сразу: уроженец Нигерии (по-английски название этой страны звучит как «Найджириа». – А. Б.) Сэм Питер. Правда, от его нигерийства, кажется, один флажок и остался.

Мне удалось перехватить Дона по пути на сцену и задать единственный вопрос, который меня на тот момент интересовал. Увидев вашего корреспондента, знаменитый промоутер тут же вспомнил место, где мы с ним в последний раз виделись. «А-а-а, Польша-Польша. Они мне уже который месяц не платят. А у Кармазина все будет нормально».

Мы действительно встречались в Польше. Там проводился турнир с участием местных промоутеров и Дона, а я приехал, чтобы взять интервью относительно того, когда же на ринг снова выйдет экс-чемпион мира в категории до 69,9 кг Роман Кармазин. Так как этот вопрос до сих пор остается открытым, я задал его Дону и на этот раз.

– Роман будет драться 23 ноября с Алехандро Гарсией: их поединок в той же программе, что и бой Варгас – Майорга. Его в свое время отменили из-за травмы Варгаса, как вы наверняка помните, ну и все остальные поединки тогда тоже полетели, – сообщил Кинг.

– А российское телевидение бой Кармазина купило?

Напомню, что в том – июньском – интервью Дон Кинг вновь и вновь спрашивал меня: почему российское телевидение не интересуется боями Кармазина и не хочет их покупать? Вот и сейчас у Дона, едва он услышал мой вопрос, произошел, судя по цвету его лица, мощный выброс желчи.

– Да вроде обещали. Ваш Первый канал. Только что их обещание значит, хотел бы я знать…

На этом серьезный разговор и закончился. Дальше началось что-то несусветное. Дон был в настроении, приподнятом примерно до уровня Эмпайр-стейт-билдинга, самого высокого нью-йоркского небоскреба. Воспроизвести весь его монолог не представляется возможным, но что-то абсолютно безумное в памяти осталось.

– Найджириа! Найджириа! Где наш Нигерийский Кошмар? Вот он, наш нигерийский кошмар! Настоящий чемпион мира! Активный чемпион мира! Сражающийся чемпион мира! ЙА-ХА-ХА! А где все остальные? Нету всех остальных. Куды делись? А бог его знает куды. Делись – и все тут. Какая разница – куды, раз делись? А у нас настоящий чемпион мира. Нигерийский Кошмар. Найджириа! Найджириа! Вот они встают на весы. О, как они встают на весы! 266 фунтов (120,6 кг) – это Джамиль Макклайн. А где Сэм Питер? ЙА-ХА-ХА! Сколько он весит? 250 фунтов (113,4 кг). Найджириа! Найджириа! Где тут у меня нигерийский флаг? – Дон принялся просматривать свою коллекцию флагов, потом не очень уверенно вытащил оттуда один, правильный. – Вот он, нигерийский флаг, а вот он, чемпион! ЙА-ХА-ХА!

Крик у Дона был абсолютно пьяный, хотя он не пил ни капли. Участники главного боя тем временем взвесились, и их поставили глазеть друг на друга. Сразу стало видно, кто здесь никого не боится. Питер был спокоен, как наевшийся до отвала носорог, а Макклайн как будто все стремился слинять отсюда подальше и пораньше. Он и с весов-то почти убежал.

Думали, что теперь, когда главное произошло, Дон уймется, но не тут-то было.

– НайджИ-И-И-риа! НайджириА-А-А! А кто у нас тут еще есть? А у нас еще тут Эндрю Голота есть. Великий польский боксер! О, Польша, Польша, что это за страна! – Последние слова Дон произнес с такой страстью, что казалось, еще чуть-чуть, и он со слезой запоет «Ешче Польска не згинела», но он продолжил иначе: – У нас есть ужасный Голота, а против него Кевин Макбрайд, который самого Тайсона ушел на пенсию. Кевин Макбрайд, гордость Ирланди-И-И! Чего-то у меня тут флажки попадали… Где вы, мои знамена доблести и чести? А, вот они, – Кинг, кряхтя, нагнулся и поднял их. – О, что это будет за бой! ЙА-ХА-ХА!

На новый уровень все вышло, когда приехал президент WBC Хосе Сулейман.

– О, к нам приехал Хозе (в испанском языке нет звука «з», но Америке и Дону нет до этого дела. – А. Б.). Самый лучший Хозе, самый лучший Сулейман, самый лучший человек. Где ты, самый лучший Хозе? Вот он ты. Самый лучший Хозе Сулейман вручает чемпионский пояс самому лучшему чемпиону, НАЙ-ДЖИ-РИА! О!! Какой у нас подъем! Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! ЙА-ХА-ХА!!!

Наконец предматчевая церемония закончилась. Ушла большая часть публики, ушли боксеры, ушел Кинг. В зале осталась лишь группа людей, причем лицо одного из них было мне ужасно знакомо. Да это же Рой Джонс! Я подошел к группе. Они обсуждали предстоящий бой, и все сходились на том, что Питер победит – и достаточно легко. При этом с жаром спорили о том, кто из присутствующих больше уверен в победе Питера. Тон задавал Рой Джонс.

Я посмотрел на него, и мне стало грустно. Он выглядел как стареющий пацан, то есть как человек, который стареть начал раньше, чем взрослеть. И вовсе не потому, что у него не хватало ума. Ума всегда хватало. Просто взрослым живется скучно, а ему скучно жить не хотелось.

В какой-то момент я протиснулся к Джонсу и сказал: «Рой, я написал о тебе, наверно, сотню газетных страниц на языке, который ты никогда не узнаешь. Я всегда считал тебя одним из самых великих боксеров в истории, а сейчас я только хочу пожать твою руку». Мы обменялись рукопожатиями. На этой возвышенной ноте хотелось бы и закончить, но не выходит. Все-таки король на этом празднике был один.

После взвешивания я взял такси и там (вот он, результат смены часовых поясов) на несколько минут заснул. Проснулся как ошпаренный от воплей: «Найджириа! Найджириа!» Оглянулся вокруг. За открытым окном прошли студенты, которые, тряся умными головами, обсуждали что-то древнегреческое. Кажется, меня занесло в интеллигентский район. Гринич-вилидж, что ли? Нет, эти умники и умницы такого орать не могли. Значит, это орал Дон у меня во сне. Приснится же такое, ЙА-ХА-ХА!

Бой с Макклайном Питер выиграл, на мой взгляд, не без помощи судей, а вообще, само мероприятие оказалось куда менее интересным, чем суета перед ним. Так, кстати, довольно часто бывает.

20.08.2007

Когда писал эту статью, мне просто хотелось показать людям, прежде всего молодым, что Эвандер Холифилд не всегда был полоумным ветераном, который не уймется до тех пор, пока какой-нибудь юный лох не вытрет им пол перед всем честным народом, что когда-то он был одним из самых выдающихся бойцов в истории. Именно бойцов, а не просто боксеров. Хотелось если не восстановить справедливость, то, по крайней мере, показать, что она все-таки существует.

13 октября на московский ринг против чемпиона мира в тяжелом весе по версии WBO россиянина Султана Ибрагимова выйдет единственный в истории четырехкратный чемпион мира в этой категории 44-летний Эвандер Холифилд. Однако вряд ли это событие принесет много радости его многочисленным поклонникам.

Ответить на вопрос, зачем сказочно богатый и несказанно знаменитый Эвандер Холифилд продолжает боксерскую карьеру, так же легко, как ответить на вопрос, прозвучавший в известной старой песне: «Зачем я вас, мой родненький, узнала, зачем, зачем я полюбила вас?» Впрочем, наше все, Александр Сергеевич Пушкин, на оба эти вопроса давным-давно ответил: «Затем, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона».

Человека, более достойного сравнения с орлом, чем Холифилд, на свете просто не существует. Наоборот, это любой орел должен был бы гордиться, если бы его сравнили с Холифилдом. И как всякий уважающий себя орел, Эвандер всегда летел против ветра, сокрушая на своем пути всех других пернатых хищников, которые пытались оказать ему сопротивление в борьбе за добычу. Победил он среди прочих и такого летающего дракона, как Майк Тайсон, пусть тот и был наиболее реальным воплощением Змея Горыныча, какое только можно себе представить.

И это все притом, что по своим физическим данным Холифилд – даже не настоящий тяжеловес. Он долгое время более чем комфортно чувствовал себя в категории до 86,2 кг, где в конце концов стал абсолютным чемпионом мира. Однако это оказалось только началом великой карьеры. Потому что он перешел в тяжелый вес.

В 1990 году, победив Бастера Дагласа, Холифилд стал абсолютным чемпионом мира среди тяжей и пробыл им до 1992 года. В 1993 году, рассчитавшись за поражение в предыдущей встрече, Эвандер победил Риддика Боу и вернул себе титулы WBA и IBF (за тот год, что чемпионские пояса принадлежали ему, Боу успел потерять один из них по версии WBC за отказ драться с Ленноксом Льюисом).

На этот раз чемпионство Холифилда не было долгим. В следующем году он проиграл Майклу Муреру в одном из самых странных поединков на моей памяти. Казалось, что Холифилду перед боем вкололи снотворное. Потом врачи сказали, что он провел двенадцать раундов на ринге с сердечным приступом. Однако Холифилд через некоторое время заявил, что вылечил себя верой, и, ко всеобщему удивлению, врачи подтвердили, что от прежнего заболевания не осталось и следа. Они даже засомневались в правильности изначального диагноза. И правильно: орлов с больным сердцем не бывает.

Несколько лет Холифилд провел не то чтобы в тени, но в полутени, из которой вышел, совершив одну из самых ярких сенсаций последнего времени. 9 ноября 1996 года он в одиннадцатом раунде нокаутировал Майка Тайсона и завоевал титул WBA. Через полгода в матче-реванше Железный Майк, отчаявшись справиться с ним и выложив на ринг в третьем раунде все, что у него было, увидел, что этого недостаточно для победы, и совершил самое безумное из всех своих безумств. Он обкусал Холифилду уши, за что был дисквалифицирован. В конце 1997 года Эвандер вернул себе еще и пояс IBF, расквитавшись со своим старым обидчиком Майклом Мурером.

В 1999 году Холифилд дважды дрался с обладателем титула WBC Ленноксом Льюисом. В первый раз судьи подарили ему ничью, хотя он явно проиграл, а во втором бою, по иронии судьбы гораздо больше похожем на ничью, ему засчитали поражение. По-моему, все-таки справедливо.

Наконец, в 2000 году Холифилд завоевал свой последний чемпионский титул – по версии WBA. Его только что не слишком честно отобрали через суд у Льюиса и объявили вакантным. Эвандер победил Джона Руиса и завладел им. В марте 2001 года Холифилд проиграл Руису матч-реванш, а в декабре того же года выиграл третью встречу с Руисом, но судьи определили в этом матче ничью. Так Холифилду аукнулась ничья в первом бою с Ленноксом Льюисом.

Конечно, последнее чемпионство было и недолгим, и, мягко говоря, сомнительным, но в последнем вины Эвандера не было.

Однако время идет, и никого, в том числе и орлов, оно не щадит. Поэтому, когда пару недель назад на пресс-конференции, посвященной бою Холифилда с чемпионом мира по версии WBO Султаном Ибрагимовым, я своими ушами услышал, как Эвандер сказал, что не собирается ограничиваться одним этим титулом, а намеревается стать абсолютным чемпионом мира, я пожалел о том, что орла на пенсию насильно не отправишь.

Ну не за ногу же его привязывать и не в клетку сажать?

Заявление Холифилда прозвучало, мягко говоря, странно. Если женщина в сорок пять лет скажет, что она хочет родить ребенка, вы подумаете, что она несколько опоздала, но чем черт не шутит? Однако, если она скажет, что решила родить еще четверых детей, а именно столько сейчас основных титулов в профессиональном боксе, вы решите, что у нее не все дома. И, скорее всего, будете правы. Ну а боксеры стареют раньше, чем женщины.

Бой Холифилда с Ибрагимовым должен состояться 13 октября, а через шесть дней, 19 октября, Эвандеру исполнится 45 лет. Это очень много, и не надо вспоминать Джорджа Формена, который именно в этом возрасте сумел во второй раз стать чемпионом мира, потому что сравнение будет некорректным.

Во-первых, Формен – феномен, каковым Холифилд не является. Вполне возможно, что Большой Джордж – самый физически сильный тяжеловес в истории. Именно на силу он делал основную ставку, а сила, как известно, уходит последней. Холифилд, наоборот, мелкий тяжеловес, так что, по идее, он должен был бы состариться раньше других. Вовторых, у Формена в карьере был десятилетний перерыв, что тоже очень положительно сказалось на его спортивном долголетии. В-третьих, за исключением боя с Мохаммедом Али в 1974 году, Формену никогда серьезно не доставалось. Его поражения от Джимми Янга в 1977 году, от того же Холифилда в 1991-м и от Томми Моррисона в 1993-м были техническими. Он просто набрал меньше очков, чем соперники. Два нокдауна в поединке с Роном Лайлом в 1975 году, который он в конце концов выиграл, тоже не были особенно тяжелыми.

В свою очередь, Холифилду временами доставалось не приведи господь. Конечно, то, что Тайсон оттяпал ему кусок уха, на его нынешнем физическом состоянии сказалось минимально. Но вот все три боя Эвандера с Риддиком Боу, два из которых он проиграл, а третий выиграл на бровях, были невероятно тяжелыми. То же можно сказать и о первом поединке с Тайсоном, пусть и выигранном, и об обеих встречах с Ленноксом Льюисом. Наконец, поражения, любые, пусть даже технические, очень старят, а в последнее время Холифилд проигрывал много, слишком много. Крис Берд и Лэрри Дональд перещелкали его на скорости. Джеймс Тоуни измотал своей активной защитой и нокаутировал ударом по печени. Ни один из этой троицы раньше не справился бы с ним.

Поражение от Тоуни, которое Холифилд потерпел еще четыре года назад, было особенно тяжелым для самолюбия, и оно лучше всего показало, чего лишило его время. Тоуни, конечно, выдающийся боксер. Благодаря своей действительно невероятной защите корпусом и феноменальной реакции он почти не пропускает плотных ударов. Но Холифилд понимал все, что Тоуни делал. Он его читал, но просто не поспевал. Этот бой не был бы для него легким и в лучшие годы, но тогда он периодически доставал бы Тоуни, и не столько изматывался бы сам, сколько изматывал бы соперника. Честно говоря, я не сомневаюсь даже, что более молодой Холифилд дожал бы Тоуни и нокаутировал. А так… В девятом раунде Холифилд, похожий на себя прежнего даже меньше, чем тень отца Гамлета на богатыря, которым она была при жизни, пропустил удар левой по корпусу… Гриф-падальщик победил орла. У меня было тогда предчувствие, что все закончится подобным образом, и перед тем матчем я написал о Холифилде статью под названием «Докатился». Меня тогда много ругали за слишком злую критику в адрес великого боксера. Однако реальность оказалась еще хуже. Между тем я никогда так горячо не болел за Холифилда, как в тот раз, и в своих прогнозах ошибался не раз, но не было случая, чтобы мне больше хотелось ошибиться, чем тогда. К сожалению, как раз тогда я не ошибся. Я очень боялся унижения великого боксера и замечательного человека, каким является Холифилд, от мерзавца Тоуни, гордящегося тем, что он мерзавец. Так оно и вышло. Зло победило и не могло не победить, просто потому, что добро находилось в слишком уж плохой форме. А добро без шансов на победу – самое печальное зрелище на свете.

После Тоуни Холифилд проиграл еще и Лэрри Дональду, и казалось, на этом его карьера, наконец, закончится. Может быть, он и сам так думал какое-то время, но потом не выдержал и опять вернулся. А может быть, он и не собирался уходить. Однако теперь он решил встретиться с боксером поплоше – Джереми Бейтсом. Многие тогда подумали, что Холифилд просто не хочет заканчивать великую карьеру поражением. Но Эвандер, расправившись в августе прошлого года за два раунда с Бейтсом, через три месяца встретился с Фресом Окендо, который не так давно вылетел из элиты тяжелого веса и жаждал туда вернуться. Окендо, видимо, решил, что победа над Холифилдом ему в этом поможет. Он собирался повесить его скальп себе на пояс, но в результате повесил свой собственный скальп на пояс Холифилду. Победа Эвандера не была особенно блестящей, но это уже не играло особой роли. По крайней мере для него самого, а все остальные могли думать что им угодно.

В марте этого года Холифилд нокаутировал в третьем раунде Винни Маддалоне, малопримечательного боксера с надутым послужным списком, и, наконец, 30 июня победил по очкам сорокадвухлетнего Лу Саварезе, более или менее честного контендера былых времен. Кажется, Холифилду удалось убедить себя (если ему вообще надо было в этом себя убеждать), что он готов снова драться за чемпионские пояса. Более того, впервые за достаточно долгое время ему удалось убедить в этом и еще кое-кого. Во всяком случае, стали раздаваться голоса, принадлежащие отнюдь не боксерским чайникам, что у Эвандера все-таки есть какой-то шанс завоевать еще один чемпионский пояс. И тут неожиданно сорвался широко разрекламированный поединок между чемпионом по версии WBO Султаном Ибрагимовым и обладателем титула WBA Русланом Чагаевым, который должен был состояться в Москве 13 октября. Чагаев неожиданно заболел, и ему пришлось искать замену.

Честно говоря, у меня сложилось отчетливое впечатление, что у команды Ибрагимова были сомнения в том, что этот бой состоится, и выход на сцену Холифилда, которому предложили встретиться с Ибрагимовым, был до некоторой степени запланированным. Во всяком случае, когда на пресс-конференцию, посвященную бою Ибрагимов – Чагаев, собрались журналисты, к смене соперника уже все было готово. Эвандер Холифилд сидел у телефона и ждал звонка, хотя в Америке было еще очень раннее утро. Он ждал недаром. Ему позвонили. По громкой связи его голос вывели на динамик, и в Москве все собравшиеся услышали слова о том, что бой с Ибрагимовым для Холифилда только ступень на пути к титулу абсолютного чемпиона мира в тяжелом весе. Надежды питают не только юношей. Орлов на излете они питают ничуть не меньше.

Холифилд проиграл Ибрагимову, но, конечно, не унялся. Он, как и Рой Джонс, по сей день гоняется за прошлым, которое нельзя догнать по определению. Или можно?

27.09.2002

Были времена, когда братья Кличко еще не перебили всю элиту мирового бокса, и слава, которой они уже пользовались, казалась выданной авансом. Именно тогда вслед за их первым большим интервью в «СЭ» и была написана эта статья. Надо признать, что с тех пор они с лихвой оправдали все авансы. Однако в истории были боксеры с аналогичными боевыми заслугами, которые все равно не стали звездами, ни авансом, ни постфактум. Данная статья представляет собой еще одну тщетную попытку разобраться в том, как и почему одни становятся звездами, а другие – никогда.

Много лет назад мне довелось встретиться с бывшим заключенным сталинских лагерей, который на вопрос, за что его постигла такая участь, ответил: «За парабеллум».

Шел 1943 год. Моему знакомому (кажется, его звали Леонид) исполнилось 18, и его призвали в армию. Среди прочего новобранцам в учебке пришлось стрелять из трофейного оружия. Очень хорошо отстреляв из парабеллума, Леонид отправился сдавать пистолет, когда к нему подошел один из соучеников и спросил: «Ну как тебе парабеллум?» «Отлично, – ответил Леонид, – Прекрасный пистолет. Куда лучше, чем ТТ. Бьет кучно и очень хорошо сбалансирован».

Взяли его в тот же день за восхваление вражеского оружия, расцененное как паникерство и чуть ли не измена родине. Как считал сам Леонид, стукач просто выполнял план, и он имел несчастье подвернуться ему в этот момент.

Когда я услышал эту историю, мне было совсем немного лет, и я страшно увлекался оружием, причем с патриотическим уклоном, то есть пытался доказать себе, что наше всегда лучше. И потому, понимая всю бестактность вопроса, все-таки не удержался и спросил: «А парабеллум действительно такой классный пистолет?» «Да, – ответил Леонид совершенно спокойно. – Он очень хорошо сбалансирован».

Эту историю я вспомнил в самом начале интервью братьев Кличко, которое они давали в редакции «СЭ». Глядя на них, я подумал: «Какая сбалансированная команда», – и тут же из подвалов или чердаков памяти выскочили те слова Леонида.

Никогда в жизни мне не доводилось видеть такого сплоченного коллектива, как братья Кличко. Этот человеческий механизм действительно идеально сбалансирован и бьет точно в цель – как парабеллум. Точнее, по всем целям сразу. Противники падают от их ударов один за другим, а миллионы поклонников сами валятся к их ногам.

В свое время, прочитав подряд несколько интервью Оскара Де Ла Хойи, тогда уже самого популярного боксера в мире, я задумался о том, что же такого особенного в этих в общем-то незамысловатых речах Золотого Мальчика. И, как мне кажется, нашел ответ: это довольно необычная смесь искренности и скрытности. Нечто подобное я почувствовал и в словах братьев Кличко.

Говорят они прекрасно, один всегда может легко продолжить мысль, начатую другим. Никаких пауз не возникает. Если, скажем, Виталий на секунду задумался, Владимир тут же перехватывает инициативу, и наоборот. При этом они никогда друг друга не перебивают, а прекрасно дополняют. У меня создалось впечатление, что они действительно, как утверждают, не испытывают чувства ревности к успехам друг друга, что, по моим наблюдениям, между братьями встречается крайне редко.

И все же главное не то, как и что они говорят, хотя и без этого не было бы феномена братьев Кличко. Главное – кому они это говорят.

Любителей бокса в мире хватает, но все-таки это довольно ограниченная тусовка, особенно за пределами Америки. Гораздо больше людей, которые смотрят бокс от случая к случаю, а еще больше тех, кто смотрит только бои конкретных бойцов, и мечта любого боксера и его промоутера – захватить именно эту аудиторию. Причем, если для этого надо пожертвовать гурманами от бокса – ничего страшного. Овчинка стоит выделки.

Нетрудно догадаться, что Клаус-Петер Коль, промоутер братьев Кличко, пошел именно по этому пути. И любой на его месте, имея таких фактурных атлетов, поступил бы так же.

Ответ на вопрос, как стать звездой, давным-давно известен.

Звездой надо родиться.

Само по себе это, конечно, не гарантирует успеха, но, если звездности нет в твоей природе, ты звездой не станешь никогда. Любой киновед скажет вам, что Джеймс Каан, исполнивший роль Сонни в Крестном отце, артист ничуть не хуже, если не лучше, чем Аль Пачино. Но звездой стал именно Пачино, а не Каан. Никто не сможет определить, какой именно должна быть изюминка в человеке, которая сделает его звездой, так как она может быть самой разной, но она должна быть.

Рой Джонс, абсолютный чемпион мира в полутяжелом весе, – возможно, самый великий боксер в истории. Оскар Де Ла Хойа – безусловно, не самый великий даже из тех, кто есть сейчас, но звездой стал именно Де Ла Хойа, а Джонс может записывать диски в стиле рэп, отплясывать перед боем с танцевальной группой и вытворять на ринге то, что, кроме него, не мог делать ни один человек, однако он все равно никогда не сравняется по популярности и гонорарам с Золотым Мальчиком.

То, что братья Кличко – абсолютно звездный материал, причем совершенно нового типа, было ясно сразу. Братьев в профессиональном боксе всегда хватало. Было как-то даже семь братьев, выступавших одновременно, но двух тяжеловесов столь высокого уровня еще не было. Разве что чемпион мира 1934–1935 годов Макс Бэр и его младший брат Бадди. Но последний был лишь тенью первого, хотя ему и удалось послать в нокдаун самого Джо Луиса. Однако дело не в том, что Виталий и Владимир – братья, а в том ощущении единства, которое от них исходит.

Каждый из Кличко стал бы звездой и сам по себе, но, когда они вдвоем, их звездность возрастает многократно. Видно, что при большом внешнем сходстве они достаточно разные люди, но, несмотря на это, близки, как сиамские близнецы. Фото-, кино– и телегеничная внешность, обаяние, огромные габариты, убийственные удары, хороший бокс, и все это в двух экземплярах – они были просто обречены стать звездами, и они ими стали. Колю не пришлось даже ничего толком придумывать, природа почти все придумала за него. Ему нужно было лишь немного направлять братьев, хотя, как мне показалось, они и сами наделены огромным звездным чутьем.

Гурманы от бокса требуют побед над сильными соперниками. При этом они всегда недовольны и ведут себя точно так же, как критики по части охоты, на которых ссылается Охотник из «Обыкновенного чуда»: апперкот он бьет как в прошлом году, ничего не внес нового в теорию удара…

Работать на эту капризную, требовательную, а главное, малочисленную публику, постоянно требующую от тебя максимального риска, – дело неблагодарное. Клаус-Петер Коль изначально и не ставил перед собой такую задачу. Лучше журавль в руках, чем синица в небе. Целью Коля была широкая публика, до того не особенно боксом интересовавшаяся. Она им и сейчас не интересуется. Она интересуется братьями Кличко, как интересуется Тайсоном и Де Ла Хойей. Разница только в том, что аудитория двух последних – по ту сторону океана, а аудитория Кличко – по эту.

Работу Колю облегчало и то, что немецкая публика была достаточно неискушенной в боксе, и с ней проходили номера, которые скорее всего не прошли бы в Америке: братьям, особенно вначале, достаточно часто давали в противники откровенных мешков. Тому же Золотому Мальчику противников тоже подбирали очень осторожно, но за определенный предел выходить было нельзя, а в Германии – можно. В конечном счете тактика мешков оказалась порочной: в декабре 1998 года Владимир потерпел поражение от абсолютно заурядного американца Росса Пьюритти. Он выиграл десять раундов в одну калитку, а потом у него кончился бензин, и он встал, не сумев рассчитать силы на двенадцать раундов. Что ж, иногда и парабеллум дает осечку.

Это поражение было случайностью, и немецкая публика это поняла. Кроме того, к тому времени она уже крепко полюбила братьев по той простой причине, что они давали ей то, чего она хотела. Гурманы от бокса хотят упорных боев, а широкая публика – только эффектных побед, и она их получала. Правда, публике требовалось еще очень многое, но все это у братьев было в избытке.

После публикации интервью с Кличко в «СЭ» мне звонили очень многие знакомые, и я обратил внимание на странную закономерность: чем меньше человек интересовался боксом в принципе, тем больше ему нравилось то, что говорили братья. Экспертам нужен бокс, нужны факты, нужна конкретика: бой с Туа – тогда-то, бой с Макклайном – тогда, а бой с Льюисом – тогда-то. А широкой публике нужно совсем другое. Рассказ Виталия о том, как у него на душе заскребли кошки, когда он увидел разоренным место, где прошла большая часть его детства, – это как раз то, что нужно. А абсолютная искренность старшего Кличко и какая-то щемящая нота его повествования – это уже вообще нечто запредельное: оказывается, гиганты с убийственным ударом и тонкой душой существуют не только в плохом кинематографе.

Таким же верным ходом был и исполненный юмора рассказ Владимира о работе имиджмейкеров. На веселых, умных и при этом красивых гигантов спрос всегда будет устойчивым. Ну а самой интересной была концовка этой реплики Владимира. Она стоит того, чтобы повторить ее целиком: «Честно говоря, мы в своем роде тоже люди искусства и зависим от публики, от всех людей, которые нами интересуются. Но мы с Виталием все время старались делать то, что нам ближе, и именно так себя и преподносили средствам массовой информации. Но и в этом при желании можно увидеть свою тактику. Мы все время на виду, а все время играть невозможно. Если люди увидят фальшь, они нам этого не простят. Они будут разочарованы. Они скажут: „А-а, так они, оказывается, не такие, а совсем другие!“ И отвернутся от нас».

Это просто одно из главных правил из пособия для начинающей звезды. Однако нельзя научить быть искренним, и уж тем более нельзя научить искренность дозировать, то есть в нужный момент перекрывать ее поток и уходить за обтекаемые и осторожные формулировки.

Те из моих знакомых, кто хорошо разбирается в боксе, заметили, что в рассуждениях братьев о предстоящих боях было мало конкретики. И особенно негодовали по поводу заявления братьев о том, что они довольны своим промоутером, а Владимир еще добавил, что титул WBO, которым он владеет, ничуть не хуже титулов Леннокса Льюиса. Те, кто в боксе разбирается хуже, этого не заметили, зато обратили внимание на то, как хорошо и умно братья говорят, и все как один сказали, что будут болеть за них. И я абсолютно не сомневаюсь, что практически все они включат телевизор, когда будут в следующий раз давать Кличко. Парабеллум братьев очень хорошо сбалансирован и бьет точно в цель.

Ну а что касается моего знакомого, отсидевшего за парабеллум, то он не держал зла на стукача, упекшего его в лагерь. Дело в том, что практически все, с кем он был в учебке, погибли, в том числе и тот стукач. Так что парабеллум иногда замечательно поражает не только цель перед собой, но и ту, что находится за углом.

За неимением места я не буду перечислять все регалии братьев и всех ими избитых с тех пор, а об их нынешней славе лучше скажут несколько репортажей в последнем разделе сборника.

01.03.2005

Вне всяких сомнений, это самое грустное, что я написал как спортивный журналист.

Февраль получился не слишком громким в плане боксерских баталий, однако на этот месяц пришелся очень печальный юбилей. Десять лет назад, за несколько дней до своего последнего боя, Джеральд Макклеллан сказал: «Когда ты идешь на ринг, ты идешь на войну, а на войне ты должен быть готов к смерти». Однако его ожидала не смерть.

Когда Джеральд Макклеллан узнал, что один из немногих оставшихся у него друзей Рой Джонс оказался в нокауте, он заплакал. Бог миловал нас: мы этого не видели. Джеральд Макклеллан абсолютно слеп, частично парализован, едва-едва может передвигаться и почти глух.

С глазами у него все в порядке, но его мозг находится в таком состоянии, что не получает от них сигнала: какой-то из ударов его последнего соперника британца Найджела Бенна, с которым он дрался 25 февраля 1995 года в Лондоне, оборвал эту связь. Звуки он тоже распознает с трудом, даже когда расслышит, но то, что Роя Джонса нокаутировали, он понял. И заплакал. Все-таки в этом деле нет непобедимых. Ему ли об этом не знать.

В первой половине 90-х о Макклеллане говорили, что он обладает самым сильным ударом относительно своего веса среди всех боксеров, включая и Тайсона. В своих последних тринадцати боях перед роковым поединком с Бенном он одержал десять побед нокаутом в первом раунде, один противник дожил до второго, еще один – до третьего, а чемпион мира по версии WBC в категории до 72,6 кг Джулиан Джексон – аж до пятого. Но это в их первом бою, а в матче-реванше Макклеллан нокаутировал и его в первом.

Кстати, до Макклеллана именно Джексон считался обладателем самого сильного удара относительно своего веса. После второго боя с ним Джеральд решил перейти в следующую категорию – до 76,2 кг – и встретиться там с чемпионом мира по версии WBC англичанином Найджелом Бенном.

Бенн имел репутацию бойца крайне агрессивного, необычайно злобного и чудовищно грязного, но при этом были серьезные основания сомневаться в его способности держать удар. Его соотечественник Майк Уотсон как-то нокаутировал его левым джебом. Правда, это было давно, но все же, на что он мог рассчитывать в бою с Макклелланом?

Поначалу все складывалось именно так, как все и ожидали. Уже на первой минуте, уходя от страшных ударов Макклеллана, Бенн, стоя у канатов, согнулся в три погибели. Джеральд обрушил серию ударов на его макушку. Поза британца была крайне неустойчивой, и он в результате вылетел с ринга между канатами. Как ни странно, это ему помогло: благодаря тому, что пришлось возвращаться на ринг, он получил несколько лишних секунд на передышку.

Не вполне нейтральный французский рефери, видимо, чтобы порадовать местную публику, несколько раз весьма сомнительно прерывал последовавшие атаки Макклеллана. В общем, так или иначе, Бенн достоял до конца первый раунд, а во втором, вместо того чтобы отсидеться в защите и передохнуть, пошел в атаку.

Бой этот хорошо отпечатался у меня в памяти, но я не могу смаковать какие-то живописные подробности, зная, чем все закончилось. Есть люди, которые не боятся смерти. Одни – просто потому, что не могут себе представить, что это произойдет и с ними. Другие – потому, что твердо верят, что есть другая жизнь помимо этой. Но нет никого, кто не боялся бы той участи, что была уготована Макклеллану.

Потом говорили: мол, уже после второго раунда Джеральд начал жаловаться на то, что с ним что-то не так. Очень скоро он стал как-то странно высовывать капу изо рта, как будто ему не хватало дыхания, но выглядел в целом неплохо. Более того, он активизировался в седьмом раунде, а в восьмом даже снова послал Бенна в нокдаун, но это было все, чего он достиг.

В девятом раунде, несмотря на неудачное начало, британец уже был полным хозяином положения, а в десятом после его мощного удара справа Макклеллан опустился на колено. Он поднялся и попытался продолжить бой, но после еще одного удара снова опустился на колено и на этот раз дослушал счет до конца. Тогда показалось, что он сам решил не вставать, так как, едва рефери закончил отсчет, он поднялся и отправился в свой угол. Но там он почти сразу потерял сознание. Его отвезли в больницу, потом он впал в кому, а вышел из нее таким, какой он есть сейчас.

Что произошло? Бог его знает. Может быть, один из ударов Бенна попал в какую-то уязвимую точку. Может быть, дело сделал какой-то из его многочисленных и явно преднамеренных прицельных ударов головой. Но мне кажется, дело скорее было в самом Макклеллане. Бывают дни, когда что-то с нами не так. Любой боксер расскажет вам о бое, в котором он по совершенно необъяснимой причине плохо себя чувствовал. И это касается далеко не только бокса. Один мой друг, марафонец-любитель, рассказывал мне, как однажды, пробежав двадцать километров, почувствовал, что если не остановится, то умрет. Стояла сухая и не слишком жаркая летняя погода, идеальная для бега. Через пару дней в гораздо худших условиях он легко пробежал стандартную марафонскую дистанцию и даже установил личный рекорд. По сей день он не может объяснить, что тогда произошло, но по-прежнему уверен: если бы он не остановился, то с ним случилось бы что-нибудь страшное. Наверное, такой день был тогда и у Макклеллана.

В те времена, когда Макклеллан мог говорить, он как-то сказал, что предпочел бы смерть поражению. Но представлял ли он себе такую жизнь, которой живет сейчас, когда не может свести с ней счеты? Уже десять лет он заперт в своем теле, как узник в клетке, – наверное, самый одинокий из всех людей.

Джеральд был бойцом до мозга костей, которому необходима война. Когда он не дрался сам, он смотрел собачьи бои. Даже на пресс-конференцию, посвященную предстоящему матчу, он мог заявиться с двумя питбулями на длинных поводках. Высокий, около 190 см, худой, с очень широкими плечами и с этими злобными псами, он казался тогда каким-то служителем ада. Теперь он сам живет в аду, и никакие охранники ему не нужны: не сбежит.

Говорят, Макклеллан как-то сам пристрелил своего любимого пса за то, что тот проиграл бой. Теперь этот пес торжествует в каком-то собачьем аду: ему повезло больше, чем его убийце. Ему повезло, он умер, а Джеральд слеп, бессилен и беспомощен, но он осознает происходящее вокруг него настолько, что может заплакать от того, что его друга нокаутировали.

Рой Джонс как-то сказал: «Даже у слепого есть свое видение мира». Конечно, есть – и слепой не хочет видеть своего друга битым еще больше, чем зрячий. Многие считают, что Рой Джонс проиграл нокаутом сначала Антонио Тарверу, а затем и Глену Джонсону из-за того, что потерял мотивацию: все вершины взяты, скучно, остались только привычка и понятный страх перед тем, чтобы бросить дело, которым занимался всю жизнь. Я думаю, если бы Рою сказали, что в случае проигрыша его посадят напротив плачущего Джеральда и заставят часами смотреть на эти слезы, он нашел бы в себе мотивацию и выиграл бы оба боя.

Я давно не перечитывал Конан Дойля. Но один кусок (я даже помню, из какого он рассказа, – «Тайна Боскомской долины») врезался в память. Это говорит Шерлок Холмс, только что выслушавший исповедь преступника и отпустивший его с миром: «Да поможет нам Бог! Зачем судьба играет нами, жалкими беспомощными созданиями? Когда мне приходится слышать что-нибудь подобное, я… говорю: „Вот идет Шерлок Холмс, хранимый милосердием Господа Бога“».

Да поможет нам Бог. И да поможет он Джеральду Макклеллану, если он чем-то еще может ему помочь.

Жизнь по-прежнему не отпускает Джеральда Макклеллана, а смерть не принимает.

16.10.2002

За эту статью разные сетевые придурки в свое время долго поносили меня как русофоба и негодяя. По-моему, безосновательно. Что я действительно терпеть не могу, так это «русский шансон», на мой взгляд, жанр столь же нелепый, сколь и его название. Вы, например, в состоянии представить себе, чтобы в Великобритании существовал жанр под названием English pesnya (инглиш песнья)? У меня на это испорченности не хватает.

Что касается Фернандо Варгаса, то перед боем с Оскаром Де Ла Хойей, о котором пойдет речь в этой статье, он сознательно позиционировал себя как подонка, много рассказывал о том, каким бандитом он был в школе, и говорил, что у таких, как Де Ла Хойа, он отбирал деньги. Но кто может отобрать деньги у Оскара Де Ла Хойи, одного из самых кассовых боксеров в истории, а ныне одного из самых процветающих промоутеров профессионального бокса? Варгас явно полез не туда. Хорошо еще, что живой остался.

Говорят, когда хорошему человеку плохо, из этого получается блюз. Когда плохо плохому человеку, из этого получается русский шансон. И не потому, что у нас люди плохие. А потому, что только у нас плохие люди так много поют о том, что на самом деле они хорошие, а во всем виноваты семья и школа. Совестливый у нас народ. А еще нигде не найти столько людей, готовых в таком количестве слушать песни воров и убийц об их тяжелом житье-бытье. Потому что народ у нас не только совестливый, но и жалостливый. Но не все народы таковы.

Бедный, бедный Фернандо Варгас. Он сейчас не может даже утешиться соответствующим моменту песенным творчеством. Потому что, хотя мексиканская и американская музыкально-поэтическая культура и создали произведения о несправедливо обиженных неблагодарными людьми бандитах, все-таки нет в них того градуса душевности, который помог бы Варгасу.

В сентябре он проиграл главный бой своей жизни – Оскару Де Ла Хойе. Правда, проигрывал и раньше – Феликсу Тринидаду, но это было совсем другое дело. Тринидад – свой, ему проиграть обидно, но не западло. Де Ла Хойа – дело другое. Он даже хуже, чем чужой. Он свой среди чужих. Он мексиканец с внешностью голливудской звезды, желавший когда-то стать архитектором, но не ставший им, потому что кто-то там, в небесной канцелярии, напутал и залил свинца в кулаки этого несостоявшегося зодчего, а не в колотушки какого-нибудь хулигана, вроде самого Варгаса.

Проиграв ему, Фернандо попал в положение шпанистого подростка, который видит прилично одетого мальчика, выходящего из дверей художественной школы, и говорит своим приятелям: «Смотрите, как я сейчас намылю рожу этому сосунку». А сосунок берет да и мылит рожу ему самому – на глазах его друзей. Неприятно, что и говорить. Самое время спеть песню о подлом фраере и о себе несчастном.

Но на этом беды Варгаса не кончились. В послематчевых анализах у него обнаружили анаболический стероид станозолол. Оказалось, что хулиган, прежде чем пойти бить морду отличнику, еще и подзарядился для храбрости, а ему и это не помогло. Совсем некрасиво. Фернандо, конечно, выступил в стиле «я не я, и моча не моя». Но ему в ответ мягко возразили: твоя, сынок, твоя. И он скис. Не исключено, что с помощью какого-нибудь крючкотворства адвокатам и наемным фармакологам удастся опротестовать результаты тестов, и Варгаса оправдают, но им все равно никто не поверит, и душок от всей этой истории останется еще тот.

Два с половиной года назад я в течение трех дней очень близко наблюдал Фернандо Варгаса в Финиксе, где Костя Цзю дрался с мексиканской легендой Хулио Сесаром Чавесом. Варгас производил впечатление опасного подонка, который не грабит и не убивает только потому, что законным путем может заработать больше. И было в нем еще очень много самолюбования, граничащего с нарциссизмом. Так, он все время ходил в какой-то жилетке, оставлявшей открытыми его длинные мускулистые руки, и поигрывал этими руками, как девушка в мини-юбке, якобы случайно открывающая ноги все больше и больше.

Ошибся Варгас с родиной. У нас бы его и приняли, и пожалели, и даже поверили бы ему. Потому что богатых и красивых, вроде Золотого Мальчика, у нас ненавидят больше, чем бандитов, тем более несостоявшихся, вроде Варгаса. У нас даже революцию когда-то учудили для того, чтобы уничтожить богатых, а отнюдь не для того, чтобы самим этими богатыми стать. Ну а мексиканцы – народ менее снисходительный. Они Варгаса, скорее всего, не простят. Тем более что им есть с кем его сравнить. У них великих боксеров всегда было в избытке. А самый великий – все тот же Чавес, заработавший миллионы и не скопивший никаких богатств, потому что весь его город уже который год гуляет за его счет. И кому нужен этот Варгас, когда такие люди в стране мексиканской есть? И не надо никакого шансона.

После этого Варгас выступал еще пять лет. По иронии судьбы карьера его закончилась нокаутом от Рикардо Майорги – парня, который еще хуже, чем он сам. Так случилось, что в той же программе дрался и Роман Кармазин, так что я поприсутствовал на этом мероприятии, репортаж с которого приведен в этом сборнике.

13.09.2003

Оскар Де Ла Хойа – это абсолютно уникальное явление на боксерском ринге, своего рода анти-Тайсон. Довольно редкий случай, когда человек научился зарабатывать на том, что он хороший парень. Однако самое трудное при этом хорошим парнем остаться. Удается ли это Де Ла Хойе? Не уверен.

Жизнь несправедлива.

Это особенно остро чувствуют те, кто не сумел воспользоваться плодами ее несправедливости. Всеми революциями, в конечном счете, двигало желание установить несправедливость в свою пользу. Ну и, конечно, потом назвать это справедливостью.

На ринге революций не бывает, и если кто и может повлиять здесь на справедливость, так это рефери и судьи. Надо заметить, они делают это не так часто, как принято думать. Так что приходится довольствоваться справедливостью – справедливостью силы. Правда, очень несправедливой по самой своей сути.

На ринге в последнее время выступали два человека, которые показали, насколько парадоксально большинство из нас понимают справедливость. Майк Тайсон и Оскар Де Ла Хойа всегда зарабатывали гораздо больше других боксеров. Первый – за то, что страшнее всех, второй – за то, что красивее всех. Не припомню ни одной статьи, в которой бы автор негодовал по поводу того, что Тайсон много зарабатывает. А вот по поводу заработков Де Ла Хойи в прессе было разбрызгано столько слюны, что ее хватило бы на целое ядовитое слюнявое озеро. Оказалось, что среднему человеку гораздо труднее перенести то, что манна небесная свалилась на хорошего (или по крайней мере неплохого) парня, чем то, что она обрушилась на монстроподобное существо вроде Тайсона. Но вот Тайсон разорился, и как много народу его жалеет! И я в том числе. А кто бы пожалел Де Ла Хойю, если бы разорился он? Думаю, только женщины. У них свое представление о справедливости – сексуальное.

Ненависть многих болельщиков к Де Ла Хойе носит даже несколько аморальный характер. Когда Золотой Мальчик собирался драться с Фернандо Варгасом, я с удивлением обнаружил, что почти все мои знакомые болеют за Варгаса, классического Плохого Парня, который гордится этим и жалеет только о том, что не может стать еще хуже. На вопрос: «С кем бы ты предпочел встретиться в темном переулке – с Де Ла Хойей или Варгасом?» – мне отвечали: «Но это же совсем другое дело!» Разумеется, другое: получить по собственной морде и смотреть, как бьют морду чужую – большая разница. И, конечно, хочется наблюдать, как бьют морду красивую и удачливую, а на то, что это делает подонок, можно закрыть глаза. Но Оскар тогда огорчил ревнителей справедливости, нокаутировав Варгаса.

И вот сейчас у тех, кто все-таки желает увидеть Золотого Мальчика битым, на душе светло и радостно, хотя и несколько тревожно. В субботу, а по московскому времени – в воскресенье утром, он будет драться с Шейном Мосли, единственным боксером, который может похвастать одержанной над ним три года назад победой. Официально в послужном списке Де Ла Хойи есть еще одно поражение – от Феликса Тринидада, которое он потерпел в 1999 году, но это особый случай. Де Ла Хойа, безусловно, выиграл тот бой, но он, упиваясь собственной неуязвимостью, решил попросту отбегать последние три с половиной раунда, и судьи, на радость зрителям, наказали его за это. В этом, кстати, была своя справедливость, причем самая настоящая: все-таки деньги надо отрабатывать.

А вот Мосли Де Ла Хойю действительно победил, хотя и не с таким преимуществом, как тогда писали, – в этом тоже сказалась неприязнь к Золотому Мальчику. Однако вокруг их матча-реванша нет особого ажиотажа: слишком немногие верят в то, что Мосли удастся повторить свой успех. К тому же ненависть – чувство, забирающее чересчур много энергии у ненавидящего, и Оскара наконец устали ненавидеть.

Но любят Де Ла Хойю все-таки больше людей, чем ненавидят, – кислота зависти разъедает далеко не все души. И в том, что Оскар зарабатывает больше других, есть своя справедливость – та самая, на которой стоит Голливуд, где главным призом тоже является Оскар. «Люди, – как сказал когда-то экс-чемпион мира в тяжелом весе Санни Листон, – в большинстве своем хотят видеть, как хорошие парни бьют плохих». Де Ла Хойа смотрится хорошим парнем и бьет практически всех, кто выходит против него. Его победы дают наглядную надежду на то, что добро все-таки имеет шанс на победу, а за такую надежду стоит и заплатить.

Через год после боя с Варгасом Оскар Де Ла Хойа проиграл свой титул Шейну Мосли, после чего с переменным успехом выступал еще несколько лет. Не так давно стало известно, что Мосли в том бою с Де Ла Хойей был на допинге, который резко повышает выносливость организма, а Оскар тогда если и уступил противнику, то совсем чуть-чуть, и как раз необычная выносливость Мосли позволила ему одержать победу. Однако Де Ла Хойа не затаил на него злобу и сейчас в качестве промоутера очень активно продвигает Мосли. По-моему, одно это говорит, что в бизнесе он добьется еще больших успехов, чем на ринге.

18.04.2002

Эта статья не о боксе, а о том, как плохо мы видим, что скрывается за внешностью человека. Я видел чуть ли не все бои Джерри Кворри, но и представить себе не мог, что за человеком он был. А потом прочел его стихи и поразился, сколько лиризма было в душе человека, которого я считал только бескомпромиссным мордоворотом.

Родившийся на острове Самоа потомок людоедов, перебравшийся в Новую Зеландию, а затем в США, тяжеловес Дэвид Туа победил американского пуэрториканца Фреса Окендо и вернулся в элиту мирового бокса.

Вот и еще одно юное дарование обернулось юным разочарованием, а ведь в тяжелом весе сейчас так мало интересных бойцов. Хотя Окендо и раньше не производил особого впечатления, все же казалось, что на теперешнем безрыбье он все-таки сумеет чего-нибудь добиться. Но съеденная человечина, видимо, укрепила черепа предков Туа, а потомок эту особенность унаследовал. Восемь раундов Окендо бил его в одну калитку только для того, чтобы в девятом пропустить роковой удар. Такое случалось со многими до него, в том числе и с нашим Олегом Маскаевым. Левый хук Дэвида в любую секунду может привести к короткому замыканию в голове противника.

Я болел за Туа: все-таки человек он любопытный, и без него будет скучно. В свободное от битья людей время он пишет стихи. Мне как-то попалась подборка. Впечатление осталось сильное – как будто я бродил в абсолютно темной комнате и все время лбом натыкался на разные предметы мебели. Этакий людоедский романтизм с вкраплениями сюрреализма. Очень познавательно. В стихах, посвященных конкретным боям, чувствуется что-то отважное. В остальных – просто что-то неопределенное, но до крайности энергичное.

Баловался в свое время стишками и Мохаммед Али, но если на ринге он был Шекспиром, то в поэзии – максимум Ляписом-Трубецким. Большинство его виршей представляли собой, как и у последнего, некую строку, которую несчетное количество раз выворачивали в разные стороны. В молодости практически все стихотворные творения Али носили, так сказать, прикладной характер. Он предсказывал, в каком раунде уложит очередного противника, и, как правило, обещание выполнял. Никакой мистики – просто большинство противников автор мог нокаутировать почти в любом раунде. Поэтому, если он предсказывал нокаут, скажем, в шестом, а противник уже в четвертом был готов упасть, Али еще пару раундов таскал его на себе, а затем укладывал, как было обещано.

В последующие годы, став общественной фигурой, Али попытался сочинять и что-то более серьезное, но нельзя сказать, чтобы у него это очень хорошо получилось.

Наверно, лучшим поэтом среди тяжеловесов всех времен был известный боксер шестидесятых-семидесятых Джерри Кворри. Ему случилось выступать в золотую эпоху тяжелого веса, когда в этой категории собралась такая компания, что даже очень талантливому боксеру рассчитывать на титул не приходилось. Его били и Мохаммед Али, и Джо Фрезер – оба по два раза. Но ни тому ни другому Джерри не отдал ни одного квадратного сантиметра ринга просто так. Это был яростный и неуемный боец, атаковавший до тех пор, пока его противник не падал, или, в редких случаях, пока не падал он сам.

Тем удивительнее кажутся его стихи, которые, кстати, в отличие от Мохаммеда Али, он долгое время не обнародовал. Помню, на заре перестройки во время вечера Эльдара Рязанова режиссера попросили почитать свои стихи, и автор наших вечно любимых фильмов просьбу выполнил. Стихи были очень камерные, лиричные, умные и грустные. Сразу было ясно, что написал их не поэт-профессионал, но человек интересный, достойный и наделенный глубоким поэтическим чувством.

Нечто подобное писал и Кворри. В одном из лучших стихотворений, оглядываясь на свою жизнь, Джерри сравнил ее со свадьбой, на которой он всегда играл роль подружки невесты, но самой невестой никогда не был. Не думаю, что хоть кто-нибудь из видевших, как Кворри крушил челюсти соперников, мог предположить, что у него найдутся для себя такие сравнения.

Добрый Джерри, никогда ни в чем не отказывавший ни друзьям, ни случайным знакомым, ни вовсе незнакомым людям, умер 3 января 1999 года в возрасте пятидесяти двух лет. В последние годы он очень страдал от последствий пропущенных ударов и много болел. Одна из этих болезней, далеко не смертельная сама по себе, оказалась слишком тяжелой для усталого организма. В свое время мы проигнорировали его смерть, так давайте хоть сейчас, с более чем трехлетним опозданием, помянем Джерри Кворри. Хорошего боксера, прекрасного человека и, что бы ни говорили снобы, поэта.

Что тут скажешь? Можно только пожалеть, что такие люди так редко приходят в этот мир и часто так рано уходят из него. Может быть, Богу тоже зачем-то нужны хорошие солдаты, вот он и призвал Джерри Кворри к себе.

13.11.2002

В боксе много колоритных и, выражаясь дипломатично, своеобразных личностей. Риддик Боу, о котором пойдет речь, чемпион мира в тяжелом весе 1992–93 годов, – один из них. Среди прочего он прославился тем, что блестяще подражал голосам. Говорят, когда он голосом экс-президента Рейгана толкал невозможные завиральные речи, люди от смеха сползали со стульев на пол. Но свою бывшую жену он рассмешил не так удачно.

Демобилизовался я из армии шестнадцать лет назад, и с тех пор два-три раза в год мне снится, что меня берут дослуживать. Обстоятельства все время меняются, как меняется и срок, к которому меня приговаривают, но одно остается неизменным: я доказываю, что свое в армии уже отбыл, а мне говорят, что не до конца, и придется послужить еще.

Нечто подобное, но не во сне, а наяву, произошло только что с экс-чемпионом мира в тяжелом весе Риддиком Боу.

Ночью 25 февраля 1998 года он вместе со своим братцем приехал в городок Корнелиус, штат Северная Каролина, где вторгся в дом своей жены, с которой у него как раз шел бракоразводный процесс, насильно усадил ее и их пятерых детей в машину и повез незнамо куда. В качестве орудий устрашения он использовал здоровенный нож, наручники, фонарь, газовый баллончик с перцем и скотч, которым в боевиках заклеивают рот жертвам. «Как видишь, я хорошо подготовился», – сказал он жене, продемонстрировав этот безумный набор.

Кстати, жене он подготовиться к отъезду не дал. Он вытащил ее прямо из постели и разрешил только сменить пижамные штаны на юбку, а когда она, дерзкая женщина, вознамерилась сменить и фуфайку на блузку, запретил ей это делать. Через несколько часов он остановился у какого-то ресторана уже в штате Виргиния и разрешил жене сходить в туалет, сопроводив ее до двери. Детей он оставил на попечение брата.

Пока жена была в туалете, деликатный Риддик время от времени приоткрывал дверь, просовывал туда голову и требовал, чтобы она поторопилась. Надо думать, многие дамы отказали себе в удовольствии посетить это заведение при виде странного негра ростом почти два метра и весом килограммов 130, который был к тому же явно не в себе.

Между тем миссис Боу времени не теряла. По мобильнику она вызвала полицию, узнав у находившихся в туалете женщин местоположение ресторана, а заодно попросив их продублировать вызов. Полиция не заставила себя долго ждать. Ну а дальше, как пел Высоцкий о другом специалисте по мордобою, «супротив милиции он ничего не смог».

Попытка обратить все дело в шутку и списать инцидент на то, что Риддик был потрясен уходом любимой со школы жены, не удалась, так как Боу между делом неглубоко ранил любовь всей своей жизни в грудь, да еще врезал ей своей немаленькой ладошкой по лицу. Однако американское правосудие, видимо, израсходовало всю отпущенную ему суровость по отношению к боксерам на Тайсона, которого оно отправило на три с половиной года в тюрьму за то, что он изнасиловал невинную девушку, в два часа ночи добровольно поднявшуюся к нему в номер. С Риддиком судьи обошлись куда мягче, приговорив его к тридцати дням заключения и полутора годам условно. Ну а жену он, как было решено, пырнул ножом чисто случайно.

Бывшая супруга и ее адвокат сочли все это чистым издевательством и подали апелляцию. Поняв, что переусердствовала с добросердечием, Фемида приговорила Боу к полутора годам, но уточнила, что он их уже отбыл, пусть и условно. Жена с адвокатом снова решили, что над ними издеваются, и снова обжаловали приговор. На этот раз еще до суда было заявлено, что Риддик получит от восемнадцати до двадцати четырех месяцев тюрьмы, и условный срок в зачет ему не пойдет.

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Меня не оставляет воспоминание о том, как десять лет назад, когда Риддик победил Эвандера Холифилда, к нему выскочила его жена, явно одетая в очень дорогие вещи, гармонировавшие друг с другом ненамного лучше, чем уличная юбка с пижамной фуфайкой. Несмотря на несколько нелепый вид супруги, я тогда еще подумал, что этих двоих связывает глубокое чувство, а вот поди ж ты… И еще мне не дает покоя вопрос: зачем Риддик Боу включил в свой садомазохистский набор, которым он пугал жену, фонарь?

Я несколько раз видел Риддика Боу, когда бывал в Америке, так как он обожает ходить на разные боксерские мероприятия. Вид у него добродушный до невозможности и очень довольный собой и жизнью. Надеюсь, что так оно и есть, и подобных срывов с ним больше не произойдет. А мне уже лет пять как перестали сниться сны, в которых меня берут дослуживать. Старею, видимо.

А, нет. Месяц назад опять разок приснилось.

16.05.2005

Это интервью было взято у американского боксера Клиффа Этьена сразу после того, как его в третьем раунде нокаутировал будущий чемпион мира в тяжелом весе Николай Валуев. Мне доводилось разговаривать с только что нокаутированными боксерами, но такие весельчаки мне среди них как-то больше не попадались. Это выглядит тем более неожиданным, что в биографии Этьена было мало веселого. Так, в неполные восемнадцать лет он получил за вооруженное ограбление сорок лет тюрьмы, из которой его отпустили через девять с половиной за очень хорошее поведение. Вот и встреча моя с Этьеном произошла в тот недолгий период, когда он очень хорошо вел себя уже на воле, что, однако, не затянулось, но об этом уже в следующей статье.

И еще маленькая справка. В Америке швейцарами (в оригинале – gate keeper. – А. Б.) называют боксеров, которые стоят как бы на подступе к элите: побив их, ты попадаешь в избранное боксерское общество претендентов на чемпионский титул. Таким швейцаром и был Клифф Этьен на момент нашей встречи.

Велик и могуч русский язык, но все-таки не настолько, чтобы передать речь хулиганствующего негра: у нас просто нет языкового аналога этому безобразию. И все же я сделаю робкую попытку донести до читателей, что сказал Этьен в интервью автору этих строк.

– Так, почему ты встал здесь? Ты, видимо, хочешь сказать, что ты преграждаешь мне дорогу. А ты знаешь, что я делаю с теми, кто преграждает мне дорогу? Нет, ты даже представить не можешь, что я делаю с теми, кто преграждает мне дорогу.

Или ты думаешь, что твой приятель высотой с Эмпайрстэйт-билдинг так меня отдубасил, что я не смогу убрать тебя с дороги? А вот мы сейчас попробуем. Нет, мы не будем пробовать – потому что ты, кажется, хороший парень и просто хочешь задать мне несколько вопросов, на которые я тебе, может быть, даже отвечу, если ты будешь очень хорошо себя вести. А если будешь плохо себя вести, нет, если ты только подумаешь о том, чтобы плохо себя вести и показывать свое неуважение к бедному побитому человеку, то я сделаю тебе бо-бо.

Кто говорит, что Николай слабо бьет? Ты вот сразу начал с того, что попытался меня обидеть, – значит, сейчас будем делать тебе бо-бо. Ты хочешь сказать, что я просто так падал? Что я падал от ударов человека, который бить не умеет? А-а, это раньше так говорили. А ты тоже так раньше говорил? Нет? Молодец. Ну, если ты так хочешь знать, то, может быть, раньше он и бил слабо, а сейчас он бьет очень сильно. И справа, и слева. Караул просто.

Знаешь, откуда вылезают глаза после его ударов? Не знаешь? И не узнаешь, потому что здесь женщины кругом, а я воспитанный молодой человек и тебе не скажу, а сам ты никогда не догадаешься. Впрочем, может быть, и догадаешься, потому что глаза у тебя умные. Люди, вы согласны, что у этого парня умные глаза? А раз так, то он, наверно, без труда догадается, откуда они у него выскочат, если ему по кумполу ударит Валуев. Нет, я не дурачусь, Нико и впрямь очень сильно бьет, и только конченый дурак мог сказать, что у него что-то не так с ударом. А джеба такого я давно не видел – это ужас какой-то. Правда, он все время оставляет руку, а из-за этого очень удобно бить правый кросс, что я и делал.

(Словно испугавшись собственной серьезности.) Нет, ну ты сам подумай тем, что у тебя спрятано за этими умными глазами: может человек ростом десять футов и весом в полтысячи фунтов слабо бить? Ты думаешь, самый талантливый мухач мог бы побить Роя Джонса? Щас! А у меня с Нико такая же разница в весе. Да я просто герой, что вообще вышел против него.

И знаешь, что я тебе еще скажу (опять почти серьезно): меня называют швейцаром тяжелого веса. Ну хорошо, я швейцар. Чем плохая работа? Кто меня побил, тот либо подтвердил свой класс, как Майк Тайсон, либо завоевал себе место в элите, как Кэлвин Брок, потому что я проигрываю только самым лучшим. Вот теперь проиграл Валуеву. Не обидно, потому что у этого парня есть все, чтобы стать чемпионом мира. Пропускает иногда? А кто не пропускает никогда? Зато стоит как скала!

Этьен, совершенно точно, выглядел во время интервью как «исправившийся навсегда». Не знаю, может, Валуев тогда его все-таки слишком сильно ударил, и с его некрепкой психикой что-то произошло. Иначе я просто не могу объяснить события, о которых речь пойдет в следующей статье.

06.09.2005

Описанные здесь события произошли всего через три месяца после того, как я взял у Клиффа Этьена приведенное выше интервью. Когда я впервые прочитал в Интернете о том, что он устроил, я понял значение сразу двух устойчивых выражений, связанных с нашими органами зрения: «не поверил своим глазам» и «глаза на лоб полезли». Вот так и со мной было: мои глаза, которым я только что не поверил, полезли на лоб.

Наверное, все помнят душераздирающий эпизод из «Золотого теленка», в котором Шура Балаганов, только что получивший от Остапа Бендера пятьдесят тысяч, в трамвае по привычке залез в кошелек к какой-то тетеньке и был схвачен милицией. В свою защиту Балаганов только повторял, что сделал это машинально.

Вполне возможно, что известный американский тяжеловес Клифф Этьен по прозвищу Черный Носорог, недавно попавший в схожую ситуацию, тоже говорил нечто подобное. Только в отличие от миролюбивого Шуры он перед этим немного пострелял из пистолета в полицейских, точнее, попытался пострелять, и угнал машину с мужчиной и двумя детьми, правда, уехал на ней недалеко, до ближайшего столба. Так что вполне возможно, что теперь лет двадцать, а может быть и всю жизнь, он проведет в тюрьме, куда впервые попал, когда ему еще не было восемнадцати лет, и где провел следующие девять с половиной.

Когда несколько месяцев назад я разговаривал с Клиффом Этьеном, мне было непонятно, как такой добродушный приколист мог оказаться в тюрьме, да еще за вооруженное ограбление. А само предположение, что он вот-вот попадет туда снова, показалось бы мне тогда просто нелепым. У парня явно было все, что ему нужно для жизни. И тем не менее в один прекрасный день он снова пошел на дело.

История эта носит ярко выраженный безумный характер. За минуту боя с Тайсоном, который состоялся 22 марта 2003 года, Клифф Этьен заработал около миллиона долларов. Совсем неплохо для Носорога. В мае этого года Этьена тоже никак не обидели, когда он дрался с Николаем Валуевым в Германии. Во всяком случае, очухавшись от нокаута, он сказал, что с удовольствием приедет туда снова. В общем, зарабатывал Этьен, мягко говоря, неплохо. На шоколад и наркотики должно было хватать. Конечно, ему, как и всем, от бомжа до Абрамовича, хотелось больше денег, но он явно не бедствовал.

Тем более странным выглядит то, что произошло 9 августа. Надев маску, Этьен заявился в какую-то кассу, где обналичивались чеки, в городе Батон Руж, штат Луизиана. Там он для острастки пальнул в воздух, а потом наставил пистолет на кассира и забрал у него всю выручку, составлявшую аж 1978 долларов. Выбегая из здания, где была расположена касса, Носорог сразу же наткнулся на группу полицейских и дал от них деру. Он впрыгнул в машину, где сидели двое детей, видимо ожидавших возвращения родителей, но не смог завести машину. Полицейские тем временем приблизились почти вплотную. Тогда Этьен нажал на спусковой крючок, но пистолет дал осечку.

Не теряя времени, он выскочил из машины и бросился к другой, где тоже сидели двое детей, но уже вместе с отцом. Когда отец не проявил должного восторга по поводу появления столь знаменитого гостя, Этьен дважды попытался выстрелить в него, но оба раза пистолет снова дал осечку. Тогда он рванул машину, но впопыхах въехал в высокий бордюр. Здесь-то полицейские наконец его и сцапали. На этот раз Фемида случайно проходила мимо и потому опоздала совсем ненамного.

Непонятно только одно: неужели отнюдь не нищий Этьен заварил весь этот сыр-бор, из которого ему теперь не вылезти до конца жизни, ради 1978 долларов? Может быть, как Балаганов, он просто машинально ограбил кассу? То есть сначала машинально взял с собой на прогулку маску и пистолет, а потом, не менее машинально, зашел в кассу и уж совсем машинально начал стрелять? Во всяком случае, на месте его адвоката я бы, пожалуй, взял именно эту линию за неимением ничего лучшего и, учитывая суровость американских законов, почитал бы за благо, если бы моему подзащитному влепили только двадцать лет.

Как бы там ни было, но вся эта история заставила меня совершенно иначе взглянуть на то, как я три месяца назад брал у Этьена интервью. Он тогда не дал мне задать ни одного вопроса, а сам предугадывал их по каким-то междометиям. Временами довольно точно. Ну а началась эта игра со слов: «Так, почему ты встал здесь? Ты, видимо, хочешь сказать, что ты преграждаешь мне дорогу. А ты знаешь, что я делаю с теми, кто преграждает мне дорогу? Нет, ты даже представить не можешь, что я делаю с теми, кто преграждает мне дорогу». А я-то думал, что ближе всего к тому свету был, когда попал под машину! Конечно, бьет автомобиль все-таки посильнее любого человекообразного носорога, но у автомобиля, а точнее, у водителя, обычно все-таки имеются хоть какие-то мозги, а потому он может остановиться. У Носорога же при ближайшем рассмотрении мозгов не оказалось. Вообще.

В настоящий момент Клифф Этьен пребывает в каком-то исправительном учреждении. Вполне возможно, что он там останется навсегда.

25.07.2008

Наверно, об этом трудно догадаться, но я испытываю глубокое сочувствие к герою этой истории, тем более что много раз встречался с ним, и он неизменно производил на меня впечатление очень порядочного человека. Надеюсь, мне удастся внушить это сочувствие и вам. Честное слово, Джон Руис по кличке Тихоня его заслуживает и, вполне возможно, нуждается в нем.

Есть такие несчастные люди, которых никто не любит, хотя никому никакого зла они не делают. Их никуда не зовут. А если вдруг куда-то случайно пригласили до кучи, то в один прекрасный момент кто-то, встретив в коридоре такого бедолагу выходящим из туалета, обязательно с явным разочарованием скажет: «Ой, ты здесь? А мы думали, что ты ушел».

Если такой человек вдруг случайно услышит разговор о себе, то до его ушей обязательно донесется что-то вроде: «А-а, этот, хоть бы он куда-нибудь делся». И даже если какая-нибудь замученная жизнью женщина после долгих уговоров, наконец, отдается такому красавцу, то делает это в точном соответствии с известным выражением, потому что отдаться такому легче, чем объяснять, почему она этого не хочет.

Они положительные люди, они вовремя приходят на работу и последними с нее уходят, но даже начальники их не любят и не спешат повышать. Они бывают сильными людьми, способными идти через тернии к звездам. Но никакие звезды их нигде не ждут, а ждут новые тернии, через которые они идут с тем же скучным упорством.

И все это потому, что они зануды. Невыносимые.

Самое страшное, что может быть, это застрять с таким человеком в лифте. Он там обязательно начнет что-то рассказывать, чтобы скрасить это неприятное время, а тебе очень скоро захочется сунуть кляп или, за неимением оного, кулак куда-нибудь в темноту в надежде попасть прямо в открытый рот и тем самым заставить его замолчать.

Вот к этой несчастной категории относится и американский тяжеловес Джон Руис. Он дважды был чемпионом мира, но не добился даже десятой доли того уважения, которое заслужил. И все потому, что он невыносимо скучен. На дуэль улиток и то интереснее смотреть, чем на его бои.

Как-то раз во время предматчевых мероприятий Руис вырядился в костюм сутенера. Интересным захотел стать. Но на сутенера был при этом похож так же, как маленький мальчик, вырядившийся серым волком на детском утреннике, на волка настоящего. «Какой из тебя сутенер, Джонни, – хотелось ему сказать, – у тебя девочки отобрали бы все деньги, не только свои, но и твои, а ты бы так и стоял, потому что нельзя же грубо обращаться с женщиной». Ведь наш зануда – он еще и джентльмен к тому же.

Но вот случилось чудо. Руис явился народу – правда, не своему собственному, – и ему обрадовались. Но Джонни и тут не повезло: он этого не увидел и не узнал, потому что обрадовались ему в России, а он в это время был у себя дома за океаном. Случилось это в связи с тем, что чемпиона мира по версии WBA в тяжелом весе Руслана Чагаева, разорвавшего на тренировке ахиллесово сухожилие, из-за чего он, как минимум, год не сможет выступать на ринге, перевели в категорию чемпиона в отпуске (champion in recess). А простой титул WBA объявили вакантным, и за него назначили бой между Николаем Валуевым, чей запланированный поединок с Чагаевым сначала перенесли, а затем отменили, с Джоном Руисом. В Америке на это особого внимания не обратили, а в России обрадовались. Наконец-то экс-чемпион мира Валуев получит давно заслуженный шанс попытаться вернуть себе титул, а Джон Руис ему в этом поможет! Вот и вся любовь.

Но Руис-то настоящий зануда. В декабре 2005 года именно у него Валуев отобрал пояс WBA, и Джонни тогда повел себя на удивление некрасиво. Он сопротивлялся до последнего, эффективно и как-то липко, защищался, специально для этого боя выучился куда приличнее, чем раньше, бить справа, хотя до этого действовал больше левой рукой. В общем, не оправдал нашего доверия, а после боя еще твердил, что выиграл. Ну, выиграть-то он тогда, пожалуй, не выиграл, но, проходи тот поединок в Америке, судьи могли бы счесть и иначе. А все дело в том, что Руис, на самом деле, очень неплохой боксер, хотя и невообразимо скучный.

Однако теперь Джонни получил еще один шанс завоевать нашу любовь. Для этого ему надо 30 августа в Берлине, где состоится его встреча с Валуевым, быть не таким занудно-настойчивым, как в прошлый раз. А Николай Валуев, сильно прибавивший с тех пор в технике под руководством тренера Александра Зимина, ему в этом поможет. Руис может завоевать даже ускользавшее от него в течение всей карьеры звание зрелищного бойца. Для этого ему надо только красиво лечь.

Джон Руис все тот же. И, думаю, останется таким же лет до ста, до которых он, вне всяких сомнений, доживет.