Любимый Бхагван,

В чем разница между подчинением мастеру и следованием его предписаниям?

Многогранный вопрос.

Прежде всего мастеру не нужно, чтобы ему подчинялись. Ему надо, чтобы его понимали. Он не станет давать предписаний. Ваше любящее сердце само отыщет их в его присутствии. Это означает, что те, кто отдает приказы и ожидает их исполнения, не являются подлинными мастерами. Мастер не командир. От него не может исходить ничего подобного «Десяти Заповедям». Конечно, он поделится с вами своим опытом, своим пониманием. А правильный выбор поведения будет зависеть от вашей сознательности. Здесь не прямое указание, а лишь призыв к вашей сознательности.

В случае приказа ваша сознательность не играет роли. Приказ никогда не требует от вас понимания. Суть всех приказов в низведении людей до уровня роботов. По всему свету, в каждой армии людей миллионами превращают в машины. Но, разумеется, так, что они об этом и не подозревают. Это делается косвенно.

Почему тысячи людей каждое утро маршируют, повинуются приказам :«Напра-во! Налево! Впе-ред! На-зад!» — чего ради весь этот цирк? А это продолжается за годом год. Чтобы уничтожить вашу сознательность.

Стратегия состоит в том, что на протяжении лет вы непрестанно исполняете всякого рода тупые, бессмысленные приказы. Ежедневно, утром и вечером... И попробуйте спросить, зачем. Вы просто обязаны это делать, и делать как можно лучше. Вам не нужно понимать, зачем. И если подобная дрессировка длится годами, ее естественным результатом становится то, что у человека более не возникает вопроса «зачем». А почему? Да потому, что в основе сознательности лежат вопросы.

С момента, как вы перестанете задаваться вопросом «зачем», рост вашей сознательности остановится.

Как-то в годы второй мировой войны...

Один отставной вояка... Он воевал в годы первой мировой войны и удостоился высоких наград. Это был бравый солдат. Но с тех пор минуло уже без малого двадцать пять лет, и он вел тихую жизнь, распоряжаясь небольшой фермой. И вот как-то он шел с фермы к себе домой с ведром, полным яиц. Как несколько кабацких завсегдатаев решили забавы ради подшутить над незадачливым старым воякой. «Смирно!» — гаркнул один из них. Бедняга выронил ведро и застыл по стойке «смирно».

Двадцать пять лет минуло с тех пор, как он проходил обучение. Но это вошло в его плоть и кровь, срослось с его костями и проникло в костный мозг; сделалось частью бессознательного. Он абсолютно не отдавал себе отчета, что делает, делая это чисто механически.

Как же он рассердился! «А чего сердиться? — сказали ему шутники. — Мы вольны выкрикивать любые слова. Вас-то кто просит подчиняться? »

«Мне уже слишком поздно решать, подчиняться или не подчиняться, — ответил тот. — Мой разум устроен как машина. Двадцати пяти лет как не бывало. «Смирно!» значит «смирно». Из-за вас мои яйца разбились. Эх я, несчастный!»

И подобное творится во всем мире. И не только сегодня. С самого начала в армиях обучали не прибегать к разуму, а лишь следовать приказам. Вы должны понять одну вещь очень ясно: следование приказу и понимание — явления диа-метрально противоположные. Если посредством понимания вы удовлетворили свой инеллект и на основании этого совершили определенное действие, это уже следование не внешнему приказу, а собственному интеллекту.

И подлинный мастер не станет вами командовать. Он любит вас и стремится, чтобы в вас было больше понимания, больше сознательности, способности к отысканию собственного пути, к озарениям, больше интуиции. Приказами этого не

добиться. Вспоминается еще один случай времен первой мировой войны. В Берлине на военную службу был призван один немецкий профессор логики. В то время была острая нехватка солдат, и всех, кто был физически пригоден к военной службе, призывали вступать в армию добровольно. В противном случае их принуждали к этому силой... И это потому, что все общества, все нации, все культуры убеждены в том, что личность находится у них на службе, а не наоборот. А на мой взгляд, дело обстоит в точности наоборот: это общество существует ради личности, культура — ради личности, нация — ради личности. Всем можно пожертвовать, но не личностью.

Личность — это сам цвет бытия. Выше нее ничего нет. Однако никакая культура, никакое общество и никакая цивилизация не согласится принять эту простую истину.

Профессора заставили. «Я не способен воевать, — протестовал он. — Я могу спорить. Я же логик. Если вам понадобится некто способный сразиться с врагом в споре, я к вашим услугам. Но воевать не по мне. Воевать — это варварство.»

Однако никто не стал его слушать, и в конце концов он был препровожден на плац. Начался парад, и командующий воскликнул: «Налево!» Все повернулись налево, и только профессор остался стоять, как стоял. Командующий слегка обеспокоился: «В чем дело? Он что, глухой?» И он еще громче воскликнул: «Теперь снова налево!» Все снова повернулись налево. Профессор же не изменил позы, будто ничего не слышал.

«Вперед! Назад!» — командующий отдавал приказы, и все им подчинялись. Профессор оставался на месте.

Это был известный профессор. Его знал Даже командующий. С ним нельзя было обращаться, как с обычным солдатом, поскольку он имел определенный вес в обществе. В конце концов, когда парад окончился и все стали в исходное положение, командующий подошел к профессору и спросил: «У вас что-то не в порядке с ушами? Вы что, не слышите?»

«Слышу», — ответил тот. «Но почему же тогда вы оставались на месте и не подчинялись командам?» — возмутился командующий.

«А какой смысл? — отвечал профессор. — Ведь все равно в результате всех этих движений вперед, назад, налево, направо, все вернулись в исходное положение и ничего не достигли.»

«Дело тут не в достижении, а в обучении», — пояснил командующий.

«Но я не нуждаюсь ни в каком обучении, — возразил профессор. — Какая тупость! Прийти на то же самое место в результате дурацких выкрутасов, в коих я не усматриваю ни малейшего смысла. Не могли бы вы мне объяснить, зачем я должен крутиться влево и вправо?»

«Странно, — удивился командующий, — ни один солдат подобных вопросов не задает.»

«Я не солдат, а профессор, — возразил тот. — Меня вынудили здесь присутствовать. Но совершать вещи, противные моему разуму, вам меня не заставить.»

Тогда командующий обратился в высшие инстанции: «Что мне с ним делать? Он может негативно повлиять на окружающих. Все насмехаются надо мной и говорят: «Молодец, профессор!» Я не в силах с ним справиться. Он задает вопросы... Все ему надо объяснять: «Пока я этого не пойму, пока мой интеллект это не одобрит, я не собираюсь делать этого!»

«Я знаю этого человека, — сказал главнокомандующий. — Это великий логик. Всю свою жизнь он только и делал, что упражнялся в постановке вопросов ко всем жизненным явлениям. Не волнуйтесь. Я возьму его на себя.»

Он вызвал профессора к себе в кабинет и сказал: «Я весьма сожалею, но тут уж ничего не доделаешь. Вы призваны в армию. Стране нужны солдаты. Но я дам вам работу, которая не создаст проблем ни для вас, ни для окружающих. Следуйте за мной в армейскую столовую».

Приведя туда профессора, он показал ему большое ведро зеленого горошка. «Сделайте, вот что,— обратился он к профессору. — Садитесь сюда и переберите этот горох: большие горошины кладите с одной стороны, маленькие — с другой. А через час я приду взглянуть, как у вас продвигается работа».

Через час он вернулся. Профессор остался на прежнем месте. Горох тоже.

«В чем дело? Вы и не думали приступать к работе!» — возмутился главнокомандующий.

«Заявляю вам первый и последний раз: до тех пор, пока вы мне не объясните... —сказал профессор. — Зачем я это должен перебирать? Вы оскорбляете мой интеллект. Я что, идиот, горох перебирать? Более того, возникают еще кое-какие проблемы. Пока я тут сидел, я подумал, что если есть в этом некая необходимость, остается решить кое-какие вопросы. Есть большие горошины, есть маленькие, но есть еще множество горошин других размеров. А как быть с ними? Вы не дали мне никакого критерия.»

Мистическая школа, духовный путь — это не путь солдата.

Здесь приказы запрещены.

Здесь апеллируют лишь к сознательности. Решение всегда остается за вами.

Только псевдомастера станут отдавать вам приказы, поскольку они не в силах удовлетворить ваше сознание. Подлинные мастера всегда в состоянии сделать это, а затем предоставить вам решать самостоятельно. Это ваша жизнь, и окончательное решение должно оставаться за вами и ни за кем иным. Вы должны возлагать ответственность на собственные плечи. Так что от настоящего мастера приказов вы не дождетесь.

Вы также спрашиваете о предписаниях. Человеческие головы веками забивали всякой чушью, делая духовность подобной географии. Вам даются карты и предписания. Следуйте верным предписаниям — и придете к цели.

Однако мир не такая дешевка. У сущего нет карт. И твердых предписаний тоже. Ведь каждый индивидуум столь уникален, что то, что является предписанием для одного, может лишь сбить с верного пути другого. И то, что для одного лекарство, может оказаться для другого ядом. Индивидуальность столь многообразна. И если мастер не улавливает этой разницы в индивидуумах: в уникальности их свойств, талантов, гениальности, — кто же ее уловит? Не может быть никаких общих предписаний. Мастер просто забрасывает вас всеми видами намеков. Запомните: я сказал «намеков», а не «предписаний». И вам требуется выбрать из них то, что вам соответствует. И поэкспериментировать, работает ли это для вас лично. Если да, углубляйтесь в это. Если нет, не ищите в этом своей вины. Вы не совершили греха, вам просто не удался эксперимент.

Под влиянием мастера ваша жизнь превратится в научный эксперимент. Это уже не вопрос рая или ада, награды или наказания. Это вопрос исследования.

И каждый должен выбирать в этом исследовании собственный путь.

Единственное золотое правило такого исследования в том и состоит, что нет никаких золотых правил.

Нет никакого сверхскоростного шоссе с верстовыми столбами, указывающими, сколь далеки вы от цели. Духовное исследование потребует от вас проложить и пройти собственный путь, а не следовать уже проложенным маршрутам. И я чувствую в этом особое благословение и экстаз. Вы не поезда на железной дороге. Если вы бежите по рельсам, вам не убежать в джунгли, не взлететь на гору, не отправиться туда, куда тянет сердце. Поезд — пленник железной дороги. Но река не пленник. Она тоже пребывает в длительном странствии. Она может пробежать тысячи миль с гималайских высот, но все равно впадет в океан. Безо всякой карты, без каких бы то ни было предписаний и проводников, не встречая на пути никого, кого можно было бы спросить: «Слушай, а куда теперь течь?»... Ведь каждый шаг — перекресток.

Однако всякая река, как ни странно, впадает в океан, отыскав собственный путь к величайшей свободе.

Мастер может лишь намекнуть, как вам отыскать свою стезю. Он также может дать вам понять, нашли вы ее или нет. Может подсказать критерий того, приближаетесь вы к цели или удаляетесь от нее. Но предписаний не будет. Это противно самой природе вещей.

В момент, когда вы встретили мастера, вы обрели путь.

Кого же можно назвать мастером? Отнюдь не того, кто наполняет ваш ум ожиданиями. Ум христианина исполнен христианских надежд, ум индуса — индусских, буддиста — буддийских. Мастер — тот, кто утоляет жажду вашего сердца. К уму это не имеет ни малейшего отношения. Это сфера любви.

Вы просто оказываетесь влюблены. Вы просто обнаруживаете, что ваше сердце обрело дом, легкость, отыскало сокровище и пребывает в величайшем блаженстве. И по мере того, как вы приближаетесь к мастеру, в своей любви, в своем доверии, ваша душа все больше преисполняется мира.

Безмолвие ваше уже не представляет собою нечто мертвое, как гробовая тишина; теперь это нечто поющее и танцующее, нечто живое.

И чем дальше продвигаетесь вы по пути самореализации, тем радостнее становится ваша жизнь. Глубокая беспричинная радость проникает в вас; благословение, столь глубокое и щедрое, что вы можете делиться им с другими. По сути, вам приходится им делиться, поскольку оно просто переполняет вас, и вы уже не в силах его вместить. Впервые в жизни вы ощущаете себя маленьким перед лицом бесконечно великого благословения. И это говорит о том, что вы движетесь в направлении дома. Ваши экстатические состояния обретают все большую глубину и высоту. Но если вы отступите, то сделаетесь более несчастным, более грустным, более святым, более христианином, более индусом, более джайнистом, — какие там еще есть болезни... более умным... но глубоко внутри все более и более опустошенным.

Нищим, живущим под тоненькой сенью надеждой на то, что где-то в другой жизни, где-то в мире ином вы будете вознаграждены за все свои скорби, за свое лицо, уныло вытянутое на британский манер.

Святые не смеются. Они пали ниже человечества — ведь только человек умеет смеяться. Буйволы не смеются, и ослы тоже, — все они относятся к категории святых и мудрецов. Может быть, они, ослы и буйволы, были великими мудрецами в своих прошлых воплощениях и вот получили свою награду. Не обижайте их, относитесь к ним с уважением: ведь, кто знает?..

Однако, с моей точки зрения, по мере роста вашей сознательности в вас возрастает чувство юмора и способность смеяться. Вы начинаете относиться к жизни все более игриво. Так что ни приказов, ни предписаний — одни неуловимые намеки и указания. И непрестанные усилия отточить ваше сознание с тем, чтобы вы сами могли отыскать свой путь. А когда вы его найдете, вы раскроете в себе смелость разразиться песнями и танцами, способность ликовать.

В этом-то и состоит роль мастера: сделать вас более сознательным и мужественным, более любящим и понимающим. И никаких приказов, никакой дисциплины и никаких предписаний.

Приказы, дисциплина и предписания исходили от людей, желавших диктовать вам свои условия и претворять собственные идеи на материале чужих жизней. Подобных людей я называю величайшими преступниками.

Навязывать кому бы то ни было свои идеи, Предлагать идеалы и шаблоны — это насилие, чистое насилие. Оно разрушительно по своей Природе, и мастер не может к нему прибегнуть. Мастер всегда созидает.

Любимый Бхагван!

Мою голову посещают различные вопросы. Я записываю их и перечитываю. Потом, занявшись медитацией, я часто получаю ответ. И какое совпадение! Часто в тот же самый вечер на лекции или на видео Вам задают тот же самый вопрос. Пусть задает его кто-то другой, но я все равно чувствую, что это был мой вопрос и будто Вы ответили именно мне. Чем объяснить это, мой любимый мастер?

То, что любой вопрос исходит лично от вас, — это заблуждение. Все это от древних собственнических привычек: мой дом, моя жена, ребенок мой, ну и вопрос тоже. Каждый человек потенциально способен задать любой вопрос, задаваемый кем-либо другим, поскольку все вопросы порождаются вашим безумным умом и все вы в равной степени безумны. Безумие — одно из тех немногих качеств, в проявлении которых все люди равны. Лишь изредка кто-то один становится безумнее остальных, и тогда за него берутся.

Функции психологов, психиатров и психоаналитиков вовсе не сводятся к искоренению безумия. Это просто им не под силу, они не имеют и отдаленного представления о том, что такое нормальная психика. Максимум, на что они способны, — это одернуть того, кто слегка опередил окружающих по степени безумия: «Будь нормален.» Все равно, что: «Будь безумен в рамках нормы, не пытайся выйти за эти рамки.»

Люди, чье безумие выходит за пределы нормы, считаются сумасшедшими.

Оставшиеся — нормально безумные: не вызывают вопросов и не создают проблем, хотя сами исполнены все тех же проблем, что и сумасшедшие.

Разница чисто количественная.

Попробуйте удобно расположиться в своей комнате, запереть изнутри все двери и записывать в блокнот то, что будет твориться у вас в голове. И никакой редакции: просто записывайте все, что будет посещать вашу голову. Вы будете поражены. Перечитайте это минут через десять — и придете в ужас: «Кто это писал, я или какой-то сумасшедший? Что за чушь, что за вздор непрерывно засоряет ум?»

Говорят, Бог сотворил мир. Но в этом мире столько людей, являющихся живым примером ошибок мироздания... Бог не мог такого создать. Совершенный Бог не мог сотворить мир, столь несовершенный.

И вот в чем я усматриваю его слабость: он не предусмотрел в ваших головах маленьких окошечек, сквозь которые окружающие могли бы видеть, что там творится. Вот тогда мир стал бы самим совершенством. Всего лишь маленькие окошки, через которые происходящее внутри могли бы видеть хотя бы ваши Друзья. Вот бы они удивились, что у человека, голова которого забита таким мусором, ничего такого не отражается на лице. И это двадцать четыре часа в сутки.

В моих медитационных лагерях я прибегал к особой медитативной технике. Заключалась она в том, что все в течение часа сидели в расслабленных позах и высказывали вслух все, что приходило им в голову, становясь как бы глашатаями, громкоговорителями для собственных мыслей. При этом они делали все, что хотелось, свободные от каких бы то ни было запретов. И так на протяжении одного часа. Это просто прелесть! Чего они только не вытворяли! А на вид такие милые... кто бы мог подумать.

А один... Никогда бы не поверил, что такое возможно: он просто сидел напротив меня и все время звонил по телефону. Казалось бы, человек в возрасте, лет шестидесяти, богатый... И вдруг непрерывно звонит по телефону: «Алло! Алло!» Потом я выяснил, что этим он всю жизнь и занимался: сферой его деятельности был рынок ценных бумаг.

И вот он сидит напротив меня и иногда еще так с улыбкой поглядывает: понимает, что делает что-то не совсем то, — и несет какой-то вздор. Но что поделать — медитация!

Здесь сидит и Джаянтибхай. А один его старый и близкий друг (они дружны и по сей день) встает так запросто и принимается сталкивать с горы его автомобиль. На этом автомобиле я часто добирался до лагеря. И вот он собирается пустить его под откос. И это закадычный друг. Мне пришлось попросить нескольких людей прервать медитацию и схватить его, пока он не угробил машину. И ведь он знал, что это машина друга, что она понадобится мне, ведь знал... Кое-как удалось его оттащить от автомобиля. Но он так завелся, что в ярости взобрался на дерево, вокруг которого сидели медитирующие, и принялся швырять в них своей одеждой, пока не остался голым.

Вообще-то это очень серьезный, молчаливый человек. Никогда и не подумаешь, что он на такое способен. А до чего же трудно было снять его с дерева! Когда объявили, что медитация окончена и нужно спускаться, он и бровью не повел: слишком трудно было ему выйти из этого состояния. Подобные вещи обычно возникают в голове, но их не делают. В конце концов мне пришлось отказаться от подобных медитаций в силу их опасности. Здорово, конечно, избавляться от своего мусора, отлично очищает. Но опасно: люди могли поколотить друг друга.

Как-то раз во время медитации один сардаржи начал драться. Не то чтобы кто-либо из присутствующих был ему врагом, ничего подобного. Перед нанесением ударов он совершал такие гигантские прыжки, что вскоре расчистил всю площадку. Медитирующие жались к ее краю, и в центре остался он один.

«Ну хватит, Сардаржи, можете сесть. Все уже разбежались», — обратился я к нему. «Что это на меня нашло, — удивился он. — Я же не насильник».

Люди того города подтвердили, что это очень хороший человек, и диву давались, что подобное могло прийти ему в голову.

«Должно быть, это приходило ему в голову изо дня в день; просто не представилось удобного случая, — объяснил я. — А вот сегодня он наконец и представился. Он один справился со всеми медитирующими, а было их, по меньшей мере, пятьсот человек».

«Ты что, не осознавал, что делаешь?» — спросил я его потом.

«Я сам хотел бы спросить об этом после вашей медитации, — ответил он. — Ведь это крутится у меня в голове изо дня в день. Случись что-то, выйди ситуация у меня из-под контроля, и я обезумею. Безумие уже овладело мною, просто оно подавлено». Человечество делится всего на две категории: нормально сумасшедших и ненормально сумасшедших.

Один человек сошел с ума... А сумасшедшие весьма изобретательны, поскольку никто им не страшен. Плевать им на респектабельность и на то, что подумают окружающие. Они становятся очень бесстрашны, реализуя в действии те желания, которые всегда в себе подавляли.

У этого человека была навязчивая идея, что по нему ползают некие странные, скользкие существа. И весь день он их с себя сбрасывал. «Что ты делаешь, — возмущались домашние. — Мы не видим никаких существ».

«Да вы не можете их увидеть, — отвечал он. — Я раньше тоже был в вашем положении. Я об этом подозревал, но никогда этого не видел. Теперь, похоже, у меня открылся третий глаз. Я вижу это!» И он все сбрасывал и сбрасывал это с себя.

«Ты будешь работать или нет?» — спрашивали его.

«Как же я пойду, если они такие мерзкие. Они ползают по моему лицу, заползают в волосы. Не могу я никуда идти!»

В конце концов его отвели к психиатру. «Не волнуйтесь, мне уже приходилось сталкиваться с подобными случаями, — успокоил врач. — Пройдите и присядьте».

Пациент сел, продолжая сбрасывать с себя нечто. «Ничего подобного на самом деле не существует. У вас просто навязчивая идея. Она завладела вами», — объяснил психиатр.

«Завладела? Сейчас я вам покажу».

Он пододвинулся на стуле поближе к врачу. «Что вы делаете?» — воскликнул тот.

А наш герой давай сбрасывать на него своих существ. «Прекратите! — запротестовал психиатр. — Не бросайте их на меня! Да что же вы за человек? Вы пришли лечиться или меня заражать? Вот мерзавец!»

«Теперь вы, надеюсь, убедились, что это вовсе не навязчивая идея», — сказал пациент.

«Я все понял. Это не навязчивая идея. Я их тоже вижу; похоже, открылся и мой третий глаз! Только не приходите больше, пожалуйста. Попробуйте обратиться к другому психиатру: он живет напротив меня. Он мой враг, и в подобных случаях я направляю пациентов к нему. Вы уж меня извините. Вот, возьмите ваши деньги. Но только не разбрасывайте здесь своих существ. Сохраните их для другого психиатра — вот его клиника. Носите их ему каждый день. Если вам угодно, я мог бы даже оплачивать ваши визиты. Только откройте ему третий глаз подобно тому, как вы открыли его мне. Вы же просто великий человек. Столько йогинов бьется над открытием третьего глаза, и ничего у них не выходит. А вы открыли мне его за какую-нибудь минуту.» Выходя из кабинета, пациент оглянулся: психиатр сбрасывал с себя его существ.

Все мы в одной лодке. Просто кто-то в центре, а кто-то с краю, и ему легче оказаться за бортом. Этот вопрос не принадлежит вам лично. У вас нет собственных вопросов. Помните, что все ваши вопросы — порождение нормального безумия. Так что пусть вас не обескураживают и вопросы, задаваемые другими. Это все те же скользкие существа. И у вас нет на них монополии: у каждого они свои. Пребывая в безмолвии, вы обнаружите, что каждым из волновавших вас вопросов кто-нибудь еще задавался. Ведь мы не изолированы Друг от друга — мы связаны, мы живем на одном континенте. И мы постоянно транслируем свои идеи, для чего вовсе не обязательно говорить нечто кому-то, сидящему рядом. Вы не пытаетесь ему ничего сказать, и он не пытается услышать; однако идеи излучаются.

Поймите, что большинство ваших идей — незваные гости из ниоткуда. Они носятся в воздухе и в один прекрасный миг входят в вашу голову. И тогда вы думаете: «Это моя идея.»

И если вы хорошенько прислушаетесь, то обнаружите, что каждый ответ предназначен для вас. Пусть это не вы задали вопрос, пусть вы не усматриваете его сходства с вопросами, роящимися в вашей голове. Но ответ, конечно, предназначен для вас, поскольку он предназначен для всех.

Ведь я скорее сродни, как вы выражаетесь, оптовику, нежели розничному торговцу. А если бы я принялся работать «в розницу», это оказалось бы слишком обширной работой для слишком короткой жизни. Я сумел бы помочь лишь немногим.

Поэтому я «оптовик». Мой ответ предназначен вам независимо от того, вами ли задан вопрос. Кто знает, может быть, вы зададите его завтра или послезавтра? Подождите немного, но храните ответ в памяти. И вопрос возникнет. Возможно, он уже возникает, поднимаясь из напластований вашего бессознательного. Просто время его еще не пришло. Так что будьте вооружены ответом, а вопрос не заставит себя ждать. Я отвечаю на ваши вопросы лишь для того, чтобы их убивать, разрушать, тем самым предоставляя вам возможность выхода за их пределы, равно как и за пределы ответов, в пространство безмолвия, где нет ни вопросов, ни ответов. Это пространство всего чудесного и загадочного. И это магическое пространство я называю истинной религией.

Войти в него означает быть религиозным человеком.

Любимый Бхагван!

Находясь в Вашем присутствии» я стараюсь созерцать и быть максимально внимательным. Мой ум при этом работает, пытаясь осмыслить, в надлежащем ли состоянии я пребываю. должен ли я оставаться созерцателем или раствориться в Вас, В то же самое время я пытаюсь расслабиться и все это игнорировать. Так или иначе, несмотря на всю эту гимнастику, приходит момент — и лед трогается: я делаюсь необычайно мягок и восприимчив, необыкновенно прост и податлив, Любимый Мастер, нет ли какого-либо пути, позволяющего не терять попусту так много бесценного времени пребывания в Вашем присутствии?

Существуют весьма простые вещи, которые вы сами усложняете.

Вот сейчас, сидя здесь, вы можете попросту приятно расслабиться. Но нет, вы сделаете из этого проблему: расслабиться, слиться или созерцать. В любом случае поезд уже ушел. А делать здесь ничего не надо. Просто расслабьтесь и прислушайтесь. И благодаря такому прислушиванию вас коснутся несколько озарений. Используйте их в своей жизни. Когда вас кто-нибудь оскорбляет, созерцайте его, как если бы вы были просто сторонним наблюдателем, и он оскорблял бы кого-то другого. Да так оно и есть на самом деле. Или, если сидите на берегу океана, сливаясь и с красой восходящего солнца, не подключайте к этому созерцателя. Красотой следует наслаждаться. А гнев нужно отбрасывать.

Вот какие разные методы применимы к различным ситуациям. Когда вы лежите в постели и вам нечего делать, просто расслабьтесь. Вы весь день пребывали в активности, переделали тысячу и одно дело. Теперь пришло время обо всем этом забыть и предоставить всю свою энергию релаксации и освежающему восстановлению.

Релаксация, слияние, созерцание — различные техники для разных ситуаций. И если вы попытаетесь применить их все одновременно к одной ситуации, она просто ускользнет от вас, и вы уже не будете в состоянии что-либо сделать. По счастью, после совершения такой глупости вы все-таки расслабитесь.

Допустим, вы устали: слияние, созерцание, релаксация — хорошенького понемножку... Вы устали ~ и релаксация приходит сама собой. Вы чувствуете, как она мягко опускается на вас, и это приятно.

В Индии говорят, что человека, потерявшегося с утра и вернувшегося домой к вечеру, нельзя назвать «потерянным». Он же все-таки вернулся, хоть и слонялся без толку целый день, занимаясь всякой ерундой.

Но когда вы ощущаете, как наступает релаксация, как вы размягчаетесь, а мир становится прекрасен. .. Почему бы не войти в это состояние сразу, без прелюдий? Или прелюдия необходима?

Если вы читали пьесы Бернарда Шоу, то могли заметить, что они страдают слишком длинными, длиннее, нежели сами пьесы, предисловиями. Небольшая пьеса и предисловие к ней — в три раза длиннее. Друзья и доброжелатели говорили ему: «Это только вызывает излишнее утомление. Если читаешь одну пьесу, не заглянув в предисловие, остается чувство, что что-то важное упущено, раз человек написал такое длиннющее предисловие. А если читаешь предисловие, то оно настолько утомительно, что, добравшись до пьесы, вконец измученный, испытываешь лишь одно желание: отшвырнуть книгу.»

Длинные предисловия не нужны. Достаточно преамбулы. Так, что ничего страшного, если минуту или две вы будете сливаться, расслабляться, созерцать. Только заканчивайте с этим поскорее с чувством удовлетворения, что вступ-ление состоялось. И переходите к пьесе: расслабьтесь и получайте удовольствие.

В мире все просто. Но ум ухитряется все усложнить. Ведь если все просто, то кому он нужен? К уму обращаются в сложных ситуациях, тут уж без него не обойтись. А в простых на что он? А жизнь проста настолько, что если человеку достанет мужества ее прожить, ум ему и вовсе не понадобится. Именно отказ от ума и спонтанное проживание жизни я и называю саньясой.

Из мига в миг, там будет видно. К чему бесконечные репетиции?

Когда настанет миг, сознание встретит его и отзовется. Но люди столько времени тратят на подготовки, что проводят в них практически всю свою жизнь.

Я слышал, что один немецкий профессор хотел собрать у себя самую большую в мире библиотеку философской, религиозной и духовной литературы. Будучи к тому же очень богатым человеком, он странствовал по свету, собирая все виды подобных текстов. В мире три сотни религий и сотни философий, по каждой из которых написаны сотни книг на различных языках. И у профессора были переводчики, которые переводили все их на немецкий язык. Так он готовился к прочтению этих книг.

Ему уже стукнуло девяносто, а он все собирал книги.

«Пора бы уже приступить к чтению, — сказали ему. — После стольких лет подготовки в вашей библиотеке имеются тысячи и тысячи книг. Вы же не успеете их все прочесть. Жизнь ваша уже клонится к закату, осталось каких-нибудь год или два.»

«Но моя коллекция еще не является полной», — возразил тот.

И принялся коллекционировать с усиленной скоростью, привлек к этому большее количество людей, пригласил больше переводчиков. В конце концов он слег, и врач сказал, что больше семи дней он не протянет. Тогда профессор призвал всех ученых, которые переводили для него книги, и сказал им:

«Бросайте переводить. Составляйте сжатые рефераты по содержанию каждой книги, поскольку жить мне осталось всего семь дней, а я хочу узнать, что во всех них написано. Просто сжатые рефераты.»

«Но в вашей библиотеке собрано так много книг, — возразили ученые, — что нам это просто не удастся. Мы, конечно, постараемся, но в недельный срок нам никак не уложиться.»

«Ну как у вас продвигается работа?» — спросил профессор, когда настал последний день. «Мы стараемся», — ответили ученые. «Это уже ни к чему. Сделайте вот что: составьте краткое резюме по всем книгам. На большее времени уже не остается. Я чувствую, что покидаю этот мир. Так что прощу вас поторопиться. » «Но как же нам поторопиться, если для выполнения этой работы нам придется заглядывать во все книги, дабы отыскать в них самое основное, их суть? Некоторое время на это все же понадобится», — возразили ему.

День был уже на исходе, и к вечеру они пришли к профессору со сжатым резюме на нескольких страницах. Тот уже был при последнем издыхании. «Нет-нет, — сказал он им. — Слишком много страниц. Сделайте полстраницы, совсем кратенько, чтобы умещалось на почтовой открытке. У меня уже не осталось времени прочесть все эти страницы.»

Ученые поспешили обратно и снова сжимали сжатое. И после всех этих сжатий в нем уже не оставалось никакого смысла... А когда они вернулись, то застали профессора уже умершим.

«Как обидно! — воскликнула его супруга. — Прокричите это ему на ухо. Может быть, он еще услышит. Душа его только отлетела.»

«Теперь это уже бесполезно, — констатировал врач. — Можете, конечно, попробовать, вреда от этого никакого.» И тогда один из ученых прокричал это резюме на ухо профессору. Но тот уже умер, и доктора утверждали, что ничего он не услышал.

Всю свою жизнь он потратил на подготовку.

Но это отнюдь не история о каком-то одном непохожем на других чудаке. Нет, она повествует обо всех нормальных людях: подготовки, подготовки и подготовки. И уже как-то не важно, к чему. Но ведь мы не знаем и того, что станется с нами через миг. К чему же готовиться? Тут либо жить, либо готовиться.

Если хотите жить, живите прямо сейчас. А нет — готовьтесь к завтрашнему дню. Только запомните, что завтра никогда не наступает. Вместо него приходит смерть. Умный человек живет и не заботится о подготовках и тренировках.

Вы здесь со мной. Проживите этот момент полностью и как можно интенсивнее. Возможно, благодаря этим полноте и интенсивности вы ощутите такой вкус, который не оставит вас и в следующий миг. А постигнув полноту и интенсивность проживания мига, вы постигнете и секрет жизни. Вам всегда дан лишь один миг, и никогда — два одновременно. Раз вы постигли секрет проживания одного мига, значит, вы постигли тайну всей жизни, поскольку у вас всегда будет только один миг, а вы знаете, как его прожить, как полностью проникнуть в него.

Ваш вопрос напомнил мне об одной моей старой приятельнице — многоножке. У многоножки сотня ног: оттого и «многоножка». Этимология слова восходит к древнесанскритскому «shatpadee”. Как-то ранним утром, с восходом солнца, многоножка отправилась на свою утреннюю прогулку. А один кролик-философ смотрел на нее и диву давался: «О, Боже! С ней же скоро приключится несчастье. Как она может запомнить, какая нога первая, а какая вторая — их же сотня! Не миновать ей беды.»

Приблизившись, кролик сказал многоножке: «Я кролик-философ, пока только студент. Хочу узнать истину».

«Ну, очень хорошо, — ответила многоножка. — А в чем, собственно, дело?»

«Дело вот в чем: я хотел бы узнать, как вы управляете сотней ног», — ответил тот.

«А я никогда и не задумывалась об этом, — ответила многоножка. — Да и никакая многоножка не задумывалась. В нашей истории подобного факта не наблюдалось. Но мы прекрасно справляемся. Тем не менее, вопрос ваш не лишен смысла. Садитесь, а я попробую», —-сказала она. И не смогла шевельнуть ни одной ногой. Озадаченная, она упала.

Она очень рассердилась на кролика: «Никогда больше не задавай своих философских вопросов многоножкам. Вот что мне теперь делать? Твой вопрос теперь нейдет у меня из головы, и я больше не могу идти, не задумываясь о том, как это происходит и какой ногой шагнуть. А у меня их сто — пришел конец моей жизни. Только будь добр, не задавай больше никому подобных вопросов. Я постараюсь о нем забыть, но не знаю... Удастся — выживу, не удастся — мне конец.»

И теперь в моем присутствии вы пытаетесь расслабляться, сливаться, созерцать... И попадете в беду. Забудьте весь этот вздор, отбросьте философские вопросы. Просто будьте здесь. Просто будьте, и из этого бытия произрастет понимание, подобно озарению подсказывающее, когда сливаться, когда созерцать, а когда расслабляться. Здесь и сейчас попробуйте ощутить вкус бытия — исполненного жизни, безмолвия, радости. А все остальное будет проистекать из него.