Собор 1666 г

До открытия собора и без обсуждения между собой, каждый из 10 иерархов — предполагаемых участников (в том числе митрополит из Сербии Феодосии) — должен был письменно ответить лично царю (он «вызвал каждого из них к себе поодиночке» [25, с. 217]) на поставленные им вопросы:

1) Православны ли восточные патриархи?

2) Православны ли греческие книги, рукописные и печатные?

3) Правильно ли судил собор 1654 г.?

Эта анти-каноническая процедура дала желаемый результат: не зная мнений коллег, но зная мнение царя, все ответили утвердительно и, поэтому, стали участниками собора; желающих последовать за еп. Павлом Коломенским не нашлось. Такой ответ облегчался тем, что прямого осуждения русского обряда поставленные вопросы (требовавшие квалифицировать все греческие книги и все постановления собора 1654 г. заодно) не требовали. Имея в руках эти ответы, царь имел в руках и весь собор; возражения в его заседаниях были невозможны. Недостатком хирости царь Алексей Михайлович не страдал.

Он сам и начал собор речью в защиту новых книг; затем раскаялся в своем прежнем упорстве Александр еп. Вятский, отрекшись своих сомнений: «та вся моя сомнения весьма повергаю, отреваю и оплеваю»; цит. по [2, с. 175]. Это самоповергание и самооплевание, потребованное и полученное, чтобы подать «хороший» пример привезенным на собор главным оппозиционерам, далось еп. Александру, вероятно, нелегко. Но далось; пример был подан и, в сочетании с общим согласием всех русских архиереев, памятью об участи еп. Павла Коломенского и сведениями о все новых и новых казнях, убедил некоторых; раскаялись и примирились с собором иером. Григорий Неронов, соловецкий старец Герасим Фирсов, иг. Феоктист († в ноябре того же года), иноки Антоний Муромский и Ефрем Потемкин, архим. Никанор (притворно, чтобы уехать на Соловки) и несколько менее заметных лидеров оппозиции. Не были убеждены, не притворялись и не раскаивались протопопы Аввакум, Никита и Лазарь и дьякон Федор, причем последний, впервые в ходе реформ осмелился осудить царя, что следует счесть важной вехой в полемике. Когда допрашивавший его митр. Сарский и Подонский Павел сказал, что нет худа ни в старом, ни в новом обряде, но следует покориться царю и соблюсти церковное единство, Федор ответил: «Добро угождати Христу <…>, а не лица зрети тленнаго царя и похоти его утешать». Он явно был прав, и с такой правотой мог быть уверен в тяжелейшем приговоре суда. На 1-й вопрос он ответил так: «Нет, ибо содержат обливательное крещение»; цит. по [2, с. 176]. Возразить и на это было нечего, так как многие знали об исследованиях и отчетах Суханова и других подобных; да и без этих отчетов сведения об обливании у греков не могли не просочиться в Россию. Правота (по понятиям того времени) Федора была очевидна; поэтому без дальнейшей полемики собор постановил лишить сана и отлучить его, Аввакума и Никиту от Церкви «за хулы на исправленные книги и служащих по ним». Снятие сана и отлучение от Церкви совершилось принародно в Успенском соборе; Аввакум и Федор взаимно прокляли проклявших их епископов. Расстриженных заключили в цепях в подмосковный Николо-Угрешский монастырь. Вскоре Никита и Федор раскаялись (притворно) и им было обещано освобождение. Суд над Лазарем был отложен. После этого собора «в правящей иерархии все поняли, что дело не в древнем или новом благочестии, а в том, остаться ли на епископской кафедре без паствы, или пойти с паствой без кафедры, подобно Павлу Коломенскому» [31, с. 409].

Точно замечено и сильно сказано: 1) тогдашним епископам, действительно, была важнее кафедра и безопасность, чем «древнее или новое благочестие»; 2) избрать «древнее» благочестие тогда еще значило — остаться с паствой, которая в подавляющем большинстве была за «древнее». Ключевский не объясняет, однако, что значат его слова: «пойти подобно Павлу Коломенскому», а в другом месте он же писал, что еп. Павел «скончался безвестно»; участникам собора 1666 г. (как и собора 1655 г.) было хорошо «известно», куда «пошел» еп. Павел — на костер. Думаю, что это было известно и самому В.О.Ключевскому; иначе понять цитированные его слова невозможно. Замечательны доводы допрашивавших архиереев: когда Лазарь и Федор заявили, «что они не перестанут исповедывать Св. Троицу двуперстным крестным знамением и обличать нововводителей», их спросили: «а если мы отсечем у вас правые руки, как вы будете двумя перстами креститься? если вырежем языки, как станете обличать нас?»; цит. по [30, с. 436] — что и осуществилось в точности.

Таким образом, раскол был налицо; собор решил пригрозить непослушным гражданскими казнями уже официально, и опубликовал «Наставление благочиния церковнаго». В этом «наставлении» вообще не говорилось о старых и новых книгах и обрядах, но только о послушании: «Если кто не послушает нас хотя в одном чем повелеваемом теперь, или начнет прекословить, мы таких накажем духовно, а если и духовное наказание наше начнут презирать, мы к таким приложим и телесное озлобление»; цит. по [2, с. 176–177]. Не называя старые обряды и книги еретическими и не полемизируя с ними по существу, этот собор русских архиереев просто приказал принять все новые обряды и книги, и обещал непослушным «телесное озлобление»; чудо св. Мелетия, слово бл. Феодорита, писания Максима Грека, Стоглавый собор и очевидное свидетельство тысяч древних, в том числе чудотворных икон не были даже упомянуты; их как бы не было. Эта тактика (не спорить по существу проблемы и свести все к послушанию, то есть подменить всю многогранную проблему одним ее дисциплинарным аспектом), по существу недобросовестная, и в XVII в. далеко не новая, часто применялась в разных странах и в разных ситуациях и впоследствии, всегда в России с неполным, не таким, как хотелось бы властям, успехом — недостаточно русский народ дисциплинирован. Неполон был успех и собора 1666 г., завершившегося 2.7.

В частности, он не убедил, но лишь на некоторое время запугал еп. Александра Вятского. «Так, по-видимому, лишь Александр Вятский был способен достать и передать старообрядцам документы, связанные с решениями церковных соборов 1660 и 1666–1667 гг. по делу патриарха Никона, тайные решения о преследованиях старообрядцев и многое другое. Эти материалы, в свою очередь, послужили важным источником для последующих догматико-полемических сочинений старообрядцев» [60, с. 74].