Человек эфемерен. Ничтожная частица природы, ничтожное мгновение истории, он живет «мертвой жизнью», как сказал Григорий Нисский, — в мире, несущем на себе печать смерти, непрерывно раскачивающемся в небытии. Таков корень того, что мы называем злом. Но в отличие от животных, человек знает, что смертен. И самая тоска его — выражение желания: желания бытия и единства, желания Бытия, Единого, начала их откровения. Один из западных отцов, Августин Иппонский, неустанно воспевал эту тоску и эту благодать. Его догматическая система порой трудна для понимания, но надо услышать его возглас:

Братья, длятся ли наши годы? Они исчезают день за днем. Тех, кто был ранее, уже нет; тех, кто придет позже, еще нет. Одни уже ушли, другие придут лишь для того, чтобы уйти в свой срок. Сегодняшний день существует только как мгновение, в которое мы говорим о «ем Его первые часы прошли, другие еще не настали, а когда настанут, то лишь затем, чтобы раскачиваться в небытии… Ничто не обладает в самом себе постоянством. Тело не обладает бытием, не несет его в самом себе. Оно меняется с годами, меняется в зависимости от времени и места, меняется от болезней и случайностей. Не постояннее и звезды: в них совершаются тайные перемены, нить их существования раскручивается в пространстве, они вовсе не неизменны, они не суть бытие.

Сердце человека не более постоянно. Сколько мыслей, сколько порывов его возмущают, сколько страстей его терзают и мучают! Даже дух человека, сколь бы ни был одарен разумом, — и он меняется, и в нем нет бытия! Он видит и не видит, знает и не знает, помнит и забывает. Никто не обладает в себе единством бытия . После стольких страданий, болезней, невзгод и скорбей обратимся к этому Единому Войдем в этот град, обитатели которого причастны самому бытию.

Августин Иппонский

Комментарий на псалом 121, 6.

Разумеется, человек захотел «сам достигнуть единства, быть своим собственным господином и не зависеть ни от кого, кроме самого себя» (там же). Эта авантюра, по дьявольскому примеру и наущению, привела нас к полному нигилизму. Вот почему metanoia, то есть покаяние как кардинальный «переворот» ума и сердца, всего нашего восприятия действительности

есть дочь надежды. Это отречение от отчаяния.

Иоанн Лествичник

Лествица, 5–я ступень, 2.

Все это — отнюдь не вопрос умозрения, но вопрос жизни и смерти, жизни более сильной, чем смерть:

Ибо общение с Богом есть жизнь, а удаление от Бога — смерть.

Ириней Лионский

Против ересей, V, 27, 2.

Жизнь, лишенная вечности, не достойна называться жизнью. Подлинная жизнь — только жизнь вечная.

Августин Иппонский

Проповедь 346, 1.

Однако сегодня даже более, чем во времена наивысшей славы Римской империи, обращение к Богу многим кажется безумием. Действительно, существует как бы сон души, и в сомнамбулизме или пароксизме можно тоже убегать от смерти.

Авва Антоний говорит: «Придет время, когда люди станут безумны, и если встретится им кто–нибудь, кто не безумен, они обратятся к нему, говоря: «Ты бредишь!» И все потому, что он не похож на них».

Апофтегмы отцов–пустынников

Антоний, 25.

Тоска и отчаяние — не единственная отправная точка. Есть еще и восхищение, и та загадка, которой являются для нас порядок и красота мира, с одной стороны, и все творения истории — с другой.

Невидимое создает структуру видимого, соразмеряет и преображает тяжесть, смерть, разложение в формы, полные смысла и красоты. Также и человек, сознательно или бессознательно, полагает в невидимом саму идею справедливости, высокую потребность познания и искусства, возможность законов, ограничивающих насилие и покровительствующих миролюбию.

Кто даровал тебе созерцание красоты неба, движения солнца, полной луны, несметного множества звезд, гармонии и ритма, порождаемых миром словно лирой; смены времен года, чередования месяцев, годичного круговорота, разделения дня и ночи, земных плодов, безмерности воздушного пространства, неподвижного бега волн, полноводных рек, пения ветра? Кто даровал тебе дождь, хлебопашество, пищу, ремесла, дома, законы, государство, добрые нравы, дружеское чувство к подобному тебе?

Григорий Назианзин

О любви к бедным, 23,

Сквозь тоску и восхищение человек предчувствует бездну Божественной мудрости. Здесь невозможны никакие понятия, но только священный страх, трепет перед безмерным,

Дивно для меня ведение Твое (Пс. 138, 6). Славлю Тебя, потому что дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это (Пс. 138, 14). Многим вещам мы дивимся в восхищении, но без страха — например, красоте колоннад, шедевров живописи или прекрасных тел. Мы восхищаемся также величием и безмерностью морской пучины, но уже со страхом, когда склоняемся над ней. Так и псалмопевец, созерцая бездонный океан Божественной мудрости, испытывал головокружение. Он дивился ей с трепетом и отступил, говоря: Славлю Тебя, потому что я дивно устроен Дивны дела Твои. И еще: Дивно для меня видение Твое, — высоко, не могу постигнуть его!

Иоанн Златоуст

О непостижимости Бога, слово I.

Все эти интуиции концентрируются и обретают теплоту жизни в свидетельстве Илария Пиктавийского. Замечательна современность этого галло–римлянина IV века. Действительно, ничто так не напоминает наше общество, как умственный мир элиты Римской империи в эпоху ее упадка. В нем смешались материализм, скептицизм и синкретизм «новой религиозности», резко отличной от древних религий, давно устаревших вследствие развития индивидуализма и рационализма. Просто то, что тогда касалось лишь узкого круга избранных, теперь касается всех.

Иларий, скоро постигнувший ограниченность общества сиюминутных удовольствий и терзаемый тоской небытия, принимается за поиски смысла жизни. Он быстро преодолевает абсурдный материализм и язычество, разлагающееся в сциентизме невидимого, чтобы открыть в библейском учении иудеев живого Бога, который превосходит все и обитает во всем; внутренний и внешний по отношению ко всем вещам; центр, находящийся вне центра; «господин красоты», снимающий покров красоты с мира. Но только Евангелие воплощенного Слова, Евангелие воскресения плоти может уверить его в том, что он не «обратится в ничто» — он, Иларий, неповторимая личность, возлюбленная и спасенная в целостности ее бытия, души и тела, через союз благодати и его личной свободы.

Я принялся искать смысл жизни. Прежде всего привлекают богатство и досуг… Однако большинство людей, подталкиваемые самой природой, открыли, что для человека найдется лучшее занятие, нежели лопаться от обжорства и убивать время Жизнь дана человеку для великих свершений, для утонченных занятий Если бы это было не так, каким образом мы могли бы считать даром Божиим эту жизнь с ее разъедающей тоской и множеством превратностей, способную лишь истощаться от лепета в колыбели до старческого бормотания? Люди старались жить в терпении, чистоте, прощении. Хорошо жить значило для них хорошо действовать и хорошо думать. Может ли бессмертный Бог даровать нам жизнь, очерченную иным горизонтом, нежели смерть? Может ли Он вдохнуть в нас такое желание жизни, если ее единственный конец — ужас смерти?..

Тогда я попытался лучше познать Бога… Одни религии признают существование божественных семейств. Они выдумывают мужских и женских богов и ведут их родословную, ибо боги рождаются друг от друга. Другие утверждают, что существуют высшие и низшие божества, с различными свойствами. Некоторые считают, что Бога нет вообще, и почитают природу, которая, по их мнению, обязана своим существованием игре случая. Большинство, однако, признают существование Бога, но полагают его равнодушным к людям…

Размышляя над этими вопросами, я натолкнулся на книги, которые иудейская религия приписывает Моисею и пророкам. Там я обнаружил свидетельство о том, что Бог–Творец говорит о Себе следующими словами: Я есмь Сущий; И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам (Исх. 3, 14). Меня восхитило это совершенное определение, выразившее в понятных словах непостижимое знание Бога. Ничто не указывает на Бога лучше, нежели бытие. То, что есть, сущее, не имеет ни конца, ни начала. Поскольку же вечность Бога не может сама себя отрицать, Богу достаточно для утверждения Своей неприступной вечности торжественно объявить о том, что Он есть. Но необходимо также признать деяние Бога…

Кто исчерпал воды горстию своею,

и пядию измерил небеса (Ис. 40, 12).

И далее:

Небо — престол Мой, а земля — подножие ног Моих…
Ибо все это сделала рука Моя (Ис. 66, 1—2).

Все небо — не более пяди Господней, а вся земля — не более Его горсти… Небо также — престол Его, а земля — подножие ног Его. Конечно, не следует представлять Бога в человеческих образах, сидящим на престоле и поставившим ноги на подножие. То, что служит престолом и подножием Ему, есть Его бесконечность и всемогущество, заключающие все вещи в Его пяди и горсти. Запечатленный в тварных вещах образ говорит о том, что Бог существует в них и вне их, что Он и превосходит, и проницает их; и превыше всего, и обитает во всем. Пядь и горсть суть символы открывающегося Божественного могущества. Престол и подножие указывают, что Бог подчинил Себе внешние вещи, потому что Он внутри них; в то же время Он заключает их внутри Себя. Он внутри и снаружи всего… Ничто не может укрыться от Того, Кто есть бесконечность… Обретенное мною в исканиях замечательно выразил пророк:

Куда пойду от Духа Твоего,
И от Лица Твоего куда убегу?
Взойду ли на небо, Ты там;
Сойду ли в преисподнюю, а там Ты.
Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря:
И там рука Твоя поведет меня,
И удержит меня десница Твоя (Пс. 138, 7—10).

Нет места без Бога; нет места, кроме как в Боге…

Я был счастлив созерцать таинства Его мудрости и Его неприступности. Я поклонялся вечности и безмерности моего Отца и Создателя. Но я желал также созерцать красоту моего Господа… Мой пыл, уловленный слабостью духа, не мог найти выхода, пока я не обнаружил в словах пророка эту великолепную мысль о Боге:

От величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их (Прем. Сол. 13, 5).

Небо и воздушное пространство прекрасны, земля и море прекрасны. Вселенная обязана Божественной благодати именем «космос», которым нарекли ее греки и которое означает «украшение»…

Владыка тварной красоты не должен ли по необходимости быть красотою всякой красоты?..

Однако какие плоды можно извлечь из святого предчувствия Бога, если смерть подавляет всякое чувство, если она кладет окончательный предел угасшему бытию?..

Мой дух блуждал в растерянности, в страхе за себя и свое тело, Он томился тревогой за свою судьбу и судьбу своего телесного пристанища, обреченного погибнуть вместе с ним, когда я узнал после закона и пророков об учении Евангелия и апостолов.

В начале было Слово,
И Слово было у Бога,
И Слово было Бог.
Оно было вначале у Бога.
Все через Него начало быть,
и без Него ничто не начало быть,
что начало быть.
В Нем была жизнь,
и жизнь была свет человеков;
И свет во тьме светит,
и тьма не объяла его.
Был свет истинный,
Который просвещает всякого человека,
приходящего в мир.
В мире был,
и мир чрез Него начал быть,
и мир Его не познал…
А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его,
дал власть быть
чадами. Божиими…
И Слово стало плотию
и обитало с нами,
полное благодати и истины;
и мы видели славу Его,
Славу как единородного от Отца (Ин. 1, 1—14).

Здесь мой ум преодолевает свою ограниченность и узнает о Боге то, чего не мог и представить. Я осознаю, что моим Творцом был Бог, рожденный Богом. Я узнаю, что Слово стало плотью и жило среди нас… Принявшие Его стали сынами Божиими не через плотское рождение, но через веру… Этот дар Божий предложен всем… и принимается свободой, которая совершается в этом принятии.

Но сама эта власть быть чадом Божиим, данная каждому человеку, увязает в слабости и неустойчивости веры. Наша собственная немощь делает надежду мучительной; желание отчаивается, а вера слабеет. Потому Слово Божие и стало плотью: в воплощенном Слове плоть смогла возвыситься до Слова… Не умалившись в своем Божестве, Оно стало Богом в нашей плоти…

Душа моя с радостью приняла откровение этого таинства. Плотью я приближен к Богу, верою призван к новому рождению. Я мог получить возрождение свыше… Я обрел уверенность, что не обращусь в ничто

Иларий Пиктавийский

О Троице, 1, 1—13.

Бог есть абсолютная красота, потому что Он — абсолютная личная экзистенция. Поэтому Он рождает желание, освобождая и привлекая. Он полагает границы всякому существу, но и призывает его к сопричастности без смешения. Будучи Сам превыше движения и покоя, сообщает каждому существу чувство самотождественности, не смешанной, но открытой, оживотворенной динамизмом любви.

[Бог есть Красота.] Именно эта Красота рождает всякую дружбу всякую причастность. Именно эта Красота движет и охраняет все сущее, внушая ему страстное влечение к его собственной красоте. Для каждого существа она составляет и его предел, и предмет любви, ибо в ней — его цель и образец (так как только через ее образ определяется все). Так истинно прекрасное совпадает с благим, ибо, какова бы ни была движущая причина сущего, оно всегда стремится к Прекрасному и Благому, и нет ничего, что не было бы причастно Прекрасному и Благому… Это единое Прекрасное и Благое является единственной причиной всех многочисленных красот и благ. Из него все сущее воспринимает и свое действительное бытие, и единения, и различия, и тождества, и разности, и подобия, и несходства, и сочетания противоположностей, и несмесимость соединений… Прекрасное и Благое является опять–таки взаимообщением всех во всем соответственно возможностям каждого: согласованностью и неслиянной дружбой; гармонией всего и всеобщим соединением; неразрывной связью всего сущего; непрерывной сменой поколений, всяким постоянством и подвижностью умов, душ и тел; постоянством во всем и подвижностью, ибо оно, само будучи превыше всякого постоянства и подвижности, утверждает всякое существо в соответственном ему смысле (логосе) и придает свойственное ему движение.

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 4, 7.

Язык душ — это их влечение.

Григорий Великий

Нравоучения на Иова, 2, 7, 11.

Бог есть любовь. Он есть любовный экстаз, направленный вовне, чтобы причастить к Своей жизни все творение. Этот экстаз осуществляется в порыве, подобием которого является любовный эрос мужчины и женщины и который достигает совершенства в святости, в сознательном приобщении к Тому, Кто есть Всеполнота Прекрасного и Благого. Сквозь весь ужас и смерть, там, в тайне любви, история творения представляет собой безмерную Песнь Песней. Влечение — это прежде всего влечение Бога к нам, на которое желает ответить всякий человеческий (в действительности Бого–человеческий) эрос. Дионисий Ареопагит — поэт, вдохновленный эросом. Комментировавший его Максим Исповедник, не колеблясь, отождествляет эрос и агапе: первый выражает прежде всего естественный порыв, вторая — исполненную нежности встречу личностей. Можно сказать, что эрос призван стать содержанием агапе.

В Боге желание эроса экстатично. Благодаря ему влюбленные более не принадлежат самим себе, но тому, что они любят… Так же и Бог отдает Себя… улавливая все существа влечением Своей любви и Своего желания… Итак, о Прекрасном и Благом можно сказать, что оно есть предмет желания эроса и само — желание эроса…

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 4, 13.

Бог производит и порождает милость и эрос; Он вывел из Самого Себя все вещи, что были заключены в Нем и ныне суть творения Вот почему сказано о Нем: Бог есть Любовь. Песнь Песней называет Его агапе, а также «влечением» и «желанием», что значит эрос. Ибо поистине Он Единый достоин агапе и эроса. Поскольку полный любви эрос проистекает из Него, можно сказать, что Бог, порождая его, движется. HXD поскольку Он Сам представляет собой истинный предмет любви, Он приводит в движение все взирающее на Него и испытывающее любовное влечение согласно своей природе.

Максим Исповедник

Об именах Божиих (схолии), 4, 4.

Отсюда вывод Иоанна Лествичника:

Блаженны те, в ком желание Бога уподобилось страсти любящего к возлюбленной…

Иоанн Лествичник

Лествица, 30–я ступень, 5.

Сильнее, чем немилосердный голод и жажда, мучит пустынника влечение к Богу.

Как же жаждет человек сегодня!

Голод долгое время дает о себе знать лишь глухо и невнятно. Носильная жажда явственна, она обжигает. Потому и влекомый желанием к Богу восклицает: Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому (Пс. 41, 3).

Иоанн Лествичник

Лествица, 30–я ступень, 9.

Есть таинственная диалектика веры, надежды и милосердия: Бог не перестает «углублять души», чтобы как можно более наполнить их.

Желание видения: Вера.

Желание обладания: Надежда.

Желание любви: Милосердие.

Ожиданием Бог увеличивает желание.

Желание — углубляет души.

Углубляя — делает их более способными к восприятию.

Августин Иппонский

Комментарии на 1 Послание Иоанна, 4, 6.

В человеке пробуждается «внутренняя жажда», открывается «внутреннее око».

Спеши к источникам, устремись к водоемам,

В Боге бьет источник жизни — источник неиссякающий.

В Его свете обретается свет, не омрачимый ничем.

Пусть желание твое устремится к этому свету,

неведомому очам твоим.

Внутреннее око приготовляется увидеть свет.

Внутренняя жажда вожделеет утоления из источника.

Августин Иппонский

Комментарий на Псалом 41, 2.

Итак, Бог предлагает и желает открыть Себя. Но Он не принуждает нас. Его могущество — могущество любви, а любовь хочет свободы для того, кого любит. Бог и говорит, и молчит; и стучит в дверь, и терпеливо ждет. Все зависит от царственной свободы веры. Все предоставлено нашему решению.

Здесь [в духовной области] рождение не требует постоянного вмешательства, как это происходит у телесных существ, воспроизводящихся внешним путем. Оно есть результат свободного выбора, и, таким образом, мы являемся в некотором смысле своими собственными родителями, творя себя такими, какими хотим быть, и свободно создавая себя по нами же избранному образцу.

Григорий Нисский

Жизнь Моисея.

И вот замечательный призыв к обращению — обращению, подтвержденному делами, — который обращает к нам отец западного монашества св. Бенедикт:

Поднимемся же, наконец: к тому нас призывает Писание, говоря: Наступил уже час пробудиться нам ото сна (Рим. 13, 11). Открыв глаза навстречу свету обожения и не укрываясь от поражающих слух громовых раскатов, будем внимать мощному гласу Божию, ежедневно побуждающему нас: Если бы вы ныне послушали глас Его: не ожесточите сердца вашего (Пс. 94, 7—8). И еще: Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам (Откр. 2, 7). Что же Он говорит? — Придите, дети, послушайте Меня: страху Господню научу вас (Пс. 33, 12). Ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма (Ин. 12, 35). И Господь, ища Себе работника среди толпы, вопрошает: Кто хочет жить?.. (Пс. 33, 13). Если ты услышишь Его и ответишь «Я», Бог скажет: Хочешь ли истинной, вечной жизни? Тогда удерживай язык, свой от зла и уста свои от коварных слов. Уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира, и следуй за ним (Пс. 33, 14—15). И когда вы исполните это, будут очи Господни обращены на праведников, и уши Его к воплю их, и прежде, нежели воззовет ко Мне, скажу: Вот Я (Пс. 33, 16).

Бенедикт Нурсийский

Устав, пролог, 8—18.

Господь ожидает от нас ежедневного ответа деяниями на Его святые наставления. Ибо дни нашей жизни даны нам как срок для исправления заблуждений по слову Апостола: Или пренебрегаешь богатством благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? (Рим. 2, 4). Говорит Господь в милости Своей: Разве Я хочу смерти беззаконника?.. Не того ли, чтобы он обратился от путей своих и был жив? (Иез. 18, 23).

Бенедикт Нурсийский

Устав, пролог, 35—38.

Карикатуры Бога изобилуют в истории как самого христианства, так и тех умственных идолов, которые ведут человечество либо к жестокости, либо к атеизму. Могут ли люди в современную эпоху с ее взлетом критического разума и свободы принять существование Бога по видимости худшего, нежели они сами, — по крайней мере, худшего, чем того требует их втайне оплодотворенное Евангелием сознание?

Люди не перестают строить планы относительно Бога, чтобы овладеть Им и воспользоваться в своих целях, индивидуальных или коллективных. Но им следует понять, что Богом нельзя завладеть извне, как объектом, потому что по отношению к Нему не существует никакого «вне». Творец не примыкает к творению извне, ибо мы Им живем и движемся и существуем, как говорил апостол Павел афинянам (Деян. 17,28). Но мы, будучи заключены в самих себе и «в Его руке», можем познать Его только тогда, когда Он Сам добровольно устанавливает отношение с нами, в котором отдаленность и близость делаются местом звучания Слова, местом, где Один обращается к другому.

Большинство людей, заключенных в смертные тела, словно улитка в раковину, свернувшихся в своих упорных заблуждениях подобно ежам, создают по образу самих себя свое представление о блаженном Боге.

Климент Александрийский

Строматы, 5, 11.

[27/28] Зернышки, заключенные внутри гранатового плода, не могут видеть того, что вне скорлупы, так как они находятся внутри. Так » человек, вместе со всею тварью заключенный в руке Божией, не может созерцать Бога…

Это через Него ты говоришь, друг, это Им ты дышишь — и не знаешь того! Ибо разум твой слеп, сердце ожесточено. Но если захочешь, можешь исцелиться. Доверься врачу, он откроет очи твоей души и сердца. Кто же врач? — Бог, с Его словом и мудростью…

Феофил Антиохийский

Первая книга к Автолику, 5 и 7.

Итак, Бог не является объектом познания. Понятия, за которыми всегда стоит тайное желание классификации, желание обладания, бессильны заключить в себе Того, Кому мы должны предаться, чтобы Он «захватил нас». Захватил в обоих смыслах: в смысле открытости навстречу Его приходу, Его свободному откровению; и в смысле восхищения, восторга.

Всякое понятие, сформированное рассудком с целью постигнуть н объять Божественную природу, достигает лишь того, что вместо познания Бога создает Его идол.

Григорий Нисский

Жизнь Моисея.

Только восторг может объять необъятную мощь.

Максим Исповедник

Об именах Божиих (схолии), 1.

Так Возлюбленная Песни Песней, в истолковании Григория Нисского, не устает искать Возлюбленного, влекущего ее из вечно обновляющейся дали.

Возлюбленная говорит: «Ночью искала я его, чтобы узнать, в чем его суть… Искала его и не нашла его. Я звала его всеми именами, какими только можно звать, но ни одно имя не сумело достигнуть его. И можно ли достигнуть именем того, кто превыше всякого имени?»

Григорий Нисский

Гомилии на Песнь Песней, 6.

Итак, подлинное приближение к таинству есть прежде всего прославление, причем прославление космическое. Отцы учили, что грехопадение затемнило, но не уничтожило прозрачности существ для Божественного света. Конечно, вселенский порыв к Богу обратился в «стенание» и «воздыхания твари». Но молитва по–прежнему составляет самую суть вещей: «Все существующее взывает к Тебе». Неиссякаемость трансцендентного выражается в изобилии творений. Вселенная — это первая Библия. Каждое существо являет создающее и влекущее его к себе творческое Слово. Каждое существо выражает динамическую идею, волю Божию. В конечном счете, каждая вещь есть имя, сотворенное не имеющим имени.

О Ты, что превыше всего,

Каким иным именем назвать Тебя?

Какой гимн может воспеть Тебя?

Никакое слово не выразит Тебя.

Чей разум в состоянии познать Тебя?

Ничей ум не постигнет Тебя.

Ты единый невыразим,

Все сказываемое вышло из Тебя.

Ты единый непознаваем,

Все мыслимое вышло из Тебя.

Все существа славят Тебя,

Говорящие и безмолвные

Все существа чтут Тебя,

разумные и неразумные.

Всеобщее желание, всеобщее стенание

Влечется к Тебе.

Все существующее молится Тебе,

и всякое существо, умеющее читать книгу Твоей вселенной,

возносит к Тебе молчаливый гимн.

В Тебе одном все пребывает.

В Тебе все живет и движется в едином порыве.

Ты — цель всех существ.

Ты единственен.

Ты все и никто.

Ты не существо, ты не совокупность:

В Тебе — все имена;

Как же назвать Тебя,

Тебя единого, Кого нельзя назвать?..

Будь милостив, о Всевышний:

Каким иным именем назвать Тебя?

Григорий Назианзин

Догматические поэмы.

Вечный Бог живет и царствует в славе. Каждый луч этой славы — Божественное Имя, и Именам этим нет числа. Дионисий Ареопагит в замечательном трактате Об именах Божиих приводит некоторые из них, обнаруженные им в Библии и Евангелиях. Отцы обозначают эти Имена как «силы», «энергии», проистекающие из недостижимой Божественной сущности. В отношении творения именно эта слава, библейская kabod, наполняет все вещи, придавая им одновременно и свойственную им плотность и прозрачность. И тогда энергии становятся бесчисленными образами Божественного присутствия. Logos, слово, лежащее в основании каждой твари, позволяет ей участвовать в этих энергиях или призывает ее к такому участию, если речь идет о людях. Таким образом, всякая тварь по–своему выражает или должна выражать Имена Божии. Несмотря на грех, означающий изгнание из славы, мир остается величественным Богоявлением, Теофанией, прославляемой древними религиями.

И вот, поняв это, богословы восхваляют его — Божественное Начало — как безымянного и в то же время как носителя всякого имени.

Безымянного, ибо они говорят, что Само Божество в одном из мистических видений, где Оно символически явило Себя, порицает вопрошавшего: Скажи имя Твое (Быт. 32, 29) и, чтобы отвратить его от всякого познания, могущего быть выраженным в имени, говорит ему: Что ты спрашиваешь об имени Моем? Оно чудно (Суд. 13, 18). И в самом деле, не чудно ли оно, это имя, превосходящее всякое имя, имя безымянное, превыше… всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем (Еф. 1,21).

Носителя всякого имени, ибо они замечают, что Он говорит Сам о Себе: Я есмь Сущий (Исх. 3, 14), а также Путь, Свет, Бог, Истина; и потому, что ведающие Бога славят в Его бесчисленных именах Вселенскую Первопричину и вдохновляются ее следствиями: Благом, Красотой, Мудростью. Хорег [20] жизни, Разум… Ветхий днями, вечная Юность, Спасение, Справедливость, Освящение, Освобождение, превосходящее всякое величие и являющее Себя человеку в легчайшем дуновении ветра. И они даже утверждают, что это Божественное Начало… одновременно пребывает во Вселенной и по ту сторону неба; что Оно есть Солнце, Звезда, Огонь, Вода, Ветер, Роса, Облако, цельная Скала, Камень, что оно все, что существует, и опять–таки ничего из того, что существует.

Таким образом, эта всепревосходящая причина есть в одно и то же время и подобающая ей безымянность, и все имена всех существ. В ней предсуществует всякое существо, так что можно восхвалять и именовать ее, исходя из всякого существа.

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 1, 1, 6.

Однако мир скрывает тайну в той же мере, в какой являет ее. Поэтому необходим и отрицательный подход, сметающий умственных идолов, системы, рассудочные понятия, а также чувственные образы. В первую очередь, нельзя путать тайну Бытия с бытием единичным, пусть даже пребывающим на вершине иерархии существ. Бытие есть источник всякого бытия и, следовательно, ни одно из ряда существ. Этот философский идол — «Благой Бог» некоторых разновидностей христианства или «Верховное Существо» спиритуализма — спровоцировал немедленную «смерть Бога» и утрату тайны Бытия.

Однако Живой Бог не есть и безграничное Бытие, theotes (божество) гностиков, ибо Он не есть Верховное Существо замкнутого монотеизма. Жизнь Живого Бога, выражающаяся в изобилии Божественных Имен — теофаний, коренится в неистощимости личной Любви. Это не безразличная и безучастная бездна. Живой Бог приносит нам свободу и любовь, любовь распятую и обожающую. Именно это последнее откровение — Христа — нужно почувствовать в намеках на всеполноту бездны, превосходящую самое наше понятие о Боге, как и нашу поглощенность Бытием. Быть может, современный атеизм — в той мере, в какой он представляет собой не помутнение, но очистительное восстание, — можно понять и претворить в это усилие «незнания», усилие не рассудочное (ибо отрицание упраздняется так же, как и утверждение), но рожденное чистым поклонением.

Провозглашать отрицания… чтобы неприкровенно познать это незнание, скрывающее во всяком сущем возможное его познание; чтобы увидеть таким образом этот пресущественный мрак, скрывающий содержащий в сущем свет.

Дионисий Ареопагит

Таинственное богословие, 2.

Если случается, что некто, видя Бога, понимает смысл своего видения, то это не означает, что он видел Самого Бога, но одну из тех непознаваемых вещей, что обязаны Ему своим бытием. Ибо в Самом Себе Он превосходит всякое разумение и всякую сущность. Сверхсущественным образом Он существует и познается, сверх всякого постижения, лишь как совершенно непознаваемый и вовсе не существующий. Именно это совершенное незнание в лучшем смысле слова и образует истинное знание Того, Кто превосходит всякое знание.

Дионисий Ареопагит

Письма 1, Послание к Гаю.

Бесконечность — это, несомненно, нечто, имеющее отношение к Богу, но не сам Бог, который бесконечно выше самой бесконечности.

Максим Исповедник

Ambigua.

Причина всего, сущая превыше всего… не есть тело, не имеет ни образа, ни лика, ни качества, ни количества, ни толщи, не пребывает в пространстве, незрима и неосязаема, неощущаема и не ощущает… Поднимемся еще выше и скажем, что она не есть ни душа, ни ум и не обладает ни представлением, ни мнением, ни разумением, ни мыслью и сама не есть ни разумение, ни мысль. Она неизреченна и непомыслима; она не есть ни число, ни устроение, ни величина, ни малость, ни равенство, ни не–равенство, ни подобие, ни не–подобие. Она не недвижна, и не двигается, и не пребывает в состоянии покоя, не обладает силой и сама не есть ни сила, ни свет; не обладает жизнью и сама не есть жизнь. Она также не есть ни сущность, ни вечность, ни время. Потому до нее невозможно коснуться мыслью. Она не есть ни знание, ни истина, ни царствие, ни мудрость, ни единое, ни единство, ни божественность, ни благость, ни дух в том смысле, как мы его знаем, ни сыновство, ни отцовство и вообще ничто из того, что нам или всякому другому сущему ведомо. Она не принадлежит к не–сущему, но также и к сущему, и ничто из сущего не может ее познать, какая она есть, так же как сама она не может познать вещи, какие они есть. Для нее нет разумения, имени, познания; она не мрак и не свет, не заблуждение и не истина. Вообще относительно нее невозможно ни полагание, ни отрицание, ибо с нашими полаганиями и отрицаниями мы не полагаем и не отрицаем ее, ведь она превыше всякого полагания как совершенная и единственная причина всего и превыше всякого отрицания как избыточествование полной отрешенности от всех вещей, как сущая над всем.

Дионисий Ареопагит

Таинственное богословие, 4 и 5.

Тайна, что превыше самого Бога, невыразимая, всеименуемая, совершенное полагание, совершенное отрицание, превосходящая всякое полагание и всякое отрицание…

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 2, 4.

Это отрицание и одновременно полагание означает, что трансцендентность Бога ускользает от самого нашего понятия трансцендентности. Бог превосходит собственную трансцендентность

не для того, чтобы потеряться в абстрактном Ничто, но чтобы отдать Себя. Одновременное преодоление как полагания, так и отрицания высвечивает антиномичность личного бытия, тем более тайного, чем более отдающегося, и тем более отдающегося, чем более тайного. Поэтому святые отцы говорят о Боге недостижимом, о Боге, превосходящем Бога, прибегая к образу бьющей ключом струи, творческого и искупительного порыва из своей сущности вовне, совершающегося согласно вечному движению Божественных энергий, но также для того, чтобы сообщить их всякой твари в личном акте, ибо Живой Бог — это Бог действующий. Он не есть бытие, но содержит его в Себе и Своими деяниями причащает ему творение.

Бог, абсолютная полнота, привел к бытию свои создания не по необходимости, но для того, чтобы они обрели блаженство, будучи при–частны Ему как Его подобие, и чтобы Сам Он ликовал ликованием твари, неистощимо черпающей из Неисчерпаемого.

Максим Исповедник

Сотницы о любви, 3, 4b.

Бог назван Богом потому, что в Нем Самом — основание всего, и потому что Он — порыв из собственной замкнутости [21], этот порыв означает дарование жизни миру… Всемогущий, Он содержит в Себе все: вершины небес, глубины бездн, пределы земли — в Его руке.

Феофил Антиохийский

Первая книга к Автолику, 4.

Бог всегда был и всегда будет; или, лучше сказать, всегда есть. Действительно, говоря «был» и «будет», мы выражаем фрагменты длительности так, как мы ее знаем: как развертывания естества во времени. Но Бог есть «вечно Сущий». Именно этим именем называет Он Самого Себя, открывая Моисею будущее на горе Синайской. В самом деле, Он содержит в Себе всю совокупность бытия, не имеющего ни начала, ни конца, — то, что я назвал бы безграничным и бесконечным океаном бытия, превосходящим всякое понятие нашего ума о длительности и естестве. Ум в состоянии приблизиться к Нему лишь косвенным путем… не через познание Его собственной природы, но через созерцание окружающей Его действительности. Совокупляя и осмысляя запечатленные в нашем уме образы, мы можем в конце концов воссоздать как бы подобие Истины… Бог озаряет высшую часть нашего существа, если только она очищена, и это озарение в своей мгновенности поражает наше зрение. Тем самым, по моему разумению, Бог привлекает нас к Себе… соразмерно нашему пониманию Его; в той же мере, в какой мы не понимаем Его, Он возбуждает в нас любопытство; оно же рождает в душе желание лучше познать Его. Это желание выявляет нашу подлинную суть, в результате чего мы уподобляемся Богу. Когда мы достигнем этого состояния, Бог будет говорить с нами как с друзьями, и, осмелюсь сказать, соединенный с богами и открывающийся им Бог будет познан в той же мере, в какой Он познает познающих Его.

Григорий Назианзи»

Слово 45, на Пасху, 3.

Они полновесны в своем отрицательном приближении к Богу, полновесны в своей молчаливости — эти слова, утверждающие, в почтительном трепете перед Недостижимым, присутствие и действие Того, Кого один святой XIX века назвал «огнем, согревающим нас изнутри». Утверждения, исчерпывающиеся в отрицаниях, говорят о Боге как о Дуновении, Огне, Свете, Жизни, Любви. Здесь узнаваемы слова и образ высказывания Самого Иисуса.

Бог есть Дуновение, ибо дуновение ветра доступно ощутить всякому; оно проницает все, ничто его не задержит, ничто не уловит.

Максим Исповедник.

Об именах Божиих (схолии), 1, 4.

Святые богословы нередко описывают под видом огня сверхсущностную Сущность… Чувственный огонь, можно сказать, присутствует везде и освещает все, не смешиваясь ни с чем… Он сверкает ослепительным светом и в то же время пребывает таинственным, непознаваемым вне являющей его материи. Никто не может ни перенести его сверкания, ни созерцать его лицом к лицу, но его мощь простирается повсюду, и там, где он возгорается, он притягивает к себе все… В своем превращении он отдается всякому, кто ни приблизится к нему, как бы ничтожен он ни был: он перерождает все сущее своим животворным теплом и озаряет его, но сам остается чистым и не смешанным ни с чем… Он деятелен, могуч, невидимо присутствует везде. Если им пренебрегают, он кажется несуществующим. Но под действием трения, этого как бы молитвенного действа, он вспыхивает, набирает силу, распространяется вокруг. Можно указать и на другие качества огня, с которым, как с чувственным образом, сравнивают деяния Божественного Начала,

Дионисий Ареопагит

О небесной иерархии, 15, 2.

Так же, как свет, являющий нам все, не нуждается в другом свете, чтобы быть видимым, — так и Бог, через Которого мы видим все, не нуждается в свете, благодаря которому мы смогли бы Его увидеть, ибо Он по сути Своей есть свет.

Евагрий Понтийский

Сотницы, 1, 35.

Теперь нам надлежит славить эту вечную Жизнь, из которой происходит всякая жизнь и через которую все живущее в меру своей способности обретает жизнь. Говоришь ли ты о жизни духовной, умственной или чувственной, или о той, что питает и взращивает, или о любой другой жизни, какая только может быть, — она живет и животворит благодаря Жизни, превосходящей всякую жизнь… Ибо недостаточно сказать, что эта Жизнь жива. Она есть Начало жизни, единственный Источник жизни. Именно она усовершает и различает всякую жизнь, и надлежит возносить ей хвалу, исходя из всякой жизни… Подательница жизни и более, чем жизнь, она заслуживает прославления всеми именами, какие только могут быть приложимы к этой несказанной Жизни.

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 6, 1 и 3.

Бог есть Любовь. Желающий найти ему определение уподобился бы слепому, вздумавшему сосчитать песчинки на морском дне.

Иоанн Лествичник

Лествица, 30–я ступень, 2.

Одна из прекраснейших литургий Древней Церкви, автором которой в значительной части является св. Василий Кесарийский, так говорит об истории спасения:

Ты посетил [людей] по милосердию Твоему, Ты посылал пророков, Ты совершал великие чудеса через святых, благоугодивших Тебе во всяком роде… Ты даровал нам прибежище Закона, Ты посылал ангелов–хранителей. Когда же свершилась полнота времен, Ты говорил с нами через Твоего Сына…

Итак, нет ни одной культуры, ни одной религии, которые бы не пережили и не выразили «посещение Слова». Максим Исповедник различает три периода «воплощения Слова»: сначала само существование космоса, понимаемого как теофания (известно, что древние религии основываются на космическом символизме, выступающем как посредник в явлении глубочайшего внутреннего смысла мира); затем дающее начало истории Откровение личного Бога и воплощение Слова в Законе, в Священном Писании (при этом имеется в виду иудаизм и ислам); наконец, личное воплощение Слова, придающее окончательный смысл Его воплощению в космосе и в Писании и освобождающее первое от соблазна поглощения Личного Бога безличной Божественностью, а второе — от соблазна разъединения Бога и человека, не преодолимого в общении. Ибо во Христе Бог и человек, по определению IV Вселенского Собора, соединены «неслиянно и неизменно», но также «нераздельно и неразлучно». И Божественные энергии, отражающиеся в существах и вещах, ведут не к некоей безымянной Божественности, но к Лику преображенного Христа.

Слово уплотняется и воплощается. Прежде всего это можно понять в том смысле… что Оно соблаговолило Своим приходом во плоти уплотниться и обрести тело, чтобы научить нас человеческим языком и с помощью притч превосходящему всякий язык знанию, вещам святым и сокрытым…

Это можно понять и так, что Бог, любя нас, таинственно скрывается в духовных сущностях тварных существ, словно во множестве письмен, присутствуя в каждой из них всецело и во всей полноте… В разнообразии сокрыт Единый и вечно Тождественный, в составных вещах — Простой и не имеющий частей, в имеющих начало — Безначальный, в видимом — Невидимый, в осязаемом — Неосязаемый…

Можно понять это, наконец, и так, что Он из любви к нам, медлительным в понимании, соблаговолил выразить Себя в буквах, слогах и звуках Писания, чтобы увлечь нас к следованию за Собой и к единению в духе.

Максим Исповедник

Ambigua.

Иисус во всей полноте являет таинство живого Бога.

Един есть Бог, явивший Себя через Иисуса Христа, Сына Своего, Который есть Слово Его, исшедшее из молчания…

Игнатий Антиохийский

Послание к магнезийцам, 8, 2.

Бог во Христе приходит искать человечество, эту «заблудшую овцу» евангельской притчи, искать везде, вплоть до «преисподней земли» — выражения мрачной и мятежной конечности, погребенной в небытии.

Сам Господь дал нам знамение в глубине и на высоте (Ис. 7, 14 и 11), хотя человек не осмеливается надеяться на это. Мог ли он ожидать, что Дева родит сына, что этот Сын будет «с нами Бог», который снизойдет в преисподнюю в поисках заблудшей овцы, то есть созданной Им твари, и затем вознесется, чтобы вручить Отцу вновь обретенного «человека» [человечество]!

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 19, 3.

Один иудео–христианский текст II века, приписываемый Соломону, согласно обычной в те времена иудейской практике, прекрасно выражает кенозис воплощенного и распятого Бога. Слово «кенозис» происходит от глагола ekenosen, который употребляет Павел в Послании к филиппийцам. Христос Иисус ekenosen (уничижил, смирил, упразднил) Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек (Фил. 2, 7). Иисус являет нам человеческий Лик Бога — Бога «уничижившегося» ради «безумной» любви к нам, чтобы мы совершенно свободно приняли Его и обрели в Нем пространство для своей свободы.

Его любовь ко мне уничижила Его величие.

Он уподобился мне, чтобы я принял Его,

Он уподобился мне, чтобы я облекся в Него.

Я не чувствовал страха, взирая на него,

Ибо Он милостив ко мне.

Он воспринял мое естество, чтобы я познал Его,

И мой облик, — чтобы я не отвернулся от Него.

Оды Соломона, 7.

Цель воплощения заключается в установлении полноты общения между Богом и человеком с тем, чтобы человек обрел во Христе сыновство и бессмертие — то, что святые отцы часто называют «обожанием»: не упразднение человеческого, но его полнота в Божественной Жизни, ибо человек может быть поистине человеком только в Боге.

Как бы человек пришел к Богу, если бы Бог не пришел к человеку? Как бы человек освободился от смертного рождения, если бы не пережил в вере новое рождение, щедро дарованное ему Богом и возможное благодаря рождению Девою?

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 33, 4.

Вот причина, по которой Слово Божие стало плотью и Сын Божий — Сыном Человеческим: для того, чтобы человек вступил в общение со Словом Божиим и, обретя сыновство, стал сыном Божиим. Мы не смогли бы стать поистине причастными бессмертию без тесного единения с Бессмертным. Но как бы мы могли соединиться с бессмертием, если бы оно не стало подобным нам для того, чтобы поглотить смертное бытие и чтобы мы также были усыновлены и сделались чадами Божий ми?

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 19, 1.

Однако в Иисусе таинство одновременно и явлено, и сокрыто. Недостижимый Бог, поскольку Он открывает Себя в Распятом, постольку же есть Бог сокрытый, непостижимый, ускользающий от наших попыток заключить Его в определениях. Подлинно «апофатический» подход (апофатизм означает «восхождение» к таинству) заключается не только в отрицательном богословии, как это часто воображают. Его цель — сделать нас открытыми для встречи, для принятия откровения; именно это откровение — то, в котором слава неотделима от кенозиса, — и является в собственном смысле слова непомыслимым. Апофатика, следовательно, обнаруживается в антиномии, в противоречивой тождественности Бездны и Креста, недостижимого Бога и страдающего Человека: почти «безумное» явление любви Бога к человеку, смиренное и кроткое ожидание нашей ответной любви…

Он был послан не только для того, чтобы быть узнанным, но также для того, чтобы остаться сокрытым,

Ориген

Против Цельса, 2, 67.

В любви Христа к людям.. Сверхсущностный отвергся Своей таинственности и явил Себя нам, восприняв наше человечество. Однако, несмотря на эту явленность, — или лучше, говоря более божественным языком, в самой глубине этой явленности, — Он по–прежнему хранит всю полноту Своей таинственности. Ибо таинство Иисуса пребывает сокрытым. Каков Он в Самом Себе — не удалось до конца познать никакому разуму, никакому уму. Как бы Его ни понимали, он остается непознаваемым.

Дионисий Ареопагит

Послание к Гаю.

Воплощение есть «таинство еще более непостижимое, чем всякое другое. Воплотившись, Бог дает познать Себя не иначе, как являя Себя еще более непознаваемым. Он остается сокрытым… в самом своем явлении. Даже будучи выраженным, Он по–прежнему неведом».

Максим Исповедник

Ambigua.

Необходимо рассматривать Воплощение в общей динамической картине творения. Грехопадение человека придало ему характер трагической «искупительной» миссии, но воплощение остается прежде всего осуществлением первоначального Божественного замысла: великого синтеза во Христе Божественного, человеческого и космического. Ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое… все Им и для Него создано, и Он есть прежде всего, и все Им стоит (Кол. 1, 16—17).

[Христос:]

Это великая и сокрытая тайна, заветное блаженство, цель, ради которой все было сотворено… Взирая на эту цель, Бог вызвал к бытию все вещи. Это предел, к которому тяготеет Провидение и все подвластное ему и в котором твари совершают свое возвращение к Богу. Это таинство, охватывающее все веки… Ибо ради Христа, ради Его таинства существуют все веки и все, что в них. Во Христе обретают они начало и конец. Этот синтез предопределен изначально: синтез ограниченного и безграничного, меры и безмерности, конечного и бесконечного, Творца и твари, покоя и движения. Когда наступила полнота времен, этот синтез сделался видимым во Христе как осуществление предначертаний Божиих.

Максим Исповедник

Вопросы к Фалассию, 60.

Действительно, все существует в одном великом движении воплощения, тяготеющем ко Христу и свершающемся в Нем.

В том, что Бог облекся в наше естество, нет ничего странного и безумного для ума, чье представление о действительности не слишком скудно. Найдется ли кто–нибудь столь безрассудный, чтобы не поверить, созерцая мир, что Бог есть все; что Он облекся во Вселенную и в одно и то же время содержит ее в Себе и пребывает в ней? Все сущее зависит от Сущего, и ничто не может быть, не обладая бытием в лоне Сущего.

Если же все в Нем и Он во всем, должны ли мы смущаться учения веры о том, что Бог однажды родился как человек — Он, и сегодня живущий в человеке?

В самом деле, если нынешнее присутствие Бога в нас по виду не похоже на то, все же нельзя не признать, что как тогда, так и теперь Он равным образом присутствует в нас. Сегодня Он смешан с нами так, чтобы поддерживать бытие твари. Тогда же Он воссоединился с нашим существом, чтобы обожить его своим прикосновением после того, как вырвал его у смерти… Ибо Его воскресение стало для рода смертных началом возвращения к бессмертной жизни.

Григорий Нисский

Великое огласительное слово, 25.

Вот почему

таинство воплощения Слова содержит в себе весь смысл загадок и символов Писания, все значение видимых и невидимых созданий. Кто познал таинство креста и гроба, тот познал смысл вещей. Кому ведомо сокрытое значение воскресения, тот знает цель, ради которой Бог изначально сотворил все.

Максим Исповедник

Ambigua.

Итак, Воплощение — это также плод длительного исторического развития, долгого телесного, земного созревания. В этой перспективе Ириней Лионский, автор II века, разработал целое богословие истории как мощного ритма последовательных Договоров–Заветов Бога (с Адамом, Ноем, Авраамом, Моисеем…), в которых испытывается свобода человека, а все более малый «остаток» человечества сосредотачивает в себе всеобщее ожидание Его, пока необходимое «да!» женщины, Марии, не позволяет, наконец, осуществиться полному соединению Божественного и человеческого. История и сегодня продолжается, путь Жизни открыт и не воспрещен. Человек современной эпохи с ее титаническим духом захотел, «не успев даже стать взрослым», устранить всякое различие между Богом и собой. Но только в терпении святых, которые медленно и упорно ткут нить общения, и сегодня совершается переход от Богочеловека к Богочеловечеству.

Поистине безрассудны те, кто не хочет дождаться времени возрастания… В неведении Бога и самих себя эти ненасытные и неблагодарные… не успев даже стать взрослыми, хотели бы… устранить всякое различие между нетварным Богом и едва сотворенным человеком. Вначале творению следовало появиться, и только затем смертное должно было быть побеждено и поглощено бессмертием, а человек — вполне стать образом и подобием Божиим в результате свободного различения добра и зла.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 38, 4.

Таким образом, Рождество предстает перед нами как тайное второе творение. Воспринятое и восстановленное начало отныне устремляется к завершению, уже присутствующему в недрах истории подобно огненному семени. Христос полностью являет человека; человек полностью обретает во Христе «образ Божий», составляющий его суть, влекущий к себе, тот, который ему теперь надлежит претворить в «подобие Божие». В нижеприведенном тексте Григория Назианзина упоминаются ясли, где рядом с воплощенным Логосом приютились alogoi (то есть бессловесные, не понимающие смысла) животные. Ориген говорил, что весь космос — это logos alogos, невысказанный и потому замкнутый в абсурде смысл. Воплощение Логоса — Смысла — полностью выявляет его.

Я тоже хочу восславить величие этого дня: нематериальное воплощается, Слово становится плотью, невидимое — видимым, неосязаемое — осязаемым, вневременное обретает начало, Сын Божий становится Сыном Человеческим: это Иисус Христос, всегда один и тот же — вчера, сегодня и вовеки… Вот торжество, празднуемое нами сегодня: приход Бога к людям для того, чтобы мы пришли к Богу; или, точнее, чтобы мы возвратились к Нему и, совлекшись ветхого человека, облеклись в нового, и как умерли в Адаме, так же обрели жизнь во Христе, родились и воскресли вместе с Ним… Чудо не создания, но, скорее, вос–создания… Ибо этот праздник есть мое усовершение, мое возвращение в первоначальное состояние, к первому Адаму… Почитай Рождество, освобождающее тебя от пут зла. Воздай честь этому малому Вифлеему, даровавшему тебе рай. Поклонись этим яслям: благодаря им ты, лишенный смысла (logos'a), вскормлен Божественным Смыслом, самим Божественным Логосом.

Григорий Назианзин

Слово 38, на Рождество.

Празднование рождения Слова во плоти означает нераздельно и прославление Марии, «Матери Бога». Следующий сирийский гимн сосредотачивает в себе парадоксы «апофатической антиномии»: Бог–Творец и — беспомощный младенец…

Блаженна она, приявшая Духа, даровавшего ей непорочность.

Она соделалась храмом, где обитает Сын небесных высот…

Блаженна она: через нее восстановлен род Адамов, покинувшие дом Отчий вновь приведены к Нему…

Блаженна она, в пределах тела своего заключавшая Беспредельное, что наполнило небеса, но не было объято ими.

Блаженна она: принеся нашу жизнь в дар Прародителю, породившему Адама, она обновила разрушенную тварь.

Блаженна она, кормившая грудью Воздвигающего морские волны.

Блаженна она, носившая могучего Держателя мира, обнимавшая и ласкавшая Его.

Блаженна она, даровавшая пленникам Освободителя, который поборол их тюремщика.

Блаженна она: ее губы касались Того, Чье пламя рождает огненных ангелов.

Блаженна она, вскормившая своим молоком Того, Кто дает жизнь всем мирам.

Блаженна она: все святые блаженствуют благодаря ее Сыну.

Благословен Святый Божий, зачатый тобой.

Иаков Серугский

Гимн Богоматери,

Девственность Богоматери не исключает эрос, но освобождает его. Люди всегда знали — и древнейшие гимны подтверждают это, — что любовь неотделима от смерти. Фрейд также вынужден был поставить рядом eros и thanatos (смерть). Девственное материнство, плодоносящая девственность Марии означает освобождающее вмешательство трансцендентного с целью вырвать любовь из объятий смерти, исполнить в зачатке ожидание человечества и всей Вселенной, положить начало всеобщему преображению. Мы рождаемся, чтобы умереть. Иисус же родился, чтобы жить не знающей мрака и границ жизнью и сообщить ее нам. Григорий Назианзин показывает, как воплощенный Бог принимает на Себя все условия нашей безвыходной конечности: соблазн, голод, жажду, усталость, мольбу, слезы, скорби, рабство, превращающее человека в вещь, крест, гроб, ад. И все это — не из болезненного мазохизма (ничто не может быть более чуждым святоотеческому духу!), но ради исправления и исцеления нашей природы, ради освобождения блокированного множеством потребностей желания, ради преодоления отчуждения и смерти, ради крестного преображения разрывов тварного бытия в источник живой воды.

[Бог] воплотился, и человек стал Богом, потому что соединился с Богом и составляет с Ним одно. Ибо величайшая полнота воссоединилась с человеком, чтобы я стал Богом, поскольку Он стал человеком… Здесь, внизу, у Него нет отца; там, наверху, — нет матери: это говорит о Его Божественности… Он был завернут в пелены, но, восстав из гроба, сбросил покровы… Он не имел ни вида, ни красоты… но на горе [Фаворской] воссиял и стал ослепительнее солнца в предвосхищении Его будущей славы

Как человек, Он принял крещение, но как Бог — уничтожил наши грехи; он не нуждался в очищении, но возжелал освятить воды. Как человек, Он подвергся искушениям, но как Бог — восторжествовал над ними и побуждает нас к упованию, ибо Он победил мир (Ин. 16, 33). Он терпел голод, но Он накормил тысячи человек, и Он же есть хлеб, сшедший с небес (Ин 6, 41). Он был мучим жаждой, но Он же возгласил: Кто жаждет, иди ко мне и пей, и обещал верующим, что они станут источниками живой воды (Ин. 7, 37—38). Он знал усталость, но Он же — покой, уготованный всем труждающимся и обремененным (Мф. 11, 28) .. Он молится, и Он же исполняет молитвы. Он плачет, и Он же осушает слезы. Он спрашивает, где погребли Лазаря, ибо Он человек; и Он же воскрешает Лазаря, ибо Он — Бог. Он продан за ничтожную цену в тридцать сребреников, и Он же выкупил весь мир дорогой ценою, ценою собственной крови… Он страдал и мучился ранами, и Он же исцеляет всякую болезнь и всякое страдание. Он был вознесен на крест и был пригвожден к нему, и Он же восстановил нас благодаря древу жизни… Он умирает, и Он же дарует жизнь и разрушает смерть Своею смертью. Он был погребен, но воскрес. Он сходит в ад, но выводит оттуда людские души…

Григорий Назианзни

Третье богословское слово, 19—20.

Это происходит потому, что Иисус, пребывая не только в нравственной, но и в онтологической солидарности со всеми людьми (ибо Он «единосущен» нам, обладает одной с нами сущностью «по человечеству», согласно учению IV Вселенского Собора), остается постоянно открытым Первоначалу, Источнику Божества, Отцу, неизменно пребывающему в Нем, и действующему в Нем животворящему Духу (ибо, по учению того же Собора, Христос «единосущен Отцу и Духу по Божеству»).

Отец целиком был в Сыне, совершая через Его воплощение таинство нашего спасения. Сам Отец не воплощался, но сопричастен воплощению Сына. Также и Дух целиком был в Сыне, не воплощаясь вместе с Ним, но совершая во всецелом единстве с Ним таинственное Воплощение.

Максим Исповедник

Вопросы к Фалассию, 60.

Итак, жертва Христова ни в коем случае не была жертвой, которую требовал Отец и которая была бы единственным средством удовлетворить Божественное правосудие, погасить гнев Бога и сделать Его благосклонным к человечеству. Такой взгляд означал бы возврат к небиблейскому пониманию жертвы, как это показал недавно Рене Жирар. В приведенном ниже тексте Григорий Назианзин отвергает эту концепцию, обращаясь к несовершившемуся жертвоприношению Авраама.

Жертва Иисуса есть жертва хвалы, освящения и восстановления, в которой Он приносит Отцу все творение для того, чтобы Отец оживотворил его в Духе Святом. Это и есть Пасха в собственном смысле слова, Пасха как «переход» творения в Царство Жизни. То, что это была кровавая, крестная жертва, объясняется уже упоминавшейся нами онтологической солидарностью Христа со всеми людьми. Христос, в силу этой солидарности в бытии и в любви, принял на Себя всю ненависть, глумление, отчаяние — Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? — все смерти, все самоубийства, все муки, все агонии всех людей на всем протяжении времени и пространства. В силу этого Он истекал кровью, мучился в агонии, стенал от тоски и одиночества. Но как Он страдал по–человечески, так по–человечески и смирился: Отче, в руки Твои предаю Дух Мой. И тогда жизнь поглотила смерть, бездна ненависти была поглощена бесконечною бездною любви.

«Несколько капель крови», упавшие в гигантский Грааль земли, «обновили всю Вселенную».

Кровь, пролитая за нас, драгоценная и славная кровь Божия, кровь Жертвователя и Жертвы, — для чего она была пролита, кому принесена в дар?.. Если это цена, уплаченная Богу, спрашивается: в силу чего? Ведь не у Бога были мы в плену. Далее, почему кровь единородного Сына была бы угодна Отцу, не пожелавшему принять от Авраама в жертву Исаака, но заменившему человеческую жертву агнцем?

Не очевидно ли, что Отец принимает жертву не потому, что требует ее или испытывает в ней нужду, но для осуществления Своих предначертаний: надо было, чтобы человек оживотворился через человечество Бога… надо было, чтобы Он призвал нас к Себе через Своего Сына… Остальное да будет почтено молчанием…

Бог должен был воплотиться и умереть, чтобы мы снова могли ожить…

Ничто не сравнится с чудом моего спасения: несколько капель крови обновляют всю Вселенную.

Григорий Назианзин

Слово 45, на Пасху, 22, 28, 29.

Жертва Иисуса есть осуществление предвечного замысла Божия: соединить человечество с Божеством; оживить, обожить глубины человека, мира, бытия. Таким образом, мы уже не одиноки, не изгнаны, не потеряны: за кажущейся безысходностью позора и отчаяния нас ожидает Христос в безмолвии Своей любви. И Он позволяет нам воззвать: Авва, Отче! — слово, исполненное детской нежности. «Любовная страсть» Сына предшествует воплощению и является его причиной. Она неотделима от таинственной «любовной страсти» Отца, ибо Отец отдает Себя, отдавая Своего Сына. Да и мог ли Он не отдать Его человеку, если человек, в лице Авраама, явил готовность отдать Богу своего сына? Это Божественная «любовная страсть», что не пройдет вплоть до наступления Царства, нисколько не умаляет полноты и радости внутрибожественного бытия Отца и Сына (более того, эта радость не безлична: она есть Дух Святой). Каждый святой, нося в себе безмерную радость Божественного присутствия — и именно в силу этого, — безоговорочно переносит скорби других людей. Насколько же справедливее это в отношении нашего Бога и Его Христа, «образа Божия», образа и средоточия всей святости!

Он сошел на землю потому, что сострадал человеческому роду. Поистине Он страдал нашими страданиями еще до крестной муки, еще до восприятия нашей плоти. Ибо если бы Он не страдал, то и не разделил бы с нами человеческой жизни. Прежде Он страдал, после сошел на землю. Но что это за страсть, которую Он испытывает к нам? Это страсть любви. И Сам Отец, Бог Вселенной, медленный в гневе и щедрый в милости (Пс. 103, 8), — не страдает ли некоторым образом и Он вместе с нами? Разве ты не ведаешь, что Он, правя делами человеческими, сочувствует людским скорбям? Поистине Господь, Бог твой, носил тебя, как человек носит сына своего, на всем пути (Втор. 1, 31). Как Сын Божий носил наши скорби, так Бог носил нас на всем пути нашем. И Отец не бесстрастен… и Он испытывает сострадание, Ему ведома любовная страсть и милосердие, которым, казалось бы, должно было воспрепятствовать Его царственное величие.

Ориген

Шестая гомилия на Иезекииля, 6, 6.

Все это имеет смысл лишь в том случае, если мы сознаем разумом веры, что Иисус, являющийся в высочайшей степени Личностью в общении (ибо субъект Его человечества — Божественная и, следовательно, совершенная Личность), не отчужден ни от чего и ни от кого, не несет в Себе всецелостность человечества и мира. Понятие «человеческой природы» у святых отцов — не философское, но мистическое. Оно обозначает единство бытия всех людей, того Единого Человека, что был разрушен грехопадением, но воссоединен во Христе в самом реалистическом смысле.

Воплотившись, Слово смешалось с человеком и восприняло нашу природу, чтобы человеческое обожилось этим смешением с Богом: глина нашей природы всецело освящена Христом, начатком творения.

Григорий Нисский

Против Аполлинария, 2.

Все человечество «образует, так сказать, единое живое существо»: во Христе мы составляем одно тело, где все мы — «члены друг друга». Поскольку человечество было заключено в смерти, Богу надлежало, воплотившись, отдаться смерти, чтобы разрушить ее царство и открыть всякой плоти путь к воскресению. Ибо единая плоть — человеческая и земная, соединившись во Христе «с огнем» Божества, пребывает отныне таинственно обоженной.

Надлежало призвать из смерти к жизни всю нашу природу целиком. И вот, Бог склонился над нашим трупом, чтобы, так сказать, протянуть руку распростертому перед Ним существу. Он приблизился к смерти вплоть до соединения с нашим ничтожеством и сообщил нашей природе через посредство Своего собственного тела начало воскресения, воскресив всего человека Своею силой…

В нашем теле деятельность одного из органов чувств сообщает ощущение всему организму, связанному с этим органом. То же самое происходит со всем человечеством, образующим как бы единое живое существо, воскресение одного члена распространяется на всю совокупность и отчасти сообщается целому, в силу взаимопринадлежности и единства человеческой природы.

Григорий Нисский

Большое огласительное слово, 32.

Каким образом человек, живущий на земле и порабощенный смертью, мог вновь прийти ко всеполноте? Необходимо было, чтобы мертвая плоть приобщилась к животворящей силе Божией. Животворящая же сила Божия есть Слово, Сын единородный. Поэтому именно Его послал Бог нам как Спасителя и Освободителя… Жизнь по своей природе, Он воспринял тленное тело, чтобы уничтожить в нем могущество смерти и претворить его в жизнь. Как железо в соприкосновении с огнем приобретает цвет огня, так и плоть, восприявшая животворящее Слово, освободилась от тления. Итак, Он облекся в нашу плоть, чтобы освободить ее от смерти.

Кирилл Александрийский

Гомилия на Луку, 5, 19.

Неотъемлемый от схождения в ад, воскресения и вознесения к Отцу, Крест Христов предстает прежде всего в своей животворной сути. Масштабы этого события делают Христа поистине космическим Человеком, преобразующим вселенную: Отныне все исполнилось света: небо, земля и преисподняя, говорится в пасхальной византийской литургии. Быть распятым во Христе — значит умереть Его смертью, чтобы вместе с Ним участвовать в восстановительной жертве и постигнуть, что широта и долгота, и глубина, и высота любви, как говорит апостол Павел (Еф. 3, 18).

Чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина, и высота (Еф. 3, 18). Крест Христов обладает всеми этими измерениями; через него поистине Он восшел на высоту, пленил плен (Пс. 67, 19); через него Он сошел в глубины ада; ибо крест имеет «высоту» и «глубину». Он простирается и на всю неизмеримую Вселенную, являя таким образом свою «широту» и «долготу». «Распятый со Христом», испытавший, что значит быть распинаемым, постигает широту и долготу, глубину и высоту.

Ориген Фрагмент из

Комментария на Послание к Ефесянам.

Эту тему подхватывает и развивает очень древняя пасхальная гомилия, исполненная страсти борьбы, в которую вступает великий «атлет Жизни», и пронизанная победным ликованием. Крест — это поистине древо жизни, восстановление мировой оси, в которой творение обретает новую устойчивость. Человека ждут с бесконечным терпением, радостно принимают, и никто не остается в стороне от брачного пира. Плод древа жизни дарован всем; Кровь и Вода, брызнувшие из пронзенного тела Иисуса, — элементы великого крещения, крещения Огнем и Духом. Тело Распятого и Воскресшего поистине исполнено порывов ветра и пламени Пятидесятницы. Вся земля отныне тайно отождествляется с этим Телом. Более нет отчуждения, «жизнь распространилась повсюду».

Иисус явил в Себе всеполноту дарованной на древе [креста] жизни…

Это древо для меня — древо вечного спасения: им я питаюсь, держусь его корнями и простираюсь его ветвями; его роса напояет меня радостью, а его шелест наполняет плодоносящей силой… Я свободно наслаждаюсь его плодами, предназначенными мне изначально. Оно служит мне пищей, когда я голоден; источником воды — когда я жажду; одеждой, ибо его листва — Дух жизни… Это всевышнее древо возносится от земли к небу; вечное, оно уходит корнями в сердцевину неба и земли, оно — опора всех вещей, основание Вселенной, средоточие всего человеческого многообразия. Оно утверждено невидимыми скрепами Духа, чтобы его, укоренное в Божественном, ничто более не могло исторгнуть из земли…

Ибо жестокое сражение, которое вел Иисус, — сражение победоносное. Вначале Он надел терновый венец, чтобы стереть с лица земли всякое проклятие, исторгнув касанием Своей Божественной главы терние, порожденное грехом. Затем, испив до дна горькую желчь Дракона, Он открыл нам взамен изобильные источники ключевой воды, берущие в Нем начало… Он отверз Свое собственное тело, из бока которого потекли священные Кровь и Вода, знаки духовного брака, усыновления и нового мистического рождения. Истинно сказано о Нем: Он будет крестить вас Духом Святым и огнем (Мф. 3, 11); вода подобна Духу, кровь же — огню…

Когда завершилась космическая битва… Он утвердился на пределах Вселенной, торжествующе являя в Себе плод победы. Ранее, до Его долготерпеливой жертвы, универсум был извращен… Весь мир был обречен на неизбежную гибель… если бы великий Иисус не испустил Божественный Дух со словами: Отче, в руки Твои предаю Дух Мой (Лк. 23, 46). И когда вознесся Божественный Дух, оживотворенная и окрепшая Вселенная обрела новую устойчивость.

О Божественное всеприсутствие везде и во всем! О распятие, простирающееся над всем сущим! О единственный из единственных, поистине ставший все во всем, да возымеет небо дух Твой, рай — душу Твою, ибо сказано: Ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 22, 43), — но тело Твое да пребудет на земле. Неделимое разделилось, чтобы спасти все, чтобы даже преисподняя познала Божественное посещение… Для того Он предал Себя всецело смерти, чтобы ненасытный зверь был тайно истреблен. [Зверь] искал себе пищу в Его безгрешном теле… Но, не найдя ничего, что мог бы пожрать, он, пойманный в самом себе и изголодавшийся, сам предал себя смерти…

О Божественная Пасха… тобою разрушена мрачная смерть, и жизнь распространилась повсюду, распахнулись небесные врата, Бог явил Себя человеку, а человек возвысился и стал богом, и врата ада сокрушились благодаря тебе… Благодаря тебе наполнился огромный брачный чертог, на всех — брачные одежды, и никто не будет изгнан вон из–за того, что не имеет брачных одежд… Благодаря тебе во всем, в духе и в теле, горит пламя любви, и Сам Христос льет масло в светильник.

Анонимная Пасхальная Гомилия

(вдохновленная Трактатом о Паске Ипполита),

49, 50, 51, 53, 55, 56, 57, 61, 62.

В Распятом нам дано прощение, дарована жизнь. Человеку уже не надо бояться суда и стараться заслужить спасения; нужно лишь доверчиво и смиренно принять любовь. Ибо Бог позволил Себя убить для того, чтобы даровать Свою жизнь убившим Его.

Крестная смерть Христа есть суд над судом.

Максим Исповедник

Вопросы к Фалассию, 43.

Подвесивший землю — подвешен.
Привязавший небо — привязан.
Утвердивший Вселенную — утвержден на древе.
Бог убит…
Бог облекся в человека,
страдал ради страдающего,
был осужден ради осужденного,
погребен ради погребенного.
Но Он воскрес из мертвых
и взывает:
Кто осмелится судиться со Мною?
Я освободил осужденного,
даровал жизнь мертвому,
воскресил погребенного.
Кто выступит против Меня?
Я упразднил смерть,
раздавил ад,
Возвел человечество к самым высотам небес —
да, это Я, Христос…
Я — ваше прощение,
Я — Пасха спасения,
ваш свет,
ваше воскресение.
Мелитон Сардийский
Пасхальная гомилия.
Кто может понять любовь,
Как не тот, кто любит?
Я соединился с возлюбленным,
Любит его душа моя.
В Его мире —
Там я пребываю.
Я больше не чужеземец,
Ибо ненависти нет
Вблизи Господа.
Из любви к Сыну
Я стану Сыном.
Соединиться с Тем, Кто не умрет, —
Значит стать бессмертным.
Наслаждающийся Жизнью
Будет жив.
Оды Соломона, 3.

Вчера я был распят со Христом, сегодня — прославлен вместе с Ним; вчера я умер со Христом, сегодня — причастен Его воскресению, вчера я был погребен со Христом, сегодня — пробуждаюсь вместе с Ним от сна смерти.

Григорий Назианзин

Слово 1, на Пасху, 4,

Победа над смертью — это победа над биологической смертью, претворенной отныне в «переход» к великому динамизму воскресения, долженствующему привести к явлению Царства, к уже не тайному и сакраментальному, но открытому и славному преображению космоса. В этой возрожденной Вселенной люди, «души» обретут светоносную телесность, подобную телесности Христа на горе Преображения или после Его воскресения.

Победа над смертью, следовательно, — это также — и прежде всего — победа над смертью духовной, которую мы переживаем в повседневной жизни и в которой, предоставленные самим себе, рискуем замкнуться навсегда. Это победа над адом, уверенность в том, что отныне ни один человек не пребудет в разделении с Богом, но все погрузятся — и уже таинственно погружены — в Его любовь. Именно эту необычную весть — победу над адом — неустанно возвещала Древняя Церковь.

[Говорит Христос:]

Я распахнул запертые на цепь врата,
Я сломал железные запоры,
И железо раскалилось докрасна и потекло передо Мной;
И ничто не осталось запертым,
Ибо Я — дверь для всех существ.
Я отправился освободить пленников,
Они — Мои и Я не отвергну никого…
Я посеял Мои семена в сердцах
И изменил их во Мне ..
Они — члены Мои, и Я — глава их.
Слава Тебе, глава наша, Господь Христос,
Аллилуйа!

Оды Соломона, 17.

[Говорит Христос:]

Я раскинул руки и предал Себя Господу,

Я простирание рук — знак тому,

Простирание их на древе,

Где был подвешен у дороги Праведный…

Я воскрес, и пребываю с ними,

И говорю их устами…

Я возложил на них бремя Моей любви…

Ад видел Меня,

И был побежден,

Смерть позволила Мне уйти

И многим вместе со Мною. 

Я был для нее желчью и уксусом.

С ней Я сошел в ад,

В самую его глубину.

Смерть… не вынесла Лика Моего.

Мертвых Я претворил

В собрание живых,

Я говорил с ними живыми устами,

Чтобы слово Мое не оказалось вотще.

Они прибегли ко Мне, мертвые,

Они возгласили: помилуй нас,

Сыне Божий…

Позволь нам выйти из пленившей нас тьмы,

Распахни нам врата, да изыдем вместе с Тобою.

Мы видим, что смерть

Не властна над Тобой.

Освободи же и нас,

Ибо Ты — наш Спаситель.

И услышал Я глас их,

И начертал имя Мое на главах их

Итак, они свободны и принадлежат Мне.

Аллилуйа!

Оды Соломона, 42

Когда Он явится, ты скажешь себе: Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! (Песнь Песней, 2, 10). Я проложил тебе путь; Я разорвал твои путы; приди же ко Мне, возлюбленная моя! Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, голубица моя! Почему говорит Он «встань», «поспеши»? Для тебя терпел Я порывы бури, для тебя сдерживал волны морские, грозящие тебе, душа Моя истомилась до смерти из–за тебя. Я воскрес из мертвых, сломив жало смерти и развязав путы ада. Поэтому говорю тебе; Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле. Воскреснув из мертвых, Я удержал бурю, восстановил мирную тишину. Потому что, по закону плоти, Я родился от девы по воле Отца моего, и потому, что Я возрастал, преуспевая в мудрости, — цветы показались на земле…

Ориген

Вторая гомилия на Песнь Песней, 12.

Сегодня пришло спасение миру… Христос воскрес из мертвых: воздвигнитесь вместе с Ним. Христос вернулся: обратитесь и вы. Христос вышел из гроба: освободитесь же от цепей зла. Врата ада растворены, и темница смерти разрушена. Ветхий Адам преодолен, новый свершился. Новое творение рождается во Христе: обновитесь.

Григорий Назианзин

Слово 45, на Пасху, 1, 1.

Наконец, все это кратко излагается в гомилии св. Иоанна Златоуста, и сегодня читаемой в пасхальную ночь в православных храмах.

Да возрадуется всякий любящий Бога сему светлому празднику.

Да внидет верный слуга в радость господина.

Да поспешит носивший бремя поста за прибылью.

Пребывавший в трудах с первого часа

пусть получит ныне справедливую плату.

Явившийся в третьем часу

пусть празднует с благодарением сей праздник.

Явившийся лишь в шестом часу

пусть приблизится без страха: ему не причинят вреда.

Промедливший до девятого часа пусть придет без колебаний.

И работавший с одиннадцатого часа

пусть не стыдится: Господь щедр.

Он принимает последнего, Как первого,

Он покоит работавшего с одиннадцатого часа так же,

как и принявшегося за труды с рассвета.

Он милостив к последнему, щедр к первому.

Первого одаривает, последнему являет Свою благодать.

Он смотрит не только на дела,

он прозревает побуждения сердца.

Приобщитесь же все к радости Господа вашего,

первые и последние, получите свою плату…

Подвижники и нерадивые, празднуйте сей день.

Постившиеся и не постившиеся, наслаждайтесь сегодня.

Стол накрыт, придите же, оставив сомнения.

Тучный телец подан, насыщайтесь все,

присоединяйтесь к пиру веры,

черпайте сокровища милосердия…

Пусть никто не оплакивает свои грехи:

прощение восстало из гроба.

Пусть ни один человек не боится смерти:

смерть Спасителя освободила нас.

Он сокрушил смерть, когда она держала Его в плену.

Он лишил силы ад, сойдя в преисподнюю.

Он разрушил его, поглотившего Его плоть.

Предсказано Исайей: ад содрогнулся при виде Его.

Содрогнулся, ибо был раздавлен;

вкусил горечи, ибо вкушал сладость.

Поглотил тело и вдруг встретился с Богом.

Поглотил видимое, и был сотрясен невидимым.

Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?

Христос воскрес,

и ты раздавлен.

Христос воскрес,

и демоны сокрушены.

Христос воскрес,

и ангелы ликуют.

Христос воскрес,

и жизнь царствует.

Христос воскрес,

и мертвые исторгнуты из гробов.

Ибо Христос, воскресший из мертвых,

сделался начатком усопших.

Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

Иоанн Златоуст

Пасхальная гомилия

Вознесшись, сотканное из нашей и всей земной плоти тело Христово вошло в пространство Троицы. Отныне творение пребывает в Боге как истинная «неопалимая купина», по слову Максима Исповедника. Но в то же время оно остается погребенным в смерти, разделении и тьме через ненависть, жестокость, неразумие людей. Стать святым означает скинуть эту толщу пепла и высвободить из–под него тайный жар; означает позволить жизни, во Христе, поглотить смерть. Это означает предвосхитить явное пришествие Царства, обнаруживая его тайное присутствие. Предвосхитить — значит приуготовить и ускорить его приход.

Христос, довершив дело нашего спасения и вознесшись на небо в теле, которое Он воспринял, соединяет в нем небо и землю, существа чувственные и духовные, и являет таким образом единство творения в противоположности его частей.

Максим Исповедник

Комментарий на Молитву Господню.

Христос соединяет в любви тварное с нетварным — о чудо Божественной дружбы и любви к нам! — и показывает, что по благодати оба они составляют одно. Мир всецело вступает во всецелого Бога и, становясь тем же, что и Бог, кроме тождества по природе, обретает вместо себя всецелого Бога.

Максим Исповедник

Ambigua.

Отныне пространство бессмертия врывается в мир; отныне человеку всегда доступно воскресение, куда он может вписать свои деяния, отныне он может прийти через человечество Христа к Его Божеству. Ибо мы обладаем всем во Христе, Он есть Путь и Истина, и Жизнь.

Слово стало плотию и обитало с нами (Ин. 1, 14). Через Христа–Человека ты приходишь ко Христу–Богу. Бог — превыше всего, но Он сделался человеком. Пребывавшее в отдалении стало через посредство человека совсем близким. Он — Бог, в Котором тебе надлежит быть: Он — Человек, через которого ты должен прийти [к Богу]. Христос есть одновременно путь, по которому тебе надлежит следовать, и цель, которую ты должен достигнуть. Он есть Слово, что стало плотию и обитало с нами. В Нем человек был явлен, а Бог сокрыт. Человек был предан смерти, а Бог презрен. Но Бог явил Себя, а человек воскрес… Христос — и Человек, и Бог… Весь Закон зависит от этих заповедей: Возлюби Господа Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. И еще: Возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф. 22, 37—39). Но во Христе ты обладаешь всем: хочешь ли возлюбить Господа Бога твоего? — Ты имеешь его во Христе… Хочешь ли возлюбить ближнего твоего? — Ты имеешь его во Христе.

Августин Иппонский

Проповедь 261, 6.

Во Христе мы обладаем всем…

Если твоим ранам нужно исцеление — Он врач.

Если ты горишь в жару — Он прохладный ключ.

Если нуждаешься в поддержке — Он сила.

Если страшишься смерти — Он жизнь.

Если бежишь мрака — Он свет.

Если ты голоден — Он пища:

Вкусите, и увидите, как благ Господь!

Блажен человек, который уповает на него! (Пс. 33, 9).

Амвросий Медиоланский

О девственности 16, 99.

Человек призван следовать этим путем во Святом Духе. Ибо человечество Христа — место свершения вечной Пятидесятницы. Во Христе люди могут обрести полноту Духа, пить «живую воду» — «воду вечной жизни».

Слово сделалось плотоносцем, чтобы люди смогли стать духоносцами.

Афанасий Александрийский

О воплощении и против ариан, 8.

Забил ключ,
побежал ручей, превратился в поток…
поднял Вселенную,
принес ее к Храму.
Преграды и плотины не смогли удержать его…
Он разлился по всей земле,
и покрыл ее всю.
И все жаждущие пили из него, и утолили жажду,
ибо Всевышний даровал им питие.
Они живы водою вечной жизни.
Аллилуйа!

Оды Соломона, 6.

Святой Дух неотделим от нашей свободы. Бог пребывает в истории просителем любви, с неистощимым терпением ожидающим у дверей каждого из нас. Его молчание, порой вызывающее наш упрек, выражает лишь Его уважение к нам. Крест и воскресение сосуществуют, «Христос распинается до скончания мира». Он будет страдать, говорит Ориген, пока все люди не войдут в Царство.

Бог сделался нищим и просителем из за соучастия в нас… таинственно страдающим из любви к нам вплоть до скончания времен, в меру страданий каждого.

Максим Исповедник

Тайноводство, 24.

Я же беден и нищ (Пс. 69, 6). Слова эти говорит Христос — Тот, Кто добровольно сделался нищим из любви к человеку, чтобы сделать человека богачом.

Ориген

Комментарий на Псалмы (фрагмент), 69, 5—6.

Именно поэтому Христос есть основание нашей свободы. В пустыне Он отверг искушение богатством, чародейством и властью, которые привлекли бы к Нему людей, как покорных животных. Он не сошел с Креста, Он воскрес втайне, узнанный только любящими Его. В Святом Духе он идет рядом с каждым человеком, но ожидает при этом его любящей веры, его «да», подобного «да» Марии, освобождающего нашу свободу.

Апостолы дали Новый Завет свободы тем, кто получил через Духа Святого новую веру в Бога.

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 12. 14.

По Своей великой любви Бог не захотел принуждать нашу свободу, хотя и имел власть это сделать, но позволил нам приходить к Нему единственно из любви нашего сердца.

Исаак Сирин

Аскетические трактаты, 81–й трактат.

Кенозис Сына являет таинство Бога–Любви; этот дар жизни есть продолжение таинственного внутрибожественного общения. В Самом Боге Один не исключает Другого, но включает его. Божественное единство настолько всеохватно, настолько богато, что представляет собой не замкнутое одиночество, но полноту общения, а следовательно, источник всякого общения.

Христос являет рождающего Его Отца, по отношению к которому Он — Сын и Слово; Он дышит безмерным дыханием Святого Духа.

Я полагаю, Он наречен Сыном потому, что единосущен Отцу и, кроме того, происходит от Отца… Его называют Логосом (Словом), потому что по отношению к Отцу Он то же, что слово по отношению к разуму… Через Сына мы познаем легко и быстро природу Отца, ибо все рождаемое есть немое определение рождающего. Если, с другой стороны, захотят назвать Его Словом, потому что Он присутствует во всякой вещи, это не будет ошибкой: разве не Слово сотворило все? Его называют Жизнью… потому что Он одушевляет все сущее. В самом деле, мы Им живем и движемся и существуем (Деян. 17,28)… Именно от Него получаем мы жизненное дыхание и Святого Духа, Которого наша душа вмещает в меру своей открытости…

Григорий Назианзин

Четвертое богословское слово, 20—21.

Самое имя Христа — имя троичное: Christos, Мессия, означает «получивший помазание» мессианским помазанием. Таким образом, Отец есть Тот, Кто вечно «помазует» Сына, возлагая на Него — или, лучше сказать, влагая в Него — Духа как помазание, как елей радости, о которой говорит Псалом, ибо Дух есть радость Божественного причастия…

В именовании «Христос» — исповедание всего, ибо оно указывает на Бога [Отца, «начало» Божества], помазавшего Сына — помазанника, и на помазание, которое есть Дух, как учит Петр в Деяниях апостолов: Бог Духом Святым и силою помазал Иисуса из Назарета (Деян. 10, 38), и как учит Исайя: Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня (Ис. 61, 1). Также и псалмопевец говорит: Помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости (Пс. 44, 8)

Василий Кесарийский

Трактат о Святом Духе, 12.

Христос, являя Отца в Духе, открыл нам тайную природу Живого Бога, пространство любви, пространство Троицы. Ибо, как утверждает Евангелие, только Сын знает Отца, как и Отец знает Сына, и как их обоих знает Святой Дух в великом Божественном единстве, где Один не существует без Другого. Бог есть бесконечное единство личностей, в котором каждая особым образом участвует — отдавая и принимая — в Божественной сущности.

Итак, Бог есть и присутствует повсюду, наполняя Вселенную. Ангелы и святые, которые очистились, знают об этом по сиянию света Духа Святого. Но каков Он, где и как существует — это не ведомо никому: только Отец знает Сына, и Сын — Отца, и Святой Дух — Отца и Сына, будучи Им единосущным и совечным. Ибо эти Трое, которые суть Одно, знают самих себя и друг друга. Как сказал о Себе Тот, Кто по природе Бог и Сын Божий, кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия (1 Кор. 2, 11). И еще: Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11, 27).

Диадох Фотикийский

Катехизис, 5.

Приведенный ниже гимн Таинству Божественного и космического Логоса прославляет одновременно Отца, начало Божества, и Духа, связующего Отца и Сына. Связь эта есть Личность, ибо ничего безличного не может быть в Боге. (Так и связь между мужчиной и женщиной есть сам Бог и обретает личное выражение в ребенке…)

О Христос, твое несказанное рождение
Предшествовало началу веков.
Ты — источник света,
Блистающий луч, являющий Отца.
Ты разгоняешь мрак,
Чтобы просветить души святых.
Это Ты сотворил мир и сферы звезд.
Ты держишь средоточие земли,
Ты спасаешь всех людей.
Тобою солнце начинает свой путь
И освещает наши дни.
Тобою лунный полумесяц
Разгоняет ночную мглу.
Тобою прорастают семена
И пасутся стада.
Из Твоего неистощимого источника
Бьет ключом сияние жизни,
Дающее плодородие вселенной,
И Твое светозарное лоно
Рождает ум человека .
Славя Тебя,
Я воспеваю и Отца Твоего
В Его царственном величии.
Славлю и соцарствующего
Началу и Рожденному
Духа.
Когда я славлю могущество Отца,
Песнопения пробуждают во мне
Глубочайшие чувства.
Славься, родивший Сына!
Славься, Образ Отца!
Славься, обиталище Сына!
Славься, печать Отца!
Славься, могущество Сына!
Славься, красота Отца!
Славься, Дух чистейший,
Связующий Сына с Отцом!
О Христос, дай снизойти на меня
Этому Духу вместе с Отцом.
Пусть Он будет для души моей как роса
И увенчает ее Твоими царственными дарами.

Синезий Киренский

Гимны, 5.

Откровение Троицы раскрывалось и продолжает раскрываться в истории. Начало его — Пятидесятница, источник жизненного потока, то уходящего под землю, то выходящего на поверхность, набирающего силу и должного вылиться однажды — в Последний День — во вселенское преображение.

Ветхий Завет явно открывает Отца, неявно же — Сына

Новый Завет открывает Сына и намекает на Божество Духа.

Сегодня Дух живет среди нас и дает лучше узнать Себя.

Тогда, когда не было вовсе признано Божество Отца, было небезопасно открыто проповедовать Сына, а пока не было признано Божество Сына — утверждать к тому же Святого Духа… Сиянию Троицы надлежало открываться постепенно, через частичные прибавления и, как говорит Давид, восхождениями из славы в славу.

Григорий Назианзин

Пятое богословское слово, 31, 26,

Троичное откровение входит в крещальное исповедание веры: Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф. 28, 19), заповедует Иисус апостолам. Все наши символы веры происходят от крещальных исповеданий и потому имеют троичную структуру. Вот один из древнейших «символов», датируемый II веком, где Троица прославляется конкретно, как через отношения Трех Лиц, так и одновременно через Их действия в становлении вселенной и в истории — творение, пре–творение, освящение.

Вот правило нашей веры, основание здания, крепость нашего образа бытия.

Первое: Бог Отец, несотворенный, неописуемый, невидимый, Бог — Творец мира.

Второе: Слово Божие, Сын Божий, Христос Иисус, Господь наш, явившийся пророкам… в назначенное Отцом время и мгновение, через Которого все возникло; Который в конце времен для воссоединения всех вещей сделался человеком среди человеков, видимым и осязаемым, чтобы разрушить смерть, явить источник Жизни и осуществить полное соединение Бога и человека.

Наконец, третье: Святой Дух, Которым пророки пророчествовали, Отцы получали откровение, праведные были приведены на путь праведности; Который в конце времен по–новому распростерся над человечеством, чтобы обновить человека на всей земле, ввиду его соединения с Богом.

Ириней Лионский

Свидетельство апостольской проповеди, 6.

Троичное откровение вписано также в молитву, которой научил нас Сам Иисус — Отче наш, где первые три просьбы обращены к Трем Божественным Лицам. Ибо Сын — вечное Имя Отца, освящаемое смертью на кресте, а Царство отождествляется с Духом, который одновременно есть Помазание Сына и Царство Отца, по замечанию отца Павла Флоренского.

Отче наш, сущий на небесах!

Да святится Имя Твое;

Да придет Царствие Твое.

Этими словами Господь учит молящихся начинать с самого таинства Бога… Действительно, слова молитвы указывают на Отца, Имя Отца и Царство, чтобы научить нас… почитать, призывать и поклоняться Единой Троице. Ибо Имя Бога–Отца, существенно существующее, есть Сын единородный, а Царство Бога–Отца, существенно существующее, есть Дух Святой. То, что Матфей называет «Царством», другой евангелист [один из вариантов чтения Лк. 11, 2] называет Духом Святым: Да приидет Святой Дух Твой…

Максим Исповедник

Комментарий на Молитву Господню.

Таким образом, Троичность есть неистощимая плодотворность Единства, от которого происходит всякое единообразие и всякое различие. Кроме того, уточняет Дионисий (Об именах Божиих, 2, 11), единство в Боге всегда влечет за собой различение — так, что «различения остаются неразделенностью и единением».

[Бог], Божественное Начало, свято прославляется:

как Единица — по причине простоты и единства этой Неразделенности, чья объединяющая мощь соединяет нас и совокупляет наши различия, чтобы привести всех вместе… к единению, чей образ дан в Боге;

как Троица — по причине трижды личного проявления сверхсущностной Плодотворности, от которой всякое отцовство, на небе и на земле, получает свое бытие и свое имя…

как любовь к человеку, потому что… Божество сообщено всей нашей природе одним из Лиц [Троицы], призывающим и возвышающим человека до Себя. Ибо Иисус несказанно воспринял человека; тем самым вечное оказалось вписанным в поток времени и проникло через рождение в глубину нашего естества…

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 1, 4.

Раннехристианское богословие неустанно комментировало один из текстов Павла. Это отрывок из Послания к Ефесянам: Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас (Еф. 4,16). Отец есть Бог над всеми, принцип всякого бытия. Воплощенный Сын есть Бог с нами. Это не кто иной, как Логос, образующий мир Своими творческими словами. Дух есть Бог в нас, Дыхание, Pneuma, оживотворяющая все и приводящая все вещи к их усовершению. Логос предстает как порядок и разумность, Пневма — как движение и жизнь. Таким образом, скажет Максим Исповедник, созерцание вещи есть обретение троичного опыта: само бытие вещи указывает на Отца, заключенный в ней смысл, логос, говорит о Логосе, а ее устремленность к полноте и красоте являет животворящего Духа.

Над всеми — Отец, и Он есть глава Христа.

Через всех — Слово, и Оно есть глава Церкви.

Во всех — Дух, и Он есть живая вода, данная Господом верующим в Него, любящим Его и знающим, что есть лишь Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех, нас.

Ириней Лионский

Против ересей, 5, 18, 2.

Отец сотворил все вещи Словом в Духе. Тем самым утверждается Единство Троицы, тем самым провозглашается в Церкви Единый Бог над всеми, и чрез всех, и во всех (Еф. 4, 6): над всеми — как Отец, начало и источник, чрез всех — [действующий] Словом, и во всех — в Духе Святом.

Афанасий Александрийский

Письма к Серапиону, 1, 28.

Блаженная Троица нераздельна и обладает Единством в отношении Себя Самой.

Ты говоришь: Отец. Тут же присутствует и Слово, и Дух, пребывающий в Сыне.

Ты говоришь: Сын. Но и Отец присутствует в Сыне, и Дух не пребывает вне Слова.

Едина благодать, исходящая от Отца чрез Сына и совершающаяся в Духе Святом.

Едино Божество…

Есть лишь Один Бог, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас.

Афанасий Александрийский

Письма к Серапиону, 1, 14.

Св. Василий подхватывает в своем Трактате о Святом Духе эту тему и связывает ее с теми стихами псалма, где Сын и Дух выступают как Слово и Дыхание Господа. Дыхание несет с собой Слово и дает ему выразиться. Слово же позволяет услышать молчание Духа — то молчание, которое Исаак Сирин назвал «таинством грядущего мира».

Отец — начало всего, Сын — осуществляющий все, Дух — тот, кто приводит все к полноте. Все существует волею Отца, приходит к бытию действием Сына, усовершается присутствием Святого Духа… Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его — все воинство их (Пс. 32, 6). Речь идет о Слове, что было у Бога в начале и есть Бог. Что касается духа уст Его — это Дух истины, который от Отца исходит (Ин. 15, 26).

Число «три» приводит тебя, следовательно, к Духу: Господь велит, Слово творит, Дух утверждает. Ибо что значит «утверждать», как не усовершать в святости?

Василий Кесарийский,

Трактат о Святом. Духе, 16.

Григорий Назианзин представляет Троицу как недвижное движение Единого, не остающегося замкнутым в одиночестве, но и не распространяющегося до бесконечности — ибо Бог есть Общение, а не безразличное рассеяние. Сама полнота Единого требует присутствия в нем Иного — такого Иного, которое в абсолюте может пребывать лишь внутри Единого и быть равным ему по бесконечности. Но здесь нет никакого противопоставления или составления, как в игре чисел. Третий, не–иное Иное, позволяет бесконечно превзойти эту оппозицию в многоразличной полноте Единства: в абсолютном различии, совпадающем с абсолютным единством.

Единица приводится в движение своей полнотой.

Двоица преодолевается, ибо Божество превыше всякого противопоставления.

Совершенство достигается в Троице, которая первой преодолевает двоичность.

Таким образом, Божестве и не пребывает в стеснении, и не распространяется до бесконечности .

Григорий Назианзии

Слово 23, 8.

Григорий помещает Троицу между двумя противоположными крайностями: с одной стороны, безличным Божеством античного язычества, с другой — абсолютно трансцендентным и отделенным Богом иудаизма (чья мистическая традиция требует, несомненно, внесения некоторых нюансов в это суждение). Сегодня, исходя из той же перспективы, мы рассматриваем таинство Троицы в сопоставлении, с одной стороны, со строгим монотеизмом «экзотерических» иудаизма и ислама, а с другой — с индуизмом и буддизмом, с их сверхличностным Божественным, где все растворяется, как в одном безграничном материнском лоне (поэтому в Индии любят говорить о «Божественной Матери»).

Здесь тоже необходимо учесть некоторые нюансы — в связи с существованием как «пути любви» в Индии, так и мистических буддистских течений. Но как бы то ни было, таинство личности и сокровенность внутренней жизни, синтез которых с трудом пытаются найти другие религии, предстают гармонично соединенными в Три–Единстве, вписывающем отношение в абсолют — или, скорее, абсолют в соотношение.

Человек есть образ Божий. То, чем предвечно обладает Бог, — этот уникальный образ бытия Единства, которое есть Личность в общении, — человек призван осуществить во Христе, во встрече с Ним, в «много–языком» пламени Духа. Следовательно, именно в троичном богословии определяется метафизика личности. Человек, которого можно было бы назвать «тринитарным», — это не замкнутый в себе индивидуум западного общества (и его подспудной философии, рассматривающей людей как «подобных», а не «единосущных»). Это и не обезличивающее растворение человека, совершающееся в тоталитарном обществе, в систематизированных восточных мистических учениях, в сектах… Это личность в отношении, в общении — она такова и такой должна быть. Переход к Богообщению от общения человеческого совершается во Христе, единосущном Отцу и Духу по Божеству, единосущном нам по человечеству.

Говоря о Боге, я хочу говорить об Отце, Сыне и Святом Духе, не выводя Божество за эти пределы, чтобы не ввести целого сонма божеств, и не считая его меньшим, чем три Лица, чтобы не подвергнуться обвинению в обеднении Божества; следовательно, чтобы не впасть ни в единичность иудействующих, ни во множественность эллинствующих…

Так Святая Святых, в окружении и облачении Серафимов, прославлена тройным освящением в единстве Божества.

Григорий Назианзин

Слово 54, на Пасху, 4.

Григорий Назианзин был прозван Богословом, потому что, славя Троицу, сделал предметом своих размышлений — точнее, воспел — самую тайну Бога, «богословие» в точном смысле слова.

Таинство Триединства разрушает жалкую рассудочность, умеющую лишь спорить или соглашаться, и преображает, претворяет ее в разумение Личности и Любви.

Не успел я подумать о Единице, как Троица омывает меня своим сиянием.

Не успел я подумать о Троице, как Единица вновь овладевает мной.

Когда передо мною Один из Трех, Он кажется мне всем — так наполнен Им мой взгляд, так поражает меня Его изобилие.

Ибо в разуме моем, слишком ограниченном для того, чтобы постигнуть и Одного, нет более места Соединяя Трех в одной мысли, я вижу одно–единственное пламя и не в силах разделить или разложить единый свет.

Григорий Назианзин

Слово 49, о крещении, 41.

Когда я говорю о Боге, вы должны чувствовать себя омытыми единым светом и тремя светами…

Есть неделимое разделение, единство в различии. Един в Трех: это и есть Божество. Трое как Один–единственный: именно в Трех существует Божество — или, точнее говоря, Трое суть Божество.

Григорий Назианзин

Слово 39, 11.

Рассуждая о Троице, св. Василий и св. Максим Исповедник подчеркивали, что Три не есть число (св. Василий говорит в этой связи о «мета–математике»…). Божественные Лица не примыкают друг к другу, но существуют друг в друге: Отец пребывает в Сыне и Сын в Отце, Дух соединяется с Отцом через Сына и «усовершает блаженную Троицу», как бы утверждая в ней «круговорот» любви. Это внутреннее объединяющее движение отцы назвали перихорезой — это еще одно ключевое слово святоотеческой духовности, наряду с уже знакомым нам кенозисом. Перихореза, этот обмен бытием, который означает, что каждый существует лишь через отношение с другими, могла бы быть определена как радостный кенозис. Кенозис Сына в истории продолжает тринитарную перихорезу и позволяет нам участвовать в ней.

Хотя Божество, которое превыше всего, прославляется нами как Троица и как Единица, оно не три и не одно, знаемые нами как числа.

Максим Исповедник

Об именах Божиих (схолии), 13.

Мы не производим счет через прибавление, рассуждая о единстве, чтобы закончить множественностью, ибо не говорим: «один, два, три» или «первый, второй, третий» Я первый, и Я последний, и кроме Меня нет Бога (Ис. 44, 6). Мы не слышали о втором Боге, ибо, поклоняясь Богу от Бога, исповедуем различие Лиц при сохранении Единого Начала…

Так что в Боге Отце и в Боге Единородном созерцается, так сказать, единая реальность, как в зеркале отражающаяся в неизменной Божественности В самом деле, Сын пребывает в Отце и Отец в Сыне, так как Один таков же, как и Другой, а Тот — таков, как Этот, и посему они суть одно. По своему свойству Лиц они представляют собой «одно» и «одно», но по единству сущности двое суть одно .. Святой Дух также Один и един, также проявляется особо. Соединяясь через одного и единого Сына с одним и единым Отцом, Он собою усовершает блаженную Троицу… Доказательство Его общности по природе вытекает не только из всего этого, но из того, что Он называется «Божиим». Однако не таким образом, каким все вещи называются «Божиими», но поскольку Он исходит от Бога, не рождаясь, как Сын, но исходя как Дух из уст Божиих.

Словом «уста» здесь обозначается не телесный орган, а словом «дух» — не рассеивающееся дыхание. «Уста» следует понимать достойным Бога образом, а «дух» означает некую живую сущность, обладающую освящающей силой.

Василий Кесарийский

Трактат о Святом Духе, 18.

Божественная сущность, Божество, «Бог» существует лишь в Личностях. Отец — источник Божества, единственное начало Сына и Духа. Древняя Церковь говорила не о Боге вообще», в котором затем различали отдельные Личности. Она говорила об Отце, ибо имя Отца превыше даже имени Бога. Океан Божественной сущности берет начало в бездонной глубине Личности Отца, к Которому мы, однако, можем вслед за Христом и в Духе Святом обращаться со словом Авва — словом доверчивой нежности, с которым маленький ребенок обращается к отцу. В этом и заключается «апофатическая антиномия»: Отец — Начало во всей его безмерности — и Отец — Авва, «папа»…

В самом деле, тот факт, что Отец есть «принцип» Троицы, не подразумевает никакого превосходства, никакого давления с Его стороны. Как Христос «уничижился» на кресте, так и Отец «уничижается» ради Сына, Которому Он отдает все, что у Него есть и что Он есть — полноту Божественного единства, — и на Которого низводит Своего Духа, соединяющего их во взаимной любви и радости. «Духовное отцовство», подобие отцовства Божия, — жертвенная и освобождающая сила, передающая Духа жизни и свободы. Достоевский в Братьях Карамазовых показал, что только духовное отцовство может быть противопоставлено диалектике «хозяина» и «раба», то есть выродившемуся отцовству, которое оборачивается для детей тиранией и неизбежным соперничеством.

Именно с этой точки зрения, свободной от всякого «субординационизма», нужно читать приведенные ниже тексты. Ириней Лионский говорит о Сыне и Духе как о двух «руках Божиих» (ибо для первых христиан Бог — это прежде всего Отец). Дионисий называет Их ростками и цветами «порождающего Божества». Григорий Назианзин подчеркивает, что Отец образует живое единство Троицы: Божественная «сущность», или «природа», может мыслиться в отношении внутреннего единства Трех, из взаимообщения, исходящего от Отца и возвращающегося к Нему.

Разве Бог не имеет рук? От века Он имеет при Себе Слово и Премудрость, Сына и Духа. В них и через них Он творит все вещи…

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 20, 1.

Отец представляет в лоне Божества творческий элемент. Иисус и Дух — в некотором смысле Божественные ростки порождающего Божества Божия и как бы Его сверхсущностные цветение и сияние.

Дионисий Ареопагит Об именах Божиих, 2, 7—9

Единая природа в Трех есть Бог Что касается единства, именно Отец есть Тот, из кого происходят остальные и к кому они возвращаются, не смешиваясь и существуя вместе с Ним, пребывая нераздельными временем, волей или силой.

Григорий Назианзин

Слово 42.

Дионисий утверждает в уже цитированном нами тексте, что Божество не есть ни дух, ни сыновство, ни отцовство в том смысле, какой мы обычно вкладываем в эти слова. Более того, он подчеркивает, что сам ход наших мыслей должен принять противоположное направление: нам надлежит думать не о Троице, но в ней, исходя из нее как из неколебимого основания всякой христианской мысли.

Божественное отцовство и сыновство указаны нам через дар этого основополагающего отцовства и этого основополагающего сыновства — дар, благодаря которому духовные существа, сообразующие себя с Богом, получают бытие и наименование богов, сынов богов и отцов богов.

Дионисий Ареопагит

Об именах Божиих, 2, 8.

Божественная тайна превышает также оппозицию мужского и женского, сочетая одновременно символику того и другого. Библия неоднократно свидетельствует о материнской нежности Бога, говорит о Его «благоутробии», rahamim, имея в виду материнскую, утробу. Иоанн упоминает «отцовское лоно». Бог одновременно — и «отец», и «мать». В Одах Соломона Сын и Дух названы двумя сосцами, питающими нас молоком бессмертия.

По Своему таинственному Божеству Бог есть Отец. Но нежная любовь, обращенная к нам, делает Его матерью. Любя, Бог обретает женские черты.

Климент Александрийский

Какой богач может спастись? 37.

Как бы то ни было, преобладание в конечном счете отцовской символики знаменует неслиянное, сохраняющее дистанцию общение. Преобладание же материнской символики (как это имеет место в Индии) означало бы слияние, упраздняющее личность.

На Пятидесятницу Отец дает Духа «во имя Сына». Дух есть «Дух Сына», «Дух Христа». Христианский Запад особенно настаивал на этой фундаментальной истине, созерцая «движение» Божественной «единосущности», движение троичной любви от Отца к Сыну, затем от Отца и Сына к Духу, Который сообщает ее нам. Однако св. Августин уточняет, что хотя Дух исходит также и от Сына (по–латыни Filioque), все же principaliter — изначально — Он исходит от Отца, остающегося единственным началом других Божественных Лиц.

Христианский Восток, некоторые формулы которого (прежде всего александрийских отцов) достаточно схожи с западными, в то же время с пристальным вниманием созерцал дарование Слова через Духа. Именно через Духа Слово восприняло плоть, именно через Духа Оно обнаруживает Свое присутствие в Церкви. Таким образом, отношение между Сыном и Духом предстает как отношение взаимного служения. Дух исходит от Отца через Сына и являет последнего. Сын рождается от Отца в Духе и является через Него. И оба они являют Отца. В Церкви должна существовать такая же взаимность, такое же со–служение Священства, удостоверяющего сакраментальное присутствие Христа, и Пророчества, выявляющего свободу совести каждого в Духе Святом…

Существование Христа есть существование в Духе Святом, цель которого — одухотворение («пневматизация») всякой плоти.

Пришествие Христа? — Дух предшествует Ему. Его пребывание во плоти? — Дух неотделим от Него. Чудеса и дар исцеления? — Это Дух осуществляет их. Изгнание бесов? — В Духе Божием… Прощение грехов? — В благодати Духа, ибо такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1 Кор. 6, 11). Единение с Богом? — Дух утверждает его, ибо Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче! (Гал. 4, 6). Воскресение мертвых? — Оно совершается через Духа, ибо Ты посылаешь дух Твой… и Ты обновляешь лице земли (Пс. 103, 30).

Василий Кесарийский

Трактат о Святом Духе, 19.

Что касается установлений, данных человеку нашим преславным Богом и Спасителем Иисусом Христом по благодати Божией… все было совершено через Духа.

Прежде всего Он явил Себя во плоти Господа, когда сделался Его «помазанием» и неотъемлемым спутником, согласно Писанию: На кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем — сей есть Сын Мой возлюбленный (Ин. 1, 33 и Лк. 3, 22) — Иисус из Назарета, которого Бог помазал Духом Святым (Деян. 10, 38). Ибо вся деятельность Христа разворачивалась в силе Духа. Дух пребывал с Ним и тогда, когда Он был искушаем диаволом, ибо написано: Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола (Мф. 4, 1). Также нераздельно пребывал Он с Ним, когда Иисус совершал чудеса, ибо Я Духом Божиим изгоняю бесов (Мф. 12, 28). Не оставил Он Его и после воскресения из мертвых, когда Господь, желая обновить человека и сообщить ему благодать дыхания Божия, дунул в лицо учеников, что сказал Он? — Примите Духа Святого (Ин. 20. 22).

Василий Кесарийский

Трактат о Святом Духе, 16.

Уже у святых отцов и в древних литургических текстах содержатся формулировки, позволяющие — если бы мы сумели их продолжить — гармонично сочетать оба подхода, западный и восточный, к «исхождению» Святого Духа. Так, в III веке, когда христианская мысль была еще расплывчатой и многообразной, Дионисий Римский замечает в письме к своему александрийскому тезке, что Дух исходит от Отца в Сыне (текст цитируется св. Афанасием в Послании о постановлениях Никейского собора, 26).

В следующем веке сам Афанасий пишет:

Дух не внеположен Слову, но, поскольку пребывает в Слове, через Него пребывает в Боге [Бог означает здесь Отца, «источник Божества»].

Письмо к Серапиону, 3.

Если называется Отец, с Ним тут же и Слово, а также и Дух, который в Сыне.

Письмо к Серапиону, 1.

Возникает вопрос, не рождены ли позднейшие споры частичным забвением собственно Божественной «логики», всегда одновременно единой и троичной, неизмеримо превышающей разорванную рассудочность с ее бинарностью. Говорить об «нахождении» Духа от Отца — значит с необходимостью говорить и о Сыне, так как Отец предвечно устанавливает Свое Иное в единстве и, изводя Духа, остается Отцом Сына. Говорить о «рождении» Сына Отцом — значит с необходимостью говорить и о Духе, Дуновении, несущем Слово, так как Дух (как пишет, например, св. Григорий Нисский) есть одновременно «Царство Отца и Помазание Сына» (Против Аполлинария, 52).

Византийское богослужение на Пятидесятницу великолепно выражает эту «мета–логику» невыразимой Любви:

Придите, люди, поклонимся Богу в трех лицах:
Сыну в Отце со Святым Духом.
Ибо Отец от века рождает Сына,
Разделяющего Его Царство и вечность,
И Дух Святой пребывает в Отце,
Прославляемый с Сыном,
Единая сила,
Единая сущность,
Единое Божество.
Ему поклоняемся, говоря:
Святый Боже, сотворивший все через Сына,
Содействием Святого Духа;
Святый Крепкий, через Которого мы узнали Отца,
И через Которого Дух Святой пришел в мир;
Святый Бессмертный, Дух–Утешитель,
От Отца исходящий и в Сыне пребывающий:
Святая Троица, слава тебе!

Великая вечерня на Пятидесятницу.

Существование Церкви также должно быть существованием в Духе:

Церковь? — Не деяние ли она Духа? Ибо, говорит Павел, именно Дух дал Церкви, во–первых, апостолов, во–вторых, пророков, в–третьих, учителей; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки (1 Кор. 12, 28). Дух установил этот порядок, распределяя Свои дары.

Василий Кесарийский

Трактат о Святом. Духе, 16.

Святой Дух в Боге почти безымянен (ибо Бог есть всецело Дух, всецело Святый). Он почти неотличим от недвижного движения любви в Божественной природе, от «общности по природе», как говорит св. Василий. В Откровении же Он предстает изобилующим, «испещренным» всеми Божественными Именами, почти смешиваясь с Божественными энергиями, которые Он нам сообщает в самой глубине нашего существа, как бы затмеваясь ими.

Ужас охватывает меня, когда думаю об изобилии предназначений Духа: Дух Божий, Дух Христа, Дух сыновства. Он обновляет нас в крещении и воскресении. Он веет, где хочет. Источник света и жизни, Он сотворяет из меня храм, Он приводит меня к обожению… Все, совершаемое Богом, совершает именно Он. Он умножается в языках огненных и умножает дары, Он подвигает проповедников, апостолов, пророков, пастырей, ученых мужей… Это другой Утешитель… как если бы был другой Бог.

Григорий Назианзин

Пятая богословская беседа, 29.

Дух — это Бог сокрытый, Бог внутренний, более глубокий, чем сокровеннейшая наша глубина. Он дает жизнь всем вещам, и мы вдыхаем Его, не подозревая о том, — Его, дыхание Божие в дыхании мира, дыхании человека…

Бог одарил землю питающим ее дуновением. Это его дыхание животворит все вещи. Если бы Он задержал Свое Дыхание, все обратилось бы в ничто. Это дыхание слышится в твоем дыхании, в твоем голосе. Ты дышишь Духом Божиим — и не знаешь о том.

Феофил Антиохийский

Три книги к Автолику, 1, 7.

Однако этот сокрытый Бог не растворяется в имманентности. Весь Он — движение ко Христу, а через Христа — к Отцу, подобно тому, как сообщаемые им энергии истекают из Отца через Сына.

Путь богопознания пролегает от Духа в Единице через Сына в Единице к Отцу Единицы — и наоборот, полнота и святость Божественной сущности и ее царственность проистекают от Отца через Сына к Духу.

Василий Кесарийский

Трактат о Святом Духе, 18.

Можно сказать, что Отец — это источник, Сын — река, а из реки мы пьем Духа. Ибо написано: Все мы… напоены, одним Духом (1 Кор. 12, 13). Но напоясь Духа, мы пьем Христа…

И еще: поскольку Христос есть истинный Сын, постольку мы, получая Духа, преображаемся в сынов: потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления (Рим, 8, 15). Однако ясно, что усыновленные через Духа, мы усыновлены во Христе…

Когда мы принимаем Духа — ибо Господь сказал: Примите Духа Святого (Ин. 20, 22), — Бог пребывает в нас. Поистине это то, о чем писал Иоанн: Если мы любим, друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас. Что мы пребываем в нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Своего. (1 Ин. 4, 12—13). Если же Бог в нас, то и Сын в нас, ибо Он Сам сказал: Мы придем к нему и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23).

И еще: Сын есть жизнь — ибо Он сказал: Я есмь жизнь (Ин. 14, 6) — и мы животворимся в Духе, согласно Писанию: Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом, Своим, живущим в вас (Рим. 8, 11). Когда же мы оживлены в Духе, Сам Христос живет в нас: И уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20).

Афанасии Александрийский

Письма к Серапиону, 1, 19.

Одинокий Бог не был бы «безграничной Любовью». Бог дуалистичный, соответствующий обычной мифологической схеме, превратился бы в источник дурной множественности, положить предел которой могло бы только самопоглощение. Тройственное единство означает полноту Единства, «Сверхъединства» (как говорит Дионисий Ареопагит), которое совершается в общении и становится источником и основанием всякого общения. Формула «Один=Трем» указывает на бесконечное преодоление как противопоставленности, так и одиночества в лоне бесконечного Единства. Каждое Божественное Лицо «содержит единство в отношении других не менее, чем в отношении самого себя» (св. Иоанн Дамаскин, О православной вере, 1, 8). Наилучший образ Отца, по мнению одного «монаха Восточной Церкви», — это Сердце: «Каждый удар сердца — это порыв, в котором Отец отдает Себя. Эти удары посылают нам кровь Сына, оживленную Дуновением Духа» (Jesus, simples regards sur le Sauveur, Chevetogne, 1959, p. 144). Присоединиться к ритму этих сердечных ударов — к этому призваны люди.

Призвание человека в том, чтобы свершить свое человечество, став Богом по благодати, то есть став вполне живым. Сотворить из своего человечества храм Славы. «Не забывайте, что жить — это слава», — говорил Рильке на смертном одре. Слава, ниспровергающая или, скорее, опровергающая смерть.

Человек — это животное, призванное стать Богом.

Слова Василия Кесарийского,

приведенные Григорием Назианзином

в Похвале Василию Великому.

Слово 43, 48,

Всякое духовное существо есть по природе храм Божий, сотворенный, чтобы воспринять в себя Славу Божию.

Ориген

Комментарий на Евангелие от Матфея, 16, 23.

Человек как образ Божий должен достигнуть и подобия Божия, которое представляет собой одновременно встречу и участие, присоединение к великому троичному ритму создания и воссоздания человека.

Порядок, ритм, движение, через которое тварный, созданный человек становится образом и подобием нетварного Бога, таково: Отец решает и волит, Сын исполняет и творит, Дух питает и усовершает, и так человек мало–помалу продвигается вперед…

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 38, 3.

Наша история, личная и коллективная (коллективное есть измерение личного, но не наоборот), обрела трагическое измерение в результате «грехопадения» и «искупления», не ее фундаментальное движение и конечная цель не изменились.

Что касается человека, ему надлежало вначале быть сотворенным, будучи сотворенным, возрасти, придя в возраст, стать взрослым, став взрослым, умножаться, умножившись, укрепиться, укрепившись, проела виться, прославившись, узреть Господа. Ибо… видение Бога доставляет освобождение от смерти, нетление, в котором выражается наше единение с Богом.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 38, 3.

Человек — это «предел», «граница» между видимым и невидимым, телесным и духовным в ситуации воплощения, это посредник между тварью и Творцом. Призвание, осознаваемое как в небиблейских религиях, так и в современном гуманизме, в науке и в искусстве.

Но в обоих случаях оно понимается ограниченно — либо вследствие поглощения человеческого Божественным, либо в результате утверждения человека в противовес Богу. И только воплощение Слова вполне раскрывает перед человеком вновь его творческое предназначение.

Великий Зодчий вселенной замыслил и создал существо, наделенное двумя природами — видимой и невидимой. Бог сотворил человека, создал его тело из предсуществующей материи, оживленной Его собственным Духом… Так родился в некотором роде новый космос, большой и малый одновременно. Бог поместил его на земле . это «смешанное», поклоняющееся Ему существо, чтобы оно, имеющее начаток в невидимом, могло созерцать видимое, царствовать над земными тварями, повиноваться веле ниям свыше, — бытие одновременно земное и небесное, преходящее и бессмертное, видимое и невидимое, держащееся середины между вели чием и ничтожностью, одновременно плоть и дух .. животное, идущее к иной родине и — венец таинства — уподобившееся Богу простым принятием Божественной воли.

Григорий Назианзин

Слово 45, на Пасху.

Человек призван принять в себя вселенную, «понять» ее разумом и любовью, чтобы выразить тайное поклонение и запечатлеть в ней собственный гений — дать имя всякой душе живой, как говорит книга Бытия. Человек одновременно — «микрокосм и микрогеос» (малый бог) (Григорий Нисский), синтез вселенной и сын Божий. Максим Исповедник с глубоким основанием предпочитает называть его «макрокосмом» (большим космосом), ибо он превосходит вселенную во всем своем величии образа Божия и именно по причине этого превосходства может восприять ее, чтобы оживить

Действительно, человек, как очень ярко выразился Григорий Назианзин, воодушевлен «потоком Божественности», несущим, влекущим, «обрабатывающим» его, не дающим ему всецело отождествить себя с землей, из которой он вылеплен. «Человек бесконечно превосходит человека», — говорит Паскаль. Никакие обусловливающие его бытие земные факторы не в состоянии удовлетворить и исчерпывающе определить его.

Отцы не уставали прославлять это неумалимое величие человека, «бездонность» человека как местопребывания Бога. Человек есть образ Божий, потому что ускользает от всякого определения, как и сам Бог.

Образ есть истинный образ лишь в той мере, в какой обладает всеми атрибутами образа. Свойство Божественности — непостижимость; значит, она должна быть выражена и в образе. Если сущность образа может быть понята, в то время как его образец ускользает от всякого постижения, это различие уничтожает самое наличие образа. Но мы не сможем определить природу нашего духовного измерения — в точности по образу нашего Творца: …следовательно, мы несем на себе печать непостижимой божественности благодаря тайне, которую мы несем в себе.

Григорий Нисский

Об устроении человека, 11.

Можно сказать с равным правом, что Бог есть местопребывание человека и что человек превосходит все биологические, социологические и психологические параметры именно потому, что он открыт навстречу Богу, приходящему обитать в нем, и открыт своему собственному стремлению к Богу.

Таков единственный ответ тоталитарным идеологиям или «наукам о человеке», когда они склоняются к тоталитаризму и редукционизму.

Пойми, что ты — вторая вселенная, малая вселенная, и что в тебе тоже есть солнце, луна, звезды Если бы это было не так Господь не сказал бы своим ученикам: Вы — свет мира (Мф. 5, 14). Ты еще колеблешься верить, что в тебе есть солнце и луна, в то время как тебе говорят, что ты — свет мира?

Хочешь ли услышать и другое слово, чтобы не считать себя вещью ничтожной и недостойной?..

У этой вселенной есть господин, который правит ею и пребывает в ней, и это — Бог всемогущий, как Сам Он заявляет о Себе через пророков: Не наполняю ли Я небо и землю? — говорит Господь (Иер. 23, 24).

Так услышь, что всемогущий Бог говорит о тебе — я имею в виду о людях: Вселюсь в них и буду ходить в них (2 Кор. 6, 1). И добавляет касающееся тебя: И буду вам Отцом, и вы будете Моими сынами и. дщерями, говорит Господь Вседержитель (2 Кор. 6, 18).

Ориген

Пятая гомилия на Левит, 2.

Божественный Логос воспринял частицу вновь сотворенной земли, вылепил своими бессмертными руками наше тело и сообщил ему жизнь: ибо дух, который он вдохнул в него, есть поток невидимой Божественности. Так, из грязи и духа, был сотворен человек — образ Бессмертного… Вот почему, будучи землей, я влекусь к низменной жизни, но, неся в себе также частицу Божества, я чувствую в сердце моем жажду будущего мира.

Григорий Назианзин

Догматические поэмы, 8.

Познай, как Творец возвеличил тебя превыше всякой твари. Небо не есть образ Божий, ни луна, ни солнце, ни красота светил и ничто другое из того, что может быть созерцаемо в творении. Только ты был создан образом Бытия, превосходящего всякий разум; подобием нетленной красоты, оттиском истинного Божества, восприемником блаженства, печатью подлинного света. Когда ты обращаешься к Нему, то становишься тем же, что и Он… Нет ничего среди сущего, что могло бы сравниться с твоим величием. Бог может пядью измерить все небо. Земля и море заключены в Его горсти. И хотя Он так велик и держит все творение на ладони Своей руки, ты способен заключить Его в себе, Он живет в тебе и не испытывает стеснения, пребывая в твоем существе, — Он, сказавший: Вселюсь в них и буду ходить в них (2 Кор. 6, 16).

Григорий Нисский

Вторая гомилия на Песнь Песней.

Это превосходство, «отрывающее» человека от мира в возлагающее на него ответственность за самого себя, придает ему царственное величие. Точнее, величие царя и священника, ибо господство неотделимо от принесения даров. Образ Божий запечатлен в его разуме, в способности выражать смысл и любовь, ибо Бог есть премудрость, логос, любовь. В этих святоотеческих представлениях нет никакого иррационализма, но плодотворное расширение рациональности через созерцание существ и вещей не только «по горизонтали», в сцеплении причин и следствий, но и «по вертикали», в уважении к их тайне и смыслу, их прозрачности для Божественных логосов.

Сотворенность по образу Божию означает, что царственность присуща человеку с момента творения… Божественность есть премудрость и логос [разум, Смысл]: ты видишь в себе разум и мысль, что являются образами перворазума и первомысли… Бог есть любовь и источник любви: Божественный Творец запечатлел эту черту и на нашем лице.

Григорий Нисский

Об устроении человека.

Таким образом, высокие способности человека отражают Божественные свойства. Они призваны принести плоды в «добродетелях», представляющих собой участие в Именах Божиих, в способах Божественного присутствия. Однако самое существенное, определяющее динамизм образа, заключается в «начатке бессмертия». Оно возбуждает в человеке тягу к тому, что его превосходит, и «желание вечности». Благодаря этому он становится величественнее вселенной, в которой рожден и которой хотел бы завладеть. Благодаря этому, следовательно, он утверждает свою фундаментальную свободу. Тот факт, что человек есть образ Божий, означает в конечном счете, что он представляет собой личную экзистенцию, то есть свободу.

Если Человек призван к жизни, чтобы участвовать в бытии Божием, его устроение должно предоставлять ему способность к такому участию… Нужно было, чтобы некое сродство с Божественным смешалось с человеческой природой и чтобы это соответствие влекло ее к сродственному ей… Для этого человек и был одарен жизнью, разумом, мудростью и всеми качествами, достойными Божества, чтобы каждое из них пробуждало в нем желание сродственного ему. Поскольку же вечность относится к Божеству, наше естество также должно быть не вовсе лишено ее, но иметь в ней начаток бессмертия: благодаря этой врожденной способности, оно влечется к превосходящему его и хранит желание вечности.

Вот о чем говорит повествование о сотворении мира, одним словом, обнимающее все: Сотворил Бог человека по образу своему (Быт. 1, 27).

Григорий Нисский

Большое огласительное слово, 5.

Человек изначально свободен. Ибо Бог есть свобода, человек же сотворен по подобию Божию

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 37, 4.

Сотворивший человека для того, чтобы он участвовал в Его собственной полноте, так распорядился его природой, чтобы она содержала в себе начаток всякого блага и чтобы каждая из ее способностей пробуждала в человеке желание соответствующего Божественного качества. Таким образом, Творец не мог лишить его прекраснейшего и драгоценнейшего из Своих свойств — способности самоопределения, свободы .

Григорий Нисский Большое огласительное слово, 5.

На западе это таинство свободы было извращено вследствие необходимой, но чрезмерно страстной реакции св. Августина на волюнтаризм Пелагия. Установилась тенденция к противопоставлению свободы и благодати и выражению им соответствующих ролей в терминах причинности: является ли причиной спасения человека его свободная воля, как думал Пелагий, или исключительно благодать, как говорил Августин? Интуиция последнего — я червь, спасенный благодатью и воспевающий Аллилуйа! — справедлива в экзистенциальном, субъективном смысле, но становится опасной, объективируясь в системе (известно, что в XVI—XVII веках эта система закостеневает в учении о двойном предопределении человека — к спасению или к аду, значительно повлиять на которое он не в силах). Греческие и некоторые латинские отцы Церкви, которые видели в сотворении человека (и ангелов) реальный Божественный риск, ставили акцент на спасении любовью: «Бог может все, кроме принуждения человека любить Его». Благодать спасает, но только во встрече любви. Она обволакивает человека, всякого человека, как воздух, готовый проникнуть в него через малейшую щель. Но лишь царственная свобода веры может «проделать» эту щель, которая превращается в активную открытость, творческое самопредание Божественной жизни. И именно для спасения всего человечества некоторые люди выделены особо, так как подлинный образ Божий составляет не изолированный индивидуум, но человек в общении — или, скорее, все люди вместе. Этого «всеобщего Адама», «единого человека» мы видим разрушенным и непрестанно разрушаем его, но Христос, «последний Адам», восстанавливает его — единого и многообразного по образу Троицы. В частности, для Григория Нисского сотворим человека по образу Нашему относится к человечеству, взятому в его онтологическом единстве:

Единый образ Сущего составляет вся [человеческая] природа, простирающаяся от начала до конца [истории].

Григорий Нисский

Об устроении человека, 16.

Говорить о существовании «многих людей» — значит впадать в обычную языковую неточность… Конечно, существует множество, разделяющее единое человеческое естество… но во всех них человек един .

Григорий Нисский

О несуществовании трех богов.

С другой стороны, образом Божиим является весь человек — душа и тело. Тело призвано стать выражением личности и также принимает живительное дуновение. Оно должно быть не маской, но ликом. Вместе с Библией отцы утверждают, что только единство души и тела образует человека. Видимое человека не существовало бы, если бы не было видимым невидимого. Душа и тело должны быть символами друг друга, говорит Максим Исповедник. Вот почему даже самые некрасивые святые прекрасны красотой, идущей от умного, любящего сердца. Тело тоже призвано к жизни и воскресению, а значит — и космос, чьи энергии непрестанно пронизывают тело. Апостольские мужи II века особенно настаивали на достоинстве тела. Для них христианство возвещает, подготовляет и предощущает воскресение плоти, как то доказывает и телесное воскресение Христа, и «Вознесение», благодаря которому и в Самого Бога проникает земная плоть («святая плоть земли», как говорил Мережковский). Такая концепция противостоит всякому онтологическому дуализму — как дуализму выродившегося платонизма (для которого тело — это темница души, единственно сродственной Божественному миру), так и дуализму манихейства и гнозиса, видящих в телесности творение злого демиурга.

Вот почему раннее христианство было в основном озабочено не вопросом о бессмертии души — неоспоримом, хотя и противоприродном, всего лишь переходном, — но скорее вопросом о воскресении тел и всего космоса, тела человечества. Вся жизнь Церкви должна была стать «лабораторией воскресения» (о. Думитру Станилоэ), вылиться в один грандиозный порыв к воскресению, охватывающий все человечество и всю вселенную.

Образ [Божий] относится не к какой–либо части природы [человека], но вся ею природа целиком есть образ Божий.

Григорий Нисский

Об устроении человека.

Бестелесные духи никогда не будут духовными людьми. Только все наше бытие целиком, то есть соединение тела и души, воспринимающее Духа Божия, образует духовного человека.

Ириней Лионский

Против ересей, 5, 8, 2.

Образует ли человека душа как таковая? Нет. Она не что иное, как душа человека. Тогда, может быть, человеком зовется тело? Нет, и оно есть лишь тело человека. Отсюда следует, что, поскольку эти две составные части по отдельности никогда не могут образовать человека, лишь единство, образованное их соединением, заслуживает наименования чело века. Не подлежит сомнению, что Бог призвал к жизни и воскресению всего человека, а не какую–либо часть его. Призвана целостность человека — душа, но также и тело. Если же оба образуют нерасторжимое единство, можно ли согласиться с тем, что одно спасается без другого? Если признается возможность нового рождения плоти, не будет ли унижением для нее спасение души без тела?

Иустин

Фрагмент 8.

Если плоть поистине бесполезна, почему Христос исцелил ее? И прежде всего, почему Он это сделал вплоть до воскресения из мертвых? Какова была Его цель? Не заключалась ли она в намерении показать нам, как должно произойти воскресение? Кроме того, каким образом Он воскрешал мертвых? Что воскрешал Он — души или тела? Очевидно, что и то, и другое вместе Если воскресение должно быть только духовным, Ему надлежало бы показать после Своего собственного воскресения Свое распростертое тело, с одной стороны, и Свою душу так, как она есть, — с другой. Но Он не сделал ничего из этого и воскрес вместе с телом в убеждении, что обетование жизни относилось и к нему тоже. Для чего воскрес Он в своей распятой плоти, как не для того, чтобы показать нам реальность телесного воскресения? Желая убедить учеников, отказывающихся признать действительность Его воскресения вместе с телом… Он позволил им коснуться Себя и показал им следы гвоздей на Своих руках. Но поскольку они все еще сомневались в том, что это Он и в Своем теле, Он спросил у них пищи, чтобы вкусить вместе с ними… и ел мед и рыбу. Так Он доказал, что воскресение свершится в нашем подлинном плотском теле. С другой стороны, утверждая, что жилище наше будет на небесах, Он захотел явить, что плоти возможно вознестись на небо, и таким, каков был, то есть во плоти, вознесся на небо (Мк. 16, 19).

Иустин

Фрагмент 9.

Самым центром, средоточием человека великие духоносцы Единой Церкви считали «сердце» Это «сердце», — что соответствует одноименному органу, но не отождествляется всецело с ним — есть местопребывание сознания–любви, где весь человек одновременно концентрируется и раскрывается. «Сердце–дух», открытое навстречу Святому Духу и воспринимающее Божественный свет, чтобы сообщить его телу… Ибо плоть может стать духовной, в то время как, напротив, самый высокий ум, закрытый для тайны, делается плотским.

Благодать запечатлевает в сердце сынов света законы Духа. Следовательно, они не должны черпать уверенность только из Писания, написанного чернилами, поскольку благодать Божия высекает законы Духа и небесные таинства также на скрижалях сердца. Сердце поистине руководит и правит всем телом. Как только благодать овладевает сердечными пастбищами, она воцаряется над всеми членами и мыслями. Ибо именно в сердце заключен дух и все душевные помыслы и надежды. Через него благодать проходит во все члены тела.

Псевдо–Макарий

Пятнадцатая гомилия.

Повествование о грехопадении, содержащееся в книге Бытия, получило у многих отцов глубокое истолкование, исключающее всякую «ревность» со стороны Бога, всякое «террористское» представление о Божестве. «Древо» жизни было древом созерцания, возможностью познать мир в Боге. Человек мог подойти к нему лишь после долгого приготовления, ибо был бы сожжен Божественным огнем, приблизившись к нему в состоянии инфантильной бессознательности (тема, близкая св. Иринею) или в порыве эгоцентрической алчности, чтобы грубо овладеть миром с целью потребления вместо того, чтобы уважать его и принести его в дар. Человеку надлежало созреть и сознательно, через свободное отрешение и веру, достичь любящего доверия в личном Боге… Отсюда запрет, который соблазнитель представил как запрет всеохватный и окончательный, как ревность Творца, желающего уничтожить Свое творение. Тогда человек пожелал «овладеть Божиим без Бога». И Бог прогоняет его от древа жизни, чтобы человек не был обожен в состоянии лжи и «самопоклонения», что означало бы ад, от которого нет избавления… Отсюда и смерть — следствие уклонения человека, но также и целебное средство, поскольку она пробуждает в человеке сознание своей конечности и делает его восприимчивым к благодати. Отсюда «кожаные одежды», в которые Бог, согласно книге Бытия, облачил падшего человека, — одежды двусмысленные, как и смерть (ведь они именно и означают жизнь, смешанную со смертью). Действительно, с одной стороны, они символизируют мутность, непрозрачность вселенной, преданной человеком в руки смерти; с другой — адаптацию к смерти, защиту, благодаря которой возможен ход истории и тот медленный прогресс в развертывании Откровения, о котором говорит св. Ириней. Ведь грехопадение хотя и затемнило, но ни в коем случае не упразднило образ Божий в человеке. Символическое повествование о грехе указывает на исходное состояние человека, ускользающее от наших нынешних познавательных возможностей, так как временные пространственные и материальные условия были тогда совершенно иными (предчувствие их дано нам лишь в преображенном человечестве Христа). То, что мы называем эволюцией, — это милосердное возобновление Премудростью Божией падшей твари, в противном случае обреченной «потопу» самораспада; это, в конечном счете, воспитание человека, снятие «кожаных одежд», чтобы, наконец, человек, обнаженный райским светом, смог приобщиться к нему.

Грех совершается постоянно, как постоянно совершаются все величайшие события духовной истории. Логос неустанно побеждает смерть смертью, в результате чего из распадающейся вселенной рождается многосложность жизни. Крест и Воскресение вписаны в самую суть вещей — вплоть до того, что Воплощение и Страсти Бога Слова в этой смешанной со смертью, вечно побеждающей и вечно побежденной жизни становятся источником, ключом жизни, смешанной с вечностью, в которой человек призван участвовать как в окончательной победе.

Бог поместил человека в рай — каков бы ни был этот рай, Он даровал ему свободу, чтобы благоденствие должника не было меньшим, чем блаженство Подателя блага. Он приказал человеку быть стражем бессмертных растений — возможно, Божественных мыслей… Он дал ему закон, как упражнение для его свободы. Закон этот был заповедью, указывающей, с каких деревьев человек мог срывать плоды, а к какому не мог прикасаться. Это было древо познания. Бог посадил его изначально не ради погибели человека и запретил ему приближаться к нему не из ревности — пусть противники Божий придержат язык и не уподобляются змею, — но по благости своей, если правильно истолковать этот запрет. Ибо то было, по моему разумению, древо созерцания, вкусить от которого могли без ущерба для себя лишь те, чья духовная подготовленность достигла необходимого совершенства. Напротив, слишком грубым душам с их излишней животной алчностью древо это могло принести лишь несчастье. Это подобно тому, как твердая пища вредна слишком маленьким детям, еще нуждающимся в молоке. Когда из–за ненависти диавола… — о, плачевная моя слабость, ибо слабость древнего праотца — это моя слабость — первый человек поддался греху, он был удален от древа жизни, от рая и от Самого Бога, и облекся в кожаные одежды, означающие более грубую, смертную и строптивую плоть. И тогда впервые он узрел собственное недостоинство и попытался укрыться от Бога. И так он стяжал смерть… чтобы зло не было увековечено. Итак, кара Божия есть проявление Его любви к человечеству. Таков, я думаю, Божественный способ наказания.

Григорий Назианзин

Слово 45, на Пасху, 8.

Став Богом через обожение, человек мог бы вместе с Самим Богом созерцать дела Божий, обрел бы познание их в Боге…

Максим Исповедник

Вопросы к Фалассшо, пролог.

Человек же пожелал овладеть Божиим без Бога, прежде Бога, а не согласно Богу.

Максим Исповедник

Ambigua.

Смерть — не что иное, как разделение с Богом… и, как неизбежнее следствие, смерть тела.

Максим Исповедник

Сотницы о любви, 2, 93.

Таким образом, Бог не может считаться виновником зла — Он, Создатель сущего, а не не–сущего, Податель зрения, а не слепоты .. И все это — не подчиняя человека Своей прихоти насильственным принуждением, не влача его к благу против его воли, как неодушевленный предмет. Но когда свет сверкает ярким блеском… и кто–нибудь добровольно отвращает взор и прикрывает веки, не солнце виновато в том, что его не увидели.

Григорий Нисский

Большое огласительное слово, 7.

Что касается Бога, Он мог бы с самого начала дать человеку полноту, но человек не смог бы воспринять ее, так как был всего лишь младенцем.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 38, 1.

Именно в этом Бог отличен от человека: Бог творит, человек сотворен. Творящий всегда один и тот же, в то время как сотворенный по необходимости принимает начало, промежуточное состояние и зрелость. Человек возрастает и продвигается вперед в устремленности к Богу. Ибо насколько Бог всегда неизменен, настолько человек, находясь в Боге, постоянно движется к Нему.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 11, 2.

Как мог бы ты стать богом, если еще не стал человеком? Как можешь ты быть совершен, если только что сотворен?

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 39, 2.

Вот по какой причине Бог изгнал человека из рая и отдалил от древа жизни: не потому, что из ревности желал не допустить его к этому древу, как некоторые дерзают утверждать, но из сострадания, чтобы человек не остался навеки преступником, чтобы обременивший его грех не сделался бессмертным и чтобы зло не стало бесконечным и, следовательно, непоправимым. Итак, Бог удержал человека в его преступлении, поставив на пути его смерть… и определив ему предел через распадение плоти в земле, чтобы человек, умерев для греха (Рим. 6, 2), начал однажды жить для Бога.

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 23, Ь

Воскресение открывает человеку во Христе путь любви более сильный, чем смерть. Образ Божий восстановлен смерть претворяется в Пасху, усыновленный человек обретает «свет Солнца». Божественная слава приходит к нему через предельно человечное присутствие Христа, в котором воплощенный огонь становится как бы молоком для еще пребывающего во младенчестве человечества. Умаление Бога делает возможным возвышение человека.

Идущий поначалу множеством путей… питаемый словом, законом пророками, благодеяниями, угрозами, карами, водой, огнем, войной, победой, поражениями, небесными знаками, знамениями воздуха, земли, моря, людей, народов, внезапными поворотами, нацеленными на уничтожение зла, человек в конце концов испытал нужду в более действенном средстве исцеления обостряющихся недугов… из которых первый и последний — идолопоклонство, переносящее на тварь поклонение, подобающее лишь Творцу. Злосчастья требовали более могущественной поддержки для борьбы с ними — и в ней не явилось недостатка. Ею стало Слово Самого Бога — предвечное, невидимое, непостижимое, бестелесное; начало, вышедшее из начала; свет, рожденный от света; источник жизни и бессмертия, верное отражение Образа, неизменная печать, во всем подобное явление Отца. Цель и основание человека, Оно приходит к Своему собственному образу, облекается плотью для спасения плоти, проникается мыслящим умом ради моего ума, очищая и выпрямляя подобное Себе… Оно выступает как Бог в человечестве, одно и то же существо, плод двух противоположных начал — плоти и духа: одно обожено, другое одарено Божественным. О, дивное соединение, парадоксальное единство! Сущее входит в становящееся. Нетварное помещено в мир, безграничное… занимает середину между тонкостью Божественного и грубостью плотского. Богатство принимает облик моей бедности… чтобы я обогатился его Божественностью… Что же это за таинство, вовлекающее меня? Я получил образ Божий, но не сумел его соблюсти; Бог облекся моей плотью, чтобы спасти этот образ и даровать бессмертие плоти. Он вовлекает нас в Новый Завет, еще более удивительный, нежели первый.

Григорий Назианзин

Слово 45, на Пасху, 9.

Наш Господь в последние времена, собрав в Себе все сущее, пришел к нам не таким, каким мог бы прийти, но таким, каким мы были способны Его узреть. В самом деле, Он мог бы прийти к нам в Своей несказанной славе, но мы не смогли бы вынести ее. Поэтому совершенный Хлеб Отца дан нам, словно младенцам, в виде молока — и это было Его пришествием в образе человека, — чтобы мы, вскормленные, так сказать, благодатью Его воплощения и приучившиеся таким образом вкушать и пить Слово Божие, смогли сохранить в нас самих Хлеб бессмертия, который есть Дух Отца.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 38, I,

Так во плоти Господа нашего явился сеет Отца. Ибо, воссияв от Его плоти, он проник в нас, и таким образом человек, будучи облаченным в свет Отца, достиг нетления.

Ириней Лионский

Против ересей, 4, 20, 2.

Сын Божий стал человеком, чтобы человек сделался сыном Божиим.

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 10, 2.

Слово Божие стало плотью… чтобы разрушить смерть и оживить человека.

Ириней Лионский

Свидетельство апостольской проповеди, 37.

В самом деле, отныне человек способен во Христе получить Святого Духа, силу воскресения.

Дух сошел на Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим, навыкнув вместе с Ним жить в роде человеческом, пребывать среди людей.

Ириней Лионский

Против ересей, 3, 17, 1.

Святой Дух не только предвечно пребывает в Сыне, не только представляет собой мессианское помазание пришедшего во плоти Сына, но также обитает в Теле Церкви. Таким образом, Дух помазует всех стремящихся к сознательной жизни во Христе и становящихся поэтому другими «христами», спасенными–спасителями, выделенными особо, чтобы трудиться для спасения мира.

Бесчисленные горящие светильники все возжены одним и тем ли огнем — то есть все они горят и светят под действием одного и того же вещества. Так христиане излучают свет под действием Божественного ог ня — Сына Божия. Их светильники хранятся в глубине сердца и сияют в Его Присутствии во все время их пребывания на земле, как сияет Он Сам. Не сказано ли Духом: Посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости (Пс. 44, 8)? Он был назван Помазанником [Christos] для того, чтобы и мы, получая помазание тем же елеем, каким был помазан Он, могли называться «христами», будучи одной с Ним природы и составляя с Ним единое тело. Написано также: Освящающий и освящаемые, все — от Единого (Евр. 2, 11).

Псевдо–Макарий

Большое Письмо.

Именно благодаря соединению Святого Духа с нашей свободой, мы можем перейти от «образа Божия» к Его «подобию».

Все мы, люди, представляем образ Божий. Но подобны Ему лишь те, кто по великой любви прилепился к Богу своей свободой.

Диадох Фотикийский

Гностические главы, 4.

В крещении возрождения благодать сообщает нам два блага, одно из которых бесконечно превосходит другое. Первое она подает нам немедленно: обновляет в самой воде [крещения] и высветляет образ Божий… Что же до второго, она ждет нашего соработничества для его свершения: это подобие. Когда дух наш начинает в самой глубине ощущать благость Святого Духа, тогда надлежит нам узнать, что благодать начала живописать поверх образа Бога Его подобие. Как художник вначале делает одним цветом набросок портрета, а затем накладывает постепенно одну краску на другую, передавая с точностью до волоска облик изображаемого, так и благодать Божия начинает в крещении заново создавать образ таким, каким он был, когда человек пришел в бытие. Ибо видя, что мы всеми силами жаждем красоты подобия, и расположив нас нагими и послушными в своей мастерской, она кладет добродетель на добродетель и возводит красоту души от сияния к сиянию, ставя на ней печать подобия. Духовное чувство открывает нам, что мы стоим на пути преобразования в подобие. Но совершенство подобия нам дано познать лишь в просвещении… Ибо никто не может достигнуть духовной любви, кроме как через непреложное просвещение Духом Святым… Только нисходящее просвещение любви открывает нам, что образ вполне обладает красотой подобия.

Диадох Фотикийский

Гностические главы, 89.

Это «подобие» имеет смысл лишь в динамизме всеобщего воскресения, в безмерном жизненном потоке открытого, даруемого, призывающего общения спасенных–спасителей. Это устремленность всех христиан (и, без сомнения, более или менее сознательная устремленность всех людей доброй воли) к предельному, к тому моменту, когда Бог явится — и проявится в нас — как все во всех и все во всем. «Подобие» эсхатологично: оно предвосхищает это Свершение истории и космоса, и оно полагается в его перспективе.

Человек получил достоинство образа изначально, но подобие ожидало исполнения… Св. апостол Иоанн еще яснее и поразительнее возвещает эту истину, говоря: Возлюбленные! Мы теперь дети Божий, но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему (1 Ин. 3. 2).

Господь же в Евангелии называет это подобие будущим благом — точнее, благом, которое мы обретем через Его посредничество, — когда просит у Отца Своего за Своих учеников: Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, они были со Мною (Ин. 17, 24). Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17, 21)

В этих словах можно угадать, как это подобие некоторым образом возрастает вплоть до того, что становится единством, открывая перед нами будущее свершение, или предел, всех вещей, когда Бог станет все во всем.

Ориген

О началах, 3, 6, 1.

Примечания:

2

Хорег (грел.) — в Древней Греции устроитель театральной постановки, «продюсер».

20

Хорег (грел.) — в Древней Греции устроитель театральной постановки, «продюсер».

21

Theos (греч. Бог) объясняется здесь как производное от глаголов theirai (основывать, класть основание) и theein (бежать, стремиться вперед, прыгать).