Термин «мировые религии» применяют по отношению к буддизму (возник в VI веке до нашей эры), христианству (появилось в начале I века нашей эры) и исламу (основан в VII веке), поскольку указанные религии носят ярко выраженный наднациональный характер, объединяют людей общей веры независимо от их этнических, языковых или политических связей. По данным энциклопедии «Britannica», в 2003 году число приверженцев мировых религий составляло: христиан – около 2,1 миллиарда человек во всех (238) странах мира, мусульман – около 1,3 миллиарда человек в 206 странах и буддистов – около 370 миллионов человек в 129 странах. Христианство лидирует как по числу верующих, так и по количеству стран, в которых они проживают. Ислам занимает второе место по числу приверженцев и третье по количеству стран, в которых он распространен. Буддизм стоит на четвертом месте – как по числу верующих, так и по количеству стран.

В литературе иногда попадаются утверждения, что Альберт Эйнштейн был верующим, ибо писал о какой-то космической религии и т. д. В действительности Эйнштейн пользовался религиозной терминологией лишь в условном смысле. Например, он писал: «Я не могу найти выражения лучше, чем «религиозная» для характеристики веры в рациональную природу реальности… Какое мне дело до того, что попы наживают капитал, играя на этом чувстве?» В 1929 году на вопрос, верит ли он в Бога, Эйнштейн ответил телеграммой: «Я верю в Бога Спинозы, который проявляется в гармонии всего существующего, но не в Бога, который интересуется судьбами и делами людей». В одной из работ, помещенных в сборнике произведений Эйнштейна «Мир, каким я его вижу», великий физик пишет: «Я не могу представить себе Бога, который вознаграждает и наказывает собственные творения».

По свидетельству Джона Мейнарда Кейнса, биографа великого ученого, Исаак Ньютон вынужден был всю жизнь неимоверными усилиями скрывать свое убеждение, что традиционное для христианства учение о Святой Троице – это ошибочное толкование Священного Писания, а Бог откровений – это единственный Бог. Ньютон считал, что тексты откровений не дают никакой почвы для доктрины о Троице, которая, по его мнению, возникла в результате позднейших фальсификаций. К этому выводу Ньютон пришел не путем так называемых рациональных или скептических аргументов, но только через интерпретацию древних авторитетов.

Слово «мессия» происходит от древнееврейского «машиах», которое в буквальном переводе означает «помазанник». В первоначальной традиции иудаизма мессия – всякий помазанный, освященный елеем, например первосвященник и особенно царь, при интронизации также подвергшийся церемонии помазания. После гибели еврейского государства постепенно оформилось (в книгах ветхозаветных пророков) учение о мессии как грядущем избавителе евреев от иноземного гнета, призванном восстановить договор Яхве с его избранным народом. В христианской традиции слово «мессия» означает исключительно Иисуса Христа.

Неоднократно предпринимались попытки определить дату сотворения мира на основании представленных в Ветхом Завете данных (времена патриархов, рожденных до и после Всемирного потопа, период от исхода евреев из Египта до освящения храма Соломона, времена правления различных царей). Средневековые еврейские ученые определили датой сотворения мира 7 октября 3761 года до нашей эры, и еврейский календарь ведет отсчет лет от этой даты. В 1654 году архиепископ Джеймс Ушер из Ирландии заявил, что внимательное изучение Священного Писания приводит к выводу: Бог сотворил мир в 4004 году до нашей эры. В течение целого века дату эту помещали во всех очередных изданиях Библии, а подвергавших ее сомнению считали еретиками. Английский епископ Джон Лайтфут объявил вычисления Ушера недостаточно точными: по его мнению, мир возник не просто в 4004 году до нашей эры, а в 9 часов утра 23 октября 4004 года до нашей эры. Некоторые теологи греческой православной церкви относят сотворение мира к 5508 году до нашей эры. Все эти оценки противоречат данным, полученным геологией, палеонтологией, астрофизикой и рядом других естественных наук. Указанные даты – яркий пример того, к чему может привести стремление усматривать в Библии альфу и омегу любого человеческого знания.

Согласно преданию, первой женой Адама была не Ева: сотворив Адама, Бог вылепил ему из глины жену и назвал ее Лилит. У Адама с Лилит сразу же возник спор: Лилит утверждала, что они равны, так как оба сделаны из глины. Не сумев убедить Адама, Лилит улетела. Представляется правомерным предположить, что Бог учел этот урок и для создания Евы использовал ребро Адама именно затем, чтобы она не могла претендовать на равенство с мужем (по крайней мере, на основе тех аргументов, которые использовала Лилит). Указанное предание косвенно подтверждается ветхозаветным текстом (Бытие 1:27): «Сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их», а значительно ниже, в следующей главе, утверждается, что «для человека не нашлось помощника, подобного ему», а потому «навел Господь Бог на человека крепкий сон; и когда он уснул, взял одно из ребер его… И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Бытие 2:20–22).

Существует и другое объяснение этой загадки, основанное на том, что древние евреи в своих легендах многое позаимствовали у народов Месопотамии. В шумерском мифе у бога Энки болело ребро. В шумерском языке слову «ребро» соответствует слово «ти». Богиня, которую позвали, чтобы она вылечила ребро бога Энки, зовется Нинти, то есть «женщина от ребра». Но «нинти» означает также «дать жизнь». Древнееврейские племена отождествили Нинти с Евой, поскольку Ева была для них легендарной праматерью человечества, то есть «женщиной, дающей жизнь». Однако второе значение Нинти («женщина от ребра») тоже сохранилось в памяти евреев. Благодаря этому и появилась версия, что Ева родилась из ребра Адама.

Как указано в ветхозаветной книге Бытия, вначале Адам и Ева были совершенно нагими, и это их вовсе не смущало. Однако после того, как Ева, поддавшись хитрым уговорам коварного змея, не только сама отведала плод с древа познания добра и зла, но и «дала также мужу своему, и он ел», у обоих появилось ощущение стыда, «и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания». Увидев их в таком виде, Бог изгнал Адама и Еву из рая, предварительно сделав им кожаные одежды.

Из ветхозаветного текста следует, что Адам и Ева были изгнаны из рая за стремление Евы познать добро и зло и тем самым уподобиться богам. Первые мужчина и женщина вначале безмятежно пользовались всеми плодами изобильной райской земли – «только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть». Однако вскоре женщина узнала от змея, что Бог солгал и плоды этого дерева вовсе не ядовиты, но, если вкусить их, «откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло». Любопытство пересилило в женщине страх – и она отведала плод с древа познания добра и зла, после чего дала попробовать и мужу. За это Бог сурово объявил ослушнице: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рожать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою». Адаму же было сказано: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Затем Бог изгнал Адама и Еву из рая «и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».

Ветхозаветная книга Бытия рассказывает следующую историю этого первого в истории человечества убийства. Каин, старший сын Адама и Евы, был земледельцем, а его младший брат Авель пас овец. Оба брата принесли в одно время жертвы Богу: Каин – плоды обрабатываемой им земли, Авель – первородных ягнят от своего стада. Бог благосклонно принял подношение Авеля, не удостоив вниманием дары Каина, отчего последний «сильно огорчился, и поникло лице его». Несмотря на утешения и предостережения со стороны Бога, Каин возненавидел младшего брата и, позвав его однажды в поле, убил. Некоторые исследователи считают эту легенду отголоском конфликтов, возникавших в глубокой древности между скотоводами и земледельцами. Древние евреи были в те времена скотоводами-кочевниками, поэтому пастух Авель стал в их сказании любимцем Бога и невинной жертвой земледельца Каина. Однако в истории чаще имело место обратное: именно кочевые племена нападали на миролюбиво настроенных земледельцев, а не наоборот.

Согласно ветхозаветному тексту, отцом «живущих в шатрах со стадами» был Иавал, а отца «всех играющих на гуслях и свирели» звали Иувал. Оба они были сыновьями Ламеха (потомка Каина, старшего сына Адама и Евы, в пятом колене) и его жены Ады.

Как указано в ветхозаветной книге Бытия, дольше всех из людей прожил Мафусал (в литературе чаще фигурирует под именем Мафусаил), потомок Сифа, третьего сына Адама и Евы, в шестом колене, дед Ноя, а срок его жизни составил 969 лет.

Ветхозаветная книга Бытия рассказывает об этом следующее: «Когда люди начали умножаться на земле… сыны Божии (то есть ангелы) увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал». Бог, которому это почему-то очень не понравилось, решил: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет». Когда же от браков небожителей с земными женщинами появилась новая порода исполинов, «сильные, издревле славные люди», Бог «увидел… что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время». Он возмущенно заявил: «Истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». Исключение Бог сделал лишь для Ноя, который «был человек праведный и непорочный в роде своем», и его семьи.

Как говорится в книге Бытия, после окончания Всемирного потопа Всевышний пообещал Ною и его сыновьям, что этот потоп – последний, что «не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли». Радуга была объявлена вечным напоминанием об этом обещании: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею. И будет, когда Я наведу облако на землю, то явится радуга в облаке; и Я вспомню завет Мой, который между Мною и между вами и между всякою душею живою во всякой плоти; и не будет более вода потопом на истребление всякой плоти». При этом утверждение радуги в качестве знамения завета вовсе не означает, что это была первая радуга, увиденная человеком.

Согласно ветхозаветному сказанию, после завершения Всемирного потопа Ной занялся земледелием и насадил виноградник. Однажды, выпив вина, он опьянел и лежал в своем шатре нагим. Увидев обнаженного Ноя, его сын Хам не преминул рассказать об этом своим братьям, но Сим и Иафет не стали зубоскалить, а «взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего». Проспавшись и узнав о случившемся, Ной благословил Сима и Иафета и проклял Ханаана, сына Хама. Некоторые исследователи Библии утверждают, что проступок Хама следует рассматривать не как причину проклятия, а лишь как повод, вызвавший его. Это проклятие, которым хананейские народы (потомки Ханаана) были определены в рабство семитским народам (потомкам Сима), послужило идеологическим обоснованием превосходства евреев над хананеями (обитателями Ханаана, Палестины), а следовательно, и прав на земли их обитания. Кстати, этим же проклятием Ной учредил институт рабства.

За отказ от поклонения другим богам и почитание только Всевышнего Аврааму были обещаны многочисленное потомство и обширные земли. Так, вскоре после отделения Лота Бог объявил Аврааму: «Возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу; ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки, и сделаю потомство твое, как песок земной; если кто может сосчитать песок земной, то и потомство твое сочтено будет; встань, пройди по земле сей в долготу и широту ее, ибо я тебе дам ее» (Бытие 13:14–17). Немного спустя, когда Авраам в очередной раз пожаловался, что он по-прежнему бездетен, Бог снова пообещал, что у него будет столько же потомков, сколько звезд на небе, и возвестил: «Потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата…» (Бытие 15:5, 18).

Монотеизмом принято называть систему религиозных верований, основанную на представлении о существовании единого (и единственного) Бога. Авраам, Исаак и Иаков, а затем потомки Иакова в период своей истории, описанный в Ветхом Завете, не отрицали существования других богов. Их завет с Всевышним состоял в отказе от почитания других богов и обязательстве поклоняться и хранить нерушимую верность только своему (и только в этом отношении единственному) Богу. Еврейские пророки страстно боролись с чуждыми богами в большинстве случаев не потому, что отрицали их существование, а потому что свято верили в превосходство своего Бога над другими. Таким образом, религия ветхозаветных евреев была не чистым монотеизмом, а генотеизмом, то есть убеждением, что, хотя и существуют многие боги, поклоняться следует только одному из них – покровителю своего народа. Монотеизм в его классическом виде сформировался у евреев только после их возвращения из вавилонского пленения.

Отправляясь в Египет, чтобы пережить там вызванный длительной засухой голод в Ханаане (Палестине), Авраам опасался стать жертвой какого-нибудь влиятельного египтянина, которому может приглянуться красавица Сарра. Потому он велел жене говорить всем, что она ему сестра. Это, кстати, не было совсем ложью, так как Сарра была сводной сестрой Авраама. Опасения Аврама оправдались: молва о красоте Сарры дошла до самого фараона и он взял ее в свой гарем. Фараон не обошел своими милостями Авраама, у которого вскоре появились «мелкий и крупный скот и ослы, и рабы и рабыни, и лошаки и верблюды». Однако Сарре предстояло стать родоначальницей еврейских племен, а потому Бог обрушил на Египет ужасные бедствия. Узнав об их причине, фараон немедленно отпустил Сарру и разрешил Аврааму покинуть пределы Египта. Авраам вернулся в Ханаан с Саррой и племянником Лотом значительно богаче, чем до прихода в Египет. Спустя четверть века Авраам прибег к той же уловке, когда ему пришлось временно жить в филистимском Гераре. И снова Сарра попала в гарем местного царя Авимелеха, и снова Бог обрушил на царя свой гнев, и снова Авраам был прощен и получил щедрые подарки. Самое невероятное в этих двух историях – неотразимая красота Сарры. Ей было не менее 65 лет, когда фараон взял ее в свой гарем, и почти 90 лет, когда она пленила своей красотой Авимелеха.

Арабы выводят свой род от Измаила (в Коране – Исмаил), первого сына Авраама (в Коране – Ибрахим). Согласно ветхозаветному сказанию, 75-летняя Сарра, потеряв надежду иметь собственных детей, по существовавшему тогда обычаю дала Аврааму «в жену» свою служанку Агарь. Египтянка Агарь и родила восьмидесятишестилетнему Аврааму его первого сына, Измаила. Авраам любил сына и просил Бога покровительствовать ему, но Бог оказал предпочтение Исааку, второму сыну Авраама, в то время еще не родившемуся. Измаилу было четырнадцать лет, когда Сарра родила Исаака и вскоре после этого потребовала у мужа изгнать Агарь и ее сына. Дело в том, что Измаил по обычаям того времени считался основным наследником своего отца, а Исаак мог получить лишь незначительную часть наследства, что Сарру никак не устраивало. Бог посоветовал Аврааму уступить Сарре и пообещал позаботиться об Измаиле. Покинутые Авраамом в пустыне, Агарь и Измаил скоро заблудились. У них закончилась вода, и Агарь, чтобы не видеть предсмертных мук сына, оставила его под кустом, а сама отошла на расстояние выстрела из лука и села там. Мать и сын горько плакали, пока не услышали глас небесный, повелевший Агари встать и поднять Измаила. Тут же Агарь увидела колодец, водой из которого напоила сына. «И Бог был с отроком; и он вырос, и стал жить в пустыне, и сделался стрелком излука, – повествует библейский летописец. – Он жил в пустыне Фаран; и мать его взяла ему жену из земли Египетской». Умер Измаил в глубокой старости, прожив сто тридцать семь лет. Как и было обещано Богом, он стал отцом двенадцати сыновей, каждый из которых стал родоначальником племени. Арабы верят, что Измаил и его мать похоронены под черным камнем в древнем святилище Каабе в Мекке.

Рождение Исаака можно считать чудесным, ибо к тому времени Аврааму было уже 100 лет, а Сарре 90 лет. Свое имя, по-еврейски означающее «смеющийся», Исаак получил по Божьему повелению, которое было вызвано, вероятно, тем, что годом ранее, услышав от Бога о предстоящем ей рождении сына, Сарра «внутренно рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение? и господин мой стар». Герои библейских сказаний вообще отличались сверхъестественной долговечностью и плодовитостью. Фарра, отец Авраама и Сарры, умер, когда ему было 205 лет. Сарра умерла в 127-летнем возрасте, и спустя некоторое время после ее смерти Авраам взял себе еще жену по имени Хеттура, которая родила ему шестерых сыновей. Скончался Авраам в возрасте 175 лет.

О происхождении этих двух древних народов ветхозаветная книга Бытия повествует следующее. Перед тем как Бог расправился с нечестивыми горожанами Содома и Гоморры, обрушив на эти города ливень серы и огня, ангелы вывели из Содома Лота (сына Арана, младшего брата Авраама), его жену и двух дочерей и велели идти в горы, предупредив, чтобы никто не смел оглядываться назад. Жена Лота нарушила этот запрет и превратилась в соляной столб, а Лот и дочери уцелели и поселились в горной пещере. Дочери Лота ошибочно решили, что вместе с жителями двух городов погиб и весь человеческий род. «И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим; а он не знал, когда она легла и когда встала». На следующий день младшая сестра повторила действия старшей. Обе дочери Лота забеременели – старшая родила Моава, предка моавитян, а младшая стала матерью Бен-Амми, от которого произошли аммонитяне.

Когда потомки Иакова возвращались из Египта в Землю обетованную (Палестину), они обошли стороной земли аммонитян и моавитян, поскольку Бог велел им не вступать во вражду с потомками Лота. Однако вскоре выяснилось, что аммонитяне отнеслись к пришельцам из Египта настороженно, не проявив ни малейшего намерения радушно раскрыть свои объятия возлюбленному Богом народу. А моавитский царь Валак даже вступил в антиеврейский союз с мадианитянами и обратился за помощью к волхву Валааму, чтобы тот проклял израильтян. Разгневанный Бог объявил Моисею, что отказывается от покровительства потомкам Лота и отдает их земли евреям. С тех пор аммонитяне и моавитяне неоднократно воевали с потомками Иакова. Не исключено, что именно этой враждой объясняется ветхозаветная легенда о кровосмесительном происхождении двух указанных народов.

Иаков появился на свет, держась за пятку своего брата Исава. В хитрости и расчетливости он значительно превосходил простодушного Исава. Однажды, когда Иаков варил себе чечевичную похлебку, пришел с охоты усталый и голодный Исав и попросил дать ему поесть. Взамен Иаков потребовал: «Продай мне сейчас же свое первородство». В ответ бесхитростный Исав, не понимая роковых последствий своего легкомыслия, нетерпеливо заявил: «Я умираю от голода, что мне в этом первородстве?», а затем подтвердил свои безответственные слова клятвой.

Когда состарившийся и уже почти ослепший Исаак решил, что жить ему осталось недолго и пришла пора благословить перед Богом своего законного наследника Исава, он призвал старшего сына и велел отправиться на охоту и приготовить ему из дичи любимое кушанье. Ревекка, жена Исаака, любившая младшего сына больше, чем старшего, решила воспользоваться отсутствием Исава, чтобы подослать к отцу Иакова и обманным путем получить у него благословение, которое дается лишь первородному сыну. Она приготовила любимое кушанье Исаака из козлятины, а затем надела на Иакова плащ Исава, чтобы от него исходил присущий Исаву запах полей, а руки обернула ему шкурами козлят, чтобы они походили на «косматые» руки старшего брата. Войдя к отцу и представившись Исавом, Иаков предложил ему поесть. Исаак удивился быстрому возвращению Исава и, заподозрив неладное, попросил сына приблизиться, «ощупал его и сказал: голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы».

Поев и выпив вина, Исаак опять впал в сомнение и попросил мнимого Исава поцеловать его. «И ощутил Исаак запах от одежды его… И сказал: вот, запах от сына моего, как запах от поля». Окончательно уверившись, что перед ним старший сын, Исаак совершил торжественное благословение, которое наделяло Иакова правами первородства и делало его главным наследником отца. Когда вернулся с охоты Исав и обман открылся, было уже слишком поздно: отцовское благословение перед Богом отмене не подлежало, даже если было получено нечестным путем.

Спасаясь от гнева обманутого брата, Иаков по совету матери отправился к ее брату Лавану Арамеянину в Харран. Через месяц Лаван поинтересовался: «Неужели ты даром будешь служить мне, потому что ты родственник? скажи мне, что заплатить тебе?» У Лавана были две дочери: старшая по имени Лия – невзрачная и «больная глазами», – и младшая Рахиль – «красива станом и красива лицем». Иаков предложил отработать у дяди семь лет за Рахиль, которую он встретил, еще подходя к Харрану, у колодца, куда Рахиль привела поить овец. Лаван охотно согласился. «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее». По истечении условленного срока Иаков потребовал отдать ему Рахиль в жены. Лаван устроил большой пир, а с наступлением темноты ввел невесту к жениху – Лию вместо Рахили. Иаков «вошел к ней», не заметив подмены. Утром, когда обнаружился обман и возмущенный Иаков стал упрекать тестя, Лаван объяснил ему, что «в нашем месте так не делают, чтобы младшую выдать прежде старшей». Он предложил зятю подождать, пока закончится неделя свадебных торжеств, а затем он сможет получить в жены и Рахиль, если согласится отслужить за нее еще семь лет. Иаков согласился, и спустя неделю после первой свадьбы сыграли вторую. Получив Лию в жены против своей воли, Иаков никогда не любил ее, его сердцем безраздельно владела лишь Рахиль. Однако у Лии было и большое преимущество перед красавицей сестрой: Бог «отверз утробу ее», а Рахиль в первые годы своего супружества «была неплодна». В отличие от Рахили, родившей лишь двух сыновей (Иосифа и Вениамина), Лия подарила мужу шестерых сыновей (Рувима, Симеона, Левия, Иуду, Иссахара и Завулона) и единственную дочь (Дину). Вместе с женами Иаков получил от Лавана двух служанок – Зелфу, отданную с Лией, и Валлу, состоявшую при Рахили. Служанки родили Иакову четырех сыновей: Зелфа стала матерью Гада и Ассира, а Валла – Дана и Неффалима.

Отработав у Лавана в Харране 14 лет, Иаков попросил тестя отпустить его к родителям в Ханаан. На вопрос Лавана, чем наградить его за службу, Иаков ответил: «Не давай мне ничего. Если только сделаешь мне, что я скажу, то я опять буду пасти и стеречь овец твоих. Я пройду сегодня по всему стаду овец твоих; отдели из него всякий скот с крапинами и с пятнами, всякую скотину черную из овец, также с пятнами и с крапинами из коз. Такой скот будет наградою мне». Лаван согласился и в тот же день «отделил… козлов пестрых и с пятнами, всех, на которых было несколько белого, и всех черных овец, и отдал на руки сыновьям своим; и назначил расстояние между собою и между Иаковом на три дня пути». Иаков, продолжавший пасти скот своего тестя, прибег к следующему способу увеличения количества и качества животных, которые становились его собственностью. «И взял Иаков свежих прутьев тополевых, миндальных и яворовых, и вырезал на них белые полосы, сняв кору до белизны, которая на прутьях, и положил прутья с нарезкою перед скотом в водопойных корытах, куда скот приходил пить, и где, приходя пить, зачинал пред прутьями. И зачинал скот пред прутьями, и рождался скот пестрый, и с крапинами, и с пятнами. И отделял Иаков ягнят и ставил скот лицем к пестрому и всему черному скоту Лаванову; и держал свои стада особо и не ставил их вместе со скотом Лавана. Каждый раз, когда зачинал скот крепкий, Иаков клал прутья в корытах пред глазами скота, чтобы он зачинал пред прутьями. А когда зачинал скот слабый, тогда он не клал. И доставался слабый скот Лавану, а крепкий Иакову». В результате такой хитроумной селекции Иаков вскоре стал «весьма-весьма богатым, и было у него множество мелкого скота и крупного скота, и рабынь, и рабов, и верблюдов, и ослов».

Возвращаясь из Харрана в Ханаан, Иаков мучился мыслью о встрече с братом Исавом, которого он подло обманул. Признавая его гнев справедливым, Иаков боялся этой встречи. Он даже разделил своих людей и скот на два стана: «…если Исав нападет на один стан и побьет его, то остальной стан может спастись». Ночью накануне встречи Иакову приснился странный сон. «И боролся Некто с ним до появления зари» и, увидев, что не может одолеть Иакова, коснулся жилы его бедра, и та немедленно засохла. На просьбу отпустить Его, «ибо взошла заря», Иаков во сне дерзко ответил: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня». На это Некто заявил: «Отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь», – а затем, отказавшись сообщить Свое имя, «благословил его там». Проснувшись, Иаков обнаружил, что хромает на одну ногу.

После исхода из Египта потомки Иакова разделились на 12 колен Израилевых. Родоначальниками колен являлись 10 (из 12) сыновей Иакова и 2 сына Иосифа, усыновленных Иаковом: Рувим (рувимляне), Симеон (симеониты), Иуда (иудеи), Дан (данитяне), Неффалим (неффалимляне), Гад (гадитяне), Асир (асириты), Иссахар (иссахаряне), Завулон (завулоняне), Вениамин (вениаминитяне), Ефрем (ефремляне) и Манассия (манасситы). Особое положение среди израильтян занимали потомки Левия – левиты, не вошедшие в состав 12 колен Израилевых.

Невольной причиной истребления мужского населения ханаанского города Сихем стала Дина, единственная дочь Иакова, матерью которой была Лия. Во время пребывания Иакова и его семьи вблизи Сихема Дина, выйдя «посмотреть на дочерей земли той», попалась на глаза Сихему, сыну местного князя Еммора, и он «взял ее, и спал с нею, и сделал ей насилие». Иаков знал о случившемся, но молчал, поскольку «сыновья его были со скотом его в поле». Сихем полюбил Дину и попросил своего отца взять еврейскую девушку ему в жены. Когда Еммор пришел к Иакову сватать Дину, ее братья уже вернулись домой и узнали о бесчестии сестры. На просьбу Еммора и его сына, предложивших назначить любой, самый большой выкуп за невесту, Симеон и Левий, старшие братья Дины, «с лукавством» заявили, что согласны на замужество сестры лишь при условии добровольного обрезания всего мужского населения Сихема. Еммор и его сын убедили своих соплеменников выполнить условие израильтян. На третий день, когда все сихемцы «были в болезни», Симеон и Левий напали на город, убили всех мужчин, включая князя и его сына, «взяли Дину из дома Сихемова и вышли». После этого сыновья Иакова разграбили город, «взяли мелкий и крупный скот их, и ослов их, и что ни было в городе, и что ни было в поле; и все богатство их, и всех детей их, и жен их взяли в плен, и разграбили все, что было в домах». Эта кровавая расправа очень испугала Иакова, и он, страшась мести, срочно перебрался в Вефиль.

Левитами в Ветхом Завете именуются потомки Левия, третьего сына Иакова и Лии. За то, что Левий и Симеон устроили кровавую расправу с сихемцами, Иаков перед смертью проклял их и лишил их потомков отдельных территорий в Земле обетованной, обрекая быть рассеянными среди других израильских племен. При исходе из Египта потомки Левия ничем не отличались от остальных евреев. Впервые они выделились из среды израильтян, когда Моисей, вернувшись со священной горы Синай, обнаружил, что его народ пляшет вокруг языческого идола – золотого тельца. На его призыв «Кто Господень, ко мне!» откликнулись только левиты. По приказу Моисея они убили около трех тысяч поклонявшихся идолу израильтян. За это Бог (через Моисея) поручил им впредь всегда нести службу при скинии собрания (походный еврейский храм). Выполняя завещание Иакова, Моисей не выделил левитам отдельного удела в завоеванном евреями Ханаане, а назначил им для поселения отдельные города в уделах других колен Израилевых. Это рассеяние левитов по своей сути было не наказанием, а знаком отличия, обусловленным их особым предназначением – «отправлять дела служения в доме Господнем». Не последнюю роль в этом играло, вероятно, то обстоятельство, что Моисей и сам был потомком Левия.

Вначале Иуда взял Фамарь в жены старшему сыну Иру, но тот умер, оставив жену бездетной. Следуя старинному закону, Иуда велел второму сыну Онану взять Фамарь в жены. Онан знал, что по закону дети, рожденные Фамарью от него, будут считаться детьми Ира, а потому, «когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему». В наказание за это Бог умертвил Онана, и Фамарь снова осталась бездетной вдовой. Иуда отослал Фамарь в родительский дом, пообещав, что отдаст ее в жены своему младшему сыну Шеле, когда тот подрастет. Когда же Шела достиг совершеннолетия, Иуда, опасаясь потерять и его, не выполнил данного Фамари обещания. Поняв, что ей не быть женой Шелы, Фамарь решилась на рискованный шаг. Узнав, что Иуда идет стричь свой скот в Фамну, «сняла она с себя одежду вдовства своего, покрыла себя покрывалом и, закрывшись, села… на дороге в Фамну». Иуда не узнал невестку и, приняв ее за местную блудницу, вступил с ней в связь. В качестве платы он пообещал Фамари прислать козленка из своего стада. По требованию Фамари он оставил в залог свои печать, перевязь и трость. Когда же Иуда послал своего друга отдать незнакомке козленка и вернуть оставленные в залог вещи, тот не нашел Фамари, а местные жители заверили его, что никакой блудницы на дороге и не было. Спустя три месяца после этих событий Иуде сообщили, что Фамарь «впала в блуд… И беременна от блуда». Разгневанный Иуда велел сжечь невестку, однако Фамарь передала ему оставленные им в залог вещи и сообщила, что беременна от их владельца. «Иуда узнал и сказал: она правее меня, потому что я не дал ее Шеле, сыну моему. И не познавал ее более». Фамарь родила близнецов Фареса и Зару, ставших родоначальниками крупных иудейских кланов (одним из потомков Фареса был царь Давид).

С момента своего появления на свет Иосиф был предметом особой привязанности Иакова – как долгожданный сын любимой жены Рахили, как «сын старости его». О месте, занимаемом Рахилью и Иосифом в сердце Иакова, красноречиво свидетельствует сцена встречи Иакова со старшим братом-близнецом Исавом, которого Иаков очень боялся: перед встречей Иаков «поставил служанок и детей их впереди, Лию и детей ее за ними, а Рахиль и Иосифа позади». Иаков не скрывал своего отношения к Иосифу, оказывая ему знаки предпочтения перед остальными сыновьями. На правах любимчика 17-летний Иосиф получил от отца «разноцветную одежду» – большую редкость в пастушеском быту. Такое привилегированное положение Иосифа не могло не вызывать у его братьев зависти и раздражения. Нелюбовь усугублялась еще и тем, что «доводил Иосиф худые о них слухи до отца их», то есть просто-напросто наушничал. Не способствовали братской любви также рассказы Иосифа о двух его сновидениях. В первом сне снопы, связанные братьями, «стали кругом и поклонились» стоящему прямо снопу, связанному Иосифом, во втором Иосифу кланялись солнце, луна и одиннадцать звезд. Последний сон возмутил даже Иакова, и он заявил своему любимцу: «Что это за сон, который ты видел? неужели я и твоя мать, и твои братья придем поклониться тебе до земли?» А братья, которые уже давно ненавидели Иосифа «и не могли говорить с ним дружелюбно», теперь «возненавидели его еще более за сны его и за слова его».

Однажды Иаков послал Иосифа к братьям, которые пасли скот в Дофане, чтобы узнать, здоровы ли они и цел ли скот. Издали увидев идущего к ним Иосифа, ненавидевшие его братья решили, что наступил час их мести. Они тут же договорились убить Иосифа и бросить в какой-нибудь ров, а отцу сказать, что он стал добычей хищных зверей. Избежал Иосиф немедленной гибели лишь благодаря заступничеству старшего брата Рувима. Втайне намереваясь спасти Иосифа и возвратить отцу, Рувим предложил братьям: «Бросьте его в ров, который в пустыне, а руки не налагайте на него». Сорвав с Иосифа разноцветную одежду, братья бросили его в глубокий ров (колодец), в котором не было воды. Вскоре поблизости появился купеческий караван измаильтян (по другой версии – «купцы Мадиамские»). Братья по предложению Иуды продали Иосифа купцам, которые доставили его в Египет и продали там Потифару, начальнику телохранителей фараона. Братья же, зарезав козла и его кровью вымарав цветную одежду Иосифа, принесли ее отцу. Решив, что Иосифа растерзали дикие звери, Иаков «разодрал… одежды свои, и возложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына своего многие дни».

Оказавшись рабом в доме Потифара, начальника телохранителей фараона, Иосиф быстро снискал доверие своего господина, и тот «поставил его над домом своим, и все, что имел, отдал в руки его». Однако на Иосифа, который «был красив станом и красив лицем», обратила внимание жена Потифара «и сказала: спи со мною». Твердый отказ Иосифа не охладил страсти женщины, и она продолжала попытки соблазнить его. «Когда так она ежедневно говорила Иосифу, а он не слушался ее, чтобы спать с нею и быть с нею, случилось в один день, что он вошел в дом делать дело свое, а никого из домашних тут в доме не было; она схватила его за одежду его и сказала: ложись со мной. Но он, оставив одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон». Возмущенная неприступностью слуги, госпожа обвинила Иосифа в покушении на ее целомудрие. В качестве доказательства она предъявила сбежавшимся слугам и мужу одежду Иосифа. Поверив жене, Потифар «воспылал гневом; и взял Иосифа… И отдал его в темницу, где заключены узники царя».

Оказавшись в темнице, Иосиф снискал расположение ее начальника. Когда в эту же темницу бросили двух царедворцев – главного виночерпия и главного хлебодара, – начальник темницы приставил к ним Иосифа. Придя однажды утром к своим подопечным, Иосиф узнал, что каждый из них видел этой ночью озадачивший его сон, однако истолковать его не может. Выслушав сны царедворцев, Иосиф объявил, что через три дня хлебодар будет повешен, а виночерпий займет свое прежнее положение при фараоне. Оба предсказания сбылись. Прошло два года, и фараон в одну и ту же ночь увидел два сна, смутивших его. В первом сне вышли из реки и стали пастись в тростнике семь тучных коров, а затем из реки появились семь тощих коров, которые съели тучных. Во втором сне на стебле поднялись семь хороших колосьев, а затем рядом выросли семь иссушенных ветром колосьев, и иссушенные колосья пожрали хорошие. Призвав «всех волхвов Египта и всех мудрецов его», фараон не смог добиться от них истолкования загадочных снов. И вот тогда виночерпий сообщил повелителю, как достоверно предсказал Иосиф ему и хлебодару судьбу по их снам. Иосифа, которому в это время было тридцать лет, поспешно постригли, переодели и представили перед фараоном. Выслушав сновидения, Иосиф объявил, что в Египте наступают семь лет великого изобилия, а после них настанут семь лет тяжелого голода. Затем он посоветовал фараону в течение первых семи лет запасать в хранилища пятую часть урожая, чтобы с помощью этих запасов избежать голода в последующие семь лет. Пораженный мудростью Иосифа, фараон поручил ему реализацию предложенного им плана. «И снял фараон перстень свой с руки своей и надел его на руку Иосифа; одел его в виссонные одежды, возложил золотую цепь на шею ему; велел везти его на второй из своих колесниц и провозглашать пред ним: преклоняйтесь! И поставил его над всею землею Египетскою».

Выполняя распоряжение фараона, Иосиф в течение семи урожайных лет скопил по всему Египту «хлеба весьма много, как песку морского, так что перестал и считать, ибо не стало счета». Когда же наступили предсказанные семь лет голода, он «отворил… все житницы, и стал продавать хлеб». В течение первых голодных лет жители Египта отдали Иосифу за хлеб все имеющееся у них серебро. Поскольку земля все еще не приносила урожаев, египтяне стали покупать хлеб у Иосифа за скот, но и его у них хватило всего на год. Перед угрозой голодной смерти египтяне предложили принять в качестве уплаты за хлеб себя и свои земли. Так с помощью Иосифа фараон стал полновластным владельцем всех богатств, всех земель и всего населения Египта – кроме богатств и земель, принадлежавших храмам, и самих жрецов. После этого Иосиф стал раздавать семена населению бесплатно. Он установил закон, по которому пятая часть собранного урожая становилась собственностью фараона – «исключая только землю жрецов, которая не принадлежала фараону».

В тексте ветхозаветных книг Бытия и Исхода сказано, что вместе с Иаковом в Египет из Ханаана переселились 70 человек (согласно греческому переводу – 75 человек). В это число не вошли Иосиф и двое его сыновей, которые к этому времени уже жили в Египте (Бытие 46:26–27; Исход 1:5). В книге Исхода указывается, что спустя 430 лет Египет покинули потомки Иакова в количестве до 600 тысяч «пеших мужчин, кроме детей» (Исход 12:37). Эти данные подтверждаются в книге Чисел, где приведены результаты переписи, проведенной Моисеем на втором году исхода евреев из Египта. Согласно этим результатам, количество боеспособных мужчин от 20 лет и старше составило 603 550 человек, причем в этом числе не учтены 22 тысячи левитов мужского пола от месячного возраста и старше (Числа 1:46, 2:32, 3:39). При таком количестве мужчин, как утверждают специалисты, численность всего еврейского народа должна была составить более 2 миллионов человек. Указанные в Библии цифры вызывают большие сомнения по нескольким причинам. Вот лишь некоторые из них. Во-первых, как показывают оценки, чтобы обеспечить такой прирост численности за 430 лет, каждая еврейская семья в этот период должна была иметь не менее 8 детей. Во-вторых, обеспечить пропитание двухмиллионного народа в районе дельты Нила было невозможно (историки утверждают, что все население Египта составляло в то время 4–5 миллионов человек). В наши дни население той египетской области, в которой, согласно Библии, были поселены потомки Иакова (вади Тумилат), составляет менее 20 тысяч человек. В-третьих, если учесть, что в состав походной колонны израильтян входили женщины, дети и старики, к тому же семьи следовали со своими животными и пожитками, то хвост такой колонны должен был находиться на расстоянии не менее двух недель пути от ее головы. Это не могло не создать трудностей при переходе через море, совершенном, как указано в Библии, за одну ночь. В-четвертых, вся египетская армия этого периода насчитывала менее 20 тысяч человек. Если бы израильское войско составляло 600 тысяч человек, то чего ему было бояться? В-пятых, если 2 миллиона человек жили в пустыне в течение 40 лет и половина из них нашли там свою смерть, то археологи должны были найти множество следов их пребывания, особенно в тех местах, в которых израильтяне на некоторое время останавливались. В-шестых, археологи утверждают, что население Палестины в тот период составляло не более миллиона человек, то есть значительно уступало указанным в Библии силам израильтян, а следовательно, завоевание Земли обетованной не представляло бы для них особой проблемы. Население современного Израиля, в том числе обширных урбанизированных территорий, составляет около 6,4 миллиона человек, то есть всего в 3 раза превосходит указанную в Библии численность евреев периода исхода из Египта.

В литературе часто можно встретить формулу: «рабство сынов Израилевых в Египте», которую следует рассматривать лишь как образное выражение. Она не имеет никаких оснований ни в библейском тексте, ни с точки зрения исторической. Известно, что рабство – это форма эксплуатации, при которой раб наряду с орудиями производства является собственностью своего хозяина-рабовладельца. Согласно Библии, потомки Иакова во время жизни в Египте де-юре были такими же подданными фараона, как и египтяне. Другое дело, что египтянам (как и многим другим народам до и после них) было свойственно презрительное отношение к чужеземцам. Тем не менее благодаря уважению фараона к Иосифу израильтяне первое время жили в условиях наибольшего благоприятствования. Однако шли годы, сменялись фараоны, заслуги Иосифа забывались, и положение пришлого народа ухудшалось. Евреев стали использовать на принудительных работах, бремя трудовой повинности становилось все тяжелее, однако в рабство потомков Иакова никто не обращал. У них не было иных хозяев, кроме фараона, который управлял ими с помощью своих чиновников. Более того, положение потомков Иакова было значительно выше, чем положение простого египетского крестьянина, иначе как объяснить, что перед бегством из Египта евреи сумели, по указанию Моисея, «выпросить» у своих соседей (видимо, не самых бедных из египтян) «вещей серебряных и вещей золотых и одежд»? Трудно поверить, что египтяне отдали бы свои сокровища людям, стоящим значительно ниже их в социальной иерархии, а тем более презираемым ими. Вспомним также, что, покидая Египет, израильтяне гнали с собой «мелкий и крупный скот, стадо весьма большое».

Согласно библейскому повествованию, ко времени рождения Моисея потомки Иакова жили в Египте уже около трехсот пятидесяти лет. За это время они «расплодились и размножились, и возросли и усилились чрезвычайно». Считая многочисленность чужаков потенциальной угрозой для своей страны, фараон распорядился изнурять этот народ тяжелыми работами, однако «чем более изнуряли его, тем более он умножался и тем более возрастал». Тогда фараон приказал еврейским повивальным бабкам при родах умерщвлять младенцев мужского пола, но те «боялись Бога… И оставляли детей в живых». Убедившись в бесплодности таких мер, фараон незадолго до появления на свет Моисея повелел египтянам топить в Ниле всех рождающихся у израильтян мальчиков.

Моисей был младшим сыном Амрама и Иохаведы, потомков Левия, сына Иакова и Лии. Его брат Аарон был на три года старше, а их сестра Мариам ко времени рождения Моисея была уже почти взрослой. Иохаведа прятала от египтян своего новорожденного сына в течение трех месяцев, а затем, «не могши более скрывать его, взяла корзинку из тростника и осмолила ее асфальтом и смолою и, положив в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки». Мариам издали наблюдала, что будет с ее младшим братом дальше. Корзинку увидела дочь фараона, пришедшая на реку купаться, и велела одной из рабынь принести ее. Дочь фараона сразу поняла, что перед ней еврейский ребенок, однако пожалела его и согласилась на предложение оказавшейся рядом Мариам: «Не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из Евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца?» Мариам тут же позвала свою мать, которую и наняли вскормить собственного ребенка. «И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у нее вместо сына». Таким образом, Моисей вырос при царском дворе на положении любимца дочери фараона.

В ветхозаветной книге Исхода рассказывается, что однажды Моисей «вышел к братьям своим и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея». Выросший при царском дворе Моисей, видимо, не утратил ощущения кровного родства со своим народом, а потому не смог безучастно наблюдать избиение израильтянина. «Посмотрев туда и сюда и видя, что нет никого», Моисей «убил Египтянина и скрыл его в песке». Очень скоро Моисей узнал, что его поступок не остался тайной. Когда на следующий день он вмешался в ссору двух соплеменников и пытался утихомирить более буйного, тот неожиданно сказал: «Кто поставил тебя начальником и судьею над нами? не думаешь ли убить меня, как убил Египтянина?» Убийство египтянина чужеземцем считалось тяжким преступлением, за которое полагалась смертная казнь, а потому Моисей бежал за пределы страны, в земли мадианитян на юге Синайского полуострова.

Неопалимой купиной принято называть упоминаемый в ветхозаветной книге Исхода горящий, но не сгорающий терновый куст, замеченный Моисеем, когда он пас овец своего тестя в окрестностях горы Хорив в стране мадианитян (на Синайском полуострове). Заинтересовавшись увиденным, Моисей направился к кусту и вдруг услышал «из среды куста» окликающий его по имени голос, в котором сразу признал голос Бога своих предков. Закрыв лицо, «потому что боялся воззреть на Бога», Моисей выслушал повеление немедленно вернуться в Египет и вывести своих соплеменников из этой страны в «землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед». Естественных объяснений феномена горящего куста существует достаточно много: от кустарника, выделяющего воспламеняемый газ, до кустарника, покрытого ярко окрашенными листьями или ягодами.

Получив от Бога повеление вывести своих соплеменников из Египта в Землю обетованную, Моисей усомнился в успехе своей миссии. Стремясь уклониться от нее, он привел ряд доводов, но Бог отклонил их. Последним аргументом Моисея были слова: «Человек я не речистый… Я тяжело говорю и косноязычен». В ответ Бог предложил: «Разве нет у тебя Аарона брата… я знаю, что он может говорить… итак он будет твоими устами, а ты будешь ему вместо Бога». Таким образом, главная обязанность Аарона состояла в том, чтобы говорить за брата перед народом. Если учесть, что Моисей вырос при дворе фараона и, значит, получил соответствующее образование, его заявление о неумении говорить и косноязычии звучит малоубедительно. В билейском тексте нет объяснения этому обстоятельству, однако на сей счет существует интересная легенда. Дочь фараона просила у своего отца разрешения усыновить Моисея на случай, если у нее самой не будет детей. В это время сидевший у нее на коленях Моисей сорвал корону с головы фараона и возложил на свою. Советники фараона увидели в этом дурное предзнаменование и посоветовали умертвить мальчика, но Иофар, будущий тесть Моисея, заявил, что ребенок сделал это по недомыслию. Чтобы подтвердить это, Иофар предложил показать ребенку золото и горящие угли и посмотреть, что он выберет. Моисей хотел было выбрать золото, что имело бы для него роковые последствия, но ангел направил его руку, и мальчик, схватив раскаленный уголек, поднес его к губам. С тех пор Моисей и стал косноязычным.

Моисей и Аарон предстали перед фараоном и попросили отпустить евреев в пустыню, чтобы они принесли жертвы своему Богу. Фараон не только отказал им, но и расценил просьбу как свидетельство праздности их соплеменников, а потому наказал народ новыми тяготами, что вызвало ропот евреев в адрес Моисея и Аарона. Братья снова отправились к фараону. Стоя перед троном, «бросил Аарон жезл свой пред фараоном… И он сделался змеем». Фараон тут же призвал своих волхвов, и те «сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями». Даже то, что затем жезл Аарона «поглотил» жезлы египетских чародеев, не произвело на фараона особого впечатления, и он остался непреклонным. С этого момента разгорелась отчаянная борьба Моисея и Аарона с упрямством египетского владыки. В ходе этого противоборства Моисей наслал на египтян «десять казней египетских». Первой из них стало отравление воды Нила, приобретшей цвет крови и смрадный запах и ставшей непригодной для питья. Затем Египет наполнился полчищами жаб. Затем земля и все на ней покрылось мошками. Затем на всю землю налетело великое множество «песьих мух» (какие насекомые упоминаются под этим названием – неизвестно). Затем пал весь скот египтян (но не еврейский). Затем у скота и людей распространились гнойные нарывы. Затем на всю территорию Египта (кроме местности, где жили евреи) обрушился страшный град. Затем землю покрыла саранча, уничтожившая траву и деревья во всем Египте. Затем на три дня всю страну покрыла густая тьма. Несколько раз фараон, напуганный обрушившимся на Египет очередным бедствием, соглашался отпустить евреев – но каждый раз, как только Моисей по его просьбе прекращал разгул очередной стихии, забывал о своем обещании. Окончательно заставила фараона уступить только десятая «казнь», когда по всему Египту в полночь умерли все первенцы – «от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное из скота». В живых остались первенцы еврейские, так как дверные косяки домов, в которых они были, евреи отметили кровью агнца (ягненка), чтобы ангел карающий проходил мимо и щадил их. В ту же ночь израильтяне спешно тронулись в путь из страны, которая 430 лет назад приютила и спасла от голода их предков – Иакова и его семейство.

Восьмая заповедь: «Не кради» (Исход 20:15). Вот что рассказывается об этом в книге Исхода. Перед тем как навести на египтян последнюю, десятую, казнь, Бог дал Моисею указание тайно «внушить» соплеменникам, «чтобы каждый у ближнего своего и каждая женщина у ближней своей выпросили вещей серебряных и вещей золотых» (Исход 11:2). Указание это было выполнено. «И сделали сыны Израилевы по слову Моисея и просили у Египтян вещей серебряных и вещей золотых и одежд. Господь же дал милость народу в глазах Египтян: и они давали ему, и обобрал он Египтян» (Исход 12:35–36). Возникает вопрос: не была ли эта кража истинной причиной того, что возмущенный фараон бросился в погоню за беглецами? Следует также отметить, что с определенной точки зрения никакого нарушения восьмой заповеди в данном случае не было. Ведь все десять заповедей регламентировали принципы отношений только между израильтянами и, очевидно, не распространялись на остальные народы, относительно которых Бог дал Моисею совершенно иные указания.

Еще заключая завет с Авраамом, Бог отдал его потомкам земли ряда хананейских народов. Выводя еврейский народ из Египта, Всевышний дал подробные указания Моисею, а через него и всем израильтянам в части принципов их отношений с другими народами. Особую беспощадность он предписал к народам Ханаана, обрекая их практически на полное уничтожение. «Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир; если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдется в нем, будет платить тебе дань и служить тебе; если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой; так поступай со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих. А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию» (Второзаконие 20:10–17). Причиной столь жестокого отношения еврейского Бога к этим народам были опасения, что израильтяне, живя в тесном соседстве с язычниками, ассимилируются с ними и, что еще недопустимее, станут служить их богам и забудут о своем Боге и о собственной избранности. А потому Всевышний категорически потребовал от евреев ни в коем случае не родниться с побежденными народами и бескомпромиссно искоренять культы их богов. «Когда введет тебя Господь, Бог твой, в землю, в которую ты идешь, чтоб овладеть ею, и изгонит от лица твоего многочисленные народы… И предаст их тебе Господь, Бог твой, и поразишь их, тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их; и не вступай с ними в родство: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего; ибо они отвратят сынов твоих от Меня, чтобы служить иным богам, и тогда воспламенится на вас гнев Господа, и Он скоро истребит тебя. Но поступите с ними так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их вырубите, и истуканов их сожгите огнем; ибо ты народ святый у Господа Бога твоего: тебя избрал Господь Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле» (Второзаконие 7:1–6).

Узнав, что евреи не просто отлучились на несколько дней в пустыню принести жертвы Богу, а бежали из Египта и не собираются возвращаться, фараон с войском в 600 боевых колесниц бросился в погоню и настиг беглецов на пустынном морском берегу. Увидев приближающихся египтян, израильтяне «весьма устрашились» и набросились на Моисея с упреками в том, что он привел их к верной гибели. Моисей успокаивал отчаявшихся соплеменников, убеждая их положиться на помощь Божью. И спасение действительно пришло. Облачный «столп», шедший ранее перед колонной израильтян, сместился в ее хвост и остановился между беглецами и преследователями, «и был облаком и мраком для одних и освещал ночь для других, и не сблизились одни с другими во всю ночь». Тем временем «простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону». В течение ночи беглецы беспрепятственно прошли по морскому дну на противоположный берег. Когда наступило утро и египтяне снова устремились в погоню, по мановению руки Моисея «вода возвратилась и покрыла колесницы и всадников всего войска фараонова, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них».

Когда израильтяне во время своего пребывания в пустыне Сим в очередной раз подняли ропот, вспоминая сытую жизнь в Египте и обвиняя Моисея и Аарона в намерении уморить их всех голодом, Бог опять пришел им на помощь. Утром, когда сошла роса, люди увидели на поверхности пустыни «нечто мелкое, круповидное… как иней». Эту «манну небесную» Моисей велел собирать «каждый по стольку, сколько ему съесть; по гомору на человека, по числу душ, сколько у кого в шатре». Отведав ее, люди убедились, что «она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же как лепешка с медом». Собирали этот продукт «рано поутру… когда же обогревало солнце, оно таяло». Запасать манну впрок было бесполезно – к следующему утру она портилась. Некоторые отождествляют указанную манну с лишайником Aspicilia esculenta, который встречается в засушливых областях на юго-востоке Европы, юго-западе Азии и севере Африки. Этот лишайник имеет вид угловато-округлых комочков диаметром 1–4 сантиметра, глинистого или пепельно-серого цвета, свободно лежащих на почве, легко переносится ветром на большие расстояния и иногда употребляется в пищу. Другие идентифицируют манну как секрет тлей, питающихся соком тамарисков. Когда он затвердевает и падает на землю, его можно собирать и использовать в пищу вместо сахара. Считают манну также сладким соком растущего на юге Синайского полуострова колючего пустынного растения hammado, используемым в кондитерском производстве. «Сыны Израилевы ели манну сорок лет, доколе не пришли в землю обитаемую», – утверждается в ветхозаветной книге Исхода.

Мадиамский священник Иофор, тесть Моисея (отец Сепфоры, жены Моисея), увидел однажды, как зять единолично разбирает многочисленные тяжбы народа и сказал: «Нехорошо это ты делаешь: ты измучишь и себя и народ сей, который с тобою, ибо слишком тяжело для тебя это дело: ты один не можешь исправлять его». Затем он посоветовал: «Усмотри из всего народа людей способных, боящихся Бога, людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь… тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и десятиначальниками; пусть они судят народ во всякое время и о всяком важном деле доносят тебе, а все малые дела судят сами: и будет тебе легче, и они понесут с тобою бремя». Моисей послушался тестя – так возникла управленческая иерархия еврейского народа, просуществовавшая много столетий. Моисей уговаривал Иофара идти с евреями в Землю обетованную и помогать им своей мудростью и богатым житейским опытом, однако Иофар отказался, предпочитая вернуться на свою родину. В Библии ничего не сказано о том, священником какого бога был Иофор, однако явно не еврейского, поскольку мадианитяне были язычниками.

Десять заповедей (декалог) – это десять основных законов, которые были самим Богом на вершине горы Синай вначале провозглашены Моисею, а затем начертаны на двух каменных скрижалях и переданы ему же. Вот эти заповеди (Исход 20:2—17):

«Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель…

Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…

Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни [вол твой, ни осел твой, ни всякий] скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих…

Почитай отца твоего и мать твою…

Не убивай.

Не прелюбодействуй.

Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, [ни поля его, ] ни раба его, ни рабыни его… ничего, что у ближнего твоего».

Когда Моисей отправился на гору Синай на свидание с Богом и долго оставался там, уже привыкшие во всем полагаться на пророка израильтяне растерялись и стали требовать возврата к идолопоклонству. Аарон, брат и главный помощник Моисея, не только не воспрепятствовал безрассудным смутьянам, но лично возглавил богопротивное дело. Он распорядился собрать женские и детские золотые украшения, из которых затем сам отлил языческого идола – золотого тельца – и поставил перед ним жертвенник. Вернувшийся вскоре Моисей, увидев тельца и пляски вокруг него, «воспламенился гневом» и в ярости разбил о скалу принесенные им с горы драгоценные скрижали откровения. Затем он сокрушил тельца «и сжег его в огне, и стер в прах, и рассыпал по воде», после чего устроил кровавую расправу: «и пало в тот день из народа около трех тысяч человек». Раскаявшийся Аарон отделался лишь упреком со стороны Моисея и не только не лишился Божьего благоволения, но вскоре после этих событий по воле Божьей был возведен Моисеем в сан первосвященника с правом передавать его по наследству.

При первой переписи израильтян (на втором году после исхода из Египта) левиты были исчислены не вместе со всеми, а отдельно. Тогда же Бог повелел поручить левитам службу при скинии собрания. Левиты были избраны Богом на эту службу взамен тех первенцев, которых Всевышний посвятил себе за чудесное избавление евреев от смерти при истреблении египетских первенцев. Это замещение проводили следующим образом: сравнили число левитов в возрасте от одного месяца (22 000) с числом первенцев из прочих колен Израилевых (22 273) и, когда последних оказалось больше на 273 человека, этот остаток выкупили по 5 сиклей за человека, а деньги отдали Аарону и его сыновьям (Числа 3:39–51). Весьма интересно, что указанный расчет был выполнен некорректно. Принятое в нем число левитов, определяемое как сумма представителей трех левитских родов, оказалось заниженным на 300 человек: потомков Гирсона было исчислено 7500 (Числа 3:22), потомков Каафа 8600 (Числа 3:28) и потомков Мерари 6200 (Числа 3:34), что в сумме составляет 22 300. Благодаря этой «ошибке» Аарон и его сыновья с помощью Моисея ограбили своих соплеменников на 1365 сиклей серебром – немалую по тем временам сумму.

На втором году странствий евреев по пустыне левит Корей (двоюродный брат Моисея и Аарона), а с ним рувимляне Дафан, Авирон, Авнан и 250 других именитых представителей разных израильских племен восстали против власти Моисея и Аарона. Требуя права на священство наравне с потомками Аарона, они заявили: «Все общество, все святы, и среди их Господь! почему же вы ставите себя выше народа Господня?» Суровый Бог жестоко наказал мятежников: земля поглотила зачинщиков с их семьями (кроме сыновей Корея), а небесный огонь испепелил 250 их сообщников. На следующий день люди снова возроптали на Моисея и Аарона, обвиняя их уже в смерти сородичей, – и разгневанный Бог вновь обрушил свой гнев на возлюбленный народ, умертвив на сей раз уже 14 700 человек. После этого наказания Бог еще раз подтвердил право потомков Аарона на священство следующим образом. Моисей собрал все 12 жезлов начальников колен Израилевых, а также жезл Аарона как предводителя потомков Левия и положил их на ночь в скинию. Войдя утром в скинию (то ли один, то ли вместе с Аароном), он обнаружил, что жезл Аарона «расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали».

Когда возглавляемые Моисеем евреи после сорокалетних странствий в пустыне направились к Ханаану, они по пути остановились на территории хананейского государства Моав. Хотя моавитский царь Валак вступил в союз с мадианитянами, он понимал, что его шансы на победу в вооруженной борьбе против евреев ничтожны, а потому отправил послов к известному волхву Валааму с просьбой: «Приди, прокляни мне народ сей, ибо он сильнее меня: может быть, я тогда буду в состоянии поразить его и выгнать его из земли; я знаю, что кого ты благословишь, тот благословен, и кого ты проклянешь, тот проклят». Первое посольство успеха не имело, но Валак отправил второе, более многочисленное и знатное, которое вернулось вместе с волхвом. Трижды Валаам, принеся положенные жертвоприношения, поднимался на высоты, откуда хорошо были видны израильтяне, разбившие свои шатры на равнине, и пытался произнести проклятие на них – и трижды, повинуясь воле Божьей, вместо проклятия произносил благословение. «И воспламенился гнев Валака на Валаама, и всплеснул он руками своими, и сказал Валак Валааму: я призвал тебя проклясть врагов моих, а ты благословляешь их вот уже третий раз; итак, беги в твое место; я хотел почтить тебя, но вот, Господь лишает тебя чести». В ответ на эти слова возмущенного до глубины души моавитского царя Валаам предсказал победу израильтян над всеми хананейскими народами, населявшими тогда Палестину, в том числе над моавитянами: «Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава, и сокрушает всех сынов Сифовых». Так потерпел крах план Валака заручиться поддержкой Бога в борьбе с нагрянувшими в его владения чужеземцами.

Согласно ветхозаветной книге Чисел прорицатель Валаам, получив Божье дозволение, отправился к моавитскому царю Валаку, чтобы проклясть (как он думал) израильтян. Всевышний (несмотря на данное Им разрешение) разгневался на Валаама, и на пути прорицателя появился грозный ангел с обнаженным мечом в руке. Ангела этого увидела только ослица, на которой ехал Валаам. Она стала то сворачивать с дороги в поле, то прижиматься к стене, а затем, несмотря на удары палкой, которыми ее щедро награждал Валаам, улеглась на дороге. Лишь после того, как ослица, заговорив человеческим голосом, обратила внимание хозяина на то, что никогда ранее не проявляла строптивости, «открыл Господь глаза Валааму, и увидел он Ангела Господня, стоящего на дороге с обнаженным мечом в руке, и преклонился, и пал на лице свое». Выслушав сердитый выговор за жестокое обращение с бедным животным, спасшим, кстати, жизнь своему хозяину (как сказал ангел, «если бы она не своротила от Меня, то Я убил бы тебя, а ее оставил бы живою»), Валаам смиренно ответил: «Согрешил я, ибо не знал, что Ты стоишь против меня на дороге; итак, если это неприятно в очах Твоих, то я возвращусь», – после чего получил разрешение следовать к Валаку. В переносном значении «валаамова ослица» – молчаливый, забитый человек, вдруг произнесший что-либо достойное внимания. В последнее время в русском языке это выражение употребляется преимущественно в ироническом смысле в приложении к молчаливому человеку, неожиданно произнесшему какую-то глупость.

Ваал-Фегор – языческое божество, которому стали поклоняться некоторые израильтяне, когда на пути в Землю обетованную они остановились в Ситтиме. Поклонение это выражалось в том, что «начал народ блудодействовать» с местными женщинами. «И воспламенился гнев Господень на Израиля. И сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем, и отвратится от Израиля ярость гнева Господня. И сказал Моисей судьям Израилевым: убейте каждый людей своих, прилепившихся к Ваал-Фегору».

То ли приказ Моисея не был выполнен, то ли даже казни не смогли пресечь жажды плотских утех с чужеземками, но грех поклонения Ваал-Фегору продолжался. Тогда разъяренный Бог наслал эпидемию на вышедший из повиновения возлюбленный народ. Но и этого оказалось недостаточно: «некто из сынов Израилевых пришел и привел к братьям своим Мадианитянку, в глазах Моисея и в глазах всего общества сынов Израилевых, когда они плакали у входа скинии собрания». И лишь когда благочестивый Финеес, внук Аарона, в порыве праведного гнева «встал из среды общества и взял в руку свою копье, и вошел вслед за Израильтянином в спальню и пронзил обоих их, Израильтянина и женщину в чрево ее», эпидемия прекратилась. К тому времени от эпидемии умерли 24 тысячи евреев.

В конце странствования евреев по пустыне мадианитяне по совету волхва Валаама попытались (и не без успеха) склонить израильтян к «блудодейству» – чувственно-осязательному культу своего бога Ваал-Фегора. Бог, не терпящий идолопоклонства, приказал отомстить мадианитянам, и Моисей отправил против них армию из 12 тысяч человек. В ходе этой карательной экспедиции были убиты все взрослые мадиамские мужчины, в том числе пять царей, «а жен Мадиамских и детей их сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их и все имение их взяли в добычу, и все города их во владениях их и все селения их сожгли огнем». Такой результат не удовлетворил Моисея. Разгневавшись на излишнее мягкосердечие еврейских воинов, он приказал: «Убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа… А всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя». Все было исполнено (Числа 31:1—18).

В ветхозаветной книге Чисел рассказывается, что на втором году после исхода евреев из Египта Моисей отправил вождей двенадцати израильских племен «высмотреть землю Ханаанскую». Через сорок дней разведчики вернулись и доложили, что земля эта очень богата, «в ней подлинно течет молоко и мед», но ее города велики и хорошо укреплены, а их жители – исполины, перед которыми евреи «как саранча». При этой вести «подняло все общество вопль, и плакал народ… И роптали на Моисея и Аарона». Раздались даже предложения избрать нового начальника и вернуться в Египет. Дело дошло до того, что «пали Моисей и Аарон на лица свои пред всем собранием общества сынов Израилевых». Лишь двое из вернувшихся разведчиков – Иисус Навин и Халев – выступили против охватившей потомков Израиля паники. Разорвав на себе одежды, они призвали израильтян положиться на своего Бога и не бояться никаких врагов. Обезумевшие от страха люди решили, что Иисус и Халев призывают их идти на верную смерть, и уже вознамерились побить обоих храбрецов камнями, но те укрылись в скинии Завета. Возмущенный трусливым поведением израильтян, Бог повелел Моисею возвестить им: «Как говорили вы вслух Мне, так и сделаю вам; в пустыне сей падут тела ваши, и все вы исчисленные, сколько вас числом, от двадцати лет и выше, которые роптали на Меня, не войдете в землю, на которой Я… клялся поселить вас, кроме Халева, сына Иефонниина, и Иисуса, сына Навина; детей ваших… Я введу туда, и они узнают землю, которую вы презрели, а ваши трупы падут в пустыне сей; а сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодейство ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне; по числу сорока дней, в которые вы осматривали землю, вы понесете наказание за грехи ваши сорок лет, год за день». Таким образом, из числа евреев, которым в тот момент было более 20 лет, увидеть (спустя 40 лет) Землю обетованную было суждено лишь двоим – Иисусу Навину и Халеву.

Ветхозаветные книги Чисел и Второзакония рассказывают об этом следующим образом. Когда в своих странствиях по пустыне израильтяне пришли в Кадес и место это оказалось безводным, они снова стали обвинять Моисея и Аарона: «Для чего вывели вы нас из Египта, чтобы привести нас на это негодное место, где нельзя сеять, нет ни смоковниц, ни винограда, ни гранатовых яблок, ни даже воды для питья?» На этот раз Бог не стал наказывать недовольных. «И сказал Господь Моисею, говоря: возьми жезл и собери общество, ты и Аарон, брат твой, и скажите в глазах их скале, и она даст из себя воду. <…> И собрали Моисей и Аарон народ к скале, и сказал он им: послушайте, непокорные, разве нам из этой скалы извести для вас воду? И поднял Моисей руку свою и ударил в скалу жезлом своим дважды, и потекло много воды, и пило общество и скот его». Сразу после этого Бог объявил Моисею и Аарону: «За то, что вы не поверили Мне, чтоб явить святость Мою пред очами сынов Израилевых, не введете вы народа сего в землю, которую Я даю ему». Не совсем понятно, в чем именно усмотрел Всевышний недоверие (или даже непослушание, «непокорность») Моисея. Одни считают причиной Божьего гнева то, что Моисею и Аарону было приказано лишь «сказать» скале, чтобы она дала воду, а не бить ее жезлом. Другие усматривают причину в словах Моисея, выражающих сомнение: «Разве нам из этой скалы извести для вас воду?» Третьи – в том, что Моисей ударил по скале дважды, а не ограничился одним ударом или даже легким прикосновением.

Происхождение этого выражения связано с ветхозаветной Книгой Иисуса Навина. Первым городом, оказавшимся на пути евреев после вторжения их в Ханаан (Палестину), стал Иерихон. Мощные крепостные стены не спасли этот город: после семидневной осады они чудесным образом обрушились, когда, по приказу Иисуса Навина, израильские священники громко затрубили в свои трубы, а народ поддержал их громкими криками. Поэтому словосочетание «труба иерихонская» обычно понимают как шутливое выражение, означающее чрезвычайно громкий голос.

Все население города было истреблено, независимо от возраста и пола, за исключением блудницы по имени Раав и ее родственников. Причина такой милости захватчиков к Раав состояла в следующем. За несколько дней до того, как израильтяне подступили к Иерихону, в доме Раав остановились на ночь двое израильских юношей-разведчиков. Иерихонскому царю доложили об их прибытии, и он послал к Раав слуг с требованием выдать пришельцев. Раав спрятала юношей в снопах льна на крыше своего дома, а царским слугам сообщила, что израильтяне с наступлением сумерек ушли из города. В награду она потребовала у израильтян после захвата Иерихона сохранить жизнь ей и всем ее родным и близким. Ночью Раав спустила юношей по веревке через окно, «ибо дом ее был в городской стене», и посоветовала им идти на гору вблизи города, а затем, чтобы не столкнуться с отправленными за ними в погоню царскими слугами, скрываться на горе в течение трех суток (пока царские слуги не вернутся в город). Перед уходом разведчики договорились с Раав, что, когда израильтяне подступят к Иерихону, она привяжет червленую веревку к окну, через которое она их спустила со стены, а всех своих родных и близких соберет в своем доме. Когда израильтяне подступили к Иерихону, Иисус Навин приказал уничтожить все население города, но не трогать никого из находящихся в доме Раав. Двое юношей-разведчиков, спасенных Раав, вывели ее и всех ее родных и близких из захваченного израильтянами Иерихона, и лишь затем город был окончательно сожжен и разрушен.

Следующим после Иерихона городом на пути вторгшихся в Палестину израильтян был Гай. Поскольку этот город был укреплен значительно слабее, чем Иерихон, Иисус Навин послал к нему отряд всего из 3 тысяч воинов. Однако горожане, убив 36 нападавших, обратили остальных в бегство. Поражение это привело израильтян в состояние, близкое к панике («сердце народа растаяло и стало, как вода»): они, как и неоднократно ранее, усомнились в могуществе своего Бога, в Его превосходстве над чужими богами. Понимая опасность ситуации, Иисус Навин вначале впал в такое отчаяние, что разодрал на себе одежды, но затем нашел выход. Требовалось показать израильтянам, что причина поражения не в слабости Бога, а в Его гневе на избранный народ за преступление, совершенное кем-то из евреев против Него. Преступника быстро нашли – им оказался некий Ахан, который утаил несколько ценностей («одну прекрасную… одежду и двести сиклей серебра и слиток золота весом в пятьдесят сиклей») из захваченной в Иерихоне добычи и спрятал их в своем шатре. Поскольку вся добыча предназначалась для сокровищницы дома Господня, то Ахана обвинили в воровстве у самого Бога. Ахан был изобличен и чистосердечно признался в содеянном, после чего «взяли Ахана… и серебро, и одежду, и слиток золота, и сыновей его и дочерей его, и волов его и ослов его, и овец его и шатер его, и все, что у него было, и вывели их на долину Ахор. <…> И побили его все Израильтяне камнями, и сожгли их огнем, и наметали на них камни». Ночью Иисус Навин выслал к Гаю отряд из 30 тысяч отборных воинов, которые расположились в засаде в гористой местности к западу от города, а утром подступил к городу с севера во главе основных сил. Воодушевленный ранее одержанной победой, царь Гая смело вывел своих воинов в поле и обрушился на пришельцев. Действуя согласно разработанному Иисусом плану, израильтяне начали отступать. Воины Гая, к которым присоединилось все остальное население, бросились их преследовать, оставив городские ворота открытыми. Тогда сидевшие в засаде израильтяне захватили и подожгли город, а затем зашли в тыл врагу. Оказавшись между двумя частями израильского войска, жители Гая были поголовно уничтожены, а их царь попал в плен. «И сожег Иисус Гай и обратил его в вечные развалины, в пустыню… А царя Гайского повесил на дереве».

Узнав о страшной участи Иерихона и Гая, жители недалеко расположенного от этих городов Гаваона отказались от мысли сопротивляться вторгшимся в Палестину евреям. Гаваонитяне отправили к евреям послов, которые заявили Иисусу Навину, что пришли «из весьма дальней земли» (следовательно, представляют народ, не относящийся к числу обреченных Богом на изгнание и истребление, чтобы освободить земли для израильтян) и что их соотечественники готовы полностью подчиниться израильтянам, если те сохранят им жизнь. Чтобы их слова относительно «весьма дальней земли» звучали убедительно, послы, отправляясь в совсем недальнюю дорогу, «положили ветхие мешки на ослов своих и ветхие, изорванные и заплатанные мехи вина; и обувь на ногах их была ветхая с заплатами, и одежда на них ветхая; и весь дорожный хлеб их был сухой». Столь наглядные доказательства убедили израильтян в искренности послов, и «заключил Иисус с ними мир и постановил с ними условие в том, что он сохранит им жизнь; и поклялись им начальники общества». Обман обнаружился спустя всего три дня, когда евреи подошли к городам гаваонитян. Когда Иисус Навин призвал послов гаваонитян и стал упрекать их в обмане, те смиренно объяснили: «Дошло до сведения рабов твоих, что Господь Бог твой повелел Моисею, рабу Своему, дать вам всю землю и погубить всех жителей сей земли… посему мы весьма боялись, чтобы вы не лишили нас жизни, и сделали это дело; теперь вот мы в руке твоей: как лучше и справедливее тебе покажется поступить с нами, так и поступи». Иисус определил, «чтобы они рубили дрова и черпали воду для общества и для жертвенника Господня».

По свидетельству автора ветхозаветной Книги Судей Израилевых, хананейские народы избежали полного уничтожения лишь потому, что после смерти Иисуса Навина израильтяне, как это бывало много раз раньше и будет много раз позже, отвернулись от Бога своих предков и стали поклоняться языческим богам-идолам. «И воспылал гнев Господень на Израиля, и сказал Он: за то, что народ сей преступает завет Мой, который Я поставил с отцами их, и не слушает гласа Моего, и я не стану уже изгонять от них ни одного из тех народов, которых оставил Иисус, когда умирал, – чтобы искушать ими Израиля: станут ли они держаться пути Господня и ходить по нему, как держались отцы их, или нет?» Следует отметить, что потомки Иакова очень часто не могли устоять перед этим ниспосланным свыше искушением. «И жили сыны Израилевы среди Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, Евеев, [Гергесеев] и Иевусеев, и брали дочерей их себе в жены, и своих дочерей отдавали за сыновей их, и служили богам их. И сделали сыны Израилевы злое перед очами Господа, и забыли Господа Бога своего, и служили Ваалам и Астартам».

Израильтяне уже 18 лет находились под игом моавитского царя Еглона, когда вениаминитянин Аод был назначен главой миссии для передачи дани. Перед визитом к царю Аод прикрепил к бедру короткий меч, который не был виден под плащом. Завершив процедуру передачи дани и выпроводив принесших ее людей, Аод заявил царю, что должен сообщить нечто тайное. Не подозревая ничего дурного, Еглон велел всем слугам покинуть помещение. Услышав, что у Аода к нему «слово Божие», царь почтительно «встал со стула», и в этот момент Аод выхватил спрятанный меч и вонзил в живот царю. Затем «вышел Аод в преддверие, и затворил за собою двери горницы, и замкнул». Обнаружив запертые двери, слуги сочли, что царь решил побыть в одиночестве, и лишь после долгого ожидания отперли двери и обнаружили царское тело. Тем временем Аод беспрепятственно покинул Моав и, оказавшись на земле Израиля, собрал соотечественников, которые «пошли за ним, и перехватили переправу через Иордан к Моаву, и не давали никому переходить». Воодушевленные успехом своего вождя евреи «побили в то время Моавитян около десяти тысяч человек, всё здоровых и сильных, и никто не убежал». Так закончилось моавитское иго над Израилем, «и покоилась земля восемьдесят лет».

Однажды ночью Гедеон с помощью десятка своих рабов разрушил стоявший на земле его отца жертвенник языческого бога Ваала и срубил священное дерево, «которое при нем», а также устроил жертвенник Богу своих предков и принес на нем в жертву тельца. Гедеон выбрал для этого ночь, потому что «сделать это днем он боялся домашних отца своего и жителей города». Утром горожане, увидев разрушенный жертвенник Ваала, срубленное дерево и жертву на новоустроенном жертвеннике, заявили Иоасу, отцу Гедеона: «Выведи сына твоего; он должен умереть за то, что разрушил жертвенник Ваала и срубил дерево, которое было при нем». Они получили резкий отказ: Иоас предложил недовольным предоставить защиту Ваала самому Ваалу, пусть языческий бог сам судится со своим обидчиком. С тех пор за Гедеоном закрепилось прозвище Иероваал, означающее «противник Ваала».

Перед тем как решиться на вооруженное сопротивление кочевникам, к тому времени уже семь лет угнетавшим израильтян, Гедеон решил убедиться, что Бог действительно намерен сделать его спасителем своего народа. Для этого он и провел два «испытания», о которых повествует Книга Судей Израилевых: «И сказал Гедеон Богу: если ты спасешь Израиля рукою моею… то вот, я расстелю здесь на гумне стриженую шерсть: если роса будет только на шерсти, а на всей земле сухо, то буду знать, что спасешь рукою моею Израиля… Так и сделалось: на другой день, встав рано, он стал выжимать шерсть и выжал из шерсти росы целую чашу воды. И сказал Гедеон Богу: не прогневайся на меня, если еще раз скажу и еще только однажды сделаю испытание над шерстью: пусть будет сухо на одной только шерсти, а на всей земле будет роса. Бог так и сделал в ту ночь: только на шерсти было сухо, а на всей земле была роса». Проведя первое из указанных испытаний, Гедеон с опозданием понял, что поставил вопрос некорректно, ибо его условия соответствуют естественному порядку вещей: влага легко впитывается шерстью ввиду гигроскопичности последней и легко может быть отжата ввиду мягкости шерсти, а просохшая в глубину летняя земля тверда и способна бесследно впитать даже самую обильную росу. Поэтому полученный результат не является убедительным свидетельством не то что Божьих намерений, но даже и того, услышал ли Господь вопрос Гедеона и обратил ли на него внимание. Именно поэтому Гедеон решил повторить испытание, на сей раз изменив условия вопроса так, чтобы положительным считался необычный результат – сухая шерсть и мокрая земля (Гедеон исходил из того, что изменить естественный ход вещей способен только Бог).

Перед началом боевых действий Иеффай дал следующий обет Богу своих предков: «Если Ты предашь Аммонитян в руки мои, то по возвращении моем с миром от Аммонитян, что выйдет из ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение». Действуя быстро и решительно, Иеффай напал на аммонитян «и поразил их поражением весьма великим… И смирились Аммонитяне пред сынами Израилевыми». Когда Иеффай, захватив двадцать аммонитских городов, триумфально вернулся домой, первой навстречу ему вышла его единственная дочь. Увидев ее, Иеффай в горе «разодрал одежду свою», но отрекаться от данного Богу обещания было уже поздно. Спустя два месяца, которые девушка провела с подругами в горах, Иессей «совершил над нею обет свой, который дал».

Жизнь Самсона протекала в период владычества филистимлян, под сорокалетнее иго которых Бог предал евреев за их грехи. Желая найти случай отомстить ненавистным угнетателям, юный Самсон решил жениться на приглянувшейся ему филистимлянке. Со своими родителями он отправился в Фимнафу свататься. Подходя к городу, Самсон увидел молодого льва, который рыча шел навстречу ему. Не растерявшись, юный герой голыми руками «растерзал льва как козленка». Отцу и матери, которые по дороге далеко отстали от него и случившегося не видели, Самсон ничего не сказал. Согласие девушки и ее родителей было получено, договорились о дне свадьбы. Направляясь в условленный срок на свадьбу, Самсон нашел в трупе убитого им льва пчелиный рой и мед. Во время традиционного семидневного свадебного пира Самсон задал 30 филистимлянам, находившимся при нем в качестве «брачных друзей», неразрешимую загадку: «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое». Он поспорил на 30 рубашек из тонкого полотна и на 30 перемен одежды, что «брачные друзья» не найдут разгадки. «И не могли отгадать загадку в три дня. В седьмой день сказали они жене Самсоновой: уговори мужа твоего, чтоб он разгадал нам загадку; иначе сожжем огнем тебя и дом отца твоего; разве вы призвали нас, чтоб обобрать нас?» Жена со слезами умоляла Самсона сообщить ей разгадку, что он и сделал в последний день пира. На исходе этого дня «брачные друзья» торжествующе спросили Самсона: «Что слаще меда и что сильнее льва?» Чтобы соблюсти условие спора и одновременно отомстить филистимлянам, Самсон «пошел в Аскалон, и, убив там тридцать человек, снял с них одежды, и отдал перемены платья их разгадавшим загадку», после чего вернулся в родительский дом. Когда через несколько дней Самсон «пришел повидаться с женою своею», ее отец сказал: «Я подумал, что ты возненавидел ее, и отдал ее другу твоему; вот, меньшая сестра красивее ее; пусть она будет вместо ее». Но Самсону нужна была не жена, а повод для мести филистимлянам. «И пошел Самсон, и поймал триста лисиц, и взял факелы, и связал хвост с хвостом, и привязал по факелу между двумя хвостами; и зажег факелы, и пустил их на жатву Филистимскую, и выжег и копны и нежатый хлеб, и виноградные сады и масличные». За эту беду поплатились бывшая невеста Самсона и ее отец: обозленные филистимляне сожгли их. В ответ Самсон искалечил нескольких филистимлян («перебил… им голени и бедра»), а затем скрылся в горном ущелье. Тогда филистимляне крупными силами вторглись в Иудею и потребовали выдать им Самсона. Стремясь отвратить от страны угрозу опустошения, 3 тысячи иудейских посланников пришли к Самсону в ущелье, чтобы связать его и отдать филистимлянам. Убедившись, что сородичи не собираются убивать его, Самсон позволил им связать себя и отвести к врагам. Как только Самсон оказался во вражеском стане, «веревки, бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы с рук его». Подняв с земли ослиную челюсть, Самсон поразил ею тысячу филистимлян, а остальных обратил в бегство. После этих подвигов израильтяне избрали Самсона своим вождем. «И был он судьею Израиля во дни Филистимлян двадцать лет».

Могучего Самсона погубила любовь: виновницей его гибели стала возлюбленная – филистимлянка Далида (Далила). Вожди ее народа предложили ей много денег, если она выведает у героя, в чем тайна его невиданной мощи. Трижды Далида спрашивала у влюбленного в нее богатыря, в чем его великая сила и чем его надо связать, чтобы усмирить, – и трижды Самсон обманывал ее, говоря, что его надо связать семью сырыми тетивами, что его следует связать «новыми веревками, которые не были в деле», что необходимо волосы его головы прикрепить гвоздем к «ткальной колоде». Каждый раз Далида, усыпив Самсона, пыталась обессилить богатыря указанным им способом – и каждый раз тот, проснувшись, шутя освобождался от пут, а затем выслушивал упреки в обмане. «И как она словами своими тяготила его всякий день и мучила его, то душе его тяжело стало до смерти», – рассказывает ветхозаветная Книга Судей Израилевых. Устав от коварных вопросов и упреков любимой женщины, Самсон наконец признался Далиде, что лишится сил, если остричь ему волосы на голове. «И усыпила его Далида на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его. <…> Филистимляне взяли его и выкололи ему глаза, привели его в Газу и оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников». Чтобы еще раз насладиться унижением Самсона, филистимляне привели плененного силача в храм на праздник в честь своего главного бога Дагона. Огромное здание было набито людьми, пришедшими позабавиться бессилием того, кто еще недавно был столь грозным врагом. Около 3 тысяч человек, не поместившихся внутри храма, разместились на его кровле. Никто не обратил внимания на то, что к этому времени волосы на голове Самсона успели немного отрасти. Самсон уже чувствовал возвращение былых сил, но делал вид, что ему трудно стоять на ногах. Он попросил своего поводыря подвести его к опорным колоннам храма якобы для того, чтобы прислониться к ним. Оказавшись между двумя центральными колоннами, Самсон изо всех сил уперся в них руками и обрушил их, а вместе с ними и все здание. Он погиб и сам, но в миг своей смерти убил больше врагов, чем за всю свою жизнь.

Состарившись, Самуил назначил двух своих сыновей судьями в Вирсавии. Однако с сыновьями Самуила случилась та же незадача, что и с сыновьями его предшественника Илия: они «уклонились в корысть и брали подарки, и судили превратно». Однажды к Самуилу пришли израильские старейшины и заявили ему: «Ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов». Самуилу это требование очень не понравилось. Пытаясь переубедить израильтян, Самуил в самых черных красках изобразил им перспективы будущей жизни под царской властью: «Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет и приставит их к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; и поставит их у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим; и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим; и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами; и восстанете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе». Красноречие Самуила не возымело действия на израильтян. «Народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами, и мы будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши».

Вынужденно учредив царскую власть, Самуил отнюдь не отказался от главенствующей роли в стране. В качестве пророка, то есть представителя Бога на земле, он по-прежнему имел решающее слово во всех религиозных и политических делах еврейского народа. Однако вскоре царь Саул вынужденно посягнул на принадлежавшую исключительно пророку прерогативу представительства перед Богом. Накануне сражения с многократно превосходящими силами филистимлян Саул семь дней ожидал в Галгале прибытия Самуила, который должен был принести жертвы Богу, без которых вступление в битву грозило неминуемым поражением. Охваченная паникой израильская армия таяла с каждым днем. Положение было отчаянным: в любой момент филистимляне могли начать сражение, а Самуил все не приходил. Когда в строю осталось всего 600 самых преданных царю воинов, Саул решился и сам совершил жертвоприношение Богу. Едва он закончил это священнодействие, как появился Самуил. Никакие доводы и извинения Саула не помогли – узнав о случившемся, Самуил пришел в ярость и объявил Саулу, что дни его царствования сочтены и что Бог даст евреям другого, более послушного царя, а затем покинул израильский военный стан (накануне решающего сражения).

Однажды пророк Самуил от имени Бога повелел царю Саулу выступить против амаликитян: «Иди и порази Амалика и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла». Саул послушно исполнил приказание и убил всех амаликитян – мужчин и женщин, стариков и младенцев, – но оставил в живых, захватив в плен, их царя Агага. Кроме того, «Саул и народ пощадили… лучших из овец и волов, и откормленных ягнят, и все хорошее и не хотели истребить». При встрече с пророком Саул объяснил, что стада захвачены у амаликитян, чтобы принести их в жертву Богу. Но Самуил эти оправдания не принял и возмущенно объявил: «Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов; ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство; за то, что ты отверг слово Господа, и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем». Не помогло и покаянное признание Саулом своей ошибки – Самуил категорически отказался простить Саула. Лично казнив пленного амаликитского царя, Самуил вернулся в свою резиденцию в Раму, а Саул отправился к себе в Гиву. «И более не видался Самуил с Саулом до дня смерти своей», – утверждает ветхозаветная Первая книга Царств.

Художники, как правило, изображают царя Давида типичным семитом – темноволосым, преимущественно черноволосым (например, в живописи Андреа дель Кастаньо, Антонио дель Поллайоло, Микеланджело Буонарроти, Гвидо Рени, Микеланджело да Караваджо, Рембрандта и др., в графике Гюстава Доре и др.). Однако библейский летописец утверждает, что Давид «был белокур» (1 Царств 16:12).

На вершину славы юного Давида вознесла его победа над филистимским великаном Голиафом. Первая книга Царств рассказывает об этом следующее. Давид был еще слишком юным и потому не участвовал в идущей тогда войне с филистимлянами. Однажды утром он отправился по поручению отца отнести продукты старшим братьям, находившимся в израильском войске, а заодно узнать об их нуждах. Во время разговора Давида с братьями из строя филистимлян выступил Голиаф, бросил израильтянам вызов на поединок и стал поносить их. «И все израильтяне, увидев этого человека, убегали от него и весьма боялись». Давид выяснил, что грозный филистимлянин уже сорок дней утром и вечером выходит в поисках противника для единоборства, но не находит среди израильтян желающих померяться с ним силой. Возмущенный безнаказанной наглостью врага и трусостью своих соотечественников, Давид решил принять вызов Голиафа. Отговорить Давида вначале пытался старший брат Елиав, обвиняя в высокомерии и глупости. Затем и сам царь Саул убеждал храбреца, что он еще слишком молод, чтобы сразиться с Голиафом. Не сумев переубедить Давида, Саул дал ему свои доспехи и меч, но Давид отказался от них, заявив, что они слишком для него непривычны. «И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним; и с сумкою и пращею в руке своей выступил против Филистимлянина». В Библии так описано могучее телосложение и боевое снаряжение Голиафа: «…ростом он – шести локтей и пяди. Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его – пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его и медный щит за плечами его; и древко копья его, как навой у ткачей; а самое копье его в шестьдесят сиклей железа». Увидев перед собой почти безоружного юнца, Голиаф вначале изумился, а потом вознегодовал. После традиционного обмена угрозами и оскорблениями, противники начали сближаться. «И опустил Давид руку свою в сумку и взял оттуда камень, и бросил из пращи и поразил Филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицем на землю». Не теряя времени, Давид подбежал к ошеломленному врагу и, не имея своего меча, отсек Голиафу голову его же собственным. Воодушевленные свершившимся на их глазах чудом, израильские воины бросились на деморализованного этим же чудом врага и нанесли ему сокрушительное поражение.

Когда войско царя Саула возвращалось домой после победы над филистимлянами, одержанной благодаря подвигу юного Давида, поразившего богатыря Голиафа, навстречу царю выходили израильтянки с пением и плясками, с тимпанами и кимвалами. «И восклицали игравшие женщины, говоря: Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч! И Саул сильно огорчился, и неприятно было ему это слово, и он сказал: Давиду дали десятки тысяч, а мне тысячи; ему недостает только царства. И с того дня и потом подозрительно смотрел Саул на Давида». Саул не позволил Давиду вернуться в отцовский дом, а оставил на царской службе. «И Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул, и сделал его Саул начальником над военными людьми; и это понравилось всему народу и слугам Сауловым», – рассказывает библейский летописец. Однако народная любовь к юному герою имела и обратную сторону: именно ее пылкие проявления породили в Сауле вначале ревность и подозрительность, а затем страх и ненависть к Давиду.

Когда Давид, потеряв всякую надежду на примирение с Саулом и опасаясь за свою жизнь, бежал из Гивы, царской резиденции, к гефскому царю Анхусу, по пути он зашел к жившему в Номве священнику Авимелеху. Зная Давида как царского зятя, едва ли не самого близкого к Саулу человека, и увидев его одного, без сопровождающих, Ахимелех удивился, но Давид обманул священника, сообщив, что «царь поручил мне дело и сказал мне: «пусть никто не знает, зачем я посылал тебя и что поручил тебе»; поэтому людей я оставил на известном месте». По просьбе Давида священник дал ему несколько хлебов и хранившийся у него меч Голиафа, убитого ранее Давидом. Свидетелем встречи Давида и Ахимелеха был идумей Доик, начальник царских пастухов. Он сообщил Саулу, что Давид «приходил в Номву к Ахимелеху… И тот… дал ему продовольствие… И меч». Указанные факты царь расценил как свидетельство сговора Ахимелеха с Давидом и немедленно распорядился «призвать Ахимелеха… И весь дом отца его, священников, что в Номве». Саул остался глух к попыткам Ахимелеха доказать свою невиновность и приказал своим телохранителям умертвить «священников Господних, ибо и их рука с Давидом, и они знали, что он убежал, и не открыли мне». Когда же царские слуги отказались убивать священников, Саул приказал сделать это Доику. «И пошел Доик Идумеянин, и напал на священников, и умертвил в тот день восемьдесят пять мужей, носивших льняной ефод; и Номву, город священников, поразил мечом; и мужчин и женщин, и юношей и младенцев, и волов и ослов и овец поразил мечом». Избежал смерти лишь сын Ахимелеха по имени Авиафар. Он бежал к Давиду и со временем стал близким его товарищем и советником, а затем и первосвященником иудеев.

Скрываясь от гнева царя Саула, Давид во главе дружины численностью в «шестьсот мужей» в течение года и четырех месяцев жил у гефского (филистимского) царя Анхуса. Вначале он жил в Гефе, но затем получил на правах вассала город Секелаг. Источником существования и основным занятием Давида и его соратников в это время был грабеж гессурян, гирзеян и амаликитян – племен, дружественных филистимлянам и враждебных евреям. При этом Анхусу Давид докладывал, что нападал «на полуденную страну Иудеи и на полуденную страну Иерахмеела и на полуденную страну Кенеи», то есть на своих соотечественников и дружественные им народы. Чтобы избежать разоблачения, «не оставлял Давид в живых ни мужчины, ни женщины и не приводил в Геф, говоря: они могут донести на нас» (1 Царств 27:11). Простодушный Анхус полностью доверял своему хитроумному вассалу, наивно полагая, что тот «опротивел народу своему Израилю и будет слугою моим вовек».

До захвата этого города евреями он назывался Иевус, и жили в нем иевусеи, один из хананейских народов, земли которых, заключая завет с Авраамом, Бог отдал его потомкам. Вскоре после смерти Иисуса Навина евреи захватили и сожгли Иевус, однако их победа оказалась не окончательной – в самом конце эпохи «судей» этот город все еще принадлежал иевусеям. Воцарившись над всеми потомками Израиля, Давид довершил начатое своими предками: захватив расположенную в центре Иерусалима крепость Сион, он сделал ее своей резиденцией и построил вокруг нее столицу своего царства. Иерусалим расположен между землями иудеев и вениаминитян, и выбором его в качестве столицы Давид хотел прежде всего подчеркнуть общееврейский (а не узкоплеменной, иудейский) характер создаваемого им государства. Немаловажную роль играли также следующие факторы: Иерусалим занимал важное стратегическое положение на пути с востока на запад, от переправы через Иордан к приморской равнине, мимо него проходили важнейшие дороги через горную местность; глубокие ущелья, пролегающие к востоку и западу от плато, на котором расположен город, а также наличие источника воды облегчали оборону города в случае вражеского нашествия. Обитавшие в Иерусалиме иевусеи не были изгнаны после захвата города Давидом и продолжали жить в нем бок о бок с евреями; при царе Соломоне они были сделаны оброчными работниками.

Ковчег Завета – величайшая святыня еврейского народа со времен Моисея – в последние дни израильского «судьи» Илия, предшественника Самуила, был захвачен филистимлянами, разгромившими израильское войско в сражении при Авен-Езере, и поставлен в храме филистимского бога Дагона в городе Азот. Очень скоро жители Азота убедились, что присутствие в их городе еврейской святыни чревато большими неприятностями. От бога Дагона осталось лишь туловище (голова идола и его руки и ноги оказались отрубленными), а у горожан появились на теле мучительные наросты. К тому же в городе и его окрестностях внезапно в невиданном количестве размножились мыши. «И было в городе великое отчаяние». Ковчег отправили в Геф, затем в Аскалон, и везде за ним следовала беда: «…те, которые не умерли, поражены были наростами, так что вопль города восходил до небес». Ковчег пробыл у филистимлян семь месяцев, после чего они решили избавиться от еврейской святыни, отправив ее на колеснице, запряженной двумя коровами, жителям иудейского города Вефсамиса. Увидев ковчег Господень, вефсамитяне очень обрадовались, однако радость эта была преждевременной. Некоторые из них оказались чрезмерно любопытными и заглянули в ковчег, за что суровый еврейский Бог «убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек; и заплакал народ, ибо поразил Господь народ поражением великим». Перепуганные вефсамитяне «послали послов к жителям Кириаф-Иарима сказать: Филистимляне возвратили ковчег Господа; придите, возьмите его к себе». Так ковчег оказался в доме Аминадава, левита из иудейского города Кириаф-Иарима, где и оставался около 20 лет.

Перенос ковчега из Кириаф-Иарима в Иерусалим царь Давид считал одной из первоочередных задач укрепления израильской государственности. Для этого были собраны 30 тысяч «всех отборных людей из Израиля», изготовлена новая колесница, детально продуман ритуал торжественной процессии. «Давид и все сыны Израилевы играли пред Господом на всяких музыкальных орудиях из кипарисового дерева, и на цитрах, и на псалтирях, и на тимпанах, и на систрах, и на кимвалах». Однако довезти ковчег до Иерусалима не удалось. Один из участников процессии (Оза, сын бывшего хранителя ковчега Аминадава) неосторожно «простер руку свою, чтобы придержать ковчег, ибо волы наклонили его», и был тут же убит за эту дерзость разгневанным Богом. Смерть Озы устрашила Давида и остальных участников процессии, и они не решились везти ковчег в Иерусалим, а оставили его на три месяца в доме гефянина Аведдара где-то в окрестностях столицы (точное место в Библии не указано). Второй этап переноса ковчега Завета в Иерусалим был подготовлен более тщательно. Давид понял, что «никто не должен носить ковчега Божия, кроме левитов, потому что их избрал Господь… носить ковчег Божий и служить Ему во веки». Участвовавшие в процессии священники и левиты предварительно освятились. На этот раз ковчег не везли на колеснице по ухабам, а бережно несли, «как заповедал Моисей… на плечах, на шестах». Левиты-певцы «с музыкальными орудиями, с псалтирями и цитрами и кимвалами… громко возвещали глас радования». Через каждые шесть шагов приносили в жертву тельца и овна. Одной из самых заметных фигур процессии был сам царь, который «скакал из всей силы пред Господом».

Мелхола, младшая из двух дочерей царя Саула, влюбилась в Давида, когда тот был еще одним из полководцев ее отца, но уже прославился как победитель Голиафа. Узнав об этой влюбленности, Саул обрадовался и предложил Давиду руку дочери. С помощью данного брака Саул мог усилить преданность прославленного воина, однако библейский летописец утверждает, что Саул преследовал совсем иную цель. Поскольку Давид был слишком беден, чтобы заплатить полагающееся за столь знатную невесту вено (выкуп), «сказал Саул: так скажите Давиду: царь не хочет вена, кроме ста краеобрезаний Филистимских, в отмщение врагам царя. Ибо Саул имел в мыслях погубить Давида руками Филистимлян». Давид принял это условие, «встал и пошел сам, и люди его с ним, и убил двести человек Филистимлян, и принес Давид краеобрезания их, и представил их в полном количестве царю». Став женой юного героя, Мелхола продолжала любить его. Однако ее отец все больше ненавидел и боялся своего зятя. Когда Саул однажды «послал… слуг в дом к Давиду, чтобы… убить его», Мелхола предупредила мужа об опасности и помогла ему бежать. Давиду пришлось вести жизнь скитальца-изгнанника, а Мелхолу Саул тем временем отдал в жены некоему Фалтию из Галлима. После гибели Саула последовала распря между Давидом, воцарившимся над иудеями, и Иевосфеем, сыном Саула, при поддержке Авенира ставшим царем остальных израильских племен. Как только Авенир, поняв бесперспективность дальнейшего противостояния, решил примириться с Давидом, тот сразу же потребовал вернуть ему Мелхолу, что и было немедленно исполнено. Когда в Иерусалим вносили величайшую еврейскую святыню – ковчег Завета, Мелхола «смотрела в окно и, увидев царя Давида, скачущего и пляшущего пред Господом, уничижила его в сердце своем». При встрече с мужем она возмущенно заявила: «Как отличился сегодня царь Израилев, обнажившись… пред глазами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!» За это Мелхола была наказана тем, что у нее «не было детей до дня смерти ее». Это наказание, возможно, имело трагические последствия для судеб еврейского народа. Если бы преемником Давида на троне стал сын Мелхолы, то есть потомок Саула, вероятность распада созданного Давидом единого еврейского царства была бы значительно меньше. Кроме того, Давиду не потребовалось бы избавляться от других потомков Саула, выдавая их на казнь гаваонитянам.

Первым из трех храбрейших воинов царя Давида ветхозаветные сказания называют Исбосефа Ахаманитянина (по другой версии, его звали Иесваалом). Главным деянием, прославившим Иесваала, было то, что он «поднял копье свое на триста (по другой версии – восемьсот) человек и поразил их в один раз». О подробностях столь невероятного подвига Иесваала в Библии умалчивается. Вторым из трех главных храбрецов царя Давида был Елеазар, сын Додо Ахохиянина. Он был с Давидом во время сражения с филистимлянами на поле, часть которого была засеяна ячменем, и когда «народ побежал от Филистимлян… они стали среди поля, сберегли его и поразили Филистимлян». При этом Елеазар поражал врагов до того, что «рука его утомилась и прилипла к мечу». За указанными двумя храбрецами следует гараритинин (горец) Шамма. О подвиге Шаммы в Библии сказано, что «когда Филистимляне собрались в Фирию, где было поле, засеянное чечевицею, и народ побежал от Филистимлян, то он стал среди поля и сберег его и поразил Филистимлян». С тремя указанными богатырями связан также следующий библейский сюжет. «Трое сих главных… пошли и вошли… К Давиду в пещеру Одоллам, когда толпы Филистимлян стояли в долине Рефаимов. Давид был тогда в укрепленном месте, а отряд Филистимлян – в Вифлееме. И захотел Давид пить, и сказал: кто напоит меня водою из колодезя Вифлеемского?.. Тогда трое этих храбрых пробились сквозь стан Филистимский и почерпнули воды из колодезя Вифлеемского… И взяли и принесли Давиду. Но он не захотел пить ее и вылил… И сказал: сохрани меня Господь, чтоб я сделал это! не кровь ли это людей, ходивших с опасностью собственной жизни? И не захотел пить ее. Вот что сделали эти трое храбрых!» Интересно, чего в этой истории больше – мужества и преданности трех храбрецов царю или царского лицемерия?

Аннон стал аммонитским царем после смерти своего отца Нааса. Израильский царь Давид считал Нааса своим благодетелем, потому отправил к наследнику послов, чтобы «утешить его об отце его». Малоопытный Аннон, попавший под влияние своих князей, которые полагали, что Давид прислал своих слуг не из уважения к Наасу, а чтобы «разведать и высмотреть землю и разорить ее», приказал обесчестить израильских послов, обрив их и обрезав их одежды «наполовину до чресл». Опрометчивый поступок Аннона стал поводом для долгой и кровопролитной войны между евреями и аммонитянами, закончившейся победой потомков Израиля. Захватив и разграбив стольный город аммонитян Равву, «взял Давид венец царя их с головы его… И возложил… на свою голову», а жителей Раввы «вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи». Такой же участи Давид подверг и остальные аммонитские города (2 Царств 12: 29–31).

Авенир – двоюродный брат царя Саула и начальник его войска – после смерти Саула отказался признать власть Давида, уже помазанного на царство Самуилом, и «воцарил» Иевосфея, сына Саула, над одиннадцатью коленами израильтян (Давида признали своим царем только иудеи, потомки Иуды). Спустя некоторое время у Гаваонского пруда состоялось сражение между войском Иевосфея (возглавлял Авенир) и войском Давида (начальствовал Иоав, племянник Давида). Авенир был разбит и бежал, преследуемый быстроногим Асаилом, младшим братом Иоава. Стремясь избежать кровной вражды с могущественным Иоавом и еще более могущественным Давидом, Авенир дважды советовал Асаилу отстать от него. Но тот не послушался, и Авенир убил его. С наступлением темноты Авенир, собрав остатки своего войска, вступил в переговоры с Иоавом и убедил его прекратить боевые действия, после чего враги разошлись. Спустя некоторое время Авенир поссорился с Иевосфеем и воспользовался этой ссорой как случаем перейти на сторону Давида. Не желая упускать появившуюся возможность объединить под своей властью всех потомков Израиля, Давид встретился в Хевроне с Авениром, простил ему былые прегрешения и устроил в его честь пир, после чего отпустил с миром. Прибыв из очередного похода и узнав об этой встрече, Иоав тщетно пытался убедить Давида в недопустимости союза с Авениром, а тем временем без ведома Давида отправил вслед за Авениром гонцов. Когда Авенира насильно доставили в Хеврон, «Иоав отвел его внутрь ворот, как будто для того, чтобы поговорить с ним тайно, и там поразил его в живот». Библейский летописец мотивирует это убийство местью Иоава за гибель своего младшего брата Асаила, однако многоопытный воин Иоав не мог не учитывать, что Авенир убил Асаила в честном бою, причем сделал все возможное, чтобы уклониться от поединка. Действительная причина убийства Авенира Иоавом состояла, скорее всего, в том, что коварный и властный Авенир мог стать опасным соперником Иоава в борьбе за высший пост в армии, за влияние на царя Давида, причем в будущем мог предать и Давида, как уже предал Иевосфея, – а к врагам Давида, даже потенциальным, никогда не изменявший своему царю Иоав всегда был беспощаден.

Хеттеянин Урия был одним из военачальников царя Давида. Однажды, когда Урия находился на войне, участвуя в осаде аммонитской Раввы, царь Давид с крыши своего дома в Иерусалиме увидел купающуюся Вирсавию, жену Урии, «послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спал с нею». Узнав вскоре, что Вирсавия забеременела, Давид решил сделать так, чтобы Урия счел будущего ребенка своим, и приказал Иоаву, командовавшему израильскими войсками под Раввой, прислать Урию в Иерусалим. Расспросив военачальника о положении дел в войсках под Раввой, царь отправил его домой, рассчитывая, что Урия очень соскучился по жене. Утром Давиду донесли, что «Урия спал у ворот царского дома со всеми слугами своего господина, и не пошел в свой дом». Удивленный царь спросил Урию, в чем причина его нежелания ночевать дома, несмотря на неизбежную после ратных трудов и дороги усталость? Тот объяснил Давиду, что считает недостойным для себя пойти «в дом свой и есть и пить и спать со своею женою», пока его товарищи по оружию терпят тяготы войны. Давид задержал Урию у себя еще на день, а вечером снова отправил домой, но тот снова «пошел спать на постель свою с рабами господина своего, а в свой дом не пошел». Утром Давид разрешил Урии вернуться в войско и отправил с ним письмо Иоаву, в котором приказал: «Поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб он был поражен и умер». Иоав исполнил царское повеление. Как и предполагалось, Урия погиб во время первой же вылазки из осажденного города. Оплакав мужа положенное время, Вирсавия стала царской женой.

У Авессалома, третьего сына царя Давида, была красивая родная сестра по имени Фамарь, к которой воспылал страстью их сводный брат Амнон, старший сын Давида. Амнон переживал невозможность удовлетворить свою страсть столь тяжело, «что заболел из-за Фамари, сестры своей; ибо она была девица, и Амнону казалось трудным что-нибудь сделать с нею». Один из друзей Амнона посоветовал ему притвориться больным, а когда Давид придет навестить его, попросить: «…пусть придет Фамарь, сестра моя, и подкрепит меня пищею». Давид не усмотрел в просьбе сына ничего предосудительного и послал дочь к Амнону, чтобы приготовить ему кушанье. Фамарь послушно пришла в дом брата и испекла ему лепешки. Тот велел сестре отнести их во внутреннюю комнату, а в это время всем слугам приказал покинуть его покои. Оставшись наедине с Фамарью, Амнон «схватил ее, и сказал ей: иди, ложись со мною, сестра моя». Фамарь умоляла брата не бесчестить ее и себя, а поговорить с царем, который не откажет в просьбе своего первенца и отдаст ее ему в жены. Однако брат «не хотел слушать слов ее, и преодолел ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею». Как только страсть Амнона была удовлетворена, его любовь к сестре сменилась «величайшею ненавистью… И сказал ей Амнон: встань, уйди». Фамарь пыталась убедить брата, что прогнать ее после случившегося – зло еще большее, чем он уже сделал с ней, но неумолимый Амнон вызвал слугу и приказал: «Прогони эту от меня вон и запри дверь за нею». Несчастная Фамарь нашла приют в доме Авессалома, где затем жила в одиночестве. Узнав о случившемся, Давид «сильно разгневался», но наказывать своего любимца не стал. Авессалом же возненавидел сводного брата и выжидал удобного случая для мести, а тем временем «не говорил с Амноном ни худого, ни хорошего», делая вид, что проглотил обиду. Такой случай представился спустя два года, во время праздника стрижки овец. Авессалом упросил Давида отпустить к нему на этот праздник Амнона, и во время пира слуги Авессалома по его приказу убили гостя.

Когда царевич Авессалом поднял мятеж, Хусий пришел к бежавшему из столицы царю Давиду, который тут же попросил его вернуться в Иерусалим, войти в доверие к Авессалому и противодействовать Ахитофелу, знаменитому своей мудростью советнику Авессалома, а также сообщать Давиду о планах мятежников. Появление Хусия в Иерусалиме удивило Авессалома. На упрек в предательстве Хусий ответил: «Кого избрал Господь и этот народ и весь Израиль, с тем и я. <…> Как служил я отцу твоему, так буду служить и тебе». Польщенный Авессалом проникся полным доверием к бывшему другу своего отца и решил прислушиваться к его мнению. В это время Ахитофел предложил выделить отряд из 12 тысяч человек, чтобы в ту же ночь отправить его в погоню за Давидом и напасть на царя, пока тот пребывает в растерянности. «И все люди, которые с ним, разбегутся; и я убью одного царя и всех людей обращу к тебе; и когда не будет одного, душу которого ты ищешь, тогда весь народ будет в мире», – убеждал царевича Ахитофел. Хусий сразу понял всю опасность таких действий для Давида и постарался переубедить Авессалома. Он напомнил царевичу, что отец его – человек опытный, в сложившейся обстановке он «не остановится ночевать с народом», а затаится в какой-нибудь пещере. Если при первой попытке схватить царя не удастся, то люди расценят это как поражение Авессалома. «Тогда и самый храбрый, у которого сердце, как сердце львиное, упадет духом; ибо всему Израилю известно, как храбр отец твой и мужественны те, которые с ним», – предостерег Авессалома хитроумный Хусий. Он предложил не рисковать, а выступить против Давида лишь тогда, когда будет обеспечено достаточно большое численное превосходство: «Пусть соберется к тебе весь Израиль… во множестве, как песок при море… И тогда мы пойдем против него, в каком бы месте он ни находился, и нападем на него, как падает роса на землю; и не останется у него ни одного человека из всех, которые с ним; а если он войдет в какой-либо город, то весь Израиль принесет к тому городу веревки, и мы стащим его в реку, так что не останется ни одного камешка». Коварное красноречие Хусия убедило Авессалома, и он отказался от предложенного Ахитофелом плана немедленных действий. Об этом плане Хусий сразу же сообщил Давиду, и тот срочно покинул пустынную равнину, перешел через Иордан и углубился в горную местность, где занялся сбором своих сторонников и организацией войска. Узнав об этом и понимая, что Авессалом теперь обречен, Ахитофел покончил с собой. Так Хусий блестяще выполнил поручение царя Давида, своего друга и повелителя.

Когда царь Давид, бежавший из Иерусалима во время мятежа, поднятого его сыном Авессаломом, проходил мимо Бахурима, живший здесь Семей «шел и злословил, и бросал камнями на Давида и на всех рабов царя Давида». Обзывая царя кровопийцей и беззаконником, Семей объяснял постигшую Давида беду тем, что он якобы узурпировал власть царя Саула и погубил его род. Авесса, племянник Давида, хотел было убить Семея, но царь остановил его, заявив: «Если мой сын, который вышел из чресл моих, ищет души моей, тем больше сын Вениамитянина; оставьте его, пусть злословит, ибо Господь повелел ему; может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие». После подавления мятежа, когда Давид с торжеством возвращался в Иерусалим, Семей встретил его, «пал… пред царем… И сказал царю: не поставь мне, господин мой, в преступление, и не помяни того, чем согрешил раб твой в тот день… И не держи того, царь, на сердце своем; ибо… вот, ныне я пришел первый из всего дома Иосифова, чтобы выйти навстречу господину моему царю». И снова Авесса вызвался покарать Семея, и снова Давид, учитывая все еще сложную обстановку в стране, остановил племянника. «И сказал царь Семею: ты не умрешь. И поклялся ему царь». Давид не забыл нанесенной ему Семеем обиды, но, опасаясь нарушить клятву, до конца своей жизни не мстил ему. Однако перед смертью царь велел Соломону, своему сыну и преемнику: «Вот еще у тебя Семей… он злословил меня тяжким злословием, когда я шел в Маханаим; но он вышел навстречу мне у Иордана, и я поклялся ему Господом, говоря: «я не умерщвлю тебя мечом». Ты же не оставь его безнаказанным; ибо ты человек мудрый и знаешь, что тебе сделать с ним, чтобы низвести седину его в крови в преисподнюю».

Перед решающим сражением Давид приказал Иоаву и двум другим командующим, Авессе и Еффею, не убивать его непутевого сына, сберечь ему жизнь – и «все люди слышали, как приказывал царь всем начальникам об Авессаломе». Сражение состоялось в лесу вблизи реки Иордан и окончилось полным разгромом мятежников. Авессалом, пытаясь спастись бегством, неосмотрительно въехал под ветви большого дуба и запутался в них своими длинными густыми волосами, а бывший под ним мул убежал. «И сказал Иоав человеку, донесшему об этом: вот, ты видел; зачем же ты не поверг его там на землю? я дал бы тебе десять сиклей серебра и один пояс». Однако человек этот резонно возразил Иоаву, что убить царевича вопреки повелению Давида равносильно самоубийству и что Иоав первый расправился бы с любым, кто нарушил царский приказ. Иоав встал перед альтернативой: угодить Давиду, сохранив жизнь его сыну и опасному претенденту на престол, способному в будущем снова ввергнуть страну в междоусобную бойню, или вызвать царский гнев и опалу, но навсегда ликвидировать исходящую от Авессалома опасность нового мятежа. Он выбрал последнее: «взял в руки три стрелы и вонзил их в сердце Авессалома, который был еще жив на дубе».

Иоав прославился многочисленными военными победами над врагами царя Давида и еврейского народа. Пожизненное звание главного военачальника он завоевал во время штурма иерусалимской цитадели, первым ворвавшись в отчаянно обороняемую крепость. Еще ранее Иоав командовал армией Давида в сражении у Гаваонского озера, где нанес поражение сторонникам царя Иевосфея, которых возглавлял Авенир. О полководческих качествах Иоава свидетельствует то, что в этом сражении многоопытный Авенир потерял убитыми 360 человек, а Иоав – 19 человек. Возглавляя армию при осаде столицы аммонитян Раввы, Иоав беспрекословно исполнил приказ Давида и отправил Урию, одного из лучших военачальников, на верную гибель, чтобы царь мог взять в жены Вирсавию, вдову Урии. Вскоре Иоав сообщил царю, что ему удалось уничтожить источник водоснабжения осажденной Раввы, дни которой теперь сочтены, и предложил Давиду лично возглавить армию, добровольно уступая ему честь взятия аммонитской твердыни. Однако значительно большее значение для Давида имело то обстоятельство, что Иоав убил Авенира (уже перешедшего на сторону Давида), царевича Авессалома и Амессая (племянника Давида, возглавлявшего армию Авессалома). Причиной этих трех убийств было стремление Иоава ликвидировать потенциальных лидеров новых мятежей; во всех этих случаях он действовал в интересах царя и народа, но вопреки воле Давида. Не мог царь простить Иоаву и то, что, когда он, Давид, узнав о гибели своего любимца Авессалома, потерял самообладание и только и делал, что лил слезы и причитал, Иоав указал ему на опасность такого поведения, сказал в глаза горькую правду. Люто ненавидя Иоава, Давид оставил его главным военачальником, ибо вынужден был считаться с популярностью Иоава в армии и народе. А популярность эта была обусловлена не только мужеством и выдающимся полководческим дарованием Иоава, но и тем, что он, по выражению библейского летописца, «щадил» свой народ. Без малейших угрызений совести уничтожая исконных и непримиримых врагов еврейского царства, Иоав, когда ему приходилось сражаться против израильтян (у Гаваонского озера, при подавлении мятежей, возглавляемых Авессаломом и Савеем), прекращал боевые действия, как только достигал цели, и не учинял никаких расправ над побежденными. За все услуги, оказанные Иоавом народу и царю, Давид отплатил ему черной неблагодарностью. В последние дни жизни, передавая царство сыну своему и преемнику Соломону, Давид завещал: «Ты знаешь, что сделал мне Иоав… как поступил он с двумя вождями войска Израильского, с Авениром… И Амессаем… поступи по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю». Мудрый Соломон не мог не заметить, что среди грехов Иоава Давид не упомянул убийства Авессалома, не случись которого он, Соломон, скорее всего, не мог бы и мечтать о царском троне. Однако и у него имелись основания невзлюбить Иоава, поскольку в борьбе за престол между Соломоном и Адонией Иоав принимал сторону последнего, считая его, как старшего из сыновей Давида, законным наследником. (Следует заметить, что поддержка Иоавом царевича Адонии была пассивной, совершенно не свойственной энергичному и деятельному Иоаву – ни о каких враждебных действиях Иоава против Соломона Библия не упоминает.) Так или иначе, в начале царствования Соломон не только не стал наказывать Иоава, но даже оставил его главнокомандующим армией. Лишь когда у него возникли подозрения, что царевич Адония не оставил притязаний на престол, Соломон приказал убить Иоава – вместе с Адонией.

Однажды Бог внушил Давиду мысль провести перепись своих подданных, а затем разгневался на царя за этот «неразумный поступок» (по другой версии, к решению провести перепись Давида подтолкнул сатана). Прозорливец Гад возвестил Давиду о том, что Бог предоставляет ему, провинившемуся царю, возможность выбрать один из трех видов наказания: «…или три года – голод, или три месяца будешь ты преследуем неприятелями твоими и меч врагов твоих будет досягать до тебя; или три дня – меч Господень и язва на земле и Ангел Господень, истребляющий во всех пределах Израиля». Давид выбрал последнее из предложенных ему наказаний, и Бог счел его достаточным только после гибели 70 тысяч человек от моровой язвы.

Адония, четвертый сын царя Давида (от Аггифы), после смерти старших братьев возомнил себя законным наследником престола. Одряхлевший к тому времени царь Давид, уже обещавший своей любимой жене Вирсавии передать престол ее сыну Соломону, не принимал всерьез слова и поступки Адонии и никак на них не реагировал. Однако честолюбивые замыслы Адонии поддержали два очень влиятельных человека: главный военачальник Иоав и иудейский первосвященник Авиафар. Считая их поддержку вполне достаточной для осуществления своих замыслов, Адония «заколол… овец и волов и тельцов… И пригласил всех братьев своих, сыновей царя, со всеми Иудеянами, служившими у царя». Узнавший об этом собрании пророк Нафан, один из противников Адонии, упреждая события, сообщил Вирсавии: «Слышала ли ты, что Адония… сделался царем, а господин наш Давид не знает о том?» Вирсавия немедленно напомнила Давиду о его обещании сделать наследником Соломона и потребовала объявить это решение публично. Уступая настойчивости жены и поддержавшего ее Нафана, Давид приказал срочно помазать Соломона на царство. Узнав о свершившемся воцарении Соломона, гости Адонии немедленно покинули его, а сам Адония, «боясь Соломона, встал и пошел и ухватился за роги жертвенника… говоря: пусть поклянется мне теперь царь Соломон, что он не умертвит раба своего мечом». Соломон обещал сохранить жизнь брату при следующем условии: «…если он будет человеком честным, то ни один волос его не упадет на землю; если же найдется в нем лукавство, то умрет».

Ависагу взяли в гарем престарелого царя Давида, чтобы она своим молодым телом согревала в постели одряхлевшего царя и ухаживала за ним. «Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему; но царь не познал ее», – свидетельствует ветхозаветная Третья книга Царств. После смерти Давида его старший сын Адония обратился к Вирсавии, матери занявшего отцовский трон Соломона, с просьбой: «Поговори царю Соломону, ибо он не откажет тебе, чтоб он дал мне Ависагу Сунамитянку в жену», предварительно напомнив ей: «Ты знаешь, что царство принадлежало мне и весь Израиль обращал на меня взоры свои, как на будущего царя; но царство отошло от меня и досталось брату моему». Вирсавия согласилась передать своему царственному сыну просьбу Адонии. Выслушав мать, мудрый Соломон усмотрел в просьбе старшего брата то самое лукавство, от которого его ранее предостерегал, – попытку получить дополнительные основания для будущих притязаний на престол, поскольку, по старинному обычаю, гаремом покойного царя мог пользоваться только его законный наследник. Царские браки отражали политические и экономические альянсы, заключенные в интересах государства, и переход гарема в собственность нового царя обеспечивал непрерывность действия взаимных обязательств. Поэтому всякая попытка заполучить женщину из гарема рассматривалась как признак бунта и посягательства на власть. Возможно, Адония рассчитывал на неопределенность статуса Ависаги, однако Соломон не стал вникать в такие детали и приказал убить брата.

Приступая к строительству храма, Соломон обратился за помощью к Хираму, царю финикийского Тира, и тот прислал ему «дерева кедровые и дерева кипарисовые» из Ливана, а также умелых ремесленников – плотников, каменщиков и зодчих, в том числе искусного мастера по имени Хирам-Авий. Присланные материалы и ремесленников Соломон использовал также при строительстве нового царского дворца. За оказанную услугу Соломон в течение 20 лет, пока продолжались строительные работы, ежегодно «давал Хираму двадцать тысяч куров пшеницы для продовольствия дома его и двадцать куров оливкового выбитого масла». По истечении указанных лет Соломон отдал Хираму также 20 городов в Галилее. «И вышел Хирам из Тира посмотреть города, которые дал ему Соломон, и они не понравились ему. И сказал он: что это за города, которые ты, брат мой, дал мне?» Несмотря на свое недовольство, Хирам послал Соломону 120 талантов (примерно 4 тонны) золота, а также отдал несколько городов в Финикии, которые затем Соломон обустроил и заселил евреями. Хирам оказал также неоценимую помощь Соломону в организации чрезвычайно прибыльной торговли на Средиземном и Красном морях, предоставив в распоряжение израильского царя морские суда, которые евреи не умели строить, и опытных финикийских мореходов – «своих подданных корабельщиков, знающих море».

Еще больше, чем сказочное богатство, подданных Соломона и чужеземцев поражала его безграничная мудрость. Когда еще в начале царствования Соломону во сне явился Бог и пообещал исполнить любое его желание, молодой царь попросил даровать ему «сердце разумное, чтобы судить народ… И различать, что добро и что зло». Всевышнему эта просьба Соломона очень понравилась. «И сказал ему Бог: за то, что ты просил этого и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума, чтоб уметь судить, – вот, я сделаю по слову твоему: вот, я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе. <…> И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря». Мудрость Соломона вошла в поговорку. Одним из наиболее известных примеров «соломонова решения» стало определение им на суде матери спорного ребенка, когда, сделав вид, что хочет разрубить младенца и разделить его между двумя претендовавшими на него женщинами, царь узнал, кто из них настоящая мать. Дарованная свыше «премудрость, художница всего», позволила Соломону «познать устройство мира и действие стихий, начало, конец и средину времен, смены поворотов и перемены времен, круги годов и положение звезд, природу животных и свойства зверей, стремления ветров и мысли людей, различия растений и силы корней». И она же, премудрость, привела царя к выводу, что «во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь» и что вся жизнь – всего лишь «суета и томление духа». Соломон ясно понял, что «всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру». И открылась перед Соломоном еще одна печальная истина, состоящая в том, что «участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все – суета!» А поскольку «все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах», и никто не знает, «дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю», то «нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?»

Библейский летописец рассказывает, что у царя Соломона был огромный гарем (700 жен и 300 наложниц), в который входили и женщины из народов, с представительницами которых Бог категорически запретил евреям вступать в браки еще во времена Моисея: «…не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам». Соломон пренебрег этим запретом, и «развратили жены его сердце его», а к старости даже «склонили сердце его к иным богам». Предав Бога своих предков, Соломон «стал… служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской». Потворствуя женам-чужестранкам, «построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской». Не потерпев такого отступничества, разгневанный Бог возвестил Соломону, что отнимет у его сына власть над общееврейским царством и, лишь учитывая заслуги Давида, оставит его потомкам власть над Иудеей. И действительно, вскоре после смерти Соломона 10 северных колен Израилевых отделились от царя Ровоама, сына и преемника Соломона. Общееврейское государство распалось на два соперничающих царства – Израильское (северное) и Иудейское (южное).

Непосредственным поводом к распаду в 926 году до нашей эры общееврейского государства, созданного царем Давидом, стали безрассудные действия «скудного разумом» Ровоама, старшего сына и преемника царя Соломона, однако более глубокие причины этого распада обусловлены политикой его отца и деда. Еще со времен Давида, отдававшего явное предпочтение иудеям и вениаминитянам, остальные десять еврейских племен остро ощущали свою ущемленность, отдаленность от трона. То обстоятельство, что для царя Давида «слово мужей Иудиных было сильнее, нежели слово Израильтян», однажды даже привело к попытке северных племен отделиться от него, быстро подавленной благодаря решительным действиям Иоава, главного военачальника Давида. Любовь Соломона к роскоши и грандиозным постройкам также накладывала тяжкое бремя на население Северной Палестины. После смерти Соломона представители северных племен не пришли в Иерусалим на коронацию нового царя, а вызвали Ровоама в Сихем, главный город ефремлян, «чтобы поставить его царем», и там заявили ему: «Отец твой наложил на нас тяжкое иго; но ты облегчи жестокую работу отца твоего, и тяжкое иго, которое он наложил на нас, и мы будем служить тебе». Пообещав сообщить свое решение через три дня, Ровоам обратился к своим советникам и получил от них две противоположные по сути рекомендации. Более опытные советники рекомендовали молодому царю хотя бы временно уступить требованию северян: «Если ты на сей день будешь слугою народу сему и услужишь ему, и удовлетворишь им и будешь говорить им ласково, то они будут рабами на все дни». Однако советники помоложе, сверстники Ровоама, убеждали его, что только энергичный отпор попытке северных племен предъявить царю ультимативные требования может укрепить царскую власть и запугать недовольных. Ровоам опрометчиво последовал рекомендациям своих сверстников и объявил представителям северных племен: «Отец мой наложил на вас тяжкое иго, а я увеличу иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами». В ответ на эти роковые слова десять колен отложились от Ровоама и образовали Израильское царство, избрав своим царем Иеровоама.

Отныне власть Иерусалима признавали только иудеи и вениаминитяне, чье царство стали называть Иудейским.

После разделения общееврейского государства на два царства – Иудейское и Израильское – многие израильтяне по-прежнему считали обязательным для себя приносить праздничные жертвы Богу своих предков в иерусалимский храм. Иеровоам прекрасно понимал, что сохранение единого религиозного центра является мощным стимулом к объединению братских народов, лишь недавно порвавших друг с другом, и что в случае такого объединения он, Иеровоам, неизбежно потеряет трон. Чтобы отвратить своих подданных от иерусалимского храма, он учредил новый религиозный культ: «…сделал двух золотых тельцов и сказал: не нужно вам ходить в Иерусалим; вот боги твои, Израиль, которые вывели тебя из земли Египетской. И поставил одного в Вефиле, а другого в Дане. И повело это к греху, ибо народ стал ходить к одному из них, даже в Дан». Иеровоам назначил священников, которые не были левитами, а также установил религиозный праздник вместо основных, отмечаемых в Иерусалиме, – Нового года и Праздника кущей. Указанные мероприятия возымели должный эффект: Иудейское и Израильское царства не только никогда не воссоединились, но и почти всегда враждовали на протяжении своей истории.

Третий иудейский царь Аса, правнук царя Соломона, прославился своим благочестием. В Библии рассказывается, что «делал Аса доброе и угодное в очах Господа Бога своего: и отверг он жертвенники богов чужих и высоты, и разбил статуи, и вырубил посвященные дерева, и повелел Иудеям взыскать Господа Бога отцов своих, и исполнять закон и заповеди». В борьбе с идолопоклонничеством Аса не знал компромиссов: он «даже мать свою Ану лишил звания царицы за то, что она сделала истукан Астарты; и изрубил Аса истукан ее и сжег у потока Кедрона». Однако когда на тридцать девятом году своего царствования Аса серьезно заболел, то обратился не к Богу, а к врачам, что и привело его, по мнению библейского летописца, к смерти.

Когда израильский царь Ахав и иудейский царь Иосафат вознамерились отнять у сирийцев Рамоф Галаадский, они решили выяснить мнение Бога относительно задуманной ими военной экспедиции. Собрав около 400 пророков, Ахав спросил их, идти ли ему войною на Рамоф Галаадский, и получил единогласный ответ: «Иди, Господь предаст его в руки царя». Такое единодушие пророков вызвало подозрения у Иосафата, и он поинтересовался, «нет ли здесь еще пророка Господня, чтобы нам вопросить через него Господа?». Ахав признался, что «есть еще один человек, чрез которого можно вопросить Господа, но я не люблю его, ибо он не пророчествует о мне доброго, а только худое, – это Михей». Вызванный по настоянию Иосафата пророк Михей на тот же вопрос царя, идти ли ему и Иосафату войной на Рамоф Галаадский, ответил: «Иди, будет успех, Господь предаст его в руку царя». Когда же царь попросил пророка: «Еще и еще заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего, кроме истины во имя Господа», Михей заявил совершенно противоположное – что замысел Божий в том и состоит, чтобы склонить Ахава к этому походу, в котором он должен погибнуть, а единодушие остальных пророков вызвано тем, что Господь преднамеренно «попустил… духа лживого» в их уста. Разгневанный двуличием пророка, Ахав приказал наказать его: посадить в темницу и кормить лишь хлебом и водою, «доколе я не возвращусь в мире». Поверив большинству (четыреста против одного) пророков, Ахав и Иосафат выступили к Рамофу Галаадскому, но перед сражением Ахав решил все-таки поостеречься и вступил в битву не в царских одеждах, а в обычных воинских доспехах. Это его не спасло: «один человек случайно натянул лук и ранил царя Израильского сквозь швы лат». Ахав попытался покинуть поле битвы, но «сражение в тот день усилилось, и царь стоял на колеснице против Сириян, и вечером умер».

От жены израильского царя Ахава финикиянки Иезавели. Фанатичная поклонница финикийского бога Ваала, Иезавель воспользовалась своим огромным влиянием на безвольного супруга, чтобы ревностно внедрять культ этого бога в Израильском царстве. В достижении этой цели гордая, властолюбивая и тщеславная Иезавель считала допустимыми любые средства. Она даже решилась на истребление пророков еврейского Бога – лишь части их удалось скрыться в пещерах, где они питались хлебом и водой. В ответ на действия Иезавели пророк Илия приказал сохранившим верность Богу своих предков израильтянам схватить «пророков Ваала» и «убил всех пророков мечом». Узнав о казни служителей Ваала, разгневанная Иезавель приказала сообщить великому пророку: «Пусть то и то сделают мне боги, и еще больше сделают, если я завтра к этому времени не сделаю с твоею душею того, что сделано с душею каждого из них». Страшась мести грозной царицы, Илия вынужден был бежать в соседнее Иудейского царство и скрываться там в пустыне.

Пророк Елисей был учеником пророка Илии. Когда Илия отправился в Вефиль, где «Господь восхотел вознести Илию в вихре на небо», Елисей настоял на том, чтобы сопровождать его. По пути в ответ на вопрос учителя «Что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя?» Елисей попросил: «Дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне». Здесь же, на дороге, Елисей стал свидетелем вознесения Илии на небо и поднял упавший с того плащ. Став на берегу Иордана, Елисей ударил этим плащом по воде, «и она расступилась туда и сюда, и перешел Елисей». Увидевшие это пятьдесят «сынов пророков» тотчас признали в Елисее преемника Илии и пожелали служить ему.

Когда Елисей излечил от проказы сирийского военачальника Неемана и не взял у него предложенных за исцеление даров, слуга пророка Гиезий догнал уезжавшего Неемана и сообщил ему, будто Елисей передумал и просит дать ему талант серебра и две перемены одежд. Поверив Гиезию, обрадованный Нееман упросил его взять два таланта серебра и две перемены одежд. Спрятав дары, слуга пришел к Елисею, который сразу поинтересовался, куда он ходил. Геезий заявил своему господину, что никуда не отлучался, но Елисей видел слугу насквозь. Разгневанный пророк заявил Гиезию: «Пусть же проказа Нееманова пристанет к тебе и к потомству твоему навек», после чего слуга вышел от него «белый от проказы, как снег». По-видимому, Гиезий то ли вымолил, то ли чем-то заслужил у пророка прощение и исцеление от проказы, так как позже пришедшая к израильскому царю Иораму женщина, сына которой воскресил Елисей, застала царя в обществе Гиезия, который рассказывал царю о замечательных деяниях Елисея.

По свидетельству библейского летописца, после того как пророк Елисей, оздоровив воду в Иерихоне, покинул этот город, случилось следующее. «Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка». Жестокость пророка некоторые комментаторы Библии объясняют наличием у него психологического комплекса. Если пророк Илия был «весь в волосах», то плешивость Елисея являла собой полную противоположность и, вероятно, внушала окружающим (а возможно, и ему самому) мысль, что он не может быть таким же могущественным, как его учитель. Насмешка детей подразумевала отрицание пророческого статуса и призвания Елисея, а потому подлежала немедленному опровержению путем исполнения проклятия.

Азария – один из самых успешных иудейских царей, воссевший на иерусалимский престол в 16-летнем возрасте и занимавший его 52 года. Уделяя большое внимание хозяйственной деятельности, он возвел несколько городов, укрепил иерусалимскую цитадель, а также «построил башни в пустыне, и иссек много водоемов, потому что имел много скота, и на низменности и на равнине, и земледельцев и садовников». Азария оказался способным военачальником и одержал ряд побед над соседними народами – «дошло имя его до пределов Египта, потому что он был весьма силен». Эти успехи вскружили Азарии голову: «…возгордилось сердце его на погибель его, и он сделался преступником пред Господом Богом своим, ибо вошел в храм Господень, чтобы воскурить фимиам на алтаре кадильном». Этому намерению царя резко воспротивились священники, заявившие: «Это дело священников, сынов Аароновых, посвященных для каждения; выйди из святилища». На сторону своих служителей не замедлил встать Бог и сурово наказал царя-святотатца: когда возмущенный неожиданным сопротивлением Азария попытался излить свой гнев, «проказа явилась на челе его, пред лицем священников, в доме Господнем, у алтаря кадильного». Азария оставался прокаженным до конца своей жизни, «жил в отдельном доме и отлучен был от дома Господня», а страной управлял его сын Иоафам.

В Библии самарянами (самаритянами) называется население Самарии, территории бывшего Израильского царства после уничтожения его ассирийским царем Саргоном II (в 721 году до нашей эры). Библейский летописец рассказывает о происхождении самарян следующее. Угнав большинство уцелевших израильтян в Ассирию, Саргон II поселил (в 721–710 годах) на их место колонистов из захваченных ассирийцами Вавилона, Куты, Аввы, Емафа и Сепарваима. Поскольку вначале поселенцы не почитали еврейского Бога, Всевышний наслал на них львов. Самаряне уведомили ассирийского царя об этом несчастье, указав его причиной свое незнание законов Бога земли, на которой они теперь живут. Тогда ассирийский царь повелел послать к самарянам священника из уведенных в плен израильтян, чтобы тот научил поселенцев законам еврейского Бога. Приняв новую религию, самаряне продолжали поклоняться своим старым богам. Священников они впоследствии стали назначать из своей среды. После взятия в 648 году до нашей эры Вавилона ассирийским царем Ашшурбанипалом в Самарию были переселены также динеи, афарсафхеи, тарпелеи, апарсы, арехьяне, вавилоняне, сусанцы, даги, еламитяне «и прочие народы». Такое множество чужеземных народностей смогли ужиться между собой и даже образовать цельное национально-религиозное сообщество, какое представляли собой самаряне, во многом потому, что на территории бывшего Израильского царства осталось достаточно много евреев, под влияние которых поселенцы в значительной степени попали и с которыми в конце концов ассимилировались. Когда в 536 году до нашей эры иудеи возвратились из вавилонского плена и приступили к постройке нового иерусалимского храма, самаряне «пришли… к Зоровавелю и к главам поколений, и сказали им: будем и мы строить с вами, потому что мы, как и вы, прибегаем к Богу вашему, и ему приносим жертвы». Иудеи отвергли предложенную от всей души помощь, чем вызвали озлобление и ненависть самарян. «И стал народ земли той ослаблять руки народа Иудейского и препятствовать ему в строении; и подкупали против них советников, чтобы разрушить предприятие их». Три века спустя самаряне помогали сирийцам подавить иудейское восстание, возглавляемое Иудой Маккавеем. Вражда между иудеями и самарянами продолжалась и в период, описанный в Новом Завете. Наставляя апостолов, Иисус говорил им: «На путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите» (Матфей 10:5). Когда Иисус попросил у самарянки воды, она удивленно ответила: «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются». В качестве решающего аргумента в споре с Иисусом его оппоненты заявляют ему: «Не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?» Впоследствии Иисус изменил свое отношение к самарянам, и многие из них стали христианами.

В ветхозаветной Четвертой книге Царств повествуется о том, что около 700 года до нашей эры ассирийский царь Синаххериб (библейский Сеннахирим) послал трех своих сановников с большим войском к Иерусалиму, чтобы склонить иудейского царя Езекию подчиниться Ассирии и заключить союз против египтян. Стоя перед закрытыми воротами Иерусалима, один из ассирийских сановников обратился к Езекии, убеждая не надеяться ни на поддержку Египта, ни на своего Бога, который не смог защитить от ассирийцев Израильское царство. Он во всеуслышание заявил, что все речи Езекии об уповании на Бога – пустые слова, ибо в войне все решает сила. «Итак вступи в союз с господином моим царем Ассирийским: я дам тебе две тысячи коней, можешь ли достать себе всадников на них? Как тебе одолеть и одного вождя из малейших слуг господина моего? И уповаешь на Египет ради колесниц и коней? Притом же разве я без воли Господней пошел на место сие, чтобы разорить его?» Сам Езекия не вышел на городскую стену, чтобы выслушать ассирийца, а направил для этого несколько высокопоставленных слуг. Ассириец говорил на еврейском языке, и один из царских слуг, обеспокоенный моральным состоянием столпившихся на стене иерусалимцев, предложил ему перейти на арамейский, которым простолюдины не владели: «Говори рабам твоим по-арамейски, потому что мы понимаем, а не говори с нами по-иудейски, вслух народа, который на стене». На это ассириец ответил: «Разве только к господину твоему и к тебе послал меня господин мой сказать слова сии? Нет, также и к людям, которые сидят на стене, чтобы есть помет свой и пить мочу свою с вами». Затем ассириец громко обратился к защитникам Иерусалима, призывая их не верить Езекии, устрашая ужасами осады и прельщая усладами мирной жизни, ожидающей их в случае капитуляции. Этот эпизод считают первой зафиксированной в истории попыткой вести пропаганду среди вражеских войск. Попытка эта оказалась безуспешной. Ассирийские сановники так и не добились ответа ни от иерусалимцев, ни от сановников Езекии. Те «молчали и не отвечали ему ни слова, потому что от царя было приказание: не отвечайте ему».

Как рассказывает автор ветхозаветной Книги Товита, жившая в мидийских Екбатанах девица Сарра «была отдаваема семи мужьям, но Асмодей, злой дух, умерщвлял их прежде, нежели они были с нею, как с женою». Злорадные служанки издевались над несчастной девушкой и говорили ей: «Разве тебе не совестно, что ты задушила мужей твоих? Уже семерых ты имела, но не назвалась именем ни одного из них». Доведенная до отчаяния, Сарра хотела было покончить с жизнью, но побоялась обесчестить таким поступком седины своего отца и обратилась к Богу с просьбой либо умертвить ее, либо избавить от выпавшей на ее долю страшной беды. Молитва ее была услышана, и ангел Рафаил был послан избавить Сарру от Асмодея и отдать ее в жены Товии. Приняв человеческий облик, ангел предложил свои услуги Товии, который как раз искал спутника, чтобы идти из Ниневии в Раги Мидийские и получить там деньги, отданные некогда его отцом «на сохранение». Когда путники приближались к лежащим на их пути Екбатанам, Рафаил предложил Товии остановиться на ночь у Рагуила, отца Сарры, а потом добавил: «Я поговорю о ней, чтобы дали тебе ее в жену, ибо тебе предназначено наследство ее, так как ты один из рода ее; а девица прекрасная и умная». В ответ Товия высказал следующие опасения: «Я слышал, что эту девицу отдавали семи мужам, но все они погибли в брачной комнате… боюсь, как бы, войдя к ней, не умереть подобно прежним; ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней». Тогда Рафаил напомнил о чудесных свойствах недавно выловленной Товией рыбы и посоветовал: «Когда ты войдешь в брачную комнату, возьми курильницу, вложи в нее сердца и печени рыбы, и покури; и демон ощутит запах и удалится, и не возвратится никогда». Рагуил радушно принял гостей и охотно согласился отдать Сарру в жены Товии. Тут же был составлен и подписан брачный договор. После ужина Товию ввели в спальню к невесте, и он, следуя указаниям Рафаила, «взял курильницу, и положил сердце и печень рыбы, и курил». Не вынеся запаха, демон Асмодей «убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел». Молодожены «спокойно спали в эту ночь», а утром, когда обнаружилось, что оба они живы и здоровы, отец Сарры устроил двухнедельный свадебный пир.

Иона – один из двенадцати «малых» пророков Ветхого Завета. Его книга уникальна тем, что она не содержит никаких пророчеств, а лишь рассказывает весьма занятную историю жизни самого автора. Начинается повествование с того, что Иона получает повеление Господне идти в ассирийскую столицу Ниневию и там проповедовать, предрекая гибель города, своими злодеяниями вызвавшего гнев Божий. Чтобы избежать выполнения этого приказа, Иона сел на корабль, направлявшийся в Фарсис, древний город на западном побережье Средиземного моря. Возмущенный неповиновением Ионы, Бог поднял страшную бурю. «И устрашились корабельщики, и взывали каждый к своему богу, и стали бросать в море кладь с корабля, чтобы облегчить его от нее; Иона же спустился во внутренность корабля, лег и крепко заснул». Чтобы узнать, кто из них явился причиной бури, находившиеся на корабле бросили жребий, который выпал на Иону. Иона сам предложил своим спутникам бросить его за борт, чтобы унять бурю, но те «начали усиленно грести, чтобы пристать к земле, но не могли, потому что море все продолжало бушевать против них». Когда, отчаявшись, они все-таки бросили Иону в море, буря сразу стихла, а Иону проглотил большой кит, в чреве которого он пробыл три дня и три ночи, горячо молясь Богу. И был услышан: «…сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу».

Изверженный из китового чрева на сушу Иона повторно получил Божье повеление идти в Ниневию и отправился в ассирийскую столицу, до которой чудесным образом оказалось всего три дня ходьбы. А затем начал бродить по городу, «сколько можно пройти в один день… говоря: еще сорок дней и Ниневия будет разрушена». Жители Ниневии настолько поверили пророку, что «объявили пост и оделись во вретища, от большого из них до малого». Сам ассирийский царь «встал с престола своего, и снял с себя царское облачение свое, и оделся во вретище, и сел на пепле, и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его: «чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили, и чтобы покрыты были вретищем люди и скот и крепко вопияли к Богу, и чтобы каждый обратился от злого пути своего и от насилия рук своих»». Увидев столь искреннее раскаяние ассирийцев, Бог передумал и не стал разрушать их столицу. Пророчества Ионы не сбылись, а потому он «сильно огорчился… И был раздражен» – причем настолько, что взмолился к Всевышнему: «Возьми душу мою от меня, ибо лучше мне умереть, нежели жить». Все еще надеясь, что нечестивая Ниневия будет наказана, «вышел Иона из города, и сел с восточной стороны у города, и сделал себе там кущу, и сел под нею в тени, чтобы увидеть, что будет с городом». Не желая наказывать скудоумного пророка, Бог решил преподать ему наглядный урок. «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, чтобы над головою его была тень и чтобы избавить его от огорчения его; Иона весьма обрадовался этому растению. И устроил Бог так, что на другой день при появлении зари червь подточил растение, и оно засохло. Когда же взошло солнце, навел Бог знойный восточный ветер, и солнце стало палить голову Ионы, так что он изнемог и просил себе смерти, и сказал: лучше мне умереть, нежели жить. И сказал Бог Ионе: неужели так сильно огорчился ты за растение? Он сказал: очень огорчился, даже до смерти. Тогда сказал Господь: ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь и пропало; Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?»

Седекия (первоначально его звали Матфания) был последним иудейским царем из династии Давида, третьим сыном царя Иосии. В мае 597 года вавилонский царь Навуходоносор II сверг иудейского царя Иехонию (племянника Матфании), а на престол в Иерусалиме посадил Матфанию, переименовав его в Седекию. Вместе с царем Иехонией и его ближайшими родственниками на поселение в Вавилон были отправлены знатнейшие иудейские семьи, а также около 7 тысяч воинов и около тысячи ремесленников – общее число пленников достигло 10 тысяч человек, не считая угнанных с ними домочадцев. Это был цвет иудейского общества, его имущие и наиболее социально активные слои – под властью царя Седекии «никого не осталось, кроме бедного народа земли». Переселенных в Вавилонию пленников пророк Иеремия (он остался в Иудее) назвал «весьма хорошими смоквами», а оставшийся на родине «бедный народ земли», к которому перешли земля и прочее имущество угнанных в плен иудеев, – «очень нехорошими смоквами».

Об отношении Иеремии к оптимистическим пророчествам свидетельствует следующий факт. В сентябре 593 года до нашей эры пророк Анания из Гаваона заявил в иерусалимском храме «пред глазами священников и всего народа», что не пройдет и двух лет, как падет вавилонское иго и в Иерусалим вернется царь Иехония вместе с пленными и сосудами храма. Среди слушателей Анании был и Иеремия, который, чтобы наглядно представить народу свое мнение о последствиях сопротивления Вавилону, пришел в храм с надетым на себя деревянным ярмом. Иеремия приветствовал пророчество Анании, однако с многозначительной иронией предостерег: «Пророки, которые издавна были прежде меня и прежде тебя, предсказывали многим землям и великим царствам войну и бедствие и мор. Если какой пророк предсказывал мир, то тогда только он признаваем был за пророка, которого истинно послал Господь, когда сбывалось слово того пророка». Взбешенный Анания сорвал с Иеремии ярмо, разбил его и под рев толпы заявил, что именно так Бог сокрушит ярмо вавилонского царя. Иеремия вынужден был покинуть собрание. Дальнейшие события подтвердили правоту пророка Иеремии.

Пророк Иеремия жил в эпоху борьбы между двумя сверхдержавами того времени – Египтом и Нововавилонским царством. Благодаря своему географическому положению Иудея была для Вавилона ключом к Египту, потому вавилонский царь Навуходоносор II требовал от иудеев подчинения ему. В свою очередь, Египет подстрекал иудейского царя к сопротивлению, обещая свою поддержку. Иудея очутилась между двух огней, не зная, кому из могучих соперников отдать предпочтение. Не колебался лишь Иеремия, твердо убежденный, что борьба против восточного гиганта может закончиться только поражением Иудейского царства и что единственный выход – немедленно признать власть Вавилона и тем самым избежать бесполезного кровопролития и гибели государства. Свою речь, в которой он предсказал неминуемую победу вавилонского царя над Иудеей и всеми окружающими ее народами, Иеремия велел своему ученику Варуху записать, а затем огласить перед народом в иерусалимском храме. Иудейский царь Иоаким, выслушав запись речи, приказал схватить Иеремию и Варуха, но те успели скрыться.

Пророчество Иеремии сбылось. В начале 597 года до нашей эры Навуходоносор подступил к Иерусалиму. Иоаким, сдавшийся без сопротивления, был убит, а на иудейский престол посажен Иехония, его сын. Более 3 тысяч знатных иудеев отправились в вавилонский плен. Спустя чуть больше трех месяцев после воцарения Иехонии вавилонская армия опять подступила к Иерусалиму, и город снова сдался без боя. Навуходоносор увел в Вавилон самого Иехонию со всей семьей, около 7 тысяч воинов и около тысячи ремесленников – так началось знаменитое вавилонское пленение иудейского народа.

Осенью 589 года до нашей эры по сигналу из Египта в Иудее началось восстание против Вавилона. Вавилоняне осадили Иерусалим, но спустя всего месяц сняли осаду: победа египтян над финикийским флотом, воевавшим на стороне вавилонян, и последовавший за этим захват египтянами Финикии заставили вавилонского царя временно забыть о непокорной Иудее. В Иерусалиме ликовали, затеявшие восстание иудейские верхи окончательно уверовали в победу. Иеремия сурово осуждал как само восстание, так и поведение иудейской верхушки. Он не сомневался, что дело кончится катастрофой. Когда иудейский царь Седекия, не разделявший воинственных настроений своего окружения, обратился через верных людей к Иеремии за советом, пророк ответил: «Войско фараоново, которое шло к вам на помощь, возвратится в землю свою, в Египет; а Халдеи снова придут и будут воевать против города сего, и возьмут его и сожгут его огнем».

Иеремия пытался покинуть Иерусалим и скрыться, но был задержан и обвинен в намерении перебежать к врагу. Напрасно он пытался оправдаться перед царскими сановниками – те «озлобились на Иеремию и били его, и заключили его в темницу». Летом 587 года войска Навуходоносора опять появились под стенами Иерусалима. Вавилоняне возвели осадные валы и башни вровень с городскими укреплениями, подвели к стенам и воротам тараны. Иудеи защищались с исключительной стойкостью, враг нес большие потери, отбивая непрерывные вылазки осажденных. Самые страшные для Иерусалима дни настали, когда закончились запасы провианта. Люди умирали от голода прямо на улицах, матери, разум которых помутился от голода, варили своих умерших от голода же детей и утоляли собственный голод. Погибавшие от меча были счастливее умиравших от голода. И все же Иерусалим держался. В этой до крайности напряженной обстановке Иеремия продолжал свои, по существу, пораженческие проповеди: «Кто останется в этом городе, умрет от меча, голода и моровой язвы; а кто выйдет к Халдеям, будет жив… Непременно предан будет город сей в руки царя Вавилонского, и он возьмет его». Тогда иудейские князья потребовали от царя: «Да будет этот человек предан смерти, потому что он ослабляет руки воинов, которые остаются в этом городе, и руки всего народа, говоря к ним такие слова». Иеремию бросили в яму, чтобы он умер в ней голодной смертью, однако ночью царские слуги вытащили его и спрятали во дворе стражи. Когда Седекия опять призвал Иеремию на тайную беседу, пророк снова убеждал царя сдаться вавилонянам, чтобы спасти Иерусалим от гибели, но Седекия побоялся последовать его совету.

18 июля 586 года тараны пробили брешь в стене и вавилоняне ворвались в Иерусалим. По приказу Навуходоносора на глазах Седекии закололи его сыновей и всех пленных иудейских князей, а самого царя ослепили и в цепях отправили в Вавилон, где он окончил жизнь в темнице. Через месяц вавилоняне сожгли в Иерусалиме все строения, в том числе царский дворец и храм, и срыли крепостные стены. Вся храмовая утварь стала добычей победителей. Уцелевшие после осады и штурма знатные и состоятельные иудеи были угнаны в плен, а в Иудее остались лишь неимущие, которым были переданы виноградники, сады и поля. Наместником Иудеи, которая отныне стала рядовой вавилонской провинцией и была обложена данью, Навуходоносор назначил иудея Годолию.

Навуходоносор, высоко оценивший деятельность Иеремии, приказал рызыскать его и наградить. Пророка нашли во дворе стражи, сняли с него цепи и предложили либо переселиться в Вавилон, либо остаться в Иудее. Иеремия предпочел родину и, получив от вавилонян подарки и продовольствие, отправился к Годолии в Массифу «и жил с ним среди народа, остававшегося в стране». Однако едва в стране начала налаживаться мирная жизнь, как в октябре 586 года избежавшие плена иудейские военачальники убили наместника Годолию, после чего перепуганные жители, страшась мести Навуходоносора, решили бежать в Египет. Иеремия до конца убеждал своих соотечественников оставаться в Иудее, угрожая яростью Божьей и полным истреблением тем, кто отправится в Египет, но и на этот раз не был услышан. До конца оставаясь со своим народом, старый пророк Иеремия отправился с ним на чужбину.

Иезекииль – один из четырех «великих пророков» Ветхого Завета, автор книги, отличающейся богатством таинственных символов и видений. В 597 году до нашей эры он был уведен в вавилонский плен вместе с царем Иехонией и поселился в Тел-Авиве при реке Ховар, где в пятый год плена началась его пророческая деятельность – с одного из самых фантасмагорических видений, встречающихся в ветхозаветных текстах. Иезекииль увидел, как «бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него». Среди этого огня пророку явились четыре таинственных животных, каждое из которых имело четыре лица – человека, льва, тельца и орла, и четыре крыла, два из которых «соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их». Загадочные животные ассоциировались в представлении пророка одновременно с горящими углями и лампадами, при этом «огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня». Животные двигались с молниеносной стремительностью, «каждое по направлению лица своего», никогда во время своего шествия не оборачиваясь. Возле каждого из них Иезекииль увидел колеса с «высокими и страшными» ободьями, полными глаз, устроенные как «колесо в колесе» и двигающиеся вместе с животными во все стороны. Над головами животных было «подобие свода, как вид изумительного кристалла», откуда раздавался голос; над сводом было подобие престола, на котором пророк узрел сияющее радужным огнем подобие человека. Расценив это зрелище как «подобие славы Господней», Иезекииль «пал на лице свое и слышал глас Глаголющего», призывавший его на пророческое служение.

Рассказывая о том, как «многие сошли с ума из-за женщин и сделались рабами через них», Зоровавель привел в качестве примера следующий случай. Апамина, наложница могущественного персидского царя, сидя справа от своего повелителя, «снимала венец с головы царя и возлагала на себя, а левою рукою ударяла царя по щеке». Царь при этом «смотрел на нее, раскрыв рот: если она улыбнется ему, улыбается и он; если же она рассердится на него, он ласкает ее, чтобы помирилась с ним».

Одним из событий, сделавших еще юного Даниила знаменитым и почитаемым среди евреев Вавилона, стала история с ложным обвинением добродетельной Сусанны двумя похотливыми старцами. Красавица Сусанна была женой одного из самых богатых и уважаемых членов иудейской общины в Вавилоне. В доме ее мужа постоянно бывали два старца, в том году поставленные судьями над местными евреями. Оба они часто наблюдали «приходящую и прогуливающуюся» Сусанну и «прилежно сторожили каждый день, чтобы видеть ее». Однажды в жаркий день Сусанна решила искупаться в саду и отослала служанок, велев запереть двери сада. Служанки исполнили указание госпожи, но не заметили в саду двух спрятавшихся старцев. «И вот, когда служанки вышли, встали оба старейшины, и прибежали к ней, и сказали: Вот, двери сада заперты и никто нас не видит, и мы имеем похотение к тебе, поэтому согласись с нами и побудь с нами. Если же не так, то мы будем свидетельствовать против тебя, что с тобою был юноша, и ты поэтому отослала от себя служанок своих». Богобоязненная Сусанна предпочла стать жертвой клеветы, чем согрешить с мерзкими старцами. «И закричала Сусанна громким голосом; закричали также и оба старейшины против нее, и один побежал и отворил двери сада». На следующий день состоялся суд над Сусанной. «И сказали старейшины: когда мы ходили по саду одни, вошла эта с двумя служанками и затворила двери сада, и отослала служанок; и пришел к ней юноша, который скрывался там, и лег с нею. Мы, находясь в углу сада и видя такое беззаконие, побежали на них, и увидели их совокупляющимися, и того не могли удержать, потому что он был сильнее нас и, отворив двери, выскочил. Но эту мы схватили». Авторитет старцев как старейшин народа и судей не позволил слушателям усомниться в их правоте, и Сусанна была осуждена на смерть. Даниил вмешался в это дело, когда Сусанну уже вели на казнь. Став посреди процессии, он потребовал, чтобы все вернулись в суд, поскольку свидетельство, на основе которого вынесен приговор, было ложным. В суде Даниил потребовал отделить обвинивших Сусанну старцев друг от друга, чтобы допросить их раздельно. Каждого из них Даниил спросил об одном и том же: под каким деревом находились Сусанна и неизвестный юноша, когда их застигли врасплох? Один из обвинителей назвал это дерево мастиковым, а второй – зеленым дубом. Ложь старцев стала очевидна всем – и Сусанна была спасена, а ее обвинители в тот же день казнены. «И Даниил стал велик перед народом с того дня и потом». Интересно, к какому выводу пришел бы Даниил, применив свой критерий к свидетельствам евангелистов относительно поведения Иисуса Христа и Иуды Искариота во время ареста Иисуса в Гефсиманском саду?

В ветхозаветной Книге пророка Даниила рассказывается о том, как вавилонский царь Навуходоносор увидел встревоживший его сон и тут же призвал «тайноведцев, и гадателей, и чародеев, и Халдеев», чтобы они истолковали ему значение виденного во сне. Халдеи попросили вначале рассказать им содержание сна, однако царь его уже забыл. Отказ халдеев разгадать сон, не зная его содержания, привел к тому, что царь приказал «истребить всех мудрецов Вавилонских». Это грозное царское повеление распространялось также на Даниила, поскольку он входил в число указанных мудрецов, хотя и не был среди призванных для разгадки царского сна. Даниил лично обратился к Навуходоносору и «упросил… дать ему время, и он представит царю толкование сна». Спустя некоторое время Даниил снова предстал перед Навуходоносором и рассказал царю, что тот видел во сне огромного и страшного истукана, неестественно блестящего. «У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные». Затем царь наблюдал во сне, как от горы «без содействия рук» оторвался камень, ударил в истукана и разбил его ноги. «Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю». За содержанием сна последовало и толкование его значения. «Ты, царь, царь царей, которому Бог небесный даровал царство, власть, силу и славу… Ты – это золотая голова! После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и еще третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землею. А четвертое царство будет крепко, как железо; ибо как железо разбивает и раздробляет все, так и оно, подобно всесокрушающему железу, будет раздроблять и сокрушать. А что ты видел ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, а частью из железа, то будет царство разделенное, и в нем останется несколько крепости железа… И как персты ног были частью из железа, а частью из глины, то и царство будет частью крепкое, частью хрупкое. А что ты видел железо, смешанное с глиною горшечною, это значит, что они смешаются через семя человеческое, но не сольются одно с другим, как железо не смешивается с глиною. И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото». До глубины души потрясенный могуществом еврейского Бога и мудростью Его пророка, царь «пал на лице свое и поклонился Даниилу, и велел принести ему дары и благовонные курения». Признав превосходство еврейского Бога над всеми остальными, «возвысил царь Даниила и дал ему много больших подарков, и поставил его над всею областью Вавилонскою и главным начальником над всеми мудрецами Вавилонскими». Что касается четырех указанных Даниилом царств, то одни исследователи усматривают здесь намек на Вавилон, Мидию, Персию и Грецию, а другие полагают, что речь идет о Вавилоне, Персии, Греции и Риме.

Согласно Книге пророка Даниила, ее автор оказывался в львином рву дважды. Впервые это случилось при царе Дарии Мидянине. Даниил в это время был одним из трех князей, перед которыми отчитывались наместники всех 120 сатрапий, составлявших Персидское царство, и, как утверждает сам Даниил, царь помышлял поставить его «над всем царством». Не желая допустить такого возвышения Даниила, остальные «князья и сатрапы начали искать предлога к обвинению Даниила по управлению царством; но никакого предлога и погрешностей не могли найти». Тогда враги Даниила убедили Дария Мидянина, «чтобы сделано было царское постановление… чтобы, кто в течение тридцати дней будет просить какого-либо бога или человека, кроме тебя, царь, того бросить в львиный ров». Затем «эти люди подсмотрели и нашли Даниила молящегося и просящего милости пред Богом своим» и донесли царю. Поскольку «по закону Мидян и Персов никакое определение или постановление, утвержденное царем, не может быть изменено», царь, скрепя сердце, приказал бросить Даниила в ров ко львам. После бессонной ночи Дарий Мидянин отправился к львиному рву и обнаружил Даниила целым и невредимым. Даниил объяснил царю причину такого чуда: «Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне». Пророка подняли из рва, а затем «приказал царь, и приведены были те люди, которые обвиняли Даниила, и брошены в львиный ров, как они сами, так и дети их и жены их; и они не достигли до дна рва, как львы овладели ими и сокрушили все кости их». Второй раз Даниил оказался в львином рву уже при царе Кире II Великом, которого еврейский пророк сумел убедить в ложности и греховности всякого идолопоклонства. Истребление Даниилом вавилонских богов и их жрецов и попустительство ему царя в этом деле вызвали народное восстание. Кира обвинили в том, что он «сделался Иудеем», и потребовали у него выдать Даниила. В случае невыполнения их требования, восставшие угрожали убить царя и всю его семью. «И когда царь увидел, что они сильно настаивают, принужден был предать им Даниила, они же бросили его в ров львиный, и он пробыл там шесть дней. Во рве было семь львов, и давалось им каждый день по два тела и по две овцы; в это время им не давали их, чтобы они съели Даниила». Тем не менее, когда на седьмой день царь пришел к львиному рву, чтобы «поскорбеть о Данииле», он застал пророка целым и невредимым. Обрадованный царь «приказал вынуть Даниила, а виновников его погубления бросить в ров, – и они тотчас были съедены в присутствии его».

Как рассказывает в своей книге пророк Даниил, на устроенном вавилонским царем Валтасаром пиру, где пили вино из золотых и серебряных сосудов, вынесенных из иерусалимского храма, и «славили богов золотых и серебряных, медных, железных, деревянных и каменных», царь вдруг увидел, что «вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала». Перепуганный Валтасар потребовал от халдейских мудрецов прочитать написанные слова и объяснить их значение, однако мудрецы не смогли выполнить царское повеление. Валтасар еще более встревожился, но в это время в пиршественный зал вошла царица и посоветовала ему обратиться к еврейскому пророку Даниилу. Представ перед царем, Даниил сообщил, что рука, начертавшая загадочные слова, послана еврейским Богом, который гневается на Валтасара и его отца Навуходоносора за их многочисленные тяжкие грехи перед Ним. Затем Даниил прочитал начертанные слова и объяснил их смысл. «И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес – разделено царство твое и дано мидянам и персам». Благодарный Валтасар велел щедро наградить Даниила и даже провозгласить «третьим властелином в царстве», но в ту же ночь был убит.

Историческим прототипом библейского Валтасара был царевич Бел-шарру-уцур, один из сыновей вавилонского царя Навуходоносора II. После смерти Навуходоносора в 562 году до нашей эры вавилонский трон унаследовал его старший сын Амель-Мардук, который в 560 году был свергнут и убит, а царем стал глава заговорщиков халдейский военачальник Нергал-шарру-уцур. В 556 году царь Нергал-шарру-уцур умер и халдейская верхушка, составлявшая царское окружение, возвела на престол его несовершеннолетнего сына Лабаши-Мардука. Спустя несколько недель вавилонская аристократия провозгласила царем Набонида, коренного вавилонянина. В Вавилонии оказалось два царя. Чтобы избежать гражданской войны, Набонид женился на вдове Навуходоносора II, царице-египтянке Нитокрис, и усыновил ее сына, царевича Бел-шарру-уцура, которого халдеи считали более законным наследником престола, чем Лабаши-Мардук. Последний лишился поддержки и в июне 556 году был убит, а престол остался за Набонидом. В 550 году Набонид перенес царскую резиденцию в аравийский город Тейму. Бел-шарру-уцур, объявленный царским соправителем, остался в Вавилоне, располагая фактически царскими полномочиями. В августе 539 года у города Опис близ реки Тигр царевич Бел-шарру-уцур, возглавлявший вавилонское войско, был разбит персами и направился в Вавилон, чтобы организовать оборону столицы. В октябре вражеская армия вступила в Вавилон, а через несколько дней туда торжественно въехал персидский царь Кир II. Царь Набонид был взят в плен и отправлен в почетную ссылку правителем области Кармания (к востоку от Персии), а Бел-шарру-уцур (библейский Валтасар) казнен.

В огромном храме Вила в Вавилоне служили 70 жрецов, на его питание ежедневно «издерживали… двадцать больших мер пшеничной муки, сорок овец и вина шесть мер». Персидский царь Кир II Великий, захвативший Вавилон, тоже почитал Вила «и ходил каждый день поклоняться ему». Узнав, что Даниил, которого еще вавилонский царь Набонид назначил «главным начальником над всеми мудрецами Вавилонскими», игнорирует Вила, Кир поинтересовался, почему он так поступает. Даниил ответил, что поклоняется не рукотворным идолам, а лишь «живому Богу, сотворившему небо и землю и владычествующему над всякой плотью». Царь удивленно спросил, почему Даниил считает Вила неживым, ведь тот так много ест и пьет каждый день. «Даниил, улыбнувшись, сказал: не обманывайся, царь; ибо внутри глина, а снаружи медь, и никогда ни ел, ни пил». Разгневанный царь вызвал жрецов Вила и приказал доказать, что именно идол съедает всю приносимую ему пищу, в противном случае их ожидает смерть. Если они докажут, «что съедает это Вил, то умрет Даниил, потому что произнес хулу на Вила». Грозные царские слова не испугали жрецов. Для доказательства своей правоты они предложили царю опечатать двери храма, после того как все его покинут, поставив идолу пищу и налив вино. «И если завтра ты придешь и не найдешь, что все съедено Вилом, мы умрем или Даниил, который солгал на нас». Ночью все 70 жрецов со своими женами и детьми, как и обычно, незаметно проникли в храм через потаенный вход, расположенный под столом с яствами, все съели и затем так же незаметно удалились. Однако они не знали, что накануне, когда все, кроме царя и пророка, покинули храм, Даниил приказал своим слугам «в присутствии одного царя» посыпать пол храма пеплом, и лишь потом двери храма были опечатаны. Когда утром царь, удостоверившись, что печать в целости и сохранности, приказал открыть двери, он обнаружил на посыпанном пеплом полу вокруг опустевшего стола множество мужских, женских и детских следов. «И, разгневавшись, царь приказал схватить жрецов, жен их и детей, и они показали потаенные двери, которыми они входили и съедали, что было на столе. Тогда царь повелел умертвить их и отдал Вила Даниилу, и он разрушил его и храм его». Эту забавную историю рассказал в своей книге сам Даниил.

Такую характеристику персидский царь Кир II Великий получил в связи с ролью, которую он сыграл в освобождении иудеев из вавилонского плена. В октябре 539 года до нашей эры Кир захватил и присоединил к своей державе Нововавилонское царство и спустя немногим более года объявил себя царем Вавилона. В 538 году Кир даровал свободу и право вернуться на родину жившим в Вавилоне и Месопотамии иудеям. Они также получили разрешение отстроить Иерусалим и храм, им были возвращены вывезенные вавилонянами во времена Навуходоносора II храмовые драгоценности. Политика Кира в отношении евреев диктовалась, по-видимому, не только характерной для этого мудрого царя терпимостью к чужим религиозным культам, но и желанием иметь возле египетской границы дружественный народ, обязанный персам своим самостоятельным существованием. В 536 году более 42 тысяч евреев во главе с князем Зоровавелем и первосвященником Иисусом вернулись в Иудею и приступили к восстановлению Иерусалима и храма.

Собравшись на войну против евреев, ассирийский военачальник Олоферн призвал вождей аммонитян, моавитян и других хананейских народов, живших по соседству с потомками Израиля, чтобы побольше узнать у них о своем будущем противнике. Возглавлявший аммонитян Ахиор, выступив перед Олоферном с пространной речью, рассказал о происхождении и истории евреев, а также об их могущественном Боге, который обеспечивает успех своему возлюбленному народу во всех начинаниях, пока тот послушен Его Завету, и, наоборот, наказывает евреев сокрушительными поражениями, если они уклоняются от пути, который Он им указал. В конце своей речи Ахиор, обращаясь к Олоферну, заявил: «Если нет в этом народе беззакония, то пусть удалится господин мой, чтобы Господь не защитил их, и Бог их не был за них, – и тогда мы для всей земли будем предметом поношения». Возмущенный словами Ахиора, Олоферн приказал отвести его к еврейскому городу Ветилуя и «предать в руки сынов Израиля», пообещав, что, когда он истребит евреев, Ахиора тоже не минует жестокая расправа. Связанный Ахиор был оставлен вблизи Ветилуи, где его подобрали жители города и отвели к своим начальникам. Перед собранием горожан Ахиор рассказал о своей речи перед Олоферном и о планах ассирийского военачальника относительно евреев. Попытка Олоферна захватить Иерусалим закончилась для ассирийского полководца плачевно. Когда Ахиору показали отрубленную голову Олоферна, он вначале «пал на лице свое и ослабел духом», а затем «искренне уверовал в Бога, обрезал крайнюю плоть свою и присоединился к дому Израилеву».

Согласно библейской легенде, прекрасная и благочестивая вдова Иудифь жила в укрепленном иудейском городе Ветилуя, к которому подступил с огромной армией ассирийский полководец Олоферн (вымышленный, как и вся эта история). Жители осажденного города, в котором быстро закончились запасы воды (расположенный вне городских стен источник захватили ассирийцы), пришли к Озии, руководившему осажденным гарнизоном, и потребовали капитулировать перед врагом, чтобы сохранить жизни – свои и своих близких. Озия попросил горожан потерпеть еще пять дней и пообещал, что, если к истечению этого срока помощь не придет, он выполнит их требование. Узнав о малодушии сограждан, Иудифь пригласила к себе Озию и еще двух старейшин и попросила выпустить ее со служанкой ночью за крепостные стены, чтобы она могла спасти город, но отказалась сообщить, как намерена это сделать. Надев свои лучшие одежды и захватив провизию и служанку, Иудифь ночью вышла из осажденной Ветилуи и направилась к вражескому стану. Встретившей ее передовой ассирийской страже Иудифь объяснила, что она, еврейка, покинула родной город, ибо он обречен на неминуемую гибель. А идет она к Олоферну с намерением «указать ему путь, которым он пойдет и овладеет всею нагорною страною, так что не погибнет из мужей его ни один человек и ни одна живая душа». Олоферн оказал Иудифи прекрасный прием. Она осталась в его стане, питаясь принесенной с собой едой и по ночам выходя со своей служанкой в долину для омовения и молитвы. (Олоферн приказал страже не припятствовать им в этом.) На четвертый день Олоферн устроил пир и пригласил на него прекрасную еврейку. Поздней ночью, когда все удалились, Иудифь осталась наедине с опьяневшим Олоферном. Взяв меч ассирийского полководца, Иудифь «изо всей силы ударила по шее Олоферна и сняла с него голову». Отрубленную голову Иудифь отдала служанке, которая положила ее в мешок со съестными припасами, и «обе вместе вышли, по обычаю своему, на молитву». Беспрепятственно покинув вражеский стан, еврейки направились к Ветилуе. Утром ассирийцы обнаружили в шатре обезглавленный труп Олоферна, а на зубце крепостной стены его голову, после чего обратились в бегство.

В ветхозаветной Книге Есфири рассказывается, что персидский царь Артаксеркс на седьмой день пышного пира потребовал от жены Астинь предстать перед пирующими, дабы «показать народам и князьям красоту ее; потому что она была очень красива». Однако царица «не захотела прийти по приказанию царя, объявленному чрез евнухов», чем навлекла на себя гнев Артаксеркса, привыкшего к полному повиновению подданных. Сдержав свои чувства, царь решил посоветоваться с наиболее приближенными к нему семью князьями, как поступить с непослушной женой. Не утруждая себя выяснением причин столь необычного поведения царицы (библейский летописец о них ничего не говорит), мудрые князья решили, что «не пред царем одним виновна царица Астинь, а пред всеми князьями и пред всеми народами… потому что поступок царицы дойдет до всех жен, и они будут пренебрегать мужьями своими… и пренебрежения и огорчения будет довольно». В итоге Артаксерксу посоветовали лишить Астинь царского достоинства и передать его «другой, которая лучше ее», и тогда, узнав о таком «постановлении царя, которое разойдется по всему царству его, как оно ни велико… все жены будут почитать мужей своих, от большого до малого». Артаксеркс последовал совету князей и «послал во все области царя письма, писанные в каждую область письменами ее и к каждому народу на языке его, чтобы всякий муж был господином в доме своем и чтобы это было объявлено каждому на природном языке его».

О происхождении этого праздника Книга Есфири рассказывает следующее. Иудейка Есфирь жила в персидском городе Сузы и воспитывалась родственником Мардохеем. После того как Артаксеркс лишил царского статуса свою жену Астинь, его выбор пал на красавицу Есфирь, которую он сделал царицей. Через нее Мардохей известил царя о готовящемся покушении на его жизнь, о чем Артаксеркс приказал записать в памятной книге. Как правоверный иудей, Мардохей отказался кланяться царскому любимцу Аману, который из-за этого вознамерился погубить всех иудеев и добился от царя рассылки по всем подвластным областям приказа о поголовном их истреблении. Узнав об этом приказе, Мардохей обратился за помощью к царственной родственнице. Есфирь явилась незваной к царю (за что ей грозила смертная казнь), однако царь не только не разгневался, но и пообещал исполнить любое ее желание. Есфирь ограничилась приглашением его вместе с Аманом к себе на пир. Исполненный гордости оказанной ему честью, Аман решил утром просить царя повесить Мардохея и даже приготовил виселицу. Ночью царю не спалось, он приказал читать ему памятную книгу и, выслушав запись о разоблачении заговора Мардохеем, решил почтить его. Рано утром к царю явился Аман и, не успев высказать свою просьбу, услышал вопрос: что, по его мнению, следует сделать тому, кого царь желает отличить? Полагая, что речь идет о нем, Аман предложил провести этого человека по городу в царском облачении и верхом на царском коне – и получил приказ оказать эти почести Мардохею, что и вынужден был немедленно исполнить. Во время вечернего пира у царицы Артаксеркс спросил, какое свое желание она хотела бы видеть исполненным. Есфирь ответила: «Да будут дарованы мне жизнь моя, по желанию моему, и народ мой, по просьбе моей! Ибо проданы мы, я и народ мой, на истребление, убиение и погибель». Отвечая на вопрос изумленного царя, «где тот, который отважился в сердце своем сделать так», Есфирь указала на Амана. Вне себя от гнева, царь вышел в дворцовый сад, чтобы успокоиться, а Аман припал к ложу Есфири, умоляя о заступничестве. Вернувшись в дом, Артаксеркс ошибочно решил, что Аман пытается насиловать царицу. Царедворца тотчас повесили на виселице, приготовленной им для Мардохея. Но Артаксерксу нужно было что-то делать с разосланным Аманом указом об истреблении иудеев (отменять царские указы в персидской державе не мог даже сам царь). Он велел Мардохею подготовить и разослать новый указ, позволяющий иудеям «собраться и стать на защиту жизни своей, истребить, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними, детей и жен, и имение их разграбить». Воспользовавшись этим указом, проживавшие во владениях Артаксеркса иудеи в течение двух дней умертвили более 75 тысяч своих врагов, в числе которых были и 10 сыновей Амана. В память этих двух дней, когда евреи, по замыслу Амана, должны были погибнуть, а вместо этого искоренили великое множество своих врагов, Есфирь и Мардохей учредили праздник пурим.

Узнав, что живущие в Иерусалиме иудеи, включая священников и левитов, «не отделились от народов иноплеменных с мерзостями их… потому что взяли дочерей их за себя и за сыновей своих, и смешалось семя святое с народами иноплеменными», Ездра в отчаянии «разодрал на себе одежды и священное облачение, и рвал волосы на голове и бороде, и сидел озабоченный и печальный». Значительно более энергичный и решительный Неемия в аналогичной ситуации, призвав к себе виновных, «сделал за это выговор и проклинал их, и некоторых из мужей бил, рвал у них волоса и заклинал их Богом, чтобы они не отдавали дочерей своих за сыновей их и не брали дочерей их за сыновей своих и за себя».

Иуда Маккавей (прозвище Маккавей с древнееврейского означает Молот) – национальный герой еврейского народа. В 167 году до нашей эры он возглавил повстанческое движение против насильственных мер по эллинизации евреев, осуществляемых сирийским царем Антиохом IV. В Иудее эти меры носили антисемитский характер (в частности, запрещались иудейские обряды и насаждались греческие, языческие). Восстание, направленное против иноземных угнетателей и объединившейся с ними местной знати, переросло в народную войну, получившую название Маккавейской. В ряде сражений 167–162 годов армия Иуды Маккавея разбила намного превосходившие силы армий сирийских полководцев. В 164 году Маккавей захватил Иерусалим, заново освятил храм. Продолжал он вооруженную и политическую борьбу и после отмены Селевкидами в 162 году религиозных преследований; в 161 году заключил союз с Римом. После гибели Иуды Маккавея в 161 году борьбу возглавили его братья – до завоевания в 142 году до нашей эры полной политической независимости Иудеи. Яркая оценка личности и деятельности Иуды Маккавея содержится в следующих словах библейского летописца: «Он распространил славу народа своего; он облекался бронею, как исполин, опоясывался воинскими доспехами своими и вел войну защищая ополчение мечом; он уподоблялся льву в делах своих и был как скимен, рыкающий на добычу; он преследовал беззаконных, отыскивая их, и возмущающих народ его сожигал. И смирились беззаконные из страха перед ним, и все делатели беззакония смутились пред ним, и благоуспешно было спасение рукою его. Он огорчил многих царей, и возвеселил Иакова делами своими, и память его до века в благословении; прошел по городам Иудеи и истребил в ней нечестивых, и отвратил гнев от Израиля, и сделался именитым до последних пределов земли, и собрал погибавших».

В Книге Екклесиаста, автор которой называет себя сыном Давида, царем в Иерусалиме, почему некоторые богословы отождествляют его с Соломоном. Научная критика Библии установила, что Книга Екклесиаста была написана в III веке до нашей эры под влиянием греческой философии. Екклесиаст (имя это переводится с древнегреческого как «проповедник») – не летописец и не прозаик, а мыслитель. В его книге нет сюжета, в ней просто изложены тонкие наблюдения мудрого человека, познавшего многие стороны бытия. Екклесиаст – не благочестивый иудей, он откровенно выражает свое неверие в такие химеры, как потусторонний мир и небесный суд: «Участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом… Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах» (Екклесиаст 3:19–20). А потому «нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его; ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него?» (Екклесиаст 3:22).

В ветхозаветной Книге Иова рассказывается, что до начала своих тяжких испытаний Иов жил праведно и счастливо, заслуженно наслаждаясь всеми доступными человеку благами. Судьба не обошла его богатством, он был отцом семи сыновей и трех дочерей, живших богато и очень дружно. Но однажды «сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла». В ответ сатана скептично возразил: «Разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?» Бог принял вызов и позволил сатане начать испытание: «Вот все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей». С этого момента жизнь Иова круто изменилась. В течение одного дня он потерял весь свой скот: савеяне похитили его волов и ослиц, молния поразила всех его овец, халдеи угнали верблюдов. При этом пастухи и погонщики тоже погибли – одни от вражеского меча, другие – от молнии. В тот же злосчастный день Иову сообщили, что все его сыновья и дочери, собравшиеся на пиршество у старшего из братьев, нашли свою смерть под развалинами дома, стены которого обрушились под напором пришедшего из пустыни большого ветра. Но даже это страшное несчастье не смогло пошатнуть благочестия Иова. При очередной встрече с сатаной Бог не преминул отметить, что Иов «и доселе тверд в своей непорочности», и услышал в ответ: «Кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, – благословит ли он Тебя?» Решив продолжить испытание, «сказал Господь сатане: вот он в руке твоей, только душу его сбереги». Воспользовавшись разрешением, сатана «поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его». Несчастный Иов «взял… себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел». Видя страдания Иова, «сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри», но в ответ услышала: «Ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» Убедившись в несокрушимости веры Иова, «дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде». К концу жизни Иова он стал вдвое богаче, чем до своего тяжкого испытания, у него снова было семь сыновей и три дочери. «После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; и умер Иов в старости, насыщенный днями». Не подтверждает ли пример многострадального Иова правоту неизвестного шутника, заявившего: «Если всеблагой Бог так обращается с теми, кого он любит, я убедительно просил бы Его даже и не вспоминать обо мне»?

Ничем иным не известный царь Лемуил упоминается в ветхозаветной Книге Притчей Соломоновых в связи с наставлениями его матери. Мудрая женщина учила своего царственного сына следующим правилам поведения: «Не царям пить вино и не князьям – сикеру, чтобы, напившись, они не забыли закона и не превратили суда всех угнетаемых. Дайте сикеру погибающему и вино огорченному душею; пусть он выпьет и забудет бедность свою и не вспомнит больше о своем страдании. Открывай уста твои за безгласного и для защиты всех сирот. Открывай уста твои для правосудия и для дела бедного и нищего». Называя женщин «губительницами царей» и предостерегая сына от безрассудного увлечения ветреными красавицами, она в своем наставлении превозносила достоинства высоконравственной жены: «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. <…> Крепость и красота – одежда ее, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее. Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности. <… > Миловидность обманчива и красота суетна, но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее!»

Обычно пророками называют провозвестников и истолкователей воли богов, предвидящих и предсказывающих грядущее. Однако ветхозаветные пророки были не только предсказателями будущего, они обычно говорили о том, что люди видели вокруг себя и что волновало их. Многие пророки были выдающимися политическими деятелями, выражавшими интересы и мнения определенных кругов общества. Все еврейские пророки выступали непримиримыми противниками политеизма и органически связанного с ним идолопоклонства. Первым великим пророком еврейская традиция признает Моисея, величайшего деятеля еврейской истории, основателя еврейской религии, законодателя и политического вождя еврейских племен, приведшего их из Египта в Палестину. Второе место в ряду великих еврейских пророков занимает Самуил, объединивший израильтян в одно политическое целое. С течением времени пророчество становилось прерогативой особого класса людей, составлявших так называемые сонмы. Эти общины, состоявшие из учителей и учеников, имели все общее, жили в строжайшей религиозно-нравственной дисциплине и совершали торжественные процессии, сопровождая их пением и музыкой. Из этих общин вышли непреклонные хранители и ревнители Божьего Завета, бесстрашные обличители идолопоклонства – закаленные мужи, которые не боялись говорить правду в лицо царям. Временами они пользовались огромным влиянием и уважением народа, заставлявшим даже царей испрашивать у них совета в трудные дни, – хотя часто и заканчивали жизнь мученической смертью. Наивысшего расцвета пророчество как общественная сила достигло во времена знаменитых пророков Илии и Елисея. Сонмы (или школы) пророков тогда насчитывали сотни преданных учеников, в них осуществлялось религиозно-нравственное воспитание, к которому примыкали и образовательные предметы. Впоследствии из этих школ вышли пророки-писатели, которые оставили после себя литературу, поразительную по богатству фантазии, по силе и красоте восторженного слова. Из этой литературы составились пророческие книги ветхозаветного канона – четыре из них принадлежат великим пророкам (Исаие, Иеремии, Иезекиилю и Даниилу) и двенадцать «малым» (Осии, Иоилю, Амосу, Авдию, Ионе, Михею, Науму, Аввакуму, Софонии, Аггею, Захарии и Малахии). «Закон и пророки» сделалось типичным выражением для обозначения всей сущности Ветхого Завета. С наступлением эпохи Нового Завета пророчество потеряло свое первоначальное значение, и хотя есть известия о нескольких пророках, но это уже слабые отголоски минувшего величия. Среди двадцати семи книг новозаветного канона пророческий характер имеет только одна – Апокалипсис, или Откровение Иоанна.

Ветхозаветный пророк Исаия в своей книге утверждает, что серафимы явились ему в человеческом образе с шестью крыльями: двумя они закрывают свои лица, двумя – ноги, а с помощью остальных двух летают, непрерывно распевая славословия Богу. По свидетельству того же Исаии, серафимы составляют высшую (ближайшую к Богу) степень в небесной ангельской иерархии и окружают престол Всевышнего.

По свидетельству наиболее подробно описавшего херувимов пророка Иезекииля, у каждого из них по четыре лица, четыре крыла «и под крыльями их подобие рук человеческих». Из четырех лиц херувима первое – херувимово, второе – человеческое, третье – львиное и четвертое – орлиное. Возле херувимов, по свидетельству пророка, четыре колеса, по одному возле каждого. «И по виду все четыре сходны, как будто бы колесо находилось в колесе. Когда шли они, то шли на четыре свои стороны; во время шествия своего не оборачивались, но к тому месту, куда обращена была голова, и они туда шли; во время шествия своего не оборачивались. И все тело их, и спина их, и руки их, и крылья их, и колеса кругом были полны очей, все четыре колеса их. <…> И когда шли Херувимы, тогда шли подле них и колеса; и когда Херувимы поднимали крылья свои, чтобы подняться от земли, и колеса не отделялись, но были при них. Когда те стояли, стояли и они; когда те поднимались, поднимались и они; ибо в них был дух животных».

Библейские назореи – особый класс посвященных у евреев. Давшие обет назорейства воздерживались от вина и других возбуждающих напитков, не стригли волос и вообще избегали всякого осквернения. Были назореи временные и пожизненные. Обет назорейства иногда принимали родители за своих детей, особенно испрошенных молитвой. Назорейство особенно процветало во времена «судей» (так, назореями были Самсон и Самуил). В Новом Завете назореями были Иоанн Креститель и Иисус Христос. Временно принимал обет назорейства апостол Павел. В отношении Иисуса Христа некоторые производят эпитет «назорей» от названия города Назарет, родом из которого был Иисус; другие же, наоборот, считают, что такого города во времена Иисуса Христа не было (в настоящее время не найдено никаких свидетельств его существования), и объясняют появление этого географического названия в Библии тем, что Иисус (или его приемный отец Иосиф) был назореем.

Евангелиями называют раннехристианские сочинения, повествующие об Иисусе Христе. Их разделяют на канонические, то есть включенные церковью в состав Нового Завета, и апокрифические. Канонических Евангелий четыре, три из них (от Марка, Луки и Матфея) в значительной степени совпадают по своему содержанию, а четвертое (от Иоанна) существенно отличается от трех первых. Именно поэтому Евангелия от Марка, Луки и Матфея называют синоптическими (греч. 8эпорв18 – совместное обозрение), а объясняют это следующими двумя обстоятельствами. Во-первых, хронологически наиболее раннее Евангелие от Марка послужило источником для Евангелий от Луки и Матфея. Во-вторых, в этих трех Евангелиях использованы общие не дошедшие до нас документы, а также, вероятно, устная традиция, которые не были известны автору четвертого Евангелия, опиравшемуся на совершенно другие источники. Подсчитано, что Иоанн сходится с синоптиками только в 8 процентах текста. Иисус синоптических Евангелий – личность вполне реальная, наделенная всеми чертами живого человека, в трактовке же Иоанна это образ почти нематериальный, скрытый таинственной завесой мистики.

Канон Нового Завета состоит из двадцати семи книг. Это четыре Евангелия, Деяния апостолов, двадцать одно послание, авторство которых приписывается апостолам Павлу, Иакову, Петру, Иоанну и Иуде, и Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис). Состав этого сборника вызывает серьезные вопросы, в него могло быть включено значительно больше документов. Речь вовсе не идет о «пропавших» книгах – эти книги были преднамеренно исключены из канона. Это не второстепенные документы – среди них Евангелия от Петра и Марии, Евангелие младенчества, Первоевангелие Иакова и другие важнейшие памятники. Список книг, включенных в канон, был составлен в 367 году епископом Афанасием Александрийским и утвержден церковными соборами в 393 и 397 годах. Таким образом, Новый Завет в его современном виде – продукт субъективного отбора. Более того, книги Нового Завета подверглись цензуре и редактированию. В 1958 году профессор Мортон Смит из Колумбийского университета обнаружил в монастыре в окрестностях Иерусалима письмо с отсутствующим в каноне фрагментом Евангелия от Марка. Из содержания письма следует, что этот фрагмент не был утерян – он был намеренно исключен из канонического текста по указанию пресвитера Климента Александрийского (умер до 215 года). Указанное Евангелие было также «дополнено» – его первоначальная версия заканчивалась распятием, захоронением и обнаружением пустой гробницы, в ней не было ни воскрешения, ни явления ученикам после воскрешения. И данный пример не единичен. Еще в начале III века христианский теолог Ориген, говоря о текстах Нового Завета, констатировал: «Сегодня очевидно, что в рукописях встречаются значительные расхождения то ли из-за небрежности переписчиков, то ли из-за возмутительной дерзости тех, кто правил текст, а может, и потому, что находятся люди, что по своему усмотрению сокращают или добавляют, сами себе присваивая эти права».

Известно, что канонические Евангелия были созданы в период 65—100 годов нашей эры на основе, как считают большинство ученых, высказываний апостола Павла, записанных после его смерти. Расходясь с остальными апостолами в оценке сути вероучения Иисуса Христа и даже самой его сущности, Павел не ограничивался обращением в христианство иудеев, а ставил своей целью создать религию, лишенную иудейской специфики и приемлемую на всей территории Римской империи. Поэтому Евангелия были предназначены прежде всего для прозелитов языческого происхождения, а не для христиан-иудеев, то есть адресовались греко-римской аудитории. Этим и объясняется очевидное стремление авторов Евангелий избежать антиримской направленности, снять с римлян какую-либо вину за смерть Иисуса, возложив ее исключительно на иудеев. Без такой трактовки событий ни христианская церковь, ни сами Евангелия просто не выжили бы.

Мы сейчас исчисляем годы от Рождества Христова, однако римский монах Дионисий Малый, который предложил в 525 году эту систему летоисчисления, ошибся в своих расчетах на несколько лет, относя дату Рождества Христова к 754 году от основания Рима. Сегодня исторической наукой точно установлено, что иудейский царь Ирод I Великий умер в 750 году от основания Рима, то есть в 4 году до нашей эры. Поскольку Ирод, по свидетельству евангелиста Матфея (2:16), приказал истребить всех вифлеемских младенцев до двух лет, то отсюда ясно следует, что Иисус Христос должен был родиться примерно за 5–6 лет до общепринятой ныне даты Рождества Христова. Однако такой вывод опровергается евангелистом Лукой, который сообщает (2:2), что перепись населения, в связи с проведением которой Иисус родился в Вифлееме, а не в Назарете, имела место «в правление Квириния Сириею». Исторические источники с полной определенностью указывают, что Квириний был назначен легатом Сирии лишь в 6 году нашей эры, то есть через 10 лет после смерти Ирода I Великого и спустя 11–12 лет после рождения Иисуса согласно Евангелию от Матфея. Аналогичная «неопределенность» имеется и в свидетельствах евангелистов относительно возраста Иисуса в начале его служения как посланника Бога на земле. Евангелист Лука утверждает (3:23), что Иисусу в это время было около 30 лет, а в Евангелии от Иоанна написано (8:57): «На это сказали ему иудеи: Тебе нет еще пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама?» Таким образом, следует признать, что, как ни странно, но в Евангелиях не содержится точной информации ни о том, когда родился Иисус, ни о том, в каком возрасте он погиб на кресте.

Принято считать, что обстоятельства рождения Иисуса Христа хорошо известны, однако это вовсе не так. Евангелия, в которых эти обстоятельства изложены, в данном отношении расходятся одно с другим. Только два евангелиста – Матфей и Лука – рассказывают о рождении Иисуса, но и они противоречат друг другу. Например, ангел, предсказавший рождение сына Божьего и преемника престола Давидова, по словам Луки, явился Марии, а Матфей утверждает, что ангел явился во сне Иосифу и сказал, что Мария родит сына, который избавит свой народ от греха. Согласно Луке, к Иисусу после его рождения приходили поклониться пастухи, а если верить Матфею – это были восточные волхвы. Лука утверждает, что родители Иисуса жили в галилейском Назарете, откуда им пришлось для участия в переписи (которой, как утверждают историки, в ту пору не было) идти в иудейский Вифлеем, где Иисус и родился в хлеву. Однако, по свидетельству Матфея, семья Иисуса жила в Вифлееме и поселилась в Назарете лишь после возвращения из Египта. В Евангелии же от Луки нет ни слова о бегстве в Египет, а сказано, что Мария, Иосиф и божественный младенец возвратились из Вифлеема в Назарет сразу же после совершения обряда обрезания над восьмидневным Иисусом. Указанные противоречия приводят, таким образом, к выводу: изложенные в Новом Завете обстоятельства рождения Иисуса Христа нельзя считать достоверно установленными.

Согласно пророчеству Ветхого Завета, будущий царь Израиля должен быть прямым потомком царя Давида и появиться на свет в его родном городе – Вифлееме. Богословам, стремившимся отождествить Иисуса с еврейским мессией, очень мешало то, что его всегда считали галилеянином, ибо «из Галилеи не приходит пророк» (Иоанн 7:52). Поскольку евангелисты единодушны в том, что семья Иисуса проживала постоянно в галилейском Назарете, они сочли необходимым переместить ее на момент рождения младенца в Вифлеем. Для этого Матфей и Лука придумали различные поводы: Матфей пишет, что Иосиф и Мария вначале жили в Вифлееме, где и родился Иисус, а в Назарете поселились после возвращения из Египта, куда бежали, чтобы спасти младенца от гибели; Лука придумал мифическую перепись населения, для участия в которой Иосиф и Мария отправились в Вифлеем, где и родился Иисус. Кстати, если бы даже эта перепись имела место в действительности, то для участия в ней Иосифу не было необходимости отправляться в Вифлеем. Это еврейская традиция требовала, чтобы люди для переписи приходили в места своего рождения и там регистрировались (в связи со стремлением определить не только число жителей, но и принадлежность к одному из двенадцати колен). Римляне же, производя перепись населения, регистрировали людей там, где они в данное время проживали, владели недвижимостью и платили налоги.

Утверждая, что Иисус Христос родился в хлеву, евангелист Лука (2:7, 12) сообщает и причину: «потому что не было им места в гостинице» (некоторые комментаторы Библии усматривают в этом свидетельство бедности Иосифа). Указанные факт и его причина вызывают сомнения уже хотя бы потому, что Иосиф был «из дома и рода Давидова», и в Вифлееме, городе Давида, у него должны были иметься родственники, которые не отказали бы ему в ночлеге. Более того, представляется совершенно очевидным, что всякий благочестивый еврей не допустил бы, чтобы правоверная иудейка рожала в хлеву, и пустил бы ее в дом. Истинную причину столь странного свидетельства Луки объясняют его стремлением привести свое Евангелие в соответствие с ветхозаветной Книгой пророка Аввакума, где записано: «Среди лет яви его…» (3:2). Дело в том, что Лука пользовался греческим переводом Ветхого Завета (Септуагинтой), где по ошибке переводчика вместо указанных слов значилось: «Среди двух зверей яви его…» Лука вспомнил пророчество Исаии: «Вол знает владетеля своего, и осел – ясли господина своего» (1:3), – и младенец Иисус оказался в яслях между волом и ослом в хлеву.

В самом начале Евангелия от Матфея приведено подробное «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова», из которого следует, что Иисус был бы Давидидом, прямым потомком Соломона и его преемников на иерусалимском престоле, включая предпоследнего иудейского царя Иехонию, уведенного в вавилонский плен, – если бы он был родным сыном Иосифа, чего, согласно этому же Евангелию, не было. Указанное «родословие» заканчивается словами: «…Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос». Чуть ниже Матфей сообщает, что после обручения Марии с Иосифом и «прежде нежели сочетались они», Иосиф узнал, что Мария беременна, и, «будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее», но затем, подчиняясь явившемуся ему во сне ангелу, «принял жену свою», но «не знал» ее. Получается, что Матфей сам же отрицает какое-либо отношение приведенного им «родословия» к Иисусу. Ему вторит Лука, который, тоже приведя подробное «родословие», утверждает, что Иисус был «как думали, Сын Иосифов». При этом, если верить Матфею, Иисус (точнее, Иосиф), как потомок царя Иехонии, имеет права на иудейскую корону, а Лука ведет его род всего лишь от одного из братьев царя Соломона. Так или иначе, но совершенно непонятно, зачем Матфей и Лука приводят «родословия» Иосифа, не имеющие никакого отношения к Иисусу. Значительно больше смысла было бы в представлении родословия Марии, матери Иисуса, но никаких данных о предках Марии евангелисты не приводят. Это обстоятельство нельзя объяснить малозначимостью происхождения по женской линии – в таком случае в ветхозаветном каноне не было бы книги о Руфи, прабабке царя Давида. Таким образом, следует признать, что никаких определенных сведений о предках Иисуса Христа (кроме его матери Марии) в Новом Завете не содержится. Свой ответ на вопрос о происхождении Иисуса Христа дает апостол Павел, сообщая в начале Послания к римлянам, что он (Павел) избран Богом «к благовестию Божию… О Сыне Своем, Который родился от семени Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе по духу святыни, через воскресение из мертвых».

В Евангелии от Матфея рассказывается, как в Иерусалим пришли с востока волхвы и сообщили царю Ироду, что прибыли поклониться будущему иудейскому царю, о рождении которого они узнали, увидев его звезду. Встревоженный Ирод, «собрав всех первосвященников и книжников народных», узнал, что, согласно древнему пророчеству, в Вифлееме действительно должен родиться вождь, которому предназначено спасти еврейский народ. Тайно призвав волхвов, Ирод поручил им узнать все о младенце и сообщить ему, царю. Ведомые чудесной звездой, волхвы нашли новорожденного Иисуса и отдали ему почести, после чего, «получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою». Увидев, что волхвы его обманули, Ирод «послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже». Однако ангел предупредил Иосифа, приемного отца Иисуса, о намерениях Ирода, и Святое семейство успело бежать в Египет. Могла ли эта история иметь место в действительности? Если так, то почему о ней умалчивают Марк, Лука, Иоанн и Павел, а также всей душой ненавидевший Ирода еврейский историк Иосиф Флавий? И как мог известный своими хитростью и коварством царь Ирод, на пути к власти убивший многих конкурентов, доверить получение информации о своем грозном потенциальном враге каким-то чужестранцам? Почему он не послал с этой же задачей пару своих слуг, которые без труда выведали бы, где живет чудесный младенец? А когда царь все же приказал убивать всех младенцев мужского пола подряд, где были их отцы, почему они не оказали сопротивления (они ведь еще не слышали, что после удара по одной щеке надо подставлять другую, а жили по закону «око за око, зуб за зуб»)? И почему не вмешались римские власти, на глазах которых убивали будущих подданных римского императора, провоцируя к тому же полномасштабное народное восстание? Таким образом, евангельская история об «избиении младенцев» – чистейший миф, порожденный, возможно, атмосферой ненависти, окружавшей реального царя Ирода I Великого, последние годы царствования которого были непрерывной цепью жестокостей, дворцовых интриг и кровопролитий.

На этот вопрос достаточно полно отвечает евангелист Матфей следующим фрагментом (19:3–6): «И приступили к Нему фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею? Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть».

В текстах Нового Завета ничего не говорится о семейном состоянии Иисуса Христа, однако при поиске ответа на указанный вопрос представляется необходимым учитывать следующее. Как свидетельствуют авторы «Еврейской энциклопедии», одной из важнейших библейских заповедей у евреев считалось продолжение рода человеческого (Бытие 1:28), а потому каждому мужчине-иудею вменялось в долг вступить в брак по возможности раньше. Средним возрастом для брака считались 18 лет, однако некоторые законоучители рекомендовали женить своих детей уже в 16 лет, и, во всяком случае, не позже 24 лет. Полагали, что над человеком, оставшимся холостым после указанного срока, тяготеет проклятие Божие. Поэтому отсутствие в Новом Завете информации о семейном положении Иисуса следует расценивать скорее как свидетельство того, что он был женат, чем наоборот. Будь Иисус холост, это было бы достаточно заметным нарушением общепринятой нормы, причину которого обязательно указали бы евангелисты и (или) апостол Павел.

Об этой свадьбе упоминается лишь в Евангелии от Иоанна (2:1—11), который утверждает, что мать Иисуса «была там», и был «также зван Иисус и ученики Его». Когда выяснилось, что не хватает вина, мать Иисуса сообщила об этом сыну, а затем, несмотря на его возражения, велела слугам сделать то, что он им скажет. Специалисты по нравам и обычаям тех времен считают совершенно немыслимым, чтобы на брачном пиру самоуправно распоряжался кто-то из гостей, который просто «был там» или «был зван». Однако слуги послушно наполняют указанные Иисусом сосуды водой, а он превращает затем эту воду в вино, таким образом впервые проявив свой чудесный дар. Но почему Мария потребовала от сына сделать это (если следовать Евангелию, у нее в тот момент не было никаких оснований полагать, что Иисус способен на подобное)? И не слишком ли банальна цель, ради которой Иисусом совершено его первое чудо? И почему два рядовых гостя на чужой свадьбе берут на себя ответственность по обеспечению пирующих вином – ответственность, которая, по обычаю, возлагалась на отца жениха или самого жениха? На все эти вопросы есть очевидный ответ: на свадьбе в Кане женихом был Иисус, который, по настоянию матери, и выполнил свою прямую обязанность обеспечить гостей вином. Об этом свидетельствуют и дальнейшие события в изложении Иоанна: «Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, – а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, – тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе».

Бывшей блудницей Марию Магдалину считает популярная традиция, из которой исходили и многие художники, изображавшие ее кающейся, однако тексты Нового Завета эту традицию не подтверждают. Евангелист Лука упоминает ее впервые в перечне женщин, которых Иисус «исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов» (8:2). Из этого можно сделать вывод о психическом заболевании Марии, ее «одержимости злым духом», что можно, конечно, в известном смысле считать греховностью, – но только в религиозном смысле. Причиной того, что Марию Магдалину до встречи ее с Иисусом стали считать блудницей, было ошибочное отождествление ее с другой женщиной, о которой Лука говорит непосредственно перед первым упоминанием о Марии. Лука рассказывает, как некий фарисей пригласил Иисуса к себе «вкусить с ним пищи», и во время этой трапезы «женщина того города, которая была грешница… принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (7:36–38). В 591 году папа Григорий I Великий во время пасхальной проповеди заявил, что Мария Магдалина и упоминаемая Лукой до нее блудница – одна и та же женщина. Ватикан исправил эту ошибку – правда, с большим опозданием – в 1969 году.

Разница в отношении Иисуса к евреям и язычникам наиболее четко проявилась в вопросах исцеления. На просьбу хананеянки (по другой версии – сирофиникиянки) излечить ее душевнобольную дочь Иисус вначале не ответил ни слова, а затем заявил: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». Женщина продолжала умолять его и услышала от Спасителя: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Однако настойчивость припадающей к его ногам женщины и ее непоколебимая вера в его божественные способности все-таки смягчили Иисуса, и он исцелил ее дочь. О различии в отношении Иисуса к иудеям и язычникам свидетельствует и его наставление апостолам: «На путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите» (Матфей 10:5, 15:22–28; Марк 7:25–30).

Как свидетельствует евангелист Матфей, когда присланные первосвященниками вооруженные люди схватили Иисуса в Гефсиманском саду, один лишь Петр пытался защитить Учителя. Он «извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо» – но затем подчинился приказу Иисуса: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (26:52). Значит ли это, что Иисус был пацифистом, противником любого применения оружия? Ответ на этот вопрос можно найти у евангелиста Луки, который сообщает (22:36–38), что в конце Тайной вечери Иисус, спросив учеников, имели ли они в чем-либо нужду, когда он посылал их по делам «без мешка и без сумы и без обуви», повелел им: «Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч». Тем самым, апостолы получили конкретный приказ вооружаться, и, видимо, не впервые, поскольку тут же доложили Иисусу: «Господи! Вот здесь два меча», – на что последовал ответ: «Довольно» (очевидно, Иисус и его ученики готовились к встрече с немногочисленным противником). События в Гефсиманском саду Лука также излагает (22:49–51) несколько отлично от Матфея, а именно: «Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! Не ударить ли нам мечом? И один из них ударил раба первосвященникова и отсек ему правое ухо. Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его». Таким образом, Лука утверждает, что Иисус санкционировал приобретение двух мечей и применение одного из них (не возразил на предложение «ударить мечом» и вмешался только после этого удара, убедившись, вероятно, в бесполезности дальнейшего сопротивления). Рассуждая о пацифизме Иисуса, следует также помнить его знаменитые слова, приведенные в Евангелии от Матфея: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (10:34).

Как утверждают историки, Понтий Пилат был человеком грубым и ограниченным, не понимавшим психологии населения управляемой им провинции, – словом, тупым римским чиновником. Его прокураторство (26–36 годы нашей эры) было ознаменовано многими жестокостями и несправедливостями, до крайности ожесточившими против него население Иудеи. Однако в деле Иисуса Христа римский прокуратор Понтий Пилат, если верить евангелистам, проявил себя с совершенно другой стороны. В то время как иудейские вожди и возбуждаемая ими толпа требовали казнить Иисуса, прокуратор пытался найти любую возможность сохранить ему жизнь. Лишь окончательно убедившись, что упрямая настойчивость иудеев непреодолима, а дальнейшие попытки спасти обвиняемого могут привести к восстанию, которому иудеи способны придать опасный для Пилата характер выступления в защиту интересов римского императора, прокуратор приговорил Иисуса к распятию. При этом он «взял воды и умыл руки перед народом», использовав, таким образом, старинный иудейский обычай, символизировавший невиновность в пролитии крови (отсюда выражение «умыть руки»). В настоящее время существует несколько версий, объясняющих причины такого поведения Пилата. Первая из них отражена в знаменитом романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Обусловлена она тем историческим фактом, что первоначальная враждебность христианства к Понтию Пилату постепенно исчезла, «раскаявшийся» и «обратившийся к христианству» Пилат стал героем ряда новозаветных апокрифов и был даже канонизирован коптской церковью. Другая версия, значительно более реалистичная, связана с коррумпированностью римской администрации тех времен и алчностью исторического Понтия Пилата. Сторонники ее полагают, что прокуратору просто-напросто была обещана взятка за сохранение жизни Иисуса (евангелисты подтверждают, что у Иисуса имелись достаточно влиятельные сторонники – например, его тайный друг Иосиф из Аримафеи, член иерусалимского синедриона). Представляется интересной также версия, согласно которой Понтий Пилат стремился сохранить жизнь Иисусу, потому что рассчитывал на возможность конфликта между его приверженцами и ортодоксальными иудеями в храме или вблизи него во время пасхальных празднеств. Такое столкновение предоставило бы римлянам законный повод вмешаться для наведения порядка и благоприятные условия для ограбления храма слугами Пилата «под шумок». Знавший об этих планах прокуратора первосвященник Каиафа решил пожертвовать жизнью Иисуса, дабы сохранить храмовые ценности. Сторонники этой версии напоминают, что накануне праздника пасхи прошло собрание синедриона, на котором «положили… взять Иисуса хитростью и убить… только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе» (Матфей 26:3–5). Это решение Каиафа мотивировал следующим образом: «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Иоанн 11:50).

Возмущенный поведением иудеев, настоявших, вопреки прямо высказанной воле римского прокуратора, на казни Иисуса Христа, Понтий Пилат решил хоть как-то отомстить им и приказал прикрепить над головой распятого Иисуса табличку с надписью на еврейском, греческом и латинском языках: «Царь Иудейский». Первосвященники обратились к прокуратору с просьбой сменить надпись: по их мнению, в ней следовало указать, что Иисус не царь, а лишь мнил себя таковым. Убедившись, что иудеи полностью ощутили всю унизительность для них этой надписи, Пилат отклонил их просьбу сменить ее и с нескрываемым злорадством заявил: «Что я написал, то написал» (Иоанн 19:19–22).

Даже в столь важном вопросе евангелисты противоречат друг другу. Марк (автор самого раннего из Евангелий, 15:34) и Матфей (27:46) говорят, что последними словами Иисуса на кресте были: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Однако Лука утверждает: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (23:46). Иоанн же, единственный из евангелистов присутствовавший при распятии, свидетельствует: «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух» (19:30). Интересно, что бы сказал по этому поводу пророк Даниил, изобличивший во лжи обвинителей Сусанны благодаря противоречиям в их показаниях?

При описании событий, сопровождавших казнь Иисуса, наибольшую наблюдательность проявляет евангелист Матфей, который повествует: «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого… Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (27:45, 50–53). Евангелист Марк также рассказывает о трехчасовом солнечном затмении и о том, что «завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу», однако о землетрясении и о воскресении усопших святых он почему-то умалчивает (15:33, 37–38). Лука, как и Марк, замечает только солнечное затмение и происшествие с завесой храма, однако, в отличие от Матфея и Марка, в его Евангелии храмовая завеса разодралась до смерти Иисуса, а не после (23:44–46). Самое удивительное, что ни одного из указанных поразительных явлений не наблюдал евангелист Иоанн, единственный из четырех евангелистов непосредственный свидетель казни Иисуса. Что касается солнечного затмения, то о нем ничего не знает даже древнеримский ученый I века нашей эры Плиний Старший, посвятивший солнечным затмениям целую главу своей «Естественной истории». А о случившемся с завесой храма ничего не известно еврейскому историку Иосифу Флавию, современнику Плиния Старшего.

Как ни странно, но распявшие Иисуса римские легионеры знали наизусть иудейское Священное Писание, а именно стих 19-й приписываемого Давиду 21-го псалма: «Делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий». Иначе никак не объяснить следующий фрагмент Евангелия от Иоанна (19:23–24): «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий. Так поступили воины».

Согласно свидетельствам евангелистов Матфея (14:3– 12) и Марка (6:17–29), Иоанн Креститель пал жертвой оскорбленного тщеславия Ирода Антипы и его жены Иродиады, отнятой им у своего брата Ирода Филиппа. Иоанн публично порицал противоречивший еврейскому закону брак Ирода Антипы с Иродиадой и за это был заключен в темницу. Считаясь с авторитетом пророка в народе, Ирод Антипа вначале не решился убить Иоанна. Однажды, когда Ирод Антипа пышно праздновал день своего рождения и дочь Иродиады плясала перед ним, танец ее так восхитил царя, что он предложил ей потребовать у него все, что она пожелает, даже половину его царства, – он не откажет ей ни в чем. Иродиада внушила дочери, чтобы та просила голову Иоанна Крестителя. У Ирода Антипы не хватило мужества в присутствии гостей отказаться от только что данного слова – и голову Иоанна на блюде передали девушке, а она отнесла ее своей матери.

Выражение «иудин поцелуй» означает предательский поступок по отношению к кому-либо, а появилось оно благодаря евангелистам-синоптикам. Согласно Матфею (26:46–50), Марку (14:42–46) и Луке (22:47–48), Иуда Искариот, приведя в Гефсиманский сад посланную схватить Иисуса Христа вооруженную толпу, поцеловал Иисуса, чтобы помочь опознать его в ночной тьме. (Иуда заранее предупредил пришедших с ним: «Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его».) Однако Иоанн, единственный из евангелистов очевидец этой сцены, утверждает (18:3–9), что никакого поцелуя не было: Иуда, приведя служителей синедриона к Христу, молча стоял с ними, а Иисус сам поинтересовался, кого ищут, а затем настойчиво доказывал пришедшим, что Иисус Назорей – именно он.

Традиционное мнение о том, что Иуда Искариот предал Иисуса Христа из корыстных соображений (тридцать сребреников), основано на тексте всех четырех канонических Евангелий. Однако существует и противоречащая христианской традиции точка зрения, согласно которой «предательство» Иуды Искариота было предписано ему самим Иисусом Христом и являлось необходимым условием реализации высшего служения Иисуса, направленного на искупление грехов человеческих во имя спасения мира. Эта точка зрения также находит свое подтверждение в Евангелиях. Ее сторонники напоминают, как на Тайной вечере Иисус объявил своим ученикам, что один из них предаст его, а затем, в знак того, что это сделает именно Иуда, подал ему обмакнутый кусок хлеба и велел: «Что делаешь, делай скорее», а Иуда, «приняв кусок, тотчас вышел» (Иоанн 13:26–30). По одной из версий, услышав слова Иисуса о том, что один из разделяющих с ним трапезу предаст его, Иуда спросил: «Не я ли, Равви?», на что Иисус ответил: «Ты сказал» (Матфей 26:25). Еще более убедительным представляется мнение, что все, сказанное евангелистами об Иуде Искариоте, – чистейший вымысел, цель которого – более убедительно возложить на евреев ответственность за гибель Спасителя. В пользу этого мнения свидетельствует то, что в своем Первом послании к коринфянам – источнике более раннем, чем Евангелия и Деяния апостолов, – апостол Павел, описывает Тайную вечерю и явление воскресшего Иисуса апостолам, не упоминая ни об Иуде, ни о его предательстве, ни о его последующей участи.

Петр – виднейший из двенадцати апостолов, во всех их списках его имя стоит на первом месте. Первоначальное его имя – Симон, а Петром, или Кифой, его нарек Иисус Христос (греческое слово «петр» и арамейское «кифа» означают «камень», «скала»). По свидетельству евангелиста Матфея (16:15–19), правильно ответив на вопрос Иисуса: «За кого почитаете Меня?», – рыбак Симон услышал от Учителя: «Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Евангелист Иоанн утверждает (1:40–42), что, впервые увидев Симона, приведенного Андреем (братом Симона), Иисус тут же сказал ему: «Ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: камень (Петр)».

Евангелисты рассказывают, что после Тайной вечери Петр заявил Иисусу о своей готовности идти с ним в темницу и на смерть, положить за него душу – и услышал в ответ: «Не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». После безуспешной попытки защитить Учителя с помощью меча Петр издали последовал за Иисусом во двор первосвященника и сел там со служителями у огня, ожидая, чем закончится дело. Предоставим далее слово евангелисту Матфею: «И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином. Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь. Когда же он выходил за ворота, увидела его другая и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем. И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько».

В руководимой Петром и другими апостолами иерусалимской христианской общине господствовал принцип безоговорочной общности имущества. «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду». О том, насколько строго соблюдался этот принцип коммуны, свидетельствует драма Анании и Сапфиры. Обращенный в христианство иудей по имени Анания, продав свое имение, с ведома своей жены Сапфиры решил утаить часть вырученных денег. Когда он принес остальные деньги в церковь и вручил апостолам, Петр тут же разоблачил его и безжалостно отчитал: «Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли?.. Ты солгал не человекам, а Богу». Услышав эти суровые слова, слабохарактерный Анания «пал бездыханен», после чего был немедленно приготовлен к погребению и похоронен. Спустя три часа после этого пришла Сапфира, которую Петр тут же спросил, за сколько она и муж продали свою землю. Ничего не зная о случившемся, Сапфира назвала условленную с Ананией сумму, но тут же была изобличена в обмане и услышала от Петра: «Что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут». Потрясенная Сапфира последовала за своим мужем: «упала… и испустила дух». Происшедшее с Ананией и его женой стало поучительным примером для остальных членов христианской общины: «…великий страх объял всю церковь и всех слышавших это» (Деяния 4:34–35; 5:1—11)

Как ни странно, слово это возникло не в среде христиан, придумали его жители Антиохии (язычники), причем вначале оно использовалось как насмешливое, даже глумливое прозвище. Дело в том, что греческое слово «христос», эквивалентное еврейскому «мессия», буквально означает «помазанный», «намазанный». Этот эпитет казался антиохийцам достаточно смешным и нелепым, чтобы характеризовать им людей, имевших глупость считать своим Богом сына иудейского плотника, принявшего к тому же смерть на кресте, то есть, по тогдашним представлениям, умершего самым позорным образом. Со временем последователи Христа привыкли к этому прозвищу и сами начали его употреблять. Но до этого они называли друг друга «святыми», «братьями», «избранными», «сыновьями света», «учениками», «бедными» и чаще всего «назореями».

Будущий апостол родился в малоазийском городе Тарс (в Киликии) в семье зажиточного еврея-вениаминитянина. Он был наследственным римским гражданином, с чем связано его римское имя Павел (еврейское имя Саул, в традиционной передаче Савл, дано ему, вероятно, в честь царя Саула, также потомка Вениамина, младшего сына Иакова). На жизнь Савл зарабатывал изготовлением палаток. Отец его принадлежал к партии строгих ревнителей Моисеева закона – фарисеев. В юности Савл получил хорошее образование в знаменитой школе фарисея Гамалиила, отличавшегося от других законников широтой воззрений. В этой школе он не только основательно изучил весь закон Моисеев со всеми тонкостями его талмудического истолкования, но и познакомился с греческой литературой. Подобно многим другим евреям, Савл жаждал пришествия Мессии, однако, как правоверный фарисей, он ожидал увидеть в Спасителе могущественного царя, который восстановит еврейское царство во всем блеске его древнего величия. С изумлением и негодованием он узнал, что часть иудеев и еще больше язычников признали Мессией безвестного сына плотника из ничтожного Назарета, к тому же еще и преданного позорной смерти на кресте. По мнению Савла, воспитанного на идеях консервативного иудаизма, это было безумием, с которым требовалось беспощадно бороться. Еще юношей Савл обрел известность как жестокий гонитель христиан, наиболее известным его деянием этого периода стало участие в побиении камнями диакона Стефана.

В Деяниях апостолов сказано, что Савл отправился в Дамаск, «выпросив» у первосвященника письма к местным синагогам, дававшие ему полномочия «кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим» (9:2). Это утверждение автора Деяний – очевидная нелепость: иерусалимский синедрион не обладал юрисдикцией над синагогами Дамаска, и любая попытка Савла кого-то «вязать» была бы незамедлительно пресечена местными властями.

Автор Деяний (евангелист Лука) пишет, что на пути в Дамаск Савл испытал чудесное явление света с неба, от которого упал на землю и потерял зрение. Лежа на земле, он услышал сверху голос Иисуса. Попутчики Савла помогли ему подняться и довели до Дамаска. Спустя три дня, в течение которых Павел «не видел, и не ел, и не пил», к нему пришел местный христианин Анания и «возложил» на него руки, после чего к Савлу вернулось зрение, и он стал страстно проповедовать христианство в дамасских синагогах. Для оценки истинности происшедшего с Савлом на пути в Дамаск воспользуемся критерием, примененным пророком Даниилом при изобличении обвинителей Сусанны. В своем труде Лука описывает чудесное обращение Савла трижды: первый раз – рассказывая о жизни Павла (9:3–8), второй раз – цитируя речь Павла перед враждебной ему толпой в Иерусалиме (22:6—11) и третий – цитируя слова Павла, обращенные к иудейскому царю Агриппе в Кесарии, во дворце римского правителя Феста (26:13–18). В первом из этих фрагментов Лука пишет, что спутники Савла «стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя» (9:7). Во втором Павел говорит, что его попутчики «свет видели… но голоса Говорившего мне не слыхали» (22:9). В третьем Павел свидетельствует, что все путники видели свет (26:13–14), но умалчивает о том, слышали ли они обращенный к нему голос. Указанное противоречие между первым и вторым фрагментами представляется достаточно убедительным, чтобы сделать вывод: описанное в Деяниях чудесное обращение Савла – вымысел. Подтверждается этот вывод и тем, как Лука цитирует указания Иисуса, которые якобы получил упавший на землю Савл в ответ на свой вопрос, что ему делать. (Надо ли говорить о важности этих указаний, а следовательно, и точности их дословной передачи в Новом Завете?) В первых двух фрагментах Иисус лаконично повелевает Савлу встать и идти в Дамаск, где ему будут даны дальнейшие указания (9:6, 22:10). В третьем же фрагменте Лука вкладывает в уста Иисуса свой собственный взгляд на роль и значение апостола Павла в христианстве: «Встань и стань на ноги твои; ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе, избавляя тебя от народа Иудейского и от язычников, к которым Я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными» (26:16–18).

Первое поколение христиан жило в уверенности, скорее в ожидании, что наступит конец света, который последует за возвращением Христа, причем настолько скоро, что они еще будут живы. По свидетельству евангелиста Матфея, Иисус обещал своим ученикам: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» (16:28). В это же верил апостол Павел, писавший в своем Первом послании к Фессалоникийцам: «Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем» (4:15–17).

Основной достопримечательностью Эфеса был храм Артемиды, который считался одним из семи чудес света. Во многом благодаря этому храму Эфес стал крупным торговым и религиозным центром эллинского мира, от процветания храма зависели доходы значительной части горожан. Успехи проповеднической деятельности апостола Павла (рост числа обращенных в новую веру) вызвал беспокойство жрецов Артемиды. В еще большей степени взволновались торговцы, продававшие у стен храма сувениры. Новый бог становился соперником богини Артемиды и мог отобрать у всех, кто «кормился» вокруг ее культа, значительную часть прибылей. Первым поднял шум некий Димитрий, серебряных дел мастер. Собрав других ремесленников, он обратил их внимание на то, что «этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги», вследствие чего «не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и ниспровергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная». Высказанные Димитрием опасения послужили причиной стихийно возникшего беспорядочного собрания горожан. Некий «блюститель порядка» распустил толпу, посоветовав «быть спокойными и не поступать опрометчиво». Он резонно объяснил, что Павел и его спутники «ни храма Артемидина не обокрали, ни богини… не хулили», а если «Димитрий и другие с ним художники имеют жалобу на кого-нибудь, то есть судебные собрания и есть проконсулы: пусть жалуются друг на друга» (Деяния 19:23–40). Весьма интересным представляется то, что спустя четыре века именно в Эфесе состоялись два вселенских собора (в 431 и 449 годах), на которых Мария была признана Богоматерью – при активном содействии потомков почитателей Афродиты. Обстановка, в которой удалось провести эту резолюцию, была не менее бурной и напряженной, чем описанное выше собрание противников апостола Павла. Епископы – сторонники и противники культа Девы Марии – приходили в пылу спора в такое возбуждение, что осыпали друг друга проклятиями, таскали за бороды и даже пускали в ход кулаки.

Как указывает в своей книге «Сказания евангелистов» Зенон Косидовский, в авторитетных кругах библеистов давно уже возобладало мнение, что содержащееся в Евангелиях от Матфея и Луки сказание о благовещении и непорочном зачатии – это типичная легенда, лишенная какой-либо исторической основы. Недаром об этом столь важном для христианской доктрины чудесном событии ни слова не говорят евангелисты Марк и Иоанн и апостол Павел. Установлено, что в первые столетия существования христианства Марию (в соответствии с понятиями того времени) представляли скромной женщиной, подчиненной мужу, полностью поглощенной домом и детьми и не играющей никакой значительной роли в жизни Иисуса. Когда же под влиянием древнего восточного культа богини-матери в христианстве начала проявляться тенденция к возвеличению Марии, утверждению доктрины ее непорочности (пожизненной девственности), она встретила сопротивление со стороны многих христианских богословов, среди которых были Тертуллиан, Ориген, Иоанн Златоуст и Блаженный Августин. Впервые культ Марии восторжествовал в Эфесе на Вселенских соборах 431 и 449 годов, которые постановили, что Мария являлась «Божьей Родительницей» («Теотокос»), затем он быстро распространился в Италии. Но разногласия по поводу непорочного зачатия Марии отнюдь не заглохли. В начале XII века против введения в некоторых французских монастырях праздника Святой Девы Марии выступил один из самых влиятельных церковных деятелей того времени Бернар Клервоский, утверждая, что этот праздник противоречит доктрине Блаженного Августина о непорочном грехе. Когда в 1439 году после двухлетних ожесточенных дискуссий собор в Базеле признал, что вера в непорочное зачатие не идет вразрез с христианским учением и с религиозным чувством верующих, против этого официально выступил Парижский университет – крупнейший авторитет того времени в области христианской теологии. Многовековые усилия «обожествить» Марию закончились полной победой лишь в 1854 году, когда папа Пий IX (при активной поддержке иезуитов) специальным декретом объявил непорочное зачатие догматом христианства.

Причина яростной ненависти ортодоксальных иудеев к апостолу Павлу заключалась не в том, что он говорил об Иисусе как мессии. Другие апостолы тоже объявляли о приходе мессии в лице Иисуса из Назарета – не вызывая при этом столь страстного протеста со стороны посетителей синагоги. Накал столкновения между Павлом и правоверными евреями был обусловлен тем, что он, с их точки зрения, умалял значение закона Моисеева, считая соблюдение христианами требований этого закона не обязательным, и, что еще более важно, проповедовал абсолютное равенство между язычниками и иудеями, отрицая тем самым доктрину избранности народа Израилева.

Это случилось в Антиохии, в то время второй (после Иерусалима) столице христианства, где Павел был одним из «пророков и учителей» местной церкви. Эта церковь состояла главным образом из иудеев диаспоры («эллинистов»), отличавшихся большей широтой религиозных воззрений, чем ортодоксальные иудеи христианской общины Иерусалима. По отношению к приверженцам нееврейской национальности («язычникам») они, под влиянием Павла, шли на большие уступки, освободив тех не только от обрезания, но и от обязанности соблюдать иудейские запреты в области питания. Достаточно было только верить в Иисуса Христа. Прибыв в Антиохию, апостол Петр, к радости сторонников Павла, вначале также охотно разделял трапезу с язычниками. Об этом скоро узнали в иерусалимской христианской общине, и возглавлявший ее апостол Иаков, твердо придерживавшийся ортодоксальных принципов иудаизма, отправил в Антиохию своих посланцев, под нажимом которых Петр стал избегать трапез с язычниками, «таиться и устраняться, опасаясь обрезанных». Пример Петра оказался заразительным для других иудеев-христиан, ему последовал даже один из самых близких сподвижников Павла – Варнава. Павел расценил поведение Петра как лицемерие и обрушился на него с горькими упреками. Неизвестно, что ответил Павлу Петр, но после этого конфликта их пути навсегда разошлись. Это был один из важнейших моментов раскола между иудейскими и языческими последователями Иисуса.

В Новом Завете термин «апостолы» употребляется прежде всего для обозначения ближайших учеников Иисуса Христа, выделенных им, чтобы, по определению евангелиста Марка (3:14), «с Ним были и чтобы посылать их на проповедь». В Евангелиях этот термин не употребляется и апостолы именуются учениками. Центральное место среди апостолов занимает группа из двенадцати избранников, в которую входили Симон (Петр), брат его Андрей, Иаков Заведеев, брат его Иоанн, Филипп, Варфоломей (евангелист Иоанн называет его Нафанаилом), Фома, Матфей, Иаков Алфеев, брат его Иуда Леввей, прозванный Фаддеем, Симон Кананит, называемый также Зилотом, и Иуда Искариот. Призвав этих апостолов, Иисус «дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь» (Матфей 10:1), и велел им странствовать и проповедовать «погибшим овцам дома Израилева» (Матфей 10:6). После смерти Иуды Искариота остальные апостолы избрали (посредством жребия) на его место Матфия (не путать с Матфеем). К двенадцати апостолам считал себя сопричисленным через непосредственное призвание «апостол язычников» Павел – по сущности апостол самозванный, но, в силу его чрезвычайных миссионерско-богословских заслуг, почитаемый христианской церковью как «первопрестольный апостол» сразу после Петра и вместе с ним. Автор Деяний именует апостолом и Варнаву (14:14, 19), присоединившегося к иерусалимской христианской общине уже после смерти Иисуса (4:36–37). Апостолами иногда называют еще семьдесят других учеников Христа, которых, по свидетельству евангелиста Луки (10:1), Иисус посылал «по два пред лицем Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти». Из числа причисляемых христианскими писателями к этим семидесяти апостолам в Новом Завете по именам упоминаются лишь несколько: Архипп, Димитрий, Епафрас, Епафродит, Ераст, Ермий, Зина, Иасон, евангелист Лука, Пармен, Руф, Сила, Силуан, Симеон по прозвищу Нигер, Тимон, Филипп.

Агасфер, он же Вечный жид, – персонаж христианской легенды позднего западноевропейского Средневековья. Во время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу под бременем креста Агасфер оскорбительно отказал ему в кратком отдыхе и безжалостно велел идти дальше. За это Агасферу было отказано в покое могилы, он обречен безостановочно скитаться из века в век, дожидаясь второго пришествия Христа, который один может снять с него зарок. По рассказу английского монаха Роджера Уэндоверского, вошедшему в «Большую хронику» (около 1250 года) Матвея Парижского, прибывший в Англию из Великой Армении архиепископ уверял, что лично знаком с живым современником и оскорбителем Христа; он покаялся, крестился, принял имя Иосиф и ведет жизнь аскета и молчальника, отвечая только на благочестивые вопросы паломников; при встрече с Христом ему было 30 лет, и теперь он после каждой новой сотни лет возвращается к 30-летнему возрасту. Известны более мрачные и жестокие версии, в которых акцент переносится с раскаяния Агасфера на его наказание (он непрерывно ходит вокруг столпа в подземелье, нагой и заросший, и спрашивает всех входящих к нему: «Идет ли уже человек с крестом?»).

Фарисеи – одна из трех древнееврейских религиозных сект, возникших в период расцвета династии Маккавеев (около 150 года до нашей эры) и просуществовавших вплоть до разрушения Иерусалима римлянами в 70 году нашей эры. В отличие от саддукеев, к которым принадлежала почти вся иудейская родовая и денежная аристократия, фарисеи были выходцами из народных масс и в вопросах внутренней политики всегда стояли на стороне народа против посягательств господствующего класса. Фарисеи вели простой, воздержанный образ жизни, отказываясь от дорогостоящей пищи и всякой изнеженности. Они выдвинули реформаторский по тем временам лозунг: «Закон для народа, а не народ для закона». Фарисеи представляли свободной воле человека лишь ограниченную роль и в этом отношении занимали промежуточное положение между ессеями, которые все приписывали предопределению, и саддукеями, признававшими абсолютную свободу воли и утверждавшими, что судьба человека находится всецело в его собственных руках. В связи с указанным фарисеи отличались большей терпимостью, чем саддукеи, а также проявляли снисходительность при назначении наказаний и стремились к полному упразднению смертной казни. Фарисеи верили в бессмертие души, в воскресение мертвых и загробное воздаяние за добрые и злые дела, совершенные в земной жизни. Эти стороны учения фарисеев, а также их вера в существование ангелов и духов оказали влияние на устои христианства. Иисус Христос обвинял фарисеев в притязании на святость, гордости и лицемерии. Однако суровые порицания Христа были чаще направлены против фарисеев, чем саддукеев, главным образом потому, что надменные и богатые саддукеи были так далеки от царства Божия, что призывать их к нему просто не имело смысла. Хотя фарисеи в целом также враждебно относились к Иисусу и его учению, некоторые из них, как «уважаемый всем народом» законоучитель Гамалиил, в первые годы христианства проявляли в отношении его терпимость и осторожность, а другие стали его приверженцами, о чем наиболее ярко свидетельствует пример великого «апостола язычников» Павла.

В этой басне, известной, наверное, каждому школьнику христианского мира (во Франции ее автором считают Лафонтена, в Греции и многих других странах – Эзопа), высмеивается попрыгунья Стрекоза, бездумно пропевшая все лето, а с наступлением зимы оказавшаяся на грани холодной и голодной смерти. Симпатии автора басни явно на стороне трудолюбивого Муравья, предусмотрительно позаботившегося летом о жилье и запасах продовольствия на зиму; именно к Муравью обращается Стрекоза с просьбой прокормить и обогреть ее до прихода весны. Однако такая позиция автора басни, бесспорно, противоречит доктрине христианства, основатель которого, по свидетельству евангелиста Матфея (6:25–26, 34), говорил своим ученикам: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. <…> Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы… <…> Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы». Просто удивительно, как славная своей строгостью царская цензура допустила публикацию в православной России столь крамольного произведения!

Главной целью человеческой жизни Иисус Христос провозгласил служение Богу, поиск «Царства Божия и правды Его», а решающим условием достижения этой цели – самоотверженную готовность к отказу от любых выгод и преимуществ, к добровольной нищете во всем, ибо «никто не может служить двум господам» и «не можете служить Богу и маммоне», то есть богатству. При этом слова «нищета» и «богатство» трактуются в самом широком смысле (знаменитая Нагорная проповедь начинается словами «Блаженны нищие духом…»). Именно отсюда – осуждение стремления к обеспеченному будущему, к каким-либо гарантиям благополучия, призыв не заботиться о завтрашнем дне, «ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Матфей 5:3; 6:24, 33–34).

Евангелисты свидетельствуют, что Иисус считал безнравственным любое стремление к частной собственности, к личному обладанию имуществом. Эту же точку зрения разделяли его ближайшие ученики: в иерусалимской христианской общине, возглавляемой апостолами Петром и Иаковом, господствовал принцип безоговорочной общности имущества. Однако самозванному апостолу Павлу идея бедности и общности имущества была уже совершенно чужда, имущественные различия между людьми представлялись ему естественными и неизбежными. В отличие от Петра, Павел не требовал от богачей при обращении в христианство продажи своего имущества и передачи вырученных денег общине, а считал достаточным, если те щедрыми подаяниями поддерживали нуждающихся единоверцев и уповали на Бога. Возглавлявший католическую церковь в 1316–1334 годах папа Иоанн XXII жестоко (с использованием инквизиционных трибуналов) преследовал тех, кто, ссылаясь на Иисуса Христа, проповедовал нищенство. Буллой 1321 году был запрещен спор о том, как относился Христос к вопросу о нищете и частной собственности. Мало того, в 1323 году Иоанн XXII объявил, что всякого рода ссылки на Библию с целью «идеализировать» нищету и бедность являются ересью. Под эту буллу подпал, в частности, генерал францисканского ордена Чезена, вынужденный бежать в Германию.

Целибат – обязательное безбрачие католического духовенства – не является одной из основ христианского учения, Иисус Христос не предъявлял своим последователям никаких требований относительно не только целибата, но даже единобрачия. Однако апостол Павел в Первом послании к Тимофею указывает, что «диакон должен быть муж одной жены, хорошо управляющий детьми и домом своим» (3:12). В первом послании к коринфянам Павел также говорит, что «хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (7:1–2). Это требование Павла относительно единобрачия в первые столетия христианства создавало трудности с формированием кадров духовенства, а потому часто не выполнялось. Особую «мягкость» в этом вопросе проявил папа Каликст I (217–222), который, ссылаясь на то, что в ковчеге Ноя рядом находились «и чистые и нечистые твари», разрешал духовенству и конкубинат (фактическое сожительство мужчины и женщины с намерением установить брачные отношения), и даже многоженство. Положение кардинально изменилось с развитием феодализма, когда церковь стала крупным собственником. Так, в IX веке во Франкском государстве от трети до половины всей земли принадлежало церкви, а доход ее значительно превышал половину дохода всей монархии. В этот период и появились первые папские декреты о введении целибата духовенства, их целью было предотвратить дробление церковных земель между наследниками церковных прелатов. Эти попытки привели к тому, что многие прелаты стали отказываться от духовного сана, поэтому декреты пап о целибате в период раннего Средневековья фактически не выполнялись. Строгого соблюдения целибата потребовал папа Григорий VII (1073–1085), запретивший женатым священникам исполнять свои церковные обязанности. Практически целибат укрепился с середины XIII века. Папа Павел VI (1963–1978) пресек попытки пересмотреть вопрос о целибате и подтвердил его незыблемость и «святость». Следует отметить, что протестантские церкви целибат отвергают, а в православной церкви он обязателен только для монашества.

Иерусалим перестал быть центром христианства из-за рано начавшихся в Палестине гонений на христиан, а также из-за стремления самих христиан отмежеваться от иудеев – особенно после разрушения Иерусалима римлянами в 70 году нашей эры. С переносом своего центра в Рим, столицу великой империи, христианство избавлялось от ореола религии узко-замкнутой секты из далекой провинции. Особое значение этого города для христианской церкви обосновывалось также ссылками на деятельность апостолов Петра и Павла в Риме. Кроме того, Рим предоставлял больше возможностей воздействовать в христианском духе на авторитетных политиков и крупнейших деятелей культуры и тем самым способствовать более широкому распространению веры.

Для римской религиозной практики до 249 года нашей эры была характерна открытость верованиям других народов. Римское государство проявляло терпимость к чужеземным религиям, покуда их приверженцы не посягали на официальный, прежде всего императорский, культ (а так поступали только иудеи и христиане). Наряду с христианством в Римской империи были широко распространены восточные культы, в особенности митраизм – почитание иранского бога солнца Митры. Культ Митры был одним из главных соперников христианства – особенно в военных кругах, – ибо Митру считали богом, приносящим победу. В культе Митры центральное место занимало умерщвление Митрой быка, что воспринималось как жертвоприношение – залог жизни и спасения. В представлении о Митре как боге-спасителе есть сходство с христианством – оба учения провозглашали равенство среди посвященных, особое внимание уделяли бессмертию: обещали воскресение из мертвых и последующую блаженную жизнь. Святилище Митры (митреум) представляло собой сооружение (часто полуподземное) с проходом между широкими уступами, на которые опирались молящиеся во время церемоний. На дальней стене могла помещаться фреска или рельеф с изображением Митры, представляемого как молодой человек во фригийской шапке, часто стоящий на коленях на спине быка и поражающий его ударом меча в горло.

Анафема, или отлучение, – исключение из религиозной общины, в прошлом широко практиковавшееся как мера церковного наказания в католицизме, православии, иудаизме и некоторых других религиях. Церковь использовала анафему и в политических целях. Среди подвергшихся анафеме иудейскими раввинами – Бенедикт Спиноза, католической церковью – Джордано Бруно и Ян Гус, русской православной церковью – Григорий Отрепьев, Степан Разин, Иван Мазепа, Емельян Пугачев, Лев Толстой.

В 249 году римский император Деций Траян, стремясь упрочить внутренний мир в государстве и считая рост христианского населения опасным для Рима, издал эдикт, согласно которому все христиане, без различия пола, возраста и положения, должны были совершить жертвоприношение в честь государственных богов и получить об этом специальное удостоверение. Многие из живших в империи христиан в этой ситуации не могли найти никакого компромиссного решения и подверглись гонениям, однако значительная их часть предпочла подчиниться указу. Послушных императорскому эдикту называли «падшими», среди них принято выделять три группы: одни принесли жертву с соблюдением всего языческого ритуала; другие («ладанщики») – с опущением многих церемоний, в глазах христиан особенно одиозных; третьи путем подкупа чиновников ухитрились получить требуемую квитанцию, фактически не исполнив императорского указа (их стали называть «квитанционными христианами»). Гонения на христиан повторились при императоре Валериане, когда в 258 году были убиты папа Сикст II с шестью диаконами во время богослужения в катакомбах.

Галерий, приемный сын императора Диоклетиана (284–305) был одним из главных вдохновителей новой волны преследований христиан, которыми ознаменовалось правление этого императора. Диоклетиан не пожелал ждать смерти, чтобы стать богом, и потребовал, чтобы перед ним падали ниц и чтобы ему при жизни отдавали божеские почести. Бюст императора занял место под орлами легионов, у алтаря его имени приводили воинов к присяге. Служившие в римской армии христиане – а их становилось все больше и больше – не могли выполнить это требование императора, и Диоклетиан в 302 году исключил из армии офицеров и солдат, исповедовавших христианство. В 303 году он запретил христианские собрания, приказал разрушить церкви, уничтожить богословские книги и отречься от христианской религии под страхом лишения гражданских прав. Когда в Сирии и Каппадокии в ответ на эти меры начались военные бунты, Диоклетиан приказал арестовать все духовенство и держать его закованным до тех пор, пока заключенные не принесут жертву Юпитеру и Геркулесу, воплощением которых считались Диоклетиан и его соправитель Максимиан. В 304 году был издан четвертый эдикт, в силу которого все городское христианское население должно было принести богам жертвы под угрозой длительного тюремного наказания, пыток и даже смертной казни. Тот же Галерий, ставший в 305 году императором и продолжавший рьяно преследовать христиан, в 311 году, за несколько дней до смерти, внезапно издал эдикт о веротерпимости, предписывавший всем христианам молиться о его выздоровлении. Согласно этому эдикту христианство объявлялось разрешенной религией.

В 312 году в борьбе за корону Римской империи столкнулись Константин и Максенций. Оба они не вели антихристианской политики, дорожили солдатами-христианами и считались со все растущей силой христианского населения. За Константином даже укрепилась репутация защитника христиан: он и во времена диоклетиановских преследований христиан старался не участвовать в них. Перед решающим сражением у Мульвиева моста (к северу от Рима) армия Константина была вдвое меньше, чем у Максенция. К тому же неблагоприятный для Константина прогноз дали жрецы-предсказатели – как авгуры, толковавшие волю богов по полету и крикам птиц, так и гарусники, занимавшиеся гаданием по внутренностям животных и истолкованием всевозможных «знамений». Наоборот, Максенцию все благоприятствовало, он принес богам множество жертв и уже предвкушал радость близкой победы. Поскольку римские боги отвернулись от Константина, он обратился за помощью к чужим, полагаясь на их силу. Когда стало известно, что мост не выдержал тяжести армии Максенция и полководец утонул в Тибре, все увидели в этом руку какого-то бога. Христиане приписывали «чудесное спасение» Константина своему Богу, язычники утверждали, что у императора было тайное соглашение с одним из римских богов. Сенат, в котором язычники имели большинство, воздвиг Константину триумфальную арку с надписью, что император действовал по внушению божества. Однако сам Константин решил, что обязан своим успехом покровительству христианского Бога. (С тех пор он стал утверждать, что «Бог христиан наказывает строго тех, кто оскорбляет его культ, и осыпает благодеяниями тех, кто ему служит».) О причине такого решения Константина говорит легенда, согласно которой он на рассвете в день сражения (28 октября 312 года) увидел в небе знак креста, который и счел предзнаменованием неба. Шведский геолог Йенс Ормё обнаружил недалеко от Рима кратер, образованный крупным метеоритом, упавшим в IV веке. Он предполагает, что удар метеорита поднял в небо грибовидное облако, принятое мистически настроенным императором за знак креста.

Зимой 313 года римские императоры (августы) Константин и Лициний опубликовали совместный эдикт о свободе вероисповедания. В Медиоланском эдикте императоры заявляли, что, взвесив все соображения блага государства, они постановили разрешить христианам наравне со всеми прочими гражданами свободно почитать своего Бога, чтобы и он мог проявить свою милость к императорам. Этот документ, в сущности, повторял эдикт императора Галерия от 311 года, но в нем было и несколько важных новых моментов: по настоянию Константина Медиоланский эдикт устанавливал безвозмездное незамедлительное возвращение христианам всего их ранее конфискованного имущества, а также мест, где они прежде собирались для отправления своего культа. Так исчезла угроза, долгое время висевшая над христианами, пали и преграды между христианскими общинами и культурой окружавшего их мира, они все больше и больше соприкасались с обществом. Христианство стало превращаться в массовую религию. Константин осыпал милостями христианское духовенство и даровал ему столь же обширные привилегии, что и жрецам языческих культов. В христианские общины устремился поток безразличных к религии политических честолюбцев, что способствовало опошлению веры. Константин, считавший, что император – наместник Христа на земле, стал претендовать на господство над церковью, вмешиваться в ее внутренние дела. Церковь оказалась на службе у государства и превратилась в инструмент политической власти.

В середине XI века возник острый конфликт между папством и Византией. Папа Лев IX (1049–1054) потребовал от византийского императора Константина IX Мономаха и константинопольского патриарха Михаила Керулария возвращения спорных земель на юге Италии. Требование папы, выраженное в резкой, вызывающей форме, угрожавшее Византии материальным и моральным ущербом, встретило отпор как со стороны государства, так и церкви. После неудачных переговоров кардинал Гумберт Сильва Кандида, возглавлявший папскую делегацию, 16 июля 1054 года положил на алтарь храма Святой Софии буллу с анафемой в адрес константинопольского патриарха и покинул восточную столицу. (Некоторые историки утверждают, что причиной рокового конфликта стал запальчивый характер кардинала.) В ответ на это собор, созванный византийским императором, предал анафеме папских легатов и обвинил Рим в том, что с середины IX века его папы «извратили» один из наиболее существенных догматов веры, примкнув к постановлению Аахенского собора 809 года о том, что «Святой Дух исходит не от одного Бога, но и от Сына», тогда как на Востоке сохранилась формула исхождения Духа только «от Отца». Указанное «извращение» символа веры, по заявлению собора, ввергло западную церковь в ересь и сделало невозможным дальнейшее церковное общение Востока с Римом. С этого времени поминание папы при восточном богослужении должно было быть опущено, хотя «извращение» символа имело место уже более 200 лет. Так произошло великое разделение христианской церкви на восточную и западную (схизма). Обе церкви претендовали на значение вселенской («католической» – по латинскому произношению, «кафолической» – по греческому). Когда наименование «католическая» укрепилось за западной, римской, церковью, восточная, греко-кафолическая, стала именоваться православной, правоверной (по латыни – ортодоксальной).

Обычай взимать с населения десятую часть урожая (или иных доходов) на содержание духовенства и храмов существовал в древности у ряда семитских народов, в частности у евреев (Левит 27:30–32). В истории христианства первое упоминание о церковной десятине относится к 567 году, когда епископ Тура, чья власть распространялась и на Анжер, Нант и некоторые другие районы Франкского государства, обнародовал послание к верующим, в котором, наравне с нравственным совершенствованем «христианского стада», требовал неукоснительного платежа десятой части всего имущества в пользу церкви. Папа всей силой своего авторитета поддержал турского епископа. Десятина в равной степени взималась и с бедняков – им надлежало платить треть солида (римская золотая монета, выпущенная в 309 году) за каждого трудоспособного сына, чтобы «был снят гнев Божий с ныне живущих, а в будущем платящие будут пользоваться всякими благами». В середине IX века это обложение было освящено церковным собором, который, ссылаясь на Ветхий Завет, угрожал отлучением от церкви тех, кто отказывается платить в ее пользу десятину. При императоре Карле Великом (800–814) десятина получила силу не только церковного, но и государственного закона.

Этот один из наиболее выдающихся памятников итальянского искусства эпохи Возрождения назван в честь папы Сикста IV (1471–1484), освятившего капеллу в 1483 году. Изображенный Рафаэлем на картине «Сикстинская мадонна» благообразный старичок, восторженно глядящий на Марию и младенца, вошел в историю как жадный, ненасытный скопидом и мздоимец. Огромные денежные средства, собираемые папой якобы на крестовый поход против турков, уходили в карманы его многочисленных родственников, так что современники говорили: «Реальными турками являются в настоящее время папские племянники». Сикст IV назначал кардиналами своих родственников, ради «любимых племянников» папы вводились новые налоги, взыскивались на многие годы вперед десятины, пачками и коробками рассылались по всему «христианскому миру» индульгенции. Для достижения своих целей папа не гнушался никакими средствами: он стал вдохновителем заговора с целью физического устранения своих главных финансовых конкурентов – флорентийского диктатора Лоренцо Медичи и его брата Джулиано (погиб лишь Джулиано, а Лоренцо успел укрыться в ризнице собора). Сикст IV навеки заклеймил свое имя также санкционированием введения инквизиции в Испании.

Когда папа умер, в Риме начался погром. Народ убивал его земляков-генуэзцев, громил их дома. По городу шли демонстрации, повсюду красовалась надпись: «Радуйся, Нерон, даже тебя в порочности превзошел Сикст». Вблизи палаццо Корсини появилось несколько «надгробных слов»: «Бесчестье, голод, разруху, расцвет лихоимства, кражи, грабежи – все, что только есть подлейшего на свете, перенес Рим под твоим правлением. Смерть! Как признателен тебе Рим, хотя ты слишком поздно пришла. Наконец ты зарываешь все преступления в кровавую могилу Сикста. Ты нападал даже на Бога, Сикст, ступай теперь мутить ад. Наконец, Сикст, ты труп. Пусть все распутники и развратники, сводники, притоны и кабаки оденутся в траур».

Приведенные выше слова – об испанской инквизиции, созданной в 1478 году королевской властью и санкционированной в 1482 году папой Сикстом IV. Это учреждение было подчинено управлению Великого инквизитора, первым из которых стал в 1483 году испанец Торквемада. За три с половиной века своего существования инквизиция сожгла в Испании 36 212 человек живьем, 19 790 в изображении (мертвых или бежавших), а 289 624 человека были приговорены к тяжким наказаниям. Деятельность инквизиции способствовала превращению Испании в самую мрачную, невежественную страну, где еще в 20-х годах XIX века пылали костры во имя торжества «истинной» католической веры. Главным в инквизиционном процессе было не стремление определить виновность подсудимого – пусть даже «виновность» только с точки зрения самой инквизиции, – а система добывания признания в виновности всякого, кого это судилище пожелало бы видеть виновным. Пытка создавала самую вину любого арестованного, позволяя исторгать из него любые нужные признания. Приемы пытки были настолько устрашающими, что обеспечивали ложные показания и даже «добровольные» самооговоры. Пытка являлась предпосылкой для успешного применения всех остальных методов инквизиционного следствия – даже в тех случаях, когда к ней не прибегали. Страх перед пыткой оказывался сильнее страха перед последующим наказанием, будь то бичевание, отправка гребцами на галеры или даже мучительная смерть на костре. «Социальная справедливость» инквизиции состояла в том, что она не считалась ни с дворянскими титулами, ни с духовным саном подозреваемых в ереси; при этом свирепо преследовалось все, что хотя бы на йоту отклонялось от далеко не всегда ясно сформулированной ортодоксии. Достаточно сказать, что святой трибунал дважды бросал за решетку Игнатия Лойолу – в недалеком будущем основателя иезуитского ордена, подозревая его в еретических воззрениях. Даже глава испанской церкви, архиепископ Толедский, и тот провел 17 лет (1559–1576) в тюрьмах инквизиции по заведомо сфабрикованному обвинению в склонности к ереси.

Общество Иисуса (лат. Societas Jesu) – самоназвание католического ордена иезуитов, основанного оно в 1534 году в Париже бывшим испанским офицером Игнатием Лойолой и утвержденного папой Павлом III в 1540 году. Лойола был первым генералом ордена и создателем его устава. Для подготовки иезуитов в 1551 году была основана римская коллегия – главная резиденция ордена. Во главе Общества Иисуса стоял пожизненно избираемый генерал («черный папа»), подчиненный непосредственно римскому папе. Краеугольным камнем ордена были железная дисциплина, беспрекословное подчинение приказам. Помимо обычных монашеских обетов целомудрия, нестяжания и послушания члены «Иисусова воинства» связывали себя особой клятвой верности римскому первосвященнику. Орден иезуитов не был монашеским в традиционном понимании. Его члены были освобождены от неукоснительного соблюдения правил монастырской жизни, от некоторых монашеских обетов и обязанностей. Даже внешне иезуиты напоминали скорее светских ученых, нежели монахов. Их обязанность состояла не в молитвах и отправлении религиозных культов, а в активной светской деятельности – они должны были находиться в центре политической и общественной жизни, чтобы оказывать на нее решающее влияние в интересах католической церкви. В XVI веке иезуиты не только утвердились в европейских государствах, но и проникли в Индию, Японию, Китай, на Филиппины. В начале XVII века было создано иезуитское государство в Парагвае. Вмешательство ордена в политическую жизнь европейских стран было столь велико, что в XVIII веке правительства ряда государств (Португалии, Франции, Испании и др.) прибегли к изгнанию иезуитов. В 1773 году папа Климент XIV вынужден был формально ликвидировать орден. В эпоху Реставрации, когда были возрождены реакционные феодальные режимы, орден иезуитов был официально восстановлен папством (1814 год), перед ним была поставлена задача борьбы с революцией. Иезуиты и ныне сохраняют значение ведущего отряда воинственного клерикализма, стремясь при этом приспособить католическую церковь к изменяющимся условиям в современном мире.

31 октября 1517 года Мартин Лютер, монах ордена августинцев, профессор философии и теологии университета в Виттенберге, направил архиепископу майнцкому Альбрехту свои 95 тезисов, в которых выступил против учения католической церкви об отпущении грехов и практики торговли индульгенциями (свидетельствами об отпущении грехов). Накануне своего выступления Лютер получил экземпляр инструкции, на основе которой осуществлял свою деятельность проповедник Иоганн Тетцель, ездивший по княжеству Бранденбургскому, обещая верующим отпущение грехов за определенную плату (средства, полученные от этой торговли, якобы должны были пойти на строительство собора Святого Петра в Риме, но в действительности использовались архиепископом Альбрехтом для выплаты своих личных долгов). Согласно легенде, свое негодование и возмущение содержанием этой инструкции Лютер выразил в весьма эмоциональном акте: прибил текст своих тезисов к дверям собора в Виттенберге. Наиболее отчетливо позиция Мартина Лютера отражена в следующих его тезисах.

1. Господь наш и учитель Иисус Христос говорит: «Совершайте покаяние, желаю Я, чтобы вся жизнь верящих в Меня была покаянием».

5. Папа не может освобождать ни от какой кары, кроме той, которую наложил сам на основании суда своего или церковных канонов.

21. Проповедники отпущения грехов ошибаются, когда говорят, что человек на основании полученного от папы отпущения свободен от любой кары и может достичь спасения.

36. Каждый христианин, если только он испытывает истинное раскаяние и сожаление по поводу своих грехов, получает полное прощение грехов и вины, и это следует ему без всяких индульгенций.

43. Следует внушать христианам, что лучше поступает тот, кто подает убогим или голодным, чем тот, кто тратит эти деньги на индульгенцию.

44. Поскольку в поступках, любовью продиктованных, прирастает любовь, постольку человек, их совершающий, становится более благочестивым; купив отпущение грехов, он не становится лучше, а только чувствует себя более самоуверенным и свободным от кары.

45. Следует поучать христиан, что тот, кто видит убогого и, несмотря на это, покупает индульгенцию, тот не папское отпущение грехов приобретает, а Божий гнев призывает на свою голову.

46. Следует поучать христиан, что если они недостаточно богаты, то средства свои они должны тратить на нужды дома, а не на покупку индульгенций.

66. Казна индульгенций – это та сеть, которой ловят доходы людей.

82. Почему же, однако, папа не освобождает все души от чистилища только из святейшей любви и высшей потребности души, что было бы делом справедливейшим, в то время как множество душ освободил он ради презренных денег, собираемых на строительство храма – дела, по сути, ничтожной значимости.

Расценки на какие услуги регламентировала «Такса святой апостольской канцелярии»?

Указанная «Такса» явилась результатом большой работы по регламентации торговли индульгенциями в части перечня преступлений и прейскуранта отпущений за них, по ней наводили справки папские канцеляристы при взыскании платежей за отпущение грехов. Документ этот издавался неоднократно и вполне официально. Например, изданная в 1548 году в Венеции «Такса» имела посвящение папе, гласившее: «Пусть под твоим руководством и твоим покровительством это сочинение вступает в свет для всеобщего блага». Этот памятник гнуснейшего обмана, хищничества и преступности одних и безумия, темноты и фанатизма других был полностью помещен в XV томе трактата «Океан права», вышедшего в Венеции в 1583 году под редакцией Цилеттуса, и снабжен специальным посвящением, адресованным папе Григорию XIII, который был чрезвычайно тронут его содержанием.

О «достоинствах» указанного документа свидетельствуют следующие его положения: «Если кто убьет отца, мать, брата, сестру, жену или вообще родственника, он очистится от греха и преступления, если уплатит шесть гроссов», «Если один человек участвует в нескольких убийствах в одно и то же время и по одному и тому же случаю, он может очиститься от вины, если уплатит 30 турских ливров». «Кто убил свою жену с целью жениться на другой, может получить отпущение, уплатив 8 турских ливров и два дуката». Отпущение за грех кровосмешения предоставлялось за 4 турских ливра. Содомский грех и скотоложество оценивались в 36 турских ливров. «Таксой» предусматривалось также отпущение всякого рода грехов, «совершенных клириками с монахинями, в монастыре или вне его, с родственницами, свойственницами, духовной дочерью или какой-либо другой женщиной». По существу, торговля индульгенциями была торговлей преступлениями, и папские агенты, распространяя индульгенции по всему католическому миру, тем самым фактически поощряли всякие преступления.

В поисках новых источников средств папа Бонифаций VIII (1294–1303) объявил 1300 год юбилейным. Всякий грешник, прибывший в этом году в Рим на 15 дней и ежедневно молившийся в храмах Святого Петра и Святого Павла, не только очищался от всех своих грехов, но и приравнивался к крестоносцам, которые пользовались особыми милостями церкви. Желание избавиться от ответственности за различные преступления и попасть в категорию крестоносцев было в средневековой Европе настолько велико, что в 1300 году Рим посетили более 2 миллионов человек. Приходили они в столицу мира не с пустыми руками – церковь и хозяева постоялых дворов получили от них значительные суммы. Первоначально предполагалось отмечать юбилейные годы каждые 100 лет, но они настолько пришлись по вкусу папству, что Климент VI (1342–1352) установил юбилей уже через каждые 50 лет, Сикст IV (1471–1484) – каждые 25 лет. Бонифаций IX за свой сравнительно короткий понтификат (1389–1404) праздновал два юбилейных года: в 1390 и 1400 годах. Им было продано много отпустительных булл, причем цена их в 1400 году была гораздо выше, чем в 1390 году, что мотивировалось близким концом света, когда людям вообще не нужны будут деньги, вследствие чего их можно без ущерба для жертвователей отдать церкви на «добрые дела».

Таким «титулом» наградили римляне папу Иннокентия VIII (1484–1492), мотивируя это тем, что «улицы столицы мира кишат его детьми и он усердно заселяет землю», что он «породил восемь мальчиков и столько же девочек», что «наконец появился папа, имеющий право именоваться отцом Рима». Сам Иннокентий VIII цинично заявлял о себе, что Бог не велит ему иметь детей, зато дьявол послал ему много «племянников» – название, под которым нередко скрывались внебрачные дети римских пап. Впрочем, Иннокентий VIII не скрывал своего отцовства и с большой пышностью отпраздновал свадьбу своей дочери Теодорины, положив тем начало официальному признанию потомства у римского папы. Теодорина открыто принимала участие в делах курии и нередко своим вмешательством определяла решение важнейших вопросов. Она вышла замуж за неаполитанского короля, чтобы положить конец борьбе между Неаполем и Римом. Точно так же при заключении мира с флорентийскими Медичи папа женил своего сына Франческетто на дочери Лоренцо Медичи и одному из представителей этого дома преподнес кардинальскую шляпу, хотя тому было всего 13 лет от роду (будущий папа Лев Х).

5 декабря 1484 года римский папа Иннокентий VIII издал буллу под названием «Summis desiderantes» (по первым словам ее – «С величайшим рвением»), положив начало практике ведовских процессов, захлестнувших Европу в XVI – начале XVII века. В булле утверждалось, что «в некоторых частях Германии… весьма многие особы как мужского, так и женского пола… имеют греховные связи с демонами… И своими колдовскими действиями, песнями, заклинаниями и другими внушающими ужас и отвращение волшебными средствами наводят порчу, губят рождаемое женщинами, приплод животных, плоды земли, виноградники и плодовые сады, а также мужчин, домашних и других животных, виноградные лозы, фруктовые деревья, луга, посевы и урожаи: они мучат мужчин и женщин и внутренними болезнями препятствуют мужчинам оплодотворять, а женщинам рожать, даже отнимают у мужчин силу исполнять супружеские обязанности и мешают в исполнении брачного долга женщинам». Подозрение в колдовстве могло пасть на любого, но в первую очередь страдали женщины, особенно чем-либо отличавшиеся от остальных. Одним из признаков ведьмы считались, например, красные, воспаленные глаза. У обвиненных в колдовстве почти не было надежды остаться в живых. Подозреваемых пытали до тех пор, пока они не сознавались. Распространенным способом распознавания ведьм было «испытание водой»: связанных женщин бросали в реку, и если им удавалось удержаться на поверхности, это служило доказательством их связи с дьяволом, если же они тонули, их объявляли невиновными. Изобличенных суд приговаривал к смерти на костре. Количество жертв не поддается даже приблизительному определению. В Брауншвейге в последние 10 лет XVI века сжигалось в иные дни по 10–12 человек, и из-за множества столбов, к которым привязывались еретики, площадь казней походила на лес. В княжестве Нейссе в 1640–1651 годах было осуждено около тысячи ведьм, для более быстрого исполнения приговора их просто сталкивали в специально построенную для этой цели печь. В 1659 году в Люцерне были сожжены семилетняя и четырехлетняя «ведьмы». В двух деревнях Трирского округа осталось всего две женщины, остальные были сожжены. В Эйхштетте в 1666 году был заживо сожжен 70-летний старик, обвиненный в том, что вызывал бури, летал на облаках, 40 лет служил дьяволу и обесчестил святые дары.

Ввоз в Америку (Центральную и Южную) рабочей силы из Африки начали в 1501 году испанцы, обнаружив, что индейцы непригодны для тяжелого труда на рудниках и плантациях. Главным инициатором ввоза африканцев в испанскую Америку был миссионер-доминиканец Бартоломе де Лас Касас (1474–1566), вошедший в историю как борец против жестокого обращения колонизаторов с индейским населением. Все старания Лас Касаса добиться, чтобы за индейцами признали право на свободу и человеческое достоинство, были тщетны. Говорят, что Лас Касас впоследствии сожалел о своем предложении привезти африканцев в Америку, так как превращение их в рабов было столь же несправедливым, как и угнетение индейцев Америки.

Претензии римского епископа на примат, то есть высшее иерархическое положение в христианской церкви, основаны на утверждении (весьма спорном, историческими фактами не подтвержденном), что основателем и первым епископом римской христианской общины был сам апостол Петр, которому, по свидетельству евангелиста Матфея (16:18–19), Иисус Христос заявил: «Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Папа Каликст I (217–222) и следовавшие за ним римские первосвященники, считая себя преемниками Петра, а следовательно, «наместниками Бога на земле», доказывали, что ключи от всех «семи небес» могут, по усмотрению римского епископа, открывать перед любым смертным царство небесное и люди, даже совершившие самые ужасные преступления, могут быть им очищены от грехов и впущены прямо в рай. В качестве аргумента в притязаниях на главенство приводилось и то обстоятельство, что земля Рима якобы особенно сильно пропитана кровью мучеников и что среди последних были апостолы Павел и Петр, которые своей смертью сделали навеки Рим святейшим городом вселенной. Против этих притязаний римского епископа выступали более ранние большие восточные общины, в частности Александрии, Иерусалима и Антиохии. Право считаться творением Петра и владеть ключами небесного царства оспаривал у Рима с особенным упорством Иерусалим, а позже город Пелла, а также общины восточного берега Иордана.

Заявляя свои претензии на главенство в христианской церкви, римские епископы претендовали на особый титул, который выделял бы их из среды других христианских епископов. Марцеллин (296–304) заимствовал этот титул с Востока и первым из римских епископов стал называть себя греческим словом «pappas» – «отец», «батюшка», – как обычно называют епископа на Востоке. С начала VI века этот титул имели только римские епископы.

В стремлении юридически обосновать свои притязания на главенство в церкви и обществе римские папы с V века стали прибегать даже к подложным документам (фальшивым декретам и постановлениям предшествующих пап, постановлениям соборов и т. п.). Наиболее влиятельными и знаменитыми такими подделками стали лжеисидоровы декреталии – сборник церковно-правовых документов (более половины их были подложными), появившийся в середине IX века и сфабрикованный неизвестным лицом, скрывавшимся под псевдонимом Исидор Меркатор. Основная идея декреталий сводилась к обоснованию независимости епископа от королевской власти и необходимости поставить епископат под опеку римского папы. В декреталиях также утверждалось, что папа свободен от ответственности перед людьми. Лжеисидоровы декреталии вдохновили папу Григория VII (1073–1085) провозгласить в 1075 году, что папе одному принадлежит право назначения, смещения и перевода епископов, разрешения важных юридических споров, созыва соборов, суда и наложения на императора и князей церковных наказаний, освобождения подданных от присяги верности «неправедному» императору или князю, возложения на императора его знаков отличия и т. д.; никто не имеет права судить папу, а князья должны целовать ногу папы в знак всеобщего повиновения тому, кто является наместником Христа и продолжателем дела апостола Петра. Разоблачение папских фальшивок, в том числе лжеисидоровых декреталий, начал еще великий немецкий гуманист Николай Кузанский (1401–1464), в дальнейшем они подверглись критическому анализу со стороны группы протестантских ученых, написавших в 1560-е годы большой антикатолический труд под названием «Магдебургские центурии», а в XVII веке подложность лжеисидоровых декреталий была установлена неопровержимо. Для папы Григория VII это, правда, никакого значения не имело.

Карл Великий (742–814) считал себя опорой христианства и свои походы против соседних языческих народов мотивировал интересами насаждения «истинной веры», их покорение трактовал как приращение христианской паствы. Одним из ярких примеров «миссионерской» деятельности Карла Великого является насаждение им христианства среди саксов – группы германских племен, объединившихся в III–IV веках в племенной союз. В результате побед, одержанных Карлом в ходе начатых им в 772 году кровопролитных саксонских войн, некоторые вожди саксов в 785 году перешли в христианство и заявили о своей покорности. Узнав об этом, папа Адриан I устроил в 786 году трехдневный всехристианский праздник по случаю очередного торжества «религии любви». Началось «мирное» насаждение среди саксов новой веры. Под угрозой смертной казни были запрещены языческие обряды и суеверия. Всякий, кто отказывался креститься, кто приносил жертвы языческим богам, кто не посещал по воскресеньям и праздничным дням церковь, не крестил в течение первого года своего ребенка, не хоронил на церковном кладбище умерших, сжигал их трупы, наказывался смертью. Смертная казнь ожидала и тех, кто оскорбил духовное лицо, похитил духовное имущество, высмеивал христианские учреждения. Кроме десятины саксы должны были с каждых 125 душ населения давать в распоряжение церкви и монастыря одного раба и одну рабыню. Кроме того, они должны были предоставить церкви по одному двору и по земельному участку, равному двум крестьянским хозяйствам. Нарушение этих распоряжений влекло за собой конфискацию земли и имущества виновного. Все эти жестокости вызвали возмущение саксов. Кровопролитные войны Карла Великого и церкви против саксов продолжались 33 года и завершились покорением этого народа в 804 году.

Появление легенды о папессе Иоанне, якобы правившей Римом и даже родившей во время крестного хода, связано с позорным периодом истории папства, когда вопрос о замещении Святого престола решала честолюбивая Мароция. Дочь и наследница римского герцога и сенатора Феофилакта, супруга сначала маркграфа Альбериха Сполетского, а после его смерти маркграфа Гвидо Тосканского, владевшая обширными землями и распоряжавшаяся множеством вассалов, Мароция была самым влиятельным лицом в курии и фактически избирала папой такого кандидата, который ей казался наиболее удобным. Она возвела на папский престол жалких скоморохов, своих любовников Анастасия III (911–913) и Ландона (913–914). В 928 году она организовала в Риме бунт, в результате которого был схвачен и задушен в тюрьме папа Иоанн Х (гнев Мароции он вызвал тем, что открыто жил с ее матерью Феодорой Феофилакт). Быстро ликвидировав Льва VI (928) и Стефана VIII (928–931), Мароция осуществила свой давний замысел: папой стал ее сын под именем Иоанна XI (931–935), рожденный ею от папы Сергия III (904–911). Однако другой сын Мароции, Альберих, поднял в Риме бунт против матери, праздновавшей свою свадьбу с третьим мужем, графом Гуго Провансальским. Гуго бежал из Рима, а Мароция и Иоанн XI были заключены в тюрьму по распоряжению Альбериха, фактически ставшего диктатором Рима. Внуком Мароции был папа Иоанн XII (955–964), сын Альбериха.

Сергий III начал свою папскую деятельность (904–911) тем, что распорядился задушить своих предшественников Льва V и Христофора I, свергнутых с престола и брошенных на пожизненное заключение в тюрьму. Официально убийство было совершено «из жалости к обоим бывшим папам», ибо «моментальная смерть менее страшна, чем долгое, пожизненное заключение в темнице».

В 963 году собор римского духовенства под председательством императора Оттона I низложил папу Иоанна XII (955–964) и по настоянию императора избрал папой Льва VIII (963–965). Для этого будущего папу в течение одного дня превратили из светского человека в представителя высшего духовного звания: за восемь часов головокружительной «карьеры» императорский рыцарь прошел всю сложную иерархическую лестницу до сана епископа, оставаясь в званиях низшего и среднего священства всего по несколько минут. Пример Льва VIII не был такой уж редкостью для Средневековья. Так, избранный в 1417 году Констанцским собором папа Мартин V в начале собора был еще мирянином и за время работы собора (1414–1417) прошел все необходимые ступени церковной иерархии – дьяконат, священство и епископат.

Слово «конклав» в переводе с латинского означает «запертая комната». Собрание кардиналов, созываемое после смерти папы римского для избрания нового папы называется конклавом потому, что оно проходит в изолированном от внешнего мира помещении (двери его наглухо закрываются). Помещение открывают лишь после избрания папы.

Многие крестоносцы, владевшие землей, отдавали свои участки во временное распоряжение церкви вплоть до возвращения из крестового похода, чтобы во время их отсутствия этими участками не завладели крупные феодалы-землевладельцы. Все доходы от этих участков в отсутствие владельцев шли церкви. Если крестоносец, доверивший свою землю церкви, из похода не возвращался, его земля оставалась в руках церкви. Поскольку многие крестоносцы находили в походе свое последнее пристанище, церковь за годы крестовых походов накопила колоссальные земельные богатства. Не менее существенным был и другой источник доходов церкви, связанный с крестовыми походами. Давшие обет отправиться в поход освобождались от всяких платежей в пользу светской власти и становились под защиту церкви, которая предоставляла им возможность грабить и разорять тех, кто отказался принести жертву в пользу освобождения «гроба Господня» на Востоке. Жертва эта понималась церковью не только в смысле личного участия в крестовом походе, но и в смысле денежного взноса. В папскую казну поступало множество «даров» от лиц, откупавшихся таким образом от участия в походе или покупавших себе гарантию против бесчинств крестоносцев.

Возглавляли крестовые походы именитые сеньоры, короли и крупные феодалы, однако в количественном отношении их личные отряды составляли ничтожно малую часть крестоносного воинства. Средневековая Европа кишела мелкими князьками, вассальными рыцарями, которые теряли почву под ногами ввиду усиления крупных феодалов и князей, захватывавших их земельные владения. Эти разорившиеся рыцари мечтали о возвращении утраченных владений, своей независимости и рады были добыть их хотя бы на далеком Востоке. Они охотно откликались на зов папы идти в Святую землю «для спасения христианства от мусульман». Отправившись в поход на «врага христовой веры», крестоносная армия росла как снежный ком за счет присоединившихся к ней крестьян, городской бедноты, стариков, женщин и детей, которых гнали в «святую армию» тяжелая эксплуатация, голод, растущая дороговизна жизни, усугублявшиеся бесконечными феодальными междоусобицами. По свидетельству летописца Альберта из Экса, в большом количестве в состав крестоносных отрядов входили профессиональные преступники – мошенники, воры, грабители и убийцы. Походы обещали богатую добычу, а гарантированное папой вечное блаженство на том свете развязывало руки тем, которые еще колебались идти на прямой грабеж и иные преступления.

Во второй половине XII века на юге Франции получило широкое распространение еретическое движение, сторонников которого называли альбигойцами – по названию центра этого движения, города Альби, входившего в состав Лангедока со столицей Тулузой. Здесь постоянно проповедовали папские легаты, но их деятельность разбивалась об «упорство еретиков», объявлявших католическую церковь творением сатаны. После убийства альбигойцами в 1208 году папского легата папа Иннокентий III провозгласил крестовый поход против них. Папу поддержал французский король Филипп II Август, которому выпал удобный случай присоединить к своему домену богатые земли юга Франции, фактически независимые от французской короны. Нашествие рыцарей севера возглавил барон Симон де Монфор. Богатейшие города и селения были разгромлены и уничтожены крестоносцами. Об ожесточенности войны говорят следующие факты. В один день в церкви Магдалины в Безье было перебито 7 тысяч человек, большинство которых составляли старики, женщины и дети. В замке Минерва «благочестивые служители Бога» нашли 140 еретиков и 137 из них сожгли на огромном костре (трое избежали смерти потому, что отреклись от своих верований). Из ряда городов были изгнаны поголовно все жители, а их имущество было роздано крестоносцам. Однажды на вопрос крестоносцев о том, как отличить еретиков от католиков, папский представитель ответил: «Убивайте всех подряд – Господь отличит своих».

Испанский монах Доминик (1170–1221), активный участник крестового похода против альбигойцев, в 1215 году основал в Тулузе монашеский орден для борьбы с еретиками на юге Франции. В 1216 году папа Гонорий III утвердил орден доминиканцев и предоставил ему чрезвычайные полномочия в борьбе с ересью. Доминиканцы быстро расширили пределы своей деятельности и охватили ею значительную часть Западной Европы. Через 15 лет после основания своего первого монастыря они уже располагали 60 монастырями. «Забота о душах» и борьба с ересью проводились доминиканцами с железной настойчивостью и жестокостью. Орден требовал предоставления ему строжайшего надзора над всем образованием. Доминиканцы прибирали к своим рукам обучение богословию и схоластике и не допускали никакого «вольнодумства». Они основали собственные учебные заведения (в том числе в Болонье, Кёльне, Оксфорде), завладели богословскими кафедрами в университетах Парижа, Падуи, Праги и др. Из доминиканских школ вышло немало известных инквизиторов, в еще большей степени орден являлся поставщиком низшего и среднего персонала инквизиционных судилищ (в 1232 году инквизиция была передана в руки доминиканцев). Гордясь своей рабской угодливостью и «собачьей» верностью папскому престолу, доминиканцы называли себя псами Господними. С XIII века орден развернул широкую миссионерскую деятельность, основал множество монастырей вне Западной Европы (в частности, под Киевом на Руси, в Персии и Китае). После основания в XVI веке ордена иезуитов доминиканцы постепенно утратили прежнее значение.

Франциск Ассизский (1182–1226) был купеческим сыном, вел довольно разгульный образ жизни, но затем отказался от богатства и с 1206 года посвятил себя проповеди евангельской бедности. В 1207–1209 годах он основал братство миноритов («меньших братьев»), преобразованное затем в нищенствующий монашеский орден францисканцев. Осуждая в своем своде законов «Правила жизни» деньги, торговлю и всякие материальные блага, Франциск проповедовал добровольную нищету, а потому на первых порах встречал недоброжелательное к себе отношение со стороны многих представителей духовенства. Так, бенедиктинский монах-летописец Матвей Парижский называл Франциска «божьим дурачком» и говорил в его адрес: «Проповедуй твои «Правила» свиньям; людям они не нужны». Однако папа Иннокентий III, понимая, какой популярностью среди бедняков пользуется проповедь нищеты, решил поставить деятельность францисканцев под свой контроль. Под предлогом, что «апостольский образ жизни нуждается в приличном ему платье», Иннокентий III в 1223 году утвердил новый устав ордена, разработанный кардиналом Гуго (будущим папой Григорием IX). Устав этот был значительно мягче, чем «Правила жизни» Франциска: он не требовал сурового соблюдения идеала нищенства и допускал владение имуществом. Со временем францисканцы стали во многом напоминать доминиканцев. Отказываясь формально от мира и его благ, они «в интересах лучшей пропаганды своего учения» оставались жить в этом «полном греховности и соблазна мире». Сам Франциск, противясь перерождению своего творения в обычный монашеский орден, еще в 1220 году отошел от его руководства, что не помешало папе Григорию IX в 1228 году канонизировать его. Устав ордена францисканцев еще несколько раз изменяли в сторону его смягчения, орден превратился в крупного собственника, приспособленцы в нем все больше брали верх над странниками с нищенской сумой. Когда генералом ордена стал Илья Кортонский, ревнители строгого соблюдения заветов Франциска даже подвергались преследованиям. Так, Антония Падуанского, впоследствии ставшего одним из самых популярных святых, бичевали до боли и заковали в цепи; точно так же за «кривое» истолкование учения Франциска был посажен на два года в тюрьму член ордена некий Цезарь.

В 1252 году в Париже появилась книга под названием «Введение в вечное Евангелие». Автор книги, францисканец Джерардино из Борго-Сан-Донино, утверждал, что Ветхий и Новый Заветы потеряли свое значение и должны уступить место «Вечному Евангелию». В книге также говорилось, что, перед тем как Новый Завет перестанет играть свою роль в жизни человечества, «мерзостью запустения будет править папа-святокупец», который вступит на престол к концу шестого десятка лет этого века. Книга получила массовую поддержку блюстителей строгого идеала нищенства, так называемых спиритуалов, которые увидели в ней протест против алчности церкви во главе с самим папой. По той же причине против книги ополчился генерал ордена францисканцев Бонавентура, потребовавший жестокого преследования почитателей «Вечного Евангелия». С благословения папы начались преследования спиритуалов инквизицией. Доносы и публичные выступления против них щедро вознаграждались. Епископ Акро Флорент, например, за обвинение своих бывших друзей получил арльскую архиепископию. Многие были вознаграждены денежными суммами. Несмотря на все эти меры, канун 1260 года, когда согласно «Вечному Евангелию» должна была наступить «мерзость запустения», был отмечен массовым психозом, бегством исступленных фанатиков в леса, самоубийствами. Наступил, а затем и прошел роковой 1260 год, пророчество так и не исполнилось, но религиозные фанатики продолжали по-прежнему верить в него, отодвигая лишь дату ожидаемого пришествия Святого Духа и утверждения «Вечного Евангелия». Впоследствии спиритуалы были приравнены к еретикам. Их книги сжигались, имущество конфисковывалось, а сами они десятками и сотнями погибали на кострах.

Бенефицием в католической церкви называют вознаграждение духовного лица доходной церковной должностью. В Средние века за право распоряжения церковными бенефициями развернулась острая борьба между церковной и светской властью. В итоге этой борьбы право раздачи бенефициев присвоило себе папство. Реализация этого права осуществлялась с вопиющими нарушениями установленного порядка (например, в части обязательности пребывания духовного лица на месте службы в течение не менее 6 месяцев, недопустимости совмещения духовных должностей). На практике вовсе не требовалось, чтобы лицо, получившее тот или иной бенефиций, действительно выполняло связанные с этим церковные обязанности: бенефициант мог даже не являться в свой приход. Широкие размеры приобрела раздача бенефиций фаворитам и родственникам папы, которая открыто обосновывалась тем, что «справедливо предоставлять своим родным те преимущества, в которых не отказывается даже чужим».

Император Священной Римской империи Фридрих II во время своей коронации в 1220 году подтвердил данный им ранее торжественный обет совершить крестовый поход в Палестину, причем пообещал быть в Малой Азии уже в 1221 году. Однако с выполнением этого обещания он не торопился. Наконец под угрозой отлучения от церкви он отправился в поход в 1227 году, но с полпути вернулся, ссылаясь на эпидемию лихорадки, из-за которой его армия сильно поредела. Папа Григорий IX, не желая принимать объяснений императора, торжественно отлучил его от церкви – за нарушение обета совершить поход в Святую землю. В ответ Фридрих II завязал тайные сношения с противниками папы в Папской области, а когда Григорий IX вторично проклял его, сторонники императора в 1228 году подняли в Риме бунт и вынудили папу спасаться бегством. В ответ Григорий не только запретил населению платить налоги императору и нести всякие повинности, но даже проклял «святое дело, проводимое в жизнь вероотступником». Несмотря на это Фридрих отправился в крестовый поход и без боя, путем дипломатических переговоров с египетским султаном достиг, несмотря на противодействие папских представителей, очень почетного мира на выгодных условиях. По соглашению 1229 года Фридрих венчался королем Иерусалимским; города Иерусалим (за исключением мечети), Назарет, Вифлеем, Сидон и вся местность, через которую пролегала пилигримская дорога от Яффы к Иерусалиму, были переданы султаном Фридриху. Во всех этих местах была предоставлена свобода богослужения как христианам, так и мусульманам. Папа, который не хотел и слышать о мире, в котором признавалось равенство «неверных» с христианской церковью, в ответ наложил интердикт (временное запрещение совершать богослужения и обряды) на Иерусалим и запретил пилигримам посещать святые места.

Папа Иоанн XXII (1316–1334) вошел в историю как виртуоз в деле изыскания всяческих дополнительных доходов. При этом он всегда действовал путем особых распоряжений, не подлежащих кодификации и основанных на неограниченной власти римского первосвященника. Его «законы» поэтому получили меткое определение «Supra legem» – «подзаконие», а его самого называли «legibus absolutus» – «освобожденный от законов». Летописные источники ясно говорят о ненависти и презрении, которые внушала его деятельность большинству современников. Папа печется о деньгах и о кошельках в гораздо большей степени, чем о душах – таков лейтмотив характеристики Иоанна XXII, оставленной его современниками Данте, Адамом Муримутта, Матвеем из Нейенбурга и др. Карл Маркс писал о нем: «Иоанн XXII больше всего прославился своими смелыми спекуляциями и умением изобретать новые доходы для папской казны; он первый ввел канцелярские поборы папского двора, так называемые аннаты, или взимаемые в пользу папы доходы епископов за первый год их епископства, а также другие способы выжимания денег; он [по свидетельству] своего родственника, оставил после своей смерти 17 миллионов золотых гульденов, по другим источникам, сверх того еще на 7 миллионов серебряной посуды и драгоценных камней; он был достойным сыном Кагора – города ростовщиков». Любопытно, что деньги эти предназначались будто бы на организацию крестового похода, однако, хотя Иоанн XXII прожил 90 лет, он так и «не успел» осуществить этот поход. В связи с этим один современник не без иронии задавался вопросом: сколько же лет собирался жить папа, чтобы осуществить задуманное святое дело?

В 1348–1349 годах над Западной Европой пронеслась «черная смерть» – величайшая за всю ее историю эпидемия чумы, унесшая до 30 процентов населения. Главного виновника божьей кары миллионы людей увидели в лице высшего духовенства, погрязшего в болоте корысти и разврата. Многие совершенно открыто выражали свою ненависть к церкви, в особенности к папству, уничтожали церковное имущество и даже нападали на представителей церкви. Чтобы отвести народное возмущение от духовенства, церковью была пущена легенда, что распространению «черной смерти» мир обязан заговору евреев, будто бы замысливших истребить христиан путем отравления колодцев, – и целые еврейские общины были вырезаны. Вот как описывает летописец Диссенгофен эти события: «В течение года были сожжены все евреи от Кельна до Австрии… можно было подумать, что наступил конец всему еврейству, если бы уже завершилось время, предсказанное пророками». Массовое уничтожение евреев перестало быть делом лишь невежественных фанатиков. Современник этих событий Генрих Герфордский, вскрывая подлинную суть событий, проводит параллель между истреблением евреев и истреблением ордена тамплиеров французским королем: «В том и другом случае целью нападения были деньги, имевшиеся у истребляемых жертв».

В конце XIV века «чудотворец» Висенте Феррера возвестил конец света в 1400 году. Висенте с такой выразительностью описывал муки ада, что, согласно народной молве, два преступника, спрятавшихся под его кафедрой, сгорели от угрызений совести. Поскольку конец света в 1400 году все же не наступил, верующие пришли к выводу, что Висенте силой своего апостольского служения добился от Бога его отсрочки.

Авиньонским пленением пап называют вынужденное пребывание римских пап в Авиньоне в марте 1309 года – январе 1377 года (с перерывом в 1367–1370 годах). Пленению предшествовала победа французского короля Филиппа IV над папой Бонифацием VIII в споре о прерогативах духовных и светских властей. Французский ставленник папа Климент V (1305–1314) под давлением Филиппа IV перенес в 1309 году свою резиденцию в Авиньон (принадлежавший неаполитанскому королю, но находившийся на французской территории; в 1348 году Авиньон был куплен папой). Папы в Авиньоне находились в полной зависимости от французских королей (из 8 авиньонских пап 7 были французами). Однако, с другой стороны, за спиной французских королей папство чувствовало себя гораздо увереннее и спокойнее, чем в Риме. Тем временем могущественные феодалы и небольшие республики в Италии рвали на части Папскую область и присоединяли к себе все, что плохо лежало в «покинутой своим господином» стране. В Риме не прекращалась борьба за власть между военно-феодальными группами, разорявшая городскую ремесленную массу. В широких кругах римского населения распространялись произведения Данте и Петрарки, обличавшие авиньонских пап и призывавшие к восстановлению былого величия Рима. В полных гнева выражениях Петрарка разоблачал вечно пьянствовавшего папу Бенедикта XII (1335–1342), не желавшего выехать из Авиньона, где под крылышком французского короля можно было спокойно тянуть «рюмку за рюмкой». В «Письмах без адреса» Петрарка клеймит папу Климента VI (1342–1352) – «циника», который любовь к церкви заменил любовью к эпикурейству и уютно чувствовал себя в веселом Авиньоне, где раздаются песни любви его «племянницы» Сессии Серамис. Будущий папа, предсказывает Петрарка, будет последовательнее своих двух предшественников и перенесет свою резиденцию из Авиньона в Багдад. Совсем не стремился в Рим и последний авиньонский папа Григорий XI (1370–1378): он любил «свой» Авиньон и «своих» кардиналов, предпочитал французский язык итальянскому, который он с трудом даже понимал, и считал, что лучше жить на широкую ногу в Авиньоне, чем «бедствовать» в полуразрушенном Риме с его впавшим в нищету населением, острой борьбой политических группировок и ночными грабежами. Однако ему пришлось все же перенести свою резиденцию в Рим – под страхом полной потери своих итальянских владений, – когда началась война с Флоренцией, сумевшей ловко сыграть на национальных чувствах, провозгласив борьбу против чужеземного французского ига.

Известно, что Франческо Петрарка жестоко клеймил пап Бенедикта XII и Климента VI, весело живших в Авиньоне в полном забвении интересов своих подданных в Папской области, однако указанные папы на это никак не реагировали – видимо, им нечего было возразить поэту. Их преемник на авиньонском святейшем престоле Иннокентий VI (1352–1362) оказался более находчивым и обвинил Петрарку в колдовстве – за то, что тот часто цитировал дохристианского (а значит, языческого) латинского поэта Виргилия. В связи с этим обвинением Петрарка вынужден был бежать из Южной Франции.

Первый из указанных Иоаннов XXIII был антипапой. Антипапа – это римский папа, не признанный католической церковью законным. В отдельные периоды Средневековья на папском престоле находилось одновременно несколько враждовавших между собой пап (ставленников различных церковных и светских кругов). Впоследствии лишь один из них признавался законным, а остальные объявлялись антипапами (в составленном католической церковью списке числится более 30 антипап). В 1409 году 24 кардинала созвали в Пизе церковный собор для прекращения раскола в католической церкви. Этот собор объявил низложенными обоих имевшихся тогда пап – избранного в Риме в 1406 году Григория XII и избранного в Авиньоне в 1394 году Бенедикта XIII, а новым папой избрал миланского архиепископа Петра Филарго, принявшего имя Александр V. Отставленные папы Григорий и Бенедикт отказались признать решение собора, и положение в церкви еще более усугубилось: вместо двух папский резиденций стало три (к Риму и Авиньону добавилась Пиза). Папа Александр V умер в мае 1410 года, но на его место был избран бывший неаполитанский пират Балтасар Косса, принявший имя Иоанн XXIII. Он фактически руководил Пизанским собором еще при Александре V, который делал все под его диктовку. Когда Иоанн XXIII вступил на папский престол, обнаружилось, что в душе он остался морским разбойником. Он воевал с неаполитанским королем, грабил и убивал мирное население и сделал свое имя столь ненавистным, что более полутысячелетия после его смерти ни один папа не называл себя Иоанном. Карл Маркс характеризовал Иоанна XXIII как «циника и развратника с противоестественными похотями». В 1415 году на Констанцском соборе был торжественно прочитан меморандум с перечнем ужасных преступлений Иоанна XXIII. Опасаясь расправы, Иоанн XXIII, переодетый курьером, бежал с собора, но был арестован, низложен и заключен в тюрьму, откуда в 1418 году его выпустили за 38 тысяч флоринов. Он формально отказался от папства и был назначен кардиналом и епископом тускуланским. После его смерти «благодарная церковь» и Медичи установили ему во Флоренции «памятник возвышенной красоты». В 1958 году кардинал Ронкалли был избран на папский престол и принял имя Иоанн XXIII. Этим церковь подчеркнула, что не считает законным предыдущего папу с тем же именем.

В 1438 году возникла ситуация, когда одновременно проводились два собора католической церкви. Одним из них, Ферраро-Флорентийским, руководил папа Евгений IV (1431–1447). А заседавшие на Базельском соборе его противники избрали папой герцога Амедея Савойского, богатейшего и пресыщенного благами жизни развратника, на старости лет жившего отшельником на берегу Женевского озера. Именно это «отшельничество» давало ему в глазах базельцев право на папский престол, и герцог Амадей Савойский превратился в папу Феликса V (1440–1449), которому суждено было стать последним антипапой. За публичное признание его папой Феликс V предложил германскому императору свою дочь в жены с приданым в 200 тысяч дукатов. Это вызвало скандал в придворных кругах империи. Эхо скандала разнеслось по всему христианскому миру, еще раз убедившемуся в том, что вокруг папского престола идет циничный торг, в котором ради тиары не брезгают продажей даже родной дочери.

Римский папа Павел IV (1555–1559) был одним из самых ревностных гонителей евреев. Не менее жестоко преследовались при нем и мараны (евреи, официально принявшие христианство). В 1555 году папа приказал арестовать в Анконе, крупном торговом центре, имевшем особенно оживленные сношения с Востоком, всех маранов и евреев. Так как среди арестованных в Анконе оказалось несколько турецких евреев и маранов, то султан Сулейман обратился к папе с письмом. В нем он выражал недоумение по поводу жестокости со стороны церкви, которая требует от своей паствы любви и жалости к ближнему. Преподав папе урок веротерпимости, султан угрожал контррепрессиями в отношении христиан, проживающих в Турции, если папа немедленно не освободит арестованных турецких подданных. Публично униженный и осмеянный, Павел IV вынужден был открыть тюремные двери перед турецкими евреями и маранами. В гневе им был издан закон о ношении евреями особых желтых шляп по всей Папской области. Кроме того, евреи были накрепко заперты в гетто.

Ночь в Париже накануне дня Святого Варфоломея 24 августа 1572 года, названная Варфоломеевской, стала трагической вершиной религиозной войны во Франции. Воспользовавшись массовым стечением дворян-гугенотов в столицу по случаю свадьбы своей дочери Маргариты с Генрихом III Наваррским, Екатерина Медичи организовала истребление вождей и наиболее видных представителей партии гугенотов. В течение нескольких часов в Париже было убито около 3 тысяч гугенотов. На следующий день правительство распорядилось начать преследование гугенотов и в провинции: в Лионе были убиты 800 человек, в Орлеане – 500, в Мо – 200, в Труа и Руане были задушены все арестованные накануне гугеноты. В общем в течение двух недель во Франции погибли около 30 тысяч протестантов. При известии о «подвигах» Варфоломеевской ночи папа Григорий XIII (1572–1585) иллюминировал Рим и важнейшие населенные пункты Папской области, а также выпустил медаль в честь этого «богоугодного дела» и отправил в Париж кардинала Орсини для поздравления «христианнейшего короля и его матери» – Карла IX и Екатерины Медичи. От папы не отстал и испанский король Филипп II, восторгавшийся «сыном, что у него такая мать, и матерью, что у нее такой сын».

В истории христианства первопроходцем в деле уничтожения неугодных церкви письменных памятников был апостол Павел. Автор «Деяний апостолов» рассказывает (19:18–19), как во время пребывания Павла в малоазийском городе Эфесе загорелись первые костры из книг (точнее, рукописных свитков, ибо собственно книг в то время еще не было): «Многие… из уверовавших приходили, исповедуя и открывая дела свои. А из занимавшихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм». Впервые о создании систематического списка запрещенных книг заговорили на Тридентском соборе в 1546 году, когда был издан декрет о запрещении распространения не одобренных церковью изданий Святого Писания и комментариев к нему. В 1559 году папа Павел IV (1555–1559) впервые опубликовал папский список запрещенных церковью книг, получивший название «Индекс» («Указатель»). Инквизиционным трибуналам предписывалось следить, чтобы никто не распространял включенных в «Индекс» книг и не пользовался ими. «Индекс» многократно переиздавался и дополнялся, последнее его издание было предпринято в 1948 году, в понтификат папы Пия XII (1939–1958). Каждое новое издание «Индекса» пополнялось свежим материалом. Старый иногда из него выпадал: папство делало уступку «духу времени» (так, исчез из «Индекса» Галилей). В «Индексе» значились Рене Декарт и Никола Мальбранш, Бенедикт Спиноза и Томас Гоббс, Джон Локк и Дейвид Юм, Джироламо Савонарола и Паоло Сарпи, Поль Гольбах и Клод Гельвеций, Вольтер и Жан Жак Руссо, Эрнест Ренан и Давид Фридрих Штраус, Ипполит Тэн, Франсуа Минье, Эдгар Кине, Жюль Мишле, Эмиль Золя, Гюстав Флобер, Жорж Санд, Стендаль, Виктор Гюго, Готхольд Эфраим Лессинг, Пьер Прудон, Адам Мицкевич, Морис Метерлинк, Анатоль Франс, ряд энциклопедий, в том числе знаменитая «Энциклопедия» великих французских просветителей. На страницах «Индекса» встречаются имена и католических духовных лиц: в число запрещенных книг попали «История древней церкви» французского епископа Луи Дюшена и все работы священника Альфреда Луази. Фигурируют в нем и те католики, которые критиковали принцип непогрешимости папы, в том числе профессор Игнатий Деллингер. Встречаются в «Индексе» даже такие книги, которые в свое время были одобрены высшими представителями церкви или даже написаны папами. Так, наложен запрет на «Примечания к Новому Завету» Эразма Роттердамского, хотя до издания «Индекса» книга эта рекомендовалась рядом епископов и архиепископов. Запрещенным оказался проект улучшения церкви, выработанный еще в 1538 году специальной комиссией под председательством кардинала Кардиффы, будущего папы Павла IV. Оказалась под запретом и «Такса святой апостольской канцелярии» – прейскурант отпущений, которые продавались папством всем желавшим очиститься от грехов и преступлений.

Великий польский астроном Николай Коперник (1473–1543) избежал смерти на костре только потому, что не напечатал при жизни ни одного своего произведения, а знаменитый «еретический» труд «Об обращении небесных сфер» опубликовал всего лишь за несколько дней до смерти, так что церковь просто не успела «должным образом» отреагировать. Когда Иоахим Ретик, преданный ученик Коперника, опубликовал в 1539 году краткое изложение его учения, то вызвал страшный гнев церкви – не только католической, но и протестантской.

В опубликованной в марте 1791 года энциклике в адрес французского Учредительного собрания папа Пий VI заявил следующее: «Через все декреты собрания красной нитью проходит святотатственная декларация прав человека, провозгласившая чудовищные идеи вроде свободы мысли и слова и равенства всех людей. Эти мнимо неотъемлемые права являются дерзким вызовом авторитету творца Вселенной… Хваленые свобода и равенство представляют собою средство уничтожения католицизма». Гражданское устройство духовенства, объявлял далее папа, есть «схизма и ересь»; избрание прелатов – «грехи Лютера и Кальвина»; право утверждения епископов принадлежит «абсолютно» святейшему престолу; недопустимо, чтобы священники получали жалованье, ибо это ставит их в зависимое положение от светских лиц; «уголовным преступлением» является секуляризация или национализация церковного имущества; тяжким грехом следует считать закрытие монастырей и уничтожение капитулов, и вообще вся деятельность собрания должна быть заклеймена. Папа протестовал и против «неслыханного» нарушения его собственных прав в отношении Авиньона. Он призвал французское духовенство отречься от данной им присяги и ни в коем случае не подчиняться распоряжениям Учредительного собрания, касающимся церкви.

Римский первосвященник Пий V (1565–1572) был суровым аскетом и инквизитором. Испанский посол сообщал в Мадрид, что «церковь не имела лучшего главы за последние 300 лет». В самом начале своего понтификата Пий V отправил пожизненно гребцом на галеры казначея святого престола, запускавшего руку в папскую сокровищницу. Желая исправить нравы римского духовенства и всех обитателей вечного города, папа неустанно охранял свою паству от всяческих искушений, в том числе от светской музыки и поэзии. Он ополчился на вводящие в соблазн античные статуи и некоторые из них предписал отослать в подарок дружественным монархам. Не обошел он своим вниманием и римских жриц свободной любви. Многочисленным представительницам самой древней профессии, нередко располагавшимся буквально у дверей папского дворца, был предложен выбор между изгнанием и пострижением в монахини. Однако у древней профессии нашлись влиятельные защитники. Депутация из 40 видных жителей города разъяснила первосвященнику, что его приказ может серьезно повредить римской торговле и, следовательно, апостолическим финансам. Ходатаями выступили также послы Испании, Португалии и Флоренции. Перед таким, несколько неожиданным единством столь различных сил папе пришлось отступить.

Фактический правитель Франции кардинал Арман Жан дю Плесси Ришельё (1585–1642) ставил политические и экономические интересы своей страны выше любых религиозных противоречий. В 1616 году он писал: «Исповедуя разную веру, мы остаемся едиными под властью одного монарха, находясь на службе которого ни один католик не будет настолько слеп, чтобы считать испанца лучше французского гугенота». Добиваясь консолидации королевской власти и с этой целью ликвидировав политическую автономию гугенотов, кардинал одновременно активно поддерживал протестантский лагерь против императора в Тридцатилетней войне. Ришельё принадлежит характерное замечание: «Различие религиозных верований может создать раскол на том свете, но не на этом». Узнав о смерти кардинала, римский папа Урбан VIII воскликнул: «Если существует Бог, Ришельё за все заплатит. Если Бога нет, ему повезло».

Название «протестанты» первоначально было дано германским князьям и городам, подписавшим на Шпейерском сейме 1529 года так называемую Протестацию – протест против решения большинства этого сейма об ограничении распространения лютеранства в Германии. В дальнейшем протестантами стали называть всех последователей новых церковных направлений, отколовшихся в ходе Реформации XVI века от католицизма, а также появившихся позднее в результате отделения от главных протестантских церквей.

Формальным поводом к отделению английской церкви от папства (к Реформации в Англии) послужили семейные дела «защитника веры», как именовал себя английский король Генрих VIII (1491–1547), до этого лично занимавшийся опровержением ереси Лютера (в ответ Лютер называл короля «ослиной башкой» и «безмозглым шутом»). «Не можем» – этими словами, заимствованными из «Деяний апостолов», папа Климент VII ответил на просьбу Генриха VIII о расторжении брака с Екатериной Арагонской (развод нужен был королю, чтобы жениться на придворной красавице Анне Болейн). Принципиальность римского престола была вызвана не религиозными, а сугубо земными, политическими соображениями: Климент VII не мог идти наперекор племяннику Екатерины – испанскому королю и германскому императору Карлу V, – владения которого в Италии со всех сторон окружали Папское государство. Но Генриху VIII (как, впрочем, и английскому духовенству) еще менее улыбалось зависеть от папы, который зависел от императора. В мае 1533 года Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский (высшее духовное лицо в Англии) объявил недействительным брак Генриха VIII и Екатерины Арагонской и признал законным совершенное в январе тайное бракосочетание короля с Анной Болейн. В ответ в июле того же года папа отлучил от церкви Генриха VIII и Томаса Кранмера. «Мы должны благодарить всемилосердного Бога, который может заставить и такого дьявола с его демонами служить на пользу блаженства нашего и всех христиан!» – воскликнул Лютер, узнав о разрыве Генриха VIII с Римом. В марте 1534 года английский парламент принял акт, которым положил конец подчинению отечественного духовенства власти папы. Прекращались выплаты Риму церковных налогов, запрещалась апелляция к папе, высшей судебной инстанцией провозглашались архиепископ Кентерберийский и король. Последний получал право назначать епископов, искоренять всякого рода ереси. Титул главы церкви позволил Генриху VIII провести секуляризацию монастырских земель в пользу казны. Подчинение англиканской церкви светской власти не затрагивало собственно религиозных вопросов: ни культ, ни догматика не изменились, – и (во многом) по существу исповедуемая в стране религия осталась католической.

В 1524–1526 годах Юго-Западную и Среднюю Германию охватило крупнейшее выступление крестьян против феодального гнета, получившее название Великой крестьянской войны. Восставшие требовали уничтожения крепостных отношений, отмены дворянских привилегий на охоту и рыбную ловлю, ограничения барщины и оброков, восстановления прав общин на леса и выпасы, устранения произвола в судах и в управлении и предоставления общинам права избирать и смещать духовных лиц. Против крестьян выступили все имущие классы, в том числе католическое духовенство и даже антипапские элементы. Мартин Лютер, бывший незадолго до того национальным героем, в своем памфлете «Против разбойников и убийц – бунтующих крестьян» также обрушился на повстанцев. Лютер призывал убивать крестьян, как бешеных собак, помня, что, «если ты не убьешь бунтовщика, он убьет тебя». «Ставших на сторону крестьян ожидает огонь вечный, – возвещал Лютер. – Теперь такое странное время, что князь скорее может заслужить благоволение небес кровопролитием, чем другие люди молитвою». Как только дело дошло до защиты имущих классов, сближение лютеранства и католицизма оказалось не только возможным, но и легким.

Перед тем как обратиться в христианскую веру, великий князь киевский Владимир Святославович предпринял решительную попытку противостоять ей путем реформы языческого культа, направленной на его консолидацию. Для этого Владимир создал «за теремным двором» целый языческий пантеон. Первое место в этом пантеоне занимал «деревянный Перун с серебряной головой и золотыми усами». Кроме него в пантеон входили Хорс, Дажьбог, Стрибог, Симаргл и Мокошь. Укрепление язычества сопровождалось человеческими жертвами. «И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей, а жертвы эти шли бесам и оскверняли землю жертвоприношениями своими» – так говорится в «Повести временных лет», общерусском летописном своде, составленном в Киеве во втором десятилетии XII века. Такая же реформа была проведена и в других крупных городах, в частности в Новгороде, где посадник Добрыня, дядя князя Владимира, поставил Перуна на берегу Волхова. По замыслу Владимира это должно было помочь духовному объединению различных племен в пределах формирующегося государства. В самом деле, глава пантеона Перун – бог грозы в общеславянской мифологии, поражающий своими стрелами змеевидного врага, он же покровитель князя и дружины. Происхождение Хорса – сияющего Солнца, несомненно, восточное: он попал на Русь через иранские и тюркские влияния. Дажьбог у русичей был также связан с почитанием Солнца, но вместе с тем способствовал достижению богатства. Стрибог в мифологии восточных славян сближался с Дажьбогом, но ведал и стихиями природными (в «Слове о полку Игореве» ветры названы Стрибожьими внуками). Загадочен образ Симаргла. Одни ученые считают, что он заимствован из Ирана и восходит к мифической птице Сэнмурв. Другие производят его имя от древнего названия «Семиглав» (для некоторых славянских богов характерна поликефалия – многоглавость). Общеславянская богиня Мокошь (возможно, жена громовержца) была близка греческим мойрам, прядущим нити судьбы.

В 988 году великий князь киевский Владимир Святославович заменил язычество христианством, которое он принял из Византии после захвата греческой колонии Херсонес и женитьбы на сестре византийского императора Анне. Крещение Киевской Руси проводилось княжеской властью и формирующейся церковной организацией насильно, при сопротивлении не только жречества, но и различных слоев населения. В самом Киеве этот процесс прошел хотя и по принуждению, но мирно. Владимир разослал по всему городу глашатаев, которые должны были явить народу повеление князя: «Если кто не придет завтра на реку – богат ли, или убог, или нищий, или раб, – да будет противник мне». По свидетельству киевского митрополита Иллариона, «не было ни одного противящегося благочестивому повелению его (князя Владимира), даже если некоторые и крестились не по доброму расположению, но из страха к повелевшему сие, ибо благочестие его было сопряжено с властью». В других же городах замена традиционного культа новым встречала открытое сопротивление. В Новгороде даже пришлось пустить в ход военную силу: «Путята крестил Новгород мечом, а Добрыня огнем». А в отдаленном Ростове, где крещение прошло, по-видимому, без особых инцидентов, очень скоро наступила жестокая реакция. Первые два ростовских епископа сбежали оттуда, «не терпяще неверия и досаждения людей»; против третьего епископа, Леонтия, поднялся бунт – его хотели изгнать из города и даже убить; только четвертому епископу, Исаии, удалось «предать огню» все идолы, стоявшие в Ростове и в его области, и «напоить» тамошних жителей своим учением, вероятно, не без содействия военной силы. Если так было в городах, то в селах и лесах было, очевидно, еще хуже; к сожалению, летопись, интересующаяся исключительно княжеско-боярской и церковной аристократией, ничего не говорит о ходе обращения в новую веру простого народа.

Русская православная церковь первоначально являлась митрополией константинопольского патриархата и была для него колонией, куда направлялись «излишки» духовенства из Византии. А излишки эти были весьма значительны. Клириков в константинопольском патриархате было, по выражению византийского летописца, «неисчислимое количество». Священников, например, даже в таком провинциальном городишке, как Эдесса, было до двухсот; в более крупных городах их было еще больше; монахи насчитывались десятками тысяч и являлись настоящей язвой для страны; епископов было до 6 тысяч, а около них кишели их прихвостни. Вся эта армия не могла прокормиться на греческих хлебах, многие голодали и нищенствовали; «перепроизводство» клириков заставляло патриарха искать новых мест для насаждения «истинной» веры. Как только под властью константинопольского патриарха появилась новая русская церковь, из Византии хлынули в нее готовые отряды «святителей» и «просветителей». Не только все первые епископы, но и все первые священники и монахи были в Киевской Руси из греков. Основателем Киево-Печерского монастыря был афонский монах Антоний; другие монастыри ставились русскими князьями и боярами, но для управления ими приглашались также греческие монахи, приводившие с собой и ядро «подвижников». С течением времени в составе приходского духовенства и монашества появился, конечно, и значительный процент местных людей, но митрополия и епископат по-прежнему оставались, за немногими исключениями, греческими. За все время существования Киевского княжества на митрополичьем престоле только два раза были русские епископы – оба раза с момента конфликтов киевских князей с Византией (Иларион в 1051 году при Ярославе, после войны с греками; Клим, или Климент, при Изяславе в 1148 году, поставленный князем на место поссорившегося с ним грека Михаила).

В середине XIV века возник богословский спор между тверским епископом Федором и новгородским архиепископом Василием Каликой на тему о том, существует ли где-нибудь на земле рай. Федор считал, что рая на земле нет, что он погиб вследствие грехопадения Адама и Евы и существует лишь «мыслен». Напротив, Василий Калика доказывал, что рай на земле есть и его даже видели новгородцы, доходившие до «края земли». Точка зрения Василия Калики была по тому времени ортодоксальной: в Средние века люди упорно верили в существование рая (кстати, и Колумб полтораста лет спустя писал, что рая он не видел лишь потому, что не углублялся в отдаленные от морей земли, где якобы он находится). Федор же представлял рай как духовное состояние самого человека. Более того, он указывал на расхождения в Священном Писании по вопросу о рае, и это уже было зародышем рационалистической критики церковных воззрений.

Первой крупной ересью, возникшей в русских городах, было движение стригольников, возникшее в середине XIV века в Новгороде и распространившееся в первой половине XV на Псков. Причины появления этой ереси неизвестны, а название ей было дано в связи с ремеслом одного из основателей секты новгородца Карпа, «художеством стригольника» (по наиболее вероятному толкованию – «стригаля сукна», ремесленника-суконщика). Новгородские стригольники выступали с критикой официальной церкви – как ее догматов, так и внутренней организации. Они обличали нравы духовенства, стяжательство и мздоимство церковных верхов, отрицали вообще священническую иерархию. К основам веры стригольники, в противоположность ортодоксальным представлениям о непогрешимости текстов Священного Писания, требовали критического подхода. Стригольники отвергали таинство причащения – как действие, необъяснимое разумом и к тому же совершаемое такими безнравственными людьми, как священники; они не признавали церковной исповеди, ибо отказывались видеть в священниках особых людей, наделенных «божественной благодатью»; отрицали они также таинства и обряды, связанные со смертью. Псковские стригольники обрушивались не только на духовенство, но и на монашество, а наиболее радикальная их группа отрицала важнейший религиозный догмат о воскресении мертвых и, следовательно, существование загробной жизни. Ересь стригольников нашла сравнительно широкий отклик в слоях новгородского и псковского населения и, несмотря на жестокие преследования, держалась довольно длительное время. Ее сторонники имелись даже среди части духовенства и монашества, недовольной церковными порядками, в частности среди монахов псковского Святогорского монастыря. Церковь принимала самые крутые меры для подавления еретических выступлений. В 1375 году в Новгороде была произведена публичная казнь еретиков: «…стригольников побиша, дьякона Микиту, дьякона Карпа и третье человека его, и свергоша их с мосту». В 1386 году в город прибыл Стефан Пермский, составивший специальное поучение против стригольников. Даже константинопольский патриарх Нил посылал в 1382 году в Новгород грамоту с обличением ереси и требованием утвердить «истинную христианскую веру». Четырежды направлял грамоты, осуждавшие стригольников, митрополит Фотий.

Пользуясь болезненным состоянием 64-летнего (по тем временам – престарелого) великого князя Ивана III (1440–1505), Иосиф Волоцкий побудил его на «душеспасительное» дело, особо приятное Господу Богу, – розыск и казнь еретиков. В конце 1504 года в Москве состоялся церковный собор для суда над еретиками. Решающее влияние на нем имели воинствующие церковники во главе с Иосифом Волоцким и митрополитом Симоном. Собор предал еретиков проклятию, а трех главных из них с согласия великого князя приговорил к смертной казни. Некоторые участники собора (заволжские старцы) стали возражать против этих жестокостей, ссылаясь на евангельский рассказ о прощении Иисусом грешников и на заповедь «не судите, да не судимы будете». Но Иосиф Волоцкий твердо заявил, что «еретика руками убити или молитвою едино есть» и рука, наносящая язву еретику, «тем самым освящается». В специально построенную клетку заключили Ивана-Волка Курицына, Дмитрия Коноплева и Ивана Максимова и сожгли их вместе с клеткой на льду Москвы-реки. Прочие еретики были отправлены в заточение. Так Русская православная церковь подобно католической инквизиции с чудовищной жестокостью расправлялась со своими противниками. Не только в Испании, Италии и других странах Запада, но и в России пылали зажженные церковниками костры, на которых гибли смелые вольнодумцы.

Храм на Красной площади, шедевр русской архитектуры, был освящен в 1561 году как Покровский собор что на Рву. Второе название, народное, храм получил после того, как в 1588 году был пристроен предел, куда поместили мощи Василия Блаженного, знаменитого московского юродивого времен царя Ивана IV Грозного. Василий ходил зимой и летом полунагим, с веригами и после смерти был объявлен святым. Юродивых церковь и людская молва считали отмеченными «божьей печатью», пользующимися особым расположением Всевышнего, обладающими даром прорицания. Они были желанными гостями, «чудесными» людьми не только для простого народа, но и для духовных и светских глав. Перед этими «святыми пророками» смирялся сам Иван Грозный. Так, в Пскове во время Ливонской войны юродивый Микола назвал Ивана Грозного царем-кровопийцей и пожирателем христианских сел. Он поклялся ангелом, что если какой-либо воин из царского войска коснется хоть одного волоска псковского дитяти, то царя постигнет смерть от молнии. Иван IV не тронул Миколу, а лишь просил молиться, чтобы Господь избавил царя от такой участи. Век спустя патриарх Никон сажал с собой на обед юродивого по имени Киприян, таскавшегося полунагим по улицам. Патриарх собственными руками угощал его и поил из серебряных сосудов, а остатки допивал сам.

В 1584 году после смерти царя Ивана IV на престол взошел его сын Федор Иванович. По решению «всех начальнейших людей», то есть ближайших советников молодого царя, младший сын Грозного, 3-летний царевич Димитрий, вместе с матерью, Марией Нагой, и ее родственниками был отправлен в удел в Углич. В 1591 году он погиб. Согласно официальной версии, царевич нечаянно нанес себе смертельную рану, забавляясь с ножичком, на который и напоролся горлом, когда его настиг приступ эпилепсии. После смерти царевича Нагие сознательно распространили слух о том, что его зарезали подосланные Борисом Годуновым люди. Возникшая на основании этого слуха легенда получила широкое распространение; когда умер царь Федор Иванович, пресеклась династия потомков Ивана Калиты и новым царем был избран Борис Годунов. Позже появилась и версия, что в Угличе было убито другое лицо, а царевичу Димитрию удалось спастись. Последняя версия послужила поводом к началу Смутного времени и была широко использована польскими феодалами для выдвижения самозванцев Лжедмитриев. В 1606 году на престол вступил Василий Шуйский. Желая торжественно доказать самозванство Лжедмитрия I, он приказал перевезти объявленные святыми мощи царевича Димитрия из Углича в Москву. Поскольку необходимым доказательством святости должна быть нетленность тела, которое пролежало в земле уже 15 лет, то, по рассказу очевидца этих событий К. Буссова, «Шуйский приказал сделать новый гроб. Он приказал также убить одного девятилетнего поповича, надеть на него дорогие погребальные одежды, положить в этот гроб и увезти в Москву». Этот факт подтверждается и другими свидетельствами. В связи с вышеуказанным представляется весьма интересным, что именно боярин Василий Шуйский возглавлял комиссию, расследовавшую обстоятельства смерти царевича Димитрия по свежим следам и пришедшую к выводу о его нечаянном самоубийстве, что, однако, не помешало Шуйскому в 1605 году временно перейти на сторону Лжедмитрия I.

До 1589 года Русская православная церковь, являясь официальной религией могущественного государства, претендовавшего заменить собой Византийскую империю (к этому времени попавшую под власть турецких завоевателей), формально оставалась всего лишь одной из митрополий константинопольского патриархата. Необходимо было ликвидировать эту номинальную зависимость, приведя правовое положение русской церкви в соответствие с ее фактическим положением среди других православных церквей. Учреждение патриаршества диктовалось также угрозой православию со стороны католичества, которая нависла над Юго-Западной Русью, входившей в состав Польско-Литовского государства: с установлением в Русском государстве патриаршества Киевская митрополия подпала бы под эгиду Русской православной церкви и получила бы защитника. Благоприятная ситуация для решения указанной проблемы возникла, когда в 1588 году в Москву за «милостыней» (так называли тогда денежные субсидии) приехал константинопольский патриарх Иеремия. Здесь он попал в сети, расставленные Борисом Годуновым, который был уполномочен царем Федором Ивановичем вести переговоры. Когда Иеремия отказался произвести в сан Патриарха Московского и всея Руси русского митрополита Иова, было решено не выпускать его из России до тех пор, пока он не даст согласия на учреждение новой патриархии, причем в качестве приманки было дано пустое обещание сделать русским патриархом его самого. Иеремия неосмотрительно согласился, после чего ему предложили жить не в Москве, а в захолустном Владимире, мотивируя это незнанием им русского языка и местных обычаев, а также нежеланием царя отпускать из Москвы митрополита Иова. Стать русским патриархом на таких условиях Иеремия отказался, однако взять назад свое согласие относительно учреждения в Русском государстве патриаршества уже не мог. В январе 1589 года в Москве был созван церковный собор из высших иерархов, на котором митрополит Иов был рукоположен как Патриарх всея Руси. Кстати, спустя 9 лет после указанных событий, в феврале 1598 года, поддержка патриарха Иова сыграла решающую роль в избрании царем Бориса Годунова.

Весной 1653 года Патриарх Московский и всея Руси Никон с согласия царя Алексея Михайловича начал церковную реформу, отдав распоряжение о правке литургических текстов в соответствии с греческими оригиналами. Следствием этой реформы стал раскол Русской православной церкви на никонианцев и старообрядцев (раскольников). Русские богослужебные книги и религиозные обряды отличались от греческих, причиной этих отличий были ошибки при переводе или переписывании текстов. Необходимость правки текстов и обрядов была вызвана также присоединением к Русскому государству Украины, где сохранилась более близкая к византийской православная традиция. Правка эта чаще всего касалась обрядовых формальностей (так, двоеперстие было заменено троеперстием, земные поклоны поясными). Несмотря на отставку Никона в 1658 году, старообрядчество навсегда осталось в оппозиции, обвиняя официальную церковь в отступлении от «древлего благочестия». Особенно массовый характер движение раскольников приняло после церковного собора 1666–1667 годов, на основании решений которого были казнены или отправлены в ссылку многие идеологи раскола, объявленные еретиками. В 1682 году был сожжен на костре протопоп Аввакум, один из первых противников патриарха Никона. Продолжение преследований привело к тому, что раскол стал знаменем неповиновения правительству: старообрядцы отказывались служить в армии и принимать присягу, участвовали во многих восстаниях и смутах. Преследования раскольников придали им ореол защитников «истинного православия» и обеспечили поддержку различных слоев общества. Многие приверженцы старой веры бежали в глухие места Севера, Поволжья и Сибири и создали там свои общины. В XIX—ХХ веках раскол, в котором оформились внутренние различия (прежде всего по вопросу создания собственной священнической организации), стал в первую очередь религиозным явлением.

Когда в октябре 1700 года умер патриарх Адриан, дальновидный царский «прибыльщик» Алексей Курбатов посоветовал Петру I с избранием нового патриарха не торопиться, а временно поставить во главе церкви несамостоятельного архиерея. Совет этот вытекал из хозяйственных соображений (появилась возможность обратить на государственные нужды огромные доходы церкви), однако он соответствовал и политическим расчетам царя. Петру была хорошо известна история борьбы патриарха Никона с его отцом, знал он и взгляды патриарха Адриана относительно роли церкви в государстве: «Царство власть имеет только на земле, между людьми… священство же власть имеет и на земле, и на небе». Петру были известны также распространявшиеся среди духовенства слухи о том, что он, Петр, не настоящий царь, что настоящего царя подменили на иностранца еще в годы младенчества. В декабре 1700 года «местоблюстителем и администратором патриаршего престола» стал Стефан Яворский, 42-летний рязанский епископ, родом из Киева, не имевший прочных связей среди московского духовенства. Активным сторонником петровских преобразований Яворский не был, но на самостоятельность не претендовал и опасался любого проявления недовольства со стороны Петра, что облегчало проведение реформ, направленных на ослабление церкви в материальном и других отношениях. Зато другие представители духовенства относились к Петру недоброжелательно, что также было ему хорошо известно. «Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы и попы. Отец мой имел дело с одним бородачом, а я с тысячами», – говорил Петр. Вместо патриарха церковь получила в 1721 году свой высший орган – Синод, первым президентом которого стал тот же Стефан Яворский. Рассказывают, что царь, присутствуя на собрании церковных иерархов и обнаружив их желание иметь патриарха, достал из кармана Духовный регламент и не допускающим возражений голосом объявил: «Вы просите патриарха – вот вам духовный патриарх!» Затем извлек из ножен кортик, ударил им по столу и добавил: «А противомыслящим вот булатный патриарх!»

В XVIII веке в Российской империи в среде приходского духовенства повсеместным и чуть ли не священным обычаем стала наследственная передача церковных должностей. Взрослый сын наследовал место отца, и притом именно то, которое занимал отец. При отсутствии сыновей место передавалось дочери, те есть ее мужу. Невеста выбирала себе жениха и представляла его на утверждение владыки. Так как от кандидатов на священнические места требовался образовательный ценз, то «жених без ума» не годился, искали жениха «с умом». Если невеста по бедности прихода или по своим личным качествам попадала в такое неприятное положение, что к ней «не случается ни философ, ни богослов», на помощь приходил архиерей. Он отправлял невесту в бурсу, и училищное начальство объявляло о ней всем «философам и богословам», а для удобства «оглядин» ставило невесту у дверей класса. Если не всегда находился жених «с умом», то не всегда оказывалась и невеста «с местом». Иной раз при слаженном уже деле место неожиданно оказывалось спорным; заинтересованные конкуренты (родственники невесты) подавали жалобу архиерею, и все останавливалось до архиерейской резолюции, которая иной раз оказывалась не в пользу невесты. Отсюда и пошла поговорка: «Невеста без места, жених без ума». Хуже этой комбинации в духовной среде XVIII – начала XIX века трудно было себе даже представить.

Скарабеи – род жуков подсемейства навозников. Наиболее известен распространенный на юге Европы, в Северной Африке, Передней и Средней Азии скарабей священный (Scarabaeus sacer), питающийся пометом животных, из которого он предварительно скатывает шарики. В Древнем Египте в скарабее, катящем навозный шарик, видели символ силы, обеспечивающей движение Солнца по небу, а в зубцах на голове жука – подобие солнечных священных лучей. Поэтому жук был обожествлен, ему воздавали почести (отсюда и название). Скарабеев воплощали в ювелирном искусстве, чаще всего в форме амулетов-печатей. Изготавливали их из камня или фаянса в виде жука, покоящегося на плоской основе, нижнюю сторону которой украшали иероглифами и орнаментом.

Отношение ацтеков к военнопленным вошло в историю – обычно побежденных приносили в жертву богам. В определенное время ацтеки объявляли даже священную охоту на людей, удовлетворяя аппетиты своих божеств. Смысл этого обычая лежал, скорее всего, в очень сильной диспропорции между численностью ацтеков и покоренного населения: требовалось постоянно держать покоренных в страхе, а ацтеков – в боеспособном состоянии. Идеологическое обоснование не заставило себя ждать. Испытанное политическое объединительное средство – заимствование божеств у покоренных народов – способствовало тому, что ацтекский пантеон, в центре которого стояли бог солнца и бог дождя, был чрезвычайно обширным. А поскольку на небесах обитало много богов, требовалось и много человеческих жертв.

Одним из главных божеств у индейцев Центральной Америки (в том числе у ацтеков) был Кецалькоатль – бог—творец мира, создатель человека и культуры, владыка стихий, бог утренней звезды, покровитель жречества и науки. Существовало несколько традиционных вариантов изображения Кецалькоатля, одним из которых был бородатый белый человек в маске. Согласно древней легенде, Кецалькоатль удалился в восточную заморскую страну Тлилан-Тлапаллан, обещая через некоторое время вернуться. Поэтому неудивительно, что, когда бородатые испанские конкистадоры высадились на восточном побережье Мексики в апреле 1519 года (год, посвященный Кецалькоатлю), их предводителя Эрнана Кортеса индейцы приняли за возвратившегося бога. Полагая, что исполнилось древнее пророчество, и надеясь умилостивить могущественного бога, правитель ацтеков Монтесума выслал навстречу испанцам послов с богатыми дарами, которые только разожгли аппетиты конкистадоров. Именно отсутствие какого-либо серьезного сопротивления со стороны индейцев позволило Кортесу уже в сентябре того же года вступить в столицу государства ацтеков Теночтитлан (на месте современного Мехико). Конечно, немаловажную роль сыграло и то, что испанцы были вооружены мушкетами и легкой артиллерией, не говоря уж о стальном холодном оружии, а у индейцев было лишь каменное и деревянное оружие, но отряд Кортеса составлял всего 6 тысяч человек, что и стало решающим фактором уже в 1520 году, когда ореол божественности испанцев был развеян и ацтекам удалось выгнать их из Теночтитлана. К счастью для испанцев, на помощь им пришли войска традиционных врагов ацтеков – покоренных ими народов.

В современной научной литературе часто встречается выражение «профессиональный шаман». Действительно, шаман – профессия. Верящие в шаманство считают, что свой особый дар шаман наследует от предков, чаще по материнской линии, гораздо реже – по отцовской. Кроме того, шаман должен быть избран духами. Прежде чем человек обретет шаманскую силу, заставляющую и людей и духов слушаться его, он проходит обряд инициации (испытания и посвящения). Обряд довольно мучительный, длящийся от нескольких месяцев до нескольких лет. Внешне все проявляется в форме совершения поступков, непонятных прочим людям, нередко наводящих на мысли о психическом нездоровье человека. Существует даже специальный термин – шаманская болезнь. Это когда духи требуют от «избранного» ими человека согласия стать шаманом, а тот не хочет, сопротивляется. В ответ духи «ломают» его, угрожают, что нашлют болезнь или даже смерть на него, на его родных. А человек отказывается принять дар, понимая, что, взяв на себя роль посредника между миром людей и миром духов, он уже не будет принадлежать себе. На него ложится тяжелая ответственность перед духами за людей, за их слабости и поступки. Он должен способствовать благосостоянию своих сородичей, оберегать их от бед, бескорыстно помогать каждому, кто нуждается в помощи. Как только тот, кого называют избранником духов, соглашается стать шаманом, шаманская болезнь быстро проходит.

Индийский философ-мистик и религиозный реформатор Рамакришна (1836–1886) выступил с проповедью «всечеловеческой религии», считая, что такие конкретно-исторические формы религиозного поклонения, как индуизм, ислам, христианство, представляют собой отдельные проявления всеобщей устремленности к единому божественному началу. Согласно Рамакришне, все религии истинны, а их различие состоит лишь в различии путей к достижению одной цели – соединения с Богом. Рамакришна утверждал, что безграничная любовь и преданность Богу осуществляется не путем аскетического отречения от мира, а через выполнение каждым человеком своих земных обязанностей. Учение Рамакришны получило широкую известность за пределами Индии после выступления его наиболее выдающегося ученика Вивекананды на Всемирном религиозном конгрессе (Чикаго, 1893 год). В 1897 году для пропаганды идей Рамакришны его учениками было создано религиозно-реформаторское общество «Миссия Рамакришны» (центр – в Белуре, вблизи Калькутты), продолжающее свою деятельность и в настоящее время.

Авгуры – древнеримские жрецы, толковавшие волю богов и предсказывавшие будущее по крику и полету птиц. По утверждению Цицерона, авгуры не могли смотреть друг на друга без улыбки, потому что сами не верили в свои гадания.

Если принимать библейские тексты как высшую истину, то следует признать, что в вопросе о количественном определении числа ? («пи» – отношение длины окружности к диаметру) математики ошибаются, да еще и навязывают свою ошибку детям в школе, утверждая, что оно представляется бесконечной непериодической десятичной дробью: ? = 3,141592653589793238462643… На уроках математики надо объяснить школьникам, что число «пи» равно трем, и без всяких десятичных знаков. Именно это следует из библейской Третьей Книги Царств (7:23), где описывается устройство бассейна для ритуальных омовений в храме, воздвигнутом Соломоном: «И сделал литое из меди море, – от края его до края его десять локтей, – совсем круглое, вышиною в пять локтей, и снурок в тридцать локтей обнимал его кругом».

На этот вопрос российскому академику В. И. Арнольду в Папской академии наук ответили следующее. Обвинения с Галилео Галилея были сняты потому, что его взгляды относительно истинности учения Николая Коперника полностью подтверждены наукой и в настоящее время их правоту признает и церковь. Однако современная наука до сих пор считает: то, что утверждал Джордано Бруно, – гипотеза. Если бы наука подтвердила теорию Бруно, то Ватикан оправдал бы и его.

Итальянский философ и поэт Джордано Филиппе Бруно (1548–1600) был обвинен инквизицией в ереси и свободомыслии и после восьмилетнего пребывания в тюрьме сожжен на костре. Принято считать, что главная «ересь» Джордано Бруно состояла в том, что он, развивая гелиоцентрическую систему Николая Коперника, высказывал идеи о бесконечности природы и бесчисленности миров во Вселенной, о единстве и однородности ее состава. Однако великий философ был казнен не только и не столько за эти идеи. Есть свидетельства о том, что на судебном процессе над Бруно вообще не было речи об учении Коперника. М. Дынник, исследователь наследия Джордано Бруно, утверждает, что ни указанные выше философские взгляды Бруно, ни сатирический характер его критики религии, ни его выступления против попов, монахов и самого римского первосвященника не приводили служителей церкви в такое бешенство, как его требование конфискации монастырских доходов. Быть может, Бруно и не погиб бы на костре, если бы ему не было поставлено в вину выступление против монастырских доходов, против монастырского имущества. Именно на этом сосредоточили особое внимание инквизиторы. Подобная «ересь» оказалась более важной для инквизиции, чем идея о множественности обитаемых миров и даже богохульные высказывания философа о католической вере.

Отвечая на этот вопрос, обратимся к статье лауреата Нобелевской премии по физике академика В. Л. Гинзбурга, опубликованной в журнале «Наука и жизнь». «В полемике, которая происходит между атеистами и верующими, – пишет В. Л. Гинзбург, – факты очень часто искажаются. Так, я сам долгое время был уверен, что наш знаменитый физиолог Иван Петрович Павлов (1849–1936) был глубоко религиозным человеком. Он ходил в церковь, протестовал против разрушения храмов, отказался от кафедры в Военно-медицинской академии в знак протеста против изгнания из числа студентов детей священников и т. д. Казалось бы, верующий, православный человек, таковым он у нас и прослыл. На самом же деле Павлов, «конечно, был полный атеист и никаким иным быть не мог». Это цитата из воспоминаний М. К. Петровой – ближайшей сотрудницы и друга И. П. Павлова. Она приводит его слова: «Человеческий ум ищет причину всего происходящего, и когда он доходит до последней причины – это и есть Бог. В своем стремлении искать причину он доходит до Бога. Но сам я не верю в Бога, я неверующий». Ходил Павлов в церковь «не из религиозных побуждений, а из-за приятных контрастных переживаний. Будучи сыном священника, он еще в детстве любил этот праздник (речь идет о Пасхе). Он объяснял эту любовь особенно радостным ощущением праздничных дней, следующих за Великим Постом». Защищал же Павлов церковь и верующих из вполне понятных соображений о справедливости и свободе совести, из протеста против большевистского варварства».

В штате Луизиана (США) действует закон, по которому учитель биологии, приступая к преподаванию теории эволюции, должен четко объявить школьникам, что делает это лишь для их информирования, а не для того, чтобы с помощью дарвинизма опровергнуть библейскую версию о сотворении всего живого. Противники такого отношения к науке подали в Верховный суд США жалобу, указывая, что по Конституции государство (и школа) отделены от церкви, но суд оставил закон в силе.

Этот символ, как и многие другие, перешел в христианство из языческих культов. Еще до крещения Руси красное яйцо участвовало в разных земледельческих обрядах: в первом весеннем выгоне скота на пастбище, в прокладке первой борозды, в выходе сеятеля в поле и др. Красный цвет наши далекие предки почитали как цвет животворящего божества солнца, а яйцо – как символ начала жизни, плодородия, весеннего возрождения. Появление красного яйца уже в христианском обряде связано с преданием: Мария Магдалина, исцеленная Господом от злых духов, первая увидела воскресшего Спасителя. Эту радостную весть и учение Господа она пошла нести по миру. Однажды пришла она в Рим во дворец к императору Тиберию. По обычаю, приходя к императору, люди должны были принести какой-нибудь подарок. Богатые приносили дорогие дары, а бедные – что могли. У Марии Магдалины, когда-то богатой и знатной, теперь ничего не было, и она принесла во дворец одно яичко, протянув его Тиберию со словами: «Христос воскрес». Не поверил император этой вести и сказал: «Как может кто-нибудь воскреснуть из мертвых?! В это так же трудно поверить, как в то, что это белое яйцо может стать красным». И пока он говорил, цвет яйца в руках Марии постепенно стал меняться, и наконец оно оказалось ярко-красным. С тех пор, говорит легенда, у христиан появился обычай дарить друг другу на праздник Пасхи крашеные яйца с радостным возгласом «Христос воскрес!» и троекратным целованием.

В 1832 году конгресс США принял закон, обязывающий каждого американца один день в году поститься и молиться. Первые же несколько лет показали, что почти никто этот закон не соблюдает. Его не отменили, но поститься и молиться также не заставляют.