Первые двадцать лет – самая длинная половина жизни. Роберт Саути

(Роберт Саути)

Кажется, ваш ребенок вырос. Иначе держится, перестал грубить старшим и плакать злыми детскими слезами оттого, что не получил вожделенной игрушки, шмотки, поблажки. Его амбиции просто смешны – то есть он не хочет быть «как мама и папа», когда вырастет — а хочет быть богатым и знаменитым. Или просто крутым. И не только с виду. У него своя компания (впрочем, к этому вы уже привыкли), свои интересы (и это для вас не новость), свои планы на уикенд (и слава богу, хоть денек в тишине посидим). Но самое странное – у него свои дела. Он не просто посещает учебное заведение или рабочее место: у него формируется «взрослый социальный статус». И раньше ваше чадо занимало определенное место в подростковой иерархии: было, например, «хорошим учеником» на радость маме или «вожаком отморозков» на радость дедушке. Или наоборот. Теперь детские связи остались в прошлом. И даже если старые друзья – те самые отличники–бойскауты или рэперы–хулиганы – периодически заходят к своему приятелю в гости и вовлекают в свои дурацкие затеи, их присутствие в его жизни не самый важный фактор. Он больше не считает «компанейское самоутверждение» основным содержанием своей жизни. Теперь он предпочитает «профессиональное самовыражение».

Конечно, он не трудоголик – или еще не трудоголик. Тем не менее вчерашний подросток уже сознает, что социальная безопасность, которую большинство детей обретают в лоне семьи, постепенно испаряется. Пора учиться налаживать собственные связи, а также строить собственную защитную систему – и не одну. Вот он и пробует свои силы. А вы стоите на другой стороне трещины и волнуетесь. Вам кажется, что он все делает не так. И вообще, лучше бы ему не выбираться из той самой «семейной безопасности» – здоровее будет.

Увы. Здоровее не будет. Самостоятельность – неизбежное свойство (кара? награда?) взрослой личности. Проблема – и ваша, и вашего еще не слишком взрослого и совсем не самостоятельного ребенка – в том, что он еще… не личность. Формально, с точки зрения психологии, он довольно далеко ушел от состояния, которое психологи именуют «индивидом». Притом, что индивид есть целостное, неделимое генотипическое образование. Его врожденные черты и привычки, приобретенные на раннем этапе развития, не конфликтуют, а постепенно сплавляются воедино, образуя биологическую особь, действующую в согласии с собой и миром. Малышу надо усвоить слишком большое количество информации, навыков, реакций, чтобы тратить силы на внутренний конфликт. Поэтому — никаких проблем с самооценкой и депрессивных спадов. Гармоническое слияние радостного труда, беспечного отдыха и бодрящих стрессов. Прямо скажем, эта идиллия длится недолго. Уже в первые годы жизни начинает по крупицам складываться личность – «относительно поздний продукт общественно–исторического и онтогенетического (прижизненного – Е.К., И.Ц.) развития человека»[4]. Что же происходит с индивидом в тот период, когда он перерастает в личность?

Главная особенность развития личности – двойная детерминация. Иными словами, на сложение нашего «Я» воздействуют два фактора: социальный (среда) и биологический (наследственность). До победы преподобного Зигмунда Фрейда, создавшего апологию противоборства факторов, популярностью пользовалась теория их конвергенции (схождения)[5]. Впрочем, такая приблизительность не удовлетворяла ни психологов, ни их пациентов – уж очень все походило на сцену из оперы «Евгений Онегин». Дуэлянты долго–долго с печалью в голосе взывают «Не помириться ль нам, пока не обагрилася рука?», игнорируя суровое «Теперь сходитесь!», хотя всем грамотным людям заранее известно – эта встреча ничем хорошим не кончится. Наверное, поэтому человечество с восторгом приняло более четкую идею — идею конфронтации биологического и социального начал: либидозные порывы, направленные на получение удовольствия (избегание неудовольствия), подавляются общественными нормами и запретами. И даже воспитание ребенка в духе лояльности к этическим «ограничителям» в состоянии добиться «краткого перемирия», регулярно переходящего в партизанскую войну. Любители бурной жизни, окопавшись на теоретических позициях фрейдизма и неофрейдизма, ищут радость в эскалации неразрешимого внутреннего конфликта, а тем временем психологи разрабатывают психологическую бомбу — теорию взаимодействия факторов.

Вариативность психологических стратегий настолько высока (и к тому же постоянно меняется в зависимости от самых разных параметров – возрастных, исторических, этнических и т.д.), что утвердить окончательный принцип – конвергенция или конфронтация – практически невозможно. Не вдаваясь в подробности дискуссии, длящейся почти век и собравшей вокруг проблемы великую армаду из психологов, социологов, биологов, медиков и др., упомянем о теории взаимодействия. Согласно ей биологическое и социальное соседствуют в человеческом сознании в различных формах и в различных плоскостях. Это дает некоторую свободу изысканиям. И, так сказать, марксисты целы, и неофрейдисты сыты.

Способ сосуществования природы и социума в нашем сознании до конца не выяснен.

Раз уж наука психология целое столетие пытается, но все еще не в силах гармонично совместить указанные факторы, то представьте, каково проходится отдельной человеческой особи! Вот почему родителям необходимо настроиться на долгий и весьма нелегкий процесс – нелегкий и для ребенка, вырастающего из индивида в индивидуума, и для его окружения, на которое выплескиваются моря страха, агрессии и подросткового выпендрежа. Это продлится как минимум 15 лет, а то и все 20. Все системы, отвечающие за прием и анализ информации, заполняются, совершенствуются, видоизменяются. Но кое–что – довольно важное – остается неизменным даже у вундеркиндов. Время обработки данных у всех людей разнится, но место обработки – параметр куда более постоянный. В детстве эмоциональные «файлы», фигурально выражаясь, попадают в папку с надписью «Миндалины». Так называются не только органы лимфатической системы в нашем горле, но и центр эмоциональной деятельности: миндалины (те, что в мозгу) – глубинные структуры, часть мозжечка. Весь мозжечок в целом отвечает за координацию движений. Его предназначение — обеспечивать древнейшие функции организма, от ходьбы до глотания пищи. Поэтому устройство у мозжечка довольно примитивное, и появляется он в человеческом эмбрионе на ранних этапах развития плода. В свою очередь, те части мозга представителей разных видов Homo, которые сформировались в ходе эволюции позднее и получили более сложную структуру — они, соответственно, и появляются у человека позже, и действовать начинают не сразу. А тем временем жизненно важные функции выполняются примитивными отделами мозга – в частности, мозжечком. Именно поэтому мозжечок отвечает за эмоциональную реакцию на все раздражители в течение первых 15–18 лет жизни. Затем, по мере взросления, анализ поступающих сигналов и реакция на эмоциональные раздражители отходит к лобным долям мозга.

Вот почему в детстве и в юности чувства охватывают нас целиком, не поддаются контролю, не позволяют себя ограничить – все это просто–напросто первобытная «непосредственность». И даже не первобытная, а звериная. Всяческая регламентация со стороны рационального мышления почти не срабатывает.

Зачастую ребенок не в силах соблюсти правило, несмотря на неизбежность наказания.

«Половодье чувств», воспетое искусством романтизма и апологетами фрейдизма – не что иное, как отзвук инфантильного восприятия мира. Этот вывод не может не показаться сухим и рассудочным, вызывая протест не только у читательских масс, но и у масс писательских. А уж как протестуют подростки устами писателей – например, устами актера Стивена Фрая, автора романа «Лжец»: «Как они могут наказывать нас и унижать, когда мы способны испытывать чувства достаточно сильные, чтобы взорвать весь мир? Либо они знают, через что мы проходим, влюбляясь, и тогда их бессердечие, нежелание нас предостеречь, помочь нам пройти через это не заслуживает прощения, — либо они никогда не чувствовали того, что чувствуем мы, и в этом случае мы имеем полное право назвать их мертвецами»[6].

Проблема усугубляется тем, что с подростковыми жалобами на душевные муки беззастенчиво соседствует неукротимая жажда любви. В юном возрасте все мы ставим свои переживания на самый верх ценностной иерархии: создаваемые в детстве и юности «пирамиды» такого плана практически всегда увенчаны потребностью в любви.

Для ребенка любовь и внимание окружающих – главная оценочная категория.

В том числе и в отношении социального статуса. Уровень собственной значимости дети и подростки сверяют по «количеству любви». Отстраненное или равнодушное восприятие добрых чувств со стороны других людей – подобная реакция, как правило, есть следствие специфической обстановки и формирования соответствующих защитных систем. Либо ребенок подвергается «передозировке» любви, близкие с ним носятся, как с писаной торбой, надоедая всеобщему баловню и любимцу. Либо ситуация обратная – тогда хронический дефицит внимания вынуждает юного изгоя принять гордую позу «Ну и пусть, не очень–то и хотелось!»

И даже в описанных случаях подростки не отказываются от общественного одобрения окончательно и бесповоротно, а только внешне демонстрируют свое презрение к чужому мнению. Это хороший способ доказать свою «крутость» какой–либо референтной группе (социальной категории, нормы и ценности которых на данный момент служат человеку эталоном для подражания). В качестве такого «эталона» легко обозначить два полярных варианта: «маленький лорд Фаунтлерой»[7] - чудо чистоты и слащавости, и «малолетний Челкаш» — чудо маргинальности и безбашенности. Нормальные, обычные дети на этой шкале «крутости» помещаются где–то посередине. Одни – более управляемые – как правило, ближе к «Фаунтлерою», другие – к «Челкашу». Время от времени и первых, и вторых тянет в сторону, противоположную их сегодняшнему образу жизни: поэтому даже «хорошие дети из приличных семей» апробируют свою способность к риску – и не только ради самоутверждения, но и для того, чтобы шокировать взрослых, «просто для смеха»[8]; а «сущее хулиганье» периодически оказывает покровительство слабым и яростно защищает своих протеже от нападок со стороны своих собственных товарищей. Вдруг за такие «геройства» храбреца зауважают – а главное, полюбят?

С возрастом желание «увеличить процентное содержание любви в своей жизни» принимает сексуальную окраску. Притом у юношей эта «эмоциональная тяга» носит сексоцентричный характер, а у девушек – гендерный[9]. Вот почему у мужчин стремление «выбиться в люди» часто связано с потребностью в «дополнительной сексуальной привлекательности». Снова процитируем Стивена Фрая: «все, кого я знал настолько близко, чтобы просиживать с ними за бутылкой виски до самых предрассветных часов, все без исключения признавались мне, что подлинное побудительное начало, которое толкало их к тому, чтобы стать знаменитыми артистами, политиками, писателями, да кем угодно, составляла глубоко коренившаяся в них надежда, что деньги, слава и власть позволят им валять баб с куда большей легкостью»[10]. Кому–то, кстати подобное отношение к женскому полу кажется оскорбительным. Чем обижаться, лучше припомнить, как мужчина превращается в мелкую разменную монету в жестокой игре под названием «поддавки женские обыкновенные».

Однажды на ток–шоу нам довелось наблюдать следующий сюжет: две двадцатилетние девушки наперебой описывали странное поведение своей подруги (назовем ее Лена), объясняли, что пришли на шоу исключительно потому, что беспокоятся за нее. Некоторое время назад, рассказывали они, Лена объявила, что у нее имеется поклонник – любящий и верный. Впрочем, знакомить его со своими подругами она отказалась. А через полгода порадовала девушек сообщением: ура, она выходит замуж и приглашает обеих на свадьбу. Барышни пошили платья, купили подарок. Однако Лена рассталась с женихом за несколько дней до свадьбы. Через некоторое время у незадачливой невесты появился другой ухажер. История повторилась — вплоть до мелочей: помолвка с таинственным кавалером, приглашение на торжество, разрыв перед самой свадьбой и еще одна бесполезная обновка. После разрыва каждой из помолвок Лена дарила подругам свои фотографии в свадебных платьях – пусть хоть полюбуются, раз погулять не вышло. Сейчас у Лены третий «кандидат». Подругам про него ничего неизвестно.

Тут добрые подружки не стерпели — и вместо того, чтобы махнуть рукой на странности Лениной личной жизни или с юмором реагировать на посезонную смену женихов, обозлились вконец. Решение пришло само: за Леной надо проследить! В процессе слежки было обнаружено: Лена зашла в «Салон свадебной моды», где сразу же стала примерять платья, несколько отобрала и в каждом из них сфотографировалась. После чего переоделась и поехала домой. Подруги еще больше забеспокоились — и пошли, согласно лучшим советским традициям, разбираться в этом деле… в Останкино.

Такая вот история трех молоденьких девушек–студенток. Девушки имели схожие проблемы: страстно мечтали обзавестись бойфрендами и повыходить замуж. Потому, наверное, и считали себя подругами. Хотя ни дружеского взаимопонимания, ни дружеской поддержки в их отношениях не наблюдалось. Даже в маленьких компаниях из трех человек может идти жесткая борьба за лидерство. Но если звание «самого лучшего» передается из рук в руки, будто переходящий кубок, то звание аутсайдера прилипает намертво. В девичьих сообществах таким вот аутсайдером зачастую оказывается самая робкая и внешне невзрачная девушка. В этой компании лузером оказалась Лена. И, разумеется, попыталась доказать девицам, давившим на нее со всей инфантильной дури, что она ничем их не хуже: глядите, и молодой человек уже имеется, и замуж собираюсь. Да к тому же раньше остальных. Открещиваясь от ярлыка «самое слабое звено», Лена использовала прием мистификации, а проще говоря – обычного вранья. И хотя ее поведение было обусловлено давлением со стороны окружения, подружкам казалось, что Лена просто спятила. Согласитесь: психически нормальный человек ни с того, ни с сего по «Салонам для новобрачных» не побежит — фотографироваться в свадебных одеждах так и эдак?

Но, на самом деле, есть разница между понятиями «нормальный человек» и «опытный человек». Героиня этой истории – вполне нормальная молодая девушка, только изрядно растерявшаяся. Будь у Лены жизненный опыт, она предпочла бы расстаться с подругами, унижающими ее достоинство, чем ввязываться в дурацкий розыгрыш. Но молодым людям «своя компания» нередко представляется сверхценностью. И они крайне неохотно идут на прекращение отношений, даже если постоянно приходится бороться за повышение самооценки или преодолевать психологические комплексы. Зачем Лена пошла на ложь? А что, скажите, ей было делать? Ведь по–другому избавиться от имиджа неудачницы оказалось невозможно. Ленины подружки только и дожидались от нее откровенного рассказа о личных проблемах: признаешься – будешь ходить в лузерах до конца своих дней.

За счет того, что один – «признанный слабак», остальные могут повысить свою самооценку.

Можно упрекнуть «обвинительниц»: дескать, друзья так себя не ведут. Друзья должны помогать, поддерживать, утешать. А этим, с позволения сказать, «прокуроршам» и в голову не пришло, что девушку Лену следует оставить в покое. Пусть живет как живется, чтобы «не было мучительно больно» и не надо было наворачивать одну ложь на другую. Вместо этого барышни притащились на ток–шоу, где и продемонстрировали всему миру склочность характера, непристойную манеру подглядывать и любовь к мелким пакостям – совершенно в духе старушки Шапокляк. Кстати, время, когда они Лену на чистую воду выводили, можно было бы и получше потратить: на устройство собственной личной жизни, например. Обзавелись к подружкиной свадьбе нарядными платьицами? Ну так сходите в них на дискотеку или в ночной клуб. Лучше лишний раз порадовать себя, чем унизить другого.

Совершенно резонное рассуждение – резонное, если оно касается зрелой личности: не утомляй публику своим всезнайством и правдолюбием, не то однажды чем пукнется (Корректорам: не исправляйте, это грубая авторская шутка), тем и откликнется. Но личность незрелая, демонстративная, неуемная, да еще охваченная жгучей досадой и мстительным возмущением, не желает останавливаться на полпути из–за нелепых опасений, что ей в случае чего может не поздоровиться. Взрослым людям, вероятно, даже невдомек, откуда все эти чувства — досада, мстительность… Чем они так возмущены, эти глупые девчонки? Какая им разница – водились у Лены поклонники, не водились, звали они ее замуж, не звали? Неужели им так претит всякая мысль о «лжи во спасение»?

Очевидно, все обстоит как раз наоборот: девушки, обуреваемые возрастной и гендерной потребностью в самоутверждении, сами солгали – и не раз.

Во–первых, насчет своего возмущения лживостью Лены как ее тактикой по отношению к ним, добрым и честным подругам. Вранье само по себе, независимо от последствий, ранит тех, кто доверился лжецу. Возникает чувство унижения от того, что ты раскрыл душу, осветил ее слабые места, а тебе в ответ солгали – и неважно, из каких соображений. Может, для улучшения имиджа. Или от страха, что придется отвечать откровенностью на откровенность.

Люди часто путают откровенность с искренностью.

Между тем это совершенно разные чувства. Искреннее сопереживание в ответ на откровенный рассказ – вполне достаточная реакция. Абсолютно не требуется самому исповедоваться в мыслях и поступках, которые, вполне вероятно, предпочитаешь оставить в «скрытых файлах» сознания. Не говоря уже о том факте, что большинство исповедей невыносимо скучны, даже для специалиста, слушающего их за энное количество условных единиц в час. А вот лживая байка в ответ на открытый рассказ не может не вызвать негативной реакции. Но в описанной ситуации «байка» была просто–напросто защитой незрелой личности от регулярных «попыток аннексии» со стороны так называемых «подруг». Это Лена могла предъявить претензии тем, кто вынудил ее лгать, дабы «сохранить лицо».

Во–вторых, обвинительницы злились оттого, что им не подфартило разжиться бойфрендами на предстоящем свадебном пиру. Ведь и они надеялись повысить собственный статус при помощи любовных отношений. Потенциальных партнеров можно было бы поискать на той самой свадьбе той самой Лены. Доказано: немалый процент будущих супругов впервые встретили друг друга именно на семейном торжестве. Чаще всего – на свадьбе. Чем Ленина свадьба хуже какого–нибудь брачного агента или модного клуба? Свадьба подруги даже лучше – потому что дешевле. Никакой подарок и новое платьице не потянут на сумму, которую проглотит, не поперхнувшись, агентство или клубные взносы. Если уж Лена не согласилась на роль лузера, ее можно использовать иначе – но в тех же целях самоутверждения. Ибо эта цель для молодого человека – наиважнейшая из всех.

В–третьих, разве беспокойство за Ленину судьбу или за ее рассудок привело девиц на ток–шоу? Что–то не верится: уж очень они жестоки и непрактичны – собственного имиджа, и то не пожалели. А все потому, что и сами довольно одиноки и несчастны. Счастливые, а главное, взрослые люди великодушны — в силу своей терпимости к чужому образу мышления. И в общем не обязательно, чтобы ваша жизнь, как в рекламном ролике, похрустывала под толстым–толстым слоем шоколада. Но зрелый индивидуум не стал бы тратить столько времени и сил на то, чтобы навязать одному из своих друзей – не врагу, а именно другу — роль аутсайдера: вести слежку, пылать жаждой мщения и пробиваться на телевидение с обоюдоопасным, в общем–то, разоблачением. Девушкам, действительно, в ответ на их обвинения в адрес Лены–сочинительницы, прочитали нотацию на тему «Надо контролировать свой длинный носик, детки!» Как в старину говаривали, «доносчику – первый кнут». Хотя и девиц можно понять, по размышленьи зрелом. «Заглядыванье в чужие окна свидетельствует о крайней степени одиночества», сказал польский афорист Мечислав Шарган – и был, безусловно, прав.

Перефразируя классика, не дай Бог попасть под соперничество юных дев, бессмысленное и беспощадное. Хотя… не такое уж и бессмысленное. В результате компульсивного (охватывающего) характера, который принимают многие желания подростка, возникает и компульсивное поведение, воплощенное в шести коротких словах: «Во что бы то ни стало!» — и в одном восклицательном знаке. Придется отметить: подростковое – а в случае, когда оно встречается у людей, давно вышедших из возраста тинейджера, то уже не подростковое, а инфантильное – упорство прославлено целой плеядой произведений искусства. Что поделать! Разве напишешь приключенческий, скажем, роман о людях, подолгу ищущих обходные пути, соразмеряющих свои потребности со средствами удовлетворения оных, подолгу работающих для достижения цели, а не берущих вожделенное, словно крепость – наскоком…

Читатель неизменно симпатизирует несгибаемо–туповатому Д’Артаньяну, но уж никак не изворотливо–дальновидному Ришелье. Хотя тактика Ришелье куда полезнее и для страны, и для того же Д’Артаньяна – как для гражданина и патриота. И побеждают, как правило, Ришелье Д’Артаньянов, а не наоборот. Но художественной традиции претит подобное «правдоподобие». И тут за людей, достигающих цели благодаря череде импульсивных поступков или тактике компульсивного поведения, вступается романтический принцип: что увлекательно, то и убедительно.

Почему мировому искусству можно приврать «ради вселенской красоты», а молодому поколению – ради всеобщей любви — нельзя?

Ценность любви для молодежи настолько велика благодаря «детскому» способу реакции на психоэмоциональные стимулы, благодаря общечеловеческой потребности в самоутверждении, а также благодаря несколько инфантильной трактовке приоритетов, свойственной искусству. В силу того, что любовь для молодежи является вершиной аксиологической[11] пирамиды, то и приукрашенная реальность, осторожная полуправда или откровенная ложь кажутся вполне приемлемыми средствами для достижения цели – поскольку сама цель высока и прекрасна. Притом, получив требуемое, многие попадают из огня да в полымя.

Как гласит «Песнь о Роланде», но… эти слова графа Оливье, погибающего вместе со своим другом Роландом, мало заметны на фоне «рыцарственной ярости» главного героя и его стремления к победе любой ценой. И если отчаянную смелость или, например, безумную скупость в рыцаре искусство все–таки критикует, то рыцарский культ Прекрасной дамы, равно как и ответное чувство упомянутой дамы – выше критики. Любовь служит топливом для искусства: оно движется вперед, а мы… тоже движемся. И кубометрами вдыхаем выхлопные газы. Искусство очаровывает публику своей эмоциональной щедростью, а отнюдь не поучительными беседами. Но в то же время нельзя не вспомнить, как сильно «передозировка» эмоций истощает организм. И не только организм, но и будущность неосмотрительных «Роландов». Наше «Я» атакует целая армада страстей, неподвластных – и особенно в юности — сознательному контролю.

Любовь, сообразно мощности своего воздействия на сознание, имеет и побочный эффект.

С одной стороны, ее благотворное влияние позволяет молодым людям раскрепоститься, обрести опыт общения с противоположным полом, перестать стесняться себя, увидев собственное отражение (дополненное и улучшенное) в глазах любимого человека. С другой стороны, неудачное совпадение целого ряда условий может стать предпосылкой развития серьезной психологической проблемы, обозначаемой терминами «любовная зависимость», «сверхценная компенсация», «эмоциональная сверхзависимость», «романтическое безумие» и др. Ее причисляют к сексуальным девиациям (отклонениям), сходных, например, с фетишизмом, а также к проявлениям мягкой эндогенной (порожденной внутренними причинами) депрессии. Но все равно непонятно, как это лечить.

Не вдаваясь в подробности специальных дискуссий по поводу этого состояния, скажем, что люди, посвятившие себя «единственной и неповторимой любви», принадлежат к разным социальным и возрастным категориям. Но вероятность возникновения фиксации, кратковременной и длительной, выше у подростков и молодежи. У одних «любовь на всю жизнь» проходит за несколько месяцев, у других — за несколько лет. Этот период сопровождают сексуальная и эмоциональная холодность ко всем и ко всему, не связанному с предметом обожания, депрессии разной силы и внезапные приступы возбуждения от встречи или от возможности встречи с любимым существом. Чувство не исчезает от отсутствия взаимности, от всяческих противопоказаний (например, когда объект и/или субъект страсти связаны брачными узами), от неблагоприятной обстановки, от неутешительных размышлений, от осуждения окружающих… Все равно поклонник/поклонница не оставляет попыток увидеть предмет своих вожделений и терпеливо переносит унижения.

В психологии также существует мнение, что подобное заболевание встречается только у женщин, а у мужчин практически не возникает. Но, вероятно, это не совсем так. Или совсем не так. Ведь любовь – не одна–единственная форма притяжения одного человека к другому, а лишь одно–единственное обозначение для множества различных потребностей: для проявлений гормонального всплеска, для удовлетворения мучительной жажды ярких эмоций, для социального самоутверждения путем демонстрации «потрясного партнера», для применения собственнических стремлений «на практике»… Перечислять варианты «субституции[12] любви» можно довольно долго.

Помимо различной природы любви, необходимо учесть и различную силу чувства. Неудивительно, что при максимальном напряжении эмоциональной сферы «западение» — то есть фиксация — становится единственной возможной реакцией. «Женская» любовная зависимость чаще становится предметом обсуждения, ярче проявляется, оказывается причиной сексуальных расстройств – в частности, аноргазмии. Мужчины сдержаннее в своих откровениях, их потребность в сексе в среднем выше женской – особенно, если речь идет о молодых людях. «Мужская» фиксация на определенной женщине зачастую протекает латентно (скрыто), а сексуальная жизнь «влюбленного в девочку–видение» (помните песню Максима Леонидова? «Ты похожа на нее, как сестрица, только ты не она, к сожалению…») кажется совершенно нормальной.

Кстати, есть и другие формы психологической зависимости – например, религиозный или спортивный фанатизм. Они тоже нередко сопровождаются мощной сексуальной разрядкой или сексуальным притяжением, хотя реальных предпосылок к таковым не существует. Подобные чувства длятся годами (а то и десятилетиями), отнимая человека у мира, и мир у человека. Но такая фиксация не считается любовной, формально имея все признаки именно этого чувства.

Для возникновения любовной зависимости должны сойтись воедино несколько условий.

Наиболее распространенные стоит рассмотреть подробнее.

В первую очередь, это внешний этический фактор. Посмотрим, «как все начиналось». Начнем с этического образца, о котором уже упоминалось — с эпохи рыцарства. Трактат Андреаса Капеллануса «Искусство куртуазной любви» отчетливо указывает на стремление влюбленных получить удовлетворение своей страсти. Семейные ценности в нем скорее отрицаются, нежели прославляются: в браке невозможна никакая истинная любовь, поскольку такое чувство требует встреч украдкой, ревности и страха потерять возлюбленную, а в супружестве уловок не требуется[13]. Согласно такому подходу, правила для того и существуют, чтобы нарушать их и мучиться угрызениями совести, чем и заняты герои большинства рыцарских романов. Как правило, чувство оказывается сильней морали. Что же касается действительных отношений между полами, то знаток средневековья Ж. Коэн считал, что принятые в произведениях куртуазной культуры воздыхания издалека, платоническая любовь, почтительное обожание на практике были большой редкостью, а на деле «куртуазность» стала узаконенной неверностью и признанной обществом бигамией (двоеженством)[14]. В повседневной жизни, по замечанию Й.Хейзинги, «немало требовалось притворства для того, чтобы поддерживать фикцию рыцарского идеала»[15]. В общем, ради удовлетворения своих потребностей в новом сексуальном партнере, в новом эмоциональном допинге, мужчины и женщины охотно прибегли к помощи искусства. И оно выполнило возложенную задачу, опрокинув христианские заповеди установками на куртуазность чувств.

Искусство повторяло этот «подвиг» не единожды. Декларируя свое право на свободу чувств, человечество два столетия тому назад прямо–таки пылало жаждой любви. Начиналась эпоха романтизма. То было время, когда мировая цивилизация, наконец, решилась переместить эмоциональную жизнь на самый верх ценностной шкалы. Материальные блага и социальный статус, четко связанные между собой, традиционно венчали пирамиду. Но мир менялся. Экономическое благополучие в условиях душевного дискомфорта уже не могло считаться безоблачным существованием. Сентиментальные романы — литературное «мыло» — демонстрировали публике, какие демоны таятся в человеческой душе. Мальчики и юноши в ту поры были подвержены сильным чувствам даже в большей степени, чем девушки: ведь именно мужской пол имел право на публичное любовное переживание. Женщины той эпохи чаще выступали в качестве объекта. Из–за них страдали, терзались, гибли и оставались в живых не столько галантные, сколько импульсивные герои своего викторианского времени. А вот обезумевшие от любви героини выглядели скорее исключением, чем правилом.

Постепенно ситуация переменилась, дамы и девицы в «гонке страстей» одержали верх над юношами и мужчинами – по крайней мере, в количественном отношении. И в одной из партизанских вылазок «за равенство полов» женщины заняли и этот бастион: штандарт душевной тонкости, приводящей к душевным расстройствам, выхватили из мускулистой мужской длани нежные, но цепкие женские руки. Осуществилась давняя гендерная мечта женщин — быть не предметом, а героем (то есть героиней). И таким образом сменить неподвижную идеальность статуи на трудный путь живого существа к совершенству.

Можно сказать, искусство создало действенную рекламу пылкости чувств.

Второй фактор, необходимый для формирования любовного безумия, – внутренняя склонность к психологической зависимости. Она обусловлена и генетической предрасположенностью, и потребностью в психологической компенсации какого–нибудь «недостатка». Связанного с дефектами внешности, с задержками в карьерном росте, с подчиненным положением в социальной иерархии… Да, на пути к самореализации человека подстерегают всевозможные трудности, и отнюдь не со всеми он в состоянии справиться без помощи «релаксанта». Любовь – одна из тех форм психологической компенсации проблемы, что при «регулярном применении» превращаются в психологическую зависимость и сами становятся проблемой. Но в силу внушаемости молодежи и подростков им свойственно идти по «общеизвестным» путям социальной компенсации. Одним из таких путей в сегодняшней системе ценностей является любовь – если повезет, то обоюдная, если нет, то возвышенная.

При виде своего ребенка, страдающего от несчастной любви, родители, конечно же, принимаются ему сочувствовать. Пытаются его/ее развеселить, отвлечь, с кем–нибудь познакомить. Бывает, помогает. Но определить изначально, какая любовь ужаснее – неразделенная или, наоборот, разделенная кем–нибудь… неподходящим — невозможно. Притом, что родителям большинство избранников и избранниц кажется «некондиционным». Да существует ли она, эта идеальная кандидатура на роль «благоприобретенного родственника»? Такая, чтобы и дети, и родители нашли в вопросе личного выбора общий язык — и без всяких там «добрых пожеланий» из рекламного ролика? И ведь не каждый родитель ограничивается требованиями к имиджу: чтобы никаких дреддов, пирсингов, тату и шипастых ошейников, юбку подлиннее, каблуки покороче, жилплощадь побольше, родню побогаче…

Кстати, по завершении периода подросткового психологического бунтарства, когда внешний вид и манера поведения перестают работать как средство эпатажа, молодые люди практически всегда возвращаются к общепринятому облику. И, знакомясь с родителями избранника/избранницы, вполне способны изобразить всяческую положительность, почтительность, политичность – в общем, много всяких «по». Но в первую очередь, подготовленность: претендент на сердце, а то и на руку вашего ребенка хорошо знает, как добиться расположения со стороны «родаков».

Нетрудно исполнить простенький ритуал, который почему–либо дорог старшему поколению, а потом заполучить все, на что нацелился.

И хорошо, если в качестве цели – любовь и взаимность. А если у «претендента» куда более меркантильные цели? Замаскированный жиголо довольно легко втирается в семью и, словно термит в книжном шкафу, принимается за приятную работу – грызет и переваривает, грызет и переваривает…

В качестве «превентивных мер» большинство людей использует тактику, названную социологами «методом эндогамных изолятов». Суть ее заключена в том, чтобы допускать браки исключительно внутри своей социальной группы. Как говорится, между ровней, представителями «своего круга». Это очень старый прием, но для современного общества не слишком подходящий. Особенно в России. Почему? Потому что в наши дни меняется тип социума. Этот долгий и болезненный процесс затрагивает не только экономику, но и психику. Дело в том, что традиционное и индустриальное общества, о свойствах которых мы еще поговорим, различаются в первую очередь по четкости границ между социальными группами. В традиционном социуме эта граница обозначена каждой мелочью быта и поведения, вплоть до самого рождением ребенка, как в пословице «Где родился, там и пригодился». Все мышление и все поступки человека были насквозь пронизаны правилами, принятыми в его кругу. За пределы этого круга он ступить не смел и не хотел (за редким исключением, которое тут же подвергалось осуждению). А вот в индустриальном мире возможности и перспективы куда шире: выбирай образ мыслей и образ действий по себе, вращайся где получится, общайся с кем выйдет, работай где пристроишься. Не очень стабильно, зато какой креатив! Не обсуждая, что лучше, а что хуже, отметим различия в поведенческой стратегии: действовать в индустриальном обществе по образу и подобию традиционных стереотипов и наоборот, «ходить в традиционном лесу по индустриальной дорожке», — значит планомерно снижать свои шансы на успех.

Россия, наконец–то, отошла от традиционности и примкнула к индустриальным, в социологическом смысле, обществам. Жесткие стереотипы выкрашиваются, словно скальные породы, ветер перемен разрушает их, перемалывает в песок.

Былые представления о «престижных и непрестижных» социальных группах умерли, а новые еще не сформировались.

Да, в массе своей мы уже поняли, что фарцовщики и спекулянты сегодня суть бизнесмены и предприниматели. А среди некогда столь любимой интеллигенции отчетливо видим прослойку болтунов и бездельников. Но пока мы не в силах понять: кто из бизнесменов – всего лишь механизм, насос, качающий бабло, а кто – обладатель широких взглядов, личность развитая и полезная обществу; кто из «творческих людей» способен исключительно на просиживание кресла и на пролеживание дивана, а кто — и на работу, пусть даже на подвижническую и малооплачиваемую. Нет критериев отбора. Нет ориентиров. Нет опознавательных знаков. Вот и путаемся в трех соснах, решая «что такое хорошо и что такое плохо» на свой собственный страх и риск. Нет, время от времени мы готовы рискнуть, если речь идет о нас. Но дети! Ими нормальный родитель рисковать не готов и никогда готов не будет.

Вот почему, защищая свое дитя, чтобы ему ветром перемен не надуло, папа/мама прибегает к самым примитивным превентивным мерам: к тактике эндогамных изолятов и к доброму старому… протекционизму. «Почему бы тебе не познакомиться с сыном Людочки (Танечки, Сонечки, Сосипатры Никодимовны)? Он такой хороший мальчик!» или «Ну что у тебя за шалавы? Вон, посмотри на Епихарию Амбивалентову! Девка что надо!» Кстати, вы уверены, что означенная Епихария будет вам лучшей невесткой, чем упомянутые «шалавы»?

Выбор по традиционной методике может дать информацию о происхождении, но не о поведении человека.

Получается, что вы пытаетесь сосватать вашему ребенку не ребенка ваших знакомых, а непосредственно самих знакомых: «Папа – директор, мама – журналист! Квартиру вам купят, работой обеспечат! А внуки пойдут – пожалуйста, у них и дача есть! Есть куда семьей на лето выехать!» В традиционную эпоху подобный вариант проходил «на ура». Но сегодня, увы, «плотность общения» и уровень индивидуальной избирательности таковы, что скверные отношения с брачным партнером нельзя компенсировать никаким приданым.

Вот почему оптимальные качества будущего брачного партнера крайне важны, но заочно, наблюдая не столько за претендентом на эту роль, а «за его семейством вообще», характер потенциального супруга/супруги не определишь. Помните: сознание и поведение определяется и наследственностью, и личным развитием. Кое–что – типа врожденной привычки вытирать нос рукавом или потомственной тяги к экстремизму – «от папы с мамой» получить можно. С вероятностью один к трем, поскольку из всего набора генов у человека реализуется лишь 30 % генотипа. Но индивидуальный выбор всегда за индивидуальностью. Поэтому всякие чрезвычайно важные мелочи — вроде работоспособности, неконфликтности, адекватности восприятия и т.п. – «по праву наследования» не передается. И Епихария Амбивалентова, дочка милейших людей, на первый взгляд красавица и умница, по отношению к вашему сыночку вдруг окажется далеко не милой. Она даже может вести себя, словно Джек–Потрошитель по отношению к Скотланд–Ярду: пакостить и издеваться. А еще она ему может попросту… не понравиться.

Поэтому все–таки лучше предоставить выбор вашему наивному, жизни не знающему, плохо ориентированному, бестолковому отпрыску. Пусть попробует себя на поле взаимоотношения с противоположным полом, заодно и на местности сориентируется. И хорошо бы ему, «выбирающему житье», запомнить один совет: всякий, кто делает выбор, обязан побольше узнать… о себе. О своих запросах, потребностях, нуждах и проч. Именно эта информация – ключ к успеху.

Для того, кто не видит своей цели, любой путь является тупиковым.

Но главный вопрос, стоящий перед родителями взрослых детей – он, собственно, в другом. Это вопрос не о детях, а о себе: как нам, взрослым, быть с тяжелым чувством злости и разочарования по поводу «сомнительной особы» в микроюбке, заявившейся на семейный обед? А заодно с негативными эмоциями по отношению к этому бестолковому созданию, приведшему в дом черт те кого (или даже черт те что)?

«Жил–был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я)…
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) Будущность, веру, деньги и честь,
Эта леди вдвое могла бы съесть,
А дурак – на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я)»[16].

Звучит актуально. До сих пор. И направлено так же, как и реакция сегодняшних родных и близких. То есть неправильно направлено. На объект и субъект любовных переживаний, а не на их первопричину.

Влюбленный дурак/дура и недостойная избранница/избранник – это, соответственно, конденсатор и проводник энергии, которую рождает в организме потребность в эмоциональном всплеске, или, если хотите, встряске.

Весь вопрос в том, каковы ресурсы «конденсатора», а не в том, какова проводимость «проводника».

«Будущность, веру, деньги и честь» растранжирить легко, когда они представляют ничтожную ценность по сравнению с эмоциональным допингом. А для кого допинг стоит дороже будущности? Правильно, для наркомана. То есть для «эмоциомана». Нет принципиальных различий между пристрастиями, вышедшими из–под контроля сознания. Личность, готовая на все ради удовлетворения потребности в очередной дозе счастья (неважно, откуда добытой – из лекарственных препаратов, из брожения по интернету или из объятий «любимого существа»), возвращается на стезю биологических ориентиров. То есть превращается в тот самый индивид, далекий от индивидуальности, как октябрята от декабристов.

Зачем и почему молодые люди совершают над собой такое? Отчасти потому, что в их сознании постоянно присутствуют несколько роковых постулатов:

а) их возможности для самоутверждения, для самореализации и для повышения самооценки ограничены;

б) тем не менее у них чрезвычайно развито чувство собственной исключительности, присущее каждому человеку, но с возрастом слабеющее;

в) их амбиции прямо пропорциональны воображению и обратно пропорциональны знанию жизни;

г) их стремление к получению желаемого нельзя ограничить ни разумными доводами, ни моральными нормами, поскольку оно в большей мере биологическое, нежели социальное.

Итак, вчерашний ребенок уже вырос, но еще не научился хотеть «социально». Его «тактика желания» должна основательно измениться, чтобы стать поведением зрелого человека. Значит, и воздействие лучше всего оказывать не на «предмет страсти», а на сознание воздыхателя.

Для начала попробуйте разобраться в жизни и представлениях собственного ребенка.

И не думайте, что это просто – вы ведь его с пеленок знаете. Именно поэтому вы можете действовать «согласно устаревшим циркулярам». Ведь дети меняются невероятно быстро. Отсюда извечные родительские ностальгические вздохи: «Подумать только, позавчера еще в колыбельке качались, вчера — конфеты выпрашивали, а сегодня – откуда что взялось!» Нормальный ритм, просто вы не догоняете! Завтра ваш малютка сам принесет сопящий конвертик в голубых или розовых ленточках и попросит вас помочь в воспитании. И вы, скорее всего, по отношению к внукам будете более терпимы, осторожны и внимательны, чем к детям. Польская мудрость (из колонки афоризмов в газете «Пшекруй») гласит: «Когда мы, наконец, можем позволить себе иметь детей, у нас уже внуки». Никогда не замечали, что внукам и дедушкам–бабушкам свойственно кооперироваться в противостоянии «среднему поколению» — родителям? Сэм Левенсон, американский юморист, утверждает: «Это потому, что у них общие враги». Действительно, «враги» имеют привычку запрещать все приносящее удовольствие – шумное, вкусное, интересное, полное секса, насилия, холестерина и углеводов! Тебе, дескать, рано еще! Или поздно. Уже.

Конечно, шкала мер воздействия от разговора по душам до категорического запрета к вашим услугам. Но поймите, запретительная тактика не должна напоминать мстительное злорадство или желание отвязаться. Если вы, приглядевшись, поймете, что тот или иной «каприз» играет большую роль в жизни вашего ребенка, лучше быть деликатным. Иначе вы будете восприняты как вивисектор, кромсающий по живому и приговаривающий из–под забрызганной кровью марлевой повязки: «Не ори, это для твоего же блага!» Да к тому же запретный плод сладок. Вспомните о куртуазной любви, которой якобы нет и быть не может в законном супружестве – именно оттого, что свидания тайком и страх потери не оживляют увядающее чувство. Известно: «хорошие мальчики/девочки из приличных семей» отнюдь не стремятся найти себе сексуального партнера среди таких же «хороших деток». Им подавай противоположную систему поведения: экстремальную, шокирующую, спонтанную, привольно–отвязную. Так в молодом сознании проявляет себя детское любопытство. Оно уже не направлено на пироманские опыты с газовой плитой или на космические технологии, создаваемые соседом по парте, отъявленным хулиганом. Увы, теперь объектами любопытства становятся человеческие взаимоотношения – а это, согласитесь, поопаснее закопченной газовой плиты и запущенного в стратосферу скелета из кабинета биологии…

Готовьтесь: ваш ребенок будет совершать ошибки, впадать в крайности, поддаваться панике, следовать моде – то есть взрослеть.

И если он промахнется, не стоит возлагать всю вину только на него, балбеса, — или, наоборот, на «дурную компанию», втянувшую такого хорошего мальчика/девочку в такую… сомнительную затею. Скорее всего, «участие в содеянной глупости» принимали все: и хорошее чадо, и его компания, и его молодость, золотое время. Утешьтесь мыслью, что молодость дается один раз, потом для глупости придется искать другое оправдание.

И последнее: вы уверены в правоте собственных притязаний? В объективности своих суждений? В адекватности своей реакции? Вы ведь тоже человек и, вероятно, ничто человеческое вам не чуждо?

Примечания:

1

Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени.

4

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии.

5

Штерн В. Психология раннего детства.

6

Фрай С. Лжец.

7

Лорд Фаунтлерой – герой одноименной повести Ф.Х. Бернет.

8

Кон И.С. Сексуальная культура в России.

9

Гендер – пол социальный. Он, в отличие от биологического пола, обозначенного термином «секс», включает в свою сферу не только отправление естественных потребностей и следование инстинктам, но и всю социальную структуру отношений, состоящую из множества факторов – политических, экономических, демографических и проч.

10

Фрай С. Гиппопотам.

11

Аксиология – теория ценностей, обобщенные устойчивые представления о предпочитаемых благах, объектах, значимых для человека, являющихся предметом его желания, стремления, интереса.

12

Субституция – замещение одного объекта другим со сходными свойствами.

13

Capellanus A. The Apt of Courtly Love.

14

Цит. по: Оссовская М. Рыцарь и буржуа.

15

Huizinga J. Men and Ideas. New York.

16

Киплинг Р. Дурак. Пер. К. Симонова