Даже родители, вообще воспитатели, повседневно общающиеся с детьми, плохо осведомлены о детской сексуальности… пробелы своих наблюдений они принимают за отсутствие соответствующих реальных фактов.

(П. П. Блонский)

Первые 5—6 лет жизни — это период, когда закладываются и формируются наиболее глубокие и сказывающиеся на последующем развитии слои психики и личности. Психосексуальная дифференциация самым интимным образом вплетена в канву этого периода. Развитие ребенка с первых дней жизни — это развитие конкретного мальчика или девочки.

Темпы этого процесса ошеломительны. В 5—6 лет в ребенке уже отчетливо просматривается будущий взрослый. Это путь от первых биологических, витальных потребностей к духовным интересам, от способности к общению до потребности в нем и умения строить его, от элементарных реакций удовольствия или неудовольствия к чувствам радости, страха, гнева, удивления, любопытства, привязанности, а затем и к переживаниям любви, сострадания, ревности, стыда, дружбы. Первоначально полностью зависимый от среды, ребенок постепенно выделяет себя из нее, осознает свои физическое и психическое Я, экспериментирует с ними и испытывает их, начинает осмысливать собственные ощущения и эмоции. Это возраст, в котором, по мнению А. В. Петровского, адаптация преобладает над индивидуальностью, но — заметим — предполагает ее как необходимое для себя условие. От нескольких слов годовалого ребенка — до словаря в 1200—1500 слов в 3 года, лишь чуть уступающего по количеству повседневному словарю взрослого человека. Для характеристики темпов умственного развития Б. Блам использует статистическую метафору: если исходить из развивающегося к 17 годам интеллекта, то примерно на 20% он формируется к концу первого года жизни, на 50% — к 4 годам и на 80% — к 8. Синкретическое мышление приобретает усложняющийся аналитико-синтетический характер, постепенно уменьшается компонент магического мышления. Короче говоря, на развитие в дошкольном возрасте справедливо распространить слова А. Эйнштейна: «Понимание атома — детская игра по сравнению с пониманием детской игры». Детское философствование ставит серьезные философские проблемы и становится предметом специального внимания исследователей, а в прекрасно понятных детям книгах Л. Кэрролла математики, физики, философы много лет черпают новые научные идеи.

Понимание психосексуального развития в этом возрасте возможно лишь в целостном контексте развития. Обращаясь к отдельным аспектам психосексуальной дифференциации, мы будем учитывать это, но рассчитываем и на самостоятельность читателя, который оживит в памяти общие особенности развития ребенка-дошкольника.

Кажется, что новорожденных мальчиков и девочек можно различить, лишь взглянув на их половые органы. Однако не все различия, тем более психологические, можно распознать невооруженным глазом. Даже люди, постоянно работающие с новорожденными, затрудняются в их описании.

Специальные наблюдения младенцев все же показывают, что специфика поведения мальчиков и девочек существует уже с первых дней жизни. Девочки в среднем дольше спят. У них ниже, чем у мальчиков, пороги тактильной и болевой чувствительности. Зато у мальчиков лучше мышечное развитие и способность, будучи положенными на живот, удерживать головку. В начале 70-х гг. было установлено, что девочки лучше реагируют на сладкое и при подслащении молока увеличивают активность сосания больше, чем мальчики.

К 3 месяцам выявляются новые различия. В одном из экспериментов мальчики и девочки этого возраста за удержание взгляда на предмете поощрялись зрительными (белый круг на цветном фоне) и слуховыми (ласковый человеческий голос) раздражителями. Девочки лучше обучались удерживать взгляд при слуховом, а мальчики — при зрительном поощрении. Уже в раннем возрасте мальчики и девочки обнаруживают разные «музыкальные вкусы». В опытах, где мерой внимания служило замедление сердцебиений, оказалось, что девочки больше реагируют на плавную музыку, а мальчики — на прерывистые звуки.

Хотя значение половых различий младенцев может выглядеть сомнительным, за ними все-таки стоят врожденные различия темперамента, от которых зависит реакция на раздражители внешнего мира. С этим трудно не согласиться, и корректные методики изучения психофизического развития детей начиная с младенческого возраста обычно сопровождаются отдельными для мальчиков и девочек нормативными данными. Справедливость такого вывода вытекает и из уже обсуждавшихся положений о внутриутробной половой дифференцировке, в том числе и мозга.

Значение, придаваемое полу будущего ребенка, у всех людей различно, но все же, ожидая первенца, родители, особенно отцы, чаще хотят мальчика, а семьи, в которых первые дети — девочки, чаще решаются еще на одного ребенка. Ожидая ребенка, родители заранее представляют, каким он должен быть в зависимости от пола (верны такие представления или нет — это уже другой вопрос; важно, что они есть). По форме живота, интенсивности пигментации кожи у беременной, не говоря уже о периоде шевеления плода, строятся прогнозы пола. Определение его паспортного статуса становится сигналом к поведению родителей с ребенком. Матери в общении с мальчиками первого года жизни уделяют больше внимания физическим упражнениям, а с девочками — «разговорам» (повторение за ними гуления, обращенная к ребенку речь). Отцы больше склонны разговаривать с новорожденным сыном. При рождении второго ребенка различий в материнском поведении в зависимости от его пола выявить уже не удается. Можно допустить, что это связано с «наработкой» материнского опыта. Ряд исследователей считают, что различия в общении матери с первым ребенком обусловливаются связанными с полом особенностями самого ребенка. И. И. Лунин, обобщая данные ряда работ, показывает, что до 3 месяцев родители чаще прикасаются к мальчикам, чем к девочкам, но постепенно телесный контакт с мальчиками слабеет, и уже к 6 месяцам к ним прикасаются реже, чем к девочкам, для которых все это время интенсивность телесного контакта остается постоянной. Если объяснять это только родительскими ожиданиями и установками, то непонятно, что же их меняет в столь короткий срок и почему эти перемены относятся только к мальчикам. Но если учесть взаимное обусловливание, то картина становится много понятнее.

Осознает ли маленький ребенок биологические сигналы своей половой принадлежности? Едва ли это можно считать осознанием, тем более прямым, самостоятельным. Скорее, эти биологические сигналы воспринимаются в отраженном и опосредованном родительским поведением виде. Продолжая эту мысль, приходится заключить, что родители, еще и не думающие о половом воспитании, своими реакциями подкрепляют или тормозят у ребенка значение этих биологических сигналов.

С. Голдберг и М. Левис в 1969 г. показали, что первые половые различия в поведении мальчиков и девочек обнаруживаются у них в 13 месяцев. Матери и дети наблюдались в игровой комнате с широким ассортиментом игрушек. Каждая мать должна была спустить ребенка со своих рук, поставить на пол и наблюдать, не вмешиваясь, за игрой. Девочки менее охотно, чем мальчики, сходили с рук матери, держались ближе к ней, чаще оглядывались на нее и возвращались, чтобы прикоснуться к ней. Через 15 минут дети и игрушки были разделены барьером. Девочки кричали и бежали к матери за помощью. Мальчики направлялись к концу перегородки, возможно пытаясь обойти ее. Различались и стили поведения. Девочки больше сидели и играли игрушками. Мальчики были подвижнее, бродили от игрушки к игрушке, толкали девочек. Через полгода эксперимент был повторен с теми же участниками. К этому времени матери уже больше разговаривали с девочками, чем с мальчиками. Если вспомнить уже приводившиеся данные о большем физическом контакте девочек с матерью на первом году жизни, то получается, что сначала мать служит инициатором контакта, а затем девочка своими ожиданиями и требованиями поддерживает и стимулирует этот контакт. Как бы то ни было, часто считают, что к началу второго года сказываются эффекты родительского научения, что и позволяет трактовать описанные различия в поведении уже как ролевые. Однако аналогичные различия наблюдаются и у человекообразных обезьян, а это не позволяет говорить о культурной обусловленности и ролевой природе различий. Здесь проявляются еще не социокультурные, а этологические механизмы и эффекты.

Когда же начинается и как протекает полоролевое развитие?

Пол — первая категория, в которой ребенок осмысляет себя как индивидуальность. На втором году жизни, еще не выделяя себя среди других людей и не называя себя Я, ребенок уже знает — мальчик он или девочка. На самых первых порах это сугубо номинативное (обозначающее) значение: ребенок умеет назвать свой пол, но не более того. Почему это так, он объяснить не умеет. Сравнивая себя с другими мальчиками (мужчинами) и девочками (женщинами), получая разъяснения, он узнает, что мальчики носят штанишки, а девочки — платьица, мальчики играют машинками, а девочки — куклами и т. д. В разное время и в разных культурах эти признаки могут очень различаться. М. Мид, например, отмечает, что у девочек в Новой Гвинее нет ни кукол, ни игр «в младенцев», а когда детям давали кукол, с ними играли только мальчики, копируя поведение с детьми своих очень нежных отцов. Но в том или ином виде они есть, и ребенок узнает их. Они и становятся определителями пола. Двухлетний ребенок может не различать пол на изображениях обнаженных людей, «потому что они голенькие». В эксперименте М. Мак-Конафи детям сначала показывали обнаженные фигурки, затем одевая одни из них в платья, другие — в штанишки: малыши часто называли фигурку мальчика, одетого в платье, девочкой, а женскую фигурку, одетую в штанишки, мальчиком.

Ко времени появления в речи слова Я дети знают свой пол, различают в этом отношении других людей, знают о некоторых различиях в требованиях к играм, занятиям, стилю поведения мальчиков и девочек. Идет интенсивное освоение половых ролей и полоролевого репертуара. Оно обеспечивается разъяснениями взрослых, прямо инструктирующих ребенка, и их реакциями на соответствие или несоответствие поведения ребенка этим инструкциям. Поскольку люди в восприятии ребенка уже разделены на две противоположные категории — мальчиков и девочек, инструкция «Мальчики не плачут» воспринимается мальчиком и как информация о том, что девочки могут плакать. Догадки такого рода находят подкрепление и в реакциях взрослых: «Ты что — девочка? Почему ты плачешь?»

Половой категоризации и усвоению полоролевых представлений способствуют и процессы идентификации «физического Я», которые сами по себе не окрашены исходно сексуальностью, но описываются обычно в качестве сексуальных проявлений. Так же как дети узнают о своих руках, ногах, глазах и т. д., постигая их функции и научаясь связывать с ними телесные ощущения, они узнают и о половых органах, сравнивают свое телесное устройство с устройством других людей, включая различия в систему категоризации пола. С возникновением сюжетно-ролевых игр эти процессы обретают характер так называемых социосексуальных игр, содержащих также элементы научения экспрессивно-телесной коммуникации. По мнению известного советского психиатра и сексопатолога А. М. Свядоща, подтверждаемому данными сексологов разных стран, выраженные ограничения или блокирование этой специфической стороны психосексуального развития проявляется во взрослом возрасте сексуальными дисгармониями и нарушениями, восходящими к узости и негативной окраске поло- и сексуально-ролевого репертуара поведения.

Маленькие дети относятся к телесному низу и связанным с ним функциям как к вещам совершенно естественным. Выделительные функции еще не вызывают брезгливости. Вид чужих половых органов может вызвать удивление, зависть, восхищение, даже страх, но никогда — отвращение. Мальчики часто гордятся своими половыми органами. Отсутствие таких же частей тела у девочек часто кажется мальчикам либо смешным, либо результатом родительских наказаний, наконец, просто потери. Маленькая девочка может испугаться при виде обнаженного мужского тела, хотя и не ясно, что именно ее пугает: необычность зрелища или то, что сама она почему-то этого не имеет. В пользу второго предположения говорит то, что иногда девочки просят пришить им «это». Порой заключения ребенка приводят его к искаженным представлениям: наблюдая за мочеиспусканием мужчин и зная, что у девочек нет полового члена, мальчик может решить, что они вообще не мочатся. Все варианты детского поведения и умозаключений предусмотреть невозможно, поэтому важно прежде всего помнить о том, что интерес к телесному устройству и функциям органов промежности есть у всех детей, а удовлетворение его отвечает познавательной активности ребенка и входит необходимой частью в процессы полоролевой ориентации. У большинства детей к концу дошкольного возраста этот интерес затухает. Однако, если раньше он был блокирован или ребенок имел очень ограниченное знакомство с миром (например, воспитываясь в детском доме), он будет сохраняться до тех пор, пока не будет удовлетворен, пока ребенок не освоит и не переживет увиденное. Но чем позже это произойдет, тем больше будет вероятность эмоционально-негативной окраски воспринятого как грязного, постыдного и др.

Для полоролевой ориентации важен и этап вопросов о происхождении детей. Подробно мы обратимся к этому ниже, а здесь укажем только, что оптимальные разъяснения взрослых не несут в себе сексуальной стимуляции.

Маленький ребенок воспринимает свой пол как нечто непостоянное, что может быть изменено. Шумный мальчик в 3 года затихает при обещании превратить его в девочку, но в 5 лет уже смеется в ответ. Нужно подчеркнуть, что это не зависит прямо и только от интеллекта. Как-то во время консультации я задал один и тот же вопрос («Может так быть, что ты ляжешь вечером спать мальчиком, а утром проснешься девочкой?») двум 4-летним мальчикам подряд. Первый — живой и чрезвычайно смышленый, большой фантазер — без колебаний и даже с интересом сказал «Да». Второй был с легкой дебильностью. Он серьезно посмотрел на меня и — тоже без всяких колебаний — сказал «Нет», а на вопрос «Почему?» ответил: «Потому что так не бывает».

К 5—6 годам, как принято считать, ребенок формирует половую идентичность уже не на номинативном уровне, а как единство переживаний и ролевого поведения. К этому времени он понимает, что пол — это навсегда и мальчик, когда вырастет, будет мужчиной, дядей, папой, а девочка — женщиной, тетей, мамой. При этом, правда, в восприятии ребенка дистанция между ним и взрослыми людьми его пола значительно больше, чем между ним и сверстниками другого пола. Все исследователи подчеркивают, что изменение полоролевого поведения после 5—6 лет трудно и едва ли полностью возможно.

С целью уточнить одни и выяснить другие аспекты полоролевого развития в этом возрасте мы провели обследование 60 детей 3—7 лет, посещающих детский сад.

Все дети, за исключением одной девочки 3 лет, правильно назвали свой пол и ответили на вопросы о том, кем они будут и кем хотят быть, когда вырастут — дядей или тетей, мужем или женой, папой или мамой[10].

На пятом году жизни достигаются устойчивые полоролевые предпочтения и представления. Но на четвертом году жизни они еще рассогласованы и неустойчивы. Лишь немногие дети этого возраста могли мотивировать свои ответы и рассказать о различиях полов. Девочка хочет быть папой, «как папа Миша», а мальчик — мамой, потому что он «любит маму», либо не хочет быть дядей: «Не хочу быть пьяным!» Мотивируя выбор роли жены, девочка говорит, что «хочет быть школьницей». Другая, поясняя, почему ей хочется стать мальчиком, говорит: «Потому что у меня чуть-чуть силов». Единственный мальчик сумел как-то определить половые различия: «У мальчиков — лошадки, а у девочек — коляски», причем он же хотел стать мамой. Другой, определяя половые различия, сказал, что «мальчики и девочки одинаковые, но девочки лучше», и хотел бы стать девочкой.

На пятом году 80% детей имеют устойчивые полоролевые представления. Они рассказывают о некоторых половых различиях: у девочек — платьица, юбочки, прическа, украшения, они будут мамами, а у мальчиков всего этого нет. У мальчиков появляются попытки соотнести с полом личностные интересы: «Пожарные — дяди, а девочки плачут, девочкой быть неинтересно… Шоферы — дяди и солдаты — дяди, хочу все перепробовать… Мальчики могут всяко поступить, а девочки только в школу и больше никуда». Значительное место в объяснениях отводится игре: «Мальчики в мужиков играют» (ответ девочки), «Мальчик, потому что дома машины» (ответ мальчика).

На шестом году и у мальчиков, и у девочек основные признаки различения пола — одежда, волосы, голос, лицо: «По лицу узнаю», «У мальчиков голос не такой». Но в объяснениях мальчиков много чаще звучат различия по силе и особенностям игры. Появляются описания отношений и психологических особенностей: «Мальчики защищают девочек. Девочка просыпается, когда темно, а мальчик — когда светло» (ответ мальчика). Объяснения могут выводиться и из самонаблюдения: «Я всегда играю, и у меня получается, что я настоящая мама».

На седьмом году чаще звучат слова о силе мальчиков и слабости девочек, о различиях в поведении. Начинают проявляться и элементы полового субъективизма: девочка скорее скажет, что мальчики хулиганят, а мальчик, что мальчики защищают девочек. Если в более младшем возрасте девочки изредка говорили о желании иметь детей, то теперь возможность иметь детей звучит в объяснении половых различий: «Девочки рожают ребятишек, а мальчики — нет». Мальчики говорят, что муж командует в семье, мужчины сильнее, смелее и находчивее, а девочки мотивируют выбор роли желанием иметь детей, носить украшения. Последнее отмечают и мальчики: «Тети в ушах камушки носят… Девочки красятся помадой, красят глаза, губы, щечки…»

Первое, что надо отметить, — это довольно низкую осведомленность о половых различиях. Очевидно, что младшие еще не знают об анатомических различиях, а старшие уже не говорят о них со взрослыми. Но и вне этих сторон детские представления довольно бедны. Можно отметить, что они в соответствии с возрастными возможностями психического развития усложняются и дифференцируются, но трудно сказать, что они углубляются содержательно. Это совпадает с данными опросов молодежи, родителей и воспитателей, проводившихся ленинградскими учеными Д. Н. Исаевым и Н. В. Александровой.

Эмоциональные аспекты восприятия и самооценки изучались при помощи цветового теста отношений. Девочки во всех возрастах статистически достоверно различают мальчиков и девочек, идентифицируют себя со своим полом и отличают себя от мальчиков. У мальчиков такая степень различения достигается лишь к 5—6 годам, но даже в 6 лет идентификация со своим полом не так определенна, как у девочек 3—4 лет. Принципиально важно различие векторов оценки: девочки с возрастающей достоверностью оценивают свой пол и себя положительно, а мальчиков — отрицательно. То же, но с несколько меньшей выраженностью обнаруживают и мальчики. Если в 3—5 лет разница эмоционального восприятия пола и себя могла бы звучать как «Девочки хорошие, и я хорошая. Мальчики то ли хорошие, то ли плохие. Я то ли хорош, то ли плох», то в 5—7 лет формула меняется: «Девочки хорошие, и я хорошая. Мальчики плохие, и я плохой». Заметим, что познавательная и эмоциональная стороны восприятия пола как бы уравновешивают друг друга.

Сопоставив результаты исследований, можно сделать следующий вывод. Базовая идентичность, связанная с психофизиологическими особенностями, хотя и не только с ними, формируется к 3 годам как достаточно стабильное измерение личности. Дальнейшее развитие системы половой идентичности совершается на личностно-эмоциональном и познавательном уpoвнях. Это выражается в формировании персональной идентичности и половых ролей, отражающих системы отношений со средой и людьми своего и противоположного пола.

Поскольку половая идентичность — аспект личностной идентичности, представляется принципиально неверным говорить о половой идентичности раньше, чем ребенок овладевает категорий Я, т. е. обычно в 3 года. До этого времени существует номинативный пол, совсем не обязательно совпадающий с будущей половой идентичностью. Ранее мы уже приводили подтверждающий это пример. Мальчик 2,5 лет — чрезвычайно миловидный и грациозный, с блестяще развитой речью. Его обычно принимали за девочку. Воспитывался матерью и ее родителями — очень заботливыми и ласковыми людьми, был любим всеми в семье. Дома его называли ласковым именем Анюля, всем нравились его мягкие кудри и ласковость, как, впрочем, и ошибки чужих людей, принимавших его за девочку. В 2,5 года он не любил и побаивался типично «мужских» игрушек (пистолеты, сабли и др.), терялся и отходил в сторону при общении с более инициативными или агрессивными сверстниками, предпочитая в таких случаях роль стоящего рядом комментатора, Кстати, речь у него сформировалась очень живая, взрослая, с тонким чувством слова и очень образным строем. Долгое время он никак не реагировал на то, что его путают с девочкой. Между 2,5 и 3 годами, когда ему остригли кудри и дома он уже бегал не в колготках, а в брючках, когда появляющийся в доме чужой мужчина стал играть с ним, дарить ему «мужские» игрушки и называть его полным именем, произошел такой эпизод. Зимой, когда был одет в «бесполую» шубейку, к нему обратились: «Какая красивая девочка! Как тебя зовут?». Он поднял на спросившего голову и серьезно ответил: «Я не девочка — я мальчик. Это я раньше был девочкой, а теперь я — мальчик. И зовут меня Андрюша».

Для формирования половой идентичности усложняющиеся средовые детерминанты должны так или иначе согласовываться с филогенетически задаваемыми половыми различиями и их динамикой в ходе психосексуального развития. Схематично это показано на предыдущей странице.

В динамике формирования половых ролей и половой идентичности у дошкольников можно выделить три основных периода: половых различий, номинативного пола, полоролевой идентификации. Критические точки приходятся примерно на 3 года (первичная половая идентичность) и 5—6 лет (система половой идентичности). Это описание не раз и навсегда законченного процесса, а описание его динамики в дошкольном возрасте и одновременно принципа формирования половой идентичности как системы, которая в дальнейшей жизни будет содержательно обогащаться. В системе же не часть определяет целое, а, наоборот, целое определяет части. Поэтому-то до 5—6 лет, пока не сформирована система половой идентичности, ее формированием легче управлять в ходе воспитания, определяющего полоролевое самоотнесение ребенком себя с другими людьми, полоролевую типизацию поведения и его переживание. Но после 5—6 лет воспитательные воздействия на отдельные стороны системы половой идентичности уже гораздо менее эффективны. Вот почему так трудно бывает после этого возраста исправлять многие погрешности полоролевого воспитания на предшествующих этапах развития.

Уже сам по себе термин «сексуальное поведение» в приложении к дошкольному возрасту часто вызывает резкое неприятие, распространяющееся затем на половое воспитание в целом. Миф об асексуальности детства, о его чистоте и невинности, в противовес взрослой развращенной испорченности, не допускает и упоминания о сексуальности. Эта отнюдь не новая точка зрения, восходящая еще к эпохе романтизации и сентиментализации детства, на протяжении последних десятилетий поддерживалась той реакцией, которую вызывало учение З. Фрейда о детской сексуальности. Он считал, что детская сексуальность — это одна из телесных функций, что в силу отсутствия сексуального объекта ребенок аутоэротичен (т. е. направляет сексуально-эротические переживания на себя самого) и что сексуальная цель меняется под влиянием преобладающих эрогенных зон; поэтому на протяжении первых 5 лет жизни ребенок проходит ряд перекрывающих друг друга фаз психосексуального развития, являющихся существенной частью развития личности в целом (см. схему).

Если попытаться свести воедино мнения разных исследователей о сексуальных проявлениях у дошкольников, то в их число войдут не только разного рода манипуляции с половыми органами, но также все виды сосательных действий (языка, пальцев, вещей); кусание ногтей и губ, облизывание губ, ковыряние в носу и расцарапывание околоногтевых валиков; выщипывание и выдергивание волос головы, бровей и ресниц; сквернословие, письмо и рисунки «неприличного» содержания; чрезмерная нежность, стремление причинить боль другим или испытать причиненную другими боль; задержка кала или мочи; подглядывание за обнажением и естественными отправлениями других людей и т. д. и т. п. Даже этот неполный список вызывает невольный вопрос: а остается ли в поведении и действиях ребенка хоть что- нибудь лишенное сексуально-эротической окраски или значения? И хотя за этим списком стоят имена авторитетных детских врачей, он все-таки кажется очень и очень расширенным.

Не вызывает сомнений, что многие детские поступки связаны с получением приятных ощущений от тела. Но значит ли это, что весь приведенный список состоит из действительно сексуальных действий? Некоторые примеры, казалось бы, прямо подтверждают это. Например, мать обращается к психотерапевту в связи с тем, что ее 4-летняя дочь сосет палец; интенсивная помощь психотерапевта избавляет девочку от этой привычки, но мать сообщает, что девочка начала онанировать. Мне приходилось наблюдать и обратные переходы. Иногда родители смутно чувствуют эту связь: одна из матерей сказала, что не боролась с сосанием пальца у сына, так как «чувствовала, что иначе это кончится онанизмом». Вместе с тем считать сосание пальца безусловно сексуальным проявлением было бы неверно.

Необходимо представить себе, как формируются ощущения сексуального порядка. Часть из них прямо связана с врожденными программами и свойствами либо их развитием. К ним отнесем, например, наблюдающиеся уже в младенчестве эрекции полового члена у мальчиков, отмечающиеся при наполненном мочевом пузыре или перед утренним пробуждением (кстати говоря, мне не приходилось видеть смущенных этим родителей — все понимают, что это «природа»). Здесь же укажем так называемый младенческий онанизм с довольно типичными проявлениями: ножки сведены или скрещены и очень плотно сжаты; тело напряжено и вытянуто (иногда ребенок как бы встает «в мостик»); младенец краснеет, кряхтит, плотно сжимая и разжимая бедра, — так продолжается несколько минут, после чего ребенок удовлетворенно расслабляется, дыхание успокаивается, кожа принимает обычный цвет. Все это так напоминает достижение оргазма, что у взрослых обычно не остается сомнений в природе происходящего. Встречаются такие картины чаще у девочек-младенцев и обычно после года бесследно проходят. Можно предположить, что эта, свойственная преимущественно девочкам, младенческая мастурбация обязана своим происхождением неравномерному развитию «половых центров» и изменениям гормонального баланса в ходе становления независимого от организма матери функционирования. Лишь в редких случаях младенческая мастурбация обусловлена серьезными заболеваниями нервной системы, что обычно устанавливает или опровергает врач. Младенческая мастурбация проходит, как уже сказано, сама или при легкой помощи врача.

Но можно ли таким же образом объяснить, например, кусание губ или царапание ушей?! Более правдоподобно иное объяснение. Первоначально ощущения собственно сексуального порядка как бы растворены в телесных ощущениях вообще, не выделены из них. Ребенок манипулирует со своим телом, его членами, исследуя свое «физическое Я», и знакомясь с самыми разными ощущениями. Постепенно он «открывает» для себя те зоны, прикосновение к которым приносит больше удовольствия. Он может стремиться к этому, когда ему скучно, когда он чувствует себя одиноко или подавленно, а никаких других способов отвлечься или развлечься нет. Возникают ли у маленьких детей при этом такие же, как у взрослых, сексуальные переживания — неизвестно. Во всяком случае более чем сомнительно, что ребенок переживает ту же гамму чувств, сопровождаемых эротическими представлениями, что и взрослые.

Что же касается «неприличных» слов и рисунков, подглядываний, то здесь речь идет о восполнении недостатка информации и получении представления о «неприличности», «запретности» и особой их значимости из-за бурных реакций взрослых.

А. Геззелл и Ф. Сиг описывают хронологию поведенческих проявлений сексуальности (точнее, того, что за нее принимают взрослые) следующим образом.

На 40—52-й неделе жизни раздетый младенец трогает свои половые органы. Началом мастурбации это бывает крайне редко. Страх родителей перед этими проявлениями может лишь закреплять их.

В 18 месяцев дети, когда устают, взволнованы или обмочились, могут проявлять особую нежность к матери.

В 2 года появляется стремление целовать мать перед сном и возможность различать мальчиков и девочек по одежде, волосам.

В 2,5 года дети знают о существовании своих половых органов и, оказываясь раздетыми, могут играть ими. Они проявляют интерес к обнажению других людей, интересуются телесными различиями полов.

В 3 года спрашивают о различиях между полами. Появляется желание рассматривать обнаженных взрослых и дотрагиваться до них, особенно касаться материнских грудей. Проявляют интерес к малышам, начинают просить братика или сестричку. Спрашивают, откуда берутся дети, где они сами были раньше, но еще далеко не всегда понимают рассказы о развитии ребенка в животе у матери. Говорят о желании жениться на матери или выйти замуж за отца.

В 4 года при серьезных волнениях может появиться позыв на мочеиспускание. Могут подолгу разглядывать, трогать и теребить свой пуп. Могут проявлять тягу показывать свои половые органы и то, как они мочатся, другим детям. «Пробуют на вкус» неприличные слова, как бы играя ими и ожидая бурной реакции взрослых. Требуют, чтобы на них не смотрели, когда они раздеваются, но сами проявляют острый интерес к обнажению других людей, могут подглядывать за ними. Иногда верят рассказам о развитии детей у матери в животе, иногда настаивают на том, что детей покупают в магазинах. Спрашивают, как дети попадают в материнский живот и выходят оттуда, порой думая, что дети выходят через пупок.

В 5 лет выраженный интерес к анатомическим различиям полов у многих детей пропадает. Появляются вопросы о детстве родителей. Хотят иметь брата или сестру, а когда вырастут — своих детей.

В 6 лет мальчики могут спрашивать о своих яичках. И мальчики, и девочки спрашивают: как иметь детей, не больно ли это? Может появиться интерес к роли отца в появлении детей. Принося домой услышанные на улице выражения, даже чувствуя их неприличность или уже зная о ней, все же произносят их, то ли ожидая реакции родителей, то ли рассчитывая на объяснения.

Кажется достаточно понятным, что, хотя данная хронология и описывает некоторые вехи вхождения в мир сексуальных сведений и переживаний, все это нельзя назвать собственно сексуальным поведением. Если же говорить именно о сексуальных проявлениях, то прежде всего надо назвать мастурбацию (онанизм).

Дети часто играют с половыми органами, трогают их, теребят, почесывают и т. п. Это не следует принимать за онанизм, под которым имеется в виду намеренная (хотя и не всегда осознанная) стимуляция половых органов, приносящая удовольствие. Выше мы уже говорили о младенческом онанизме и о том, что, как правило, он проходит без постороннего вмешательства. Если все же он задерживается до 2 лет и позже, то приходится выяснять его причины.

В таких случаях чаще всего сталкиваемся с психомоторной возбудимостью, проявляющейся и в других сферах поведения. Быстрые, подвижные, не очень уравновешенные, расторможенные, не слишком усидчивые, часто имеющие те или иные нарушения сна и аппетита дети труднее других подавляют и сдерживают свои побуждения, инстинктивные реакции, в том числе и связанные с сексуальностью. Если направить усилия на борьбу с онанизмом, то у таких детей успеха добиться практически невозможно: ведь он — только одно из многих проявлений расторможенности, причем не хуже и не лучше других. Ребенку требуется помощь в согласовании процессов возбуждения-торможения, в более гармоничном развитии. Это отнюдь не только врачебная помощь, хотя при разумном подходе возможности ее достаточно велики. Это обязательно и психолого-педагогическая помощь семье в воспитании такого ребенка, и общепедагогическая индивидуализированная работа с ребенком (уменьшение количества детей в группе, темповые вариации программы занятий и обучения, щадящая организация занятий и отдыха — обо всем этом приходится говорить в связи с переходом в нашей стране к более раннему обучению).

Способы детского онанизма чрезвычайно многообразны: руками, игрушками, зажатым между ног одеялом, трением о мебель и т. д. и т. п. Они могут производить на родителей тягостное и пугающее впечатление, но сами по себе никак не указывают ни на «распущенность» ребенка, ни на то, что это «болезнь». Сегодня наукой признано, что онанизм, в частности и у детей, не является болезнью, хотя в повседневное сознание даже врачей мысль эта внедряется не очень легко. Гораздо важнее не искать в нем болезнь, а попытаться понять, что в жизни ребенка вынуждает слишком часто или упорно заниматься онанизмом.

Прежде всего это ситуации эмоционального дискомфорта — скуки, заброшенности, одиночества, недостатка внимания любимых и значимых людей, обидных или ущемляющих достоинство ребенка действий взрослых. Далее надо назвать ситуации эмоционального неблагополучия в семье, совсем не обязательно в форме конфликтов, скандалов и т. д. Достаточно, если ребенок переживает существующую между взрослыми эмоциональную напряженность, разобщенность, взаимное неприятие. Многие психологи и врачи считают, что в обоих случаях речь идет о хронически несчастливых детях, для которых мастурбация выступает как успокаивающая самостимуляция. Иногда потребность в ней проявляется, когда ребенок остается дома один, иногда — в кровати перед засыпанием… Но в периоды, когда в семье царит эмоциональное благополучие, когда ребенок ощущает взаимную расположенность взрослых и их внимание к себе, когда ему хорошо и интересно, тяга к раздражению половых органов угасает или исчезает вовсе.

Конечно, не все дети одинаково восприимчивы к таким ситуациям. Повышенно впечатлительные и ранимые отреагируют на нее скорее и глубже. А будет ли утешение найдено в мастурбации, капризах, играх, общении со сверстниками и т. д. и т. п. — это вопрос жизненного опыта, ситуации, конституциональных особенностей ребенка.

Логика взрослых при столкновении с детским онанизмом часто рисует мрачные прогнозы. Как сказала одна мать о своей дочери: «Если в 4 года — онанизм, то ведь в 14 на панель пойдет!» Это совсем не так, ибо нежелательное сексуальное поведение часто стимулируется именно многолетними тревожными подозрениями и подавлением нормальных реакций. Следует оставить и миф об онанизме как причине многих недугов. Да, при некоторых болезнях, ослабляющих возможности контроля человеком своего поведения, мастурбацию (но только ли ее?) встретим чаще. Она не главный признак этих болезней и уж тем более не причина их.

Как любая другая форма поведения, онанизм может распространяться в детской среде по механизму подражания. Это не повод для паники и превращения ребенка в «белую ворону» или «малолетнего развратника». Надо подумать о реорганизации жизни детской группы, о помощи семье ребенка-инициатора такого повального увлечения других детей. Но помощь эта должна быть тактична и деликатна, она не должна травмировать ни ребенка, ни родителей. Мне приходилось видеть семьи, вынужденные из-за чрезмерной ретивости воспитателей менять детский сад, а то и место жительства — такой ярлык им навешивали! Если ребенок, находящий в мастурбации утешение сам, вовлекает в нее детскую группу, как это было с 4-летней девочкой, уводившей компанию детей в горшечную «позаниматься любимым делом», то нужно обратить внимание прежде всего не на «испорченность» этого ребенка, а на бесконтрольность детей в группе.

Часто ли встречается мастурбация в этом возрасте? Д. Н. Исаев и Н. В. Александрова приводят данные опросов молодежи: мастурбацию до 7 лет отметили у себя 2,5% юношей и 5% девушек; родителей: по их мнению, мастурбация присуща 5% детей; воспитателей детских учреждений: 11% детей. В общем, это согласуется с данными А. Кинзи, приводившего цифру 10%. Объяснить все случаи мастурбации только медико-гигиеническими причинами (тесная одежда, сужение крайней плоти у мальчиков, влагалищные выделения у девочек, глисты и т. д.) невозможно, хотя всегда следует сначала убедиться в том, что этих причин нет, а затем уже искать психосоциальные объяснения поведения ребенка.

В ряде случаев сексуальное поведение может быть неприкрыто-обнаженным, вызывающе-демонстративным или выходящим за пределы того, что обычно называют потолком нормы. Каждый такой случай нуждается во внимании воспитателей уже хотя бы потому, что в детской среде необычные формы поведения могут распространяться подобно эпидемии, остановить которую нелегко. Имеем ли мы дело с болезнью, лишающей ребенка возможности в должной мере контролировать свое поведение, с неблагоприятным семейным окружением и опытом, с развращающим влиянием взрослых или старших подростков вне семьи — не всегда можно установить сразу. Конечно, когда 5-летний ребенок побуждает других детей в группе имитировать наблюдавшийся им половой акт взрослых или обучает их цинично-сексуальным выражениям и т. д., это вызывает протест у воспитателей и родителей «развращаемых» детей. И никакие — пусть даже самые увлекательные и убедительные — историко-этнографические экскурсы, показывающие, что у многих народов ребенок считается существом с цветущей сексуальностью, не удержат взрослых от вмешательства. Важно помнить, что сам ребенок не может нести ответственность за происходящее и нуждается в помощи. Причем необдуманная реакция на подобное поведение обычно срабатывает как его подкрепление, причем не только у самого ребенка, но и у группы. Нельзя забывать и о том, что нуждающийся в помощи ребенок связан с остальными детьми широкой сетью эмоциональных отношений. Если они прерываются репрессиями взрослых, это плохо для ребенка. Если же они, несмотря ни на что, сохраняются, то групповая психологическая защита может поддерживать нежелательное поведение у многих детей. Наконец, жесткие, осуждающие реакции взрослых связываются детьми чаще всего не со способами проявления сексуальности, а с нею самой, способствуя закладке установки на нее как явление постыдное, грязное, запретное и т. д. Справедливо также заметить, что особую нетерпимость к любым проявлениям сексуальности у детей высказывают чаще всего взрослые с собственными нерешенными сексуальными проблемами.

Сексуальное поведение дошкольника лишь отчасти можно описать и понять в терминах биологического развития. Оптимальное его понимание возможно лишь в контексте целостного развития личности и — что особо важно — в контексте отношений и культурных стереотипов. Отвергать детскую сексуальность как таковую — значит затруднять последующее развитие, поскольку оптимальное прохождение каждого последующего этапа развития возможно лишь на основе полного и завершенного прохождения этапа предыдущего.

Семья — первая среда полоролевой социализации. Оценка этого бесспорного факта сопряжена с целым рядом вопросов, в частности о роли отца и матери в воспитании мальчика и девочки, о полоролевом развитии при воспитании ребенка вне семьи. Специально эти вопросы исследовал И. И. Лунин в своей диссертационной работе, некоторые результаты которой мы обсудим.

Воспитание ребенка в семье всегда совершается во многих ситуациях, применительно к которым его и следует рассматривать. Идет ли речь о выборе игрушек, или помощи родителям по дому, или отношении к наказанию, всегда имеют значение и сама ситуация и участвующие в ней лица. Так, мальчики считали, что право наказывать их имеют оба родителя, но «справедливые» наказания приписывали матери. Девочки же отдавали право на наказание преимущественно матери, но считали справедливыми наказания, исходящие от отца. Все мальчики предпочитали игру с танком и отвергали игру с куклой: они были уверены, что отцу их игры с куклами не понравятся, но при этом каждый второй мальчик предполагал, что маме такая игра вполне может понравиться. Девочки предпочитали игру с куклой, вполне при этом допуская для себя и игру с танком; в отличие от мальчиков, отношение обоих родителей к «мужским» играм они воспринимали как спокойное и заинтересованное. Реальное отношение отцов, особенно отцов мальчиков, вполне совпадало с представлениями матерей и детей, когда речь шла о не свойственных полу играх. В других ситуациях представления родителей и детей расходились. Матери положительно относились к любой помощи детей. Отцы не одобряли помощи дочерей в «мужском» труде, но помощь мальчиков мамам в «женском» труде считали вполне допустимой. Правда, самим мальчикам такая помощь нравилась, а отцы считали, что мальчикам это не по душе. Отцы спокойнее матерей относились к агрессии детей в адрес младших и гостей, придавали меньше значения конфликтам ребенка и гостя, чаще отзывались на просьбы детей помочь им в игре, более жестко относились к вопросам о происхождении детей. Матери же были внимательнее отцов к физическим жалобам ребенка, находили больше различий между мальчиками и девочками. Интересно, что чем более выраженными и важными представлялись родителям половые различия, тем больше они смущались в ответах детям на вопросы, связанные с полом.

Исследование И. И. Лунина строилось на «стереопическом» принципе: выяснялись отношения и установки каждого члена семьи к той или иной ситуации. Несмотря на невозможность для каждого члена семьи увидеть себя полностью «глазами других», семьи детей без полоролевых отклонений все же обладали определенной структурной уравновешенностью: позиции любого члена семьи не становились диктатом для других. Отцу, например, может не нравиться, когда маленькая дочь помогает ему в столярных работах, мать может не соглашаться с отцом, а девочка — все же пользоваться его инструментами.

В семьях детей с полоролевыми отклонениями эта структурная уравновешенность была более или менее существенно нарушена. Оценки и позиции ребенка и родителей были весьма несходными и отдаленными, указывая на дефицит понимания между родителями и детьми. Родители и другие взрослые в семье обращали внимание на ребенка не столько как на личность, сколько как на обладателя смущающих их полоролевых особенностей. И. И. Лунин связывает это с ролевыми особенностями семьи. Мы полагаем, что имеет значение и стиль поведения самого ребенка: несоответствие поведения стандартам пола может смутить и самую гармоничную семью, тем более это смущение велико в семьях с теми или иными проявлениями ролевых и полоролевых трудностей у взрослых.

Если роль семьи так велика, а это не вызывает сомнений практически ни у кого, то как протекает полоролевое формирование воспитывающихся вне семьи детей? В исследовании И. И. Лунина это были воспитанники дошкольного детского дома, находившиеся вне семьи не менее 4 лет. Они выявили больше различий между полами, чем домашние дети. Мальчики и девочки выглядели гораздо более нормативными, но неосознаваемые установки могли очень противоречить этим нормативам. Так, все считали, что драться нельзя, но мальчики все же дрались (больше между собой, меньше с девочками) и в делом были агрессивнее девочек. Все дети были очень чувствительны к любым проявлениям ласки, исходящим от другого человека. Заметим, что это хорошо согласуется с данными опросов Д. Н. Исаева и Н. В. Александровой, указывающими на значение эмоциональных привязанностей в полоролевой идентификации. Формирование полоролевых стереотипов трудовой деятельности у воспитывающихся вне дома детей довольно своеобразно. Ко взрослому «мужскому» труду мальчики относились негативно или неопределенно — они говорили, что «это нельзя, этого не хочется, так не бывает». Правда, при косвенных подходах они выявляли положительное отношение к такому труду. Сходным было и отношение девочек к «мужскому» труду. Зато «женский» труд и мальчики, и девочки оценивали положительно. И. И. Лунин объясняет это женским составом сотрудников таких учреждений и известными ограничениями «мужских» видов труда из-за опасений травматизма.

Главное значение имеет то, что в семье полоролевые ориентации детей направляются родителями, тогда как в детском доме основной полотипизирующей средой являются сверстники, каждый из которых испытывает дефицит эмоционального контакта со взрослыми, эффект «родительской депривации». Иными словами, для растущих в семье детей среда сверстников образует необходимые условия для закрепления и отработки полоролевых стереотипов, а для растущих вне семьи как бы заменяет родителей, формируя эти стереотипы. Справедливо допустить, что к этим трудностям первых этапов полоролевого формирования и восходит особо высокая в последующей жизни потребность в эмоциональном тепле и партнерстве, контрастирующая с широтой и гибкостью полоролевого репертуара, меньшими по сравнению с воспитывающимися дома и затрудняющими построение партнерских отношений и адаптацию к ним.

Различна и осведомленность детей о половых различиях. Поскольку до настоящего времени в программах воспитания дошкольников нет даже упоминаний о половом воспитании, воспитывающиеся в детских домах дети оказываются менее информированными, а следовательно, и проявляющими больше любопытства к отношениям людей разного пола, устройству тела, обнажению, телесным функциям.

Все это требует учета при прогнозировании дальнейшей адаптации детей, в дошкольном возрасте воспитывающихся вне семьи. Имеет значение не только преодоление феминизации персонала детских учреждений, но и то обстоятельство, что для половой идентификации ребенку необходим взрослый, с которым он постоянно взаимодействует и который реагирует на ребенка как на представителя пола, побуждая его к выработке полоролевых стереотипов общения. Это требует большей индивидуализации воспитания и подготовки воспитателей к тому, чтобы они могли не только осуществлять общевоспитательные функции, но и заменять одного из родителей (в оптимальном случае и обоих, что возможно при смешанном по полу составе работающих в детском учреждении) в формировании полоролевого поведения.

Сразу скажем, что степень трудности многих неожиданных ситуаций знакомства детей с отношениями полов во многом определяется готовностью взрослых к таким ситуациям и умением если уж не извлечь из них пользу, то по крайней мере предупредить нежелательные последствия. Таких потенциально трудных ситуаций в детской жизни множество.

Время от времени ребенок может столкнуться с обнаженными взрослыми. Растерянность его тем больше, чем острее и ярче проявляется смущение самих взрослых. В семьях, где едва ли не всякое обнажение под запретом, могут быть чрезвычайно смущены обе стороны. Ребенок испытывает непонимание, удивление, иногда и страх: он никогда не думал, что мама или папа могут выглядеть так. Застигнутые врасплох взрослые нередко выражают негодование или порицание в адрес ребенка. Возникающая при этом эмоциональная напряженность способна помешать доверительному контакту взрослого и ребенка, для которого обнаженность отныне будет ассоциироваться с постыдностью.

Но слишком открытое, свободное отношение родителей к обнажению не всегда хорошо. Во-первых, даже дети, знающие о различиях полов, могут смущаться выраженностью вторичных половых признаков у родителей, порой пугаться их или испытывать чувство собственной неполноценности. Эти реакции очень индивидуальны. Во-вторых, ни одна семья не живет в изолированной от всех крепости; если в культуре обнажение родителей перед детьми не принято, то непосредственно-наивная гордость малыша перед сверстниками в детском саду или на улице тем, что у него дома «показывают все», после короткого триумфа может вызвать у окружающих отчуждение. Мне пришлось столкнуться с тем, что родители одной из групп детского сада требовали «убрать» такого ребенка. Даже если родителям обычаи круга, в котором они живут, кажутся чересчур строгими и консервативными, чтобы им следовать, или, наоборот, чересчур свободными, всегда имеет смысл избавить ребенка от метания между двух огней.

Если ребенок увидел мать или отца обнаженными, важно, что он из этого вынесет. Поэтому уместнее всего спокойная и ровная реакция. Подчас лучше сделать вид, что ничего не произошло. Иногда можно спокойно заметить, что, входя к другому человеку, хорошо бы постучать: мало ли чем он может быть занят. В большинстве семей порядок обнажения регулируется без особого напряжения, как бы сам собой. Годам к 4 мальчики обычно перестают купаться вместе с матерью, девочки уже после 2 лет обычно не присутствуют при купании отца, старших братьев. Ощупывание чужих половых органов и игра с ними тоже не поощряется: и у детей, и у взрослых это может вызывать очень разные реакции. Однако никаких единых для всех семей и жестких правил обнажения нет. Это зависит от культурных установок и традиций общества и семьи. Порой имеют значение не столько устоявшиеся правила семьи, сколько их резкая смена в любую сторону. К ней ребенку обычно трудно адаптироваться, и она может вызывать у него массу вопросов, на которые родители не всегда найдут ответ. Не стоит насильно приучать детей к обнажению, но до 4 лет оно практически не смущает детей. От родителей требуется внимание к переживаниям и реакциям ребенка, а также помощь при безусловном уважении его права на те переживания, которые у него есть.

Трудно точно указать возраст, начиная с которого дети улавливают сексуальный смысл полового акта, но некоторые его аспекты (запахи, эмоциональный накал и т. д.) могут восприниматься уже к 2,5 годам и вызывать смущающие или пугающие ребенка мысли. Меньше всего впечатлений оставляет сексуальная активность маленьких животных и детей, ассоциируемая скорее всего просто с игрой. Совокупление крупных животных может смущать и пугать. Те же действия чужих взрослых могут приниматься за борьбу, игру. Для ребенка же, внезапно столкнувшегося с физической близостью родителей, это может оказаться впечатлением чрезвычайной силы: он воспринимает это как драку, войну, в которой родители бьют, кусают, поедают, душат друг друга, причем роль агрессора обычно отводится отцу. Переживая одновременно смущение и страх, чувство беспомощности и покинутости, ребенок может броситься на защиту матери. Дети с опытом детской мастурбации или обладающие тайными сексуальными знаниями переживают особо острые чувства вины и страха.

Последствия наблюдения полового акта могут быть очень разными — от полного их отсутствия до выраженных и более или менее долго сохраняющихся реакций невротического типа. Многие исследователи подчеркивают (об этом говорят и данные бесед с молодыми людьми), что на самом деле дети сталкиваются с сексуальностью взрослых в семье чаще, чем принято думать. В одних случаях ребенок что-то слышит, но, не задаваясь никакими вопросами, вновь засыпает. В других, разбуженный, он идет к родителям и успокаивается просто потому, что они на месте, а остальное проходит мимо его внимания. Реакции детей, потрясенных и испуганных увиденным, в последующем различны. Одни становятся скрытными, и поведение их может быть демонстративно-вызывающим, другие, напротив, становятся робкими, зависимыми, легко податливыми. Это зависит и от характера ребенка, и от имевшейся у него ранее информации об отношениях полов, и от пережитых эмоций (у одного обида: родители сами позволяют себе делать то, за мельчайшее проявление чего ребенка строго наказывают; у другого — протест против обижающего мать отца; у третьего — страх лишиться матери и сверхпривязанность к ней и т. д.). Часть детей может стремиться повторить увиденное в сексуальных играх с другими, вне зависимости от их пола, детьми (подобно тому как ребенок делает «уколы» куклам после того, как получал их сам); со временем, по мере уменьшения напряженности переживаний, это постепенно сходит на нет. К такого типа поведению лучше всего относиться спокойно — его роль похожа на роль предохранительного клапана, оберегающего личность от более тяжелых реакций.

После полутора лет ребенок не должен ни слышать, ни видеть проявления интимной жизни родителей. Непонятное может быть источником глубокого и устойчивого страха. Лучше всего избегать подобного риска. Если ребенок видит близость родителей, они должны тут же, не тратя времени на выяснение, чего и насколько он испугался и испугался ли вообще, мягко успокоить его и отвести спать. Брать ребенка ради успокоения в постель не надо. Малыша вполне устроит объяснение, что мама с папой «играли», но в последующие дни он должен видеть мир между ними, их взаимную расположенность и поддержку, которые подтверждают слова о мирной «игре». Более старшие дети, которые кое-что уже почерпнули на улице, едва ли примут такие объяснения. Сами они крайне редко возвращаются в разговорах с родителями к увиденному и задают вопросы, но зато очень чутко и внимательно оценивают отношения родителей. Когда взрослые в последующие дни стараются держаться подальше друг от друга, как бы оправдываясь перед ребенком, это подтверждает его опасения. Прямых объяснений обычно стесняются и родители, и дети. К темам этого рода можно будет вернуться некоторое время спустя, а на первых порах важнее всего естественное и спокойное поведение взрослых, сохранение их обычного отношения к ребенку. Старшим дошкольникам уже можно объяснить, что ведь и у них в жизни есть моменты и занятия, когда им нужно быть одним или с друзьями, когда не хочется, чтобы тебя кто-то другой — пусть даже любимый человек — видел или отвлекал от чего-то. Так же бывает у взрослых. Поэтому люди стучат в чужую комнату, спрашивают, можно ли войти, и т. д. Нежелательных, потенциально осложняющих личностное и полоролевое развитие последствий столкновений с «первичной сценой» меньше, когда дети обладают соответствующими их возрасту и возможностям понимания сведениями о поле и связанных с ним отношениях.

Думая, отвечать ли на связанные с полом детские вопросы и как это делать, мы, по существу, решаем проблему отношения к половому просвещению в этом возрасте. Проще, но и ошибочнее всего было бы разделить всех людей на «прогрессивных» и «консерваторов». Сложнее, но и правильнее попытаться понять аргументацию обеих сторон.

Один из крупнейших психологов детства — Б. Беттельхайм считает, например, что современное половое воспитание, которое стремится привить ребенку взгляд на сексуальность как нечто естественное, нормальное и прекрасное, просто игнорирует тот факт, что ребенок может воспринимать ее как что-то отталкивающее — для детской психики именно такое восприятие может иметь важную защитную функцию. Отношение ребенка и взрослого к сексуальности не может быть одинаковым — слишком разное значение имеет для них эта сфера жизни, так как определяется слишком разными ощущениями, эмоциями и переживаниями. Этические ограничения препятствуют выяснению отношения к сексуальности у детей, да и в работе со взрослыми это отнюдь не простая задача. Одно во всяком случае кажется совершенно бесспорным: никто из взрослых не в состоянии объяснить маленькому ребенку и никто из маленьких детей не в состоянии понять, что такое сексуальность в ее сформированном, зрелом виде. Б. Беттельхайм, безусловно, прав, возражая против навязывания детям такой информации, такого отношения, которое приемлемо лишь для взрослых. Для детской психики это действительно имеет важную защитную функцию. Степень важности защиты детской психики увеличивается еще и тем, что отношение взрослых к сексуальности как чему-то нормальному и прекрасному на самом деле много сложнее и противоречивее: кто-то из читателей примет такое отношение за идеальную цель, но кому-то оно покажется плохо согласующимся с целями человеческого развития.

Дело, думается, не в том состоит, чтобы прививать детям то или иное отношение к сексуальности как таковой, руководствуясь при этом далекими от живого ребенка теоретическими концепциями. Дело заключается в том, чтобы отвечать реальным запросам детского развития. И если в числе этих запросов есть потребность узнавать о половых различиях, о появлении на свет детей и т. д., то долг взрослых эти запросы удовлетворить. Мы уже говорили выше, что в основе их лежат прежде всего познавательные процессы, включенные как в общепсихическое развитие, так и в физическую аутоидентификацию, связанное с ней полоролевое формирование. Дети не вкладывают в «острые» вопросы неприличный смысл; в этой связи вспоминаются слова О. Уайльда о том, что неприличных вопросов не бывает — бывают только неприличные ответы. Задавая вопросы взрослым, ребенок проявляет безграничное доверие. Если мы не оправдываем это доверие — отмахиваемся, стыдим и т. д., то вопросы не исчезают, просто ребенок учится не задавать их родителям. Порой реакции родителей на детские вопросы вообще таковы, что до пола дело и не доходит, создавая у родителей обманчивое впечатление, что ребенка это не интересует. Как ответят на детские вопросы случайные «знатоки», мы не можем знать. Опыт, однако, показывает, что слишком часто они говорят как раз так и то, чего взрослые и опасались. Оснований для таких опасений будет тем меньше, чем лучше взрослые подготовлены к ответам на «острые» вопросы.

Первые вопросы звучат между 3 и 5 годами, не вызывая у взрослых особых затруднений: «Откуда берутся маленькие дети? — Они растут у мамы в животике». Одного ребенка такой ответ полностью удовлетворит, другой тут же задаст следующий вопрос. Поставив себя на место малыша, который еще знает мало, но хочет все понять, нетрудно представить себе этот вопрос: «А как он туда попадает и как потом выходит оттуда?» Рано или поздно к нему неизбежно приходит любой ребенок с нормально развивающимся интеллектом. Сколько в таком вопросе сексуального интереса — хорошо показывает реакция 5-летнего мальчика, увидевшего вмонтированную в бутылку модель парусника и спросившего: «Папа! А как кораблик в бутылочку попал? А как его достать?» Нормальная детская, да и только ли детская, любознательность! Вопрос о происхождении детей открывает широкое поле возможностей для рассказа о человеческих взаимоотношениях — любви, супружестве и родительстве, уважении к будущей матери и т. д. Самое удачное поэтому — при первом же вопросе попытаться вовлечь ребенка в беседу: «Ты ведь знаешь, что на свете есть мальчики и девочки. Вот ты — девочка или мальчик? Ну, конечно, мальчик. А когда ты вырастешь и будешь уже совсем большим, ты будешь кем — дядей или тетей? Мужчиной или женщиной? Мужем или женой? Папой или мамой? А кем будут девочки, когда вырастут?..»

Здесь мы просто выясняем элементарные представления о постоянстве пола и при необходимости помогаем ребенку уточнить их. Дальше попытаемся выяснить, что ему известно о различиях полов.

«А мальчики и девочки — это одинаково? Правильно, они разные. А чем они отличаются? Как ты узнаешь: кто — мальчик, а кто — девочка?»

Ребенок переберет известные ему различия в одежде, длине волос, играх и т. д. Может быть, он сам укажет на известные ему анатомические различия (пусть даже на «домашнем» или «детском» языке). В таком случае похвалим его за знания. Может быть, придется помочь вопросом о том, как он различит голеньких мальчика и девочку. Если ответа не получим (не знает или стесняется сказать?), придется разъяснить самим.

«Да, ты верно говоришь — мальчики и девочки разные. У мальчиков внизу животика есть такая трубочка, а у девочек не так: у них нет трубочки, а внизу животика есть дырочка».

В зависимости от того, с мальчиком мы говорим или с девочкой, в соответствующем месте беседы хорошо добавить: «Вот, как у тебя», а заодно и поясним, что это — то, что дома называют… (используем принятое в доме обозначение). Детям постарше и посмышленее можно сразу сказать, что орган-трубочка у мальчиков называется «половой член», а у девочек его нет, но есть влагалище. Если же ребенок еще мал и кажется, что эти слова ему усвоить трудно, к ним можно будет вернуться в последующих беседах. А пока продолжим.

«Ты ведь и сам замечал, что мальчики и девочки устроены по-разному, правда? Только ты просто не знал — как это называется. Когда мальчики вырастут и станут дядями, мужчинами, а девочки вырастут и станут тетями, женщинами, они тоже будут разными. Когда люди уже выросли и стали взрослыми, они могут стать мамами и папами. У женщин в животике есть специальные клеточки-семечки. Они похожи на маленькие-маленькие желточки. Называются они «яйцеклетки». А у мужчин — другие клеточки-семечки: они называются «сперматозоиды». Чтобы появился ребенок, эти клеточки-семечки — мамины и папины — должны встретиться и соединиться вместе. Это может быть только тогда, когда мальчики вырастают и становятся дядями, мужчинами, а девочки вырастают и становятся тетями, женщинами. Чтобы у мужчины и женщины появился ребеночек — они должны быть взрослыми».

Рефрен этот, который еще повторится, предохранит от немедленного экспериментирования. Ребенок может спросить: «А почему дети бывают только у взрослых? Я тоже хочу, чтобы у меня был ребеночек!»

«А вот — слушай! Когда мальчики и девочки вырастают и становятся взрослыми мужчинами и женщинами, они могут понравиться друг другу и полюбить друг друга. Им тогда хорошо и интересно вместе, они помогают друг другу, заботятся. Им хочется, чтобы так было всегда — чтобы они всегда могли быть вместе. И тогда они женятся: женщина становится женой, а мужчина — мужем. Вместе они уже — семья. Но в этой семье еще чего-то не хватает. Как ты думаешь — чего? Вот они живут вместе, и у них — все общее: дом, вещи, друзья. Им хорошо. Но они любят друг друга так сильно, что им очень хочется, чтобы у них был собственный ребеночек или несколько детей».

Мы почти ничего еще не сказали, а объяснили уже не так мало: что дети могут быть только у взрослых, что они — воплощение любви, что они — мамины и папины вместе.

«Да, они хотят, чтобы у них были дети, похожие на них. Муж тогда ласкает жену, говорит ей нежные слова и при помощи своего органа-трубочки через дырочку внизу женского живота закладывает ей внутрь свою клеточку-семечко. А там уже ждет женская клеточка. Так может быть только, когда люди уже совсем взрослые. И вот, женская и мужская клеточки-семечки встречаются, соединяются вместе, и из них начинает расти ребеночек. Сначала он очень-очень маленький, — ну, как зернышко. Внутри женского живота есть специальное место для ребеночка. Оно называется «матка». В нем ребеночку тепло и уютно, как в гнездышке, и он растет. Женщина делится с ним своими силами, и он становится сначала как ягодка, потом как яблочко, потом еще больше. Он растет, ему нужно все больше места. Поэтому женский живот растягивается, дает ему место, становится большим. Когда ребенок растет у своей будущей мамы в животе, это называется «беременность». Люди тогда говорят, что эта женщина, которая носит в животе ребеночка, — беременная. О ней заботятся — стараются помочь ей, уступить ей место, порадовать ее».

Хорошо привести наглядный пример беременной женщины, которую ребенок недавно видел или видит. Можно даже специально сходить в гости к знакомым, ждущим ребенка. Можно показать ребенку беременную женщину на улице.

«Когда жена беременна, муж во всем помогает ей — ведь ребеночек хорошо растет в животе, когда мама здоровая и веселая. И муж, и жена очень ждут ребеночка. Они радуются, представляют себе, какой он будет, придумывают, как его назвать, воображают, как они будут его любить. Они даже начинают готовить для него кроватку, одежки, игрушки. Когда ребенок там, у мамы в животе, подрастет еще, он начнет шевелиться — двигать ручками и ножками. Мама это чувствует своим животом, а папа — если положит руку на мамин живот. Они очень радуются тому, что ребенок уже такой большой и может шевелиться».

Если женщина, отвечая на вопросы первенца, ждет второго ребенка, хорошо дать первенцу почувствовать шевеление будущего брата или сестры. Первый раз малыш может удивиться, а то и испугаться, но потом станет регулярно проверять: а шевелится ли? Он будет ждать малыша вместе со взрослыми, волноваться и радоваться вместе с ними, т. е. на деле, а не на словах любить будущего младенца. Много лет советуя такую тактику, я ни разу не видел, чтобы применившие ее сталкивались впоследствии с проблемой «детской ревности».

«Так вот, ребенок растет у мамы в животе и даже уже может шевелиться. Пройдет немного времени, и он вырастет таким, что уже вскоре сможет сам дышать и кормиться молоком из маминой груди. Когда он так вырастает, то через дырочку внизу маминого живота выходит на свет. Ребеночек еще не слишком большой, а дырочка может растягиваться, поэтому он выходит на свет. Это называется «роды». Роды бывают в специальном доме — называется «родильный дом». Там доктор следит за тем, чтобы у мамы и ребенка все было хорошо, а если надо в чем-то помочь, то помогает. Ребеночек сначала высовывает головку, а потом вылезает на свет весь. Тогда говорят: ребеночек родился. День, когда он родился, — это день рождения. Этот день — праздник для всей семьи: все рады тому, что ребенок растет, начинает сам разговаривать, ходить, играть… Но это — потом. А пока — пока ребеночек только родился, мама еще несколько дней побудет с ним в родильном доме. Надо ведь убедиться, что все хорошо, что ребенок может сам сосать молоко из маминой груди. Папа ждет маму с ребеночком дома, готовит все к их приходу, а в назначенный день, счастливый и радостный, идет встречать маму и ребеночка. Теперь они будут жить втроем. И пока у ребенка не появятся зубки и он не сможет сам брать в руки чашку, ложку, не научится жевать, он будет кормиться молоком из маминой груди».

Вот и все! Мы рассказали ребенку о различиях полов, о роли отца и матери в рождении детей, о развитии ребенка в животе матери, его появлении на свет и питании после рождения. Это, по признанию всех ведущих сексологов и педагогов, тот минимум знаний, которым должен располагать ребенок к концу дошкольного возраста. И это не «голая физиология», не «сексуальная техника», не отталкивающий ребенка натурализм. Это рассказ о любви, о человеческих отношениях, дающий ребенку вместе с ответами на интересующий его вопрос еще и представление о супружестве и родительстве, а также, что неоценимо важно, еще и чувство успокаивающей, предупреждающей многие детские тревоги и страхи собственной ценности, своей нужности родителям и глубинной общности с ними.

Приведенный рассказ — это только вариант, набросок. В печати стали последнее время появляться очень неплохие варианты таких рассказов для детей старшего дошкольного — младшего школьного возраста. Это, например, публикация еженедельника «Семья» (1989, апрель), книжка М. Йоханса «Как я появился на свет», выпущенная в Таллине в 1986 г., книжка А. Аударинаса, которая напечатана в латышском журнале для малышей «Синичка» (1989, № 3). Все эти публикации снабжены прекрасными, живыми и доходчивыми для детей иллюстрациями, лишенными даже малейшего намека на столь пугающее многих «оскорбление нравственности».

Почему не надо лгать в ответ на «острые» вопросы? Только ли потому, что лгать вообще нехорошо? Но ведь существует ложь во спасение… Вместо теоретических дискуссий на моральные темы обратимся к некоторым, наиболее часто звучащим ответам.

Аист принес. Это совсем не плохой ответ, но только там, где дети могут видеть аиста не только на картинках и где легенда об аисте — часть традиционных верований. В этих случаях взрослые не лгут, а сообщают ребенку сказочную сторону правды, в которой он может убедиться сам. По сию пору в сельской местности молодая семья часто обзаводится детьми не раньше, чем во дворе поселится аист. Но для ребенка городского, не видевшего аиста в глаза, такой ответ ничего не говорит и выглядит скорее стремлением взрослых отделаться от ответа.

Нашли в капусте. Один 4-летний мальчик под большим секретом и очень смущаясь сказал мне, что его мама, «наверное, глупая. Она сказала, что меня нашли в капусте. Я — во-о-он какой! А тарелочка такая маленькая!» Он просто никогда не видел капустной грядки — капуста приходила к нему уже как блюдо.

Купили в магазине. Оставим в стороне вопросы, где этот магазин и почему бы не пойти туда немедленно за братом или сестрой. Ребенок уже знает, что купленное в магазине можно вернуть обратно, если оно не нравится. По разным поводам он уже слышал недовольство собой, слово «плохой» в свой адрес и может начать опасаться, что его тоже сдадут обратно. Что это может значить для малыша, поясню примером. Молодой мужчина берет 4-летнего сына с собой, идя в роддом встречать жену со вторым ребенком. По дороге сын его спрашивает: «Папа, а как получают маленьких братиков?» Отец, подмигнув свояченику, шутит: «Ну, как?! Того, который есть, сдают, а нового получают», — в глазах у мальчика слезы и ужас, праздник испорчен, а спустя месяц я вижу мальчика у себя на приеме с тяжелым неврозом страха. Страх остаться одному, без родителей — один из самых мощных детских страхов, порождающий многие неврозы.

Дети растут у мамы в животе. Потом в больнице маме разрезают живот и достают ребеночка. Можно ли сформировать представления о родительстве как о счастье такими объяснениями 4—5-летним детям (особенно девочкам), боящимся белого халата, сдачи крови из пальца и даже осмотра горла?!!

Все эти объяснения, к сожалению, реальность. Дело даже не в том, в какой степени они правдивы, а в том, что они абсолютно игнорируют реальные восприятие детьми и эффекты слов и поведения взрослых. Эффекты же могут быть очень глубоки; мне приходилось специально заниматься психопрофилактикой страха перед родами у ряда женщин, в детстве получавших разъяснения о появлении детей через разрезаемый живот: уже и зная правду, они все же не могли совладать со страхом.

Правдивые же ответы хороши тем, что создают у детей иммунитет против опошленных «уличных» сведений.

Примечания:

1

Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания//Собр. соч.: В 11 т. М., 1950. Т. 8. С. 18.

10

Выяснилось, что ролевые ориентации девочек сдвинуты в сторону противоположного пола несколько больше, чем мальчиков.