Наука выражается в изъявительном наклонении: она говорит о бытии. Мораль же выражается в повелительном наклонении: она говорит о должном… Хотя мораль нельзя вывести из науки, это еще не значит, что она не может находить в знании обоснование, подкрепление или ограничение. Прежде всего ее требования не должны противоречить реальным возможностям, иначе желание добра может обернуться злом.

(А. Д. Александров, академик)

Горизонты научной сексологии никогда не были безоблачно ясными. Тем больше сегодня потребность в действительно научном, объективном изучении пола и сексуальности, которое избегало бы искушения «…приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами…»[5]. Наука свободы, если свободу понимать не как анархию и произвол, а как творческую и ответственную произвольность в противовес исполнительскому автоматизму, и свобода науки в понимании К. Маркса продолжают свой диалог и в наше время.

По самому своему существу это диалог науки и морали. Он начал оживляться у нас в стране в конце 60-х — начале 70-х гг., когда стало ясно, что мы не располагаем научными знаниями, необходимыми для решения все более настойчиво заявляющих о себе семейных и демографических проблем. Несколько десятилетий подмены нравственных ценностей идеологическими и неизбежного при этом вырождения морали в суррогат морализирования не могли не сказаться на восприятии психосексуального мира человека. Реанимация сексологии давалась большим трудом. За последние два десятилетия дело, безусловно, продвинулось вперед, но обольщаться успехами рано. Многое стало даже сложнее в силу более открытого и демократичного обсуждения, высветившего то, что раньше было скрыто. Научное изучение пола и сексуальности может казаться ненужной и даже вредной новацией на том основании, что, мол, множество поколений прекрасно обходились без него. Эта точка зрения жива и поныне, с ней нельзя не считаться, но ее надо уметь опровергать. Подобно тому как, например, знание педагогом математики не может ограничиваться пределами школьного учебника, половое воспитание и просвещение требуют более глубокого знакомства с сексологией.

Сексологию часто отождествляют с сексопатологией — разделом медицины, изучающим нарушения и отклонения сексуальных функций. На самом деле это не так. Сексология — одна из новейших наук. И предложивший в 1907 г. ее название немецкий венеролог Иван Блох, и один из немногих до недавнего времени советских психологов, изучавших проблемы пола и половой дифференциации, — Б. Г. Ананьев, и основатель теоретической сексологии у нас в стране И. С. Кон едины в мнении, что сексология — синтетическая, междисциплинарная отрасль знания, изучающая поведение человека, связанное с вопросами пола.

Междисциплинарную сексологию сравнивают с равносторонним треугольником. Одну его сторону образуют биомедицинские, другую — социокультурные, третью — психолого-педагогические исследования. Каждая из этих сторон может изучаться отдельными науками. Нейрофизиологу, исследующему различия функций анализаторов у мужчин и женщин, нет дела до их взглядов на добрачную сексуальную жизнь, а интересующемуся именно этими взглядами социологу — до функций анализаторов. Педагог имеет дело не с отдельными функциями, явлениями или взглядами, а с живой, реальной личностью, всегда ищущей и так или иначе находящей свое место в жизни, ограниченное ее биологической природой, психологией и социокультурными влияниями. Понять специфику полов можно лишь во взаимосвязи различных наук. По самым скромным подсчетам, к сексологии имеют отношение более сорока областей человекознания — от биологии и медицины до педагогики, социологии, криминологии, истории культуры и т. д.

Предметом детской сексологии является междисциплинарное изучение закономерностей и динамики психосексуальной (биологической, психологической и социальной) дифференциации и функционирования на дорепродуктивных этапах развития человека.

Исчерпывающий исторический очерк читатель найдет в книге И. С. Кона «Введение в сексологию», мы же коснемся лишь некоторых важных для дальнейшего рассмотрения моментов.

Многие вещи и понятия настолько привычны для современного человека, что ему может казаться, будто знание их возникло едва ли не с возникновением человечества. В действительности же пол стал предметом науки сравнительно недавно. Лишь в 1677 г. Датчем и Левенгук наблюдали под микроскопом сперматозоид. Пройдет еще полтора столетия, прежде чем фон Баеру в 1827 г. удастся увидеть под микроскопом яйцеклетку млекопитающих. Уже в нашем веке — в 1902 г. — в научный обиход вошло слово «гормон», а зоолог из Филадельфии Мак-Кланг описал полотипизирующие хромосомы Х и У. Лишь немногим больше 20 лет назад Уильям Мастерс и В Джонсон в книге «Человеческая сексуальная реакция» описали результаты проведенных ими лабораторных исследований человеческой сексуальности как функции взаимодействия пары, а не просто свойства мужчины или женщины.

Биологические открытия, с одной стороны, воспринимаются как приближение к «разгадке тайны пола» а с другой, благодаря своему объективному характеру выглядят как свидетельства «бесстрастной» науки. Однако дорога даже к биологическим открытиям в области пола и сексуальности далеко не всегда легка и безопасна, тем более в тех областях сексологии, где результаты исследований нельзя «потрогать» или «увидеть», но где выводы из них ставят людей перед необходимостью менять взгляды, убеждения, привычки, стиль отношений.

Проще всего было бы «осудить» и «заклеймить» антисексуальные установки и разгул моральной цензуры конца XIX — начала XX в. Однако если вспомнить, что их аргументация едва ли не дословно воспроизводится сегодняшними противниками психосексуальной демократизации (например, «Лолита» В. Набокова даже вполне просвещенными людьми нет-нет да и воспринимается как порнография), то полезнее задаться вопросом о причинах и движущих силах этих позиций. Люди чувствуют себя уверенно, когда стабильность и изменяемость жизни находятся в некоей оптимальной пропорции, когда можно двигаться по жизни, ориентируясь по стандартным приметам: мало изменений — возникают чувства от элементарной скуки до экзистенциального тупика, слишком много изменений — появляются тревога, страх, растерянность, паника. Мир психосексуальных переживаний, семьи и родительства — наиболее интимные и значимые сферы жизни каждого человека; в них оптимальность пропорций особо важна. Оптимальным же представляется человеческому сознанию чаще всего то, что выдержало испытание временем, подтвердило свою полезность и действенность, освящено традициями. Социальная и экономическая раздробленность, расшатывание, а то и разрушение вековых традиций ставили людей перед многими трудноразрешимыми конфликтами, часто неосознаваемыми и потому неподвластными «сильной воле», а связанное с ними эмоциональное напряжение фокусировалось в личностно наиболее значимых сферах интимной жизни, семейных устоев, преемственности поколений и т. д. Первыми, кто рискнул взяться за объективное, а не обслуживающее традиции изучение психосексуального мира человека, были врачи, имевшие дело с патологией, а потому вроде бы и не вторгавшиеся в мир переживаний обычного, здорового человека. К тому же норма — более трудный объект для изучения, чем болезнь, и многие стороны здоровой человеческой жизни начинали изучаться как раз с отклонений. В числе родоначальников сексологии назовем венского психиатра Р. Крафт-Эбинга (1840—1902), швейцарского психиатра, невропатолога и энтомолога А. Фореля (1848—1931), немецких психиатров А. Молля (1862—1939) и М. Хиршфельда (1868—1935), немецкого дерматолога и венеролога И. Блоха (1872—1922), основоположника психоанализа австрийца 3. Фрейда (1856—1939), английского врача и публициста Х. Эллиса (1859—1939).

Это были люди разных взглядов и убеждений, но общим в их судьбах было то агрессивное возмущение общественности, с которым встречались их заходящие «слишком далеко» научные труды. Р. Крафт-Эбинг по цензурным соображениям многие места своей вышедшей в 1886 г. книги о сексуальных психопатиях написал по-латыни, что не помешало окружающим обвинить его в смаковании грязных деталей и поставить вопрос о лишении его звания почетного члена Британской медико-психологической академии. И. Блох, которому принадлежит термин «сексология», преобладающую часть своих трудов вынужден был публиковать под псевдонимом. X. Эллис — автор семитомного исследования по психологии пола, сегодня признанного классическим, подвергался судебному преследованию за «непристойность» его работ, причем ни один авторитетный ученый не рискнул выступить с публичной его защитой. М. Хиршфельд основал первый в мире сексологический журнал и сексологический институт — впоследствии его разгромили нацисты.

Ниже мы сможем убедиться, что драматическая, а нередко и трагическая линия истории сексологии на этом не обрывается. В некоторых странах и сегодня заниматься сексологией — значит рисковать.

Основоположники сексологии были детьми своего времени и, даже опережая его, не могли стать свободными от свойственной ему идеологии или неизбежной научной ограниченности. Сколь чудесными ни были открытия биологии, одними только биологическими законами объяснить поведение человека было невозможно. Сколь яркие примеры ни поставляла исследователям клиника, она скорее ставила вопросы, чем объясняла поведение людей за ее стенами. К тому же единственный «естественный» смысл сексуальности виделся лишь в деторождении: прочее для религии было греховно, для науки — ненормально, а для широкой публики — то и другое вместе взятое. Возникала потребность в соотнесении биологических и клинических данных с культурой (такие попытки предпринимал уже И. Блох), с человеческой психологией (эта линия представлена энциклопедическими работами X. Эллиса). Последователем Эллиса был Ван де Вельде (1873—1937); в 1926 г. он выпустил книгу «Идеальный брак», которая в 1967 г. вышла 77-м изданием. В этой книге едва ли не впервые женщина представлена не просто с позиций ее роли в воспроизводстве и как объект сексуальной активности мужчины, но как его равноправный, паритетный партнер. Уже на начальных этапах развития сексологии возникает интерес к реальному сексуальному поведению людей: первые массовые анкетные опросы предпринял М. Хиршфельд, который в 1903 г. разослал анонимную анкету 3 тыс. студентов, а в 1904 г. — почти 6 тыс. берлинских рабочих.

Ключевое место в сексологической теории первой половины нашего века принадлежит психоанализу 3. Фрейда. Чтобы не поддерживать печальную традицию голословного шельмования самого 3. Фрейда и его теории, я отсылаю читателя к публикующимся сейчас у нас в стране его работам и серьезному рассмотрению психоанализа отечественными учеными (В. М. Лейбиным, И. С. Коном и др.). Читателю предстоит выработать собственное отношение к этой теории.

Отмечая слабые ее стороны, обычно называют: 1) трактовку пансексуализма с его неопределенно-расширительным понятием половое и пониманием либидо как особой глобальной сущности; 2) представление о том, что все пути реализации либидо связаны с конфликтом сексуальности и культуры; 3) биологизацию половых различий; 4) теорию детской сексуальности с ее якобы универсальными комплексами; 5) сведение сложного и многомерного процесса половой идентификации только лишь к отношениям «родители — ребенок», экстраполируемым на все развитие личности. Осознание этих слабых сторон привело к тому, что с 60-х гг. психоанализ начинает утрачивать ведущее значение в современной западной сексологии, а наиболее авторитетные сексологические работы последних десятилетий написаны с не- или антифрейдистских позиций.

Сказанное, однако, не должно исключать научных заслуг 3. Фрейда, который, даже ошибаясь в выводах, очень тонко и точно чувствовал и ставил основные сексологические проблемы. Его работы опровергли однозначное сведение сексуальности к функционированию половых органов, выявили связь индивидуального полового поведения с культурными нормами, помогли понять социальные и психологические предпосылки некоторых сексуальных нарушений, сексуальных символов и запретов. Чрезвычайно важным было осмысление роли и значения сексуальности в жизни человека, необходимости ее не только для воспроизводства, но и для нормального развития личности: сексуальность непостижима вне личности, как и личность непостижима вне сексуальных переживаний. Понимание так называемых половых извращений как следствия перипетий развития личности опровергало взгляд на них как на дегенерацию и открывало новые перспективы помощи и коррекции. Фрейдовские представления о фазности психосексуального развития оказались настолько глубокими, что, например, их используют в своей практике педагоги, не только далекие от фрейдизма, но и активно не принимающие его.

Следующий крупный шаг в развитии сексологии сделан американским исследователем А. Кинзи (1894—1956). В конце 30-х гг. он начал массовое социологическое исследование, направленное на изучение фактов сексуального поведения человека, а не искажаемых многими обстоятельствами мнений о нем. Исследование завершилось публикацией «Отчетов Кинзи» (1948, 1953), посвященных сексуальному поведению мужчин и женщин. В них обобщены результаты около 19 тыс. интервью, каждое из которых вместило от 350 до 520 пунктов информации. Эти два тома, содержащие более 1500 страниц преимущественно табличного материала, принесли А. Кинзи мировую славу. О значении этой работы говорит хотя бы то, что и спустя много лет ее результаты дают материал для новых выводов (например, в исследованиях Г. С. Васильченко), а в 1979 г. Институт им. А. Кинзи опубликовал новую версию данных интервью (1938—1963), созданную на основе компьютерных пересчетов. Судьба же самого А. Кинзи не была столь успешной. С первых шагов работы он вынужден был преодолевать яростное сопротивление реакционных кругов, чинивших препятствия в проведении и финансировании исследований. В 1954 г. он стал мишенью маккартистов; комиссия по расследованию антиамериканской деятельности постановила, что «исследования института ненаучны, их выводы оскорбляют население и продолжение его деятельности привело бы к ослаблению американской морали и способствовало бы коммунистическому перевороту». В 1956 г. А. Кинзи умер от сердечного приступа.

К этому времени сексология уже развивалась своими путями, формируясь как синтетическая междисциплинарная область знания, включающая изучение расширяющегося круга сторон человеческой жизни и поведения. Остановить ее развитие стало невозможно.

Среди пионеров сексологии — многие и наши отечественные ученые: И. Р. Тарханов, И. М. Сеченов, И. П. Павлов, А. А. Ухтомский, В. М. Бехтерев, М. А. Членов, М. Ф. Нестурх, П. П. Блонский, Е. А. Аркин, Л. С. Выготский и другие. Этнографы и филологи В. Г. Богораз, М. М. Бахтин, В. Я. Пропп и другие первые начали изучать половой символизм. Уже в начале XX в. М. А. Членов, Д. Н. Жбанков, В. В. Фавр производили представительные социологические опросы, посвященные сексуальному поведению и охватывавшие от 2 до 6 тыс. опрашиваемых. Но из 6 тыс. распространенных Д. Н. Жбанковым анкет удалось спасти чуть более трехсот — остальные были конфискованы полицией. В 20—30-х гг. проводились широкие социально-гигиенические обследования сексуального поведения и семьи. Это прежде всего опросы И. Г. Гельмана (1922), С. Я. Голосовкера (1923), Д. И. Ласса (1925), М. С. Бараша (1925), С. Е. Бурштына (1925), Ц. Ю. Ротштейна (1925), И. Г. Петренко (1925), Р. М. Тер-Захарова (1928), Г. А. Баткиса (1929), А. Д. Меньшова (1929), О. Н. Островского (1930) и других. Они охватывали от сотен до нескольких тысяч опрошенных разных возрастов, социальных групп в различных районах страны. В результате СССР с 20-х гг. занимал первое место в мире по социологическим опросам о сексуальном поведении. Нельзя не отметить и того, что параллельно с этим шло интенсивное изучение психосексуального развития детей (П. П. Блонский, Л. С. Выготский, Е. А. Аркин и др.). Однако начиная с 30-х гг. эти исследования «закрываются», как, впрочем, и исследования по множеству других научных направлений. Политизация науки в 30—50-х гг., Великая Отечественная война и послевоенное восстановление унесли многих талантливых исследователей, остановили развитие сексологии, возрождение которой начинается лишь в середине 60-х гг.

Выражение «сексуальная революция» трудно признать удачным, так как за ним видятся анархия, направленность на переворот в сфере норм и законов сексуальной жизни, воспринимаемые в силу рассмотренных выше причин как посягательство на основные нравственные ценности. На самом деле никто из сексологов не ставит перед собой такие цели, не разрабатывает «революционные» программы и т. д.

Поскольку все же выражение «сексуальная революция» имеет достаточно широкое хождение, педагогу важно понять его истинный смысл, а не шарахаться от него, как черт от ладана. Сексуальная революция — это борьба против различных форм двойного стандарта, предписывающего мужчинам и женщинам разные нормы поведения, против сексизма — сексуальной дискриминации женщин, а также мужского шовинизма, предполагающего исключительность мужчин как существ высшего по сравнению с женщинами порядка. Двойной стандарт окрашивает отношение к полу не только мужчин, но и женщин. Примером этого может служить так называемый эмансипационный экстремизм, когда женщины, борющиеся за равноправие, понимают его не как равные по значимости права разнополых партнеров, а как необходимость «догнать и перегнать» мужчин в традиционно мужских формах поведения. Крайности часто смыкаются, так что эмансипационный экстремизм на деле обернулся дискриминацией: по данным 1989 г., 93% женщин у нас в стране работают, имея возможность уделять воспитанию детей в среднем 17 мин в сутки; 270 тыс. женщин трудятся на физически изнурительных работах, 65 тыс. — на трудоемких путейных работах, 4 млн. — в ночные смены; в торговле же — этой вроде бы «женской» специальности — 80% составляет тяжелый немеханизированный труд при суточной норме поднятия тяжестей для женщины в 7 тонн (!). Конечно, женщины по необходимости в тяжелые для страны времена брали на себя многое (вспомним частушку военных времен: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик»), но едва ли стремились к тому, чтобы это стало нормой их жизни. Но — стало! И как подчеркивает социолог А. И. Антонов, за одно-два поколения люди привыкают к тому укладу жизни, который пусть даже и навязан им извне, начиная считать его нормой и избегать изменений: только 9% москвичек ответили утвердительно на вопрос, хотели бы они заниматься детьми и домом, если бы им сохранили зарплату. Резонанс эмансипационного экстремизма как видоизмененного продолжения «двойного стандарта» производит, по признанию многих специалистов (врачей, юристов, социологов, демографов, психологов, педагогов), разрушительные эффекты в самых разных сферах жизни.

Сексуальная революция не должна превращаться в социальный погром. Это борьба за равные для мужчин и женщин возможности самораскрытия, реализации своих специфических потенциальных возможностей. Применительно к социальным отношениям идеи сексуальной революции преломляются в демократизации отношений мужчин и женщин, но даже она прокладывает себе путь не всегда безболезненно и легко.

Еще больше трудностей возникает в узком, собственно сексуальном ее понимании. Происходит интенсивное переосмысление значения пола и сексуальности, их места и роли в жизни. Обобщая процессы этого переосмысления, С. И. Голод в книге «Стабильность семьи: социологические и демографические аспекты» выделяет:

1. Понимание несводимости супружеской сексуальности исключительно к деторождению. Эта несводимость, недавно еще воспринимавшаяся как «безнравственность» или «патология», сегодня становится нормой.

2. Обретение сексуальностью одинаково существенного значения для мужчин и женщин, выходящего за пределы брака, рассматриваемого в новой системе ценностей и отношений. Характер, выраженность и значение этих изменений С. И. Голод определяет как революционные. Остро актуальной при этом становится проблема поиска критериев нравственности повседневного поведения людей в области пола и сексуальности.

3. Изменяются соотношения матримониального, прокреативного и сексуального поведения.

Они становятся более самостоятельными: брак не обязывает к рождению детей, которых можно иметь и вне брака, а сексуальные отношения выходят за рамки семьи и не служат исключительно деторождению.

В рамках этого переосмысления сексуальность теряет свою упрощенно-одиозную однозначность, несостоятельность которой показывал еще 3. Фрейд, и рассматривается в контексте реального поведения, переживаний существующей, а не схематичной личности. С точки зрения анатомии и физиологии половая близость — это всегда одно и то же. Но она ведь может определяться разными мотивами, скрывать за собой разные личностные смыслы, будучи средством: 1) выражения любви; 2) разрядки сексуального напряжения и релаксации; 3) деторождения; 4) отдыxa; 5) получения чувственного удовольствия, 6) познания, удовлетворения любознательности и любопытства; 7) общения, ибо физическая близость содержит в себе момент глубокой и доверительной интимности; 8) самоутверждения, проверки своих возможностей; 9) эмоциональной компенсации за неудачу в каких-то других сферах жизни; 10) достижения несексуальных целей и 11) проявления привычки, данью необходимости.

При всей своей прогрессивности рассмотренные революционные изменения несут с собой и немало проблем. Потребности в новых отношениях между полами опережают способность людей к установлению, поддержанию и развитию этих отношений, которые к тому же постоянно корректируются жизненной практикой. По мере динамики НТР с присущими ей миграцией населения и «взрывом» влияния средств массовой информации сужается сфера действия традиционных норм отношений полов. Возникают сложные коллизии взаимодействия «традиционного» и «нового», благодаря которым психосексуальные стандарты и ценности могут разительно измениться на протяжении жизни даже одного поколения. В половой социализации, а тем более в половом воспитании растет удельный вес сознательного, нравственно и научно обоснованного проектирования личности мужчин и женщин. Это отвечает психолого-педагогическом принципу, выдвинутому еще А. С. Макаренко: строить обучение и воспитание на основе проектирования личности каждого ребенка.

Сексуальная революция XX в. — процесс противоречивый и неоднозначный. Оборотной стороной индивидуализации отношений, в том числе и отношений психосексуальных, является их дегуманизация. Но это не фатальная неизбежность. Решающая роль в балансировании этих процессов принадлежит обществу с его образом жизни и предлагаемыми личности ценностными ориентирами. Поэтому вопросы, связанные с психосексуальным развитием и бытием человека, являются предметом идеологических дискуссий.

Все это не только стимулирует развитие научной сексологии, но и расширяет ее роль, а стало быть, и ответственность в решении возникающих проблем. Но сексология не претендует на абсолютное знание. Здесь уместно вспомнить мудрые слова Ж. Дюамеля: «Допустить в принципе, что разум не в состоянии всего объяснить, — значит заранее сложить оружие, отступить перед химерой. Но утверждать, будто разум может все объяснить, — значит насаждать от избытка самомнения новую разновидность невежества и варварства»[6]. Пути практического приложения научных данных сексологии определяются нравственными установками общества и человека.

Слово это, берущее свое начало от латинского familia — «семья», обозначает науку о семье, а точнее — комплекс наук, изучающих семью как единое целое Это трудный для изучения объект. Семья образует интимный, приватный мир человека, это прикасающаяся непосредственно к человеку социальная среда. В ней человек начинает свою жизнь, в ней делит ее с другими людьми, в ней продолжает себя в детях. Семья одновременно и первичная ячейка общества, и социально-психологическая ниша: ее отношения с обществом не лишены диалектических противоречий. Она может быть спасательным кругом в бушующем жизненном море и роковым подводным рифом; способна украсить жизнь и искалечить ее… В ней сходятся и фокусируются все возможные эмоции, страсти, аффекты. «Мой дом — моя крепость» — в нее нелегко заглянуть, а тем более разглядеть во всех мелких подробностях и управлять ею со стороны. Но семьи вне общества нет. Мы привыкли говорить, что какова семья — таково общество. Не менее справедливо сказать, что каково общество — такова и семья. Состояние общества не может не отражаться на состоянии семьи, и фамилистика призвана помочь обществу проводить семейную политику осознанно, а не вслепую или по наитию. Потребность в этой науке ощущается всюду, где традиции уступают место проектированию культуры и жизни, где возникает потребность в осмыслении вещей, которые раньше воспринимались как естественные и незыблемые. У фамилистики, сексологии и педагогики есть общие зоны, которые накладываются друг на друга.

Потребность в фамилистике начала осознаваться в середине 60-х гг., когда стало ясно, что современная семья во многом не справляется со своими социальными функциями, и когда заговорили о «кризисе семьи». Исследователи и публицисты отмечали целый ряд тревожных признаков дезорганизации семьи: падение семейных ценностей, увеличение числа разводов, снижение рождаемости, ослабление педагогического потенциала семьи, рост семейно-бытовых правонарушений, нарастание семейно-бытовых драм, неврозов и др. Думается, что речь все же должна идти не о «кризисе семьи», а о «кризисе развития семьи» — изменении ряда сторон социальных функций семьи и соотношения их с социальными изменениям в обществе, функциями внесемейной социализации человека. Это не кризис семьи как таковой, а «болезнь роста», связанная с такими объективными причинами, как научно-технический прогресс, урбанизация, миграция населения, развитие средств массовой информации, эмансипационные тенденции, сексуальная революция и т. д. Перечисленные объективные причины приводят к изменению характера и структуры семейно-брачных ценностей, трансформации традиционных семейных ролей, а также вызывают потребность в серьезной подготовке молодежи к семейной жизни.

Наиболее характерная особенность современной семьи — ее нуклеарность (от лат. nucleus — ядро). В сравнении с традиционной — многопоколенной и разветвленной — нуклеарная семья, состоящая лишь из родителей и детей, более приспособлена к современной жизни. Она проще, демократичнее, мобильнее, свободнее от влияния старших поколений. Ее основу все больше составляют личностные отношения. Брак становится эгалитарным (от фр. egalite — равенство) или, по выражению Ю. Рюрикова, биархатным, т. е. с выравниванием функций супругов. Но современная семья, замечает Ю. Левада, напоминает многослойный пирог — в ней можно найти черты многих старых и новых семейных укладов. Существующие стереотипы и стандарты исходят из прошлого опыта, опираются на «проверенное временем». В жизни это часто напоминает игру «Черного, белого не бери, «да» и «нет» не говори», выливается в конфликт притязаний и реальных достижений. Нуклеарный брак предъявляет повышенные требования к супружеским отношениям. Более тесный бытовой и личностный контакт супругов создает угрозу амортизации отношений, повышает степень взаимной зависимости супругов и их личной ответственности за судьбу брака, требует качественного и количественного пересмотра семейных обязанностей, гораздо большей гибкости и согласованности в решении проблем семейного взаимодействия. Свободная от давления старших поколений нуклеарная семья не только получает возможность, но и просто вынуждена искать новые пути, а не следовать уже проторенными. Возраст вступления в первый брак снизился, а длительность социального созревания человека выросла, и усложняющиеся задачи построения семьи приходятся на менее, чем раньше, зрелых в личностно-социальном отношении людей. Со снижением брачного возраста связано и изменение характера помощи старших поколений, находящихся в активном периоде собственной личной, социальной и профессиональной жизни: возникает проблема молодых бабушек и дедушек, их отношений с детьми.

В нуклеарной семье в связи с отмеченным возникают новые, терапевтические функции. Это так называемая функция «поглаживания» (подобно нуждающимся в ласке и внимании детям, супруги ждут этого друг от друга) и «резонирования» (понимания и помощи друг другу в оценке позиций по важным проблемам, поддержка другого в его самореализации и личностном развитии). Новизна этих функций семьи заключается не в самих функциях, а в их осознании не только как критерия оценки супружеских отношений, но и как психологического инструмента регуляции этих отношений. Их значение увеличивается благодаря тому, что для современной семьи немаловажны темпы социального, профессионального и личностного роста каждого из супругов. Выраженная диспропорция этих темпов при отсутствии взаимного резонирования может разрушить брак.

Психологическое пространство нуклеарной семьи стало у?же, удельный вес личности каждого из супругов в семье — больше. В этих условиях большее место занимают проблемы сексуальных отношений, сексуальных совместимости и удовлетворенности. Сводить брак только к сексуальности и игнорировать значение для него сексуальности одинаково неверно. Еще более ошибочно абсолютизировать любую из этих крайностей и преподносить ее как «норму» или «стандарт». Сексуальность занимает в каждом отдельном браке свое место и имеет свое значение. Сексуальное невежество, дремучести которого иногда можно только удивляться, игнорирование потребностей, вкусов, привычек, диапазона приемлемости партнера, монотонизация и стереотипизация семейной жизни порождают не только фактически, но и юридически губительные для брака сексуальные дисгармонии. Вот почему с сексуального просвещения давно пора сорвать ярлык жупела.

Говорить о браке, не говоря о любви, невозможно. Брак по любви — эта Синяя птица супружества — утвердился в качестве незыблемого стереотипа не только в массовой, но и специальной литературе. Но то, что естественно для юношеского романтизма, не простительно для науки. Реальность, как показывают исследования социолога С. И. Голода, значительно многообразнее и сложнее идеальных устремлений, и выдавать желаемое за действительное — значит дезориентировать людей. Лишь 39,1% опрошенных им мужчин и 49,6% женщин назвали любовь главным мотивом вступления в брак. Остальные мотивировали его чувством сострадания к партнеру, беременностью и ожидаемым рождением ребенка, общностью интересов и взглядов. Названным основным мотивам брака сопутствуют четыре уровня адаптационных отношений: психологические, нравственные, духовные и сексуальные. Они по-разному объединяются в ценностных представлениях супругов в зависимости от типа мотивации брака. Причем сексуальная совместимость (всеобщая обязательность которой грозит стать таким же опасным мифом, как и всеобщая обязательность брака исключительно по любви) не занимает в иерархии ценностей ни первого, ни самодовлеющего места. Она всегда опосредована другими параметрами супружеских отношений и вместе с тем опосредует их сама.

Идеализация брака по любви, как, впрочем, и идеализация любой другой изолированно взятой стороны супружеских отношений (будь то сексуальность, или распределение домашних обязанностей, или еще что-то), создает для многих людей нереалистические притязания по отношению к браку. А в случае, когда такая идеализированная сторона почему-либо (с разной степенью объективной обоснованности) оценивается невысоко, создается ситуация хронического стресса, чреватого нервно-психическими и психосоматическими расстройствами.

Модель идеализированного брака по любви игнорирует значение для стабильности брака чувства интимности. С. И. Голод подчеркивает, что «интимность» — это не эвфемизм сексуальности. Для индивида это выделение себя со своим сложным самостоятельно конструируемым внутренним миром и правом на самоактуализацию. Интимность супружеская предполагает созвучие жизненных, экзистенциальных ценностей, оптимальное объединение индивидуальных интимностей. Иными словами, супружеская интимность не отменяет, а, напротив, охраняет и культивирует интимность каждого из супругов в отдельности. Причем это не интимность человеко-единиц, а интимность мужчины и интимность женщины, в которых иерархия и взаимосвязи основных качеств (симпатия, расположенность, признательность и эротическая привязанность) не одинаковы. Насколько важны эти моменты, можно понять, лишь внимательно вслушиваясь в повседневность. В ней, к сожалению, слова «Извини, мне надо побыть одному (или одной)» слишком часто воспринимаются как оскорбление, а слова «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу» становятся девизом брака. Где истоки таких позиций?

Один из них помогает увидеть Л. Я. Гозман, выделяющий две модели любви. (Если С. И. Голод анализирует любовь с позиций социальной психологии и социологии, то Л. Я. Гозман обращается к психологической вариативности этого чувства, связанной с прошлым опытом человека.) «Пессимистическая» модель подчеркивает зависимость от объекта любви и связь этого чувства с отрицательными эмоциями, прежде всего со страхом утраты любимого человека или его привязанности. «Пессимистическая» любовь тревожна и зависима, она придает браку тревожно-невротическую окраску и может превратить супружеское сотрудничество, базирующееся на интимности, в псевдосотрудничество, соперничество или разобщенность. «Оптимистическая» модель исходит из независимости от объекта любви при положительной на него установке; создает условия для личностного прогресса супругов и психологического комфорта в паре. «Пессимистическая» модель хорошо представлена в одном из рассказов Виктории Токаревой: «Женька знал двух женщин. С одной ему было хорошо, и без нее тоже хорошо. Без другой ему было плохо, но и с ней тоже плохо. Женька мечтал о третьем возможном варианте, когда с ней ему будет хорошо, а без нее плохо».

Оценка личностных аспектов брака затрудняется тем, что они очень субъективны. Она, однако, принципиально необходима, так как именно в личностном взаимодействии преломляются и обретают то или иное значение фактические стороны жизни. То, как каждый из супругов в отдельности и оба они вместе переживают (в обоих смыслах: и чувствуют, и преодолевают) факты жизни, в конечном итоге решает судьбу брака. В нем нет мелочей и, к сожалению, одним лишь ходом можно проиграть самую хорошую партию. Отсюда и значение не только мотивов брака, но и тактических стабилизаторов супружеских отношений, психологической техники брака, которой в последнее время уделяется все большее внимание. Это та область, в которой тесно переплетаются вопросы супружеского счастья и здоровья.

Перед современной семьей стоят две взаимосвязанные проблемы: малодетности и разводов. Две трети разводов приходятся на первые 5 лет супружества, причем 50% из них — на первый год. Здесь проявляется широкий круг факторов: завышенные брачные ожидания, личностная незрелость супругов, коммуникативная некомпетентность и т. д. Брак не дарится в готовом виде «семейного рая», а задается как задача строительства семьи, требующая от супругов немалых усилий. Вслед за «медовым месяцем» наступает период взаимной адаптации, «притирки». Как раз в это время возможно возникновение многих конфликтных коллизий. Сам по себе факт их возникновения не говорит о неудачности брака. Важнее динамика отношений: прогрессирующее уменьшение конфликтов или их нарастание. Именно она помогает прогнозировать устойчивость брака.

Подчеркивая взаимосвязанность разводов и малодетности (где много разводов, там мало детей, а там, где мало детей, много разводов), советский социолог В. И. Переведенцев обращает внимание еще на один важный момент: между работой в общественном производстве, учебой, самореализацией личности, с одной стороны, и рождением и воспитанием детей, с другой, существуют серьезные и достаточно острые противоречия. Демографический резонанс малодетности связан с тем, что преобладающая установка на наличие в семье 1—2 детей не соответствует уровню, необходимому для простого воспроизводства (в среднем 2,5—2,6), и изменяет демографическую ситуацию. Проблема единственного ребенка становится предметом внимания не только демографов и социологов, но и воспитателей, психологов, врачей. Повседневное отношение к многодетности и многодетным семьям далеко не всегда совпадает с существующими в обществе и пропагандируемыми установками. Разумеется, многое здесь зависит от существующего, хотя и преодолеваемого, расхождения между декларируемой и реальной защищенностью детства и родительства. Вместе с тем нельзя не признать и того, что в подготовке подрастающих поколений к ответственному супружеству и родительству явно недостаточное внимание уделяется формированию индивидуальных психологических установок, которые только и могут успешно регулировать реальное поведение людей: никто не рождает детей для улучшения абстрактной, демографической ситуации — это диктуется интимными психологическими установками, потребностями, мотивами, воспитание которых и должно войти в содержание школьного курса семейного воспитания и т. д. При этом необходимо учитывать, что воспитание семьи и родительства, а стало быть, установки реального поведения не одинаковы у женщин и мужчин. Без учета этих различий самая совершенная и изощренная пропаганда не достигнет цели.

Как всякая наука, сексология сталкивается с задачей формирования своего понятийного аппарата. Задача эта тем более важна, что, с одной стороны, сексология имеет дело с вещами, казалось бы прекрасно известными любому человеку, а с другой, будучи междисциплинарным знанием, должна использовать понятийные аппараты различных наук, в которых одни и те же термины могут иметь разное, порой противоположное, содержательное наполнение. К тому же многие понятия, используемые сексологией, носят достаточно размытый характер. Связанные с этим эффекты читатель, вероятно, испытывал и при знакомстве с литературой, и в своей практической деятельности, убеждаясь попутно в справедливости замечания В. Шкловского о том, что слово не только формулирует, но и формирует мысль. Когда все понимают, о чем идет речь, но каждый понимает по-своему, тогда слишком часто оказывается, что никто не понимает, а коммуникация начинает походить на игру в «испорченный телефон». Видимо, нет необходимости специально пояснять, к каким результатам это приводит в научной деятельности, просвещении и воспитании. Когда, например, биолог говорит о необратимой маскулинизации под действием гормонов, для психолога это не означает обязательных изменений в характере личности или стиле поведения. Подобные трудности достаточно легко преодолеваются при помощи уточнений и общего контакта.

Гораздо острее терминологические проблемы встают там, где затрагиваются жизненные интересы людей. Здесь выбор терминов первостепенно важен, а степень терминологической корректности определяет, во что выльются исходные, пусть даже несомненно благие, намерения. Для прикладной сексологии, частью которой является половое воспитание, в терминологии концентрируются методологические и методические вопросы.

Прежде всего приходится констатировать удручающую бедность языка, обозначающего половые различия и сексуальные функции. «Детский» язык быстро становится смешным и потому неприемлемым. «Уличный» язык очень точно обозначает органы и функции, но он — «стыдный» язык. К тому же грубоэкспрессивная лексика предназначена не для отражения сексуальных вопросов, а в основном для оскорбительных выпадов. Например, известные инвективные (бранные) выражения генитального адресования (посылать на… или в…) содержат в себе не сексуальный смысл, а пожелание человеку унижения или смерти. Из-за неприемлемости «детского» и «уличного» языков общение супругов, родителей и детей, педагогов и учащихся, лектора и аудитории часто происходит в языковом вакууме, компенсируемом эвфемизмами или многозначительными намеками (например, название лекции «Откровенный разговор о самом сокровенном» или состоящее из сплошного подтекста слово «это»).

Оптимальный выход — в использовании медицинских терминов, сочетающих в себе семантическую (смысловую) точность с отсутствием нежелательной эмоциональной окраски. Сами по себе термины еще не образуют языка для общения. Так, врачи, прекрасно владеющие профессиональной терминологией, в большинстве своем затрудняются ее использовать, например, в бытовом общении. Одна из серьезных проблем прикладной сексологии состоит в том, чтобы не только знакомить людей с терминологическим словарем сексологии, но и учить пользоваться языком, причем с раннего возраста. У очень многих людей это вызывает протесты: «Как это так: говорить ребенку о половом члене?!» И пока царит ханжеское молчание воспитателей, ребенок стихийно осваивает словарь подворотни.

Сложность ситуации возрастает еще и за счет смешения терминов, ориентированных на коллективные и индивидуальные цели, что особенно сказывается на просветительной работе. Язык в этом случае должен быть таким, чтобы люди могли усваивать подаваемую информацию, переводя ее на уровень личностных убеждений, побуждений, установок, мотивов. Иными словами, эта информация должна быть обращена к личности, находить в ней отклик, а не встречать защитное сопротивление. Чтобы достичь этого результата, целесообразно использовать преимущественно индивидуально-ориентированные термины. Какой, например, может быть реакция подростка на тезис «Воспитаешь волю — победишь порок» в беседа о мастурбации? Если учесть, что через нее проходят все или по крайней мере подавляющее большинство подростков, то можно предположить два типа реакции «Это тяжелый порок, а я существо безвольное и никогда с ним не справлюсь!» и в результате — реакции невротического типа; «Я — порочен и безволен?! Ну уж нет!» — в знак протеста может возникнуть конфронтация со взрослыми и поиск группы, в которой самоуважение подростка не страдает, т. е. группы, в которой достаточно откровенные формы сексуального экспериментирования образуют норму поведения и часто переступают грань допустимого. Естественно, ни один воспитатель не стремится именно к этому. Но неумелое, небрежное пользование терминологией искажает смысл и часто приводит к результатам, противоположным желаемому. Только обращаясь к аудитории с терминологией на личностном уровне, учитывающей разнообразие взглядов и опыта, механизмы индивидуальных реакций, мы создаем условия для лучшего самопознания людей, чьи интересы нуждаются в защите. Коллективные цели достигаются там, где оптимально согласуются цели индивидуальные; сексология обращается к индивиду от лица общества, заботящегося о каждом своем члене и апеллирующего к его интересам и мотивам.

Других, более специальных аспектов сексологической терминологии мы коснемся по ходу рассмотрения отдельных вопросов. Здесь же только подчеркнем, что педагог нуждается в знакомстве с различными терминологическими системами и должен уметь гибко и точно оперировать терминами, определяющими отношения к полу и сексуальности.

Итак, психосексуальный мир человека не изолирован от других сторон жизни. Психосексуальная культура, регулирующая поведение людей, сама подчинена регулирующим влияниям культурно-исторического развития. Упрощая, можно представить применительно к нашим целям это развитие в системе координат «каноны — проекты» и «мораль — наука» так, как это показано на рисунке. Тогда динамику психосексуальной культуры и психосексуального мира человека нужно будет выразить как движение от нормативности к ответственной индивидуализации и вариативности. Динамику эту можно признавать или не признавать, она может нравиться или не нравиться, но, по словам Гёте, «время увлекает за собой каждого, хочет он того или нет».

Примечания:

5

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. II. С. 125.

6

Дюамель Ж. Хроника семьи Паскье. М., 1974.