Каковы мотивы человеческих действий? Этот вопрос остается ключевым для психологии личности с момента ее зарождения. По сути, большинство классических теорий личности являются теориями мотивации. Психоанализ - это теория влечений, согласно которой человеком движет стремление снять неприятное напряжение (Freud, 1923). Согласно теории поля Левина (Lewin, 1935), мотивация обусловлена напряжением между различными областями жизненного пространства. В гуманистических теориях утверждается, что люди изначально имеют мотивацию к личностному росту и зрелости (Allport, 1950; Maslow, 1954; Rogers, 1961).

Таким образом, для прошлого психологии личности характерно разнообразие теорий мотивации. Сегодня же, напротив, имеется определенное согласие. Многие исследователи разделяют общие базовые представления о психических механизмах, лежащих в основе выбора человеком той или иной деятельности, в основе регуляции им своих усилий и принятия решения о том, продолжать или прекращать свои действия. Поэтому современные исследовательские программы взаимно дополняют друг друга. Исследователи опираются на теории и исследовательские результаты своих коллег. Как следствие, психологи могут с уверенностью заявить о том, что достигли реальных успехов в изучении детерминант мотивации (Caprara, 1996а; Locke & Latham, 1984).

Мы начнем эту главу с рассмотрения причин этого согласия и прогресса. Многие исследования указывают на то, что действия в значительной степени мотивированы представлениями человека о себе и его чувствами по отношению к себе. Процессы, связанные с Я, функционируют в качестве детерминант мотивации. Благодаря своей способности ставить перед собой цели, разрабатывать стратегии, анализировать себя и оценивать свои результаты, человек получает возможность самостоятельно регулировать свое поведение и эмоциональное состояние (например, Bakes et al., 1998; Bandura, 1986; 1999; Carver & Scheier, 1998; Deci & Ryan, 1985;

Karoly, 1993b; Mischel, Cantor, & Feldman, 1996; Schunk & Zimmerman, 1998). Далее мы кратко опишем сущность системы саморегуляции, или Я-системы.

После рассмотрения Я-системы, мы проанализируем историю исследования мотивации в рамках психологии личности и изложим теории, оказавшие существенное влияние на развитие исследований в этом направлении. Далее мы раскроем роль представлений о контроле и восприятия собственной эффективности в целенаправленной деятельности. Оставшаяся часть главы будет посвящена трем классам феноменов: 1) целям и самомотивации, здесь речь пойдет о том, как люди преодолевают всевозможные препятствия при отсутствии каких-либо видимых побудительных причин, а также о том, как системы целей влияют на личностную согласованность и психическое благополучие; 2) избегание отвлечения, или вопрос о том, как человек защищает свое внимание от событий, которые мешают ему выполнять действия, направленные на достижение поставленной цели (например, Gollwitzer, 1993; 1996; Kuhl, 1984); 3) контроль импульсов, или сдерживание аффективно обусловленных тенденции действовать, когда в интересах индивида воздержаться от действий (например, Metcaife & Mischel, 1999).

В начале XX века психологи объясняли мотивационные состояния преимущественно физиологическими потребностями, инстинктами или влечениями. Сегодня большинство исследователей объясняют человеческую мотивацию процессами мышления. В основе индивидуальных различий и внутриличностной согласованности мотивированных действий лежит проводимый человеком анализ своих прошлых действий, планирование будущих действий и оценка своих личных качеств.

Результатом обращения персонологов к когнитивной сфере не стало создание «холодной» безэмоциональной психологии мотивации (см., например, Martin & Tesser, 1996). Как мы увидим, считается, что аффективные процессы напрямую влияют на мотивационное состояние. Эмоции также влияют на когнитивные процессы, которые человек использует при регуляции своего поведения. Когнитивные процессы, в свою очередь, запускают эмоциональные реакции на получаемую обратную связь (например, Weiner, 1986).

Параллельно с когнитивным анализом мотивации исследователи проводят мотивационный анализ когнитивной сферы. Многие мыслительные процессы мотивированы (Kruglanski, 1989; 1996; Kunda, 1987). Цели человека частично определяют то, как он осуществляет поиск информации и оценивает ее. Осознание этого момента стимулировало интеграцию психологии мотивации и социально-когнитивной психологии (например, Gollwitzer & Bargh, 1996).

В этой главе мы сосредоточимся на когнитивных процессах в мотивации. Но необходимо помнить, что не все детерминанты мотивации носят когнитивный характер. Неудовлетворенность базовых органических потребностей мотивирует к действиям, направленным на уменьшение дискомфорта. Воспринимаемые угрозы и возможности активируют биологические системы приближения и избегания (гл. 3). Исследование живых существ, стоящих на более низких ступенях эволюции, иллюстрируют функционирование этих систем (например, Gray, 1991). Однако какова бы ни была ценность этих работ, они не могут дать нам полную или хотя бы приближающуюся к полной картину мотивационных процессов, лежащих в основе человеческих действий и различий между людьми в мотивационном функционировании. В отношении мотивации два фактора обусловливают абсолютную уникальность человека. Это способность оценивать действия, сравнивая их с определенными стандартами, и способность анализировать свои возможности при выполнении тех или иных действий. Эти процессы, связанные с Я, функционируют совместно, как часть когнитивно-аффективной системы, посредством которой человек осуществляет саморегуляцию. Ниже мы рассмотрим эту систему, уделив особое внимание ее четырем главным элементам: стандартам, аффективной самооценке, восприятию собственной эффективности и целям.

Главная личностная детерминанта действий - это человеческая склонность оценивать поведение в соответствии с некоторыми критериями. Человек не наблюдает пассивно и отстранение свои и чужие действия. Он выносит суждение о том, подобающи ли, желательны ли и достойны ли похвалы эти действия. При вынесении этих суждений он сравнивает действия с внутренними критериями, представляющими приемлемое или неприемлемое поведение. Эти критерии называются стандартами. Стандарты имеют мотивационный эффект, выступая в качестве ориентиров для поведения. Люди часто корректируют свои действия, пока не убедятся, что их поведение соответствует личным стандартам. Практически все исследователи мотивации и личности считают стандарты центральным механизмом человеческой мотивации (например, Bandura, 1986; Carver & Scheier, 1999; Heckhausen, 1991; Higgins, 1999; Karoly, 1993b).

От того как мы понимаем роль личных стандартов в мотивации, зависит концептуализация человеческой сущности. Вопреки положениям некоторых социологических теорий прошлого, человек - это по преимуществу не ненасытное, потакающее своим желаниям существо, стремящееся к максимальному удовольствию, поощрению и чувственному удовлетворению. В действительности человек по крайней мере настолько же склонен отказываться от наград, пока его поведение не будет соответствовать его личным стандартам (Bandura, 1991b; Kagan, 1998b; см. гл. 5). Способность усваивать стандарты проявляется на самых ранних этапах развития. В одном из показательных исследований дошкольники во время игры могли наблюдать за собственным уровнем достижения, а затем выбрать себе награду, которую, по их мнению, они заслужили. Многие дети до этого видели поведение человека, награждающего себя только тогда, когда достигал в игре особенно высоких результатов. Хотя дети имели возможность выбрать себе любую награду за любое достижение, те, кто видел поведение модели, начинали руководствоваться строгими стандартами. Они отказывались от награды, если не достигали в игре особенно высоких результатов (Bandura & Kupers, 1964).

Стандарты представлены в когнитивной сфере человека. Это психические репрезентации критериев, определяющих желательные или нежелательные результаты. Однако влияние стандартов на мотивацию связано как с когнитивными, так и с аффективными процессами. Иными словами, человек доволен (или не доволен) собой, если его поведение соответствует (не соответствует) его стандартам. Человек доволен собой, если добивается высоких результатов, и предпринимает действия, направленные на достижение удовлетворенности собой и избегание негативных реакций на самого себя. Таким образом, аффективные самооценочные реакции представляют собой второй важный источник мотивации (Bandura, 1977; 1991b; Bandura & Cervone, 1983; Cervone, 1993). Следовательно, мотивация частично определяется усилиями, направленными на получение положительных чувств в отношении себя от самого себя. Человек стремится к целям, достижение которых, по его мнению, принесет ему удовлетворенность собой. Каган (Kagan, 1998b) метко выразил эту мысль: «Когда человек сознательно выбирает какое-то действие... желаемое состояние [к которому он стремится] является концептуальной гармонией между идеей, называемой стандартом, и выбранным действием. При этой гармонии человек некоторое время испытывает удовольствие, поскольку его поведение соответствует его личному стандарту хорошего» (р. 151). Каган полагает, что процесс поиска этого чувства личной гордости или достоинства [8] настолько важен, что может представлять собой «наиболее мощный фактор, формирующий личность человека на протяжении всей его жизни» (Kagan, 1998b, р. 157).

Многие стандарты, на которые мы опираемся, оценивая свои действия, предполагают правила должного поведения в отношении других людей - и мира в целом. Иными словами, люди придерживаются этических и нравственных стандартов. Формирование этического чувства, сущности достоинства и различные способы влияния успешной саморегуляции на достижение достойной жизни исследуются западной философией со времен Сократа и Платона. В современной философской литературе особого внимания заслуживает анализ того, как этические стандарты «толкают» и «переводят» человека на определенное поведение (Nozick, 1981). Осознание поведения, которое мы должны демонстрировать как достойные люди, толкает нас на этические действия. Осознание достоинства других людей ограничивает наши действия по отношению к ним и переводит наши действия в этическое русло.

Философские и психологические рассуждения в целом ведутся в разных направлениях. Однако недавно Лакофф и Джонсон (Lakoff & Johnson, 1999) попытались их соединить, проанализировав значение результатов, полученных когнитивной наукой, для понимания нравственности и этики. Они отмечают, что нравственные рассуждения по большей части метафоричны. Кроме того, метафоры, которые мы используем, обычно отражают «телесность» психики, то есть тот факт, что наши рассуждения соотносятся с анатомическими особенностями человеческого тела. Например, здоровый человек полон сил и способен устойчиво стоять на ногах. Поэтому обычная метафора для понимания нравственности - это понятие моральной устойчивости (Lakoff & Johnson, 1999). Добропорядочные люди прямы (честны) и не оступаются. Совершение зла - это падение. Нарушая какие-то нормы, мы «поскальзываемся». Интуитивно метафора моральной устойчивости настолько убедительна, что некоторые даже используют ее при создании научных теорий саморегуляции, при этом метафорическая устойчивость объективируется и рассматривается как некая реальная сущность в человеке (Baumeister & Heatherton, 1996).

Вывод из исследования роли метафор в нравственных рассуждениях (Lakoff & Johnson, 1999) заключается в том, что нравственное мышление - это не самостоятельное психическое качество. «Если и можно выделить какие-то "чисто этические" понятия, то их совсем немного» (Lakoff & Johnson, 1999, р. 333). В основе нравственного мышления лежит мышление в других областях, которые изначально не связаны с нравственностью и этикой. Этот момент имеет большое значение для исследования нравственного развития, в котором нравственное мышление обычно рассматривается как самостоятельная форма или стадия мышления (гл. 5).

Личные стандарты и самооценочные реакции лишь частично объясняют мотивацию. Даже когда человек считает, что некие действия приведут к позитивной удовлетворенности собой, а также к уважению со стороны других людей и ощутимым наградам, он не предпримет эти действия, если будет уверен, что ему не удастся осуществить их достаточно хорошо. Мотивация жестко регулируется субъективной оценкой того, контролируем ли мы исход и есть ли возможность осуществить действия, необходимые для контроля событий.

Психология контроля имеет множество различных аспектов. Иными словами, мотивация определяется разными когнициями, связанными с контролем. К ним относятся рассуждения о подконтрольности причин прошлых событий (Peterson & Park, 1998; Weiner, 1986), а также ожидания в отношении того, зависят будущие награды от личных действий или от внешних сил (Rotter, 1966). Важнейший элемент воспринимаемого контроля - это оценка человеком своей способности выполнить определенные действия, или оценка самоэффективности (Bandura, 1997).

Представления о самоэффективности особенно важны для психологии мотивации по трем причинам. Во-первых, восприятие собственной эффективности напрямую влияет на решения, действия и переживания. Люди, сомневающиеся в своей эффективности, стараются избегать трудностей, бросают дело, столкнувшись с проблемами, и испытывают тревогу (Bandura, 1997). Во-вторых, представления о самоэффективности влияют на другие когнитивные и эмоциональные факторы, которые, в свою очередь, влияют на уровень достижений и поведение. Восприятие собственной эффективности влияет на ожидания результата и выбор целей. У людей, убежденных в собственной эффективности, выше притязания, они более настойчивы в достижении целей (Locke & Latham, 1990). Восприятие эффективности влияет на каузальные атрибуции. Люди с развитым чувством самоэффективности склонны объяснять результаты стабильными, контролируемыми факторами (McAuley, Duncan, & McElroy, 1989). Получая обратную связь, не согласующуюся с ощущением самоэффективности, человек склонен объяснять ситуацию внешними, а не личными причинами (Alden, 1986; ср. Swann, 1983). Представления об эффективности также влияют на уровень тревоги, а переживание тревоги, в свою очередь, может помешать решению сложных когнитивных задач (Cervone, Jiwani, & Wood, 1991; Wood & Bandura, 1989). Третий момент связан с тем, что восприятие самоэффективности может опосредовать влияние других переменных, способных повысить уровень достижения. Освоение навыков и приобретение знаний повышает уровень достижения, но лишь тогда, когда человек не сомневается в своих возможностях настолько, что ему трудно применить свои знания на практике.

Личные стандарты, самооценочные реакции и восприятие самоэффективности взаимосвязаны. Все они элементы интегрированной системы саморегуляции. Интеграцию различных аспектов Я-системы легче всего понять, если ввести еще одну детерминанту мотивации - цели.

Цель - это представление о конечном результате действий (например, Kruglanski, 1996; Locke & Latham, 1990). Обладая способностью к предвидению, человек может представить будущие результаты и направить свои действия на их достижение. Образ будущего достижения называется целью лишь в том случае, если человек хотя бы в минимальной степени настойчив в ее достижении. Мы можем воображать себя звездами кино или олимпийскими чемпионами, но эти полеты фантазии нельзя считать целями, если мы не направляем или не намереваемся направить усилия на их достижение. Мотивационное значение реалистичных когниций и когниций, основанных на фантазиях (Oettingen, 1996), рассматривается далее.

Системно-уровневое функционирование. Четыре механизма саморегуляции, о которых мы говорили выше, - стандарты, аффективные самооценки, восприятие самоэффективности и цели - функционально взаимосвязаны. Как следствие, они влияют на поведение не как самостоятельные факторы, а как части согласованной психической системы. Можно выделить множество функциональных взаимосвязей между механизмами саморегуляции. Как уже отмечалось, представления о собственной эффективности влияют на цели и эмоциональное возбуждение. Цели, в свою очередь, обычно служат критериями, или стандартами, с которыми человек сравнивает свое поведение и свои достижения. В действительности, связь между такими конструктами, как цели и стандарты, настолько тесная, что эти термины часто используют как взаимозаменяемые (иногда и мы будем делать это). Тем не менее эти конструкты различаются, поскольку в некоторых ситуациях стандарты и цели оказывают на человека неодинаковое влияние. Рассмотрим случай, когда обратная связь приводит к ухудшению представлений о собственной эффективности. Студентка с положительными представлениями о собственной эффективности стремится получить пятерку по какому-то предмету (это ее цель) и считает, что для нее приемлема только пятерка (это ее стандарт). Плохая оценка на экзамене может ухудшить ее ощущение эффективности, заставив отказаться от своей цели и тратить меньше сил на соответствующий предмет. В принципе, она может также продолжать считать только пятерку достойным уровнем и оценивать себя негативно из-за своей неспособности соответствовать этому стандарту.

Согласованность системы саморегуляции также обусловлена тем, что различные цели связаны ассоциативными связями в памяти. Согласно теории целей системы Круглански (Kruglanski, 2000), цели когнитивно связаны не только друг с другом, но и со средствами их достижения. Эти когнитивные связи между целями и средствами являются базовыми механизмами, которые объясняют разнообразные внешние мотивационные феномены (см. также Kruglanski, 1996).

Связи между когнитивной и аффективной сферами также способствуют согласованности системы саморегуляции. Уровень и тип используемых человеком стандартов при выполнении какого-то задания частично определяется его эмоциональными переживаниями (ср. Carver & Scheier, 1990; Higgins, 1987; см. гл. 9). Чувства же, связанные с Я, могут по механизму обратной связи влиять на систему саморегуляции. Неудовлетворенность собой может вызвать общее снижение настроения. Негативное настроение, в свою очередь, может привести к принятию более высоких, перфекционистских стандартов (Cervone, Kopp, Schaumann, & Scott, 1994; Tillema, Cervone, Scott, & in press); негативное настроение может сделать любую перспективу менее удовлетворяющей, что, в свою очередь, приводит к повышению стандартов. Негативное настроение может также ухудшить представления о самоэффективности (Forgas, Bower, & Moylan, 1990; Kavanagh & Bower, 1985; Salovey & Birnbaum, 1989).

Таким образом, когнитивные и аффективные процессы, участвующие в саморегуляции, образуют взаимодействующую систему. Различные психические процессы влияют друг на друга и совместно влияют на усилия человека, направленные на достижение контроля над своими действиями и переживаниями. Исследователи все чаще рассматривают механизмы саморегуляции как динамическую систему и применяют метатеорию нелинейных динамических систем в исследовании процессов саморегуляции (Carver & Scheier, 1998; Nowak & Vallacher, 1998).

Дифференцированная активация Я-системы. Человек не проводит дни напролет, обдумывая свои цели, оценивая свои возможности и правильность своих поступков. Значительную часть времени мы сосредоточены на сути того, что мы делаем. Некоторые же действия требуют так мало внимания, что мы можем одновременно размышлять о чем-то никак не связанным с нашим поведением.

Мы сделали эти замечания, поскольку они имеют отношение к механизмам саморегуляции, которые мы обсуждали выше. Описанные процессы саморегуляции предполагают, в основном, сознательную саморефлексию. Эта произвольная саморефлексия осуществляется не постоянно, а лишь на протяжении части времени. Формально говоря, Я-система участвует в регуляции поведения дифференцированно (Bandura & Cervone, 1983). Некоторые ситуации заставляют нас задуматься о себе, об адекватности наших прошлых действий и о перспективах на будущее. Человек склонен оценивать свои действия, когда они прерываются (Vallacher & Wegner, 1987), когда он получает ясную обратную связь об их качестве (Bandura, 1986; Cervone, 1993) или когда внимание человека к собственному Я привлекают социальные сигналы, не связанные с качеством его действий (Carver & Scheier, 1981). Однако во многих других контекстах действия могут производиться при отсутствии сознательного контроля. При использовании отработанных навыков действие выполняется автоматически в соответствии с интериоризованными программами поведения (Bargh, 1997; Langer, Blank, & Chanowitz, 1988). При выполнении новых, незнакомых заданий, люди менее склонны оценивать себя в том случае, если уверены, что успешность выполнения не является отражением их личных качеств (Dweck & Leggett, 1988) или же если они не получают четкой информации об успешности своих действий (Cervone, 1993; Cervone et al., 1991). В межличностных ситуациях, связанных с нравственными стандартами, человек может проигнорировать нравственные ограничения, придумав оправдание своим действиям или же очернив человека, которому он причинил вред (Bandura, 1973). Подростки, игнорирующие таким образом нравственные стандарты, склонны к агрессивному и делинквентному поведению (Bandura et al., 1996b).

Активация процессов саморегуляции часто связана с межличностными процессами. Значимые люди обычно воплощают в себе нравственные или профессиональные стандарты, служащие человеку образцом для сравнения собственных действий. Болдуин с коллегами обнаружили, что легкое когнитивное акцентирование мыслей об этих людях (например, о Папе Римском) усиливает требовательность к себе (Baldwin, Carrell, & Lopez, 1990).

Факт, что процессы саморегуляции дифференцированно активируются при саморегуляции поведения, - важный момент, о котором необходимо помнить, оценивая роль сознательных/бессознательных процессов в регуляции поведения. Сознательные, самореактивные факторы важны не потому, что они постоянно активированы, а потому, что они действуют на решающих этапах регуляции поведения. Сознательная саморефлексия и анализ перспектив управляют мотивацией тогда, когда человек решает, предпринять ли ему какие-то важные действия, когда он получает обратную связь об успешности своих действий и когда он решает, продолжать ли ему добиваться цели, если ее достижение оказывается связанным с большими трудностями, чем ожидалось.

Временная и кросс-ситуационная согласованность Я-системы

Рассмотренные выше процессы саморегуляции могут активироваться при любой деятельности человека. Однако персонологическое исследование должно охватывать не только мотивацию при выполнении отдельных заданий, но и устойчивые мотивационные тенденции, проявляющиеся в различных обстоятельствах и при осуществлении различных видов деятельности.

Как уже отмечалось, существует несколько способов объяснения глобальных кросс-ситуационных паттернов личностного функционирования. Один из подходов состоит в выявлении глобальных переменных, непосредственно соответствующих какому-то глобальному паттерну реагирования. Используя стратегию объяснения «сверху-вниз» (см. гл. 4), исследователь пытается создать универсальную классификационную систему глобальных переменных высшего уровня и объяснить в соответствии с этой системой поведение человека. При изучении мотивации это означало бы создание универсальной классификационной системы глобальных мотивов (например, мотив успеха или мотив самоактуализации), объясняющие поведение человека присущими ему мотивами.

В последние годы непригодность этой стратегии для построения мотивационной психологии становится все более очевидной. Карвер и Шейер (Carver & Scheier, 1998) формулируют эту проблему следующим образом: «Сказать, что в основе поведения лежат мотивы, значит ничего не сказать о процессах, обозначаемых термином мотив (или вытекающих из него). Из этого утверждения лишь следует, что такие процессы где-то и в какой-то форме существуют» (р. 2). Невозможность выявить основополагающие процессы не только препятствует научному познанию, Но и затрудняет практическую психологическую деятельность. Чтобы помочь человеку мотивировать себя самого, регулировать свои эмоции и тем самым реализовывать свой потенциал, необходимо знать конкретные психические механизмы, влияющие на личный успех и способные служить объектом психокоррекционного воздействия.

Альтернативная стратегия - стратегия «снизу-вверх» подразумевает изучение множества социальных и психических механизмов, обусловливающих согласованность описанных выше переменных Я-системы. Чем объясняется взаимосвязь целей и стандартов человека от одной социальной ситуации к другой? Какие процессы заставляют человека считать, что он обладает высокой или низкой эффективностью при выполнении разнообразных заданий? В чем причина того, что некоторые люди постоянно демонстрируют позитивные или негативные реакции на обратную связь в отношении своего поведения?

В исследовании этих вопросов удалось достичь значительных успехов. Ответы на эти вопросы разнообразны. Иными словами, согласованность Я-системы и, соответственно, мотивационных тенденций определяется множеством процессов. Взаимосвязь частных целей и стандартов может объясняться их иерархической связью с одной отдаленной целью (Emmons, 1989; Carver & Scheier, 1981, 1998). Такая отдаленная цель, как получение докторской степени, может объединять ряд более близких целей и стандартов (учеба на пятерки, установление хороших отношений с научны руководителем, дружба с талантливыми коллегами). Представления о самоэффективности в разных ситуациях могут быть взаимосвязаны, если какое-то одно, когнитивно значимое личное качество считается связанным с успехом в различных ситуациях (Cervone, 1997, 1999). Значимое представление человека о том, что «он обычно нервничает, оказавшись в толпе», может закономерно влиять на представления о собственной эффективности в разнообразных профессиональных и социальных ситуациях, связанных с большими группами людей. Согласованность самооценок в различных ситуациях может объясняться тем, что они зависят от имплицитных теорий, касающихся Я. Например, представление о возможности/невозможности изменения личных качеств формирует разные стандарты самооценки и разные цели. Эти цели, в свою очередь, формируют согласованные паттерны в эмоциональной и поведенческой сфере, влияя на интерпретацию человеком социальных сигналов и своих собственных действий (Grant & Dweck, 1999).

Биологические и социальные факторы, варьирующие на протяжении жизни человека, также влияют на согласованность системы саморегуляции. Люди разных возрастов сталкиваются с разными жизненными трудностями и задачами, которые организуют их цели, действия и переживания (например, Cantor & Kihistrom, 1987;

Sanderson & Cantor, 1999; см. также гл. 5). Например, в зрелом возрасте люди все больше осознают конечность своей жизни. Это заставляет их пересмотреть жизненные приоритеты и цели. Более важными становятся цели, связанные с эмоциональным опытом, а не приобретением знаний (Carstensen, Isaacowitz, & Charles, 1999). Восприятие расширения и ограничения возможностей на протяжении всей жизни также структурируют опыт человека. По мере старения и столкновения с ограничением возможностей человек должен соотносить попытки контролировать ситуацию с усилиями, направленными на управление внутренними психическими ресурсами (Heckhausen & Schuiz, 1995, 1998).

В нашем описании системы саморегуляции поставлен вопрос, который уже часто поднимался в предыдущих главах. Люди обладают способностью влиять на собственную судьбу. Способность предвидеть будущее и регулировать действия в соответствии с личными целями делает возможным влияние человека на свой опыт, свои действия и личностное развитие.

Персональное влияние нельзя рассматривать как аксиому. Харре (Harre, 1984) предлагает философское обоснование этого понятия. По его мнению, способность влиять на собственную судьбу проистекает из ощущения Я. «Представление о том, что я целостное существо... позволяет мне узнать, что я реципиент увещеваний... и побуждений, что я могу увещевать и побуждать других и, наконец, если все это сложить, что я могу также вести себя по отношении к себе самому» (р. 193). Таким образом, акты воли - это «самоинструкции», которые основаны на некой системе представлений о собственных возможностях и об ответственности за свои действия. «Понять, как я подчиняюсь себе, не сложнее, чем понять, как я подчиняюсь вам» (Harre, 1984, р. 195). Точно так же, как человек мотивирует других людей, выражая поддержку, внушая уверенность, напоминая им об их возможностях, так же он мотивирует и себя.

Джонсон-Лэрд (Johnson-Laird, 1988) дает объяснение понятию персонального влияния, используя принципы когнитивной науки. Он отмечает, что когнитивные процессы обычно зависят от психических моделей, то есть символических репрезентаций той или иной сущности и ее функционирования. Благодаря своей способности к саморефлексии, человек может создавать умозрительные модели не только внешнего мира, но и самого себя. Наши умозрительные модели Я включают представления о наших мыслительных процессах, или «метакогнитивных» представлений. Человек способен достичь контроля над событиями, используя эти метакогнитивные представления, чтобы решить, как ему сделать выбор. Он может обдумывать различные процедуры принятия решения и выбирать из них (например, подумать еще, немедленно действовать, попросить совета у других, бросить монетку). «Мы свободны... поскольку наши модели собственного Я позволяют выбирать то, как мы будем выбирать» (Johnson-Laird, 1988, р. 364-365).

Раньше психологи ставили под сомнение способность человека вилять на собственную судьбу. Бихевиористы считали самоконтроль иллюзией. Люди думают, что они не контролируют себя, если не осознают внешние детерминанты своих действий (Skinner, 1971). С точки зрения Скиннера, решение записаться на курс психологии или остановиться перед светофором зависит от внешних условий. Нам кажется, что мы делаем самостоятельный выбор в первом случае лишь потому, что мы не осознаем сложного, растянутого во времени набора внешних детерминант поведения.

В свое время смелые идеи Скиннера звучали убедительно. Однако в ходе тщательного психологического (Bandura, 1974) и философского (Dennett, 1984) анализа были выявлены их недостатки. В экспериментальных исследованиях была показана способность человека преодолевать ограничения, налагаемые внешними условиями (например, Mischel, 1974). Эти исследования вместе с достижениями когнитивной психологии привели к практически полному опровержению модели Скиннера и способствовали признанию психологами способности человека к саморегуляции.

Не так давно понятие самоконтроля вновь было подвергнуто критике (например, Wegner & Wheatley, 1999). В целом ряде исследований была продемонстрирована ограниченность способности человека успешно контролировать свои действия и судьбу. Иногда люди ведут себя саморазрушающе и тем самым делают неудачными усилия, направленные на достижение контроля (Baumeister & Scher, 1988). Попытки контролировать мыслительные процессы иногда приводят к противоположным результатам, заставляя человека делать именно то, чего он пытается избежать (Wegner & Wenzlaff, 1996). Ситуационные факторы могут активировать психические репрезентации целей и явиться причиной действий, направленных на достижение этих целей, без осознания этих процессов человеком (Bargh, 1997; Bargh & Chartrand, 1999; Gollwitzer & Schaal, 1998). Атрибуционные процессы могут привести к чрезмерной уверенности в собственной способности разрешать проблемы, что, в свою очередь, приводит к преждевременному прекращению усилий по разрешению той или иной проблемы и неоптимальным результатам (Metcaife, 1998). Эти результаты исследований демонстрируют границы подконтрольности поведения. Но они не исключают и не дают оснований для огромного количества игнорирования ситуаций, когда человек имеет возможность регулировать свои действия, ставя перед собой цели, выбирая для себя окружение, следя за своим поведением и используя разнообразные когнитивные стратегии для преодоления эмоционального дистресса. Мы еще вернемся к этим темам и рассмотрим в том числе роль неосознаваемых процессов, связанных с постановкой целей и их достижением (Bargh, 1997).

Концепции персонального влияния варьируют от культуры к культуре (Kitayama & Markus, 1999; Markus, Kitayama, & Heiman, 1996). В европейском и американском обществах люди больше ориентированы на самоэкспансию, личные достижения и личный контроль, тогда как для представителей азиатских культур более важными считаются социальные обязанности и групповые интересы. Это, тем не менее, не означает, что представители восточных культур не обладают способностью влиять на собственную жизнь. Просто цели действия и роль специфических представлений о себе в мотивации может варьировать от культуры к культуре. Люди, выдвигающие на первый план общественные цели, могут отличаться высоким уровнем самоконтроля в своих действиях, направленных на достижение этих целей. В действительности именно в восточных культурах имеются яркие примеры человеческой способности к самоконтролю при отсутствии каких-либо ощутимых внешних факторов, подкрепляющих поведение. Буддистский монах, ведущий отшельническую жизнь и посвящающий себя целиком медитации, являет собой яркий пример человеческой воли. Однако его влияние на собственную судьбу подразумевает стремление к общественным целям, поскольку назначение медитации состоит в конечном счете в приумножении благополучия других людей.

Систематическому изучению человеческой мотивации предшествовали попытки психологов прошлого столетия исследовать этот феномен. Ученых уже давно интересует проблема мотивации. Многие из них пытались выявить фундаментальные инстинктивные тенденции, характеризующие человеческую сущность. Например, сформулированные в XX веке идеи о том, что человек стремится максимизировать выгоду (Savage, 1954) или что человек инстинктивно агрессивен (Lorenz, 1966), восходят к высказанным задолго до этого идеям Томаса Гоббса и Адама Смита.

В психологии конца XIX века главным конструктом использовавшимся для объяснения мотивированных действий служило понятие инстинкта. Этой точки зрения придерживался Джемс (James, 1890), который считал, что значительную часть поведения можно объяснить инстинктивными импульсами. Он отверг обобщенные, абстрактные конструкты (например, инстинкт самосохранения) и предложил выделять довольно большое количество частных инстинктивных тенденций (например, инстинкт сосания, кусания, плача, ярости, страха, игры, творчества). Впоследствии Мак-Даугалл (McDougall, 1908) предложил теорию, несколько отличающуюся от теории Джемса. Джемс считал, что инстинкты действуют относительно рефлексивно, тогда как Мак-Даугалл подчеркивал направленность инстинкта на какую-то цель. Инстинкты различаются по тому, на что они направлены. Мак-Даугалл также предложил классификацию инстинктов.

Одни современные теории согласуются с ранними представлениями об инстинктах, другие - нет. Представители эволюционной психологии (Barkow et al„ 1992;Buss, 1997b, 1999a, b) разделяют взгляды Джемса, указывая на существование множества инстинктов. Как отмечалось, в эволюционной психологии поведение объясняется наличием предмето-специфических психических модулей. Поскольку все модули сформировались в процессе эволюции для решения каких-то конкретных адаптивных задач, каждый из них лежит в основе отдельных мотивов, то есть, отдельных стратегических тенденций. Эта точка зрения противостоит попыткам объяснить разнообразные социальные действия небольшим количеством глобальных мотивов (ср. Buss, 1997a, b; Pyszczynski, Greenberg, & Solomon, 1997). С другой стороны, в социокультурных психологических исследованиях были выявлены значительные кросс-социокультурные вариации в мотивационных процессах (Kitayama & Markus, 1999). Кажущийся универсальным мотив повысить самооценку оказывается значительно менее универсальным, если учитывать особенности представителей азиатских культур, в которых в качестве важного механизма саморазвития поощряется самокритика, а не повышение самооценки (Heine et al., 1999; Kitayama et al., 1997). Кажущаяся универсальной связь между предоставлением права осуществлять личный выбор и «внутренней мотивацией» (например, Deci & Ryan, 1985) оказывается менее универсальной, если учитывать данные о том, что представители азиатских культур более мотивированы в своей деятельности, когда выбор осуществляют не они сами, а авторитетные лица, которым они доверяют (lyengar & Lepper, 1999). Такая вариабельность заставляет усомниться в целесообразности самой попытки разработать универсальную классификацию человеческих инстинктов.

Еще один недостаток теорий инстинктов заключается в том, что без какой-либо аргументации в них игнорируется один из важнейших вопросов психологии личности - вопрос индивидуальных различий и внутрииндивидуальных вариаций в мотивационных тенденциях. Инстинкты - это стабильные атрибуты живого существа, однако поведенческие тенденции людей изменяются от момента к моменту, от ситуации к ситуации и от одного жизненного этапа к другому. Инстинкты - общие для всех, но вариации в поведенческих тенденциях часто оказываются сугубо индивидуальными. Психологии личности и мотивации нужно нечто большее, чем классификация базовых инстинктивных потребностей.

Теории влечений и потребностей. На последующих этапах психологи стали широко использовать теории влечений (drives). Мотивация объяснялась с точки зрения влечений в таких разных теориях, как психоанализ (Freud, 1923) и поведенческая теория Халла (Hull, 1943). По Халлу, влечения - это неспецифические энергетические источники действия; они обеспечивают поведение энергией, но не задают ему направление. Направленность поведения зависит от привычек, которые отражают прижизненный опыт, полученный в результате ассоциативного научения. Таким образом, поведение - это мультипликативная функция от влечений и привычек. Обратите внимание, что влечение понималось Халлом как нечто более гибкое, чем инстинкт, поскольку влечение может заряжать энергией любые действия, в зависимости от структуры привычек.

В середине XX столетия теории влечений, подобные теории Халла, играли в психологии весьма важную роль. Но в итоге они столкнулись с концептуальными трудностями и потеряли свою популярность. Как и попытки выявить базовые инстинкты, попытки объяснить все разнообразие человеческих мотивов небольшим количеством базовых влечений вызвали недоверие. Предложенная ранее Фрейдом теория влечений, имеющих биологическую основу, была подвергнута критике, поскольку в ней не было места мотивам, социальным по своему происхождению и по своей природе. В дальнейшем теоретики расширили диапазон мотивационных факторов. Особого внимания заслуживают работы Генри Мюррея (Murray, 1938), который объяснял мотивацию потребностями.

С точки зрения Мюррея (Murray, 1938), потребность - это психическая сила, порождающая организованную деятельность. При активации потребности человек ищет и обращает внимание на определенные типы ситуаций. Потребности могут фиксироваться, формируя устойчивые мотивационные тенденции человека. Понятие потребности отличается от понятия влечения тем, что потребности не всегда направляют деятельность в направлении снижения напряжения. Согласно теории потребностей Мюррея, человек может допускать нарастание напряжения, а не стремиться к немедленному избавлению от него, с тем чтобы увеличить удовольствие от последующего его снижения. Холл с соавторами (Hall et al, 1998) приводят в качестве примера прелюдию сексуальных отношений.

В любой теории потребностей встает вопрос о базовых потребностях. Мюррей дает на этот вопрос прямой ответ, предлагая свою классификацию потребностей. Она включает в себя первичные потребности, соответствующие физическим нуждам (потребность в воздухе, в воде, в пище, в сексе, в избегании боли и т. д.), и вторичные потребности, связанные с социальной жизнью (например, потребность в принадлежности к группе, в автономности, в доминировании, в порядке и, что особенно важно в данной главе, - в достижении).

Классификация потребностей, предложенная Мюрреем, подвергается критике, что неизбежно для любой рационально построенной классификации потребностей. Что дает основания называть перечисленные Мюрреем потребности «базовыми»? А что можно сказать о потребностях, не включенных им в список? Например, не является ли первичной потребность во сне? Неужели в перечень вторичных потребностей нельзя внести потребности в привязанности или потребность в новизне? Проблема состоит не во включении или невключении в список той или иной потребности, а в отсутствии объективного критерия этого включения. Еще одна проблема состоит в невозможности объяснения наблюдаемого поведения с точки зрения глобальной системы потребностей. Связь между поступками и потребностями не всегда ясна. Определенный поступок, например участие в спортивном состязании, может быть, в принципе, мотивирован целым рядом разнообразных потребностей (в достижении, в принадлежности к группе, в доминировании и т. д.). Эта проблема типична для многих теорий, в которых постулируется универсальная система потребностей, мотивов или тенденций, но не выделяются конкретные процессы, связывающие элементы системы с определенными действиями, и не предлагаются методологические средства однозначной верификации этих связей.

В теоретическом плане было бы более целесообразным не перечисление потребностей, а разработка интегрированной системы потребностей, объясняющей взаимосвязи между ними. Автор наиболее известной в психологии модели такого рода - Абрахам Маслоу (Maslow, 1954). Согласно его иерархической модели, высшие потребности актуальны лишь при удовлетворении потребностей более низкого уровня. Начиная с нижних ступеней, человек переходит от стремления удовлетворить физиологические потребности (например, в пище, во сне) к стремлению удовлетворить потребности в безопасности, в любви и принадлежности к социальной группе, а также в самоуважении. Наконец, человек, достигший высшей ступени иерархии, руководствуется потребностью в самоактуализации, то есть потребностью реализовать себя и актуализировать свой потенциал (Maslow, 1954).

Теория Маслоу доказала свою практическую ценность. Например, преподаватели и менеджеры использовали ее для организации обучения и работы таким образом, чтобы деятельность учащихся и сотрудников учреждений была ориентирована на мотивы личностного роста, а не просто на элементарные потребности. Однако, как и другие теории потребностей, модель Маслоу - недостаточное основание для анализа личностных переменных в мотивации. Затруднения вызывает точное установление процессов и механизмов, связанных с каждой из потребностей. Кроме того, с помощью этой модели трудно объяснить случаи, когда человек одновременно руководствуется мотивами и высших и низших уровней. Наглядной иллюстрацией служат исторические примеры, когда люди во имя целей высшего порядка, например религии или национализма, совершали предосудительные поступки.

Мак-Клелланд и Аткинсон. Исторически сложилось, что недостатки теорий потребностей побуждали к созданию концептуальных альтернатив. В середине XX века в этом плане были достигнуты большие успехи благодаря работам Дэвида Мак-Клелланда и Джона Аткинсона. Отталкиваясь от концепции Мюррея о потребности в достижении, Мак-Клелланд первоначально исследовал мотивацию достижения в том виде, в каком ее можно оценить в лабораторных условиях, и в том виде, в каком она проявляется на глобальном уровне в экономическом благосостоянии наций (McClelland, 1961). В своих дальнейших работах Мак-Клелланд сформулировал теорию, выделив три базовых мотива: мотив достижения, принадлежности и власти (McClelland, 1985). Каждый мотив охватывает противостоящие друг другу желания и страхи. Достижение подразумевает стремление к успеху и страх неудачи. Принадлежность к группе объединяет стремление к защите и страх отвержения. Потребность во власти включает стремление к доминированию и страх зависимости. Люди различаются по относительной силе каждой из мотивационных ориентаций, а ситуации различаются по тому, насколько они стимулируют тот или иной мотив. Таким образом, в рамках теоретической системы Мак-Клелланда можно рассматривать и индивидуальные различия, и внутриличностные вариации в когнитивной и поведенческой сферах. С точки зрения Мак-Клелланда, мотивы приобретаются, являясь результатом главным образом детского опыта и процессов социализации (McClelland, 1985).

Особое внимание Мак-Клелланд уделил мотиву достижения. Он использовал тест тематической апперцепции, отслеживая фантазии и свободные ассоциации, отражающие индивидуальную ориентацию на достижение. Особенно интересная особенность его работ - то, что он признавал как индивидуальные различия, так и социокультурные вариации в потребностях в достижении. Стремление к достижению у представителей той или иной культуры зависит от типичных в данной культуре процессов социализации и способов воспитания. Вероятно, в странах, где поощряются автономия и личные достижения, экономическое развитие происходит быстрее. Мак-Клелланд исследовал эту возможность, сравнив экономическое развитие в странах, где преобладает протестантская трудовая этика, с экономическим развитием в католических странах, где большее значение придается семейным мотивам и мотивам, связанным с группой. В исторической ретроспективе эти предположения о специфике культурных норм, о мотивах достижения и об экономическом развитии весьма сомнительны. Несмотря на преобладание протестантской трудовой этики и ориентации на достижение, в 1970-1980-х годах США пережили экономический спад. В тот же период экономика Японии и другие юго-восточные страны, несмотря на преобладание в них коллективистских норм, находились на подъеме, а это противоречит тому, что можно было бы предположить, опираясь на теорию Мак-Клелланда. Мак-Клелланд сам впоследствии признал (McClelland, 1985), что различия, подобные различиям между протестантскими и католическими нациями, значительно меньше, чем изначально считалось, или даже вообще отсутствуют.

Сходный подход к мотивам достижения был предложен Джоном Аткинсоном, который добавил к теории мотивации два существенных момента. Во-первых, проанализировав работы предшественников (Lewin, 1935; Tolman, 1932), он создал концепцию ожидания-значимости: человек действует в том случае, если ожидает, что ему удастся достичь поставленных целей, которые он воспринимает как субъективно значимые. Таким образом, Аткинсон вводит в психологию мотивированного выбора понятие субъективной оценки, заменяя им понятие объективных возможностей и выгоды. В отличие от теорий влечений его модель ожидания-значимости удачно отражала такие свойства человеческой мотивации, как целенаправленность и ориентированность на будущее. Во-вторых, Аткинсон признал, что действие обычно отражает разумный компромисс между позитивными и негативными стимулами и ожиданиями. Риск влечет за собой успех или неудачу. Итак, мотивация достижения отражает сочетание: 1) мотива достижения успеха и субъективной вероятности успеха с 2) мотивом избегания неудачи и субъективной вероятностью неудачи (Atkinson, 1964). Важно отметить, что в своей модели Аткинсон проводил различие между мотивацией и мотивом. Мотивация - это состояние, являющееся результатом совместного влияния стимулов, связанных с успехом и с неудачей, и ожидания успеха или неудачи. Мотив же - это предрасположенность стремиться к позитивным и негативным стимулам определенного рода.

Аткинсон предложил математическую модель мотивации. С его точки зрения, общая сила тенденции заниматься деятельностью, ориентированной на достижение, или избегать ее является функцией от силы мотивов, ожидаемой вероятности успеха и значимости побудителя. Однако значимость побудителя не выступала для Аткинсона в качестве самостоятельной детерминанты, поскольку он считал, значимость обратной функцией от вероятности успеха, то есть человек особенно ценить успех при решении сложных задач. Хотя предположение об обратной связи между вероятностью и значимостью было целесообразно с математической точки зрения, оно умаляло уникальную роль субъективной значимости в мотивации (Eccles, Wig-field, & Schiefele, 1998). В последующих работах, проведенных в рамках теории ожидания-значимости (Eccles et al., 1998; Feather & Newton, 1982), была признана важность фактора значимости в мотивации достижения.

Несмотря на этот недостаток, теория Аткинсона получила эмпирическое подтверждение, в частности в отношении предположения о том, что лица с разной силой мотивов будут в разной степени предпочитать трудные/легкие или крайне трудные задания (Weiner, 1992). Модель Аткинсона широко использовалась на протяжении 60-х годов XX века. Разграничение мотивов, связанных с успехом, и мотивов, связанных с неудачей, послужило основой для многих современных концепций и исследований, например для теории целей и процессов саморегуляции, связанных с личным успехом/избеганием вреда или смущением (Grant & Dweck, 1999; Elliot & Harackiewicz, 1996; Elliot & Church, 1997; Elliot & Sheldon, 1998; Higgins, 1997, 1999).

Несмотря на все свои достоинства, теории «ожидания-значимости» не смогли стать прочной основой для анализа человеческой мотивации. Одна из проблем состоит в невозможности согласования мультипликативной математической модели выбора с результатами исследования процесса принятия решения, полученными в рамках когнитивной психологии. Ограниченная способность человека к переработке информации делает затруднительной, если вообще возможной, максимизацию выгоды, о которой говорит Аткинсон. Как утверждает в своих классических работах Симон (например, Simon, 1983), рациональный выбор подразумевает такие субъективные процессы, как «довольствование», или принятие решения, которое в данных обстоятельствах просто приемлемо. Тверски и Канеман (Tversky & Kahneman, 1982) обнаружили, что решения людей часто нарушают математические аксиомы выбора. Люди по-разному реагируют на объективно одинаковые приобретения/потери, а также бессистемно реагируют на события, связанные с чрезвычайно высокой или низкой вероятностью (Kahneman & Tversky, 1979). Многие современные исследователи сочли бы мультипликативную модель выбора в теории достижения математической абстракцией, не способной отразить процессы принятия решения у реальных людей, которые должны принимать решения быстро, в стрессовых обстоятельствах и при наличии когнитивных ограничений, обусловленных возможностями рабочей памяти.

Эмпирические данные также позволяют поставить под сомнение исходные предположения универсальной системы «ожидания-значимости». Шах и Хиггинс (Shah & Higgins, 1997) проанализировали индивидуальные различия в выполнении заданий на достижение в естественных и лабораторных условиях. Когда испытуемые рассматривали задания с точки зрения возможных достижений, теория «ожидания-значимости» оказывалась хорошим предиктором выбора. Однако когда испытуемые рассматривали те же задания с точки зрения риска, которого им необходимо избежать (например, риск профессиональной неудачи из-за плохих результатов), модель «ожидания-значимости» не работала (Shah & Higgins, 1997). При наличии риска человек склонен считать, что он должен достичь цели любой ценой. Таким образом, ожидание оказывается менее важной детерминантой поведения и теория «ожидания-значимости» не позволяет сделать точный прогноз (Higgins, 1997). Кул (Kuhl, 1986) также сообщает об индивидуальных вариациях в тенденции регулировать свои действия в соответствии с информацией, связанной с ожиданиями, и информацией, связанной со значимостью; как он отмечает, эти вариации нарушают исходное положение модели «ожидания-значимости», касающиеся того, что ко всем людям применимо единое правило сочетания подобной информации.

В целом, классические теории «ожидания-значимости» страдают недостатком, который по мере развития психологии становился все более очевидным. Теория Аткинсона (Atkinson, 1964) и другие теории «ожидания-значимости» его эпохи (например, Heckhausen, 1967) были когнитивными в том смысле, что в них анализировались субъективные представления и динамические психические процессы. Но в них обычно не уделялось внимание конкретным механизмам переработки информации, посредством которых формируются и модифицируются ожидания. В этих теориях просто не использовалась информация, полученная современной когнитивной психологией в отношении психических репрезентаций, рассуждений и выводов. Создателей этих теорий не в чем винить, поскольку, конечно же, многие открытия в когнитивной психологии были сделаны уже после того, как были сформулированы основные положения рассмотренных концепций.

Наконец, недостатком теорий «ожидания-значимости» можно считать то, что в них подчеркивается важность ожиданий в отношении среды и сравнительно мало внимания уделяется представлениям человека о собственном Я. Эти представления крайне важны не только потому, что влияют на поведение, но и потому, что влияют на ожидания, анализируемые в теориях «ожидания-значимости» (Bandura, 1991b). Ожидания человека в отношении возможных событий в значительной мере зависят от его представлений о том, способен ли он достичь результатов, достойных поощрения. В современных подходах к проблеме личности и мотивации делается больший акцент на представления о Я.

Как отмечалось в начале этой главы, в психологии личности все более широко используется когнитивный анализ мотивации. В работах такого рода используются достижения когнитивной и социально-когнитивной психологии в изучении мыслительных процессов и социальных когниций. Далее мы рассмотрим три когнитивные теории, оказавшие серьезное влияние на исследование личностных факторов в мотивации и саморегуляции. Читателю следует иметь в виду, что мы не можем сделать полный обзор когнитивных теорий мотивации. Мы коснемся лишь трех подходов, примечательных тем, что в них мотивация анализируется в рамках более общих теорий, кроме того, освещаются проблемы личностного функционирования, индивидуальных различий и психических расстройств.

Теория атрибуции. То, как люди объясняют свои прошлые успехи и неудачи, оказывает существенное влияние на их будущее мотивационное состояние. Вайнер (Weiner, 1985; 1986; 1992; Anderson & Weiner, 1992) тщательно анализирует механизмы влияния атрибуционных процессов на мотивацию и эмоции. В начале своей работы Вайнер развил и переформулировал положения теории Аткинсона об «ожидании-значимости». В качестве побудительных сил он рассматривал не эмоционально значимые мотивы, а субъективные суждения о причинах тех или иных действий. Результаты побуждают к поиску причин (Heider, 1958). Суждения о причинах событий обусловливают эмоциональные и мотивационные реакции.

Достижения человека можно объяснить любым из множества факторов, от генов до астрологических знаков. Вайнер (Weiner, 1996) упорядочил эти факторы, разработав схему, позволяющую классифицировать различные суждения о причинах. Воспринимаемые причины событий характеризуются с помощью ряда параметров, включая локус (находится причина события внутри или вне меня?), подконтрольность (способен ли совершивший действие изменить причину?), а также глобальность и стабильность (сохраняется ли причина от ситуации к ситуации, от одного момента к другому?). Вариации по этим параметрам атрибуции позволяют спрогнозировать социальное поведение. Например, человек ведет себя по отношению к другим более снисходительно, если свои удачи он объясняет неподконтрольными причинами (Weiner, 1996).

Атрибуционные тенденции могут закрепиться и стать устойчивыми личностными переменными. У людей формируются типичные «атрибуционные стили», многие из которых повышают риск психического дистресса (Peterson & Seligman, 1984). Например, согласно модели депрессии как переживания безнадежности (Abramson, Metalsky, & Alloy, 1989), атрибуционный стиль, подразумевающий стабильные, глобальные атрибуции негативных жизненных событий, предрасполагает к определенному подтипу депрессии. Введенное Роттером (Rotter, 1966) понятие локуса контроля, который вызывает пристальное внимание исследователей (например, Lecourt, 1976), также характеризует стабильные, генерализованные ожидания в отношении причин происходящих событий.

Весьма удобные в качестве объяснительных конструктов, характеристики атрибуционного стиля имеют те же недостатки, что и другие глобальные, деконтекстуализированные личностные переменные. Наделять человека определенным атрибуционным стилем целесообразно лишь в той мере, в какой атрибуционные тенденции сохраняются от ситуации к ситуации. Катрона, Расселл и Джонс (Cutrona, Russell, & Jones, 1985) использовали опросник атрибуционного стиля для оценки представлений людей о причинах шести различных неприятных событий. Они обнаружили «лишь слабые доказательства кросс-ситуационной согласованности атрибуционного стиля» (Cutrona et al., 1985, р. 1043) в популяции в целом. Они также не нашли никаких доказательств того, что определенной подгруппе в популяции свойственен определенный способ объяснения событий в разных контекстах. Даже если выявляется статистически значимая кросс-ситуационная устойчивость в атрибуционном стиле, характеризовать человека исключительно с точки зрения усредненного стиля означает пренебрегать потенциально важной информацией о закономерном изменении его стиля от одного социального контекста к другому (ср. Mischel & Shoda, 1995; Shoda, 1999). Зелли и Додж (Zeili & Dodge, 1999), к примеру, приводят данные о том, что атрибуции подростков в отношении поведения их сверстников нельзя охарактеризовать никакой глобальной атрибуционной переменной. Атрибуционный «стиль» зависит от того, чьи действия подвергаются анализу, Атрибуционные тенденции, вероятно, лучше рассматривать не с позиции глобальных стилей, а исследуя когнитивные структуры, лежащие в основе суждений о причинности, и специфические способы увязывания человеком каузальных представлений с определенными людьми, социальными ситуациями и важными жизненными событиями.

Теория атрибуции проливает свет на переживания человека в отношении достижений, а также на его переживания в межличностных ситуациях. Однако Вайнер (Weiner, 1996) сам признает, что она одна не в состоянии служить исчерпывающей моделью мотивации и саморегуляции. Один из недостатков теории атрибуции заключается в акценте на ретроспективных суждениях в противовес целям человека и его мыслям о будущем. Дечи (Deci, 1996) утверждает, что эта особенность делает теорию атрибуции «больше похожей на теории влечений (например, Hull, 1943), чем на когнитивные теории мотивации» (р. 221). Эмпирические данные свидетельствуют о том, что поведение, связанное с достижением, лучше объясняют когниции, ориентированные на будущее, а не ретроспективные суждения о причинах (Raynor, 1982). Например, Ковингтон и Омелич (Covington & Omelich, 1979) обнаружили, что поведение, связанное с достижением, опосредует восприятие человеком своих перспектив на будущее, а не представление о причинах тех или иных событий прошлого. Исследования атрибуций, когнитивных оценок и эмоций приводят к тем же выводам о сравнительной важности когниций, ориентированных на будущее (Smith et al., 1993) (см. гл. 10).

В двух других теориях, которые мы сейчас рассмотрим, делается больший акцент на психических процессах, участвующих в размышлениях о будущем и в регуляции актуального целенаправленного поведения.

Теория контроля. Кибернетическая теория, или теория контроля, модели саморегуляции представляют собой целостную систему, в рамках которой возможно рассмотрение мотивационных процессов (Carver & Scheier, 1981; 1998; 1999; Powers, 1973; ср. Miller, Galanter, & Pribram, 1960). В теориях контроля основное внимание уделяется не ретроспективным суждениям индивида о причинах событий, а информационно-процессуальным механизмам, посредством которых человек регулирует свои действия. Теория контроля уподобляет саморегуляцию функционированию некой системы обратной связи, такой как термостат. Системы обратной связи минимизируют расхождения между имеющимся состоянием и стандартами, представляющими желаемое состояние. Точно так же, как термостат минимизирует расхождение между желаемой и имеющейся температурой, система обратной связи для поведенческой саморегуляции минимизирует расхождения между личными стандартами и достигнутыми результатами.

Системы обратной связи состоят из четырех взаимосвязанных элементов (Carver & Scheier, 1998). Функция ввода заключается в восприятии информации из окружающего мира. Компаратор сравнивает входящие сигналы с интериоризованными стандартами, или референтными ценностями. В зависимости от степени соответствия входящих сигналов и стандартов на выходе получается тот или иной поведенческий результат. Когда компаратор обнаруживает расхождение между входящими сигналами и стандартами, результирующая функция изменяет поведение. Считается, что компаратор активируется в условиях, усиливающих внимание человека, направленное на самого себя (Carver & Scheier, 1981). Внешние стимулы, направляющие внимание человека на самого себя, заставляют его сравнивать свое поведение с интериоризованными стандартами (Scheier & Carver, 1983) и стремиться к большему соответствию между ними (Carver, 1974).

Согласно теории контроля, существует два типа обратной связи (Carver & Scheier, 1998). Негативная обратная связь минимизирует расхождение между входящими сигналами и стандартами, тогда как позитивная обратная связь направлена на максимизацию расхождений. Таким образом, при позитивной обратной связи стандарты представляют собой результаты, которых необходимо избежать. Человек может стремиться максимизировать расхождение между своим поведением и стандартами, представляющими леность или низость.

Согласно теориям контроля, саморегуляция человека не объясняется полностью обратной связью. В отличие от термостатов люди оценивают свои возможности и отказываются от попыток достижения цели, если считают, что их усилия, направленные на уменьшение соответствующего расхождения, окажутся тщетными. Таким образом, ожидания в отношении собственной способности достижения необходимых результатов играют важную роль в системе саморегуляции (Carver & Scheier, 1998). Было обнаружено, что ожидания особенно важны в регуляции поведенческой настойчивости, когда человек фокусируется на собственном Я (Carver, Blaney, & Scheier, 1979). Эти результаты согласуются с положением теории контроля о важности в поведенческой регуляции сосредоточения внимания на собственном Я.

Достоинством теорий контроля является то, что они способны отразить иерархические отношения между стандартами и целями. Дело не только в том, что человек не просто ставит перед собой цели, например «приготовить обед», «стать лучше». Сами цели могут быть связаны иерархически. Приготовление обеда может быть одним из способов облегчить жизнь своему супругу, что, в свою очередь, является одним из способов стать лучше (например, Carver & Scheier, 1998; Emmons, 1997). Исследования процессов идентификации движений (Vallacher & Wegner, 1986) свидетельствуют о том, что при столкновении с трудностями субъективные представления человека о своих действиях опускаются на более низкий уровень иерархии. Если жизнь ученого течет гладко, он может регулировать свои действия в соответствии с такими стандартами, как «способствовать развитию науки» или «делать карьеру». Когда же он наталкивается в своей работе на препятствия, то перестает рассматривать свою деятельность с точки зрения этих классификаций высокого уровня. Его стандарты саморегуляции теперь могут подразумевать представления более низкого уровня, например «произвести анализ главных компонент» или «обследовать больше испытуемых».

Несмотря на свои очевидные достоинства, теории контроля подвергаются критике по ряду причин. Некоторые исследователи утверждают, что системы обратной связи чрезмерно механистичны и поэтому приводят к недооценке человеческой способности к сознательному выбору (Locke & Latham, 1990). Это критическое замечание не вызывает удивления в свете того, что сторонники теорий контроля проводят аналогию между человеческой саморегуляцией и работой роботов (Carver & Scheier, 1996, 1998). Другие считают, что в моделях контроля недооценивается способность человека творчески влиять на собственное развитие (Bandura, 1991b; 1997). Тенденцию человека ставить перед собой новые задачи, даже при отсутствии четкой обратной связи (например, Bandura & Cervone, 1983), трудно объяснить с помощью кибернетических систем, которые лишь управляют действиями в соответствии с существующими стандартами. Сторонники теорий контроля полагают, что многие цели со временем изменяются, что делает модели контроля достаточно динамичными для того, чтобы объяснять человеческую креативность (Carver & Scheier, 1998). Карвер и Шейер (Carver & Scheier, 1998) недавно объяснили с помощью нелинейных моделей динамических систем внезапные переходы человека от интереса к равнодушию по отношению к одному и тому же заданию или при переходе от одного задания к другому (ср. Vallacher & Nowak, 1997).

Наконец, теории контроля можно критиковать за то, что в них недооценивается роль эмоций в саморегуляции. Если быть точными, в теории контроля рассматривается происхождение эмоций. Карвер и Шейер (Carver & Scheier, 1990, 1998) считают, что система саморегуляции контролирует не только уменьшение расхождений, но и то (на «мета» уровне функционирования), насколько быстро уменьшаются эти расхождения. Человек испытывает положительные (или отрицательные) эмоции, когда темпы уменьшения-расхождения соответствуют (или не соответствуют) его стандартам приемлемых темпов уменьшения расхождения. Хотя эта модель объясняет происхождение эмоций, оказывается, что конечное эмоциональное состояние не играет важной роли в саморегуляции поведения. Карвер и Шейер (Carver & Scheier, 1996), к примеру, полагают, что эмоциональные самореакции не следует включать в перечень личностных детерминант поведения. Некоторые эмпирические данные опровергают это утверждение. Исследования процессов постановки целей и саморегуляции свидетельствуют о том, что эмоциональные реакции человека на собственные результаты могут самостоятельно влиять на стандарты и ожидания (Bandura & Jourdan, 1991; Cervone et al., 1991; Cervone & Wood, 1995). Результаты других исследований указывают на то, что эмоциональное состояние может напрямую влиять на стандарты, которыми руководствуется человек (Cervone et al., 1994; Scott & Cervone, 2000; Tillema, Cervone, & Scott, in press). Подобные результаты свидетельствуют о том, что, несмотря на всю многоплановость и целостность, теория контроля (Carver & Scheier, 1998) уделяет недостаточное внимание некоторым детерминантам мотивации, связанным с саморегуляцией.

Социально-когнитивные теории. Еще один подход к изучению мотивации заключается в анализе социально-когнитивных процессов и структур, лежащих в основе способности человека к саморегуляции. Проблеме влияния социально-когнитивных структур и процессов выведения социальных заключений на целенаправленные действия посвящено множество работ (например, Cervone & Shoda, 1999b; Gollwitzer & Bargh, 1996; Higgins & Sorrentino, 1990; Karniol & Ross, 1996; Mischel et al., 1996). В некотором отношении эти работы продолжают давно установившуюся традицию увязывания мотивации с атрибуционными процессами (Weiner, 1985). Однако современные работы в этом направлении отличаются от атрибуционных подходов тем, что в них больше внимания уделяется представлениям человека о будущем, а не размышлениям о прошлом (см. Karniol & Ross, 1996). Как показали исследования, психические репрезентации будущего, включая образы желательного и нежелательного Я в будущем (Markus & Nurius, 1986; Ogilvie, 1987), обладают значительной мотивационной силой.

Наиболее целостной концепцией социально-когнитивных механизмов и саморегуляции является социально-когнитивная теория Бандуры (Bandura, 1986). Поскольку его точку зрения мы уже кратко изложили в одной из предыдущих глав (гл. 4) и использовали ее как основу при рассмотрении Я-системы в начале этой главы, здесь мы лишь кратко охарактеризуем основные положения социально-когнитивной концепции мотивации.

Согласно социально-когнитивной теории, мотивационные тенденции объясняются преимущественно с точки зрения человеческой способности к предвидению. Поведение человека в ситуации «здесь-и-теперь» зависит от его представлений о будущем. В социально-когнитивной теории выделяется ряд мотивационных механизмов, основанных на предвидении (Bandura, 1991b). Ожидания в отношении результата подразумевают оценку последствий своих действий. Восприятие же собственной эффективности - это представления человека о том, сможет ли он вообще выполнить необходимые действия. Цели и стандарты представляют собой третью когнитивную детерминанту мотивации. Наконец, эмоциональные самореакции - это четвертый личностный фактор. Человек мотивирует себя с помощью критики своих прошлых действий и ощущением самоудовлетворенности при улучшении результатов (Bandura & Cervone, 1983; 1986).

В других концепциях сохраняется характерный для социально-когнитивной теории интерес к значению для мотивации представлений о контроле, ожиданий и личных стандартов. Согласно теории когнитивной оценки (Deci & Ryan, 1985), заинтересованности в решении той или иной задачи способствует ее трудность и ощущение собственной компетентности. Этот подход отличается от социально-когнитивной теории главным образом тем, что в нем ощущение самодетерминации рассматривается в качестве основной человеческой потребности. В социально-когнитивной теории же воспринимаемая самоэффективность - это не мотив или потребность, а когнитивная оценка. Человек не стремится к точным или высоким оценкам самоэффективности ради них самих. Он действует для того, чтобы получить внешнюю награду или достичь чувства гордости за свои результаты, а оценка своей эффективности - это механизм регуляции усилий, направленных на достижение этих целей (Bandura, 1997). Таким образом, воспринимаемая самоэффективность - это система представлений, регулирующих действия, направленные на достижение определенных целей.

Еще одна теория, близкая социально-когнитивному подходу, - это теория планируемого поведения (Ajzen, 1988; 1996), согласно которой, поведенческие интенции определяются тремя факторами: установкой человека в отношении определенного поведения; его восприятием социальной необходимости вести или не вести себя определенным образом; воспринимаемым поведенческим контролем, определяемым как восприятие человеком того, насколько трудно или легко ему вести себя определенным образом. В теории планируемого поведения также признается, что восприятие контроля может оказывать непосредственное влияние на поведение, то есть влияние, не опосредованное поведенческими интенциями (Ajzen, 1988). Можно выделить три различия между теорией планируемого поведения и социально-когнитивной теории. Во-первых, в социально-когнитивной теории самооценочные реакции рассматриваются как уникальный мотивационный механизм. Во-вторых, теория планируемого поведения исходит из мультипликативной модели («ожидания-значимости») мотивации, тогда как социально-когнитивный подход предполагает, что человеческое мышление и действия, по причинам, о которых говорилось ранее, нельзя полно охарактеризовать с помощью математических формул. Наконец, теории несколько различаются по тому, как в них трактуются представления о контроле. Сторонники социально-когнитивной теории отказываются определять представления о контроле с точки зрения воспринимаемой трудности, поскольку восприятие трудности зависит от оценки человеком собственной эффективности. В той мере, в какой трудность и представления об эффективности расходятся, восприятие собственной эффективности являются более сильными детерминантами поведения. Специалисты в любой области обычно не прекращают попыток разрешить проблему, если считают, что способны ее разрешить, несмотря на трудность.

Лок и Лэтам (Locke & Latham, 1990) предлагают теорию целеполагания, вероятно, наиболее близкую к социально-когнитивному подходу. Как мы выясним в одном из следующих разделов, Лок и Лэтам выделяют ряд параметров постановки целей, то есть, то, как цели могут отличаться друг от друга. В многочисленных исследованиях было установлено влияние вариаций в постановке целей на мотивацию и достижения.

В отношении социально-когнитивной теории Бандуры и близких к ней концепций целеполагания (например, Locke & Latham, 1990) был высказан ряд критических замечаний. Некоторые считают, что данный подход отражает механизмы, посредством которых человек управляет своими действиями, однако не способен ответить на вопрос о том, «почему результаты или цели обладают мотивационной силой» (Deci, 1992, р. 169), или на вопросы, так сказать, «энергизации поведения» (Deci, 1992, р. 169). Согласно этому представлению, необходимо постулировать некую систему базовых потребностей, энергетически обеспечивающих действия, например потребность в компетентности и автономии (Deci & Ryan, 1985). Однако, как указывалось ранее, подобные классификации «базовых потребностей» имеют определенные концептуальные недостатки, особенно в свете данных, полученных социокультурной и эволюционной психологией. Как отметил в свое время Келли (Kelly, 1955), психологии, вероятно, целесообразно просто допустить, что человек активен, и исследовать когнитивные механизмы, мобилизующие и организующие его активность.

Второе критическое замечание заключается в том, что в социально-когнитивной теории переоценивается важность в саморегуляции рациональных, саморефлексивных процессов. Хотя Бандура (Bandura, 1991) и многие другие представители социально-когнитивного направления признают, что когнитивные процессы могут автоматизироваться и протекать за пределами сознания, некоторые данные (приведенные выше и более тщательно анализируемые далее) свидетельствуют о том, что внешние факторы могут влиять на поведение через неосознаваемые психические механизмы, которые не получили четкого объяснения в социально-когнитивной теории (Bargh, 1997).

Один из психических механизмов, играющих решающую роль в человеческой мотивации, - вера человека в собственную способность контролировать события, происходящие в его жизни. Каков бы ни был выигрыш, человек вряд ли будет действовать, если уверен, что он бессилен контролировать события. Воспринимаемая потеря контроля может негативно сказаться на психическом и физическом состоянии (Seligman, 1975). Уверенность в своей способности контролировать события может благоприятно отразиться на здоровье, даже если представления о контроле нереалистично оптимистичны (Taylor & Brown, 1988). В каждой из рассмотренных выше когнитивных теорий подчеркивается важность представлений о контроле. Воспринимаемая подконтрольность причин - важнейшее понятие в теории атрибуции (Weiner, 1985). Восприятие собственной эффективности, безусловно, - это важнейшее понятие в социально-когнитивной теории (Bandura, 1997). Даже в теориях контроля, построенных на аналогии между саморегуляцией человека и работой машины, недооценивающих человеческую способность к саморефлексии, утверждается, что чувство уверенности играет важную роль в том, будет или не будет человек продолжать предпринимать попытки, чтобы добиться поставленной цели. Карвер и Шейер (Carver & Scheier, 1998) приводят удачную цитату из Генри Форда: «Думаешь ли ты, что сумеешь это сделать, или думаешь, что не сумеешь, ты в любом случае прав» (р. 171).

Восприятие контроля настолько важно, что на поведенческие и физиологические реакции могут оказывать влияние факторы, которые изменяют воспринимаемый контроль, но никак не затрагивают реальную подконтрольность событий. Джин, Дэвидсон и Гатчел (Geen, Davidson, & Gatchel, 1970) убедили испытуемых в том, что удары электрическим током либо подконтрольны, либо зависят от результатов выполнения определенных заданий. В действительности испытуемые не могли контролировать удары током. Тем не менее восприятие подконтрольности снижало автономную реактивность. Лангер и Родин (Langer & Rodin, 1976) создали для жителей дома престарелых условия, варьирующие по уровню контроля и ответственности в повседневных делах. Повышение ответственности и контроля способствовало субъективному благополучию и живости ума испытуемых (Langer & Rodin, 1976). Данные повторного обследования тех же испытуемых свидетельствовали о том, что повышение уровня контроля способствует увеличению продолжительности жизни (Rodin & Langer, 1977).

Хотя люди стабильно отличаются друг от друга по своим представлениям о контроле, важно иметь в виду, что восприятие контроля может измениться под воздействием даже весьма незначительных контекстуальных особенностей. Если результат полностью определяется волей случая, как в лотерее, наличие факторов, которые лишь напоминают факторы, имеющиеся в условиях, где роль случайности невелика (например, возможность выбора лотерейного билета), может создать иллюзию возможности повлиять на результат (Langer, 1975; Langer & Roth, 1975). Если для достижения успеха требуется приложить личные усилия, уверенность в подконтрольности результатов и мотивацию могут ослабить случайные факторы, не имеющие никакого отношения к реальным возможностям, например предъявление случайным образом выбранных социальных слов-«ярлыков», подразумевающих неполноценность (Langer & Benevento, 1978). Аналогично предъявление случайных чисел, представляющих высокую или низкую результативность, может повлиять на представления человека о собственной эффективности и на его поведение (Cervone & Peake, 1986).

Воспринимаемый контроль - это не какой-то однородный психический механизм. Как было продемонстрировано (например, Rodin, 1990), воспринимаемый контроль имеет множество разных аспектов. Поэтому неудивительно, что в психологической литературе можно найти множество понятий, связанных с контролем. Первое, что необходимо сделать, чтобы понять роль представлений о контроле в личностном функционировании, - это провести четкое различие между различными аспектами воспринимаемого контроля и упорядочить все то иногда сбивающее с толку многообразие личностные переменных, связанных с контролем, которые встречаются в литературе. В качестве первого шага в этом направлении мы рассмотрим две близкие концептуальные схемы разграничения представлений о контроле.

Представления о результате/представления об эффективности. Одно из главных различий в психологии контроля - это различие между ожиданиями результата и восприятием собственной эффективности. Исторически сложилось, что в теориях ожидания - значимости основное внимание уделялось ожиданиям в отношении результатов, то есть тому, последует за той или иной реакцией поощрение или наказание. В своей теории самоэффективности Бандура (Bandura, 1977a) отграничивает эти ожидания от логически предшествующих ожиданий, то есть ожидания того, что действие вообще будет совершено (рис. 6).

Таким образом, представления о самоэффективности - это суждения человека о своей способности выполнить некую последовательность действий, а не ожидания в отношении поощрения или наказания этих действий.

Различия между представлениями об эффективности и результатах признают многие авторы (например, Abramson, Seligman, & Teasdale, 1978; Heckhausen, 1991). Эллен Скиннер (Skinner, 1996) предложила удобную классификацию этих и других конструктов, связанных с контролем. Скиннер выделяет деятеля (лицо или группа лиц, совершающих действия с целью контроля событий), средства (действия, с помощью которых можно достичь контроля) и цели (желательные или нежелательные результаты). Из этого следует, что, согласно теории Бандуры (Bandura, 1977a, 1997), отношения между деятелем и средствами сходны с восприятием собственной эффективности, а представления о средствах и целях сходны с ожиданиями результатов*. По Скиннер, третья - между деятелем и целями, соответствует общему ощущению человека своей способности контролировать события.

Поскольку психологические модели не следует усложнять ненужными конструктами, встает вопрос о том, является ли необходимым для понимания мотивации разграничение представлений о собственной эффективности и ожиданий в отношении результата (Bandura, 1977a; Skinner, 1996). Результаты ряда исследований, проведенных в разных условиях, дают основания ответить на этот вопрос утвердительно. Предпринималось множество попыток оценить естественный уровень воспринимаемой самоэффективности и ожидаемых результатов при выполнении трудных или неприятных заданий. Восприятие собственной эффективности позволяет предсказать активное поведение, связанное с приближением, по отношению к стимулам, вызывающим страх (Lee, 1984b), уверенное межличностное поведение (Lee, 1984a), результативность спортивной деятельности (Bartling & Abel, 1983), успешность решения математических задач (Sexton & Tuckman, 1991), способность вытерпеть боль (Baker & Kirsch, 1991; Manning & Wright, 1983; Williams & Kinney, 1991), а также использование копинг-стратегий для преодоления хронической боли (Jensen, Turner, & Romano, 1991). В других исследованиях осуществляются манипуляции с ожиданиями в отношении результатов и воспринимаемой самоэффективностью. Суждения об эффективности позволяют предсказать успешность выполнения когнитивных заданий (Davis & Yates, 1982) и межличностные поведенческие интенции даже при контроле ожиданий в отношении результатов и значимости результатов (Maddox, Norton, & Stoltenberg, 1986).

Восприятие собственной эффективности не только обладает прогностической ценностью, оно обычно позволяет предсказать поведение с большей точностью, чем это делают ожидания в отношении результатов. Уильяме с коллегами оценивали представления об эффективности и о результатах у лиц, страдающих фобиями, в ситуации осуществления деятельности, вызывающей страх. Суждения о собственной эффективности объясняли значительный процент вариаций в поведении при статистическом контроле эффектов представлений о результатах, тогда как ожидания в отношении результатов не имели большого значения, если под статистическим контролем оказывались эффекты воспринимаемой самоэффективности (см. Williams, 1995; Williams & Cervone, 1998). Лонгитюдные исследования успешности выполнения когнитивных заданий и образовательных достижений приводят к тем же выводам. Представления типа «деятель-средства» позволяют спрогнози-ровать школьные оценки и успешность выполнения когнитивных тестов, тогда как представления типа «средства-цели» такими возможностями не обладают (Chapman, Skinner, & Baltes, 1990; Little, Oettingen, Stetsenko, & Bakes, 1995).

Представления о контроле и их влияние на поведение могут варьировать от культуры к культуре. Литтл с соавторами (Little et al., 1995) исследовали представления о контроле и академические достижения у школьников из семей представителей среднего и низших классов в четырех социокультурных контекстах: в Восточном Берлине, в Западном Берлине, в Москве и в Лос-Анджелесе. Для прогнозирования успеваемости в соответствующих образовательных системах оценивались и представления типа «деятель-средства», и представления типа «средства-цели» (рис. 7). Особого внимания заслуживают два из полученных результатов. Во-первых, представления типа «деятель-средства», или представления об эффективности, в европейских культурах оказались связаны с успеваемостью сильнее, чем в США. Литтл с соавторами (Little et al., 1995) высказывают предположение, что типичное для американского общества поощрение высокого уровня ожиданий и самооценки делает самовосприятие настолько оптимистичным, что представления учащихся о себе зачастую не соответствуют их реальным возможностям и поэтому сравнительно слабо связаны с уровнем успеваемости. Представления о контроле у американских школьников оказались действительно более выражены, чем у их европейских сверстников. Во-вторых, представления о персональном влиянии позволяли спрогнозировать успеваемость точнее, чем ожидания в отношении связи между поведением и результатами. Даже в американской выборке прогностическая ценность представлений о персональном влиянии превышала прогностическую ценность когниций типа «средства-цели».

Утверждение о том, что представления об эффективности и о результатах действий концептуально различны, не означает, что они не связаны эмпирически. От представлений о самоэффективности частично зависит, какие перспективы обдумывает человек (Borden, Clum, & Salmon, 1991; Kent & Gibbons, 1987). Люди со слабо выраженным ощущением эффективности чаще обдумывают негативные результаты. И наоборот, представления о результатах иногда могут влиять на оценку эффективности. Согласно теории здоровых действий (Schwarzer & Fuchs, 1995), в сфере восприятия риска и поведения, способствующего сохранению здоровья, мысли о риске и возможных результатах могут влиять на представления о собственной эффективности. Если человек считает, что результаты для него очень важны, он будет более уверен в своей способности приложить максимум усилий для их достижения.

Альтернативные объекты контроля. Целесообразно разграничивать не только различные субъективные представления, но и различные типы представления о результатах, которые человек может пытаться контролировать. Здесь необходима осторожность, поскольку термин контроль используется для обозначения как субъективного восприятия, так и для обозначения объекта саморегуляции (см. Skinner, 1996).

При изучении объектов контроля, то есть типов результатов, которых человек пытается достичь через самоконтроль, необходимо различать первичный и вторичный контроль (Heckhausen & Schutz, 1995; Rothbaum, Weisz, & Synder, 1982). Первичный контроль - это попытка изменить внешние условия. Вторичный контроль - это попытка изменить свое внутреннее психическое состояние. Хекхаузен и Шутц (Heckhausen & Schutz, 1995; 1998) исследовали процесс изменения первичного/вторичного контроля на протяжении всей жизни. В пожилом возрасте биологический спад заставляет человека все чаще использовать стратегию вторичного контроля. Адаптивными стратегиями для лиц преклонного возраста являются не постоянные попытки изменить обстоятельства, а реалистическое приспособление личных устремлений, избирательное социальное сравнение и когнитивная переоценка, которые помогают принять физиологический спад (Heckhausen & Schutz, 1995). Как отмечалось в главе 4, в старости эти стратегии отвечают требованию оптимизации через выбор и компенсацию.

Подобное разграничение встречается в литературе по проблемам стресса и копинг-поведения. Лазарус и Фолкман (Lazarus & Folkman, 1984) разделяют проблемно-ориентированное и эмоционально-ориентированное копинг-поведение. Проблемно-ориентированный копинг - это попытка изменить источник стресса в окружающем мире. Эмоционально-ориентированный копинг - это попытка снизить собственный психический дистресс, что может сопровождаться переоценкой обстоятельств, а не их изменением. Люди, сомневающиеся в своей способности контролировать внешние события, склонны использовать эмоционально-ориентированные копинг-стратегии.

Представления о контроле/фантазии. Представления о контроле - это мысли о том, что с большой долей вероятности может произойти в будущем. Это оценка связи между самим собой, потенциальными действиями и возможными результатами. Безусловно, представления о контроле - это необязательно результат «холодного» расчета. Исследования в области социального познания (Fiske & Taylor, 1991) указывают на то, что суждения о контроле, как и другие суждения, могут зависеть от мотивационных факторов, заставляющих человека недооценивать или переоценивать степень контроля. Тем не менее суждения о контроле - это попытка точно оценить возможные события будущего.

На мотивационные процессы может влиять еще один аспект психической активности - фантазии. Значительную часть психической жизни составляют порождаемые психикой образы, грезы, фантазии (например, Singer & Bonanno, 1990), содержание которых может не иметь никакого отношения ни к объективным, ни к субъективным представлениям о вероятности тех или иных событий. Мы можем с удовольствием воображать, что выигрываем в лотерею, и в то же время осознавать, что наши шансы выиграть ничтожны. Исследования (Oettingen, 1996) свидетельствуют о том, что фантазии и рациональные ожидания по-разному связаны с мотивацией. Оптимистические ожидания обычно оказывают благотворное воздействие (Avia & Vazquez, 1998; Seligman, 1991; Taylor, 1989; Taylor & Brown, 1988), a оптимистичные фантазии - нет. Весьма оптимистичные фантазии могут приводить к недооценке усилий, необходимых для достижения поставленной цели. При обследовании женщин, участвовавших в программе по снижению веса (Oettingen & Wadden, 1991), оценивались ожидания в отношении потери веса и связанные с весом фантазии, причем в последнем случае оценивалась позитивность фантазий испытуемых, которых просили представить, какими они будут после участия в программе. И сразу после прохождения соответствующего курса, и год спустя как ожидания, так и фантазии являлись прогностическим фактором в отношении успешности программы, однако в противоположном смысле. Испытуемые с позитивными ожиданиями похудели больше, чем испытуемые, имевшие весьма позитивные фантазии.

Аналогичные результаты были получены в исследованиях поведения, направленного на сохранение здоровья, межличностных отношений и профессиональных достижений (Oettingen, 1996).

Разграничив различные конструкты, связанные с контролем, и отделив их от других переменных, рассматриваемых в психологии мотивации, проанализируем три важнейших вопроса, касающихся представлений о контроле и личностного функционирования:

1. Сохраняется ли восприятие контроля от ситуации к ситуации?

2. С помощью каких механизмов представления о контроле влияют на социальное поведение?

3. Каковы источники представлений о высоком/низком контроле, в частности, как сформировать устойчивое чувство личного контроля, которое часто необходимо для преодоления жизненных трудностей?

Мы рассмотрим эти вопросы, проанализировав литературу, посвященную воспринимаемой самоэфективности, поскольку этот конструкт прочно вошел в общую теорию личности (Bandura, 1986), а также потому, что он привлекает пристальное внимание исследователей.

Как уже отмечалось, воспринимаемая самоэффективность - это оценка человеком своей способности совершить какие-либо действия в определенных условиях. Особого внимания заслуживают два элемента этого определения. Во-первых, воспринимаемая самоэффективность определяется контекстуально, то есть в отношении конкретной задачи, стоящей перед человеком. Это определение имеет большое значение для психологической оценки. Большинство исследователей разрабатывают не обобщенные психологические методики, а шкалы самоэффективности, предназначенные для измерения самооценки в конкретных областях функционирования. Эту стратегию иллюстрируют методики, направленные на оценку восприятия человеком своей способности демонстрировать социальные навыки при общении с представителями противоположного пола (Hill, 1989); избегать переедания (Glynn & Ruderman, 1986) или курения (DiClemente, Prochaska, & Gilbertini, 1985) в ситуации напряжения или подавленности; делать успехи в учебе (Bandura et al., 1996а); сопротивляться давлению со стороны сверстников, побуждающих к совершению противоправных действий (Bandura et al., 1996; Caprara et al., 1998); управлять положительными и отрицательными эмоциями (Caprara et al., 1999); сохранять нормальную профессиональную деятельность и сексуальную активность после аборта (Major et al., 1990); или заниматься безопасным сексом, постоянно используя презерватив (Dilorio, Maibach, O'Lerary, & Sanderson, 1997).

Вторая особенность определения воспринимаемой самоэффективности состоит в том, что этим понятием обозначаются суждения о действиях, которые человек может совершить, вне зависимости от того значения, которое им придается. Человек может, к примеру, высоко оценивать свою эффективность в отношении выполнения рабочих обязанностей, однако не испытывать на этот счет особого удовлетворения, если эта работа воспринимается им как малоценная или не позволяющая проявить себя.

Вместе эти два момента иллюстрируют разницу между воспринимаемой самоэффективностью и самоуважением. Самоуважение - это глобальное ощущение собственной ценности (например, Coopersmith, 1967); воспринимаемая самоэффективность не глобальна и не является оценкой собственной ценности. Различие здесь не только семантическое. Воспринимаемая самоэффективность - мощный предиктор поведения, тогда как показатели самоуважения не позволяют достаточно точно предсказать действия человека, что заставляет исследователей ставить под сомнение ценность этого конструкта как объяснения социального поведения (Leary, 1995).

Стратегия, основанная на теории самоэффективности, - стратегия контекстуальной оценки представлений, то есть в отношении определенных обстоятельств и действий, - обладает значительной прогностически-практической ценностью. Как мы только что отметили, глобальные оценки Я-концепции являются недопустимо слабыми предикторами поведения. Оценки деконтекстуализированной самоэффективности, напротив, позволяют предсказать поведение достаточно точно.

Результаты исследования роли восприятия самоэффективности лиц, страдающих фобиями наглядно иллюстрируют прогностическую силу представлений о собственной эффективности. Самооценки собственной эффективности у лиц, страдающих фобиями, обычно позволяют предсказать их поведение на уровне корреляции 0,7-0,9 (например, Bandura, Adams, & Beyer, 1977; обзор у Williams, 1995). Кроме того, оценки самоэффективности позволяют спрогнозировать не только общий уровень достижений, но и успех/неудачу на уровне отдельных действий (Cervone, 1985). Иными словами, предположим, два человека, которым предлагается одинаковый набор заданий, решают, что смогут выполнить одинаковое их количество, однако выбирают разные задания. Оценки самоэффективности обычно позволяют не только спрогнозировать общий уровень успешности, но и определить специфические задания, которые человек сможет или не сможет выполнить. Точный поведенческий прогноз такого рода, как на уровне индивидуальных различий, так и на уровне внутрииндивидуальной вариативности поведения, - редкое явление.

Показатели самоэффективности обычно позволяют сделать более точный прогноз, чем глобальные показатели выраженности тех или иных черт, а также часто статистически опосредуют связи между глобальными диспозиционными переменными и поведением. Например, при исследовании академических достижений, принятия сверстников и наличия проблемного поведения было обнаружено, что показатели самоэффективности включают большую часть дисперсии, объясняемой показателями Большой пятерки и обладают прогностической ценностью, превышающей прогностическую ценность этих пяти факторов (Caprara, Barbara-nelli, Pastorelli, & Cervone, 2000). В работах, посвященных проблеме стресса и копинг-поведения, было обнаружено, что представления о самоэффективности статистически опосредуют связь между глобальными диспозиционными переменными (например, оптимизм, самоуважение) и адаптацией к стрессовым событиям (Cozzarelli, 1993; см. также Major et al., 1998).

Стайкович и Лутанс (Stajkovic & Luthans, 1998), проведя мета-анализ ряда исследований, убедительно доказали прогностическую ценность показателей самоэффективности. Они сопоставили результаты 114 исследований, в которых были сделаны попытки найти связь между оценками контекстуализированной самоэффективности и достижениями в профессиональной деятельности. Общий коэффициент корреляции между восприятием самоэффективности и профессиональными достижениями, полученный в ходе мета-анализа, составлял 0,38. Эта цифра основана на результатах как лабораторных, так и полевых исследований, включавших весьма сложные задания, успешность выполнения которых зависит от множества факторов, часть которых может маскировать связь между представлениями об эффективности и поведением. По заданиям меньшей сложности средний коэффициент корреляции между самоэффективностью и успешностью выполнения оказался выше, около 0,5. Как отмечают авторы, эта прогностическая сила резко контрастирует с типичными результатами, получаемыми при попытке увязать успешность выполнения заданий с глобальными личностными чертами: «До сих пор у нас нет ясных, систематических данных, указывающих на то, что методики самоотчета, направленные на оценку личностных черт, способны прогнозировать конкретные поведенческие результаты на уровне, приближающемся к уровню, выявленному в ходе проведенного мета-анализа» (Stajkovic & Luthans, 1998, р. 253). Они также отмечают, что в полученных результатах, скорее всего, недооценивается реальное влияние представлений о самоэффективности на поведение, поскольку главный эффект самоэффективности в анализ не включен. Неуверенность в собственной эффективности не только ухудшает результативность, но и вызывает бездеятельность. Люди, избегающие работы по причине неуверенности в собственной эффективности, по существу, исключают себя из исследований, учтенных в мета-анализе. Несмотря на это ограничение, выявленные связи между самоэффективностью и поведением отличает значительная устойчивость (Stajkovsic & Luthans, 1998).

Поведенческие, когнитивные и аффективные механизмы представлений об эффективности

Мы установили, что восприятие собственной эффективности и успешность решения тех или иных задач, как правило, коррелируют. Вопрос теперь состоит в том, как представления об эффективности влияют на поведение. Тот факт, что люди с развитым ощущением эффективности обычно лучше выполняют предлагаемые задания, не вполне информативен. Без ответа остается вопрос о процессах, посредством которых представления о контроле влияют на поведение. В идеале, необходимо выявить конкретные поведенческие, когнитивные и аффективные механизмы, посредством которых представления об эффективности влияют на личностное функционирование.

Бандура (Bandura, 1997) выделяет четыре процесса, посредством которых представления об эффективности влияют на поведение. Роль каждого из них была подтверждена значительным объемом эмпирических данных. Во-первых, восприятие собственной эффективности влияет на выбор вида деятельности. Человек берется за дела, которые, по его мнению, ему по силам, и избегает дел, с которыми, с его точки зрения, ему не совладать. Этот момент иллюстрируют исследования детерминант выбора карьеры. Даже в выборках мужчин и женщин с одинаковым интеллектуальным уровнем женщины менее уверены в собственной эффективности в отношении завершения образовательных программ, требующих математических и технических способностей. Как следствие, они реже выбирают математику и естественнонаучные дисциплины и в качестве основных предметов и в качестве области профессиональной деятельности (Betz & Hackett, 1981; Hackett & Betz, 1995). Co временем эффекты подобных процессов принятия решения накапливаются. Избегая ситуаций, которые смог бы преодолеть, человек упускает возможности приобретения новых ценных навыков. Нехватка навыков становится следующим препятствием к успеху.

Во-вторых, если выполнение действия уже начато, восприятие самоэффективности влияет на усердие и настойчивость. Решение о том, как долго пытаться выполнить поставленную задачу, частично зависит от оценки собственных способностей. Те, кто сомневается в своей эффективности, склонны прилагать все меньше и меньше усилий и сдаваться, те же, кто уверен в своей эффективности, более настойчив (например, Cervone & Peake, 1986). Значение этой связи между субъективным самовосприятием и поведенческой настойчивостью огромно, поскольку в большинстве случаев, чтобы чего-то добиться в жизни, необходимо упорство и терпение.

В-третьих, оценка собственной эффективности также влияет на эмоциональные реакции. Лица, уверенные в своей эффективности, меньше тревожатся о потенциально угрожающих событиях (например, Bandura, Cioffi, Taylor, & Brouillard, 1988; Bandura, Taylor, Williams, Mefford, & Barchas, 1985). Неуверенность в собственной способности решить важнейшие жизненные задачи чревата депрессией (Cutrona & Troutman, 1986). Неуверенность в своей академической и социальной эффективности повышает риск депрессии у подростков (Bandura, Pastorelli, Barbaranelli, & Caprara, 1999).

Наконец, представления об эффективности влияют на качество выполнения сложных когнитивных заданий. При выполнении сложных заданий, требующих особых знаний и выработки оптимальных стратегий, лица, уверенные в своей эффективности, разрабатывают и проверяют стратегии более аналитично (Cervone, 1993; Wood & Bandura, 1989). Устойчивое восприятие собственной эффективности также повышает успешность выполнения стрессовых заданий на память (Berry, West, & Dennehey, 1989); представления об эффективности памяти особенно важны в пожилом возрасте, когда возникает необходимость переоценки своих когнитивных возможностей в свете возможного их ограничения, связанного с возрастом (Berry, 1989). Влияние оценок самоэффективности на когнитивную результативность частично опосредовано когнитивными помехами (Sarason, Pierce, & Sarason, 1996). Неуверенность в собственной эффективности может заставлять человека фиксировать внимание не на задании, а на самом себе (например, Elliot & Dweck, 1988). Отвлечение от поставленной задачи мешает ее выполнению.

Уверенность в собственной эффективности обычно способствует высоким достижениям, влияя на принятие трудностей, настойчивость, несмотря на неудачи, осуществление сложных когнитивных стратегий и тревогу/спокойствие перед лицом угрозы. Однако в некоторых исключительных случаях слишком сильная уверенность в своей эффективности может оказаться дисфункциональной. Человек, чрезвычайно уверенный в своей эффективности, может, к примеру, быть чрезвычайно настойчивым в своих попытках выполнить невыполнимые задания (Janoff-Bullman & Brickman, 1982), может неоправданно идти на риск (Haaga & Stewart, 1992b; см. также Baumeister & Scher, 1988).

Представления о контроле и ближайшие детерминанты поведения. Один из ключевых вопросов при исследовании когнитивных процессов и мотивации - вопрос о том, оказывает тот или иной когнитивный механизм каузальное влияние на поведение, или лишь второстепенное. Когнитивный процесс может быть связан с другими факторами (третьими переменными), являющимися истинными причинами успеха. В случае воспринимаемой самоэффективности, очевидной третьей переменной является мастерство. Люди, имеющие больше знаний и навыков, более уверены в своих способностях. Объективные различия в мастерстве могут, в принципе, объяснять корреляции между субъективными представлениями об эффективности и успешности осуществления соответствующей деятельности.

Этой проблеме посвящено множество исследований, в которых подтверждается связь между суждениями о самоэффективности и поведением (см. Bandura, 1997; Cervone & Scott, 1995). Особенно убедительны данные, полученные при экспериментальном манипулировании суждений об эффективности с сохранением остальных факторов постоянными. Это возможно благодаря едва заметным контекстуальным стимулам, которые оказывают искажающее влияние на формирование суждений о самоэффективности. Сервон и Пик (Cervone & Peake, 1986) манипулировали представлениями об эффективности, используя эталонные подсказки (Tversky & Kahneman, 1974). Когнитивная эталонная подсказка - это некая концептуальная стартовая точка в задании на выведение умозаключений, то есть первое предположение, которое человек может преобразовать, чтобы получить затем окончательную оценку. Окончательные оценки обычно искажаются в направлении эталонной подсказки, даже если значение стимула-подсказки не позволяет получить никакой информации об объекте суждения (Tversky & Kahneman, 1974). Перед выполнением когнитивного задания испытуемых просили сообщить, смогут они решить больше или меньше X задач, при этом значение X, было якобы случайным числом, в то время как в действительности оно предварительно выбиралось и должно было быть особенно высоким или особенно низким. Высокие и низкие значения стимула-подсказки повышали и понижали уверенность в собственной эффективности соответственно. Изменившаяся самооценка соответствующим образом влияла на последующую настойчивость при выполнении заданий (Cervone & Peake, 1986). Таким образом, восприятие собственной эффективности влияло на поведение даже тогда, когда представления об эффективности изменялись способом, не обеспечивающим ни различия в мастерстве ни информации о задании. Вариации в порядке, в котором люди рассматривают гипотетические уровни будущих действий, также влияют на суждения об эффективности и на поведение (Berry, West, & Dennehey, 1989; Peake & Cervone, 1989). Эталонные подсказки могут влиять на поведение, изменяя не только представления об эффективности, но и цели, которые человек ставит перед собой (Hinsz, Kalnbach, & Lorentz, 1997).

На суждениях об эффективности также отражается краткий анализ позитивных или негативных факторов, связанных с действиями. Оценка своих сильных и слабых сторон перед выполнением задания делает когнитивно доступной разную информацию. Лица, которые недавно размышляли о своих недостатках, ниже оценивают свою эффективность и менее мотивированы (Cervone, 1989).

Эти результаты убедительно свидетельствуют о том, что оценка человеком своих возможностей оказывает причинное воздействие на уровень мотивации. Этот вывод подтверждают результаты исследований, в которых представлениями о самоэффективности манипулируют с помощью ложной обратной связи (например, Holroyd et al., 1984; Litt, 1988; Weinberg, Gould, & Jackson, 1979). Дополнительные доказательства каузального влияния представлений об эффективности были получены в многочисленных исследованиях, демонстрирующих, что восприятие собственной эффективности позволяет спрогнозировать успешность выполнения заданий при статистическом контроле влияния успешности выполнения заданий в прошлом (обзор в Bandura, 1997).

Генерализация в восприятии самоэффективности. Оценка человеком своих возможностей может существенно варьировать от ситуации к ситуации. Любой человек может назвать такие виды деятельности, в которых он чувствует себя специалистом, и такие которые вызывают у него сомнения в собственных силах. Несмотря на это, есть основания говорить о том, что представления о самоэффективности могут переноситься на разные контексты. Внешне непохожие обстоятельства могут быть тесно связанными в сознании человека, размышляющего о своей способности справиться с ними.

Если бы удалось подтвердить кросс-ситуационную согласованность восприятия собственной эффективности, это было бы важно не только в связи с вопросами мотивации и воспринимаемого контроля, но и для изучения личностной согласованности в целом. Учитывая подтвержденное исследованиями влияние самоэффективности на поведение, понимание кросс-ситуационной согласованности самоэффективности должно рассматриваться как главный путь к пониманию согласованности личностного функционирования в целом.

Один из подходов к вопросу о генерализации - постулирование некоего глобального личностного фактора, к примеру обобщенной самоэффективности (например, Schwarzer, Baessler, Kwiatek, & Schroeder, 1997; Sherer et al., 1982). При этом осуществляется попытка выявить индивидуальные различия в глобальной тенденции быть уверенным в своих способностях. Хотя люди очевидно различаются по самовосприятию, обобщенная стратегия самоэффективности - не лучший путь к пониманию этих различий. Один из недостатков состоит в том, что дается необоснованный ответ на вопрос, достаточно ли согласованности в самооценках, чтобы каждого человека можно было охарактеризовать неким единым глобальным показателем. Второй недостаток этого подхода заключается в том, что он не раскрывает психические или социальные механизмы, обусловливающие генерализацию представлений о собственной эффективности.

Альтернативный подход состоит в исследовании конкретных психических структур и процессов, обусловливающих формирование уверенности в собственных силах или ощущения несостоятельности в различных сферах деятельности. Вероятнее всего, при оценке человеком своей эффективности в любой ситуации в сознании возникают особенно четкие, постоянно доступные аспекты представлений о собственном Я (см. гл. 9). Иными словами, кросс-ситуационная генерализация в оценках собственной эффективности обусловлена влиянием Я-схем (Markus, 1977). Определенная Я-схема может возникать в сознании в различных обстоятельствах и обеспечивать относительную устойчивость оценок собственной эффективности в разных ситуациях. Если, к примеру, у учащегося сформировалась схема в отношении собственной тенденции к переживанию тревоги, это представление может возникать в сознании и снижать оценку собственной эффективности в таких различных социальных ситуациях, как сдача экзамена, назначение свидания и участие в предварительной беседе при устройстве на работу.

Доказательства того, что Я-схемы и связанные с ними ситуационные представления порождают кросс-ситуационную согласованность в представлениях о самоэффективности, были получены в исследовании Сервона (Cervone, 1997,1999) уже упоминавшемся в главе 4. Испытуемые проходили обследование в два этапа, направленных на выявление: 1) схематических личностных атрибутов, то есть личностных атрибутов, особенно значимых для данного человека; 2) ситуационных представлений, в частности того, как человек связывает любой схематический атрибут с любым из множества возможных действий и социальных ситуаций. Результаты оценки Я-схем и ситуационных представлений использовались для выявления групп ситуаций, в которых испытуемые должны быть особенно уверенными/неуверенными в своих силах. В частности, уверенность и неуверенность в собственной эффективности прогнозировалась в ситуациях, которые воспринимались как релевантные позитивно и негативно окрашенным схематическим атрибутам соответственно. На третьем этапе испытуемые заполняли опросники самоэффективности, оценивая уверенность в своей способности осуществить определенные действия в заданных социальных контекстах.

Обнаружилось, что представления об эффективности действительно сохраняются от ситуации к ситуации (рис. 8).

Сравнительная уверенность/неуверенность в своих силах в разных ситуациях оказалась связанной с позитивными/негативными схематическими атрибутами. Оценки же собственной эффективности в отношении ситуаций, связанных с позитивными и негативными атрибутами, не представленными в Я-схемах, не различались. Важно отметить, что конкретные ситуации, в которых обнаруживались устойчивые паттерны самооценки, носили индивидуально специфический характер и редко соответствовали традиционным категориям индивидуальных различий (Cervone, 1997, 1999). Эти результаты очевидно демонстрируют несостоятельность практики глобальной оценки воспринимаемой самоэффективности, поскольку, по данным описанного выше исследования, каждый человек обладает устойчивыми паттернами представлений и о высокой, и о низкой эффективности. Генерализацию представлений о собственной эффективности можно объяснить через систему социальных знаний и представлений о собственном Я, обусловливающих согласованность самооценок в различных ситуациях. Марш и Юнг (Marsh & Yeung, 1998), проанализировав глобальные и предметно-специфические представления о собственном Я, пришли к аналогичным выводам о практической ценности обобщенных показателей Я-концепции.

Формирование уверенности в собственной эффективности

Психология личности должна исследовать не только роль представлений о контроле, но и процессы, посредством которых человек развивает в себе ощущение контроля. Как выработать ощущение эффективности у тех, кто сомневается в своей способности преодолевать жизненные препятствия?

Внушить ощущение собственной эффективности непросто. Ободрение и похвала могут улучшить оценку человеком своих способностей, но результаты их действия недолговечны, если в ближайшее время старания человека не увенчиваются успехом. Самый верный способ приобретения уверенности в себе - это личный опыт успеха (Bandura, 1997; Williams, 1995). Личный опыт преодоления препятствий и достижения поставленной цели трудно отрицать даже тем, кто обычно сомневается в своих способностях. Это утверждение иллюстрируют результаты исследований, посвященных проблеме фобий.

Многочисленные исследования свидетельствуют о том, что опыт активного преодоления страха наиболее действенное средство повышения уверенности в себе у лиц, страдающих фобиями, и тем самым способствует избавлению от мучительных страхов. Методы активного преодоления повышают веру в свои силы и приводят к избавлению от избегающего поведения быстрее и эффективнее, чем другие методы, такие как методы экспозиции или систематической десенсибилизации [9] (Williams, 1990; 1995; Williams & Cervone, 1998). Успешное выполнение поставленной задачи не приводит автоматически к уверенности в себе. Используя методы активного преодоления, терапевт должен убедиться, что человек объясняет свой успех собственными усилиями и навыками. Для этого внешняя помощь постепенно сокращается, и человек получает возможность справиться с ситуацией самостоятельно (Williams, 1990). Методы активного преодоления часто способствуют значительным поведенческим изменениям. Исследования простых фобий (Bandura et al., 1977) и агорафобии (Williams, Dooseman, & Kleifield, 1984) свидетельствуют о том, что методы активного преодоления позволяют клиентам выполнять целый ряд действий, которые изначально они не были в состоянии осуществить.

Понятие устойчивого ощущения самоэффективности особенно важно для понимания того, как люди мотивируют себя на целенаправленные действия и поступки, плоды которых можно будет пожинать лишь в отдаленном будущем. Этой проблеме посвящен следующий раздел.

*Метод систематической десенсибилизации - терапевтическая процедура с целью уменьшения у клиента тревоги в отношении пугающих его объектов или ситуаций. Суть его заключается в последовательном предъявлении серии стимулов, сходных со стимулом, вызывающим страх (тревогу, беспокойство), до тех пор, пока страх не угаснет. - Примеч. науч. ред.

Некоторые обстоятельства заставляют нас действовать. Проверка начальника, крик о помощи или надвигающаяся опасность побуждают нас к действиям. Однако такие ситуации довольно редки. Внешние побудители обычно связаны с отдаленным будущим, а не непосредственно с актуальной ситуацией. Студент должен мотивировать себя к учебе, чтобы сдать экзамены, которые предстоят лишь через несколько месяцев. Люди среднего возраста должны поддерживать физическую форму, когда риск многих серьезных болезней, часто появляющихся в старости, еще невелик. Задача, с которой сталкиваются эти и другие люди, - это самомотивация, то есть начало и продолжение действий при отсутствии непосредственных внешних побудителей.

Одна из важнейших психических детерминант успешной/неудачной самомотивации - это постановка целей. То, как человек ставит перед собой цели и следит за своими успехами, обусловливает конечный результат его усилий (Locke & Latham, 1990). Поэтому одна из основных задач психологии мотивации: изучение вариаций в системах целей, а также способов влияния целей на мотивацию, поведение и психическое благополучие.

В современной психологической литературе термин цель употребляется в широком значении. В качестве цели можно рассматривать приготовление чашки кофе, получение пятерки за контрольную работу, избегание одиночества. В результате литература, посвященная целям и мотивации, оказывается бессистемной. Чтобы систематизировать все данные по этой теме, следует иметь представление о трех вариантах различения целей.

Во-первых, цели различаются количественно. Можно выделить целый ряд параметров, по которым варьируют цели (Locke & Latham, 1990). Цели, к примеру, различаются по уровню трудности. Человек может стремиться пробежать 10-километровую дистанцию за 25 минут или за час, получить проходной балл или пятерку. Во-вторых, цели различаются качественно. Разные цели могут обладать для людей разным смыслом (Grant & Dweck, 1999; Higgins, 1997). Например, одни цели подразумевают развитие навыков, а другие - демонстрацию уже развитых навыков. В-третьих, цели различаются по широте. Одни цели долгосрочные и включают широкий диапазон видов деятельности (например, забота о семье, вклад в профессию, повышение благосостояния общества или народа). Другие цели - более узкие, их можно достичь, совершив небольшое количество действий (например, пробежать 10-километровую дистанцию, прочесть рекомендованную литературу до окончания школы). Узкие и широкие цели могут быть иерархически связаны (Emmons, 1989; Carver & Scheier, 1982, 1999). Конкретные цели (например, загореть) - это способы достижений целей более высокого уровня (например, произвести хорошее впечатление на молодого человека/девушку на первом свидании), которые, в свою очередь, обеспечивают более широкие цели (например, улучшить свою социальную жизнь, выйти замуж/жениться).

Далее мы рассмотрим связи различных параметров целей с мотивацией и поведением, а также то, как процессы саморегуляции опосредуют поведенческое влияние постановки целей.

Разные люди могут браться за одно и то же дело, преследуя разные цели. Исследователи выделили ряд параметров, по которым различаются цели, и связали эти количественные параметры целей с мотивацией и достижениями (Locke & Latham, 1990). Вероятно, наиболее важный параметр целей - их уровень, то есть уровень трудности, который задает себе человек. Одному студенту достаточно получить проходной балл, другой стремится получить пятерку. Одни рабочие стремятся выполнить план, а другие - перевыполнить. В целом ряде исследований, как в лабораторных, так и в естественных условиях, была подтверждена устойчивая положительная связь между уровнем трудности цели и успешностью на пути к ее достижению (Locke & Latham, 1990; Mento, Steel, & Karren, 1987; Tubbs, 1986). Пока человек прилагает усилия, чтобы добиться поставленной цели, более трудные цели способствуют более высокому уровню достижения. Хотя эти результаты не вызывают удивления, следует отметить, что они довольно устойчивы. Влияние уровня трудности целей на успешность деятельности - один из наиболее надежных результатов исследований, освещенных в литературе по проблеме человеческой мотивации (Locke & Latham, 1990).

Далее, более тонкий момент в постановке целей - это специфичность цели. Цели различаются по тому, насколько специфичны критерии их достижения. Некоторые виды социальной и профессиональной деятельности подразумевают наличие весьма трудных, но неопределенных целей. С подобной целью сталкивается студент-первокурсник, задача которого состоит в составлении программы какого-либо исследования. Во многих исследованиях была сделана попытка сравнить специфические цели с неспецифическими, например сделать все, на что способен. В подавляющем большинстве случаев оказывалось, что специфические цели лучше способствуют успешной деятельности (Locke, Shaw, Saari, & Latham, 1981).

Цели также различаются по близости. Завершить третий курс со средним баллом 4 и получить средний балл 4 в текущем семестре - одинаково трудные и специфические цели. Однако их разница в степени близости может отражаться на мотивации. Ближайшие цели или сочетание ближайших и отдаленных целей обычно обладает большей мотивационной силой, чем только отдаленные цели (Bandura & Schunk, 1981; Stock & Cervone, 1990). Бандура и Шунк (Bandura & Schunk, 1981) приводят исследовательские данные, касающиеся этого вопроса, а также предлагают разумное решение методологической проблемы, актуальной для данной области исследования. Эта проблема заключается в том, что лица, оказавшиеся в экспериментальных условиях постановки отдаленных целей, обычно делят процесс достижения цели на этапы и ставят перед собой более конкретные цели. Обследовались дети, плохо справляющиеся с математикой; эти дети проходили программу тренировки математических навыков. В ситуации, связанной с отдаленными целями, детей просили за семь уроков выполнить все задания из учебника, состоящего из 42 страниц. В ситуации, связанной с ближайшими целями, детей просили выполнить по шесть заданий в день. По причине юного возраста и трудностей с математикой дети из группы, которым ставились отдаленные цели, оказались совершенно неспособными разделить общую задачу на специфические подзадачи. Ближайшие подзадачи повышали самоэффективность детей, их интерес и успешность выполнения математических заданий (Bandura & Schunk, 1981).

Есть два момента, вызывающих сомнения. Во-первых, контролировать свое поведение в отношении огромного числа ближайших целей слишком утомительно. Чрезмерно жесткое планирование может привести к фрустрации и ощущению невозможности саморегуляции (Kirschenbaum, 1985; 1987). Во-вторых, когда человек изначально крайне заинтересован в том или ином виде деятельности, интерес стимулируют в основном отдаленные, а не ближайшие цели (Manderlink & Harackiewicz, 1984). Тем не менее постановка ближайших целей помогает саморегуляции уже потому, что отдаленные цели не могут служить четким ориентиром для действий в настоящем.

Преимущества постановки ближайших целей не должны заставлять человека забывать об отдаленных целях, являющихся конечными основаниями для действий. Люди различаются по своей склонности сосредотачиваться на будущем (Karniol & Ross, 1996). По сравнению с теми, кто склонен игнорировать будущее, те, кто склонен обдумывать отдаленные результаты своего поведения, также склонны действовать с учетом возможного будущего вознаграждения, например заниматься собственным здоровьем или улучшать окружающую среду (Strathman, Gleicher, Boninger, & Edwards, 1994).

Влияние целей можно рассматривать на двух уровнях объяснения; иными словами, можно выделить два типа факторов, опосредующих влияние целей. Во-первых, это поведенческие механизмы, посредством которых цели разного уровня трудности, специфичности и близости влияют на успешность деятельности (Locke & Latham, 1990). Постановка целей способствует повышению настойчивости (Earley, Wojnaroski, &. Prest, 1987; Huber & Neale, 1987) и направляет внимание человека на те аспекты деятельности, которые важны для ее успешности (Rothkopf & Billin-gton, 1975). На втором уровне объяснения исследуются когнитивные и аффективные процессы, связанные с Я и опосредующие влияние целей. Мы рассмотрим их далее, однако прежде обсудим факторы, опосредующие связь между целями и успешностью деятельности.

Трудность целей не всегда способствует успешности деятельности. Влияние целей на поведение опосредуется двумя факторами. Первый - это когнитивная сложность задач (Wood, Mento, & Locke, 1987). При выполнении легких заданий наличие цели способствует приложению усилий, что, в свою очередь, улучшает качество деятельности. При выполнении сложных заданий приложения усилий может оказаться недостаточно. Для успеха может потребоваться, к примеру, разработка и проверка новых стратегий решения. При выполнении сложных заданий системы целей не столь важны (Locke & Latham, 1990; Wood et al., 1987). При выполнении сложных заданий человек может прилагать максимум усилий, но так и не достичь спокойствия и аналитического настроя, необходимого для успеха (например, Cervone et al., 1991).

Второй опосредующий фактор - это обратная связь. Трудные цели повышают мотивацию до тех пор, пока человек контролирует свои действия в соответствии с обратной связью в отношении степени успешности этих действий. Этому контролю могут препятствовать два типа факторов. Во-первых, социальный контекст не всегда предоставляет необходимую информацию. Уже упомянутому ранее студенту, пытающемуся начать составление программы исследования, может мешать не только неопределенность целей, но и отсутствие обратной связи об успешности его действий со стороны преподавателей. При отсутствии обратной связи постановка трудных целей не всегда способствует успешности деятельности. Этот вывод подтверждают исследования различных сфер - например, когнитивной деятельности (Kazdin, 1974; Strang, Lawrence, & Fowler, 1978), траты физических сил (Bandura & Cervone, 1983) и способности терпеть боль (Stevenson, Kanfer, & Higgins, 1984), - в которых обратная связь подвергалась экспериментальным манипуляциям.

Второй фактор также связан с тем, что человек может просто не обращать внимания на предоставляемую обратную связь. Эта проблема исследовалась в рамках теории контроля (Carver & Scheier, 1981, 1998, 1999). Согласно теории контроля, мотивация и саморегуляция - это процессы контроля обратной связи. «Компаратор» в аппарате обратной связи (см. основные положения теории контроля выше) рассчитывает степень соответствия между информацией о результатах действий и внутренними стандартами. Исследователи проанализировали, как компаратор реагирует на изменения в степени сосредоточенности человека на себе. Иными словами, когда внимание человека направлено на себя, он стремится получить обратную связь относительно своего поведения, чтобы сравнить ее с личными стандартами. Результаты исследований свидетельствуют о том, что люди прилагают больше усилий для оценки своего поведения при наличии стимула (например, зеркала), привлекающего их внимание к себе самим, а люди, которые изначально более склонны к сосредоточенности на себе, чаще других оценивают адекватность своего поведения (Scheier & Carver, 1983). Активизируя этот процесс сравнения, сосредоточенность человека на себе позволяет ему привести свое поведение в соответствие с внутренними стандартами (Carver & Scheier, 1998; 1999). Сосредоточенность на себе расширяет возможности регуляции не только поведения, но и когнитивных процессов. Перед зеркалом человек более склонен подавлять социально неприемлемые мысли (Macrae, Bodenhausen, & Milne, 1998).

Способность сравнивать обратную связь в отношении собственных действий с четкими целями важна не только для успешности деятельности, но и для получения удовольствия от нее. Исследования, описанные ранее Чикжентмихалы (Czikzentmihalyi, 1990), раскрывают роль целей и обратной связи в психическом благополучии. Человек чувствует себя более бодрым, радостным и удовлетворенным своей деятельностью, если он успешно выполняет трудные задачи, позволяющие получать ясную обратную связь, а также если он считает, что способен решить эти задачи (Czikzentmihalyi & Lefevre, 1989). Как это ни прискорбно, люди тратят большую часть своего свободного времени на пассивные занятия (например, перед телевизором), которые не представляют трудности и поэтому в конечном счете не приносят удовлетворения (Czikzentmihalyi, 1990).

Как отмечалось ранее, одним из способов исследования влияния целей на успешность деятельности является изучение поведенческих процессов, которые зависят от целей и способствуют успешности деятельности. На втором уровне анализа необходимо выявить психические механизмы, опосредующие влияние целей на поведение. Почему люди с четкими целями и обратной связью прилагают больше усилий для решения поставленных задач и более настойчивы?

Мотивационные эффекты целей можно также рассматривать с точки зрения системы саморегуляции, о которой шла речь в начале этой главы. Вероятность участия каждого из элементов Я-системы в саморегуляции выше, если человек имеет ясные цели и получает четкую обратную связь. Получая четкую обратную связь по четко определенным целям, человек оценивает свои достижения, свою эффективность, ставит перед собой конкретные цели и устанавливает стандарты. Каждый из этих процессов влияет на мотивацию (Bandura, 1991b; Cervone, 1993).

Источником данных о влиянии саморегуляции на целенаправленную мотивацию служат исследования, в которых с помощью самоотчетов оцениваются Я-процессы при решении задач с нескольких попыток. Это позволяет связать механизмы саморегуляции с последующей результативностью и при этом контролировать эффекты прошлых попыток решения. При выполнении простых заданий (Bandura & Cervone, 1983, 1986) и сложных когнитивных задач (Bandura & Jourdan, 1991; Cervone, Jiwani, & Wood, 1991; Cervone & Wood, 1995) на успешность влияют оценка самоэффективности, личные цели и самооценочные реакции. Сервон и Вуд (Cervone & Wood, 1995), к примеру, обнаружили, что при решении сложных когнитивных задач восприятие собственной эффективности и личные цели объясняют примерно половину (49 %) дисперсии в изменениях результативности от одной попытки к другой. Самооценочные реакции влияют на результативность вне зависимости от целей и представлений об эффективности. Таким образом, трудные, конкретные цели влияют на мотивацию в значительной мере посредством своего влияния на систему саморегуляции.

Механизмы саморегуляции способны объяснить влияние на поведение не только трудности и специфичности целей, но и их близости. Ближайшие подцели влияют на Я-систему двумя способами (Stock & Cervone, 1990). Во-первых, они повышают изначальную оценку собственной эффективности. Еще до того как начать работать над задачей, мысленно разбив ее на подзадачи, человек начинает рассматривать ее как более достижимую. Во-вторых, подцели повышают самоэффективность и самооценочные реакции, помогая определять успешность каждого шага на пути к поставленной цели. При отсутствии ближайших целей промежуточные результаты могут показаться незначительными. Когда те же результаты являются достижением определенной ближайшей цели, они приобретают гораздо большее личное значение. Даже среди людей, достигших объективно одинаковых целей те, кто ставил перед собой ближайшие цели, позитивнее оценивают свою эффективность и свои результаты (Stock & Cervone, 1990).

В исследованиях связи между механизмами саморегуляции и целенаправленным поведением были получены данные, имеющие отношение к двум моментам, упомянутым ранее. Первый - это дифференцированная активация Я-системы. При выполнении как простых, так и сложных заданий процессы, имеющие отношение к Я, более тесно связаны с успешностью деятельности, если человек получает четкую обратную связь в отношении четко определенных целей (например, Bandura & Cervone, 1983; Cervone et al., 1991). Таким образом, неопределенные цели не активируют факторы Я-системы, посредством которых осуществляется самомотивация. В результате они обладают меньшим мотивационным эффектом, чем конкретные цели.

Второй момент связан с опосредующим влиянием сложности задания, то есть тем фактом, что при выполнении сложных заданий системы целей влияют на деятельность не так сильно, как при выполнении простых заданий. В обоих случаях расхождения между целями и обратной связью в отношении результатов вызывают негативную самооценочную реакцию. Люди становятся неудовлетворенными собой и перспективой последующих неудовлетворительных результатов. И при выполнении простых, и при выполнении сложных заданий неудовлетворенность собой заставляет прилагать больше усилий. Люди тут же предпринимают действия, направленные на уменьшение расхождений между результатами и целями. Но при выполнении простых/сложных заданий большие усилия приводят к разным результатам. При выполнении простых заданий они повышают успешность, и люди, негативно оценивающие свои результаты, как правило, добиваются их улучшения (Bandura & Cervone, 1983; 1986). При выполнении же когнитивно сложных заданий приложение дополнительных усилий может не дать желаемого результата и даже привести к обратному. Люди, не удовлетворенные своими результатами при выполнении сложных заданий, пробуют огромное количество стратегий, лихорадочно пытаясь улучшить свои результаты. При этом они так усложняют свой выбор, что задача становится практически нерешаемой. Поэтому при выполнении сложных заданий неудовлетворенность собой ухудшает продуктивность (Cervone et al., 1991; Cervone & Wood, 1995), то есть приводит к результату, противоположному тому, который мы имеем в случае выполнения простых заданий.

Бессознательные механизмы целенаправленного поведения

При обсуждении самомотивации мы рассматривали процессы саморефлексии. Ставя перед собой цели, направляя свои усилия для их достижения и анализируя свои прошлые результаты, человек размышляет о себе и о своем отношении к окружающему миру. Но, не все мотивационные механизмы опосредуются сознанием. Исследования (Bargh, 1997; Bargh & Barndollar, 1996; Bargh & Gollwitzer, 1994) свидетельствуют о том, что иногда цели активируются и управляют нашим поведением через бессознательные, автоматические когнитивные процессы.

Данные о неосознанных процессах, связанных с целями, были получены в исследованиях с использованием когнитивного акцентирования того или иного мотива перед началом выполнения задания. В одном из исследований испытуемые предварительно решали ребус, включавший слова, связанные либо с целями достижения, либо с целями принадлежности к группе. Затем они выполняли задание совместно с помощниками экспериментаторов, демонстрировавшими посредственные способности; то есть высокий уровень достижений испытуемого мог ранить чувства помощника. Как и предполагалось, акцентирование целей, связанных с принадлежностью к группе, привело к тому, что испытуемые решали меньше задач, чем испытуемые, у которых акцентировались цели, связанные с достижением. Важно отметить, что испытуемые не осознавали влияния акцентирования (Bargh & Barndollar, 1996; см. также Bargh, Chen, & Burrows, 1996; Carver, Ganellen, Froming & Chambers, 1983; Chen & Bargh, 1997).

Интересно, что когда акцентируется частный случай некоего понятия, а не само это понятие, возможны контрастные поведенческие эффекты. Хотя акцентирование понятия «пожилой» может привести к замедлению походки (Bargh et al., 1996), акцентирование этого понятие и предъявление изображения конкретного пожилого человека может заставить человека ускорить шаг (Dijksterhuis et al., 1998). Акцентирование яркого примера некоего понятия заставляет человека делать внутреннее сравнение, вызывающее контрастный эффект. Акцентирование образа Альберта Эйнштейна, с одной стороны, повышало доступность не только слов, связанных с интеллектом, но и слов, связанных с умственной ограниченностью (вероятно, потому, что испытуемые считали себя ограниченными по сравнению с Эйнштейном); а с другой - несколько ухудшало результаты испытуемых в тесте на общие знания (Dijksterhuis et al., 1998).

Свидетельства того, что представления и цели, активированные вне сферы сознания, способны влиять на осознаваемые цели и наблюдаемое поведение имеют большое значение как своего рода «доказательство существования». Они указывают на то, что внешние факторы могут изменять поведение через психические механизмы, функционирующие за пределами сознания. Таким образом, существует неосознаваемый путь от ситуационных факторов к поведению. Учитывая все разнообразие психических процессов, способных протекать вне сознания (см. гл. 9 и 11), а также житейский опыт, когда мы, не закончив действия, порой не можем вспомнить, что собирались сделать, влияние бессознательного не должно казаться чем-то удивительным. Тем не менее оно заставляет нас задуматься о том, что не все целенаправленные действия основаны на сознательной когнитивной переработке информации или доступных сознанию образов цели действия.

Несмотря на важность этих результатов, они должны привести к возвращению бихевиоризма в трактовке Скиннера, который считал, что личностное функционирование целиком зависит от среды (см. Bargh, 1997; Wegner & Wheatley, 1999). В лабораторных исследованиях, посвященных проблеме неосознаваемых механизмов целенаправленного поведения, обычно оценивается относительно простая деятельность (например, скорость ходьбы по коридору), не имеющая никакого отношения к благополучию испытуемых. Сталкиваясь с личностно значимыми трудными задачами, человек использует сознательные когнитивные ресурсы для оценки своих перспектив. Ясные цели и вера в свои силы являются необходимым условием успешной саморегуляции, без которой невозможно преодоление жизненных трудностей. Существование бессознательных механизмов целенаправленного поведения не должно умалять значение сознательной саморефлексии для личностного развития.

Особого внимания заслуживает проблема взаимодействия сознательных и бессознательных процессов в саморегуляции. Бессознательные процессы могут влиять на осознаваемые цели и представления, которые, в свою очередь, регулируют поведение. Например, в одном из упомянутых ранее исследований было обнаружено, что порядок вопросов в опроснике, предлагаемом перед экспериментом, влияет на последующую настойчивость при выполнении экспериментального задания (Peake & Cervone, 1989). Испытуемые не догадываются об этом влиянии (ср. Nisbett & Wilson, 1977); в действительности в разъяснительной беседе, проведенной после эксперимента, многие испытуемые усомнились в возможности влияния порядка вопросов на их поведение. Однако было бы ошибкой объяснять эти эффекты исключительно бессознательными механизмами. Порядок вопросов в опроснике влиял на сознательные рефлексии. Лица, которые сначала отвечали на вопросы о будущих превосходных результатах, оценивали свою эффективность более высоко. Представления об эффективности, в свою очередь, влияли на настойчивость при выполнении задания (Peake & Cervone, 1989). Человек часто не осознает все разнообразие контекстуальных факторов, влияющих на содержание сознания. Тем не менее осознанные мысли, вероятно, - главная детерминанта его действий.

Как мы выяснили, вариации в специфичности, трудности и близости целей воздействуют на мотивацию посредством влияния на Я-систему. Аналогичный вывод был получен в исследованиях качественно различающихся целей. Различные типы целей имеют для человека разный смысл и поэтому обусловливают разные паттерны когнитивных, аффективных и поведенческих процессов, связанных Я-концепцией.

Цели оценки/развития. В одних случаях конечной целью действия является достижение положительной оценки своих собственных качеств. При устройстве на работу, при первой встрече с родителями жениха или невесты основная задача - продемонстрировать свои личные качества и получить положительную оценку. В других случаях цели более ориентированы на будущее. Занимаясь хобби, придерживаясь некой программы физической подготовки или посещая определенный курс лекций, человек стремится развить в себе некое качество или некий навык.

Для отражения этого различия Двек с коллегами разграничивают цели оценки и цели развития (например, Grant & Dweck, 1999). Цели оценки подразумевают проверку или подтверждение некой личностной характеристики. Люди же имеющие цели развития, стремятся приобрести или развить некое качество. В контексте мотивации достижения эти типы целей проявляются в целях обучения и целях результативности (Dweck & Leggett, 1988; Elliot & Dweck, 1988; ср. Nicholls, 1984; Ames, 1992). Люди, ставящие перед собой цели обучения, стремятся приобрести знания и навыки, тогда как люди, имеющие цели результативности, стремятся получить положительную оценку своих достижений.

Цели обучения/результативности влияют на то, как человек реагирует на неудачу. Если он пытается максимизировать оценку собственной результативности, неудача имеет существенные последствия для его Я. Она означает, что у него отсутствует некое ценное личностное качество. Если же человек просто стремится чему-то научиться, неудачи не имеют пагубного действия. Они лишь подразумевают, что человек еще не до конца овладел каким-то навыком. Эллиот и Двек (Elliot & Dweck, 1988) создали условия, при которых учащиеся младших классов, выполняя когнитивное задание, поставили перед собой либо цели обучения, либо цели результативности. Испытуемым сообщили, что либо они выполняют задание, которое поможет усовершенствовать их умственные навыки (ситуация с целями обучения), либо что их результаты оценят специалисты (ситуация с целями результативности). Уверенность испытуемых в своей способности выполнить задание также подвергалась манипуляциям с помощью ошибочной обратной связи в отношении предыдущей деятельности. Успешности выполнения задания препятствовало сочетание целей результативности и неуверенность в своих силах. Кроме того, это сочетание целей и представлений влияло на чувства и самооценку испытуемых. Испытуемых просили при выполнении задания мыслить вслух. Цели результативности в сочетании с неуверенностью в собственных силах заставляли людей думать не о задании, а о себе. Испытуемых начинали волновать причины их неудач («Мне это плохо дается») и актуальные чувства («У меня болит живот») (Elliot & Dweck, 1988, р. 10). Учащиеся в такой же мере неуверенные в своих силах, но имевшие цели обучения, редко высказывались подобным образом.

Целевые ориентации важны не только в сфере достижений, но и в межличностных отношениях. В одном из исследований (Erdley, Cain, Loomis, Dumas-Hines, & Dweck, 1997) у детей, участвовавших в игре «напиши другу», подвергались манипуляциям цели оценки/развития. В отношении первой буквы дети получали негативную обратную связь, а затем получали возможность написать вторую букву. По сравнению с детьми, имевшими цели развития, дети, уверенные, что с помощью этих письменных заданий оценивается их способность заводить друзей, были склонны менее старательно выполнять задание, менее четко писать буквы и объяснять свои неудачи личностными факторами, а не обстоятельствами.

Представления человека о задании, подразумевающем либо усовершенствование навыков, либо оценку, влияют не только на мотивационное состояние, но и долгосрочное психическое благополучие. Было обнаружено (Dykman, 1998), что лица, ориентированные на цель проверки собственной ценности, более подвержены депрессии после негативных событий, чем лица, главная цель которых - самосовершенствование.

Цели приближения/избегания. Второе различие между целями связано с ориентацией на приближение или избегание. Человек может стремиться не только достичь, но и избежать каких-то результатов. Например, один человек начинает заниматься социальной деятельностью, желая завести друзей, а другой - избежать одиночества (Emmons, 1996). Разница между целями приближения/избегания частично вытекает из упомянутой выше разницы между мотивом достижения успеха и избегания неудачи (Atkinson, 1964). В теории контроля ее отражает разница между негативной обратной связью, когда осуществляется попытка приблизить поведение к имеющемуся стандарту, и функцией увеличения расхождения, когда основной задачей является обеспечение различия между поведением и неким эталонным значением (Carver & Scheier, 1998).

Проблему целей приближения/избегания можно анализировать не только на уровне отдельных заданий, но и на уровне Я-системы как некой целостности. У человека могут преобладать либо цели приближения, либо цели избегания. Исследования обычно указывают на пагубные последствия ориентации на избегание. При предъявлении списков личных целей, требующих завершения и кодировавшихся в соответствии с наличием или отсутствием целей избегания/приближения, оказалось, что взрослые люди, обладающие сравнительно большим количеством целей избегания, были более склонны к негативным эмоциональным переживаниям, менее удовлетворены своей жизнью и имели несколько более высокий уровень физического дистресса (Emmons & Kaiser, 1996). Студенты, имеющие по данным самоотчетов сравнительно больше целей избегания, также менее удовлетворены жизнью, имеют более низкий уровень субъективного благополучия (Elliot & Sheldon, 1997), а также больше симптомов различных заболеваний даже при контроле эффектов нейротизма (Elliot & Sheldon, 1998). Особенно низкий уровень благополучия имеют люди, считающие, что они не приближаются к целям, связанным с отдаленными неблагоприятными, по их мнению, результатами, которых они надеются избежать (King, Richards, & Stemmerich, 1998). Аналогично цели избегания подрывают внутреннюю мотивацию человека на выполнение поставленных задач (Elliot & Harackiewicz, 1996).

Цели избегания/приближения не оказывают непосредственное влияние на благополучие, их влияние опосредовано механизмами, связанными с Я-системой. При анализе способов влияния целей было обнаружено, что люди, имеющие цели избегания, менее уверены в своей способности достичь поставленной цели и в возможности контролировать выбор цели; чувство уверенности и контроля, напротив, связано с физическим благополучием (Elliot & Sheldon, 1998). Этот вывод, безусловно, соответствует рассмотренным ранее выводам относительно механизмов саморегуляции и параметров цели, согласно которым влияние целей на мотивацию обусловлено не целями как таковыми, а влиянием опосредующих процессов, связанных с Я.

Один из слабых моментов в отношении установленных связей между целями избегания и благополучия связан с тем, что исследования проводились главным образом на американских студентах колледжей, относящихся к культуре, в которой ценятся смелые независимые действия, относительно необремененных ответственностью за благополучие других людей, живущих в социальном и образовательном контексте, в котором стимулируются и поощряются личные достижения, и находящихся в возрасте, когда риск приносит меньше потерь, чем в дальнейшем, поскольку в будущем можно выбрать другой профессиональный или личный путь. В этих условиях сосредоточение на целях личного достижения в противовес целям избегания адаптивно. Эта мотивационная направленность в других культурах и контекстах может иметь другое значение. Возможно, что в зрелом возрасте ориентация на избегание будет более адаптивной. Вполне вероятно, что в восточных культурах, где стремление к личным достижениям рассматривается как источник страдания, цели приближения менее адаптивны (Kitayama & Markus, 1999).

Еще одна проблема связана с тем, что при типичном для науки дихотомичном разделении целей на цели приближения и избегания не учитывается вся сложность и многогранность представлений человека о наиболее ценных для него жизненных задачах. Многие серьезные начинания имеют элементы и приближения, и избегания. Эллиот и Шелдон (Elliot & Sheldon, 1998) отмечают, что нередко люди сообщают о целях, включающих «и компонент приближения, и компонент избегания» (р. 1287). В дальнейших исследованиях необходимо исходить не из того, что любую цель человека можно однозначно отнести к той или иной категории, а изучить когнитивную структуру представлений людей о своих личных целях (ср. Kruglanski, 2000) способом, учитывающим возможность совмещения в одной цели элементов приближения и избегания.

Регуляторный фокус: содействие/предотвращение. В психологии мотивации принято разделять мотивационные детерминанты на две категории. Человек стремится получить удовольствие и избежать боли. Говоря языком целевых ориентации, он имеет цели приближения или цели избегания. Хиггинс (Higgins, 1997, 1999) полагает, что разделение, связанное с получением удовольствия и избеганием боли необходимо, однако его недостаточно. Это обусловлено наличием механизмов саморегуляции, противоречащих традиционной классификации «боль-удовольствие».

Хиггинс выделяет три аспекта саморегуляции: регуляторное предвосхищение, регуляторный эталон и регуляторный фокус. Понятие регуляторного предвосхищения отражает широко используемое разделение на результат, связанный с удовольствием, и результат, связанный с болью. Регулируя свои действия, человек может сосредоточиваться либо на своих желаниях, либо на своих страхах. Регуляторный эталон позволят отличить желательное конечное состояние от нежелательного. Желательное/нежелательное - это не то же самое, что боль/удовольствие, поскольку к желательным состояниям, к примеру, можно отнести как достижение удовольствия, так и избегание боли. Наконец, регуляторный фокус связан с вопросом регуляции действий в плане достижения позитивных результатов или избегания негативных результатов. Это разграничение отличается от двух предыдущих. Позитивный регуляторный фокус, или «содействие», может включать как достижение положительных результатов, так и их потерю. Негативный фокус, или «предотвращение», связан с чувствительностью к наличию или отсутствию негативных результатов. Таким образом, регуляторный фокус включает традиционное разделение «удовольствие-боль». Обратите внимание, что это разделение на фокус содействия и фокус предотвращения охватывает разделение на стандарты идеального и стандарты должного (см. гл. 9) (Higgins, 1987). Идеалы и нормы - это примеры стандартов, связанных с содействием и предотвращением, соответственно.

Было обнаружено, что различные формы саморегуляторного фокуса делают людей более восприимчивыми к информации о приближении/избегании. В одном из исследований (Higgins, Roney, Crowe, & Hymes, 1994) испытуемым навязывали тот или иной фокус, прося их описать либо свои надежды, либо свои обязанности и обязательства. Затем испытуемые читали рассказы, в которых герой либо активно пытался осуществить свое желание (например, героем рассказа был студент, встававший рано утром, чтобы подготовиться к занятиям), либо избегал расхождения с желаемым (например, герой рассказа пытался избежать накладок при составлении расписания занятий). Оценивалось дальнейшее воспроизведение испытуемыми предъявленного материала. Лица, имевшие фокус содействия, лучше запоминали стратегии активного осуществления желаний (Higgins et al., 1994).

Целесообразность разделения содействующей и предотвращающей саморегуляции демонстрирует и одном из описанных в этой главе исследований. Положения теории «ожидания-значимости» подтверждаются лишь тогда, когда у человека имеется фокус содействия, но не фокус предотвращения (Shah & Higgins, 1997).

Обратите внимание, что регуляторный фокус можно исследовать и в качестве индивидуальной особенности, и в качестве психического состояния, изменяющегося как функция от ситуационных условий. Некоторые люди более склонны сосредоточиваться на предотвращении (или содействии). Как и в работе, посвященной знаниям и интерпретационным процессам (гл. 9), при анализе проблемы мотивации Хиггинсу удается выделить общий принцип, с помощью которого можно объяснить и межиндивидуальную, и внутрииндивидуальную вариабельность опыта и действий (см. Higgins, 1999).

Многие наши цели взаимосвязаны. Они часть некой организованной системы представлений о личных целях, чаяниях и страхах. Персонологи уделяют пристальное внимание психическим механизмам, обусловливающим согласованность систем целей и тому, как системы целей, в свою очередь, обусловливают согласованность личностного функционирования.

Особенно важную роль в обеспечении согласованности системы личных целей играют два когнитивных механизма. На интерпретацию событий и на выбор целей влияют имплицитные теории человека о себе и о социальном мире. Глобальные, устойчивые жизненные устремления упорядочивают множество специфических задач, каждая из которых - шаг на пути к более масштабной цели. Рассмотрим эти механизмы по очереди.

Цели, которые ставит перед собой человек, как правило, отражают его глубоко укоренившиеся представления о себе самом и о других людях. Хотя многие из этих представлений очевидны, некоторые подразумевают абстрактные, имплицитные представления о собственном Я.

Двек с коллегами (Dweck, 1996; Dweck & Leggett, 1988; Grant & Dweck, 1999) проанализировали механизмы влияния имплицитных представлений на целевые ориентации. Они сосредоточились на представлениях об изменчивости личностных атрибутов, например интеллекта. Одни люди исходят из того, что интеллект - это некое фиксированное качество, которым человек обладает в большей или меньшей степени. Другие же рассматривают интеллект как качество, которое можно развить, увеличить. Обнаружено, что понимание интеллекта как неизменного или способного к развитию качества влияет на значение, которое люди придают стоящим перед ними задачам и целям. Если человек убежден, что способности являются фиксированными качествами, тогда задачи будут рассматриваться как способ проверки этих способностей. Если же человек считает, что личностные атрибуты изменчивы и гибки, деятельность может рассматриваться как возможность приобретения новых и развития имеющихся навыков. Таким образом, представления о фиксированности/изменчивости личностных качеств способствуют формированию целей по типу результативности/обучения.

В своих исследованиях Двек с коллегами оценивают соответствующие представления с помощью методик самоотчета, в которых перед испытуемыми ставятся вопросы об изменчивости личностных качеств (Dweck, 1996). При этом исследователи не исходят из того, что эти представления справедливы для всех сфер жизнедеятельности человека, а оценивают представления контекстуально - в частности, в отношении таких сфер функционирования, как интеллект или нравственная устойчивость (Dweck, 1996). Как и предполагалось, представления о способностях в этих сферах определяют выбор человеком тех или иных целей. В сферах достижения люди, считающие интеллект фиксированным качеством, склонны ставить перед собой цели, которые позволяют им производить благоприятное впечатление на окружающих [10] Люди же, считающие, что интеллект можно развивать, ставят перед собой трудные задачи, решая которые они смогут получить ценный опыт [11]** (Dweck & Leggett, 1988). В межличностных и социальных ситуациях люди, полагающие, те или иные атрибуты фиксированными качествами, склонны ставить перед собой задачу классифицирования окружающих людей. Это проявляется в их склонности делать выводы о личностных особенностях и делать прогнозы о поведении человека, основываясь на предположениях о его личностных чертах (Chiu, Hong, & Dweck, 1997), придерживаться стереотипных представлений об этнических группах (Levy, Stroessner, & Dweck, 1998), а также считать более уместным наказание, а не реабилитацию преступников (Grant & Dweck, 1999).

Представленная выше концепция целей и поведения - еще одна иллюстрация анализа личностной согласованности «снизу-вверх», который мы проповедуем на страницах этой книги. Согласованные мотивационные тенденции не объясняются с помощью классификаций потребностей или мотивов, а трактуются как результат взаимодействия социально-когнитивных и аффективных механизмов, являющихся элементами сложной системы. Внутриличностная согласованность и межличностные различия в мотивационном функционировании объясняются устойчивыми представлениями человека о самом себе, его целями, межличностным поведением и оценкой собственных способностей.

Целевые элементы среднего уровня

Внешне независимые задачи становятся взаимосвязанными по смыслу, если служат единой цели. Учащийся старших классов может иметь целью получить пятерку по математике, стать председателем какой-нибудь организации учащихся, установить хорошие отношения с преподавателями. Хотя эти цели охватывают разные задачи и требуют разных навыков, для этого ученика они психологически согласованны, поскольку он рассматривает их как шаги в направлении конечной цели - поступления в колледж. Таким образом, при анализе согласованности в системах целей необходимо рассматривать глобальные и устойчивые цели, имеющие отношение к разнообразным видам повседневной деятельности.

Эти цели высокого уровня называют целевыми элементами среднего уровня. Цели среднего уровня более контекстуализированы, чем глобальные мотивы, и вместе с тем шире, чем конкретные задачи. К целям среднего уровня можно, к примеру, отнести установление романтических отношений, преодоление болезни, получение хороших отметок в школе, расширение дружеских контактов, улучшение своей внешности, усовершенствование своих родительских навыков или накопление пенсионных сбережений (ср. Emmons, 1997). Термин «средний уровень» подразумевает наличие иерархической системы целей. Если специфическую задачу (например, оплатить обед) и абстрактные устремления (например, прожить счастливую жизнь) рассматривать как низший и высший уровни в иерархии устремлений, тогда анализируемые здесь цели (например, установить романтические отношения) окажутся посередине.

Изучению роли целей среднего уровня в личностном функционировании было посвящено множество исследовательских программ. Сюда входят исследования «жизненных задач» (Cantor & Kihistrom, 1987; Sanderson & Cantor, 1999), «личных устремлений» (Emmons, 1989, 1996), «актуальных проблем» (Klinger, 1975) и «личных проектов» (Little, 1989, 1999). Рид и Миллер (Read & Miller, 1989), анализируя межличностные цели, также выделяют цели среднего уровня, способствующие согласованности личностного функционирования. Хотя эти исследовательские программы и связанные с ними теоретические системы в некотором отношении отличаются друг от друга, они имеют и много общего. В них предполагается, что цели среднего уровня обеспечивают согласованные устойчивые паттерны переживаний и действий. Цели человека определяют содержание его мыслей (Klinger, Barta, & Maxeiner, 1980), ситуации, в которых он проводит свое время (Emmons, Diener, & Larsen, 1986), а также элементы ситуаций, на которые он обращает наиболее пристальное внимание (Mueller & Dweck, 1998). Системы целей могут также повысить осмысленность жизни. Люди, высоко оценивающие свою приверженность поставленным целям, которые соответствуют их личным ценностям, также имеют более ясное ощущение осмысленности собственной жизни (McGregor & Little, 1998).

Цели среднего уровня отражают индивидуальное своеобразие человека. Поэтому исследователи обычно оценивают цели с помощью идиографических методов, позволяющих испытуемым свободно высказывать свои мысли (например, Emmons, 1989; King, Richards, & Stemmerich, in press; Read & Miller, 1989). Однако эта идиографичность не исключает возможности некоторой общности между людьми. Общие социальные нормы, внешние условия или биологические ограничения могут обусловливать наличие общих целей у разных представителей одной группы (Неlson, Mitchell, & Moane, 1984). Например, школьники, переходящие в колледж, обычно имеют общие жизненные задачи, такие как получение хороших оценок и приобретение новых знакомых (Cantor et al., 1991).

Структура системы целей среднего уровня влияет на благополучие человека. Главным здесь является конфликт между целями. Некоторые цели дополняют друг друга (например, человек может считать, что и цель получения хороших оценок, и цель завязывания дружеских отношений способствуют его благоприятному опыту обучения в колледже), а некоторые противоречат друг другу (например, поиск родителем компромисса между выполнением родительских обязанностей и требованиями профессиональной деятельности). Лица, имеющие по данным самоотчетов множество противоречий между целями, имеют также больше признаков физического дистресса и чаще обращаются за медицинской помощью (Emmons & King, 1988). Конфликт, связанный с выражением эмоций, может привести к их подавлению, которое способно вызывать хронический психический дистресс (King & Emmons, 1990).

Связь или соответствие между целями и социальной средой также отражается на благополучии. Один из важнейших моментов - своевременность. Цели влекут за собой больший стресс, если время их осуществления не совпадает с традиционными предписаниями о должном времени для данного вида деятельности (Helson et al., 1984). Подобный стресс могут испытывать люди, ставшие родителями слишком рано или слишком поздно; люди, решившие получить среднее образование в зрелом возрасте.

Для полноты анализа систем целей и личностного функционирования необходимо рассмотреть не только цели как таковые, но и стратегии их достижения. Разные люди могут идти к одной и той же цели разными путями. То есть люди могут избирать разные стратегии, где под стратегиями понимаются когнитивные структуры, посредством которых человек пытается освоить среду и достичь поставленных целей (Hettema, 1979, 1993).

Как подчеркивает целый ряд авторов (например, Cantor & Kihistrom, 1987; Hettema, 1979), такой личностный конструкт, как стратегии, обладает тем достоинством, что непосредственно отражает динамическую связь между деятелем и социальной средой. Анализ стратегий позволяет не вводить искусственное разделение на личностные и ситуационные факторы, а раскрыть динамические взаимосвязи между личностными ресурсами и требованиями среды.

Стратегии достижения цели отражают декларативные и процедурные знания, которые могут привлекаться для решения поставленных задач. Эти знания обусловливают наличие у человека социального интеллекта (Cantor & Kihistrom, 1987). Значительную ясность в проблему социального интеллекта и стратегий достижения цели внесли работы Нэнси Кантор с коллегами. Они выделяют два стратегических паттерна, которые называют оптимизмом и оборонительным пессимизмом (Cantor & Kihistrom, 1987; Cantor & Fleeson, 1994; Norem, 1989; Sanderson & Cantor, 1999). Люди, выбирающие оптимистическую стратегию достижения цели, имеют сравнительно позитивные ожидания в отношении своих достижений и испытывают сравнительно менее сильную тревогу перед оцениваемой деятельностью. Лица же с оборонительно-пессимистическими тенденциями, напротив, не уверены в своем успехе, даже если раньше в предлагаемом виде деятельности они имели успех, а также испытывают тревогу перед выполнением поставленных задач.

Интересная особенность оборонительных пессимистов состоит в том, что их негативные мысли и переживания не обязательно ухудшают их результативность. Вероятно, беспокойство мотивирует их на достижение более высоких результатов. В лонгитюдном исследовании учащихся, переходящих из школы в престижный колледж, с помощью метода самоотчета оценивались оптимистические/пессимистические стратегии (Cantor, Norem, Neidenthal, Langston, & Brower, 1987). Кроме того, студенты оценивали предстоящие академические и социальные трудности, а также делились своими планами в отношении их преодоления. В сфере обучения оптимисты и пессимисты были одинаково успешны. Однако их пути к успеху различались. У студентов с оптимистическими стратегиями высокие оценки получили те, кто в начале года верил в собственный успех и не имел значительных расхождений между концепцией Я-реального и концепцией Я-идеального (Higgins, .1987). Таким образом, у оптимистов позитивные представления были связаны с успехом. У пессимистов ситуация складывалась иначе. Ожидания пессимистов в отношении успеваемости не были связаны с последующими достижениями. У пессимистов академические успехи были связаны с большим, а не меньшим расхождением между Я-реальным и Я-идеальным (Cantor et al., 1987). Таким образом, в разных группах позитивные/негативные мысли выполняют разные мотивационные функции.

Понятия «оптимист» и «пессимист» заставляют задаться классическим вопросом о кросс-ситуационной согласованности личностного функционирования. Во всех ли сферах человек придерживается оптимистических/пессимистических стратегий? Или при переходе от одной жизненной задачи к другой стратегии изменяются? Кантор с соавторами (Cantor et al., 1987) выделили группы студентов-пессимистов и студентов-оптимистов (то есть людей, использующих разные стратегии в сфере обучения) и попросили их оценить две жизненные задачи: получение хороших отметок и завязывание дружеских отношений. В отношении обеих задач измерялся целый ряд параметров, таких как воспринимаемая трудность, подконтрольность, напряжение при выполнении задачи. В отношении задачи получения хороших отметок оценки студентов-оптимистов и студентов-пессимистов существенно различались практически по всем параметрам. Но в отношении задачи поиска друзей те же люди не различались ни по одному параметру (Cantor et al., 1987). Иными словами, не было никаких доказательств переноса стратегии от задачи к задаче. Люди разграничивают различные жизненные задачи, а их стратегии и представления могут варьировать от одной сферы жизнедеятельности к другой.

Несмотря на то что академические и социальные задачи различаются, опыт в одной сфере может переноситься в другую. Харлоу и Кантор (Harlow & Cantor, 1994) обнаружили, что некоторые студенты действительно связывают задачи из разных областей. Удовлетворенность своей социальной жизнью у них частично зависела от успешности обучения. Студенты, позволявшие беспокойствам по поводу учебы перетекать в сферу социальных отношений, были менее удовлетворены своей социальной жизнью.

Теория жизненных задач предлагает интересную точку зрения на вопросы личностной согласованности и стабильности. Такие жизненные задачи, как профессиональный успех или установление полноценных межличностных отношений, сохраняются долгое время. Поэтому главные цели человека являются устойчивыми личностными структурами. Тем не менее стабильные цели не обязательно проявляются в стабильных формах поведения. Если жизненные обстоятельства изменяются, может потребоваться и изменение поведенческих стратегий. Сандерсон и Кантор (Sanderson & Cantor, 1999) приводят в качестве примера ситуацию, когда для достижения цели построения близких отношений школьникам требуются иные поведенческие стратегии, чем разведенным зрелым людям. Хотя стабильные аффективные и поведенческие тенденции - традиционные для психологии признаки преемственности личности, не менее важно исследовать стабильность систем, которые при разных условиях могут быть более стабильными, чем наблюдаемое поведение.

Методологическая проблема: знают ли люди, что они делают?

В завершении раздела, посвященного системам целей, рассмотрим одну методологическую проблему. В большинстве исследований, которые мы описали, цели людей оценивались с помощью метода самоотчета. Как правило, испытуемых просят перечислить виды деятельности, которые на данный момент значимы для них. У этого метода множество достоинств. Сравнительно неструктурированные методики позволяют выявить индивидуально специфические целевые структуры, отражающие и организующие жизнь человека. Но все эти методики имеют один недостаток. С их помощью невозможно выявить важные личные цели, о которых человек либо не хочет, либо не способен сообщить.

Люди иногда не в состоянии сформулировать цели, которые в действительности определяют многие их действия. Подростки могут заниматься разными видами деятельности, общая цель которых состоит в утверждении своей формирующейся мужественности или женственности. Но они не скажут вам о своей цели, если вы их об этом спросите. Как подчеркивает Вестей (Westen, 1991), особенно трудно с помощью стандартных методик самоотчета выявить эмоционально и сексуально окрашенные представления и цели. Поэтому целесообразно разработать новые стратегии оценки целей помимо тех, которые предполагают открытую просьбу перечислить собственные цели.

Отвлечение и трудность осуществления намерений

Анализ целей и представлений человека о себе необходим, тем не менее его недостаточно для объяснения мотивированных действий. Это обусловлено тем, что людям часто не удается осуществить действия, которые они считают желательными, могут, по их собственному мнению, осуществить и имеют намерение это сделать. Людей просто отвлекают другие дела, и благие намерения остаются нереализованными.

В этом плане удобной представляется классификация, предложенная Хекхаузеном. Он отличает «решение действовать» от регуляции действий, когда «решение уже принято». В его модели «Рубикона» разграничиваются когнитивная деятельность при принятии решения, действовать или нет (например, решение Цезаря, пересекать ли Рубикон), и когнитивная деятельность при осуществлении действий до момента достижения цели (Heckhausen, 1991). Процессы принятия решения ответственны за формирование намерений, а волевые процессы ответственны за регуляцию действий.

При уточнении этой классификации выделяются четыре стадии в последовательности поведения человека (Gollwitzer, 1996; Heckhausen & Gollwitzer, 1987). Сначала человек должен выбрать цель, которой он будет добиваться, затем разработать план ее достижения. Пытаясь реализовать свой план, он должен оценивать действия и при необходимости корректировать свои стратегии. Наконец - и эту проблему мы подробно обсудим далее - человек должен суметь не отвлечься на альтернативные виды деятельности, которые помешают достижению цели (Kuhl, 1984). К сказанному следует добавить, что по мнению Голлвитцера (Gollwitzer, 1996), сначала на стадии выбора цели создается установка на обдумывание, когда человек размышляет о желательности и осуществимости различных целей, а непосредственные шаги в направлении поставленной цели связаны с установкой на осуществление, когда человек сосредоточивается на стратегиях и планах по достижению цели.

Кул (Kuhl, 1984; 1994; Kuhl & Goschke, 1994) всесторонне исследовал факторы, препятствующие осуществлению намерений. Он выделяет две когнитивные ориентации, то есть два типа когнитивной переработки информации в затруднительной ситуации. При ориентации на действие человек сосредоточивается на действиях, необходимых для реализации намерения. При ориентации на состояние человека занимают мысли, отвлекающие его от намерения действовать, включая мысли о себе и о том, что просто не связано с действиями (например, мысли о каких-то других делах). Мышление, ориентированное на состояние, способно помешать реализации намерений, даже когда действия, которые намеревался осуществить человек, полезны и потенциально выполнимы.

Достоинством работы Кула является то, что он рассматривает ориентацию на «действие/ориентацию на состояние» и как личностную, и как процессуальную переменную. Целевую ориентацию можно оценить как личностную переменную и вместе с тем подвергнуть экспериментальным манипуляциям. Этот подход иллюстрируют исследования роли когнитивной ориентации в выученной беспомощности (Seligman, 1975).

При выученной беспомощности неудача при решении одной задачи ухудшает результаты при решении другой задачи. Это может происходить даже в том случае, когда задачи совершенно различны. Обычно этот феномен объясняется с точки зрения мотивационных факторов. Неудача приводит к пессимистическим ожиданиям, которые переносятся с одной задачи на другую. Пессимистические ожидания приводят к приложению меньших усилий при выполнении второго задания (Seligman, 1975). Однако, как отмечает Кул (Kuhl, 1984), это объяснение противоречит тому факту, что ожидания, как правило, специфичны для конкретной задачи. Опыт создает индивидуальные паттерны генерализации (Williams, Kinney, & Falbo, 1989), а не глобальные представления, как это предполагается в традиционных объяснениях. Неудача порождает не обобщенные ожидания, а ориентацию на состояние (Kuhl, 1984). Неудача при выполнении какого-то задания может вызвать тревогу и самообвинения, которые помешают выполнению других заданий, даже тех, которые, по мнению человека, он смог бы выполнить. И корреляционные, и экспериментальные исследования подтверждают правомерность этого объяснения. При оценке индивидуальных различий в ориентации на действие/состояние с помощью опросника, обладающего очевидной валидностью, оказалось, что после некоего неподконтрольного события ухудшение результатов отмечалось только у испытуемых, ориентированных на состояние. Когда ориентация на состояние вызывалась искусственно просьбой сосредоточиться на собственных мыслях и чувствах во время выполнения задания, после неудачи результативность испытуемых снижалась; у испытуемых, не получавших подобной инструкции, ухудшения результатов не отмечалось.

Концепция Кула помогает объяснить феномен неудачи, вызванной стереотипом (Steele, 1997; Steele & Aronson, 1995). Чернокожие студенты американских колледжей, выполнившие предложенное когнитивное задание так же успешно, как белые студенты, имели более низкие результаты, чем белые, когда задание преподносилось как тест интеллекта. Термин «тест интеллекта» ухудшает результативность чернокожих студентов, не затрагивая при этом их ожидания в отношении своих результатов. Таким образом, сам термин можно рассматривать как фактор, вызывающий ориентацию на состояние. Чернокожие студенты, даже те из них, которые обладают хорошими способностями и имеют оптимистические ожидания в отношении собственных результатов, начинают беспокоиться о том, как бы не подтвердить негативный стереотип о представителях их расовой группы, показав неудовлетворительные результаты. Эти мысли мешают их когнитивной продуктивности.

Чтобы довести дело до конца, необходимо уберечь собственные намерения от действия внешних отвлекающих факторов. Сделать это часто трудно. События, происходящие вокруг, нередко отвлекают внимание от выполняемой задачи. Люди, владеющие стратегиями самоинструктирования для преодоления отвлекающих факторов, реже оставляют свое дело незаконченным. Классическое исследование с «клоунской коробкой» (Patterson & Mischel, 1976) иллюстрирует благотворный эффект когнитивной самоинструкции.

Дети выполняли задание, сидя рядом с ярко раскрашенной клоунской коробкой размером с кофейный столик, на которой было изображение лица клоуна и два окошечка с призами. Из коробки раздавался голос, отвлекающий детей. Одним детям давалась инструкция говорить себе «Я не буду смотреть на коробку мистера Клоуна». Другие не получали таких инструкций или получали инструкцию просто напоминать себе, что нужно выполнить задание. Детям, использовавшим когнитивную стратегию с самоинструкцией «не смотреть», лучше удавалось не отвлекаться от задания.

Прежде чем направлять усилия на то, чтобы не отвлекаться от поставленной задачи, необходимо начать действие. Людям часто не удается приступить к делам, которые потенциально принесли бы им пользу.

Голлвитцер с коллегами (Gollwitzer, 1999; Gollwitzer & Brandstatter, 1997) полагают, что человек скорее начинает действие, если намеревается его выполнить, то есть специфическое обязательство предпринять действия при возникновении определенной ситуации. Постановки какой-то отдаленной цели (например, «Я буду больше заниматься спортом») может быть недостаточно, чтобы приступить к действиям. Однако сочетание этой цели с намерением ее осуществить (например, «Сразу после работы по понедельникам, средам и пятницам я буду пробегать по две мили») обязывает человека предпринимать некие действия в определенное время и в определенном месте. Было обнаружено, что студенты с конкретными намерениями в отношении обучения во время каникул значительно чаще достигают своих целей в сфере обучения (Gollwitzer & Brandstatter, 1997).

Мы завершим эту главу рассмотрением еще одного аспекта самоконтроля - способности контролировать нежелательные побуждения. Контроль побуждений значительно отличается от обсуждавшихся выше феноменов. При самомотивации и реализации намерений трудность состоит в инициировании и поддержании действий, благотворных в конечном счете, но не доставляющих эмоциональное удовлетворение незамедлительно. Контролирование побуждений ставит человека перед противоположной трудностью. Аффективные системы заставляют нас действовать сейчас же, хотя действие лучше было бы отсрочить.

Контролирование побуждений - это основная задача психической системы, которую мы называем личностью. Она настолько важна, что, по Фрейду, личностное развитие можно рассматривать как последовательное формирование психических структур, которые сдерживают влечения, имеющие биологическую основу. Кроме того, цивилизацию можно рассматривать как совокупность социальных структур, предназначенных для сдерживания неприемлемых побуждений человека. Мы не можем согласиться с объяснительной системой Фрейда. Но ему все же удалось выявить главные феномены. Чтобы эффективно функционировать в обществе и сохранять личное благополучие, человек должен регулировать аффективные тенденции к агрессивному поведению, к поглощению пищи и питья, к сексуальным домогательствам и т. д. Психотерапевты признают, что развитие навыков самоконтроля одна из главных терапевтических задач (Marlatt & Gordon, 1985).

Фрейд, безусловно, считал, что контролирование побуждений - это функция эго. Этой же точки зрения придерживаются Блок и Блок. Они рассматривают эго как систему «структур (механизмов, стандартных программ и форм), [которые] взаимосвязаны и последовательно включаются» (Block & Block, 1980, р. 41) с целью контролирования импульсов. Выделяется два параметры функционирования эго - контроль эго и гибкость эго (см. также гл. 5 и 8). Контроль эго отражает индивидуальные различия в степени контроля человеком своих побуждений. Люди с чрезмерным/недостаточным контролем различаются по тому, насколько они склонны сдерживать свои действия, подавлять побуждения и откладывать удовлетворение потребностей. Гибкость эго отражает способность изменить уровень контроля для соответствия предъявляемым требованиям. В крайних случаях в отношении этого параметра люди либо чрезвычайно гибки, либо ригидны, что делает их неспособными справляться с происходящими изменениями.

Как отмечалось ранее, функционирование эго оценивается с помощью целого ряда методик; Блок и Блок подчеркивают необходимость соотнесения множества данных для получения валидного показателя положения человека в системе координат параметров эго (см. также Epstein, 1979). Применяя эти методики на различных этапах жизни человека, можно проследить развитие эго. Результаты исследований свидетельствуют о том, что индивидуальные различия в функционировании эго весьма стабильны, особенно у мужчин (см. гл. 8).

Шайнер (Shiner, 1998), отмечает в своем обзоре, что контроль и гибкость эго положительно связаны с достижениями и социальной адаптацией. Здесь имеются половые различия, при этом гибкость эго имеет разное значение для мужчин и женщин и по-разному взаимодействует с интеллектом (Block & Kremen, 1996).

Хотя исследования контроля эго и гибкости эго, раскрыв психические детерминанты способности к контролю побуждений, помогли значительно лучше понять феномены преемственности и гендерных различий в развитии (см. гл. 5 и 8), есть определенные вопросы, на которые не удалось найти ответ. Во-первых, параметры эго не удалось связать с конкретными психическими механизмами. Трудно узнать наверняка, действительно ли какая-то единая психическая способность обусловливает весь спектр феноменов, объясняемых силами эго (см. также Shiner, 1998). Вторая проблема заключается в отсутствии экспериментальных доказательств. Данные Блоков примечательны своей подробностью и длительностью периодов, в течение которых испытуемые участвовали в исследовании. В идеале корреляционные данные, полученные при этом подходе, необходимо дополнить экспериментальными результатами манипулирования психическими механизмами, которые постулируются в качестве факторов, влияющих на способность к самоконтролю (если таковые можно выявить). Это позволило бы получить более убедительные данные о влиянии конкретных психических механизмов на успешность самоконтроля. Обратимся теперь к рассмотрению исследований, позволивших получить данные подобного рода.

Мишел с коллегами (Mischel, 1974; Mischel, Shoda, & Rodriguez, 1989; Metcaife & Mischel, 1999) выбрали стратегию исследования личностных детерминант самоконтроля, отличающуюся от стратегии Блоков. Мишел не выявлял глобальные параметры индивидуальных различий (личностных конструктов. - Примеч. науч. ред.), а для начала попытался установить когнитивные процессы, облегчающие контролирование побуждений. При этом индивидуальные различия можно было бы трактовать с точки зрения лежащих в их основе механизмов. Выявив конкретные психические процессы, участвующие в самоконтроле, Мишел смог получить и корреляционные и экспериментальные данные, касающиеся проблемы самоконтроля.

В этой программе исследования оценивается отсрочивание удовольствия, то есть способность человека отложить получение доступной в данный момент награды с целью получения чего-то лучшего в будущем. В эксперименте ребенку предлагается возможность получить одну из двух наград. Одну можно получить немедленно. Обычно это нечто не очень значимое (например, крекер). Вторую награду ребенок может получить только в том случае, если подождет некоторое время; эта отсроченная награда является чем-то более значимым (например, несколько крекеров), очевидно предпочтительным по отношению к награде, доступной незамедлительно. Ребенку объясняют правила игры, согласно которым он может получить первую награду, позвонив в колокольчик - ему тут же принесут небольшую награду. Если же ребенок сможет дождаться, когда кто-то придет, он получит большую награду. Зависимая переменная - это время, которое ребенок готов ждать, прежде чем звонить в колокольчик.

В этих условиях Мишел экспериментально манипулировал факторами, влияющими на когнитивные механизмы, которые, как считается, влияют на способность человека отсрочивать удовлетворение потребности. В частности, дети могли видеть или не видеть награды. Эта простая манипуляция имела огромное значение. В экспериментальной ситуации, когда ребенок в период ожидания имеет возможность видеть обе награды, ему труднее выдержать отсрочку. Детей, видящих награды, фрустрирует необходимость ожидания. Они быстро звонят в колокольчик, чтобы тут же получить меньшую награду. Когда же обе награды находятся вне поля зрения детей, они справляются с заданием значительно лучше. В ситуации, когда не видна ни одна награда, продолжительность периода отсрочки, который выдерживается ребенок, почти в 10 раз больше, чем когда обе награды находятся в поле его зрения (Mischel, 1974).

Решающая детерминанта отсрочивания удовольствия - не местонахождение объектов, а процессы, протекающие в голове ребенка. Даже когда награды отлично видны, ребенок способен отложить удовлетворение потребности, используя когнитивные стратегии, отвлекающие его от заманчивых свойств объекта, связанных с возможностью его потребления (Metcaife & Mischel, 1999). Эти стратегии включают сосредоточение на свойствах награды, не связанных с возможностью ее потребления (например, поиск сходства между крекерами и деревянными чурбачками), представление награды простой фотографией (например, мысленное обрамление объекта в фотографическую рамку), мыслительная деятельность, отвлекающая от награды (например, пение песен, придумывание смешных историй). В ряде исследований было продемонстрировано, что детям, овладевшим этими стратегиями, лучше удается выдержать отсрочивание (Mischel & Baker, 1975; Mischel & Moore, 1973; Moore, Mischel, & Zeiss, 1976).

Таким образом, это исследование при помощи экспериментальных манипуляций проясняет роль когнитивных стратегий в способности к отсрочиванию удовольствия. Практически любой ребенок, получивший инструкцию о том, как мысленно преобразовать фрустрирующую ситуацию, становится более способным выдержать отсрочку. В этом смысле способность к самоконтролю изменчива. Человек обладает возможностью освоить эффективные когнитивные стратегии и таким образом научиться контролировать свои эмоции и действия.

Второй вопрос, исследованный Мишелем и коллегами, - это вопрос индивидуальных различий. При отсутствии систематического обучения навыкам самоконтроля у людей отмечаются устойчивые индивидуальные различия в способности отсрочивать удовлетворение. Лонгитюдные исследования свидетельствуют о том, что парадигма Мишела позволяет оценить стабильные возможности самоконтроля. Мишел, Шода и Пик (Mischel, Shoda, & Peake, 1988) сопоставили показатели способности к отсрочиванию детей младших классов с рейтинговыми оценками тех же детей во время обучения в старших классах. Дети, более способные отсрочивать удовольствие, в подростковом возрасте получили более высокие оценки способности контролировать свои побуждения, планировать свои действия и справляться со стрессом. Таким образом, так же как в исследовании Блоков, отмечалась значительная преемственность между способностью к саморегуляции на ранних и на более поздних этапах развития (см. также гл. 5).

Важно отметить, что личностные рейтинговые оценки в подростковом возрасте были связаны только с показателями способности к отсрочиванию, полученными в ситуации «присутствия наград», то есть ситуации, когда отсрочивание было наиболее трудным (Shoda, Mischel, & Peake, 1990). Итак, самая трудная экспериментальная ситуация оказалась наиболее диагностичной в отношении индивидуальных различий. Другие исследования также указывают на то, что сложные условия наиболее диагностичны в отношении индивидуальных различий. Райт и Мишел (Wright & Mischel, 1987) обследовали агрессивные тенденции детей в различных обстоятельствах, в которых варьировался уровень трудности контролирования фрустрации и подавления агрессии. Рейтинговые оценки агрессивности детей были прогностичными в отношении агрессивного поведения лишь в ситуациях, когда контролировать агрессию было особенно трудно.

Меткалф и Мишел (Metcaife & Mischel, 1999) предложили теорию, синтезирующую данные исследований феномена отсрочивания удовольствия. Согласно их теории, самоконтроль регулируется двумя психическими системами: «горячей» и «холодной». Побуждения - это «горячие» реакции, заставляющие действовать. Когнитивные стратегии содержатся в холодной системе, которая способна сдержать побуждения, отводя внимание от «горячих» свойств ситуации. В этой модели отражаются и экспериментальные результаты, и выявляемые индивидуальные различия. Исчезновение наград из поля зрения и обучение когнитивным стратегиям помогает отвлечь внимание от привлекательных сторон наград. При этом горячая система менее активизирована, и человек более способен отсрочить удовольствие. Знания о собственном Я и когнитивные способности, образующие холодную систему, в частности метакогнитивные знания, необходимые для контролирования эмоциональных состояний (Mischel & Mischel, 1983), являются стабильными индивидуальными различиями. Эти стабильные различия в холодной системе объясняют преемственность детской и подростковой способности к самоконтролю.

Теория «холодной и горячей систем» может оказаться весьма удобной моделью для изучения самоконтроля. Она подводит общее основание под исследования базовых психических механизмов, ситуационных факторов, устойчивых индивидуальных различий и взаимодействия между личностными и ситуационными факторами, что является ее большим достоинством. Она позволяет выявить диспозиционные различия между людьми и при этом раскрывает способность человека к изменению своих диспозиционных тенденций через освоение навыков самоконтроля.

Важная проблема, требующая своего разрешения, - определение пропорционального вклада горячей и холодной систем в достижение того или иного уровня саморегуляции. Например, стабильные индивидуальные различия в способности к самоконтролю могут отражать стабильность в холодной системе, как предполагается в теории. Вместе с тем они могут отражать стабильность в горячей системе. Даже у людей, холодные системы которых обладают равными возможностями, различные уровни реактивности горячей системы (ср. Gray, 1987; Rothbart & Bates, 1998) могут привести к устойчивым индивидуальным различиям в способности отрочивать удовольствие. В итоге, что необходимо, так это более глубокое изучение конкретных аффективных и когнитивных детерминант самоконтроля, а также того, как эти аффективные и когнитивные механизмы взаимодействуют и развиваются. Достижения в этой перспективной области исследования могут вскоре привести к получению полных ответов на некоторые из основных и давних вопросов о личностном функционировании.

Четверть века назад в психологии личности, социальной и клинической психологии наблюдалась общая тенденция. На повестку дня были поставлены вопросы Я-концепции и саморегуляции. Персонологи заявили, что проблемы мотивации и самоконтроля, которые были сформулированы еще во времена Фрейда, можно разрешить, исследовав когнитивные процессы и социальное научение (Bandura, 1977b; Mischel, 1974). Социальные психологи заявили, что представления человека о себе влияют на его интерпретации социального мира и мотивируют его социальное поведение (Markus, 1977; см. также Markus & Nurius, 1986). Клинические психологи признали одной из важнейших терапевтических задач не только изменение поведения, но и формирование навыков самоконтроля (Bandura, 1968; Thoreson, & Mahoney, 1974). Исследование Я-концепции и процессов саморегуляции открыло перспективу лучшего понимания личностных и ситуационных детерминант мотивации и расширения возможностей в развитии у людей способности к самоконтролю.

Результаты исследований, рассмотренные в этой главе, свидетельствую, что эта перспектива постепенно становится реальностью. Исследования убедительно доказывают влияние процессов саморегуляции на мотивацию и успешность деятельности. Результаты исследований демонстрируют, как эти процессы функционируют в качестве согласованных систем, а также как ситуационные и личностные факторы дифференцированно активируют Я-систему. В исследованиях целевых механизмов и представлений о самоэффективности показано влияние мотивационных механизмов на психическое благополучие и личностную согласованность. Исследования способности человека контролировать побуждения, имеющие аффективную основу, демонстрируют как устойчивые индивидуальные различия, так и специфические психические процессы в самоконтроле. Эти теории и исследования обеспечивают прочную основу для планирования психосоциального вмешательства, которое помогло бы людям мотивировать себя, регулировать свой психический опыт и тем самым максимизировать свой потенциал.

Результаты исследований, которые мы только что проанализировали, также делают реальной еще одну перспективу: возможность объяснения личностного функционирования и различий между людьми с помощью стратегии «снизу-вверх» (см. гл. 4). В этих исследованиях продемонстрировано, как внешние поведенческие тенденции можно объяснить через систему механизмов саморегуляции. Исследователей не удовлетворяет простое выявление диспозиционных тенденций. Они разъясняют, как индивидуальные различия и внутриличностную согласованность можно рассматривать с точки зрения конкретных психических систем, определяющих индивидуальные паттерны переживаний и действий. Эти достижения имеют большое значение для психологии личности в целом. Они свидетельствуют о том, что психология личности начинает приближаться к той точке, когда она сможет функционировать как общая дисциплина, обеспечивающая синтетическое объяснение скрытой психической динамики и внешних диспозиционных тенденций. Эту перспективу психологии личности мы рассмотрим в эпилоге.

Примечания:

1

Согласованный личный нарратив (повествование)— в данном контексте согласованное представление человека о себе, своей личности, в результате самоинтерпретации, выраженной в Я-концепции.— Примеч. науч. ред.

8

Каган (Kagan, 1998b) отмечает: «Любопытно, но ни одно слово английского языка не отражает достаточно точно суть этого чувства; достоинство (virtue) близко по смыслу» (р. 151). Мы используем общий термин «самооценочные реакции» (или «аффективные самооценки»), подразумевая класс чувств, связанных с Я, к которым можно отнести гордость, достоинство и удовлетворенность собой, а также неудовлетворенность собой, вину и стыд

9

Бандура (Bandura, 1997, chapter 1) видит различия между собственными формулировками и позицией Скиннер с коллегами. Однако наша цель состоит в том, чтобы просто подчеркнуть сходство этих теорий, в которых разграничиваются представления о собственной способности совершить определенное действие и представлений о том, какова будет реакция на это действие.

10

То есть цели результативности. - Примеч. науч. ред.

11

То есть цели обучения. - Примеч. науч. ред.