Картография человеческой психики: биографическая, околородовая и надличностная области

Переживания в холотропных состояниях сознания и наблюдения, к ним относящиеся, не могут быть объяснены внутри понятийных рамок академической психиатрии, которая ограничена послеродовой биографией и фрейдовским индивидуальным бессознательным. Чтобы найти объяснения феноменологии этих состояний и связанных с ними событий, мы нуждаемся в модели с несравненно более широкими и всеобъемлющими представлениями о человеческой психике, совершенно отличающимися от традиционных представлений о сознании. В начале моих исследований психоделиков я схематически набросал гораздо более широкую картографию психики, которая, как представляется, соответствует этой задаче.

Как уже говорилось, эта карта в добавление к обычному биографическому уровню содержит две внебиографические области: околородовую (перинатальную) область, связанную с травмой биологического рождения, и надличностную (трансперсональную) область, которая отвечает за такие феномены, как происходящее отождествление себя с другими людьми, животными, растениями и т. п. Последняя область является также источником проявления наследственной, этнической, филогенетической и кармической памяти, как и видений архетипических существ и мифологических царств. Крайние переживания этого типа представляют собою отождествление со вселенским разумом и со сверхкосмической и метакосмической пустотой. Феномены этих околородовых и надличностных переживаний описывались на протяжении эпох в религиозной, мистической и оккультной литературе различных стран мира.

Биографическая область психики состоит из наших воспоминаний младенческого и детского возраста и последующей жизни. Эта часть психики не требует подробных обсуждений, так как она достаточно хорошо изучена традиционной психиатрией, психологией и психотерапией. По сути дела, образ психики, используемый в научных кругах, ограничен исключительно этой областью, а также областью индивидуального бессознательного. В свою очередь бессознательное, как оно описывается Зигмундом Фрейдом, тесно связано с этой областью, так как состоит по большей части из послеродового биографического материала, который был впоследствии либо забыт, либо активно вытеснен. Однако в новой картографии описание биографического уровня психики отнюдь не то же самое, что в традиционной. Работа с холотропными состояниями приоткрыла некоторые стороны взаимодействия сил на биографическом уровне, которые оставались скрытыми для исследователей, использующих словесную психотерапию.

Во-первых, в холотропных состояниях, в отличие от словесной терапии, эмоционально значимые события не просто вспоминаются или воссоздаются косвенно из сновидений, оговорок или из искажений переноса — переживаются сами исходные эмоции, физические ощущения и даже особенности чувственного восприятия возраста происходящей регрессии. Это значит, что во время переживания какого-то значимого травмирующего события, которое произошло в детстве или в младенчестве, человек действительно имеет телесный образ, наивное восприятие мира, чувства и ощущения, соответствующие возрасту, в котором он был в это время. Подлинность такой регрессии подтверждается тем обстоятельством, что складки и морщины на его лице временно исчезают, придавая ему детское выражение, а его позы, жесты, как и поведение в целом, становятся совершенно детскими.

Во-вторых, отличие работы над биографическим материалом в холотропных состояниях по сравнению с видами словесной психотерапии заключается в том, что, кроме столкновения с обычными психическими травмами, известными из учебников по психологии, нам часто приходится сызнова переживать и включать в своё сознание травмы, которые по своей природе являются главным образом травмами физическими. Многие люди, подвергавшиеся психоделической или холотропной терапии, повторно переживали происшествия, связанные с утопанием, хирургическими операциями, несчастными случаями и детскими болезнями. Особо же значимыми в этих случаях оказываются поражения, связанные с удушьем, такие как при дифтерии или коклюше, случаи удушения или попадание в дыхательные пути инородных предметов.

Все это проявляется совершенно само собой, без малейшего программирования. И когда эти переживания выходят на поверхность, мы осознаём, что полученные когда-то физические травмы оказывают на нас сильное психотравматическое влияние и играют важную роль в психогенезисе наших эмоциональных и психосоматических проблем. История подобных физических травм, как правило, обнаруживается у пациентов, страдающих приступами астмы, мигрени, псохосоматическими болями, депрессиями или имеющих садомазохистские или суицидальные склонности. Восстановление же в памяти подобного рода травматических воспоминаний и их включение в неё также обнаруживает далеко идущие терапевтические последствия. Данное обстоятельство находится в остром противоречии с позицией академической психиатрии и психологии, которые не признают психотравматического воздействия физических травм.

Новым в понимании биографического и связанного с воспоминаниями уровня психики, возникшим в результате моих исследований, было открытие, что эмоционально значимые воспоминания отложены в бессознательном не в виде мозаики из отдельных отпечатков, но как сложные функциональные комплексы. Я дал этим скоплениям памяти название «системы конденсированного опыта» (СКО). Это понятие обладает такой теоретической и практической значимостью, что заслуживает специального рассмотрения.

СКО состоят из эмоционально нагруженных воспоминаний из разных периодов нашей жизни, которые схожи друг с другом по качеству чувства или физического ощущения, которое они разделяют. Каждая СКО имеет базовую тему, которая проходит сквозь все её слои и представляет собою их общий знаменатель. Тогда получается, что слои индивидуальной психики содержат в себе вариации этой базовой темы, которые имели место в разные периоды жизни индивида. Бессознательное же отдельного индивида может содержать в себе несколько СКО. Их количество и природа базовых тем значительно варьируются у разных людей.

Слои отдельной СКО могут, например, содержать в себе все базовые воспоминания об унизительных, оскорбительных и позорящих переживаниях, которые нанесли ущерб нашей самооценке. В другой же СКО общим знаменателем может быть страх, пережитый в разнообразных скандальных и пугающих положениях, или же чувства клаустрофобии и удушения, вызываемые гнетущими и ограничивающими обстоятельствами. Иным общим мотивом является отторжение или эмоциональное отключение, нарушающее способность доверять мужчинам, женщинам или же людям вообще. Положения, которые породили глубокое чувство вины или несостоятельности, события, которые привели к убеждению, что половые отношения являются опасными и омерзительными, встречи с беспорядочной агрессией и насилием также могут быть добавлены к вышеприведённому списку в качестве характерных примеров. Особенно важными являются СКО, содержащие воспоминания о встречах с обстоятельствами, угрожающими жизни, здоровью и целостности тела.

Всё вышеизложенное может создать впечатление, что СКО всегда содержат болезненные и травматические воспоминания. Однако именно интенсивность переживания и его эмоциональная существенность, а не его отталкивающая природа определяют, будет ли это воспоминание включено в СКО. В дополнение к негативным комплексам, существуют также и комплексы, которые охватывают воспоминания о чрезвычайно приятных и даже экстатических мгновениях и ситуациях.

Общее представление о движущей силе СКО возникло в процессе психотерапевтического лечения пациентов, страдающих от тяжелых видов психопатологии, где очень важную роль играла работа с травмирующими сторонами жизни. Это объясняет то обстоятельство, что комплексам, вызывающим болезненные переживания, в общем-то, уделялось гораздо больше внимания. Тем не менее, спектр отрицательных СКО действительно намного богаче и гораздо более пёстр, чем положительных. Похоже, что невзгоды в нашей жизни могут принимать много различных образов, тогда как счастье зависит от выполнения лишь нескольких базовых условий. Однако общий ход обсуждения требует подчеркнуть, что движущие силы СКО не ограничиваются комплексами травмирующих воспоминаний.

На ранних стадиях моих психоделических исследований, когда я впервые обнаружил существование СКО, я описывал их как начала, управляющие взаимодействием сил на биографическом уровне бессознательного. Ибо в то время моё представление о психологии основывалось на узкой биографической модели психики, унаследованной мною от учителей, в частности от психоаналитика-фрейдиста. К тому же на начальной стадии сеансов психоделической терапии, особенно когда применяются низкие дозировки, в клинической картине часто господствует именно биографический материал. Но по мере того как мои знания о холотропных состояниях становились всё более богатыми и обширными, становилось ясно, что корни СКО проникают гораздо глубже.

В соответствии с моим сегодняшним пониманием мне представляется, что каждый из комплексов СКО накладывается на какую-то отдельную сторону травмы рождения и укореняется в ней. Опыт биологического рождения настолько сложен и чреват чувствами и физическими ощущениями, что там в виде прототипа содержатся первичные темы наиболее достижимых СКО. Однако типичная СКО проникает даже гораздо дальше, и её глубочайшие корни охватывают различные виды надличностных феноменов, таких как переживания прошлой жизни, юнговские архетипы, ощущаемое отождествление с разнообразными животными и некоторые другие.

Сегодня я рассматриваю СКО как главные организующие начала человеческой психики. Общее представление о СКО до некоторой степени напоминает идеи К.Г. Юнга о «психологических комплексах» (Jung, 1960b) и понятие Ханса-Карла Лёйнера «трансфеноменальные динамические системы» (Leuner, 1962), но существует также множество черт, которые отличают его от них обоих. СКО играют важную роль в нашей психической жизни. Ведь они могут влиять и на тот способ, каким мы воспринимаем самих себя, других людей и мир, на то, как мы чувствуем и поступаем. Они являются движущими силами, лежащими позади наших эмоциональных и психосоматических симптомов, трудностей в отношениях с другими людьми и нерационального поведения.

Существует определенное взаимодействие движущих сил между СКО и внешним миром. Внешние события нашей жизни особым образом могут приводить в действие соответствующие СКО, и, наоборот, действующие СКО вынуждают нас чувствовать и вести себя таким образом, чтобы мы воспроизводили их базовые темы в нашей нынешней жизни. Этот механизм отчётливо наблюдается в практической работе с переживаниями. Ибо в холотропных состояниях содержание переживания, восприятие окружающего и поведение пациента в общих чертах определяются СКО, которая господствует во время сеанса, а конкретнее, тем слоем этой системы, который в данный момент проявляется в сознании.

Все характерные черты СКО могут быть продемонстрированы на практическом примере. Для этого я выбрал Петера, 37-летнего частного преподавателя, который периодически помещался в больницу в наше отделение в Праге, где безуспешно лечился, пока мы не начали применять методы психоделической терапии.

К тому времени, как мы начали проводить с ним лечебные сеансы, Петер уже едва ли мог вести нормальную жизнь Он почти непрестанно был одержим идеей отыскать мужчину с определёнными физическими чертами, и чтобы тот обязательно был одет в чёрное. Он хотел подружиться с таким человеком и поведать ему о своём жгучем желании быть запертым в тёмном подвале и подвергнуться разнообразным жестоким физическим и духовным мучениям. Не будучи способным сосредоточиться на чём-то ещё, он бессмысленно шатался по городу, посещая городские парки, пивные, железнодорожные вокзалы и туалеты ради того, чтобы найти «нужного человека». Несколько раз ему удавалось уговорить или подкупить мужчин, соответствовавших его требованиям, пообещать или сделать то, что он просил. Обладая особым даром отыскивать личностей с садистическими наклонностями, он находил их, в результате чего дважды едва не был убит и несколько раз сильно избит и ограблен. Во всех случаях, когда ему предоставлялась возможность пережить то, к чему он так стремился, он оказывался чрезвычайно испуган и в тот момент испытывал сильную неприязнь к пыткам. В дополнение к этой главной проблеме Петер страдал суицидальными депрессиями, импотенцией и нерегулярными эпилептическими припадками.

Воссоздавая историю Петера, я обнаружил, что его главные проблемы начались во время принудительных работ в Германии в годы Второй мировой войны. Нацисты использовали людей, пригнанных в Германию с оккупированных территорий, для работы в местах, подвергавшихся воздушным налётам — в литейных цехах и на заводах по производству боеприпасов. Они направляли на этот вид рабского труда как на Totaleinsetzung*. Два офицера СС под дулом пистолета неоднократно принуждали его участвовать в их гомосексуальной практике. Когда же война окончилась, Петер осознал, что эти опыты создали в нём сильную предрасположенность к гомосексуальным контактам в пассивной роли. Это постепенно переросло в фетишизм чёрной мужской одежды, а затем и в осложнённое мазохистское обцессивно-компульсивное поведение.

Пятнадцать последовательных сеансов выявили интересную и важную СКО, лежащую в основе его проблем. В её более верхних слоях содержались самые недавние травмирующие переживания Петера о встречах с его садистскими партнёрами. Были случаи, когда сообщники, которых ему удалось завлечь, действительно связывали его, запирали в подвале без пищи и воды и истязали бичеванием и удушением — в соответствии с его желанием. Но однажды один из этих мужчин ударил его по голове, связал и оставил лежать в лесу, похитив все его деньги.

Самое же драматичное переживание Петера случилось, когда он встретил мужчину, который утверждал, что в его лесном домишке есть точно такой подвал, как описывал Петер, и пообещал привезти его туда. Когда они ехали в поезде к этому дачному домику, внимание Петера привлёк огромный рюкзак его спутника. И когда тот отлучился в туалет, Петер проверил подозрительный багаж. И тут он нашел впечатляющий набор орудий убийства, включая ружьё, большой мясницкий нож, остро заточенный топор и хирургическую пилу, применяемую при ампутациях. В панике он выпрыгнул из движущегося поезда и получил серьёзные ушибы. Элементы приведенных здесь эпизодов образовывали поверхностные слои наиболее значимой СКО Петера.

Более глубокий слой той же системы содержали воспоминания Петера о Третьем Рейхе. В сеансах, где проявлялась эта часть комплекса СКО, он вновь переживал в подробностях его опыты с гомосексуалистами-офицерами СС, вкупе со всеми сопутствующими сложными чувствами. Вдобавок он воспроизводил в памяти несколько других травмирующих воспоминаний периода Второй мировой войны, имевших отношение ко всеобщей гнетущей атмосфере того времени. У него были видения помпезных нацистских военных парадов и митингов, знамён со свастикой, зловещих гербов с гигантским орлом, сцен, характерных для концентрационных лагерей и т. п.

Затем шли слои, относящиеся к детству Петера, особенно те, что включали наказания его родителями. Его отец-алкоголик, напившись, часто буянил и садистски избивал его широким кожаным ремнём. Излюбленным методом наказания его матери было надолго запирать его без еды в тёмном подвале. Петер вспоминал, что всё его детство мать ходила в чёрной одежде, и он никак не мог припомнить, что когда-нибудь она носила что-нибудь ещё. И в этой точке он осознал, что одним из корней его навязчивой идеи оказалось пристрастие к такому страданию, которое сочетало бы элементы наказания, которому его подвергали родители.

Однако это ещё не всё. Когда мы продолжили сеансы и процесс пошел глубже, Петер столкнулся с травмой собственного рождения во всей её биологической брутальности. Эта ситуация содержала все элементы, которые он ожидал от садистского обращения, которое он столь безуспешно пытался получить: тёмное замкнутое пространство, стеснённость и ограничение движений тела, подверженность чрезвычайным физическим и эмоциональным мучениям. Воспроизведение в памяти травмы рождения, в конце концов разрешило его тяжелую симптоматику, так что он снова стал полноценным человеком.

В холотропном состоянии, когда СКО проявляется в сознании, она принимает на себя управляющую функцию и определяет природу и содержание переживания. Наше восприятие себя, физического и человеческого окружения искажается и обманчиво преображается в соответствии с базовым мотивом проявляющегося комплекса СКО и с характерными чертами его индивидуальных слоёв. Этот механизм может быть проиллюстрирован описанием развития холотропного процесса у Петера.

Когда Петер прорабатывал самые поверхностные слои описанной СКО, он видел, как я превращаюсь в его прошлых садистских партнёров или в фигуры, символизирующие агрессию, такие как мясник, убийца, средневековый палач, инквизитор или ковбой с лассо. Он воспринимал мою авторучку как кривой кинжал и ожидал нападенья. Заметив на столе нож с рукоятью из оленьего рога для вскрытия конвертов, он тут же увидел, как я превращаюсь в рассерженного лесника. В нескольких случаях он просил, чтобы его мучили, и хотел пострадать «ради доктора», воздерживаясь от мочеиспускания. В это время лечебный кабинет и вид за окном обманчиво преображались в сознании Петера в места, где имели место его приключения в обществе садистов-партнёров.

Когда же в фокусе его переживания оказались более древние слои из времён Второй мировой войны, Петер видел как я превращаюсь то в Гитлера, то в нацистских вождей, то в охранника концентрационного лагеря, то в члена СС или офицера гестапо. Вместо обычных шумов, проникавших в лечебный кабинет, он слышал зловещие звуки марширующих солдатских сапог, музыку фашистских парадов у Бранденбургских ворот и государственные гимны нацистской Германии. Лечебный кабинет последовательно превращался то в зал Рейхстага, украшенный гербами с орлом и свастикой, то в барак в концлагере, то в тюрьму с тяжелыми решетками на окнах и даже в камеру смертников.

Когда же в этих сеансах проявлялись стержневые переживания из детства, Петер воспринимал меня в качестве наказывающих родителей. В то же самое время он стремился проявить по отношению ко мне различные стереотипы анахронического поведения, характеризующие его отношения с отцом и матерью. Лечебный кабинет превращался для него в различные варианты домашней обстановки, памятной с детства, в частности, в тёмный подвал, в котором его неоднократно запирала мать.

Описанный выше механизм имеет свою функциональную противоположность, а именно свойство внешних стимулов приводить в действие соответствующие СКО людей, находящихся в холотропных состояниях, и облегчать проявление содержания этих совокупностей в сознании. Это происходит в тех случаях, когда особые внешние воздействия, такие, как элементы обстановки, окружения или терапевтической ситуации, несут в себе сходство с первоначальными травмирующими сценами или содержат тождественные составные части. Это, по-видимому, — ключ для понимания той чрезвычайной важности, какой обладают для холотропного переживания действующая в нем установка и обстановка. Приведение в действие СКО специфическим внешним стимулом, случайно вмешавшимся в терапевтическую ситуацию, может быть проиллюстрировано результатом одного сеанса ЛСД-терапии, проведенного с Петером.

Одним из важных стержневых переживаний, вскрытых Петером в ЛСД-терапии, была память о том, как он был заперт в тёмном подвале и лишен еды, в то время как другие члены семейства обедали или ужинали. Воспроизведение этого состояния, которое Петер пережил будучи ребенком, было неожиданно вызвано рассерженным лаем собаки, пробегавшей под открытым окном лечебного кабинета. Анализ этого события выявил интересную связь между внешним стимулом и приведенной в действие памятью. Петер вспомнил, что подвал, который его мать использовала для наказания, имел маленькое окошечко, выходящее на соседский двор. А соседская немецкая овчарка, привязанная к своей будке, как правило, почти не переставая, лаяла, пока Петер был заперт в подвале.

В холотропных состояниях люди часто проявляют неуместные и сильно преувеличенные на первый взгляд реакции на различные раздражители из внешней среды. Однако такая слишком острая реакция является конкретной и избирательной и может быть вполне понятна, исходя из представлений, описывающих движущие силы, управляющих СКО. Так, пациенты бывают особенно взыскательны к тому, что они рассматривают как неинтересное, холодное и «профессиональное» лечение, именно в то время, когда находятся под воздействием комплекса воспоминаний о своём детстве, включающем эмоциональное отчуждение, отторжение или пренебрежение со стороны родителей или близких.

Когда же пациенты прорабатывают проблемы соперничества со сверстниками, они пытаются сосредоточить внимание терапевта исключительно на себе, хотят стать единственными или хотя бы любимыми пациентами. Им бывает трудно признать, что у терапевта есть другие пациенты, и они ревниво относятся к любым знакам внимания, оказанным кому-то ещё. Те пациенты, которые в иных случаях даже не обратили бы внимания на то, что во время сеанса они остаются одни, или даже стремились бы к этому, просто не могут вынести, когда терапевт по какой-либо причине выходит из кабинета в тот момент, когда они связаны с воспоминаниями, относящимися к ощущению оставленности и одиночества в детстве. Это только несколько примеров ситуаций, когда обострённая чувствительность к внешним обстоятельствам отображает лежащую в её основе СКО.

Перед тем как продолжить обсуждение новой расширенной картографии человеческой психики, видимо, стоит упомянуть об одной очень значимой и необычной стороне холотропных состояний, которая сыграла важную роль в картографировании территорий психических переживаний. Та же черта холотропных состояний также оказалась неоценимым подспорьем и в процессе психотерапии, ибо холотропные состояния имеют свойство создавать нечто подобное «внутреннему радару», который автоматически выносит в сознание из бессознательного то содержание, которое имеет самую сильную эмоциональную нагрузку, является мотивационно уместным по времени, и легче всего доступным для переработки сознанием.

Это даёт большое преимущество по сравнению со словесной психотерапией, при которой пациент приносит с собой длинный шлейф различного рода сведений и где терапевту приходится решать, что же является значимым, а что не имеет отношения к болезни, а где пациент прерывает ассоциации, и т. д. и т. п. Ведь в психотерапии существует большое количество школ, и они весьма различаются в своих оценках базовых механизмов человеческой психики, причин и значения симптомов, а также природы действенных механизмов излечения. А поскольку не существует ни малейшего общего согласия по поводу этих основополагающих теоретических вопросов, многие интерпретации, сделанные во время сеансов словесной психотерапии, оказываются произвольными и не внушающими доверия. Они всегда будут отражать личную склонность терапевта, как и особые взгляды его школы.

Холотропные состояния предохраняют терапевта от вынесения малообоснованного решения и по большей части исключают субъективность и профессиональную идиосинкразию словесных направлений психотерапии. Стоит пациенту войти в холотропное состояние — и материал для проработки избирается автоматически. И пока пациент удерживает внутри возникающее переживание, лучшее, что мы можем сделать как терапевты, — это принимать и поддерживать то, что происходит, созвучно это нашим теоретическим ожиданиям и представлениям или нет.

Именно эта функция холотропных состояний как «внутреннего радара» демонстрирует явную очевидность того, что именно воспоминания о травмах физических несут в себе сильную эмоциональную и психосоматическую нагрузку, и играют важную роль в генезисе эмоциональных и психосоматических нарушений. Подобный же отбор эмоционально существенного материала сам собою ведет этот процесс и далее, к околородовому и надличностному уровням психики — в области надбиографические, не осознаваемые и не признаваемые академической психиатрией и психологией.

Когда наш процесс глубокого самоосвоения, проводимого посредством переживаний, переходит через уровень воспоминаний из детства и младенчества и достигает памяти о нашем рождении, мы начинаем сталкиваться с чувствами и физическими ощущениями чрезвычайной силы, часто превосходящими всё, на что, как мы прежде считали, способен человек. В этой точке переживания становится странным смешение тем рождения и смерти, которые включают чувство сурового, угрожающего жизни заточения и непреклонной, отчаянной борьбы за то, чтобы освободиться и выжить.

Из-за тесной связи между этой областью бессознательного и биологическим рождением я выбрал для неё название перинатальной. Это греко-латинское сложносоставное слово, в котором приставка peri-, означает «близко» или «около», а корень natalis — «относящийся к деторождению». Это слово обычно употребляется в медицине при описании различных биологических процессов, происходящих незадолго до родов, в процессе или сразу же после их окончания. Акушеры говорят, например, о родовом кровотечении, родовом повреждении головного мозга или родовой инфекции как о перинатальных. Но поскольку традиционная медицина отрицает, что ребёнок может сознательно переживать рождение, и утверждает, что это событие не запечатлевается в памяти, что никто никогда не слышал о перинатальных переживаниях, то такое употребление термина «перинатальный» в связи с сознанием отражает мои собственные открытия и является новым (Grof, 1975)*.

Богатая представленность картин рождения и смерти на бессознательном уровне нашей психики и тесная связь между ними вполне могли бы и озадачить подавляющее большинство психологов и психиатров, поскольку это опровергает их глубоко въевшиеся убеждения. Но в соответствии с традиционными медицинскими воззрениями, лишь только рождение тяжелое настолько, что причиняет непоправимый ущерб мозговым клеткам, может иметь психопаталогические последствия, но даже и в таком случае эти последствия обычно определяются как последствия неврологической природы, такие как замедленное умственное развитие или гиперактивность. Академическая психиатрия повсеместно отрицает саму возможность того, что биологическое рождение — повреждает оно мозговые клетки или нет — могло бы иметь сильное психотравматическое воздействие на ребёнка. Ведь кора головного мозга новорожденного не полностью миелизирована, то есть её нервные клетки не целиком покрыты защитной оболочкой жирового вещества — миелина. Это обстоятельство приводится в качестве причины того, почему переживание рождения не имеет связи с психическим опытом и не запечатлевается в памяти.

Исходное положение конформистского большинства психиатров, утверждающих, что ребёнок ничего не чувствует в течение этого чрезвычайно болезненного и напряженного испытания и что процесс рождения не оставляет никакого отпечатка в его мозгу, серьёзно противоречит не только клиническим наблюдениям, но и здравому смыслу, и элементарной логике. Это, безусловно, трудно примирить с тем обстоятельством, что широко распространённые и общепринятые психологические и физиологические теории приписывают величайшую значимость раннему периоду отношений ребёнка с матерью, включая такие составляющие, как взятие на руки и тонкости кормления. Представление о новорожденном как ничего не чувствующем и безответном организме также входит в острое противоречие со всё возрастающим числом публикаций, где описывается удивительная чувствительность эмбриона в предродовом периоде (Verny and Kelly, 1981; Tomatis, 1991; Whirtwell, 1999).

Отрицание же возможности памяти о рождении, основанное на том обстоятельстве, что кора головного мозга новорожденного не полностью миелинизирована, выглядит особенно нелепым, если учитывать, что памятью наделены многие низшие организмы, у которых и вообще нет коры головного мозга. Ведь хорошо известно, что некоторые первоначальные виды протоплазматической памяти существуют даже у одноклеточных организмов. И то, что такое вопиющее логическое противоречие появляется в контексте строгого научного мышления, несомненно, озадачивает, но как-то уж слишком напоминает результат глубокого эмоционального вытеснения, которому подвергается память рождения.

Величина чувственного и физического напряжения, задействованного в деторождении, явно превосходит значение любой послеродовой травмы младенчества и детства, обсуждаемой в литературе о движущих силах психики, за возможным исключением крайних форм физического насилия — при изнасиловании. Различные виды переживательной психотерапии уже накопили массу убедительных доказательств того, что биологическое рождение — самая глубокая травма в нашей жизни и событие первостепенной духовно-психической важности. Оно в мельчайших деталях запечатлено в нашей памяти вплоть до клеточного уровня и оказывает глубокое влияние на наше психологическое развитие.

Воспроизведение памяти о различных сторонах биологического рождения совершенно достоверно и убедительно, и часто оно снова проигрывает весь этот процесс в фотографических подробностях, что может происходить даже с людьми, которые не имеют никакого рассудочного представления о своём рождении и не обладают никакими акушерскими сведениями о нём. Однако все эти подробности могут быть подтверждены, если доступны надлежащие записи о рождении, или надёжные личные свидетели. Например, через непосредственное переживание мы можем обнаружить, что родились ногами вперёд, что во время наших родов использовались щипцы или что мы родились с пуповиной, обвившейся вокруг шеи. И мы можем почувствовать ту тревогу, биологическую ярость, физическую боль и удушье, которые переживали при рождении и даже правильно распознать тот тип анестезии, который использовался в данном случае.

Часто это сопровождается различными позами и движениями тела, рук, ног, а также вращениями и наклонами головы, сгибаниями и выгибаниями шеи, которые в точности воссоздают картину данного вида родов. Когда вновь переживается процесс рождения, то кровоподтёки, припухлости и иные сосудистые изменения неожиданно появиляются на коже в местах, где прикасались щипцы, или где горло пережимала пуповина. Подобные наблюдения подтверждают, что запечатление травмы рождения проникает любыми путями вплоть до клеточного уровня.

Сокровенная связь рождения и смерти в нашей бессознательной части психики имеет знаменательный смысл. Она отражает то обстоятельство, что рождение в своей возможности или даже в действительности является угрожающим жизни событием. Роды жестко прерывают внутриутробное существование эмбриона. Он «умирает» как водный организм и рождается как воздуходышащий — физиологически и даже анатомически отличный вид жизни. Проход по родовому каналу является по своей сущности трудным и, возможно, угрожающим жизни событием.

Различные осложнения при рождении, такие как несоответствие между размерами ребёнка и размерами малого таза матери, поперечное залегание плода, выход вперёд ягодицами и placenta praevia или предлежание плаценты, могут в дальнейшем усугубить чувственные и физические испытания, связанные с процессом рождения. Ведь и мать, и ребёнок могут действительно умереть во время родов, а ребёнок может появиться на свет синим от асфиксии или даже мёртвым и нуждаться в реанимации.

Осознанное переживание и включение в сознание травмы рождения играет важную роль в процессе опытной психотерапии и самоосвоения. Переживания, порождающиеся на перинатальном уровне бессознательного, предстают в виде четырёх отличных друг от друга образчиков переживаний, каждый из которых характеризуется особыми чувствами, физическими ощущениями и символической образностью. Эти образцы тесно связаны с переживаниями, которые имел эмбрион до начала рождения и в течение трёх последовательных стадий биологических родов. Ведь на каждой из этих стадий ребёнок переживает характерный, типичный только для неё ряд интенсивных чувств и физических ощущений. Эти переживания оставляют глубокие бессознательные следы в психике, которые в дальнейшем будут иметь значительное влияние на жизнь индивида. Я же говорю об этих четырёх функциональных комплексах глубинного бессознательного, как о базовых перинатальных матрицах, или БПМ.

Спектр околородовых переживаний не ограничивается элементами, которые могут быть выведены из биологических и психологических процессов, вовлечённых в деторождение. Ибо перинатальная область психики также представляет главный проход и к коллективному бессознательному в юнговском смысле. Отождествление с ребёнком, стойко выдерживающим испытание прохождения через родовой канал, очевидно, обеспечивает доступ к переживаниям, вовлекающим других людей из иных времён и культур, разных животных и даже мифические образы. Как будто бы через соединение с эмбрионом, борющимся за рождение, достигается сокровеннейшая, почти мистическая, связь с другими чувствующими существами, находящимися в сходном трудном положении.

Взаимосвязи между переживаниями последовательных стадий биологического рождения и разнообразными символическими образами, с ними сообщающимися, являются совершенно конкретными и согласованными. Но причина, почему они проявляются вместе, непостижима в терминах общепринятой логики. Однако это не означает, что такие соединения возникают произвольно или беспорядочно. Они имеют собственный глубинный строй, который лучше всего может быть описан как «логика переживаний». Это означает, что связь между переживаниями, характерными для различных стадий рождения, и сопутствующие им символические темы основываются не на каком-то видовом внешнем сходстве, но на том, что они разделяют те же самые чувства и физические ощущения.

Перинатальные матрицы сложны и многолики, и к тому же имеют особые биологические и психологические, а также архетипические и духовные измерения. Ведь переживание столкновения с рождением и смертью, видимо, само собой ведёт к духовной открытости и раскрыванию мистических измерений души и всего существующего. И, кажется, нет разницы, принимает ли эта встреча какую-то символическую форму, как в психоделических и холотропных сеансах и в ходе непроизвольных духовно-психических кризисов («духовных обострений»), или же она происходит в действительных жизненных обстоятельствах, например, у рожающих женщин или в контексте околосмертных переживаний (Ring, 1982). Характерная символика этих переживаний исходит от коллективного бессознательного, а отнюдь не из индивидуальных банков памяти. Так что она может обращаться к любому историческому периоду, географической области и духовной традиции мира, совершенно вне зависимости от культурного и религиозного происхождения субъекта.

Индивидуальные матрицы имеют установленные связи с некоторыми типами послеродовых переживаний, переложенных в СКО. Они также сообщаются с архетипами Ужасной богини-матери, Великой богини-матери, ада или небес, с разновидностями расовой, коллективной, кармической памяти, и с филогенетическими переживаниями. Следует упомянуть о теоретически и практически значимых сочленениях между базовыми перинатальными матрицами, конкретными видами действующих сил во Фрейдовых эрогенных зонах и особыми типами эмоциональных и психосоматических нарушений. Все эти взаимосвязи показаны на обзорной схеме в таблице 2.1.

Подкреплённые эмоционально значимыми переживаниями младенчества, детства и последующей жизни, переложенными в СКО, перинатальные матрицы придают очертания нашему восприятию мира, глубоко влияют на наше повседневное поведение, а также способствуют развитию разнообразных эмоциональных и психосоматических нарушений. В гамме коллективных переживаний эхо перинатальных матриц можно обнаружить в религии, искусстве, мифологии, философии и различных видах социальной и политической психологии и психопатологии. Однако перед тем как осветить более широкие последствия действия сил, проявляющихся в перинатальных переживаниях, я опишу феноменологию отдельных БПМ.

Первая базовая перинатальная матрица: БПМ-1 (изначальное единство с матерью)

Эта матрица связана с внутриутробным существованием до начала родов. Об опытном мире этого периода может быть сказано как об «околоплодной вселенной». Эмбрион не обладает осознаванием границ и не различает между внутренним и внешним. Всё это отражается на природе переживаний, связываемых с воспроизведением памяти о дородовом состоянии. В моменты ничем не нарушаемого эмбрионального существования мы обычно переживаем ширь, волю, пространства, не имеющие границ и пределов, отождествляемся с галактиками, межзвёздным пространством или со всем космосом.

Родственное по характеру переживание — это плавание в море, отождествление себя с различными водными животными, такими, как рыбы, медузы, дельфины или киты, и даже превращение в сам океан. По-видимому, это связано с тем обстоятельством, что, в сущности, эмбрион — существо водное. Положительные внутриутробные переживания могут также соединяться с архетипическими видениями Матери-природы — безопасной, прекрасной и безусловно питающей, подобно «доброй матке». Мы представляем себе плодоносящие сады, созревшие нивы, террасы полей в Андах или ещё не загрязнённые острова Полинезии. Мифологические образы из коллективного бессознательного, часто возникающие в этой связи, рисуют различные небесные сферы или виды рая, как они описываются в мифологиях различных культур.

Когда же мы воспроизводим в памяти эпизоды внутриматочных нарушений, воспоминания о «злой матке», у нас возникает чувство тёмной, зловещей угрозы, и мы часто ощущаем, что нас чем-то травят. Мы видим картины — грязные воды или свалки ядовитых отходов. И это отражает то обстоятельство, что многие дородовые нарушения вызываются интоксикацией, происходящей в теле беременной матери. Последствия такого рода могут связываться с архетипическими видeниями ужасных демонических существ или с ощущением подстерегающего всепроникающего зла. Те же, кто воскрешал в памяти эпизоды более жесткого вмешательства в дородовое существование, такие, как надвигающийся выкидыш или попытка аборта, обычно переживают какую-нибудь разновидность грозящей вселенской беды или кровавые апокалиптические видения конца света. И это вновь подтверждает теснейшую взаимосвязь между событиями нашей биологической истории и юнговскими архетипами.

Нижеприведённый отчёт о психоделическом сеансе с высокой дозировкой может использоваться как типичный пример переживания БПМ-1, временами открывающегося и в надличностные области.

Всё, что я переживал, было сильным чувством недомогания, напоминавшим грипп. Я не мог поверить, что высокая доза ЛСД, которая в мои предыдущие сеансы производила драматические психологические перемены, могла вызвать столь малую ответную реакцию. Я решил закрыть глаза и тщательно пронаблюдать, что происходит. И в этот момент переживание, казалось, начало углубляться, и я осознал: то, что при открытых глазах было взрослым, страдающим от вирусной болезни, теперь превратилось в реалистичную ситуацию — зародыша, страдающего от какого-то чужеродного токсического поражения во время внутриутробного существования.

Я очень сильно уменьшился в размере, и моя голова стала значительно больше, чем остальное моё тело и конечности. Я плавал в жидкой среде, и какие-то вредные химические вещества прокладывали себе путь в моё тело через пупочную область. Используя какие-то неведомые органы чувств, я опознал эти влияния как пагубные и враждебные моему организму. Пока это происходило, я чувствовал, что эти ядовитые «нападения» были как-то связаны с состоянием и деятельностью материнского организма. Время от времени я мог различать влияния, появлявшиеся из-за приёма алкоголя, неподходящей пищи или курения. Другой вид неудобства, казалось, вызывался химическими изменениями в организме, сопровождавшими чувства моей матери, — беспокойство, волнение, страхи и противоречивые эмоции по поводу беременности.

Затем ощущения тошноты и несварения исчезли и я стал переживать всё усиливающееся состояние исступления. Это сопровождалось просветлением и расцвечиванием моего зрительного пространства. Как будто множество слоёв толстой грязной паутины было прорвано и распущено, или как будто бы какое-то теле- или киноизображение было направлено на меня невидимым небесным киномехаником. Вид открылся, и невероятное количество света и энергии нахлынуло на меня и тончайшими потоками стало струиться сквозь всё моё существо.

На одном уровне я всё ещё оставался зародышем, переживавшим предельное совершенство и блаженство «доброй матки», или новорожденным, слившимся с питающей и дающей жизнь грудью, а на другом — я стал всею вселенной. Я созерцал зрелище космического пространства с бессчётными бьющимися и трепещущими галактиками, и в то же время был им. Эти лучистые и захватывающие дух виды космоса, перемежались с переживаниями равнопрекрасного микрокосма, от танца атомов и молекул — к началам жизни и биохимическому миру отдельных клеток. Впервые я переживал вселенную, как то, что она есть на самом деле — неизъяснимое таинство, божественная игра чистого безусловного Сознания.

Некоторое время я раскачивался от состояния бедствующего больного зародыша к блаженному и безмятежному внутриутробному существованию. Временами пагубные влияния принимали вид коварных демонов или злых тварей из мира духовных писаний или волшебных сказок. Во время ничем не нарушаемых моментов зародышевого существования я переживал чувства основополагающего тожества и единства с миром — это было Дао, Внешнее, что Внутри, «Таттвамаси» — «То ты еси» упанишад. Я утратил чувство особи, моё Я растворилось — я стал всем сущим.

Иногда это переживание становилось бесплотным и неуловимым, временами сопровождалось многими прекрасными видениями: архетипическим образом рая, неисчерпаемым рогом изобилия, золотым веком или девственной природой. Я становился дельфином, плавающим в океане, рыбкой, резвящейся в кристально чистой воде, бабочкой, порхающей на горных лугах, чайкой, парящей над морем. Я был океаном, животными, растениями, облаками — иногда всем этим в одно и то же время.

Позже, в послеполуденные и вечерние часы ничего конкретного не произошло. Большую часть этого времени я провёл, ощущая себя наедине с естеством и вселенной, купаясь в золотом свете, яркость которого постепенно уменьшалась.

Вторая базовая перинатальная матрица: БПМ-2 (космическое поглощение и безысходность или ад)

Когда же в памяти воскрешается начало биологического рождения, мы, как правило, чувствуем, что нас засасывает в гигантский водоворот, или заглатывает какой-то мифический зверь. Мы также можем переживать, что весь мир или космос поглощается целиком. Это соединяется с образами пожирающих или захватывающих в свои лапы архетипических чудовищ, таких, как левиафаны, драконы, киты, гигантские змеи, тарантулы или спруты. Чувство ошеломляющей жизненной угрозы приводит к сильной тревоге и недоверию ко всему, граничащему с паранойей. Другая переживаемая разновидность начала этой матрицы — тема схождения в глубины подземного мира, в царство мёртвых или ад. Это общий мотив мифологических повествований о странствиях героя, как их красноречиво описывал Джозеф Кемпбелл (Campbell, 1968).

На уже полностью развернувшейся первой стадии биологического рождения маточные схватки периодически сдавливают плод, но шейка матки всё ещё не раскрыта. Каждая схватка вызывает сдавливание маточных артерий, и плоду угрожает нехватка кислорода. Воспроизведение в памяти этой стадии рождения — одно из самых худших переживаний, которые могут быть у нас в процессе самоосвоения, включающего холотропные состояния. Мы заперты в чудовищном клаустрофобийном кошмаре, преданы мучительной эмоциональной и физической боли и пребываем в ощущении крайней беспомощности и безнадёжности. Чувства одиночества, вины, бессмысленности жизни и экзистенциального отчаяния достигают метафизических размеров. В столь тяжелом положении человек часто бывает уже полностью убеждён, что это состояние не кончится никогда и никакого выхода нет. Триада переживаний, характеризующих это состояние, — чувство умирания, сумасшествия и безвозвратности.

Воспроизведение в памяти этой стадии рождения, как правило, сопровождается образами людей, животных и даже мифических существ, пребывающих в состоянии страдания и безнадёжности, схожим с положением плода, зажатого в клещи родового канала. Мы переживаем отождествление себя с узниками в темницах, жертвами инквизиции, обитателями концлагерей или приютов для умалишенных. Наши страдания уподобляются страданиям попавших в капкан животных или достигают архетипических измерений.

Мы чувствуем нестерпимые мучения грешников в аду, крестные муки Христа или же напрасные труды Сизифа, вкатывающего свой камень на гору в глубочайшей преисподней Гадеса. Другие образы, которые возникали в сеансах, где господствовала эта матрица, включали греческие архетипические символы бесконечного страдания Тантала и Прометея и иные образы вечного проклятия, такие, как Вечный жид Агасфер и Летучий голландец.

Находясь под влиянием этой матрицы, мы поражены избирательной слепотой и не способны увидеть что-либо положительное в нашей жизни и в человеческом существовании вообще. Связь с божественным измерением кажется непоправимо разорванной или утраченной. Сквозь призму этой матрицы жизнь кажется театром абсурда, фарсом, где играют марионетки и бездушные роботы, или жестоким номером в цирковом балагане. Для подобного умонастроении достоверным и уместным описанием существования оказывается лишь экзистенциальная философия. В этой связи интересно упомянуть, что на работу Жан-Поля Сартра глубоко повлиял плохо подготовленный и не завершенный сеанс мескалина, в котором господствовала БПМ-2 (Riedlinger, 1982). Поглощенность Самуэля Беккета жизнью и смертью и его поиски Матери также обнажают сильные перинатальные влияния.

Естественно, что кто бы ни очутился лицом к лицу с этой стороною души, он ощутил бы чувство огромного отвращения и нежелание сталкиваться с этим и дальше. Ведь если войти в это переживание более глубоко, то оно покажется подобным встрече с вечным проклятием. И всё-таки самый скорый путь прерывания невыносимого состояния означает капитуляцию перед ним и его принятие. Этот разрушительный опыт тьмы и бездонного отчаяния известен из духовной литературы как Темная ночь души. Однако эта важная стадия духовного раскрытия может обладать колоссальным очищающим и освобождающим действием.

Наиболее характерные черты БМП-2 могут быть проиллюстрированы в следующем отчёте.

Атмосфера казалась всё более и более зловещей и чреватой скрытой опасностью. Казалось, вся комната начала поворачиваться, и я почувствовал, как падаю в самую середину пугающего водоворота. Мне тут же пришлось вспомнить о бросающем в дрожь описании подобного случая в «Погружении в Гольфстрим» Эдгара Аллана По. Мне чудилось, что вещи в комнате, кружась, летают вокруг меня, и в моём уме всплыл другой литературный образ — торнадо из романа «Волшебник из страны Оз» Фрэнка Бома, вырвавшего Доротею из монотонного житья в Канзасе, и пославшего её в путешествие, странное и полное приключений. Моё переживание чем-то напоминало вход в кроличью нору из повести-сказки «Алиса в стране чудес» Льюиса Кэрролла, и я с величайшим трепетом ожидал, что мир вот-вот окажется по другую сторону зеркала. Казалось, вся вселенная надо мною захлопывается, и я ничего не могу поделать, чтобы остановить это апокалиптическое поглощение.

Я всё глубже и глубже погружался в лабиринт своего бессознательного, и ощущал приступ страха, переходящего в панику. Всё вокруг становилось тёмным, гнетущим, ужасающим. Это было, как если бы вся тяжесть мира мало-помалу наваливалась на меня, и невероятное водяное давление угрожало расколоть мой череп, а тело сжать в крошечный твёрдый мяч. Стремительная вереница воспоминаний из прошлого низвергалась через мой мозг, показывая крайнюю тщетность и бессмысленность моей жизни и существования вообще. Мы рождаемся голыми, напуганными, в муках, и такими же мы покинем этот мир. Экзистенциалист был прав! Всё непостоянно, жизнь ни что иное, как ожидание Годо! Суета сует, всё суета!

Стеснение, что я чувствовал, перерастало в боль, а боль — в мучения. Истязание, доведённое до точки, когда каждая клетка моего тела ощущала, что она высверливается бормашиной дьявольского дантиста. Видения адских картин и чертей, истязающих свои жертвы, внезапно подбросили мне догадку, что я в аду. Я подумал: Данте, «Божественная комедия»: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Казалось: нет никакого выхода из этого дьявольского состояния: я проклят навеки без малейшей надежды на искупление.

Третья перинатальная матрица: БПМ-3 (борьба смерти и возрождения)

Многие стороны этого яркого и многоцветного переживания могут быть поняты через его связанность со второй стадией биологических родов — проталкиванием плода через родовой канал уже после раскрытия шейки матки и нисхождения головы в малый таз. На этой стадии сокращения матки продолжаются, но шейка раскрыта и допускает теперь постепенное проталкивание плода через родовой канал. Это вызывает сильное механическое сдавливание, боль, а часто высокую степень недостатка кислорода и удушье. Естественным сопровождением такого столь сильно стеснённого и угрожающего жизни состояния является переживание сильной тревоги.

Помимо прекращения кровообращения, вызванного маточными сокращениями и последующим сжатием артерий матки, поступление крови к плоду может быть поставлено под угрозу и различными осложнениями. Пуповина может оказаться стиснутой между головой и проходом в области малого таза или обвиться вокруг шеи. Во время родов плацента может отделиться или даже преградить собою выход (placenta praevia). В некоторых случаях плод может вдохнуть различные биологические вещества, окружающие его на конечной стадии этого процесса, что усилит чувство удушья. Иногда трудности этой стадии могут оказаться настолько чрезмерными, что потребуют экстренного хирургического вмешательства, такого, как наложение щипцов или даже срочное кесарево сечение.

БПМ-3 — чрезвычайно сложный и яркий образец переживаний. Помимо действительного реалистичного воспроизведения в памяти разных стадий борьбы при прохождении родового канала, он включает в себя широчайшее разнообразие видов образности, черпаемых из истории, природы и архетипических сфер. Из всего этого наиболее значимым является атмосфера титанической борьбы, агрессивные и садомазохистские сцены, опыты извращенных половых отношений, демонические сюжеты, скотологические увлечения и столкновение с огнём. Большинство из этих сторон БПМ-3 могут быть содержательно отнесены к некоторым анатомическим, физиологическим или биохимическим характеристикам соответствующей стадии рождения.

Титаническая сторона БПМ-3 вполне понятна в виду того, что на последней стадии деторождения задействованы исполинские силы. Когда мы сталкиваемся с этой гранью третьей матрицы, мы переживаем ошеломляющие по напряженности потоки энергии, рвущейся сквозь тело и накапливающей в нем взрывоподобные разряды. И в этот момент мы отождествляемся с природными стихиями, такими, как вулканы, грозовые бури, приливные волны или торнадо.

Переживание может также изображать мир техники, заключающей в себе огромную энергию: танки, ракеты, космические корабли, лазеры, электростанции и даже термоядерные реакторы и атомные бомбы. Титанические переживания БПМ-3 могут достигать архетипических измерений и рисовать сражения невероятного размаха, такие, как космическая битва Света и Тьмы, ангелов и бесов, или богов и титанов.

Агрессивные и садомазохистские стороны этой матрицы отражают как биологическое неистовство организма, существованию которого угрожает удушье, так и интроецированный разрушительный натиск маточных сокращений. Если мы сталкиваемся с этой стороной БПМ-3, мы переживаем изумляющую по своему размаху жестокость, проявляющуюся в сценах насилия — убийства и самоубийства, изувечивания и самокалечения, разного рода бойни, кровавые войны и революции. Часто она принимает вид истязаний, пыток, казней, ритуальных жертвоприношений, принесения в жертву самого себя, кровавых схваток один на один, садомазохистских практик.

Но у сексуальной стороны процесса смерти и возрождения логика переживаний не является непосредственно очевидной. По всей видимости, у человеческого организма есть генетически запрограммированный механизм, который переводит нечеловеческие страдания, а удушье в особенности, в странного рода половое возбуждение и, в конечном счёте, в исступлённый восторг. Это может быть проиллюстрировано переживаниями мучеников и самобичующихся, описанными в религиозной литературе. Дополнительные примеры могут быть найдены в материалах из концлагерей, в отчётах узников войны, или в досье Эмнести Интернешинел. Хорошо известно также, что у мужчин, умирающих на виселице от удушья, как правило, наблюдается эрекция и даже семяизвержение.

Сексуальные переживания, которые происходят в контексте БПМ-3, характеризуются чрезмерной силой полового влечения, их механичностью и неразборчивостью, а также взрывоподобной, порнографической и извращённой природой. Они рисуют сценки, характерные для кварталов «красных фонарей» и сексуального андерграунда, экстравагантные эротические практики и садомазохистские сцены. Не менее часто возникают эпизоды кровосмешения или случаи сексуального насилия и изнасилования. Реже образность БПМ-3 может включать в себя кровавые, омерзительные крайности, связанные с преступлениями сексуального характера: эротически мотивированные убийства, расчленения, людоедство и некрофилию.

То обстоятельство, что на этом уровне психики половое возбуждение неразрывно связано с чрезвычайно осложнёнными элементами (угрозой жизни, крайней опасностью, страхом, агрессией, саморазрушительными порывами, физической болью, различными видами биологических веществ), образует естественную основу для развития наиболее значимых типов сексуальных нарушений, изменений, отклонений и извращений. Это имеет важные теоретические и практические последствия, которые будут в дальнейшем освещены в данной книге.

Демоническая сторона БПМ-3 может представлять особые трудности как для испытуемых, так и для терапевтов и их помощников. Жуткая, внушающая суеверный страх природа вызванных проявлений часто приводит к полному нежеланию иметь с ними дело. Наиболее распространённые темы, которые наблюдаются в данном контексте — это сцены шабаша ведьм (Вальпургиевой ночи), сатанинских оргий, обрядов чёрной мессы и искушений силами зла. Общим знаменателем, связующим данную стадию деторождения с темами шабаша или обрядов чёрной мессы, выступает своеобразное смешение переживаний смерти, извращённой сексуальности, боли, страха, агрессивности, скотологии и перекошенного духовного стремления, которые они разделяют. Подобное наблюдение, очевидно, имеет прямое отношение и ко вполне современной вспышке переживаний сатанинских культовых извращений, о которых рассказывают пациенты при различных видах регрессивной терапии.

Скотологическая сторона процесса смерти и возрождения имеет своё естественное основание в том, что на последней стадии родов плод вступает в соприкосновение с разными видами биологических веществ: кровью, вагинальными выделениями, мочой и даже калом. Тем не менее, природа и содержание этих переживаний намного превышают те, что новорожденный мог бы действительно переживать во время рождения. Переживания этой стороны БПМ-3 включают такие сцены, как ползание в отбросах или проползание сквозь стоки нечистот, валяние в кучах экскрементов, питьё крови и мочи, сопричастность к омерзительным картинам гниения. Это близкая и разрушительная встреча с наихудшими сторонами биологического существования.

Когда же переживание БПМ-3 подходит к завершению, оно становится менее насильственным и обескураживающим. Теперь господствующая атмосфера — атмосфера неистовой страсти и рвущейся энергии опьяняющей силы. Воображение рисует волнующие картины завоевания новых земель, охоты на диких животных, единоборств и развлечений в парках аттракционов. Эти переживания совершенно непосредственно связаны с действиями, вызывающими «прилив адреналинав крови»: автомобильными гонками, прыжками с высоты с привязанной к ногам верёвкой, опасными цирковыми номерами и акробатическими прыжками в воду с трамплина.

Одновременно мы встречаемся с архетипическими фигурами богов, полубогов и легендарных героев, представляющих смерть и возрождение. У нас возникает видение Иисуса, его мук и поругания, Крестного пути, распятия или даже полное отождествление с его страданиями. Независимо от того, обладаем мы или нет рассудочным знанием соответствующих мифологий, мы переживаем такие мифологические сюжеты, как смерть и воскрешение египетского бога Осириса либо смерть и возрождение греческих богов Диониса, Аттиса или Адониса. В переживании рисуется похищение Персефоны Плутоном, спуск в преисподнюю шумерской богини Инанны или испытания майясских Героев-Близнецов из эпоса Пополь-Вух.

Перед самым переживанием душевно-духовного возрождения как часто повторяющийся момент выступает столкновение со стихией огня. Мотив огня может переживаться и в его повседневном виде, и в архетипической форме очищающего огня ??????????????? Мы чувствуем, что наше тело охвачено огнём, видим пылающие города и горящие леса и отождествляем себя со сжигаемыми жертвами. В архетипическом преложении горение, кажется, полностью уничтожает всё, что в нас испорчено, и подготавливает к духовному возрождению. Классический символ перехода от БПМ-3 к БПМ-4 — это легендарная птица Феникс, погибающая в огне и воскресающая из пепла.

Огнеочистительное переживание является слегка озадачивающей стороной БПМ-3, так как его связь с биологическим рождением не столь пряма и очевидна, как в случае с другими символическими элементами. Биологическим двойником этого переживания может выступать либо взрывоподобное высвобождение прежде сдерживаемых энергий на конечной стадии деторождения, либо перевозбуждение плода беспорядочной «пальбой» периферических нейронов. Интересно, что эта встреча с огнём эмпирически соответствует переживанию роженицы, часто на этой стадии родов ощущающей, будто её вагина пылает.

Несколько важных характеристик этого образца переживаний отличает его от вышеописанного комплекса безысходности. Положение здесь тяжелое и требующее напряжения сил, но оно не кажется безнадёжным, и мы не ощущаем беспомощности. Мы активно вовлекается в борьбу, и у нас возникает чувство, что страдания имеют определённую направленность, цель и смысл. В религиозной образности подобное положение соотносится, скорее, с представлением о чистилище, чем об аде. Кроме того, мы играем роль не только беспомощных жертв. В этот момент нам оказываются доступными три роли. Помимо того, чтобы быть простыми наблюдателями происходящего, мы также можем отождествляться как с жертвой, так и с агрессором. И это оказывается настолько убедительным, что трудно различать и разделять эти роли. К тому же, тогда как положение безысходности заключает в себе сущие муки, переживание борьбы смерти и возрождения представляет собою грань между мучительной болью и исступлением или смешение обоих. Кажется, вполне уместно говорить об этом типе переживания как о Дионисийском, или вулканическом экстазе, в противопоставление Аполлоновскому, или океаническому экстазу, космического единения, связанному с первой перинатальной матрицей.

Следующий отчёт о психоделическом сеансе с высокой дозировкой проиллюстрирует многое из типичных тем, связанных с вышеописанной БПМ-3.

Хотя я на самом деле никогда не видел отчётливо родовые пути, своей головой и всем телом я ощущал их сокрушительное сдавливание, и каждой клеточкой своего тела осознавал, что я вовлечён в процесс рождения. Напряжение достигло размеров, каковые мне не представлялись возможными для человека. Лбом, висками и затылком я ощущал неослабное давление, как будто был схвачен стальными челюстями тисков. И всё напряжение в моём теле по своему характеру было жестким и механическим. Я представлял, что пробираюсь через чудовищную мясорубку или исполинский пресс, полный валиков и зубцов. И образ Чарли Чаплина, превращенного в жертву миром технологии в «Новых временах», на мгновение вспыхнул в моём сознании.

Казалось, невероятная масса энергии протекает сквозь всё моё тело, скапливаясь и высвобождаясь во взрывоподобных разрядах. Я испытывал поразительную смесь ощущений: удушье, испуг, беспомощность, но также ярость и странное половое возбуждение. Другой важной стороной моего состояния было чувство крайнего замешательства. В то же время, как я ощущал себя ребёнком, вовлечённым в жестокую борьбу за выживание, и понимал: то, что вот-вот случится, станет моим рождением, я также переживал себя и в качестве моей рожающей матери. Рассудком я сознавал, что, как мужчина, я никогда не смогу родить, и всё же чувствовал, что каким-то образом пересекаю эту преграду и невозможное становится действительностью.

Не было никаких сомнений, что я связываюсь с чем-то первоначальным — древним женским архетипом, архетипом матери-роженицы. Мой телесный образ включал огромный беременный живот и женские гениталии, вместе со всеми тонкостями биологических ощущений. Я чувствовал разочарование, что оказался не способен предаться этому стихийному течению, родить и родиться, прорваться и дать выйти ребёнку. Невероятный запас убийственной агрессии поднялся из подземелья моей души. Как будто нарывающее зло внезапно проколол скальпель космического хирурга. И вместо меня уже возникал оборотень или берсерк, доктор Джекилл превращался в мистера Хайда. Множество образов убийц и жертв сменялись как одно лицо, в точности так же, как раньше я не мог различить рождающегося ребёнка и родящую мать.

Я был безжалостным тираном, диктатором, подвергающим подданных невообразимым жестокостям, но также и революционером, ведущим разъярённую толпу на свержение тирана. Я превратился в хладнокровно убивающего бандита и в полицейского, убивающего от имени закона. В один момент я переживал ужасы нацистских концлагерей. Когда же я открыл глаза, то увидел себя офицером СС. И у меня было глубокое чувство, что он — нацист и я — еврей были одним человеком. Я ощущал в себе и Гитлера, и Сталина и чувствовал полную ответственность за зверства в человеческой истории. Я ясно видел, что проблема человечества не в существовании жестоких диктаторов, но в том Скрытом убийце, которого все мы лелеем внутри наших душ, если заглянуть в них поглубже.

Затем природа переживания переменилась и достигла мифологической размерности. Вместо зла истории человеческой теперь я ощущал атмосферу ведьмовства и присутствия демонических стихий. Зубы мои превратились в длинные клыки, напоённые таинственным ядом, и я летел сквозь ночь на распахнутых крыльях летучей мыши как зловещий вампир. Но вскоре всё превратилось в дикие, тлетворные сцены шабаша ведьм. В этом странном, чувственном обряде все обычно подавленные и затаённые внутри побуждения, казалось, и вырвались наружу, и проживались, и наконец-то исполнялись. И я ощущал, что участвую в тайной церемонии жертвоприношения во славу бога тьмы.

По мере того как из моего переживания начало исчезать демоническое, я всё ещё чувствовал себя потрясающе эротичным и бросился в бесконечные сцены самых фантастических оргий и сексуальных фантазий, и в них я играл все роли. Но сквозь все эти переживания я в то же время продолжал оставаться ребёнком, борющимся в родовых путях, и рождающей его матерью. Стало совершенно ясно, что пол и рождение глубоко связаны, а сатанинские силы имеют важные сцепления с проталкиванием сквозь родовые пути. Я боролся и бился в совершенно разных лицах, против разных врагов, но иногда сомневался, будет ли конец этим напастям.

Затем новая стихия вторглась в моё переживание. Все моё тело покрылось плотскою грязью, липкой и склизкой. Я не мог сказать, моча это или кровь, околоплодные воды, слизь или вагинальные выделения. Те же вещества, казалось, были у меня во рту и даже в лёгких. Я рыгал, давился, гримасничал, отхаркивался, пытаясь удалить это из организма и с кожи. И в тот момент на меня снизошло откровение: мне не нужно бороться. Движение приобрело собственный ритм, и всё, что мне оставалось делать, это поддаться ему. И тогда мне вспомнилось множество случаев из моей жизни, когда я ощущал потребность биться и бороться, а оглядываясь назад, чувствовал, что это было совершенно не обязательно. Как будто я был запрограммирован своим рождением видеть жизнь намного более сложной и опасной, чем она есть на самом деле. Мне кажется, что это переживание смогло открыть мне на это глаза и сделать мою жизнь гораздо более лёгкой и шутливой, нежели прежде.

Четвёртая перинатальная матрица: БПМ-4 (переживание смерти и возрождения)

Эта матрица соотносится с третьей клинической стадией родов — окончательным выталкиванием плода из родовых путей и обрезанием пуповины. Когда мы переживаем эту матрицу, мы завершаем предшествующий трудный процесс проталкивания через родовые пути, достигаем взрывоподобного освобождения и появляемся на свет. Часто это может сопровождаться подробными и правдивыми воспоминаниями об особых сторонах этой стадии рождения. Что может заключаться в переживании анестезии, накладывания щипцов и ощущений, связанных с разнообразными манипуляциями акушеров или послеродовыми вмешательствами.

Воскрешение памяти о биологическом рождении переживается не только как простое механическое проигрывание исходного биологического события, но также как духовно-душевная смерть и возрождение. Чтобы это понять, нужно представить себе, что происходящее в этом процессе включает в себя некие важные дополнительные элементы. Из-за того, что ребёнок в процессе рождения полностью ограничен и не имеет никакого способа выразить крайние чувства и отреагировать на вызванные сильные физические ощущения, память об этом событии остаётся психологически не усвоенной и не проработанной.

Наше отношение к себе и наши установки по отношению к миру в послеродовой жизни сильно заражены напоминанием о той уязвимости, беспомощности и слабости, которые мы пережили при рождении. В каком-то смысле мы были рождены анатомически, но не были вовлечены в это обстоятельство эмоционально. «Умирание» и мучения во время борьбы за рождение отражают настоящую боль и действительную угрозу жизни в ходе биологического рождения. Тем не менее, смерть эго, которая предшествует возрождению, является смертью наших старых представлений о том, кто мы есть, и о том, чему же подобен мир, который был отпечатан травматическим следом рождения и поддерживался памятью об этом моменте, всё ещё остающейся живою в нашем бессознательном.

По мере того как мы проясняем эти старые программы тем, что допускаем их проявиться в сознание, они теряют свою эмоциональную нагрузку и в некотором смысле умирают. Но мы настолько отождествлены с ними, что приближение момента смерти эго ощущается как конец нашего существования или даже как конец мира. Каким бы страшным ни был этот процесс, в действительности он является необыкновенно врачующим и преображающим. Однако парадоксальным образом, в то время как лишь один единственный маленький шаг отделяет нас от опыта изначального освобождения, у нас возникает чувство всепроникающей тревоги и надвигающейся катастрофы невероятных масштабов.

Ведь то, что в ходе этого умирает, — это ложное эго, которое вплоть до этого мгновения нашей жизни мы ошибочно принимали за наше истинное Я. И пока мы утрачиваем все точки соотнесения с тем, что мы знаем, у нас нет никакого представления о том, что же лежит по другую сторону, или даже о том, есть ли там что-нибудь вообще. Этот страх ведёт к тому, что создаётся чудовищное сопротивление продолжению и завершению опыта, вследствие чего без должного руководства многие люди так и остаются психологически застрявшими на этом труднопреодолимом участке.

Когда же мы преодолеваем метафизический страх, связанный с этим важным узловым моментом, и позволяем происходить вещам так, как они происходят, мы переживаем полное уничтожение на всех воображаемых уровнях: физический распад, эмоциональную погибель, умственное и философское крушение, крайнее нравственное падение и даже духовную проклятость. Во время этого переживания все привязанности, всё, что является важным и значимым в нашей жизни, кажется безжалостно разбитым. Непосредственно сразу за этим переживанием полного уничтожения — падением на «космическое дно» — мы переполняемся видениями белого или золотого света, сверхъестественного сияния невероятной красоты, которое представляется сверхчувственным и божественным.

Едва мы пережили то, что казалось подобным опыту полного апокалиптического уничтожения всего и вся, как уже через считанные секунды на нас нисходит благословение изумительных проявлений в великолепии всех цветов радуги: переливчатых узоров, небесных сфер и видeний архетипических существ, омываемых божественным светом. Часто это бывает впечатляющая встреча с архетипической Великой богиней-матерью либо в её универсальном виде, либо в одном из культурных вариантов ее образа. Вслед за опытом духовно-душевной смерти и возрождения мы ощущаем себя искуплёнными и благословлёнными, переживаем исступлённый восторг, нас наполняет чувство восстановления нашей божественной природы и положения во вселенной. Нас охватывает волна положительных эмоций по отношению к себе, к другим людям, к природе, ко всему сущему вообще.

Важно, однако, подчеркнуть, что этот вид исцеляющего и изменяющего жизнь переживания происходит тогда, когда рождение было не слишком подрывающим силы и не осложнённым глубокой анестезией. В этом случае у нас не возникает чувство триумфального появления на свет и окончательного разрешения. Вместо этого послеродовой период может ощущаться как медленное излечение от тяжелых увечий или пробуждение из пьяного сна. Как мы увидим позднее, анестезия при рождении может иметь лишь глубокие неблагоприятные психологические последствия для послеродовой жизни.

Нижеприведённый отчёт о переживании смерти и возрождения из психоделического сеанса с высокой дозой описывает типичную картину, характерную для БПМ-4.

Тем не менее, худшее было ещё впереди. Внезапно я, казалось, потерял все свои связи с действительностью, как будто какой-то воображаемый коврик выдернули у меня из-под ног. Всё рухнуло, и я почувствовал, что весь мой мир разлетелся на кусочки. Как будто проткнули чудовищный метафизический пузырь моего существования — исполинский надутый шарик нелепого самообмана лопнул и обнажил всю лживость моей жизни. Всё, во что я когда-то верил, всё, что я делал или чего добивался, всё, что, казалось, придавало моей жизни смысл, вдруг оказалось до крайности поддельным. Это были жалкие, совершенно несостоятельные костыли, на которые я оирался, пытаясь поправить невыносимую действительность существующего. Теперь они были унесены и развеяны подобно лёгким пушистым семенам одуванчика, обнажив пугающую бездну элементарной истины — бессмысленный хаос экзистенциальной Пустоты.

Охваченный неописуемым ужасом, я заметил исполинскую фигуру божества, возвышающуюся надо мной в угрожающей позе. Каким-то чутьём я понял, что это был индусский бог Шива в своём разрушающем обличье. И я почувствовал громоподобный удар его громадной ноги, которая меня раздавила, вдребезги раскрошив и размазав меня повсюду, как никчемную какашку, так что я ощутил себя исподней космоса. А в следующее мгновение я оказался пред ужасающим исполинским обликом чёрной индийской богини — я догадался, что это Кали. Неодолимая сила толкала моё лицо в её зияющую вагину, заполненную, казалось, менструальной кровью или омерзительным последом.

Я чувствовал, что от меня требуется безусловно сдаться силам сущего и женскому началу, представленному богиней. У меня не оставалось выбора, как только целовать и облизывать её вульву в позе нижайшей покорности и в безмерном унижении. В это мгновение, ставшее концом и последним пределом всякого чувства мужского превосходства, которое я ещё лелеял в себе, я соединился с памятью о моменте моего биологического рождения. И моя голова появилась из родовых путей с устами, плотно приникшими к кровоточащей вагине моей матери.

Меня заливал божественный свет сверхъестественной яркости и неописуемой красоты, его золотые лучи распускались в тысячи изысканных переливчатых узоров. И из этого сияющего золотого света появился облик Великой богини-матери, которая, казалось, воплощала любовь и защиту всех эонов. Раскрыв руки, она простёрла их ко мне, окутав меня всем своим существом. Я слился с невероятными силами её энергий, чувствуя себя очищаемым, исцеляемым и лелеемым. Что-то, казавшееся божественным нектаром и амброзией, какая-то архетипическая квинтэссенция молока и мёда лилась сквозь меня в невероятном изобилии.

Затем образ богини начал постепенно исчезать, поглощенный ещё более ярким светом. Он был отвлечённым, но всё же наделённым определёнными личными характеристиками и излучающим беспредельный ум. Мне стало ясно, что то, что я переживал, было слиянием с Мировой Самостью, или Брахманом, и поглощением, как я читал об этом в книгах по индийской философии. Минут через десять переживание стало успокаиваться, однако оно превосходило любые представления о времени и ощущалось подобием вечности. Поток исцеляющей и питающей энергии, видeния золотистых отблесков с переливающимися узорами длились всю ночь. И проистекающее из них чувство благополучия пребывало во мне ещё много дней. Память об этом переживании годами оставалась живой и яркой и глубоко изменила мою житейскую философию.

Вторая важная область, которую непременно следовало бы добавить к той картографии человеческой психики, которая представлена конформистской психиатрией, когда мы приступаем к работе с холотропными состояниями, теперь известна под именем надличностной или трансперсональной. Буквально этот термин означает «простирающийся за личное», или «превосходящий персональное»*. Переживания, которые берут начало на этом уровне, влекут за собой расширение наших обычно признаваемых границ (нашего тела и нашего Я) и ограничений трёхмерного пространства и линейного времени, к которым сводится наше восприятие мира при обычном состоянии сознания. Надличностные переживания лучше всего могут определяться через сравнение с нашим повседневным опытом самих себя и мира, или, точнее, с тем способом, каковым нам надлежит переживать себя самих и окружающую обстановку, чтобы производить впечатление «нормальных» в соответствии со стандартами нашей собственной культуры и современной психиатрии.

В обычном или нормальном состоянии сознания мы переживаем себя как ньютоновы объекты, существующие в границах нашей кожи. Американский писатель и философ Алан Уоттс говорил о таком переживании себя, как об отождествлении с «эго в оболочке из кожи». Наше восприятие окружающего ограничивается физиологическими пределами наших органов чувств и физическими характеристиками среды. Ведь мы не можем видеть предметы, от которых нас отделяет толстая стена, корабли за горизонтом или обратную сторону Луны. Если мы находимся в Праге, то нам не расслышать, что о нас говорят наши друзья в Сан-Франциско. Не почувствовать нам и мягкость каракуля, пока наша кожа не придёт в непосредственное соприкосновение с ним.

Вдобавок, ярко, всеми нашими чувствами мы можем переживать только те события, что происходят в настоящий момент. Мы можем вспоминать прошлые и предвосхищать будущие события или воображать их, и, тем не менее, — всё это переживания, совершенно отличные от прямого и непосредственного переживания настоящего момента. Но в надличностных состояниях сознания ни одно из приведённых выше ограничений не является безусловным и любое из них вполне может быть преодолено. Для пространственно-временного диапазона наших органов чувств нет никаких пределов, и со всей полнотою наших ощущений мы можем переживать происшествия, происходившие в прошлом, а временами даже и те, что ещё не произошли, но произойдут в будущем.

Спектр надличностных переживаний чрезвычайно богат и включает явления с нескольких различных уровней сознания. Таблица 2.2 представляет собой попытку перечислить и классифицировать различные типы переживаний, которые, по моему мнению, принадлежат надличностной области. Я лично пережил бoльшую часть явлений, перечисленных в этой сводной таблице, а также неоднократно в процессе работы наблюдал их у других людей. В контексте этой книги я не имею возможности представить определения и описания всех типов данных переживаний и проиллюстрировать их примерами из клинической работы. Поэтому я отсылаю заинтересованных читателей к моим предыдущим публикациям (Grof, 1975, 1985, 1988).

Как видно из таблицы, надличностные переживания могут быть подразделены на три большие категории. Первая из них главным образом предполагает превосхождение обычных пространственных и временных барьеров. Расширение переживаний за пространственные границы «эго в оболочке из кожи» приводит к переживаниям слияния с другой личностью в состоянии, которое можно было бы назвать «двуединством», к принятию в себя самобытность другой личности или к отождествлению с сознанием целой группы людей, такой, как все матери мира, всё население Индии или все узники концлагерей. Сознание наше может простираться настолько далеко, что, кажется, способно объять всё человечество. И подобные переживания описывались в мировой духовной литературе неоднократно.

Подобным же образом мы можем превзойти пределы человеческого опыта и отождествляться с сознанием различных животных и растений или даже с неким видом сознания, которое, по всей видимости, соотнесено с неорганическими объектами и процессами. В самых же крайних случаях можно пережить и сознание биосферы, всей нашей планеты или всей материальной вселенной.

Нелепые и невероятные, как могло бы показаться какому-нибудь западнику, приверженному монистическому материализму, эти переживания предполагают, что всё то, что мы переживаем в повседневном состоянии сознания только как предмет, в холотропном состоянии сознания обладает соответствующей субъективной представленностью. Так, как будто у всего во вселенной имелась бы своя объективная и субъективная стороны — а ведь именно так всё это и описывается в великих духовных философиях Востока. Индуисты, например, всё существующее видят как проявление Брахмы, а даосы мыслят вселенную как преображения Дао.

Другие же надличностные переживания из этой первой категории характеризуются по преимуществу преодолением скорее временных, нежели пространственных границ — превосхождением линейного времени. Мы уже говорили о возможности достоверного воспроизведения значимых воспоминаний детства и о повторном проживании травмы рождения. Но та же историческая регрессия может идти и дальше и вызывать достоверные зародышевые и эмбриональные воспоминания из разных периодов внутриутробной жизни. Ничем из ряда вон выходящим не является и переживаемое на уровне клеточного сознания полное отождествление себя со спермой и яйцеклеткой в момент зачатия.

Но и на этом процесс восстановления в памяти о нашем создании не останавливается. В холотропных состояниях мы можем переживать события, относящиеся к жизни наших человеческих и животных предков, или даже такие, что, по всей видимости, идут из расового и коллективного бессознательного, как оно описано у К.Г. Юнга. Очень часто бывает, что переживания событий, которые, как представляется, происходили в других культурах и в иные исторические периоды, сочетаются с ощущением личного воспоминания, убедительными ощущениями уже виденного и пережитого. В таких случаях люди говорят о воскрешении воспоминаний из прошлых жизней, или предыдущих воплощений.

Переживания в холотропных состояниях могут увлекать нас и в микромир, в структуры и процессы, которые обычно недоступны нашим органам чувств. К ним принадлежат сцены, напоминающие кадры из фильма Айзека Азимова «Фантастическое странствие», которые изображают мир наших внутренних органов, тканей, клеток и даже вовлекают в полное отождествление с ними в процессе переживания. Особенно захватывающими выглядят опыты с ДНК в соединении с прозрениями в наипотаённейшее таинство жизни, размножения, наследственности. Изредка этот тип надличностного опыта может увлекать нас даже в неорганический мир молекул, атомов и элементарных частиц.

Описываемое до сих пор содержание надличностных переживаний состоит из различных явлений, существующих в пространстве и времени. Они включают элементы нашей повседневной, знакомой действительности — других людей, животных, растения, вещества и прошлые события. Эти переживания настолько связаны с нами, что мы обычно считаем, что сами по себе они не содержат ничего необыкновенного. Они принадлежат к действительности, которую мы знаем, мы принимаем их существование, считая само собой разумеющимися. Так что, говоря о двух вышеописанных категорияхи надличностных переживаний, мы поражаемся не их содержанию, но тому обстоятельству, что являемся свидетелями чего-то, либо полностью отождествляемся с чем-то, что обычно было недоступно нашим органам чувств.

Мы знаем, что в мире существуют беременные самки китов, но нам не свойственна способность доподлинно пережить то, что я и есть такая самка. Мы с готовностью признаем, что когда-то произошла Французская революция, но нам несвойственна способность наяву пережить то, что мы в ней участвуем и, раненые, лежим на парижских баррикадах. Мы знаем, что в мире везде, где мы отсутствуем, происходит множество вещей, но обычно считается невозможным переживать что-либо, происходящее вдали от нас (конечно, не через спутник или телевидение). Нас может поразить также и то, что мы обнаруживаем, что наше сознание связано с низшими животными, растениями и даже с неорганической природой.

Вторая категория надличностных явлений представляется ещё более странной. В холотропных состояниях наше сознание может простираться до сфер и измерений, которые западная индустриальная культура не считает за «реальные». К ним относятся многочисленные видения архетипических существ, богов и демонов различных культур и даже отождествления с ними, посещения причудливых мифологических ландшафтов. В данном случае мы можем достичь интуитивного понимания мировых символов, таких как крест, нильский крест, или анкх, свастика, пентакль, шестиконечная звезда или знак инь-ян. Мы также можем пережить встречу и общение с бесплотными и сверхчеловеческими сущностями, с духами-хранителями, с внеземными существами или обитателями параллельных миров.

На своих самых дальних горизонтах наше индивидуальное сознание может превзойти все границы и отождествиться с Космическим Сознанием или Мировым Умом, известным под многими разными именами — Брахман, Будда, Космический Христос, Кетер, Аллах, Дао, Велкий дух и т. д. Пределом всех переживаний оказывается отождествление со Сверхкосмической и Метакосмической Пустотой — непостижимой и изначальной бессодержательностью и небытиём, — осознающей себя и являющейся исконной колыбелью всего сущего. У неё нет конкретного содержания, но она всё содержит в себе в зачаточном и непроявленном виде.

Третья категория надличностных переживаний содержит явления, которые я называю психоидными, используя понятие, введенное основателем витализма Хансом Дришем и принятое К.Г. Юнгом. Эта группа включает в себя явления, в которых внутрипсихические переживания соединяются с соответствующими событиями во внешнем мире (или, точнее, в соотнесенной с ними реальности), что с ними связаны содержательно. Психоидные переживания покрывают широкий круг явлений — от синхронностей, духовного исцеления и обрядовой магии до психокинеза и других феноменов, демонстрирующих власть духа над материей, известных из йогической литературы как сиддхи (Grof, 1988).

Надличностные переживания имеют множество странных характеристик, вдребезги разбивающих самые основополагающие метафизические предпосылки материалистического мировоззрения и ньютоново-картезианской парадигмы. Те исследователи, которые изучали или лично переживали эти захватывающие феномены, понимают, что попытки конформистской науки отбросить их, как бесполезные игры человеческого воображения или как неустойчивые, вызываемые галлюцинациями продукты больного мозга, наивны и неполноценны. Любое непредвзятое изучение надличностной области психики непременно подтверждает, что феномены, с которыми здесь сталкиваются, решительно опровергают не только основополагающие положения современной психиатрии и психологии, но и всей западной философии науки в целом.

Хотя надличностные переживания происходят в ходе глубокого индивидуального самоосвоения, невозможно толковать их просто как внутрипсихические явления в общепринятом смысле. С одной стороны, они появляются в той же среде переживаний, что и переживания биографические или околородовые, и, таким образом, являются исходящими изнутри индивидуальной психики. Но, с другой стороны, они почему-то прямо, без посредства наших органов чувств, подключаются к источникам информации, которые, несомненно, располагаются далеко за пределами того, что, как общепризнанно, данному индивиду доступно.

Где-то на околородовом уровне психики, по всей видимости, происходит странное переключение: то, что было до этого момента глубоким внутрипсихическим зондированием, становится сверхчувственным переживанием различных сторон мира в целом. Люди, пережившие подобный переход из внутреннего к внешнему, сравнивали его с графикой голландского художника Морица Эшера, иные же рассуждали о «многомерной ленте Мёбиуса в переживании». Судя по всему, данные наблюдения подтверждают базовой догмат некоторых эзотерических учений, таких как тантра, каббала или герметическая традиция, согласно которым каждый из нас является микрокосмом, чудесным образом содержащим в себе всю вселенную. В мистических текстах это выражалось такими формулами, как «что вверху, то и внизу» или «что снаружи, то и внутри».

Наблюдения показывают, что мы можем получать сведения о вселенной двумя в корне различающимися путями. Общепринятый способ обучения основывается на чувственном восприятии, на анализировании и синтезировании данных нашим мозгом. Радикальная альтернатива, которая становится доступной в холотропных состояниях сознания, — это обучение через прямое отождествление с разнообразными сторонами мира. В контексте старой мыслительной парадигмы, притязания древних эзотерических учений, согласно которым микромир способен воспроизводить в себе макромир, или часть может содержать в себе целое, казались до крайности нелепыми, поскольку погрешали против здравого смысла и нарушали элементарные принципы аристотелевой логики. Но всё в корне переменилось после открытия лазера и оптической голографии, проложивших новые пути к пониманию связи части и целого. Голографическое и голономное мышление на первых порах предоставило понятийные рамки для научного подхода к этому необычному механизму (Bohm, 1980; Pribram, 1981; Laszlo, 1993).

Отчёты людей, переживших эпизоды эмбрионального существования, момент зачатия и элементы сознания клетки, ткани и органа изобилуют медицински точными прозрениями, относящимися к анатомической, психологической и биохимической сторонам затронутого процесса. Подобным же образом наследственные, расовые и коллективные воспоминания и переживания прошлых жизней часто предоставляют очень характерные подробности об архитектуре, нарядах, оружии, видах искусств, общественном устройстве, религиозных и обрядовых действиях в соответствующих культурах и исторических периодах и даже о конкретных исторических событиях.

Люди, испытавшие филогенетические переживания или отождествление с существующими видами жизни, не только считают этот опыт необыкновенно достоверным и убедительным, но нередко во время таких переживаний получают необыкновенные озарения относительно психологии, этологии и особых повадок животных или особенностей их размножения. Иногда это сопровождается архаическими мышечными иннервациями, для людей нехарактерными, и даже такими сложными видами поведения, как исполнение брачных танцев представителем какого-либо отдельного вида животных.

Неразрешимые философские трудности, связанные с описанными наблюдениями, сами по себе уже слишком внушительные, кроме того, увеличиваются ещё и тем обстоятельством, что надличностные переживания, столь достоверно отражающие материальный мир пространства и времени, часто появляются без какого-либо разрыва в той же самой размерности, как и переживания другие, такие, что содержат такие элементы, которые западный индустриальный мир реальными отнюдь не считает, и тесно с ними взаимно переплетаются. Сюда, например, входят переживания, содержащие богов и демонов из различных культур, а также такие мифические области, как небеса и райские земли, легендарные и сказочные царства.

Например, у нас может быть переживание небес Шивы, рая ацтекского бога дождя Тлалока, шумерского подземного мира или одного из буддийских горячих адов. Можно также общаться с Иисусом, испытать разрушительную встречу с Кали или отождествиться с танцующим Шивой. Но даже такие эпизоды могут сообщать новые достоверные сведения о религиозном символизме и мифических мотивах, которые прежде не были известны вовлечённой в них личности. Такого рода наблюдения подтверждают идею К.Г. Юнга о том, что, помимо фрейдовского индивидуального бессознательного, мы также можем получать доступ к коллективному бессознательному, содержащему в себе культурное наследие всего человечества (Jung, 1959).

Моя классификация надличностных переживаний является строго феноменологической, а не иерархической, ибо она не определяет уровни сознания, на которых они происходят. Именно поэтому интересно сравнить эту схему с описанием тех уровней духовной эволюции у Кена Уилбера, которые, согласно его представлениям, следуют за полным слиянием ума и тела (в его терминологии это послекентаврические уровни эволюции сознания) (Wilber, 1980). Но параллели между его эволюционной схемой и моей картографией надличностных переживаний обнаружить нетрудно.

Создавая свою эволюционную карту духовно-психического развития, Уилбер использовал исключительно материалы, заимствованные из древней духовной литературы, главным образом из индуизма Веданты и буддизма Тхеравады. Мои же данные были почерпнуты из результатов клинических наблюдений над представителями современной Европы, Северной и Южной Америк, Австралии и дополнены результатами ограниченного опыта работы с японскими и восточноиндийскими группами. Таким образом, моя работа предоставляет эмпирические свидетельства о существовании большинства переживаний, включённых в схему Уилбера. Это также показывает, что описания, содержащиеся в древних духовных источниках, всё ещё в значительной степени относятся и к современному человечеству. Тем не менее, как мы увидим, эти схемы в точности не совпадают, и включение моего материала в его схему потребовало бы определённых добавлений, видоизменений и поправок.

Уилберовская схема послекентаврической духовной области включает в себя тонкие уровни, низший и высший, и причинные уровни, также низший и высший, и так называемое Предельное или Безусловное. Согласно его представлениям, нижний тонкий, или астрально-психический уровень сознания, характеризуются некой степенью отделения сознания от ума и тела, которая превосходит то, что было достигнуто на уровне кентавра. Таким образом, на этом уровне сознание способно превосходить нормальные способности ума и тела и действовать путями, которые казались невозможными и нереальными обычному уму.

По словам Уилбера, «астральный уровень, в сущности, включает в себя переживания выхода из тела, определённое оккультное знание, ауру, подлинную магию, «астральные путешествия» и т. д.». И уилберовское описание психического уровня содержит разнообразные «пси» феномены: сверхчувственное восприятие, предвидение, ясновидение, психокинез и другие. В этой связи он также ссылается на «Йога-сутру» Патанджали, которая относит на счёт психического уровня все паранормальные способности, феномены, демонстрирующие власть духа над материей, или сиддхи.

В высшей тонкой сфере сознание полностью обособляется от обычного ума и становится тем, что может быть названо «над-самостью» или «над-умом». Уилбер помещает в эту область высшую религиозную интуицию и вдохновение, видение божественного света, слышание гласа божьего и высшие божественные силы: духов-хранителей, ангельские существа, личных божеств — иштадевата, дхьяни-будд, и архетипы божеств — и всех их он рассматривает как высшие архетипические прообразы нашего собственного существа.

Как и тонкий уровень, уровень причинный также может быть подразделён на низший и высший. Уилбер полагает, что низшая причинная сфера проявляется в состоянии сознания, известном как савикальпа самадхи, переживания последнего бога, основы, сущности и источника всех архетипических проявлений или явлений более низких божеств, встречавшихся в тонких сферах. Тогда логично, что высшая причинная сфера будет включать «полное и окончательное превосхождение и освобождение в Безвидное Сознание, Беспредельное Сияние». В данном случае Уилбер подразумевает индуистское нирвикальпа самадхи, ниродху буддизма Хинаяны и восьмую из десяти аллегорий Дзен-буддизма о поимке быка*.

На последнем уилберовском уровне, уровне Безусловного, Сознание пробуждается как его Изначальное Состояние и Таковость (татхата), которое является в то же время всем, что есть, будь оно грубое, тонкое или причинное. Различие между свидетельствующим и свидетельствуемым исчезает, и тогда восстаёт весь Ход Мира от мгновения к мгновению, как твоё собственное Бытиё, вне коего и прежде коего ничего нет.

Как я уже упоминал ранее, мои собственные переживания и наблюдения вносят вспомогательные свидетельства о переживаемых состояниях, включенных в Уилберову онтологическую и космологическую схему. Субъекты, с которыми мне приходилось работать на протяжении многих лет, испытывали и описывали переживания большинства явлений, занесённых в его схему. В этом отношении не были исключением и мои собственные сеансы, ибо я лично сталкивался с большинством подобных переживаний и описывал их в своих отчётах. Я считаю эти совпадения чрезвычайно важными, поскольку в моих материалах представлены подлинные непосредственные наблюдения людей современного мира.

В иерархическую классификацию, основанную на моих собственных данных, в нижний тонкий или астрально-психический уровень я бы включил переживания, которые содержат элементы материального мира, но предоставляют сведения о них таким способом, который в корне отличается от нашего повседневного восприятия. Прежде всего, к ним принадлежат переживания, которые по традиции изучаются парапсихологами (а некоторые из них также и танатологами), — переживания выхода из тела, астральные путешествия, феномены сверхчувственного восприятия, предвидение и ясновидение.

Я также добавил бы в этот список переживания явлений, тесно связанных с материальным миром, но обнажающих такие стороны или измерения действительности, которые недоступны обычному сознанию, как, например, непосредственно переживаемое чувство тонкого или энергетического тела и его потоков (нади или токов) и фона (ауры). Представления о перекрестьях, мостах между действительностью видимой и невидимой, обнаруживаемые в тантрической литературе, очевидно, в данном случае особенно актуальны (Mookerjee and Khanna, 1977).

На тонкий уровень я бы также отнёс некоторые важные надличностные переживания, включенные в мою карту, но не упомянутые Уилбером. К ним прежде всего относилось бы отождествление в переживании с различными сторонами пространства и времени: с другими людьми, животными, растениями, с органическими веществами и процессами, так же как и наследуемые, расовые, коллективные, филогенетические и кармические переживания. Этим переживаниям, к моему удивлению, в работах Уилбера не уделяется почти никакого внимания. В своих предыдущих публикациях я уже показывал, что все эти переживания предоставляют доступ к новым достоверным сведениям о названных явлениях, который осуществляется сверчувственными средствами. И они играют важнейшую роль в ходе духовного раскрытия (Grof, 1975, 1980, 1985, 1988, 1998). Вслед за Патанджали, из моей классификации я также отнёс бы сюда йогические сиддхи и, конечно, всю группу явлений, называемых мною «психоидными».

Надличностные переживания из моей картографии, которые могли бы быть приписаны к высшему тонкому уровню, включают в себя видения божественного света, встречи с различными блаженными и гневными архетипическими божествами, сообщение с духами-хранителями и сверхчеловеческими существами, связь с шаманскими животными духами, непосредственное постижение мировых символов, а также случаи религиозного и творческого вдохновения («Прометеевой эпифании»). Видения архетипических существ или происходящие в переживании отождествления с ними, где они могут представляться либо в своём всеобщем виде (например, Великой Богини-Матери), либо в виде своих конкретных культурных проявлений (например, Девы Марии, Исиды, Кибелы, Парвати и т. д.).

В течение многих лет мне сопутствовала удача присутствовать на сеансах людей, чьи психоделические или холотропные переживания имели такие характеристики, которые в уилберовой схеме приписываются низшей и высшей причинной сферам и даже, быть может, переживанию Безусловного. У меня были также собственные переживания, которые, как я полагаю, относятся к этим категориям. В моей классификации эти случаи описываются под такими названиями, как переживания Творца, космического сознания, Безусловного Сознания или Сверхкосмической и Метакосмической пустоты.

В свете вышеперечисленных наблюдений, у меня не остаётся никакого сомнения, что явления, включенные Уилбером в холоархическую схему, действительны не только в отношении переживаний, но и онтологически, и поэтому не являются продуктами метафизических спекуляций или патологических процессов в головном мозгу. Я также полностью осознаю то обстоятельство, что переживание этих уровней не обязательно предполагает постоянного продвижения на более высокие уровни эволюции сознания. А, стало быть, решение вопроса о тех решающих силах, которые предопределяют, когда же скоротечные переживания более высоких уровней сознания приводят к устойчивым переменам в эволюционном строе сознания, — задача наиважнейшая. Мы с Кеном Уилбером уже затрагивали этот вопрос в наших прошлых дискуссиях, и я надеюсь, в дальнейшем еще коснёмся его в ином месте и в другое время.

Общее представление о Большой Цепи Бытия, согласно которому действительность включает полную иерархию (или холархию)* измерений, которые обычно недоступны нашему восприятию, — находка хорошая и очень важная. Было бы ошибочно отбрасывать подобное понимание сущего либо как первобытный предрассудок, либо же как бред психотика, что зачастую делалось прежде. Всякому, кто попытался бы сделать это, следовало бы прежде предложить правдоподобное объяснение того, почему же переживания, которые систематически подтверждают такое усложнённое и всеобъемлющее видение реальности, настолько последовательно происходили в прошлом у людей различных рас и культур, живших в разные исторические периоды.

Как я уже пытался показать это в связи с обсуждением иных вопросв, всякому, кто пытается защищать материалистическую и монистическую позицию западной науки, также следовало бы дать себе отчёт и о том обстоятельстве, что подобные переживания возникают у высокоразвитых, эрудированных и душевно здоровых людей нашего времени (Grof, 1998). Ведь это происходит не только под влиянием психоделиков, но и в таких столь разных обстоятельствах, как сеансы психотерапии переживаний, медитация людей, вовлечённых в систематические духовные занятия, околосмертные переживания и во время непроизвольных духовно-психических кризисов.

Подытожить в кратком сообщении выводы из ежедневных наблюдений, собранные в ходе более чем сорокалетних исследований холотропных состояний, и сделать свои утверждения заслуживающими доверия — задача нелёгкая. Хотя сам я и имел много личных переживаний и возможность непосредственно наблюдать большое число людей, находящихся в этих состояниях, и выслушивать их отчёты, на то, чтобы полностью оправиться от потрясения, вызванного моими открытиями, у меня ушли годы. Принимая во внимание ограниченный объем этой книги, я не могу приводить здесь во всех подробностях отчёты о конкретных случаях, которые могли бы пролить свет на природу надличностных переживаний и тех прозрений, которые эти переживания предоставляют нам. Однако я сомневаюсь, что даже эти сведения сами по себе могли бы оказаться достаточными, чтобы люди смогли пересмотреть те глубоко въевшиеся программы, которые западная наука капля за каплей вводила в нашу культуру. Мировоззренческие трудности, которые здесь возникают, настолько значительны, что ничто, кроме собственного глубокого личного переживания не будет соответствовать этой задаче.

Само существование и природа надличностных переживаний попирают некоторые из базовых исходных положений механистической науки. Они предполагают такие, на первый взгляд, нелепые представления, как относительная и произвольная природа всех физических границ, нелокальные связи во вселенной, передача сообщений неведомыми средствами и путями, память без материальной подкладки, нелинейность времени или сознание, связанное со всеми живыми организмами и даже с неорганической материей. Многие надличностные переживания вовлекают события из микрокосма и макрокосма — сфер, обычно недоступных невооруженным органам чувств человека, или времён, предшествующих происхождению Солнечной системы, образованию планеты Земля, появлению живых организмов, развитию нервной системы и появлению человека разумного.

Исследования холотропных состояний обнажают замечательный парадокс относительно человеческого естества. Он отчётливо показывает, что каким-то таинственным, необъяснимым способом каждый из нас несёт в себе сведения обо всём мире, обо всём сущем, обладает возможным доступом ко всем его частям и в некотором смысле является всем космическим сплетением в той же степени, в какой он является лишь его микроскопической частью, лишь отдельным и незначимым биологическим существом. Новая картография отражает это обстоятельство и изображает индивидуальную человеческую психику, как соразмерную в своём существе со всем космосом и всей полнотою существующего. И насколько бы нелепой и неприемлемой ни показалась эта идея учёному, вышколенному в соответствии с традициями, нашему здравому смыслу, всё же, быть может, гораздо легче примирить её с теми новыми революционными разработками в разных научных дисциплинах, о которых обычно говорят как о новой или возникающей парадигме.

Я твёрдо держусь того мнения, что вышеочерченная расширенная картография имеет решающее значениее для любого серьёзного подхода к таким явлениям, как шаманизм, ритуалы перехода, мистицизм, религия, мифология, парапсихология, околосмертные переживания и психоделические состояния. Эта новая модель психики — предмет не только академического интереса. Как будет ясно из следующих глав этой книги, она влечёт за собой глубокие и революционные последствия для понимания эмоциональных и психосоматических нарушений, включая многие состояния, которым в настоящее время приписывают диагноз психозов, и дает новые терапевтические возможности.