Вступление

Я очень рад, что эта книга снова станет доступной английскому читателю. Книга повествует об усилиях человека в борьбе с тоталитарным террором как таковым, а также об ужасах немецких концлагерей и Холокосте в частности. Я размышляю об этом уже много лет. Мне было трудно понять, как могли появиться эти вещи, что породило такую бесчеловечность. Меня переполняли эмоции, и мне потребовалась долгая борьба с собой, чтобы не потерять веру в человечность. Эта книга — преодоление психологической травмы и желание, чтобы этот ужас не мучил новые поколения. Также я пытался проследить влияние этих явлений на наше время, ведь происшедшие события были столь подавляющими, что до сих пор люди недоумевают: как это стало возможным? Почему человек так поступал с человеком?

В моем исследовании я руководствовался фрейдистским пониманием роли бессознательного в мотивации человеческих поступков и его открытием темных сторон ментальности. Ведь только если мы признаем их наличие, мы можем понять, как важно контролировать наши деструктивные стремления. И этим мы можем предотвратить катастрофы наподобие той, которой пострадало мое поколение. Без такого самоконтроля деструктивные стремления заставляют человека мучить себе подобных, что не раз случалось в истории. Наше время привнесло новый аспект в этот феномен, что сделало его крайне опасным. Это — механизация методов уничтожения, обеспечиваемая современными технологиями. Так открылась дверь навстречу тотальному уничтожению.

Я писал эту книгу с убеждением, что только возрастающая человечность в человеческих отношениях может предотвратить появление нового холокоста. Только, если мы истинно будем любить жизнь — в равной мере свою и чужую — мы сможем сохранить ее и смотреть в будущее с доверием. И так поступая, мы отгоним мрачные тени недавнего прошлого, лишающие нашу жизнь света.

Итак, я имею дело не со смертью, но с жизнью. Моя забота не о прошлом, а о настоящем. Нацистские концлагеря уничтожения сейчас предмет исторического исследования. Мой интерес к ним связан с тем, какое значение они имеют для настоящего. В этом причина того, что мы не смеем забыть или исказить значение нацистского террора и геноцида; и не потому, что они породили ужасы, когда обычные людей уничтожали обычных людей поколение назад, а потому что опасность подобных явлений существует и ныне. Более сорока лет прошло с тех пор, и время спросить: а какой урок мы вынесли из этого для себя и для будущего? Что еще необходимо понять в человеке, чтобы постичь, как такое могло случиться, что случилось тогда, и как предотвратить повторение этого.

Вполне понятно, что мы желаем не сталкиваться с необходимостью избавлять человека от кошмарных впечатлений, вызванных ужасами нового открытия: человек — это необузданный разрушитель и человек — это лишенная всякой защиты жертва. Гитлеровская Германия в прошлом, можно отрицать ее значение для настоящего. Такое отношение — это защита от того, что ужасает. Подобное непонимание как защита действовало и тогда. Мы защищались отрицанием происходящего тогда, и сейчас мы защищаемся уверенностью, что это достояние истории, не имеющее отношения к настоящему. И нам необходимо понимание того, что деструктивный тоталитаризм для современного мира также является постоянно действующей угрозой.

Не нужно напоминать о Холокосте, чтобы понять о чем идет речь, что выживание требует постоянной бдительности. Посмотрите на недавние события во Вьетнаме и, в Индокитае, на голод в Эфиопии. Сколько людей гибнет, ища спасения. Но их спасение зависит и от того, захотят ли другие люди им помочь. Так было и с евреями в Европе. Имей свободный мир готовность помочь им, больше бы их нашли силы к сопротивлению, больше бы их укрылось на время или выжило. Тот факт, что мир изолировался от них, лишил евреев жизненной силы, сломил их волю к сопротивлению.

Чтобы выжить в самых нечеловечных условиях подавления, нужна внутренняя сила. И для ее собирания важно, чтобы человек, чувствовал поддержку других. Например, многие еврейские дети во Франции выжили бы, если бы их родители чувствовали французов. И те, кто выжил, рассказывают, что их родители смогли найти французские семьи, готовые приютить еврейских детей. Так внутренняя воля к жизни зависит в большей мере от помощи извне — и они странным образом переплетены.

Сильнейшим мотивом к выживанию может быть то, ради чего человек готов остаться в живых любой ценой. Например, это может быть сильная привязанность к любимым людям — к родителям, супруге, детям, ради встречи с которыми человек готов выживать в самых нечеловеческих условиях. И здесь пролегает кардинальное различие между обычным лагерем для военнопленных и лагерем уничтожения. В последнем случае не остается и малейшей надежды на встречу с близкими. Ведь в лагерь попадают в результате специального отбора, при этом устанавливается очередь — кого умертвить раньше, а кого позже. И человек знает, что его жена и дети также попадут в газовую камеру. И в таком случае очень тяжело найти в себе силы бороться за жизнь.

Сама по себе воля к жизни не может стать той силой, которую человек черпает извне — из поддержки реальной или воображаемой. Вот почему, те, кто преданно заботятся о попавшем в беду, для него являются самой сильной воображаемой связующей нитью с жизнью. Отсутствие таковой понижает жизненный тонус почти до нуля. Одним из уроков (в противовес дарвинизму), который дали концлагеря, стал тот факт, что тяга к жизни, elan vital, мало, чем может помочь, если не укоренена в любви — любви к человеку, к Богу, или к высоким идеалам (например, коммунизму).

Убийцы могут только убить. У них нет власти лишить нас воли к жизни, отнять способность борьбы за жизнь. Методы, которые применяли нацисты к европейским евреям — насильственная деградация, истощение, крайнее изнеможение пытками, голодом, болезнями — все это серьезно ослабило волю к жизни и открыло путь смерти. И когда такое состояние отягощалось чувством оставленности, человек полностью лишался сил, необходимых для борьбы за выживание. И тогда он уже не мог отказаться рыть собственною могилу или идти в газовую камеру.

История знает случаи геноцида. Однако, выживание всегда зависело от личной воли к жизни, от личной борьбы за выживание. Хотя выживание всегда нуждалось в помощи других. При этом наша помощь должна быть своевременной. Во времена нацистских преследований было и время, и возможность помочь, но сама помощь не всегда была близкой.

Нацисты уничтожали европейских евреев и миллионы людей других национальностей, которых они считали нежелательными. Но никто, кроме евреев не помогал евреям, и даже многие евреи в свободном мире (как и он сам) не слишком много заботились о евреях, вот почему их воля к жизни первой ослабела и затем исчезла. Одно из последних посланий варшавского гетто гласит: «Мир молчит, мир знает и молчит. Папа римский молчит. Молчит Лондон и Вашингтон. Молчат американские евреи. И это молчание пугающее и непостижимое».

Мы не сможет полностью понять природу и смысл происходившего в концлагерях, если будем игнорировать деструктивные стремления в самом человеке, агрессивный характер животного в нас, которое предъявляет права на собственно человеческое и особенно разрушительное свойство. Фрейд назвал это явление стремлением к смерти, а Конрад Лоренц — «так называемым злом». Фрейд считал, что в человеке жизнь и смерть (или тяга к уничтожению) ведут постоянную борьбу, и по мере того, как мы истинно принимаем себя такими как мы есть и положительно относимся к другим, только тогда тяга к жизни будет расти в нас и сможет нейтрализовать или адекватно контролировать тягу к смерти и ее ответвления.

Я думаю, что мы не сможем понять феномен нацизма, геноцида и массового истребления одними людьми других (не только в эпоху гитлеризма, но и в другие времена), пока мы не осознает, что в таких людях тяга к смерти перекрыла тягу к жизни. Вера Гитлера в то, что его сверхчеловек чистой арийской крови будет процветать только при условии уничтожения других рас, породила манию смерти, которая будучи сперва направлена против иудеев, перекинулась и на другие народы. К тотальному уничтожению были приговорены цыгане, а также все психические или физические инвалиды. Другие народы (поляки, русские, негры) должны были быть существенно сокращены в численности для процветания 1000-летнего рейха.

Если бы Гитлер не был одержим идеей уничтожения народов ради жизни германской нации, возможно он выиграл бы войну и завоевал бы большую часть мира. Не только немецкие евреи, но и большое количество польских, украинских и даже русских солдат могли бы присоединиться к немецкой армии и принести ей победу, если бы этому не препятствовало стремление Гитлера к уничтожению или порабощению этих народов.

Но случилось, то, что должно было случиться: те, кто послушались зова смерти, в итоге уничтожили самих себя. Нежелание Гитлера спасти свою армию под Сталинградом служит тому примером. Другой пример это само продолжение войны до последнего немецкого солдата, когда было уже давно очевидно, что следует подписать мир.

Кроме того, поведение тех евреев, которые покорно шли в газовые камеры, не может быть понято без соотнесения с стремлением к смерти, существующем в каждом из нас. После ужасных транспортировок в лагеря смерти, после пыток и унижений, эти евреи, стоящие перед дверями крематория, уже были лишены всего, что связывало их с жизнью, были покинуты всеми и были не способны противостоять тяге к смерти. В их случае танатос был направлен на них самих, а не против других.

Вот почему наш долг, не по отношению к умершим, а по отношению к живым, к нам самим, — усиливать стремление к жизни. Мы должны быть уверены, что никогда больше не будут так тотально уничтожаться жизнеутверждающие силы в миллионах людей, и менее всего посредством государства. Истинно понимание гитлеровского (и подобных ему) государства должно вселить в нас уверенность, что никогда больше человек не должен быть порабощен тягой смерти, так, чтобы самому желать убивать или быть убитым.

Июнь 1985 г.