XIII

Во второй половине апреля ударила жара. Как объясняли телевизионные синоптики, пришедший от Азорских островов антициклон уперся в стоявший над Каспием атмосферный фронт, за которым температуры были без малого минусовые. С наскоку взять преграду не удалось; антициклон наливался волнами далекой атлантической жары, которую медленный вихрь поднимал куда-то в слепящий космос, прихватывая с собой соки всего живого. Но на земле жары не становилось меньше: гигантский насос гнал ее с запада, и конца этому не предвиделось.

Через село дважды проходили войска. Оба раза это были сводные механизированные батальоны. Пережившие Афган мужики собирались возле калиток, и, не обращая внимания на поднятую техникой пыль, судачили, что вот, мол, сколько уж лет прошло, а наши воюют все тем же старьем: и пушки те же, и калаши, а уж о броне и речь не идет, — страшно от одной только мысли, что вдруг судьба заставит снова в нее влезать.

Не только в ближних предгорьях, но и в горах боев не было. Постреливали — это случалось каждый день, дело обычное; однако до смертоубийства не доходило. Видать, это устраивало обе стороны. Какие времена — такова и война. Как-то после обеда Илья вышел по мобильнику на председателя. «Я уже в Крутом яру; со временем хреново. Встречай меня на околице — дело есть.» Председатель не ждал звонка и потому не спешил с ответом. «Хорошо, — сказал наконец. — Только давай договоримся сразу: в село твои парни не входят.» — «Это как же понимать?» — терпеливо спросил Илья. — «А ты подумай, — посоветовал председатель. — Пока до нас доберешься, все и сообразишь.» И отключился.

Появление банды ничего доброго не предвещало. Правда, до сих пор обходилось без эксцессов, но одно дело — мирное время, и уж совсем иное — когда преследователи тебя обложили, и может быть ты живешь свой последний день.

Председатель не думал о предстоящей встрече. Все возможные ее сюжеты были известны; если случится новый сюжет… Да откуда ему взяться? Карты на столе, расклад очевиден; подыгрывать никому председатель не собирался. Он воспринимал появление банды в одном ряду с привычными негативными явлениями природы: жарой, желудочной эпидемией, свалившей в прошлом месяце половину села, участившимися пожарами, смертью фельдшера Кирилыча… Разве с этим поспоришь?

Пройдя к околице, он сел на корточки в рябой тени старой низкорослой акации. Жесткая кора атаковала спину в трех, нет, уже в двух, а вот теперь только в одном месте, но председатель не сдвинулся даже на миллиметр. Он знал, что происходит слияние; нужно потерпеть, а потом станет совсем хорошо, потому что дерево отдаст ему столько, сколько он сможет принять.

Так и случилось. Председатель закрыл глаза и ощутил, как тело становится все легче, легче, как тяжесть стекает куда-то в ноги, а через ноги в землю, как становится нечувствительным зной. Он даже задремал, хотя в глубине мозга уже отдавался рокот далеких дизелей. Всего два, отметил председатель, и провалился в глубокий сон. Настолько глубокий, что разбудила его только тишина. Тишина наступила вдруг; председатель открыл глаза; голова была легкой, словно он и не спал вовсе. А ведь ему только что снилось что-то хорошее. Председатель попытался вспомнить — и не смог. Вот так всегда, посетовал он, теряешь, теряешь, обычно даже не замечая этого, а потом удивляешься, что душа пуста…

БМП было два. Облепленная людьми броня источала жар. Заднюю машину председатель сходу не смог оценить, потому что пыль догнала ее и накрыла тончайшей пеленой, зато головная была рядом — вся на виду, во всей красе. Пулемет ее изрешетил, моторная часть чернела следами пожара, боковую броню вдавило так, что в двух местах лопнула сварка, а разорванное крыло вызывающе топорщилось: даже униженная, броня пыталась сохранить лицо.

Боевики держались с оглядкой, не спешили спускаться на землю.

Илья медленно слез с брони, прихрамывая подошел к председателю, присел рядом. Достал сигареты и протянул не глядя. Это был «данхилл». Много лет назад, почитай в другой, легендарной жизни, когда у председателя, тогда солдатасрочника, была возможность курить любые сигареты, причем не лицензионное фуфло, а настоящий товар, — он несколько раз пробовал приучить себя к этому зелью. Все-таки есть в них бесспорный шик, даже аристократичность. Закурил такую штучку перед барышней (только держать сигарету нужно не по-солдатски, большим и указательным, как докуривают, скрывая в ладони, коллективный «бычок», а как-нибудь по особенному, например, между указательным и средним пальцами, в самой глубине промежутка; когда подносишь такую сигарету к губам и ладонь прикрывает всю нижнюю часть лица — в этом есть какая-то тайна), — так вот, когда закуриваешь такую штучку перед барышней, отпадает необходимость что-то врать, напуская на себя значительность. Если барышня не дура, она сразу понимает, что ты человек не простой, что у тебя есть прошлое и может быть даже душа. Правда, и в этом случае приходится что-то говорить — таков ритуал, — но зато слов может быть в десять раз меньше, да и те заменимы загадочными взглядами и полными значения паузами. Пусть придумывает тебя сама! Короче говоря, для охмурения — вполне подходящий инструмент; если бы не два дефекта. Во-первых, от «данхилла» председатель (вернее — тот давешний солдатик) не получал физиологического кайфа, только интеллектуальный; от такой сигареты еще больше хотелось курить. А во-вторых, что-то в них было намешано такое, отчего в носу начинало свербить, как при аллергии. Поэтому председатель достал из бокового кармана пиджака «мальборо» и протянул Илье. Тот понял — и спрятал свои сигареты.

Они покурили молча. Председатель разглядывал бронетранспортеры, обвешанных оружием утомленных людей и думал, когда же все это кончится.

— Крупнокалиберный, — сказал он наконец. — В упор бил. — Ему было скучно говорить очевидные вещи, но что-то говорить было нужно. — В засаду угодили?

Илья кивнул.

— И как же ноги унесли?

— Такая, значит, была засада… — После каждой затяжки Илья разглядывал удлиняющийся столбик пепла. Похоже, это его интересовало больше, чем пустой разговор. — Может, их наблюдатель заснул — на такой жаре не мудрено… Палили впопыхах, неприцельно. А то бы там все и остались.

— Значит, еще не пришел твой час.

— Выходит, что так.

— И сколько хлопцев побило?

Вот уж что совершенно не интересовало председателя, даже не любопытно было, но Илья все не начинал разговора по делу, а молчать было не о чем.

— Одного, — сказал Илья. — Но подырявили многих. — Он вдруг оживился. — Ты не поверишь: ни у кого кости не задеты!

— Нужен доктор?

— Нет. Я ж тебе говорю: дырки пустяковые. Да мы и своим доктором обзавелись. Еще зимой прибился, романтик хренов. Так он себя подает. А я знаю — денежки нужны. Он же стоматолог. На оборудование да на кабинет в приличном месте — по нашим-то временам — и в пятьдесят тонн баксов не уложишься. Я его не обнадеживаю, но и разочаровывать не стал: какой он стоматолог — мне не интересно, а вот что он и в терапии, и в хирургии смыслит — в этом успел убедиться.

Этот монолог что-то сдвинул в Илье, создал инерцию; теперь он смог заговорить о деле.

— У головной машины движок барахлит. Твой умелец на месте? — Председатель кивнул. — У меня всего два часа, ни минутой больше.

— Это уж как управится…

— Должен управиться. И еще: на каждую машину поставь по две бочке соляры.

— Зачем тебе столько? — Председатель поглядел на Илью с сожалением. — Зальем баки по горло — тебе не на одну сотню километров хватит. А на дороге всегда заправишься.

— Я сказал по две, значит, по две. — В голосе Ильи впервые прорезалась жесткость. — А баки залить — это само собой.

— Четыре — это много. — По лицу председателя было видно, что жесткие нотки Ильи его не впечатлили.

— Верну восемь.

— Это само собой… Но где мне эту соляру добыть?

— А ты поищи, — посоветовал Илья. Понимая, что дело сладилось, он сменил жесткость на иронию. — Найдешь.

Но все эти психологические нюансы отскакивали от председателя, как бумажные шарики.

— Ага, — сказал он и неожиданно зевнул. — Выходит, то правда, что твою базу разбомбили? — Илья кивнул. — Ну-ну…

Председатель тяжело выпрямился на затекших ногах и подошел к БМП. Пробоины рассматривал как старых знакомых, почти любовно. Одну даже погладил, вспоминая ощущение оплавленного металла.

— Ездить на таком решете — никакой репутации не хватит: вся через дырки вытечет. Нужно заваривать. — Он глянул через плечо на Илью. — За каждую по сотне. — Тот согласился. — Швы тоже необходимо варить… Ну и крыло отрихтуем… — Он опять взглянул на Илью. — Я тебе потом пришлю калькуляцию.

С боевиками он не стал разговаривать, только сделал небрежный жест кистью руки, мол, брысь отсюда, и они, не споря, не спрашивая подтверждения у командира, посыпались с брони и из нутра БМП. «В роще схоронитесь», — кивнул председатель в сторону группы акаций — жалкого остатка былой лесополосы, привычно взялся за скобу и легко, одним движением оказался на броне рядом с люком водителя.

— Послушай, командир, — окликнул он Илью. — А что если на тебя кто-нибудь уже стучит? Ведь телефоны — в каждой второй хате…

— У меня пост в десяти километрах отсюда. Тоже с телефоном.

— Не заснет?

Илья засмеялся и махнул рукой: езжай. Потом поглядел по сторонам. — Где Искендер, черт побери? — Прибежал ловкий, с ухоженной «шотландской» бородкой Искендер. — Пойдешь со мной.

Мотор БМП уже захрипел, но председатель остановил его, постучав по броне.

— Погодь минуту… — Дизель умолк. — Командир! — окликнул он Илью. — Далеко собрался?

— А тебе-то что за дело?

По тону Ильи было очевидно: вопрос ему не понравился. Не столько своим смыслом, сколько тем, что был задан вот так, да еще и при его боевиках. Но председателя ни тон, ни изменившееся выражение лица Ильи не впечатлили.

— Ты в моем селе, — сказал он.

Илья поколебался, стоит ли отвечать.

— Предположим, я хочу взглянуть на черного ангела…

Председатель медленно соскользнул по броне, медленно подошел. Он не поднимал лица, разглядывая коричневые шнурованные сапоги Ильи, маде ин юэсэй, произведение искусства из шикарнейшей кожи, небось, легчайшие, как индейские мокасины. Фантазии не хватает, чтобы представить, какая благодать в них ногам… Председатель чувствовал у себя за плечами Господа, но выдать этого было нельзя ни словом, ни взглядом.

— Я не могу тебе запретить, командир… — Председатель все еще не был готов поднять лицо, и потому обращался к обалденным сапогам Ильи. — Но предостеречь обязан… — Он ощутил в своей груди покой — и только тогда поднял глаза. — Не трогай Строителя.

Илья искренне изумился.

— Это как же понимать? Как совет? Или как угрозу?..

— Понимай, как хочешь. — Губы не слушались председателя, слова обгоняли мысль. Но с глазами он справился — они были, как бесчувственные ледышки. — А трогать не смей, — как-то все-таки выговорил он непослушными губами.

Нельзя так! нельзя так резко! — заметалась как в клетке где-то под костями черепа чужая перепуганная мысль. — Ведь мы не одни… У него ситуация критическая; того и гляди эта обвешанная оружием публика побежит кто куда… а может уже и пошел счет беглым… Он обязан демонстрировать силу, и показать ее на мне, — чем не подходящий случай? Вот возьмет — и пристрелит… Страха у председателя не было; вернее, он был — не за себя, а за дело. Но он говорил то, что был обязан сказать. Правда, так и не смог найти деликатной формы. И теперь ждал расплаты.

— Но вмешался Господь. Все-таки вмешался. Илья иронически оглядел председателя с головы до ног, потом с улыбкой взглянул на боевиков, как бы призывая их в свидетели, мол, вы только поглядите, каков наш орел, потом опять повернулся к председателю и похлопал его по плечу:

— Ладно. Расслабься. Ссориться мне с тобой не резон… Да и не нужен мне вовсе твой Строитель.