VIII. МЕТАЛОГ: СЕКРЕТЫ (МКБ)

Дочь: Как же все это трудно будет подготовить к печати!

Отец: Ну, тогда оставь это в покое. Не могу понять, почему ты этим занимаешься, когда улучшить ты не в состоянии.

Дочь: Да, ты так думаешь? Вот что меня беспокоит. Ты вставил в главу огромный кусок о молитвенном завтраке у губернатора, многое в нем – это рассказ внутри рассказа внутри рассказа. Например, ГБ (в 1980) о ГБ (в 1974) о Соле Таксе (в 1956) об индейцах (в более раннее время) о пристойности фильма об их ритуале. А разве сам ритуал не повествует о чем-то еще? Это [[]] или даже [[]][(]]). Более того, могу тебе сказать, что редактор у Макмиллана хочет, чтобы я все это привела в порядок, убрала промежуточные стадии, изложила в косвенной речи и т.д. Отец: Гмм, я мог бы и сам этим заняться.

Дочь: Ну, наверное, ты не сделал это по причине лени. Но я все-таки думаю, что есть более весомые причины, по которым ты этого не сделал.

Отец: Ну-ну?

Дочь: Кто-то когда-то сказал мне, что рассказ-вставки – это обычный гипнотический способ. Например, если нам говорят, что Шахразада рассказывала сказки, нам хочется верить, что она, по крайней мере, существовала в действительности.

Отец: Вот и я существую в действительности. Или существовал, что бы это ни значило.

Дочь: Да, но если рассказ – это повествование об умении тонко различать виды человеческого общения, тогда ты сам виноват. Бедный судья! Намеренно или нет, но ты втянул его в это дело с фотографированием. А сам ты ни на йоту не веришь, что фотографирование за молитвенным завтраком у губернатора было бы святотатством.

Отец: Мы настолько утеряли способность распознавать священное, что уже не в состоянии совершить святотатство.

Дочь: Итак, то, что ты сделал, напоминает мне то, чем занимается современная терапия, заставляя пациента переопределить контекст. Ну, ладно. Я хотела бы перейти вот к чему: меня всегда беспокоило то, что многие люди ходят в церковь или храм, говорят там одно, а, вернувшись домой, на протяжении остальных дней недели лгут, мошенничают и т.д. Мне кажется, что религия ни на что не годится, если только она не проникает повсюду.

Отец: В то время, как смещение контекста между воскресеньем и остальными днями недели было бы важным.

Дочь: Да, и все же я думаю, что ты вставил этот рассказ только по причине лени. И мне совсем не кажется, что рассказ об Аджи Дарме вклеивается в эту главу. Тебе просто нравится его рассказывать.

Отец: А, может быть, ты думаешь, что в рассказе есть антиженская направленность?

Дочь: Конечно. Но я на это не в обиде. Взгляни на Аджу: он понимает язык животных, а заканчивает тем, что считает, что жене, не понимающей этого языка, нужно отвечать блеянием. И, знаешь, после этого даже хорошо, что она умерла… Я уверена в твоей правоте, когда ты говоришь, что тема важности хранения тайн пронизывает мифологию всех кульур, но это уж очень странный пример.

Отец: Дело в том, что это рассказ о необходимости ограничения или управления знанием или коммуникацией между видами и родами – основными прерывностями естественной истории. Ты помнишь из греческой мифологии, как Тирес разделил двух совокуплявшихся змей, за что в награду получил знание о противоположном поле, в то время как Аджи получил доступ к знаниям о противоположном виде. Тирес потерял свою способность, когда привел Геру в ярость, сказав ей, что женщины получают в постели больше удовольствия, чем мужчины. Вопрос знания о противоположном поле таков, что мы к нему еще вернемся. И кроме того, есть интересные стороны, связанные с ответственностью.

Дочь: Есть еще что-то, что меня здесь волнует. Это вопрос секретности. Чего доброго, в следующий раз мы услышим, что ты составляешь пресс-релизы для Пентагона.

Отец: Ладно-ладно, чего ты расстраиваешься? Что еще за пресс-релизы?

Дочь: Потому что я отношусь к секретности так же, как ты относишься к связям с общественностью. Секретность – все в больших и больших размерах – это то, что нужно Пентагону.

Отец: Слушай, может быть, ты прекратишь вносить политику в эту беседу? Ты выражаешь стандартную либеральную политическую позицию, а "я совершенно не уверен в том, что мир становится лучше, если все известно, стало достоянием общественности и лишено покровов тайны.

Дочь: Хорошо, но все-таки задержимся на минутку на вопросах политики. Секретность – это инструмент власти и контроля. Меня всегда ужасало то, как мои ученые коллеги стараются ввести под контроль поток информации, утверждая, что это входит в их сферу ответственности, что это защита прав, собственности и личной неприкосновенности других и т.д. Но на деле использовали информацию в своих интересах. Почему не начать работать для открытой системы? И почему не внести искренность в отношения между людьми?

Отец: Открытость – это такая вещь, с которой можно переборщить. Помнишь, что в биологии все становится ядовитым сверх оптимальной точки?

Дочь: Да, но… Ну, ладно, мы ведь не затрагиваем вопрос количества. Мне нужны информационные перегрузки – конечно, такая перегрузка несет с собой и токсичность. И если все будут знать одно и то же, это приведет к ядовитости однообразия. А что касается твоих элитных тенденций, я не верю, что ты хочешь заблокировать поток информации такими способами, которые будут содействовать шантажу и махинациям. Слушай, почему бы для начала не сформулировать седьмой критерий для мыслительных систем? Я включила список твоих шести критериев во вторую главу для тех читателей, кто не знаком с книгой «Разум и природа». А сейчас я говорю, что эти шесть критериев являются основой для седьмого:

7. В мыслительном процессе информация должна неравномерно распределяться между взаимодействующими частями. Мне кажется, что это годится для всех видов рассуждений, будь они банальны или сверхинтересны. Самым простым случаем будет такой, где информация равномерно распределяется по системе, но и это потребует времени для получения и расшифровки.

Отец: Гмм… Ни один уважающий себя организм не станет, да и не сможет, распределять информацию равномерно.

Дочь: Правильно, но подумай о комитете, составленном из практически одинаковых членов. Или еще интереснее – представить эмбрион с одной и той же ДНК в каждой клетке, способной развиваться только при изменении информации, имеющейся в разных клетках. А что если движение информации даст нам способ описать время?

Отец: Вот я и дал тебе возможность уговорить меня включить логическую иерархию в качестве критерия, но, может быть, так, что оба пункта 6 и 7 просто" вытекают из других.

Дочь: Ладно, давай посмотрим, до чего мы дошли. Если что-либо типа секретности – неравномерное распределение информации внутри данной системы – есть необходимая характеристика мыслительных систем, тогда мы не ошибемся, придав ей значимость. Тебя не будет тянуть придать ей статус героя, а меня – придать ей статус негодяя. По сути, я могу сделать еще один шаг в этом направлении. Что, если определенные виды секретности служат указателями «священного», потому что «священное» – это способ управиться с определенными эпистемологическими проблемами, и возможно, просто необходимыми?

Отец: А может быть, священные секреты предназначены для того, чтобы быть раскрытыми?

Дочь: Да, конечно. Новообращенный получает удары хлыстом от танцоров в масках, затем маски снимаются, и он видит, что перед ним не боги, и тоща новообращенный сам надевает маску – и вся эта цепочка и делает возможным примириться с определенными фактами жизни. Секретность – это только часть… но одновременно это один из способов раскрыть тайну.

Отец: Я вспоминаю, как Толли представлял совпадение идей в Вартенштайне. Ты помнишь, что совпадение идей давало возможность перекинуть интеллектуальный мостик между понятиями информации и причинно-следственной связи, так как одним из способов связать два события было знание[11].

Дочь: И в систему нельзя вклинить Бога, так как всезнание разрушает подвижность. Тебе нужно другое слово, возможно, незнание или тайна, лучше всего такое слово, которое осветит тот факт, что нехватка самосознания находится в центре отказа от коммуникации.

Отец: Секретность – это то общее, что я нашел у многих рассказов.

Дочь: Индукция!

Отец: Тихо-тихо! Вполне разумно постараться определить, что общего есть у нескольких различных случаев – а затем и поискать другие, разделяющие тот же общий фактор. Но не очень правильно овеществлять ту общую черту, которую ты обнаружила в своих данных. Совершенно верно, когда ты говоришь, что как опиум, так и барбитураты являются причиной сна у людей, – но, сказав это, ты с большим основанием припишешь это воздействие «принципу снотворного», чем ты это сделала бы на основании только одного случая.

Дочь: Факт незнания как фактор единства и гибкости в системах… Когда это становится важным, чтобы системы поддерживали внутренние границы посредством глубокого рефлексивного невежества?

Отец: Я говорю о «священном», связанном со знанием в целом, но другая сторона медали может представлять некоторое снижение знаний. Следующим шагом будет поиск аналогичных видов отказа от коммуникативной связи, которые не являются артефактами человеческих культурных систем.

Дочь: Папа, но есть еще что-то в рассказе об Аджи Дарме. Ведь вопрос «Ты меня любишь?» не срабатывает, не так ли? Так же, как и инструкции Джо Адамса о спонтанных ответах или фотографирование молитвы и т.д. Они ведь изменяют контекст взаимодействия.

Отец: Нет. Нет, Кэп, задавать такие вопросы не следует.