То, что было сказано до сих пор, можно считать аргументом или свидетельством в пользу реальности крупных мыслительных систем, систем экологического диапазона и крупнее, внутри которых ум отдельного человека является подсистемой. Эти крупные мыслительные системы характеризуются, кроме всего прочего, ограничениями на передачу информации между своими частями. И на самом деле, мы можем исходить из обстоятельства, что какая-то информация не должна достичь определенных участков в крупных, организованных системах, чтобы утвердить истинную суть этих систем – чтобы утвердить существование того целого, чья целостность будет находиться под угрозой из-за несоответствующей коммуникации. Употребляя слово «истинный» в данном контексте, я имею в виду, что для объяснения неизбежно мыслить в терминах организаций этого размера, придавая этим системам характеристики мыслительного процесса (по определению критериев, перечисленных в главе II).

Но одно дело говорить о том, что это неизбежно, и совсем другое говорить о том, каким же умом должна быть такая огромная организация. Какие характеристики могут проявить такие умы? Может быть, это то, что люди называют богами?

Великие теистические религии в мире приписывают многие виды ума высшим богам, но почти без исключения все основные характерные черты получены на основе человеческих моделей. Боги изображаются любящими, мстительными, капризными, страдающими, терпеливыми, нетерпеливыми, хитрыми, неподкупными, любящими подношения, старыми, мужского пола, женского пола. сексуальными, бесполыми и т.д.

Каких основных черт ума можно ждать в любой мыслительной системе или уме, основные посылки которых должны совпадать с тем, что мы якобы знаем о кибернетике и теории систем. Исходя из этих посылок, мы, конечно, не можем прийти к простому материализму. Но к какой религии мы придем – не ясно. Будет ли эта огромная организованная система обладать свободой воли? Способен ли этот Бог на юмор? Обман? Ошибку? Умственную патологию? Может ли такой Бог воспринимать красоту? Какие события, обстоятельства могут воздействовать на его органы чувств? Есть ли органы чувств в такой системе? А пороговые ограничения? А внимание? Может ли такой Бог потерпеть неудачу?

Великие исторические религии мира или отвечали на эти вопросы, не задумываясь ни на минуту о том, что на эти вопросы можно дать и не один ответ, или они скрывали суть вопроса за массой догм. Задать такие вопросы – значит действительно сделать попытку поколебать веру, так что сами вопросы могут определить ту область, куда будут страшатся ступить ангелы.

Две вещи, тем не менее, очевидны относительно любой религии, которая может исходить из кибернетики и теории систем, экологии и естественной истории. Первое – это то, что при задавании вопросов не будет границ нашему высокомерию. И второе – всегда будет проявление покорности при восприятии ответов. Здесь мы окажемся в условиях резкого контраста с большинством мировых религий. Они проявят малую покорность в поддержке ответов, но большой страх перед содержанием вопросов.

Если мы можем показать, что признание определенного единства в общей структуре есть повторяющаяся характерная черта, тогда возможно, что некоторые из самых диспаратных (несоизмеримых) эпистемологий, рожденных человеческой культурой, могли бы дать нам путеводную нить относительно того, куда идти дальше.

Кажется, что драматурги в Древней Греции и, возможно, их аудитории и философы, процветавшие в этой культуре, считали, что поступок, совершенный в одном поколении, может создать контекст или запустить процесс, который определит личную историю на долгое время.

Рассмотрим историю дома Атрея в мире и драме. Убийство Хризиппа его сводным братом Атреем кладет начало последовательности, в которой жену Атрея совращает его брат Тиест, а в возникшей борьбе между братьями Атрей убивает и готовит в виде блюда сына своего брата. Затем это блюдо подается на обед отцу убитого.. Эти события ведут в следующем поколении к принесению в жертву Ифигении ее отцом, Агамемноном, другим сыном Тиеста, и так далее, вплоть до убийства Агамемнона его женой Клитемнестрой и ее любовником Эгистом, братом Агамемнона и сыном Тиеста.

В следующем поколении Орест и Электра, сын и дочь Агамемнона, мстят за смерть своего отца убийством Клитемнестры, то есть совершают акт матереубийства, за что фурии преследуют Ореста, пока не вмешивается Афина, организующая суд Ареопага над Орестом. Суд в конце концов прекращает дело. Итак, потребовалось вмешательство богини, чтобы поставить точку в последовательности (в неизбежности), в которой одно убийство неотвратимо влекло другое.

Идея греков о необходимой последовательности не была, конечно, уникальной. Интересно то, что греки, казалось, считали неизбежность абсолютно безличностной темой в структуре человеческого мира. Получалось, что начиная с первого поступка, кости выпадали намеренно против участников игры. Указанная тема использовала в качестве средства человеческие чувства и мотивы, но сама тема (мы будем вульгарно называть ее «силой») замышлялась безличной, выше и больше богов и людей, как отклонение в структуре Вселенной.

Такие идеи встречаются и в другие времена, и в других культурах. Индуистская идея кармы очень похожа на греческую «неизбежность» и отличается от последней только тщательной разработкой, характерной для индуистской религии, включающей как «хорошую», так и «плохую» карму. Кроме того, она содержит рецепты избавления от плохой кармы.

Я сам встречался с подобным верованием у племени ятмул в Новой Гвинее. Шаманы этого племени заявили, что могут видеть «нгламби» человека как окружающее ее или его темное облако или ауру. Племя ятмул верит в колдовство, и совершенно ясно, что нгламби является одной из его примет. А может согрешить против В, таким образом навлекая на себя черное облако. В может заплатить колдуну, чтобы отомстить за первый грех, а тогда нгламби будет окружать как В, так и колдуна. В любом случае ожидалось, что человека с черным нгламби ждет трагедия – возможно, его собственная смерть, возможно, смерть родственника, потому что нгламби – заразен, а сама трагедия будет вызвана колдовством. «Нгламби», как и греческая «неизбежность», срабатывает через человека.

Настоящий вопрос, однако, не касается деталей «неизбежности», «нгламби», «кармы» и других похожих понятий, которые человек приписывает большей системе. Вопрос прост: каковы основные характерные черты мыслительных подсисистем, называемых индивидуумами, возникающие из их объединения в большие системы, также обладающие мыслительными характеристиками, которые можно было бы выразить созданием мифологий (истинных или ложных), подобных «неизбежности» и т.д.? Это вопрос другого порядка, на который нельзя ответить ни овеществлением большей мыслительной системы, ни простым пробуждением мотивов участников.

Можно предположить часть ответа, хотя бы для того, чтобы показать читателю направление исследования.

«Неизбежность», «карма» и «нгламби» – это все овеществленные абстракции, последнее из этого перечня наиболее конкретно воображенное, так что шаманы могут даже «видеть» его. Другие менее овеществлены и воспринимаются только через предполагаемые последствия, прежде всего – в мифах.

Хорошо известно, что человеческие верования становятся самоподтверждающимися – как непосредственно, так что верующий склонен видеть, слышать или ощущать то, во что он верит, так и опосредственно, когда вера утверждает себя оформлением действий верующих таким образом, который заставляет их избегать то, во что они верят, на что надеются, чего боятся. Одной из характерных черт людей является потенциальная склонность к патологии, возникающая из гибкости их природы. Они собираются вместе, чтобы создать совокупности, которые становятся воплощением тем, о которых сами индивидуумы могут и не знать.

В терминах такой гипотезы «неизбежность» и «карма» являются вторичными патологическими явлениями, порожденными группированием подвижных, гибких подсистем.

Еще одну мыслительную характеристику крупных систем можно пояснить на примере тем из греческой драмы. В этом комплексе разделенных идей наряду с «Орестеей» существовала и пронизывающая поколения последовательность мифов, связанных друг с другом понятием «неизбежности» и начинающаяся с отдельного акта. Кадмий навлек на себя гнев Ареса, убив священного змея, и это послужило началом многих бед в царском доме Фив. В конце концов, дельфийский оракул предсказал, что Лай-царь Фив будет иметь сына, который убьет отца и женится на собственной матери – Иокасте, жене Лая.

Лай тогда попытался противодействовать предсказаниям оракула и, таким образом, вопреки желанию навлек на себя трагическую неизбежность. Сначала он отказался от сексуального контакта с Иокастой, чтобы избежать рождения сына, который должен был его убить. Но Иокаста напоила мужа, и сын был зачат. Когда ребенок родился. Лай приказал связать его и оставить на горе. Но опять его план не удался. Ребенка нашел пастух, а усыновил его царь Коринфа. Мальчика назвали Эдипом (то есть Толстоногим, так как его ноги распухли, когда он лежал связанный в горах).

Мальчишки дразнили Эдипа за то, что он не был похож на своего отца. Поэтому он отправился в Дельфы за объяснением, а там выслушал приговор, что он был обречен убить отца и жениться на матери. Эдип, не знавший, что он приемный сын, и считавший коринфского царя отцом, решил спастись бегством и не возвращаться в Коринф.

Во время скитаний он встретил незнакомца на колеснице, который грубо отказался пропустить его. Он убил незнакомца, который и оказался его настоящим отцом. Продолжая свой путь, он встретил Сфинкса недалеко от Фив и разгадал его загадку: «Что это такое: сначала ходит на четырех ногах, потом на двух, а в конце на трех?» Сфинкс покончил жизнь самоубийством, а Эдип внезапно оказался героем, принесшим большую пользу городу Фивы. Он стал царем этого города, женившись на Иокасте. От нее у него было четверо детей. Наконец, в город пришла чума. И оракул приписал причину чумы страшному поступку одного человека. Эдип настоял на расследовании этого дела, хотя слепой мудрец посоветовал ему не будить беду. Правда вышла наружу. Эдип, царь Фив, сам оказался тем человеком, который убил своего отца и женился на своей матери. Иокаста в ужасе повесилась, а Эдип ослепил себя булавкой от ее шарфа.

Эдипа выслали из Фив, он бродил по миру в сопровождении дочери Антигоны. Наконец, старый и больной, он прибыл в окрестности Афин. Там он таинственным образом исчез в рощах, священных для фурий, как полагают, чтобы разделить с ними загробную жизнь.

Интересно отметить формальный контраст между этим повествованием и последовательностью Ореста, так как Эдип добровольно отправился в рощи к фуриям, в то время как Орест ими преследовался. Этот контраст получает свое объяснение в финале трилогии Эсхила, где Афина устанавливает закон, по которому Афины являются патриархальным обществом, где жены не являются полноправными родственниками своим потомкам, остающимся в роду или клане отца. Мать – чужая, и поэтому убийство матери не преступление. (В конце концов, у Афины никогда не было матери; она вышла «в полном вооружении» из головы своего отца – Зевса.) Фурии, с другой стороны, матриархальные богини, простят Эдипа – мальчика, убившего своего отца и имевшего четырех детей от своей матери, но не прощают Ореста – убийцу своей матери.

По сути, культура древних Афин несла две совершенно противоположные мифологические последовательности, последовательность Эдипа, являющуюся кошмаром преступления против отца, и кошмарное преступление Ореста против матери.

Лично я не удовлетворен объяснением Афины, в котором она презрительно отзывается о фуриях как о кучке старых сплетниц, случайно выживших окаменелостях примитивного матриархата. В качестве антрополога я не думаю, что когда-либо существовало какое-нибудь общество, которое было бы на 100 процентов матриархальным или патриархальным. В большинстве обществ родство асимметрично, так что по каждой стороне генеалогии развивается свой вид родства. У ребенка разные обязательства по отношению к дядям с материнской и с отцовской стороны. Но обязанности и выгода есть с обеих сторон. Вся пьеса Эсхила «Эвменида» очень странная, впрочем так же, как и «Эдип в Колоне» Софокла. Когда я читаю «Эвмениду», я вижу в ней или крайнее-проявление афинского патриотизма, или, что более вероятно, карикатуру на этот патриотизм. «Эдип в Колоне», с другой стороны, – это очень серьезная вещь, с не меньшим патриотизмом, чем «Эвменида», так как она тоже обращается к древней истории города Афины. Странно то, что от аудитории ждут понимания того, что Эдип – священная фигура и что назревает война между наследниками Эдипа в Фивах к Тезеем – основателем нового города Афины. Обе стороны хотят, чтобы Эдип умер на их территории, став таким образом ангелом-хранителем этой земли.

Я подозреваю, что каждый миф в долгу перед другим мифом и их можно представить в виде уравновешивающей друг друга пары, являющейся совместным продуктом куль – туры, разделенной в зависимости от акцента на матриархат или патриархат. Мне очень хотелось бы задать вопрос, не является ли это двойное выражение конфликтующих взглядов типичным для раздвоенного большего ума.

Синкретический дуализм христианской мифологий представляет подобный, но еще более удивительный пример Иегова – это бог из вавилонских времен, чье место – нахождение определено на вершине искусственной горы. Иисус в противоположность ему – божество, чье местонахождение в груди человека. Он – олицетворение божества, как фараон или любой древний египтянин, и которому в поминальных церемониях обращались как к Озирису.

Для крупных культурных систем характерно то, что в них содержатся такие двойные мифы и представления, отражающие в скрытых противоречиях основные характерные черты крупной мыслительной системы.

В этой связи греческая мифология особенно интересна, так как ее мифы не проводят такого раздела между светским состоянием и темами судьбы и рока так, как это делается у нас сегодня. Греческая классификация отличается от нашей. Греческие боги похожи на людей, они являются марионетками судьбы, как и люди, а взаимосвязь между силами большего ума и простыми богами и людьми постоянно подчеркивается хором. Хор видит, что боги, герои и они сами – одинаковые игрушки в руках судьбы. Боги и герои такие же светские, земные, как наш супермен, которого они частенько напоминают.

В мифологии, и особенно в драме, предчувствие беды и тайна содержатся в таких абстрактных понятиях, как «неизбежность» (anangke) или «немезис» (nemesis). Нам довольно неубедительно говорят, что Немезис – это богиня и что боги наказывают высокомерие власти, которое называется хубрис (hubris)[13]. Но на самом деле все это названия тем или принципов, которые придают религиозный оттенок жизни и драме; боги являются невидимыми символами этих более таинственных принципов. Подобное же состояние дел и в религии Бали, где, однако, боги лишены полностью всех личностных характеристик. Они (за исключением Рангды – колдуньи и Баронга – дракона) обладают только именами, направленностью действия, цветом и днями их действия. В общении с ними виден соответствующий этикет.

В начале этой главы я говорил, что основное внимание будет сосредоточено на подтверждении существования очень больших систем. Эту цель можно сейчас еще больше уточнить, если мы зададим вопрос о том, какие черты человеческих религий, древних и современных, становятся понятными в свете кибернетической теории и развития эпистемологии. Необходимо изменить направление, цель которого со времен Коперника состояла в развенчании мифологии, начать собирать все эпистемологические компоненты религии, до сих пор отметившиеся. В ходе этого процесса мы можем обнаружить важные понятия, частично скрытые за мусором (особенно накопленным религиозными людьми, претендующими на научный авторитет) или частично утерянные из-за неспособности понять, в чем же все-таки суть религии, что характерно для большинства научных разоблачений. Битва над Книгой Бытия – это часть истории, которой не могут гордиться ' ни сторонники эволюционной теории, ни фундаменталисты.

Религия состоит не из признания маленьких чудес, демонстрации которых старается избежать каждый религиозный лидер, но на которых настаивают его последователи, а из огромных совокупностей организации, имеющей внутренне присущие мыслительные характеристики. Я считаю, что греки были близки к религии, когда употребляли понятия «неизбежность», «немезис» и «хубрис», и отходили от религии, когда их оракулы призывали сверхъестественную власть или когда их мифологи украшали изображения богов в пантеоне.

Можем ли мы распознать среди научных находок достаточное количество основных принципов традиционной религии, чтобы создать основу для сближения? При выработке моей сегодняшней позиции я использовал сочетание подходов – логических, эпистемологических и традиционных. Я пытаюсь исследовать закономерности коммуникации в биосфере, предполагая, что при этом я также буду исследовать взаимосвязанные закономерности в системе, к которой мы могли бы даже применить слово Бог. Закономерности, которые мы открываем – включая закономерности коммуникации и логики – образуют единое целое, в котором мы строим свой дом. Их можно даже рассматривать как особенности Бога, которого можно было бы назвать Эко.

Существует притча, в которой говорится, что когда Экологический Бог бросает взгляд вниз и видит представителей рода человеческого, грешащих против экологии, он вздыхает и невольно насылает загрязнение среды и радиоактивные осадки. Нет смысла говорить ему, что нарушение было небольшим, что вы просите прощения и больше не будете… Нет смысла приносить жертвы и предлагать взятки. Экологический Бог неподкупен, и поэтому над ним нельзя насмехаться.

Если мы будем стараться среди коммуникации и логики найти то, что может быть признано священным, нам придется отметить, что эти вопросы рассматривались тщательно и долго большим количеством людей, большая часть из которых совершенно не считали себя учеными в области естественной истории. Одна группа таких людей зовет себя логиками. Они не делают различий между явлениями коммуникации и явлениями физики и химии; они не утверждают в отличие от меня, что объяснение живых рекурсивных систем требует других правил логики. Но они заложили большое количество правил относительно того, какие шаги считаются приемлемыми в объединении предложений, чтобы выработать теории любой тавтологии. Более того, они проклассифицировали различные виды шагов и виды последовательностей, как, например, различные виды силлогизма, которые мы обсуждали в главе II. Мы могли бы принять эту классификацию как первый шаг к естественной истории мира коммуникации. Шаги, определенные логиками, стали бы тогда кандидатами на роль примеров в нашем поиске Вечных Истин, характеризующих мир, более абстрактных, чем предложения Августина.

Но, увы, логика имеет свои недостатки, особенно когда она пытается коснуться кольцевых причинно-следственных систем, в которых аналогами логических связей являются причинно-следственные последовательности, двигающиеся по кругу, подобно парадоксу Эпименида Критского, заявившего:

«Все критяне – лжецы». Логик отбрасывает этот парадокс как банальный, но подлинный наблюдатель знает, что аргумент Эпименида является парадигмой для отношений в любой самокорректирующейся цепи, такой, как, например, простой дверной звонок.

Я считаю наличие таких цепей одним из критериев, по которым я определяю разум наряду с кодирующей иерархической организацией и дополнительной системой обеспечения энергией. Такие цепи (или контуры) могут быть найдены во многих механических и электрических формах, таких, как домашний термостат, описанный в главе IV, или устройство, контролирующее уровень воды в туалетном бачке, но более значимо они проявляются в физиологии организмов, где они следят за изменениями в температуре, наличием сахара в крови и т.д., и в экосистемах, то различные популяции (скажем, кролики и рыси) взаимозависимо изменяются, сохраняя целое в равновесии: Логика стремится к прямолинейности, двигаясь от А к В или от посылки к выводу; логика неодобрительно косится на аргументы, движущиеся по кругу.

Поэтому в описании жизни я не испытываю особого желания доверять логике или логикам как источникам истины. Интересно, однако, рассмотреть свойства самокорректирующегося контура как пример глубокой абстрактной истины, а это и есть предмет изучения кибернетики и первый шаг в использовании кибернетики в движении к новым способам размышления о природе. Возможно, затем, позднее мы придем к еще более глубокой и абстрактной системе описаний взаимосвязей – но для начала с нас хватит и взаимосвязей :контуров (цепей), причем мы не должны забывать ту истину" что есть неизбежные ограничения в любом описании, которые еще надо детально описать.