Второй день

Вечер

Предельные вопросы: Заключительные размышления

Ласло: Мы затронули целый ряд фундаментальных, возможно даже — предельных вопросов. Не стоит ли обратиться к некоторым из них снова? Что мы можем из них извлечь? Возьмем, к примеру, поразительные способности, возникающие в людях, когда они входят в измененные состояния сознания.

Гроф: Когда люди занимаются самоисследованием, используя необычные состояния сознания, нет необходимости преподавать им экологию или этику. В результате надличностных переживаний их система ценностей автоматически претерпевает изменение, и в них развивается глубокая экологическая осознанность, терпимость и сострадание. Сходное воздействие оказывает опыт психодуховной смерти и возрождения: ваше переживание идентичности начинает распространяться и на других существ. Опыт смерти эго ведет к значительному расширению самоидентификации.

У этого процесса бывают весьма важные практические последствия. Мы проводили программу психоделической терапии для онкологических больных на необратимой стадии заболевания, находящихся на пороге неминуемой смерти. Переживания такого типа помогали им преодолевать страх смерти и глубочайшим образом меняли все их внутренние установки, качество оставшихся дней жизни и само переживание умирания.

Рассел: Ранее я говорил о своей недавно умершей близкой подруге. В последние дни с ней произошло нечто весьма примечательное: она приняла идею собственной смерти. До этого она целый год боролась с ней. Все время повторяла: я не готова уходить, мне еще рано, я не хочу, я не готова. Но за неделю перед смертью она вдруг заговорила по-другому. Как ты думаешь, — спрашивала она, — мне уже пора уйти? Или надо еще немного повременить? Она вдруг совершенно расслабилась, похоже было, что все страхи внезапно покинули ее. Это было удивительно.

Я иногда думаю о том, что рано или поздно мы все должны пройти через это. Я имею в виду не собственно умирание, а это отпускание страха смерти. В идеале оно должно стать частью нашего образования. Желательно, чтобы нам помогли выйти за границы этого страха, и тогда мы сможем прожить остаток своей взрослой жизни без этой висящей на нашей шее гигантской, хоть и невидимой, тяжести. Если бы такое воплотилось в жизнь, мир бы очень изменился.

Гроф: Как я понимаю, древние мистерии смерти и возрождения и ритуалы перехода в туземных культурах как раз и помогали людям пережить умирание задолго до биологической смерти. Немецкий монах-августинец 17 века Абрахам из Санта-Клары сформулировал эту идею в очень лаконичной форме: тот, кто умрет до того, как умрет, не умрет, когда умрет. Когда у вас есть такой опыт, вы уже воспринимаете смерть не как конец того, кем вы являетесь, а как фантастическое путешествие, переход в иную форму и на иной уровень существования. Независимо от того, соответствует ли такое восприятие глубокой вселенской истине или представляет собой утешительное заблуждение, как считают некоторые материалистически настроенные критики трансперсональной психологии, оно, безусловно, способно преобразить человеческую жизнь.

Ласло: Некоторым прозрениям о смерти и возрождении уже тысячи лет, но они все еще не имеют себе равных по глубине. В «Тибетской книге мертвых» прекрасно то, что она дает наставления духу или душе человека после его смерти. С другой стороны, нам очень трудно принять идею о том, что возрождение является не освобождением, а узами. Дух умершего до самого последнего мгновения борется ради того, чтобы освободиться в нирване, а не родиться заново.

На последней стадии этой борьбы предпринимается попытка запереть вход в лоно матери, которая, если попытка не увенчается успехом, его родит. Согласно нашей системе ценностей, было бы хорошо вновь родиться в условиях здоровья и материального благополучия.

Гроф: На этот счет есть различные мнения в разных духовных системах, в том числе и в разных направлениях в самом буддизме. Конечно, ранние буддисты Хинаяны не видели особой ценности в воплощенном существовании. Материальная сфера была для них трясиной смерти и повторного рождения, юдолью страданий. Они предлагали в качестве решения изжить «жажду плоти и крови», вырваться из воплощенного бытия и достичь нирваны. Санскритское слово «нирвана» происходит от того же корня, что «ветер» (vatah), и буквально означает «исчезновение». Однако более поздний буддизм Махаяны учит, что нирваны можно достичь в миру, устранив из нашей жизни три «яда»: невежество, вожделение и агрессивность.

Некоторые духовные системы считают целью достижение единства с Богом, с недифференцированным божественным. Я писал об этом в своей последней книге «Космическая игра», посвященной философским и метафизическим прозрениям, сделанным в необычных состояниях. В таком определении цели есть своя серьезная трудность. Люди, действительно переживающие союз с божественным, понимают, что это не только цель и конечный пункт духовного путешествия, но и источник творения. Если бы это состояние было абсолютно самодостаточным и совершенно полным в своей изначальной недифференцированной форме, то мир никогда бы не был сотворен. Творение феноменальных миров раздельности является, таким образом, неизбежным аспектом Бога, а, значит, в мире, в котором мы обитаем, есть нечто очень ценное.

Едва ли существует удовлетворительное, окончательное решение этой дилеммы. Недифференцированное божественное нуждается в акте творения, а расколотые единицы сознания в этом мире страстно стремятся вернуться к первоначальному единству. Поэтому возникает следующий вопрос: можно ли как-то разумно приспособиться к этому динамическому напряжению в космической системе, и если да, то как? Очевидно, решение не состоит в том, чтобы отвергнуть телесное существование как низшее и лишенное ценности и попытаться вырваться из него. Любое удовлетворительное решение должно будет вобрать в себя и земное, и трансцендентальное измерение, и мир форм, и область бесформенного.

Материальная вселенная в том виде, в каком мы ее знаем, предлагает бесчисленные возможности для необычных приключений в сфере сознания. Лишь в физической форме и на материальном плане мы можем влюбляться, наслаждаться экстазом секса, растить детей, слушать музыку Бетховена или восхищаться картинами Рембрандта. Только на земле мы можем слушать пение соловья или вкушать вуаябез и другие деликатесы. Но когда мы полностью отождествляемся с телом-эго и свято верим в то, что материальный мир является единственной реальностью, мы не можем в полной мере наслаждаться своим участием в творении. Мы одержимы ощущением своей личной незначительности, непостоянства всего и неизбежности смерти.

Для того чтобы разрешить дилемму, необходимо обратиться внутрь себя. Когда мы в достаточной мере располагаем эмпирическим знанием надличностных аспектов существования, включая нашу собственную подлинную идентичность и наш космический статус, повседневная жизнь становится более легкой и вознаграждающей. По мере продолжения своего внутреннего поиска, мы рано или поздно открываем за пределами всех форм сущностную пустоту. Как утверждают буддистские учения, знание виртуальной природы феноменального мира и его пустотности способно помочь нам достичь свободы от страданий. Это предполагает также признание того факта, что вера в реальность отдельной личности, включая нашу собственную, в конечном счете является заблуждением.

Ласло: Идея кармы полна смысла и привлекательности. Это идея продолжающегося не только всю жизнь, но и после смерти, процесса роста и развития. Вы можете улучшать состояние каждой своей жизни до тех пор, пока не достигнете более высокого измерения. Это очень осмысленный взгляд на жизнь — и на смерть.

Гроф: Много лет назад меня пригласили в Вашингтон для участия в конференции, организованной по инициативе сенатора Клейборна Пелла. Ее темой была возможность продолжения сознательного существования после смерти.

Там собрались представители академического мира с впечатляющим списком заслуг, а также ряд выдающихся духовных учителей. Мы взялись за предложенную тему со всей серьезностью и научной строгостью. Руперт Шелдрейк выступил с докладом о возможности сохранения памяти после смерти; Чарльз Тарт представил соответствующие данные парапсихологических исследований, а я вынес на обсуждение результаты наблюдений в области исследования сознания, которые поддерживали предположение о жизни после смерти. Взглядами своих религий на эту тему поделились тибетский лама Согьял Ринпоче и архиепископ Джон Спондж.

По общему впечатлению, которое сложилось в ходе этих выступлений, по обсуждаемому вопросу накопилось достаточно много материала, заслуживающего серьезного отношения и систематического исследования. Захватывающе интересны, к примеру, рассказы из жизни Тибета об использовании специальных тестов для проверки предположения о том, что тот или иной ребенок является перерождением конкретного ламы. Это же можно сказать и о допускающих фактологическую проверку рассказах о внетелесных переживаниях в околосмертных ситуациях.

Ласло: У меня был интересный обмен идеями с Ианом Стивенсоном об интерпретации феноменов реинкарнации. Я не считаю, что феномены так называемых воспоминаний о предыдущих жизнях следует интерпретировать исключительно как доказательство перевоплощения души. Их можно толковать и как проявление паранормального доступа к надличностной информации, которая, возможно, приходит к нам из разумов и переживаний других людей и лишь переживается как наши собственные, весьма необычные воспоминания.

Гроф: В любом случае вопросы реинкарнации и продолжения сознательного существования после смерти представляют не только теоретический интерес. Они имеют весьма серьезное практическое значение. То, как мы отвечаем для себя на эти вопросы, очень глубоко воздействует на наше поведение. На переживаемом нами глобальном кризисе это может сказаться самым значимым образом. Из представлений о том, что живем мы только один раз, следует, что если мы способны избежать мирского правосудия и возмездия за свои прегрешения и ошибки, то никакой иной ответственности за них мы брать на себя не должны.

Ласло: Люди борются за обладание всеми возможными привилегиями и удовольствиями в своей, как им кажется, одной-единственной жизни. Как говорит популярная реклама: «Живешь лишь раз». Такая установка усиливает потребительское отношение и гедонизм. Вы хотите получить лучшее, что только можно получить в этой жизни, поскольку это единственное, что она может дать.

Гроф: Наши убеждения в отношении реинкарнации оказывают на нас серьезное воздействие в нравственной сфере. Как сказал Платон: вера в то, что после смерти ничего нет, является «благом для порочных».

Рассел: С другой стороны, общества, которые верят в ту или иную форму жизни после смерти, могут использовать эту веру для контроля и манипуляций. Дескать, если вы не придерживаетесь в своем нынешнем поведении нашего конкретного набора представлений о праведности, вы будете наказаны в будущем.

Гроф: Но концепция кармы не предполагает возмездия или наказания. Это вселенский закон, согласно которому наши действия автоматически влекут за собой последствия. Мы можем познакомиться с ним, понять его и использовать это знание как ведущий принцип своего поведения. Это похоже на наше знание о том, что если подойти к огню слишком близко, он обожжет, ибо такова его природа, или что вещи падают, если не имеют опоры. Когда мы действуем в неведении этого закона, относясь к другим так, как будто они в фундаментальном смысле отличны от нас, мы всё глубже погружаемся в мир материи, иллюзии и страдания. В чем большей степени мы видим в них самих себя, тем дальше мы движемся к миру единства и духа.

Рассел: Идея кармы в том виде, в каком она знакома нам сегодня, возможно, отличается от ее первоначального смысла. По всей видимости, сама идея сначала возникла из какого-то очень простого прозрения, как и многие другие духовные открытия, а затем модифицировалась и приукрашивалась по мере того, как ее передавали из поколения в поколение. Слово карма на санскрите буквально означает «действие», и, скорее всего, оно означало простое, но имеющее глубокий смысл, понимание того, что все мы обусловлены действием и его последствием. Мы действуем не в пустом пространстве; наши поступки неизбежно порождают в нашей среде волнение, которое воздействует затем и на нас самих, и на все остальное. В христианстве об этом говорят: «что посеешь, то и пожнешь». Для этого необязательно должна существовать некая вселенская система подсчета наших действий и воздаяния за них. Скорее, это общий принцип, действия которого мы не можем избежать.

Ласло: Первоначальное воззрение предусматривало и цикл перевоплощений. Что бы вы ни делали в этой жизни, она является лишь частью вашего существования, поскольку существование и было до нее, и будет после нее.

Гроф: В своей работе с необычными состояниями сознания я часто наблюдал характерный сдвиг в отношении людей нашей культуры к теме реинкарнации. Средний западный человек приходит на наши семинары, разделяя веру в одну-единственную жизнь. Идею перевоплощения он или она считает абсурдом. То, что продолжительность нашего существования ограничена периодом от зачатия до биологической смерти, представляется слишком очевидным. Я и есть мое тело, а сознание — продукт моего мозга. Гибель тела является абсолютным и бесспорным концом того, кем я являюсь, включая и мое сознание.

Однако переживания, связанные с памятью о прошлых жизнях, носят столь убедительный и всеохватный характер, что у людей обычно самым драматичным образом меняются убеждения. Мы вспоминаем нечто, что происходило в другом веке, в другой стране, и переживается это как бесспорно подлинное воспоминание (deja vue, deja vecu — прежде виденное, прежде пережитое). В ходе этого процесса мы часто осознаём некоторые свои эмоциональные и психосоматические проблемы как наследие прошлого опыта. Более того, когда ситуация, породившая проблему, проживается полностью, мы можем даже освободиться от нее. Подобные переживания могут обеспечить доступ к радикально новой информации об иных исторических периодах и цивилизациях.

В свете всего этого становится ясно, что у человека с надличностным опытом имеются веские основания для того, чтобы относиться к идее реинкарнации весьма серьезно и даже быть озабоченным чем-то еще более важным, чем события этой жизни. Как известно, травматические переживания младенчества и детства способны оказывать пагубное и искажающее влияние на последующие годы жизни; поиск таких событий составляет важную часть большинства видов конвенциональной психотерапии. Но вот — травматическое событие найдено, и неожиданно выясняется, что оно пагубным образом повлияло не на одну жизнь, а на целую серию последовательных воплощений. Осознав это, люди могут превратиться в своего рода «охотников на карму».

Что же произошло? Люди, которые прежде воспринимали себя сущностями, ограниченными во времени и пространстве, сочетаниями эго-тело, живущими всего один раз, внезапно преодолели в своем переживании границы линейного времени. Теперь они убеждены, что уже жили в прошлом и, судя по всему, будут снова воплощаться в будущем. Но для того чтобы прийти к такому убеждению, они должны быть уверены в том, что они существуют в пространстве отдельно от других людей. Потому что без действующих лиц не может быть никакой кармы.

По мере продолжения их поиска у них могут возникнуть другие виды переживаний, которые, в свою очередь, убедят их в том, что их ощущение своей отдельной сущности — иллюзорно, что они являются частью единого поля космического сознания, включающего все и всех. С этого момента они перестают верить в карму, поскольку начинают рассматривать и кармические сюжеты как продукт майи, вселенской иллюзии. Однако это новое неверие в карму радикально отличается от их первоначального скептицизма, так как теперь они знают, что человек бывает в разных состояниях сознаниях и что в некоторых из них идея перевоплощения воспринимается как абсурд, а другие убеждают его во всеобъемлющей значимости кармы. На вопрос о карме нет единого и недвусмысленного ответа. Все зависит от эволюционной стадии сознания, на которой вы находитесь.

Ласло: Выходит, что на самой высокой стадии, доступ к которой осуществляется в зависимости от уровня, достигнутого в течение жизни, могут существовать разные кармы. В определенном смысле, мы влияем на выбор собственной будущей жизни.

Гроф: В тибетской Ваджраяне есть истории о продвинутых ламах, которые способны полностью сохранять сознание при переходе через три бардо — промежуточных состояния, которые личность переживает между смертью и следующим воплощением. О некоторых сообщается, что они могут предсказать и даже решить по своей воле, когда, где и в каком теле они воплотятся в следующей жизни.

В связи с перевоплощениями есть один момент, который я пока не акцентировал в достаточной степени, а сейчас хотел бы это сделать. Самой существенной характеристикой переживания опыта прошлой жизни является полное ощущение достоверности этого воспоминания: я понимаю, что это со мной происходит не впервые, я помню, что когда-то на самом деле был этой личностью. Бывают и другие переживания, где вы оказываетесь в других эпохах и других местах, но они лишены элемента такого личного воспоминания. К примеру, я могу отождествиться со священником-инком, с римским солдатом или пьяной мексиканкой, но не испытать чувства своей личной причастности к переживанию. Это лишь своего рода окно в юнгианское коллективное бессознательное.

Современная физика продемонстрировала, что в мире нет отдельных объектов, что вселенная представляет собой единую паутину субатомных процессов. И все же, в нашей повседневной жизни нам свойственное особое, собственническое отношение к своему индивидуальному существованию, к своему телу, к своему эго. Когда процесс самоисследования достигает коллективного бессознательного, все человеческие жизни, прожитые на протяжении истории человечества, становятся нашей жизнью. Как я уже уговорил, все они имеют лишь одно действующее лицо — Абсолютное Сознание, Брахман, Дао, можно воспользоваться любым из терминов, которым мы его называем. Однако в отношении некоторых из этих отдельных жизней мы испытываем такое же собственническое чувство, переживая их как «свои прошлые жизни». При этом мы еще не отпустили свое эго полностью, все еще держимся за остатки своей отдельной идентичности.

Ласло: Считаете ли вы переживания прошлой жизни доказательством того, что существует — скажем несколько упрощенно — узел сознания, который претерпевает физическую смерть и снова перевоплощается?

Гроф: Нет, не обязательно. Скажем, для индуистов учение о реинкарнации является не верой в обычном смысле этого слова — то есть необоснованным и неподтвержденным мнением, — а чрезвычайно прагматическим вопросом. Это попытка обеспечить каким-то концептуальным оформлением широкий диапазон необычных переживаний и наблюдений. Однако даже в индуистской традиции вера в непрерывность некой отдельной единицы сознания, неоднократно перевоплощающейся жизнь за жизнью, была бы воспринята как весьма примитивная, низкого уровня, интерпретация фактов.

Согласно более утонченным учениям индуизма, есть лишь одно-единственное существо, которое действительно перевоплощается, и это Брахман. До тех пор, пока в вашей истории есть более одного действующего лица, вы все еще пребываете под влиянием космической иллюзии, или майи. Существование представляет собой единое поле, и любые границы, которые мы переживаем внутри него, всегда относительны и в конечном счете могут быть преодолены. Мы можем переживать себя как отдельное тело-эго, отождествляться со всеми матерями в мире, со всем человечеством в целом, даже со всей биосферой. Но в окончательном смысле все эти границы произвольны и преодолимы.

Ласло: То, как люди в современных обществах воспринимают себя, то представление, которое у них есть о человеческом существе как таковом, претерпело значительное изменение — даже только в течение одного этого столетия. И тем не менее распространенный в обществе образ человека все еще не дотягивает до того, который был бы адекватен жизни на этой маленькой и взаимозависимой планете. Каков же именно сегодня образ человека? И, особенно интересно, каков превалирующий взгляд на природу его сознания? Ответы на эти вопросы могут играть решающую роль в поведении людей в конкретных обстоятельствах.

Рассел: Наш образ себя уже меняется. Согласно прежнему взгляду, люди неким образом отличны от остальных созданий, мы особые, поскольку у нас есть сознание, а у других существ его нет. Такое умонастроение характерно не только для части научного мейнстрима, но и для классического христианства. Однако рано или поздно оно порождает трудные вопросы: что такого есть в человеческих существах, что делает их сознательными? Каким образом сознание возникает из неодушевленной материи?

Согласно новому подходу, обретающему все больше сторонников, различие между нами и другими существами состоит не в наличии сознания, а в степени его наличия.

К примеру, собаки, по-видимому, чувствуют боль. Если бы мы так не считали, им бы не вводили анестетики, когда их оперируют. Кроме того, похоже, что во сне они видят сновидения. Они умеют узнавать людей и места и действовать, преследуя конкретные цели. Заявление о том, что собака лишена сознания, что ее опыт не имеет внутренней составляющей, было бы так же смехотворно, как утверждение, что сознания нет у моего соседа, живущего через дорогу. Нас отличает от собак не само сознание, а то, что в нем происходит. Мы, люди, способны думать словами, рассуждать, постигать мир, в котором живем, можем думать о будущем и принимать решения, и мы осознаём себя и сам тот факт, что у нас есть сознание.

То, что говорилось о собаках, верно и в отношении других млекопитающих — кошек, лошадей, дельфинов, — все они обладают внутренним переживанием мира. Я думаю, оно есть и у птиц, змей, лягушек, рыб. Все они позвоночные, у них есть мозг, позвоночник и органы чувств, принципиально схожие с нашими. Вопрос не в том, почему у нас есть сознание, а как далеко вниз по эволюционному древу распространяется осознанность.

Мне трудно решить, где провести эту черту. У насекомых есть простая нервная система. Почему бы и им не иметь сознание, пусть даже оно равняется лишь крошечной доле нашего? Может быть, нервная система не порождает сознание, а лишь усиливает его. Может быть, даже отдельная клетка обладает какой-то зачаточной формой сознания. Даже если по сравнению с богатством известных нам переживаний оно ничтожно, можно ли утверждать, что у нее нет вообще никакого сознания?

С этой точки зрения, сознание не эволюционирует, но является свойством, присущим жизни. Эволюционирует, как я сказал, лишь степень обладания сознанием.

Ласло: Именно это я и имел в виду, когда мы говорили о переживаниях боли и радости в контексте этики и морали. Я склонен подозревать, что даже молекулы и атомы обладают какой-то формой внутреннего измерения, неким элементом, напоминающим субъективное переживание. Эта мысль, конечно, не нова; она хорошо известна из истории философии — как на Востоке, так и на Западе.

Однако можете ли вы поподробнее разъяснить идею универсального сознания, степень выраженности которого составляет субъект эволюции?

Рассел: В понимании универсальной природы сознания полезной аналогией может послужить картина, написанная на холсте. Какова эта картина — зависит от красок, от качества кистей, от вдохновения художника. Но какая бы ни писалась на холсте картина, простая или сложная, холст — тот же, и он совершенно необходим. Без холста не было бы и картины. Точно так же обладание сознанием является необходимой предпосылкой любого переживания. Варьируются лишь образы, возникающие в сознании. Простейшие организмы переживают простейшие картины реальности. Существа с эволюционировавшими органами чувств могут более детально переживать мир в своем уме. Чем сложнее нервная система, тем глубже обработка сенсорных данных и целостнее картина реальности.

Главной причиной, по которой человеческое сознание разительно богаче, чем сознание других животных, является тот факт, что мы развили речевую способность. Используя слова, то есть в сущности — символы, мы можем сообщать друг другу различные аспекты своего опыта. Это означает, что мы умеем делиться друг с другом своими переживаниями. Собака обучается главным образом на собственном опыте, свое познание мира она вынуждена строить с самого нуля. Люди учатся не только на собственном опыте, но и на опыте других. В результате мы сформировали коллективный корпус знания, значительно превосходящий все, чего мог бы достичь в одиночку каждый отдельный индивид. Поэтому у нас есть образование. Мы стремимся передавать свое понимание другим, чтобы они могли извлекать пользу из чужого опыта.

Вероятно, самым важным следствием развития языка является способность мыслить. Мы используем язык не только для общения друг с другом, мы пользуемся им и во внутреннем измерении, мысля словами. Из этого развилась способность рассуждать, думать о прошлом, воображать будущее, делать выбор, думать о своих переживаниях. Из этого возникло и самосознание: мы сознаем, что мы сознаем; мы осознаём тот факт, что у нас есть сознание.

Ласло: Способность осознавать свою способность осознавать — так называемое «рефлексивное сознание» — открывает тому, кто им обладает, воистину новое измерение.

Рассел: Само-рефлексирующая природа нашего сознания открывает нас для восприятия божественного. Та или иная форма чувствительности, которую разделяют все чувствующие существа, близка к мистическим представлениям о Боге. На протяжении всей человеческой истории, в самых разных культурах, мистики неоднократно заявляли о единстве своей личной идентичности и Бога. В индуистской философии это находит свое отражение в концепции единства Атмана, то есть сущности нашего сознания, и Брахмана — сущности и источника всего бытия. В христианской традиции именно это прозрение, судя по всему, стояло за фразой, как «Я есмь Бог», хотя для многих мистиков такие высказывания оканчивались неприятностями с церковью, считавшей их еретическими.

Сегодняшняя наука не слишком много внимания обращает на эту универсальную природу сознания. Она все еще находится в плену старой модели, согласно которой пространство, время и материя составляют первичную реальность, а сознание каким-то образом возникает из них. Но по мере того как наука будет относиться к теме сознания все более серьезно, ей постепенно придется разработать иную парадигму, в которой сознание рассматривается как столь же первичное качество реальности, как пространство, время и материя. И тогда она откроется для нового понимания того, о чем тысячелетиями говорила религия. Это будет уже не классический Бог — этакий старик на небесах, — а представление о Боге, прекрасно согласующееся с научным пониманием мира. Именно тогда начнут происходить по-настоящему интересные перемены. Сейчас они еще не начались, но я верю, что мы к ним идем.

Гроф: Пит, многие представители основной части научно-материалистического мейнстрима категорически не согласились бы ни с чем из того, что вы говорите. Например, с тем, что способность к осознанности пронизывает все живое и все сущее, что наша глубочайшая сущность божественна. Я помню ряд экстремистских заявлений, сделанных после того, как Норберт Винер сформулировал основы кибернетики. Например, когда была сконструирована механическая лиса, способная преследовать кролика, не имея никакого субъективного представления о его существовании, было всерьез высказано предположение, что все животные на самом деле таковы, что они всего лишь механические системы, лишенные всякого субъективного осознавания и ведомые лишь сложными последовательностями стимулов и реакций. Отказать в сознании людям было труднее, ведь мы все переживаем его.

То, о чем вы говорите, не является всего лишь метафизическим теоретизированием или псевдофилософской спекуляцией. Материалистические критики не в состоянии принять в расчет факт наличия эмпирических свидетельств, подтверждающих этот постулат. Как я ранее говорил, в неординарных состояниях сознания очень часто переживается осознаваемое отождествление с другими формами жизни, включая вирусы, растения и даже различные неорганические аспекты космоса. Можно возразить, что все это не является прямым доказательством того, что все вокруг нас наделено сознанием. Но, в любом случае, существование подобных надличностных переживаний позволяет предположить такую возможность. Столь же неоспорима и наша способность переживать свою идентичность с божественным. Она неоднократно подтверждалась современными исследованиями сознания.

Я не в состоянии вообразить какую-либо убедительную теорию, которая могла бы предложить трезвое материалистическое объяснения существования, природы и содержания всех таких переживаний. Поэтому вопрос, к которому вы, Эрвин, несколько раз возвращались в ходе этих двух дней, — каково происхождение таких переживаний и их соотнесенность с реальностью, — носит критический характер. Открывают ли они какую-то глубочайшую истину о природе реальности, или же это всего лишь фантазии и галлюцинации? Сорок лет исследования этих захватывающих феноменов убедили меня в том, что их следует воспринимать всерьез.

Традиционная академическая наука описывает людей как животных и биологических мыслящих машин. Наши переживания и наблюдения в повседневном состоянии сознания заставляют нас считать себя ньютоновскими объектами из атомов, молекул, клеток, тканей и органов. Но надличностные переживания явственно демонстрируют, что каждый из нас может также проявлять качества бесконечного поля сознания, выходящего за пределы пространства, времени и линейной причинности. Некая новая универсальная формула, в духе корпускулярно-волнового парадокса современной физики, возможно, будет описывать человека как существо парадоксальное, имеющее два дополняющих друг друга аспекта: с одной стороны, он способен проявлять качества ньютоновского объекта, с другой — характеристики бесконечного поля сознания. Каждое из этих описаний соответствует тому состоянию сознания, в котором ведется наблюдение.

Ласло: Любопытно, что в последние два года термин «сознание» стал использоваться для того, что обычно принято было называть «разумом», либо просто чувствительностью или субъективностью, свойственной живым организмам. В большей части ранней литературы «сознание» приписывалось исключительно человеческому качеству самосознания. Если вы обладаете сознанием, значит, вы осознаете свои собственные мысли и ощущения. В этом контексте можно говорить только лишь о сугубо человеческом свойстве, поскольку вместилищем авторефлексивного сознания, судя по всему, является новая кора головного мозга, а она в достаточной степени развита лишь у человека, хотя, похоже, к этому идут в своей биологической эволюции и некоторые высшие приматы. Однако субъективность — не то же самое, что рефлексирующее сознание; это лишь способность ощущать что-либо. Я полагаю, что она есть у любой существующей и эволюционирующей в природе системы.

Как отметил Пит, в нашем способе приписывать способность к субъективности в природе нет четкой границы. Если вы считаете, что ваша собака обладает субъективностью, то вы должны признать ее и за вашей мышкой — и так далее, вниз по эволюционному древу. Тогда следует признать эту способность и у простейших живых организмов, а в таком случае — почему не у их составляющих, то есть макромолекул, молекул и атомов? Семена сознания должны присутствовать во вселенной, они должны быть повсюду.

Рассел: Да, сознание — столь же фундаментальное качество вселенной, как материя, пространство и время.

Ласло: С течением времени и в ходе эволюции сознание становится все более конкретным. Замечательным достижением нашего биологического вида является тот факт, что наш мозг и наш организм развили вездесущие для природы семена сознания в способность авторефлексии. Это подобно добавлению устройства мониторинга, хоть и не настроенного в соответствии с картографией мира за пределами тела, но обладающего тем не менее своей картой описания карты мира.

Рассел: Именно это авторефлексирующее сознание и делает людей особенными. Не думаю, что такая способность есть у других существ. По крайней мере, собаки и кошки не рассуждают подобно нам. Может быть, это умеют делать дельфины и киты, но на данный момент мы очень мало знаем о том, что происходит в их умах.

Ласло: Согласен. Потому у нас и есть персональная идентичность, что, осознавая самих себя, мы способны воспринимать себя частью мира. Разумеется, мы способны и впадать в заблуждение, полагая себя отдельными от мира или находящимися в оппозиции к нему. Мы можем говорить: это — я, это моя кожа, в которой заключено это «я», а все остальное — не я. Мы можем считать все, что «не я», радикально отличным от того, что есть «я». Мы можем увязнуть в этой эгоцентрической ловушке и во всех связанных с ней ограничениях и запретах. Но можем ли мы, по большому счету, на самом деле знать что-либо, что не является нашим собственным умом и сознанием? В материалистическом воззрении авторефлексирующее эго становится радикально отделенным от мира.

Гроф: И все же люди, занимающиеся глубоким самоисследованием, используя необычные состояния сознания в медитации, эмпирической психотерапии или при ответственном употреблении психоделиков, способны развить четкий и единый взгляд на себя и реальность. Это же происходит в случае мощных спонтанных переживаний такого рода — духовных кризисов или околосмертного опыта. Для этого нового подхода к жизни особенно характерны чувство глубочайшей связи с другими людьми, с другими видами и природой, озабоченность планетарным будущим и духовностью вселенной и всеобъемлющей природы. Другие важные его составляющие — поворот к обновляемым источникам энергии, потребность очищать окружающую среду и тенденция к возврату к естественным циклам. Иными словами — переориентация на такие виды деятельности, которые критически необходимы для жизнеспособного будущего.

Рассел: Язык и мышление, возможно, дали нам чувство себя. Однако в большинстве своем мы лишь наполовину пробуждены, лишь наполовину осознаем, кем мы на самом деле являемся. Здесь есть свои помехи. Как уже упоминалось, мы обычно выводим свое чувство идентичности из того, что мы делаем, чем мы обладаем, как нас воспринимают другие и какова наша роль в мире. Такая идентичность — выведенная из чего-то, не самодостаточная — очень хрупка и всегда зависит от воли обстоятельств. Усилия по ее поддержанию и укреплению то и дело ввергают нас в различные виды неадекватного и разрушительного поведения. Духовные традиции во всем мире единодушно утверждают, что мы должны в большей степени пробудиться к более глубокой самоидентичности и распознать, кем мы являемся на самом деле. Лишь в этом случае мы обнаружим подлинную свободу.

Если придерживаться такой точки зрения, духовную практику можно считать способом преодоления ущербности языка, возможностью реализовать свой подлинный потенциал разумных существ.

Гроф: Ваши слова, Пит, вызвали во мне воспоминание о разговоре, который был у меня много лет назад с одним человеком. Это было сразу после психоделической сессии, в которой ему пришлось глубоко пересмотреть взгляд на смысл своей жизни. Во время этого переживания он осознал, что многое из того, что он совершал в жизни, было лишено подлинности и не приносило ему удовлетворения и душевного мира. Его поведение в целом диктовалось его собственными неосуществленными мечтами, ожиданиями его родителей и попытками постоянно что-то доказывать им и себе. Он обнаружил также, насколько сильно программы его поведения были впечатаны в него его культурой, как много в нем было сформировано внешним давлением и обстоятельствами.

Делясь со мной, он сказал: «Знаете, мне кажется, самая главная задача в нашей жизни — открыть для себя сознание настурции». Я, разумеется, его не понял, поскольку он только что придумал этот термин — «сознание настурции», — и попросил разъяснить. «Это не обязательно должна быть именно настурция, — ответил он. — Может быть любой другой цветок или растение. Просто взгляните на них! Все они находятся в непосредственном контакте с землей, с солнцем, с дождем. Они просто делают свое дело. Настурция не стремится быть розой. Ее не волнует, как она окончит свои дни — в свадебном букете или в миске с салатом, съест ее кролик или наступит корова». Мы продолжали разговор. Он сказал, что, как ему кажется, за всеми этими неадекватными программами, которые навязывают нам обстоятельства нашей жизни, стоит некий конкретный космический сценарий — свой для каждого из нас. Именно это понимание и явилось для него открытием «сознания настурции». Когда мы обнаруживаем, что это такое, и делаем это ведущим принципом для себя, жизнь становится творческой, удовлетворяющей и легкой. Джозеф Кэмпбелл говорил об этом как о «следовании своему блаженству».

Ласло: Когда появляется рефлексирующее сознание, возникает способность придавать жизненному опыту смысл, и он не обязательно должен совпадать с материалистическим здравым смыслом в духе западной цивилизации. Полагаю, что собака или другое животное воспринимает внешние объекты непосредственно, не размышляя о них. Такой способ восприятия влияет на многое. Ошибки, совершаемые животными, исправляются естественным отбором. К примеру, если кролики регулярно будут принимать змею за палку, этот род кроликов быстро вымрет. Мы же, люди, то и дело заблуждаемся в своем восприятии себя и окружающей среды и отделываемся всего лишь компенсацией, которая не превращает ошибочного взгляда в правильный и к тому же затрудняет возможность обнаружить ошибку. В результате у нас есть возможность иметь различные взгляды на себя и на мир. Некоторые из этих взглядов более функциональны в плане нашей выживаемости, чем другие.

Разумеется, за функциональностью стоит философский или метафизический вопрос о конечной истине. Способность задавать такой вопрос, не умея с уверенностью ответить на него, является чисто человеческим испытанием. Вследствие того, что мы можем судить о мире лишь через призму своего восприятия и интерпретации, у нас есть доступ лишь к своим собственным картам мира, а не к реальности, как она есть. Однако совершенно очевидно, что некоторые мировоззрения и концепции не только больше способствуют выживанию и развитию, чем другие, но и с большей вероятностью соответствуют истине. И в наших же собственных интересах перейти к этим «лучшим» интерпретациям. Они дают нам самые последовательные и глубокие ответы на вечные вопросы, которые все мы рано или поздно задаем.

В то же время мы обнаружили, что возникновение сознания действительно является эволюционным шагом, приближающим нас к фундаментальным истинам о самих себе и о мире. Эти истины являются частью культурного наследия современного человечества, и тем не менее в ходе развития материалистической науки и основанной на ней технологической цивилизации, они систематически игнорировались или подавлялись. В настоящее время, когда перед наукой, так же как и перед обществом, стоит задача совершения следующего эволюционного скачка, перед нами открывается перспектива обнаружения и повторного открытия глубоких прозрений о жизни, космосе и сознании. В наши времена очень интересно жить, а также вступать в диалог и действовать.

Однако время пoзднее, и наш собственный диалог нам пора заканчивать. Мы провели два захватывающих дня, охватив в своем обсуждении широчайший спектр тем — от личного развития до эволюции всего человечества. Начав с вопросов о шансах на достижение мира во всем мире, мы вновь и вновь возвращались к выводу о том, что эволюция нашего сознания является ключом к достижению мира и к нашему индивидуальному и коллективному выживанию и развитию. Несмотря на крайне серьезный характер затронутых нами проблем, мы не погрязли в пассивном пессимизме, а обнаружили на горизонте светлую точку: перемены, происходящие в эти дни в человеческих ценностях, в мышлении, в мировоззрении — иными словами, в сознании людей. Мы назвали этот процесс «революцией в сознании» и справедливо усмотрели в этом явлении позитивный знак нашего времени, признак того, как человечество, как культурный и биологический вид, отвечает на угрозы и задачи, стоящие перед ним в эти решающие и интригующие времена.