Глава 4. Мы и наши предшественники

Создавая «Коммунистический манифест», Маркс анализировал буржуазию своего времени.

Настало время для анализа совсем другой буржуазии. Буржуазии нашего времени.

Для анализа буржуазии своего времени Маркс использовал созданный им понятийный аппарат. Этот аппарат не потерял значения и поныне. Но считать этот аппарат универсальным, одинаково применимым во все времена и с одинаковой полнотой описывающим все стороны интересующего нас явления, безусловно, нельзя. «Капитал» Маркса, другие работы самого Маркса и его последователей фокусируют внимание на важнейшем факторе – факторе материального производства. Или, иначе говоря, законах той искусственной материальной среды, которую способен создать и развивать только человек. И которая, будучи отчасти подвластна человеку, одновременно властвует над ним.

Макс Вебер спорил с Марксом не как с коварным злодеем, а как с величайшим ученым, сумевшим блестяще проанализировать ключевой фактор – материальное производство. Признавая колоссальную важность самой этой искусственной материальной среды и действующих в этой среде закономерностей, Вебер убеждал сторонников Маркса рассмотреть в качестве другого независимого фактора – общество. То есть не материальную, а социальную среду – столь же искусственную, как и материальная среда, создаваемая человеком. И имеющую свои законы, как создаваемые человеком, так и властвующие над человеком.

Человек создает общество как систему регуляторов, утверждал Вебер. Эта система регуляторов носит исторически преходящий характер. История есть смена типа регуляторов. А значит, и типа общества. Искусственную материальную среду создает и контролирует не отдельный человек. Ее создает и контролирует организованное в сообщества (то есть общества) человечество.

Но разве Маркс не говорил о социальности человека?

Безусловно, говорил. Причем с предельной определенностью.

Все дело в том, что Маркс не хотел признавать систему общественных регуляторов (в его терминологии – надстройку) отдельным фактором, хоть отчасти автономным от искусственной материальной среды (в его терминологии – базиса).

Для Маркса, как и для Эйнштейна или Фрейда, наличие ряда равнозначимых факторов было неприемлемо, если можно так сказать, эстетически. Этим трем великим ученым обязательно нужно было вывести все законы из одного источника. Неважно, какого именно: эйнштейновской кривизны пространства-времени, марксовской теории труда или фрейдовского Эроса. В конце жизни и Эйнштейн, и Фрейд отказались от принципа выведения мира из одного фактора. Эйнштейн признал темную материю, Фрейд – Танатос. Но Маркс не дожил до ХХ века с его далеко идущими и очень мрачными коррективами. Стал ли он сам что-то под конец пересматривать и что именно – это вопрос открытый.

Стремление Маркса вывести все из одного принципа, создав именно монистическую, а не какую-то другую теорию, предопределило крайне сложное отношение Маркса к современной ему имперской России. Решив заниматься Россией отдельно, Маркс тем самым уже встал на путь отказа от методологического и теоретического монизма. И никто не знает, как далеко продвинулся бы он на этом пути.

Но именно неокончательность движения Маркса по этому пути не позволяет полностью опереться на его теоретические положения ни в вопросе о содержании современной эпохи, ни тем более в вопросе о шансах России в XXIстолетии.

Насущно необходим синтез Маркса и Вебера. Аналитика искусственной среды, создаваемой и развиваемой человеком, должна быть не отменена, а дополнена аналитикой социальной среды, определяемой системой регуляторов.

Только на такой основе возможна и аналитика современного капитализма, и прогностика, то есть определение перспектив этого капитализма. А значит, и ответ на вопрос о содержании современной эпохи. Маркс многое раскрыл и поразительно многое предугадал. Но ведь не все же он раскрыл и не все предугадал.

Марксизм сыграл сложнейшую роль в жизни советского общества. Он создал это общество. Он помог этому обществу решить очень многие задачи. Но он и затормозил это общество в своем развитии.

Советские идеологи боялись развития марксизма. Они всячески блокировали это развитие, считая, что устойчивость советского общества определяется каноничностью идеологии, в которой Марксу уготована роль мудреца на все времена. Но марксизм был предельно не пригоден для создания канона и каноничной идеологии.

Канонизация Маркса стала одной из черт советского общества. Другой чертой стал оголтелый антимарксизм – как почвенный, так и либеральный (попперовский). Третьей чертой – произвольные трактовки марксизма, подчиненные политической борьбе советских элитных кланов. Все это не позволяло нам дать адекватный ответ на новые вызовы.

В советскую эпоху синтез Маркса и Вебера не произошел по причинам сугубо политическим. Он был идеологически не нужен. И потому волевым образом отменен. Вопреки научной необходимости. Вопреки тому, что все предпосылки для этого синтеза уже были созданы.

В неменьшей, а возможно, и большей степени были созданы и другие предпосылки. Ибо помимо искусственной среды (которую человек создает и развивает и которая влияет на самого человека), помимо социальной среды (которую человек, опять-таки, создает и развивает, и которая, опять-таки, влияет на самого человека), есть еще и сам человек. Как автономный фактор, ничуть не меньший по значению, чем техносфера и социум.

Человек, развивая материальную среду и социум, развивает и самого себя.

Человек, подчиненный законам материальной среды и социальным законам, подчинен еще и закономерностям культурно-антропологического характера.

Эти закономерности достаточно подробно рассмотрел один из величайших психоаналитиков и философов ХХ века Эрих Фромм. При этом Фромм восхищался Марксом, а не опровергал его. Он называл Маркса одним из величайших умов человечества. Он хотел дополнить марксизм автономным человекознанием. И он знал, как именно осуществить подобное дополнение.

Новый аппарат, включающий эти дополнения, а также многое другое (скрытую метафизическую полемику Маркса и Гегеля, теологическую аналитику исторического материализма Вальтера Беньямина, «Тектологию» Богданова и так далее), позволяет по-новому оценить содержание современной эпохи. В теоретическом плане предстоит еще сделать очень и очень многое. Но о содержании эпохи уже сейчас можно говорить с достаточной определенностью. И тут, конечно, решающее значение имеет синтез Маркса и Вебера.