Права человека и демократия

В семидесятых – восьмидесятых годах двадцатого века более тридцати стран в мире перешли от авторитарной политической системы к демократической. Эта волна была вызвана несколькими причинами. Безусловно, наиболее важным фактором, который породил эти политические изменения, стало экономическое развитие. Кроме того, политика и шаги Соединенных Штатов, ведущих западноевропейских держав и международных институтов помогу установить демократию в Испании, Португалии, многих странах Латинской Америки, на Филиппинах, в Южной Корее, в Восточной Европе. Демократизация была наиболее успешной в государствах с сильным христианским и западным влиянием. Новые демократические режимы легче всего устанавливались в странах Южной и Центральной Европы, населенных преимущественно католиками и протестантами; чуть менее уверенно чувствуют себя демократы Латинской Америке. В Восточной Азии в 1980-е к демократии вернулись католические и испытывающие сильное влияние США Филиппины, а христианские лидеры поддерживали движение к демократии в Южной Корее и Тайване. Как уже упоминалось выше, в бывшем Советском Союзе прибалтийские республики довольно успешно перешли к стабильной демократии; мера и стабильность демократии православных республиках сильно различаются, и пока перспективы остаются неясными; будущее демократии мусульманских республиках призрачно. К 1990-м демократические перемены произошли во всех (кроме Кубы и странах Африки) странах, где люди исповедуют западное христианство или где сильно христианское влияние.

Эти перемены, а также крах Советского Союза породили на Западе, особенно в США, веру в то, что в мире происходит глобальная демократическая революция и что в скором [c.298] времени западный подход к правам человека и западные формы политической демократии будут превалировать во всем мире. Таким образом, поддержка распространения демократии стала целью номер один для жителей Запада. Эту цель поддержала администрация Буша: госсекретарь Джеймс Бейкер в апреле 1990 года заявил, что “за политикой сдерживания лежит демократия” и что в мире после “холодной войны” “президент Буш определил нашу новую цель: поддерживать и консолидировать демократию”. Во время своей предвыборной кампании в 1992 году Билл Клинтон неоднократно повторял, что поддержка демократии станет наивысшим приоритетом его администрации, а демократизация стала единственной внешнеполитической темой, которой он целиком посвятил одну из основных предвыборных речей. Став президентом, он порекомендовал увеличить на две трети финансирование Национального фонда демократии; его помощник по национальной безопасности определил центральной темой внешней политики клинтоновской администрации “увеличение демократии”; его министр обороны включил поддержку демократии в список из четырех важнейших задач и хотел даже создать высокий пост в своем министерстве по обеспечению этой задачи. Пусть в меньшей степени и не столь явным образом, поддержка прав человека и демократии играет важную роль во внешней политике европейских стран, а также в критериях, которые используют контролируемые Западом международные экономические институты при выдачи ссуд и субсидий развивающимся странам.

К 1995 году европейские и американские усилия, направленные на достижение этих целей, достигли скромных успехов. Почти все не-западные цивилизации сопротивлялись давлению Запада. Сюда можно включить индуистские, православные, африканские и в некоторой мере даже латиноамериканские страны. Однако на самое ожесточенное сопротивление западные усилия по демократизации наткнулись в исламских и мусульманских государствах. Это [c.299] сопротивление объясняется развернутыми движения культурного самоутверждения, которые воплотились в Исламском возрождении и азиатском подъеме.

Провал политики США в Азии объясняется в первую очередь ростом экономического благосостояния и самоуверенности азиатских правительств. Азиатские публицисты постоянно напоминают Западу, что старые времена зависимости и подчинения уже позади и что Запад, произвол ший половину мирового экономического продукта в 1940-е, доминировавший в ООН и написавший Всеобщую декларацию прав человека (Universal Declaration on Human Rights), тоже стал частью истории. “…Попытки поддержки прав человека в Азии, – заявил один сингапурский чиновник, – должны считаться с изменившимся распределением силы в мире после «холодной войны»… западное влияние на Восточную и Юго-Восточную Азию значительно снизилось” .

И он прав. Если договоренность Соединенных Штатов с Северной Кореей можно по праву назвать “капитуляцией после переговоров”, то факт, что Америка сдалась в борьбе за права человека в Китае и других странах, можно назван безоговорочной капитуляцией. После того как администрация Клинтона пригрозила снять с Китая режим наибольшего благоприятствования, если тот не сделается более уступчивым в вопросах прав человека, она сначала увидела унижения своего госсекретаря в Пекине, после чего не сделала ничего для спасения престижа, затем ответила на такое поведение отказом от прежней политики и отделением вопроса о статусе “наибольшего благоприятствования” вопросов о правах человека. Китай, в свою очередь, отреагировал на такое проявление слабости Соединенными Штатами продолжением и усилением того курса, который вызывал протесты клинтоновской администрации. Причем точно так же пошла на попятный в случаях с Сингапуром, где побили палками американского гражданина, и Индонезией, учинившей кровавые репрессии в Восточном Тиморе. [c.300]

Способность азиатских режимов сопротивляться давлению Запада в области прав человека усилилась по нескольким причинам. Американские и европейские деловые круги были весьма озабочены развитием торговли с быстро растущими странами и инвестиций в них, и они оказывали сильное давление на свои правительства, чтобы те не мешали экономическим отношениям с этими странами. Кроме того, азиатские страны рассматривали такое давление как вмешательство в свои внутренние дела и сплачивались для поддержки друг друга, когда поднимался этот вопрос. Тайваньские, японские и гонконгские бизнесмены, вложившие деньги в Китай, имели особую заинтересованность в том, чтобы США сохранили в отношении Китая режим наибольшего благоприятствования. Японское правительство вообще дистанцировалось от американской политики в области прав человека: после событий на площади Тяньаньмынь премьер-министр Киити Миядзава заявил, что “Мы не позволим «абстрактной идее прав человека» повлиять на наши взаимоотношения с Китаем”.

Страны АСЕАН с большой неохотой применили давление на Мьянму, а в 1994 году пригласили военную хунту на свою встречу, в то время как Европейский Союз, как выразился его председатель, вынужден был признать, что его политика “была не очень успешной” и что ему придется смириться с подходом стран АСЕАН к Мьянме. Кроме того, растущая экономическая мощь таких стран, как Малайзия и Индонезия, позволила им применить “ответные меры” по отношению к странам и фирмам, которые их критикуют или поведение которых рассматривается как нежелательное .

В целом рост экономики азиатских стран делает их все больше невосприимчивыми к давлению Запада в области прав человека и демократии. “Сегодняшняя экономическая мощь Китая, – заметил Ричард Никсон в 1994 году, – делает лекции США о правах человека безрассудными. Через десять лет [c.301] она сделает их неуместными. Через двадцать лет над ними будут смеяться” . Однако к тому времени экономическое развитие Китая может сделать западные лекции ненужными. Экономический рост усиливает позиции азиатских правительств по отношению к западным правительствам. По большому счету он также усилит позиции азиатских обществ по отношению к азиатским правительствам. Если демократия придет в новые азиатские страны, то это произойдет потому, что все более влиятельные азиатская буржуазия и средний класс захотят этого.

В отличие от успеха с бессрочным продлением договора о нераспространении, попытки Запада по поддержке прав человека в представительствах ООН, как правило, заканчивались ничем. За редкими исключениями, как например осуждение Ирака, почти все резолюции по правам человека в ООН отклонялись при голосовании. Кроме нескольких латиноамериканских стран, правительства не горят желанием вступать в борьбу за то, что многие рассматривают как “империалистические права человека”. Так, например, Швеция в 1990 году от имени двадцати западных стран внесла на рассмотрение резолюцию, осуждающую военный режим в Мьянме, но оппозиция, состоящая из азиатских и некоторых других стран, “похоронила” эту инициативу. Резолюции, осуждающие Ирак за нарушение прав человека, также отклонялись при голосовании, и на протяжении добрых пяти лет в 1990-х Китаю удавалось мобилизовать азиатскую помощь для того, чтобы отклонить выдвигаемые Западом резолюции, выражающие озабоченность нарушением прав человека в этой стране. В 1994 году Пакистан выдвинул на рассмотрение в комиссии ООН по правам человека резолюцию, осуждающую Индию за нарушение прав человека в Кашмире. Дружественные Индии страны объединились против принятия этой резолюции, но то же самое сделали и два ближайших друга Пакистана, Китай и Иран, которые до этого были мишенями подобных мер и которые убедили Пакистан снять вопрос с рассмотрения. Оказавшись неспособной осудить зверства Индии в [c.302] Кашмире, заметил The Economist, комиссия ООН по правам человека “по умолчанию одобрила их. Другие страны, где совершаются убийства, также выходят сухими из воды: Турция, Индонезия, Колумбия и Алжир – все избежали критики. Таким образом, комиссия оказывает помощь правительствам, замешанным в кровавых бойнях и пытках, а это прямо противоречит тому, ради чего эта комиссия создавалась” .

Различия в подходе к правам человека на Западе и в других цивилизациях, а также ограниченные возможности Запада по достижению своих целей четко проявились во время конференции ООН по правам человека, которая состоялась в Вене в июне 1993 года. На одной стороне оказались европейские и североамериканские страны; на другой – блок, в который входили примерно 50 не-западных стран, наиболее активными из которых было 16 – это правительства одной латиноамериканской страны (Куба), одна буддистская страна (Мьянма), четыре конфуцианские страны с совершенно разными политическим идеологиями, экономическими системами и уровнем развития (Сингапур, Вьетнам, Северная Корея и Китай), а также девять мусульманских (Малайзия, Индонезия, Пакистан, Иран, Ирак, Сирия, Йемен, Судан и Ливия). Руководителями азиатско-исламской группировки стали Китай, Сирия и Иран. Между этими двумя группировками оказались латиноамериканские страны, за исключением Кубы, которые часто поддерживали Запад, и африканские и православные государства, которые иногда поддерживали, но чаще противостояли позиции Запада.

Вопросы, по которым страны разделялись согласно линиям разлома между цивилизациями, включали: универсальность против культурного релятивизма в подходе к правам человека; относительный приоритет экономических и общественных прав, включая право на развитие, против политических и гражданских прав; политическая условность при оказании экономической помощи; создание [c.303] поста комиссара ООН по правам человека; мера, в которой неправительственным организациям по защите прав человека, которые в то же время собрались на встречу в Вене, нужно позволить принимать участие в правительственной конференции; особенные права, которые должны быть подтверждены на данной конференции; а также частные вопросы: например, стоит ли позволить далай-ламе выступи с обращением к участникам и необходимо ли открыто осудить нарушения прав человека в Боснии.

Основные несовпадения во взглядах на эти вопросы были между западными странами и азиатско-исламским блоком. За два месяца до Венской конференции азиатские страны встретились в Бангкоке и приняли декларацию, в которой подчеркивалось, что права человека следует рассматривать “в контексте… национальных и региональных особенностей, а также различных исторических и культурных условий”, что наблюдение в области прав человека является нарушением суверенитета страны и что избирательная экономическая помощь, поставленная в зависимость соблюдения прав человека, нарушает право на развитие. Различия в подходе к этим и другим вопросам были столько велики, что весь документ, подготовленный во время итогового заседания на предварительной предвенской встрече в Женеве в начале мая, пестрил скобками, в которых приводились особые мнения одной или более стран.

Западные нации оказались плохо подготовлены к Венской конференции, где оказались в меньшинстве, и в ходе встречи делали немало уступок своим оппонентам. В результате этого, если не считать громкого подтверждения женских прав, декларация, принятая на конференции, оказалась довольно слабым документом. Она оказалась, как заметил один борец за права человека, “полным ошибок противоречий” документом, который олицетворял победу азиатско-исламской коалиции и поражение Запада . Венская декларация не содержала четкого подтверждения права на свободу речи, печати, собраний, вероисповедания, [c.304] поэтому во многих отношениях оказалась намного слабее, чем Всемирная декларация прав человека, которую ООН приняла в 1948 году. Этот сдвиг продемонстрировал снижение власти Запада. “Международный режим соблюдения прав человека, установившийся с 1945 года, – заметил один американский поборник прав человека, – больше не существует. Американское господство ослабло. Европа, даже после событий 1992 года, остается не более чем полуостровом. Мир теперь настолько же арабский, азиатский и африканский, насколько и западный. Сегодня Всемирная декларация прав человека и международные договоренности намного менее важны для большей части планеты, чем в эпоху сразу же после окончания Второй Мировой войны”. Один азиатский критик Запада высказал примерно те же взгляды: “Впервые после принятия Всемирной декларации в 1948 году, страны, где нет прочных иудео-христианских корней и господства естественного права, оказались в первых рядах. Эта беспрецедентная ситуация будет определять новую международную политику в сфере прав человеке. Она также умножит поводы для конфликта” .

“Главным победителем, – заметил еще один наблюдатель, говоря о Вене, – безусловно, оказался Китай, по крайней мере там, где успех определяется тем, что других можно попросить убраться с дороги. Пекин постоянно побеждал на встрече только потому, что использовал свой огромный вес” . Запад, которого в Вене превзошли по количеству голосов и тактике, оказался тем не менее способен добиться не такой впечатляющей, но все же победы над Китаем. Добиться проведения летней Олимпиады 2000 года в Пекине было основной задачей китайского правительства, которое вложило в достижение этой цели потрясающие средства. В Китае невероятно широко разрекламировали участие в конкурсе на проведение Олимпиады, и ожидания общественности были высоки; руководство страны лоббировало другие правительства, чтобы те тоже поддерживали олимпийские притязания; к кампании присоединились [c.305] Тайвань и Гонконг. На другой стороне оказались Конгресс Соединенных Штатов, Европейский парламент и правозащитные организации, которые выступали решительно против Пекина. Хотя выборы в Международном олимпийском комитете проходят методом тайного голосования, результаты явно разделились по цивилизационному признаку. Во время первого тура голосования Пекин (при широкой африканской поддержке) оказался на первом месте, а Сидней – на втором. На следующем туре, когда был исключен Стамбул, конфуцианско-исламские связи принесли его голоса в основном Пекину; когда выбыли из борьбы Берлин и Манчестер, их голоса пошли Сиднею, обеспечив австралийцам победу в четвертом туре, а Китай потерпел унизительное поражение, которое он возложил на совесть США . “Америке и Британии, – прокомментировал Ли Кван Ю, – удалось сбить спесь с Китая… Видимой причиной были «права человека». Истинная причина была политической: показать политическое влияние Запада” . Несомненно, намного больше людей в мире интересуется спортом, чем правами человека, но с учетом венского поражения Запада по вопросу о правах человека эта одиночная демонстрация западного “влияния” оказалась также и напоминанием о его слабости.

Помимо того, что уменьшилось влияние Запада, парадоксы демократии также снижают волю Запада поддерживать демократию в мире после “холодной войны”. Во время “холодной войны” Запад и Соединенные Штаты особенно [c.306] остро столкнулись с проблемой “дружественного тирана”: эта была дилемма, стоит ли сотрудничать с антикоммунистическими военными хунтами и диктаторами, которые были полезными союзниками в “холодной войне”. Такое сотрудничество приводило к неудобствам, когда подобные режимы оказывались замешаны в вопиющие нарушения прав человека. Однако такое сотрудничество можно было оправдать тем, что это было меньшее из зол: эти правительства проводили не такие широкомасштабные репрессии, как коммунистические режимы, а также считалось, что они не такие устойчивые и намного больше зависят от американского и другого внешнего влияния.

Почему бы не работать с менее кровавым дружественным тираном, если альтернативой был более кровавый и недружественный? В мире после “холодной войны” выбор может быть более трудным: между дружественным тираном и недружественной демократией. Легкомысленное предположение Запада, что демократически выбранные правительства будут прозападными и настроенными на сотрудничество, не оправдалось в не-западных обществах, где избирательная борьба может привести к власти антизападных националистов и фундаменталистов. Запад вздохнул с облегчением, когда алжирские военные вмешались 1992 году и отименили выборы, на которых явно должны были победить фундаменталисты из Исламского фронта освобождения. На руку западным правительствам оказалось отлучение от власти после победы на выборах фундаменталистской Партии Благоденствия в Турции и националистской партии в Индии в 1995 и 1996 годах соответственно. С другой стороны, после революции в Иране пришел к власти один из наиболее демократических режимов в исламском мире, а открытые выборы во многих арабских странах, включая Саудовскую Аравию и Египет, почти наверняка приведут к власти правительства, намного менее симпатичые с точки зрения Запада, чем их недемократические предшественники. Всенародно избранное правительство [c.307] в Китае может быть крайне националистичным. По мере того как западные лидеры осознают, что демократические процессы в не-западных обществах часто приводят к власти недружественные Западу правительства, они, во-первых, стараются оказать влияние на ход этих выборов, а во-вторых, с меньшим энтузиазмом борются за демократию этих странах.

Примечания:

Примечания

С. 18-23 – карты 1.1; 1.2; 1.3.

** Параллельная линия этого вопроса, которая концентрирует внимание не на конце “холодной войны”, а на социальных тенденциях, приводящих к “универсальной цивилизации”, рассматривается в главе 3.

Примечания

Связь между властью и культурой почти повсеместно игнорируется теми, кто утверждает, что универсальная цивилизация существует или вот-вот должна возникнуть, а также теми, кто заявляет, что вестернизация является необходимой предпосылкой модернизации. Они отказываются признать, что логика их доводов требует от них поддержать экспансию и усиление западного господства в мире и что, если другим обществам предоставить свободу определять собственную судьбу, они вдохнут новые силы в старые мировоззрения, привычки и обычаи, которые, согласно универсалистам, враждебны прогрессу. Люди, которые превозносят достоинства универсальной цивилизации, тем не менее не склонны говорить о достоинствах универсальной империи.