Глава 3

В середине октября 1961 года Линкольн Гордон прибыл наконец в Бразилию вместе с женой и младшей дочерью. Вскоре после этого Гуларт стал назначать министров, и Гордон потерял всякое спокойствие. Одних министров (Танкредо Невеса, например) он считал посредственностью, на других (таких, как Роберто Камнос, который когда-то у него учился) возлагал большие надежды.

Если бы новый посол комментировал все назначения Гуларта публично, бразильцы могли бы легко заметить, что, чем левее были взгляды нового должностного лица, тем меньше у него было шансов добиться расположения Гордона. Этот «аполитичный» демократ из Массачусетса слишком уж с большим подозрением относился к сторонникам каких бы то ни было реформ.

Новая столица была уже построена, но иностранные дипломаты с большой неохотой расставались с Рио. Посольство США все еще оставалось в десятиэтажном особняке, из окон которого открывался великолепный вид на залив Гуанабара и гору Пао-де-Асукар, похожую, как утверждали бразильцы, на голову сахара. Президент Гуларт, однако, уже перебрался в новую столицу, поэтому через несколько дней после своего приезда Гордон отправился в Бразилию для вручения верительных грамот.

Гуларт воздерживался от каких-либо заявлений по поводу впечатления, произведенного на него американским послом, однако Гордон своего мнения скрывать не стал. Соотечественники называли Гуларта «primitivo» (простаком). Гордон же предпочел иной перевод этого слова — нечто вроде «неотесанной деревенщины». Бразильский президент имел ученую степень доктора права, но Гордон решил про себя, что тот, вероятнее всего, просто купил ее.

Судя по первому впечатлению, Гуларт был человеком без каких-либо интеллектуальных интересов. С самого начала новый посол решил, что это всего лишь грубый и неотесанный гаучо, и в дальнейшем уже ничто не могло заставить его изменить своего мнения. Гордон заметил также, что Гуларт с удовольствием манипулирует людьми (а именно это качество так высоко ценил в нем в свое время Варгас). Короче говоря, Гордон пришел к заключению, что президент Бразилии — это как раз тот тип некомпетентного политического босса, который вызывал у него презрение.

Даже если бы Гуларт и был более рафинированным интеллигентом, их первые беседы все равно носили бы весьма поверхностный характер. Ведь в то время Гордон лишь начинал изучать португальский язык, а Гуларт, свято веря в преимущества бесед с глазу на глаз, предпочитал разговаривать с послом без переводчика.

Даже сердечная гостеприимность президента казалась Гордону какой-то неуместной. «Я собираюсь на днях в Рио, — сказал Гуларт, — и надеюсь, вы заглянете ко мне. Я очень хотел бы еще раз с вами побеседовать. Не как президент, а как лидер крупнейшей политической партии».

В последней фразе Гордом усмотрел даже некоторое высокомерие и самонадеянность, расценив ее как попытку Гуларта сравнить себя с Джоном Кеннеди и дать понять, что трабальистская партия в Бразилии занимает то же положение, что и демократическая в США. Фраза эта была также намеком на то, что Гуларт хотел бы откровенно поговорить с послом о политических установках, которыми он будет руководствоваться в государственных делах. Гордон настороженно отнесся к этим попыткам вовлечь его в доверительные отношения.

Самым серьезным фактором, определившим отношение Гордона к Гуларту, было, пожалуй, то, что последнему не доверяли ни Вашингтон, ни испытанные друзья Соединенных Штатов — бразильские военные. Поэтому Гордон соблюдал дистанцию в отношениях с Гулартом, стараясь одновременно вести себя корректно с его противниками.

Оппозиция не теряла времени и очень быстро заявила о себе новому послу. Один из противников Гуларта из числа правых, адмирал Силвио Хек, уже имел некоторую (хотя и весьма косвенную) связь с Гордоном. Еще в 1946 году его племянница познакомилась с американцем на какой-то конференции по атомной энергии, проводившейся в рамках ООН. Через 13 лет, когда Гордон приехал в Бразилию по заданию Фонда Форда, знакомство было возобновлено. И вот теперь племянница адмирала вновь позвонила и сказала, что ее дядя хотел бы встретиться с ним частным образом на ужине, который она устраивала у себя дома. Гордон принял приглашение.

Улучив момент, посол и адмирал уединились в боковой комнате. Хек сразу же приступил к делу. «Видите ли, — сказал он, — когда я был министром ВМФ у Куадроса, я выступал против Гуларта. Он коммунист и хочет отдать страну им. Вы, возможно, считаете его умеренным. Но это не так. Чем скорее его сбросят, тем лучше». После небольшой паузы адмирал продолжал: «Мы опросили офицеров всех родов войск, и 75 процентов личного состава армии, большая часть ВВС и 80 процентов ВМФ думают так же. Сейчас мы производим перегруппировку сил. Помощь нам пока не требуется. Но мы надеемся, что, когда пробьет наш час, Соединенные Штаты отнесутся к нам с пониманием».

«Все это очень интересно», — сказал американский посол. Адмирал Хек, довольный уже тем, что его выслушали, не стал требовать от Гордона каких-либо обязательств.

На другой день Гордой вызвал своего заместителя и начальника «станции» ЦРУ и поручил им проверить достоверность всего услышанного. Те вскоре сообщили, что за Хеком не стоят могущественные силы и он представляет лишь горстку офицеров.

Гордон все же не оставил информацию, полученную от Хека, без внимания. Однако ни в тот раз, ни позже, когда американский посол стал чаще встречаться с Гулартом, он даже не намекал ему и его советникам, что имеет сведения о готовящемся заговоре.

У Гордона были все основания ожидать, что те бразильцы, с которыми он когда-то встречался либо в США, либо в Бразилии, выступят против правительства, при котором он был аккредитован. С человеком по имени Паулу Айрес, например, он был знаком с 1959 года, когда тот возглавлял бразильско-американскии культурный центр в Сан-Паулу. Это был молодой, представительный бизнесмен, прекрасно говоривший по-английски. Гордона тогда попросили рекомендовать кого-нибудь из бразильцев на международную конференцию предпринимателей, и он назвал фамилию своего молодого друга. Так, к их обоюдному удовольствию, они снова встретились, теперь уже в Вашингтоне.

Вернувшись в Бразилию уже в качестве посла, Гордон разыскал Айреса и встретился с его друзьями из числа крупных предпринимателей Сан-Паулу. Через некоторое время Айрес рассказал Гордону об опекаемой им политической организации с несколько громоздким, но довольно безобидным названием — Институт научно-социологических исследовапий (сокращенно ИПЕС).

Если бы Гордон больше интересовался проблемами внутренней политики своей страны, он мог бы заметить, что по организационной структуре и целям ИПЕС очень смахивал на другую организацию. В 1958 году Роберт Уэлч, кондитер из Массачусетса, основал «общество Джона Берча» — организацию бизнесменов, обеспокоенных угрозой коммунизма. (Через три года, когда на смену старой администрации к власти пришло правительство Кеннеди, их беспокойство возросло еще больше.)

Инициатором создания ИПЕС в Бразилии был Гликон де Пайва, довольно толковый горный инженер из Минас-Жерайса. С тех пор как Гуларт вступил в должность президента, де Пайва относился к нему как к источнику опасности, который необходимо было устранить.

Многие говорили, что де Пайва похож на протестантского священника. Этим они хотели подчеркнуть его строгость к себе и верность своему делу. Занялся он тем, что стал объезжать крупнейших промышленников в Рио и предупреждать их о грозящей опасности. Хотя ему и удалось привлечь многих из них на свою сторону, иллюзий на этот счет у него не было, поскольку он знал, что согласие этих людей финансировать его крестовый поход вовсе не означает, что они разделяют его ненависть к идеям коммунизма. Мотив у них был другой, поэтому для привлечения их на свою сторону де Пайва избрал простой и доходчивый метод: он стал предупреждать промышленников, что Гуларт и такие, как он, хотят отобрать у них все.

Громогласно трубя о надвигающейся опасности, де Пайва легко собирал до 20 тыс. долларов ежемесячно. Со временем он стал расширять свою организацию. Паулу Айрес стал главным представителем ИПЕС в Сан-Паулу. В Белу-Оризонти (таком же консервативном городе, как и Даллас в Техасе) де Пайве удалось привлечь на свою сторону многих.

Самой большой своей удачей де Пайва считал успешное привлечение к работе Голбери ду Коуту-и-Силвы — армейского генерала в отставке, возглавившего его штаб. Сняв половину 27-го этажа в одном из административных зданий в Рио, де Пайва уговорил генерала завести досье на каждого, подозреваемого во враждебном отношении к государству. В результате такие досье были заведены на 400 тыс. бразильцев.

Для этого обычно нанимались платные осведомители, многие из которых находились на действительной военной службе. Учитывая важную роль армии в политической жизни Бразилии, де Пайва хотел, чтобы командный состав всех родов войск оставался верным лишь весьма абстрактному понятию «бразильская нация», а не президенту, временно ее возглавившему.

Кроме того, де Пайва платил деньги осведомителям на фабриках и заводах, в школах и правительственных учреждениях. Главной его мишенью была государственная нефтяная компания «Петробраз», поскольку он подозревал, что Гуларт внедрил в ее руководство своих сторонников. Что касается университетов, то, по мнению до Пайвы, те страдали недугом, названным им «чрезмерная свобода».

Другим источником разочарования для де Пайвы было духовенство. Это объяснялось главным образом большим притоком иностранных священников. По его подсчетам, половина священнпков в Бразилии (а их там насчитывалось 13 тыс.) были кем угодно, только не бразильцами. Они прибыли из таких стран, как Бельгия и Франция, и это вынудило местные духовные семинарии сократить число своих выпускников. Все эти иностранцы привезли с собой чуждые Бразилии идеи. В тот момент, когда бразильские массы и без того уже стали терять веру в высшие духовные принципы церкви, в страну стали прибывать эти радикалы, которые лишь ускорили этот процесс. Де Пайве пришлось с сожалением констатировать, что в его борьбе против коммунизма религия была весьма слабым помощником.

Во избежание разоблачения и возможных репрессий Руководство ИПЕС старалось выдавать себя за просветительскую организацию. Какая-то сумма действительно была выделена в фонд кампании по борьбе с неграмотностью среди детей бедняков. Однако сделано это было лишь для видимости. Главное направление деятельности ИПЕС состояло в организации заговора против Гуларта и в составлении досье.

Де Пайва понимал, что его негативная реакция на государственный социализм была чисто интуитивной, поэтому, когда ИПЕС окреп, он почувствовал необходимость повысить свою теоретическую подготовку и срочно заняться изучением экономики. В этих целях он время от времени приглашал к себе в качестве лектора Делфина Пето, известного экономиста из Сан-Паулу. За бесплатный билет на самолет и гонорар в 50 долларов за час тот расписывал де Пайве прелести системы свободного предпринимательства.

ИПЕС мог позволить себе такую роскошь. Издание телефонных справочников — довольно прибыльное дело в Бразилии. Владельцем же фирмы, контролировавшей этот бизнес, был Жилберт Хубер — один из тех, кто щедро финансировал де Пайву. Хубер имел также капиталы в компании «Американ лайт энд пауэр», 80 процентов акций которой контролировалось США. Бразильские банки и крупные строительные компании тоже не скупились.

Не встретил де Пайва сопротивления и со стороны главного иностранного посольства в Бразилии. Через Паулу Айреса и генерала Голбери де Пайва познакомился с американским послом Гордоном, и они время от времени встречались. Гордон считал де Пайву толковым и сообразительным малым, довольно успешно руководившим ИПЕС. Де Пайва же был весьма невысокого мнения о Гордоне. Он считал его простоватым и трусливым человеком, который, надави на него посильнее за коктейлем или ужином, тут же цепляется за спасительное: «А вы себя поставьте на мое место. Я же здесь всего лишь посол». Де Пайва все же хорошо усвоил, что до тех пор, пока имя Гордона не будет компрометироваться публично, тот будет оказывать ему содействие.

Аристотелес Луис Драммонд, честолюбивый студент из Рио, активно поддерживавший де Пайву, наткнулся на сокровище, рядом с которым богатство Жилберта Хубера просто меркло: на его жизненном пути вдруг повстречалось Центральное разведывательное управление.

Этот худосочный и весьма впечатлительный молодой человек гордился своим происхождением (он был из зажиточной семьи) и горячо поддерживал консерватизм. Его кумиром был Силвио Хек. Если де Пайва чем-то напоминал одиозную фигуру Роберта Уэлча, то Драммонд воскрешал в памяти образ Уильяма Ф. Бакли-младшего — чрезвычайно озабоченного молодого человека, который в 50-е годы обрушился на Йельский университет, назвав его «болотом либерализма», и встал на защиту сенатора Джозефа Маккарти.

В 18 лет Аристотелес объединил своих единомышленников в организацию Группа патриотических действий (сокращенно ГАП). Ее естественным противником стал Национальный союз студентов. Поскольку студенчество во всем мире тяготеет к левым политическим взглядам, притока новых членов в ГАП не наблюдалось, поэтому Аристотелес предпочитал раздавать свои листовки лишь надежным людям. Надписи на степах «ГАП в союзе с Хеком» он благоразумно делал ночью. Хотя, по некоторым подсчетам, в ГАП насчитывалось 130 «стойких» членов и примерно 5000 «сочувствующих», лишь немногие из них вносили деньги в общий котел. Если де Пайва руководил операциями своей организации из роскошного офиса в одном из небоскребов Рио, то Аристотелес вынужден был действовать из квартиры своих родителей в районе Ипанема.

Однажды местное радио передало 10-минутное интервью с ним, в ходе которого Аристотелес разглагольствовал о решимости ГАП защищать свободу и частную собственность и о своей личной убежденности в том, что доверить ото дело можно лишь военным. Это интервью было затем передано по «Голосу Америки».

Вскоре Аристотелесу позвонили из американского посольства и сказали, что хотят с ним встретиться. Тот согласился, и через какое-то время к нему на квартиру пришли двое. Мало кто в Латинской Америке мог похвастаться тем, что встретился с агентами ЦРУ и был завербован ими в таком прозаическом месте, как собственная квартира. Аристотелес не сомневался, что перед ним были люди именно из ЦРУ. Подробно расспросив его о политических взглядах, агенты удалились, но через несколько дней снова вернулись. Аристотелес отметил про себя, что они ничего не записывали, и это обстоятельство поставило их в его глазах в один ряд с легендарным «агентом 007».

— Мы могли бы вам чем-нибудь помочь? — спросил один из них.

Аристотелес ответил, что был бы весьма признателен.

— Тогда мы пришлем вам книги для распространения.

Хотя это и прозвучало тогда довольно безобидно, «помощь» оказалась далеко не пустячной. Через несколько недель к дому Аристотелеса подкатил грузовик с 50 тыс. экземпляров книг и брошюр (правда, не очень толстых). Но там была, например, брошюра под названием «Национальный союз студентов — орудие подрывной деятельности». Она могла пригодиться для сведения счетов кое с кем из студентов. ГАП распространила эту бесплатную литературу среди старшеклассников и студентов во всех промышленных центрах Бразилии.

Пока Аристотелес занимался обработкой студентов, де Пайва принялся за домохозяек. Он теперь понял, что те более восприимчивы к предостережению о том, что «безбожники-коммунисты» могут разрушить бразильское общество. В крупных городах он создал женские общества и организации. В Рио, например, одна из организаций называлась «Кампания женщин за демократию». Де Пайва использовал домохозяек для распространения всевозможных слухов и страшных историй о бесчинствах, якобы чинимых или планируемых Гулартом и его помощниками. Все это он называл «хорошими сплетнями».

Пока де Пайва концентрировал свое внимание на недовольных военнослужащих и набожных домохозяйках, гражданскими лицами занялась другая организация, называвшаяся «Бразильский институт демократических действий» (сокращенно ИБАД). Она была создана ЦРУ и занималась подготовкой заговора против Гуларта. Историки, изучавшие период правления Гуларта в Бразилии, впоследствии поражались, как много знал о широкой деятельности ЦРУ в этой стране американский посол Гордон, хотя должностные инструкции ЦРУ предписывали своим агентам посвящать посла в свои дела ровно настолько, насколько тот может мириться с ними, — ни больше, ни меньше. Некоторые операции скрыть было просто невозможно. Как раз в этот период Соединенные Штаты увеличили число своих консульств в Бразилии, стремясь обеспечить «крышу» для агентов ЦРУ, заметно активизировавших свою деятельность.

Гордон, конечно, знал все об ИБАД — организации, основанной в 1959 году еще до появления ИПЕС и ГАП. Ему также было хорошо известно, что ИБАД используется ЦРУ для финансирования различных политических кампании в стране и что такие тайные операции были вопиющим нарушением бразильских законов.

ИБЛД распределял денежные средства через две организации: «Демократическое народное действие» и корпорацию «Сейлз промоушп иыкорпорейтед». На выборах в 1962 году организация «Демократическое народное действие» финансировала предвыборную кампанию более тысячи кандидатов. В некоторых случаях сам ИБАД назначал кандидатов на выборные должности. При этом им давали понять, что хранить верность они должны ИБАД, а не политической партии, к которой те могут примыкать в данный момент.

Большинство подобранных ЦРУ кандидатов (примерно 600 человек) добивались избрания в законодательные органы штатов, 250 человек выставили свои кандидатуры для избрания в палату депутатов и 15 человек — в сенат. Восемь кандидатов ЦРУ баллотировались в губернаторы в 8 из 20 бразильских штатов. В Перпамбуко, например, ИБАД финансировал предвыборную кампанию Жоао Клеофаса де Оливейры, добивавшегося избрания губернатором. Исход выборов был немаловажен, поскольку другим кандидатом там был Мигел Арраис, человек с левыми взглядами. И хотя особых выгод этот отсталый северо-восточный район американцам не сулил, бедственное положение его населения делало его, по мнению Вашингтона, вполне созревшим для революции.

На обеспокоенность администрации Кеннеди развитием событий в этом районе указывало и то, что в июне 1961 года в Бразилию прибыл с визитом младший брат президента — Эдвард Кеннеди (в то время ему было 29 лет и он работал помощником окружного атторнея штата Массачусетс). Кеннеди должен был встретиться с представителями крестьянских лиг, хотя организатора лит Франсиско Жулиао в то время на месте не было.

Франсиско Жулиао Арруда де Паула родился в семье владельца сахарных плантаций. Несмотря на это, типичным сахарозаводчиком назвать его было нельзя. Еще юношей он прочитал одну работу Энгельса и с тех пор считался «человеком левых взглядов». Он стал одним из немногих адвокатов, решивших встать на защиту интересов бедняков на северо-востоке страны. Очень скоро Франсиско Жулиао (как все его стали называть) заручился поддержкой избирателей и в 1954 году был избран в состав законодательного органа штата Пернамбуко как единственный кандидат Бразильской социалистической партии.

Латифундисты на северо-востоке страны все еще с чванливым высокомерием считали, что сам господь даровал им право быть богатыми, поэтому любые попытки сельскохозяйственных рабочих создать свою профсоюзную организацию встречались ими в штыки. Но чем больше они угрожали крестьянам и чем сильнее старались им помешать, тем более радикальной становилась их лига.

Во времена Эйзенхауэра политические деятели из крупных городов на юге Бразилии убедили организаторов американской программы помощи в том, что северо-восток — настолько отсталый район, что любая финансовая помощь будет там напрасной тратой средств. Но мнению Линкольна Гордона, наилучшим решением было бы массовое переселение фермеров на сотни километров южнее и на запад, где земли были более плодородными. На одном из светских раутов супруга посла имела возможность получить представление о бытовавшем среди состоятельных бразильцев мнении об этом районе. Если речь вдруг заходила о каком-то северо-восточном городе, те с пренебрежительной усмешкой бросали: «Да такого города и на свете нет!»

Американская разведка, однако, относилась к этому району и его жителям (ведь это они избрали Жулиао) более серьезно. С большим подозрением она относилась и к Паулу Фрейре. Этот преподаватель обучал грамоте крестьян. На занятиях он часто просил их задуматься над таким вопросом: почему так получилось, что они стали своего рода движимым имуществом на обрабатываемой ими земле? Это что, новый Кастро? Гордон считал, что грамота и политика не имеют между собой ничего общего.

Агенты ЦРУ избрали следующую тактику. Сначала они распространяли листовки, приглашавшие на митинг, на котором якобы выступит Жулиао. Тот, однако, об этом ничего не знал. Крестьяне группами приходили в указанный день и час на встречу со своим защитником, но Жулиао там не появлялся. Тогда провоцировалась драка. Распространялись также слухи о том, что и Жулиао, и Гуларт — рогоносцы. Не гнушался сплетнями и посол Гордон, который с удовольствием пересказывал истории о том, что Гуларт якобы избивал свою жену за то, что та изменяла ему с каким-то майором ВВС, Гордон знал, что подобные истории больно ранили Гуларта, высоко дорожившего своей честью. Что касается Жулиао, то здесь дело обстояло иначе. Хотя на их родине развод не признавался, он и его жена Алексина, судя по всему, уже давно жили в так называемом «открытом браке». Однако до сих пор никого это не волновало. Сплетни о ее неверности стали распространяться лишь после того, как Жулиао стал опасен для ЦРУ.

(Много лет спустя один бразильский журналист, побывавший в Пернамбуко, узнал о том, что агенты ЦРУ фабриковали и распространяли фальшивые документы, якобы доказывавшие, что Жулиао был коммунистом. Последующие события, однако, заставили ЦРУ отказаться от такой тактики.)

Помимо Фрейре и Жулиао, у ЦРУ в этом штате было много других врагов. К началу 1962 года туда уже было направлено два сотрудника ЦРУ, зачисленных в штат американского консульства в Рисифи (столице штата). Другие агенты были внедрены в такие организации с, казалось бы, безобидным названием, как «Кооперативная лига Соединенных Штатов Америки» и «Американский институт развития свободных профсоюзом».

Последний был творением начала 60-х годов и финансировался совместно ЦРУ, АФТ — КИП и примерно 60 американскими корпорациями, включая «Анаконда компани», ИТТ и «Пап-Америкеи уорлд эйруэйз». По заявлению президента Кеннеди, институт был создан для того, чтобы воспрепятствовать подрыву рабочего движения в Латинской Америке со стороны Кастро. На деле, однако (как с огорчением отмечал один американский атташе по вопросам труда, ветеран рабочего движения), институт под предлогом защиты рабочих от коммунистического влияния, существенно тормозил профсоюзную деятельность в Бразилии. Помимо оперативной работы, институт организовал в 1963 году в Вашингтоне специальные курсы переподготовки для пользующихся ее доверием профсоюзных лидеров. Вернувшись в Бразилию, те тоже подключились к организации тайного заговора против Гуларта.

Вот почему сельскохозяйственные рабочие на северо-востоке Бразилии имели все основания с подозрением относиться к иностранцам, особенно к полицейским, которых они считали агентами своих врагов. Когда этот район посетил Эдвард Кеннеди, представитель бедноты попросил его передать брату, чтобы тот отозвал всех американских полицейских советников.

Когда на следующий год на пост губернатора был избран Мигел Арраис, он сразу дал понять, что не желает, чтобы люди Байрона Энгла оставались в его штате. Управление общественной безопасности не стало настаивать. Пусть будет, как вы хотите, подумали там. У нас все равно нет нужного числа советников для охвата всей Бразилии. А посему мы ограничимся посылкой их в более дружелюбные штаты. Однако в Вашингтоне этот инцидент был расценен лишь как подтверждение того, что Арраис — враг США.

Несмотря на разницу в возрасте и социальном положении, большинство заговорщиков примерно одинаково относились к своим согражданам. Аристотелес Драммоид осторожно замечал, например, что бразильцы просто не разбираются в политике. Де Пайва был более категорпчен: Бразилия вообще еще не готова к демократическому правлению.

Военные (как на действительной службе, так и в запасе) разделяли точку зрения де Пайвы. Эйтор Эррера — отставной генерал, активный участник кампании против Гуларта и глава «Листас телефоникас бразилейрас С. А.» (компании, выпускающей телефонные справочники) — считал неизбежным и единственно правильным, чтобы он и его коллеги-военные взяли судьбу нации в свои руки. «Возможно, — говорил он, — это лишь причуда истории, но военные подготовлены к решению этой задачи лучше, чем любые другие слои общества». Эррера не имел при этом в виду, что военные умнее других — они лишь лучше подготовлены. И этой своей подготовкой, позволяющей им лучше других справляться с проблемами современной жизни, они во многом обязаны Соединенным Штатам. Эррера так гордился своей учебой в американском командно-штабном колледже в Форт-Ливенуорте (штат Канзас), что поместил свой диплом в рамку и повесил у себя в кабинете.

Вряд ли кто в Бразилии будет спорить с тем, что, пройдя обучение в США, армейские и полицейские офицеры из латиноамериканских стран возвращались на родину с новыми жизненными установками и по-новому смотрели на свою миссию. Этому в немалой степени способствовало огромное и пристальное внимание, уделяемое в американских программах их политическим взглядам. Во времена Байрона Эигла, например, на изучение проблем внутренней безопасности и методов дознания программой полицейской школы выделялось 165 часов, т. е. примерно треть всего учебного времени. Из них 55 часов уходило на лекции об опасной деятельности коммунистических партий и методах их работы.

В 1963 году группа молодых студентов в Белу-Оризонти была немало поражена той метаморфозой, которая произошла с несколькими знакомыми полицейскими, только что вернувшимися из Панамы. Там они проходили переподготовку в Межамериканской полицейской школе. Если раньше эти простые парни были постоянным объектом шуток и насмешек, то теперь к ним было не подступиться. Один из студентов решил узнать, что же там приключилось с ними. Из беседы с недавним выпускником он выяснил, что тот теперь вообразил, что стоит на переднем крае борьбы с коммунизмом. К тому же он стал теперь с большим недоверием относиться к президенту Гуларту.

Попытки Вашингтона обработать бразильцев в военной и полицейской форме восходят к далекому 1922 году, когда в Бразилии открылась первая в Латинской Америке военно-морская миссия США. До того бразильские офицеры проходили подготовку либо в Германии, либо во Франции (французская миссия находилась в Бразилии с 1919 по 1940 год).

Вторая мировая война позволила Вашингтону еще больше усилить свое влияние в бразильских вооруженных силах. Военное планирование координировалось Объединенной бразильско-американской военной комиссией. К концу войны бразильские вооруженные силы уже столь слепо копировали американскую модель (позаимствовав не только вооружение, но и методы военной подготовки), что это вызвало протесты у националистически настроенных бразильцев, ехидно шутивших, что на военном параде по случаю Дня независимости единственным бразильским предметом оставался лишь флаг.

В первые послевоенные годы Соединенные Штаты буквально завалили Бразилию излишками военного имущества и авиационной техники, взимая за это лишь 10 процентов стоимости. Среди прочего бразильцы приобрели более ста боевых самолетов. Конечно, при такой скидке вряд ли можно было рассчитывать на новейшую технику. Практика продажи устаревших видов оружия по дешевке латиноамериканским диктаторам установилась давно — еще когда династия Круппа только разворачивала свое военное производство. Причина понятна: оружие это служило какому-нибудь каудильо не для того, чтобы вести войну с иностранным государством, а для того, чтобы держать в узде собственный народ.

В 1949 году Пентагон помог Бразилии создать и укомплектовать Высшую военную школу (аналог Американского национального военного колледжа). Объединенная бразильско-амернканская военная комиссия продолжала функционировать и после войны. В 1954 году она была зарегистрирована ООН как постоянное агентство, занимающееся вопросами военных поставок и помощи.

Одновременно США приступили к созданию разветвленной системы военных школ для всего континента. В 1949 году в Форт-Галике (зона Панамского канала) была открыта школа Америк, в которой преподавание велось исключительно на испанском и португальском языках. По возвращении домой многие из ее выпускников долго потом не могли мириться с гражданской властью и выступали против нее с таким рвением, что вскоре на всем континенте это заведение стали называть «школой военных переворотов».

В 1952 году в Форт-Шермане (также в Панаме) был открыт центр подготовки для ведения военных операций в условиях джунглей. Обучение латиноамериканских летчиков на военно-воздушной базе Элбрук в Панаме началось еще в 1943 году. Как сбрасывать напалмовые бомбы, однако, их стали учить лишь с началом войны во Вьетнаме.

Самым престижным был центр военной подготовки в Форт-Ливенуорте, и многие офицеры, замышлявшие теперь заговор против Гуларта, были его выпускниками. Один американский генерал, некогда преподававший там, заметил: «Выпускники Ливенуорта отправлялись домой с ярко выраженным желанием отождествлять себя с Соединенными Штатами и всегда пользоваться расположением своих американских коллег».

Такая поддержка со стороны сильнейшей мировой державы привела к тому, что служба в бразильской армии или на флоте стала желанной карьерой для представителей «среднего класса». Окончив военное училище, подающий надежды офицер, как правило, продолжал учебу в одном из бразильских или американских военных колледжей, где изучал экономику, общественные пауки и управление. Такие люди, как Эррера, нисколько не сомневались, что подобная военная подготовка ни в чем не уступала университетскому образованию, отличавшемуся узкой специализацией, традиционализмом и увлечением гуманитарными науками прошлого столетия. Лишь военные учебные заведения могли подготовить человека к настоящему и будущему. И это убедительно подтверждалось тем, что вышедший в отставку офицер мог легко найти себе хорошо оплачиваемую работу на каком-нибудь промышленном предприятии (бразильском или иностранном).

Даже если кому-то из офицеров и не удавалось попасть в Ливенуорт, учеба в любом американском заведении все равно могла изменить всю его жизнь. Взять хотя бм Алфредо Поэка, сына профессора физики. В 1961 году, после окончания военного училища в Бразилии, он был направлен в школу специальной военной подготовки в Форт-Брагге. Прослушанный там трехмесячный курс ведения пропаганды и психологической войны открыл перед ним новое будущее.

По бразильским стандартам Поэк был высоким человеком (видимо, сказалась немецкая кровь его родителей). По волосы у него были редкими, зрение — слабым, а подбородок — едва очерченным. Усидчивый и трудолюбивый по своей натуре, он с удовольствием учился в Форт-Брагге, даже если порой и приходилось работать по 12 часов в сутки.

Поэка всегда поражала компетентность тех сотрудников ЦРУ, с которыми ему приходилось встречаться в период учебы и после. Про себя он решил, что это лучшая в мире разведслужба, и весьма сокрушался, что Бразилия не имеет ничего подобного. Он стал даже верить в справедливость изречения: «Человек — это нежизнеспособный продукт общества». И не мудрепо: в хаосе, возникшем вследствие чрезмерного демократизма Гуларта, такому молодому офицеру, как Поэк, трудно было попять, как можно в такой обстановке практически применить только что усвоенные методы ведения психологической войны и доказать преданность своей стране.

Сильная власть, так нравившаяся многим военным, представлялась Гуларту по-своему. Он всегда подчеркивал, что не хочет превращаться в чисто номинального главу государства (как королева Англии), поэтому в 1962 году решил провести референдум, который восстановил бы утраченные им полномочия. В попытке заручиться поддержкой Вашингтона (или хотя бы нейтрализовать его враждебность) в апреле того же года Гуларт отправился в США для встречи с Джоном Кеннеди.

В ходе переговоров в Белом доме Гуларт и Кеннеди обсудили вопрос о проведении референдума с целью вернуть бразильскому президенту всю полноту власти. Гуларт выдвинул также план взаимно согласованного выкупа иностранных предприятий, находящихся и Бразилии. Он, видимо, хотел избежать прямой экспроприации, столь пагубно сказавшейся на американо-кубинских отношениях. По завершении переговоров Кеннеди принял приглашение нанести ответный визит в июле.

Вернувшись в Бразилию, Гуларт, очевидно, подумал, что зашел слишком далеко в попытках ублажить Вашингтон, поэтому решил как-то сгладить это страстной речью по случаю Первого мая. Это выступление развеяло последние надежды, все еще теплившиеся у американского посла. Но Линкольну Гордону все равно пришлось продолжить встречи с Гулартом (работа есть работа). В ходе этих встреч бразильский президент редко вызывал у него восхищение, хотя в поводах для удивления недостатка не было.

В период кубинского кризиса в октябре 1962 года Гордон встретился с Гулартом, чтобы информировать его о присутствии советских ракет на Кубе. Его сопровождал подполковник Вернон А. (Дик) Уолтерс, новый американский военный атташе. Во время второй мировой войти тот служил в бразильском экспедиционном корпусе, и поэтому никто из американцев не имел в Бразилии таких обширных связей, как он. Особо тесная дружба завязалась у него с генералом Умберто Кастело Бранко.

Уолтере обладал врожденными способностями к языкам. Во время нашумевшей поездки Ричарда Никсона (в то время вице-президента) по странам Латинской Америки, когда тот стал объектом публичных оскорблений, а его машину забросали камнями, Уолтерс сопровождал его в качестве переводчика. Нередко Уолтерс жаловался друзьям, что его переводческие способности мешали ему продвинуться на более ответственный пост.

Гуларт внимательно выслушал сообщение посла и лишь один раз прервал его:

— Насколько мне помнится, Раск недавно сказал, что эти вооружения носят чисто оборонительный характер.

«Значит, он в курсе», — подумал про себя Гордон и сказал:

— Это так. Но в настоящее время мы располагаем информацией, говорящей об обратном.

— Хорошо, господин посол, — сказал Гуларт. — Если это так, то это угроза не только вам, но и нам. Хочу заверить вас в нашей солидарности в этом вопросе.

Это мгновенное согласие отнюдь не развеяло убежденности Гордона в том, что президент сам представляет наибольшую угрозу демократии в Бразилии. Гуларт, возможно, и не коммунист, но он наверняка попытается пойти по стопам Варгаса и свергнуть собственное правительство, чтобы обеспечить себе еще большую власть. Учитывая же его непостоянство и некомпетентность, это откроет коммунистам путь к захвату власти.

Поскольку лица, занимающие самый высокий государственный пост, редко когда свергают собственное правительство, ни Гордон, ни его ближайшие советники никак не могли придумать, каким бы словом назвать действия Гуларта, который, как они считали, готовил заговор. Судьбе было угодно, чтобы сам посол придумал подходящее слово. Потом он этим очень гордился, считая свою находку весьма изобретательной и уместной. «Всякий, — рассуждал он, — пытающийся свергнуть свое правительство снизу, занимается его „подрывом“. Следовательно, заговор Гуларта можно назвать „надрывом“».

Джон Кеннеди предпочел не наносить ответного визита в Бразилию. Вместо себя в декабре 1962 года он направил туда своего брата Роберта Кеннеди. Гордон присутствовал на встречах между министром юстиции США и президентом Бразилии и видел, что у Роберта Кеннеди нет ни времени, ни желания заниматься латиноамериканским захолустьем.

«Самое трудное уже позади, — говорил Кеннеди Гуларту. — Теперь, когда решено провести референдум, вы будете иметь хорошую возможность начать все сначала и двинуться вперед». (Через несколько недель после этого 30 процентов избирателей вернули Гуларту всю полноту президентской власти.)

«Мы можем предложить вам наше сотрудничество и поддержку, — продолжал Кеннеди. — Однако если вы начнете увлекаться романтикой левых перемен, а коммунисты и их друзья получат какой-то вес, если верх возьмут такие настроения, то в этом случае нам будет трудно с вами сотрудничать. И это не принесет пользы ни вам лично, ни Бразилии».

Прибегнув к бразильской идиоматике, Гуларт попросил Кеннеди уточнить, кого, собственно, тот имеет в виду. — «Назовите быков», — сказал он.

Кеннеди и Гордон назвали имена Алмино Афонсо, министра труда, которого американское посольство считало радикалом, и одного генерала из государственной нефтяной компании «Петробраз».

Когда в начале следующего года Гуларт перетасовывал кабинет, он все же оставил в составе правительства людей, которые, по мнению Гордона, придерживались слишком левых взглядов. На одном из приемов Гуларт спросил посла:

— Вы помните визит Роберта Кеннеди? Как вы думаете, ему поправится состав моего нового кабинета?

— Он довольно разношерстный, — сухо ответил Гордон и вновь перечислил людей, к которым в американском посольстве относились с подозрением.

— Ну, этих нечего бояться, — попытался успокоить его Гуларт. — Я присмотрю за ними.

Гордон, однако, не успокоился. С помощью ЦРУ он завел собственное досье (своего рода обвинительное заключение) на правительство Гуларта. Он пристально следил за деятельностью тех профсоюзов, в которые Гуларт проталкивал людей, подозреваемых в принадлежности к компартии. Туда входили профсоюзы рабочих-нефтяников, портовых рабочих, железнодорожников, работников связи и банковских служащих. Уолтерс информировал Гордона о положении дел в вооруженных силах.

По стране вновь поползли слухи. Гордону сообщили, например, что Гуларт признался как-то, что страшно завидует Хуану Перону, аргентинскому диктатору, который в свое время имел якобы на своем письменном столе две кнопки. Когда он нажимал на одну — портовые рабочие начинали бастовать, нажимал на другую — и те вновь возвращались на свои рабочие места. Гордон, конечно, сомневался в достоверности этой истории, но считал ее хорошей иллюстрацией крайних проявлений деспотизма.

Внешне казалось, что неприязнь испытывала лишь одна сторона. До самой середины 1963 года Гуларт все еще консультировался с американским послом перед проведением той или иной реформы. «Как вы посмотрите на то, — спросил он однажды у Гордона, — если я проведу декрет, в соответствии с которым вся полоса, шириной 10 или 20 километров, прилегающая к государственным постройкам (дорогам, плотинам и так далее), будет экспроприирована и передана народу?»

Гордон в пространных выражениях объяснил президенту, что, если тот действительно хочет провести земельную реформу, то подобный метод представляется ему волевым и половинчатым. «Вы лишь создадите довольно странный прецедент», — сказал он в заключение.

Гуларт согласился, но при этом заметил, что проведение плана в жизнь все-таки заставит ого политических противников побеситься. Это походило скорее на радостное восклицание, вырвавшееся у реформатора, сводящего счеты со своими консервативными оппонентами. Гордой с немалой дозой отвращения ясно увидел всю ограниченность Гуларта: целесообразность того или иного решения тот рассматривав сквозь призму личной политической выгоды.

Тем временем противники Гуларта продолжали встречаться с американским послом. В число этих людей входили не только личные друзья Гордона (такие, как Айрес и де Пайва), но и другие деятели. В разговорах с послом те использовали такие выражения, которые даже ему казались экстремистскими, хотя жаргон «холодной войны» Гордон усвоил хорошо.

Бразильские военные стали по-повому истолковывать традиционные политические понятия в угоду противникам Гуларта. По всем канонам, генерал Пери Констант Бевилакуа, командующий 2-й армией в Сан-Паулу, входил в категорию консерваторов. Однако вскоре разнесся слух, будто он критически относится к таким заговорщикам, как Силвио Хек. «Гуларт, возможно, и опасен, — сказал генерал в разговоре со своими офицерами, — но он занял пост президента в результате выборов, поэтому не армия, а народ должен решать, устранять его от власти или нет». Эти слова снискали ему репутацию нелояльного.

Все четче обозначались два фронта: с одной стороны — бразильские военные, с другой — Бризола, рабочие профсоюзы, крестьянские лиги, большинство рядового и сержантского состава в армии и коммунисты.

Открытая конфронтация произошла в марте 1964 года. Американские военные атташе уважали Силвио Хека, но все же считали, что успешный переворот можно осуществить лишь под руководством сухопутной армии, а не флота. Особенно важно вовлечь командиров, которые либо дружелюбно относятся к Гуларту, либо сомневаются в целесообразности свержения демократического правительства.

Одной из ключевых фигур был генерал Амаури Круэл, пленивший генерала Пери на посту командующего 2-й армией. Близость Круэла к Гуларту вызывала осложнения, поскольку без гарнизона в Сан-Паулу трудно было рассчитывать на успешное осуществление переворота. Рассказывали, что Уолтере призывал бразильских офицеров склонить Круэла к участию в заговоре, если те действительно хотят помочь его осуществлению.

В феврале того года Филип Эйджи, агент ЦРУ из Потрдамского университета, искренне веривший в свою миссию, находился в Вашингтоне и готовился к новому назначению. В Эквадоре он получил два повышения и был теперь в чине, эквивалентном званию армейского капитана. Находясь в Кито, он подслушивал телефонные разговоры дипломатов, подкупал местных государственных служащих и распространял ложные сообщения через эквадорскую прессу. За все эти заслуги его перевели теперь в Монтевидео — город, знаменитый своими пляжами. Для Эйджи, жителя Флориды, это было дополнительным вознаграждением.

Один из вечеров Эйджи провел в Маклине (штат Вирджиния) в доме Джима Ноланда, шефа бразильской секции отдела Западного полушария ЦРУ. Тот ознакомил Эйджи с положением дел в Бразилии, сказав, что Соединенные Штаты сталкиваются там с самыми серьезными проблемами, характерными для всей Латинской Америки.

Наибольшее беспокойство вызывало проводимое бразильским конгрессом расследование вмешательства ЦРУ в ход выборов 1962 года через такие организации, как ИБАД и АДЕП. ЦРУ истратило на это 20 миллионов долларов, и поэтому все в американском посольстве, начиная с Линкольна Гордона и кончая дипломатами самого низкого ранга, были озабочены возможностью обнародования компрометирующих документов.

Скандал был бы неминуем, если бы не следующие три обстоятельства: 1) пять из девяти членов комиссии по расследованию сами получали деньги от ЦРУ; 2) три причастных к этому банка («Ферст нэшнл сити банк», «Бэнк оф Бостон» и «Ройял бэнк оф Канада») отказались назвать иностранный источник валютных поступлений на счета ИБАД и АДЕП; 3) президент Гуларт (и это было самое важное) все еще надеялся найти общий язык с Вашингтоном, поэтому он позаботился о том, чтобы окончательный доклад комиссии был соответствующим образом препарирован. Конторы ИБАД и АДЕП были закрыты. Однако, к большому разочарованию левых сил, детального отчета, изобличающего причастность агентов иностранной разведки к нарушению бразильских законов о выборах, так и не было представлено.

В Пентагоне один специалист по Бразилии был немало удивлен тем, что в течение всей весны 1964 года либерально настроенные демократы в Вашингтоне проявляли крайнее нетерпение, надоедая ему с одним и тем же вопросом: «Когда же, наконец, начнут действовать ваши военные?»

Затравленный Гуларт всеми силами старался удержать власть, прибегнув к своему последнему оружию — он попытался заручиться поддержкой народа. В этих целях президент наметил ряд публичных выступлений, которыми он хотел убедить население в том, что слухи о его якобы диктаторских устремлениях лишены основания. Трудно сказать, повлияли ли его речи на умонастроения сограждан, но оперативных работников американского министерства обороны они встревожили еще больше, поскольку те усмотрели в этом попытку перенять тактику Фиделя Кастро. Один влиятельный эксперт из Пентагона сказал, что Гуларт пытается «прибегнуть к публичной демократии, обратиться непосредственно к народу и поднять его на свою защиту».

Шурин президента, Леонел Бризола, пытаясь укрепить позиции Гуларта, объявил о создании «групп 11-ти». Эти группы были вооружены и должны были в случае попытки военного переворота оказать заговорщикам сопротивление. Фернандо Габейра, бывший репортер из газеты «Биномио» в Белу-Оризоити, перебрался теперь в Рио и работал в «Памфлето» — газете, издававшейся Леонелем Бризолой. Он тоже вступил в одну из «групп 11-ти», по вскоре понял, что затея эта была пустой. В случае переворота каждая группа должна была оказывать сопротивление. Но как? Чем? Группы были организованы наспех, военная подготовка была слабой, а оружия не хватало. К тому же, как и в случае с крестьянскими лигами, в них тут же проникли доносчики и осведомители. Фернандо был уверен, что американское посольство знало, как слабы и неэффективны «группы 11-ти». Узнав потом, что Гордон назвал их одной из причин военного переворота, он поразился цинизму американского посла. Фернандо и его друзья-социалисты недооценивали Гордона. Когда тот приехал в Бразилию, они решили, что к ним явился еще один неудачливый кабинетный работник, пытавшийся скрыть свою полную растерянность глубокомысленными затяжками из трубки. И вот теперь он оказался в самом центре заговора, направленного на свержение правительства пятой по величине страны мира.

На 13 марта Гуларт назначил массовый митинг. Там он хотел произнести речь и публично подписать свой урезанный законопроект об экспроприации земли. В течение двух недель оппозиционная пресса обрушивалась на предстоящий митинг, называя его опасной затеей, которая может нарушить общественный порядок. Во многих домах Рио раздавались анонимные телефонные звонки и незнакомый голос предупреждал: «Советую вам не ходить на коммунистическое сборище».

Из Вашингтона пришло сообщение о создании «экономической группы для Латинской Америки», призванной координировать деятельность американских деловых кругов и вашингтонской администрации. В нее вошел Дэвид Рокфеллер, председатель правления «Чейз Манхэттен бэнк» и члены правления таких корпораций, как «Стандард ойл», «Юнайтед фрут», «Ю. С. стил», «Форд мотор» и «Дюпон де Немур». Группа не была официальной и своей деятельности не рекламировала. Предполагалось, что она будет заниматься не программами помощи в рамках Агентства международного развития, а «политическими проблемами» на континенте. В конце января 1964 года члены группы встретились в Белом доне с президентом Джонсоном, директором Агентства международного развития Дэвидом Беллом и советником Джонсона по Латинской Америке Томасом Манном, который весьма холодно относился к «Союзу ради прогресса» — детищу администрации Кеннеди. По словам бизнесменов, впервые за последние три года встреча в Белом доме была чрезвычайно теплой.

Противники Гуларта развернули в прессе новую кампанию, акцентируя внимание на том, что дрезидент, видимо, не случайно решил назначить митинг на «черную» пятницу 13 марта. Было и еще одно немаловажное обстоятельство. 7 марта конгресс был распущен на каникулы и должен был возобновить работу лишь 15 марта. Поэтому газеты намекали, что Гуларт может выступить с демагогической речью, а затем объявить в стране военное положение и вообще распустить конгресс.

Немалую тревогу у консерваторов вызывала мысль о том, что Гуларту захочется вызвать народный гнев, напомнив, с какой несправедливостью бразильцам приходится сталкиваться ежедневно. Если это предположение оправдается, далеко ходить за примерами ему не придется. Для этого достаточно открыть любую газету. Минимальная заработная плата в Бразилии составляла всего 23 доллара в месяц, а престарелые и инвалиды должны были довольствоваться и того меньшим. Известен случай, когда один инвалид, потерявший ногу в результате несчастного случая на железной дороге, стал получать чуть большую пенсию лишь после того, как директор зоопарка в Рио сказал, что в месяц на прокорм шимпанзе требуется сумма, в пять раз превышающая ту, которую получает этот инвалид.

Еще до митинга Гуларт в предварительном порядке выдвинул ряд новых предложений. В соответствии с ними корпорации должны были расширить кредит для рабочих путем новых займов, квартирная плата должна была быть «привязана» к минимальной заработной плате, а деятельность компаний, контролировавшихся правительством, должна была быть тщательно расследована. Он также подписал декрет, предписывавший фабрикантам изготавливать дешевые модели обуви и одежды, которые были бы по карману беднякам.

Все, по-видимому, понимали, что назревает взрыв. Представитель центра промышленников в Рио призвал богачей учиться стрелять, поскольку, по его словам, в одном лишь штате Гуанабара насчитывалось 9 тыс. коммунистов.

Сообщалось также, что Гуларт собирается произносить речь с той же трибуны, с которой Варгас в свое время провозгласил себя диктатором.

Наконец наступил вечер 13 марта. Первым выступил Бризола. Он обрушился на бразильский конгресс, обвинив егр в «ничегонеделании». Это должно было лишь подчеркнуть тот факт, что еще перед митингом Гуларт принял практическую меру — подписал законопроект об экспроприации некоторых земель. Помимо участков, непосредственно прилегавших к железным дорогам и ирригационным плотинам, новый закон распространялся и на землевладения площадью 500 гектаров и выше в том случае, если эта земля должным образом не обрабатывалась. Президент также объявил о планах национализации последних семи нефтеперерабатывающих заводов, все еще находившихся в руках частного бразильского капитала и не подпадавших под контроль федеральных властей.

Гуларт все же сделал примирительный жест в сторону своих политических противников из числа правых, отметив, что после второй мировой войны генерал Дуглас Маккартур провел в Японии еще более радикальную земельную реформу и что ничего подобного в предлагаемом им проекте нет. Своим сторонникам из числа левых Гуларт сказал, что это лишь первый шаг. Обращаясь же ко всем христианам, особенно к «мобилизованным» де Пайвой домохозяйкам, он сказал, что «христианство не должно использоваться как прикрытие для получения привилегий».

Слушая выступление Гуларта по телевидению, Линкольн Гордон спокойным себя не чувствовал. Во-первых, национализация нефтеперерабатывающих заводов не может быть законной. Во-вторых, он заметил, что рядом с Гулартом стоял Дарен Рибейро — бывший ректор Бразильского университета, руководитель группы советников президента по проблемам внутренней политики. А это был опасный человек, который уже не раз заносился американским посольством в «черный» список. Рибейро, например, обрушился с критикой на «клуб избранных», в который, по его подсчетам, входило пять миллионов бразильцев. Остальные 75 миллионов доступа туда не имели. Он также заявил, что, хотя сам и не собирается вступать в члены объявленной вне закона коммунистической партии, тем не менее считает, что ее деятельность должна быть легализована. К тому гке на дипломатических раутах он вел себя довольно вызывающе и всем своим видом показывал, что вмешательство посла Гордона во внутренние дела Бразилии выходит за рамки надлежащего поведения иностранного дипломата в стране пребывания.

И вот сегодня Рибейро уже стоит рядом с Гулартом. Гордону стало ясно, что это он написал речь для президента. Посол тут же решил вылететь в Вашингтон для консультаций. Последние две трети речи Гуларта он слушал уже в машине, которая неслась в сторону аэропорта Галеао. Теперь ему стало уже окончательно ясно, что дальше терпеть нельзя.

В течение всего периода, предшествовавшего перевороту, Вашингтон подробно информировался о развитии событий. Уолтере посылал очередную шифровку в Пентагон, после чего министр обороны Роберт Макнамара вызывал к себе советников, включая старшего офицера разведуп-равлоння министерства обороны, имевшего надежных людей в Бразилии. Макпамара нисколько не задумывался над целесообразностью насильственного свержения гражданского правительства в одном из демократических государств Латинской Америки. Он ничуть не сомневался, что многие убежденные коммунисты (или социалисты — неважно, как называют себя все эти левые) оказывали на Гуларта сильное влияние. Лишь одно беспокоило Макнамару: не успел ли Гуларт провести «подрывную работу» среди военных и не внедрил ли в их ряды своих сторонников, которые могут помешать армии поднять мятеж.

И еще Макпамару волновал вопрос, будет ли переворот успешным. Полгода назад Соединенные Штаты оказали поддержку противникам режима Дьема в Южном Вьетнаме и свергли там гражданское правительство, поставив у власти военного. Первый выбор оказался, однако, неудачным. Добродушный и неповоротливый генерал Минь, несмотря на всю свою популярность, оказался не по душе энергичным и бойким американским советникам. Поэтому уже через три месяца понадобился еще один «мини-переворот», в результате которого власть перешла в руки американского ставленника Нгуен Ханя.

Бразилии это не грозило. Уолтере по-прежнему был очень близок к Умберто Кастело Бранко, который и должен был возглавить переворот. Но будет ли он успешным? Консультант из министерства обороны заверил Макнамару, что будет. Министр повернулся к генералу Джо Кэрроллу и спросил, а что тот думает по этому поводу. Отдает ли этот малый из военной разведки отчет своим словам?

Консультант вновь вмешался и сказал, что, как бы там ни было, Соединенные Штаты не будут непосредственно вовлечены в это дело.

Да, конечно, согласился Макнамара. Это было бы идеально. Пусть они сами все делают. И все же некоторое беспокойство вызывают довольно тревожные сообщения о том, что у одного генерала — жена коммунистка, другой продался Гуларту.

Было решено, что бразильские военные должны действовать сами. На всякий случай были разработаны планы оказания им тайной помощи. Предусматривались, например, переброска оружия по воздуху и сбрасывание его на парашютах в определенном месте, а также швартовка танкеров с американской нефтью в Сантосе на тот случай, если коммунисты захватят «Петробраз». Был даже разработан оперативный план на тот (весьма невероятный) случай, если вмешаются русские. Позже один чилийский журналист сообщил еще об одном обязательстве, принятом американцами. В начале марта генерал Эндрю О'Мира, высший офицер Южного командования США, сделал краткосрочную остановку в Рио и обещал перебросить из зоны Панамского канала американских парашютистов в случае возникновения очагов сопротивления. Однако впоследствии официальные лица в Вашингтоне утверждали, что такие вопросы, как возможность тайного использования американских солдат и попытка отговорить бразильских военных от заговора, серьезному обсуждению не подвергались.

В самой Бразилии по мере приближения намеченного срока нервозность генералов усиливалась. Гуларт, вне всякого сомнения, пользовался популярностью среди рядового и сержантского состава, механиков и техников ВВС. А что, если офицеры не найдут ни одного пригодного для полетов самолета? А младший состав в армии или на флоте? Достаточно ли он предан своим командирам?

Генералы боялись, что развязываемая ими гражданская война может продолжаться целых три месяца, а то и дольше. Но они верили Гордону и другим близким к ним американцам, которые заверяли: если генералы продержатся в Сан-Паулу в течение 48 часов, Вашингтон признает их в качестве нового законного правительства Бразилии.

За несколько дней до переворота ИПЕС организовал многолюдный марш против Гуларта. В Сан-Паулу тысячи людей прошли от Праса-де-Република до Праса-де-Са. Марш проходил под лозунгом «Вместе с семьей и богом — за свободу!».

Страстная речь Гуларта не привлекла на его сторону новых друзей и не дала выигрыша во времени. На обеде, устроенном трабальистской партией 19 марта, некоторые ее члены призвали Гуларта распустить конгресс. Но тот категорически отказался.

На другой день президент заявил представителям либерального крыла Социал-демократической партии, что «не согласен стать диктатором хотя бы на одну минуту». Он хочет одного — передать своему преемнику «новую Бразилию».

Доходившие до Гуларта слухи не давали ему жить спокойно. 22 марта он был вынужден выступить с публичным заявлением о том, что не собирается вносить в конституцию никаких поправок, которые давали бы ему возможность продлить срок своего пребывания у власти. Масла в огонь подлил де Пайва. Он безосновательно обвинил Гуларта в том, что тот назначил на ключевые посты в правительстве 28 убежденных коммунистов.

23 марта, когда Гордон вернулся из Вашингтона, всем стало ясно, что дни Гуларта сочтены. Но бразильский президент успел все же нанести еще один чувствительный удар по своим противникам: он попросил Бризолу возглавить трабальистскую партию, надеясь тем самым более эффективно использовать его напористость и энергию. Возглавляемая Бризолой трабальистская партия должна была объединиться с рабочими и студенческими организациями и создать объединенный фронт, которому предстояло отстоять предоставленные бразильцам концессии на добычу полезных ископаемых, предоставить избирательные права неграмотным, легализовать коммунистическую партию, установить контроль федерального правительства над всей иностранной помощью, национализировать иностранные банки и страховые компании и установить государственную монополию на экспорт кофе.

Консерваторы ответили на это призывом принять участие в массовом антикоммунистическом митинге, назначенном на 2 апреля в Рио. Именно в этот день военные решили свергнуть правительство Гуларта.

В ночь на 27 марта Уолтере, больше не сомневавшийся в лояльности Кастело Бранко, окончательно заверил государственный департамент в том, что генерал теперь уже прочно связал свою дальнейшую судьбу с заговором. Уолтере докладывал: «Теперь уже ясно, что генерал Кастело Бранко окончательно взял на себя руководство силами, преисполненными решимости противостоять перевороту Гуларта или коммунистов… Реакция на митинг 13 марта и широкое участие бразильцев в марше в Сан-Паулу воодушевили заговорщиков».

Пасхальпые каникулы президент проводил на своем ранчо в Рио-Гранде-ду-Сул. Гордон с раздражением относился к тому, что Гуларт столь вызывающе предпочитал заниматься охотой и рыбной ловлей, а не исполнением государственных обязанностей и что общению с дипломатами тот предпочитал компанию неотесанных гаучо. Пока Гуларт отдыхал, было арестовано 30 военных моряков, выступивших с политическим протестом. На их усмирение было брошено 300 морских пехотинцев, которые либо не могли, либо не хотели поддержать их протест.

Вернувшись с ранчо, Гуларт освободил моряков, и то прошли потом по улицам, громко скандируя: «Да здравствует Жанго!» Для высших военных чинов это граничило с мятежом. Поэтому министр ВМФ, отличавшийся особой требовательностью в вопросах соблюдения военной дисциплины, в знак протеста ушел в отставку.

Гуларт был далек от того, чтобы раскаиваться в содеянном. Вечером 30 марта он встретился с группой военнослужащих рядового и сержантского состава и воспользовался этим для резкой критики международных нефтяных трестов, алчных домовладельцев, жуликоватых торговцев и иностранных фармацевтических компаний. Именно эти круги, сказал Гуларт (как это делали в свое время Варгас и Куадрос), финансируют теперь кампанию против моего правительства.

Все это происходило вечером в понедельник. Во вторник рано утром в кабинете американского посла собрались сам Гордон, Уолтерс, Гордон Мейн (заместитель посла) и начальник «станции» ЦРУ. Армейские генералы в штате Минас-Жерайс не хотели больше ждать ни одного дня. 31 марта 1964 года в 9.30 утра свой человек в армейском штабе сообщил в посольство США: «Шар в воздухе!»

Генералы двинули войска, расквартированные в штате Минас-Жерайс, на Рио с намерением включиться в теперь уже не вызывавшую сомнений кровавую гражданскую войну. Некоторым подразделениям было сказано, что их посылают для защиты Рио от врагов Гуларта, поэтому солдаты с готовностью двинулись в путь, воодушевившись тем, что им придется защищать демократическое правительство.

В Вашингтоне группа высших представителей американского руководства испытывала некоторую нервозность. 31 марта Гордон получил радиограмму, подписанную Дином Раском, Робертом Макнамарой, генералом армии Максвеллом Тэйлором, генералом Эндрю О'Мирой, директором ЦРУ Джоном А. Маккоуном, Джорджем Боллом, Томасом Манном и специальным помощником президента Ралфом Дангеном. В радиограмме говорилось, что, хотя другой такой «возможности» может и не представиться, посольству все же настоятельно рекомендуется «в безнадежное дело американское правительство не вовлекать».

В радиограмме ставилось несколько запоздалых вопросов: «Кто из гражданских лиц в новом правительстве может претендовать на пост президента? Это, разумеется, не исключает возможности передачи власти (в качестве крайней меры) военной хунте, однако в этом случае правительству США будет труднее оказывать помощь. Какая у вас имеется информация относительно оперативных планов военных действий? Предусмотрена ли возможность отсечения 1-й армии в случае ее „прорыва“ и отхода от Рио? На наш взгляд, такое отсечение следует производить в районе крутого откоса на шоссе между Рио и Сан-Паулу, а также на шоссе между Рио и Белу-Оризонти. Располагаете ли вы информацией относительно планов дружественных нам губернаторов и армейских командиров на северо-востоке?»

Затем следовал последний вопрос, устранявший всякие сомнения относительно того, какую сторону намерены поддерживать Соединенные Штаты. Вопрос этот был сформулирован следующим образом: «Нужно ли будет США производить широкие поставки военного снаряжения для обеспечения успешного переворота?»

Донесения Объединенного комитета начальников пгга-бов с грифом «совершенно секретно» показали в дальнейшем, как сильно Пентагон полагался на Гордона и его подчиненных в определении роли США в перевороте. В одном из них говорилось, что на военно-воздушной базе Макгуайер находился груз оружия и боеприпасов весом 110 тонн на случай, если от Гордона поступит сигнал о том, что бразильским военным или полиции требуется срочная американская помощь. Кроме того, в Южную Атлантику направлялось оперативное соединение американских военных кораблей, в состав которого входил один авианосец. Вопрос о заходе этих кораблей в бразильские порты или о какой-либо иной демонстрации военной мощи США должен был решаться самим Гордоном. Посла также просили сообщить, в каком объеме необходимо продолжать поставки горючего.

Вечером 31 марта Гордон встретился с Жуселину Кубичеком. Несмотря на все обвинения в коррупции и катастрофической инфляции в период его пребывания у власти, Кубичек все еще имел немалый политический вес. Теперь, когда Гуларта отстраняли от власти, Гордон хотел, чтобы Кубичек провел среди бразильских конгрессменов соответствующую работу, с том чтобы новый режим получил видимость законности.

За час до наступления нового дня генерал Круэл, который дольше всех не хотел присоединяться к заговорщикам, наконец сдался. Если бы он медлил и далее, его могли бы арестовать собственные офицеры.

Если бы Гуларт знал, что правительство США сталкивалось с серьезными внутренними проблемами, если бы он понял, что существует глубокая пропасть между публичными заявлениями Кеннеди или Джовсона в поддержку социальных реформ и отчаянно сопротивлявшимися этим реформам американскими промышленниками, разведслужбами, Пентагоном и полицейскими советниками, он мог бы предположить, что американский президент руководствовался более серьезными побуждениями. Однако в ночь на 1 апреля Гуларт понял, что все обстоит иначе.

Пропасть между публичными заявлениями Вашингтона и его практическими действиями уже давно приводила латиноамериканских политиков в полное замешательство. Ромуло Бетанкур в Венесуэле как-то попытался убедить Че Гевару, что у Соединенных Штатов — два лица. Одно выражает репрессивные и империалистические устремления, а другое — дружеское расположение и преданность социальной справедливости. «Нет, — сказал тогда Че Гевара, — у Америки лишь одно лицо — репрессивное».

1 апреля, когда о перевороте уже знали все, Гордон вдруг забеспокоился, надежно ли защищено посольство. Оно находилось в каких-нибудь двух кварталах от большой площади перед оперным театром, поэтому его полная безопасность вряд ли была возможна вообще. Рассказывали, что, когда Куадрос подал в отставку, возмущенная толпа вдребезги разбила камнями с десяток окон посольства (огромные дымчатые стекла были весьма соблазнительной мишенью). Все окна теперь всегда были закрыты, и, поскольку с трех сторон посольство окружали такие же высокие дома, Гордон приказал еще и зашторить их, опасаясь огня снайперов.

Хотя день выдался жаркий и влажный, посол распорядился отключить все кондиционеры: он боялся, что, если повстанцам (т. е. тем, кто оставался верен гражданскому президенту) удастся вызвать пожар на нижнем этаже, дым при работающих кондиционерах может быстро распространиться по всему зданию.

Большую часть сотрудников посольства Гордон отправил домой, оставшись с горсткой доверенных лиц, которых он называл своей «оперативной группой». Закрывшись в душном и темном кабинете на восьмом этаже, они стали дожидаться новостей с поля боя. Весь девятый этаж принадлежал ЦРУ, а десятый был передан в распоряжение связистов. Гордон приказал поднять всю документацию на эти три этажа и выставил там всю свою охрану, состоявшую из 20 морских пехотинцев.

Сражений, однако, не последовало. Толпа студентов собралась на площади у Синелапдии (квартале, где расположены крупнейшие кинотеатры города) и стала протестовать против переворота. Еще одна группа молодежи собралась в студенческом кафе. Несколько человек ворвались в военный клуб и бросились бежать вверх по лестнице. Охранники выстрелили в них и убили двух студентов. Остальные тут же отступили.

Многие армейские командиры в других районах страны заняли выжидательную позицию и не спешили следовать примеру гарнизона в Минас-Жерайсе. Ни коммунисты, ни профсоюзы, ни младший личный состав вооруженных сил, ни созданные Бризолой «группы 11-ти» не оказывали сопротивления — все ждали, что скажет Гуларт.

В Санта-Крус, главной военно-воздушной базе Рио, солдаты, узнав о перевороте, арестовали всех офицеров. Ходили слухи, будто начальник штаба ВВС с симпатией относится к коммунистам. Мятежники решили вызвать его на базу и спросить, что делать дальше. Может, сбросить бомбы на колонну войск, двигавшихся на Рио из Минас-Жерайса? Одни офицеры были готовы поднять самолеты в воздух, другие возражали, заявляя, что полетят лишь под дулом пистолета. Но начальник штаба, бригадный генерал Франсиско Тейшейра, приказал: «Соблюдать дисциплину! Освободить офицеров! Ждать дальнейших распоряжений!»

Карлос Маригела, бывший депутат парламента и один из руководителей коммунистической партии, приказал Тейшейре сбросить бомбы на армейские колонны, двигавшиеся из Минас-Жейраса, и одновременно атаковать резиденцию губернатора Ласерды. Тейшейра отказался выполнить приказ, сказав, что он должен исходить либо от Генерального секретаря ЦК БКП Луиса Карлоса Престеса, либо от самого Гуларта.

Последний вылетел на юг в Порту-Алегри для встречи с Бризолой, который пытался уговорить его сражаться. Долгая и шумная перепалка между ними закончилась тем, что Бризола назвал Гуларта трусом.

«Нет, — ответил президент, — я не трус. Я просто не хочу нести ответственность за кровопролитие в Бразилии».

Для Карлоса Ласерды переворот означал большие перемены в личной жизни. Согласно закону, вице-президент Мадзилли мог занимать пост президента в течение 120 дней. По истечении этого срока, учитывая, что Вашингтон предпочтет видеть на посту президента гражданское лицо, военным наверняка понадобится кто-нибудь в штатском, который и будет номинальным президентом до новых выборов. Кубичек вряд ли согласится стать таким человеком: согласно конституции, временное пребывание на посту президента лишит его возможности добиваться переизбрания на полный срок в будущем году. Вот почему американское посольство намекнуло Ласерде, что тот имеет все основания претендовать на пост президента до новых выборов.

Выступая по радио, Ласерда произнес одну из своих самых пылких речей. Окружив свой дворец мусороуборочными машинами, он призвал всех, кто его слышит, немедленно идти на баррикады и сражаться со сторонниками Гуларта.

Для Гордона и его группы, запершихся в американском посольстве, единственным источником информации в полдень 1 апреля были рассказы посыльных, которых они отправляли в город разузнать, что происходит. По их сообщениям, армия разогнала толпы студентов, и на этом все сопротивление, длившееся полтора часа, закончилось.

Понимая, что настал исторический момент, все находившиеся в кабинете обратили теперь взоры на посла, дожидаясь, что тот скажет по этому поводу. Он мог бы с полным на то основанием поздравить своих подчиненных с успешной операцией по «дестабилизации», но слово это получило широкое распространение лишь после свержения правительства Сальвадора Альенде в Чили. К тому же и придумал его не Линкольн Гордон.

Посол понимал, что должен что-то сказать. Пройдут годы, и Уолтере будет еще долго потом подтрунивать над Гордоном, вспоминая те «памятные» слова. Гордон тогда поднялся с кресла и сказал: «Включите кондиционер».

Американскому послу предстояло пережить еще один трудный день, но к ночи 2 апреля всем стало ясно, что военные установили полный контроль над Бразилией. К этому времени президент Джонсон уже послал новому режиму приветственную телеграмму. В ходе государственного переворота погибло всего человек 20, что позволило его организаторам утверждать, что он был бескровным. Кроме того, они назвали переворот «революцией».

Линкольн Гордон вдруг почувствовал смертельную усталость, как после какого-то кошмара. Вернувшись в свою официальную резиденцию, он впервые за многие месяцы крепко уснул.

Прилетев в Вашингтон, Гордон увидел, что у всех такое же приподнятое и радостное настроение, как и у него. Каждый хотел быть лично причастным к событиям в Бразилии. Уильям К. Дохерти, директор Американского института развития свободных профсоюзов, выступил с хвастливым интервью по радио. Он сказал: «То, что произошло в Бразилии, случилось не само по себе. Все это было спланировано заранее, за несколько месяцев вперед. В революции, в свержении режима Гуларта приняли участие многие профсоюзные лидеры, некоторые из которых обучались у нас в институте».

Гордон, человек сдержанный, считал, что другой политический деятель, Томас Манн, желая показать конгрессу всю мудрость американской администрации, тоже зашел несколько дальше, чем нужно, в своей хвастливой оценке роли США в перевороте.

Комментируя показания Манна, конгрессмены весьма охотно воздавали должное ему и его коллегам в государственном департаменте. Уэйн Хейс, член палаты представителей от демократической партии (штат Огайо), назван решение американского правительства тут же признать новый режим в Бразилии самым разумным решепием в области латиноамериканской политики США за долгие годы.

Генерал О'Мира напомнил конгрессменам о событиях, происшедших в Латинской Америке после вступления в должность президента Кеннеди. «В девяти странах, — сказал он, — военные хунты свергли избранные правительства». Генерал, однако, был далек от того, чтобы с укором указывать на кого-то пальцем. «Приход к власти правительства Кастело Браико в Бразилии, — сказал он, — спас эту страну от диктатуры, которая могла бы привести лишь к коммунистическому перевороту».

Конгрессмен Гарольд Гросс, республиканец из штата Айова, спросил:

— А разве сейчас там не диктатура?

— Нет, — ответил генерал О'Мира.

В Вашингтоне посол Гордон случайно встретился с Робертом Кеннеди. Министр юстиции все еще глубоко скорбел по своему убитому брату, но события в Бразилии несколько приободрили его.

«Что ж, Гуларт получил по заслугам, — сказал он Гордону. — Жаль, что он не послушал тогда моего совета».