Главным поводом для этого разговора стало известное радиообращение Б. Ельцина, с которым он выступил 22 июня 1998 года и которое вызвало в обществе сильный резонанс. Высказанная официальным руководителем страны мысль о том, что сегодня в России чуть ли не главной угрозой является фашизм, возмутила многих. В «Правде» сразу же были опубликованы письма известных русских писателей Валентина Распутина и Владимира Крупина, затем — беседы с академиком Игорем Шафаревичем и профессором Михаилом Лобановым, которые, на наш взгляд, достаточно аргументированно опровергли ельцинское заявление. Однако поступавшие в редакцию письма ставили много дополнительных вопросов, предлагали продолжить разговор. И вот состоялась беседа на острую тему с видным литературоведом, историком, публицистом Вадимом КОЖИНОВЬМ.

— Как вы думаете, Вадим Валерианович, с чем связана постановка Ельциным вопроса о «русском фашизме»?

— Есть в обществе нашем сегодня группы людей очень влиятельных, занимающих весьма значительное положение и в смысле собственности, и в смысле власти, которых не устраивает патриотическое настроение в России. Это им совершенно чуждо, это мешает обделывать их дела, и вот они в очередной раз выдумывают, будто России угрожает фашизм.

— А вы считаете, что такой угрозы нет совершенно? Ведь вот телевидение то и дело показывает сейчас группы молодых людей, которые и по форме одежды, и по жестам очень напоминают гитлеровцев…

— То, что есть отдельные, чисто маргинальные явления такого свойства, неудивительно. Мир многообразен, и они есть во всех странах. Бывают ведь разные настроения. А эти люди у нас сегодня, надевающие какие-то странные, совершенно не свойственные нам одежды и демонстрирующие столь же странные жесты, — их появление вызвано, конечно, тем невообразимым хаосом, в котором обретается сейчас наше общество.

Однако я глубоко убежден, что фашизм, который основывается на племенном сознании какой-то нации, России абсолютно чужд. Россия всегда была многонациональной страной, и тем не менее путем грубейшей фальсификации сегодня вбивают в головы многим людям полный абсурд.

— Я помню ваше афористическое выражение: «Русские — самая ненационалистическая нация»…

— Да, самый ненационалистический из великих народов. Действительно, национализм не свойствен русскому народу. Я всегда гордился своим народом — в том числе и за его поразительную национальную терпимость. А когда у нас говорят о негативном отношении к каким-то национальностям, то обычно имеются в виду далеко не лучшие представители этих национальностей.

Скажем, сейчас приходится слышать недобрые слова о «кавказцах». Но, помилуйте, все же знают, чем это вызвано! Как говорится в известной русской пословице, «не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел». В этом все дело! Утверждать же, будто выпады против людей каких-то национальностей объясняются тем, что кто-то принадлежит именно к данной национальности, — нет, это России совершенно не свойственно. В отличие, кстати, от Запада, где всегда было представление о тех или иных нациях как о нациях второго сорта, Да все, что не принадлежит к Западу, к Западной Европе, считалось вторым сортом. Именно вследствие презрения Запада ко всему, что не он, и возник фашизм. То есть это было крайнее проявление национального высокомерия и чувства превосходства.

Фашизм возник ведь не только в Германии. Он затронул более десятка европейских стран, где были свои фашистские партии, достаточно яростные. В России ничего подобного не было.

— Иногда ссылаются на известный «Союз русского народа», который был создан в начале двадцатого века.

— Вы ведь знаете, я написал книгу «Черносотенцы и революция», где показал (да таковы, собственно, факты!), что это движение вовсе не было националистическим. Оно было антиреволюционным. Это, если хотите, можно назвать своего рода утопией — революция ведь была совершенно неизбежна. Но те, кто понимал, что революция приведет к тяжелейшим последствиям, к гибели миллионов людей, пытались по-своему сопротивляться этому. Если же раздавались упреки в адрес той или иной национальности, то это объяснялось тем, что многие представители данной национальности были как раз заводилами революции.

И самое замечательное состоит, пожалуй, в том, что среди руководителей, лидеров «Союза русского народа», причем самых видных, было множество людей разных национальностей. Там были и молдаване — скажем, знаменитые Пуришкевич и Крушеван, были многочисленные немцы, наконец, там были евреи!

Двое главных (подчеркиваю: главных!) лидеров черносотенного движения были евреи — Грингмут и Гурлянд, причем они пользовались всеобщим уважением в черносотенных кругах. Думаю, этого одного уже достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело не с национализмом и тем более не с антисемитизмом, — речь шла о борьбе с революцией, с крушением государства, которое действительно надвигалось.

Повторю: революция была неизбежной, и эти люди потерпели, конечно, полное поражение. Кстати, то, что они потерпели поражение, тоже свидетельствует, что не было в народе никакого национализма. И если кто-то из черносотенцев грешил национализмом, то это лишь отталкивало от них толщу народа.

— Но, может быть, сегодня состояние, настроение народа, его психология в корне изменились?

— Совершенно ясно и сейчас: человек, который выступит с заостренной националистической программой, не сможет добиться никакого успеха. Нет и реальных примеров этого. Вот говорят, что как националист выступил известный Жириновский, «сын юриста». Но в основе его лозунгов было иное. Он говорил о восстановлении СССР, об определенном противостоянии западному диктату — вот на чем он «выехал», что называется, а вовсе не на том, что выступил как представитель русского национализма. Это вранье, это опять-таки фальсификация, когда его пытаются изобразить русским националистом.

— Вадим Валерианович, а как все-таки вы определяете — что такое фашизм?

— Фашизм — это националистический тоталитаризм- Так я считаю. Очень много дискуссий идет вокруг того, что такое фашизм, но, я думаю, вот эта формула захватывает главное и достаточно просто определяет суть. Это как бы ядро проблемы.

— С чем же связано, на ваш взгляд, такое настойчивое, упорное навязывание нам того, чего у нас нет?

— Все эти заклинания агрессивные, которые вылились теперь уже и на президентском уровне, они имеют целью задушить в России всякое чувство патриотизма. Причем патриотизм у нас, как правило, за исключением каких-то маргинальных групп, не является собственно русским. Это патриотизм великой многонациональной страны. Той страны, где величайший поэт написал:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык…

И перечислил целый ряд народов. Трудно привести другой такой пример, когда поэт, по праву именуемый величайшим национальным поэтом, столь же прямо заявил бы, что он творил не только для своего народа. Пушкин — поэт всех народов, населяющих великую Русь, он таковым себя считает, и это, думаю, помогает понять коренное самосознание России. Ведь эти строки пушкинские твердит каждый русский человек! И это одно говорит, что и тунгус, и друг степей калмык — все это люди, которые входят в орбиту того, что называется нашим патриотизмом.

Обвинения же русских в фашизме — это способ подавить то, что мешает определенным людям в их политических и экономических интригах. И в высшей степени смехотворно, что человек, который вроде бы должен возглавлять нашу страну, выступает с такого рода совершенно необоснованными заявлениями.

— Смехотворно? А по-моему, жутковато. Есть нечто зловещее в этом нагнетании — якобы русские бредят сегодня идеями национального превосходства, будто бы им присущ чуть ли не врожденный антисемитизм…

— Да, беспрерывно говорят об антисемитизме. Но какие реальные основания для этого? У нас в стране за последние десять лет были убиты, покалечены, подверглись всяческим насилиям миллионы людей. Пусть приведут мне хоть один пример такого рода насилия над евреями. Нет таких примеров!

Единственное, что приводят, — это теракты, время от времени устраиваемые в синагогах. Правда, никто при этом не погибает. И мне иногда кажется, что это организуется нарочно. Я абсолютно убежден, что никакой народной воли в этом нет.

— Итак, вы считаете, что раздувают жупел «русского фашизма» определенные люди в своих интересах. Кто же они, эти люди?

— Я бы ответил так: те, кто говорит «эта страна». Причем, может быть, говорят не публично, а где-то за кулисами или даже мысленно. Кстати, в английском языке «эта страна» имеет смысл «моя страна». То есть моя, а не какая-то другая! Они же если и переводят, то с совершенно противоположным смыслом. Так, в свое время, после войны, один знакомый мне переводчик перевел с английского «женщины-общественницы» как «публичные женщины»…

— Ну здесь-то, конечно, непросто ошибочный перевод. Здесь вполне определенный смысл — демонстративная отстраненность: «эта страна» — значит, не моя, не наша. Я хочу вот еще на что обратить внимание. Когда сегодня пишут или говорят о тех же черносотенцах, смысл вкладывается один: антисемитизм. Когда говорят о современном «русском фашизме» — смысл тот же: опять антисемитизм. Вы писали сравнительно недавно о книге некоего Лакера, которая так и называется: «Черная сотня. Происхождение русского фашизма». И в этой книге, и в предисловии к ней Валерия Соловья все исторические изыскания направлены на то, чтобы доказать: фашизм в России не просто есть — он имеет давние, глубокие корни. Фашизм именно как антисемитизм! И Ельцин ведь тоже, когда говорил об этой идеологии — «чуме XX века», вкладывал (или скорее ему это вложили) почти однозначный смысл: антисемитизм. Хотя немецкий фашизм, против которого мы воевали во время Великой Отечественной войны, он же был направлен не только против евреев, но в не меньшей мере и против славян — против русских, украинцев, белорусов и так далее. Почему же, как вы думаете, разговор о фашизме сегодня приобретает такой односторонний нажим?

— Вот вы не случайно вспомнили книгу Лакера. Он, кстати, не такой уж некий — он в Америке довольно известный человек, считается одним из лучших специалистов по «русскому вопросу». И книга эта вовсе не какая-то пропагандистская брошюра — тут претензия на серьезный, солидный труд. Лакер действительно как бы проклинает «Союз русского народа», усматривая в нем родоначальника сегодняшнего «русского фашизма». Но поскольку он написал большую книгу и поскольку все-таки он ученый, то не может умолчать, скажем, о том, что во главе «Союза русского народа» стояли нерусские люди. Правда, знаете, как он это делает? Вот, дескать, какие ничтожные эти русские — даже свой «Союз» не могли возглавить. Такой изощренный ход…

Но нельзя же себе представить, чтобы люди, если они действительно шовинистически настроены, поставили во главе себя людей заведомо другой национальности!. Там же все эти руководители избирались.

Это во-первых. А во-вторых, тот же Лакер пишет, что «Союз русского народа» никогда не поддерживался более чем десятью процентами населения — в основном южной России. Так он стыдливо называет Украину.

И действительно, основная поддержка была на Украине. Почему? Потому что там был разного рода национальный гнет — например, польский: влияние свое на Украине польские помещики сохраняли вплоть до революции.

Короче говоря, если внимательно и непредвзято прочитать даже это сочинение (тенденциозное, конечно, пышущее ненавистью к России и пытающееся ее всячески дискредитировать), и там обнаруживается истинная картина. И выглядит она совсем иначе, нежели ее пытаются представить.

А выпады против евреев, если они и были в «Союзе русского народа», то это выпады не против евреев вообще, а против тех, которые сотрясали Россию.

Я не буду отрицать, что были отдельные люди невысокого уровня, антисемитски настроенные. Но политику это ни в коей мере не определяло!

— Почему же сегодня придается этому именно такой, антисемитский смысл? Причем из истории упорно перетаскивается в современность…

— Потому что среди людей, которые пытаются навязать России совершенно чуждые ей «ценности», много евреев.

— Способ самозащиты? Перекладывание с больной головы на здоровую?

— Именно. Вне всякого сомнения.

— То есть, чтобы заранее отвести всякую критику в свой адрес, дезавуировать ее, перехватывают инициативу.

— Можно сказать и так. Инициативность — национальная черта, и никто не будет спорить, что ряд евреев сыграл выдающуюся роль в истории России.

— Меня все-таки озадачивает такое явное и настойчивое стремление перевести все в русло антисемитизма, навязать его и истории России, и характеру русских. Причем делается вывод прямо-таки о грозящем государственном бедствии, готовом охватить всю страну.

— Есть такая закономерность. Когда выдвигаются лживые, неосновательные требования, то в качестве средств борьбы используются и несостоятельные концепции. Ну о каком антисемитизме в России можно всерьез говорить, когда к началу XX века больше половины всех евреев, значительно больше, жило в России!

— Имеется в виду — евреев всего мира?

— Да! Причем именно потому они жили в России, что их вытесняли из Западной Европы. Это же факт! Более того, государство Израиль создано почти исключительно выходцами из России. А это что означает? Что люди в России сохранили полностью свою национальную идентификацию, то есть сохранили в себе национальную культуру. Когда же отправлялись на Запад, они вынуждены были там ассимилироваться. Поэтому говорить о том, что Россия была как бы исконно враждебна евреям, — абсурд!

Твердят о «государственном антисемитизме». Гуляет чудовищная версия, будто при Сталине всех евреев хотели выселить в Сибирь и даже уничтожить. Глупее ничего не придумаешь! Тут можно привести систему совершенно неопровержимых доказательств, что этого не только не было, но и не могло быть. Выдуманная, нелепая версия, но и ее используют.

Кстати, недавно вышла замечательная книга Костырченко «В плену красного фараона» — с использованием множества ранее закрытых документов. Автор проделал колоссальную работу и абсолютно убедительно доказал, что вся эта история с якобы готовившейся высылкой евреев — полный блеф, мыльный пузырь. Он даже назвал фамилию одного театрального деятеля, который выдумал это и бегал по Москве, распространяя такие слухи.

— В вашей книге «Черносотенцы и революция» немало места уделено анализу истории погромов. А ведь еврейскими погромами сегодня тоже грозят постоянно. Хотя на моей памяти самый большой «погром» произошел в Доме литераторов, когда писателю Курчаткину разбили очки…

— Он же русский, а человек, который возглавил это, русским не был.

— Да, Осташвили. Но это все-таки представили как «еврейский погром», как погром евреев русскими.

— Что же, постоянно ведущиеся разговоры о еврейских погромах в России — это опять блеф. Колоссальный блеф! Я ссылаюсь при анализе и на еврейских историков, среди которых есть достаточно объективные, которые хотя бы из уважения к своему профессиональному достоинству не обманывают.

Так вот, после революции издавались книги по истории погромов, где совершенно четко доказано, что все это происходило на экономической почве. Конечно, это было крайне негативное явление. Но, во-первых, абсолютная ложь, что погромы якобы поддерживало государство. Наоборот, государство всеми мерами не допускало самоуправства граждан, жестоко наказывало за это. К примеру, вот такой факт: во время погромов 80-х годов XIX века полиция убила больше погромщиков, чем было убито евреев.

— А каковы были масштабы погромов?

— Это все совершенно точно подсчитано. Вышла книга «Черная сотня», в которой приводится цифра: погибли во время погромов около 700 человек. А с другой стороны, поскольку погромы эти оборачивались чаще всего настоящими сражениями, погибло более тысячи. Имеется в виду — людей других национальностей.

— Это за все годы до революции?

— Да. Вот после 17-го года на Украине петлюровцы убили гораздо больше евреев. Но, простите, это уже была Гражданская война, где убивали всех. И дело тут было уже не в еврейской теме, а в состоянии мира. Погибли же миллионы людей.

— А экономические причины погромов до революции в чем выражались?

— В том, что евреи, имевшие огромный, многотысячелетний опыт, сумели захватить в свои руки торговлю.

' Это раздражало, например, крестьян, которые воспринимали их как грабителей. Вот время от времени и происходили вспышки. Надо сказать, начались они гораздо раньше в Западной Европе. Как утверждает «Еврейская энциклопедия», вышедшая до революции, в эпоху Возрождения было убито 40 процентов европейских евреев! В Англии недавно вышла книга, где говорится о первом холокосте. И произошел он как раз в период Возрождения.

Кстати, это еще раз говорит о том, что на Западе существует достаточно давняя и прочная традиция, когда чужаки обрекаются на уничтожение. И то, что произошло в Германии, не было собственно германским явлением. Эта гигантская вспышка была как бы концентрацией общеевропейских настроений. И, конечно, то, что происходило в этом смысле в России, ни в какое сравнение не идет с тем, что происходило в Европе!

— Сегодня-то почти во всей литературе, которая имеет широкое хождение, все представляется совершенно наоборот. Ни о каком Западе, «цивилизованном Западе», тут, конечно, и речи нет. Внушают однозначно, что только «дикая Россия» может себе такое позволить, то есть и это используют для создания образа некоей неполноценной, отвратительной, ужасной страны, хуже которой нет во всем мире. И уже вырабатывается урусских под воздействием такого внушения комплекс национальной неполноценности!

— Это все, повторяю, совершенно чудовищный блеф. Есть такой способ в пропаганде: прибегнуть в каком-то случае к самой крайней лжи — и она, как ни парадоксально, на людей действует. Сверхложь ведь как многими воспринимается? Ну, если так, то не может же быть, чтобы ничего не было…

— Оглушающий прием. «Значит, мы действительно погромщики, действительно антисемиты, раз нам это так упорно вдалбливают…» А иногда, Вадим Валерианович, ничтоже сумняшеся, и вас могут назвать антисемитом, шовинистом и чуть ли не фашистом. Наряду с Валентином Распутиным и Михаилом Лобановым, Игорем Шафаревичем и Виктором Розовым… Так ведь? Как вы-то к этому относитесь? Как воспринимаете?

— Вы назвали целый ряд очень уважаемых людей, и за всех я отвечать не могу. Что же касается меня, то могу сказать следующее. С тех пор, как я начал выступать в печати, а было это уже более сорока лет назад, многое из того, что я писал, вызывало неприятие. Причем с разных сторон. Скажем, были на противоположных литературно-общественных полюсах два журнала — «Октябрь» и «Новый мир», и оба на меня нападали, и ни там, ни там я не печатался…

Должен сказать: бывает, что самую высокую оценку дают человеку не друзья, а враги. Вот я недавно в одной своей статье заметил, что, пожалуй, никто выше не оценил Пушкина, как малоизвестный критик, который после поэмы «Руслан и Людмила» написал: представьте, мол, мужик в лаптях, в армяке вторгся в какое-то «благородное собрание» и закричал: «Здорово, ребята!» То есть тем самым он сказал, что Пушкин есть воплощение всего русского народа. Это было еще в 1820 году! И что интересно: Пушкин через восемь лет, переиздавая «Руслана и Людмилу», написал предисловие и включил туда всю эту статью. Статью, которая его поносила!

Так и я — не получал, пожалуй, ни от кого ничего более лестного, как от весьма далекого для меня критика Чупринина, который написал, что Кожинов — самодержавный критик, самовластный критик и он (то есть я) высказывается свободнее кого бы то ни было.

Думаю, это большое преувеличение. Свобода стеснялась и извне, и даже изнутри — всегда же была какая-то внутренняя цензура. Но ведь лестно сказано, согласитесь. Сам бы я, конечно, никогда не мог так о себе сказать…

Так вот, возможно, именно потому, что нападок всяческих за свою жизнь я пережил очень много, то и обвинения в шовинизме, в фашизме и т. д., начавшиеся тоже весьма давно, где-то лет тридцать назад, воспринимались уже с определенным иммунитетом. Одно время я вел записную книжку, и из нее явствует, что в течение 1968 года мое персональное дело в Центральном Доме литераторов обсуждалось 13 раз! Можете себе представить? Особенно если учесть, что с июня по сентябрь ЦДЛ закрыт…

Помню, сидит передо мной такой критик — Федор Маркович Левин, старый, еще в Гражданскую войну был литературным критиком, и прямо говорит, что я — фашист. А незадолго до этого другой критик, Ирина Бенационовна Роднянская, наоборот, выступила в мою пользу. И вот Петр Палиевский, сидевший при моем обсуждении рядом со мной, сделал такой ехидный выпад. Он спрашивает Левина:

— Так, значит, те, кто Кожинова поддерживает, — профашисты?

— Конечно, — отвечает тот.

— Значит, и она — профашистка? — показывает на ярко национально выраженное лицо Роднянской, которая тоже присутствовала здесь…

Так что иммунитет за многие годы у меня действительно выработался, и я всегда готов по этой острой проблеме спокойно высказаться. И когда говорят, что у Кожинова какие-то неправильные отношения с евреями, — тоже неверно. Я могу назвать много выдающихся евреев, с которыми у меня были и есть прекрасные отношения. А плохие отношения — только с совершенно определенным типом людей, которые уже не евреи, но еще и не русские. Был, с одной стороны, такой «принципиальный» еврей Михаил Агурский, но мы с ним были в дружеских отношениях. А с другой стороны, такой глубоко преданный русской культуре человек, как Наум Яковлевич Берковский, с которым тоже мы очень дружили, у меня книги его с дарственными надписями.

— Его книга «Мировое значение русской литературы» — действительно выдающаяся!

— Конечно. Он написал одну из лучших книг о русской литературе, которая таковой и остается…

А есть люди иные. Тот же Агурский однажды мне говорит: «Как вы, Вадим, можете вести диалог с Сарновым? Ведь этот человек ненавидит тех, кто считает его евреем, а еще больше — тех, кто не считает его евреем!»

Я назвал только два имени из уже ушедших людей, с которыми был очень близок. Но мог бы и еще десятки назвать, поверьте. От тех, которые считали себя принадлежащими еврейской культуре, до тех, кто полностью, глубоко вписался в культуру русскую, относится к ней с благоговением, иногда знает ее лучше и ценит больше, чем многие русские.

А против меня обычно — люди, которые не смогли принять русской культуры, а с другой стороны, оторвались от своей. Поэтому они занимаются какой-то мелкой возней в культуре, которая им чужда. Естественно, с такими людьми я оказываюсь в не очень приятных отношениях. Но, поскольку я это понимаю, меня это не очень волнует. Может быть, было такое на первых порах…

— Если говорить опять же о сегодняшнем нагнетании определенными силами темы антисемитизма, то связано это, по-моему, еще и вот с чем. Всем очевидны результаты чубайсовской «прихватизации». У кого оказалась львиная доля нашей общенародной собственности? Так вот, рано или поздно встанет вопрос о восстановлении справедливости. Чтобы заранее отвести это от себя, не без оснований побаиваясь, и начали снова возбуждать фальшивую, замызганную тему. По принципу: «Держи вора!» А негативное отношение в обществе к определенным лицам еврейской национальности объясняется, как я понимаю, прежде всего той непомерной ролью, которую они в последние годы заняли во властных, финансовых структурах, и тем ужасающим положением, которое именно за эти годы создалось в стране. Невольно ведь связывается одно с другим. И правомерно связывается! Но это вовсе не отношение к национальности в целом.

— Безусловно. Погибший недавно Лев Яковлевич Рохлин еще при жизни стал, как я понимаю, просто любимцем русского народа! Разве это не свидетельствует опять-таки о том, насколько лживо обвинение русского народа в антисемитизме?

Михаил Агурский — достаточно широко известный и в Израиле, и за его пределами публицист, с сочинениями которого я знаком еще с 1970-х годов. В его статье[5] содержится немало важных и интересных сообщений и оценок. Хочу прежде всего обратить внимание на имеющийся в его статье краткий, но побуждающий к размышлению очерк истории отношения сионизма к СССР.

Необходимо только сразу оговорить, что для М. Агурского (это четко сформулировано в его статье) сионизм — это главным образом идея и практическая программа национального возрождения евреев как народа. Между тем сегодня множество (или даже большинство) и сторонников, и противников сионизма полагает, что явление это отнюдь не укладывается в такое определение. Но об этом еще пойдет речь; будем пока употреблять слово «сионизм» в том значении, в каком употребляет его М. Агурский.

Опираясь на специальное исследование проблемы отношения сионизма к СССР (итоги этого исследования изложены очень сжато, но за выводами угадывается анализ большого фактического материала, подчас к тому же труднодоступного), М. Агурский показывает, что в течение долгого времени после 1917 года сионисты с полным сочувствием относились к СССР, видя в нем, — как определяет сам М. Агурский, — «модель своего собственного социального эксперимента». Это, конечно, нуждается в обстоятельном конкретном осмыслении, и было бы очень желательно, чтобы М. Агурский его предпринял. Но по-своему важна уже и сама постановка данного вопроса.

Далее М. Агурский подчеркивает, что в Палестине, «особенно после создания государства Израиль[6], были исключительно сильные симпатии к СССР… даже идеализированное представление о СССР и его тогдашнем вожде, и подавляющее большинство израильтян просто не хотели слышать никакой критики в адрес СССР».

Это, между прочим, подтвердил на страницах «Вестника еврейской советской культуры» (от 21 июня 1989 г.) осведомленный человек, доктор Э. Бройде-Трэппэр, который писал, что «многие израильтяне боготворили Сталина… Даже после доклада Хрущева на XX съезде портреты Сталина продолжали украшать многие государственные учреждения, уже не говоря о кибуцах» (своего рода «колхозах», созданных в Израиле).

Вместе с тем М. Агурский говорит о том, что в 1920—1950-х годах омрачало отношение сионистов к СССР, — о «главных и почти исключительных врагах» (по его определению) сионизма в двадцатых годах и позднее — тех советских евреях, которые отвергали национальную идею сионистов, стремясь являть собой принципиальных интернационалистов (люди этого типа, как сообщает М. Агурский, старались, в частности, внушить Сталину враждебность к сионизму), а также о фактах преследования действительных или же мнимых сионистов — фактах, имевших место в конце 1940-х — начале 1950-х годов (М. Орен, Р. Сланский, «дело врачей» и.т.п.).

По непонятным причинам М. Агурский не упоминает события, которые, казалось бы, были наиболее важны в данном аспекте. Речь идет о репрессиях против деятелей созданного в СССР во время войны Еврейского антифашистского комитета, который фактически возглавлял один из крупнейших партийных и советских деятелей, генеральный секретарь Красного интернационала профсоюзов, затем заместитель министра иностранных дел СССР и начальник Совинформ-бюро, кандидат, а с 1939 года член ЦК ВКП(б) А. Лозовский; в этот комитет входили многие виднейшие деятели советской еврейской культуры.

В конце войны Комитет предложил после высылки крымских татар создать на «освободившейся» территории Крыма Еврейскую советскую республику. Не будем обсуждать, так сказать, этическую сторону задуманного предприятия, ибо крымских татар тогда, увы, ставило вне закона широкое общественное мнение. Крым, в отличие от Палестины, действительно оказался «землей без народа»…

Но Сталин усмотрел в этом предложении коварный сионистский заговор, и в результате многие члены Комитета жестоко пострадали. Как представляется, акции против Комитета были первым реальным выступлением со стороны Сталина (да и СССР вообще) против сионизма или же того, что было квалифицировано как сионизм.

Негативное отношение к Комитету сложилось уже во время войны, но репрессии против него начались именно тогда, когда СССР решительно поддержал создание государства Израиль… Эта бросающаяся в глаза «двойственность» (как известно, вообще характерная для политики времен Сталина) заслуживает особого исследования.

Но вернемся к статье М. Агурского. Упомянув (хотя, как мы видели, неполно) о тех событиях, которые омрачали отношение сионистов к СССР, он все же подчеркивает, что даже и после этих событий в Израиле «оставались многие, кто… продолжал верить не только в СССР, но и в Сталина как великого вождя всех народов».

И полный и откровенный поворот от положительного (хотя бы в общем и целом) отношения Израиля к СССР к заведомо отрицательному М. Агурский датирует 1966–1967 годами, в чем он, очевидно, прав.

Этот поворот, или, вернее, даже переворот, нашел прямое официальное выражение в прозвучавшем несколько позднее, в начале 1970 года, призыве тогдашнего премьер-министра Израиля Голды Меир к «тотальному походу» против СССР[7]. И уже в начале 1972 года израильтянин Вольф Эрлих свидетельствовал, что за последнее время в Израиле «Советский Союз изображается как враг номер один всех евреев и государства Израиль. В детском саду, в школе, в университете израильский аппарат делает все, что в его силах, чтобы укоренить подобное изображение СССР как аксиому». [8]

Хотя этот свидетель — член коммунистической пар тии Израиля и может быть заподозрен в тенденциозно сти, едва ли есть основания подвергать сомнению его слова, так как цитируемая статья публиковалась в издающемся в Израиле на иврите журнале «Арахим» (№ 1 за 1972 год), и дезинформация была бы слишком рискованным делом для репутации В. Эрлиха как публициста.

Итак, в течение первых пяти десятилетий существования СССР сионизм — при всех возможных оговорках — относился к этой стране положительно, а затем проникся к ней непримиримой враждой. Это неизбежно вызывает недоумение, предстает как странная (по крайней мере, с первого взгляда) загадка. Ведь получается, что во времена беспрецедентных массовых репрессий, беззаконий, насилий, которые, между прочим, коснулись и очень многих евреев, сионизм благоволил к СССР, а в семидесятые годы — при всех их негативных сторонах все же несовместимые с эпохой тоталитарного террора — сменил, так сказать, любовь на ненависть.

При этом важно отметить, что невозможно объяснить такое положение вещей неким «прозрением» (мол, до конца 1960-х годов в Израиле не знали, что делалось в СССР ранее). Ибо среди израильтян было немало люде;й, которые в 1920-х, 1930-х годах и позднее находились в СССР и имели ясное представление если даже не обо всем, то о многом. Достаточно сказать, что один из виднейших политических деятелей Израиля Менахем Бегин (его карьера началась в Палестине еще в 1944 году) провел несколько лет в ГУЛАГе.

Итак, перед нами поистине загадочное явление, которое нуждается в объяснении.

М. Агурский отчасти пытается объяснить этот переворот тем фактом, что в условиях многократных и нередко острейших конфликтов между израильтянами и арабами в целом ряде моментов СССР поддерживал арабскую сторону. Но, во-первых, эта поддержка началась за много лет до заявления Голды Меир о «тотальном походе» против СССР — уже во время событий вокруг Суэца в 1956 году. А во-вторых, сам М. Агурский — и это, кстати, нельзя не оценить — недвусмысленно утверждает, что в арабо-израильском конфликте правда далеко не во всем была и остается на стороне израильтян.

Так, он откровенно говорит в своей статье, что со второй половины 1960-х годов в Израиле «разгорелись великодержавные аппетиты, появились мечты о большом Израиле, возникли нездоровые мессианские настроения, воинственный национализм, шовинизм и мания национального величия». М. Агурский высказывает, правда, мнение, что все это отчасти было ответом на действия арабов, но вместе с тем прямо говорит и об обратном: именно действия Израиля, по его словам, вызвали, например, «пробуждение в качестве политической силы шиитского экстремизма». Свидетельствует М. Агурский и о том, что «здравомыслящие израильтяне давно предупреждали, что рано или поздно следует ожидать открытого неповиновения со стороны арабской молодежи» и т. д.

И поскольку это действительно так, нет никаких оснований считать неправомерной (и тем более продиктованной некой особенной враждебностью к израильтянам) поддержку арабов со стороны СССР. М. Агурский — и это особенно важно отметить — утверждает, что «в Израиле всегда была и есть почти половина населения, готовая на широкие компромиссы (с арабами. — В. К.) ради мира и даже обвиняющая израильское правительство, что оно не идет на них… Многие… согласны даже на переговоры с ООП и на создание палестинского государства».

Из контекста статьи в целом следует, что сам М. Агурский в той или иной мере принадлежит именно К этой части населения Израиля и, по-видимому, даже сожалеет, что она составляет меньше половины и не может решительно влиять на политику в отношении арабов. И остается непонятным, почему М. Агурский все же (это ведь также отразилось в статье) имеет серьезные претензии к СССР за его отношение к арабам? Ведь в сущности СССР разделяет устремления этой самой «почти половины населения», готовой на «компромиссы» — к тому же «широкие» — с арабами…

Словом, в позиции М. Агурского здесь есть явное противоречие; может быть, нам удастся понять его смысл в дальнейшем. Теперь же необходимо перейти к более общим и основополагающим проблемам.

Михаил Агурский дает следующее определение сионизма: «еврейское национально-освободительное движение», поставившее перед собой цель «создания еврейского государства на исторической родине еврейского народа», притом, добавляет он, «целью первоначального сионизма было… создание еврейского государства… основанного на идеях социальной справедливости, на идее возвращения еврейского народа к производительному физическому труду и т. д.».

Эту «дополнительную» цель, как сообщает М. Агурский, осуществить не удалось; со второй половины 1960-х годов (то есть как раз во время «поворота» в отношении к СССР) «стали, — по его словам, — исчезать старые сионистские идеалы физического труда, который в нарастающей мере стал исполняться арабами».

В этой связи мне невольно приходит на ум популярный сегодня в Израиле анекдот, который не так давно рассказал интервьюировавший меня сотрудник израильского журнала:

«Дедушка указывает юному внуку на старый дом и гордо заявляет:

— Когда я был молодым, внучек, я своими руками построил этот дом и насадил вокруг него сад!

— А что, дедушка, разве в молодости ты был арабом?..».

Но пойдем далее. М. Агурский говорит и о еще одной и, по его определению, «не менее важной» задаче сионизма:

«Сионизм был движением, направленным против сложившейся системы социальных отношений внутри еврейских общин диаспоры (то есть еврейского населения, живущего в различных странах мира. — В. К.), против неограниченной власти традиционных религиозных кругов и еврейской буржуазии».

Эта характеристика сионизма во многом противоречит основному содержанию большинства — или даже подавляющего большинства — книг и статей о мировом сионизме (ведь здесь М. Агурский говорит не об Израиле, а именно о всемирной еврейской диаспоре), изданных в СССР, ибо в них этот сионизм определяется обычно именно как идеология еврейской буржуазии (часто добавляется — «националистической») и «консервативных» иудаистских кругов. На мой взгляд, это определение, несмотря на всю его распространенность, неверно (об этом еще пойдет речь) и Агурский более прав, чем советские «сионистоведы».

Вместе с тем эта характеристика, если вдуматься, опять-таки вступает в противоречие с данным самим М. Агурским определением сионизма как национального движения, призванного воссоздать государство на исторической родине еврейского народа — словом, как движения, ставящего целью национальное возрождение. Если цель в самом деле такова, к чему же, спрашивается, эта направленность против «сложившейся системы» и власти «традиционных» религиозных кругов?

Противоречивость эта объясняется в конечном счете тем, что сионизм вовсе не есть единое и однородное явление. Напротив, это явление очень — и, пожалуй, даже предельно — сложное, многостороннее, разноликое.

Многое в современном сионизме имеет тесную связь с явлениями и событиями далекого или даже очень далекого прошлого. Но исторический аспект волей-неволей приходится исключить из рассмотрения, ибо в противном случае статья превратилась бы в книгу. Словом, речь пойдет только о современном сионизме и только в его самых общих — и потому неизбежно схематизированных — контурах.

Если оставить в стороне промежуточные, сложносоставные, ответвляющиеся явления и тенденции, можно разграничить два принципиально различных явления, которые (несмотря на все их различие) постоянно обозначают — притом как сторонники, так и противники — одним и тем же словом «сионизм».

Первое — это национальное (и в своих крайних, экстремистских выражениях — националистическое) движение, которое в наиболее чистом виде представлено в Израиле. Нет оснований сомневаться, что значительная или даже преобладающая часть израильтян и, добавим, евреев, стремящихся поселиться в Израиле, действительно ставит перед собой цель возрождения национального бытия и сознания.

Но есть и совсем иной сионизм, который, как я постараюсь показать, представляет собой по своей внутренней сути вовсе не собственно национальное, но международное политическое (и основывающееся на грандиозной экономической мощи) явление.

Итак, есть сионизм и сионизм. «Национальный» сионизм, к которому, как следует из его сочинений, принадлежит М. Агурский, исходит из того совершенно естественного факта, что евреи, как и любой народ, стремятся развивать свою собственную культуру и строить свою самостоятельную государственность. И пока Израиль в той или иной степени шел по этому пути, у него, например, — о чем с полной определенностью сказал в своей статье и М. Агурский, — не было существенных претензий к СССР. Точно так же относились к Израилю и в СССР. В тех крайне прискорбных фактах конца 1940-х — начала 1950-х годов, о которых упоминает (или не упоминает) М. Агурский, выражалась общая извращенность политики сталинских времен (вот ведь и сам Еврейский комитет хотел тогда поселить евреев на земле депортированных крымских татар!); репрессии и несправедливости в отношении евреев — только одна и к тому же, без сомнения, весьма малая часть тоталитарного насилия и террора 1920—1950-х годов.).

После смерти Сталина(март 1953 г.) все конфликты были сняты, и уже в июле 1953 года восстановились дипломатические отношения. Осталась только одна конфликтная проблема — проблема отношения Израиля и арабов. Но даже и эта проблема приобрела свою настоящую остроту и привела к разрыву дипломатических отношений с Израилем лишь в 1967 году, когда, как мы еще увидим, «международный» сионизм стал играть определяющую роль в политике Израиля.

В течение двух первых десятилетий существования государства Израиль шла достаточно серьезная борьба между двумя «сионизмами». Перипетии этой борьбы неплохо обрисованы, например, в работе одного из ведущих сотрудников Института США и Канады АН СССР С. М. Сергеева «Израиль в системе мирового сионизма».

Исследователь приводит существенное высказывание первого премьер-министра Израиля (с небольшими перерывами он находился на этом посту с 1948 по 1963 год), Давида Бен Гуриона: «Вызывает крайнее сожаление, что во время создания нашего государства возникла неразбериха и непонимание относительно отношений между Израилем и еврейскими общинами за рубежом, особенно в Соединенных Штатах… По моему мнению, положение совершенно ясно: евреи в США, как община, так и отдельные лица, имеют только одну политическую обязанность — перед Соединенными Штатами Америки. У них нет политических обязанностей перед Израилем. Мы, народ Израиля, не имеем ни желания, ни намерения вмешиваться во внутренние дела еврейских общин за рубежом» [9].

В другом своем выступлении Бен Гурион четко сформулировал: «Сионист — это человек, который переселился в Израиль» (цит. изд., с. 18).

Как показывает в своей работе С. М. Сергеев, Бен Гурион стремился не иметь никаких дел с находящимися вне Израиля людьми, считавшими себя «сионистами»; так, «прибыв в начале 1951 г. в США, израильский премьер-министр ограничил свои контакты «несионистами»… и… израильским сионистам удалось одержать победу над своими соперниками из американских сионистских организаций» (цит. изд., с. 18). Кстати сказать, эти «соперники» и в США, и в других странах, подчеркивает С. М. Сергеев, «отнюдь не собирались переселяться в «землю обетованную»…» (там же, с. 21).

Уже из этого видно, что с момента возникновения государства Израиль ясно обнаружилось противостояние принципиально различных «сионизмов» (хотя, конечно, две эти тенденции развивались и раньше), причем руководитель израильского, «национального» сионизма в какой-то момент или вообще отказывается сотрудничать с сионистами диаспоры, или даже ведет борьбу с ними.

Но борьба эта была заведомо неравной, и со второй половины 1960-х годов израильский сионизм оказался в подчинении (все более увеличивавшемся) у «международного» сионизма. Я полагаю, что значительная или даже очень значительная часть израильтян, подобно М. Агурскому, направляет все свои усилия на развитие самостоятельного еврейского общества и государства, но факты свидетельствуют о том, что положение Израиля зависит (и чем дальше, тем больше) от воли международного сионизма, имеющего, в частности, такую экономическую мощь, которой Израиль не способен хоть как-то противостоять.

По сведениям одной из важнейших израильских газет «Гаарец», только сионисты США к 1980-м годам располагали капиталом более полутора триллионов (!) долларов[10]; это превышало собственные экономические возможности Израиля по меньшей мере в сто раз! Таким образом, можно сказать, что с точки зрения экономической мощи израильский сионизм, если сопоставлять его с международным сионизмом, как бы даже вообще не существует…

В 1963 году Бен Гурион, так или иначе отстаивавший самостоятельность Израиля, был вынужден, уйти в отставку. Пост премьер-министра занимал до своей смерти в 1969 году Леви Эшкол (его, в свою очередь, сменила Голда Меир). При нем в декабре 1964 — январе 1965 года состоялся XXVI сионистский конгресс, который «торжественно провозгласил наступление «новой эры» сотрудничества между Израилем и диаспорой… «Лицом к диаспоре» — таков стал теперь главный лозунг Израиля» [11].

Это вызвало резкое, подчас даже крайне резкое сопротивление «национальных» сионистов. Один из известнейших журналистов Израиля Ури Авнери писал об этом самом XXVI сионистском конгрессе: «Этот конгресс, который вы здесь, у нас (то есть в Израиле. — В. К.), устроили, представляет для нас явление чуждое и отвратительное, мы не знаем, что такое сионизм… Он вертится среди нас, как живой труп, и дурит наш ум… И не только наш ум, но и все наши административные порядки, политическую систему и проблему нашего национального существования» [12].

Позднее, в 1968 году, У. Авнери издал книгу с выразительным названием: «Израиль без сионизма». Но подобные Авнери противники проникновения в Израиль всемогущих рук международного сионизма явно не смогли настоять на своем, и к концу 1960-х годов Израиль всецело оказался во власти этих рук (это, конечно, не значит, что все граждане Израиля довольны таким результатом).

Полное подчинение Израиля международному сионизму сразу же весьма «предметно» воплотилось в резком увеличении «помощи» со стороны сионистских организаций и США, где эти организации уже имели громадное влияние (об этом ниже).

Если за первые два десятилетия существования Израиля сионистские организации различных стран оказали Израилю помощь в размере 2 млрд. 895 млн. долларов, то за следующие полтора десятилетия эта помощь выразилась в сумме 17 млрд. 240 млн. долларов[13], то есть если сначала за год в среднем «выдавалось» всего по 150 млн. долларов (хотя, «казалось бы, — пишет скрупулезный исследователь этой проблемы Б. Ф. Ямилинец, — помощь сионистских организаций должна была быть наибольшей именно в начальный период становления государства»), то с конца 1960-х годов ежегодная «лепта» выросла до более чем миллиардной суммы, то есть в 7 раз!

В еще большей степени выросла «помощь» США: так, за 1948–1967 годы она составила сумму всего в 1 млрд. 219 млн., аза 1968—1978-й — 12 млрд. 89 млн. долларов[14]. Итак, увеличение от 60 млн. в год до миллиарда в год — то есть почти в 17 раз!

Сам по себе этот невероятный «скачок» недвусмысленно и, так сказать, практически доказывает, что Израиль со второй половины 1960-х годов был прочно включен в систему международного сионизма — хотя, вполне возможно, это не совпадало с устремлениями многих или даже очень многих граждан Израиля; можно предположить, что к этим гражданам принадлежит и сам Михаил Агурский. Но так или иначе именно с того момента, когда Израиль «подчинился» международному сионизму, СССР был объявлен «врагом евреев номер один».

По тем или иным причинам Михаил Агурский не ставит в своей статье вопрос о «неоднородности» сионизма. Но, как уже отмечалось, в статье ясно обнаруживается противоречивость, связанная именно с тем, что есть два совершенно разных сионизма. В частности, когда М. Агурский говорит как о «не менее важной» (в сравнении с задачей национального возрождения) для сионизма направленности «против традиционных религиозных кругов», речь идет, в сущности, не о «национальном» сионизме, но именно о международном сионизме, который вовсе не склонен к культивированию национальных традиций, хотя вроде бы и выступает как идеология еврейской нации.

Общепризнанный современный центр международного сионизма — США, и хотя речь идет о явлении всемирного характера, американский «вариант» дает возможность судить если не обо всем в международном сионизме, то о главном.

Хотя это утверждение может быть воспринято как странный парадокс, сионизм в США за последние десятилетия во многих отношениях утратил и продолжает утрачивать черты действительно национального движения, хотя и выдает себя за таковое, и мнится таковым в умах очень многих людей.

Начнем с вопроса о религии, ибо иудаизм всегда был неотъемлемым и даже основополагающим компонентом национальной сущности евреев. В солидной работе Д. Е. Фурмана «Иудаизм в политической жизни США в 70-е — начале 80-х годов», опирающейся на многочисленные американские источники, показано, что за последнюю четверть века всего только 24 процента евреев США посещают синагоги[15]. Это, конечно, очень мало, особенно если учесть, что, как справедливо говорит Д. Е. Фурман, «иудаизм — религия, придающая непосредственно сакральное значение кровным узам, происхождению «от Авраама, Исаака и Иакова». На протяжении более чем тысячелетия он был основной силой, предохраняющей евреев от ассимиляции и сохраняющей у них сознание своей общности… Иудаизм — религия этническая по своей сути, постулирующая сохранение этноса как высшее религиозное требование… Фактически религия и религиозные традиции — единственная объективная основа обособленности евреев и общности различных еврейских этнических подгрупп» (там же, с. 169–170), то есть единственная объективная основа еврейской нации.

Правда, Д. Е. Фурман сообщает, что, хотя синагоги посещают менее четверти американских евреев, «формальными членами иудаистских религиозных общин являются около половины евреев США» (с. 167). Согласно опросу, проведенному знаменитым институтом Гэллапа в 1971 году, о своей принадлежности к иудаизму заявили 40 процентов евреев США[16].

Однако эта цифра вовсе не дает представления о реальном положении дела. Ибо подавляющее большинство евреев США, хотя бы в какой-то мере признающих свою причастность к иудаизму, в действительности принадлежат к более или менее коренным образом модернизированным формам традиционной религии — формам, совершенно неприемлемым для настоящих, «ортодоксальных» иудаистов. А к «ортодоксальному» иудаизму принадлежали к 1984 году всего лишь только 6 процентов евреев США! [17]

Наиболее последовательная модернизация привела к тому, что «обновленный» иудаизм, как сообщает Д. Е. Фурман, «отказался от множества элементов религиозного закона, приблизил строй службы в синагоге (которая стала называться «храмом») к строю службы в протестантских церквах[18] и отказался от основных догм иудаистской ортодоксии — веры в мессию, который восстановит Израильское царство… Эти догматы стали толковаться… в духе расплывчатого либерального прогрессизма (эпоха мессии — это создаваемое в результате усилий всего человечества справедливое общество и т. п.)» [19].

И в США идет «резкое обострение отношений» между модернизаторами и ортодоксальным иудаизмом. «До последнего времени реформисты для ортодоксов были «еретиками», но все же евреями… Сейчас они постепенно превращаются для них из евреев-еретиков просто в неевреев» (цит. изд., с. 178). И в этом «отлучении», несомненно, есть своя «правота».

Д. Е. Фурман сообщает, что «несмотря на все призывы раввинов… число смешанных браков начинает расти катастрофически». До 1960 года до 13 процентов всех браков заключалось с неевреями, с 1961-го по 1965 год — 29 процентов, с 1966-го по 1972 год — 48 процентов — то есть почти половина!

И уже к 1980 году «до 22 процентов — то есть почти четверть — членов реформистских иудаистских общин не являлись по происхождению евреями…» (там же, с. 176, 177).

Можно было бы привести еще множество различных фактов, показывающих, что в США происходит своего рода интенсивная «денационализация», или, вернее будет сказать, интернационализация евреев.

Естественно, этот процесс и его носители оказываются враждебными собственно национальному сионизму и в самих США (где, правда, «националы» составляют меньшинство), и в Израиле. В цитированной работе Д. Е. Фурмана достаточно развернуто говорится о все обостряющейся вражде и борьбе двух сионизмов.

В начале этой статьи приводились суждения М. Агурского о том, что в 1920—1930-х годах в СССР «главными и почти исключительными врагами» сионизма (разумеется, «национального») были евреи-интернационалисты. Сегодня в США явно создалась вполне аналогичная ситуация, хотя и с характерным отличием: евреи, которые противостоят традиционному национальному самосознанию, называют себя не интернационалистами (как это было в СССР), а сионистами.

И есть все основания утверждать, что их «главными» врагами в тех же США сейчас являются, как это ни парадоксально, те евреи, которые по многим и очень существенным причинам отвергают международный, «интернациональный» сионизм.

Только невежество или — это еще более распространенное явление — заведомое нежелание глубоко разобраться в существе проблемы (то есть как бы безвыходное невежество) обусловливает тот факт, что многие люди в СССР представляют себе явление, известное под названием «сионизм», в качестве единого целого и, с другой стороны (а это, между прочим, еще хуже и вреднее по своим последствиям), отождествляют сионистов и евреев.

На самом же деле и в США, и в мире вообще, как я постараюсь показать, несомненное большинство евреев не принадлежат к сионизму, а многие из них ведут с ним бескомпромиссную и даже непримиримую борьбу (здесь, как и далее, речь идет о международном сионизме). Так, в сионистских организациях диаспоры числится 1 млн. 200 тыс. человек, то есть всего 11 процентов евреев, живущих вне Израиля (Государство Израиль. Экономика и политика. — М., 1982, с. 27).

Один из наиболее ярких и сильных антисионистских деятелей — американский ученый и публицист Альфред Лилиенталь. Он родился в 1915 году в Нью-Йорке, участвовал во Второй мировой войне, с 1967 года издает ежемесячник «Миддл ист перспектив», опубликовал около десятка книг и множество статей, посвященных в основном проблемам сионизма.

Профессор Лилиенталь отнюдь не принадлежит к «друзьям СССР». Он близок к движению, определяющему себя как «духовный» или «религиозный» сионизм и противостоящему международной сионистской политике.

К великому сожалению, в СССР напечатаны лишь фрагменты из его замечательных книг «Оборотная сторона медали» (1965) и «В сетях сионизма» (1978). Между тем книги эти раскрывают проблему не только с большим знанием дела и глубиной постижения, чем это характерно для подавляющего большинства книг о сионизме, опубликованных в СССР, но нередко и с более решительным критическим пафосом.

Вполне понятно, что Альфред Лилиенталь подвергается многолетней травле со стороны сионистов. В одном из своих интервью, данном во время правления администрации Рональда Рейгана, он говорил: «Разделаться со мной хотят многие… Совсем недавно… пропали бесследно ценнейшие материалы о тайных контактах вашингтонских и израильских правителей… Влияние сионистского лобби[20] никогда еще не было столь ощутимым, как при нынешней администрации. Все ее ключевые посты практически в руках этой «мафии»… Я еврей. Но выступал и выступаю против политики сионизма. Самое страшное, что они могут со мной сделать, — уничтожить меня физически. И все же эта угроза меня не остановит. Принципы справедливости мне значительно дороже…» [21].

А. Лилиенталь действительно представляет немалую опасность для сионизма, ибо он еще четверть века назад видел то, что до сих пор, увы, не видят подавляющее большинство специалистов по сионизму, не говоря уже об обычных наблюдателях. Он писал в своей книге «Оборотная сторона медали», что сионисты за последнее время вовлекли в движение отнюдь не только евреев: «Ратуя за единство евреев, сионисты приобрели влияние не только среди них, но и среди христиан… (то есть неевреев. — В. К.). Христиане-сионисты составляют немаловажный отряд этого тесно спаянного, щедро финансируемого и хорошо организованного движения».

Надо сказать, что сегодня, через четверть века, следует внести поправку: христиане, то есть неевреи, составляют уже не «немаловажный отряд», а целую армию, которая имеет, пожалуй, важнейшее значение для дела сионизма.

Выше уже говорилось, что большинство синагог в США к 1970-м годам было превращено в иудаистско-протестантские «храмы», которые без всякой натяжки способны объединить иудеев и христиан, и что половину браков американские иудеи заключают с христианами.

Так обстоит дело в очень важных сферах религии и семьи. Но еще более выразительно положение в сфере политики. Один из ведущих сотрудников Института США и Канады АН СССР С. М. Рокотов[22] сообщает, что в 1983 году среди 535 членов конгресса США было только 38 евреев — «8 в сенате[23] и 30 — в палате представителей». Однако, «как правило, в поддержку выгодных сионистам акций в конгрессе выступают 70–80 сенаторов (из 100) и 300–350 членов палаты представителей (из 435)» [24]. В результате простейшего подсчета выясняется, что на одного еврея в конгрессе приходится в среднем не менее восьми поборников сионизма — неевреев. И так обстоит дело, разумеется, вовсе не только в конгрессе и, добавим, не только в США.

Альфред Лилиенталь, много лет изучавший проблему, сообщает, что, «как правило, почти все без исключения журналы и газеты, радио и телевидение пропагандируют сионистскую точку зрения» (цит. изд.). Понятно, что большинство людей, занятых в средствах массовой информации, — не евреи, но они все же принадлежат по своим основным позициям к сионизму. Один из советских корреспондентов в США в тоне некоторого изумления писал о силе «сионистского лобби», «мощнее и влиятельнее которого среди политических сил в стране едва ли и сыщешь» [25]

В этом высказывании, прошу прощения, немало наивности. Во-первых, само словечко «лобби» навязывается сионистскими средствами массовой информации, чтобы сбить с толку. Какое уж тут «лобби», если его линии вполне соответствует позиция 70–80 процентов членов высшего законодательного органа страны! С другой стороны, едва ли вообще стоит пытаться «сыскать» в США «политическую силу», которую можно сравнивать с сионизмом, членами различных организаций коего являются в США около 900 тысяч человек. Ведь каждому, кто знаком хотя бы с соответствующими статьями в энциклопедических словарях, известно, что, в отличие от европейских партий, в США партии (в том числе и республиканская, и демократическая) вообще не имеют членства (их «членами» как бы считаются те, кто на данных выборах голосует за кандидатов данной партии) и обладают лишь аппаратом, то есть всего несколькими сотнями функционеров разных рангов (только во время предвыборных кампаний этот аппарат вырастает до нескольких тысяч человек).

К тому же сионисты имеют своих людей в обеих партиях сразу — как, впрочем, и в любых организациях и структурах США. И опять-таки среди этих людей евреи составляют заведомое меньшинство. Ну, может быть, не столь малое, как в конгрессе (то есть в среднем 1: 8), но все же именно меньшинство. И необходимо подчеркнуть, что сегодня дело обстоит именно так отнюдь не только в США, но и в любой другой стране.

Показав, что современный сионизм вовсе не есть национальное явление, Альфред Лилиенталь тем самым и дал разгадку его громадной, поистине «невероятной» силы. Председатель комитета начальников штабов армии США генерал Джордж Браун воскликнул в 1974 году: «Это лобби, и настолько сильное, что этому с трудом веришь…» [26] (Кстати сказать, высокопоставленному генералу под угрозой отставки пришлось на специальной пресс-конференции «извиниться» за свои опасные суждения.)

Итак, поборники сионизма в США (и равным образом во всех других странах) в большинстве своем не являются евреями. Собственно говоря, простое трезвое размышление способно привести к несомненному выводу о том, что, если бы силы сионизма состояли из одних евреев или хотя бы даже в основном из евреев, сионизм никак не смог бы приобрести той невероятной власти, которой он обладает сегодня.

Что же побуждает неевреев примкнуть к сионизму? Альфред Лилиенталь раскрывает целую систему вовлечения неевреев (он обычно употребляет обозначение «христиане») в движение. Здесь действуют и корысть, и страх, и непонимание сути дела, и т. п. Но одним из самых сильных и безотказных средств воздействия является, как он показывает, постоянно «демонстрируемое» в средствах массовой информации и в ходе любых политических акций чудище антисемитизма.

Альфред Лилиенталь писал об этом еще в 1965 году: «Мельчайший инцидент раздувался до размеров серьезной опасности… Так антисемитизм был возведен в ранг веры и превратился в приводной ремень политики сионизма…

Путем ловкого препарирования новостей, что всегда позволяют доброжелательные к сионистам средства информации, каждый инцидент в мире, к которому оказались причастными евреи или еврей как жертва случая, преподносится общественности как проявление антисемитизма. Во всех массовых трагедиях, в которых, кроме евреев, были и другие жертвы, пропаганда подчеркивала только судьбу евреев как доказательство преследований расистского характера. В свое время был поднят большой шум… когда евреи были расстреляны во время войны в Алжире (Алжиро-французская война 1950-х годов), хотя они погибли как европейцы, как сторонники Франции, но не как представители чужого меньшинства… Постоянно выставлялась одна и та же искаженная историческая картина, изображающая евреев единственными мучениками, в то время как остальной мир захлебывался от счастья» [27].

Непрерывные и доводимые до надрывности крики об угрозе антисемитизма, который, мол, вот-вот приведет к ужасающим последствиям, — это исключительно действенное средство для вербовки поборников сионизма. Ссылка на эту «страшную угрозу» позволяет одним из таких поборников прикрыть «возвышенным мотивом» своекорыстный (или иной, лишенный всякой «идеальности») смысл своего слияния с сионизмом, а другим (по-видимому, менее многочисленным) искренне считать себя благородными соратниками загнанной в угол или даже стоящей на грани гибели нации. Этот миф особенно несостоятелен в силу того, что в сравнении с любым другим этносом мира евреи находятся в гораздо, даже несоизмеримо большей безопасности, так как рассредоточены по всем континентам (около половины — в Северной и Южной Америке, около четверти — в Израиле и примерно столько же — в различных странах Европы; достаточно многочисленно еврейское население и в Африке, особенно в ЮАР, и в Австралии). Это наличие «этнических баз» сионистов на всех континентах дает им к тому же гигантские преимущества в политическом, экономическом и идеологическом плане.

Конечно, поборники сионизма не могут не видеть, что в действительности они служат обладающей почти невероятной властью силе, но «оправдывают» свою службу тем, что мощь сионизма якобы может быть вдруг повержена левиафаном антисемитизма.

Замечателен в этом отношении один вывод Альфреда Лилиенталя: «Нежелание могущественной и зажиточной еврейской общины в Соединенных Штатах провести объективные научные исследования антисемитизма говорит о многом. Ни религиозные, ни светские руководители многих еврейских организаций не хотят терять это могущественное оружие. Уничтожьте предрассудок — и вы потеряете приверженцев веры… Поэтому не надо никаких научных атак на проблемы антисемитизма» [28].

А. Лилиенталь приводит весьма уже давнее, но прямо-таки проникновенное признание Давида Бен Гуриона: «Если бы у меня было столько же власти, сколько желаний, я бы подобрал… преданных нашему делу молодых людей… и послал бы их в страны, где евреи погрязли в греховном самодовольстве. Этим молодым людям я бы приказал… преследовать евреев грубыми методами антисемитизма под такими лозунгами, как «Грязные евреи!», «Евреи, убирайтесь в Палестину!» (цит. изд., с. 103–104).

Желание Бен Гуриона, в сущности, исполнилось: чуть ли не каждый день поступают сообщения, что в той или иной стране варварски «преследуют евреев». Так, например, мировая печать известила всех о том, что сам Рональд Рейган 13 марта 1984 года заявил, что в США «евреи подвергаются преследованиям и насмешкам». Президент опирался на данные прессы: в 1980 году «было зарегистрировано 337 актов антисемитского вандализма и 112 случаев насилия в отношении евреев», а в 1982-м — уже «829 бандитских нападений» на них [29].

Но поскольку в США за год совершается более 12 миллионов преступных деяний, притом более миллиона из них — с применением физического насилия, естественно поставить вопрос о том, сколько не «бандитских нападений» претерпевают за год американские ирландцы, поляки, итальянцы, мексиканцы (преступления в отношении людей этих этнических групп нередко сопровождаются оскорблениями национального достоинства) и т. п. Однако, как показал уже А. Лилиенталь, любой случай с евреем громогласно объявляется в средствах массовой информации выражением грозящего всеобщей катастрофой антисемитизма.

И в изданной в 1979 году книге Г. Куинли и Ч. Глока «Антисемитизм в Америке» (это одна из множества книг на данную тему) без обиняков утверждается, что «антисемитизм является преобладающим явлением в этой стране» и «более трети американцев могут быть отнесены к числу антисемитов» (цит. изд.).

Важно оговорить, что Бен Гурион, мечтая тридцать с лишним лет назад об инсценировках антисемитских выходок, имел в виду цель побудить как можно большее число евреев бежать от этих инсценированных преследований в Израиль, дабы пополнить его население. Нынешние же «нападения» на евреев, часть из которых, по-видимому, представляет собой подготовленные сионистами инсценировки (это не является слишком смелым предположением[30]), используются для иной цели — вбить в головы как можно более широких масс людей, что евреи задавлены и им постоянно угрожает смертельная опасность. Эта крутая пропаганда воздействует даже и на те страны мира, где евреев практически нет.

В 1988 году, будучи приглашен в Японию для чтения лекций о литературе СССР, я, в частности, побывал в университете Тэнри, где один из слушавших меня аспирантов задал мне несколько даже, признаюсь, ошеломивший меня вопрос: «Есть ли в СССР хотя бы один еврей, сумевший опубликовать свою книгу?» В ответ пришлось сообщить, что около половины писателей СССР, о которых я упомянул в своей лекции (а в лекции речь шла о нескольких десятках наиболее известных писателей), являются евреями. Но на лице крепко распропагандированного аспиранта выразилось явное недоверие к моим словам. Он не возразил мне, наверное, только из-за врожденной японской деликатности. После лекции заведующий кафедрой, видный русист профессор Фукаси Оотани просил меня извинить невежество аспиранта…

Нельзя не сказать несколько слов о самом феномене антисемитизма, поскольку он имеет такое первостепенное значение для сионизма.

Те или иные проявления национальной неприязни — это, увы, реальность, с которой сталкивались так или иначе люди, принадлежащие к любой нации, — особенно если дело идет о нациях, представители которых живут в различных странах, — как, скажем, армяне или китайцы. Словом, это одно из многих прискорбных явлений человеческого бытия.

Но совершенно иной смысл и последствия имеют основывающиеся на феномене национальной неприязни целенаправленные политические акции. Одно дело — бытовые конфликты или литературная полемика и совсем другое — крупномасштабная деятельность мощных организаций. Здесь и в самом деле, как любили говорить простодушные гегельянцы, количество переходит в качество.

Сионисты сумели сделать «проблему антисемитизма» чуть ли не одной из основ государственной политики (притом мировой политики) США. Видный политический деятель США Джордж Болл, занимавший, в частности, пост заместителя государственного секретаря (то есть заместителя министра иностранных дел), писал в 1982 году, что в отношении сионизма «ни одно правительство после Эйзенхауэра не занимало достаточно твердой позиции» [31]. Дуайт Эйзенхауэр был президентом в 1953–1961 годах и действительно еще мог «поставить на место» сионистов. Его преемник Джон Кеннеди в какой-то момент попытался поступить так же: в начале 1963 года он заявил в своем послании, что либо в Израиле будут прекращены работы по строительству собственного атомного реактора, либо Израиль должен будет обойтись без американской помощи, включая помощь американских евреев. В тех условиях сионисты уступили американским требованиям[32]. Однако через несколько месяцев Джон Кеннеди был убит, а его преемники уже никогда не предъявляли подобного рода требований…

С того же времени от сионизма стали чуть ли не всецело зависеть многие аспекты отношений между США и СССР. И на первый план выдвинулась именно «проблема антисемитизма» — в частности, требование снятия любых ограничений для еврейской эмиграции из «царства антисемитизма» (если уж в жизни самих США, согласно цитированному заявлению сионистских авторов, «антисемитизм является преобладающим явлением», то что уж говорить об СССР…).

Но когда после 1985 года ограничения (которые были, разумеется, ограничениями отнюдь не для евреев, а для граждан СССР вообще) начали исчезать, выяснилось, что, во-первых, поток эмигрантов не так уж резко увеличился, а во-вторых, что эмигрирующие руководствуются стремлением не бежать куда угодно, лишь бы спастись от «разгула антисемитизма», но рассчитывают на хорошо обеспеченную статусом «беженцев» жизнь в США (известно, что лишь менее десяти процентов эмигрирующих из СССР евреев отправляются в Израиль).

И тогда начиная с 1988 года были предприняты политические акции, призванные, так сказать, заставить бежать из СССР куда угодно. Об этом сообщала лондонская газета «Индепендент он санди» (подкрепляя свою заявленную в самом названии — «индепендент» — репутацию «независимой»): «К процессу эмиграции евреев из СССР причастна израильская разведка «Моссад», которая провоцирует беспорядки внутри Советского Союза. Действующее в ее рамках управление по психологической войне распространило в России слухи о еврейских погромах, в связи с чем власти в Москве были вынуждены выступить с успокоительными заявлениями» [33].

Нельзя, впрочем, умолчать о том, что средства массовой информации, включая телевидение, нередко поистине «обесценивают» усилия «Моссад». Что там кухонные разговорчики каких-то «психологов» из этой разведки! Вот всего один пример (их можно бы приводить десятками) — письмо московской жительницы И. Щ., опубликованное тиражом 4,6 млн. экземпляров в «Огоньке» (№ 13 за 1990 год).

Уже сама «шифрованная» подпись долженствует свидетельствовать о том, какой страх владеет автором письма. Возник этот страх давно. И. Щ., которая, как она сообщает, в 1967 году окончила среднюю школу «с круглыми пятерками и с кипой грамот за литературные олимпиады», побоялась даже сделать попытку поступить «на журфак» (куда евреев, конечно же, не берут…), о котором мечтала, и пошла на исторический факультет.

Правда, в самом письме содержится (как этого не заметила И. Щ.?!) решительное опровержение: оказывается, в редакции газеты, которую недавно посетила И. Щ., только среди «заместителей заведующих отделами — 24 процента евреев». Естественно предположить, что эти заместители находятся как раз в сорокалетнем возрасте и, следовательно, успешно поступили на «журфак» именно тогда, когда И. Щ. опасалась даже пробовать это сделать.

Но еще более весомо опровергает опасения И.Щ. тот факт, что само это ее очень вольное сочинение под названием «Отчаяние» опубликовано почти пятимиллионным тиражом! Выходит, все ее страхи по поводу того, что ей-де наглухо закрыты дороги в журналистику, абсолютно беспочвенны!

В конце-концов И.Щ. и ее единомышленникам стоило бы подумать над следующими статистическими данными. В 1980 году из 137 млн. 397 тыс. русских работали в качестве специалистов с высшим и средним специальным образованием 17 млн. 319 тыс. человек — то есть 12 с лишним процентов от всего русского населения. Примерно та же картина у других народов СССР (9—15 процентов). Между тем из 1 млн. 810 тыс. евреев работало в 1980 году 549 тыс. таких дипломированных специалистов — то есть 30 процентов! [34] О какой же дискриминации евреев в сфере образования может идти речь?!

Но обратимся к другому страху И.Щ. Она сообщает, что «устала трястись каждый день» в постоянном ожидании того, что ее муж «схлопочет прикладом (?!) по голове или ножом в живот», а ее «мать на восьмом Десятке прикончит, заходясь от «патриотизма», один из тех уголовников, которых она, адвокат, всю жизнь защищала», устала «сидеть взаперти, советуясь «с мамой с юридической точки зрения»: имеется ли право, когда ОНИ «ворвутся, стукнуть ИХ по голове?»

Рассказывая о первом своем страхе, И.Щ. сослалась на «фактический пример»: ее «сверходаренный одноклассник» еврей только «с седьмого раза» смог поступить на биофак.

Но почему И. Щ. не привела хоть какой-либо «пример» из какого-либо периода многовековой истории многонациональной Москвы или любого другого русского (это надо подчеркнуть) города — пример того, как люди из коренного населения «врывались» в жилища людей нерусского происхождения и «приканчивали» их за то, что они нерусские? Все дело в том, что невозможно привести такие примеры, И.Щ. только провокационно «ожидает» их — и, без сомнения, напрасно.

Сошлюсь на мнение знаменитого государственного деятеля Великобритании лорда Керзона (1859–1925), которого никак нельзя считать человеком, идеализировавшим русских. Тем не менее он писал: «Россия, бесспорно обладает замечательным даром… Русский братается в полном смысле слова. Он совершенно свободен от того преднамеренного вида превосходства мрачного высокомерия, который в большей степени воспламеняет злобу, чем сама жестокость. Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми и низшими расами» [35] (необходимо только поправить лорда: русские никого не относят к «низшим» расам).

Или высказывание совсем другого, даже «несовместимого» человека. Достоевский писал в 1877 году: «Весь народ наш смотрит на еврея без всякой предвзятой ненависти. Я пятьдесят лет видел это. Мне даже случалось жить с народом, в массе народа, в одних казармах, спать на одних нарах. Там было несколько евреев… И что же, вот эти-то евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели на них чуть не свысока… И что же, — вместо того, чтоб обижаться на это, русский простолюдин спокойно и ясно говорит: «Это у него вера такая, это он по вере своей не ест и сторонится»… и… от всей души извиняет еврея». Можно бы привести множество подобных оценок, высказанных самыми разными людьми.

Но сочинение И. Щ. продиктовано, конечно, отнюдь не желанием высказать истину. И нет сомнения, что оно будет перепечатано или пересказано во множестве зарубежных просионистских изданий. И комментарии будут соответствующие: вот, мол, Москва погубила в И. Щ. журналистку, а теперь готовится погубить ее в прямом смысле слова, да еще и вместе со всей ее семьей.

Позволю себе выразить надежду, что у Михаила Агурского, как и у меня, сочинения подобного рода вызывают только чувство презрения — как и всякая беспардонная ложь.

Еще раз подчеркну: абсолютно необходимо последовательно разграничивать евреев и сионистов, которые опасны для евреев не менее, а в определенных отношениях даже более, чем для других народов. Это понимают не только такие видные исследователи, как Альфред Лилиенталь (я сосредоточился на его работах, но можно было бы сослаться и на множество работ Других еврейских авторов из различных стран), но и многие рядовые евреи. Так, одна из еврейских общин США сделала следующее заявление: «Сионисты считают, что идею господства над миром можно осуществить политическими, экономическими и религиозными средствами, — но мы не разделяем их цели. Мы против сионизма с его манией величия, ибо он является могильщиком нашего народа… Планы сионистов вредны для большинства нашего народа и являются преступлением в отношении других народов» [36].

Люди, которые считают нужным или необходимым противостоять сионизму, должны отдавать себе ясный отчет в том, что антисемитизм — могущественнейшее оружие в руках сионизма, и каждый, кто выражает национальную неприязнь к евреям (а не борется против сионистских политических деятелей, независимо от того, евреи они или нет), выступает — хотел он этого или не хотел — как прямой пособник сионизма, в конце концов, даже как невольный агент сионистской разведки, распространяющей слухи о готовящихся погромах.

Стоит указать на курьезное положение дела: любые нападки на евреев во многом попросту бьют мимо сионизма, так как — о чем подробно говорилось выше — большинство участников сионистской политики не являются евреями.

Но не менее сложна и проблема «сионисты и евреи». Очень характерна и выразительна в этом отношении ситуация, которую можно назвать «феноменом Альберта Эйнштейна». Один из широко известных членов Верховного Совета СССР профессор А. А. Денисов рассказывал на страницах «Литературной газеты» (19 90, № 9) о злоключениях своей работы «Мифы теории относительности»: «Несколько раз я пытался опубликовать свои статьи, посвященные этой проблеме, в научных журналах. В ответ имею кипу однотипных ответов из разных редакций: «Опубликовать Вашу статью не можем, поскольку ее выводы противоречат теории относительности»… Все дело в том, что уже более двадцати лет назад президиум Академии наук СССР принял постановление, в котором предлагалось не рассматривать никакие посягательства на теорию относительности. Ни больше ни меньше. Ничего подобного мировая наука не знала» (последнее не вполне точно: «никакие посягательства» не допускались, например, по отношению к теориям Сталина или Гитлера, — пусть кому-то это сопоставление и покажется «кощунственным»; отмечу, что главный популяризатор Эйнштейна в СССР Б. Кузнецов причислил его к «величайшим мыслителям всех времен и народов» — формула знакомая). «Те же сложности, — продолжает А. А. Денисов, — возникли у академика А. Логунова… несмотря на то, что сам он является вице-президентом Академии наук СССР».

В 1989 году А. А. Денисову удалось все же размножить свою небольшую работу на ротапринте в Вильнюсе в местном институте научно-технической информации. Но после выхода этой почти «самиздатской» книжки «началась, — сообщает А. А. Денисов, — фантасмагория, сравнимая, я не преувеличиваю, лишь с деяниями средневековой инквизиции… Требовали моего увольнения, лишения меня докторской степени. Но тут как раз… я стал депутатом, а как вы знаете, уволить народного депутата непросто. Но «дело» на этом не закончилось. Уже будучи на съезде, узнал от председателя мандатной комиссии, что и туда поступают письма с требованием отозвать меня, на основании того, что профессор Денисов не может быть депутатом, поскольку не так понимает теорию относительности… Продолжаются разнообразные гонения на кооператив, торгующий моей книгой, его угрожают «уничтожить… если он не перестанет продавать мои «Мифы»…»

В глазах многих людей, не знающих глубокой подоплеки дела, все это может предстать как некий абсурд. Но начать целесообразно, пожалуй, с того бесспорного положения, что любые «запреты» на критический анализ теории относительности абсурдны в самом прямом и точном значении слова.

Суть проблемы была со всей ясностью и основательностью охарактеризована в последней книге Норберта Винера. «До кризиса физики 1900–1905 годов было общепринято, — писал Н. Винер, — что основные понятия математической физики получили свое завершение в трудах Ньютона. Пространство и время, масса и количество движения, сила и энергия были понятиями, установленными, казалось бы, раз навсегда. Задача физики будущего сводилась лишь к построению моделей, которые объясняли бы все еще не изученные явления с помощью этих основополагающих категорий.

После открытий Планка и Эйнштейна стало ясно, что задача физики не столь проста. Категории физики начала XVIII века нельзя было считать абсолютной истиной. Задача физиков нашего времени в определенном смысле противоположна той, которую ставила перед нами ньютоновская наука: теперь мы должны привести количественные наблюдения окружающего нас мира в стройную систему» [37].

Итак, выдающиеся деятели математической физики XX века (Н. Винер назвал имена М. Планка и А. Эйнштейна, но к ним следует с полным основанием присоединить равноценные им имена А. Пуанкаре, X. Лоренца, Н. Бора, В. Гейзекберга) показали, что реальность более сложна и многогранна, чем это представлялось согласно господствовавшей ранее ньютоновской «стройной системе». Вместе с тем Н. Винер констатировал, что эти ученые вовсе не создали новой «системы», и задача современной и будущей науки состоит в стремлении создать такую систему.

Из этого абсолютно ясно, что так называемая эйнштейновская физика ни в коем случае не может рассматриваться как нечто «законченное»; напротив, она представляет собой своего рода стимул для постоянной работы над созданием новой «системы». Любой «запрет» на критику теории относительности есть не что иное, как попытка напрочь остановить развитие физики.

Почему же этот запрет все же существует? Он всецело порожден тем, что вполне можно определить как «культ личности Эйнштейна» — культ, надо сказать, прямо-таки безграничный.

До 1919 года Эйнштейн, которому тогда было уже сорок лет, занимался обычной научной деятельностью в тесном контакте с рядом своих — вполне, кстати, достойных его — коллег и имел равную с ними известность. Но в 1919 году произошел неожиданный и неслыханный взрыв популярности Эйнштейна, о чем можно узнать из любого его жизнеописания.

Изменение статуса Эйнштейна было поистине невероятным и поразительным. Один из известнейших его биографов, К. Зелиг, сообщает, что еще в первой половине 1919 года курс лекций Эйнштейна, который он бесплатно читал в Цюрихском университете, посещали всего лишь 15 студентов и 22 вольнослушателя, а ректорат ставил к тому же перед ученым разного рода обидные препятствия[38]

«Так продолжалось в течение всей жизни Эйнштейна… Благодаря новой силе XX в. — средствам массовой информации, которые наводнили мир его портретами и описаниями, — его узнал весь мир… — отмечает А. Пайс. — Сравните, к примеру, «случай Эйнштейна» с другим крупным открытием в физике, которое произвело сенсацию во всем мире благодаря прессе. Я говорю о Рентгене и лучах, открытых им в 1895 году. Тогда в центре внимания было само открытие, а отнюдь не личность ученого. Значимость открытия сохранилась, но его освещение в печати после достижения пика постепенно сошло на нет» (указ. изд., с. 297–298).

Совершенно по-иному было с Эйнштейном, где важна была прежде всего «личность» и ее безграничный культ. Создание «мифа Эйнштейна», рассказывает А. Пайс, совпало с тем, что у ученого появился «интерес к судьбе евреев… Больше других пробуждению национального самосознания Эйнштейна способствовал Курт Блюменфельд, с 1910 г. генеральный секретарь Исполкома сионистских организаций мира, находившегося тогда в Берлине… Бен Гурион назвал его величайшим революционером духа в движении сионистов… Именно Блюменфельду удалось убедить Эйнштейна поехать с Вейцманом[39] в Соединенные Штаты (в апреле — мае 1921 г.)» (там же, с. 302–303).

Впрочем, К. Блюменфельд сам рассказал об этом в своих воспоминаниях об Эйнштейне, вошедших в известный сборник «Светлое время — темное время» (1956), к сожалению, не изданный в нашей стране. «Еврейство не было для него проблемой, — вспоминал К. Блюменфельд. — Имелся целый ряд одаренных еврейских писателей и философов, которые прилагали усилия, чтобы заинтересовать его еврейской проблемой». Но попытки эти «не имели успеха… Эйнштейн рассматривал еврейский вопрос как дело людей ограниченных и остающихся в прошлом…» [40].

«Вплоть до 1919 года Эйнштейн не имел никаких связей ни с сионизмом, ни с сионистским образом мыслей… — подчеркивает К. Блюменфельд. — В феврале 1919 года произошла встреча (мемуарист имеет в виду свою встречу с Эйнштейном. — В. К.), которая произвела переворот в отношении Эйнштейна к еврейскому народу. В это время Феликс Розенблюм представил список еврейских ученых, у которых мы хотели пробудить интерес к сионизму. Среди них был Эйнштейн. Естествоиспытатели уже много лет знали о значении этого человека; но когда мы его посетили… еще не было толпы интервьюеров, фотографов и любопытных, которые осаждали его в последующем» (указ. изд., с. 76).

К. Блюменфельд рассказывает, что он применял особый «метод, который использовали друзья и сторонники сионизма: именно извлекать из человека только то, что в нем узко заключено, и никогда не пытаться привносить нечто такое, что не соответствует его сущности… Я предложил Эйнштейну прийти на той же неделе на доклад, который я должен был сделать в тесном кругу. В этой связи он сказал мне, что гравер Герман Штрюк старался заинтересовать его Библией и еврейской религией, однако безуспешно… Мой доклад пробудил в Эйнштейне представления, которые соответствовали его сущности… В последующие месяцы имел место ряд бесед, в которых о сионистском деле говорилось по большей части косвенно… Сионизм был постепенно втянут в круг его интересов… Достижимость успеха была обеспечена тем, что мне удалось так вжиться в его стиль, что в конце концов у него возникло чувство, что формулировки не привнесены в него извне, но спонтанно вырабатываются им самим… Мне постепенно удалось завоевать его доверие… В последующем неоднократно в Америке доверял он мне формулировки исходящих от него деклараций. В написанном от руки письме от 1 июня 1944 года сказано: «Я чувствую, что я стою к Вам ближе, чем я мог бы подумать. Это обнаруживается в том, что Вы без труда способны так копировать мой стиль, что по истечении некоторого времени я сам во многих случаях не могу определить, кем, собственно, из нас текст написан… Прошло уж 25 лет со времени Вашего первого визита ко мне» (там же, с. 75–76, 77).

Это замечательное изложение способов глубокой идеологической обработки подкрепляется последующим рассказом К. Блюменфельд а: «10 марта 1921 года я получил пространную телеграмму от Хаима Вейцмана из отправиться вместе с ним в Америку… Он ответил сначала отказом… «Я не гожусь для той роли, которую Вы мне навязываете… Следует только использовать мое имя, которое теперь[41] у всех на языке». Так как я оказался в затруднительном положении, я еще раз громко прочел телеграмму Вейцмана и сказал: «Не нам поручено знать, что необходимо сегодня сионистскому движению. Нам известны не все обстоятельства… И если Вы принимаете всерьез свой поворот к сионизму, то я имею право обратиться к Вам от имени доктора Вейцмана с просьбой… делать в любой момент то, что он сочтет необходимым…» Эйнштейн ответил: «…Для Вас телеграмма является приказом. Я понимаю, что и я в этом случае должен подчиниться»…» (с. 77–78).

Нельзя не отметить, что и после этого К. Блюмен-фельд продолжал соблюдать величайшую осторожность по отношению к Эйнштейну: «28 марта 1921 года я сообщил Вейцману в Лондон: «В последние дни я провел много времени с Эйнштейном, чтобы подготовить его к поездке в Америку. Эйнштейн, как Вам известно, не является сионистом в нашем смысле, и я прошу Вас не делать никаких попыток склонить его к вступлению в нашу организацию. Он всегда будет в нашем распоряжении, если мы будем нуждаться в нем для определенных целей» (с. 77–78).

И К. Блюменфельд свидетельствует, что Эйнштейн «подобно дисциплинированному сионисту выполнил целый ряд очень важных заданий, которые могли быть выполнены только им. Однако каждый раз приходилось убеждать его в том, что акция, в которой он должен был участвовать, исполнена смысла и сам он необходим для ее выполнения» (с. 50).

К. Блюменфельд отдавал себе ясный отчет в том, что Эйнштейн — не сионист в «нашем» (по его слову) смысле. Поэтому он писал (это письмо цитирует А. Пайс) X. Вейцману: «До меня дошли слухи, что Вы ждете от него выступлений. Здесь надо быть очень осторожным… Эйнштейн часто говорит вещи, которые могут нам повредить» [42].

Правда, А. Пайс, в отличие от К. Блюменфельда, предпочитает не придавать особого значения подобным «деталям». Так, он пытается убедить читателей своей книги, что в 1952 году, когда ставший первым президентом Израиля X. Вейцман умер и президентский пост было предложено занять Эйнштейну, последний отказался будто бы только из-за болезни (хотя Эйнштейн умер лишь в 1955 г. и нужен был, конечно, как «символический», а не «работающий» президент).

Но гораздо лучше знавший эту сторону жизни Эйнштейна К. Блюменфельд опровергает заключение А. Пайса: «Мы, которые его (Эйнштейна. — В. К.) знали и любили, обязаны после его смерти говорить всю правду, — писал Блюменфельд. — В его сионизме имелись границы». И в конце жизни, по свидетельству К. Блюменфельда, Эйнштейн был убежден, что «круг людей, который однажды нашел силы вовлечь и в определенном смысле сформировать его… (имеется в виду круг сионистов. — В. К.), с определенного времени не имеет больше мужества вести борьбу за возрождение своего народа в его понимании» (с. 85).

Все это дает основания прийти к выводу, что Эйнштейн — пример выдающегося ученого, который, по сути дела, не был сионистом, но которого сионисты самым активным образом использовали и продолжают использовать в своих целях. Именно отсюда и вытекает яростный протест против любой критики теории относительности — критики, способной подорвать созданный сионистами «миф Эйнштейна». Любое критическое замечание об Эйнштейне неизменно объявляется «антисемитским».

Уже шла речь о настоятельной необходимости ясно сознавать, что сионист и еврей — это совершенно разные сути, которые недопустимо отождествлять или хотя бы даже сближать, как недопустимо, скажем, ставить знак равенства между немцем и фашистом (как отмечалось выше, к сионизму принадлежат люди самых разных национальностей; это полностью относится и к фашизму).

Имеет смысл, в частности, сказать несколько слов о другом крупнейшем ученом еврейского происхождения, имя которого уже было упомянуто, — Норберте Винере. Из его автобиографической книги «Я — математик» можно узнать, что он с ранних лет и значительно более глубоко и остро, чем Эйнштейн, сознавал свое еврейское происхождение. Но, в отличие от Эйнштейна, он не мог позволить сионизму «использовать» себя в каких-либо целях, ибо имел горький опыт, разоблачивший в его глазах суть сионизма, который (о чем уже не раз говорилось) представляет собой не национальное, а политическое или, вернее было бы сказать, политиканское (правда, этот термин применяется обычно не к столь мощным и грандиозным феноменам) явление.

В той же автобиографической книге Н. Винер рассказал, как в 1930-е годы встала проблема вызволения ученых еврейского происхождения из нацистской Германии: «Я сразу же попытался войти в контакт с еврейскими благотворительными организациями… Однако… благотворители довольно часто отказывались заниматься учеными, считая, что большинство из них не признают себя евреями (читай — сионистами. — В. К.)… Руководители сионистского движения в США требовали, чтобы средства… шли на начинания сионистского характера и только во вторую очередь (если только эта очередь когда-нибудь наступала) на остальные нужды» [43].

После подобного прискорбного опыта Н. Винер обрел своего рода иммунитет в отношении сионизма. Очень характерно в этой связи рассуждение Н. Винера об острой ситуации, возникшей в Массачусетском технологическом институте, где он долгие годы работал.

Винер стремился устроить в институт одного из лучших своих учеников — Нормана Левинсона. Но часть сотрудников не соглашалась с этим, утверждая, что в институте «и без того достаточно евреев». Винер пишет по этому поводу, что по-настоящему талантливые люди слишком редки и нельзя чинить им какие-либо препятствия, но вместе с тем он недвусмысленно утверждает здесь же: «Я думаю, что в принципе неплохо, когда происходит равномерное распределение людей различных рас и различных культурных традиций» (цит. кн., с. 202).

Любой сионист квалифицировал бы это совершенно справедливое суждение как домысел махрового антисемита (стоит вспомнить в этой связи упоминавшееся выше «письмо И. Щ.»)…

В заключение вернусь к статье Михаила Агурского. Возможно, создалось впечатление, что я слишком далеко от нее ушел — ведь в ней речь идет почти исключительно об Израиле и его отношениях с СССР. Но, к сожалению, никак невозможно всерьез обсуждать вопрос об Израиле без обращения к проблеме международного сионизма.

Я не сомневаюсь, что значительная часть израильтян сосредоточена на деле создания своего национального общества, государства, культуры. Но факты неопровержимо свидетельствуют, что политика Израиля (особенно с конца шестидесятых годов) все более зависит от воли международного сионизма. Для освещения этого сложного вопроса потребовалось бы слишком много места, и потому я считаю уместным отослать читателя к превосходному исследованию О. А. Колобова (основанному, в частности, на тщательной работе во многих архивах и учреждениях США) или более популярным, но по-настоящему основательным книгам. А.Моджорян[44]

Эти работы, в частности, дают ясную и убедительную характеристику теснейшей зависимости политики Израиля от международного сионизма.

Повторю еще раз, что в Израиле, очевидно, есть немало людей, для которых международный сионизм — это, как и для видного журналиста Ури Авнери (чьи слова уже цитировались), «чуждое и отвратительное» явление, подрывающее само «национальное существование» страны. Но факт остается фактом: политика Израиля определяется не столько его национально-государственными интересами, сколько интересами международного сионизма.

Могут возразить, что без мощной поддержки этого сионизма Израиль с его населением, составляющим менее четырех миллионов, и дня не мог бы противостоять чреватым конфликтами с ним арабским странам, совместное население которых составляет ныне около двухсот миллионов.

Но вдумаемся хотя бы в одну — едва ли не наиболее острую проблему — проблему «жизненного пространства» для израильтян, которое стремятся расширить за счет арабов. На собственной территории Израиля, отведенной ему решением мирового сообщества в 1948 году, освоена лишь одна треть земель; на остальных трудноосваиваемых землях (типа пустыни Негев) живет лишь 12 процентов населения[45]

Если бы хотя бы небольшая часть тех капиталов, которые затрачиваются на милитаризацию, была вложена в эти земли, они стали бы цветущим краем. Ведь смогли же создать райские уголки на месте вчерашней бесплоднейшей пустыни те арабские страны, которые располагают крупными «нефтедолларами».

Михаил Агурский закончил свою статью пожеланием: «Израильтяне и арабы должны наконец найти способ мирно жить друг с другом…». Но найти этот способ можно, без сомнения, только в том случае, если будет осуществлен девиз, ставший названием книги Ури Авнери: «Израиль без сионизма». Так что остается пожелать победы Авнери и его единомышленникам.

Я с интересом прочитал информацию Агурского, касающуюся многих сторон и деталей взаимоотношений Израиля с различными зарубежными (по отношению к нему) организациями и деятелями. Особенно большое впечатление произвело на меня сообщение Агурского о том, что «в последнее время наблюдается захват целого ряда органов печати Израиля крупными еврейскими бизнесменами Запада», в том числе и захват еженедельника, принадлежавшего ранее «хананеянисту» Ури Авнери.

Кстати сказать, рисуя картину постоянных (пусть и не всегда «жестоких») конфликтов между израильскими и зарубежными сионистами, Агурский волей-неволей подкрепляет, тезис о принципиальной «неоднородности» сионизма.

Вместе с тем приводимые им факты не могут, я полагаю, действительно раскрыть суть международного сионизма. Ведь международный сионизм (что я стремился показать в статье, с которой полемизирует Агурский) — это всемирная экономически-политически-идеологическая сила, которая не только «не умещается» в рамках каких-либо конкретных еврейских организаций, но давно уже утратила национальный характер; так, заведомое большинство «задействованных» в ней людей не являются евреями ни с религиозной, ни с этнической точки зрения (этим и обусловлена исключительная мощь современного международного сионизма).

Агурский утверждает, что я-де присоединяюсь к «мифу о международном сионизме», каковой «придуман» Сусловым, Пономаревым и др. Должен признаться, что я несколько обижен таким предположением. Если бы Агурский полемизировал по какому-либо вопросу с людьми типа Б. Ельцина, Г. Попова, В. Коротича, Ю. Афанасьева и т. п., которые в течение десятилетий руководствовались в своей деятельности речами и инструкциями Сусловых, Пономаревых и К0, он имел бы основания сказать что-либо подобное. Но Агурский, думаю, не может не знать, что я (хотя мне, конечно, известны имена Суслова и, более туманно, Пономарева) ни при какой погоде не читал и не слушал этих и близких им товарищей.

Если уж искать творцов пресловутого «мифа», уместно вспомнить о двух крупнейших личностях второй половины XIX века — Достоевском и Дизраэли, лорде Биконсфильде, который был создателем консервативной партии Великобритании, премьер-министром этой страны и видным английским писателем.

Достоевский писал в конце жизни (эти высказывания были опубликованы в 1883 году, а в следующий раз — в 1984-м, в первом действительно Полном собрании его сочинений (т. 27, с. 59), изданном только благодаря мужеству Г. Фридлендера): «Бисмарки, Биконсфильды, Французская республика и Гамбетта и т. д. — все это как сила один только мираж, и чем дальше, тем больше. Господин и им, и всему, и Европе один только жид (отмечу, что это слово тогда — как и до сих пор в польском или чешском языках — не имело еще значения бранной клички. — В. К.) и его банк. И вот услышим: вдруг он скажет veto, и Бисмарк отлетит, как скошенная былинка. Жид и банк господин теперь всему: и Европе, и просвещению, и цивилизации, и социализму. Социализму особенно, ибо он им с корнем вырвет христианство и разрушит ее (Европы. — В. К.) цивилизацию. И когда останется лишь одно безналичие, тут жид и станет во главе всего. Ибо, проповедуя социализм, он останется меж собой в единении…»

Нетрудно предвидеть, что многие квалифицируют эти высказывания как антисемитские, то есть направленные против евреев как таковых. Но эта квалификация будет или недомыслием, или клеветой. Ведь одной из наиболее вероятных жертв «жида и его банка» (то есть определенной экономическо-политической силы) Достоевский считает выдающегося сына еврейского народа Биконсфильда-Дизраэли.

И поистине замечателен тот факт, что Дизраэли разделял это убеждение Достоевского (хотя последний, к сожалению, этого не знал). Известнейший в свое время, в 1930–1940 годах, английский публицист, ведущий корреспондент «Тайме» Д. Рид писал о Дизраэли: «Выступая в 1852 году в палате общин… он заявил: «Влияние евреев может быть установлено в последнем взрыве принципа разрушения в Европе. Здесь имеет место мятеж против традиции и аристократии, против религий и собственности. Равенство всех и отмена собственности провозглашаются тайными обществами, создающими временные правительства, а во главе всех их стоят люди еврейской расы… В союз с коммунистами вступают самые умелые дельцы и манипуляторы собственности; самые необычные и выдающиеся люди действуют рука об руку с подонками низших слоев Европы». «По словам Дизраэли, — продолжает Рид, — целью всех этих людей было уничтожение христианства». Среди «нескольких настоящих пророков», резюмирует Рид, нет «равного Вениамину Дизраэли… Замечательно и само его имя; он как бы принадлежал к тем израильским пророкам, которые в свое время обличали Иудею. Он гордился своим происхождением, но, несмотря на это, любил Англию сильнее, чем многие Из природных англичан…». Для Дизраэли не представляло сомнения, цитирует Рид, что «миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что происходит за кулисами» (Д. Рид. Спор о Сионе. Иоганнесбург, 1986, с. 128–129).

Можно утверждать, что Дизраэли принадлежит наиболее раннее (1852) формулирование убеждения, которое Агурский называет «мифом о международном сионизме». В России же первым по времени сочинением на эту тему была изданная в 1860 году «Книга кагала» Я. Брафмана, который, между прочим, был дедом одного из лучших русских поэтов XX века Ходасевича.

Как уже говорилось, всемирная сила, о которой первыми заговорили Дизраэли и Достоевский, давно уже перестала быть «национальной», и потому нынешние споры о ней в высшей степени недобросовестно квалифицировать как «антисемитские». Агурский упомянул о заявлении одной из еврейских общин США. Уместно закончить цитатами из этого заявления, относящегося к 1960-м годам: «Сионисты считают, что идею господства над миром можно осуществить политическими, экономическими и религиозными средствами, — но мы не разделяем их цели. Мы против сионизма с его манией величия, ибо он является могильщиком нашего народа. Планы сионистов вредны для большинства нашего народа и являются преступлением в отношении других народов» (ссылка дана в статье Агурского).

Здесь имеется в виду, вполне понятно, международный, а не национальный сионизм, преследующий цель сохранения и развития самобытной еврейской жизни, культуры, государственности.

Разумеется, споры о том, что Агурский называет «мифом», должны и будут продолжаться.

Виктор Кожемяко. Сначала, Вадим Валерианович, оставлю такой вопрос: почему именно эти годы и почему именно борьба с космополитизмом?

Вадим Кожинов. Прежде чем отвечать непосредственно на ваш вопрос, я считаю необходимым сказать о следующем. Период, к которому мы обращаемся, 1946–1953 годы, — это один из самых таинственных периодов нашей истории. В известном смысле даже то, что происходило, допустим, в XVIII и XIX веках, гораздо более ясно, чем эти семь лет. Это не случайно, есть свои причины. Но, кроме всего прочего, и время было, конечно, очень сложное, запутанное. И я бы сказал, именно в это время завязались многие основные узлы, которые до сего дня мы пытаемся развязывать, заварилась та каша, которую мы до сих пор расхлебываем.

Иногда полезно начать с конца, чтобы потом раскрутить остальное. Самое страшное, что говорится об этой эпохе, — будто бы Сталин, ну и Президиум ЦК, который был избран в октябре 1952 года, приняли решение о депортации всех советских евреев в Восточную Сибирь или еще куда-то весьма далеко. Но вот вышла в 1994 году очень серьезная книга очень основательного историка и к тому же получившего доступ к ранее недоступным документам Г. Костырченко «В плену у красного фараона», где убедительно доказано: эта депортация была полной выдумкой. Он даже Называет конкретного человека — некоего театрального деятеля Иосифа Нежного, который начал распространять такой слух, принявший потом действительно широкий характер. Но на самом деле это было абсолютной выдумкой! И я в дальнейшем покажу почему. А сперва хотел бы привести пример, достаточно типичный и в то же время достаточно яркий, как совершенно дико, неправдоподобно искажается действительность, когда начинают говорить об этой самой депортации.

В журнале «Новое время» (во 2-м и 3-м номерах за 1993 год) напечатан рассказ одного как бы очевидца. Причем главным аргументом служит его разговор, который произошел в 1970 году. Я цитирую: «В 70-м году я несколько раз беседовал с бывшим членом Политбюро и главой Советского правительства Николаем Булганиным. Он рассказал мне, что процесс над врачами, который намечался на середину марта 1953 года, должен был завершиться вынесением смертных приговоров. Николай Булганин подтвердил ходившие в течение многих лет слухи о намечавшейся после процесса массовой депортации евреев в Сибирь и на Дальний Восток. Булганин, тогда министр обороны, получил указание от Сталина подогнать к Москве и к другим крупнейшим центрам страны несколько сотен военных железнодорожных составов для организации высылки евреев».

Вот первая, так сказать, информация. Рассмотрим ее.

Во-первых, Булганин в 1949 году был снят с поста министра вооруженных сил (так министерство тогда называлось) и больше никакого отношения к нему не имел. С этого начнем. Далее говорится о том, что при этом, по его словам, то есть Булганина, планировалось организовать крушения железнодорожных составов, стихийные нападения на поезда с евреями, с тем чтобы расправиться с ними в пути. Любой мало-мальски способный к размышлению человек поймет, что организовать крушение сотен (!) железнодорожных составов на дорогах страны — это значит парализовать страну, то есть привести ее просто на грань краха, особенно если учесть, что тогда железнодорожный транспорт был главным средством сообщения. К тому же не так много времени еще прошло после окончания войны, и у нас было так мало локомотивов, что пожертвовать сотнями их для такой цели мог только абсолютный кретин.

Дальше говорится следующее: «Булганин считал, что главными организаторами дела врачей были Сталин, Маленков и Суслов, которым, как он выразился, «помогала» группа других ответственных партийно-государственных деятелей того времени. Я спросил, кто конкретно. Он усмехнулся и ответил: «Вы хотите, чтоб я назвал ряд нынешних руководителей страны? Многие из людей 1953 года сейчас играют ключевую роль. Я хочу спокойно умереть».

Вот такое заявление. Заметьте: он назвал Суслова. Но ведь в 70-м году Суслов занимал второе место в партийной иерархии страны! А как же тогда — «я не хочу называть нынешних руководителей»? То есть, видите, это сообщение соткано из совершенно нелепых и абсолютно противоречивых выдумок. Тем не менее оно публикуется.

В. Кожемяко. Возникает вопрос: зачем? Зачем это нужно журналу «Новое время» и многим другим аналогичным изданиям? Уж во всяком случае (совершенно очевидно!) не для выяснения исторической истины. Сейчас во вполне определенном контексте нередко раздаются крики о разжигании межнациональной розни со ссылками на соответствующую статью Уголовного кодекса. Между тем, на мой взгляд, распространение подобных слухов и выдумок как раз более всего служит разжиганию этой самой розни. Однако распространители ненаказуемы…

В. Кожинов. Распространяется с серьезным видом абсолютная чушь, полный бред. Это относится не только к якобы планировавшейся депортации — я мог бы привести много других примеров, которые выглядят так же.

Но вернемся к истокам событий, которые в конце концов и породили тот нелепейший слух. В 1946 году наш выдающийся ученый Петр Леонидович Капица написал Сталину очередное письмо. Дело в том, что с 1936 года, когда он вернулся из Англии, этот действительно очень крупный ученый считал как бы патриотическим долгом излагать свои мысли главным руководителям страны. Постоянно писал и Сталину — письма с разного рода предложениями, советами и так далее. Известно, что он написал Сталину полтора десятка писем. Ни на одно ответа не получил. Можно, кстати, уважать человека, который, не получая ответа, тем не менее продолжал писать.

И вот в январе 1946 года он написал Сталину следующее свое письмо, которое сравнительно недавно — в 1989 году — было впервые опубликовано. Вместе с ним Капица послал рукопись книги писателя Гумилевского «Русские инженеры». Довольно известный писатель, начавший еще до революции, сначала он писал об иностранных инженерах. Капица сообщает Сталину, что по его личной, Капицы, просьбе Гумилевский написал книгу «Русские инженеры». И дальше я цитирую письмо: «Мы мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мысли. Из книги ясно: первое — большое число крупнейших инженерных начинаний зарождалось у нас; второе — мы сами почти никогда не умели их развивать; третье — часто причина неиспользования новаторства в том, что мы обычно недооценивали свое и переоценивали иностранное. Обычно мешали нашей технической пионерной работе развиваться и влиять на мировую технику организационные недостатки. Многие из этих недостатков существуют и по сей день, и один из главных — это недооценка своих и переоценка заграничных сил. Ясно чувствуется, что сейчас нам надо усиленным образом подымать нашу собственную оригинальную технику. Мы должны делать по-своему и атомную бомбу, и реактивный двигатель, и интенсификацию кислородом, и многое другое. Успешно мы можем это делать только тогда, когда будем верить в талант нашего инженера и ученого и уважать его и когда мы наконец поймем, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других и на него можно смело положиться. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти столетия нас никто не сумел проглотить».

Так написал Капица вот эти замечательные слова Сталину.

По-видимому, Сталин был достаточно занят, потому ответ написал только в апреле. Но из ответа ясно, что он воспринял это письмо с чрезвычайной заинтересованностью.

В. Кожемяко. В каком месяце письмо Капицы было написано?

В. Кожинов. Оно было написано 2 января 1946 года. А Сталин 4 апреля отвечает: «Все ваши письма получил (то есть за целый ряд лет. — В. К.). В письмах много поучительного. Думаю как-нибудь встретиться с вами и побеседовать о них. Что касается книги Гумилевского «Русские инженеры», то она очень интересная и будет издана в скором времени». Она вышла в начале 1947 года, эта книга.

Так вот, очень важно знать, что и Сталин, и вообще все советские руководители до 1946 года говорили в основном о том, что технике мы должны учиться у Запада, и прежде всего у Соединенных Штатов. Можно привести прямые высказывания Сталина, что нам надо Учиться у Америки. Я должен сказать, Капица поставил здесь, в своем письме, поистине колоссальную проблему! Дело в том, что действительно очень многие, очень серьезные открытия и в авиации, и в радио, и в телевидении, и в массе других направлений были самостоятельно сделаны у нас, но реализованы — за границей. Это факт. А вот теперь Сталин и начал борьбу с низкопоклонством перед Западом, тем самым, как иногда иронически говорят, «пресловутым» низкопоклонством.

В. Кожемяко. То есть вы считаете, что письмо Капицы послужило толчком?

В. Кожинов. Вне всякого сомнения! Сталин даже дословно повторяет многое из этого письма в своем выступлении перед писателями в 1947 году, что зафиксировал Симонов в известных мемуарах.

В. Кожемяко. Эта тема прозвучала — о низкопоклонстве?

В. Кожинов. Да, в 1947-м впрямую было сказано. И смотрите, в 1955 году мы создаем первую в мире атомную электростанцию в Обнинске, в 1957-м запускаем первый в мире искусственный спутник Земли, а в 1961-м впервые человек у нас отправляется в космос.

Никто почему-то не задумывается вот над чем. Мало того, что это были колоссальные открытия, которые, кстати, привели к полной перестройке системы образования в Соединенных Штатах — к перестройке во многом в нашем духе, принят был даже специальный закон. Главное еще и в том, что открытия эти были технически реализованы, причем за достаточно короткий срок. Да, атомную бомбу американцы создали раньше, но электростанцию первыми создали мы. И это, конечно, свидетельствует о многом. То, что мы сами реализовали свое собственное открытие такого крупного масштаба.

В. Кожемяко. Вы имеете в виду атомную электростанцию?

В. Кожинов. Да. То есть та недооценка своего, о которой так резко заявил Капица, это действительно был очень негативный факт. И его надо было преодолеть. Поэтому нужно прямо сказать: борьба, что называется, с низкопоклонством — это было необходимым и плодотворным делом. Кстати, даже Симонов в своих воспоминаниях об этом прямо пишет.

Другой вопрос… Он дальше говорит, что борьба с низкопоклонством чем далее, тем более приобретала часто безобразные черты. И с этим тоже нельзя не согласиться. Да, действительно, было много такого, что с сегодняшней точки зрения недопустимо. Была проявлена в этой борьбе и жестокость. Но когда мы думаем об этом, я хочу снова напомнить наш с вами разговор о 37-м годе. Многое объясняется тем, что сравнительно недавно произошла революция, и беспощадность была, как говорится, в крови у многих. В атмосфере самого времени.

Сегодня у нас любят говорить, что были какие-то особо жестокие люди, нехорошие, злые, а были какие-то совсем другие, которые с этим боролись, и так далее. Позволю себе заронить сомнение в эту удобную, но весьма упрощенную классификацию.

Вот в журнале «Источник» № 3 за 1997 год опубликовано письмо одного человека, которого нам всегда преподносят как образец высшей человечности, гуманизма, вообще такого замечательного человека. Это письмо он в 1943 году написал Сталину. Я пока не называю его фамилии. Он пишет о том, что наблюдает за детьми, и «…в стране образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу. Эти разложившиеся дети являются опасной заразой для своих товарищей по школе. Между тем школьные коллективы далеко не всегда имеют возможность избавиться от этих социально опасных детей». Дальше приводится целый ряд примеров. Сказано, что «Сережа Королев, ученик 1-го класса «В», занимался карманными кражами в кинотеатре «Новости дня». «Школьники во время детского спектакля, воспользовавшись темнотой зрительного зала, стали стрелять из рогаток в актеров». «В зоологическом саду я видел десятилетних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам». И какой делается вывод? Что предлагает автор письма? «Для их (то есть детей. — В. К.) перевоспитания необходимо раньше всего основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом. Основное занятие колонии — земледельческий труд. Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство1. При наличии колоний можно провести тщательную чистку каждой школы, изъять оттуда социально опасных детей и тем спасти от заразы основные кадры учащихся». «Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился. Зная, как близко к сердцу принимаете Вы судьбы детей и подростков, я не сомневаюсь, что Вы при всех Ваших титанических и огромных трудах незамедлительно примете мудрые меры для коренного разрешения этой грозной проблемы. С глубоким почтением писатель К. Чуковский».

В. Кожемяко. Да, интересно…

В. Кожинов. Так вот, видите, я в данном случае даже не собираюсь особо говорить лично о Чуковском — говорю об атмосфере времени.

В. Кожемяко. Об атмосфере и о методах, так скажем.

В. Кожинов. Да, и о методах, конечно. Оказывается, ученик 1-го класса «В» социально опасен, и его надо изолировать да еще заставить заниматься земледельческим трудом.

В. Кожемяко. Я полагаю, это написано по личной инициативе Корнея Ивановича. Никто же его на такое письмо не подталкивал.

В. Кожинов. Никакого сомнения нет. Он же говорит, что обращался во многие инстанции, добивался! Нет, речь идет именно о том, что не надо обольщаться. В стране был такой климат, который неизбежен после любой революции. И это достаточно долго продолжалось. Те перехлесты, действительно жестокие и в конце концов неоправданные меры, которые были приняты в этой самой борьбе с низкопоклонством, нельзя, конечно, не осудить. Но вместе с тем, когда сейчас начинают об этом говорить, совершенно забывается и начисто отрицается суть той борьбы. А между тем, повторяю, инициатором этого был Капица, и было сделано немало необходимого, очень полезного, и были весомые реальные результаты, очень ценные для страны, вследствие отказа от этого низкопоклонства.

В. Кожемяко. Кстати, о терминах — «низкопоклонство», «космополитизм». Я, честно говоря, несколько забыл, как это входило тогда в обращение, что вошло вначале, в какой формулировке?

В. Кожинов. Сначала главным образом говорилось о низкопоклонстве. Потом это стало переходить уже в идеологическую сферу, так сказать. Там появился и космополитизм. Слово «низкопоклонство» стало широко употребляться в 1947 году, космополитизм — больше в 48-м. Причем если говорить непосредственно о близкой мне литературной сфере, то первым проявлением борьбы, между прочим, были жестокие нападки на великого русского филолога Александра Николаевича Веселовского, которого обвиняли как раз в низкопоклонстве перед Западом совершенно несправедливо. Я думаю, сработало то, что у него был младший брат, гораздо менее значительный, Алексей Николаевич Веселовский, который написал книгу, очень. пропагандировавшуюся до революции, — «Западное влияние в русской литературе», которая действительно объявляла почти все творчество великих русских писателей простым подражанием Западу. Вот тут как-то переплелось. Что касается Александра Николаевича Веселовского, это совершенно неверно.

В. Кожемяко. Насколько я помню, даже у нас, на первом курсе университета, в 1951 году критика в его адрес на лекциях звучала.

В. Кожинов. Его просто избрали в качестве вот такого объекта для битья. Дело в том, что сразу после войны вышли ранее подготовленные, но невыходившие работы Веселовского и, кроме того, книга о нем выдающегося филолога, директора Института мировой литературы Шишмарева. И тут же на это начали нападать. Причем первыми напали, если уж говорить об «антиеврейском» характере той акции, Виктор Шкловский и Валерий Кирпотин. Оба были по национальности евреями, между прочим. Вот они первые и атаковали Веселовского.

В. Кожемяко. Именно за низкопоклонство?

В. Кожинов. Да, это прямо так и формулировалось.

В. Кожемяко. Перед Западом?

В. Кожинов. Да. Это было в 1947 году в журнале «Октябрь». Была такая дискуссия. Причем Шишмарев отстаивал, выступал в защиту Веселовского, а Шкловский и Кирпотин его громили. Потом это начало обостряться — по законам самой полемики. В конце концов уже и Шкловского, и Кирпотина начали критиковать за недостаточно резкую оценку. Ну это уже такое развитие событий…

Теперь, конечно, при разговоре о борьбе с космополитизмом нельзя, абсолютно невозможно обойти, — да я с этого и начал, — того, что называется «еврейским вопросом».

В. Кожемяко. Почему нельзя обойти? Потому что сейчас в определенной трактовке это стало полным аналогом: борьба с космополитизмом — значит, борьба с евреями?

В. Кожинов. Я уже показал, какой фальсификацией является как бы последний, заключительный результат всего этого — мнимое решение о депортации всего еврейского населения в Восточную Сибирь и на Дальний Восток. Но дело в том, что и все остальное в значительной мере фальсифицировано. Почему? Что я имею в виду под фальсификацией? Прежде всего надо видеть два явления: вот борьба с этим низкопоклонством, космополитизмом, а с другой стороны — та ситуация, которая создалась в стране в результате событий, происходивших в государстве Израиль. Именно на этом, если угодно, все завязано. Но это стараются игнорировать. Если и говорят об этом, то как- то бегло. А ведь проблема борьбы с космополитизмом приобрела действительно в отдельных случаях такой ярко выраженный антиеврейский характер после того, что произошло в отношениях СССР с государством Израиль.

Я могу сослаться на очень дельную, во многом объективную книгу, которая недавно вышла у нас в переводе с иврита. Автор — видный израильский дипломат Йосеф Говрин, книга называется «Израильско-советские отношения. 1953–1967». Так вот, здесь путем объективного исторического исследования еще раз убедительно показано, во-первых, что СССР сыграл решающую, определяющую роль в создании государства Израиль. Что именно по инициативе Советского Союза было принято в 1947 году это решение, и в 1948 году он первым признал Израиль де-юре. Америка признала несколькими месяцами позднее. Я уже не говорю об Англии, которая вообще категорически была против создания этого государства.

Кстати, в Израиле многие до сих пор высоко ценят нашу роль в тот период. Я знаю, например, что даже после антисталинского хрущевского доклада во многих израильских кибуцах висели, да и сейчас кое-где висят портреты Сталина. А в воспоминаниях Голды Меир (кстати, первого посла Израиля в СССР) прямо говорится, что, «несмотря на все последующие события, мы никогда не забываем того, что было сделано». Это ведь была помощь не только дипломатическая, то есть требование создания такого государства, но и огромная военная помощь. В частности, почти все оружие, которое находилось в руках израильтян, создававших свое государство, было доставлено из Чехословакии. Естественно, с нашей помощью.

Не будем наивными людьми — совершенно ясно, что наше руководство, ну и Сталин лично рассчитывали на то, что Израиль станет союзником СССР в геополитически очень важном районе. Между тем вскоре все обернулось совсем иначе.

Надо сказать, что в Израиле было две партии: МА-ПАМ и МАПАЙ. Одна ориентировалась больше на Запад, другая — на СССР. Предполагалось, что победит на выборах именно просоветская партия и, таким образом, у нас будет новый союзник на Ближнем Востоке. Однако, как только Израиль утвердился, он сейчас же повернулся в сторону Соединенных Штатов. И об этом Йосеф Говрин тоже достаточно прямо пишет: уже в 1948 году Израиль показал, что он вовсе не является союзником СССР.

Это произвело, конечно, самое ужасное впечатление в нашей стране. Именно поэтому был снят с поста министра иностранных дел Молотов, поскольку одновременно он руководил так называемым Комитетом информации, который являлся тогда основным звеном стратегической разведки. Молотов был обвинен в том, как это он не смог понять, куда пойдет Израиль. По этой же причине был снят с поста министра вооруженных сил Булганин, поскольку Главное разведывательное управление, которое находилось под его руководством, в конечном счете тоже неправильно информировало Сталина. То есть все предполагали, что произойдет вот так, а произошло — прямо наоборот!

Наконец, естественно, в тех условиях и при тогдашнем, пользуясь модным нынче термином, политическом менталитете крайнее раздражение вызвал тот факт, что огромная масса советских евреев не только восторженно встретила создание государства Израиль, но и после проявившейся его антисоветской, проамериканской позиции продолжала приветствовать. В частности, организовали очень пышную встречу Голды Меир, когда она пришла в синагогу в Москве, и так далее.

Правда, важно подчеркнуть, что Сталин до самого своего конца совершенно четко разъединял: евреи вообще и, как он выражался, евреи-националисты. В том же самом журнале «Источник» № 5 за 1997 год напечатан интересный и довольно ценный документ. Это дневник одного из членов Президиума ЦК, то есть Политбюро в последние годы жизни Сталина, и одновременно одного из руководителей всех ракетных и атомных дел — Малышева. Непосредственно сидя на заседаниях Президиума ЦК, Малышев записывал, что говорил Сталин. И вот 1 декабря 1952 года, когда оставалось жить ему всего три месяца, он говорит о еврейской опасности. При этом каждый раз добавляет: евреи-националисты.

Вот евреи-националисты считают, что их нацию спасли США, Сталин так говорит. Они считают себя обязанными американцам. И в конечном счете это вызвало противостояние тем, кого Сталин называл евреями-националистами. Это было, если хотите, борьбой глобальной, в мировом масштабе. Понятно, в тогдашних условиях жесткой конфронтации двух блоков такое не могло не привести к тяжелым последствиям.

Хотя следует прямо сказать: эти последствия крайне преувеличивают. Ну а Сталина представляют (совершенно необоснованно!) неким принципиальным антисемитом, который вообще евреев считал чем-то враждебным. Кстати, многие этим прониклись на основе различного рода сочинений, написанных очень мало осведомленными людьми.

Например, у нас популярны стали в последние годы книги эмигранта Автарханова, чеченца. Вот он пишет прямо, что Сталин был антисемит. Но тут же добавляет, что в 49-м году Сталин вдруг обратил внимание, что из 11 членов Политбюро 9 родственно связаны с евреями. В том числе сам Сталин, поскольку его внук и внучка наполовину евреи. То есть Автарханов сам себя побивает! Совершенно ясно, что без воли Сталина никто не мог стать членом Политбюро. Как же мог допустить такое антисемит? Повторяю: девять из одиннадцати! Сами посудите. И в собственном родстве от евреев не отгородился. Тем не менее обвиняют — антисемит, антисемит… А вот передо мной справочник Союза писателей СССР, изданный в 1950 году. Здесь приведен список членов правления Союза, которое избрано было в январе того же 1950-го. И в его составе среди 56 писателей РСФСР — 12 евреев.

Ну и дальше можно привести бесчисленное количество фактов, доказывающих, что борьба шла именно с определенным образом политически и идеологически ориентированными, а вовсе не с евреями. Например, в это время огромное общественное и государственное значение имело присуждение Сталинских премий. Возьмем годы с 1949-го по 1952-й. Так вот, примерно треть всех премий получали люди еврейского происхождения! И это при том, что они составляли один процент населения страны.

Иногда пытаются выдать все это за какой-то неизбежный факт, потому что, дескать, награждали премиями тех евреев, которые работали, выражаясь современным языком, в военно-промышленном комплексе. Ну а писатели и даже литературоведы? Нелепо думать, что нельзя было подыскать какого-нибудь литературоведа другой национальности.

В этом смысле, конечно, очень фальшиво звучит название книжки, которую выпустил недавно писатель Борщаговский, — «Обвиняется кровь». Он сам был, так сказать, зачислен в космополиты, подвергался гонениям, его некоторое время не печатали. Но как только он написал роман «Русский флаг», посвященный эпохе Крымской войны, патриотический, огромный роман — 750 страниц, он был немедленно напечатан. В 1953 году вышел этот роман! И впоследствии много раз переиздавался. Что ж, выходит, кровь у него стала другая, когда он написал патриотический роман?

Или возьму другой пример, о котором написал известный драматург и киносценарист Александр Штейн. Он рассказывает, что как раз в 1952 году он вместе с режиссером Роммом задумал создать фильм об адмирале Ушакове. Фильм они решили сделать двухсерийным.

Однако незадолго до этого Сталин (это, конечно, было некоторое самодурство) категорически запретил снимать двухсерийные фильмы. «Народу некогда смотреть две серии», — сказал Сталин. И когда эти люди пришли к руководителям кинематографии и сказали, что они собираются делать двухсерийный фильм, на них посмотрели как на безумных. Тем не менее Штейн рассказывает в своих только что изданных воспоминаниях, что они написали письмо Сталину и Сталин разрешил им снять двухсерийный фильм, поскольку речь шла о патриотическом произведении.

По-моему, одного этого факта достаточно, чтобы понять: речь шла не о преследовании какой-то национальности, а о борьбе с антипатриотическими силами. Было ведь еще и такое слово: «антипатриотический».

В. Кожемяко. А как точнее сказать: с антипатриотическими силами или с антипатриотической направленностью?

В. Кожинов. Самый выразительный факт, пожалуй, такой, если уж говорить об этом. В Соединенных Штатах даже раньше, чем у нас, еще в 1946 году по инициативе Трумэна была начала борьба с антиамериканской деятельностью — так это там называлось. И продолжалась она, эта борьба, до 1955 года — у нас прервалась со смертью Сталина. Вот была знаменитая комиссия Маккарти, масса людей побывала в тюрьме… У нас еще жестче — скажем, члены Еврейского антифашистского комитета были расстреляны. Хотя в этом, может быть, огромную роль сыграли какие-то отдельные люди, потому что арестованы они были еще в конце 48-го года, а расстреляны только в 52-м. Значит, была очень сложная история, которая в чем-то до сих пор остается неясной.

Но что характерно? Как это ни странно, большинство тех граждан в Америке, которых обвиняли в антиамериканской деятельности, были тоже евреями. Об этом, кстати, есть книги, написанные у нас и переведенные. Чарли Чаплин вынужден был покинуть Америку, а другой выдающийся еврей — Оппенгеймер, создатель атомной бомбы американской, — был отстранен от всех работ. Должен прямо сказать, что у нас, между прочим, такого не было.

В. Кожемяко. Давайте вернемся к тому, как все развертывалось у нас. Ведь началась, насколько я помню, кампания против театральных критиков, которых назвали космополитами.

В. Кожинов. В книге Костырченко, о которой я уже говорил, совершенно ясно показано, что борьбу начали как раз эти самые критики, которые потом пострадали. Это произошло в 1948 году. Им страшно не нравилась линия, характерная для Союза писателей, возглавляемого Фадеевым. И они начали борьбу. Причем опирались, ни много ни мало, на тогдашнего заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК Шепилова. И Шепилов их всячески поддерживал и очень резко выступал против Фадеева. В книге вся эта история подробно раскрывается. Атака первоначальная была со стороны именно этих критиков. В частности, они пользовались тогдашней, я бы сказал, самой яростной газетой «Культура и жизнь», поскольку ею руководил в основном Шепилов. И до января 1949 года Шепилов активно поддерживал эту группу критиков, сГремясь всячески дискредитировать Фадеева.

Но, по-видимому, какую-то роль здесь сыграл патриотически настроенный секретарь московского городского и областного комитетов партии Попов. У него состоялась беседа со Сталиным, и была выявлена определенная связь между тем, что происходит в государстве Израиль, и деятельностью этих критиков. Сталин отреагировал. Кстати, даже считается, что статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», опубликованная в «Правде», отчасти была написана Сталиным. Впрочем, некоторые утверждают, что эту статью написали Симонов совместно с Давидом Заславским, кстати, тоже евреем по происхождению.

Вообще, я мог бы сослаться на целый ряд антикосмополитических статей, написанных евреями в это время. В частности, довольно известный критик Зиновий Паперный написал не только многие статьи, но и большую работу о Пушкине, где всячески нападал на космополитов, которые пытаются Пушкина изобразить жалким учеником западных писателей и тому подобное.

В. Кожемяко. Однако факты гонений по национальному признаку, необоснованных и несправедливых, все-таки были.

В. Кожинов. Бесспорно. По логике любой широкомасштабной кампании, когда страдают порой и многие ни в чем не повинные. Но важно понять, что сама-то борьба развернулась не просто так, по какой-то немотивированной блажи или прихоти, а связана была с резкой поляризацией интересов в системе отношений СССР — Израиль — США.

Для Сталина это был страшный проигрыш. Причем я бы сказал, что прежние его надежды на Израиль — это я уже говорю как историк — были в общем-то неразумны. Я даже не берусь разбираться в идеологических настроениях тогдашних руководителей Израиля, да и вообще самого народа Израиля, но дело в том, что СССР находился после войны в ужасном положении.

Это была разоренная страна, которая должна была по кусочкам склеивать разбитую жизнь. И помочь всерьез Израилю она не могла. А Америка, которая только обогатилась за годы войны, обладала гигантским богатством.

В. Кожемяко. Да, пожалуй, тут можно говорить о серьезной ошибке Сталина. О серьезнейшем просчете уж не Молотова и не Булганина, а именно самого Сталина. Хотя… легко судить задним числом.

В. Кожинов. Безотносительно к идеологическим и политическим симпатиям руководителей Израиля понятно: заново созидающейся стране, в которую они хотели собрать со всего света миллионы людей, можно ли было опираться на пережившую тяжелейшую войну Россию, СССР?

А опасность еврейского национализма у нас в этот период стала особенно сильной. Кстати, Константин Симонов, которого никто не подозревает в каком-то антисемитизме, в своих воспоминаниях прямо пишет, что опасность низкопоклонства была и опасностью еврейского национализма — тоже. Причем книга написана уже в конце его жизни.

В. Кожемяко. Среди жертв периода, о котором мы с вами говорим, в первую очередь называют обычно Михоэлса.

В. Кожинов. Убежден, проблема Михоэлса не решена. Никто не считал в течение долгого времени, что Михоэлс был убит. Считали, что это несчастный случай. Я это очень хорошо помню. Ему были устроены торжественные похороны… Причем произошло это в январе 1948 года, когда даже еще не было создано государство Израиль. Некоторые пытаются объяснить трагедию с Михоэлсом так: он был очень сильный человек, и Сталин боялся, что если его вывести на процесс против Еврейского антифашистского комитета, то он как-то себя покажет. Но это совершенно нелепое предположение. При проведении всех процессов никто никогда такого не боялся и не стеснялся.

И еще: откуда исходит, что был убит Михоэлс? Об этом заявил Берия. Все сведения о том, что он был будто бы убит, — от Берии. Причем был убит якобы Абакумовым по заданию Сталина. Известно, что Абакумов был злейшим врагом Берии. И вот впоследствии Берия утверждал, что Абакумов, когда его арестовали, признался. Абакумова, кстати, страшно пытали. Других сведений об убийстве Михоэлса нет.

В. Кожемяко. В каком году Абакумова расстреляли?

В. Кожинов. В 1954-м. Я не исключаю, что против Михоэлса мог быть террористический акт, но в то же время не могу исключить и того, что это задним числом было выдумано, а на самом деле это был несчастный случай.

В. Кожемяко. То есть вы не считаете это абсолютно доказанным?

В. Кожинов. Не считаю. Я оставляю этот вопрос открытым. Мало того, что нет достаточных доказательств этого убийства. Мало того, что были такие торжественные похороны, что в Москве остановили движение транспорта. В мае было провозглашено государство Израиль — и тогда же в Москве состоялось невероятно торжественное собрание памяти Михоэлса. Тут же вышла книга о нем. Очень странно все-таки: если действительно, уничтожая Михоэлса, хотели как-то заглушить, задушить еврейское движение, то тут было как раз обратное действие. Потому что, вы знаете, вообще смерть выдающегося человека — она же сплачивает, а он был представлен как совершенно колоссальная фигура. Выступали и Фадеев, и другие деятели культуры, да кого там только не было, на этом торжественном дне его памяти. Так что вопрос этот, я считаю, очень сложный.

А что касается реального гонения, которое выразилось прежде всего, конечно, в гибели деятелей Еврейского антифашистского комитета, то при этом как-то странно забывается, что как раз в 1949 году было огромное дело о русском национализме и во главе него были поставлены фигуры не менее крупные, чем те, которые «проходили» по еврейским делам. Это и Кузнецов, и Родионов, и Вознесенский, член Политбюро. По этому делу были репрессированы две тысячи человек — гораздо больше, чем по всему делу о космополитизме и еврейскому вопросу. А было это ведь одновременно. И погибло значительно больше людей.

В. Кожемяко. Можно вспомнить известное сталинское выражение о левом и правом уклоне — какой из них хуже. Оба хуже.

В. Кожинов. Кстати, московский партийный секретарь Попов вскоре тоже был снят. То есть Сталин ударил именно в обе стороны. Поэтому говорить — это сейчас прямо-таки стало аксиомой — о государственном антисемитизме по меньшей мере странно. Тогда можно говорить и о государственном русофобстве.

Какой же это государственный антисемитизм, когда вплоть до смерти Сталина в составе ЦК КПСС были евреи! говоря уж о Кагановиче, Мехлисе, но это были и Ванников, и Райзер, впоследствии министр, и так далее. Значит, в стране царствует политика государственного антисемитизма, а в высшем властном органе страны — евреи. Где же логика?

В. Кожемяко. Я хотел бы, Вадим Валерианович, вернуться к тому, с чего вы начали. Вы сказали, что это, может быть, самый таинственный период нашей истории. А почему?

В. Кожинов. Ну, отчасти это объясняется тем, что после вхождения во власть Хрущева, как поведали архивисты, было уничтожено огромное количество архивных документов. Об этом несколько раз говорилось. Но дело не только в утрате документов. Дело в том, что это действительно была очень сложная эпоха, смысл и содержание которой еще предстоит во многом разгадывать. К тому же была большая засекреченность, которая, правда, началась еще в 30-е годы, но тут, может быть, особенно приобрела отшлифованный характер.

В. Кожемяко. Сослагательное наклонение, конечно, неуместно в разговоре об истории. Но тем не менее, хочу поставить такой вопрос, поскольку об этом нередко говорится: а вот если бы Сталин еще прожил, то, может, тогда и случились бы все эти эшелоны с евреями? И, может быть, произошли бы новые массовые расстрелы и так далее?

В. Кожинов. Нет, я этого не думаю. Террор все-таки резко уменьшился. Запал революционной беспощадности иссякал. Хрущев в своих мемуарах восхваляет себя за то, что он, мол, остановил террор. Но для этого уже была подготовлена почва.

А что касается депортации, повторяю: это абсолютный миф. Нелепый, но всячески раздуваемый. В частности, некий Шейнис издал книжку «Провокация века» — как раз обо всех этих делах. Так вот он утверждает, будто накануне смерти Сталина все управдомы получили приказ подать документы о живущих в их домах евреях. Глупость же! Вы представляете, обстановка секретности, а управдом ходит и выясняет, кто еврей. Если бы это было так, если бы управдомам действительно был дан такой приказ, то все бы немедленно об этом знали. Нет, вот придумал этот самый Шейнис и спокойно печатает.

В. Кожемяко. Вы ничего не сказали о деле врачей.

В. Кожинов. Давайте опять-таки будем объективны. Ведь почти половина тех, кто был привлечен по этому делу, не были евреями, они были русскими. Более того, самым как бы главным считался Виноградов, которого прямо и непосредственно обвиняли в убийстве Жданова. Ставшая впоследствии печально знаменитой Ольга Тимашук как раз находилась при Жданове вместе с Виноградовым и Зелениным, когда тот умер. Там была, между прочим, еще врач-еврейка Карпай, но она была патологоанатомом, то есть она должна была иметь дело со Ждановым уже мертвым, а не живым. Поэтому ее нельзя сюда никак замешать. Так вот. Тимашук написала свое мнение о методах лечения Жданова. Кстати, это тоже сложный вопрос. Дело в том, что в последние годы жизни Виноградов винился, что он тогда недостаточно внимательно отнесся к Жданову, не предвидел инфаркта, который его погубил. Ну вот, а она написала это письмо, в котором ни о каких евреях речи не шло.

В. Кожемяко. Да, это недавно было опубликовано — кажется, в «Труде». И для себя я впервые раскрыл реальную, чисто медицинскую подоплеку этой истории, то есть того, как она начиналась.

В. Кожинов. Евреев-то там, в письме Тимашук, не было!

В. Кожемяко. Да, не было. Но в данном случае важно не только то, как дело начиналось, но и как потом пошло. Конечно, ситуация с государством Израиль, о чем вы говорили, сказалась здесь очень сильно. И кто тут на самом деле виновен и в чем — я думаю, это тоже во многом относится к сложности и таинственности времени. А я обращусь еще раз к теме низкопоклонства перед Западом. Вот если взглянуть на сегодняшний день…

В. Кожинов. Было довольно много острот по поводу того, как тогда боролись с низкопоклонством. Вы знаете, например, анекдот: «Россия — родина слонов». Или что рентгеновские лучи открыл не Рентген, а какой-то Дьяк, который сказал жене: я тебя, стерва, насквозь вижу. И так далее. А сегодня уже в обратном направлении создалась ситуация. Например, есть такой довольно известный культуролог Баткин, кстати, ближайший сподвижник Сахарова. Так вот, недавно он выступал по телевидению и заявил: пока в нашей стране прогрессировал социалистический паралич, Америка создала лазер. Но ведь за лазер получили Нобелевские премии Басов и Прохоров, два наших физика! Это просто постыдно, что человек, считающий себя культурным, профессор, не знает такой элементарной вещи. И как раз то, что мы с созданием лазера нисколько не отстали от Америки, и говорит о преодолении низкопоклонства в то время.

В. Кожемяко. Наверное, Баткин-то сам все знает, но, как любят нынче выражаться, вешает лапшу на уши. Особенно молодым, которые уж действительно почти ничего не знают. Многим неизвестно даже, кто был первым космонавтом планеты, — считают, что американец. Вот они, плоды антипатриотического воспитания в государственном масштабе! И об этом, я считаю, нам с вами тоже стоило бы поговорить…

Одним из инициаторов создания этой книги был Михаил Агурский, памяти которого она и посвящается[46]. В последние годы жизни этого человека мы часто встречались в Москве, куда он почти регулярно наведывался, и вели долгие и содержательные беседы, что отнюдь не было случайным: я не знал и не знаю (непосредственно, лично) другого столь же серьезного и горячего сторонника того уже давно длящегося исторического процесса, который уместно определить как русско-еврейский диалог. Достаточно, я думаю, напомнить, что еще в 1974 году Михаил Агурский стал участником известного сборника «Из-под глыб», где он, по сути дела, вступил в прямой диалог с виднейшими выразителями русского национального самосознания — Александром Солженицыным и Игорем Шафаревичем.

Необходимо, конечно, сказать обо всем этом более определенно и конкретно. Но вначале будет целесообразно обрисовать задачи и общий смысл самой этой книги. Ведь вполне вероятно сомнение в ее соответствии понятию о русско-еврейском диалоге, подразумевающему сложное и основательное обсуждение общеисторических, а также религиозных, философских, политических, нравственных и иных проблем. А тут — стихи, в которых многие видят только выражение чисто личных душевных состояний или даже вообще «словесно-ритмическую игру»…

Но не зря же сказал о стихе Державин, что «металлов тверже он»… И разве не из стихов созданы так легко прошедшие через тысячелетия «Илиада» или «Махабхарата»? Если глубоко задуматься о том, зачем вообще человек обращается к созданию стиха (вместо того, чтобы воспользоваться «естественной» формой речи), непреложно выяснится и такая цель: воплотить свое самосознание в прочной, способной уцелеть в дали времен словесной структуре. А поскольку это действительно так, в стихах (конечно, в той или иной мере) всегда запечатлено стремление воплотить подлинно существенный и весомый смысл… Я говорю о стремлении, которое далеко не всегда реализуется, но которое все же ощутимо в любом достойном своего имени стихотворении.

И, наконец, еще одно. Слово, речь как таковая по-настоящему жива и до конца понятна только в своем контексте; слово, как доказывал Бахтин, есть ответ на нечто произнесенное ранее и вопрос, ждущий последующего слова. Стихотворение же всегда стремится быть завершенным в себе миром, стремится высказать все. В научных комментариях к стихотворениям часто ставится задача выяснить, чем «вызвано» данное стихотворение и какой последующий отклик оно нашло. Однако для полноценного восприятия стихотворения эти сведения вовсе не обязательны; стихотворение, если воспользоваться архаичным глаголом, «довлеет себе» (к сожалению, в современной речи глагол этот часто грубо искажается: в него пытаются вложить некое среднее значение между «давит» и «тяготеет»).

И любое стихотворение, заслуживающее этого названия («творение» — то есть плод творчества!), являет собой — хотя бы в своем устремлении, в потенции своего рода сгусток, кристалл самосознания (самосознания личного, национального, общечеловеческого).

Поэтому есть серьезный и обоснованный смысл в издании книги стихотворений, которые так или иначе связаны с осознанием проблемы «евреи и Россия», в той или иной степени соприкасаются с ней — острой, противоречивой, многозначной… Едва ли можно усомниться в том, что книга эта немало даст любому читателю, стремящемуся осмыслить эту проблему.

И Михаил Агурский был целиком и полностью согласен с этим проектом книги. Он, как уже сказано, являл собой последовательного и даже — это определение совершенно уместно — страстного сторонника открытого, честного, не боящегося никаких острых углов русско-еврейского диалога. Принципиальная честность его участия в этом диалоге выражалась наиболее ясно, пожалуй, в том, что он отнюдь не скрывал, не затушевывал свою безусловную и бескомпромиссную национальную приверженность. Он, например, не пытался убедить кого-либо в том, что его особенно заботят собственно русские интересы…

Это с очевидностью выразилось, например, во время пресловутого «путча» (уж воспользуюсь сим общепринятым чисто пропагандистским словечком) в августе 1991 года. Может быть, то, что я сообщу, выглядит странно, но я и узнал-то впервые о «путче» именно от Агурского. Утром 19 августа он позвонил мне из своего номера в гостинице «Россия» (где через несколько дней, утром 27 августа, его нашли мертвым…) и крайне взволнованно, даже потрясенно заговорил о происходящем (я не имею привычки включать утром телевизор или радиоприемник и еще ровно ничего не знал).

— Как можно было вводить войска?! — восклицал Агурский. — Неужели они не понимают, что армия Давно разложена? Ясно, что государство с этого момента обречено на распад!

Говоря или, точнее, выкрикивая это, Агурский отнюдь не предполагал, что я увижу в его словах некую заботу об интересах моей страны. Он неоднократно развертывал передо мной свое убеждение, что распад СССР крайне невыгоден для Израиля, — хотя бы уже в силу того, что около пятидесяти миллионов мусульман СССР вполне могут тогда слиться с исламом Ближнего и Среднего Востока и, как полагал Агурский, резко увеличить враждебную геополитическую массу, склонную тяжко нависать над Израилем. И есть все основания считать, что сама смерть Михаила Агурского была результатом его предельной взволнованности, порожденной августовскими событиями, и он, следовательно, оказался реальной жертвой так называемого путча…

Но, конечно, глубокая приверженность Агурского к тому, что уместно называть русско-еврейским диалогом, зиждилась не только на таких геополитических соображениях (хотя он во многом жил именно политологическими проблемами). Агурский ясно сознавал, что культура и сам, как говорится, менталитет современного еврейства — в том числе евреев Израиля — сложились в теснейшей взаимосвязи с русской культурой и самим русским бытием; нельзя ведь забывать, в частности, что почти все основоположники государства Израиль, так сказать, «вышли из России». Агурский, между прочим, с жесткой иронией воспринимал нынешние попытки утвердить представления об евреях Израиля как о совершенно «новой», полностью отделившейся от еврейской диаспоры нации (например, «ханаанской»), никак уже не связанной с вековым историческим наследством, которое с конца XVIII века создавалось главным образом во взаимодействии с реальностью Российской империи (где к концу XIX века находилось большинство евреев мира).

Агурский, разумеется, ни в коей мере не закрывал глаза на все «негативные» стороны жизни евреев в России, но вместе с тем он не признавал мифических заклинаний о некоем агрессивнейшем и тотальном антисемитизме, будто бы господствовавшем и продолжающем господствовать в русском народе и национально мыслящей интеллигенции.

Да, Агурский вовсе не «приукрашивал» судьбу евреев в России, но и ни в коей мере не разделял позиции тех — к сожалению, многочисленных — безответственных авторов, которые пытаются, скажем, «приравнять» новейшее развитие русской национальной мысли и германский нацизм, или, точнее, расизм, совершенно закономерно и неотвратимо приведший к так называемому «окончательному решению еврейского вопроса».

Впрочем, пора вернуться к содержанию этой книги.

Едва ли можно оспорить, что стихотворения, представленные в этой книге, так или иначе воплощают в себе не что иное, как еврейско-русский диалог. В стихах русских авторов это очевидно. Но и во всем написанном еврейскими авторами есть двойственный смысл, ибо ведь перед нами еврейское самосознание, воплощенное в выработанном веками русском поэтическом слове, которое «используется» как нечто — это очевидно — в полном смысле родственное (а нередко и, без сомнения, подлинно любовно). И — как ни парадоксальна эта двойственность — даже ненависть к чуть ли не всему русскому (а такие стихи здесь есть) воплощается в составляющем неотъемлемую сторону самого существа авторов таких «ненавидящих» стихов русском поэтическом слове…

А ведь это слово, взятое само по себе, конечно же, не просто некая пустая «форма»; оно исполнено смыслом, и именно русским смыслом; таким образом, оказывается, в сущности, что даже в тех стихах, где, казалось бы, царит ненависть, присутствует и нечто совсем иное…

Кто-нибудь может возразить, что сами условия жизни, так сказать, деспотически заставляли подавляющее большинство российских евреев говорить и писать именно и только по-русски, хотя они, мол, никак этого не хотели. Не буду сейчас оспаривать такое мнение, но ясно, что никто и никак не заставлял ненавидящих Россию людей не просто говорить и писать, а творить в русском поэтическом слове, которое есть неотделимая составная часть русского сознания и даже самого русского бытия. При этом необходимо сознавать, что человек, творящий стихи на русском языке, выступает отнюдь не только как «русскоязычный»; поэтическое слово — это по своей истинной сути вовсе не феномен языка, но явление национального искусства («язык искусства» никак не сводим к языку в лингвистическом значении термина). И тот, кто занимается стихотворчеством на русском языке, неизбежно оказывается тем самым в лоне русской национальной культуры (можно бы показать, что в прозе, в отличие от поэзии, это приобщение к национальной культуре имеет значительно менее глубокий и всесторонний характер).

В стихах, вошедших в книгу, есть воплощение и неоспоримой любви к России, и столь же несомненной ненависти, но сердцевинная «тема» — это, пожалуй, согласно Катуллову признанию, Odi et ашо [47]. Россия как любимая (несмотря ни на что!) мать и одновременно — ненавидимая мачеха. Это особенно часто выступает в стихах, написанных женщинами — с присущей им обостренной жаждой защиты и заботы — жаждой, вдруг сталкивающейся с «мачехиным» равнодушием или даже враждебностью. Однако никак нельзя не заметить, что ведь это и собственно русская поэтическая тема!

Так, наиболее значительная поэтесса второй половины XX века Светлана Кузнецова (1934–1988) в своем стихотворении «Мать-и-мачеха», открывающем ее великолепный поэтический цикл «Русский венок», говорит:

Быль родимая сурова.
Через все века —
Мать-и-мачеха — основа
Русского венка…

Чтоб, иной любви не зная,
Век не понимать,
Кто нам родина родная —
Мачеха иль мать?

Сама эта тема России как «матери-мачехи» — не только предельно сложная, но и подлинно глубокая, могущая быть понятой только в основательнейшем историософском размышлении, и потому я не могу излагать ее здесь. Но важно было сказать о том, что нашедшее выражение в некоторых стихотворениях, представленных в этой книге, казалось бы, чисто «еврейское» восприятие России как «матери-мачехи» на самом-то деле вписывается в заведомо «русское» сознание…

Правда, далеко не все, мягко выражаясь, «критические» мотивы в стихотворениях этой книги представляются мне имеющими объективное обоснование. Подчас «критика» продиктована теми или иными поверхностными политическими либо даже попросту политиканскими обстоятельствами и причинами. Так, например, едва ли сколько-нибудь «серьезен» мотив якобы целенаправленно готовящихся какими-то мощными силами нынешней России еврейских погромов и чуть ли не геноцида, — а этот мотив присутствует или даже господствует в некоторых стихотворениях[48].

Но вполне целесообразно включение в книгу и таких стихотворений, ибо цель ее — в представлении всех возможных «реплик» в русско-еврейском диалоге (хотя, разумеется, исчерпать все немыслимо).

Впрочем, нельзя не упомянуть, что иные «негативные» моменты в стихах обусловлены в сущности элементарной неосведомленностью. Так, например, Нина Воронель не без горечи сетует:

Я в прошлом себя узнаю среди прочих,
И я в этом прошлом не слово, а прочерк:
У предков моих слишком яростный глаз,
А нос слишком длинный и в профиль, и в фас…
И предков моих на Сенатскую площадь
Никто б не пустил под штандарт голубой…

Между тем в действительности среди декабристов свою немалую роль играл еврей, который даже руководил самостоятельной ячейкой тайной декабристской организации — обществом «Херут» (ивр. «Свобода»); в 1926 году вышла в свет специальная монография о нем: «Декабрист Григорий Абрамович Перетц. Биографический очерк и документы». Стоит отметить еще, что его младший брат Егор Абрамович Перетц избрал совсем иной путь и в 1878 году достиг одного из высших в стране постов — государственного секретаря Российской империи. То есть ни «глаз», ни «нос» не помешали этим братьям осуществить в российском «прошлом» свои устремления; они не оказались «прочерками», и Нина Воронель в данном случае — жертва пропагандистской лжи о дореволюционной России, ибо, что стоит подчеркнуть, судьбы братьев Перетцев отнюдь не были некими исключениями в XIX веке (о XX веке и говорить не приходится…).

В связи с этим следует сказать и о достаточно давней приверженности евреев к русскому поэтическому слову. Уже в XIX веке российские евреи играли весьма заметную роль в поэзии; среди них — В. Богораз-Тан, П. Вейнберг, К. Льдов (Розенблюм), Н. Минский (Виленкин), С. Надсон, Д. Ратгауз, С. Фруг, Д. Цензор. А в XX веке Б. Пастернак и О. Мандельштам, Э. Багрицкий и Б. Слуцкий предстают на самой авансцене поэтической культуры России.

Правда, может возникнуть вопрос о том, в какой мере в стихах этих и других поэтов нашего столетия присутствует собственно еврейское начало. Но нет сомнения, что в поэзии (именно в поэзии; проза — другое дело) автор неизбежно воплощается во всей своей многогранной цельности, — в том числе и в своем национальном и этническом существе, даже если оно оттеснено и приглушено в его сознании и бытии.

Можно с большим основанием утверждать, что русско-православный менталитет почти полностью вытеснил еврейскую стихию в творчестве Пастернака (он, как известно, был сторонником безоговорочной «ассимиляции» евреев); однако это скорее исключение, чем правило.

Правда, во многих известных стихотворцах послереволюционного времени «еврейское» было заслонено не русским, а чисто «советским» — то есть, в частности, «интернационалистским» менталитетом[49] (М. Алигер, Дж. Алтаузен, П. Антокольский, A.Безыменский, М. Голодный, Е. Долматовский, B.Инбер, С. Кирсанов, П. Коган, С. Маршак, М. Светлов, И. Сельвинский, И. Уткин, А. Ясный и многие другие). Но в той или иной исторической ситуации — особенно в годы нацистского геноцида — национальное начало с очевидностью пробуждалось и даже выходило подчас на первый план.

Вообще, по мере хода времени соотношение «сторон» и самый характер русско-еврейского диалога, который воплощался в поэзии, весьма существенно изменялись. Но эта книга обращена только к той поэзии, каковая более или менее верно определяется словами «современная», — поэзия последних четырех десятилетий (хотя некоторые — очень немногие — стихотворения, вошедшие в книгу, написаны еще в начале 1950-х гг.).

Наконец, следует сказать и о том, что в книге собраны стихотворения весьма различного художественного уровня; одни из них можно по праву причислить к полноценным образцам поэтического слова, в других нетрудно увидеть те или иные недостатки и слабости. Но определенная «планка» (как любят выражаться современные поэты) все же постоянно имелась в виду при составлении этой книги. По тем или иным своим качествам все входящие в нее стихотворения всецело заслуживают внимания серьезных читателей.

И уж, конечно, тема «Евреи и Россия в современной поэзии» предстает здесь полновесно, многогранно и в своих нередко острейших противоречиях и изломах. В книгу вошло немало стихотворений, которые могут стать предметом серьезных раздумий. В моей «реплике» для этого, понятно, нет места. И я ограничусь отзывом о стихотворении одного из наиболее интересных авторов книги — Льва Лосева. В семи строфах как бы собраны в один клубок чуть ли не все «проклятья» по адресу России, которые рассеяны во многих других стихотворениях книги.

«Понимаю — ярмо, голодуха,
тыщу лет демократии нет,
но худого российского духа
не терплю», — говорил мне поэт.
И еще он сказал, раскаляясь:
«Не люблю этих пьяных ночей,
покаянную искренность пьяниц,
достоевский надрыв стукачей».

Герой стихотворения даже присоединяется к есенинскому герою Чекистову-Лейбману:

«Вот уж правда — страна негодяев:
и клозета приличного нет»…

Однако в заключение Лев Лосев обращается к тому чрезвычайно существенному «феномену», о котором говорилось выше: проклятья-то ведь звучат в русском стихе… И последняя строфа ставит под сомнение все предшествующее:

Но гибчайшею русскою речью
что-то главное он огибал…

Это «главное» определить трудно или даже невозможно. Сам Тютчев сказал о нем как о несказанном:

В Россию можно только верить.

(У Тютчева «верить» выделено курсивом, но цитирующие строку чаще всего не замечают этого).

И во многих стихотворениях в книге это самое «главное» так или иначе присутствует — хотя при прямолинейном, плоском их восприятии, возможно, упускается. Надеюсь, что книгу будут читать пристально.

И еще о сугубо «личном». Долгие годы я был более или менее тесно связан с рядом представленных в книге поэтов и подчас даже играл определенную — пусть и небольшую — роль в их литературной судьбе (Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Александр Межиров, Моисей Цетлин, Лев Вайншенкер и многие другие), а главное — так или иначе вел диалог с ними (и потому мое участие в этой книге закономерно).

Правда, диалог на поверку оказывался иногда не вполне адекватным. Так, например, я достаточно высоко ценил и ценю поэзию Давида Самойлова (хоть и не так, как творчество Бориса Слуцкого и Александра Межирова). Я писал о его стихах еще в самом начале 1960-х годов, когда поэт не имел сколько-нибудь широкого признания, а в 1988 году причислил его к «первому десятку» современных поэтов (см. мою статью «Истинное и мнимое. Поэзия сегодня» в изданном тогда «Советским писателем» сборнике «Взгляд»). Не скрою, мне казалось, что и Давид — или, как я его, подобно многим окружавшим его людям, называл, Дэзик — относится ко мне доброжелательно, невзирая на все возможные разногласия.

Но вот какой выяснился прискорбный казус: Дэзик в свое время преподнес мне свою лучшую, на мой взгляд, книгу «Дни» с порадовавшей меня надписью: «Вадиму — человеку страстей, что для меня важней, чем человек идей, — с пониманием (взаимным). Где бы мы ни оказались — друг друга не предадим. 1.03.71. Д. Самойлов». Но прошли годы, и мне показали публикацию «поденных записей» Дэзика, где именно 1.03.71 начертано: «Странный, темный человек Кожинов». («Знамя», 1995, № 2, с. 150). И еще одна — недатированная — запись: «фашист — это националист, презирающий культуру… Кожинов, написавший подлую статью об ОПОЯЗе, — фашист» (Д. Самойлов. Памятные записи. — М., 1995, с. 431).

Дэзик был, без сомнения, весьма умным человеком, и у меня есть все основания полагать, что он не читал моих суждений об ОПОЯЗе, а повторил мнение о них, высказанное каким-то не блещущим умом собеседником. Ведь весь смысл двух моих статей об ОПОЯЗе (они вошли в мою изданную в 1991 году книгу «Размышления о русской литературе», с. 278–311) именно в том и состоял, что в этой сложившейся в атмосфере революции литературоведческой школе, тесно связанной с ЛЕФом, выразилось, по сути дела, пренебрежение к подлинной культуре. И я противопоставил ОПОЯЗу творчество М. М. Бахтина, которое ныне во всем мире признано высшим воплощением культуры в XX веке. М. М. Бахтин оценивал ОГТОЯЗ так же, как и я. И уж если на то пошло, «фашиствующие» тенденции были действительно присущи столь близкому к ОПОЯЗу ЛЕФу, который прямо призывал к «организованному упрощению культуры», о чем я и писал тогда.

Словом, сказав в своей надписи на книге о «взаимном понимании» между нами, Давид Самойлов, на мой взгляд, не проявил должной воли к этому. Но я питаю надежду, что общий диалог все-таки будет продолжаться и когда-нибудь принесет свои плоды…

В заключение считаю уместным отметить, что сам я — разумеется, без каких-либо специальных «усилий» с моей стороны — непосредственно вошел в эту книгу вместе с поэмой Александра Межирова «Поземка», где он вспоминает, как

любил Вадима
Воспаленный говорок,

и его же стихотворением «Благодаренье», где также звучит

Говорок воспаленный Вадима… —

и инверсия изменяет, обновляет повторенный смысл.

Не так давно, в 1991 году, вышел сборник «Лучшие стихи года», который предполагалось издавать ежегодно. В нем я представил читателям ряд стихотворений и выразил сожаление, что в моем распоряжении нет достойных новых стихотворений двух поэтов — Николая Тряпкина и Александра Межирова, которые можно было бы внести в этот сборник. Здесь же я в очередной раз высоко оценил поэзию Межирова, отметив, в частности, что его творчество представляет собой «неотъемлемое звено в истории отечественной поэзии» (см.: Лучшие стихи года по мнению литературных критиков. — М., Молодая гвардия, 1991, с. 71).

Ныне, в 1996-м, я смог бы ввести в подобную антологию ряд стихотворений, написанных Межировым за последнее время в США.

И я не сомневаюсь, что диалог будет продолжаться, несмотря на все вероятные недоумения и разногласия (собственно говоря, диалог-то и возможен только при наличии разных голосов…).

Посвящается памяти православного мыслителя Льва Карсавина

Минское издательство «Православная инициатива» редкостным для нашего времени 30-тысячным тиражом выпустило в свет весьма объемистую книгу «Война по законам подлости». Преобладающее большинство вошедших в эту книгу материалов посвящено пресловутому «еврейскому вопросу». Вопрос, конечно же, чрезвычайно существенный и чрезвычайно острый, но именно поэтому он нуждается в точнейшем, тщательнейшем исследовании, а также во взвешенном, объективном понимании и оценке. Любые отступления от этих требований наносят тяжкий вред, ибо запутывают и затемняют сознание читателей.

Как ни прискорбно, очень значительное место в изданной книге занимают всякого рода фальсификации и «сведения», взятые, как говорится, с потолка. Книгу открывает «Завещание Сталина» (с. 4–5), которое, что очевидно из самого его текста, представляет собой грубо сработанную фальшивку. В этом очень кратком «Завещании» употреблены слова «приоритетный» (даже дважды) и «элита» («управляющая»), между тем как слова эти отсутствуют в изданных к настоящему времени 16 томах «Сочинений» И. В. Сталина, да и вообще они вошли в русский политический лексикон только в самое последнее время!

Абсолютно безосновательно приписанное Сталину утверждение: «…вся моя жизнь — непрекращающаяся борьба с сионизмом». Ведь именно СССР, во главе которого находился Сталин, сыграл в 1947–1948 годах решающую роль в создании сионистского государства в Палестине, чему категорически противились Великобритания и — в менее резкой форме — США, которые — в отличие от СССР, доставившего сионистам массу оружия, — наложили эмбарго на поставку оружия и официально («де-юре») признали государство Израиль на полгода с лишним позже, чем СССР!

Разумеется, Сталин оказал политическую и военную поддержку создателям государства Израиль не из сочувствия сионизму как таковому, а ради того, чтобы обрести надежного союзника в исключительно важном с геополитической и экономической точек зрения ближневосточном регионе. Но сам по себе тот факт, что Сталин возлагал надежды на союзничество с сионистским государством, начисто опровергает представление, согласно которому Иосиф Виссарионович всю свою жизнь был-де беззаветным борцом против сионизма. «Антисионистские» акции Сталина начались только на рубеже 1948–1949 годов, когда стало очевидным, что Израиль предпочел быть союзником не СССР, а воинственно противостоявших ему США. Но и борьба с сионизмом — вопреки фальшивому «Завещанию» — не означала, что Сталин якобы всецело проникся (как в нем утверждается) «русской национальной идеей», ибо в том же 1949 году началось «Ленинградское дело» — «дело» о «русском национализме», по которому было репрессировано намного больше людей, чем по тогдашним «антисионистским делам», в том числе были казнены ранее высоко ценимые Сталиным член Политбюро Н. А. Вознесенский и секретарь ЦК А. А. Кузнецов…

Политика Сталина всегда основывалась на противостоянии любым «крайним» тенденциям. Еще в самом начале своего полновластного правления на вопрос о том, какой из «уклонов» — правый или левый — хуже, он дал характерный ответ: «Оба хуже».

Из вышеизложенного явствует, что реальная история гораздо более сложна и противоречива, чем пытаются интерпретировать ее авторы сочинений, вошедших в книгу «Война по законам подлости». И, в частности, открывающее книгу «Завещание Сталина» — полная нелепость, которая, увы, задает тон книге в целом, преподносящей нередко попросту смехотворные «сведения». Так, в ряде представленных в ней сочинений любые почему-либо неугодные их авторам люди объявляются евреями. На с. 134 без каких-либо обоснований перечислены «Н. С. Хрущев-Перлмуттер, М. А. Суслов-Зюсс… Ю. В. Андропов-Либерман, А. Н. Яковлев-Эпштейн (по другим данным — Яков Лев)». А на с. 473 читаем, что Россию в наше время «разгромили — евреи!» — а именно: «Горбачевы и Яковлевы, ельцины и кравчуки» (на с. 124 сообщается «подлинная» фамилия Ельцина — «Эльцин»). Далее на с. 127 говорится и о «еврее Черномырдине». Все эти утверждения не подкреплены никакими доказательствами.

Авторы подобных «откровений» стремятся, очевидно, «мобилизовать» соплеменников на борьбу с евреями, захватывающими верховную власть. Но оказывается, что даже великий борец с сионизмом Сталин не смог в 1952 году помешать евреям Хрущеву и Суслову стать членами Президиума и секретарями ЦК. А затем в течение почти полустолетия страной управляли евреи Хрущев, Суслов (второе лицо в партийной иерархии при Брежневе), Горбачев с Яковлевым, Ельцин с Черномырдиным… Естественно предположить, что если бы книга «Война по законам подлости» вышла в свет не в 1999-м, а в 2000 году, евреем был бы объявлен в ней и Путин…

Таким образом, читателям сей книги внушается, что евреи неукоснительно захватывают верховную власть, и это предстает как своего рода фатальный удел СССР и РФ и, в сущности, способно прямо-таки обескуражить тех читателей, которые поверят авторам книги…

Кстати, согласно «сведениям» книги, и «непримиримый» противник Ельцина, «защитник «Белого дома» в 1993 году, Илья Константинов, и лидер пресловутой русской «националистической» группки «Память» Дмитрий Васильев — также евреи (с. 166). И совсем уж курьезно, что к евреям зачем-то причислен вологодский крестьянин, ставший широко известным поэтом и писателем, Александр Яшин (с. 117)!

Но этого мало. На с. 116 утверждается: «Гитлер — еврей по матери. Геринг и Геббельс — евреи». Что касается Гитлера-Гидлера-Шикльгрубера, его родословная не вполне ясна и может дать основания для выискивания у него еврейских предков, но к Герингу и Геббельсу это ни в коей мере не относится.

Тем самым книга «Война по законам подлости» в сущности выполняет ту задачу, которую мог бы ставить перед собой какой-нибудь воинствующий сторонник «еврейской власти» над миром, ибо вбивает в головы своих читателей убеждение, что во главе и СССР, и даже нацистской Германии были всемогущие евреи…

Правда, нельзя не отметить (и даже порадоваться этому), что в вошедших в книгу материалах, посвященных проблемам Беларуси (с. 275–315), нет упоминаний о евреях (хотя если уж Горбачев, Яковлев, Ельцин и Кравчук — евреи, почему бы не причислить к таковым и Позняка, Шушкевича и других противников президента Александра Лукашенко?).

Прежде чем двинуться дальше, остановлюсь на одном человеке из перечисленных выше псевдоевреев (начиная с Хрущева). Действительно, еврейский тип лица был у Андропова, что казалось странным, ибо тот сделал карьеру в 1951 году (был переведен из Карелии в Москву, в ЦК партии), когда имели место гонения и ограничения в отношении евреев. Но в 1993 году я беседовал с бывшим заместителем председателя КГБ Андропова Ф. Д. Бобковым, и он сообщил мне, что, как в конце концов выяснилось, мать Андропова родилась в еврейской семье, но еще в раннем детстве осиротела и была удочерена русской семьей, по всем документам — являлась русской и, возможно, даже не знала о своем этническом происхождении.

В бытность председателем КГБ Андропов, по существу, «разгромил» движение «правозащитников», в котором господствующую роль играли евреи, стремившиеся выехать из СССР. Наконец, даже если считать, что он тайно проводил какую-то «еврейскую» линию, ему довелось править страной немногим более года и к тому же в крайне болезненном состоянии, и он едва ли мог существенно повлиять на ход событий. Впрочем, все это так, к слову, — на случай, если кто-нибудь скажет, что один из перечисленных в книге занимавших верховные посты в СССР и РФ в 1950—1990-х годах «евреев» все-таки действительно имел мать-еврейку…

Характернейшая особенность книги, со всей очевидностью демонстрирующая ее несостоятельность, — ряд содержащихся в ней прямо противоположных утверждений. Так, Сталин предстает в ней и как деятель, посвятивший всю свою жизнь непрекращающейся борьбе с сионизмом (с. 4), и, напротив, — в сочинении В. Ушкуйника «Каган и его Бек», — как марионетка в руках сиониста Кагановича. Лазарь Каганович в 1930–1935 годах действительно играл важнейшую роль, занимая второе место в партийной иерархии. Но затем его статус понижается, к концу 1940-х годов в иерархических перечнях ему отводится всего лишь седьмое место, и в 1952 году он не был включен в состав Бюро Президиума ЦК, которое решало важнейшие вопросы. И, кстати сказать, у него не было сестры Розы, каковая, по утверждению Ушкуйника, являлась «последней женой Сталина» (с. 62).

Не раз переизданное в последние годы сочинение Ушкуйника настолько переполнено всякого рода выдумками и передержками, что их просто невозможно здесь опровергать, поскольку для этого потребовались бы десятки страниц. Как сообщается в книге (с. 9), под псевдонимом «Ушкуйник». скрылся эмигрант Ю. P. Лариков (1896–1989), а из текста его сочинения ясно, что оно написано им в 1979–1984 годах, то есть в весьма преклонном возрасте (83–88 лет), и этим можно объяснить многочисленные авторские несуразицы…

Итак, большинство материалов, вошедших в книгу «Война по законам подлости», не обладает достоверностью и способно только замутить и затемнить и без того весьма неясные представления о существеннейшей и острейшей проблеме.

Не менее прискорбно само выразившееся в книге в целом отношение к евреям. На многих ее страницах, по сути дела, утверждается, что все евреи всех времен — злейшие враги России и мира в целом. Особенно показательно, что, говоря о каких-либо носителях зла, те или иные авторы объявляют их (Хрущева, Суслова, Горбачева, Ельцина, Черномырдина и т. п., а также Гитлера, Геринга, Геббельса…) евреями, внушая читателям убеждение, согласно которому все зло мира исходит только от одних евреев.

Это находится, помимо прочего, в прямом противоречии с целым рядом материалов книги, имеющих очевидный христианский характер, ибо ведь бесспорно, что первыми христианами, включая Христовых апостолов, были именно евреи, отрекшиеся от иудаизма — несмотря на жестокие преследования с его стороны — и обличавшие его. Целесообразно сказать в связи с этим, что смысл всем известных слов из одного из посланий апостола Павла, согласно которым перед господом «несть ни еллина, ни иудея», постоянно грубо искажается: их цитируют в качестве своего рода апостольского «запрета» на какую-либо критику иудеев. А между тем из контекста этого высказывания абсолютно ясно, что апостол Павел, напротив, отверг в нем претензии иудеев на якобы дарованную им «богоизбранность», на превосходство над другими людьми.

И в книге, о которой идет речь, весьма уместно было бы процитировать это послание апостола Павла — еврея и бывшего приверженца иудаизма, но и спустя почти 2000 лет могущего быть союзником тех, кто отвергает претензии определенной части евреев на «богоизбранность» и, соответственно, «вседозволенность».

Впрочем, не будем уходить в столь отдаленные времена. К книге «Война по законам подлости» приложена своего рода справка «Из истории появления евреев в России», в которой утверждается, в частности, что «великий реформатор Руси» Петр I «частенько говаривал» о нежелании «видеть у себя… жидов — все они плуты и обманщики» (с. 471). В известных мне достоверных исторических источниках это высказывание Петра Великого не содержится, но — что гораздо важнее — оно явно опровергается реальными действиями императора. Он назначил евреев Петра Шафирова — вице-канцлером, то есть вторым по значению лицом в сфере внешней политики России (и присвоил ему титул барона), Антона Дивьера — генерал-полицмейстером Санкт-Петербурга (и возвел его в графское достоинство), Абрама Веселовского, который, кстати, был адъютантом Петра во время Полтавской битвы, — российским резидентом при дворе австрийского императора, Якова Евреинова — консулом в Андалусии (Испания).

Особо стоит, сказать о Шафирове (1669–1739). В 1711 году он в очень трудной ситуации сумел заключить необходимый для России мирный договор с Турцией, причем затем два года провел в качестве «заложника» в турецкой тюрьме, а в 1721 году сыграл решающую роль в заключении Ништадского мирного договора с Швецией, благодаря которому были установлены западная и северная геополитические границы вокруг Санкт-Петербурга.

В результате еврей (и к тому же женатый на еврейке) Шафиров стал одним из самых знатных лиц в России, и с его дочерьми обручились князья А. М. Гагарин, С. Г. Долгоруков и В. П. Хованский, а дочери от этих браков, в свою очередь, вступили в браки с князьями Ф. С. Барятинским, И. А. Вяземским, А. М. Голицыным, П. Н. Трубецким и графом А. С. Строгановым, и в результате представители ряда самых родовитых семей России стали потомками еврея Шафирова (притом по «женской линии», то есть, по еврейским понятиям, были евреями…), среди них стоит назвать выдающегося поэта и публициста князя Петра Вяземского.

В уже цитированной справке «Из истории появления евреев в России» приведены слова дочери Петра, императрицы Елизаветы: «От врагов Христовых не желаю иметь никакой интересной прибыли». Эти слова действительно были ею написаны, но нельзя не сказать, что упомянутого выше еврея Дивьера Елизавета, придя к власти, вновь назначила санкт-петербургским генерал-полицмейстером, Исаак Веселовский (брат Абрама) стал при Елизавете членом Коллегии иностранных дел и преподавателем наследника престола (!), а Яков Евреинов — президентом Коммерц-коллегии (Шафиров ко времени правления Елизаветы уже скончался).

Дело в том, что Елизавета называла «врагами Христовыми» не евреев, а приверженцев иудаизма, который в самом деле есть основания считать враждебным Христу, и христианская Церковь не могла допустить, чтобы иудаисты занимали высокое положение в России; все же названные лица приняли христианство. Правда, к концу XIX века запреты ослабевают, и богатый приверженец иудаизма Самуил Поляков производится в чин действительного статского советника (то есть штатского генерала), а его брат Лазарь — даже тайного советника, и оба причисляются к российскому потомственному дворянству, а иудаист Гораций Гинцбург удостаивается титула барона.

Что же касается крещеных евреев, они могли занимать в России любые посты. Так, Егор Абрамович Перетц получил одну из высших должностей при Александре II — статс-секретаря Государственного совета, а Илья Яковлевич Гурлянд был ближайшим сподвижником самого Петра Столыпина и фактически руководил при нем деятельностью Министерства внутренних дел.

Тем более это относится к деятельности евреев в области культуры. Так, Антон Рубинштейн был создателем и первым директором Петербургской консерватории, а его брат Николай — Московской. Из этих музыкальных учебных заведений вышли — ни много ни мало — Чайковский, Рахманинов, Скрябин, Нежданова, Обухова, Лемешев, Свиридов…

Не приходится уже говорить о самом творчестве в различных видах искусства. Культуру России нельзя представить без таких, скажем, творений, как ария Демона Антона Рубинштейна (многие слышали в грамзаписи ее исполнение Федором Шаляпиным), живописное полотно Исаака Левитана «Над вечным покоем» и скульптура Марка Антокольского «Иван Грозный» (этот перечень можно, конечно, продолжать и продолжать).

Неоценимый вклад в культуру Беларуси внес еврей Павел Шейн (1826–1900), который начиная с 1860-х годов одним из первых стал собирать и издавать белорусские народные песни и сказки. Его собрание сохраняет первостепенное значение и сегодня. Свое особенное место заняло в белорусском искусстве слова творчество Самуила Плавника, избравшего литературное имя Змитрок Бядуля (1886–1941).

И одни только приведенные выше факты показывают, что то отношение к евреям вообще, к этому этносу в целом, которое выражено в книге «Война по законам подлости», несостоятельно.

Итак, многие евреи внесли вполне позитивный вклад в культуру, науку, практическую деятельность — в конечном счете, в историю России и Беларуси вообще. Вместе с тем нет сомнения, что евреи — опять-таки многие — сыграли заведомо негативную и даже зловещую роль в революционных событиях 1900—1930-х годов и в нынешнем «реформаторстве». Но в книге «Война по законам подлости» и революция, и теперешние «реформы» целиком и полностью «объяснены» деятельностью евреев, для чего, в частности, те или иные ее авторы «превратили» в евреев Горбачева, Ельцина, Черномырдина и т. п.

Между тем истинная роль евреев в российской революции была глубоко раскрыта еще в 1927 году в статье «Россия и евреи», принадлежащей выдающемуся мыслителю и богослову J1. П. Карсавину (1882–1952; умер, увы, в заключении, где находился с 1949 года, когда, как сказано выше, шла борьба не только с сионизмом, но и с «русским национализмом»). Отмечу, что статья эта вошла в изданную в Петербурге в 1993 году 50-тысячным тиражом книгу «Тайна Израиля. Еврейский вопрос в русской религиозной мысли конца XIX — первой половины XX вв.»

Л. П. Карсавин исходил из того, что существуют три принципиально различных «типа» евреев:

1) «религиозно-национальное и религиозно-культурное еврейство», которое стремится сохранять свое особенное бытие и сознание.

2) евреи, «совершенно ассимилированные тою либо иною национальною культурою» (в том числе русской), и

3) такие евреи, о каждом из которых приходится сказать, что «он уже не еврей, но еще и не «нееврей», а некое промежуточное существо, «культурная амфибия», почему его одинаково обижает и то, когда его называют евреем, и то, когда его евреем не считают… этот тип является врагом всякой национальной органической культуры…» И подобное «ответвление» еврейства, констатировал Карсавин, — «наш вечный враг, с которым мы должны бороться так же, как оно борется с нашими национально-культурными ценностями. Эта борьба неустранимая и необходимая» (курсив Карсавина).

В заключении книги «Война по законам подлости» провозглашается, что в 1917 году Россию «разгромили евреи», и дается перечень имен: «троцкие, урицкие, володарские, свердловы, зиновьевы и каменевы». Все эти персоны принадлежали к «третьему» типу, охарактеризованному Карсавиным. Но написавший цитированную фразу автор или умалчивает, или (что вероятнее) попросту не знает, что многие люди еврейского происхождения, приобщившиеся к русской культуре, и точно так же евреи, всецело сохранившие свою национально-религиозную сущность, ни в коей мере не приняли власть «Троцких» и либо эмигрировали, либо были насильственно высланы из страны (кстати сказать, высылкой «руководил» именно Троцкий, так как Ленин в это время — летом 1922 года — был тяжело болен).

Можно привести пространный перечень таких людей; ограничусь наиболее известными. Видный русский писатель Марк Алданов (Ландау) стал эмигрантом подобно своему русскому «по крови» другу Ивану Бунину, а видный русский мыслитель Семен Франк был выдворен из России подобно своему русскому «по крови» единомышленнику Сергею Булгакову. С другой стороны, эмигрировали из России, в которой заправляли «Троцкие», крупнейший еврейский поэт Хаим Бялик и один из виднейших сионистских идеологов Владимир (Зеев) Жаботинский. Повторю еще раз, что евреев, принадлежавших к этим двум «типам» (действительно «обрусевшие» и, напротив, сохранившие еврейскую сущность) и не принявших власть «Троцких», было множество: примерно около четверти Деятелей культуры России, которые после 1917 года оказались в эмиграции, составляли люди еврейского происхождения.

Итак, в революции приняли активнейшее участие не евреи вообще, в целом, — как утверждается в книге «Война по законам подлости», — а принадлежавшие к тому «типу», который охарактеризован Карсавиным. Но и это еще не самая главная неправда авторов книги.

Совершенно несостоятельно их мнение, согласно которому и революцию, и нынешние реформы «устроили» именно и только евреи. Это неверно даже и в отношении того «промежуточного» типа, о котором мы говорим. Карсавин вполне справедливо утверждал, что и «этот тип не опасен для здоровой культуры и в здоровой культуре не действует. Но лишь только культура начинает заболевать и разлагаться (это и имело место в России и в начале, и в конце XX века. — В. К.), как он быстро просачивается в образующиеся трещины, сливается с продуктами ее распада и ферментами ее разложения, ускоряет темп процесса, специфически его окрашивает и становится уже реальной опасностью… Надо быть очень необразованным исторически человеком и слишком презирать русский народ, — продолжает Карсавин, — чтобы думать, будто евреи могли разрушить русское государство… суть дела, разумеется, не в каком-то фантастическом еврейском заговоре и не в факте участия евреев, а в самих процессах разложения (курсив Карсавина)… Евреи влились в процесс… не будь процессов разложения, они ничего бы не могли сделать. И несчастье России совсем не в денационализированном еврействе, а в тех условиях, благодаря которым оно и могло оказаться действенным».

Сказанное Карсавиным полностью подтверждает тот факт, что со времени Петра I и до начала XX века евреи не играли в России какой-либо существенной «разрушительной» роли (хотя и возникали те или иные их конфликты с другим населением страны и с властью, но такие конфликты имеют место в истории любой национальности…).

Так писал глубокий русский мыслитель через десять лет после 1917 года. Но его диагноз всецело можно отнести и к тому, что происходило в стране со второй половины 1980-х годов. «Разложение» вовсю шло уже при Брежневе — достаточно вспомнить об его насаждаемом сверху чисто фарсовом «культе». Крайней степенью «разложения» явился, конечно, состоявшийся в декабре 1991 года беловежский сговор, но среди его вершителей евреев не было, — хотя в книге, о которой мы говорим, Ельцина и Кравчука «зачислили» в евреи, почему-то «пощадив» одного Шушкевича…

Стоит еще напомнить о получившей широкую известность статье И. Р. Шафаревича «Русофобия», из-за которой многие недобросовестные авторы объявили его «юдофобом», хотя он совершенно недвусмысленно сказал в ней: «…мысль, что «революцию делали одни евреи» — бессмыслица, выдуманная, вероятно, лишь затем, чтобы ее проще было опровергнуть. Более того, я не вижу никаких аргументов в пользу того, что евреи вообще «сделали» революцию, т. е. были ее инициаторами, хотя бы в виде руководящего меньшинства».

Изучение истории доказывает, что к февралю 1917 года среди русских людей всех социальных слоев — от многих заводских рабочих и даже до некоторых членов императорской семьи, «великих князей» (!), господствовало убеждение, что весь строй жизни России должен быть кардинально изменен, и крах империи был встречен массами самых разных людей в Петрограде и Москве с восторженным ликованием.

Точно так же за разрушение СССР проголосовали почти все (против были 6 из 196) депутаты Верховного Совета РСФСР, и это разрушение приветствовали стотысячные демонстрации на улицах и площадях Москвы…

В заключение следует со всей определенностью сказать, что преподнесение всего происшедшего в 1917 и 1991 годах в качестве результата деятельности евреев, во-первых, являет собой предельно «простой», или, выражаясь точно, примитивный ответ на сложнейший вопрос, — ответ, дезориентирующий русских и белорусов, которым адресована книга, — и, во-вторых, неизбежно порождает столь же примитивную противоеврейскую настроенность, хотя, как было показано выше, многие евреи за последние триста лет сыграли весомую позитивную роль в истории России и Беларуси.

Нельзя не упомянуть еще о том, что Карсавин в 1927 году прозорливо писал о «типе» евреев, актив нейшим образом участвовавших в российской революции: «Они стали отходить от нее (в лице оппозиции…)…теперь вместе с переходом ее (революции. — В. К.) к национальной фазе». Собственно говоря, переход, поворот СССР к национально-патриотическому курсу реально совершился позднее, во второй половине 1930-х годов. И вполне закономерно, что почти все евреи, игравшие руководящую роль в революции, были во второй половине 1930-х годов не только отстранены от власти, но и репрессированы — репрессированы в силу насаждаемой с 1917 года ими самими революционной беспощадности (см. обо всем этом подробно в моей изданной в 1999 году книге «Россия. Век ХХ-й, 1901–1939. Опыт беспристрастного исследования»).

И эту свою статью я счел уместным посвятить памяти Л. П. Карсавина, который категорически выступал против антисемитизма — то есть негативного отношения к евреям как таковым, к любому еврею, — и вместе с тем без обиняков сказал об огромной разрушительной роли определенного «типа» евреев в революционную эпоху. Лев Платонович был истинным патриотом России, что он доказал не только своими трудами, но и самой своей жизнью.

Он был в 1922 году насильственно выслан из страны, жил в Берлине и Париже, но в 1928-м поселился как бы на границе России — в Литве и не уехал оттуда ни в 1940-м, ни в 1944 году, когда в Литву входили советские войска. Он явно не мог жить вне родины, хотя, конечно же, понимал, на какой риск идет. Слова такого человека — слова, подтвержденные его жизненным поведением, — особенно весомы и неопровержимы…

В названии издательства, выпустившего в свет книгу, о которой мы говорили, есть слово «православная». Но та «инициатива», которая нашла выражение в большинстве материалов книги, основана на невежестве или неправде и решительно противоречит тому пониманию и той оценке существеннейшей проблемы, которые воплотились в творчестве глубокого православного мыслителя Льва Карсавина.

P. S. У тех читателей моей статьи, которые внимательно прочитали книгу «Война по законам подлости», может возникнуть одно недоумение. Среди других материалов в книге (с. 167–177) перепечатано — причем «в сокращении» (что, как будет показано ниже, весьма многозначительно) — опубликованное более десяти лет назад «Письмо писателей России», которое подписали Егор Исаев, Юрий Кузнецов, Станислав Куняев, Леонид Леонов, Виктор Лихоносов, Владимир Личутин, Михаил Лобанов, Петр Паламарчук, Александр Проханов, Валентин Распутин, Эдуард Скобелев, Игорь Шафаревич и многие другие, — в том числе и я, Вадим Кожинов.

«Письмо» резко осуждало широко развернувшуюся пропаганду русофобии в средствах массовой информации и со всей откровенностью показывало огромную роль евреев в этой пропагандистской кампании. Но речь шла, во-первых, не только о евреях и, во-вторых, отнюдь не о евреях вообще, а лишь об определенной их части.

С наибольшим негодованием в «Письме» цитировалось (с. 169) заявление одного из главных тогдашних «реформаторов», наставника Гайдара, С. С. Шаталина (1934–1997), который никак не мог быть евреем, ибо его родной дядя, Н. Н. Шаталин (1904–1984), в 1950–1953 годах являлся заведующим Отделом ЦК КПСС по кадрам, ведавшим Министерством госбезопасности, и руководил тогдашними «антисионистскими» репрессиями (его племянник в это время был студентом экономического факультета Московского университета). Дядя стал настолько одиозной фигурой, что в 1960 году его — как говорится, в расцвете сил — отправили на пенсию.

В «Письме» — и это, конечно, наиболее важно — не раз вполне определенно сказано, что оно направлено вовсе не против евреев как этноса. В нем разоблачались «рваческие интересы выродков еврейского народа (курсив мой. — В. К.)», во имя которых «совершается подлог истинных интересов множества советских евреев, не желающих оплевывать свою русскую родину» (с. 173). В создавшихся условиях, утверждалось в «Письме», «даже многие честные, справедливые советские евреи не застрахованы от обвинений в «антисемитизме» со всеми вытекающими отсюда грозными последствиями» (с. 172).

Эта сторона содержания «Письма» была бы еще более очевидной, если бы составители книги не сократили его. Оно, кстати сказать, не столь уж пространно, и сокращения были сделаны в тенденциозных целях, а не ради «экономии» печатной площади.

Словом, между моей данной статьей и подписанным мною более десяти лет назад «Письмом писателей России» нет никакого противоречия.

— В Израиле внимательно следят за тем, что происходит в вашей стране. В этом контексте ваша фигура, Вадим Валерьянович, привлекает постоянное внимание израильских читателей. Не могли бы вы в общих чертах определить вашу позицию в российской политической и культурной жизни?

— Прежде всего, я не очень люблю слово «позиция» и даже недавно выступил против самого этого понятия. Я опубликовал в «Литературной России» статью, которая называлась «Позиция» и понимание», где слово «позиция» взял в кавычки. Я говорил там как раз о том, что очень многие люди, действующие в идеологической сфере, действительно занимают «позицию», то есть нечто такое, что диктуется внешними моментами и представляет собой как бы просто передвижение в пространстве: покинуть прежнюю позицию, занять новую позицию. Раньше они занимали одну, теперь — другую. Таковы, например, Виталий Коротич или, скажем, Альберт Беляев, который фактически руководил всей литературной жизнью до перестройки; таков Юрий Афанасьев, который даже в сентябре 1985 года ухитрился опубликовать абсолютно «застойную» статью в журнале «Коммунист», где к тому же громил всякую перестройку. Таких людей много, даже слишком. Есть, конечно, и другие люди, которые своих взглядов не меняли, но они менее заметны.

Мое отношение к миру и культуре сложилось по меньшей мере четверть века назад и с тех пор существенных изменений не претерпело. Основополагающую роль в этом моем зрелом понимании сыграл Михаил Михайлович Бахтин, которого я разыскал в ссылке в 1960 году, — до этого он считался умершим. Бахтин являл собой уникальное и вместе с тем совершенно естественное звено между русской культурой конца XIX — начала XX веков (он лично знал Н. Бердяева, В. Розанова, С. Булгакова) и культурой современной. Он и передал мне, так сказать, некий духовный завет. Примерно за два года знакомства с ним мое восприятие мира претерпело колоссальные изменения — я тогда даже не отдавал себе в этом отчета. И многое из того, что сейчас говорится и пишется, стало мне ясно уже тогда, четверть века назад.

Если говорить о моем понимании русской культуры и, шире, России, то мне думается, что в нашей стране издавна сложилось некое особое мировосприятие. Правда, в течение долгого времени у нас существуют два вроде бы резко противостоящих друг другу направления такого мировосприятия: славянофильство и западничество, — но тут я согласен с Достоевским, сказавшим, что их борьба есть одно сплошное недоразумение. Я думаю, что в нашей отечественной культуре существует некая общая, стержневая линия, связанная, если брать только новые времена (а можно было бы пойти и глубже), с такими именами, как А. Пушкин, Ф. Тютчев, Ф. Достоевский, А. Григорьев, Л. Толстой. Их нельзя зачислить только по ведомству «славянофилов» или «западников». Конечно, в их высказываниях были и какие-то крайности, но определяющую роль играла та стержневая линия, которая рассматривает Россию как своеобразное явление мировой истории и культуры, имеющее свои собственные цели, смысл и образ жизни. Я тоже связываю свое понимание России с этой стержневой линией, а не с какой-то конкретной эпохой, датой или партией. Поэтому в той борьбе, которая и сегодня продолжается по линии «славянофильства» и «западничества», у меня есть враги и с одной, и с другой стороны. Людей, которых я мог бы назвать своими единомышленниками, очень немного.

— Продолжалась ли эта стержневая линия и в советский период?

— Я мог бы привести пример такого гениального человека, как Павел Александрович Флоренский, который поднялся до своего высшего уровня именно в советский период. Я уверен, что в конечном счете церковь причислит Флоренского к лику святых, — это был человек и мыслитель масштаба Сергия Радонежского…

— Вы говорите о русской национальной культуре. Вы считаете эту культуру мононациональной?

— В свое время я опубликовал в журнале «Наш современник» статью (по которой, кстати, было специальное постановление ЦК и был изгнан из редакции первый замредактора Юрий Селезнев). Я говорил в ней, что Россия всегда была многонациональной страной и трудно представить себе, чтобы в ней была какая-то «монокультура». Думаю, что это просто невозможно. В рамках Российской Федерации народы взаимосвязаны так тесно, что какого-то культурного и даже политического обособления просто не может произойти.

— Ваши оппоненты утверждают, что этот тезис на самом деле скрывает ваше желание сохранить имперскую Россию. Полагаете ли вы, что, утратив имперский статус, Россия утратит и те устои, которые необходимы для дальнейшего существования русского народа?

— Те, кто говорит об «имперской России», сильно преувеличивают. Я, кстати, уже писал об этом в статье, опубликованной в 1981 году. Об этом хорошо сказано в интересной книге Нестерова «Связь времен». Там есть такая глава «Многонациональная Россия», где он сравнивает отношение русских людей и самого русского государства к народам, вошедшим в состав России. Нестеров показывает, что оно не имело ничего общего с отношением, скажем, англичан к подданным Британской империи. У нас никто никогда не считал людей другой национальности людьми второго сорта. В частности, Нестеров приводит поразительную цифру: к началу XX века в русском дворянстве 55 % были не только не русскими, но даже не православными. Правда, значительную часть из этих 55 % составляли польские дворяне-католики, но тем не менее сюда входило и закавказское дворянство, и среднеазиатское, не говоря уже об украинском и белорусском, игравшем огромную роль в жизни страны. В России не было того, что принято называть имперской политикой.

Если же говорить о том, за что я действительно ратую, то мне бы хотелось — возможно, это прозвучит наивно, — чтобы Россия сохранила себя в первую очередь как духовная держава. Ведь, в сущности, Россия на протяжении всей своей тысячелетней истории не так уж часто была мощной политической державой — разве что после 1812 года, затем при Николае Первом, да еще, пожалуй, при Александре Третьем. Впрочем, был еще сталинский послевоенный период. Очень интересно читать материалы Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций, где руководители западного мира пасуют перед Сталиным. Но это было результатом наших военных достижений. А в целом Россия только в очень короткие периоды была великой державой в собственном смысле этого слова. Вместе с тем она всегда была, я в этом убежден, очень значительной державой в духовном смысле. Редко кто вдумывается в привычное противопоставление «Россия и Европа». А ведь оно означает, что в духовном плане Россия всегда была равна Европе, то есть представляла собой особый континент, а не отдельную европейскую нацию. В этом смысле я во многом согласен с евразийцами. Но это вовсе не говорит о каком-то, как сейчас любят выражаться, однозначном превосходстве. Нельзя говорить об однозначном превосходстве уже хотя бы потому, что Россия представляет собой духовный континент с не очень глубокими корнями. В сравнении с национальными культурами Европы и основных азиатских стран, корни которых уходят в толщу многотысячелетнего прошлого, Россия — молодая страна, возникшая каких-нибудь тысячу — тысячу двести лет назад. Поэтому совершенно ясно, что у нас нет фундаментальных культурных основ — я имею в виду культуру в самом широком смысле, включая даже мельчайшие проявления быта. Иными словами, Россия — в высшей степени неустроенная, неоформленная страна. Но это дает нам и какое-то преимущество, потому что у нас больше свободы действий. Вот, кстати, в одном номере газеты «Московский комсомолец» было напечатано интервью с молодым французским архитектором, где он говорит, что в России творческая свобода личности выше, чем в какой-либо другой стране. Правда, он прибавляет: «Несмотря ни на что». Я прекрасно понимаю эту оговорку, я понимаю весь ужас сталинизма, но тем не менее его вывод весьма показателен. Французский писатель Поль Валери, который, в отличие от большинства виднейших французских писателей нашего века, довольно холодно относился к России, тем не менее сказал однажды, что если от мировой культуры и останется что-либо, то это греческая античность, европейское Возрождение и русская литература XIX века.

В этом смысле Россия уже выполнила такую историческую миссию, что стереть ее с карты мировой культуры просто невозможно.

— Вы включаете в эти культурные достижения России только русскую литературу или еще какие-то проявления?

— Другие тоже, несомненно. Вот наглядный пример. Половцы исчезли с лица земли, но половецкие пляски в опере Бородина дали им бессмертие. Таких примеров можно привести очень много. Вспомните хотя бы малоизвестную, но, на мой взгляд, совершенно гениальную повесть Лескова «На краю света», где герой-якут посрамляет русского архиерея, приехавшего его «просвещать». В истории можно найти что угодно, но повторяю: российская государственная политика — я уж не говорю об отношении русских людей к другим народам — качественно отличалась от британской колониальной политики, потому что у нас никто никогда не считал представителей других народов людьми второго сорта.

— Я как раз вернулся из Эстонии, где меня поразил тот огромный перечень обид, который выдвигали эстонцы. Считаете ли вы, что это результат сталинской линии в отношении угнетенных народов, которая деформировала и исказила традиционную русскую политику?

— Я глубоко убежден, что политика не только самого Сталина, но и его предшественников определялась не наследованием черт прежней русской государственности, а тем, что называется тоталитаризмом. Это было общее явление XX века, и его источники надо искать не в русском прошлом, а в реальности нашего столетия, породившего империю Гитлера и японскую империю, режимы Франко и Муссолини.

— Как вы в таком случае относитесь к идее отделения прибалтийских государств от России?

— Скажу вам прямо, что не вижу в этом ничего противоестественного. Но вот что касается Кавказа, то, в отличие от Прибалтики, его отделение было бы, на мой взгляд, трагедией для самих кавказских народов. Ведь их государственность существовала лишь много веков назад, да и тогда она была трагичной. Думаю, что люди, которые сегодня мечтают создать там какие-то независимые государства, столкнутся с невероятными трудностями.

— А украинцы?

— Для меня это один из самых сложных вопросов, поскольку, на мой взгляд (разумеется, то, что я говорю, встретит крайне отрицательное отношение в определенных украинских кругах), русские, украинцы и белорусы — это три ветви единого народа, и само их разделение произошло только из-за монгольского нашествия, из-за того, что на долгие четыре века эти области Руси попали под власть Польши и Литвы. Мне представляется, что эти три ветви всегда должны быть на одном древе. В то же время я признаю глубочайшую справедливость их чаяний и искренне сочувствую тому, что думают эти люди, сочувствую их желанию сохранить какие-то своеобразные черты. Я с благоговением отношусь, например, к духу украинской песни. И для меня образцом решения этой сложной проблемы в каком-то смысле является Гоголь, который всегда органически соединял в себе русское и украинское начала. Ну, а с Белоруссией вопрос стоит не так остро.

— Поскольку вы сами коснулись вопроса о Сталине, я решаюсь напомнить о тех обвинениях, которые были выдвинуты против вас в одном из номеров «Огонька»…

— Это совершенно нелепые обвинения. За два или три номера до того в том же журнале была напечатана довольно острая статья Костикова, где он вдруг совершенно неожиданно объявил, что ошибаются те, кто говорит, будто все дело было в Сталине, — причина террора была гораздо глубже. Просто мы, дескать, не говорили этого раньше, потому что, во-первых, люди были не подготовлены, а во-вторых, мешала цензура. Мне почему-то цензура не мешала и два, и два с половиной года назад говорить, что дело не в Сталине, что это, как я выразился, «детско-арбатская» точка зрения — считать, что все было хорошо, а потом пришел такой Карабас-Барабас и все опошлил.

— Я хотел бы уточнить. Вас обвиняли в том, что преступления, которые надлежит инкриминировать самому Сталину, вы пытаетесь приписать евреям, управлявшим, мол, органами госбезопасности вплоть до очистительного 1937 года.

— Видите ли, никуда не денешься от того факта, что до самой смерти Сталина в этой организации, в сущности, не было русских. Я бы сказал, что в тот единственный, очень короткий период, когда во главе НКВД был поставлен Ежов, он был назначен именно для того, чтобы нанести удар по нерусским, в первую очередь — еврейским элементам в этом ведомстве и в самой партии. Ведь нельзя забывать, что до 1937 года террор проводился именно, простите за слово, инородческими и — скажем прямо — главным образом еврейскими руками. Всех этих людей — Берманов, Френкелей и т. д. — ничего ведь не связывало с русской историей, с русской национальной традицией…

— Увы, это совершенно верно. Более того, есть основания и самого Сталина считать евреем…

— То есть как?

— Ну как же, ведь его фамилия Джугашвили, а это можно перевести как «Евреев» или, допустим, «Еврейнов», это вам любой лингвист скажет…

— Вы, знаете, об этом не очень-то распространяйтесь, ладно, а то, чего доброго, еще в газеты попадет…

— Что ж делать… Но не кажется ли вам, что такие утверждения, как ваше, близки к утверждениям «Памяти»? В каком отношении вы находитесь к этой организации и к другим правым группировкам в СССР?

— Ни в каком, хотя бы просто потому, что это ниже того уровня, которого заслуживает движение русского национального сознания. Люди, кричащие о «масонском заговоре», как раз о масонах-то ничего и не знают, просто наклеивают ярлыки. А масоны, собственно, для того и существуют, чтобы не было ясно, чем они занимаются.

— А как вы относитесь к концепции «малого народа», выдвинутой — или скорее поддержанной — Шафаревичем?

— Сейчас происходит самое грубое искажение того, что написал Шафаревич. Он написал все четко и ясно. Я с глубочайшим уважением отношусь к этому человеку и, в частности, к этой статье. Меня не устраивает только одно. Думаю, что Шафаревич не совсем верно трактует понятие «революция». Он трактует революцию как некое заболевание, как сугубо ненормальное явление, в то время как вся история человечества свидетельствует о том, что это совершенно неизбежные периоды развития. Во время революций обнажается трагедийная суть человеческого бытия. Жизнь человека — вообще трагедия, и самое глубокое основание пережитых нами бед заключается в том, что люди, вопреки органической трагедийности бытия, возомнили, будто можно построить на земле рай. Это совершенно ложная утопия, никакой «рай на земле» невозможен — просто хотя бы потому, что человек смертен, этого уже достаточно.

Точка зрения Шафаревича, рассматривающего революцию как «болезнь», связана, мне кажется, с судьбой его поколения. Он — человек, вполне сложившийся и созревший ко времени смерти Сталина и, как я полагаю, буквально «выжигавший» определенные свои иллюзии. А когда выжигается нечто такое, что составляет внутреннюю основу человека, неизбежно происходит какой-то перекос. Вот я в этом отношении — человек другого поколения. Мне было 22 года, когда умер Сталин, я был совершенно юный, мне не пришлось вот так выжигать в себе это, поэтому я смотрю на революцию иначе. Но мне хотелось бы обратить внимание на другое. Сейчас появился уже целый ряд откликов, в которых Шафаревича обвиняют в том, будто он рассматривает революцию как чисто еврейскую затею. Между тем в статье этого совершенно нет. Да, кстати, и понятие «малого народа» — понятие далеко не новое. Я мог бы сослаться на статью Константина Аксакова «Народ и публика». Я бы на месте Шафаревича сослался и на других предшественников, ставивших вопрос именно таким образом. У Тютчева, например, которым я много занимался, тоже есть рассуждение такого рода, что вот существует особая часть народа, которая ненавидит большинство. Причем Тютчев, конечно же, не имел в виду никаких евреев, их тогда просто не было…

— Да, понятие «малого народа» менялось на протяжении русской истории. В конце XVШвека, к примеру, некоторые русские публицисты сатанинское начало приписывали французам…

— Ну разумеется, это ясно. Шафаревич же объясняет совсем другое: почему в XX веке получилось так, что основу «малого народа», возглавившего революцию, действительно составляли евреи. Ведь этого нельзя отрицать, это же факт, его нужно осмыслить. Важно даже не то, что евреи. Огромную роль играли латыши, кавказцы, то есть, если опять воспользоваться неприятным словом, инородческий элемент. Евреи выступали как одна из этих сил, а не в какой-то своей специфической роли, хотя некоторые и утверждают обратное. Вот недавно на Западе вышла книга Дугласа Рида «Споры о Сионе», так там как раз говорится, что все деятели революции были сионистами, включая Троцкого и Свердлова. Я так не думаю. На мой взгляд, они были враждебны сионизму, как, впрочем, и любому национальному движению.

— Но вы же знаете об уничтожении сионизма в России в 20-е годы…

— Ну, «уничтожение» — это, может быть, преувеличение. Чтобы уж поставить все точки над «i», скажу, что любые деятели, связанные с русской национальной идеей, преследовались гораздо круче, чем представители сионизма. Но дело не в этом. Меня удивляет, что многие люди сейчас нападают на Шафаревича, обвиняя его в том, будто он свел какие-то тяжелые периоды в русской истории к еврейскому засилью, — хотя в его работе прямо сказано, что до конца XIX века евреи принимали чрезвычайно ограниченное участие в революционном движении.

— Мне ясно ваше отношение к трактовке русской истории Шафаревичем. А как вы относитесь к ее трактовке Александром Солженицыным?

— Мое определенное несогласие с Солженицыным — того же свойства, что и с Шафаревичем. Солженицын считает то, что произошло в результате революции, своего рода абсурдом, какой-то дьявольщиной.

Тут он тоже напоминает Шафаревича. Вы, наверно, знаете, что Солженицын был репрессирован за защиту канонических, ортодоксальных коммунистических взглядов? Так что ему тоже пришлось буквально «выжигать» эту вбитую в него идею интернационала — и он, на мой взгляд, слишком далеко в этом зашел.

— У меня сразу несколько вопросов в том же плане. Вас часто обвиняют в антисемитизме. Как вы относитесь к этим упрекам? С другой стороны, я должен сознаться, что не понимаю вашу и ваших единомышленников чрезмерную озабоченность «сверхконцентрацией» евреев в новейшей русской истории и культуре. Считаете ли вы, что наиболее естественным выходом из такого положения является еврейская эмиграция?

— Ну какой я антисемит? У меня много друзей-евреев, хотя бы такой замечательный еврейский поэт Овсей Дриз — прекрасный человек, настоящий знаток русской культуры. Я всегда поддерживал тех, кто развивает свои национальные традиции, оставаясь в рамках своей собственной культуры. Это вообще сложный вопрос, и сами евреи относятся к нему по-разному. Вот недавно, вскоре после того как в «Нашем современнике» Бабеля назвали «русскоязычным писателем», поэт Александр Кушнер возмутился: не русскоязычный, мол, а русский. Ему не нравится термин «русскоязычный». Другая возможность — полностью идентифицировать себя с Россией и ее духовным наследием. И тут тоже можно назвать многих евреев, внесших замечательный вклад в нашу культуру, солидаризовавшихся с ней, — например, Наум Яковлевич Берковский, который написал великолепную книгу «О мировом значении русской литературы».

А вообще-то у нас в России как-то не принято подсчитывать процент крови. К этому, уж если хотите, склонны скорее евреи. Да и разве я критикую одних евреев? Взять хоть такого русского, как Бухарин. Ведь это был настоящий враг русской культуры, враг Есенина, враг русского крестьянства. Подумать только, он еще в январе 1930 года написал статью, где было сказано, что «с кулаком надо разговаривать на языке свинца». Сталин так никогда не выражался… Или Томский — это же он организовал «Шахтинское дело», а теперь из него икону делают. Я вообще против этого идолопоклонства. Надо сохранять объективность. И не нужно наклеивать ярлыки, как это происходит сейчас, например, со Станиславом Куняевым. В чем только его ни обвиняют, как ни шельмуют…

— Да, я читал эссе этого Куняева о Багрицком — оно было перепечатано в Израиле, в нашем журнале «22». Лично меня там больше всего удивило, что Куняев всерьез считает Багрицкого большим поэтом…

— Еще бы, Багрицкий ведь и вправду замечательный поэт. Куняев, несмотря на свою критику, очень его ценит. Как он о нем говорит! Или о Мандельштаме!

— Я бы хотел все-таки вернуться к теме «еврейского засилья». Вам не кажется странным, что вот в США евреев втрое больше, чем в СССР, но американцы почему-то не могут, кажется, пожаловаться на особые бедствия, вроде советских? Не сетуют они вроде и на захват евреями американской науки и культуры. Почему бы это?

— Не скажите. Тот же Дуглас Рид, о котором я уже говорил (неужели так-таки не читали?), приводит статистику, которая убедительно показывает, что евреи контролируют все американские средства информации, захватили всю экономическую и политическую власть. Разве это справедливо, что американская администрация должна подчинять свою, например, ближневосточную политику интересам еврейского меньшинства?

— Вы напрасно думаете, что это меньшинство так уж поддерживает Израиль. Те же средства информации, которые «контролируются евреями», постоянно и очень резко нас критикуют, не брезгуя даже инсинуациями. А как вы сами, кстати, относитесь к Израилю? Каковы ваши прогнозы насчет будущих российско-израильских отношений?

— Ну какие тут могут быть прогнозы? Я же не пророк. Есть у нас, возле «Памяти», группы, которые протестуют против отношений с Израилем. Я думаю, это неправильно, нужно со всеми странами поддерживать нормальные отношения.

А что касается самого Израиля, то я, признаться, восхищен всей этой вашей работой по возрождению национального языка, культуры, государства. Честно говоря, я даже завидую Израилю…

Примечания:

1

Ревуненков В.Г. Очерки по истории Великой французской революции. — Л., 1989.

2

Яблоков А., Эдберг Р. Трудный путь к воскресению. Диалог на пороге третьего тысячелетия. — М., 1988, с. 47.

3

Жемантия — северо-западная часть Литвы, где в 1936 году родился Мартинайтис.

4

Чудовищная история этого беспримерного геноцида показана в изданной у нас в 1984 году книге Ди Брауна «Схороните мое сердце у Вундед-Ни».

5

Имеется в виду статья «Ближневосточный конфликт и перспективы его урегулирования» // Наш современник, 1990, № 6. См. «Приложение» настоящего сборника.

6

Существует широко распространенное и основательное убеждение, что СССР сыграл в этом создании, свершившемся в 1948 году, решающую роль.

7

См. кн.: Идеология и практика международного сиониз ма. — М., 1978, с. 227.

8

Цит. по кн.: Сионизм — правда и вымыслы. Сборник ста тей. — М»1980, с. 54.

9

Государство Израиль. Экономика и политика. — М.: Наука, 1982, с. 19.

10

См.: Николай Карев. Властелин Америки. — М., 1983, с. 103.

11

Международный сионизм. История и политика. — М.: Наука, 1977, с. 78

12

Цит. по кн.: Юрий Иванов. Осторожно: сионизм! — М… 1970, с. 131.

13

См.: Б. Ф. Ямилинец. Иностранный капитал в экономике Израиля. — М.: Наука, 1983, с. 136–137. Также: Сионизм в системе империализма. Очерки истории и современность. — М.: Наука, 1988, с. 101. Стоит отметить, что все приводимые цифры взяты из израильских источников прежде всего, из издаваемого в Иерусалиме статистического ежегодника «Statistical Abstract of Izrael».

14

Б. Ф. Ямилинец. Цит. соч., с. 100.

15

Религия в политической жизни США (70-е — начало 80-х годов). — М.: Наука, 1985, с. 189.

16

См.: Международный сионизм. История и политика, с. 95.

17

См.: Сионизм в системе империализма. Очерки истории и современность. — М.: Наука, 1988, с. 184.

18

В США около 60 % населения причисляет себя к протестантам (около 30 % — к католикам).

19

Религия в политической жизни США, с. 171.

20

Закулисная агентура в парламенте (конгрессе) и правительстве, навязывающая те или иные решения.

21

«Литературная газета» от 6 октября 1982 г., с. 9.

22

Он несколько лет проработал в США.

23

Верхняя палата конгресса (парламента).

24

С. М. Рокотов. Сионизм — оружие агрессивных империалистических кругов. — М.: «Международные отношения», 1983, с. 79, 69.

25

«Комсомольская правда» от 25 сентября 1982 г.

26

См.: «За рубежом», 1974, № 50, с. 17, а также 1976, № 44,с. 5. 290

27

См.: Идеология и практика международного сионизма. — М»1978, с. 63–64.

28

См.: Юрий Иванов. Осторожно: сионизм! С. 103.

29

См.: «Литературная газета» от 21 марта 1984 г., с. 9.

30

Известен, например, советский еврей Норинский, щедро Рассылавший антисемитские послания.

31

За рубежом, 1982, № 30, с. 8.

32

Т. Валихновский. Израиль и ФРГ. — М., 1971, с. 61.

33

См.: «Московский комсомолец» от 3 марта 1990 г., с. 3.

34

Труд в СССР. Статистический сборник. — М., 1988. С. 120.

35

Цит. по кн.: Ф. Нестеров. Связь времен. — М., 1980. с. 107–108.

36

Т. Scheidl. Israel. - Wien, 1967, В. 2, S. 25.

37

Норберт Винер. Творец и робот. Обсуждение некоторых проблем, в которых кибернетика сталкивается с религией. — М., 1966, с. 97.

38

Зелиг. Альберт Эйнштейн. — М.: Атомиздат, 1964, с. 124–125.. Но уже с конца 1919 года «имя Эйнштейна… очень быстро облетело все страны. На него накинулась целая армия охотников за автографами, издателей, репортеров и поклонников модных знаменитостей» (там же, с. 133).

Более подробный рассказ об удивительно быстром создании «мифа Эйнштейна» содержится в книге А. Пайса «Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна» (М.: Наука, 1989). Здесь цитируются многочисленные газетные сообщения насчет того, что Эйнштейна «встретили такие толпы, что полиция была не в состоянии справиться с опасной давкой» (с. 292). А в СССР в 1920–1923 гг., когда книг издавалось ничтожно мало, вышло более двадцати книг и брошюр об Эйнштейне…

39

Хаим Вейцман (1874–1952) — в те годы президент Всемирной сионистской организации, впоследствии — первый президент Израиля.

40

Helle Zeit — Dunkle Zeit. In Memoriof Albert Einstein. Europa Verlag, 1956, S. 74.

41

То есть после того, как усилиями сионизма были мощно «задействованы» средства массовой информации.

42

а. Пайс. Цит. соч., с. 303.

43

Норберт Винер. Я — математик. — М., 1964, с. 170–171.

44

О. А. Колобов. США — Израиль и арабский мир. — М., 1984 («Палестинский сборник», выпуск 29). Ср. также популярную книжку: О. А. Колобов. Дипломатия лжи. Правда о том, как сионисты воздействуют на процесс формирования внешней политики американского империализма. — Горький, 1985. А. Моджорян. Сионизм как форма расизма и расовой дискриминации. — М., 1979. Она же. Международный сионизм на службе империалистической реакции. — М., 1984.

45

Государство Израиль. Справочник. — М., 1986, с. 10.

46

Имеется в виду поэтический сборник «Свет двуединый: Евреи и Россия в современной поэзии». М., 1996.

47

1 Ненавижу и люблю (лат.).

48

Нельзя не добавить, что даже и погромы в дореволюционной России имели совершенно иной характер, чем обычно утверждается (так, например, в них погибло больше людей других национальностей, нежели евреев).

49

К сорокалетию Октябрьской революции была издана двухтомная «Антология русской советской поэзии» (М., 1957); 53 из 214 представленных в ней авторов — евреи (то есть каждый четвертый); к этой статистике стоит добавить еще, что из 26 стихотворцев, получивших в 1940 — начале 1950-х гг. Сталинские премии, было 8 евреев (т. е. почти каждый третий), причем 4 из них удостоились этих премий в 1949–1952 годах, когда, как считается, евреи подвергались полнейшему остракизму. Я напоминаю об этом не для того, чтобы кого-то «уязвить», но для выявления, пользуясь модным словцом, «неоднозначности» реального положения дел, которое часто пытаются представить в качестве «однозначного».