Обездоленные в СССР

Одной из главных слабостей оппозиции режиму «демократов» является размытость образа будущего, к которому она поведет, придя к власти. Я даже не говорю об антисоветской части оппозиции, которая поддержала уничтожение социализма, но недовольна исполнением. Эта часть сегодня вообще помалкивает о своих идеалах – она мечтает о великой и единой капиталистической России, хотя всем очевидно, что таковой в природе существовать не может.

Поговорим о нас – тех, кто идет под красным флагом. Преодолеть «режим Чубайса» можно лишь в том случае, если ему будет противопоставлен иной социальный проект. Не в деталях, конечно, а в его главных чертах. Люди не могут бороться против чего-то, не имея положительного образа.

В феврале 1917 г. в России пришел к власти режим, который не предложил обществу никакого проекта. Большевики же выдвинули понятный и желанный людям проект – и образ жизнеустройства, и тип власти. И либералов просто смыло. Даже белые привлекли на свою сторону значительные силы потому, что в их планах была определенность: реставрация единой России, земля – помещикам, фабрики – буржуям. Проект для многих привлекательный, хотя в принципе недостижимый из-за его внутренних противоречий (Россию разорвал именно капитализм).

В СССР начиная с 60-х годов социализм начал утрачивать образ будущего и терять поддержку. Уже Хрущев стал перенимать критерии идеального жизнеустройства у Запада («догнать и перегнать по потреблению…»), и среднего человека повлекло к выводу, что к этому идеалу путь Запада более надежен. Значит, надо на этот путь «вернуться». Проект Гайдара и Чубайса лег на подготовленную почву. Он ясен и осязаем, он имеет наглядную витрину. Людям предлагается конкурировать за жизненные призы. Все знают, что призы достанутся немногим, остальные потерпят крах. Но авось повезет – это так соблазнительно. Ведь каждый склонен преувеличивать свои личные возможности, особенно молодежь.

Сегодня оппозиция исходит из того, что люди, уже потерпевшие крах, откажутся от поддержки проекта Чубайса просто от возмущения. Но это не так. Да и сама критика Чубайса оппозицией непринципиальна, она направлена на дефекты и злоупотребления в исполнении программы, а не на ее суть. Попробуйте выбрать ключевые слова из экономической программы оппозиции – и из речей Ельцина, Черномырдина, Явлинского. По структуре эти наборы очень близки. «Равноправие всех форм собственности, смешанная социально ориентированная экономика и т.д.». В чем же непримиримость идеалов? Четко видна лишь разница в отношении к приватизации земли, но и здесь доводы туманны: «Если землю приватизировать, то ее у колхозов скупят». Ну и что? Купят и засеют, будем мы с хлебом. Надо же объяснить, что тут не так.

Многие уповают на магические слова «обновленный социализм». Таким будет строй жизни, когда победит КПРФ. Из документов КПРФ я лично выявить существенные черты этого строя не смог. Между советским строем и другими видами социализмов (шведский, австрийский и т.д.) существуют водоразделы и пропасти. Похоже, идеологи оппозиции их просто не видят. В чем обновление? В том, что будут частные банки и заводы? А все остальное так же, только лучше?

Вообще, равнодушие к сути советского строя (даже после его трагического краха) поражает. На съезде КПРФ были выступления, сопровождаемые аплодисментами: там-то восстановлен советский строй. В чем же это выразилось? Вот в чем: Городская Дума переименована в Городской Совет. Это не смешно, а трагично. Это не просто утрата знания об обществе, в котором мы живем (эту утрату осознал уже Андропов), а утрата даже минимума исторической памяти. Мы уже не помним, как возникали советы и в чем была суть двоевластия после февраля 1917 г., не помним смысл лозунга «Вся власть советам!», не говоря уж о смысле апрельских тезисов Ленина. Мы не помним даже смысла слова «ратуша». А ведь это и есть «Городской Совет». Что же, и в Германии XV века была советская власть? Разве в словах дело!

Понятие обновленного социализма мы должны строить. И надо низко поклониться «Советской России» за то, что она позволяет делать это на ее страницах. Задача стоит так: выявить дефекты советского социального проекта и найти способ заменить его «дефектные блоки», не повредив главную суть. Не сломав всю цивилизационную траекторию, по которой шел этот проект. Ибо в главных своих чертах она была найдена русским духовным чувством поразительно верно, лучшей у нас не будет.

Главные дефекты любого социального проекта в том, что он не удовлетворяет какие-то фундаментальные потребности значительных частей общества. Если обездоленных людей много и они сильны, проект под их давлением изменяется или, при достижении критического уровня, терпит крах. Давайте разберемся, кто и чем был обездолен в советском проекте. И не будем сразу расставлять оценки: мол, эта потребность разумна и достойна, а та – каприз, а вон та – порок. Сначала надо хладнокровно описать реальность.

Откуда вырос советский проект и какие потребности он считал фундаментальными? Он вырос прежде всего из мироощущения крестьянской России. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что – лишнее, суета сует. В ходе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители «ненужных» потребностей были перебиты, уехали за рубеж или перевоспитались самой реальностью. На какое-то время в обществе возникло «единство в потребностях».

По мере того как жизнь входила в мирную колею и становилась все более и более городской, узкий набор «признанных» потребностей стал ограничивать, а потом и угнетать все более и более разнообразные части общества. Для них Запад стал идеальной, сказочной землей, где именно их ущемленные потребности уважаются и даже ценятся. О тех потребностях, которые хорошо удовлетворял советский строй, в этот момент никто не думал. Когда ногу жмет ботинок, не думают о том, как хорошо греет пальто.

Чем же отличается крестьянская жизнь от «городской»? Тем, что она религиозна. А значит, земные потребности просты и естественны, зато они дополнены интенсивным «потреблением» духовных образов. Речь идет не о церкви, а о космическом чувстве, способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений. Пахота, сев, уборка урожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть – все имеет у крестьянина литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом. Его потребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами.

Жизнь в большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворения его потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, что городская организация пространства и времени противоречит его природным ритмам. Этот стресс давит, компенсировать его – реальная жизненная потребность человека.

Вот пример. Транспортный стресс вызывает выделение нервных гормонов, порождающих особый, не связанный с голодом аппетит. Приехав с работы, человек хочет чего-то пожевать. Не нормально поесть, а именно пожевать чего-нибудь аппетитного (т.н. «синдром кафетерия»). Кажется, мелочь, а на деле – потребность, ее удовлетворение должно быть предусмотрено жизнеустройством. Если же это считается капризом, возникает масса реально обездоленных. Мать, которая говорит сыну, целый час пробывшему в городском транспорте: «Не жуй бутерброд, сядь и съешь тарелку щей», – просто не знает, что ему нужен именно бутерброд, красивый и без питательной ценности. Таких «бутербродов» (в широком смысле слова) советский строй не производил, он предлагал тарелку хороших щей.

И подобных явлений, неведомых крестьянину (и непонятных нашим старшим поколениям), в городе множество. Как мы их можем обобщить? Можно сказать, что кроме природных, биологических потребностей, для удовлетворения которых существуют вещи, человек нуждается в потреблении образов. Эти потребности не менее фундаментальны.

Сложность в том, что разделить трудно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то «полезной» цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки, отражающие человеческие отношения. Старая чашка, модное платье, мотоцикл – все это образы, несводимые к материальным функциям, но они воплощены в вещах. В жизни крестьян потребность в образах в огромной степени удовлетворяется как бы сама собой – связью с природой и людьми, типом труда. В городе эта потребность покрывается производством огромного количества вещей-знаков, «ненужных» вещей.

В советское время престарелые идеологи клеймили вдруг вспыхнувший в нашем скромном человеке «вещизм». Стоявшую за ним потребность подавляли средствами государства – и она в конце концов вырвалась из-под гнета уже в уродливой форме. Наша оппозиция сегодня пошла тем же путем: Россию, мол, отличает высокая духовность, а Запад бездуховен. Это неверно, а на практике – тупик. Речь просто идет о том, что духовность может быть разной по сути и выражаться совершенно разными образами и знаками. Мы считаем, например, что любовь к деньгам – бездуховность. А для протестантов-пуритан деньги были знаком избранности, добывание их было бескорыстным и аскетическим служением Богу. Речь шла о духовности высокого накала. Обзывать их просто корыстолюбцами – значит не понять сути Запада, а значит, не суметь ему противостоять в его походе против нашего, иного типа духовности.

Огромную силу и устойчивость буржуазному обществу придало как раз то, что оно нашло универсальную (для его людей!) знаковую систему – деньги. Деньги стали таким знаком, который был способен заменить любой образ, представить любой тип отношений. Все – покупается! За деньги можно получить любую вещь-знак, удовлетворить любую потребность. В целом, общество стало безрелигиозным, но наполнилось огромным числом фетишей, (вещей-образов). Отношения людей приобрели форму отношений вещей и были ими замаскированы.

Поскольку речь шла прежде всего об образах, стало возможным наращивать их потребление с относительно малым увеличением материальной основы – пойти по пути создания «виртуальной (несуществующей) реальности». Важнейшей частью жизни стали витрины – вид вещей, которые потреблялись уже только как образы, без покупки их носителей. На Западе подавляющее большинство посетителей крупных универмагов просто ходит, разглядывая витрины, не собираясь ничего покупать. Кстати, пока Запад к этому не пришел, целых полтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе «виртуальную реальность» сами – беспробудно пили.

Следующим шагом стала современная реклама: образ создавался прямо в пространстве, в эфире. Суть рекламы – вовсе не в информации о реальных товарах, которые человек должен купить. Главное – создание изобилия образов, они и есть «бутерброды». Только кажется, что это – отражение изобилия вещей и возможностей. Реклама – иллюзия, часть той вымышленной («виртуальной») реальности, в которой живет человек Запада.

В перспективе этот путь ведет к опустошению человека, к утрате им связи с миром и другим человеком, к нарушению хода его естественной эволюции. Запад как «пространство фетишей» породил уже особого человека. Маркс сказал о нем: «животное хочет того, в чем нуждается, человек нуждается в том, чего хочет». На этом пути Запад зашел в тупик. Но временно он ответил на новые потребности человека и «погасил» их изобилием суррогатов. Та культура, которая была создана для производства дешевых и легко потребляемых образов, «овладела массами». Буржуазный порядок завоевал культурную гегемонию, которая и придала ему устойчивость.

Как же ответил на потребности нового, городского общества советский проект? На мой взгляд, самым неправильным образом. Большая часть потребности в образах была объявлена ненужной, а то и порочной. Это четко проявилось уже в 50-е годы, в кампании борьбы со «стилягами». Они возникли в самом зажиточном слое, что позволило объявить их просто исчадием номенклатурной касты. А речь шла о симптоме грядущего массового социального явления. Никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности целых поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создал своего могильщика – массы обездоленных.

В 1989 г. 74% опрошенных интеллигентов сказали, что их убедят в успехе перестройки «прилавки, полные продуктов» (так же ответили 52% опрошенных в среднем). Конечно, надо разоблачать эту подмену вещи миражом. Но ведь в том ответе выражена именно потребность в образе, в витрине. Это ответили люди, которые в целом благополучно питались, на столе у них было и мясо, и масло. Им нужны были «витамины». И сегодня многие из них, уже реально недоедая, не хотят возвращаться в прошлое с его голодом на образы.

Предпосылки для этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении партии большевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные, почти религиозные образы – долга, Родины. Когда я пришел в университет, там даже некоторые преподаватели еще ходили в перешитых гимнастерках и сатиновых шароварах. У них не было потребности в джинсах, но через пять-то лет она возникла. Выход из этого состояния провели плохо. Не была определена сама проблема и ее критические состояния. В конце заговорили о «проблеме досуга», но это не совсем то, да и дальше разговоров дело не пошло. Важной отдушиной был спорт, что-то нащупывали интуитивно (стали делать первые сериалы; уже огромный успех «Семнадцати мгновений весны» должен был насторожить). Видимо, ошибочной была и ориентация на промышленное развитие в крупных городах (мегаполисах). Опора советского строя – село и малые города, их и надо было укреплять и развивать.

Но предпосылки предпосылками, а прямой причиной я считаю воздействие материализма, из которого все мысли Маркса о товарном фетишизме были, по сути, выкинуты. Остались только грубые выводы – об эксплуатации. Хотя, надо признать, Маркс не вполне разработал тему, понять его сложно. Но он хоть видел проблему, предупреждал о ней. Наша беда была не в том, что проблему плохо решали – ее игнорировали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.

Но ведь на Марксе не кончилась мысль. Огромную работу проделал Антонио Грамши, создавший целую теорию культурной гегемонии, показал ее роль в укреплении или разрушении общества. С помощью полученного им знания разрушили СССР, а теперь укрепляют режим Ельцина-Чубайса – и работают квалифицированно. Мы же, не желая ничего слышать о том, что сделано в социальной философии после Маркса даже марксистами, беспомощны. Мы не можем ни объяснить крах советского проекта, ни защитить людей от «зомбирования», ни ясно выразить суть обновленного социализма.

Посмотрите, какая разница. Талантливый философ-коммунист в тюрьме, истратив последние силы, создает для своих единомышленников блестящую современную теорию, объясняя городское общество. Виднейшие философы и идеологи буржуазии по крупицам собрали все записки и тетради Грамши. Ежегодно ему посвящается больше десятка диссертаций в США, регулярно собираются научные конференции. Его теория положена в основу современной рекламы и, видимо, концепции телевидения. Но те, для кого он ее создавал – коммунисты – не желают о ней даже слышать. Печально.

В целом, проблема непроста. Нельзя скатываться на производство таких образов, что превращают человека в дебила, эксплуатировать секс, насилие, дешевый политический театр, как это делает Запад. Об этом предупреждал уже Достоевский. Но нельзя и экономить на этом. Ясно, что никакая страна не может создать изобилие и достаточное разнообразие образов. Но, понимая проблему, можно обеспечить их импорт так, чтобы он не разрушал нашу цивилизацию – мировой запас огромен.

В будущем, если мы выживем, задача резко облегчается тем, что старый советский проект – мобилизационный социализм – сломан. Не придется решать сложную проблему мягкого выхода из него – нас вырвали с кровью. Значит, придется не ломать, а воссоздавать советский строй в новом виде – зная уже о потребности людей не только в белках и углеводах, но и в витаминах.

1997