Я видел всеобщую забастовку

Довелось мне в жизни увидеть грандиозное событие – всеобщую забастовку в Испании 14 декабря 1988 года. Сегодня, перед назначенными на 27 марта акциями протеста, хочу о ней рассказать.

В тот год меня пригласили выступить с лекциями в четырех городах Испании, и 13 декабря я вернулся в Мадрид на поезде из Барселоны. До этого напряжение росло и росло, что мне было непонятно. Ну, забастовка и забастовка – что тут такого. Выступил по телевидению любимец Испании премьер-министр Фелипе Гонсалес, с молодости член Испанской социалистической рабочей партии, подпольщик. Умный и симпатичный человек, много сделавший в интересах рабочего класса. Просил отменить забастовку. Профсоюзы не отменили.

В Испании два главных профсоюза – Всеобщий союз трудящихся и Рабочие комиссии. Первый примыкает к социалистам, второй к коммунистам. В тот год во главе их стояли еще великие профсоюзные лидеры, великолепные представители человеческого рода – Николас Редондо и Маpселино Камачо. Наш Шмаков похож на них примерно так же, как Лахова на Долорес Ибаррури.

Есть еще профсоюз, идущий за анархистами. Он призывает к пролетарской революции, но за ним идет мало народу. Членов профсоюза среди работников в Испании немного – около 10 процентов, но все предприятия с ними в контакте и решения профосюзов обязательны. Рабочие знают, что это их защита и, когда надо, поддерживают.

Забастовочная борьба – дело непростое, эффект от каждой забастовки просчитывается на много ходов вперед, как сложная военная операция. Надо учиться, чтобы понять, почему на Западе рабочие часто терпят прямые и явные ущемления их интересов, но вдруг встают горой против изменений, на первый взгляд, несущественных. Они знают, где нельзя допустить и маленькой струйки, промывающей всю плотину их социальных прав.

Так и в тот раз, мне было непонятно, почему забастовка таких масштабов была объявлена всего-навсего против декрета правительства, который разрешал предпринимателям нанимать молодежь по специальным временным контрактам. Значит, вне коллективного договора, с сокращенными социальными гарантиями и с более низкой зарплатой. Официально это вводилось для сокращения безработицы среди молодежи. Мне объяснили, что хотя это вроде бы и в интересах безработных ребят, но на деле рушит всю систему. Стоит только дать щелочку, эту дыру расширят и в результате всем снизят зарплату и все больше и больше рабочих будут переводить на эти временные контракты.

Вечером 13 декабря Мадрид жил обычной жизнью. Все первые этажи домов там заняты магазинами и барами, и в барах, как всегда, было полно народу и стоял гвалт – все пили свою рюмку пива и болтали. Я улегся спать, думая, что и завтра все будет примерно так же, только какие-то предприятия не будут работать.

То, что я увидел, никакое воображение мне не могло подсказать. Жил я в маленьком недорогом отеле, но в самом центре, рядом с площадью Пуэрта дель Соль (Ворота Солнца). Спустился в кафе отеля, хозяйка, очень нервная, дала мне завтрак и предупредила, чтобы я на улицу лучше не выходил, а если выйду, должен ей позвонить. Она заперла дверь и смотрит через телекамеру, кто звонит. Я удивился: зачем? Она не хочет впускать людей из Рабочих комиссий, они придут проверить, закрыла ли она кафе, как велено (это даже не кафе, а кухня, где давали только скудный завтрак). Я опять удивился: а что они сделают? И тут хозяйка выдала мне речь, в которой, казалось, была скоплена вся извечная ненависть буржуазии к настоящему профсоюзу: «Они могут тут все перебить! Они могут меня избить!». Все это, конечно, были ее фантазии, но за ними – темный классовый страх.

Я вышел в город. На улицах – никого, все вымерло. Только группы людей со значками пpофсоюзов, человек по двадцать, обходят все улицы и закоулки и проверяют, не осмелился ли кто открыть лавку или кафе. На каждом углу – взвод полицейских в своих страшных доспехах (мы их тогда в СССР еще не видели), все предельно взвинченные. Тут же фургоны с заседланными лошадьми.

Страна от Гибралтара на юге до Бискайского залива замерла. Работал только телефон и минимум скорой помощи, а также дежурные смены на непрерывных производствах (например, у доменных печей), но все процессы были сведены до минимума. Стояла полная тишина, ниоткуда не доносилось ни звука музыки.

Я понял, что остался без крошки еды на весь день и решил поискать: не может же быть, чтобы в Мадриде нельзя было купить булочки из-за забастовки. Оказалось, что именно так. Все наглухо закрыто, а все автоматы отключены.

Нечаянно я попал к огромному универмагу «Корте Инглез» («Английский стиль»). Это – фирма, имеющая сеть богатых магазинов высшего класса. Хозяева фирмы, две сестpы Коплович, единственные в Испании пpедпpиниматели, котоpые объявили, что не присоединяются к забастовке. Этот магазин только что открылся, около него шумела толпа. Человек по 30-40 полицейских кольцом окружали группу девушек-продавщиц и проводили их через толпу. Толпа им свистела и кричала: «Проститутки!». Смотреть было тяжело.

Через какое-то время появились немногочисленные герои – пpотивники забастовки. Они демонстративно пришли в универмаг за покупками. Когда они протискивались через толпу, им на спину брызгали краской из аэрозольных баллончиков. Портили дорогие плащи и пальто. Полицейские бросались им на помощь, махали дубинками, но без энтузиазма. Стоял крик и свист.

К вечеру людей на улицах появилось много, они стали собираться большими группами, полиция занервничала. Непонятно, по каким причинам, отряды полиции вдруг стали перебегать с одного места на другое, причем не рысцой, а так, как бегают стометровку. Толпа от них бросалась врассыпную.

Когда я подошел к своей гостинице и позвонил, мне открыли дверь в небольшой стеклянный тамбур – что-то вроде красивых сеней. В этот момент с площади вверх по улице хлынула толпа людей. Не приходилось видеть, чтобы люди так бегали. Меня втолкнули в этот тамбур, и за мной в него вдавилось немыслимое количество народу. Остальные промчались мимо. Дверь в вестибюль отеля, конечно, хозяйка не открыла. А внутри тамбура возникла такая давка, что я был уверен: сейчас все эти стеклянные стены лопнут, и на нас рухнет масса острых осколков. Но обошлось, испуг людей прошел, начали смеяться и выходить на улицу.

Вообще, в Испании (да и, говорят, на Западе) люди терпеть не могут, когда их колотят дубинками. Им это кажется невыносимым. Когда 1 мая 1993 г. для эксперимента в Москве решили измолотить демонстрацию, за кордонами ОМОНа у пл. Гагарина была большая группа иностранных наблюдателей и журналистов. Один из них мне потом рассказывал, и в Испании я слышал, что поведение наших людей, с непокрытой головой державших удары дубинок, иностранцев потрясло. Те, кто сегодня критикует «авантюризм» тех демонстрантов или тех, кто стоял у Дома Советов, просто не понимают, что они своей стойкостью во-многом изменили ход событий. От некоторых ударов спасли Россию. Те, кто их критикуют, пусть бы получше делали свое дело, спасали от других ударов.

14 декабря проходила в Испании именно забастовка, не было никаких митингов, шествий, требований. Никакого диалога. А на другой день, после работы, состоялась демонстрация и митинг. Это тоже было незабываемое зрелище. Колонна шла как раз по моей улице на площадь. Улица узкая, поэтому колонна казалась нескончаемой. Ряды шли, взявшись под руку, очень организованно. Некоторые части колонны пели хором и хорошо (в отличие от нас, слова песен знают – а у нас патриоты никак любимых песенников не издадут). Лозунгов и плакатов почти не было, но впереди колонны несли хорошо сделанную (видно, на заводе) огромную куклу Фелипе Гонсалеса, и вся колонна какое-то время кричала хором: «Фелипе – социалист! Ха-ха-ха!». Думаю, ему это было очень неприятно. Но раз подрядился служить и вашим, и нашим, обижаться не приходится.

Теперь уже там у власти правые (хотя все же не чубайсы – там таких и близко не подпустили бы к власти). Пpавые ведут пpиватизацию, вpеменные контpакты уже чуть ли не у половины pабочих, откат в социальных пpавах большой. А тогда в Испании еще не знали, что близится уничтожение СССР бригадой Горбачева-Ельцина, а затем крупный капитал начнет без опаски ликвидировать социальные завоевания рабочих. Хотя уже в 1986 г. один профсоюзный лидер сказал фразу, меня тогда поразившую: «Первыми, кому придется жрать дерьмо из-за перестройки Горбачева, будут испанские рабочие». Но я о забастовке.

Такая всеобщая забастовка – страшное потрясение для страны. Жизнь кpупного гоpода – хpупкая вещь, и даже один день паpалича всех его служб пеpежить очень тpудно. Я смотрел и думал – неужели нас Горбачев доведет до необходимости забастовок! Сейчас, вспоминая, я оцениваю иначе. Усилиями социал-демократов в Испании создали общество с большой степенью социальной справедливости. Достаточно сказать, что фонд зарплаты в Испании в пять раз превышает доходы от капитала и предпринимательства (а в России в 1996 г. фонд зарплаты стал уже существенно меньше, чем нетрудовые доходы).

Поэтому в тот год в Испании ненависть к трудящимся проявилась у очень небольшой части испанцев. Ни о каком классовом столкновении не было речи – основная масса людей поддержала справедливые требования. У нас, раз уж мы пошли по этой дороге, теперь будет по-иному. У власти сейчас вовсе не пpавые, а не имеющая к наpоду жалости антинациональная гpуппиpовка. Возможности для мира и диалога быстро тают по мере того, как наши вожди оппозиции «сдают» идеалы советского строя и начинают называть воров и изменников Родины буржуазией. Раскалывают еще по сути бесклассовый советский народ.

Но раз уж по этой дороге пошли, надо идти до победы. Слабость и трусость только увеличат многократно жертвы с обеих сторон.

1997