АФГАНСКИЕ СТРАНИЦЫ

Ах, война,

что ты, подлая, сделала…

(Булат Окуджава)

В декабре 1979 года мы, как обычно после первого “деревенского” выпуска, собрались в кабинете главного редактора.

Его помощник предупредил: Виктора Григорьевича срочно вызвали в ЦК, он задержится.

Но просил членов главной редакции домой не уходить — ожидается важное официальное сообщение. Афанасьев привезет его сам. Без него московский выпуск не сдавать.

Мы с его замами (я исполнял в то время обязанности ответственного секретаря) с полчаса пообсуждали, что это может быть за сообщение. Правдисты вообще-то привыкли к неожиданностям и экспромтам высшего руководства. Причем происходило это чаще всего в пятницу или даже в субботу (“Правда” выходила ежедневно, двумя выпусками — вечерним и ночным. Случалось, ночным выпуском выходила газета, мало похожая на периферийную. Главным образом — из-за нахлынувшего к концу дня официоза).

Добро, если через ТАСС о чем-то предупреждали заранее. Чаще материалы на телетайп сваливались, как снег на голову.

Расскажу об одном курьезном эпизоде более позднего времени, весьма, кстати, характерном. В один из выходных (не для нашей газеты) мы с Виктором Григорьевичем обедали вместе в редакционном буфете. Он любил после обеда не спеша покурить, прихлебывая из маленькой чашки черный кофе. Послушать собеседника или сам что-то рассказать — чаще всего что-то простое, житейское. Прерывать его было неудобно.

— Извините, Виктор Григорьевич, — сказал я, — у нас номер еще не забит. Надо проверить.

— Иди, иди.

Прихожу в секретариат, а там меня уже ищут. Оказывается, по телетайпу отбивают срочный материал: интервью М.С. Горбачева редактору “Правды” (без фамилии). Хватаю телетайпную ленту, бегу к Афанасьеву. Он еще допивает кофе.

— Ну, Виктор Григорьевич, — пытаюсь пошутить, — вы, оказывается, и в буфете, и одновременно с Генсеком беседуете.

А ну-ка покажи!

Пробежал текст наскоро:

Куда ставить будем?

Сейчас прикинем. С макетом зайду через пять-семь минут.

После брежневской безупречно отлаженной аппаратной машины горбачевская команда поначалу давала сбои. Почему нельзя было заблаговременно известить о готовящемся интервью? Главный редактор имелся в виду или кто-то из редакторов “Правды” по тому или иному отделу?..

Подобных случаев было и прежде немало, так что ожидание важного официального документа в декабре 1979-го не стало для нас чем-то чрезвычайным. Погадали мы погадали, о чем будет заявлено: то ли об очередной разоруженческой инициативе, то ли об эпохальной международной встрече, то ли — чем черт не шутит — о какой-то перестановке в кремлевских верхах… Хотя у всех скребла сердце мысль: что-то об Афганистане. Но вслух старались об этом не говорить. Если только обиняками. Дмитрий Васильевич Валовой как бы невзначай рассказал, что ему (так мне помнится) приходилось иметь дело с афганцами: лучше с этой страной не связываться, ее не удалось приручить ни Великобритании, ни России. Иван Егорович, тоже один из замов главного, строго на него посмотрел: держи, мол, язык за зубами.

С тем мы и разошлись по своим кабинетам.

Афанасьев приехал поздно вечером.

— Только что в Политбюро закончилось голосование. Документ подписан. Сегодня ночью наши войска высадятся в Кабуле.

Сбылись самые мрачные опасения.

— Тараки, президент Афганистана, несколько раз обращался к Советскому Союзу с просьбой ввести войска, помочь его правительству подавить мятежников. Ему отказывали. Теперь там у власти Амин. Есть сведения, что он в сговоре с США. Медлить больше нельзя.

Газета вышла с опозданием, но сообщение о военной помощи дружественному Афганистану попало в утренний номер.

А потом закрутилась такая карусель, что ни в сказке сказать, ни пером описать. То проскакивали сообщения, что именно правительство С. Амина само обратилось к советскому руководству (обращение, увы, так и не нашлось). То говорилось о предательстве Амина, которого в Кабуле сменил привезенный из Праги Бабрак Кармаль. Ни в ТАССе, гнавшем оперативную информацию, ни в нашем справочном международном отделе — “досье” не знали такой политической фигуры. Что считать именем, что фамилией? Даже в официальных телеграммах писали по-разному: то Бабрак Кармаль, то Кармаль Бабрак…

Уже в первых числах января — в числе небольшой группы информационной поддержки — в Кабул отправился редактор “Правды” по странам Азии и Африки Павел Епифанович Демченко. Из его сообщений можно было понять, что афганцы встретили шурави (советских воинов) вполне спокойно, даже дружелюбно.

(Это подтверждали потом и другие правдисты, побывавшие в Афганистане в первые месяцы 1980 года).

Американцы, видимо, были ошеломлены дерзкой операцией советских войск, хотя еще до официального объявления о их высадке, сообщали, что в Афганистан один за другим летят военно-транспортные самолеты из СССР. Но уж потом они на нас отыгрались.

Афганские страницы в истории “Правды” вызывают у меня смешанные чувства.

Правдисты, как я уже писал, с первых дней были на местах дислокации советских войск, в районах боевых действий. Не отсиживался в штабах, а находился на линии огня редактор военного отдела Тимур Гайдар — для командировки ему, контр-адмиралу, выдали полевую генеральскую форму. С военными бортамивылетали в Афган корреспонденты того же отдела Петр Студеникин, Виктор Верстаков, другие правдисты — опытные Иван Щедров, Борис Котов, Владимир Озерови совсем юные сотрудники международных отделов.

Кому-то в ЦК КПСС пришло в голову, что надо помочь афганским коллегам в выпуске местной газеты. Кого послать — вопрос не стоял: конечно, правдистов. Почти год провел в Кабуле редактор отдела народного контроля, опытный секретариатчик Борис Федорович Третьяченко. Столько же, и даже больше, в редакции афганской газеты проработал тоже умелый секретариатчик Вадим Сергеевич Окулов.

Впрочем, всех — по памяти — не назову.

В коридорах редакции “Правды” можно было постоянно встретить кого-то из афганцев: раненного в ногу Лешу Хабарова, Руслана Аушева — будущего генерала и первого президента Ингушетии… По лицам военных легко читалось: поддержка дружественного, но слабого режима все больше превращается в затяжную войну с народом. Под огонь артиллерии и вертолетов шурави все чаще попадали целые кишлаки, а за оружие брались не только отпетые “духи”, но и мирные жители, лишенные крова.

Чем это закончилось, теперь всем известно.

Но мне не в чем упрекнуть ни солдат (почти полтора десятка тысяч их не вернулось к родным пенатам), ни своих коллег-правдистов, ставших на время военными корреспондентами. Они писали в газету чистую правду о войне, о тех ребятах, которым выпала нечеловеческая ратная доля. А военная цензура, руководствуясь московскими циркулярами, из высших якобы государственных соображений, вычеркивала из газетных репортажей русские, советские имена и заставляла, особенно на первых порах, вписывать афганские. Вел колонну по горным дорогам, рискуя ежеминутно подорваться на мине или попасть под обстрел, русский Иван, а в газете его именовали Ахмадом.

Кому-то — опять же из высших соображений — хотелось представить дело так: с моджахедами воюют сама афганская армия и спецслужбы. А наши воины только помогают, в бои не ввязываются, в разведку не ходят.

Безымянный солдат не станет героем. Он знает, что и погибнет он безымянным, не зная, за что погибает.

(Не то ли самое происходит и в Чечне? Мы поименно знаем всех главарей боевиков, в том числе и “диких гусей” — наемников из разных стран мира. Но почти ничего не ведаем о ребятах из федеральных войск, даже об их непосредственных боевых командирах).

Один из афганцев — Александр Котенев издаллюбопытную книжку воспоминаний и размышлений “Неоконченная война”. Книга — о том, что война не проходит бесследно, она длится и длится в исковерканном сознании даже тех, кто вернулся из горячих точек живым и, кажется, невредимым. Неспроста уже в мирной жизни погибли от рук, вероятно, своих товарищей по оружию лидер Союза афганцев-инвалидов Лиходей и подозреваемый в причастности к его гибели Радчиков и многие, менее известные люди.

Сам автор “Неоконченной войны” стал активным участником расстрела Дома Советов (Белого дома) в октябре 1993-го. Пишет он об этом спокойно, даже с пафосом. Дескать, эти паркетные генералы из Минобороны растерялись и не смогли мобилизовать своих офицеров и солдат. Возможно, он преувеличивает роль своей команды в кровавых событиях осени

93-го. Но то, что он был морально готов совершить расправу над российским парламентом, вряд ли можно поставить под сомнение. Это — афганский синдром.

Помню, в Минске мы с собкором “Правды” Александром Симуровым поехали к могиле Героя Советского Союза, лидера белорусских коммунистов, партизана Великой Отечественной Петра Мироновича Машерова. А рядом с его могилой — захоронения жертв Афгана, целая аллея. После своей гибели наши афганцы обрели имена, но эти имена появились только на обелисках…

Я пишу эти строки, чтобы воздать дань памяти афганцам-правдистам, моим товарищам. Для них война тоже не закончилась с возвращением из Кабула.

В считанные месяцы после Афгана сгорела жизнь Бориса Третьяченко.

Не прошли без потерь для здоровья афганские командировки для Ивана Щедрова и Тимура Гайдара — их уже нет среди нас.

Трагически сложилась послеафганская биография Петра Студеникина. Он летал к нашим воинам не один раз. Писал о них, обнаруживая с болью измененные в газете имена и события. С каждым возвращением из очередной командировки Петр Алексеевич становился все мрачнее. Он пытался довести до Главпура свои тревожные наблюдения об изменении характера войны, о бессмысленности боевых операций на уничтожение всего и вся, о позорной ставке на “выжженную землю”.

Но ведь и стратегия, и тактика разрабатывались в Москве, в Генштабе, и не каждый командующий армейской группировкой мог доказать их ущербность, как это делал на завершающем этапе войны командарм-40 генерал Борис Всеволодович Громов, отказываясь выполнять глупые миноборонские приказы, проявляя добросердечие к народу, кем-то избранному во враги.. Кто же в московских кабинетах прислушается к мнению подполковника, военного журналиста?

Да к тому же и на войне кое-кто сумел погреть руки — из номенклатурных деятелей мелкого пошиба, призванных перестроить жизнь в Афганистане на советский лад.

“Черные тюльпаны” — цинковые гробы под “груз 200” (тела погибших) мародеры-советники умудрялисьнабивать драгоценностями и сплавлять их на свою родину…

Конечно, это исключение из правил. Были среди советников и достойные люди. Один из них — Юрий Алексеевич Манаенков, первый секретарь Липецкого обкома партии, затем — секретарь ЦК КПСС. Он был в числе тех , кто практически создавал КП РСФСР, но в составе ее руководства места Юрию Алексеевичу не нашлось. Старую команду оттеснила новая — И.К. Полозков, Г.А. Зюганов и другие.

У Студеникина сдали нервы. Он стал больше выпивать, начал дерзить и даже угрожать кое-кому из редакционных командиров. А когда ему не разрешили отпуск — малость подлечиться, побыть с семьей, с любимой малолетней дочкой, наш военный корреспондент перестал выходить на работу и заперся в квартире, угрожая покончить с собой. Его прямой начальник — редактор отделарвался вскрывать квартиру с милицией. Чем бы это кончилось — трудно представить…

Мы со Славой Егоровым и подполковником Иваном Тараненко, работником Главпура, нашим автором, пошли к Афанасьеву. Главный редактор встретил нас без энтузиазма:

— Ко мне заходил его редактор. У него решительные намерения. Пусть он и занимается своим подопечным.

— А вот решительность тут как раз может привести к трагическим последствиям. Он будет говорить с теми, кого уважает. Мы берем ответственность. Только скажите его редактору, чтобы он не мешал.

— Ладно, попробуйте.

Поддержал нас и Анатолий Тимофеевич Карпычев, ответственный секретарь.

“Операция” началась завтра утром.

Сначала — звонок Студеникину:

— Петя, мы сейчас к тебе заедем.

— Кто мы?

— Я, Слава Егоров и Иван Тараненко.

— О чем будем говорить?

— Надо же тебе помогать. С руководством редакции мы договорились.

А Леше, редактору отдела, я сказал:

— Ты что, хочешь оказаться тем человеком, который последним видел Петю живым? — Это предупреждение сразу сбило ретивость борца за трудовую дисциплину.

Нам дали служебную машину — имелось в виду, что мы отвезем Петра, при его согласии, в военный госпиталь имени Бурденко. Иван Тараненко, по линии Главпура, договорился, что нас там примут и спасут.

Не надо забывать, что в нашей прекрасной стране её высшие руководители неустанно пеклись о здоровье народа. Про Леонида Ильича Брежнева была даже сложена песенка:

Ем с икрою бутерброд.
Сразу мысль: а как народ?

Народ неусыпно боролся то с холодом, то с голодом, то с недостатками, то с нехватками. Но главное было в ином: чтобы он не переел, не перепил, не переспал и так далее. Наиболее дотошных читателей отсылаю к многотомнику сочинений М.С. Горбачева, который в одной из своих пламенных речей убедительно доказывал, что живем мы плохо только потому, что слишком много едим и много весим…. А потом, как известно, сделался всенародным лидером в искоренении всенародного влечения к алкоголю…. Хотя, как позже прояснилось, и сам был не чуждпристрастию к хорошему коньяку и дорогим, в том числе и французским, винам.

Его соперник в борьбе за политическое лидерство Борис Николаевич Ельцин взял за правило выплачивать зарплату раз в полгода-год, чтобы народ не распускал животы, не ел от пуза, но что касается водочки — пил ее не стесняясь, вволю и безо всяких унижающих человеческое достоинство очередей. И темснискал популярность в простом народе.

Недавно я был в Златой Праге; там уютные ресторанчики на каждом шагу, и любой посетитель — будь он молодой или в летах, с женой или с подругой — начинал свой заказ с кружки-другой знаменитого чешского пива. А в ресторане “У Швейка”, знакомого персонажа авантюрного повествования Ярослава Гашека, подают сразу литровую емкость, из которой пить пиво еще вкуснее, чем из усердно рекламируемых в России унылых бутылок “Чешский стандарт” или “Старопрамен”.

Прошу извинить за это “пивное” отступление, но в нашем случае оно необходимо. Если советский человек выпивал (а это случалось, и не так уж редко) добрую пинту пива или две-три лишних стопки вина, он не мог рассчитывать на снисхождение ревнителей строгой антиалкогольной расправы.

Петра Студеникина надо было не просто уговорить сдаться на милость врачей военного госпиталя, надо было и самих врачей уговорить смилостивиться над доведенным до крайности человеком. Меня, скажу откровенно, передергивает даже от киношных, невзаправдошных убийств неподдающихся мафиозников и крутозатылочных злодеев. А если нормальный человек, своими глазами, видел реальную смерть, кишки, намотанные на автомат Калашникова, видел детей, которых косил смертоносный шквал, хоронил друзей, с которыми сжился за день-другой… И куда ни шло — будь среди мертвых только заклятые враги, покусившиеся на независимость твоей Родины. Но тебя убивали люди, которых ты не знал, и ты убивал тех, кого никогда прежде не видел…

Профессия журналиста — это любопытство, помноженное на бесстрашие, на пренебрежение к опасности. Хорошо выразил ее суть Константин Симонов: “Жив ты или помер, главное, чтоб в номер”. Это, конечно ненормально для обычного человека, но журналист — не нормальный человек. Так же, как альпинист, карабкающийся на неприступную вершину. Как Федор Конюхов, в одиночку сражающийся с исполинской мощью мировых океанов.

Людям кабинетным этого не понять.

Людям посторонним это кажется забавным, а то и просто нелепым.

Если бы “дело Студеникина” дошло до Главпура, ему бы не сдобровать.

Седых волос прибавилось бы и у главного редактора.

Кое-кто, может быть, потирал бы руки: ну я же говорил!

Но вернемся к хронике событий.

Когда Петр Алексеевич открыл нам дверь квартиры на Беговой, 13, он был трезв и внешне спокоен. Однако все наши доводы отверг с порога. Чувствовалось, что он не в себе, что-то в нем поломалось и надежды склеить поломку — почти никакой.

В комок сплелись все огорчения и обиды.

Первое: никто не хочет выслушать его и понять, что происходит в Афганистане.

Второе: его отодвинули в сторону, назначив редактором военного отдела человека, отчисленного из военного училища за нарушение дисциплины.

Третье: ему не разрешили побыть с дочкой, прийти в себя, стряхнуть афганское наваждение.

Были и личные неурядицы в семье — с женой, которая, как ему показалось, ищет женское счастье на стороне.

Даже Слава Егоров, добродушный оптимист, несколько раз взрывался: “Да что ты говоришь?! Здесь твои друзья, они хотят тебе помочь. Но если ты — против, я — пас”.

Сорвался и подполковник Тараненко:

— Не один ты был в Афганистане. Я там тоже на брюхе прополз не один десяток километров… Тебе надо придти в себя, подлечиться и вернуться в газету.

Я попросил товарищей оставить нас вдвоем. Не помню, что уж и говорил, а выдумывать не хочется.

Под конец нашего разговора Петя попросил:

— Можно я приму душ? А после — поедем в госпиталь.

Мы добросовестно ждали, когда он приведет себя в порядок.

Наконец все готово. Выходим во двор дома 13. Ищу глазами служебную машину. Её нет. Иван и Слава поддерживают под руки Петра, а я бегу к ближайшей телефонной будке.

— Клавдия Федоровна! — кричу в трубку телефона-автомата. — Где машина?

— Шофер уехал в гараж. Он не может ждать больше двух часов, — отвечает диспетчер.

— Но ведь главный редактор закрепил за мной машину на весь день.

— Не шумите, сейчас пришлю другую.

Эти пятнадцать минут, пока мы ждали машину, показались вечностью. В любую секунду наш друг мог передумать…

До госпиталя ехали минутсорок пять.

Каюсь, но мы применили прием, виденный в милицейских фильмах: Петра посадили на середину заднего сиденья, а мы с Ваней Тараненко блокировали его с боков.

Век не забуду медицинских генералов, которые приняли нас по-мужски, без лишних вопросов, без демагогии. Они и здесь на военном положении.

Иван Тараненко объяснил:

— Человек прошел Афганистан. Вы знаете, что это такое. У него нервный срыв. Просьба помочь нашему коллеге.

Иван был в военной форме, с удостоверением Главпура — может быть, это стало решающим аргументом.

Петра Студеникина определили в госпиталь, в очень тяжелое психоневрологическое отделение. Через две-три недели он выписался — жизнь взяла свое.

А мы в тот вечер вернулись в редакцию. Я доложил руководству: все в порядке.

Потом мы прошли в мой редакционный кабинет. Устали, конечно, смертельно. Хотелось, извините за прямоту, выпить, сбросить напряжение. Но шла очередная волна антиалкогольной борьбы с российским народом.

И все же бутылку вина мы где-то разыскали…

А Петя Студеникин в “Правду” по сути не вернулся, но, слава Богу, прожил еще несколько лет.

…Более счастливой оказалась судьба Виктора Верстакова. Он ушел из “Правды”, когда в редакции новые власти ликвидировали военный отдел, находившийся под опекой Главпура. Стал членом Союза писателей. Написал и сам исполняет немало песен об Афгане. Словом, талантливый человек.

До сих пор помню серию его статей “Офицеры”, цикл очерков о моряках, афганские зарисовки о вертолетчиках. Они открыли для “Правды” новые темы из жизни людей в погонах, новые, более человечные повороты старых тем. Очень жаль, что политические катаклизмы лишили “Правду” такого сильного, талантливого подразделения, как военный отдел. А ведь его в разные годы возглавляли контр-адмиралы Золин и Гайдар, в нем работали Герой Советского Союза Сергей Борзенко и полковник Николай Денисов…

Начав с Афгана, не могу не сказать хотя бы коротко о других политических и военных конфликтах, в которых “замешаны” правдисты. Не говорю о Великой Отечественной, когда когорту военкоров “Правды” (штатных и нештатных) возглавляли Михаил Шолохов, Борис Горбатов, Борис Полевой, Петр Лидов, Виктор Темин (флаг над рейхстагом), Евгений Халдей, Александр Устинов, знаменитые Кукрыниксы. С корейской войны, где сражались также китайские добровольцы и советские летчики, вел репортажи Алексей Кожин. Пиночетовский переворот в Чили едва не поставил точку в жизни собкора “Правды” Владимира Чернышева — ему пришлось почти нелегально покинуть эту страну под угрозой расправы. Олег Игнатьев вопреки запрету М.В. Зимянина (главного редактора в 1966-76г.г. — А.И.) несколько раз ходил партизанскими тропами в Юго-Восточной Азии. Борис Орехов работал в Бейруте, когда там ежедневно и еженощно гремели выстрелы и рвались бомбы…

Бывали и трагикомические истории.

На Валериана Скворцова (впоследствии он стал автором известных детективно-фантастических книг) наябедничал его коллега-известинец, с которым у них были натянутые отношения. Вообще журналисты “Известий” и “Правды” всегда конкурировали между собой, стараясь, что называется, вставить фитиль своему коллеге. Но тут было другое: правдист слегка нарушил “спортивный режим” и это стало известно в посольстве, а затем и в ЦК КПСС. Оттуда “компру” переслали в редакцию с настойчивой рекомендацией отозвать нашего корреспондента. Скворцов уже сидел на чемоданах, когда разразилась военная перепалка между Китаем и Вьетнамом из-за каких-то спорных островов.

Как настоящий профессионал Валера тотчас же устремился к месту конфликта. Ходил на катере вместе с вьетнамскими товарищами (тогда СССР больше дружил с Ханоем и сохранял напряженные отношения с Пекином, доставшиеся в наследство Л.И. Брежневу с хрущевских времен). Несколько раз был на передовой. А главное — интересно, мастерски рассказывал об этом в своих репортажах. “Правда” оказалась вне конкуренции перед другими газетами. Так Валериан вместо взыскания, которое ждало его в Москве, получил заслуженную благодарность.

— Если мы будем отзывать таких собкоров, как Скворцов, — сказал на заседании редколлегии В.Г. Афанасьев, — с кем мы будем работать. Не с цековскими же аппаратчиками.

Скворцову пришлось распаковывать чемоданы (недавно, в 2003 году, он ушел из жизни).

Афанасьев не боялся возражать, если с чем-то и с кем-то был не согласен. Он, к примеру, открыто выступил против лозунга: обеспечить каждую семью отдельной квартирой. Ему было хорошо известно положение в строительной сфере: ясно, что с такой задачей справиться страна не могла. Но придворные “речеписцы” подсунули Генсеку красивый лозунг, понравился он и членам Политбюро. Потом, сразу после обнародования, эта злополучная фраза попала на язык сатирикам.

… Возвращаясь к афганской теме, подведем промежуточный итог: нам, конечно же, не давали писать и говорить всю правду, но и ложь во спасение “Правда” старалась не печатать.

И все же приходилось. Особенно — в официальных сообщениях, в которых руководителям партии и правительства хотелось отрапортовать о действительных и мнимых победах в Афганистане. Доходило до того, будто афганская народная армия при поддержке северного соседа уже взяла под свой контроль все города и крупные селения. Осталось только закрыть брешь на границе с Пакистаном, откуда коварные американцы засылали все новые отряды моджахедов и снабжали их оружием. Да еще одна заноза — Ахмад Шах, закрывший на замок свое Пандшерское ущелье. Сколько раз разрабатывались и объявлялись планы решительного наступления и разгромаАхмад Шаха, но они столько же раз и проваливались. Пока — уже много лет спустя, после вывода советских войск — двое террористов под видом тележурналистов проникли к “пандшерскому тигру” и расстреляли его в упор.

Обманная или, мягче говоря, дозированная информация всегда и всеми применяется во время военных действий. Операция “Буря в пустыне” освещалась только Си-Эн-Эн и под строгим контролем командования американо-британской группировки. На первый взгляд, военную агрессию США и Англии 2003 года против Ирака освещало немало журналистов из разных стран, в том числе из России. Но что это была за информация? Предельно скудная. Одни и те же, отнюдь не самые впечатляющие телекадры кочевали из передачи в передачу. Я как раз был в Чехии, смотрел разные европейские телеканалы — та же картина.

Видимо, американцы считают, что лучше не давать информации — по крайней мере, журналисты будут меньше врать. Хотя без грубого вранья не обошлось. Кто, например, сбил вертолет коалиционных сил — простой крестьянин из своей берданки или кто-то другой? Неужели американская разведка совсем потеряла квалификацию и дала неверные сведения о наличии у Ирака оружия массового уничтожения, которое “крестоносцы” ХХI века не смогли найти ни в ходе, ни после, как им казалось, “маленькой победоносной войны”?

Как-то в теленовостях по НТВ и другим программам прошел чуть ли не как сенсация сюжет о найденных солдатами оккупационной армии полутора десятках чистокровных скакунов из конюшни свергнутого диктатора. Оказывается, злодей Саддам Хусейн спрятал их “для маскировки” на городском ипподроме. То-то победа, то-то сенсация!

О каждой поимке кого-то из бывших министров Ирака, внесенных американцами в свой карательный список, наши СМИ сообщают торжественным тоном, без комментариев. Недавно (в декабре 2003-го. — А.И.) объявлено и о поимке самого Саддама Хусейна, но это сейчас уже не повод для продолжения оккупации. Потому как уже поделены между западными компаниями нефтяные промыслы, и коромысла вышек приходят в движение, качая “черное золото” из освобожденной от иракского народа богатейшей иракской земли. Не исключено, кое-что достанется и российским нефтяным спрутам…

А преобразованная “для рывка” к миллионному тиражу “Правда” успешно изживает со своих страниц не только иракскую тему, но и вообще международную тематику, заполняя газетные полосы обширными рассуждениями и заявлениями партлидеров и бывших депутатов Госдумы, проигравших декабрьские выборы.

Редкостью стали и материалы о боевых действиях или, точнее, бездействии федеральных сил в Чечне, где они несут ежедневные потери. С пафосом сообщается о грандиозных спецоперациях по уничтожению двух-трех боевиков (в годы Великой Отечественной они назывались бы партизанами)….

Если для нас еще не закончилась (в памяти, в сердце) афганская война, если движение воинов-афганцев расколото на конкурирующие группы, то, сколько же лет и десятилетий продлится в сознании общества чеченская война?

Мой племянник был в Чечне, заслужил орден Мужества (такой же награды удостоили в июне 2003 года первую в мире женщину-космонавта Валентину Терешкову — в связи с 40-летием ее полета в космос). Я спросил Сергея, как он оценивает чеченскую операцию? — Бессмысленная война, — твердо ответил офицер, получивший тяжелую контузию. При каких обстоятельствах? — Накрыло снарядом, когда группа находилась в засаде. — Чеченским? У них вроде и артиллерии нет? — Своим, — был ответ.

Нетрудно понять, посоветует ли он своим подрастающим мальчишкам поступать в офицерское училище…

… Афганские страницы “Правды” тех лет я назвал бы подвигом и наших журналистов: они делали все возможное, как и их коллеги из “Известий”, “Комсомолки”, “Красной Звезды”, чтобы подбодрить наших бойцов, привить уважение к ним всего народа. Конечно, трескучие фразы о выполнении интернационального долга из официального “джентльменского набора”, дежурно повторяемого всеми СМИ, не имели ничего общего с реальной действительностью — точнее было бы назвать это защитой безопасности Союза ССР на важнейшем геополитическом направлении. Слово “геополитика” тогда употреблялось редко и само это понятие связывалось прежде всего с французским генералом Галуа — по тогдашним меркам, с либеральным политиком западного толка. Но сейчас, после вторжения США и НАТО в Афганистан, Ирак, с угрозами применить силу в отношении мятежного Ирана, Сирии и других суверенных государств Ближнего Востока, становится понятно, что и в советском руководстве, перегруженном геронтологическими (возрастными, если хотите — старческими) проблемами, были люди, способные предугадать опасное развитие событий в этом ключевом регионе. К сожалению, они не смогли предотвратить надвигающуюся опасность совсем с другой стороны.

Сегодня натовские (читай: американские) базы бросили якорь на землях Грузии, Киргизии, Тукменистана. Казахскому лидеру Назарбаеву, как и Туркмен-баши

С. Ниязову, мировое общественное мнение с легкостью прощает и нарушения прав человека, и гонения на свободу слова, и многое другое, в чем без устали обвиняют президента Белоруссии, на чем пытаются играть в кошки-мышки с президентами Украины…Удивительно, что натовских стратегов не очень беспокоит и ситуация в Молдавии, где у власти — коммунистический президент, министр внутренних дел республики в эпоху разгула народных фронтов, тянувших молдавское одеяло в сторону Румынии, затеявших дискуссию о правомерности самого существования молдавского языка…

Мне доставляет чувство гордости, что именно в “Правду” прислал срочную телеграмму лидер АбхазииВ. Ардзинба: шеварднадзевские войска начали вторжение на территорию причерноморской республики. Я вел в этот день номер, газета была уже сдана в типографию… За опоздание грозил штраф. Но мы остановили печатание тиража, сняли не самую актуальную заметку в двухколоннике и поставили телеграмму из Абхазии на открытие первой полосы…

Спасибо родному российскому правительству, что оно не сразу отключило “Правду” от всех спецтелефонов, и ныне покойный Василий Изгаршев, военный журналист, мог связываться из моего кабинета с Тирасполем, с генералом Александром Лебедем и получать от него самые горячие новости о военном конфликте в Приднестровье.

(Для справки: незадолго до президентских выборов 1996 года, Артем Боровик увы, тоже погибший позднее в авиакатастрофе, устроил в Центральном Доме литераторов ужин с участием генерала А.Лебедяи главных редакторов ведущих изданий России. Когда меня ему представили, по улыбке генерала, по его взгляду я понял, что “Правда” для него — издание известное и, как мне показалось, близкое).

Будучи членом ЦК КП РСФСР, я голосовал на пленуме за генерала Бориса Всеволодовича Громова, который шел на выборы первого президента России вместе с бывшим председателем Совмина СССР Николаем Ивановичем Рыжковым. Хороший был тандем. Жаль, одержать победу им не удалось.

Так что с Афганистаном и теми, кто участвовал в этой тяжелой, драматической, кровавой эпопее, газету “Правда” связывало многое. Правдистов тепло принимали воины-афганцы — думаю, не потому, что она в те годы считалась главной и самой влиятельной газетой страны. А потому, что правдисты показали себя на полях сражений мужественными и честными людьми.

А теперь подведем самый важный итог.

Кому-то, может быть, кажется, что военные баталии, особенно несправедливые, грозят смертью или тяжким осложнением только тем, ктонепосредственно участвовал в боях с “духами”, моджахедами, “чехами”. Это не так.

Афганский синдром поразил и до сих пор поражает не только прямых участников кровавых сражений.

Когда родители “отбивают” своих детей от призыва в армию, это — тяжелое проявление афганского или чеченского синдрома.

Дети погибших в Афгане, как и в Чечне, никогда не встанут в армейский строй — они не успели родиться.

Войны, как крупный град весенние цветы, выбивают генетический фонд нации.

Сколько будущих ученых, поэтов, художников погибли в бессмысленных войнах, унеся в могилы свой талант, свои творческие силы.

…Чтобы не оканчивать главу столь печальными строками, расскажу о трагикомической коллизии.

В Афгане был сбит летчик Александр Руцкой. Наш корреспондент, о котором я уже писал, Василий Изгаршев так бурно отреагировал на это событие, что — благодаря “Правде” — Руцкой не только избежал плена и командирских разборок, но и возведен в Герои Советского Союза. Александр Владимирович — один из многих, кому помогли военные корреспонденты “Правды”.Помнит ли об этом Руцкой? Не знаю.

Я знаю только то, что “Правда” все эти годы старалась помочь людям выжить, выстоять и победить.

Мы, журналисты, медбратья всех, кто пострадал от войны.

Из записных книжек

Мне стыдно и больно, что сегодня на пороге ХХI века ярлыком терроризма прикрывают обыкновенный военный разбой. Чем, как негосударственным терроризмом, можно назвать американское вторжение а Афганистан “ради установления там демократии и свободы”? Каким “гуманизмом” можно оправдать страдание и гибель многих тысяч людей, “виновных” лишь в том, что они хотят жить на своей земле, по своим законам. И ведь многие из нас даже не сознают, что мы живем в период непрекращающейся горячей войны. Не понимают, что разум не торжествует на крови.