Галерка

часть 10

К рабочим пансионата «Крупенино» скорым шагом подошел, волнуясь, заместитель директора пансионата Владимир Федорович и закричал:

– Я их видел! Как вас! Путин идет, рукой размахивает! А к нему Лукашенко и Кравчук подходят.

– И что?

– Здороваются!

– Вот это да! – восхищенно крутили головами мужики.

Президент России Владимир Путин съездил в Волгоград на праздник 60-летия разгрома немцев под Сталинградом, чем вызвал понятное народное ликование. Люди очень доброжелательно относились к своему президенту.

– Так он живой! – крикнул один юноша другому. – Я же тебе говорил!

Люди живут на Даркылахе так: у одного КамАЗы, у другой водка, третий на журналистах хороший бизнес сделал. А у всех остальных вообще ничего нет.

Алексей Кузнецов тоже пытался заработать на журналистах. Как-то к нему приплыли немцы-телевизионщики с переводчиком и пожаловались, что не могут найти в поселке ни одного якута. Без якута сюжет о наводнении в Якутии не получался. А у Кузнецова брат похож на якута, хотя сам русский. Кузнецов вывел брата, показал немцам, и те остались очень довольны. Но чего-то им все же не хватало. Тут они и увидели на крыше утку и обрадовались. Дело в том, что один знакомый Кузнецова работает в морге, и однажды он принес ему с работы в подарок чучело утки. Немцы сказали брату Кузнецова, что он должен держать чучело утки так, как будто только что поймал ее в воде, потому что очень хотел есть, а гуманитарная помощь из Германии запаздывала. Брат блестяще справился с заданием, с первого дубля, и они немножко разбогатели. А когда деньги кончились, Кузнецов опять стал ждать немецких журналистов, потому что у него в голове созрел новый план. Он хотел предложить им снять, как он ловит рыбу сетью прямо у себя в огороде. У него на чердаке много вяленой рыбы, и он даже готов был несколько штук запихнуть в сеть. Чем же вяленая рыба хуже чучела утки?

Последний инструктаж подчиненным давал командир подводной лодки «Гепард» капитан первого ранга Дмитрий Косолапов.

– Стойте перед президентом не дыша! Если кто дыхнет на него… Ладно, идите на корабль.

– Постараемся решить вопрос с доступом в Интернет для воспитанников Икшинской воспитательной колонии в ближайшее время, – с готовностью сказал Вячеслав Шушпанов, преподаватель информатики. – Установим фильтры… Поймите правильно: есть такие области компьютерного общения, куда доступ им совершенно запрещен.

– Например?

– Да все области общения им запрещены…

В Икшинскую воспитательную колонию приехал Михаил Ходорковский, президент нефтяной компании ЮКОС, которая выделила деньги на компьютеризацию колонии, и сразу спросил, как решился вопрос насчет доступа в Интернет.

– Конечно! – ответила ему директор школы. – За учениками, чтобы они не дай бог не зашли куда не надо, будет присматривать всевидящее око учителя информатики. И если что – по рукам!

Я спросил одного рыбака, как в этом году клюет корюшка.

– Вот все говорят, что мы, рыбаки, придурки, – молниеносно ответил он.

– Ну почему все? – возразил я. – Не все.

– Все, – уверенно сказал этот человек, Виктор Иваныч Синюков. – Стоит в метро зайти с ледобуром, как все начинают говорить, что мы придурки. Поэтому мы стараемся ездить на машинах. Так вот, я считаю, что это не так. А корюшка клюет как обычно.

– А почему не так? – не удержался я.

– Объясню. Придурки знаешь кто? Те, кто на Северный полюс ходит. Вот настоящие придурки!

– Погоди, – поправил его товарищ. – А кто в горы ходит, разве не придурки? И, между прочим, поднялись на эту свою гору, а там ни одной корюшки. А мы килограммы уносим.

– Конечно, – согласился Виктор Иваныч. – А их, между прочим, спасают совершенно бесплатно. А с нас деньги берут. Мы, правда, не даем.

Пока Виктор Иваныч сверлил лунки, он успел рассказать мне о происшествии, свидетелем которого стал только вчера. На бескрайнем льду залива столкнулись две машины, «шестерка» и «девятка». Столкновение было практически лобовое. «Девятке» при этом досталось больше. А еще больше досталось водителю «девятки», которого до крови избил водитель «шестерки». Тот был уверен, что это «девятка» нарушила правила, не уступив дорогу. Водитель «девятки» с риском для жизни утверждал, что почему-то нигде не видел знака «Уступи дорогу», да и вообще склонен был вызывать гаишников. Его машина, как потом выяснилось, была застрахована, и ему позарез нужна была справка для страховой компании.

– Вот это я понимаю! – восхищенно сказал Виктор Иваныч. – Вот это съездили люди на рыбалку!

Корюшка и рыбаки очень похожи. Их привлекают риск и опасность. И у тех, и у других есть шанс. Рыбак ведь может и не оторваться от берега на льдине, а корюшка может и сорваться с крючка.

– Сейчас в школах катастрофа, – рассказал один делегат учредительного съезда добровольного спортивного общества «Спортивная Россия». – Я недавно был в поликлинике. Со мной в очереди сидел сумасшедшего вида человек. Мы, конечно, разговорились. Инженер-электросварщик! Работает учителем физкультуры в школе. 60 часов в неделю! Ну разве о чем-нибудь можно говорить с таким человеком!

Руководитель одного из фитнес-центров горячился:

– Фитнес-центры превратились в брачные конторы! Девушки покупают себе спортивные костюмы, чтобы эти костюмы облегали их прелести, идут в спортзалы и отпугивают животастых и слишком худых людей. А куда деваться этим людям? Куда пойдет остеохондроз? Завтра они сядут на иглу или на стакан! В итоге, если раньше подтянуться не могли, то сейчас, как говорится, допрыгнуть не могут!

В знак протеста против банкротства своего предприятия моряки разбили палаточный лагерь по дороге в аэропорт Владивостока.

Каждый день к ним приезжали гости. Как-то появилась ведьма из соседнего, как они рассказали, леса и заявила, что она видит будущее, в котором лидеру пикетчиков отведена откровенно большая роль. За это ведьму накормили обедом, и она, сытая, ушла обратно в лес.

Представитель «Таиландских авиакомпаний» признался, что ему дали слово, потому что он друг председателя саммита АТЭС и потому что у него жена русская.

– Мы живем с ней уже довольно давно, – подробно рассказал он. – Она очень хорошая женщина… И я пользуюсь случаем, господин Путин, чтобы поблагодарить вас за все!

На семинаре, посвященном отношению РПЦ к СПИДу, вниманием аудитории целиком овладела Ирина Силуянова, профессор кафедры биомедицинской этики Государственного медицинского университета:

– Надо понимать, – спокойно разъясняла она, – что заболевшие сделали свой выбор между добром и злом, между гомосексуализмом и гетеросексуализмом!

– А разве медики отрицают, что некоторые люди рождаются с нетрадиционной ориентацией? – кто-то еще вяло сопротивлялся.

– Это три процента! – отмахнулась она. – Это действительно больные. Их надо лечить. А 97 процентов – порочны.

То есть их лечить не надо.

Стоявший на мосту, венчавшем трассу Хабаровск—Чита, инженер-строитель ЗАО «Асфальт» Виктор Выграненко рассказал, через что пришлось пройти строителям дороги. В 350 километрах от Хабаровска они наткнулись на кладбище динозавров.

– Одного раскопали, собрали по косточкам и увезли в Бельгию. Дело в том, что бельгийцы никогда динозавра не видели.

– А хабаровчане разве видели?

– Во-первых, мы можем подождать. У нас не горит. А во-вторых, я же сказал: у нас здесь их целое кладбище.

– Откуда же столько?

– Они отовсюду приходили в это место умирать, – охотно объяснил коллега Виктора Выграненко. – На свое кладбище. Болели они.

Я кивнул. Но Виктор Выграненко перебил коллегу:

– Да здоровые они были, как кабаны! Селевым потоком их просто смыло в одну кучу, вот и получилось кладбище. Пять миллионов лет тому назад это было.

И он как-то мечтательно улыбнулся, словно вспоминая то славное время.

В деревне Овсянка живут честные, добрые и порядочные люди. Хотелось бы подчеркнуть это. Не везде ведь так. Вот если я напишу: «В Москве живут честные…» и так далее. И кто же мне поверит? Да мне и самому-то уже смешно. А в деревне Овсянка живут честные, добрые и порядочные люди. Необходимо рассказать хотя бы про одного из них. Ее зовут Мария Абрамовна Фокина. Ей 85 лет.

– Фокиных здесь много, – сказала она. – А Абрамовна я одна. Так меня можно отличить от остальных. Мне говорят: «Ты еврейка, что ли?» А я говорю: «Конечно, нет». Отца звали Авраам Иваныч. Иваныч, понимаете? Значит, он русский. Просто друзья его звали Абрашей. Ну друзья у него такие были.

Корреспондент телеканала «Россия» Андрей Кондрашов привез Марии Абрамовне на санках 40-литровый бидон воды. За водой она ходит за полкилометра с ведром. Тяжело ей 40-литровый бидон возить. А когда Андрей Кондратов втащил бидон в сени, она подошла к нему и, пока он куртку-то расстегивал, нагнулась, поймала его руки и поцеловала. И сделать с этим ничего уже было нельзя. Только извиниться можно было. Он извинился.

Галина Киселева работает председателем правления Центрального союза потребительских обществ Российской Федерации.

– Есть, – напомнила она, – такое мудрое изречение: «У кооперации женское лицо».

Я, к стыду своему, изречения такого не помнил.

– А я бы к этому изречению добавила, что у кооперации и женские плечи, – сказала Галина Киселева. – А сегодня, в этот день, я могу сказать, что у потребительской кооперации еще и женские руки, и…

Я даже хотел было деликатно кашлянуть, чтобы хоть немного заглушить продолжение, но не успел.

– …и женское сердце, и женская душа!

Таким образом, почти ничего мужского в потребкооперации не осталось.

Любовь Дергунова работает директором астрономической обсерватории. Она с огорчением рассказала, что астрономию изъяли из списка основных предметов в школе.

– Не можно оставить ситуацию так! – взмолилась она. – Как может молодой человек выйти из школы без представления об основах мироздания?!

Мне сделалось не по себе. Я вдруг отчетливо представил себе такого человека. Что угодно, только не это.

– Я сам родился в Алтайском крае, – сказал актер Валерий Золотухин. – Так вот, в последнее время люди здесь стали жить лучше, только сами этого пока не поняли. От этого все проблемы.

Член комитета ветеранов войны Карелии Николай Апушкин сообщил, что его сердце тревожно забилось в тот момент, «когда в России начал возрождаться чуждый нам по убеждениям капитализм».

– Да, сердцем мы не могли признать этого. Но умом сообразили: придется вживаться в систему, – рассказал ветеран. – И вот, испытывая горечь и печаль, мы заняли в ней достойное место.

Участники «круглого стола» на тему «Может ли поднять дух патриотизма федеральных солдат намечаемое на сентябрь месяц празднование Министерством обороны РФ победы русских полков над татарами на Куликовом поле в 1380 году?» приняли обращение к президенту России Владимиру Путину с требованием отменить праздник 21 сентября, способный, как отмечается в резолюции, «только омрачить настроение».

Письмо было принято за основу, и только один молодой татарин предложил внести внести радикальное уточнение в текст – направить его господину Путину на татарском языке.

– Но Путин не сможет прочесть, – задумался ведущий.

– Не вижу ничего страшного, – с вызовом ответил молодой татарин.

Когда у чемпионки мира по бегу на 5000 метров Ольги Егоровой спросили, что она пережила за то время, когда, еще накануне чемпионата, была дисквалифицирована, потом оправдана, много натерпелась от своей соперницы румынки Габриэлы Сабо, в конце концов чудом, можно сказать, вышла на старт и уверенно выиграла, Ольга ответила:

– Сначала меня похоронили, положили в гроб, потом засыпали землей, потом вдруг откопали и говорят: «Беги!» Ну я и побежала…

Владимир Путин побывал в православном храме, где до его появления служба шла на якутском языке. Президент зажег свечу и минут сорок стоял в окружении группы детей.

– Что он там делает? – спрашивала меня якутская старушка невысокого роста, отчаянно вытягивая шею. – Молится?

– Свечку держит, – отвечал я.

– Ну надо же! – шептала она.

Ко мне подошел смущенный Альберт Демченко, взявший на Олимпиаде в Турине серебро в санях.

– Вы не знаете случайно, – поинтересовался он, – машины только чемпионам дают или всем призерам? А то мы не очень поняли.

Это тоже было уже известно. Говоря «победителям Олимпиады», господин Путин имел в виду всех призеров.

– Ничего себе, – задумчиво произнес Альберт Демченко.

– Впечатляет вас? – переспросил я.

– Да нет, – сказал он. – Это нормально.

Два парня, настоящие бобслеисты, тоже взявшие серебро и слышавшие этот разговор, решили уточнить:

– И за бобслей тоже дадут? Им подтвердили.

– У нас один боб, – нерешительно сказал один из них. – Как считается, не знаете? Сколько это машин?

– Ну вряд ли так, что один боб – один Land Cruiser, – предположил я. – Скорее по количеству медалей. Вам сколько медалей дали?

– Четыре! – обрадовались они. – На каждого по одной!

– Вот и машин столько же будет.

– А с оформлением, как вы думаете, помогут? – озабоченно спросил еще один спортсмен.

Аппетит его рос, таким образом, с каждой секундой.

Я заметил пожилую женщину, которая с энтузиазмом заполняла бюллетени, разложив их на крышке пианино. Она делала это с хорошей сноровкой, как по нотам.

– А вы знаете, что заполнять бюллетени можно только в кабинках для голосования? – спросил я ее.

– Сядьте, бабушка, куда надо, немедленно! – крикнула ей подбежавшая дама, член избиркома.

– Да я уже села, – отмахнулась она и снова повернулась ко мне:

– А сколько можно тут партий отметить?

– Одну, – сказал я.

– Ой, я почти всем крестик поставила, – расстроенно сказала она.

– Ваш бюллетень испорчен, – железным голосом сказала член избиркома.

– Да я его тогда в гробу видала, – тем же голосом ответила ей эта мигом посуровевшая женщина.

Один юноша подошел к урне вместе с пожилой женщиной.

– Что это вы, мама, как Ющенко голосуете? – участливо спросил он.

– Как это? – удивилась она.

– Медленно очень, – объяснил он. – А паспорт зачем в урну кинули?

– Ой, батюшки! – запричитала она. – Что будет-то?!

– Да ничего, – успокоил он ее. – Пошутил я. Я потом узнал. Это, конечно, была его теща.

Снег вокруг Сыктывкарского лесопромышленного комплекса покрыт, кажется, слоем плотного коричневого картона.

– Ну и что? Не грязней, чай, чем в Москве, – патриотично пожал плечами технолог цеха листовой бумаги № 2 Александр.

– Запах вас не смущает? – спросил я.

– Запах? Какой запах? – удивился он. – А, это разве запах! Вот года четыре назад был запах. Даже в городке, где мы живем, невозможно дышать было. А сейчас не всегда так пахнет.

– А от чего зависит, есть запах или нет?

– А от того, откуда ветер подует, – объяснил технолог.

– Под патронтажем президента Владимира Владимировича Путина, – произнес академик Митенков, представлявший лауреатов.

Он хотел сказать «патронажем», конечно. И честно попытался все-таки сказать. Но у него, увы, еще два раза получился «патронтаж». И в принципе он не ошибся.

Один студент, поблагодарив за интереснейший разговор, попросил господина Путина подписать фотопортрет президента России – «на память для нашего техникума». Президент начал это делать, посадив студента рядом с собой, и в какой-то момент, занеся ручку над бумагой, озадаченно пробормотал:

– Число-то сегодня какое?

Студент растерянно посмотрел на него и жалобно пожал плечами. В этот момент у него, по-моему, не было шансов вспомнить даже свое имя.

Механики авиаполка «Нормандия-Неман» рассказывали мне, как легко они находили общий язык с французскими летчиками.

– Французский язык знаете? – с завистью спросил я у одного из наших, механика Юрия Максаева.

– Нет, конечно, – с недоумением ответил он. – Я же русский! Это был ответ победителя.

Фигурист Роман Костомаров рассказал одну историю. Он ехал за рулем на съемки «Танцев со звездами» в полной спортивной экипировке, как всегда крепко пристегнутый ремнями безопасности. Его остановил гаишник и удивленно спросил: «Ты что, иностранец?» – «Какой же я иностранец? – обиделся Роман Костомаров. – Я наш». – «А чего же ты тогда пристегнутый?» – «Да она у меня пищит, когда не пристегнешься», – честно ответил олимпийский чемпион. «Да я тебе сейчас все покажу!» – ответил ему гаишник и показал, как не пристегиваться и чтобы ничего при этом не пищало.

Задержали еще одного араба, который, поленившись идти взрывать автобусную станцию в Тель-Авиве, послал свою жену.

После совещания и короткой встречи с министром обороны Владимир Путин вышел к людям, которые несколько часов ждали его на свежем воздухе. «Что же он делает! – взволнованно прошептал сотрудник пресс-службы СибВО, стоявший рядом со мной. – В это время в Чите трезвых нет».

Президент, однако, не вступил в разговоры с читинцами. Может быть, его испугал дикий женский визг, раздавшийся с его появлением. Он прошел вдоль строя милиционеров, отделявших его от народа, внимательно разглядывая жаждущих одного его взгляда горожан, потом, что-то взвесив, пожал несколько рук и на прощание рассеянно улыбнулся всем сразу.

Когда я оказался у здания Манежа со стороны Александровского сада, огонь бушевал под крышей здания. Явно горели деревянные перекрытия. Пламя поднималось метров на 50 над крышей. В самом здании было черно от дыма, но огня я не увидел. Вокруг Манежа не было никакого оцепления. Я стоял шагах в 15 от стены. По понятным причинам было очень жарко. Рядом стояли и глазели на пожар десятки молодых людей. В основном они пришли в Александровский сад, чтобы попить пива и поцеловаться, а также поиграть с «однорукими бандитами» в подземном торговом комплексе «Манеж». Теперь все они, конечно, торчали под окнами горящего здания. В глазах подавляющего большинства людей было восхищение. Многие фотографировались на фоне пожара на память.

– Смотри, внучка, – сказал дедушка девочке лет семи, – и запоминай. Больше ты такого, может, никогда не увидишь.

У горящего Манежа появилась милиция. Милиционеры стали вытеснять толпу зевак из Александровского сада.

– Да ладно, все равно сюда ничего не упадет! – убеждала их стоявшая рядом со мной девушка. – Один раз в жизни такое посмотреть! Я как специально для этого из Иркутска приехала!

– Из-за ограды лучше видно, – объяснили ей, – взорваться все здесь может.

Мы были вынуждены отойти к Вечному огню. На фоне происходящего его пламя смотрелось довольно жалко.

Тем более что в этот момент рухнула часть перекрытий. Мне показалось, что они упали прямо на пожарные машины и на то место, где мы стояли пять минут назад.

– Ну! А ты говорила, что там безопасно! – рядом со мной оказались две девушки, одна из которых только что убеждала милиционеров, что там, где она стоит, ничего плохого произойти не может.

– Я дура, – признала девушка из Иркутска. Снова рухнули перекрытия.

– Ура! – закричали в толпе.

– Это в честь выборов президента! – крикнул парень, прижавшийся лицом к ограде Александровского сада. – 100 метров от кремлевской стены! Жалко, ветер в другую сторону!

– Странно нам с вами что-либо делить, – говорила пожилая интеллигентная азербайджанка русскому человеку, чей вид был близок к эталонному: русые волосы, курносый нос, в глазах – необъяснимый для нерезидента бесноватый азарт, изо рта – легкий запах вчерашнего тяжелого дня, плюс ко всему этому – полная потеря чувствительности к внешним раздражителям, жажда новых приключений и беспрекословная готовность поверить в любое чудо. – Странно! Почему нас заставляют не понимать друг друга? Давайте бороться с этим вместе!

– Я сейчас все объясню, – бесконечно устало сказал этот человек. – Значит, так. Я сегодня зашел с одним азербайджанцем в туалет. Вы понимаете, зачем?

Женщина торопливо кивнула.

– Мы зашли в разные кабинки. И кажется, что мы такие разные. Но! Опустошение желудка у нас шло по одному принципу. Это – главное. Почему этого никто не хочет понять?! – с горечью воскликнул гость съезда. – Ведь мы же живем среди людей! Все остальное – самоопределение, самобытность – все это отходит на второй план! А может быть, на третий! На первом – принцип единообразного опустошения желудка!

Он смотрел на нее с таким страданием, словно давно нуждался в слабительном.

У могилы Ясира Арафата люди теряли сознание. Но не от горя, а от тычков прикладами, от переломанных ребер и сдавленных легких. В результате нечеловеческих усилий полицейских вокруг могилы все-таки оставалось крошечное свободное пространство.

Я увидел бетонную плиту, лежащую в углублении около метра. Под ней теперь и покоился верный сын палестинского народа.

Вокруг плиты с задумчивыми лицами уже сидели лидеры боевых палестинских организаций. Их пинали желающие отдать дань памяти Ясиру Арафату. И те и другие были и сами уже полумертвые.

Я увидел, как палестинский полицейский автоматом остановил одного из пинающихся. В ответ тот неожиданно проворно оторвал полицейского от земли, взяв его за грудки. Полицейский не нашел ничего лучшего, как чмокнуть противника в губы. Тот от неожиданности выронил полицейского.

Полковник милиции и человек в штатском, представившийся командиром спецназовцев, минут десять о чем-то очень тихо разговаривали на повышенных тонах.

В здании синода РПЦЗ святые отцы перед приездом президента заметно нервничали.

– Батюшка, как вы считаете, Владимир Путин может войти в историю как объединитель церквей? – спросил я немолодого человека в рясе, с самой длинной в этом здании бородой.

– Я брат Исаак, – мягко поправил меня батюшка. – Он, может, и хочет видеть себя так. Но тут вот какая проблема. Все в руках Божьих.

– То есть не в его руках?

– В Его, конечно, – мгновенно согласился он.

– Стоп, – твердо сказал я. – Давайте разберемся. «Он» у вас – это кто?

– Бог, – с недоумением ответил брат Исаак. – А у вас?

– А у нас все как-то непросто, – пробормотал я. – Скажите, брат Исаак, а в чем главная проблема объединения церквей?

– Главная? – переспросил брат Исаак. – Дайте подумать, должен ли я отвечать… Нет, не должен. Пока-пока!

И брат Исаак поспешно удалился.

– Об объединении, возможно, вообще говорить не стоит, – молвил брат Иосиф. – Скорее надо говорить о примирении. Объединение сразу подразумевает какой-то контроль со стороны Москвы, не правда ли? А для наших людей здесь главный вопрос: изменилось ли что-нибудь в России по сравнению с советской властью?

– Конечно, изменилось, – уверенно ответил я.

– Нет, я имею в виду – принципиально, – испытующе посмотрел на меня брат Иосиф.

– А кому-то из известных людей вы ставили ваши уникальные клапаны?

– Да-да! – крайне оживился генеральный директор предприятия «Мединж» Сергей Евдокимов. – Одному очень известному артисту! Он же недавно по… то есть умер… Да вы наверняка слышали! Как же его?..

В Каменке у компьютера перед видеокамерой уже два часа не шевелясь сидели две девушки.

– Улыбнитесь, сейчас уже президент войдет! – попросили их из Пензы.

– Улыбнуться? – удивилась одна. – У нас сейчас инфаркт будет!

Пикетчики, по их словам, представляли правые партии. В нескольких местах они вышли из зарешеченных микроавтобусов и теперь стояли перед кордоном полицейских, делая вид, что им стоит огромных моральных и психологических усилий не нарушать общественный порядок. Полицейские тоже делали вид, что из последних сил сдерживают себя, чтобы не начать работы по соблюдению этого порядка.

Полицейские погнались за юношей, выкрикнувшим им прямо в лицо все, что он думает о российском лидере, – и мгновенно настигли его, но не притронулись к нему, а окружили, взмахнули дубинками и так и застыли, как будто кто-то нажал кнопку «пауза» в компьютерной игре «Догони хулигана!».

– Проблемы здравоохранения давно перезрели, Владимир Владимирович, – поделился главврач Нижнекамской больницы № 3 Гамир Исмагилов. – И спасибо, что вы их начали! Но еще две проблемы есть важные: питьевая вода и массовое движение «За здоровый образ жизни!». Если справимся, это позволит избежать массовой алкоголизации населения! И тогда завершим начатое и еще не начатое!

Президент Путин побывал в якутском художественном музее. Там было много картин. Директор музея рассказывал о многих из этих картин.

– А вот наши культурные деятели, – говорил он, показывая на картину, где были изображены три якута в позах, подозрительно напоминающих позы русских охотников на известной картине художника Перова «Охотники на привале». – И коневоды наши, и старейшие литераторы, заложившие профессиональную якутскую литературу. Жалко, не дожили до этого дня. А вот ловцы рыбы. Наловили и делят честно.

– Честно? – подозрительно спросил господин Путин.

Директор музея внимательно посмотрел на картину – кажется, другими глазами.

– Три зимы… 27 месяцев… службы в погранвойсках в Заполярье, – шевелил губами, подсчитывая, очевидно, в многотысячный раз, политолог Сергей Марков. – После этого на все, что вокруг происходит, смотришь как-то снисходительно.

И он снисходительно осматривался вокруг.

– За время нашей работы я приобрел дружбу с вами, – воскликнул член Общественной палаты, адвокат Анатолий Кучерена. – Мне было легко с вами! Хотя мы и не знали, что нам делать!

– Вы что-то хотели сказать президентам? – спросил кто-то чешского ветерана.

– Сказать? Да, – кивнул чех. – Чтобы они были лучше, чем те, кто был до них. А то такое происходит…

– У нас или у вас? – переспросил я.

– И у нас, и у вас. Миллиарды долларов откуда-то взялись у людей. Я знаю, откуда! – оживился он. – Это приватизация. Это все приватизация. У нас, у вас… Вот этот человек из «Челси». Откуда у него такие деньги?

– Дрогба? Креспо? – уточнил я. – В нападении играет или в защите?

– Да нет, – поморщился он. – Он ими владеет.

Генеральный директор холдинга «Сарансккабель» Эвир Боксимер рассказал, что, кажется, нет на свете кабелей, которые не делают на заводе «Цветлит».

– А есть что-то из того, что вы делаете, а на Западе никто не делает? – спросили его.

– Нет! – уверенно ответил Эвир Боксимер. – Мы делаем все то, что на Западе уже есть. Но мы это делаем, потому что надо понимать: нам это нужнее, чем им.

Он показал крупногабаритный радиочастотный кабель и рассказал, что гофрирование кабеля производилось путем лазерной сварки.

– По патенту работаете? – уважительно уточнил кто-то.

– Нет! – так же уверенно сказал Эвир Боксимер.

– Сами, что ли, все придумали? – удивился я. – Это же какие технологии!

– Какие? – нахмурился гендиректор.

– Высокие, – вспомнил я.

– Нет, что вы! – с облегчением засмеялся он. – Все делаем по западным технологиям!

– Но без патента? – еще раз на всякий случай переспросил я.

– Ну, в целом да, – вздохнул Эвир Боксимер.

Когда слово предоставили президенту Международной организации профсоюзов Гаю Райдеру, председатель ЦК профсоюзов жизнеобеспечения Александр Василевский сказал мне на ухо:

– По численности мы самые большие в мире. А по потенциалу очень слабенькие. Вот когда мы все вымрем, – и он обвел широким великодушным движением весь зал Манежа, – тогда, я думаю, придут настоящие ребята!

Владимир Путин, сидевший в президиуме 6-го съезда Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР), взял слово.

– Профсоюзы, – сказал он, – важнейший партнер для государства и бизнеса!

– Проговорился, – удовлетворенно произнес Александр Василевский.

Матери борца Вартереса Самурдашева даже в голову не приходило, что кто-то может не посмотреть, как ее мальчик отобрался из группы.

– Он должен был быть первым! – со страшной, без преувеличения, тоской сказала она.

– Он приучил вас к победам?

– Это я приучила его к победам!

Девушки несли над головами плакаты «No Bush, no Putin, no globalism». При этом девушки были полуголы, и груди их были накрашены голубым и зеленым, что, конечно, на несколько сантиметров снижало публицистический пафос надписей на транспарантах.

Одна девушка рассказывала, как вырвалась из захваченного террористами театрального центра на Дубровке.

– Бегу вдоль стены, слышу, кричат: «Стой, б…!» Это, понимаю, свои…

Военные ходили по полигону с неприлично счастливыми лицами. Кому, как говорится, война… Это был их день. Журналистов некоторое время не пускали даже в биотуалеты в непосредственной близости от командного пункта. Солдаты, охранявшие их от вероятного противника, то есть от нас, объясняли, что в туалет может зайти «человек в звании не ниже полковника». «Человек» – это звучало гордо. Правда, среди журналистов оказались несколько полковников запаса. Этот психологический ребус был не по зубам солдатам-срочникам, и они вздохнули с облегчением, когда с самого верха, с холма, где уже вот-вот должен был приземлиться вертолет с главковерхом, пришла команда: «Пусть заходят!».

Девушки, стершие театральный грим, который делал их лица преувеличенно славными, выглядели лиричнее. Этому не в последнюю очередь способствовало то, что отсутствие грима создавало странную иллюзию доступности. У этих девушек можно было без зазрения совести попросить телефон и даже можно было рассчитывать, что дадут.

В какой-то момент Игорь Бутман, вспоминая на своем саксофоне одну мелодию из Джеймса Брауна, посмотрел на борца-осетина, одиноко стоящего у лестницы, ведущей вниз, к выходу. Что-то такое Игорь Бутман прочел в его глазах… Что-то, из-за чего без раздумий и колебаний перешел к лезгинке. Борец услышал лезгинку на саксофоне позже, чем заработали его руки и ноги. Через мгновение ходуном ходила вся крыша.

– Послушайте, – спросил я заместителя главного инженера по эксплуатации третьего блока Калининской АЭС Игоря Богомолова, – а вы не читали книгу, в которой террористы захватывают атомную электростанцию, а президент России Владимир Путин их всех убивает за это из автомата?

Есть такая книга. Когда-то пользовалась большим успехом у читателей.

– Не читал, – признался господин Богомолов, и огонек неподдельного читательского интереса промелькнул в его карих глазах. – Но президент же вот-вот приедет, и мы все увидим своими глазами.

Я вздрогнул.

– Просьба громко не говорить, – услышал я в ситуационном центре в первом корпусе Кремля громкое предупреждение от человека, отвечающего за связь с Международной космической станцией (МКС).

На немой вопрос (ибо его слова тут же были восприняты как руководство к действию), почему не надо громко говорить, этот человек объяснил:

– Звук идет напрямую в Хьюстон.

Двукратная олимпийская чемпионка по синхронному плаванию Анастасия Давыдова, стоя рядом с Владимиром Путиным и приманивая его четырьмя блестящими мормышками на языке (чей-то извращенный ум когда-то назвал то, что она с собой сделала, красивым словом «пирсинг»), произнесла ответное слово от имени спортсменов. Мормышки во рту не помешали сказать ей, что в великой стране с таким великим президентом, как Владимир Путин, должны быть только великие победы.

Владимир Путин, кажется, клюнул.

У Григория Асмолова, офицера израильской армии, хороший автомат – укороченный «гилель». Он и в наш отель на одноименной улице Гилеля пришел, конечно, в таком виде. Пьют кофе в холле, на коленях – автомат.

– Не надоело, Гриша, повсюду с автоматом таскаться? Он немного думает и объясняет доходчиво:

– Автомат – это часть моего тела.

Но мешает все-таки, как собаке – пятая нога.

Психолог Татьяна Вдовина сообщила, что так предана своей профессии, что за две недели до свадьбы ушла от жениха.

– Зачем? – спросил я.

– Мешал отдаться, – искренне ответила она.

– Представляете, я поцеловала его от всей России! – ошеломленно сказала бабушка. – У меня не укладывается это в голове…

Ветераны войны и труда ждали президента не в банкетном зале, а возле него, рассевшись полукругом на стульях, и минут через сорок я увидел, что им все это перестает нравиться.

– Да кто кого тут должен ждать, я хочу спросить? – не выдержал один, просивший позже как о большом личном одолжении не называть его фамилию.

Герой Советского Союза Иван Потехин прочитал мне стихи собственного сочинения про радость бытия, а прозой добавил, что Путина нельзя равнять, по его мнению, ни с Хрущевым, ни даже с Брежневым. Путин выше – вот что предстоит понять потомкам, объяснял мне Иван Потехин.

– Вот только… – замялся он на какое-то мгновение.

– Что?

– Да нет, ничего… А, ладно! – ветеран махнул рукой, идя в душе на крайние меры. – Хотелось бы только, чтобы законы были пожестче.

– Какие?

– Какие? – он был удивлен моему вопросу. – Все!

Вертолет президента приземлился на поле. Пятеро комбайнеров проворно забрались в свои машины и включили двигатели. Церемония встречи президента на рисовом поле началась.

– Очень хорошие комбайны, – сказал губернатор Краснодарского края Александр Ткачев президенту.

– Приличная кабина, – поддержал его президент.

– Хотите залезть? Можно поводить. Вдруг понравится, и вы это поле уберете! Где комбайнер? – нетерпеливо спросил губернатор.

– Вот я, – нехотя ответил молодой парень.

– Зовут как?

– Федор.

– Покажи, Федор, президенту свой комбайн.

– Да, очень приличная кабина, – решился президент и полез вслед за Федором.

Хмурый Федор сел между тем на свое место и даже не подвинулся. Президент остался стоять рядом. Он так и не попал в кабину. У Федора с этим было строго.

На открытие российской военной базы Кант в Бишкеке пригласили киргизскую общественность. В одном из ангаров стоял старенький самолет. Пожилой киргиз, подойдя к нему, рассказал товарищу:

– Видишь? МиГ-21!

– Почему так думаешь?

– А какой же еще?

– Согласен, – после некоторого раздумья заявил второй киргиз.

Господин Путин прослушал первое отделение концерта и прошел в Ореховый зал, где его ждали молодые милиционеры.

– Только не краснейте, – инструктировали их перед встречей с президентом, – когда будете задавать вопрос.

– А если не получится? – спросил один юный лейтенант и сильно покраснел.

– Надо, чтобы получилось.

Откуда-то сверху я слышал звонкий девичий голос:

– Знаешь магазин «Манго»? Ну вот! Напротив него – большое дерево. Я – на нем!

Я не слышал до сих пор, чтобы свидание назначали в таком укромном месте.

Василий Христенко, получивший орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени, возглавляет комитет ветеранов войны и военной службы Алтайского края. Этот крепкий пожилой человек уверенно подошел к микрофону и сказал:

– Вы все же обратили бы, Владимир Владимирович, внимание на нас, ветеранов войны и труда военных лет! Эти люди влачат жалкое существование, получая две с половиной тысячи рублей пенсии. Это вам, конечно, ни о чем не говорит… – замялся Василий Христенко и попробовал поправиться: – О многом…

Последним в этом зале Владимиру Путину дерзил Михаил Ходорковский.

В БКД девушка с ровным загаром (практически уверен, что по всему телу) рассказывала подружке, как она на своей маленькой синенькой Mercedes SLK опаздывала на субботник, прибавила газу и на Рублевке ее тут же остановил гаишник.

– Он мне говорит: «Ваше водительское удостоверение!» – смеялась девушка. – А я ему говорю: «Перестаньте со мной кокетничать!»

По мнению господина Швыдкого, когда 60 лет назад нанимали людей для работы и жизни в Калининграде, предпочтение отдавали рабочим и колхозникам, так как считали, что интеллигенция в Калининграде и так должна быть.

О людях этих, как и о самом Калининграде, никто особо не беспокоился – много лет существовала уверенность, что вот-вот город вернут немцам. Уж Никита Хрущев-то точно вернет. А он не вернул.

– А люди-то, – спросил я господина Швыдкого, – не спрашивают московских чиновников, за что с ними так?

– Спрашивают, – вздохнул Михаил Швыдкой. – Но мы им объясняем, что Калининград – это русский город с европейской судьбой.

– Верят? – переспросил я. Господин Швыдкой снова вздохнул.

– А кто электровоз поведет – вы или президент? – спросили машиниста-испытателя Николая Широченко.

– Ну, как вам сказать… – застеснялся Николай. – Может, и он.

– Но он же пока не умеет, наверное. Будете учить президента? – уточнил я.

– Есть такая задача, – помявшись, сказал Николай Широченко. – А что такого? Зная, что он сообразительный человек, самолетом управлял… А тут… – и машинист махнул рукой на «Ермака».

– У мужчин, оказывается, много одинаковых шрамов, – сказал следователь Новокузнецкой прокуратуры. – На лицах, на животе, на ногах. Мужские шрамы очень похожи. А у женщины каждый неповторим. Интересное наблюдение, да?

– Англичанина, который был в шахте, опознали? – спросил я следователя Новокузнецкой прокуратуры.

– Да! – улыбнулся он. – Сразу.

– По одежде?

– Да по какой одежде, – поморщился он. – Одежды от них вообще почти никакой не осталось. Нет, у него была особая примета. Ее как особую примету и записали – «ровные белые зубы».

К нам вышла Ирина Павленко, фермер. Два года назад она еще работала ландшафтным дизайнером, а несколько лет назад училась и жила в Москве, родила дочку, дочь болела, им сказали, что надо уезжать из Москвы, потому что московский климат был вроде бы смертельно опасен для дочери. Так они оказались в Белгороде. Здесь они сдавали квартиру женщине с двумя детьми, 9 и 14 лет, и в какой-то момент мама этих детей просто ушла из дома. Ирина и Юрий не могли их содержать, но, как выяснилось, не могли и бросить.

– Своих детей, даже чужих, я не отдам, – сказала она мне вчера утром. Тогда, два года назад, они и взяли кредит на дом и ферму, купили несколько телок и бьются теперь с ними.

– Здесь их десять, – показывала Ирина Павленко коров за изгородью, – а остальных, буйных, держим вон там, на цепи.

И она показывала куда-то в поле.

– Как вас дети зовут? – спросил ее кто-то.

– Младшая – мама Ира и папа Юра, а старший, – она вздохнула, – дядя и тетя.

– А их мать? – спросил я. – Она так и исчезла? Может, что-то случилось с ней?

– Да нет, – сказала она, – появляется даже иногда здесь.

– И вы пускаете?

– Конечно, – удивилась она. – Это же их мать.

Когда вдруг натыкаешься в жизни на таких простых, ясных и сильных людей, берет оторопь.

Девочка лет восьми в ожидании Владимира Путина смотрела мультик, потом поставила боевик и тут услышала, что едут. Она выскочила в коридор, телевизор работал, и в результате господин Путин и сотрудники его службы безопасности услышали на входе металлический мужской голос: «Вы кто такие? Зачем пришли?»

И вряд ли гости имели об этом отчетливое представление.

Съемочная группа телеканала «Россия», работавшая в окрестностях Хайлигендамма (города, где встречались главы стран «восьмерки») накануне, снимала сюжет о молодых мотоциклистах в черном, которые решили вступить в схватку с полицейскими. И они сделали это, получили дубинками по спинам, а потом, когда мужественный телеоператор попросился прокатиться с одним из них на мотоцикле в направлении еще одной группы полицейских (мотоциклисты определили очередную мишень, давая, впрочем, себе отчет в том, что на самом деле мишенью в любом случае станут они сами), мотоциклисты сначала согласились подвезти телеоператора, а потом, когда узнали, что у него нет мотоциклетного шлема, с возмущением отказали:

– Это же нарушение закона!

«Гринпис» предпринял отчаянную атаку на Хайлигендамм с моря, полицейские катера остановили всех (некоторых уже на мели, там, где на берегу журналисты заняли места для генеральной съемки лидеров «восьмерки») – без истерики, без предупредительных выстрелов, без отчаянных криков в мегафоны… Полицейские катера просто шли на столкновение с моторками «Гринписа», содержимое которых просыпалось в море (впрочем, на всех гринписовцах были спасательные жилеты). Один полицейский катер вытолкнул другой полицейский катер, чуть меньшего размера, на моторку «Гринписа» так, что тот полностью накрыл ее. И ни одного пострадавшего. И все, судя по их счастливым лицам, довольны и умиротворены (я уж не говорю о журналистах, для которых эти показательные маневры на море стали настоящим водным праздником).

Международный судья танцевальных турниров Станислав Попов, ставший заслуженным деятелем искусств РФ, оглядел присутствующих, в том числе и журналистов, и сказал им:

– Глядя на ваши улыбки, я понимаю, что все вы любите танцевать. Вывод был смелым.

– 45 лет назад мой учитель показал мне танец ча-ча-ча: шаг вперед, назад, два шага в сторону… Что тут было идеологически невыверенного?.. С тех пор многое изменилось. Так, мы научились носить фрак.

Этот вывод был еще более смелым. Присутствующие смущенно оглядывали друг друга. Ни одного человека во фраке, чтобы проверить это утверждение, в зале не было. То есть свое умение научившиеся демонстрировали где-то в другом месте.

– Танцующий человек – счастливый человек, – закончил Станислав Попов. – А счастливый человек хочет танцевать!

Все. Круг замкнулся.

На Волжском трубном заводе готовность номер один была объявлена еще до того, как борт номер один вылетел из Москвы.

– Зачем вы звоните?! – возмущенно спрашивала девушка в одном из рабочих помещений завода телефонную трубку. – Вы что, не знаете, что к нам сегодня комиссия приезжает? Возвращаемся к жизни только завтра, не раньше полудня.

Апофеозом «прямой линии» с президентом стала женщина, которая прорвалась в прямой эфир, видимо, после долгих переговоров с операторами прямой линии: «Я не буду с вами разговаривать. Я только с президентом!» «Я слушаю вас», – сказал президент. «Это вы?» – «Я» – «Это правда вы?» – «Правда» – «И раньше были вы??!» «И раньше был я, да» (господин Путин, похоже, сгоряча взял на себя ответственность за разговор этой женщины с оператором. – А. К.). «Ой, Господи, спасибо вам большое за все! Спасибо большое!»

Что же ей этот оператор-то наговорил?

Двое рабочих на моих глазах размяли метровой осетрихе живот и, подрезав его, нацедили в тазик черной икры. После этого осетриху выпустили в небольшой бассейн – дожидаться господина Путина, который должен был стать свидетелем полноценной операции, которую по всем признакам можно было приравнять к криминальному аборту.

Ярослав Кузьминов из Высшей школы экономики с горечью признался, что «реформа образования промахнулась мимо ключевой задачи: разбудить активность массового учителя».

– Но надо не только вырастить талант, – продолжал господин Кузьминов, – но и не пустить его за рубеж!

– У детей острая потребность в позитивном настоящем и позитивном прошлом! – признавался глава центра образования «Царицыно» Ефим Рачевский. – При этом они нуждаются в правде!

Он поставил перед присутствующими, таким образом, просто-таки неразрешимую задачу.

Учитель истории и обществознания из Якутии Владислав Голованов сокрушался:

– Для меня история – это живой и цветущий заповедник! Но из него ушли в какой-то момент егеря, которые его охраняли.

Без охраны Владислав Голованов чувствовал себя как-то неуютно.

Рената Литвинова оступилась, выходя из автобуса, и теперь, прикрыв глаза рукой и не собираясь проявлять больше никогда уже никакой инициативы, возлежала на плече одного из членов жюри, который легкомысленно бросился ей помочь.

– Мы вернемся к золотым временам, – сказал Эмир Кустурица. – К тем, когда я вырос, глядя на Россию. У славянской культуры большой потенциал в мире. Если говорить о завтрашнем дне, надо подумать, кто унаследует Чехова, Лермонтова, Никиту Михалкова…

На лице Никиты Михалкова не дрогнул ни один мускул. Правда, заерзала на своем месте Рената Литвинова.

– Таких имен больше нет на карте мира, и это надо возродить! – сказал он. Теперь уже заерзал, кажется, Никита Михалков.

Неожиданно заговорила Рената Литвинова. Видимо, она уже больше совсем не могла молчать.

– Да, это такое событие, такое… – Этой фразе соответствовал длинный плавный взмах руки. – Мы готовились… Ну, мы красились с девушками, и не только…

– Что, и с мальчиками? – удивился господин Путин, посмотрев почему-то не на Эмира Кустурицу, а на Никиту Михалкова.

В Бутово, где похоронены больше 20 тысяч расстрелянных в 1937–1938 годах, в День памяти жертв политических репрессий ожидали приезда президента Путина.

Мы разговаривали с диаконом Дмитрием, который служит в новой церкви в Бутово, когда в нескольких метрах от нас громко засмеялись чему-то фотографы. Девушка рядом со мной дернулась от этого смеха, как от винтовочного выстрела.

– Видите, – без осуждения сказал диакон, – люди здесь уже находят в себе силы смеяться. Это хорошо.

Очередь прощающихся с Мстиславом Ростроповичем проходила мимо гроба и ряда кресел с близкими музыканта, и время от времени кто-то из прощавшихся выходил из нее, чтобы сказать несколько слов Галине Вишневской. Но это почти никому не удавалось: ее надежно заслонял собой охранник, стоявший здесь с таким видом, будто он охраняет вход в проблемный банк, руководство которого только что узнало о приезде судебных приставов и распорядилось во что бы то ни стало не пускать их.

Я спросил Антона и Сашу, подъехавших к Конституционному суду Украины из Судака, зачем они тут торчат, если все равно конституционные судьи появятся здесь только через неделю.

– А нам спешить некуда, – объяснил мне Антон.

Я думал, он имеет в виду, что оплата-то все равно почасовая, но я ошибся.

– Потому что мы против коррупции, – объяснил он. Ну да, коррупция-то вечна.

Особую активность в деле установления максимальной близости с Владимиром Путиным проявил помощник архиепископа Костромского и Галичского Александра, странный человек без определенного возраста. Ему можно было дать и 30 лет, и 60. Он настойчиво продвигался к президенту, а людей, которых встречал на своем пути, безжалостно целовал в плечо или шею. Человек машинально отшатывался, и путь оказывался расчищенным.

Я наблюдал за высокопоставленным сотрудником китайского протокола, перед которым, очевидно, была поставлена задача не допустить несанкционированной съемки китайского руководителя. Этот человек использовал проверенную технологию. Он подбегал к китайцу, участнику выставки, который уже заносил над головой мыльницу, и дергал его за полу пиджака. Когда испуганный китаец оглядывался по сторонам, он хватал его фотоаппарат.

Апофеоз наступил ближе к выходу. Один китаец продолжал неистово снимать любимого руководителя, сколько этот человек его ни дергал. Тогда он просто дал бедняге кулаком по голове и успел подхватить его мыльницу прежде, чем тот начал терять сознание. Интересно, что ни одна жертва не претендовала на то, чтобы ей вернули ее мыльницу. Очевидно, несчастные понимали, что и так дешево отделались.

– Так, а ну не списывай! – не поднимая головы от полицейского романа «Дело о немом партнере», вдруг вскрикивала учительница истории – и неизменно попадала в цель: обязательно кто-то со скучающим видом пожимал плечами и склонялся над своей тетрадкой.

Вдруг учительница, также не отрывая глаз от романа, нанесла прицельный удар:

– Лена, не диктуй Бурдонову! Бурдонов отшатнулся от Лены.

Я вышел из школы и увидел двух пьяных семинаристов. Поверх ряс они надели одинаковые спортивные куртки, а за плечи закинули одинаковые спортивные сумки. Только пьяны они были по-разному. Пьяный семинарист тащил на себе очень пьяного.

Я пьяных семинаристов нигде раньше не видел. За семинаристами на некотором расстоянии шли люди и следили за каждым их шагом. Я пристроился к этой трагической процессии.

То и дело ахала старушка:

– Ровней иди, да ровней же! Господи, ну хоть один-то, слава богу, потрезвее!

Предложить помощь семинаристам никто не решался.

– Да им патриарх премию выписал к Пасхе, я знаю. Ну и гуляют, – сказал бритый наголо человек с наколками на руках.

Были похороны, которые запомнились водителю фирмы «Ритуал-Сервис» Александру Семеновичу Галкину навсегда. Например, в Самаре. В Москве внезапно умер человек из этого города. Так бывает. Товарищи покойного звали его «Чумной».

Товарищи попросили Александра Семеновича: – Очень быстро поезжай в Самару!

Поехал Галкин. 27 градусов мороза. 1100 километров прошел за десять часов. «Волга» сопровождения сошла с трассы – застучал движок. Внедорожник сопровождения удержался.

Приехали в Самару. Ночь Александр Семенович почти не спал, все думал, заведется его «бьюик» на таком морозе или нет – ни в один самарский гараж автомобиль не поместился, стоял у дома. Город ахнул.

Утром закусили на дорогу и хотели было отправить покойного в последний путь. Все оделись и вышли. Тут-то и оказалось, что зимних сапог Александра Семеновича нет и в помине. Даже покойного обули в туфли, а Александр Семенович в носках. А он ведь за рулем.

Начался переполох. Стали искать сапоги Галкина, да куда там, ушел кто-то в сапогах на похороны. Но товарищи покойного решили эту проблему. Нашли Александру Семеновичу валенки. Так он и ехал на «Бьюике» в белой сорочке, черном костюме и белых валенках. Но все равно он из машины не выходил, так что никто не заметил этого происшествия. Александр Семенович очень расстроился. Никогда раньше, сказал он товарищам покойного, с водителями катафальных «бьюиков» такого не было, чтобы у них в 27-градусный мороз перед выездом на линию зимние сапоги попятили.

Отец Павла Солтана не любит, когда сын за рулем. Он говорит, что Павел гоняет и что это глупо. И в «восьмерку» сына садится при крайней нужде. А Павел говорит, что только за рулем может расслабиться. Быстрее ездит – лучше расслабляется. «Подвезти тебя до метро?» – спросил он. Следующие десять минут я был свидетелем того, как управляет автомобилем человек без рук и без ног.

Когда Лена Шинкаренко собирает гулять своих четверых детей, на это, ей-богу, стоит посмотреть. Каждому из них год и девять месяцев. Ни у кого нет собственной, лично его одежды. Все подходит всем.

Вот Лена начинает. Она держит в руках комбинезон и ждет, кто будет первым. Андрюша встает с пола, но не успевает подойти к матери, потому что его с визгом опережает Дима. Андрюша рыдает, Дима доволен. Юра лезет к матери с комбинезоном в руках, но Женя вырывает у него комбинезон. Дима берет еще один комбинезон и обнаруживает, что оказался в хвосте очереди. Несколько мгновений он лихорадочно соображает, что делать, обращает внимание на меня и бежит с комбинезоном ко мне. Андрюша замечает это и бьет Диму по голове. Падая, Дима задевает Женю и роняет его тоже. Видя все это, Юра падает на них. В квартире стоит вой.

Мы очень часто берем с собой детей. Мы приходим с ними на какую-то вечеринку и встречаем знакомых. У них дети нашего возраста.

– Привет, – говорю я.

– Привет. А вы с Ваней и Машей? А мы, знаете, решили от своих отдохнуть, – тревожно говорят мне осиротевшие родители. Их сироты остались дома.

И через несколько минут я вижу—она ему выговаривает что-то полушепотом где-то в углу, стоя с коктейлем в дрожащих от возмущения руках, но вот они уже больше не дрожат, потому что она уже размахивает ими и не боится залить свое коктейльное платье. И я знаю, что она ему выговаривает за то, что они пришли без детей. Теперь им плохо. (Насчет детей не уверен.)

А мне хорошо. Дело не в том, что я прямо всей кожей чувствую, как у меня сейчас все очень модно. Дело в том, что мне на самом деле хорошо. Мне, во-первых, есть чем заняться. Я смотрю за детьми.

Президент России Владимир Путин встретился с российскими параолимпийцами.

Я стал свидетелем того, как один спортсмен, сидевший в инвалидной коляске, блестяще превратил свой, как кому-то могло показаться, физический недостаток в абсолютное достоинство. Оказаться за одним столом с президентом на таких встречах мечтают многие, а скорее всего – все. Но как? Количество мест за столом ограничено, и как ты присядешь, если даже захочешь, за этот стол, если твое место за соседним?

И вот Сергей Шилов сделал следующее. Он просто подъехал на коляске и остановился у стола справа от президента. Теперь он как будто сидел за этим столом с самого начала. Это было сделано крайне просто и естественно. Через мгновение президент уже смеялся шуткам Сергея Шилова. Еще через несколько минут спортсмен, не желая быть навязчивым, так же элементарно отъехал от президентского стола за свой.

У Маши мотоцикл розовый, на нем написано «princess», а у Вани красный, на нем написано «police». И я не понимаю, как можно было умудриться затащить в кровать этого монстра, этот квадроцикл с чудовищного размера колесами, каждое из которых ростом с самого Ваню, и так счастливо проспать всю ночь в крохотной щели между этими колесами и стенкой, с рулем на голове.

Жаль, конечно, что я этого не понимаю. Я в принципе отдаю себе в этом отчет.

Собаки на базе российских миротворцев в Тузле на особом положении и бесстыдно используют его в своих целях. Цели эти преступные.

Собственно говоря, особое положение честно заработала себе только одна собака, Сашка, а эксплуатируют его и все остальные. Историю про Сашку любят рассказывать в бригаде. Сашка постоянно ходит на патрулирование местности. Это патрулирование – одна из важных миссий бригады. Сашка тоже почему-то принял ее на свои недетские плечи.

И вот однажды, когда Сашка, как обычно, бежал по тропке впереди патруля, он не заметил мину и подорвался. Ему повезло, всерьез задело только одну лапу. Патруль был спасен. Бойцы патруля благодарно сбросились на операцию. Сашка остался без лапы, зато теперь зовется Сашка-сапер и пользуется устным приказом первого комбрига: этой собаке разрешено все.

Впрочем, как я уже упоминал, в своих преступных целях безукоризненной репутацией Сашки пользуются все собаки, которых тут хватает. Я уж не знаю, как им удается, но они с большой любовью относятся к нашим десантникам и истребляют все живое, кроме них, на территории базы. Меня, например, тут же попыталась истребить очень большая черная собака.

Я еще могу понять их ненависть к гражданским. Но, во-первых, если вы такие умные, то почему не различили среди четырех тележурналистов, прибывших с ротацией, двух подполковников, переодетых в гражданское платье, и имели виды на них тоже?

А во-вторых, за что вы так ненавидите американских военных? Несколько их еще осталось на том берегу Эльбы. С одним из них на днях разобрался лично Чубайс, небольшая рыжая собачонка. Американца на вертолете эвакуировали на базу в Тузле и долго подозревали в бешенстве. Якобы он заразился от Чубайса. Но потом обоих признали вменяемыми. Однако недоумение осталось. Между тем Чубайс, возможно, просто отрабатывает свой хлеб. Или это просто желание сорвать дешевые аплодисменты у наших ребят? И ведь сорвал.

Своих подчиненных командир тоже без устали учит дипломатии. Вот собрал он новоприбывших десантников и дает им установку на жизнь.

– Все прекрасно знают, что тут есть американцы. Как этот бывает? Познакомился наш солдат с американским, никогда такого не видел – ну, давай, махнем по рюмашечке. Американец легкомысленно соглашается. По второй… И пошло. А потом этот американец возвращается по мосту через Эльбу, падает в реку и ломает себе ногу. Два часа потом выбирается из этой речки, натыкается на колючую проволоку… Разве можно? Почему не помочь ему миновать мост, не проводить? Ведь было же, было такое!

А другой наш человек пьет с американцем прямо в Тузле. Напиваются, наш говорит: «Я могу выпить водки прямо из ботинка. А ты?» И, не дожидаясь ответа, снимает ботинок, наливает водку и пьет. Ну, и американец тоже. В результате у американца тяжелое отравление.

Уже мы настолько ослабили американскую бронетанковую дивизию, что командир ее думает иногда: «А хорошо ли, что у нас такие партнеры?» – и издает вот такие приказы по дивизии: «Личный состав неамериканского происхождения не должен приглашать американский личный состав к употреблению алкогольных напитков под любым предлогом… Личный состав неамериканского происхождения не должен продавать, передавать или дарить американскому личному составу любые алкогольные напитки под любым предлогом…» И доводит этот приказ до моего сведения. Вот он, этот приказ!

В описании комбрига российская политика на Балканах выглядит, безусловно, агрессивной. Приказ этот между тем я видел своими глазами.

Личный состав неамериканского происхождения не дыша внимал словам комбрига. Он открывал для себя новую жизнь.

Ранним утром комбриг провожал на родину последнюю колонну машин, которую офицеры и солдаты купили здесь на честно, в общем, заработанные деньги. Были в этой колонне «ауди», сотая и восьмидесятая, и «опель вектра», и «фольксваген пассат». Замыкал колонну дамский любимчик внедорожник «форд мэвэрик». Командир был благодушен, прощально улыбался и сказал только:

– Главное правило не забывайте. Если красный свет горит, постарайтесь останавливаться.

В Москву привезли лечиться Агостиньо Нетто, но, наверное, поздно уже привезли, так что Москва через некоторое время незло шутила: «Прибыл Нетто, убыл Брутто».

Баба Лена побеждает всегда. Она неприступна. Она жестока. Безжалостна. Все, кто стремились к ней в надежде на легкую жизнь, попадали в ад. Она безошибочно вычисляла этих подонков и занималась с ними по отдельной программе. Если они были москвичи, она звонила им домой по утрам и заставляла делать гимнастику, и дирижировала ею по телефону: раз-два, двойная пружина, раз-два. Если они были из общежития, она приезжала в общежитие. И все повторялось…

Баба Лена была и есть преподаватель физкультуры Московского университета. Ей 92 года. И мы все, почти все, у нее учились.

Я вспомнил главную байку, которую рассказывают про бабу Лену на журфаке. Вызывает ее ректор университета и говорит:

– Все, Елена Борисовна, спасибо. Всех студентов вы уже научили. На пенсию! Вы же устали, годы берут свое. На пенсию, дорогая Елена Борисовна. Проводим как надо, что мы – не люди?

Баба Лена выслушала его, смахнула бумаги со стола ректора и сделала на этом столе шпагат.

– Вот когда я не смогу этого сделать, тогда и отправляйте меня на пенсию. И пошла на занятия. И ходит до сих пор.

К председателю бывшего колхоза имени Ленина, а ныне сельхозпредприятия подошел старик.

– Иван Степаныч, что с наркоманией делать будем?

– Ты чего? – переспрашивает председатель.

– Да с наркоманами надо бороться. Плохо себя ведут, уже кокаин начали привозить. Давай бороться. А то что ты – все блок-пост да блок-пост.

– Да я готов, – говорит председатель. – Наш пенькозавод-то помнишь?

– Был тут у нас в станице раньше пенькозавод, – оживляется он и поворачивается ко мне. – Выращивали коноплю, делали пеньку, вили веревки. Что творилось! Как-то еду по конопляному полю, вдруг навстречу, чуть не под машину, – голая девка. И через дорогу – в коноплю! Мне ее жалко стало, думаю, раздели гады и с поезда сбросили. Приехал в станицу, там мне все и рассказали. Они, оказывается, раздеваются, вазелином обмазываются или так потеют, и бегают по полю. Пыльца с конопли на них оседает, прилипает – готов наркотик. И где же сейчас эта девка? А ты говоришь.