В каждой семье существуют определенные правила, гласные и негласные. Они касаются домашнего распорядка, режима, норм поведения и многого другого. Приучение к ним ребенка – важная часть, если не сказать основа, его воспитания.

Слово «приучать» имеет особый смысл, отличный от слова «учить». Когда мы говорим «научить», то имеем в виду передачу знаний ребенку: мы что-то рассказываем, показываем, объясняем, одновременно он учится сам. Слово же «приучать» означает наше намерение добиваться от него регулярного поведения. Например, чтобы он мыл руки перед едой, убирал игрушки, вовремя делал уроки, наводил порядок в вещах и т. д.

Не приученный к порядку и правилам, ребенок оказывается во власти минутных желаний, неуправляемых эмоций, случайных влияний. Мы говорим, что он разболтан, не организован, не воспитан. Во многих ситуациях он оказывается без ориентиров, не знает, как себя вести, как организовать свои дела и время. Правила дают ребенку ощущение не только порядка, но и уверенности в жизни.

Приучение к порядку и правилам – специальная работа, работа длительная, ежедневная и ежечасная! Часто она проходит трудно, с обидами и конфликтами. Хорошо известные «поля сражений» с детьми любого возраста – это еда, приготовление уроков, помощь по дому, укладывание спать и др.

Говорит мать одиннадцатилетней девочки:

У нас с ней все вроде бы хорошо, но есть один «камень преткновения»: беспорядок в ее комнате. И не то чтобы она не умела убираться. Когда должны прийти подружки, наводит идеальный порядок. А обычно войти в комнату невозможно: вещи «размазаны» по всей комнате, все валяется где попало! Меня уже заранее трясет, когда я просто приближаюсь к ее двери. А она грубит: «Отстань, надоела, сама знаю!». Если бы не это, мы бы жили мирно. Вообще она неплохая девочка, учится хорошо. Но такой изъян в воспитании – и я не могу с ним примириться! В этом вопросе меня просто заклинило!

Мать права: действительно «изъян» и действительно «заклинило», между прочим, не только ее, но и дочь. Что-то было упущено, а сейчас уборка комнаты стала для обеих «камнем преткновения».

К сожалению, такие упущенные случаи могут привести и приводят к серьезным семейным разладам. Вот один пример.

В знакомой семье с двумя подростками появляется отчим. В прошлом он морской офицер и в силу своей бывшей профессии, да и по характеру – человек, приученный к порядку и организованности. Подростки, наоборот, привыкли находиться «в свободном полете». Их мать, обремененная работой и учебой по вечерам, не могла обращать должного внимания на их «приучения». Неубранные вещи, оставленные на столе тарелки, разбросанная в прихожей обувь – это еще «мелкие» дискомфорты, с которыми сталкивается новый человек в семье. Накапливаются и более серьезные неприятности, потому что «проспали, забыли, потеряли…». Так, девица теряет ключ от дома, лазает в окно, и в один прекрасный день «по проторенной дорожке» в дом забираются воришки и уносят что-то ценное. Из школы сообщают, что сын не успевает, так как прогуливает уроки… и т. д. Отчим пытается помочь матери ввести ребят в рамки – они обсуждают, договариваются, даже составляют письменные соглашения.

Но ситуация запущена, дети плохо поддаются исправлению, а бывший морской офицер, конечно, не С. А. Макаренко. Отношения портятся, накапливается глухая вражда. Мать оказывается между двух огней. Все в проигрыше. Печально, но планы создания новой семьи «разбиваются о быт»!

Итак, как же его приучать? Одного рецепта, конечно, нет, так как причины непослушания или неорганизованности ребенка могут быть разные. Лучше всего помнить о некоторых общих методах и закономерностях. Их довольно много, и они разные для разного возраста. Обсудим некоторые, наиболее важные их них.

Не могу не поделиться одним впечатлением.

Дело происходило в Америке, на перроне пригородной электрички. На скамейке сидела юная мама-негритянка с малышом на коленях. Маме на глаз можно было дать не больше лет шестнадцати, а малышу – не больше одного года. Оба общались улыбками, жестами и короткими словами. В какой-то момент разыгравшийся малыш шлепнул маму по лицу. «Stop it!» – строго сказала мать, подняв указательный палец. Но малыш скоро повторил свой шлепок. «Stop it!» – снова строго повторила мать. После третьей попытки малыша дотянуться до лица матери, она сняла его с колен и поставила на ноги около себя (стоять он уже умел), перестав обращать на него внимание. Малыш захныкал; подождав немного, мать снова посадила его на колени. В какой-то момент на его подозрительный жест она просто подняла палец с серьезным лицом – и инцидент был исчерпан. Общение снова вошло в мирное русло.

Эта сцена запомнилась, наверное, потому, что было удивительно видеть такое необычное сочетание юности мамы и ее мудрого поведения. Молодая мать интуитивно действовала абсолютно грамотно. Она четко и в то же время мягко сообщала малышу решительный запрет на недружелюбное действие по отношению к себе. Какими запущенными случаями на этом фоне выглядят подчас агрессивные выпады наших подростков в адрес матери!

Дело, конечно, не в географии или культуре страны. В наших семьях можно найти сотни примеров ежедневной, казалось бы, незаметной и в то же время необычайно важной воспитательной работы родителей. Эти примеры хочется собирать и приводить, они красноречивее любых умных слов. Вот один из них.

Семья сидит за столом, все пьют чай и разговаривают. Бабушка испекла печенье; оно лежит на большой тарелке, посыпанное сахаром, и выглядит очень привлекательно. Пока разливают чай, полуторагодовалая девочка под шумок уже добыла себе печенье и с удовольствием его ест. Все тепло улыбаются ее находчивости. Мать, освободившись от чайника, берет ее к себе на колени. Съев первое, девочка просит второе печенье, и мать позволяет его взять. Не доев второе, девочка тянется за третьим печеньем. «Нет, – говорит мать, – я тебе не позволю, пока не доешь вот это», – указывая на недоеденную половинку. Но та продолжает тянуться к тарелке с печеньем. «Нет, нет, – мягко, но настойчиво повторяет мать, – ни в коем случае нельзя! Нет, нельзя» – это повторяется еще несколько раз: девочка – живая и упорная, мама – мягкая, но непреклонная. До возможных слез дело не доходит, так как мать поднимается и уносит дочку в другую комнату. Через минуту она спокойно возвращается с девочкой на руках. Чаепитие мирно продолжается, а тарелка, между прочим, уже отодвинута на другой конец стола.

Эта история может показаться очень обыденной, но именно поэтому она поучительна. Легко понять, что именно на таких повседневных «уроках» ребенок осваивает беспрекословность родительского «нет». Так с самого раннего возраста по золотым крупинкам собирается опыт послушания и овладения правилами поведения.

Организованность ребенка зависит от порядка вокруг него. Необходимо, чтобы вещи, посуда, игрушки имели свои места и возвращались на место. Чтобы ребенок, как и остальные члены семьи, спал в своей кровати, по возможности сидел за столом на своем месте, ел из своей тарелки. Хорошо, когда в семье соблюдаются некоторые постоянные «ритуалы» – укладывания спать, прогулок, приема гостей.

Невозможно перечислить все то, к чему приходится приучать ребенка. Важно, чтобы то, что вы от него ждете, регулярно вами отслеживалось, внимательно и настойчиво. Ведь постоянные нарушения и отклонения могут тоже закрепляться и грозить стать «правилами».

Очень важны правила, связанные с едой: что, как и когда ребенок ест, как он себя при этом ведет. Обычно еда – испытание не только для ребенка, но и для родителей. К сожалению, родители не всегда выдерживают эти испытания.

В семье двухлетней девочки тяжелая проблема: дочка «ничего не ест» (эти традиционные слова родителей всегда удивляют – непонятно, как ребенок при этом выживает, да еще неплохо выглядит?). Девочку кормят отдельно от всех, так как нужны особые условия. Чтобы она открывала рот на ложку с кашей, мама должна петь, а няня танцевать (или наоборот). Эти песни и пляски происходят по нескольку раз в день и совсем измотали домочадцев.

А вот другой пример.

Мать пятилетнего мальчика озабочена его неорганизованностью. Правда, в доме есть дядя мальчика, который умеет «приводить племянника в норму». Например, если тот вышел из-за стола, а потом возвращается, чтобы схватить кусок, дядя ему этого не разрешает. Мама довольна действиями дяди, считает их правильными. Но на вопрос: «А сами вы делаете так же?» – отвечает: «Нет, что вы, я ведь мама! Он пришел из садика, может быть голодный, надо дать покушать сколько захочет».

Так оказывается на разных чашах весов забота, условно говоря, «о желудке» и о нормах поведения. К сожалению, первая чаша у родителей порой перевешивает, и, конечно, действуют они «из самых лучших соображений». Тревожным мамам, наверное, будет полезно познакомиться с результатом одного важного эксперимента (см. БОКС 2).

ДЕТИ ВЫБИРАЮТ САМИ

Некоторые родители страстно хотят накормить ребенка во что бы то ни стало. При этом они «забывают» о его естественной потребности в еде. У тревожной мамы ребенок часто не успевает проголодаться, и поэтому плохо ест. Но, что еще хуже, у него портится отношение к еде. Там, где на пути к естественному желанию встает принуждение, нарушается все: и само желание, и поведение, и взаимоотношения. Ребенок начинает сопротивляться, устраивает саботаж. Он капризничает, держит еду во рту, не проглатывая, иногда дело доходит до рвоты!

Давно, в 20-е годы прошлого столетия, было проведено исследование с очень интересными и поучительными результатами. Дело происходило в детском доме одной из европейских стран.

Группу малышей усаживали за стол, на который были выставлены одновременно все продукты детского рациона: овощи, фрукты, творог, молоко, мясо, печенье, конфеты и пр. Дети могли свободно выбирать то, что они хотели съесть. Наблюдатели записывали, что именно выбирал

и сколько съедал каждый ребенок. В конце недели подсчитывалось общее количество белков, жиров, углеводов и витаминов, которые в результате получал ребенок, самостоятельно выбиравший для себя еду. Его питание оказалось вполне сбалансированным, то есть названные показатели были в пределах нормы!

Вернемся к моментам, когда ситуация еще не так запущена. Заметим, что просто отслеживать выполнение правил недостаточно. Очень важно, чтобы родитель был включен в общение с ребенком по поводу разных дел, тогда его помощь оказывается гораздо более эффективной.

Недавно я наблюдала мать, гуляющую с двухлетней дочкой. Девочка играла в песочнице. Подходило время обеда.

«Давай, моя хорошая, – обратилась к ней мать, – будем потихоньку собираться домой. Отряхнем руки, соберем формочки, положим их в пакет… Куколку и совок тоже не забудем» (все это она приговаривала и делала не спеша, давая возможность девочке принимать участие).

«Сейчас пойдем домой …Ой, как хорошо ты мне помогаешь!…Придем домой, разденемся, помоем ручки, будем есть вкусный супчик…»

Казалось бы, что особенного делала мать?

На самом деле, очень многое! Во-первых, она говорила очень доброжелательно (моя хорошая, как хорошо ты мне помогаешь!), поддерживая приятный тон общения. Во-вторых, подстраивалась под темп девочки, которой надо было оторваться от игры и начать собираться – что всегда не просто дается ребенку (говорила потихоньку собираться, и сама действовала не спеша). В-третьих, «озвучивала» и организовывала действия ребенка, помогая ему и в то же время сохраняя его инициативу – предлагала отряхнуть руки, сложить игрушки, не забыть другие. В-четвертых, она планировала следующие ближайшие шаги, при этом делая их привлекательными (вкусный супчик).

В результате следовало естественное послушание ребенка, а вместе с ним – приучение его к порядку и дисциплине.

Многие родители интуитивно ведут себя так же. Им нравится приговаривать, когда они занимаются с малышом, и тем более обсуждать занятия и дела с детьми постарше.

С дошкольного возраста приходится приучать детей и к более сложным вещам. Например, важно, чтобы они научились держать свое слово, выполнять взятые на себя обязательства. Когда дети умоляют завести щенка, купить хомячка или аквариумных рыбок, они горячо заверяют, что будут заботиться о своих питомцах и все делать сами. Но потом многое «забывается», так что заботы ложатся на взрослых. Бесконфликтно приучать ребенка выполнять свое обещание – важная задача, но она, как и остальные «приучения», требует терпения, деликатности, а иногда и изобретательности родителей.

Сошлюсь на интересный случай из воспоминаний замечательного американского психотерапевта Мильтона Эриксона. У него было восемь детей, и каждый из них испытал на себе умелое, часто нетрадиционное обращение отца с их детскими проблемами. Привожу его рассказ:

У детей короткая память, но я отлично запоминаю, что они делали или говорили.

Роберт однажды заявил:

«Я достаточно взрослый, большой и сильный, чтобы каждый вечер выносить мусор». Я выразил сомнение в этом, но он горячо защищал свою точку зрения. Тогда я сказал: «Хорошо, со следующего понедельника мы попробуем».

Он вынес мусор в понедельник и во вторник, но в среду забыл это сделать. В четверг я ему напомнил, и он вынес мусор, но забыл это сделать в пятницу и в субботу. Поэтому в субботу я дал ему возможность как можно больше поиграть в активные игры, которые ему очень понравились, но от которых он устал. И затем в качестве особого исключения я позволил ему лечь спать так поздно, как он пожелает. В час ночи он сказал: «Пожалуй, я пойду спать».

Я отпустил его. По какой-то «странной случайности» я проснулся в три часа ночи и разбудил Роберта. Я очень извинялся за то, что забыл ему напомнить вынести мусор. Не сделает ли он этого сейчас? И вот с большой неохотой Роберт оделся. Я еще раз извинился за то, что не напомнил ему, и он понес мусор.

Вот он вернулся, разделся, надел пижаму и забрался в кровать. Когда он крепко заснул, я снова разбудил его. На этот раз я извинялся еще больше. Я сказал ему, что сам не понимаю, как это мы просмотрели мусор в кухне. Не оденется ли он снова и не вынесет ли этот мусор? Он вынес его в мусорный контейнер у дороги. Он шел обратно, глубоко задумавшись, и уже дошел до крыльца. Вдруг он рванулся обратно на дорогу к мусорному контейнеру, чтобы убедиться, что крышка на нем хорошо закрыта.

Войдя в дом, он остановился и окинул взглядом кухню, прежде чем снова лечь в постель. А я все еще продолжал извиняться. Он лег спать и уже больше никогда не забывал выносить мусор.

Фактически, Роберт запомнил этот урок так крепко, что у него, теперь уже взрослого, вырвался тяжелый вздох, когда я сказал ему, что опишу этот случай в своей книге.

В этом эпизоде отец повел себя, действительно, несколько необычно. Однако все, что он делал, было четко продумано и рассчитано на безусловный результат. Во-первых, он разбудил сына поздно ночью (причем дважды!), дождавшись, когда тот крепко заснул. Для чего? – Чтобы дать ему сильнее прочувствовать, что держать слово – дело важное, во всяком случае, важнее ночного сна.

Во-вторых, он провел всю «воспитательную операцию» в интересном тоне: непрерывно сожалея и извиняясь. Почему? – Чтобы, сочувствуя и беря на себя часть вины, установить дружеский тон, и тем самым предотвратить возможную негативную реакцию сына. Расчет оказался точным: мальчик не только добросовестно сделал все, но больше никогда не забывал о своем слове.

Организовать себя дошкольникам и младшим школьникам помогают и так называемые внешние средства. Это наглядный материал в виде картинок, списков, инструкций, расписаний и т. п., которые напоминают ребенку что?, когда и в какой последовательности надо делать. Они замещают «руководящие указания» взрослого и помогают самостоятельно справляться с делами. Хочется особенно подчеркнуть «гениальность» этого способа. Введение внешнего средства помогает «убить сразу двух зайцев»: (1) снять нагрузку с родителя и (2) делегировать ответственность ребенку.

К сожалению, родители не всегда готовы передавать свою роль такому неодушевленному «заместителю». Вот один из многих примеров.

Мать будит по утрам сына-второкурсника, который отчаянно сопротивляется всем ее усилиям.

На вопрос: «А что, у вас нет будильника?» – мать отвечает:

– Конечно есть, он его каждый день ставит, а когда тот звенит, затыкает и продолжает спать!

– И что вы делаете?

– Ну, я иду его будить. Иногда приходится делать это по нескольку раз. Он говорит: «Сейчас встану, не приставай!» – а сам снова засыпает. Пока не разозлится на меня, тогда действительно просыпается и встает.

– А что, если вы не станете его будить?

– Так ведь он лекцию проспит!

Дальше можно было бы поинтересоваться, чья это забота, но ответ и так ясен: мать продолжает оставлять эту заботу себе, мешая сыну взять на себя ответственность за свои учебные дела, а заодно научиться пользоваться вполне подходящим «вспомогательным средством».

Всем известны естественные следствия неорганизованности или непослушания – это наказания, которые исходят от самой жизни. В тех случаях, когда ребенку не хватает «сознательности», стоит не мешать ему столкнуться с негативными результатами его действий. Тогда ему некого будет винить, кроме самого себя, и он приобретет ценный опыт. Только что мы говорили о вставании или не-вставании по будильнику. Посмотрим на другую ситуацию, где мать повела себя более разумно.

Девятилетний школьник не сложил с вечера портфель, утром впопыхах не нашел тетрадку с домашним заданием, провозившись, опоздал в школу, получил двойку. Приходит домой расстроенный и сообщает матери о случившемся.

МАТЬ. Жаль, что так получилось. Ты думал, что утром успеешь собраться.

СЫН. Вот именно, подумаешь, сложить какие-то две книжки! (Ищет тетрадь.) Куда же она запропастилась!? Главное, я же сделал домашнюю работу, а она мне двойку!

МАТЬ. Тебе кажется, эта двойка несправедливая.

СЫН. Конечно! Если бы за знание, а то, говорит, «за несобранность»! За это надо ставить по дисциплине… (Обнаруживает тетрадь за столом.) Да вот же она! Смотри, я все правильно решил! Сейчас вот сделаю сегодняшний урок, и нарочно сразу положу все в портфель, чтобы знала…

МАТЬ. То есть, хочешь положить все заранее.

СЫН. Ну да, не собираюсь лопухаться второй раз!

Мы видим, что мать действовала очень мудро. Во-первых, она позволила сыну столкнуться с возможными неприятными последствиями – не стала напоминать о несобранном портфеле. Во-вторых, когда неприятность случилась, она сочувственно отнеслась к его переживаниям. Ее активное слушание позволило сохранить дружескую атмосферу и помочь мальчику извлечь полезный урок. Жизнь порой учит лучше, чем родитель.

И когда за неправильные действия ребенок наказывается «самой жизнью», то не стоит добавлять еще родительские назидания.

Мы обсудили несколько основных методов и закономерностей, учет которых помогает родителю и ребенку в нелегкой задаче приучения. Кратко их повторим.

 – Приучение надо начинать по возможности рано и делать это систематически. Важно помнить о естественных законах организма: любое действие при раннем начале и повторении превращается в привычку.

 – Вначале следует помогать ребенку в сложных для него задачах (напоминать, подстраховывать, делать вместе), затем постепенно отпускать его на самостоятельность. В «переходный период» стоит помнить о внешних средствах.

 – Исключительно важно следить за доброжелательным тоном общения, особенно если приучение идет трудно.

 – Полезно помнить правило: «На ошибках учатся». Не следует «стелить соломку» везде, где ребенок может «упасть». Важно оставлять ему возможность встретиться с неприятными последствиями своих действий.

Можно ли наказывать ребенка, и если можно, то как? Начнем с того, что наказывать ребенка всегда неприятно. Приходится вызывать на себя «огонь» его недовольства, обиды и даже гнева. Мирные отношения портятся. Он тебя «больше не любит», в его глазах «ты плохой», «обидчик», «желаешь ему зла».

Некоторые родители не выдерживают роли «недруга» и вообще не хотят доставлять ребенку неприятности. Они предпочитают путь увещеваний и объяснений. В крайнем случае следуют угрозы, которые, как правило, не выполняются. Короче говоря, они хотят воспитывать ребенка, не огорчая его. Это установка мягких родителей. Ее можно понять, но, к сожалению, во многих случаях она себя не оправдывает: рано или поздно ребенок начинает выходить из берегов, и родитель не знает, что с ним делать.

Противоположную позицию занимают жесткие, авторитарные родители. Они считают, что с ребенком не следует церемониться, его надо наказывать, а иногда и как следует – «чтобы знал!». Такие родители требуют подчинения, пользуясь своей силой и властью. Это часто приводит к озлоблению ребенка, а порой и к еще бульшему непослушанию.

Бывает, что в семье родители занимают разные и даже противоположные позиции, которые мы только что описали.

Мне пришлось наблюдать одну такую семью. Отец – мягкий, чувствительный человек, мать – решительная энергичная женщина. Дочке четыре года. Делает что хочет – не слушается, не подчиняется никаким просьбам и приказам. Любое обычное действие – ложиться спать, вставать, садиться за стол, собираться гулять – проходит со скандалами. В магазине и на улице может устроить сцену. Дома в гневе ложится на пол и колотит руками и ногами. Сбрасывает еду со стола (может вместе с тарелкой!). Ломает игрушки и вещи. Папа пытается ей все объяснять, активно слушать, посылать Я-сообщения (прочитал книжку). Мама – за решительные действия: запирает девочку в туалете (в углу она не стоит), та кричит, что есть силы, колотит в дверь ногами…

Некоторые тревожные сигналы появились еще два года назад: чем бы ни был занят родитель (ел, разговаривал), дочка тянула его за руку, требовала с ней играть, иначе поднимала крик (папа всему подчинялся). За столом она лезла руками в тарелку родителя (позволялось, так как ребенок, слава богу, хоть что-то съедал). На улице шла куда хотела, а не куда ей предлагали. При укладывании спать кричала по 30—40 минут, не желая оставаться в кроватке, при этом мама не подпускала папу (без мамы же папа переносил ее на диван).

Видно, что со временем проблемы усугубились. В семье, помимо ошибочного подхода каждого родителя, не соблюдалось еще одно важное правило: согласие между взрослыми в требованиях к ребенку. И уж совсем не было согласия по поводу его наказания.

Итак, вернемся к вопросу: можно ли наказывать ребенка и как?

Прежде всего важно обсудить, в чем родители видят смысл наказания и «механизм» его действия.

Начнем с ошибочного взгляда. Очень распространено мнение, что наказание нужно для того, чтобы вызвать отрицательную эмоцию (боль, обиду, страх). Тогда случай запомнится, и ребенок впредь не будет себя так вести. А если будет, то наказание надо усилить.

Эта точка зрения пустила глубокие корни в сознании людей и в практике воспитания. К сожалению, иногда ее подтверждают «научно», ссылаясь на теорию условных рефлексов, в которой говорится о необходимости «подкрепления» (в том числе отрицательного) для научения.

Но поведение человека – не набор рефлексов, а воспитание – не их выработка. Может ли наказание человека исправить его поведение? Конечно, нет! Достаточно посмотреть на этот вопрос совсем широко и обратить внимание на результаты пребывания людей в колониях и тюрьмах. Называть эти учреждения «исправительными» все равно, что черное называть белым.

Но не будем уходить так далеко. Вернемся к исправлениям ребенка. Бывает, что под страхом наказания он действительно перестает делать то, что ему запрещено. Однако чаще он подстраивается или маскируется – делает вид, что послушался, то есть идет на обман. Бывает, что он ведет себя «правильно» при одном родителе и распускается при другом. Типичный пример можно было видеть в одной семье.

Старший мальчик девяти лет постоянно задирает и обижает шестилетнюю сестру. Это при матери. С приходом отца атмосфера резко меняется: сын становится «как шелковый». Больше того, как не без гордости сообщает отец, при его появлении сына начинает «трясти». Примерно раз в неделю отец порет мальчика ремнем. Он уверен, что это очень правильная мера, именно поэтому сын его боится, «а без страха не может быть дисциплины».

Большую часть дня дети проводят с матерью. При ней сын не только продолжает обижать сестру, но и делает многие другие недозволенные вещи – грубит, устраивает беспорядок, не делает уроки. Что еще хуже, последний год появились серьезные проблемы в школе: мальчик стал очень агрессивным. Учителя и родители других детей стали требовать «убрать» его из класса. И тогда родители пошли на крутую меру: сдали мальчика в интернат на пятидневку.

Каждый понедельник он с криком и мольбами, уцепившись за ручку двери, просит, чтобы его не отвозили в интернат. Но вера родителей в «выработку рефлексов» настолько прочна, что такая форма «воспитания» продолжается целый год!

Теперь мы обратимся к другой, более правильной точке зрения на наказание. Согласно ей, наказание – это прежде всего сигнал о нарушении правила, нормы или установленного порядка. Смысл его – сделать более весомыми слова взрослого, подчеркнуть их серьезность. Ведь дети слишком легко пропускают слова родителей мимо ушей, особенно когда им что-то не нравится. Хотя наказание может огорчить ребенка, дело не в том, чтобы его обидеть, расстроить или напугать, а в том, чтобы дать ему возможность задуматься над проступком, понять, что именно он нарушил и почему это плохо.

Такой взгляд на роль наказания предполагает установку на воспитание сознания и личности ребенка, а не на исправление его внешнего поведения. Стоит еще раз подчеркнуть, что при таком подходе родитель оказывается в позиции проводника и защитника жизненного правила или моральной ценности, а не фигуры, диктующей свою волю. Это должно выражаться и в соответствующих словах: «В нашей семье это не принято…», «У нас такой порядок…», «Так надо…». Заметьте, что в этих фразах отсутствует «Я» родителя («Я сказал…», «Я требую…»). Они, так сказать, безличны и воспринимаются не как диктат взрослого, а просто как должное (вспомним рассказ П. Флоренского о своей семье в первой части книги).

Родители часто говорят: «В умных книжках много написано, как правильно воспитывать ребенка. Все это звучит очень хорошо, но мне это не помогает. Не получается применять на практике. Как же мне не срываться, когда он меня не слушается, а иногда и как будто специально выводит из себя? Кончается тем, что я ему наподдаю!».

Конечно, родителям трудно научиться разумно себя вести. Ведь приходится иметь дело не только с капризным или непослушным ребенком, но и со своими собственными эмоциями. А родитель ведь тоже человек, а не «железный Феликс» и не «железная леди»! Давайте скажем несколько слов о наших эмоциях, а потом посмотрим на практическую сторону дела.

Негативные эмоции у нас возникают и будут возникать, и мы ничего с этим поделать не можем. Больше того, человек имеет на них право, так как для появления эмоций всегда есть, по крайней мере, субъективные, а то и объективные основания. Другой вопрос – что мы с ними делаем дальше. Ведь эмоция, как правило, переходит в поведение, и в этот момент – момент этого «перехода» – у нас есть разные возможности.

Мы можем «дать ход» своему возмущению и резко отреагировать; можем затормозить любое действие и обиженно замолчать; можем подумать о состоянии того, кто явился причиной переживания; можем постараться посмотреть на все со стороны и попытаться оценить смысл случившегося. Весь этот набор реакций и переживаний более или менее знаком каждому. Главное – помнить, что у нас есть выбор – выбор в пункте «продолжения» эмоции. А выбор этот, в свою очередь, зависит и от желания, и от общей установки, и от понимания близких и отдаленных следствий наших реакций, и от многого другого.

Короче говоря, каждая наша эмоция дает нам шанс, а то и требует включения более широких функций нашей психики – сознания, чувства ответственности, мышления, опыта. Что же может нам помочь в разумном выборе реакции на непослушание ребенка?

Как всегда, единого и общего рецепта нет, но есть надежда, что могут помочь успешные примеры родителей, которым удавалось решать задачу «правильного наказания». Начну со случая, который мне довелось наблюдать лично.

Две дочки моих друзей (двух и четырех лет) играли и что-то не поделили. Старшая грубо толкнула сестру, и та заплакала. Все произошло на глазах родителей, которые собирались на концерт.

ОТЕЦ (твердо, обращаясь к старшей). Аня, попроси у Саши прощения.

АНЯ (сердито). Не буду!

ОТЕЦ (садится на диван). Подойди ко мне (берет Аню за руки, смотрит в глаза и медленно повторяет). Подойди к Саше и скажи: «Извини меня, пожалуйста».

АНЯ (смотрит исподлобья). Не хочу!

ОТЕЦ. Тогда пойди в другую комнату и побудь там, пока не успокоишься и не будешь готова извиниться.

Девочка уходит, закрывает за собой дверь. Наступает напряженное ожидание. До выхода на концерт остается совсем немного. Но не похоже, что родители настроены уходить.

«Как вы думаете, сколько она может там просидеть?» – спрашиваю я. «Никто не знает, – отвечает отец. – Может быть, пять минут, а может быть, и сорок!»

К счастью, довольно скоро дверь открывается, Аня выходит, подходит к сестре и спокойно произносит: «Саша, извини меня, пожалуйста».

Эта, казалось бы, незначительная, сцена произошла тридцать лет назад, а помнится до сих пор. Впечатление произвело то, как отец деликатно и искусно помог девочке усвоить урок вежливости, а заодно и овладеть собственным поведением. Здесь каждая деталь имела значение: быстрая, но спокойная реакция на проступок; разъяснение, что надо сделать (а не критика: «Почему ты…?!», «Опять ты…!»); овладение вниманием девочки (берет за руки, смотрит в глаза); наконец, слова наказания – в них прозвучала вера родителя, что девочка способна подумать и взять себя в руки.

Обратимся к другим примерам родительских «наказаний». Беру последнее слово в кавычки, так как возникает вопрос: насколько это были действительно наказания?

На этот раз речь идет о проблеме с подростком.

Лена пятнадцати лет отправляется в летний лагерь на море, и родители дают ей с собой деньги. Из опыта прошлого года известно, что в лагере бывают экскурсии и во время них платные развлечения. В прошлом году пришлось даже срочно досылать деньги, так как Лена попросила у другой девочки деньги взаймы на какой-то аттракцион. В этом году не без труда денег выделили больше и попросили дочь тратить их аккуратно.

Через две недели раздается звонок, и Лена сообщает, что денег больше нет ни на что – не может заплатить за телефон, не может ехать на экскурсию – пришлите еще! Родители отказывают, замечая ей, что выпрашивание и легкая трата денег случается уже не первый раз. Дочь настаивает, жалуется, требует, но родители отказывают. Лена обижена, родители расстроены тем, что их собственный ребенок проявляет безответственность и неуважение к деньгам, которые даются им совсем не легко.

По возвращении из лагеря девочка ходит обиженная, родители ведут себя сдержанно, но отстраненно. В конце концов все чувствуют, что трудно продолжать «холодную войну», происходит разговор.

ЛЕНА. Почему вы стали ко мне так плохо относиться?

МАТЬ. Может быть, у тебя есть какие-нибудь предположения насчет этого? Хотелось бы тебя послушать.

ЛЕНА. Если говорить про лагерь, то у всех были деньги и все тратили!

МАТЬ. Все тратили. И тебе хотелось быть как все. В то же время, мы с тобой договорились, что денег дали тебе немало, и чтобы ты тратила их осмотрительно. Что касается других детей, то мы не знаем, как эти деньги достались им и их родителям. Главное, что я хочу сказать, – лично мне было обидно. Я тебе объяснила, что деньги у нас далеко не лишние, и просила тратить их аккуратно. Я даже подумала сейчас, как приятно было бы, если бы ты привезла немного денег назад, сэкономив на каком-нибудь развлечении.

ЛЕНА. Но вы мне всегда раньше давали. Я же имею право на карманные деньги!

ОТЕЦ. Да, раньше давали. Знаешь, когда ребенок маленький, его хочется баловать. Это так приятно, побаловать маленького ребенка, купить что-нибудь вкусное или новую игрушку. Но ребенок растет, и начинаешь задумываться, что? своим отношением ты с ним делаешь, и как он сам реагирует на твои подарки. И вот оказывается, что он привыкает только «брать», что он слышит только свои желания, не очень считается с другими, не думает, как на других отзываются его действия. И тогда пропадает желание его баловать. Больше того, начинаешь понимать, что своим отношением ты приносишь ему вред! А я не хочу этого. Ты мне далеко не безразлична, и я о тебе забочусь.

Поэтому больше не хочу тебя баловать. Мы с мамой решили больше не давать тебе лишних карманных денег. Нам казалось, что они нужны, чтобы ты научилась их ценить и разумно тратить. Но этого, к сожалению, пока не случилось. Хочу еще раз повторить, что мы беспокоимся о тебе и поэтому вынуждены тебе отказывать в том, что, как нам кажется, работает против тебя.

МАТЬ. Папа и я говорили долго. Может быть, ты хочешь что-нибудь сказать? Мы ответили на твой вопрос?

ЛЕНА (которая за это время уже успела и поплакать, и вытереть слезы). Да, поняла. Вам не нравится мое поведение, когда я бываю эгоисткой. Я подумаю.

После разговора участники беседы почувствовали облегчение и поняли, что разговор был нужен. Вечером после ужина Лена спохватилась: «Ой, мама, я не успела помочь тебе убрать со стола, прости!».

Как мы видим, проблема Лены и ее родителей – более серьезная, чем просто эмоциональная вспышка маленького ребенка. Это уже подросток, от которого справедливо ожидать уважения к деньгам, заработанным родителями, внимания к их просьбам и вообще ответственного поведения. Тем более что родители идут навстречу ее желаниям и просьбам, насколько могут себе позволить.

Из чего же в этой истории состояло «наказание»? Родители отказались послать деньги, пересмотрели вопрос о карманных деньгах, наконец были холодно сдержанны до начала разговора. Между прочим, последнее иногда переживается сильнее прямых наказаний. Не слышим ли мы порой: «Лучше бы накричал, чем вот так смотреть или проходить мимо!».

В разговоре же родители постарались разъяснить девочке свое понимание и свои чувства. Спросили также о ней. Сказать о своих чувствах и послушать ребенка – очень важно; ведь это базисные навыки общения, которые мы будем обсуждать в третьей части книги. Когда ты говоришь искренне о себе, то проявляешь доверие к ребенку и показываешь, что он близок и дорог тебе. Тем более что отец прямо объяснял отказ заботой о дочке. А слушать ребенка важно для того, чтобы «разговор» не превратился в монолог-нотацию. Остается надеяться, что и Лена, и ее родители сделают из этого случая положительные выводы и останутся друзьями.

Обратимся к еще одному примеру, в котором речь пойдет и о маленьком ребенке, и о нем же, спустя десять лет. Этот пример снова из семейной жизни Милтона Эриксона. Его дочке Кристи в то время два с половиной года.

Однажды в воскресенье мы всей семьей сидели и читали газету. Кристи подошла к матери, схватила газету, скомкала ее и бросила на пол. Мать сказала: «Кристи, это не очень красиво выглядело, подбери газету и верни ее мне. И извинись».

«Я не должна», – сказала Кристи.

Каждый из нас сказал Кристи то же самое и получил такой же ответ. Тогда я попросил жену взять Кристи и отвести ее в спальню. Я улегся на кровать, а жена положила ее рядом со мной. Кристи с презрением смотрела на меня. Она начала выкарабкиваться, но я схватил ее за лодыжку. «Отпусти!» – сказала она.

«Я не должен», – ответил я.

Борьба продолжалась, она брыкалась и боролась. Очень скоро ей удалось высвободить одну лодыжку, но я ухватил ее за другую. Борьба была отчаянной – это было похоже на молчаливую схватку двух гигантов. В конце концов, она поняла, что проиграла, и сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме».

Вот тогда и настал главный момент. Я сказал: «Ты не должна». Тогда она, подумав получше, сказала: «Я подберу газету и отдам ее маме. Я извинюсь перед мамой».

«Ты не должна», – вновь сказал я.

Ей пришлось основательно задуматься и поразмышлять: «Я подниму газету, я отдам ее маме, я хочу ее поднять, я хочу попросить прощения».

«Хорошо», – сказал я.

В этой истории много моментов, которые хочется обсудить. Прежде всего заметим, что на отказ девочки извиниться последовала быстрая и решительная реакция отца. Для него слова «Я не должна» означали не только непослушание, но и установку, нежелательную для формирующейся личности ребенка. Этого, как понимал Эриксон, нельзя было оставить без внимания.

Девочка, как и каждый ребенок, нуждалась в помощи опытного родителя, чтобы осознать необходимость соблюдения норм, учета интересов и чувств других. Эта помощь последовала сразу, хотя и в несколько необычной форме. Обращает внимание длительность «схватки»; поражает терпеливость отца, но также и стойкость ребенка. Видно, что происходившее было серьезным делом для обоих.

Заметим, что обязательность правила и запрет на недопустимое поведение отец передает ребенку через физическое действие, ведь девочка еще маленькая, и развернутые словесные объяснения здесь не годятся. Однако его действие не рассчитано на причинение боли, как это обычно бывает при телесных наказаниях. Это акт, который просто ограничивает активность (своеволие) ребенка и показывает силу родителя, его способность взять ситуацию в свои руки.

Дальше отец работает с сознанием девочки. Во-первых, отвечая ее же словами («Я не должен»), он помогает ей увидеть ее поведение как бы со стороны – задача непосильная для сознания двухлетнего ребенка без такой помощи и в то же время необходимая для осмысления своего поступка. Но главный момент, по словам самого Эриксона, наступает после согласия девочки сказать то, что от нее требовали окружающие.

В ответ отец произносит все то же: «Ты не должна»!

Почему? И почему Эриксон расценивает это как «главный момент»?

Ответ, на наш взгляд, заключается в той задаче, которую Эриксон здесь решает. Его цель – не добиться от девочки правильных слов или правильного внешнего поведения. Он хочет помочь ей задуматься и понять, что «правильные слова» не достаточны и что речь идет о чем-то другом, более серьезном.

Ребенок пробует догадаться, добавляет еще несколько слов – и опять тот же ответ отца, который показывает, что он не хочет формального согласия, не хочет принуждать девочку, а надеется на ее самостоятельный вывод. В конце концов, ее слова «хочу» показывают, что ребенку удается почувствовать свою причастность к тому, что стоит за правилами вежливого поведения.

Так ли это? Будет ли она и дальше следовать этическим нормам?

В продолжении того же рассказа М. Эриксон отвечает на этот вопрос.

Десять лет спустя мои две младшие дочери стали кричать на мать. Я подозвал их и сказал: «Постойте-ка в углу. Я не думаю, что это очень здорово так грубить матери. Постойте и подумайте, согласны вы со мной или нет».

«Я могу простоять там хоть всю ночь», – заявила Кристи. Рокси сказала: «Думаю, что неправильно было кричать на маму. Я пойду и извинюсь перед ней».

Я продолжал работать над рукописью. Через час я посмотрел на Кристи. Простоять час – это все равно утомительно. Я отвернулся и продолжал писать еще час. Снова повернулся и сказал: «Кажется, что даже стрелки часов стали двигаться медленнее». Через полчаса я снова повернулся к ней и сказал: «Я думаю, что реплика, которую ты бросила маме, была очень глупой.

И еще глупее было кричать на нее».

Она бросилась ко мне в объятия и, заплакав, сказала: «Я тоже так думаю».

Десять лет без наказаний, продолжает Эриксон, с двух лет до двенадцати. В пятнадцать лет я еще раз наказал ее. И все. Только три раза.

Итак, первого опыта и первого переживания хватило на десять лет, а всего понадобилось «только три раза» за всю жизнь! Можем ли мы принять это за свидетельство правильных и психологически точных действий отца в отношении своего ребенка? Думаю, что да.

Здесь вспоминается очень сходная позиция М. Монтессори. Мы помним, что она страстно призывала не вмешиваться в действия детей, когда те заняты каким-либо делом. В то же время она требовала решительно пресекать любые грубые, невежливые, наносящие вред другим людям поступки. Когда такое случалось, она вмешивалась и показывала,

…с какой безусловной строгостью надо останавливать и подавлять все, чего нельзя делать, чтобы ребенок сумел ясно отличать добро от зла.

Освоение ребенком различия между «добром и злом» Монтессори считала «отправной точкой дисциплины».

Слова «свобода», «самостоятельность», «добро» и одновременно «решительное пресечение», «недопущение», «запрет» не зря звучат в описании позиции многих талантливых воспитателей. Пожалуй, главное в этой позиции – редкое сочетание безусловной твердости и мудрого понимания ребенка.

Нам пора подвести итоги в вопросе о том, как наказывать ребенка. Приведенные примеры содержат большой материал для размышлений. Может случиться, что не всякий способ наказания или наш комментарий к нему вызовет согласие читателей. Некоторые родители могут и, наверное, будут искать свои пути решения этой проблемы. В то же время уверена, что все родители хотят, чтобы избранный ими путь помогал растить воспитанного, эмоционально благополучного и успешного ребенка, а также способствовал сохранению добрых отношений с ним.

Поэтому выделим общие правила того, что нельзя делать и о чем, напротив, надо помнить и делать, если возникло желание наказать ребенка.

 – Нельзя пропускать или надолго откладывать наказание. Оно должно следовать сразу за нарушением правила, за грубым или невежливым поведением. При этом не имеет значения возраст ребенка: чем раньше в своей жизни он встретится с безусловностью правила, тем лучше.

 – Нельзя делать наказание чрезмерным. Оно – сигнал о важности правила, а не «акт возмездия». Поэтому классические «стояния в углу» или «сидения в дедушкином кресле» вполне подходят.

 – Нельзя наказанием унижать ребенка. Это значит, что наказание не должно сопровождаться грубым тоном, недоброжелательной критикой или обзыванием.

 – Совершенно недопустимы физические наказания. Они не только унижают, но и ожесточают ребенка. Они ничего не прививают, а, напротив, разрушают отношения с ребенком и тормозят развитие его личности.

 – Важно помнить, что смысл наказания – сообщить серьезность и непререкаемость установленных правил. Поэтому надо реагировать на их нарушение, по возможности не пропуская.

 – Нужно объяснить ребенку (по возможности кратко) смысл недовольства взрослого и сказать, что конкретно от него ждут.

 – Наказание нужно назначать в относительно спокойном доброжелательном тоне.

Будем надеяться, что при соблюдении того, что изложено в этой главе, вопрос о наказании станет для читателей не актуальным. Ведь главная воспитательная сила взрослого – в его авторитете, а последний достигается правильным образом жизни, умением грамотно и бесконфликтно общаться, заботой о развитии собственной личности!

Но если все-таки речь зайдет о наказании всерьез, то это будет сигналом чего-то упущенного или запущенного. Очень хочется пожелать вам спохватиться вовремя!

Дети гораздо подвижнее нас, монотонность утомляет их. Они плохо переносят однообразные занятия, затянувшиеся назидания и даже очень размеренный порядок дня. Им хочется что-нибудь «выкинуть», повозиться, побузить, «возбудить спокойствие». Хорошо известный бой подушками перед сном – пример такой естественной тяги к разрядке.

Один наш хороший знакомый любил повторять: «Человек должен мерцать», имея в виду – почаще переходить от грусти к улыбке, от уверенности к сомнению, от серьезности к шутке. Можно сказать, что дети постоянно «мерцают», это в их природе.

Участие родителей в детских развлечениях и «предприятиях» – большой подарок для детей. Ничто не сближает нас с ними больше, чем совместная игра, выдумка, смех! В такие моменты «мерцания вместе» растет взаимное доверие: ребенок чувствует, что родитель понимает и принимает его вечно живую часть, и тогда в серьезные моменты он больше готов услышать нас. Нередко шутки, юмор и совместный смех бывают сильнее воспитательных назиданий.

Хочется привести пример.

Семья живет в квартире с совмещенным санузлом. Стульчак расположен около стены с теплой дугообразной трубой для сушки полотенец. Подросток поставил на трубу свои мокрые ботинки, и один из них каким-то образом угодил в унитаз. В туалет заходит отец семейства и тут же возвращается, держа в руках окончательно промокший ботинок. Обращаясь к сыну, он говорит:…

Давайте сочиним воспитательные фразы родителя. Наверное, получится так: «Миша, ты должен понимать, что ботинок может упасть не туда, куда следует!», или «Надеюсь, тебе известно, что на трубу вешают полотенца. Она не для грязных ботинок!», или еще (сердито, с сарказмом) «Ты не нашел более подходящего места для своего ботинка?!».

В действительности отец сказал:

– Миша, ты не возражаешь, если я временно выну твой ботинок из унитаза, мне надо им воспользоваться, а потом я снова положу его на то же место.

– Нет, папочка, не возражаю, – улыбаясь, ответил сын.

Сцена развеселила всю семью и потом долго рассказывалась знакомым. Кстати, о практических выводах уже не пришлось беспокоиться.

Приведу другой случай.

Семья наших знакомых переживала трудности с приучением двенадцатилетней дочки к порядку. Та ленилась вставать, приводить себя в порядок, убирать разбросанные вещи. Родители пытались «достучаться» до нее разными объяснениями – мол, «ты же девочка», «ну посмотри на себя!», «разве так можно!?», но без особых результатов.

Наконец, им пришло в голову воспользоваться помощью Редьярда Киплинга[3], точнее, его стихотворением в переводе Маршака. Стихотворение было напечатано и отправлено по почте, конкретно на имя девочки. Обратный адрес гласил: Р. Киплинг, Великобритания. Открыв конверт, она прочла:

Горб
Верблюжий
Такой неуклюжий
Видал я в зверинце не раз,
Но горб
Еще хуже,
Еще неуклюжей,
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня,
И в праздник, и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой,
Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.

Глаза девочки округлились: «Ой! Как он узнал все это про меня?!» (Родители в ответ недоуменно пожимали плечами.) Посмотрев на обратный адрес, она пришла в настоящий ужас: «Боже мой! Какой международный скандал!!»

Нельзя сказать, что с тех пор героиня рассказа сразу и во всем стала другой. Но испытанное потрясение, несомненно, оставило свой положительный след, в чем она позже сама признавалась.

Родители находят и другие остроумные способы договориться с ребенком.

Двухлетняя девчушка стоит в своей кроватке с выражением упрямой решимости: никакие силы в мире не заставят ее лечь спать! Дальше происходит диалог:

– Твой зайчик не знает, как укладываться спать.

– Мой зайчик знает все!

– Но твой зайчик не знает, как класть голову на подушечку.

– Мой зайчик знает!

(Укладывает его на подушку, сама пристраивается рядом.)

– Твой зайчик не знает, как лежать тихо.

– Зайчик знает!

– Зато твой зайчик не умеет закрывать глазки.

– Зайчик умеет! (Закрывает глаза и скоро засыпает.)

Бывают очень полезны не только действия «в обход», но и совсем не ожидаемые действия родителя.

В одной семье мать, уставшая от боев с дочерью-подростком по поводу уборки комнаты и беспорядка в вещах, пошла на решительный шаг. Все вещи дочери, которые оказывались не на своих местах, она собирала и складывала в ее комнате прямо у порога, тем самым, увеличивая хаос. Входя в комнату, девочка натыкалась на бесформенную кучу. За первыми недовольствами последовало изменение: в комнате стал наводиться порядок.

Еще один случай неожиданных действий мамы:

Четырехлетняя девочка с утра капризничала и не желала одеваться. Она отбросила протянутую рубашку, так что та взлетела вверх. Мать, вместо того чтобы призвать ее к дисциплине (что она обычно делала), повторила ее жест и бросила вверх колготки. Оторопев на секунду, девочка подбросила кофточку. Мама – пижаму… Бросание разных вещей продолжалось с нарастающим смехом. На шум пришел десятилетий брат: «Что это вы тут делаете? А что, мне тоже можно?». Получив разрешение, он открыл шкаф с вещами сестры и начал доставать и подбрасывать вверх ее вещи. Вскоре девочка перестала смеяться: «Теперь хватит! Давайте наводить порядок!». С тех пор подобные капризы с утра не повторялись.

Интересный пример на ту же тему рассказывает в своей книге А. Нилл.

Домоправительница группы девочек пришла ко мне однажды и сказала:

– Милдред не умывается уже неделю, она не хочет принимать ванну и уже начинает пахнуть. Что мне делать?

– Пришли ее ко мне, – сказал я.

Милдред скоро пришла. Ее руки и лицо были очень грязными.

– Послушай, – сказал я строго, – так не пойдет.

– Но я не хочу умываться, – запротестовала она.

– Заткнись, – сказал я. – Кто здесь говорит об умывании? Посмотри в зеркало.

Она посмотрела.

– Ну, и как тебе твое лицо?

– Не такое уж чистое, правда? – спросила она с усмешкой.

– Оно слишком чистое, – сказал я. – Я не потерплю в этой школе девочек с такими чистыми лицами. А теперь убирайся.

Она отправилась прямо к ящику с углем и натерла им лицо до черноты. Потом вернулась ко мне с торжествующим видом.

– Так годится? – спросила она.

Я исследовал ее лицо с должной тщательностью.

– Нет, – сказал я. – Вот на этой щеке еще осталось белое пятно.

В тот же вечер Милдред приняла ванну. Понятия не имею почему.

Размышляя над вопросом: «Почему с детьми происходит вдруг такой разворот на 180 градусов?», можно высказать некоторое предположение. Часто непослушание детей – это форма «восстания» против взрослого в ответ на надоевшие требования. Когда в своих действиях-наоборот взрослый неожиданно переходит на сторону ребенка, тому становится больше не с кем и не с чем воевать.

У послушных детей возникает обратная проблема. Их старания быть «правильными», соблюдать нормы и приличия приводят порой к излишней скованности. Родители могут и должны показывать детям, что можно оставаться свободными в рамках внешних правил. «Высокий класс» демонстрирует человек, которому удается вести себя в обществе уверенно и непринужденно. Но для этого нужно пройти путь внутреннего раскрепощения, и чувство юмора здесь незаменимо.

Непринужденность и умение отнестись с юмором к «неловкостям» воспитывались в аристократических кругах старой России. В трилогии Л. Н. Толстого «Детство. Отрочество. Юность» есть замечательный эпизод на эту тему. Герою повести, Николеньке, от лица которого ведется повествование, в этот момент, по-видимому, около десяти лет. В доме устраиваются детские танцы. Прибывают гости с нарядными девочками, в воздухе – торжественная обстановка. Танцы вот-вот начнутся, и старший брат напоминает, что пора спускаться в зал. Вдруг Николенька с ужасом осознает, что у него нет белых перчаток, которые полагаются для танцев. Перерыв все комоды, он находит только одну лайковую перчатку, к тому же старую, грязную и с отрезанным средним пальцем. Надев на руку этот остаток перчатки, он с горечью рассматривает свой вылезший средний палец, замазанный чернилами. Затем он спешит в гостиную, совершенно позабыв об этой надетой уродливой перчатке. Осторожно подойдя к креслу бабушки, он шепотом сообщает о своей беде:

– Бабушка! Что нам делать? У нас перчаток нет!

– А это что, – сказала она, вдруг схватив меня за левую руку.

– Посмотрите, моя дорогая, – продолжала она (по-французски), обращаясь к г-же Валахиной, – посмотрите, как расфрантился этот молодой человек, чтобы танцевать с вашей дочерью.

Бабушка крепко держала Николеньку за руку, пока смех не сделался общим. Переживание мальчика было смешанным. С одной стороны, было стыдно, и он изо всех сил пытался вырвать свою руку. Но, с другой стороны, Сонечка, которая ему очень нравилась, так искренно смеялась, что ему стало легко и весело: «то, что мы посмеялись вместе и глядя друг на друга, как будто сблизило меня с нею».

Описание случая заканчивается замечательными словами Толстого, от имени того же Николеньки:

Эпизод с перчаткой, хотя и мог кончиться дурно, принес мне ту пользу, что поставил меня на свободную ногу в кругу, который казался мне всегда самым страшным, – в кругу гостиной; я не чувствовал уже ни малейшей застенчивости в зале.

Толстой психологически точно и тонко описывает переживание освобождения мальчика от застенчивости. Он также показывает мудрость бабушки, которая понимала, как юмор помогает освобождаться от излишних напряжений.

Опишу также реальный случай, в котором игра и шутки помогли разрядить натянутую атмосферу в гостях.

В семью пришли гости с детьми. Сели за красиво накрытый стол: несколько взрослых и пять– шесть детей в возрасте от трех до двенадцати лет. Взрослые строго следят, чтобы их дети вели себя «прилично», притихшие дети стараются быть «на высоте». Около трехлетней девочки на столе лежит ее куколка – голышок из пластмассы.

Неожиданно хозяин дома с озорным видом хватает куколку и отправляет ее в банку с лечо. Куколка смешно торчит внутри банки, наполовину утонув в томатном соусе с кусками перца. От неожиданности все замирают, потом разражаются смехом. Куколку общими усилиями выковыривают из банки, вытирают бумажной салфеткой… Постепенно все успокаиваются. И тут – резкое движение того же взрослого «проказника», и куколка опять в лечо. Все повторяется; общий шум, увещевания взрослых, восторг детей. Опять все приходит в норму.

Жена виновника подозрительно на него косится, дети же не сводят с него глаз с выражением восхищения и горячей надежды. «Баловник» принимает грустный и послушный вид, впрочем, поглядывая искоса на детей. В конце концов, куколка в третий раз отправляется в банку под хохот детей до колик в животе («Мы так и знали!»), а потом еще пару раз – уже руками детей. Наконец, общее решение: «Ну, теперь хватит, уже насмеялись и наигрались!» Вымыли перемазанные руки, куколку тоже отмыли под краном. Начались более серьезные и более спокойные разговоры.

Как повела себя куколка – предоставим воображению читателей. А когда стали собираться домой, трехлетняя гостья взмолилась: «Мама, давай здесь останемся жить!».

К этому можно только добавить, что каждый ребенок, встречаясь с живым детским началом внутри нас, взрослых, переживает это как счастливый подарок судьбы.

Внутренняя жизнь ребенка проходит в фантазиях, мечтах и играх. Можно даже сказать, что дети – в основном дошкольники и младшие школьники – живут в двух мирах. Вот что пишет об этом детский психолог Мария Осорина в своей замечательной книге «Секретный мир детей»:

Дома ребенок может одновременно сосуществовать в двух разных реальностях – в привычном мире окружающих предметов, где распоряжаются и оберегают ребенка взрослые, и в воображаемом собственном мире, наложенном поверх обыденности. Он тоже реален для ребенка, но невидим для других людей. Соответственно для взрослых он недоступен. Одни и те же предметы могут быть в обоих мирах сразу, имея, однако, там разные сущности. Вот вроде бы просто черное пальто висит, а посмотришь – как будто кто-то страшный.

Воображаемый мир ребенка – это мир сказок, грез, собственных образов и историй; в нем живут разные персонажи, разыгрываются необыкновенные события, где сам «автор» нередко выступает в роли героя. Взрослый никогда по-настоящему не поймет ребенка, если не будет знать об этой его в буквальном смысле двойной жизни.

Однажды мать трехлетнего мальчика обратилась к психологу:

Я очень беспокоюсь, у меня ребенок какой-то странный. Говорит, что был на войне и там его ранили в ногу, показывает мне место, куда его ранили. Я говорю: «Ты что, какая война, какая рана?!», а он ни в какую – бубнит одно и то же, и уже не первый день! Может быть, он у меня с ума сошел?

В отличие от этой мамы, внимательные взрослые, особенно те, кто в силу избранной профессии много жили и общались с детьми, хорошо знают о фантазиях ребенка и помогают нам их понять. Вот снова отрывок из книги М. Осориной:

Мама даже не подозревает, что, рассматривая суп в тарелке, ребенок видит подводный мир с водорослями и затонувшими кораблями, а проделывая ложкой бороздки в каше, представляет, что это ущелья среди гор, по которым пробираются герои его сюжета.

Иногда поутру родители не знают, кто сидит перед ними в образе их родного дитяти: то ли это их дочка Настя, то ли Лисичка, которая аккуратно раскладывает свой пушистый хвост и требует на завтрак только то, что едят лисы. Чтобы не попасть впросак, бедным взрослым бывает полезно заранее спросить ребенка, с кем они имеют дело сегодня.

А. Нилл, проведший несколько десятилетий в ежедневном общении с детьми разного возраста, рассказывает нам о том же:

Шестилетки в Саммерхилле играют весь день напролет – играют со своими фантазиями. Для маленького ребенка фантазия и реальность очень близки друг к другу. Когда десятилетний мальчишка вырядился призраком, малыши сначала визжали от восторга: они знали, что это всего лишь Томми, и видели, как он заматывался в простыню. Но когда он напал на них, они все завопили от ужаса…

Мне так и не удалось установить, где у них пролегает граница между фантазиями и действительностью. Когда девочка приносит кукле еду на маленькой игрушечной тарелочке, верит ли она, что кукла живая? Игрушечный конь-качалка – это настоящий конь? Когда мальчик кричит: «Огонь!» – и потом стреляет, верит ли он, что ружье у него в руках – настоящее? Я склонен думать, что, когда игра в разгаре, дети и в самом деле воображают, что их игрушки – настоящие вещи, и только когда вмешивается какой-нибудь бестактный взрослый и тем самым напоминает, что все происходящее плод их воображения, они с размаху шлепаются обратно на землю.

Почему дети играют «все дни напролет» и создают свой воображаемый мир? Для чего им это нужно? Дело в том, что через фантазию и игру ребенок осваивает мир взрослых, со всей сложностью его устройства, порядка, социальных ролей и человеческих взаимоотношений. Воображая себя солдатом, летчиком, полководцем, он «проживает» в действии (пусть пока в фантазии) своих героев – их характеры, поступки, их героизм и благородство. Как пишет отечественный психолог Даниил Борисович Эльконин, для ребенка «игра является школой морали, но не морали в представлении, а морали в действии».

Вот почему опытные педагоги и психологи призывали бережно относиться и к игре, и к воображению, и к фантазиям детей.

«Ни один чуткий родитель никогда не станет разрушать мир детской фантазии», – пишет А. Нилл. «Не надо стыдиться играть. Детских игр нет!» – замечает Януш Корчак.

Хорошо, если родитель, проявив такт, принимает участие в игре детей. Дети в таких случаях не только счастливы, но и предельно серьезны, так что и нам приходится сохранять в игре полную серьезность.

Вспоминается одна такая игра в нашей семье. Моя внучка восьми лет (ученица 2-го класса) усадила свою маму, старшую сестру и меня играть «в школу». Она, конечно, в роли учительницы, а мы – ученики. Мы писали буквы, считали (иногда нарочно ошибались), нас поправляли, делали замечания. Кто-то из нас время от времени нарушал дисциплину, жаловался на соседа (тогда учительница строго одергивала обоих), повторно просился в туалет (повторно не отпускала).

Наконец, наступил урок рисования, и было задано нарисовать льва! Каждый в меру своих способностей изобразил, что мог. На моем рисунке лев был, прямо скажем, трудно узнаваем. Начался обход «учителя» с проставлением оценок. Я замерла в ожидании своей участи.

«Учитель» – своей старшей сестре (у которой явные способности к рисованию):

– Неплохо, …тут можно еще подправить, но в общем пять с минусом!

Следующий – рисунок мамы:

– Немного хуже, пожалуй, могу поставить четыре.

Наконец долгий взгляд на мое произведение:

– Да, Юлечка, больше трех с минусом поставить тебе никак не могу, ты у нас все-таки очень слабенькая!

Я съежилась под тяжестью приговора, а тут еще злорадные улыбки моих «одноклассниц»…

«Бедные дети, – подумалось мне, – как они только выживают в атмосфере наших непрерывных оценок в школе и дома!»

Включаясь в фантазии ребенка, можно не только лучше понять его, но и помочь справиться со страхом и другими эмоциональными проблемами. Об одном таком случае рассказывает американский психолог Вилл Макдональд.

Однажды, когда моей дочери было три года, я услышал ужасный вопль из ее комнаты. Я пошел посмотреть, что случилось, и обнаружил Джессику, которая, забравшись на кровать, кричала, что в ее комнате появился монстр (чудовище). Когда я сказал, что не вижу никакого монстра, она ответила, что я, когда входил в комнату, испугал его, и он спрятался под кровать. Мы встали на четвереньки и стали его искать под кроватью. Я опять ничего не увидел, но она заявила, что это ее собственный монстр, поэтому видит его только она. Тогда я сказал, что раз это ее монстр, то она может сделать с ним все, что хочет. Например, она может сделать его совсем большим, но это было бы страшно. Она может также сделать его маленьким. Второе ей понравилось, и она уменьшила его до размера плюшевого медвежонка.

Этим вечером мы поехали ужинать в ресторан, и Джессика, уже подружившаяся с монстриком, взяла его с собой. На обратном пути домой с заднего сиденья вдруг раздался громкий плач Джессики: «Я забыла своего монстрика в ресторане!» Ее шестилетний брат, искушенный в таких вещах, сказал: «Все в порядке, Джесс, он у меня в кармане».

Можно сказать, что известные сказки – это мир детских фантазий, созданный живыми, талантливыми взрослыми. Эти же фантазии возвращаются к детям, развивая и обогащая их. Раньше сказки рассказывались старыми бабушками, в наше время их чаще читают родители. Сказки нужны детям как воздух.

Еще дети любят слушать истории. Это те же сказки, только «про жизнь», и они бывают не менее захватывающими. Вот как об этом пишет русский историк Сергей Михайлович Соловьев (его детство пришлось на 20-е годы XIX столетия).

Самыми близкими и любимыми существами для меня в раннем детстве были старая бабушка и нянька. Последняя, думаю, имела немалое влияние на образование моего характера.

Как теперь я помню эти вечера в нашей тесной детской: около большого стола садился я на своем детском стулике, две сестры…старая бабушка с чулком в руках и нянька-рассказчица, также с чулком и в удивительных очках, которые держались на носу только. Небольшая, худощавая старушка с очень приятным выразительным лицом без умолку рассказывала о странствиях своих вдоль по Великой и Малой России. Несколько раз (не менее трех) путешествовала она в Соловецкий монастырь и столько же раз в Киев, и рассказы об этих путешествиях составляли для меня высочайшее наслаждение.

Рассказывала нянюшка и о дальних странах – например, об Астраханской губернии, куда она была запродана купцам еще девочкой, «о Волге, о рыбной ловле, больших фруктовых садах, о калмыках и киргизах, о похищении последними русских людей, об их страданиях в неволе и бегстве». Все это переносило воображение мальчика далеко за пределы «тесной детской» и будило стремление узнавать все больше о странах, временах и народах.

Если я и родился со склонностью к занятиям историческим и географическим, – замечает С. Соловьев, – то постоянные рассказы старой няни о своих хождениях, о любопытных дальних местах, о любопытных приключениях не могли не развить врожденной в ребенке склонности.

Так простые неграмотные бабушки, наши чудесные «Арины Родионовны», ведя неспешные беседы, «образовывали» души и характеры детей, впоследствии становившихся знаменитыми поэтами и учеными!

В наше время традиция личных бесед и увлекательных рассказов постепенно разрушается из-за технических средств массовой коммуникации.

У родителей возникает соблазн переложить свои функции на мультики, видики и прочее. Но личное общение с ребенком ничем заменить нельзя!

К тому же оно имеет много разных форм и «жанров».

К их числу относится, например, придумывание историй.

Сошлюсь снова на практику А. Нилла.

Через воскресенье по вечерам, – пишет Нилл,– я рассказываю младшим детям истории из их собственных приключений. Я делаю это годами.

В рассказах Нилла дети совершали путешествия в глубины Африки, на дно океанов, улетали далеко в небо за облака. В этих историях происходили воображаемые события в том числе и из их школьной жизни.

Некоторое время назад я рассказал им, что случилось после моей смерти. Саммерхилл перешел под начало сурового человека по имени Маггинс. Он сделал уроки обязательными. Если кто-то произносил всего лишь «черт!», его наказывали розгой. Я живописно изобразил, как все они кротко подчинились его приказам.

Детвора – от трех до восьми лет – пришла в ярость: «Мы не подчинились. Мы все убежали. Мы его убили молотком. Думаешь, мы бы стали терпеть такого человека?».

В конце концов я понял, что смогу успокоить их, только ожив и вышвырнув господина Маггинса за порог.

Придумывание историй и сказок проходит особенно драматично, когда дети и взрослые сочиняют их вместе.

Замечательный пример такой «сказки вместе» мы находим у Марины Цветаевой в рассказе «Сказка матери». Это рассказ автобиографический. Марина (ей примерно шесть лет) и ее младшая сестра Ася (на три года младше) слушают маму. Приводим лишь небольшие кусочки из этого редкого по своему очарованию текста.

– Жила-была мать, у нее были две дочки…

– Муся и я! – быстро перебила Ася. – Муся лучше играла на рояле и лучше ела, а зато Ася… Асе зато вырезали слепую кишку, и она чуть не умерла.

– Да, – подтвердила мать, очевидно не слышавшая и сочинявшая свою сказку дальше, а может быть, думавшая совсем о другом, – две дочери, старшая и младшая…

– А зато старшая скоро состарилась, а младшая всегда была молодая, богатая и потом вышла замуж за генерала, Его Превосходительство, или за фотографа Фишера, – возбужденно продолжала Ася, – а старшая за богадела Осипа, у которого сухая рука, потому что он убил брата огурцом. Да, мама?

– Да, – подтвердила мать.

– А младшая потом еще вышла замуж за князя и за графа, и у нее было четыре лошади.

А старшая – в это время – так состарилась, стала такая грязная и бедная, что Осип ее из богадельни выгнал: взял палку и выгнал.

– И вот, когда тот разбойник потребовал, чтобы она выбрала, она, обняв их обеих сразу…

– Мама! – завопила Ася. – Я совсем не знаю, какой разбойник!

– А я знаю! – я, молниеносно. – Разбойник, это враг этой дамы, этой мамы, у которой было две дочери. И это, конечно, он убил их отца….

– Ма-ама! Как Муся смеет рассказывать твою сказку?

– Потому что он был в нее влюблен! – торжествовала я, и уже безудержно: – И ему лучше было ее видеть в могиле, чем…

– Какие африканские страсти! – сказала мать. – Откуда это у тебя?

– Из Пушкина. Но я другому отдана, но буду век ему верна. (И после краткой проверки.) Нет, кажется, из «Цыган».

– А по-моему, из «Курьера», который я тебе запретила читать….

– А кого, мама, она все-таки больше жалела? – не вытерпела Ася. – Потому что одна была болезненная… плохо ела, и котлет не ела, и бобов не ела, а от наваги ее даже тошнило… Но чтобы она нечаянно не умерла с голоду, мама становилась перед ней на колени и говорила: «Ну ррради Бога, еще один кусочек: открой, душенька, ротик, я тебе положу этот кусочек!» Значит, мама ее – больше любила!

– Может быть… – честно сказала мать, – то есть больше – жалела, хотя бы за то, что так плохо выкормила.

– Мама, не забудь про аппендицит! – взволнованно, Ася.

Только через несколько лет в народе пошел слух о каком-то святом отшельнике, живущем в пещере, и…

– Мама! Это был – разбойник! – закричала я. – Это всегда так бывает. Он, конечно, стал самым хорошим на земле, после Бога! Только – ужасно жаль.

– Что жаль? – спросила мать.

– Разбойника! Потому что когда он так, как побитая собака, – поплелся – ни с чем! – она, конечно… я бы, конечно, его страшно полюбила: взяла бы его в дом, а потом бы непременно на нем женилась.

Даже в этих отрывках, которые лишь частично передают всю художественную и психологическую красоту полного рассказа, обнаруживаются «горячие точки» переживаний девочек, их почти «африканские страсти». Здесь ревность и соперничество, борьба за превосходство и за любовь матери. Балуемая младшая претендует на особое положение, использует любые средства, в том числе «моральное уничижение» старшей сестры и превознесение себя. Старшая готова дать бой, но, с другой стороны, проявляет трогательное милосердие и жертвенность, выражая готовность приютить несчастного разбойника. В целом сказка позволяет узнать о внутренней жизни девочек то, что они никогда не смогли бы рассказать прямо. И так – с любыми детьми!

Еще один жанр – развивающие беседы. Мы уже встречались с такими беседами в первой части, рассказывая о прогулках отца Р. Фейнмана со своим сыном. Подобные разговоры родителей с детьми бывают наполнены не только вопросами, но и загадками, юмором, смехом. Один пример из книги А. Звонкина.

Летом мы снимали дачу в Подмосковье, и к нам в гости приехал Петя. Мальчики вспоминали, как они недавно ходили в зоопарк и как им показывали обезьян. Я вмешался в их разговор и сказал, что это не им показывали обезьян, а их показывали обезьянам. Такая инсинуация с моей стороны не могла не вызвать решительный протест, но они не сразу нашли, что ей противопоставить.

– Мы на них смотрели.

Такой аргумент разбить легче легкого:

– Ну и подумаешь, смотрели! Они тоже на вас смотрели.

Второй аргумент был гораздо серьезнее:

– Мы можем ходить, где хотим, а обезьяны не могут. Они в клетке сидят.

Но я и на это нашел, что возразить.

– Нет, вы ходите не где хотите. Например, вам нельзя ходить внутри клетки. А обезьянам нельзя снаружи. Просто есть решетка, и обезьяны ходят, где хотят, с одной стороны решетки, а вы – с другой.

Так мы еще спорили некоторое время…

Чем еще может родитель заниматься вместе с детьми с пользой для них и для своих взаимоотношений с ними? Возьмем, например, настольные игры, шашки, шахматы. Такие занятия полезны во многих отношениях. Они развлекают, развивают, сближают; одновременно они помогают решать некоторые психологические задачи.

Одна из важных задач родителя – научить ребенка проигрывать. Известно, что некоторые дети не переносят проигрышей: плачут, устраивают сцены, отказываются играть. Не стоит в таких случаях жалеть ребенка, идти у него на поводу, стараться нарочно проиграть. Ведь игра – это прообраз жизненных ситуаций, где будут соревнование, соперничество и, конечно, возможные проигрыши. Ваша игра с ребенком готовит его к жизни. Через игру он может понять, что, во-первых, его не всегда ждет успех; во-вторых, что для успеха надо работать, думать и много знать; в-третьих, что проигрыш еще не «конец света».

Все эти и другие эмоциональные уроки игры в наших руках. Лучше всего с особенно чувствительным ребенком поговорить заранее. Отметить, что каждый из нас будет время от времени проигрывать, и тогда каждый может поделиться своим огорчением, а другой может ему посочувствовать. Конечно, у выигравшего будет соблазн порадоваться, это естественно, но лучше удерживаться от чрезмерного торжества, чтобы другому было не так обидно. Можно обсудить, где еще с нами случаются (или могут случиться) похожие огорчения и как лучше их преодолевать. Можно подняться даже до оптимистической идеи о пользе неудач: в чем эту пользу можно найти?

В совместных играх ребенок развивается умственно, причем вы становитесь свидетелем и участником этого процесса. Вот пример.

Обычная настольная игра, в которой бросается кубик с очками от 1 до 6, и каждый играющий делает своей фишкой ходы, то продвигаясь по проложенному пути ровно, то взлетая на много шагов вперед, то проваливаясь вниз на предыдущие позиции. Ребенку пять лет, и ему постепенно становится скучно от медленного продвижения фишек. Вообще игра на первых порах была полезной и интересной – в ней осваивался порядковый счет и количества: что такое два, три шага или даже шесть! Но все это уже позади.

И тут ребенок догадывается взять второй кубик. Теперь намного интереснее! Во-первых, игра идет быстрее; во-вторых, счет шагов доходит до 12, а главное, теперь ребенку приходится складывать выпавшие очки – и он быстро осваивает эту операцию. Через некоторое время он предлагает взять три кубика! Так незаметно осваиваются арифметические действия с переходом через десятку.

Когда такое «изобретение» с кубиками приходит в голову, важно не торопить ребенка – ни с самой идеей, ни со счетом. Надо помнить, что ему необычайно важно все, до чего он додумывается сам!

Еще один пример относится к играм в карты. Не думаю, что игра в карты – это всегда плохо. Даже играя в «подкидного», вы можете вместе пройти через переживания разочарований и побед, о чем шла речь выше. Но есть и более «умные» карточные игры, с большим развивающим потенциалом.

Это тоже из опыта одной семьи. Отец, мать и сын тринадцати лет находят время поиграть в «Кинга». Игра предполагает внимательность, счет и расчет. В ней много конов, и в конце каждого кона играющие получают баллы. Баллы записываются, игра продолжается довольно долго.

В конце всей игры возникает идея построить график по результатам каждого игрока. Графики обнаруживают интересную картину: резкие взлеты и падения у мамы (рискующий игрок) с окончательным результатом – на последнем месте! У папы более ровный график (более осторожная тактика), однако, с некоторыми досадными провалами; объяснение «автора» – «терял бдительность»; общий результат – второе место. У сына осторожная и внимательная игра: незначительные проигрыши компенсировались большими выигрышами – первое место.

В заключение все трое весело обсуждают, как здорово с помощью графиков можно увидеть тактику каждого и даже проявления их характеров! Очевидно, что для сына тема графиков в школе окажется знакомой и понятной.

Замечательную историю из своего детства рассказал известный математик Владимир Игоревич Арнольд.

После стольких поколений предков стал математиком и я, хотя наша учительница Анна Федоровна объяснила моей матери, что я второй класс не осилю, так как до сих пор не выучил таблицу умножения (и, следовательно, не имею нужных для арифметики математических талантов).

«Когда я его спрашиваю, сколько будет четырежды семь, то вижу, что он наизусть этого не знает, а быстро-быстро складывает в уме», – объясняла учительница.

В тот же вечер бабушка Вера Степановна навсегда обучила меня всей таблице умножения. Она сделала для этого колоду карточек, на каждой из которых на одной стороне написала вопрос (скажем, «семью восемь»), а на другой – ответ («пятьдесят шесть»). Играть этой колодой нужно было как в «пьяницу»: отвечаешь, переворачиваешь карточку, и если ответ верен, то откладываешь ее, как «выигранную», а если нет – кладешь ее в низ колоды и читаешь следующую карточку.

Колода невыигранных карточек быстро уменьшается, и через какой-нибудь час одинокой игры остается всего три-четыре карточки, для которых ответы теперь запоминаются автоматически, сами собой. Игры обучают лучше, чем наказания.

Дети любят решать задачи на сообразительность, особенно когда их задают с учетом возраста и возможностей ребенка. Много задач и загадок разной трудности можно найти в замечательной книге Е. Г. Козловой «Сказки и подсказки».

Но есть совсем простые «каверзные» задачки, которые вполне доступны пониманию дошкольника, и в то же время не сразу решаются взрослыми. В таких случаях ребенок, когда он уже знает ответ, с удовольствием наблюдает ошибки и «муки» родителя: наконец, роли переменились и «отливаются его слезы»! Это забавляет и подогревает желание найти другие подобные задачки. Для начала приведу две из них.

Первая звучит так:

«Сколько весит кирпич, если он весит один килограмм, и еще пол-кирпича?» (Только не отвечайте сразу: «полтора», это обычный, но неверный ответ!)

Вторая задача – это, скорее, интеллектуальный «фокус», которому вы можете научить ребенка, чтобы он показывал его другим: папе, бабушке или однокласснику.

Задумай число в пределах десятка. Помножь его на семь. Вычти задуманное число. Раздели то, что получилось, на шесть. Снова вычти задуманное число. К тому, что получилось, прибавь пять. Помножь это на четыре. У тебя получилось двадцать!

Читатель может проверить правильность ответа, задумав число и проделав все шаги. Если не сразу, то через два-три раза, меняя задуманное число, вы догадаетесь, в чем тут дело. А потом, разобрав все с ребенком (если он еще не опередил вас), вы сможете сочинять другие последовательности шагов и с другими числами, которые приведут вас к безошибочной отгадке.

Приходят на ум и другие увлекательные занятия с детьми. Это и подвижные игры – в прятки, в жмурки, в рукопашную, и совместные предприятия – рыбная ловля, запускание змея или шитье одежды для куклы; и устройство сюрпризов и «секретных» подарков.

Родителям просто необходимо хотя бы в какой-то доле иметь время для ребенка и в течение этого времени жить в его мире, то есть играть, интересно беседовать, фантазировать, шутить и смеяться вместе с ним. Ссылка на занятость – не очень убедительное оправдание. В конце концов, «очень занятый родитель» – это человек, определивший свои приоритеты, в которых ребенку досталось не так много места и времени, так сказать, «по остаточному принципу». Но если человек успешно работает, он также успешно может решать для себя и своего ребенка судьбоносную задачу: как делиться с ним своим временем и талантом!

В этой связи хочется привести еще один пример очень талантливого родителя, имя которого ни у кого не вызывает сомнения в его профессиональном успехе и огромном труде, который он вкладывал в свою работу. Эту возможность нам дают воспоминания Лидии Чуковской о своем отце, Корнее Ивановиче Чуковском.

В доме Чуковских сложился такой порядок: обычно Корней Иванович после многочасовой работы выходил к детям, которые ждали его с нетерпением.

От него мы всегда ожидали веселого чародейства. Если с ним, значит уж так завлекательно – не оторвешься…

Он охотно играл с нами и в самые распространенные, общепринятые, незамысловатые игры: в палочку-выручалочку, перегонки, снежки, даже в кучу малу: ни с того ни с сего хохот, толкотня, клубок тел на полу, визг…

Он научил нас играть в шахматы и шашки, разыгрывать шарады, ставить пьесы, строить из песка крепости и запруды; он поощрял игры – кто выше прыгнет, кто дальше пройдет по забору или по рельсу, кто лучше спрячет мяч или спрячется сам; играл с нами в городки, скакал на одной ноге до калитки и обратно.

Чуковский-отец пристально следил за моральным воспитанием детей. Он не терпел «разгильдяйства», безделья, работы вполсилы, приучал их к труду. Но и в обыденных делах он умел задеть живые струнки детей.

Он превратил для нас в любимую игру уборку письменного стола; какая это была радость: выковыривать кнопки особой раздвоенной лопаточкой, постилать на стол новую зеленую бумагу и ровненько закалывать ее кнопками; протирать ящики особой тряпкой, которую он хранил в потайном месте, и потом, по его поручению, мчаться к ручью – стирать ее серым, тоже извлеченным из особого тайника мылом.

Корней Иванович сам обучал детей английскому языку, к которому питал страсть смолоду. Уроки он также превращал в увлекательную игру.

«Сухопарая экономка знаменитого лысого путешественника, заболев скарлатиной, съела яичницу, изжаренную ею для своего кудрявого племянника. Вскочив на гнедого скакуна, долгожданный гость, подгоняя лошадь кочергой, помчался в конюшню…»

Это мне задано. Это я должна к завтрему перевести на английский. Чушь эту сочинил для меня он сам; для Коли – другую, столь же несусветную; он составил эти интересные сочинения из тех английских слов, которые накануне дал нам выучить.

Мне лет шесть или семь; Коле – девять или десять. Мы переводим подобную ахинею верстами и от нее в восторге. Радостный визг и хохот! «Подгоняя лошадь кочергой!»…

«Старая дева, объевшись замазкой, упала в пруд.»

Объевшись замазкой! Какая радость! Мы были неприхотливы и смеялись взапуски. Когда же после ахинеи, белиберды, чуши откроешь, бывало, книгу Диккенса на той странице, к которой он нас готовил, и сама, без его помощи, узнаешь, что случилось дальше с Оливером Твистом, – о! ради этого стоило зубрить слова и даже терпеть его немилость.

Из всего, что мы обсудили в этом разделе, простой вывод:

Веселое и радостное общение с ребенком оказывается гораздо более эффективным, чем воспитание «в лоб»!