Я написал эту книгу[1] за 13 дней во время болезни; вероятно, так на меня подействовала лихорадка. Это должно извинить нестройную композицию и неизящный стиль. Я писал с военной точки зрения и для того, чтобы развеять скуку. Писано в декабре месяце 1732 года.

Старший из 354 признанных незаконнорожденных детей Фридриха Августа, курфюрста Саксонского и короля Польского (под именем Август II), Мориц Саксонский, удивительный маршал, родился 28 октября 1696 года. Его мать – красавица графиня Аврора фон Кенигсмарк. Фридрих Август славился своей невероятной силой, огромным аппетитом и неуемной похотью. Мориц унаследовал эти качества, но сочетал их с высочайшим умом.

Как рассказывает генерал Терон Вивер в своих Flanders Fields[2], написанных в 1745 году и опубликованных в The Military Engineer[3] в 1931 году, «он был очень похож на своего отца, как внешне, так и характером». Карлайл описывает его… как обладателя «округлых черных бровей и глаз, блестящих отчасти по-звериному, отчасти каким-то призрачным блеском», ростом более шести футов. Он был очень силен и мог рукой согнуть подкову. Позже он прославился как «самый неграмотный человек в мире неграмотных людей».

До 12 лет отец платил за его обучение, а затем заботы о нем поручили генералу фон Шуленбургу, одному из самых выдающихся авантюристов своего времени. В это же время ему присвоили офицерское звание[4], и в возрасте 13 лет он пешком прошел от Дрездена до Фландрии, участвовал в битве при Мальплаке[5], где в 1709 году англичане, австрийцы и голландцы под командованием Мальборо и принца Евгения Савойского[6] победили французов. В ходе длительных осад XVIII века он, среди прочего, соблазнил молоденькую девушку из Турне[7], которая родила ему ребенка. Таким образом, он обеспечил себе достойного преемника.

Когда был подписан Утрехтский мир, Морицу было 17 лет, он успел повоевать во Фландрии и в Померании, отличился отвагой, командовал кавалерийским полком, им же самим целенаправленно вымуштрованным. В возрасте 18 лет его против воли женили на несказанно богатой 14-летней наследнице[8], и он принялся транжирить ее наследство направо и налево, содержа на него кавалерийский полк и целый легион любовниц. Война против турок предоставила ему возможность проявить свои таланты, и в 1717 году он вместе с принцем Евгением участвовал во взятии Белграда. Когда он промотал наследство жены, версальский двор показался ему самым лучшим местом для головокружительной военной карьеры, и в 1720 году[9], в надежде нажить новое состояние, он приехал в Париж.

Разлагающимся обществом французской столицы он был принят с распростертыми объятиями и стал близким другом регента (герцога Орлеанского, между правлениями Людовика XIV и Людовика XVI). В августе 1720 года ему был пожалован чин фельдмаршала французской армии, и он купил полк. Мориц пользовался большим успехом у французских придворных дам, однако к обучению полка он относился очень серьезно, а в перерывах между пирушками изучал тактику и фортификацию, а также читал мемуары великих полководцев.

В Париже он стал общепризнанным любовником прекрасной Адриенны Лекуврер (1692—1730), величайшей трагической актрисы своего времени и любимицы Франции. Она была принята в благородном обществе Парижа, а Вольтер (1694—1778, философ, писатель, друг Фридриха Великого) был ее искренним другом. Поскольку Мориц промотал состояние жены, его брак был аннулирован.

В 1725 году трон герцогства Курляндского оказался вакантным, и Мориц принялся плести интриги, чтобы добиться его. Избрать его должен был парламент. Вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Иоанновна, племянница Петра I Великого (1672—1725, русского царя, с 1721 г. императора Российской империи), сама имела виды на этот престол. В планы графа де Сакса (так его стали называть во Франции) входило жениться на Анне Иоанновне и совместить их притязания. Но для финансирования этого предприятия требовались деньги. В Париже имелось множество женщин, которые могли бы их дать, и Адриенна даже продала свою серебряную столовую и кухонную посуду, чтобы помочь своему герою жениться на другой женщине и получить трон. Но Петру I пришла в голову другая идея. Сакс должен был оставить свои претензии на герцогство Курляндское, жениться на Елизавете Петровне, дочери Петра Великого, и довольствоваться долей наследства, которое она получит.

Мориц нравился вдовствующей герцогине Курляндской больше, чем она ему. Живя в ее дворце на средства Адриенны и других женщин, «он завел смехотворный роман с одной из фрейлин герцогини, положивший резкий конец его карьере в Курляндии», – рассказывает Торнтон в своих Cavaliers, Grave and Gay[10].

«Одной снежной ночью Мориц Саксонский провожал даму домой. По несчастному стечению обстоятельств они наткнулись на старуху служанку с фонарем. Чтобы скрыть лицо своей спутницы, Мориц толкнул фонарь, поскользнулся, увлек за собой даму, та свалилась на старуху, на крик которой сбежался караул. О происшествии было доложено герцогине, та пришла в ярость, и, хотя Мориц Саксонский заверял ее, что это «ужасная ошибка», она не смягчилась. Взбешенная герцогиня выгнала Морица из дворца и вычеркнула из своей жизни».

В войне 1733—1735 годов (Война за польское наследство после смерти Августа II, отца Морица, между Францией, поддерживавшей своего ставленника на польский престол, Станислава Лещинского, и Россией в союзе с Австрией. Их ставленник – сын Августа II саксонский курфюрст Фридрих Август. Русские войска изгнали из Польши Лещинского и пришедшую к нему на помощь французскую эскадру, возвели на престол Фридриха Августа под именем Августа III. Однако на других театрах военных действий Австрия терпела неудачи. По Венскому миру австрийцы утратили в пользу испанских Бурбонов Королевство обеих Сицилий. Лотарингия передавалась Станиславу Лещинскому, а после его смерти должна была перейти к Франции. – Ред.), закончившейся Венским миром, Мориц снова отличился и был произведен в генерал-лейтенанты. И все же он был всего лишь немецким дворянином и военным авантюристом. Его дела пошли в гору после того, как он познакомился с мадам Помпадур (1721– 1764), любовницей короля Людовика XV. Она признавала его величие как военного и мирилась с недостатками характера. «Мориц Саксонский, – писала Помпадур, – ничего не понимает в тонкостях любви. Единственное удовольствие, которое он получает в обществе женщин, может быть названо словом «разврат». Куда бы он ни шел, за ним тянется вереница проституток. Он велик только на поле боя» (цитата из Джорджа Р. Приди Child of Checker's Fortune)[11]. Вероятно, благодаря ее влиянию на Людовика XV Мориц сохранил высокое положение во французской армии и был назначен Верховным главнокомандующим, несмотря на претензии и ревность принцев крови.

В большой войне (1740—1748), известной как Война за австрийское наследство, имевшей целью воспрепятствовать восхождению на австрийский престол Марии Терезии, последняя сохранила трон, но потеряла значительные территории под натиском армий Пруссии, Баварии, Франции и Испании. Мориц Саксонский, тогда генерал-лейтенант, был послан с кавалерийской дивизией на помощь герцогу Баварскому. Во время вторжения в Богемию (Чехию) он командовал авангардом. Именно по его совету и под его командованием была атакована и взята Прага[12].

Этот подвиг, как описывает его генерал Вивер, прославил Морица Саксонского на всю Европу. Вивер рассказывает:

«Здесь также проявились передовые взгляды этого человека. Часть сил Морица Саксонского под его личным командованием атаковала одну из городских стен при ярком лунном свете. Два больших отряда атаковали город с двух сторон; одна атака, настоящая, оказалась неудачной, другая была ложной. Но обе эти атаки привели к тому, что обороняющиеся силы были оттянуты от того места, которое собирался атаковать Мориц Саксонский. Однако, добравшись до стен, нападавшие обнаружили, что штурмовые лестницы слишком коротки. Но Мориц, заметив неподалеку виселицы, нарастил штурмовые лестницы короткими лесенками, ведущими к парапету стены, и пятьдесят человек успешно перебрались через стену. Одинокий часовой был зарублен палашом, и путь Морицу и его людям был открыт.

Город был взят очень малой кровью и, что самое замечательное, без мародерства. Мориц Саксонский отдал строгий приказ, запрещающий солдатам разбегаться по городу (и, таким образом, грабить). Любого отставшего от своей части ждала расправа на месте; та же участь ожидала любого кавалериста, замеченного без лошади».

Период славы Морица начался в 1745 году, когда ему было присвоено звание маршала Франции и он был поставлен во главе армии, с которой Людовик XV лично решил завоевать Нидерланды. Присутствие короля и двора лишь затрудняло проведение операций, а не способствовало им. Несмотря на эти препятствия, кампании 1745—1748 годов делают огромную честь военному мастерству и проницательности Морица Саксонского. Взятие Гента[13], Брюсселя и Маастрихта[14], битвы при Лафельде, Року и Фонтенуа[15] были великолепными подвигами, и в этом немалая заслуга его мудрого планирования и правильного боевого порядка.

Страдая от водянки и едва передвигаясь, он принял участие в кампании, закончившейся в 1745 году победой при Фонтенуа французов над англичанами и их союзниками. При встрече с Вольтером тот осведомился, как он мог участвовать в военных действиях в полумертвом состоянии. Сакс ответил: «Речь идет не о жизни, а о действии».

Планируя свою знаменитую фламандскую кампанию 1745 года, Сакс, по словам Вивера, «в совершенстве изложил свое понимание будущей ситуации за полгода вперед и разработал план».

В конце концов, армии встретились при Фонтенуа (так называется гряда холмов и селение в Бельгии). Мориц Саксонский командовал французами, а герцог Камберлендский – британцами и их союзниками (голландцами и ганноверцами). Французов было около 80 тысяч человек (около 40 тыс. – Ред.); армия союзников – около этого (свыше 50 тыс. – Ред.). Для встречи ожидаемой атаки союзников Мориц приготовил систему баррикад, траншей, засек и три поддерживающих друг друга редута между селениями Фонтенуа и Антуан. Были построены еще два отдаленных редута. Как выяснилось позже, Мориц совершил ошибку, не соорудив шестой редут в центре 800-метрового промежутка между северной окраиной Фонтенуа и пятым редутом. У французов было 100 пушек впереди и вспомогательная батарея близ Антуана.

Союзники атаковали утром 11 мая. Один из первых выстрелов французской пушки «ранил в колено генерала сэра Джеймса Кемпбелла, командира кавалерии. Генерал Кемпбелл, похоже, не знал, что в армии уже введено правило отправлять в отставку по достижении 64 лет. Он и в свои семьдесят три был еще силен. Перед смертью Кемпбелл заметил, что свое уже оттанцевал». Вивер продолжает:

«У французов следует отметить два довольно замечательных момента. Во-первых, Мориц Саксонский был очень болен. Из-за приступов водянки его большую часть времени носили на носилках, а иногда его мучила такая жажда, что он, говорят, весь день жевал свинцовую пулю, стараясь утолить эту жажду. Другое важное и совершенно необыкновенное обстоятельство заключалось в том, что на поле боя присутствовал сам Людовик XV… правда, в относительно безопасном месте… в глубоком тылу. Тут не последнюю роль сыграли настойчивые требования его бывшей любовницы, герцогини де Шатору, желавшей, чтобы Людовик проявил себя мужчиной на поле боя и снискал славу короля, возглавляющего в битве свои войска».

Битва при Фонтенуа, 11 мая 1745 г.

Герцогиня умерла, и ее место под солнцем заняла более известная мадам де Помпадур, но желание отличиться не покинуло Людовика XV, а что еще важнее, он непоколебимо верил в Морица Саксонского и своим августейшим присутствием желал поддержать маршала против его многочисленных врагов. Людовику навсегда делает честь то, что в день битвы при Фонтенуа он, единственный раз за всю свою негероическую жизнь, повел себя как настоящий мужчина и король.

Враги Морица Саксонского советовали королю отступить и раскритиковали весь план битвы. На это Мориц ответил: «Пока я дежурный повар у плиты, я намерен разделаться с британским лобстером по-своему». Людовик сказал Морицу Саксонскому в присутствии этих критиков: «Ставя вас командовать моей армией, я надеялся, что вам будут подчиняться все, и я сам первым подам в этом пример!»

Фланговая атака союзников провалилась. Герцог Камберлендский решил рискнуть всем и штурмовал участок между Фонтенуа и лесом, где Мориц Саксонский не счел необходимым построить редут. Мориц был уверен, что противник не осмелится прорваться через участок, простреливаемый французской артиллерией. Но британцы прорвались. От 14 до 16 тысяч пехотинцев, построенные в шесть шеренг, за которыми, с развевающимися знаменами и под барабанный бой, шла, как на параде, сильная кавалерия, заполнили эту брешь. Огромная масса солдат союзников упорно рвалась вперед, пока не добралась до верха гряды Фонтенуа, пройдя под огнем 700 с лишним метров.

Союзники поспешили на верх гряды, тогда как фронт постепенно сжимался по мере того, как полки на флангах наступающей массы войск сбивались к ее центру, чтобы избежать артиллерийского огня. Тогда французская пехота слегка продвинулась вперед со своих позиций на противоположном склоне холма. Когда французская и британская гвардии встретились лицом к лицу, их разделяло всего 30 шагов. Именно здесь имел место один из эпических эпизодов войны.

Легенда гласит, что в это время капитан лорд Чарлз Хей (лейтенант первого гренадерского полка) снял свой головной убор, достал из кармана флягу, отпив из нее глоток, подошел к французам и сказал маркизу д'Отрошу, от удивления немного оторопевшему: «Сударь, прикажите своим людям стрелять». Говорят, маркиз ответил: «Нет, сударь, мы никогда не стреляем первыми». Тогда Хей приказал своим людям кричать «Ура!», на что отреагировали лишь немногие французы. Они начали беспорядочно стрелять. Британцы в ответ дали серию залпов, и 50 офицеров и 750 солдат французских полков, стоявшие в первых рядах, пали сразу же. Очевидно, легенда не соответствует истине, потому что в письме к брату лорд Хей утверждает, что на самом деле он сказал д'Отрошу: «Господа французские гвардейцы, надеюсь, сегодня вы останетесь и сразитесь с нами, а не убежите от нас, бросившись вплавь через Шельду, как вы бросились через Майн в Деттингене[16]» (в 1743 г.).

Французская пехота в беспорядке отступила, устремившись в тыл своей кавалерии. День для французов, похоже, был потерян, потому что союзники методично продвигались вперед. Мориц Саксонский понял, насколько опасна ситуация, и, несмотря на болезнь, сел на лошадь и поскакал по полю боя, поднимая отдельных солдат и целые подразделения и части против британцев. Этот прием в 1918 году использовали и британцы во Франции, когда немцы в ходе своего последнего наступления в войне совершили прорыв фронта. К счастью для французов, голландцы и австрийцы на левом фланге союзников не сдвинулись с места, и, хотя через 20 минут британцы отбросили резервные части французов и прорвались к лагерю, Мориц Саксонский, подтянув войска из Фонтенуа, сумел остановить продвижение британцев.

Французские придворные убеждали короля перебраться в безопасное место за мостом (построенным Морицем Саксонским на случай возможного отступления), но Мориц, услышав об этом, сказал в присутствии короля: «Что за чертов трус советует королю прятаться? Еще не все потеряно. Борьба или смерть!» Король остался с маршалом.

Под напором атакующей французской пехоты и огня артиллерии британцы остановились, подтянули фланги и построились в каре. К полудню подоспели французские резервы. Через восемь минут после подхода французской артиллерии союзническое каре было разбито и отступило под огнем французских пушек. Битва закончилась в половине третьего пополудни.

Потери были равными, по 7 тысяч человек с каждой стороны, в том числе более 4 тысяч британцев (британской историографии свойственно преувеличивать успехи (в данном случае частный успех в начале битвы) и преуменьшать неудачи. При Фонтенуа союзники были разгромлены и обращены в бегство. Их потери – до 14 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными и 32 орудия. Французы потеряли около 6 тыс. убитыми и ранеными. – Ред.). Союзники отступили к Лесину. «С нас довольно, – сказал Мориц. – У нас не осталось боеприпасов для артиллерии, а кавалерия сражалась до последнего». После взятия Брюсселя в феврале следующего года, после того как Мориц Саксонский брал город за городом, фламандская кампания завершилась.

Материальные достижения Морица Саксонского были огромны. За его победы Людовик XV пожаловал ему титул графа. «Король восстановил для Морица титул и чин «главного маршала королевских лагерей и армий», который ранее имел только Тюренн», даровал ему замок Шамбор, приносивший доход от 7 до 8 миллионов франков, назначил пенсию в 40 тысяч франков и подарил шесть трофейных пушек, чтобы украсить ими парк Шамбора. В замке у Морица Саксонского был свой кавалерийский полк, казармы для солдат и просторная площадка для муштры. Мориц содержал личный театр с труппой актеров. За исключением визита к Фридриху II Великому летом 1749 года, где его щедро развлекали в королевской резиденции Сан-Суси под Берлином, остаток своих дней Мориц проводил в обществе артистов, писателей и куртизанок. Он продолжал строить различные планы получения королевства, в том числе корсиканской короны, острова Тобаго и даже основания еврейского королевства в Южной Америке. Смерть положила конец этим мечтам и завершила его карьеру в Шамборе в ноябре 1750 года, на 54-м году жизни. Его последними словами, обращенными к ухаживающему за ним господину де Сенаку, были: «Жизнь, доктор, не более чем сон, и у меня он был приятным». Людовик XV, узнав о смерти Морица Саксонского, сказал: «Теперь у меня нет генералов, остались только капитаны».

Вивер замечает, что «частичка его литературного гения передалась нам, потому что его незаконная дочь была бабушкой Жорж Санд (Амантины Л.А. Дюдеван, французской романистки, 1804—1876).

«Размышления о военном искусстве» были изданы посмертно в 1757 году и в этом же году переведены на английский язык. Оценили их по-разному. Карлайл отмечает, что Фридрих II Великий подарил экземпляр книги императору Иосифу Австрийскому, у которого она пролежала на ночном столике 21 год, вплоть до самой его смерти. Ни одна страница не была перевернута, все листы плотно прилегали друг к другу. Карлайл называет «Размышления…» «странной чепухой на военную тему, продиктованной, наверное, действием опиума». (Вероятно, не менее странной, чем некоторые панегирики, расточаемые шотландцем в адрес Фридриха.)

Рассуждения Морица Саксонского показывают более глубокое понимание тактики и руководства, чем любая другая работа, известная в Европе с эпохи римлян по его время. Он далеко опередил свое время не только в тактических концепциях и влиянии на ход битвы человеческого фактора, но и с технической точки зрения. Мориц мечтал о пушках и ружьях, заряжающихся с казенной части, изобрел amusette[17], карабин для пехоты. Мориц Саксонский предлагал изменить армейские мундиры, сделав их практичными, а не только пригодными для парада.

Он предлагал кормить солдат целыми ротами, а не маленькими группами, планировал пресекать неприятельские наступления с помощью специально подготовленных опытных стрелков-снайперов, которые должны дезорганизовать противника, сделав его легкой добычей для контратаки, а потом уйти с поля боя. Представления Морица Саксонского по этим вопросам определялись его приверженностью к набору войск посредством воинской повинности. Он заново открыл ритмичный марш, забытый со времен римлян, который должен был превратить европейские армии из разболтанной толпы в дисциплинированных солдат. Он первым возражал против практики залпового огня, мотивируя это тем, что точно попасть в цель невозможно, если люди, ожидая команды стрелять, вынуждены неопределенно долго держать свои мушкеты на весу.

В области тактики Мориц Саксонский пренебрежительно отзывался о траншеях, говоря, что они всегда бывали взяты. Вместо них он предлагал строить редуты, в XVIII веке служившие эквивалентом современного опорного пункта (редуты использовались Петром I в Полтавской битве в 1709 г., где способствовали победе над шведами, и Мориц Саксонский заимствовал эту практику. – Ред.). Солдатам Первой мировой войны пришлось пройти ту же эволюцию, начиная с линий траншей и кончая взаимно поддерживающими друг друга опорными пунктами. Мориц предлагал современный боевой порядок войск, высмеивая атаки всей массой войск, которые часто оказывались бесполезным топтанием сгрудившихся солдат, мешающих друг другу. Мориц Саксонский был также первым военным деятелем современности, выступавшим за обязательное преследование поверженного противника (тот же Петр I, организовав (с некоторым запозданием) преследование разбитого шведского войска после битвы при Полтаве, почти полностью его пленил. Ушли на турецкую территорию (в крепость Очаков) только Карл XII, Мазепа и несколько сот шведов. – Ред.).

Приверженец строгой дисциплины, Мориц Саксонский не переоценивал важность муштры. «Муштра необходима для того, чтобы сделать солдата крепким и умелым, но она не заслуживает исключительного внимания. Из всех элементов войны она даже наименее важна». Но марш совсем иное дело. «Успех обучения определяется не знанием оружия, а тренировкой ног. Вся тайна маневров и боев заключается в ногах, и именно на ноги должно быть обращено наше внимание. Тот, кто утверждает иначе, глупец, напрочь лишенный профессионализма».

Мориц Саксонский также был новатором в области организации. Он хотел видеть армию реорганизованной по римскому образцу, с легионами и более мелкими частями. В его время армии, независимо от размеров, были разделены на три или четыре части. Его схема стала предшественницей нашей современной организации. Он также предложил обозначать воинские части номерами, а не именем командира, как было тогда принято. В поддержку своей точки зрения он привел довод, что это выведет военную историю на новый виток развития и в результате поднимет боевой дух корпуса. Мориц Саксонский предложил также присвоить каждому солдату знаки различия его полка.

Достоинства Морица Саксонского наиболее ярко проявились в его оценке моральных факторов на войне и концепции руководства. Говоря о шевалье Фолларе, он утверждает, что тот ошибается, считая, будто «все люди всегда должны быть храбрыми, не понимая, что мужество в войсках нужно поддерживать ежедневно. Нет ничего более непостоянного, и истинное искусство полководца заключается в умении гарантировать его расположением войск, позициями и теми чертами гения, которые отличают настоящего полководца… Из всех элементов войны именно это больше всего необходимо изучать. Без знания человеческой натуры всегда зависишь от благоволения фортуны, которая бывает очень непостоянна».

Почему поднимается паника? «Потому что солдаты сталкиваются с неожиданным и боятся за свои фланги и тылы. По всей вероятности, они бросятся наутек, толком не зная почему».

К генералу Мориц Саксонский предъявлял высокие требования. Тот должен обладать талантом импровизации. Его планы должны быть полными и тщательно составленными, приказы короткими и простыми, и в день битвы он должен быть занят только боевыми действиями. «Я бы хотел, чтобы в день битвы полководец ничего не делал. Многие генералы в день битвы заставляют свои войска бесцельно маршировать, следя, чтобы они соблюдали правильную дистанцию, и сами беспрестанно суетятся. Короче, пытаются сделать все, а в результате не делают ничего. Мне они кажутся людьми с повернутыми головами, которые ничего не видят, а делают только то, что делали всю жизнь, то есть методично водят войска под неусыпным оком командира».

Какова же причина этого? «Дело в том, что лишь немногие занимаются высшими проблемами войны. Остальные проводят жизнь, муштруя свои войска, считая это самой главной составляющей военного искусства. Когда они становятся командующими армиями, то оказываются совершенно невежественными и, не зная, что надо делать, делают то, что умеют».

В книге Морица Саксонского, кроме военных идей, приведены и другие многочисленные мысли, далеко опережающие свое время. Любопытная глава, посвященная рассуждениям о воспроизводстве человеческого рода, по мнению одного современного автора, была бы неполной без «предисловия, написанного Августом Сильным[18], который, как никто другой, подходит для того, чтобы высказать авторитетное мнение по этому вопросу». Главы, посвященные морали и человеческой природе на войне, сохраняют свою ценность даже сейчас, потому что в них высказываются соображения военного человека, которые современные командиры должны осмыслить с пользой для себя. Идеи Морица Саксонского выражены в следующей цитате:

«Человек есть машина, движущей силой которой является душа; огромную часть работы эта машина выполняет не за плату, под давлением или посредством любого другого «топлива». Она выполнит ее только тогда, когда воля или дух человека будет разожжен собственным естественным топливом, а именно любовью».

Данный полностью новый перевод был сделан с текста Шарля-Лавозеля, опубликованного в 1895 году. Некоторые отрывки, не представляющие в настоящее время ценности, опущены, например, длинный план вторжения в Польшу и некоторые подробности, мало кому сейчас интересные. Единственный предыдущий перевод на английский язык был выполнен в 1757 году настолько небрежно, что в нем часто полностью искажены многие самые блестящие замечания Морица Саксонского. К примеру, его высказывания, касающиеся муштры, вероятно, наиболее часто цитируемые, были переведены так, что смысл их искажался с точностью до наоборот.

В последнее время вышли две беллетризованные биографии Морица Саксонского. The prodigious Marshal[19] Эдмунда д'Оверня (Edmund d'Auvergne), Dodd Mead & Co, New York, 1931, и Child of Checquer'd Fof-rtune Джорджа Р. Приди (George R. Preedy), Hubert Jackson Ltd, London, 1939. Обе книги превосходны и представляют собой увлекательное чтение. Однако ни одна из них не удовлетворит читателя-военного, поскольку в них нет описания военных операций Морица Саксонского. Лучшая оценка Морица как военного содержится в работе Great Captains Unveiled[20] Лиддела Гарта (Liddell Hart), в главе Marechal de Saxe – Military Prophet[21]. Единственными книгами, посвященными полному изучению кампаний Морица Саксонского, являются Les Campagnes du Marechal de Saxe[22]капитана J. Collin (Д. Колин), Paris, 1901, и Maurice de Saxe, Marechal de France[23] генерала Camon (Камон), Paris, 1934.

Эта работа родилась не из желания установить новый способ ведения войны; я сочинил ее для собственного развлечения и образования.

Война – это наука, насыщенная туманностями, не позволяющими двигаться уверенно. В основе ее лежат рутина и предрассудки.

Все науки имеют принципы и правила. Война не имеет ни тех ни других. Великие полководцы, писавшие о ней, не оставили нам четких правил и указаний. Даже для того, чтобы понять эти книги, требуется недюжинный ум. Верить рассказам историков нельзя, потому что они говорят о войне так, как им подсказывает воображение. Что же касается великих полководцев, писавших на эту тему, то они пытались писать скорее интересно, нежели поучительно, поскольку механика войны суха и скучна. Книги о войне не имеют большого успеха, а их достоинства оцениваются лишь по прошествии времени. Работам, в которых о войне пишется с исторической точки зрения, везет больше: их ищут все любознательные, они имеются во всех библиотеках. Вот почему мы имеем лишь смутное представление о дисциплине греков и римлян.

Густав II Адольф (р. в 1594 г., король Швеции в 1611—1632 гг.) создал метод, которому следовали все его ученики, каждый из которых прославился большими свершениями. Но в его время человечество переживало некоторый упадок, и поэтому нас заставляли изучать только военные эпизоды его биографии, но не его принципы. В зависимости от воображения, к ним или привлекали внимание, или от них отвлекали, откуда рождалась некоторая путаница. Но когда читаешь Монтекукколи (1609—1680, знаменитый имперский (австрийский) полководец итальянского происхождения), современника Густава II Адольфа и единственного полководца, подробно осветившего некоторые стороны военного искусства, становится совершенно очевидно, что мы ушли от его методов дальше, чем он от методов римлян. Таким образом, не остается ничего, кроме обычаев, принципы которых нам неизвестны.

Шевалье Фоллар был единственным, кто осмелился перейти границы этих предрассудков; я ценю его благородное мужество. Нет ничего более постыдного, чем рабское преклонение перед обычаями; это или результат невежества, или его доказательство. Но шевалье Фоллар зашел слишком далеко. Он выдвинул мнение, которое считал непогрешимым, не думая о том, что успех зависит от бесконечного ряда обстоятельств, которые не в состоянии предугадать человеческая осторожность. Он считал, что все люди всегда должны быть храбрыми, не понимая, что мужество в войсках необходимо воспитывать ежедневно. Нет ничего более непостоянного, и истинное искусство полководца заключается в умении гарантировать его расположением войск, позициями и теми чертами гения, которые отличают настоящего полководца. Вероятно, шевалье откладывал обсуждение этой огромной темы, а может быть, она оказалась ему не по плечу. Как бы то ни было, из всех элементов войны больше всего необходимо изучать именно мужество.

Те же самые войска, которые, атакуя, одержали бы победу, могут быть разбиты в траншеях. Лишь немногие находили этому разумное объяснение, но решение заключается в человеческой натуре, там его и надо искать. Никто еще ничего не написал на эту тему, самую важную, самую сложную и глубокую в военной профессии. А без знания человеческой натуры зависишь от фортуны, которая иногда очень непостоянна. Я приведу один пример, чтобы пояснить свою мысль.

После того как французская армия с неподражаемой доблестью дала отпор имперским войскам в битве при Фридлингене (1702, Война за испанское наследство, 1701—1714), после того как она разгромила имперцев в нескольких боях и начала преследовать отступающих по лесу, отгоняя их на другой край равнины, кто-то крикнул, что они отрезаны двумя появившимися отрядами (это могли быть и французы). При этом вся победоносная пехота бросилась врассыпную, хотя ее никто не атаковал и не преследовал, побежала обратно в лес и остановилась только на другой стороне поля боя. Маршал де Виллар (1653—1734) и генералы тщетно пытались собрать перепуганных солдат. Однако битва была выиграна; французская кавалерия разбила имперскую, и противник скрылся из вида.

Как бы то ни было, те же самые люди, которые недавно бесстрашно разгромили имперскую пехоту, внезапно были охвачены такой паникой, что поднять их боевой дух стало почти невозможно. Об этом мне рассказывал сам маршал де Виллар, показывая планы своих битв в своем поместье Во-Виллар. Любой, кто хочет отыскать подобные примеры, найдет множество их в истории всех наций. Однако и одного достаточно для доказательства неустойчивости человеческой натуры и того, как мало мы должны от нее зависеть. Но прежде чем разбираться в высших материях войны, необходимо остановиться на более низких, под которыми я подразумеваю азы военного искусства.

Хотя те, кто занимается подробностями, считаются людьми ограниченных способностей, мне кажется, это очень важное занятие, основа профессии, ведь невозможно построить здание или основать какую-то систему, не зная, прежде всего, основополагающих принципов. Я проиллюстрирую свою мысль сравнением. Человек, обладающий талантом к архитектуре и способный конструировать, с большим умением составит план и перспективу дворца. Но если он не знает, как класть камни, как строить фундамент, все здание вскоре рухнет. То же самое относится к полководцу, который не знает принципов своего искусства, не знает, как организовать войска, а это необходимые качества во всех военных операциях.

Огромный успех, всегда сопутствовавший римлянам, малыми силами побеждавшим многочисленных варваров, можно объяснить не чем иным, как только превосходным расположением войск. Я, конечно, не утверждаю, что гениальный человек не может успешно действовать даже во главе татарской орды. Гораздо легче принимать людей такими, какие они есть, чем заставить их быть тем, чем они должны быть; сложно согласовывать мнения, предубеждения и страсти.

Я начну с нашей системы обучения войск; затем рассмотрю, как их снабжать, обучать и управлять ими.

Было бы безрассудством утверждать, будто все используемые сейчас методы ничего не стоят, потому что нападать на обычаи – это святотатство, хотя и меньшее, чем предлагать что-то новое. Далее я попытаюсь лишь обозначить заблуждения, в которые мы впали.

Войска набираются путем добровольного поступления на военную службу с фиксированным сроком, без фиксированного срока, иногда принуждением, а чаще всего путем коварных уловок.

Когда новобранцы набираются путем добровольного поступления на военную службу, не выполнять принятые перед ними обязательства несправедливо и бесчеловечно. Эти люди были свободны, когда заключали договор, связывающий их, и не сдержать данные им обещания против всех правил, человеческих и Божьих. Что случается, когда нарушается обещание? Люди дезертируют. Можно ли воздействовать на них юридическими методами? Было нарушено прочное доверие, на котором основывались условия зачисления на военную службу. Если не принять строгих мер, дисциплина будет потеряна; а если используются строгие меры, то совершаются отвратительные и жестокие поступки. Есть, однако, множество солдат, чей срок службы кончается к началу кампании. Полководцы, с целью сохранить свое войско, удерживают их силой. В результате возникает недовольство, о котором я говорю.

Формирование войск путем обмана также является омерзительной практикой. Деньги тайно подкладывают в карман человеку, а затем ему говорят, что он солдат.

Формирование войск силой еще хуже. Это всеобщее бедствие, от которого горожане и жители сельской местности спасаются только подкупом, что является постыдным делом.

Не будет ли лучше, если законом будет предписано каждому человеку, независимо от условий его жизни, пять лет отслужить своему государю? Против этого закона нельзя возражать, потому что естественно и справедливо, что все граждане должны принимать участие в защите нации. Никаких трудностей не должно возникнуть, если возраст призывника колеблется между 20 и 30 годами. Это годы относительной свободы действий отдельного человека, когда молодость ищет удачи, путешествий и небольшого утешения родителям. Это не станет всеобщим бедствием, если все будут уверены, что по истечении пяти лет им гарантируют свободу.

Данный метод формирования войск даст неиссякаемый источник новобранцев, не склонных к дезертирству. Через некоторое время служба в армии станет делом чести каждого гражданина. Но для достижения такого результата необходимо не делать никаких различий между бедными и богатой знатью и быть непоколебимыми в исполнении этого закона. Тогда никто не будет жаловаться, и те, кто отслужил свой срок, будут презирать тех, кто уклоняется от исполнения закона, а военная служба сама по себе станет честью. Бедные буржуа будут утешены примером богатых, а богатые не осмелятся жаловаться, видя, как благородно служат их соотечественники.

Военная служба является почетной профессией. Сколько принцев носили оружие! Посмотрите на Тюренна (1611—1675, Анри де ла Тур д'Овернь, виконт де Тюренн, выдающийся французский полководец, маршал, убит в бою). А сколько я видел офицеров, которые служили в армии вместо того, чтобы жить в праздности! Правда, особо изнеженным соблюдать этот закон будет сложно. Но в жизни все имеет хорошую и дурную сторону.

Наш мундир не только дорог, но и очень неудобен; для несения военной службы наш солдат практически соответствующим образом не обут, не одет и не обеспечен подобающим жильем. Любовь к внешним эффектам преобладает над заботой о здоровье, а это один из самых важных моментов, требующих внимания. Длинные волосы совершенно не подобают солдату, ибо, когда наступает сезон дождей, голова редко бывает сухой.

Что касается ног, не вызывает сомнения, что носки, сапоги и ноги гниют вместе, поскольку у солдата нет смены носков, а даже если и будет, они принесут мало пользы, потому что вскоре износятся. В результате бедный солдат вскоре попадет в госпиталь. Белые гетры портятся от стирки, они годятся только для парадов, неудобны, вредны, не приносят реальной пользы и очень дороги.

Шляпа быстро теряет свою форму из-за дурного обращения с ней во время кампании. Вскоре она перестает защищать от дождя, кроме того, как только солдат ложится, она с него спадает. Солдат, выбившийся из сил, спит под дождем или на росистой траве с непокрытой головой, и на следующий день у него начинается лихорадка.

Вместо шляп я бы предпочел шлемы. Весят они не больше, чем шляпы, вовсе не так уж неудобны, защищают от сабельного удара и достаточно декоративны.

Мне бы хотелось, чтобы у солдата было два камзола, один легкий, другой – более теплый. Оба могут надеваться одновременно и при этом не стеснять движений. Кроме того, каждый солдат должен иметь турецкую накидку с капюшоном. Эти накидки хорошо укрывают человека, и на них требуется всего лишь два с половиной локтя ткани. Они легки, дешевы и защищают от дождя и ветра голову и шею солдата. Лежа на земле, он останется относительно сухим, потому что эта одежда непроницаема для влаги. Намокнув сверху, в хорошую погоду она быстро просыхает.

Совсем иначе обстоит дело с нынешним мундиром. Он промокает до самой кожи, а потом высыхает на солдате. Поэтому не стоит удивляться столь высокой заболеваемости в армии. Сильнейшие сопротивляются дольше, но, в конце концов, и они обычно не выдерживают. Если добавить к уже сказанному, что оставшиеся здоровыми обязаны нести службу вместо убитых, раненых и дезертиров, неудивительно, что к концу кампании в батальоне остается до ста человек. Вот так мелочи влияют на важные дела.

Что касается сапог, я бы предпочел, чтобы солдаты носили сапоги из тонкой кожи на низких каблуках, а не тяжелые башмаки. Солдаты были бы лучше защищены и маршировали бы более красиво, потому что низкие каблуки заставляли бы солдат разворачивать носки, тянуть ноги и, следовательно, распрямлять плечи. Сапоги носились бы на босу ногу, а ноги смазывались бы салом или жиром. Это может показаться странным, но французские ветераны поступали именно так, и опыт показал, что ноги у них никогда не стирались до волдырей, а сапоги благодаря жиру не промокали. Кроме того, кожа сапог становилась мягче и не натирала ноги.

Немцы, заставляя свою пехоту носить шерстяные носки, всегда имеют некоторое число хромающих из-за волдырей, язв и всевозможных болезней ног, потому что шерсть вредна для кожи. Кроме того, эти носки вскоре протираются, мокнут и гниют вместе с ногами.

Чтобы содержать ноги в сухости, к обуви следует добавить деревянные сандалии, надевающиеся поверх сапог. Это защитит ноги от промокания в грязи и росе и, следовательно, предотвратит многие неприятные болезни. В сухую погоду их можно использовать для боя или муштры.

Поскольку я бы разделил свои войска на центурии (сотни), то каждой центурии следует выделить маркитанта. У него должно быть четыре повозки, каждую из которых тянут два вола, и большой суповой котел для всей центурии. Каждый солдат должен получать свою порцию супа в деревянной миске. В полдень в суп ему обязаны класть по куску вареного мяса, а вечером солдату дают жареное мясо. Офицеру следует вменить в обязанность следить за тем, чтобы людей не обкрадывали и у них не было повода для жалоб.

Маркитантам можно позволить торговать спиртным, сыром, табаком и кожей убитых животных. В их обязанность входит обеспечение волов кормом. Когда армия располагается рядом с фуражными складами, такой корм можно получить там по специальным требованиям.

На первый взгляд это может показаться трудной задачей. Но немного стараний, и все будут удовлетворены. Когда солдаты разделены на небольшие группы, они без труда могут нести с собой двухдневный запас жареного мяса. Количества дров, воды и котлов, чтобы сварить суп на сто человек, хватило бы, чтобы сварить суп и на тысячу, а суп, сваренный привычным способом, никогда не бывает так хорош. Как правило, солдаты лакомятся всевозможной вредной пищей, например свининой (т. е. салом, копченостями, что касается вредности подобных продуктов – тут все зависит от традиций народа – воины древних римлян всегда в походе имели сало; поляки, украинцы, белорусы и большинство русских также едят сало) или незрелыми фруктами, от которой потом болеют. Офицеру придется наблюдать за единственной кухней, кухней маркитанта, и он всегда обязан присутствовать при каждой трапезе, чтобы проследить, что у солдат нет причин для жалоб.

Во время форсированных маршей, когда невозможно подвезти дрова, воду и посуду, скот для убоя должен быть распределен по отрядам. Мясо можно жарить на деревянных вертелах без особых неудобств, тем более что такая ситуация длится всего несколько дней. Я убежден, что мой метод организации питания солдат окажется лучше других.

Так поступают, в частности, турки, и они очень хорошо питаются на войне. Их трупы после битвы резко отличаются от немецких, бледных и истощенных. Иногда предпочтительнее поступить иначе: выплатить солдатам жалованье, а они за деньги купят еду, сэкономив свои деньги за счет дешевизны товаров. В некоторых странах, например в Польше и в Германии, много скота, и мясо там дешевле, чем в других странах. С местных жителей требуют контрибуций и, чтобы не забирать весь скот, половину с них берут натурой, а половину деньгами. Еда продается солдатам; таким образом, их жалованье находится в постоянном обороте, а армия, что очень важно, получает и деньги, и товары.

Солдатам на поле боя никогда нельзя давать хлеб; их стоит приучить к сухарям, которые могут храниться на складах более 50 лет, и солдат легко может носить с собой 50-дневный запас. Это здоровая пища; стоит только расспросить офицеров, служивших с венецианцами, чтобы узнать преимущества сухарей. Еще лучше русские сухари, потому что они не крошатся и имеют удобные размеры. Чтобы возить сухари, требуется меньше повозок, чем для хлеба.

Иногда солдаты должны уметь обходиться и без сухарей. Им нужно выдать зерно и научить варить его на чугунных печках, предварительно размолов, смешав с водой и получив таким образом сырую массу. Об этом в своих мемуарах иногда упоминает маршал Тюренн.

Я слышал, что некоторые великие полководцы, даже когда у них был хлеб, не позволяли своим войскам есть его, чтобы приучить солдат обходиться без него. Я провел 18-месячные кампании, во время которых войска были приучены обходиться без хлеба, и не слышал жалоб. Во время же тех кампаний, когда войска не были приучены к этому, они не могли обойтись без хлеба. Отсутствие его в течение одного дня уже воспринималось как неприятность. В результате не было сделано ни одного шага, ни одного смелого марша.

Я не могу не упомянуть здесь об обычае, с помощью которого римляне предотвращали болезни, поражающие армию при перемене климата. Половину их потрясающих успехов можно приписать этому обычаю. Более трети немецкой армии погибло по прибытии в Италию и в Венгрию. В 1718 году мы вошли в лагерь у Белграда с 55 тысячами человек. Он находился высоко над уровнем моря, воздух здоровый, ключевая вода хорошая, и у нас было полно еды. В день битвы, 18 августа, под ружьем было только 22 тысячи человек; остальные болели или умерли.

Я мог бы привести подобные примеры и из истории других народов. Всему виной перемена климата.

У римлян ничего похожего не наблюдалось, потому что у них был уксус. Но как только его не было, их подстерегали те же самые несчастья, что и наши войска сейчас. Лишь немногие придавали значение этому факту, но он, однако, имеет большие последствия для победителей и их успеха. А пользовались им римляне так: в соответствии с приказом распределяли среди своих солдат запас уксуса на несколько дней, и каждый добавлял несколько капель в питьевую воду. Предоставляю врачам открыть причину столь благоприятного эффекта; то, о чем я рассказываю, чистая правда.

Не вдаваясь в детали относительно различных размеров жалованья, скажу лишь, что оно должно быть достаточным. Лучше иметь небольшое количество хорошо содержащихся и дисциплинированных войск, чем большое количество войск, не обладающих этими качествами. В битвах побеждают не крупные армии, а хорошие. Экономить можно только до известного предела, за которым экономия превращается в скаредность. Если жалованье солдат и денежное довольствие офицеров не позволяют им достойно существовать, тогда в армии будут служить лишь богатые люди, которые идут туда для удовольствия или из жажды приключений, или нищие бессовестные типы, лишенные боевого духа.

Первые приносят мало пользы, потому что не выдерживают ни неудобств, ни строгой дисциплины. Среди них всегда возникает недовольство и процветает вольнодумие. Вторые же настолько угнетены, что от них не приходится ожидать большой доблести. У них ограниченное честолюбие, их вряд ли интересует продвижение по службе; и что еще хуже, они предпочитают оставаться в своем чине, особенно когда продвижение требует затрат.

Надежда заставляет людей терпеть все трудности и постоянно бороться за достижение своей цели. Лишая человека надежды, пусть даже отдаленной, вы лишаете его самой души. Важно, чтобы капитану платили больше, чем лейтенанту, и так далее. Бедный дворянин должен иметь уверенность в том, что ревностной службой он может добиться чинов и денег. Позаботившись обо всех этих моментах, вы сможете поддерживать в войсках строгую дисциплину.

Как правило, хорошие офицеры получаются из бедных дворян, у которых нет ничего, кроме шпаги и плаща, но главное – они должны уметь жить на свое жалованье. Человек, посвящающий себя военной службе, должен рассматривать это как вступление в религиозный орден. У него ничего не должно быть, его ничего не должно интересовать, кроме его воинской части, и он должен гордиться своей профессией.

Во Франции богатый молодой дворянин воспринимает как личное оскорбление со стороны двора, если в возрасте 18—20 лет ему еще не доверили командование полком. Такая практика разрушает дух соревнования между ним и остальными офицерами из бедного дворянства, которые почти уверены, что никогда не будут командовать полком и не добьются более важных постов, как это бывает в других армиях, где слава является наградой за лишения, страдания и жизнь, полную трудов.

Я не утверждаю, что принцы или другие титулованные особы не должны иметь преимуществ в назначениях, главное, чтобы эти знаки предпочтения были оправданы выдающимися заслугами.

Строевая подготовка необходима для того, чтобы сделать солдат крепкими и умелыми, хотя многие не обращают на нее должного внимания. Среди всех элементов войны она как раз заслуживает наибольшего внимания, если ожидаются какие-либо опасные операции.

Строевая подготовка основана на ногах, а не на руках. Вся тайна маневров и боев заключается в ногах, и именно на ноги должно быть обращено все наше внимание. Тот, кто считает иначе, или глуп, или обладает лишь поверхностным знанием военной профессии.

На вопрос, является война ремеслом или наукой, очень хорошо ответил шевалье Фоллар. Он сказал: «Война есть ремесло для невежды и наука для знатока».

Это широкая тема, и я предпочитаю рассматривать ее не в традиционной манере, чем, вероятно, подвергну себя осмеянию. Но чтобы избежать этого, я объясню свой метод. Это нешуточная тема, и я написал по этому вопросу толстый том.

Начну с марша, и здесь необходимо сказать то, что человеку несведущему покажется совсем нелепым. Никто не знает, что древние подразумевали под словом «тактика». Однако многие военные постоянно используют это слово и считают, что это муштра или подготовка к битве. Всех заставляют играть марш, не зная зачем. И все полагают, что шум есть украшение войны.

Нам следует составить лучшее мнение о древних и римлянах, которые заслуженно являются нашими учителями в военном деле. Абсурдно воображать, будто их военная музыка, трубы и тому подобное не имели никакой другой цели, как только веселить солдат.

Но возвращаюсь к маршу, который всех безумно занимает, но назначения которого никто не поймет, если я не раскрою секрет! Некоторые желают идти медленно, другие – быстро. Но как же быть, когда никто не знает, как заставить войска идти быстро или медленно, как они желают или как становится необходимо? Как заставить войска поворачивать на каждом углу, когда часть колонны извивается, как змея, а часть бежит? Как подогнать колонну, которая еле ползет?

Батальон, начинающий движение, представляет собой комичное зрелище! Это как плохо сконструированная машина, готовая распасться в любой момент и невероятно трудно набирающая ход. Хотите поторопить передовые части? Прежде чем тыл узнает, что передовые части идут быстро, образуются интервалы. Чтобы подтянуться и замкнуть колонну, тыл должен бежать; передние части следующей колонны, идущие за этим тылом, должны сделать то же самое. Вскоре весь порядок нарушится, и в результате вы никогда не добьетесь быстрого, равномерного движения.

Как бы то ни было, способ исправить все эти неудобства и многие другие, из них вытекающие и более важные, очень прост, потому что он продиктован природой. Сказать вам эту великую формулу, которая охватывает всю тайну искусства и которая, несомненно, покажется смешной? Заставляйте людей маршировать в ногу! В этом весь секрет, именно так поступали римляне. Вот почему были внедрены музыкальные марши, и вот почему барабанщики отбивают такт; над этим никто не задумывался, и никто не замечал этого.

Шагая в ногу, вы можете идти, как хотите: быстро или медленно. Тыл не отстанет; все ваши солдаты начнут марш с одной ноги, а менять направления будут быстро и красиво, не путаясь ногами. Вам не придется останавливаться за каждым поворотом, чтобы начать с одной и той же ноги. Ваши солдаты будут уставать в четыре раза меньше, чем сейчас. Все это может показаться невероятным, но ведь иногда люди танцуют под музыку всю ночь!

Попробуйте заставить человека хотя бы четверть часа потанцевать без музыки, и вы увидите, что он этого не выдержит! Это доказывает, что музыка имеет над нами тайную власть, она предрасполагает наши мускулы к физическим упражнениям и легкости движений.

Если меня спросят, под какую музыку стоит маршировать, я вполне серьезно отвечу, что для этого годятся все марши в две или три четверти, одни больше, другие меньше, в зависимости от того, насколько они ритмичны; что подойдут также любые мелодии, играемые на тамбурине или дудке. Надо лишь выбрать ту музыку, что больше подходит для ваших условий.

Мне, вероятно, возразят, что лишь немногие имеют музыкальный слух. Это неправда; движение под музыку естественно и машинально. Я часто замечал, что, когда барабанный бой сопровождал вынос знамени, все солдаты совершенно ненамеренно и бессознательно начинали шагать в ногу. Зайду дальше: без музыки барабанов невозможно дальнейшее развитие сомкнутого строя, и я это в свое время докажу.

Если поверхностно рассмотреть все, сказанное выше, движение в ногу не кажется очень важным. Но для увеличения или уменьшения скорости передвижения во время битвы оно, похоже, имеет громадное значение. Именно таким был военный шаг римлян; так они за пять часов проходили 24 мили, то есть 8 лье (1 римская миля была равна 1,481 км, затем 1,4835 км. 24 римские мили – 35,54 или 35,6 км. 8 лье (старинных, по 4,4444 км) равны 35,55 км. – Ред.). Пусть любой проведет этот эксперимент на наших пехотинцах и увидит, можно ли заставить их пройти 8 лье за пять часов? У римлян это было основной частью строевой подготовки, и можно только догадываться, какое внимание они уделяли поддержанию своих войск в надлежащем состоянии и о том, как важно ходить в ногу.

Что мне ответят, если я докажу, что без хождения в ногу невозможно провести успешное наступление, а противника всегда встречаешь разомкнутыми рядами? Какой чудовищный недостаток! Я, однако, полагаю, что за последние 300—400 лет никто не уделял этому особого внимания.

Сейчас необходимо бегло рассмотреть наш способ формирования батальонов и ведения боя. Батальоны находятся в контакте друг с другом, поскольку пехота собрана вся вместе и кавалерия тоже (в чем, впрочем, нет большого смысла, но на этом мы остановимся позже). Батальоны маршируют впереди очень медленно, потому что на большее они не способны. Командиры батальонов кричат «Сомкнуть ряды», и войска смыкаются к центру батальонных колонн, что создает расстояния между батальонами. Тому, кто с этим сталкивался, ничего не остается, как только согласиться со мной.

Генерал, увидев интервалы между своими батальонами, боится, что на них нападут с флангов, и кричит об этом командирам. Он вынужден приказать остановиться, что может стоить ему битвы; но поскольку противник находится в еще большем беспорядке, урон от этого незначительный.

Умный генерал не станет останавливаться, чтобы устранить такой беспорядок, а двинется вперед, потому что, если противник наступает на него, он погибнет. Что происходит дальше? То здесь, то там начинается стрельба, а это настоящее несчастье. Наконец, противоборствующие силы приближаются друг к другу, и одна обычно следует по пятам за другой на расстоянии 50– 60 шагов. Тогда начинается то, что называется наступлением. В чем же причина? Несовершенный боевой порядок не позволяет поступать лучше.

Но я предположу нечто невозможное; я имею в виду два батальона, идущие навстречу друг другу без колебаний, без сомнений и надрыва. На чьей стороне будет преимущество? На стороне того, кто развлекался стрельбой, или того, кто не стрелял? Умелые солдаты говорили мне, что на стороне того, кто выдержал стрельбу противника, и они правы. Ведь несмотря на страх при виде приближающегося к нему противника, тот, кто стрелял, должен остановиться, чтобы перезарядить оружие. А тот, кто останавливается, когда на него идет неприятель, погиб.

Если бы предыдущая война длилась немного дольше, рукопашные схватки стали бы обычным делом. Причина в том, что все давно поняли, как опасно увлекаться стрельбой; она вызывает больше шума, чем наносит урона, и все, кто полагается на нее, бывают разбиты.

Порох не так ужасен, как принято считать. Лишь немногие бывают убиты им прямым выстрелом или во время схватки. Я сам видел, как целыми залпами не удавалось убить и четырех человек. И я, как, наверное, и никто другой, никогда не видел, чтобы хоть один выстрел помешал войскам двигаться вперед, чтобы постоять за себя с помощью штыков и стрельбы с близкого расстояния. Именно тогда в основном погибают люди, и именно победители в основном убивают.

В битве при Кальцинато[24] господин де Ревентлау, командующий имперской армией, построил свою пехоту на плато и приказал ей подпустить французскую пехоту на 200 шагов, надеясь уничтожить ее общим залпом. Его войска в точности выполнили приказ.

Французы с трудом взобрались на холм, отделявший их от имперских войск, и построились на плато напротив неприятеля. Им приказали вовсе не стрелять. А так как герцог Вандом (1654—1712, французский полководец. Одержал ряд побед в Каталонии: в 1697 г. взял Барселону. В 1706 г. разбил австрийцев в Италии, в 1708 г. в Нидерландах. В 1710 г., вернувшись в Испанию, занял Мадрид, завершил разгром здесь австрийцев, после чего испанская корона досталась Бурбонам. – Ред.) не собирался атаковать, пока не возьмет ферму, находящуюся справа от них, войска в течение значительного времени смотрели друг на друга с близкого расстояния. Наконец, они получили приказ атаковать.

Имперские войска подпустили французов на 20 или 25 шагов, подняли оружие и начали хладнокровно, старательно стрелять, но были разбиты прежде, чем рассеялся дым. Многие погибли от стрельбы в упор и штыков, и наступил всеобщий хаос.

В битве при Белграде (16 августа 1717 г.) я видел, как турки в мгновение ока изрубили в куски два батальона. Вот как это произошло. Батальон Нейперга и другой батальон из Лотарингии стояли на холме, который они называли батареей. В тот момент, когда порыв ветра рассеял густой туман, я увидел на вершине холма эти части, отрезанные от остальной армии.

Принц Евгений Савойский (родом из Франции, на австрийской службе в 1683—1736 гг.; сражался против французов в 1704—1712 гг.) в тот же момент заметил кавалеристов, поднимающихся по склону холма, и спросил меня, могу ли я различить, чьи это войска. Я ответил, что это турки и их 30—40 человек (видимо, это только передовые конники. – Ред.). «Их окружают!» – воскликнул принц Евгений, имея в виду эти два батальона. Однако я не видел, что происходит на другой стороне холма, и помчался туда во весь опор.

В тот момент, когда я появился под знаменами Нейперга, оба батальона подняли оружие и дали залп по атакующим туркам с расстояния 30 шагов. Одновременно велись стрельба и жестокая рукопашная схватка. Оба батальона почти полностью были изрублены на куски на месте. Единственными, кто спасся, были господин Нейперг, который, по счастью, был на коне (его знамя зацепилось за гриву моего коня, нисколько меня не беспокоя), и два или три солдата.

В этот момент подоспел принц Евгений, в сопровождении только своего телохранителя, и турки по неизвестной мне причине отступили. Именно здесь принц Евгений получил ранение в руку. Подошла кавалерия и пехота, господин Нейперг приказал отряду собрать одежду. На четырех углах территории, усеянной трупами солдат обоих батальонов, были выставлены часовые. Одежда, шляпы, сапоги убитых были собраны в груды. Во время этой процедуры я из любопытства сосчитал убитых и обнаружил, что общим залпом обоих батальонов было убито только 32 турка, что не уменьшило моего уважения к огню пехоты.

Покойный господин де Греде, человек с солидной репутацией, в течение длительного времени командовавший моим пехотным полком во Франции, заставлял солдат нести ружья на плечах, а во избежание соблазна начать стрельбу он даже не позволял им держать наготове запальные фитили. Таким манером он шел на противника, а в тот момент, когда тот начинал стрелять, он бросался вперед под знамена со шпагой в руке и кричал: «За мной!» Это всегда ему удавалось. Именно так он разгромил фризских гвардейцев в битве при Флерюсе 1 июля 1690 года.

Мне кажется, то, к чему я вас подводил, подтверждается здравым смыслом и опытом и доказывает, что у больших батальонов имеется ужасный недостаток: они умеют только стрелять и созданы именно для этого. Когда же огонь бесполезен, они ничего не стоят, и им ничего не остается, как только спасаться. Это доказывает, что от природы не уйдешь.

Сказать, откуда мы заимствовали этот метод? Вероятно, он произошел от парадов. Такой способ расположения войск приятнее на вид; мы невольно привыкли к нему, поэтому и применяем во время боевых действий.

Некоторые стараются оправдать такое невежество или забывчивость веским доводом: растянув фронт, можно эффективнее применить огонь. Я знаю, что некоторые строили свои батальоны в три шеренги, но тех, кто это делал, подстерегало несчастье. Иначе, полагаю (Бог меня простит), они вскоре построили бы их в две шеренги, а то и в одну, что невероятно! За всю свою жизнь я не раз слышал, что следует растягивать строй, чтобы охватить неприятеля с фланга. Какой абсурд!

Но довольно об этом. Сначала я должен описать свой способ формирования полков, легионов и кавалерии, потому что главное – опираться на принцип и боевой порядок, который может меняться с изменением ситуации, но который не будет расстроен.

Римляне побеждали все нации своей дисциплиной; они постоянно совершенствовали свои знания о войне и легко отказывались от старых обычаев, если находили им лучшую замену. В этом отношении они отличались от галлов, которых били в течение нескольких столетий, а они даже не думали об исправлении своих ошибок.

Римский легион представлял собой настолько совершенное воинское подразделение, что был способен на самые трудные операции. «Легион, безусловно, ниспослан нам Богом», – говорит Вегеций[25]. Я долгое время придерживался такого же мнения, и именно это заставило меня глубже осознать, насколько несовершенна наша практика.

Поскольку я пишу все это только для того, чтобы разогнать скуку, позволю себе дать полный простор моему воображению.

Я бы формировал свою пехоту в виде легионов, каждый из которых состоял бы из четырех полков, а каждый полк из четырех центурий. Каждая центурия делилась бы пополам. Одна половина состояла бы из легковооруженных пехотинцев, вторая – из кавалеристов.

Разделив пехотные центурии пополам, я назвал бы пехотную половину батальоном, а кавалерийскую – эскадроном, что более привычно для нашего слуха и будет способствовать взаимному обмену мнениями.

Центурии, как пехотные, так и кавалерийские, будут состоять из десяти рот, в каждой из которых должно быть по 15 человек.

В государстве состояние войск необходимо приспособить к экономике. Поэтому войска целесообразно формировать в три различных периода, которые я назову: период мира, период подготовки к войне и период войны.

Когда страна находится в состоянии мира, роты должны состоять из одного сержанта, одного капрала и пяти старых кадровых солдат. Когда ведется подготовка к войне, в роты следует добавить еще по пять солдат. Когда война уже объявлена или вот-вот будет объявлена, роты увеличивают еще на пять солдат. Таким образом, при военном положении рота состоит из одного сержанта, одного капрала и 15 солдат, а сам легион увеличивается на 1600 солдат. Пять ветеранов в каждой роте составляют резерв, из которого производят в офицеры или унтер-офицеры, потому что для их подготовки требуются определенное время и усилия. Кроме того, среди пяти ветеранов всегда найдется резерв для замены. Я невысокого мнения о вновь обученных полках; иногда они и через десять лет войны ничего не стоят.

Что касается кавалерии, ее никогда не следует трогать; старые кавалеристы и старые лошади хороши, а новобранцы, и те и другие, совершенно бесполезны. Это обуза, это затраты, но без этого не обойтись.

Пока в пехоте есть несколько ветеранов, с остальными можно делать что угодно; количество их огромно, и возвращение этих людей в мирную жизнь приносит огромную выгоду нации без серьезного ущерба для вооруженных сил.

Так как я собираюсь говорить о войне, я помещу свои войска в условия войны, когда центурия состоит из 184 человек[26], а каждая рота из 17.

В обеих половинах центурии, эскадроне и батальоне, в ротах не должно быть больше десяти человек, в том числе сержантов и капралов, рекрутированных из полков.

Любое уменьшение тяжеловооруженных сил, составляющих костяк пехоты, не окажет никакого влияния, даже если их уменьшить до размеров мирного времени, то есть до пяти солдат в роте, потому что структура легиона останется неизменной. Это будет огромным преимуществом и твердой основой для всей вашей пехоты, так как строевая подготовка останется прежней.

Просто непостижимо, насколько пагубны все перемены. Я видел войска, подчиненные одному правительству, собравшиеся после долгого мира. Они так отличаются по строевой подготовке и поддержанию боевого порядка своих полков, что можно подумать, будто их набрали из разных армий.

Поэтому необходимо установить единый принцип действий и никогда от него не отклоняться. Никто не должен пренебрегать этим принципом, потому что он является основой военной профессии. Но его выполнение невозможно обеспечить, если у вас нет всегда определенного числа офицеров и унтер-офицеров; без этого ваши маневры всегда будут разниться.

Каждая тяжеловооруженная центурия должна быть оснащена изобретенным мною оружием, которое я называю amusette. Это скорострельное оружие с дальностью стрельбы около 4 тысяч шагов (12 тысяч футов или около 2 миль, оценка, вероятно, преувеличена). Легкие полевые орудия, используемые немцами и шведами, едва преодолевают четвертую часть этого расстояния.

Эта «игрушка» стреляет гораздо более метко и легко переносится двумя солдатами. Она стреляет свинцовым полуфунтовым ядром, а весь ее возимый боекомплект весит 100 фунтов. Она настолько легка, что пара солдат может нести ее даже по горным тропам. Это оружие может быть использовано на войне в тысячах случаев.

Атакующий гусар

Артиллерию и повозки везут волы. На повозки грузят всевозможное снаряжение, необходимое для строительства укреплений. Например, различные веревки, устройства для подъема грузов, блоки, лебедки, пилы, лопаты, мотыги и т. п. Все они должны быть помечены номером легиона, которому принадлежат, чтобы не потеряться и не перепутаться.

Рядовой солдат должен носить на каждом плече медные пластины с номером легиона и полка, к которому он принадлежит, чтобы его легко можно было опознать.

Я бы также пометил номерами правые руки всех солдат тем же самым способом, что используют индейцы[27]. Они никогда не сотрутся и положат конец дезертирству. Это будет легко осуществить и приведет к бесчисленным положительным последствиям. Чтобы учредить это, верховному командующему нужно лишь собрать своих военачальников и объяснить им, как важно поддерживать твердый порядок и предотвращать дезертирство. Самое лучшее, если они подадут пример и пометят себя. Такой номер не может считаться не чем иным, как только почетным знаком, свидетельствующим о принадлежности к данному полку. Уверен, никто не откажется. Все командиры, понимающие полезность подобной меры, с радостью последуют примеру своих военачальников. После этого от нанесения номера не откажется ни один солдат. Это можно сделать даже войсковой церемонией. Такая практика существовала у римлян, только там номер наносился каленым железом.

Для кавалерийских центурий люди должны отбираться из полков, в которых они служат. Выбор следует предоставить начальнику центурии, и, конечно, он отдаст предпочтение старым солдатам. Кавалерия, отобранная таким образом, никогда не покинет свою пехоту, придаст ей уверенность в битве и сослужит великолепную службу при преследовании врага или прикрывая свое отступление. Но эту тему я разовью в другом месте.

Легковооруженная пехота подобным же образом должна отбираться из своих полков, а начальники центурий отбирают самых молодых и активных. Их оружие должно состоять только из очень легкого охотничьего ружья со штыком с рукояткой. Охотничье ружье должно быть сделано так, чтобы заряжаться с казенной части, чтобы в него не надо забивать заряд (заряжание с казенной части начало развиваться только через много лет после времени Морица Саксонского). Все снаряжение должно быть как можно более легким.

Офицеры центурий независимо от их чина отбираются таким же способом. Они должны часто проходить строевую подготовку, практиковаться в прыжках и беге, но, прежде всего, в стрельбе с расстояния 300 шагов. Чтобы создать дух соревнования, следует награждать тех, кто преуспевает во всех этих различных упражнениях.

Пехотная часть, организованная по этому принципу и тщательно обученная, может идти с кавалерией куда угодно и, я уверен, сможет принести огромную пользу.

Я далек от восхваления гренадеров; это элита наших войск. Однако, поскольку их используют в каждой значительной операции, война изнуряет их до такой степени, что из них невозможно отобрать унтер-офицеров для центурий, которые являются сердцем пехоты. Я бы заменил гренадеров ветеранами и платил бы им больше, чем простым солдатам и легкой пехоте. Легковооруженные силы должны использоваться во всех операциях, требующих скорости и активности, а ветеранские части только в особо ответственных случаях. Полагаю, что в результате организация нашей армии только выиграет.

Командовать легковооруженной частью всегда должен лейтенант, выбранный полковником. А вот должность командира ветеранской части, считающаяся почетной, занимает ветеран, назначенный командующим.

Гренадер

При нынешней системе невозможно помешать офицерам командовать гренадерскими ротами, нанося им этим серьезное оскорбление. На эти должности всегда назначаются лучшие офицеры. Я видел осады, во время которых гренадерские роты приходилось заменять несколько раз. Это легко объясняется: гренадеры требуются везде. Если надо прогнать четырех кошек, то и для этого требуются гренадеры, и они обычно погибают без всякой необходимости.

Тяжеловооруженные силы должны иметь хорошие крупнокалиберные ружья длиной в 5 футов, стреляющие пулями весом в 1 унцию (т. е. ок. 30 г). Эти ружья должны заряжаться с казенной части и поражать цель на расстоянии более 200 шагов.

Нет необходимости бояться излишней нагрузки оружием. Оружие и доспехи римских солдат весили больше 60 фунтов, и потеря их в бою каралась смертью. Так исключалась сама мысль о побеге, и это было принципом римского военного искусства. К этим ружьям я бы добавил штык с рукоятью общей длиной в два с половиной фута, а также овальные и круглые щиты. Эти щиты имеют много преимуществ: они не только скрывают оружие, но во время боя могут мгновенно образовать бруствер, если их поставить впереди рука к руке. Сложенные вместе, они защищают от ружейного огня. Моего мнения по поводу этого оружия придерживается и Монтекукколи, который говорит, что оно совершенно необходимо пехоте.

Штыки с рукоятями (в виде трубки, надевались на ствол, изобретены во Франции в 1676 г. В других странах еще долго применялся багинет (в России до 1708 г.) – штык, рукоятью вставлявшийся в ствол. – Ред.), надеваемые на стволы ружей, гораздо предпочтительнее, потому что позволяют как можно дольше вести огонь. Это чрезвычайно важный момент, потому что нельзя надеяться на то, что сумеешь одновременно делать два разных дела: и заряжать, и колоть врага. В одном случае они должны стрелять, в другом – использоваться как палаши.

Пехотинец, полк дофина

Приведу пример: Карл XII, король Швеции, хотел приучить своих солдат к штыковому бою. Он не раз говорил об этом, и в армии знали, что он предпочитает такую тактику. Соответственно в битве против русских, в тот момент, когда настала пора наступать, он помчался к своему пехотному полку, произнес пылкую речь, спешился, встал под знамена и сам повел его в атаку. Но как только солдаты подошли к противнику шагов на триста, весь полк одновременно выстрелил, невзирая на приказ короля и его присутствие. И хотя шведы разбили в этом бою русских и одержали полную победу (видимо, при Нарве в 1700 г. – Ред.), Карл был настолько уязвлен, что прошел сквозь ряды своих солдат, сел на коня и ускакал, не сказав ни единого слова (конечный итог Северной войны 1700—1721 гг. – полный разгром Швеции Россией. – Ред.).

Но вернемся к формированию батальонов. Я бы построил их в четыре ряда, два передних ряда вооружил кремневыми ружьями (у автора в оригинале – мушкетами; так часто еще долго называли кремневое ружье, сменившее мушкет с конца XVII в. По традиции и многих пехотинцев еще долго (в русской армии почти до войны 1812 г.) именовали мушкетерами. – Ред.), а два последних короткими пиками и кремневыми ружьями, висящими через плечо. Короткая пика – это оружие длиной в 13 футов, не считая треугольного стального наконечника длиной в 18 дюймов и шириной в 2. Древко должно быть из ели, полым и покрытым лакированным пергаментом. Такое древко очень крепкое и легкое, и пики, без которых, как считает пехота, ей не обойтись, не гнутся.

Я всегда слышал это мнение от всех опытных людей; тут действуют те же самые причины, по которым отказались от многих превосходных обычаев военной профессии: нерадивость и лень. Короткие пики сочли непригодными в ходе некоторых операций, проведенных в Италии, где очень неровная местность; с тех пор от них повсюду отказались в пользу огнестрельного оружия.

Хотя в целом я отрицательно отношусь к стрельбе, бывают ситуации, когда это необходимо, но тогда нужно уметь стрелять. Огороженные места и неровная местность затрудняют действия кавалерии. Но метод должен быть простым и естественным. Нынешняя практика никудышна, потому что солдат не может прицелиться, если он напряженно ждет команды. Как могут солдаты, получившие команду «приготовиться к стрельбе», спокойно держать палец на спусковом крючке и целиться в мишень, пока не получат приказ стрелять? Любой пустяк отвлекает их, а если они пропустят решающий момент, их огонь уже практически бесполезен. Ничто нельзя расстроить легче, чем ружейный огонь. Согласно нашему методу, стрелки находятся на постоянной позиции.

Мушкетер в положении стрельбы

Эти и многие другие неудобства не позволяют стрелковому оружию произвести должный эффект. Но эта тема требует особого рассмотрения. Поэтому я вернусь к формированию моих батальонов.

При атаке на пехоту два задних ряда пехотинцев должны опустить свои пики; в этом положении пики выступят на расстояние от 6 до 7 футов перед первыми шеренгами. Уверен, первые шеренги, прикрытые выдвинутыми перед ними пиками, будут целиться увереннее, чувствуя защиту товарищей. Кроме того, третья шеренга может отражать удары и защищать первые шеренги. Она сделает это лучше, потому что прикрыта первыми двумя. Вторая шеренга, вооруженная мушкетами (кремневыми ружьями. – Ред.), может стрелять и защищать людей из первой, причем этим солдатам даже не придется пригибаться.

Мушкетер, прикрепляющий штык

Это спасает от такого опасного движения, как опускание на колени. Ведь человек, испытывающий страх, стремится прижаться к земле, но, чтобы опуститься на колени, прежде необходимо остановиться. В предлагаемом мною боевом порядке все прикрыты друг другом и все друг в друге уверены; передняя шеренга представляет собой лес пик, что устрашает врага и придает уверенность нашим войскам, потому что они чувствуют свою силу.

Атакуя пехоту врага, легковооруженная пехота должна рассеяться по всему фронту на расстоянии 100, 150 или 200 шагов впереди. Она должна без команды открывать одиночный огонь, когда противник находится на расстоянии 300 шагов, и стрелять залпом, когда противник будет шагах в пятидесяти. На этом расстоянии любой командир должен скомандовать отступление, позаботившись о том, чтобы медленно отступать к своему полку, время от времени поддерживая огонь, пока не подойдет к своему батальону, который должен начать движение. Люди строятся десятками в интервалах между батальонами. Полки в это время, продвигаясь вперед, удваивают свои ряды. За полком на расстоянии 30 шагов следуют два кавалерийских отряда, из 30 человек каждый.

Полное движение вперед размеренным и быстрым шагом, безусловно, лишит противника присутствия духа. Ведь что он может сделать? Чтобы атаковать мои центурии с флангов, он должен разъединить свои батальоны, но сделать этого он не может и не смеет, потому что между центуриями интервалы всего в десять шагов, заполненные легковооруженной пехотой, ощерившейся выдвинутыми вперед пиками солдат задних шеренг. Как могут сопротивляться солдаты противника, идя только четырьмя шеренгами, взволнованные встречей с восьмью шеренгами свежей, отдохнувшей легковооруженной пехоты, фронт которой не уступает их фронту? Она стремительно движется на их уже смешавшиеся шеренги и ряды, что неизбежно при движении такого большого войска. Вполне вероятно, что противник будет разбит, а если попробует бежать, то его ждет неминуемая гибель.

Баскский волонтер

Сначала солдаты противника повернутся назад, а наша легковооруженная пехота и кавалерия с тыла будут наносить им ужасные потери. 70 кавалеристов и 70 легковооруженных пехотинцев в один момент разобьют отступающий батальон, прежде чем он успеет отбежать на сто шагов. Во время преследования центурии должны стоять твердо, чтобы снова принять свои части и быть готовыми возобновить наступление.

Я совершенно уверен, что из всех боевых порядков для битвы этот подходит лучше всего. Мне могут возразить, что против моих легковооруженных частей может быть брошена неприятельская кавалерия. Никто не посмеет этого сделать, но тем лучше, если это произойдет. Не будет ли она вынуждена отступить? Сможет ли кавалерия сражаться против 70 человек, рассеянных вдоль фронта моего полка? Это все равно что стрелять в кучу блох. И что же? Противник сделает то же самое и также сформирует у себя легковооруженную пехоту. Если наши враги будут вынуждены сделать это, преимущества моей системы считаю доказанными!

Прежде чем закончить эту статью, я должен сделать краткий подсчет эффективности огня моих легковооруженных частей.

Предположим, что они начинают стрелять на расстоянии 300 шагов, ведь именно так их учили, и что они находятся на расстоянии 150 шагов от меня. Таким образом, они будут стрелять в течение времени, необходимого для того, чтобы противник прошел это расстояние, то есть по крайней мере в течение 7—8 минут. Мои нерегулярные войска могут стрелять шесть раз в минуту. Однако я скажу, что только четыре; следовательно, каждый сделает примерно 30 выстрелов. Значит, в каждый батальон противника они выстрелят примерно 400—500 раз еще до начала боя.

Отряды, которые всю жизнь стреляли с большего расстояния, идут несомкнутым строем и стреляют, не дожидаясь команды. Люди здесь не стеснены и не мешают друг другу стрелять. Я утверждаю, что один выстрел одного из таких солдат нерегулярной армии стоит десяти кого-либо другого. А если противник марширует строем, он получит 300 мушкетных (ружейных) выстрелов на батальон, прежде чем мои отряды нападут на него.

Стрелок

К этому прибавится огонь моих amusettes («игрушек»). Я уже говорил, что для их обслуживания требуется только два солдата: один стрелок и второй подающий заряды.

До начала боя эти «игрушки» выдвигаются вперед вместе с легковооруженными отрядами. Поскольку из них можно с легкостью стрелять 200 раз в час и они попадают в цель на расстоянии 3 тысяч шагов, они наносят огромный урон врагу. С ними можно легко пройти по лесу, ущелью или деревне. Но даже если на вашем пути нет этих препятствий, с «игрушками» придется маршировать колонной, строиться в боевой порядок, на что иногда уходит несколько часов. Поэтому в каждой центурии должна быть только одна такая «игрушка»; при необходимости можно соединить вместе оружие разных центурий и расположить на удобной позиции. Они произведут значительный эффект, потому что стреляют дальше и гораздо точнее, чем обычная пушка. Поскольку на полк их всего четыре, на легион их будет шестнадцать. Шестнадцать таких орудий, принадлежащих легиону и объединенных в бою, достаточно, чтобы заставить замолчать неприятельскую батарею, бьющую по кавалерии или пехоте.

Что касается пик, становящихся бесполезными при действиях в гористых местах, солдатам ничего не останется делать, как только отложить их на час или два и воспользоваться мушкетами (ружьями), всегда висящими у них через плечо. Когда говорят, что носить с собой пики слишком тяжело – считаю излишним отвечать на это возражение. Разве сейчас солдаты не таскают с собой колья своих палаток? Так почему не заменить эти колья пиками? Они приятны на вид и будут украшать палаточный лагерь. Их вес не превышает 400 фунтов, потому что они полые. Обычные пики весят около 17 фунтов и очень громоздки.

Я утверждаю, что, если командир легиона понимает свою задачу и знает, что он должен делать, легион, как войсковое соединение, будет очень полезен. Если главнокомандующий армией планирует занять какой-то пункт, сорвать планы противника или разрешить сотни самых различных военных проблем, ему стоит только поручить дело какому-нибудь легиону. Поскольку легион оснащен всем, что может пригодиться для строительства укрепления, он вскоре сумеет в разумных пределах обезопасить себя от любого нападения. А по прошествии четырех-пяти дней он будет готов выдержать осаду и остановить неприятельскую армию.

Такая организация пехоты кажется мне наиболее правильной, потому что она пропорциональна во всех своих частях. Репутация, приобретенная отдельным легионом, произведет впечатление на остальных, и даже на противника. Этот легион будет поддерживать свою репутацию, считая ее традицией, и всегда будет стараться превзойти репутацию любой другой части. Подвиги легиона, обозначенного цифрой, не так быстро забываются, как подвиги частей, носящих имена их командиров, потому что офицеры меняются и их дела забываются вместе с ними.

Кроме того, людям свойственно меньше интересоваться чужими делами, нежели тем, что имеет непосредственное отношение именно к ним. Репутация легиона становится чем-то личным, и принадлежать к нему становится честью. Это чувство чести гораздо легче возбудить в легионе, имеющем свой номер, чем в части, носящей чье-то имя, то есть командира, возможно нелюбимого.

Многие не понимают, почему все полки, носящие названия провинций Франции, всегда так успешно действуют. Солдаты объясняют это просто: Esprit de corps[28]. Из того, что я только что говорил, становится ясно, что это далеко не является истинным мотивом. Отсюда мы видим, как важнейшие моменты зависят от мелочей. Кроме того, легионы должны стать некой военной родиной для солдат самых разных наций, что немаловажно для монарха или для победителя. Ведь он находит солдат там, где имеются люди.

Тот, кто считает, будто римские легионы состояли только из римлян, очень сильно заблуждается; они вербовались из разных наций. Но в армии римлян их объединяла дисциплина и метод ведения боя, которые были лучше, чем у других наций. Вот почему римляне всех побеждали, а их никто не мог победить (как правило, но были исключения. – Ред.) до тех пор, пока дисциплина в их рядах не пошатнулась.

Кавалерия должна быть активной, а лошади привычными к усталости. Багажа у кавалериста должно быть как можно меньше, а главное, он не должен совершать распространенной ошибки, то есть использовать упитанных лошадей. Если каждый день чреват встречей с врагом, то для кавалерии должны быть отобраны только лучшие лошади, потому что это позволит нам предпринять любую войсковую операцию. Безусловно, нами еще не осознана сила кавалерии. Почему? Из-за нашей любви к упитанным лошадям.

В Польше у меня был полк немецкой кавалерии, с которым я прошел более 1500 лье (т. е. ок. 6700 км. – Ред.) за 18 месяцев. Я утверждаю, что в конце этого времени полк был больше пригоден к службе, чем любая часть, имеющая упитанных лошадей. Но чтобы достичь этого состояния, лошадей нужно постепенно приучать к трудностям и закалять охотой и изнурительными упражнениями. Это поддержит их в форме и сделает более выносливыми. Кавалеристы же при этом приобретут и военную выправку. Лошадей надо заставлять галопировать и постепенно приучать к большим скоростям, а не дрессировать мягко и с большими перерывами из страха, что животные вспотеют. Я утверждаю, что, если их не приучить к тяжелой службе, они будут более подвержены различным несчастным случаям и никогда не смогут принести большой пользы.

Кавалерия должна быть двух родов: легкая и драгуны. Других я не признаю. Легкая кавалерия и хорошо оснащенные драгуны полезнее, чем гусары. Что касается первой, то есть настоящей кавалерии, то, хоть она и лучше всех, численность ее должна быть небольшой, потому что она очень дорога и требует особого внимания. Для армии в 30, 40 или 50 тысяч человек достаточно 40 эскадронов. Их тренировка должна быть простой и массовой, без какого-либо насилия в части достижения высоких скоростей. Главное – научить кавалеристов не бояться сражений и никогда не рассеиваться. Главные задачи кавалерии – охрана и защита. В ее обязанности никогда не следует вменять сопровождение, разъединение и преследование. Она должна считаться чем-то вроде тяжелой артиллерии, всегда идущей с армией. Следовательно, кавалерия должна использоваться только в боях и сражениях.

Для такой кавалерии очень важно отобрать людей ростом от 5 футов 6 дюймов до 5 футов 7 дюймов (т. е. от 167,6 до 170,2 см). Они должны быть стройными и поджарыми. Их лошади должны быть крепкими и никогда не ниже 15 ладоней (ладонь равна 4 дюймам) 2 дюймов (т. е. всего 62 дюйма = 157,5 см). Лучше всего немецкие лошади.

Кавалеристы должны быть вооружены с головы до ног, а передняя шеренга еще и польскими пиками, прикрепленными тонким ремнем к луке седла. Кавалеристы должны иметь хорошие, крепкие сабли (палаши) в 4 фута длиной, с треугольными лезвиями, карабины, но не пистолеты, так как они слишком тяжелые. Им необходимы стремена, но вместо седел только луки с парой набитых седельных подушек, покрытых черной овчиной, которая проходит поперек груди лошади и предохраняет ее от ударов при столкновении.

Драгун

Что же касается драгунов, которых требуется вдвое больше, организация и численность их полков должна быть такой же. Высота их лошадей может колебаться в пределах от 13 ладоней и 2 дюймов до 14 ладоней (т. е. от 137,2 до 142,2 см). Обучение драгунов должно быть энергичным и быстрым. Они обязаны в совершенстве знать строевую подготовку пехотинцев на тот случай, если им придется сражаться спешившимися. Их оружие составляют мушкет (ружье) и палаш (сабля). Пики им понадобятся и когда они спешатся. Седла и упряжь должны быть такими же, как у остальной кавалерии. В драгуны отбираются солдаты небольшого роста, не выше 5 футов и 1 дюйма (155 см). Строиться им следует поэскадронно в три ряда, как и в кавалерии, и маршировать таким же образом.

Заднюю шеренгу необходимо обучить прыгать через стреляющих солдат, собранных в интервалах между эскадронами. Передние и центральные ряды должны стрелять из мушкетов. Драгуны выполняют всю армейскую службу: прикрывают лагерь, формируют эскорты, производят разведку и обнаруживают противника.

Вот в общих чертах все, что касается кавалерии. А теперь уместно остановиться на некоторых подробностях.

Я не знаю, почему пренебрегают доспехами, потому что нет ничего более полезного и декоративного. Кое-кто утверждает, что они отошли в прошлое после изобретения пороха. Это не так; ведь во времена Генриха IV и до 1667 года их носили. Порох был изобретен гораздо раньше.

Безусловно, не защищенный доспехами эскадрон, такой как наш сегодня, будет иметь слабые шансы против эскадрона, вооруженного с головы до ног (если предположить, что их численность равна). Чем будут поражать противника наши люди? Единственный их шанс – стрельба. Заставить неприятельскую кавалерию начать стрельбу – значит дать нашим кавалеристам большое преимущество.

Эта идея заслуживает внимательного рассмотрения. Я изобрел доспехи, состоящие из тонких железных пластин, закрепленных на слое толстой кожи. Доспехи недороги, а вес их не превышает 35 фунтов. Я их пробовал; они надежно защищают от сабли или палаша. Не утверждаю, что они так же успешно защитят от пули, особенно выпущенной в упор. Но они устоят против пули, не очень хорошо утрамбованной пыжом в стволе или выпущенной под углом, и защитят при падении со скачущей лошади.

Но оставим огонь. Огонь кавалерии не так уж и важен; я всегда слышал, что стрелявшие кавалеристы, как правило, были биты. Если это так, то нужно научить их стрельбе. Самый легкий способ – снабдить кавалерию предложенными мной доспехами; это защитит их от сабель, и противник будет вынужден стрелять. Но что произойдет, если он начнет стрелять? Как только кавалерия подвергнется обстрелу, она с удвоенной энергией бросится на противника, поскольку ей больше нечего бояться, и она постарается отыграться за опасности, которых только что избежала.

А как же незащищенные воины смогут обороняться против других, неуязвимых? Если последние проявят достаточно энергии, я ручаюсь, что никто их не убьет. Если во всей армии будет только два таких полка и они разгромят несколько неприятельских эскадронов, страх и ужас распространятся повсюду, потому что все всадники появятся в доспехах.

Мне ответят: «Противник сделает то же самое». Это лишний раз доказывает, что мое предложение верно, поскольку противник не сможет найти никакого другого средства, кроме как последовать моему примеру. Но в следующей кампании этого может не случиться. В течение десяти, а может быть, и ста лет мы позволим бить себя, пока не наступят перемены. К сожалению, все нации неохотно меняют свои обычаи. Не знаю, вызвано это гордостью, ленью или глупостью? Не принимаются или принимаются только через неопределенное время даже хорошие нововведения, хотя зачастую все убеждены в их полезности. Несмотря на это, все предпочитают следовать обычаям и заведенному порядку. И нам холодно говорят: «Это противоречит правилам».

Чтобы продемонстрировать мою мысль, нужно только вспомнить, сколько лет римляне всегда побеждали галлов, а галлы даже не делали ни малейшей попытки изменить свою дисциплину или способ ведения боя. Турки сейчас находятся в такой же ситуации; и им не хватает не мужества, численности или богатства, а дисциплины, порядка и правильного способа ведения боя.

В битве при Петервардейне (Петроварадин, северо-запад Сербии, крепость на правом берегу Дуная, напротив современного города Нови-Сад) в 1716 году у турок было более 100 тысяч человек; мы всего с 40 тысячами разгромили их. При Белграде у них было более 200 тысяч человек; у нас было менее 30 тысяч, и турки снова были разгромлены. И так будет всегда, пока люди следуют пагубным обычаям. Эти примеры должны убедить нас никогда ни о чем не иметь предвзятого мнения.

Любое возражение против моих доспехов под тем предлогом, что выстрел сквозь них будет более опасным, абсолютно неверно. Пуля лишь прошьет металл, ничего не сломав. Как бы то ни было, преимущества доспехов все равно безгранично перевешивают их недостатки. Ведь так ли важны несколько человек, умершие от ран из-за пробитых доспехов, если битвы выиграны и враг разбит? Если подумать о том, сколько кавалеристов гибнет от ударов сабель и сколько бывает ранено шальными пулями, против чего гарантированно защищают доспехи, что не признать их преимуществ нельзя.

Отказаться от доспехов заставляет только лень и ослабление дисциплины. Тяжело месяцами носить кирасу или тащить пику, чтобы использовать их только в течение одного дня. Но как только в армии начинают пренебрегать дисциплиной, как только целью становится легкость вооружения, не нужно никакого таланта предвидения, чтобы предсказать, что поражение не за горами.

Элитный корпус Людовика XV

Римляне побеждали все нации своей дисциплиной. По мере того как она расшатывалась, их успехи медленно сходили на нет. Когда император Грациан[29] разрешил легионам заменить панцири на более легкие доспехи, потому что солдаты жаловались, что доспехи слишком тяжелы, все было потеряно. Варвары, которых римляне побеждали в течение многих столетий, быстро одолели их (не так быстро и не везде. Были еще и блестящие победы, но на Западе в 476 г. империя рухнула. А Восточная Римская империя держалась еще многие сотни лет. – Ред.).

Кавалеристы должны иметь нарезные карабины, которые стреляют гораздо дальше, чем все остальное оружие, и легче заряжаются (изобретенный Морицем Саксонским нарезной карабин, заряжавшийся с казенной части. См. предисловие), а заряжание для всадника является делом нелегким. Они всегда должны висеть через плечо, как в бою, так и на марше. Иначе кавалеристы никогда не будут готовы к бою.

Сабли и палаши должны быть подвешены так же, как и карабины, потому что в этом положении они будут доставлять меньше неудобств и лучше смотреться. Клинки должны быть трехгранными (т. е. с односторонней заточкой), чтобы избегать порезов, правда, пользы от этого немного. Такие клинки легче и гораздо крепче плоских клинков и имеют длину не менее 4 футов, потому что длинные палаш или сабля так же необходимы всаднику, как короткий клинок пешему воину.

Меня не интересуют пистолеты, поскольку они никогда не бывают эффективны, дорого стоят и являются только обузой. Первую шеренгу следует вооружить польскими пиками. Эти пики выступают вперед на 10 футов, и лошади неприятельских эскадронов очень пугаются, когда кавалеристы взмахивают флажками, опуская их. Кроме флажков, острия копий ничем не украшены. Монтекукколи утверждает в своих мемуарах, что пика лучше всех других видов оружия подходит для кавалерии, а ее удару невозможно противостоять. Но главное – то, что кавалеристы вооружены с головы до ног.

Для хранения спиртного кавалеристам обязательно нужно иметь небольшой бурдюк из сафьяна, наподобие тех, что используются в жарких странах, а не флягу или маленький бочонок. Его вместе с бельем, носками, шляпой, веревкой и другими необходимыми вещами нужно положить на дно вещевого мешка, а мешок вместе со скатанной накидкой прикрепить двумя ремнями за спиной. Это уменьшит тот чудовищный груз, который вынужден таскать кавалерист.

Время от времени необходимо проверять солдатские вещевые мешки и заставлять выбрасывать все ненужное. Я часто это делал. Трудно вообразить себе весь хлам, который солдаты носят из года в год. И все это должна нести бедная лошадь. Я не преувеличу, если скажу, что заполнил целую повозку хламом, который нашел при проверке только одного полка!

Кавалерийские и драгунские полки, как и пехотные, должны состоять из двух центурий, каждая по 130 человек. В каждой центурии будет четыре эскадрона и штаб, как в пехоте.

Численность кавалерийского эскадрона нельзя ни уменьшать, ни увеличивать, потому что на подготовку кавалериста уходит десять лет. Для войны больше всего подходят лошади-ветераны, ибо кавалерия должна быть надежным родом войск.

Что касается драгунов, в мирное время их численность можно или уменьшить, или увеличить. Если они будут организованы, как пехота, они принесут пользу.

Когда обычная кавалерия и драгуны идут по дороге по двое, исключительное внимание следует уделять тому, чтобы они не выстраивались друг за другом, проходя некоторые трудные места дороги. Если они это сделают, то в результате вместо того, чтобы прийти в лагерь через шесть часов, они придут через двенадцать.

Одно узкое дефиле может стать причиной задержки, если офицеры не уделят этому особого внимания. Если по дороге попадутся несколько таких дефиле, то может нарушиться строй всей колонны. Кто-то в таких местах остановится, кто-то помчится галопом, чтобы догнать своего командира. Нет ничего более гибельного для кавалерии, чем отсутствие дисциплины. За это нужно строго наказывать. Когда по пути встречаются большие выбоины на дороге, которые нельзя обойти, полководцу гораздо лучше заставить часть остановиться и осуществить ремонт поврежденной дороги, чем рисковать преодолевать яму или искать другую дорогу.

При прохождении через реки лошадям ни в коем случае нельзя позволять пить. Человек, остановившийся, чтобы напоить свою лошадь, способен остановить всю армию. Как только какой-то кавалерист остановит свою лошадь на водопой, к нему тотчас же обязан подъехать офицер и без бесполезных выговоров и неуместной жалости незамедлительно наказать его. Это очень важно для сохранения строя кавалерии. Иначе любовь людей к своим лошадям заставит их время от времени останавливаться, а потом гнать лошадей галопом, чтобы восстановить ряды.

И пусть никто не думает, будто это совсем не важно. В итоге вы доберетесь до лагеря ночью, хотя должны были бы быть на месте уже к полудню. Если не предотвратить такие случаи заботой и вниманием, несколько дней марша приведут в негодность самую лучшую кавалерию.

Когда кавалерия готовится наступать, стоит ли особо подчеркивать, что она должна держаться вместе, а не рассеиваться? Штандарты для нее должны быть священны. Что бы ни случилось в бою, ее долг всегда сохранить их. Если вам удастся привить эти принципы, ваша кавалерия будет непобедимой.

Наступая, кавалерия сначала должна медленным шагом пройти расстояние примерно в 100 шагов до противника, постепенно увеличивая скорость по мере приближения. Она не должна идти сапог к сапогу, пока не приблизится к противнику на 20—30 шагов, и сделать это только по команде офицера: «За мной!» Смыкание строя должно произойти молниеносно, и кавалеристы должны быть обучены этому движению. А для этого их необходимо постоянно тренировать.

Пока кавалеристы находятся на зимних квартирах, необходимо научить их галопировать на длинные дистанции, не нарушая боевого строя. Эскадрон, который не сможет проскакать 2 тысяч шагов, не нарушив строя, неспособен участвовать в боевых действиях. Это основа основ. Когда кавалеристы научатся этому, все пройдет хорошо и легко. Это все, что им необходимо знать.

Драгуны должны уметь то же самое, и, кроме того, они обязаны уметь сражаться спешившись. Их задняя шеренга должна уметь делать вылазки из сомкнутого строя, возвращаться и снова смыкать строй. Их следует обучить стрельбе верхом и всему тому, чему обучают пехоту.

В мирное время и на зимних квартирах во время войны необходимо интенсивно тренировать кавалерийских лошадей, по крайней мере три раза в неделю. Те же суровые правила касаются и тяжелой кавалерии. И только на поле боя с ними следует обращаться бережно, держать их в сытости, а эскадроны – в полном составе и сильными.

Королевский полк

Лучше всего приучать лошадей к стрельбе во время обучения пехоты. Они должны спокойно идти под огнем шагом и приучаться подходить все ближе и ближе. Их никогда нельзя бить, а только гладить и поощрять. Через месяц они так привыкнут к огню, что без всякого страха будут класть морды на дуло мушкета. Тогда они в полном порядке. Однако им нельзя позволять подходить слишком близко к огню, потому что, если они хоть раз обожгутся, вы больше не сможете с ними справиться. Пусть эти мучения будут отложены до дня битвы.

Для кавалерии важен рельеф местности, где ведутся боевые действия. От него зависит или успешность ее операций, или их бесполезность. Крупные кавалерийские формирования редко совершают что-либо полезное, разве что иногда им удается стремительным наскоком перехватить конвой, застать врасплох пост противника или поддержать передовые отряды пехоты, брошенные вперед для прикрытия вашего марша. Тогда они имеют огромную ценность.

Предположим, что противник намерен атаковать ваш арьергард или ваши обозы; он не осмелится предпринять это, если за день до марша вы вышлете вперед крупное кавалерийское формирование. Противник не решится атаковать намеченные объекты, точно зная, что где-то поблизости стоит ваша крупная кавалерийская часть. Подобные формирования всегда должны быть сильными, а командовать ими должны умелые, опытные воины, потому что на эти подразделения и части возложена одна из самых трудных миссий: самостоятельные действия без конкретной заданной цели. Конечно, когда приказано захватить какой-либо объект, или застать врасплох пост, или перехватить конвой, им ничего не остается делать, как только идти прямо вперед и атаковать.

Если у вас имеется хорошая служба разведки, вы сможете устроить засаду и вступить в бой. Иногда можно обнаружить населенные пункты, откуда можно внезапно атаковать войска противника, проходящие мимо них. Но это случается лишь изредка. В общем, кавалерийские операции невероятно трудны, поэтому знание местности абсолютно необходимо, а способность быстро оценить ситуацию, смелость и боевой дух решают все.

Небольшие кавалерийские формирования также необходимы, но они используются не каждый день. Вообще они должны состоять не более чем из 50 кавалеристов и всегда избегать сражения. Их цель – добыча информации и захват пленных.

Если смелый противник сосредоточил большое формирование, чтобы противостоять вашему, за ним надо наблюдать, пока не представится возможность застать его врасплох с силами, вдвое превосходящими его силы. Тогда вы получите численное превосходство на поле боя и он больше не осмелится досаждать вашим небольшим частям. Вы должны наблюдать за всеми его передвижениями, чтобы знать о каждом его шаге. Тогда вы будете в безопасности, что заставит противника беспокоиться. Он не сможет препятствовать вашим отрядам фуражиров, и ему придется быть предельно осторожным, действуя на чужой территории, а это всегда очень изматывает войска.

Обязанность наблюдения можно возложить на драгун. Если они хорошо обучены, то будут бесконечно превосходить гусар, потому что драгуны способны на такую же быстроту действий, но более крепки. Однако им нужно много практики и действий. Крупные кавалерийские части не смогут догнать их, а встреча с гусарами не причинит им особого вреда. Драгунскому подразделению из 50 человек нечего бояться более многочисленных гусар. Драгуны всегда идут рысью, и гусары не осмеливаются следовать за ними по закрытой местности.

Когда в результате упражнений и опыта драгуны почувствуют свою силу, они станут настолько смелыми, что всегда будут совершать набеги на караулы главных сил противника. Если в подобных операциях офицеры проявят себя с лучшей стороны, то противнику ничего не останется, как только с исключительным терпением противостоять драгунам.

Я убежден, что всякая пехотная часть, лишенная поддержки, обречена на гибель и что принципы, изложенные в мемуарах господина де Монтекукколи, верны. Он говорил, что пехота всегда должна иметь поддержку кавалерии, а кавалерия поддержку пехоты.

Королевская команда

Но на практике это почти никогда не осуществляется. Мы размещаем всю нашу кавалерию на крыльях, практически не поддержанных пехотой. Как же сейчас осуществляется поддержка? С расстояния 400 или 500 шагов! Это сеет неуверенность в войсках, потому что любой, кому некуда отступать и неоткуда ждать помощи, уже наполовину побежден. Именно поэтому иногда даже отступает вторая шеренга, в то время как первая еще сражается. Я сам, да, вероятно, и другие, видел это много раз. Но никто, похоже, не задумывался о причине такого явления, а она заложена в человеческой натуре.

Именно по этой причине я предлагаю размещать небольшие формирования кавалерии в 25—30 шагах позади пехоты, а батальоны пехоты строить в два ряда каре в интервалах между двумя крыльями кавалерии, за которыми они смогут сгруппироваться и остановить кавалерию противника.

Разумеется, вторая линия кавалерии никогда не помчится, пока видит перед собой построенные в каре батальоны, и ее присутствие придаст мужества первой линии. Батальоны не сдвинутся с места, потому что они уверены в быстрой помощи кавалерии, которая под прикрытием их огня тотчас же появится вновь, желая смыть с себя позор поражения. Кроме того, что немаловажно, эти батальоны прикроют фланги вашей пехоты.

Кое-кто предлагает поместить небольшие пехотные подразделения в промежутках между кавалерией; это бесполезно. Слабость боевого порядка напугает вашу пехоту, ведь она знает, что если кавалерия будет разбита, то и ей конец. А если кавалерия, которая тоже зависит от нее, сделает быстрый рывок, она обгонит пехоту и, заметив, что потеряла поддержку, вскоре растеряется. Кроме того, если ваше крыло кавалерии разбито, противник легко атакует вас с фланга, и очень быстро.

Другие предлагают смешать эскадроны кавалерии с пехотой. В этом тоже нет никакого толка, потому что при нападении врага его огонь нарушает действия кавалерии, убивает лошадей, и кавалерия отступает. Этого достаточно, чтобы увлечь за собой пехоту и заставить ее сделать то же самое.

Что же делать эскадронам при таком боевом порядке? Стоять твердо с саблями в руках и ожидать атаки неприятельской пехоты, стреляющей и идущей на них со штыками наперевес? Или атаковать самим? Если кавалеристов отбросят назад, что вероятнее всего, они дезорганизуют собственную пехоту. Представить себе, что им удастся вновь восстановить нарушенный боевой порядок, довольно сложно.

Несмотря на мое глубокое уважение к шевалье Фоллару и высокое мнение о его сочинениях, я не могу согласиться с его мнением по поводу колонны. Сначала эта идея меня привлекала; противнику она может показаться опасной, но ее осуществление круто изменило мое мнение. Необходимо проанализировать ее и показать ее недостатки.

Шевалье обманывает себя, воображая, что эта колонна может легко двигаться. Это самое тяжеловесное подразделение, которое я знаю, особенно когда колонна построена в 24 шеренги. Если порядок нарушен маршем по неровной территории или неприятельскими пушками, восстановить его не под силу никому. Колонна превращается в смешанную массу людей, не имеющую ни шеренг, ни рядов, ни порядка вообще.

Меня часто удивляло, что колонны не используются для атаки противника на марше. Ясно, что большая армия всегда тратит в три-четыре раза больше времени, даже передвигаясь несколькими колоннами. Следовательно, если вы извещены о маршруте противника и о часе его отправления, хотя он находится на расстоянии 6 лье от вас, вы всегда успеете перехватить его, потому что его передовые подразделения и части придут в новый лагерь до того, как арьергард покинет старый.

Невозможно построить отряды, разбросанные на большой площади, без значительных интервалов и ужасного хаоса. Я нередко видел, как осуществлялись такие действия, а противник, словно заколдованный, даже и не думал воспользоваться случаем, чтобы напасть.

Это очень полезная тема, потому что во время подобных маршей возникают самые различные ситуации. Во многих ли местах можно атаковать, ничем не рискуя? Как часто армию на марше разделяют дороги, реки и различные препятствия? И сколько подобных ситуаций позволят вам захватить врасплох хотя бы часть ее? Как часто представляется возможность вклиниться в колонну противника и разделить ее, чтобы, пусть и с меньшим количеством людей, с выгодой для себя атаковать одну часть? Как одновременно правильно расположить небольшое количество отрядов, которые помешали бы помочь ей?

Но все эти ситуации так же различны и преходящи, как ситуации, которые их порождают. Вам ничего не требуется, кроме достоверной информации, знания страны и смелости. Вы ничем не рискуете, потому что для вас эти дела никогда не являются решающими, они могут быть решающими для противника. Передние шеренги ваших колонн атакуют, как только подходят к месту событий, и их поддерживают подразделения, следующие за ними. Это результат правильного боевого строя. И вы атакуете полки противника, не имеющие поддержки.

Но я нахожу, что отклонился от первых принципов военного искусства и что еще не время начинать разговор на такие высокие темы.

Огонь не должен использоваться против пехоты там, где она может окружить вас или вы можете окружить ее. Но там, где вас отделяют от противника изгороди, рвы, реки, болота и прочие препятствия, необходимо уметь целиться и вести такой интенсивный огонь, которому нельзя противостоять.

Я рекомендую использовать изобретенный мной карабин «игрушку», заряжающийся с казенной части. Он быстрее заряжается, дальше и точнее бьет, и эффект от него больше. В пылу битвы солдаты часто не успевают зарядить обычные мушкеты (ружья), заряжаемые с дула, и они становятся бесполезными.

Чтобы выбить противника с позиции на противоположной стороне реки, из-за изгородей, из рвов и других подобных мест, где необходимо использовать ручное огнестрельное оружие, я бы на каждые две шеренги пехоты назначил офицера или унтер-офицера. Он должен на шаг опережать стрелков и показывать им, куда стрелять. Этот офицер может позволить солдату вести одиночный огонь, конечно, когда он определил цель.

Солдат, стоящий за ним, выдвигает свою «игрушку» вперед; остальные поступают так же. Головной стрелок стреляет четыре раза подряд. Маловероятно, что третий или четвертый выстрелы не попадут в цель. Офицер находится рядом, наблюдает за целью, корректирует огонь стрелка и призывает не торопиться. Этому солдату никто не препятствует, на него никто не давит, никто его не торопит. Он может стрелять свободно, целиться сколько угодно долго, но должен сделать четыре выстрела подряд.

Когда первый ряд (шеренга) заканчивает стрельбу, офицер выдвигает вперед второй ряд, который делает то же самое. Затем он возвращает первый ряд, у которого было время перезарядить оружие. Так может повторяться в течение нескольких часов.

Этот огонь самый смертоносный из всех, и я не думаю, что кто-то сможет его выдержать. Он заставит замолчать отдельные отряды и шеренги противника; будь они даже Цезарями, такого огня они не выдержали бы и четверти часа! Ведь мои «игрушки» легко могут сделать шесть выстрелов в минуту. Ну, пусть четыре, если учесть время на перемещение оружия; каждый карабин сделает 60 выстрелов в четверть часа, и, следовательно, головные стрелки полка из 500 человек сделают 30 тысяч выстрелов, не считая пехотинцев, вооруженных обычным оружием. В час получится 120 тысяч выстрелов, а включая огонь легковооруженных отрядов – 140 тысяч, при этом все будут целиться лучше, чем при обычной стрельбе!

Полководец или главнокомандующий армией должен иметь штандарт, который несут перед ним как знак его чина и положения. Кроме того, всегда можно точно определить, где находится командующий. Это особенно важно во время битвы. Солдаты, видя штандарт, будут знать, что генерал наблюдает за ними.

Поскольку во время боевых действий знамена и штандарты играют немаловажную роль, им нужно уделять особое внимание.

Все они должны быть разных цветов, чтобы по ним различать в бою местоположение и действия легионов, полков и даже центурий.

Солдаты каждой центурии должны взять себе за правило никогда не расставаться со своим штандартом. Он должен быть для них священным; относиться к нему следует с почтением и на каждой церемонии надо оказывать ему дань уважения. Это очень важный момент, так как, если воинские части будут дорожить знаменем и штандартом, вы можете рассчитывать на всевозможные успехи. Сохранность штандарта во время боя придаст войскам решительность и мужество; а если в самой безнадежной ситуации какой-нибудь храбрец подхватит штандарт, то его храбрость передастся всей его центурии, и она последует за ним.

Поскольку штандарты различаются цветами, действия каждой центурии не останутся незамеченными. Это вызовет соперничество между ними, ибо и офицеры, и солдаты будут знать, что их видят и что их поведение известно всей армии. Например, штандарт полка, первым отступившего перед врагом, заметят и генералы, и все части.

По штандарту легко определить центурию, первой преодолевшую перевал, завладевшую вражеским укреплением или ведущую энергичное наступление. Она заслужит похвалу и уважение всей армии. Солдаты, так же как и офицеры, будут об этом рассказывать; на поле боя и в гарнизоне их подвиги станут постоянной темой для разговоров. Желание следовать примеру храбрецов будет подогреваться похвалой. Эти пустяки посеют дух соревнования и между офицерами, и между солдатами и со временем сделают их непобедимыми.

Принадлежность каждой центурии должна определяться по цвету ее штандарта. На каждом штандарте должен быть белый квадрат возле древка, на котором римскими цифрами написан номер легиона. Таким образом, цвет штандарта позволит узнать центурии каждого легиона, а цифры – сами легионы.

Я бы никогда не составил армию более чем из десяти легионов, восьми кавалерийских и шестнадцати драгунских полков. Численность ее доходила бы до 34 тысяч пехотинцев и 12 тысяч кавалеристов, итого 46 тысяч человек. С такой армией при умном полководце, умеющем выбрать удобное место для лагеря, можно остановить армию численностью в 100 тысяч человек. Управление большей армией – дело довольно затруднительное. Конечно, эта армия должна иметь резервные части, но утверждаю, что действующая армия не должна быть слишком большой.

Господин де Тюренн всегда одерживал победы, имея армии, численность которых была значительно ниже численности неприятельских армий, потому что он был более мобильным и умел так выбирать позиции, чтобы предотвратить атаки противника, даже находясь в непосредственной близости от него.

Часто сложно бывает выбрать место для сражения армии в 100 тысяч человек на маленьком клочке территории отдельной провинции. Поэтому противник почти всегда вынужден разделять свои войска, и в таком случае я могу атаковать одну из частей его армии; если же я ее побеждаю, то тем самым запугиваю другую и вскоре завоевываю превосходство. Короче, я убежден, что численное преимущество крупных армий часто сводится на нет конфликтами между военачальниками, проводящими различные операции, недостатком провизии и многими другими неудобствами, неотделимыми от этих условий. Но я здесь обсуждаю не эту тему, и это отступление вызвано только вопросом о правильном соотношении численности.

16-фунтовая пушка так же эффективно пробивает брешь, как 24-фунтовая, но ее менее сложно транспортировать. Для армии, которую я описал, достаточно 50 таких пушек и 12 мортир с соответствующим для них снаряжением. Также требуются лодки-понтоны со всем необходимым для возведения моста и 12 перекидных мостов для пересечения каналов и небольших рек, также со всем необходимым снаряжением.

Для остального транспорта и снабжения армии продовольствием я предпочитаю деревянные повозки на четырех колесах без каких-либо железных деталей. Такими повозками пользуются русские (русская телега. – Ред.); у нас в Париж их доставляют из Франш-Конте[30]. На них можно проехать из одного конца света в другой, не повредив дорог. Один человек легко управится с четырьмя повозками. В каждую такую повозку впряжены два вола. Десятая часть наших обычных повозок причиняют дорогам больше вреда, чем тысяча таких.

Если мы только задумаемся, какой ущерб причиняют государству наши нынешние транспортные средства, мы увидим, насколько полезно применение повозок, о которых я говорю. Сколько раз войска испытывали недостаток продовольствия только потому, что повозки застревали на плохих дорогах? Как часто обозы и артиллерия отставали, а армия была вынуждена делать незапланированную остановку? Короткий дождь и сотня-другая повозок быстро разобьют хорошую дорогу и сделают ее непроходимой; ее отремонтируют, но следующая сотня повозок сделает ее еще хуже прежней. Положенные на нее фашины[31] в мгновение ока будут разрезаны повозками, везущими тяжелый груз всего на двух колесах.

Все повозки армии должны тащить волы, как из-за их мерного шага, так и из экономии. Они могут пастись и кормиться везде, где останавливается армия, а если в них испытывается недостаток, с базы можно получить еще. Кроме того, им требуется меньше упряжи.

Один человек может управлять четырьмя повозками, в каждую из которых впряжены два вола. Чтобы перевезти груз, который тащат эти восемь волов, требуется 15 лошадей. Волы не съедают фураж, который везут, потому что их отсылают пастись, пока возчики косят траву и грузят ее в фургон.

Если какой-то из волов покалечен, его забивают на мясо, а вместо него покупают другого. По этим причинам я предпочитаю волов лошадям. Однако каждого надо заклеймить, чтобы легче разыскать на пастбище.

Воинская дисциплина является наиважнейшим вопросом после организации войск. Она душа любой армии. Если в армии не установлена разумная воинская дисциплина, которая поддерживается с непоколебимой решительностью, у вас не будет настоящих солдат. Полки и армии будут лишь презренной вооруженной толпой, более опасной для собственной страны, нежели для неприятеля.

Это неверно, что дисциплина, субординация и подчинение принижают мужество. Всегда замечалось, что именно армии, скрепленные строжайшей дисциплиной, совершали самые великие дела.

Многие полководцы полагают, будто дисциплину можно установить отдачей приказов, но тогда таких приказов придется отдавать очень много, потому что в армии всегда можно найти массу нарушений порядка. Это неверный принцип; действуя подобным образом, военачальники никогда не восстановят в армии утраченную или ослабленную дисциплину. Лучше отдавать немного приказов, но тщательно следить за их выполнением; любое нарушение приказа следует наказывать беспристрастно, невзирая на чины или происхождение; иначе вас будут ненавидеть. Можно быть одновременно строгим и справедливым, внушать любовь и страх. Строгость должна сопровождаться добротой, но не внешней, показной, а искренней.

Порки не должны быть суровыми. Чем более они умеренны, тем быстрее вы справитесь с нарушениями дисциплины, поскольку все объединятся, чтобы покончить с ними.

Во Франции есть пагубный обычай всегда наказывать военные проступки смертью. Солдат, пойманный на мародерстве, карается повешением. В результате его никто не остановит, потому что никто не хочет смерти бедняги, который пытается только выжить. Если бы вместо этого его сажали под стражу, заковывали в цепи и кормили хлебом и водой месяц, два, три или приговаривали к работам, которые в армии отыскать всегда легко, а затем снова направляли в свой полк перед битвой, никто бы не возражал против такого наказания, а офицеры патрулей арестовывали бы их сотнями. Вскоре с мародерством было бы покончено, потому что с ним боролась бы вся армия.

Сейчас арестовывают только несчастных. Стража и все остальные солдаты, завидев их, отводят глаза в сторону, не желая брать на душу грех убийства. Генерал жалуется на многочисленные случаи мародерства; наконец, начальнику военной полиции удается изловить одного нарушителя, и его вешают. А солдаты считают, что ему просто не повезло. Сохраняет ли это дисциплину? Нет, это всего лишь смерть нескольких человек, а не искоренение зла.

Иногда офицеры сами позволяют мародерам незаметно пройти через пост. От этого нарушения есть лекарство. Необходимо только спросить у солдат, кого арестовал начальник военной полиции, заставить арестованных признаться, через какие посты они прошли, и посадить пропустивших их офицеров в тюрьму до окончания кампании. Это сделает их бдительными, внимательными и непреклонными. Но когда речь идет о смертной казни человека, пусть и мародера, лишь немногие офицеры не согласятся отсидеть в тюрьме два-три месяца, лишь бы спасти ему жизнь.

Есть вещи, чрезвычайно важные для дисциплины, которым не уделяется внимание и над которыми офицеры посмеиваются. Они даже считают педантами тех, кто их придерживается. Французы, например, смеются над обычаем немцев не прикасаться к павшим лошадям. Как бы то ни было, это очень предусмотрительно и мудро, если не заходить слишком далеко. Цель этого обычая в армии – не позволить людям есть трупы лошадей, нечистые и вредные для здоровья. Это не мешает немцам во время осады или в случае необходимости убивать лошадей и есть их. Вот и судите, полезна или нет дурная слава, закрепившаяся за этим правилом.

Немцев упрекают в том, что в их армии порют солдат; это у них установившееся военное наказание. Но если немецкий офицер ударит или каким-то иным способом оскорбит солдата, по жалобе солдата его смещают с должности. Теперь, уже не будучи его подчиненным, солдат вправе потребовать удовлетворения на дуэли, а офицер обязан принять вызов, чтобы не обесчестить себя. Это обязательство выше всех военных чинов, и часто генералы дерутся на дуэлях с бывшими своими подчиненными офицерами после того, как те покинули службу. Генерал не может не принять вызов, не обесчестив себя.

Французы не колеблясь занимаются рукоприкладством, но боятся применять в качестве наказания порку из-за ложных представлений о личных правах. Однако этот вид наказания зачастую бывает необходим, причем безотлагательно, и он вовсе не оскорбителен и не постыден. Сравним эти различные наказания и сделаем вывод, который из них лучше для службы и более согласуется с понятиями о личной чести.

То же самое с дисциплиной офицеров. Французы упрекают немцев за их начальников военной полиции и цепи (т. е. кандалы); те в ответ протестуют против тюрем и веревок, используемых французами. Немецких офицеров никогда не заключают в тюрьму, где они могут оказаться вместе с ворами или преступниками, приговоренными к повешению. В каждом полку есть начальник военной полиции, это всегда старый сержант (унтер-офицер), удостоенный этим постом в награду за его службу. Что касается цепей, я никогда не видел, чтобы они применялись, разве что в случае с уголовниками, а вот французов, связанных веревками, я видел. Давайте сравним эти методы, и они продемонстрируют абсурдность вынесения приговора до окончания рассмотрения дела!

Изложив свои соображения относительно пехоты и кавалерии, способах ведения боя и дисциплины, которые, можно сказать, являются основой основ военного искусства, я перейду к более высоким материям. Вероятно, меня поймут немногие, но я пишу для специалистов и для того, чтобы оградить себя от их критики. Их не должна оскорблять моя уверенность в своей точке зрения. Пусть они меня поправят; именно этого я и ожидаю от своей работы.

Меня всегда поражает, что никто не возражает против критики укрепления городов. Эти слова могут показаться невероятными, но я их подтвержу. Сначала рассмотрим полезность крепостей. Они рассеяны по всей стране, что заставляет противника атаковать их или обходить. В крепость можно отступить с войсками, чтобы поместить их в безопасное место, в них хранят запасы продовольствия, боеприпасов и амуниции, зимой они служат безопасной стоянкой для войск, артиллерии и т. п.

Если иметь в виду эти соображения, легко понять, что крепости будут наиболее полезны, если они воздвигнуты в месте слияния двух рек. Чтобы окружить такую крепость, необходимо разделить армию на три части. В этом случае обороняющийся может разгромить один из этих трех корпусов прежде, чем остальные два придут ему на помощь. Крепость, поставленная в таком месте, всегда имеет две открытых стороны, что не позволяет противнику окружить ее днем. Кроме того, ему потребуются материалы для наведения трех мостов, а эти мосты в определенные периоды года могут быть снесены паводками и ураганами.

Защищая такую крепость и контролируя реки, вы являетесь хозяином местности. При необходимости русла рек можно изменить, чтобы получить возможность наладить снабжение, делать запасы, транспортировать снаряжение и все необходимое для ведения войны.

Там, где реки отсутствуют, крепости строят в местах, настолько хорошо защищенных самой природой, что их почти невозможно окружить, и которые могут быть атакованы только на отдельных подступах. Не требуется больших затрат, чтобы сделать такие крепости неприступными. Например, при наличии близкого источника воды можно обеспечить высокий подъем воды в крепостном рву с помощью шлюзов. Все признают, что такие позиции можно найти и что, дополнив природу человеческим мастерством, их можно сделать неприступными. Природа бесконечно сильнее человека; почему же этим не воспользоваться?

Лишь немногие города были изначально основаны с целью обороны. Они строились для торговли, и их расположение выбиралось наобум. Со временем города росли, и жители окружали их стенами для защиты как от набегов иноземных врагов, так и от внутренних беспорядков, в которых иногда участвовал весь народ. Все это было продиктовано здравым смыслом. Горожане укрепляли и защищали свои города для собственной сохранности.

Но что побуждало правителей укреплять их? В этом было рациональное зерно, когда христианство жило среди варварства, когда один город подчинял другой и когда уничтожались целые страны. Но чего бояться теперь, когда война ведется умереннее? Город, окруженный крепкой стеной, способный вместить, кроме жителей, 300 или 400 человек вместе с артиллерией, будет в такой же безопасности, как если бы в нем стоял гарнизон из многих тысяч солдат. Я утверждаю, что эти более крупные воинские формирования будут защищаться не дольше, чем 400 человек, и что условия капитуляции не облегчат судьбы жителей города.

Но как противник воспользуется таким городом, взяв его? Будет ли он его укреплять? Не думаю. Скорее всего, он довольствуется контрибуцией и двинется дальше. Он никогда не рискнет оставить в нем небольшой гарнизон, а еще менее вероятно, что оставит крупные силы, потому что они не будут в безопасности.

У меня есть еще более веская причина полагать, что укрепленные города трудно оборонять. Предположим, вы запаслись продовольствием для гарнизона на три месяца. После начала осады вы обнаруживаете, что его хватит только на восемь дней, потому что вы не рассчитывали кормить 20, 30 или 40 тысяч голодных ртов. Число жителей города катастрофически возросло за счет крестьян из деревень, скрывшихся в городе. При всем своем богатстве правитель не сможет создать такие запасы продовольствия во всех городах, которые могут быть атакованы, и пополнять их каждый год. И даже будь у него философский камень, он все равно не смог бы этого сделать, не вызвав голода в деревнях!

Я представляю, что кто-то скажет: «Я бы выгнал тех гражданских, которые не могут обеспечить себя продовольствием». Такого злодейства не позволил бы себе даже враг. Кто знает, сколько в этом городе приезжих людей, не живущих в нем изо дня в день? Можно ли быть уверенным, что вы будете осаждены? А если и будете, то позволит ли противник этой огромной толпе спокойно покинуть город? Скорее всего, он загонит людей обратно. И что тогда делать губернатору? Допустить, чтобы эти несчастные умерли от голода? Сможет ли он потом оправдаться за это перед своим правителем? Так что же ему делать? Ничего, кроме как делиться с людьми провизией и капитулировать через восемь или пятнадцать дней.

Предположим, гарнизон города состоит из 5 тысяч человек, а кроме того, есть еще 40 тысяч гражданских жителей, которых тоже нужно кормить. Складские запасы для гарнизона предусмотрены на три месяца. Но 45 тысяч в один день съедят продовольствие, которого 5 тысячам гарнизона хватило бы на девять дней. Таким образом, город продержится не более 11—12 дней. Но если он продержится даже 20 дней, его все равно бессмысленно атаковать. Он все равно капитулирует, и все миллионы, затраченные на его укрепление, окажутся затраченными впустую.

Мне кажется, что сказанное мною должно продемонстрировать непоправимые недостатки укрепленных городов и что для правителя гораздо выгоднее построить сильные фортификационные сооружения в местах, укрепленных самой природой и расположенных так, чтобы прикрывать города, а не тратить огромные деньги на усиление городских укреплений. Напротив, необходимо, построив специальные фортификационные сооружения, снести укрепления городов или, по крайней мере, не задумываться об их усилении и попусту тратить деньги.

Несмотря на то что сказанное мной не лишено смысла, вряд ли хоть один человек согласится со мной, настолько сильна над нами власть обычая. Фортификационное сооружение, расположенное так, как я предлагаю, может продержаться несколько месяцев или даже лет (если, конечно, будет регулярно снабжаться продовольствием и боеприпасами), потому что в нем нет гражданского населения.

Осады в Брабанте не имели бы такого быстрого успеха, если бы коменданты, рассчитывая длительность своей обороны, не упустили такой вопрос, как снабжение. Я видел нескольких комендантов, вынужденных позорно капитулировать, несмотря на допущенные послабления в осаде.

Я не буду пространно писать о способе обороны фортификационных сооружений, поскольку не намерен в этой работе подробно останавливаться на таких подробностях. Я намерен лишь поделиться своими идеями, поскольку они кажутся мне новыми.

Я замечал, что во время осады прикрытые днем пути ночью наводнены солдатами, ведущими огонь из стрелкового оружия, но этот огонь не причиняет противнику большого вреда. Такой огонь ничего не стоит, но изнуряет людей до предела. Солдат, который стрелял всю ночь, обессилен. Его мушкет (ружье) приведен в небоеспособное состояние, и часть следующего дня солдат чистит и ремонтирует свое оружие. Это лишает его отдыха, что чревато постоянной усталостью и болезнями, противостоять которым не может никакое рвение.

Однако к концу осады надо действовать самым энергичным образом, и это является вопросом искусства командующего. Чем более энергично вы стараетесь снять осаду, тем больше слабеет противник. Именно тогда в его лагере распространяются болезни, иссякают фураж и провизия, и все, кажется, ведет к поражению. Солдаты и офицеры окончательно приходят в уныние, а если, кроме того, они чувствуют, что ваше сопротивление становится сильнее, чем было, и что оно увеличивается в той мере, в какой они хотят его уменьшить, они отчаиваются. Поэтому лучшие отряды осажденного гарнизона нужно приберечь для нанесения неожиданных ударов по противнику. Им нельзя позволять даже высовывать нос за крепостные валы, и, конечно, они должны быть освобождены от ночной караульной службы. Как только они выполнят свои обязанности, они должны возвращаться на свои квартиры или в блиндажи.

Что касается ночного огня с прикрытых дорог или с крепостных валов по неприятельским отрядам, то он не страшнее простого шума.

Я все излагаю так, как мне это представляется. Поэтому не следует удивляться, если я пока оставляю тему фортификации, чтобы вернуться к ней позже. Просто я считаю необходимым сделать это отступление, прежде чем перейти к более подробному обсуждению других тем. Многие полагают, что захватить поле боя раньше противника выгодно. Они правы, когда речь идет о захвате важного пункта; иначе, мне кажется, нет необходимости торопиться и следует дольше, чем обычно, оставаться на зимних квартирах. Какая разница будет, если противник первым предпримет осаду? Этим он ослабит себя, а если вы к осени нападете на него с хорошо дисциплинированной и хорошо организованной армией, вы его разгромите.

Я всегда отмечал, что одна кампания уменьшает армию по меньшей мере на треть, а иногда наполовину и что кавалерия к концу октября находится в таком жалком состоянии, что неспособна вести военные действия. Я бы предпочел дать войскам отдохнуть на квартирах или в казармах, беспокоя противника вылазками одиночных отрядов, а к концу длинной осады напасть на него со всеми своими силами.

Полагаю, что этим я совершил бы выгодную сделку, заставив врага задуматься об отступлении, ибо ему было бы нелегко противостоять хорошо организованным и укомплектованным войскам. Вероятно, он был бы вынужден оставить свое снаряжение, пушки, часть кавалерии и все повозки. Эти потери на следующий год затруднят его появление на поле боя. Вероятно, он даже не осмелится появиться там снова. Это дело месяца. А затем организованный возврат на зимние квартиры. В это время года амбары полны, везде сухо, мало заболеваний.

Можно пойти другим путем и всю зиму провести на территории противника. Войскам не надо бояться зимы так, как это принято. Я провел несколько зимних кампаний в ужасных климатических условиях и должен сказать, что и люди, и лошади хорошо перенесли их. Не стоит бояться болезней, зимой лихорадки не так свирепствуют, как летом, и лошади в хорошем состоянии.

Бывают ситуации, которые позволяют вам разместить ваши войска в безопасных лагерях с достаточным количеством еды. Проблема заключается в том, чтобы создать эти условия. Опытный полководец не содержит войско за счет своего правителя; напротив, он взимает с оккупированной страны контрибуции для содержания своей армии и для ведения кампании. Хорошо размещенные в тепле и сытно накормленные солдаты довольны, счастливы и живут свободно.

Чтобы осуществить это, необходимо научиться собирать провизию и деньги в самых дальних уголках страны, не утомляя войска дальними походами, при которых крупным подразделениям угрожает опасность быть атакованными и отрезанными. Проку от таких походов немного, а люди выбиваются из сил. Чтобы избежать этого, лучше всего разослать циркуляры в магистраты тех областей, откуда вы хотите получить контрибуции, угрожая им в определенное время прислать отряды и поджечь дома тех, кто не выплатит возложенную на него дань. Дань должна быть умеренной.

Для осуществления этой задачи нужно выбрать умных офицеров и послать их с отрядами численностью в 25—30 человек в определенное количество селений. Отряды должны передвигаться только ночью. Людям надо приказать воздержаться от грабежей под страхом смерти. По прибытии на место к старосте села или деревни нужно направить сержанта с двумя солдатами, чтобы узнать, заплатила ли эта деревня дань. Если нет, к старосте подъезжает командир отряда с остальными солдатами и поджигает один дом, пригрозив вернуться и поджечь больше. Потом отряд, не грабя крестьян и не беря требуемую или большую сумму, просто уходит.

По возвращении в лагерь все эти отряды следует собрать вместе, прежде чем распускать по своим частям. Их надо обыскать, а тех, кто украл хоть самую мелочь, безжалостно повесить. Если, напротив, солдаты верно следовали приказам, их надо наградить. Подобный способ взимания контрибуций должен быть объяснен войскам, и при его строгом соблюдении жители селений за сотни лье вокруг будут привозить в лагерь еду и деньги. Двадцать таких отрядов, выполняя эту обязанность раз в месяц, обеспечат армию продовольствием и деньгами.

Крестьяне никогда не выдадут эти отряды, как бы этого ни требовал противник. Они чувствуют беду, нависшую над ними, но, когда они увидят горящие дома, их ужас усилится, и каждый потеряет сон, пока не заплатит дань, несмотря на все запреты, наложенные противником.

Крупное подразделение, взыскивающее контрибуции, охватывает малую часть страны, и везде, где оно появляется, возникают проблемы. Крестьяне прячут свое имущество и скот. В такой ситуации можно собрать очень мало, потому что крестьяне знают, что войска пробудут в данной местности недолго. Крестьяне ожидают помощи, часто идут за ней сами, и в результате воинские части уходят без больших сборов, а кое-что всегда теряется.

Даже когда все идет наилучшим образом, командир подразделения, из страха или из осторожности, идет на компромиссы с жителями и возвращается с измотанными частями, малым количеством продовольствия и небольшой суммой денег. Так обычно взимаются контрибуции. Вместо этого я предлагаю более эффективный и естественный способ.

Поскольку на выплаты дается только месяц, жители будут помогать друг другу. Они способны дать гораздо больше, потому что их не беспокоит присутствие войск, потому что у них есть время и потому что они не видят выхода: ведь если они не уплатят требуемую контрибуцию, их дома будут сожжены. Наконец, при сборе контрибуций мелкими отрядами охватывается огромная территория. Жители самых отдаленных селений продают свои запасы и выплачивают деньги, а те, кто живет поближе, отдают провизию. Им всегда должно быть дано право выбора.

Чтобы быть обнаруженными противником, эти отряды должны быть очень невезучими или слишком плохо себя вести. Ведь отряд из 25 человек может пройти все королевство, не встречаясь с частями противника. Когда его обнаруживают, он быстро отходит, чтобы не попасть в руки противника.

Последняя война доказала истинность моих утверждений. В 1710 году (во время Войны за испанское наследство, когда Мориц Саксонский сражался с саксонцами против французов) я был атакован французами между Брюсселем и Мехеленом[32]. Три дня спустя еще одна часть из 50 человек в полдень ворвалась в Алст[33], расположенный в 5 лигах от Брюсселя, и украла мой вещевой обоз. В это время у ворот города 1500 человек ожидали документов на постой, выдаваемых в городском муниципалитете. Там меня чуть было не захватили. Уходить на корабле из Брюсселя в Антверпен без пропуска было опасно, потому что его проверяли два-три раза в день.

Появляться без пропуска в окрестностях Брюсселя, Антверпена, Лёвена или Мехелена никто не осмеливался. Союзники были хозяевами всей Фландрии. Лилль, Турне, Монс, Дуэ[34], Гент[35], Брюгге, Остенде и все пограничные города были в их руках. В этих гарнизонах было 140 тысяч человек, и стояла середина зимы. Тем не менее французские партизаны рыскали повсюду.

Это полностью доказывает возможность функционирования в стране малых отрядов, с успехом взимающих контрибуции.

Мы превосходим римлян в искусстве фортификации, но еще не достигли совершенства. Я не считаю себя мудрецом, но великие репутации Вобана (1633– 1707, знаменитый французский военный инженер, маршал Франции (1703) и Кегорна (1641—1704, голландский военный инженер и артиллерист, изобретатель портативных (12—13 кг) мортир, названных в его честь) не ошеломляют меня. Они строили укрепления ценой огромных затрат и не сделали их сильнее. Достаточно напомнить, как легко их захватывали.

У нас есть едва известные современные инженеры, извлекшие пользу из ошибок этих господ и бесконечно превзошедшие их достижения. Но к совершенству нам еще стремиться и стремиться.

Я составил план и подсчитал выгоды восьмигранного форта, а также вычислил, за какое время 4800 человек могут его построить. Если работать по 10 часов в день, вся работа должна быть выполнена за 111 часов, то есть за 11 с небольшим дней. Хотя эти расчеты правильны, на них не следует полагаться в практической работе. Я сделал их только для того, чтобы показать, насколько осуществим мой план. Если предполагаемое время удвоить или утроить, думаю, я не допущу большой ошибки.

Самый лучший способ использовать рабочих – это разделить их на четыре смены, по три часа каждая. Тогда работа не прекращается, использованы все солдаты, люди не устают и работают энергично. Ведь солдат, работающий только три часа в день, не может перетрудиться. Работа должна сопровождаться мерной барабанной дробью. Лисандр[36] с 3 тысячами спартанцев разгромил порт Пирей в Афинах под звук флейты за три часа. У нас все-таки сохранились остатки этого обычая, и еще несколько лет назад рабы на галерах в Марселе работали под звук тимпана (напоминающего тамбурин).

Для устройства террас землю нужно копать шаг за шагом или ступень за ступенью. Тачки дороги, и их трудно выкатывать на склон; небольшие деревянные настилы, облегчающие их подъем, значительно удлиняют расстояние, которое нужно преодолеть.

Солдат должен легко выбрасывать лопатой землю с глубины от 9 до 12 футов. Когда это невозможно, землю надо вытаскивать в корзинах. В этом случае рабочие разделяются на группы, одни копают и грузят, другие носят. Первые, копающие, должны оставлять ступени, на которые ставятся корзины, пока они наполняются. Корзины опустошаются в специально отведенных для этого местах. Все это должно осуществляться под звуки какого-нибудь инструмента.

Совершенно необходимо приучить солдат к работе. Если мы изучим римскую историю, то обнаружим, что республика считала лень самым страшным своим врагом. Консулы готовили легионы к войне, делая их неутомимыми. Легионерам не давали возможности лениться, а использовали на необходимых работах. Продолжительные упражнения формируют хороших солдат, потому что прививают им военные навыки, приучают терпеть боль и презирать опасность. Переход от работы к отдыху расслабляет солдат. Они сравнивают одно состояние с другим, и праздность, эта преобладающая страсть человечества, довлеет над ними. Тогда они ропщут по каждому пустяку, а их души в их изнеженных телах размягчаются.

При войне в горной местности никогда не следует заходить в ущелья, сначала не овладев господствующими высотами; это поможет избежать засады и благополучно пройти ущелье. Иначе есть большой риск быть разбитыми или вынужденными повернуть назад, не без больших потерь. А иногда все погибают без шансов спастись. Если ущелья и высоты уже заняты вашими войсками, следует отвлечь от них внимание противника, сделав вид, будто вы ищете дорогу в каком-нибудь другом месте. Это собьет противника с толку, потому что на такой поворот событий он не рассчитывал. Он не знает, как расположить свои войска, потому что боится за себя, и зачастую проигрывает. Какими бы трудными и непроходимыми ни были горы, лазейку в них можно найти всегда, если очень поискать.

Часто сами горцы не знают всех троп и перевалов, потому что им никогда не приходится их искать. Жителям гор никогда нельзя верить, потому что они, как правило, пользуются давно известными дорогами. Я нередко обнаруживал недостоверность их рассказов. Лучше произвести разведку самому, найдя людей, не боящихся трудностей. Хорошо поискав, вы всегда найдете тропы, перевалы и проходы. Противник же, не подозревавший об их существовании, теряется в догадках и бросается прочь, так как рассчитывал только на известные дороги.

Поскольку противник на такой местности сталкивается с теми же трудностями, что и вы, его не следует особенно бояться. Мелочи тут ничего не решают, победу одерживает более решительный. Надо соблюдать только одно правило: держать тыл открытым, чтобы иметь возможность, в случае необходимости, оттянуть войска и организованно отступить. На пересеченной местности очень большое значение имеет размещение артиллерии. Поскольку противник не решается оставлять занимаемые позиции, его можно легко обстрелять. При отходе с позиций отступление не всегда бывает успешным и иногда противника можно атаковать. Однако эти моменты никогда не являются решающими, а все правила поведения диктует ситуация. Никогда нельзя забывать расставить подразделения впереди и по флангам колонны. Эти подразделения из 100 человек должны быть поддержаны вторым рядом, а второй третьим, чтобы прикрывать основную часть.

Подразделение из 600 человек может остановить всю армию, потому что оно может протянуться по всему фронту вдоль дорог, огороженных изгородями и рвами, таких, которыми богата Италия и все плодородные страны. Самый маленький дом становится укреплением и берется в результате ожесточенного боя. Это дает время произвести рекогносцировку и расположить войска в определенном боевом порядке, ибо, действуя на такой местности, нужно быть предельно осторожным, чтобы предотвратить неприятные неожиданности.

Отважный партизан с тремя-четырьмя сотнями человек наведет ужасающий беспорядок в войсках и даже сможет атаковать армию. Если он с наступлением темноты отрежет ваш вещевой обоз, то ночью сможет без большого риска увезти значительную его часть, потому что движется по знакомой территории, выбирая путь между двумя препятствиями и прикрывая дорогу позади себя. В том случае, если партизаны очень спешат, они идут с обозом и в первом же встречном населенном пункте оставляют его под присмотром местных жителей, а сами отбрасывают вас назад. Освободившись от преследования, они снова движутся дальше. Если партизаны используют эту уловку применительно к вашей кавалерии, это вызовет в вашей армии ужасающий беспорядок. Именно по этой причине передовые отряды должны прикрывать все дороги на вашем марше. И они не должны быть слишком слабыми, ибо речь идет не о сборе информации, а о том, чтобы сражаться насмерть. Иначе, если вам противостоит умный противник, вас ждут поражение и позор. Он без труда найдет в своей армии людей, готовых предпринять любые операции и видящих ситуацию такой, как она есть.

Помешать противнику форсировать реку не так легко, как может показаться. Ему легче форсировать реку, когда он идет в атаку на вас, чем когда его войска отступают у вас на глазах. В первом из этих случаев он бросает против вас свои передовые части, идущие правильным боевым порядком и поддержанные мощным артиллерийским огнем. Во втором он повернут к вам тылом, который не всегда легко защитить, особенно если на него нажимают. Кроме того, при отступлении боевой порядок, как правило, соблюдается не так строго, как при атаке. Люди испуганы, забывают о дисциплине, и в результате их почти разбивают, пока они еще не готовы дать отпор противнику. Было бы сложно найти этому какую-либо причину; ее надо искать в естественных изъянах человеческой натуры.

Есть еще один способ форсирования рек, при котором к противнику поворачиваются флангом. Перед битвой при Турине (1706) принц Евгений Савойский за два дня таким способом форсировал три реки на глазах у герцога Орлеанского. Между двумя армиями простиралась равнина, и они могли сражаться даже с меньшей численностью войск. Однако оба полководца не предприняли никаких действий, и осаду Турина пришлось снять.

Когда армия своевременно не снимает осаду, чтобы сразиться с противником, идущим на помощь осажденным, последний всегда оказывается в более выгодном положении. Это сражение для него никогда не является решающим, как для осаждающей армии. Именно потому, что он располагает все свои войска между двумя реками, его фланги находятся в безопасности, а основная часть войск – далеко в глубине. Пришедшие на помощь, окружая крепость, рассеиваются и могут лишь охранять небольшим количеством солдат свои коммуникации через реку.

Если они терпят неудачу, весь круг разрушается, их линии открыты с флангов, и вскоре они будут разбиты. Колебания в подобной ситуации гибельны. Иногда же противник показывается только для того, чтобы растревожить осаждающих и заставить их оставить свои позиции, а самому броситься на помощь крепости. Частью искусства полководца является способность отличить истинное от ложного.

Самый надежный способ действия осаждающих – выставить значительное число солдат для защиты от неприятеля, а остальных оставить на линиях для предупреждения попыток прорваться в крепость. Но те не могут стоять сложа руки, словно околдованные, и наблюдать, как противник у них на глазах форсирует реку, а его фланги находятся в полной безопасности. Необходимо выбрать, на какой фланг напасть, и сопротивление будет очень слабым.

В битве при Денене (1712) маршал де Виллар погиб бы, если бы принц Евгений пошел на него: маршал обнажил свой фланг и форсировал реку у него на глазах. Принц никогда не мог представить, что маршал предпримет подобную попытку, и именно это ввело его в заблуждение. Маршал де Виллар очень успешно замаскировал свой марш. Принц Евгений наблюдал за ним и оценивал расположение его сил до 11.00, но ничего не понял. Все войска были под ружьем; ему надо было лишь идти прямо вперед, и французская армия погибла бы, потому что ее фланг был обнажен, а большая часть уже форсировала Эско[37]. (При Денене 18—24 июля французская армия К. Л. Виллара (108 тыс.) нанесла поражение австро-голландской армии Евгения Савойского (122 тыс.). Запутав противника, перебросившего главные силы на левый фланг, на прикрытие осажденной союзниками французской крепости Ландреси, Виллар форсировал Шельду на противоположном фланге и 24 июля атаковал и взял город Денен, в котором погибло две трети 12-тысячного гарнизона. Французы потеряли 2 тыс. Евгений Савойский отступил, сняв осаду Ландреси, а победа при Денене способствовала заключению Утрехтского мира в 1713 г. – Ред.)

В 11.00 принц Евгений сказал: «По-моему, мы могли бы пойти пообедать». И отозвал свои войска. Едва он сел за стол, как лорд Олбемарл сообщил, что на противоположном берегу реки появилась французская армия и, похоже, готовится к атаке. Еще можно было двинуться вперед и отрезать треть французской армии. Но принц Евгений лишь приказал нескольким бригадам, расположенным справа от него, идти на укрепления в Денене, находящиеся в четырех лье (где они вскоре и погибли. – Ред.). Затем он на полном скаку помчался лично произвести рекогносцировку, по-прежнему не веря, что это головная часть французской армии. В конце концов, он понял свою ошибку, когда увидел, что французы строятся для атаки. Принц быстро сдал укрепления, сочтя их все равно потерянными.

Мне говорили (сам я при этом не присутствовал), что с мгновение Евгений Савойский разглядывал противника и от досады кусал перчатку. Каковы бы ни были его чувства, он тотчас же дал приказ отвести кавалерию, занимающую эту позицию.

Эффект, произведенный этой операцией, почти невероятен. Силы двух армий различались более чем на 100 батальонов. Принц Евгений был даже вынужден разместить гарнизоны во всех близлежащих городах. Маршал де Виллар, заметив, что союзники, потеряв свои склады, больше не в состоянии продолжать осаду, привлек около 50 батальонов из соседних гарнизонов. Это до такой степени усилило его армию по сравнению с иссякающими силами союзников, что принц Евгений больше не осмелился остаться на поле боя и был вынужден перевести все свои пушки в Кенуа, где они впоследствии были захвачены.

Что касается форсирования рек, то я считаю, что предотвратить это вряд ли возможно. Форсирование реки обычно сопровождается столь массированным артиллерийским огнем, что помешать авангарду переправиться через реку, окопаться и начать работы по строительству предмостных укреплений невозможно. Днем тут, конечно, ничего не сделаешь, но ночью на работающих солдат можно напасть. Если же нападать в то время, когда противник уже начал форсирование, вы внесете в его ряды полный беспорядок. Те, кто переправился, погибнут, а остальные повернут назад.

Но такую операцию нужно осуществлять крупными силами. Если ночь вы проведете в бездействии, то утром обнаружите, что вся неприятельская армия форсировала реку. Тут уже придется не действовать отдельными отрядами, а давать решительное сражение, что не всегда допускает ситуация.

Есть огромное число уловок и хитростей, которыми при форсировании рек каждый пользуется в зависимости от мастерства и изобретательности.

Поскольку я вдаюсь в мельчайшие подробности, я не могу не рассказать, как приманивать лошадей. Лишь немногие партизаны умеют делать это. Приманивание – это отвлекающая уловка, имеющая целью захватить неприятельских лошадей, когда они находятся на пастбище. Верхом, переодетый в форму фуражира или погонщика той армии, у которой предполагается угнать лошадей, вы должны подъехать к пастбищу и сделать несколько выстрелов. Ваши помощники отвечают выстрелами с другого края пастбища или площадки для выгула.

Потом они галопом с криками и стрельбой скачут к месту скопления лошадей. Все лошади помчатся оттуда, невзирая на привязи и упряжь и сбрасывая по дороге своих всадников. Как бы ни было велико их число, перепуганные, они могут преодолеть несколько лье. Вам остается лишь гнать их к заранее подготовленной территории, огороженной либо изгородями, либо вырытыми рвами, где их можно бесшумно остановить и легко захватить. Эта хитрая проделка причинит противнику немалый урон. Я видел, как это делается; но все забывается, и никто об этом сейчас не помнит.

В день битвы при Денене, когда все было закончено, кавалерия спешилась. Маршал де Виллар, проходя вдоль строя, как всегда, веселый, обратился к солдатам полка, стоящего справа от него: «Ну, ребята, мы их взяли!» Некоторые закричали в ответ: «Да здравствует король!» – и подбросили шляпы в воздух. Остальные последовали их примеру, подкрепив крики стрельбой, к всеобщему веселью присоединилась и кавалерия. Это так напугало лошадей, что они сорвались и убежали. Если бы тогда перед ними оказались четыре партизана, они могли бы увести их к врагу. Этот случай имел печальные последствия; много людей было ранено, большое количество оружия потеряно.

Не все в природе создано так, словно это было спланировано. Даже очень немного. Почти любая местность имеет свои характерные черты, и умелый полководец извлекает из этого выгоду. Я говорю об ущельях, труднопроходимых дорогах, цепях озер и бесконечном множестве других характерных примет местности, все из которых прекрасно помогают в уловках, когда Бог милосердно дает человеку здравый смысл. Иногда эти особенности местности, способные изменить ситуацию, не привлекают вашего внимания до тех пор, пока не становится слишком поздно и вы сами не видите, что попали в нелепое положение.

Умение атаковать – в природе французов. Когда полководец не хочет зависеть от строгой дисциплины в своих войсках, а генеральное сражение требует строгого порядка, он должен лишь создавать условия, при которых выгодно действовать отдельными бригадами. И разумеется, такие условия всегда найдутся. Мужество и пыл, свойственные французам, никто никогда не отрицал. Со времен Юлия Цезаря (Юлий Цезарь воевал с галлами – предками французов. – Ред.) (он сам утверждает это в своих «Комментариях») я не знаю ни одного примера, когда бы они не воспользовались любым удобным случаем. Их первый удар ужасен. Необходимо только знать, как продлить такое состояние умелым расположением войск, а это дело полководца.

Ничто так не облегчает эту задачу, как редуты. Вы всегда можете послать на них свежие силы для отражения атаки противника – ничто не повергает неприятеля в большее смятение и испуг. Ведь во время наступления он всегда боится ударов во фланги. Ваши же войска, чувствуя, что их тылы прикрыты редутом, на который противник вряд ли осмелится пойти, атакуют с большим воодушевлением. Именно в этом случае вы можете получить огромную выгоду от хваленой мощи и стремительности французов, внушающей страх у всех народов во все времена (это не совсем так. С французами успешно воевал Фридрих II, а после длинной череды победных войн Наполеона французов «остудили» в 1812—1814 гг. (по большому счету – навсегда) русские. – Ред.). Но поместить их за укрепления значит лишить боевого настроя; тогда они становятся лишь обычными людьми.

Каков был бы результат в Мальплаке (1709), если бы маршал де Виллар с большей частью своей армии атаковал половину армии союзников, которые любезно расположились так, что были разделены лесами и не имели связи друг с другом? Фланги и тыл французской армии были бы в безопасности. (При Мальплаке Виллар, имея 90 тыс., отразил все атаки союзников, потерявших 25—30 тыс., тогда как французы лишились 14 тыс. – Ред.)

Для того чтобы намеренно неправильно расположить войска, требуется больше искусства, чем думается, но нужно быстро суметь сменить их на правильные. Ничто не может привести неприятеля в большее смятение: он рассчитывал на определенную ситуацию, соответствующим образом расположил войска, а в момент начала атаки все изменилось! Повторяю: ничто не приведет его в большее смятение и не заставит совершить большее количество серьезных ошибок. Если он вовремя не сменит свои диспозиции, он будет разбит, а если он начнет менять их на глазах у противника, он будет разбит тем более. Человеческий дух этого не выдержит.

Меня не интересует ни одно из этих понятий. Когда я слушаю разговоры об оборонительных линиях, я всегда думаю, что говорят о Великой Китайской стене. Хорошие линии – это те, которые создала природа, а хорошие укрепления – это хорошие диспозиции и храбрые солдаты. Я, фактически, никогда не слышал, чтобы на укрепления, которые нельзя увезти с собой, нападали. Причины я объяснял в других местах. Если численность ваших войск меньше, чем у противника, когда он нападет всеми своими силами в двух или трех разных местах одновременно, вы не продержитесь даже в укреплениях. Если силы равны, произойдет то же самое. Но тогда зачем же трудиться их сооружать? Они хороши только для циркумвалационных[38] и контрвалационных[39] линий, чтобы не дать противнику прийти на помощь осажденной крепости или осажденным покинуть крепость.

Уверенность, что вы никогда не осмелитесь оставить ваши укрепления, придает противнику отваги. Он проводит ложную атаку у вас на глазах и предпринимает рискованные движения на флангах, на что никогда бы не решился, если бы вы не сидели в своих укреплениях. Храбрость одинаково вселяется и в офицеров, и в солдат. Человек всегда боится последствий опасности больше, чем самой опасности. Я мог бы привести множество примеров.

Предположим, колонна атакует укрепление и ее головная часть достигла края рва; если бы в 100 шагах перед укреплением появилась горстка людей, то, безусловно, головная часть колонны остановилась бы, а за ней и вся колонна. Почему? Причину нужно искать в человеческой натуре. Но только дайте десяти солдатам ступить на бруствер, и все, кто был за ним, бросятся бежать, увлекая за собой и батальоны. Стоит им увидеть в полулье от себя отряд кавалерии, и они тотчас же убегут!

Когда приходится защищать укрепления, следует ставить все батальоны прямо за брустверами, потому что, если противник хоть раз ступит на них, задние ряды не будут думать ни о чем другом, кроме спасения бегством. Это реакция людей, столкнувшихся с тем, чего они не ждали. Такое на войне происходит часто, и иногда это решает исход всех битв и всех военных действий. Все объясняется человеческой природой, и именно это заставило меня взяться за эту работу. Я не верю, что кто-то пробовал найти в этом явлении причину неуспеха армии.

Таким образом, когда вы поставили ваши части за бруствером, они стараются своим огнем помешать противнику перейти ров и подняться на него. Если, несмотря на огонь, это все же происходит, солдаты считают, что все пропало, теряют голову и бегут назад. Было бы гораздо лучше поставить за бруствер один ряд людей, вооруженных пиками, и приказать им отражать любые попытки противника подняться на него. И естественно, они выполнят свой долг, потому что именно этого они ожидают и к этому готовы.

Если вдобавок на расстоянии 30 шагов от укреплений вы поставите пехоту, построенную по моему методу, центуриями, эти солдаты будут знать, что пехота поставлена здесь для того, чтобы напасть на противника, как только он появится на их территории. Они не испугаются появления противника, готового к нападению, потому что ожидают этого. Если же они были размещены на бруствере, то обязательно бросятся бежать. Так пустяк меняет весь ход войны, а человеческой слабостью нельзя управлять иначе, как только учитывая ее.

Если противник захватывает вал укрепления, как нередко случается, вы встречаете его пиками и сбрасываете одного за другим в ров. И наконец, если противник входит за укрепление и начинает строиться для атаки, вы нападаете на него по частям всеми центуриями. Центурии не удивятся, увидев входящего противника, потому что ожидают его, и готовы энергично напасть, поскольку именно к этому их и готовили. Вот все, что можно сказать о защите укреплений.

В крупных боях всегда следует иметь резервы всех родов войск, чтобы ввести их там, куда движутся основные силы противника, а это не всегда легко исполнить. Если противник искусный, вы его просто не заметите. Поэтому необходимо как можно выгоднее расположить резервы или внутри укреплений, или за ними, в зависимости от условий местности.

Если ваши позиции расположены на обширной равнине, вам незачем опасаться нападения, поскольку противник не станет обнаруживать свои основные силы, тем самым раскрывая свою истинную цель. В таких местах он противопоставит вам только один батальон на дальней стороне равнины. Но на холмистой местности, в долинах или в местах, где есть что-нибудь, под прикрытием чего он может скрытно приблизиться к вам, можно ожидать, что им будут приложены все усилия, чтобы скрыть свой маневр и численность своих сил.

Если вы сделаете в вашем укреплении проходы для одной или двух частей, чтобы выдвинуть их против головной части колонны противника, подошедшей к краю рва, они непременно остановят эту колонну, даже если ей удалось прорваться сквозь укрепления и войти на занимаемую вами территорию. Это произойдет из-за эффекта неожиданности и заставит противника обеспокоиться судьбой своих флангов и тыла. По всей вероятности, противник бросится бежать, сам не зная почему.

Вот два примера, подтверждающие мои идеи. Цезарь, желая освободить Амьен[40], осажденный галлами, прибыл со своей армией численностью всего в 7 тысяч человек к берегу реки, где спешно укрепился. Варвары, убежденные, что Цезарь боится их, атаковали его укрепления, а римский полководец и не собирался защищать их. Напротив, когда варвары штурмовали ров и бруствер, он со своими когортами врасплох напал на них. Варвары бросились наутек, и ни один из них не сделал ни малейшей попытки защищаться.

При осаде Алезии[41] римлянами галлы, значительно превосходя их численностью, атаковали римлян на их линиях. Цезарь, вместо того чтобы их защищать, отдал приказ когортам собраться и напасть на противника с одной стороны и атаковать с другой. Это ему настолько удалось, что галлы были наголову разбиты, потеряв всех, кроме 20 тысяч человек, захваченных в плен вместе с полководцем. (Цезарь, имея 60 тыс., осадил в Алезии 20 тыс. галлов во главе с Верцингеторигом. После того как атаки 50 тыс. галлов, пытавшихся деблокировать крепость, были отбиты, гарнизон капитулировал вследствие голода. – Ред.)

Если рассмотреть мое построение войск в шахматном порядке, легко понять, что они могут маневрировать свободнее, чем построенные в линию. Отступать также легче по частям, нежели массированными линиями. Этот боевой порядок гораздо сильнее всех остальных, он не поддается никаким нарушениям, чего нельзя сказать о построении побатальонно.

Что хорошего в нескольких батальонах, построенных в четыре линии, одна за другой? Они неповоротливы, любой пустяк приводит их в беспорядок: характер местности, внезапный поворот и любое другое подобное обстоятельство. И если первая линия сломлена, она в смятении бежит к второй, внося в ее ряды беспорядок. Но предположим, что вторая линия устоит; тем не менее потребуется немало времени прежде, чем она сможет атаковать. Ведь уцелевшие солдаты первой линии должны иметь время, чтобы добежать до другой линии. А если противник не будет так любезен, что все это время будет ждать, опустив оружие, он, безусловно, догонит первую линию, смешает ее со второй, а потом и с третьей. Ведь когда он сломил первую линию, ему ничего не остается делать, кроме как стремительно продвигаться вперед. Если таких линий тридцать, одна за другой, он посеет среди них сумятицу. И тем не менее именно это называется атакой колоннами побатальонно. Какая скверная работа!

Мой боевой порядок, конечно, другой. Ведь если первый батальон будет смят, тот, который за ним следует, тотчас же стремительно атакует, отвечая таким образом ударом на удар. Я построил их в восемь линий и не боюсь никаких беспорядков, мои атаки энергичны, а передвижения стремительны, и я всегда буду иметь возможность обойти противника, пусть и равного мне по численности, с фланга. Неприятельские батальоны не исправят положения, потому что они не умеют растягиваться. Ничего более отвратительного и абсурдного, чем боевой порядок, принятый в нашей армии, представить невозможно, и я не могу понять, почему полководцы не думают его менять.

То, что я предлагаю, не новость. Это боевой порядок римлян. С таким боевым порядком они победили все нации мира. Мне возразят: «Но у римлян не было пороха». Это правда, но у их противников было метательное оружие, имеющее почти тот же эффект. Греки были очень искусны в военном деле и очень дисциплинированны. Но их большая фаланга никогда не могла соперничать с небольшими частями римлян, построенными в этом порядке. Поэтому Полибий (греческий историк, ок. 200 – ок. 120 г. до н. э.) отдает предпочтение боевому порядку римлян. Что могли бы сделать наши батальоны против такого боевого порядка?

Где бы ни располагались центурии – на равнине или среди холмов, – заставьте их выйти из узкого прохода или какого-нибудь другого места, и вы увидите, с какой удивительной скоростью они построятся. Им можно приказать бежать на полной скорости, чтобы захватить ущелье, позиции на равнине или высоту, и к тому времени, как вынесут штандарты, они будут построены.

С батальоном так не получится; ведь чтобы построиться в боевой порядок, ему необходимо место, годное для построения, и значительное время. Это жалкое зрелище зачастую является мне в ночных кошмарах!

В 1732 году, когда я писал эту работу, я еще не читал всего Полибия и только в этом, 1740 году закончил чтение. В его трудах я нашел многое о греческой фаланге и боевом порядке римлян, и был польщен, что мыслю так же, как этот современник Сципиона, Ганнибала и Филиппа II (ок. 382—336 гг. до н. э., царь Македонии с 359 г. до н. э., отец Александра Великого). Во время нескольких войн он несколько лет служил в различных армиях и под различным началом. Такой знаменитый автор может лишь подтвердить мои мысли. Оставляю читателям этой работы судить, думаю ли я так же, как он. Итак, говорит Полибий:

«Заверив своих читателей в шестой книге этой работы, что найду подходящий момент для сравнения оружия и боевого строя македонцев и римлян и покажу, в каких случаях каждый из них имеет преимущества или уступает друг другу, я воспользуюсь представившимся мне случаем и рискну исполнить свое обещание.

Обнаружено, что боевой порядок македонских армий долгие века превосходил боевой порядок азиатов и греков, а боевой порядок римлян точно так же превосходил боевой порядок африканцев (карфагенян и египтян. – Ред.) и всей Западной Европы. В более поздние времена эти два порядка часто противостояли друг другу, поэтому полезно и очень интересно рассмотреть все различия между ними и объяснить преимущества, приносившие в этих битвах победу римлянам.

С этой точки зрения, вместо того чтобы ссылаться на везение и слепо восхищаться победителями, как люди понимающие, мы сможем с уверенностью заметить истинные причины их успеха и восхититься принципами здравого смысла и разума.

Что касается битв, которые вел Ганнибал, и побед, одержанных им над римлянами, то нет необходимости вдаваться в долгие споры о них. Ведь не оружие, не боевой порядок дали полководцу превосходство над римлянами, а только умение и восхитительное мастерство. Во всех моих работах об этих битвах очень ясно показано, что именно в этом была причина его успеха. И это замечание еще сильнее подтверждено конечным исходом войны.

Как только у римлян появился полководец, чей талант был равен таланту Ганнибала, они немедленно стали одерживать победы. Добавьте к этому, что сам Ганнибал отказался от своего привычного оружия и, оснастив африканские (а также набранные в Испании и среди галлов. – Ред.) войска оружием, отнятым у римлян в первых битвах, впоследствии не пользовался никаким другим. Точно так же Пирр не только собирал в Италии оружие, но и набирал войска и во всех битвах с римлянами строил свои подразделения по типу римских манипул в чередующемся порядке, а в фаланге выделялись когорты.

И все же, при всей своей осторожности, он никогда не смог одержать над ними решающей победы. Мне необходимо было высказать эти замечания, чтобы предупредить любые возражения против истинности того, что будет сказано далее. А сейчас вернемся к предложенному сравнению.

Легко продемонстрировать многими доводами, что, пока фаланга соблюдает установленный боевой порядок и готова к решительным действиям, ни одна сила не может противостоять силе ее атаки. Когда ряды сомкнуты перед боем, каждый воин со своим оружием занимает пространство в 3 фута. Их старинные копья длиной в 17 локтей (локоть равен 18 дюймам) были укорочены до 14, чтобы сделать их более удобными в действии.

Воин держит копье в руке так, чтобы 4 локтя нижнего конца копья уравновешивали оставшиеся 10 локтей длины копья, выдвинутые во время боя вперед. Когда войска построены фалангой, а каждый солдат стоит на должном расстоянии от солдата, находящегося впереди него и стоящего рядом с ним, копья пятой шеренги выдвинуты перед первой шеренгой на расстояние 2 локтей, а копья второй, третьей и четвертой шеренги на еще большее расстояние.

Совершенно очевидно, что несколько копий, находящихся друг от друга на расстоянии 2 локтей, торчат наружу из-за каждого воина, стоящего в передней шеренге. А если учесть, что в македонской фаланге воины строятся в 16 шеренг, легко понять, каков будет удар и мощь всей фаланги и как сильна будет ее атака.

Копья воинов, идущих за пятой шеренгой, уже не могут выдвинуться перед первой шеренгой из-за длины копья и, следовательно, не представляют угрозы для противника.

Поэтому воины этих шеренг держат свои копья остриями вверх за плечами тех, кто стоит впереди, образуя таким образом некий бастион. Но когда вся фаланга при атаке движется вперед, от самых задних шеренг толку мало, но, так как они постоянно напирают на боевые передние шеренги одной своей массой, они придают атаке огромную силу и не позволяют передним рядам податься назад и отступить. Таково построение фаланги в целом и в частности.

А теперь давайте рассмотрим оружие и боевой порядок римлян, чтобы понять, чем они отличаются от оружия и боевого порядка македонцев. Каждому римскому воину отведено то же пространство в 3 фута; но каждый римский воин во время боя постоянно находится в движении, вынужденный беспрестанно перемещать свой щит. Иначе он не сможет защитить от удара любую часть своего тела и свободно действовать мечом. Поэтому для обеспечения свободы движений между солдатами как спереди, так и сбоку должно быть свободное пространство не менее 3 футов длиной. Это самое меньшее, что позволяет выгодно осуществлять подобные движения.

Нападая на войско, построенное фалангой, каждый римский воин видит напротив себя двух македонцев и десять копий, с которыми ему предстоит столкнуться. Но один человек не в состоянии перерубить эти копья своим мечом до того, как они сделали выпад против него. С другой стороны, нелегко также пробиться сквозь них, потому что те македонцы, которые стоят позади, сразу же занимают место выбывшего воина первой шеренги.

Легко понять, что, пока фаланга сохраняет должный порядок и силу, ни один отряд, как я уже заметил, не может выдержать ее фронтальной атаки. Чему же тогда можно приписать, что римские армии побеждали, а те, кто использовал фалангу, обычно бывали разбиты? Дело в том, что в войне время и место битвы различно и неопределенно, но для фаланги существует только одно место, один неизменный и определенный способ действия. В случае генерального сражения, если противник вынужден сражаться с фалангой, именно в удобном для фаланги месте, вполне вероятно, она всегда одержит победу (но в решающей битве при Пидне (168 г. до н. э.), где местность благоприятствовала и численность македонцев была больше (св. 40 тыс. против 26 тыс.), фаланга была разбита. – Ред.). Но если в подобном случае можно избежать боя и это легко сделать, такого боевого порядка нечего бояться.

Хорошо известно и признано истиной, что построение фалангой требует территории ровной, лишенной растительности и всевозможных препятствий, таких как рвы, канавы, склоны холмов или русла рек, и что любого из них достаточно, чтобы задержать войско и расстроить фалангу.

С другой стороны, надо с готовностью признать, что если не совсем невозможно, то, по крайней мере, невероятно трудно найти территорию протяженностью в 20 стадиев[42] и больше, свободную от всех этих препятствий. Но предположим тем не менее, что такая территория найдена. Если противник, вместо того чтобы внезапно напасть на фалангу, поведет свою армию в глубь страны, грабя города и разрушая селения, что толку тогда от этого боевого порядка?

Пока фаланга остается на удобной позиции, она не только не может поддержать свои войска в других местах, но не может спасти и себя от изоляции и голода. Ведь войска противника, захватившие беззащитную страну, легко отрежут фалангу от всех источников снабжения. Если же, с другой стороны, фаланга оставит свою удобную позицию и осмелится вступить в бой, положение ее станет настолько неблагоприятным, что она довольно легко станет добычей неприятеля.

Но давайте предположим, что противник нападет на фалангу, стоящую на равнине. Если он не бросит на нее всю свою армию или если во время наступления он несколько отступит, легко определить, каковы будут последствия тактики римлян. Ведь теперь наш разговор основан не на голом рассуждении, а на фактах, имевших место в последнее время.

Когда римляне атакуют фалангу с фронта, они никогда не используют все свои силы так, чтобы сделать свою линию равной неприятельской, а пускают вперед только часть своих войск. Остальная часть армии остается в резерве. Теперь, разрывают ли войска фаланги линию противника или разрывают свою собственную линию, в любом случае боевой порядок фаланги нарушен. Если бойцы фаланги преследуют бегущего противника или когда они отступают, а войска противника преследуют их, в любом случае бойцы оказываются отрезанными от своей армии. В таком случае образуется какое-то пространство, которое старается захватить резерв римской армии, а потом нападает на остальную часть фаланги.

Но обычно фалангу атаковали не с фронта, а с фланга или с тыла, поскольку при этом легче избежать условий, благоприятных для фаланги. Напротив, во время битвы решающий вес приобретают неблагоприятные условия, которых она не в силах избежать.

К этому можно добавить, что войска фаланги так же, как и другие, вынуждены маршировать и разбивать лагерь в любом месте, первыми занимать выгодные позиции, окружать противника и внезапно вступать в бой, когда он неожиданно появляется рядом.

Все это случается на войне и склонно или приближать, или полностью определять победу. Но во все подобные времена македонский боевой порядок или не может быть использован, или используется так, что становится совершенно бесполезным. Ведь войска фаланги теряют всю свою силу, когда вступают в бой отдельными сотнями или человек с человеком.

Римский порядок, напротив, никогда не сопровождается какими-либо неприятными моментами. У римлян каждый воин, если он вооружен и готов к службе, способен вступить в бой в любое время, в любом месте и при любом появлении противника и всегда сохраняет ту же силу и ту же боеспособность, сражаясь как сотнями (центуриями), так и один на один. Следовательно, поскольку войска, построенные в боевом порядке римлян, лучше приспособлены к боевым действиям, чем другие, им обеспечен больший успех в битве, чем другим.

Если я слишком долго обсуждал эту тему, то только потому, что многие греки рассматривали поражение своей армии как нечто невероятное, и потому, что многие впоследствии заинтересуются вопросом, почему и в чем боевой порядок и оружие римлян превосходят порядок фаланги».

Когда нужно атаковать укрепление противника, необходимо как можно больше растянуть линию атаки. Это напугает противника, и он остережется перебрасывать войска с мест их дислокации, чтобы укрепить участок, на который направлена ваша атака, даже если тот известен ему. Так многие его части практически становятся бесполезными. Чтобы растянуть линию наступления, все батальоны, используемые только для обмана противника, должны быть построены в четыре шеренги и идти строем. Остальная часть маневра и подготовка к реальному наступлению должны осуществляться за их спиной.

Это называется маскировкой атаки. Эта часть военного искусства полностью зависит от воображения; полководец может разрабатывать ее так, как ему нравится. Тут хороши все средства, потому что уверенность, что он не будет атакован, позволяет ему поступать так, как он считает нужным. Он может использовать овраги и лощины, долины, живые изгороди и тысячи других препятствий.

При атаке центуриями нет необходимости бояться неразберихи. Каждый центурион будет считать нападение делом чести для своего штандарта, и среди них не может не найтись того, кто готов рискнуть жизнью ради того, чтобы прославиться. Дело в том, что, согласно моей системе, полководцу известны действия каждой центурии благодаря различию цветов их штандартов.

Приближаясь к укреплениям, легковооруженные подразделения выдвигаются вперед, чтобы вызвать на себя неприятельский огонь. Их поддерживают остальные отряды. Наконец, когда начнется огонь, центурии начинают атаку. Если их атаку отражают, прежде чем они побегут назад, их место должны занять следующие и т. д. Сила и численность преодолеет все препятствия. Если вы решили атаковать укрепление сразу в нескольких местах, центурии, построенные в четыре линии, должны подойти туда одновременно. Неприятельские батальоны, видя, как к ним с обеих сторон приближаются силы противника, бросятся прочь, и ваши войска займут бруствер. После отхода противника вы сможете заново сформировать свои отряды.

Есть еще один способ атаки укрепления, полностью отличный от этого и такой же надежный. Но в данном случае вам должна благоприятствовать территория, которую вы обязаны знать в совершенстве.

Когда возле укреплений есть овраги, лощины или низины, ваши отряды могут укрыться во время подхода, чтобы их не обнаружил противник. Выдвигаться к укреплению следует несколькими колоннами на большом расстоянии друг от друга. Противник уделит все внимание этим колоннам, расположит свои части так, чтобы встретить их, и тем самым обнажит свои укрепления. Когда колонны начнут атаку, почти все неприятельские силы будут брошены против них. В это время ваши отряды, оставшиеся в укрытиях, внезапно нападают на участки укреплений, где защитников осталось немного.

Неприятельские силы, отражающие атаки колонн и не ожидавшие такого поворота событий, будут дезорганизованы. Скорее всего, они прекратят сражаться с вашими колоннами и бросятся на защиту укрепления. Но это будет лишь поводом: на самом деле вражеские солдаты побегут назад, повинуясь охватившему их ужасу. Таким образом, вы сможете занять укрепление противника практически в одно и то же время и там, где атака была настоящей, и там, где она была ложной.

Из всего разнообразия военных действий оборона укреплений кажется мне наиболее сложной. И хотя я описывал различные способы обороны, я не уверен, который из них лучше. Что касается меня, я не верю в то, что можно построить такие укрепления, которые невозможно взять. Моя любимая работа – сооружение редутов, и сейчас я поговорю о них.

Мне надлежит доказать фактами свое высокое мнение о редутах.

Войска Карла XII, короля Швеции, до битвы под Полтавой в 1709 году, когда их разгромил Петр Великий, всегда побеждали (? – Ред.). Их преимущество над русскими войсками было почти невероятным. Никого не удивляло, как 10 или 12 тысяч шведов занимали укрепления, обороняемые 50, 60 или даже 80 тысячами русских (такого не было никогда. – Ред.). Шведы никогда не интересовались численностью русских, им лишь нужно было знать, где находится противник. (Автор вводит читателя в заблуждение. Поэтому стоит кратко перечислить сражения первого периода войны. В 1700 г. произошла Нарвская битва. Русское войско (ок. 35 тыс., в т. ч. 27 тыс. пехоты, 1,5 тыс. драгун и 6,5 тыс. поместной конницы, 173 орудия) осадило Нарву (гарнизон 1,9 тыс., 400 орудий). Против Нарвы действовало ок. 15 тыс., а ок. 20 тыс. заняло очень длинную, 7 км, линию обороны западнее. Шведский король Карл XII, имея 32 тыс., с 12 тыс. лучших солдат атаковал линию русской обороны и расчленил ее, разбив русские войска в центре. Однако стойкость русских войск на флангах заставила шведов заключить соглашение, по которому русские войска, оставив шведам 145 пушек, с личным оружием и знаменами могли отступить (шведы нарушили соглашение – после того как гвардейские Преображенский и Семеновский полки переправились через р. Нарва, русские дивизии левого фланга и центра были разоружены). Русские потеряли при Нарве до 8 тыс. убитыми, шведы ок. 3 тыс. убитыми. Но дальше в боях шведы терпели поражения чаще. В битве у Эрестфера (Эстляндия) Шереметев (17 тыс.) разгромил Шлиппенбаха (7 тыс.). Шведы потеряли 3 тыс. убитыми и 350 пленными, русские – 1 тыс. В 1702 г. у Гуммельсгофа в Лифляндии Шлиппенбах с 7 тыс. решил взять реванш у Шереметева (30 тыс.), и зря – храбро сражавшиеся шведы были почти полностью истреблены (ок. 6 тыс. убитых), русские потеряли 1,2 тыс. В 1702 г. русские взяли крепость Нотебург (бывший Орешек) у истоков Невы, потеряв 1,5 тыс. (шведский гарнизон потерял две трети состава – уцелело 150 чел.). В 1703 г. русские взяли Ниеншанц в устье Невы (гарнизон 600 чел.). В 1703 г. 4 тыс. шведов пытались отбить устье Невы, но были разбиты шестью русскими полками. Шведы потеряли 2 тыс. В 1704 г. Шереметев (23 тыс.) взял Дерпт (совр. Тарту; гарнизон 5 тыс.) – русские потеряли 0,7 тыс., шведы 2 тыс. Тогда же русские взяли Нарву (гарнизон 14,8 тыс., 600 орудий), потеряв при штурме 0,36 тыс. убитыми и 1,34 тыс. ранеными. В 1705 г. шведы (Левенгаупт) нанесли не имевшее последствий поражение русским у Гемауэртгофа (русские потеряли 2,8 тыс., в т. ч. половину убитыми). В 1705 г. шведы пытались отбить остров Котлин, где была заложена крепость Кронштадт, и высадили десант, который русские после жестокой рукопашной схватки сбросили в море. Шведы потеряли ок. 1 тыс., русские 124 человека. В 1708 г. шведы (13 тыс., Любекер) пытались захватить Петербург, но были разбиты, потеряв 4 тыс., и эвакуировались морем, уничтожив при этом 6 тыс. своих же лошадей.

Но основные события развернулись южнее. В июле 1701 г. Карл XII разбил польско-саксонскую армию Августа II (отца автора) под Ригой. В 1702 г. Карл XII разбил польско-саксонское войско при Клишове. В 1706 г. шведы (Рейншильд, 12 тыс.) у Фраунштадта разбили русско-саксонское войско Шуленбурга (20 тыс.). Союзники потеряли 14 тыс., в т. ч. 8 тыс. пленных (русских шведы здесь в плен не брали), шведы 1,4 тыс. Осенью 1706 г. у Калиша в Польше русско-польско-саксонское войско Меншикова и Августа II (17 тыс. русских драгун и 15 тыс. польских кавалеристов – сторонников Августа II) нанесли поражение польско-шведскому войску Марденфельда (8 тыс. шведов и 20 тыс. поляков – сторонников шведского ставленника Лещинского). Шведы потеряли 4 тыс. убитыми, поляки Лещинского 1 тыс. и 5 тыс. было взято в плен. Русские потеряли 0,4 тыс. (!) убитыми и ранеными.

В июне 1708 г. Карл XII (ок. 50 тыс.) лично двинулся на восток, перейдя р. Березина. В июле 1708 г. при Головчине 30 тыс. шведов бились с 28 тыс. русских. Русские потеряли 1,7 тыс., шведы 1,5 тыс. А Карл XII едва не погиб, провалившись с лошадью в трясину. Позже у села Доброго русские истребили половину шведского авангарда Росса (погибло 3 тыс. из 6 тыс. шведов), потеряв 375 человек.

Еще чуть позже у Раевки сразились шведский кавалерийский полк и отряд русских драгун – Карл XII едва не попал в плен. После этого шведский король повернул на юг – на Украину.

28 сентября (9 октября) 1708 г. у Лесной Петр I (16 тыс., 30 орудий) перехватил и разгромил шведов Левенгаупта (16 тыс., 17 орудий и огромный, 7 тыс. повозок, обоз с боеприпасами и прочим для Карла XII). Шведы потеряли 8 тыс. убитыми и 1 тыс. пленными, только 6 тыс. пришло к шведскому королю. Карл XII остался почти без пороха и т. д. Русские потеряли свыше 1 тыс. убитыми и 3 тыс. ранеными. В начале 1709 г. шведы взяли крепость Веприк (гарнизон 1,5 тыс.), потеряв более 1 тыс. и потратив драгоценные теперь боеприпасы. Русско-украинский гарнизон с почетом отступил (сдав крепость после того, как кончились боеприпасы). В феврале 1709 г. Карл XII пытался наступать на восток и у Красного Кута снова едва не попал в плен. В апреле 1709 г. шведы (у Карла XII осталось 35 тыс.) осадили Полтаву (гарнизон из 6 тыс. солдат и вооруженных горожан) и здесь завязли вплоть до знаменитого сражения, которое закончилось гибелью шведской армии. В ходе безуспешных штурмов Полтавы шведы почти полностью растратили последние боеприпасы. – Ред.)

Царь Петр, величайший человек своего времени, переносил неудачи (и удачи. – Ред.) той войны с терпением, равным его гению, и не переставал воевать, чтобы дать своим войскам набраться опыта.

В ходе боевых действий король Швеции начал осаду Полтавы. Царь созвал военный совет, на котором были представлены различные точки зрения. Некоторые высказывались за то, чтобы русская армия окружила короля Швеции, соорудив крупные укрепления, заставив тем самым его сдаться. Другие полководцы были за опустошение территории в пределах 100 лье, чтобы уморить шведов голодом. Этот совет, по-моему, был совсем не плох, и царь к нему прислушался. Остальные генералы возразили, что этот прием всегда можно использовать, но сначала нужно рискнуть и дать сражение, поскольку Полтаве и ее гарнизону грозит опасность быть захваченными непобедимым и решительным королем Швеции. В Полтаве есть большие запасы продовольствия и все необходимое, что поможет ему пересечь пустое пространство, которое предлагают создать вокруг него. Это решение и было принято. Затем царь обратился к военному совету и объяснил свои намерения.

Поскольку мы решили сражаться с королем Швеции, говорил Петр, мы должны выбрать наилучший способ. Шведы стремительны, хорошо дисциплинированы, обучены и искусны. Нашим войскам не занимать решимости, но у них нет других преимуществ. Поэтому необходимо уничтожить преимущества шведов. Наши войска часто отбивались от шведов на укреплениях, а в открытом бою часто бывали побеждаемы искусностью и легкостью маневров шведов. Значит, необходимо лишить шведов возможности осуществить маневр и сделать его тщетным.

Для этого, сказал Петр I, я возведу несколько редутов с глубокими рвами вдоль фронта нашей пехоты, введу туда гарнизоны и замаскирую редуты частоколами и кустами. Это потребует лишь нескольких часов работы, и мы будем ждать противника за редутами. Чтобы напасть на нас, Карлу XII придется снять осаду. Когда он потеряет множество своих людей, ослабеет и будет дезорганизован, мы атакуем. Не может быть никакого сомнения в том, что Карл снимет осаду и начнет атаку, как только завидит наше приближение. Следовательно, необходимо организовать наш марш так, чтобы подойти к нему к концу дня, чтобы он начал атаку до наступления утра. А перед этим, ночью, мы соорудим редуты.

Так говорил русский царь, и весь совет одобрил предложенный им план. Были отданы приказы относительно марша, снаряжения, пушек, фашин, частоколов и т. п. 6 июля (25 июня по ст. стилю) 1709 года Петр I расположил свое войско неподалеку от войска шведского короля (в 5 км к северу от Полтавы. – Ред.).

Король Швеции, хоть и раненый (едва не погиб, когда ходил в разведку), сообщил своим генералам, что намерен рано утром 8 июля атаковать русскую армию. Они построили войска в привычном боевом порядке и еще до рассвета (в 2 часа ночи) тронулись в путь.

Царь построил на своем фронте семь редутов (шесть фронтальных и четыре перпендикулярных им). Они были сделаны тщательно (два первых из перпендикулярных редутов не успели достроить. – Ред.), и в каждый разместили по два батальона пехоты (во всех десяти редутах находилось всего два батальона. – Ред.), снабдив их всем необходимым для обороны. Вся остальная русская пехота находилась позади редутов, а кавалерия располагалась по крыльям (здесь была только русская конница Меншикова – 17 полков. – Ред.). Добраться до русской армии, не захватив редутов, было невозможно, поскольку иначе они остались бы нетронутыми в тылу шведской армии. Пройти между ними, не попав под смертоносный огонь, тоже было бы трудно.

Ни шведский король, ни его генералы не знали об этих приготовлениях русских, пока не наткнулись на них. Но поскольку машина была запущена, остановить ее было уже невозможно. Два крыла шведской кавалерии обратили в бегство русскую кавалерию и долго ее преследовали (наоборот, в ходе боя с 3 до 5 часов шведская конница была опрокинута русской конницей. – Ред.), но центр был остановлен редутами. Шведы атаковали их и наткнулись на упорное сопротивление.

Каждый солдат знает, как трудно взять хороший редут. Это требует особого боевого порядка, нескольких батальонов и 15 или 20 рот гренадеров, чтобы одновременно атаковать с нескольких сторон, и даже тогда успех не гарантирован. Однако шведы захватили три редута (два недостроенных. – Ред.), но с огромными потерями были отбиты остальными. В рядах шведской пехоты, атаковавшей эти редуты, неизбежно начался разброд, тогда как русская пехота, стоя на расстоянии 200 шагов, спокойно наблюдала за этой сценой. (Пехоты здесь не было, а русская конница, следуя плану Петра, занялась уничтожением правофланговых шведских колонн Росса и Шлиппенбаха, отрезанных от основных сил в ходе боя за редуты. – Ред.)

Король и шведские генералы видели, в каком опасном положении они оказались, но бездействие русских давало им некоторую надежду на возможность отступления. Сделать это достойно было совершенно невероятно, поскольку армия была дезорганизована бесполезными атаками и множеством убитых. Однако отступление было единственно возможным шагом. Войска, занявшие редуты, в конце концов, отступили. Русская армия начала преследование врага. (На самом деле после боя за редуты прорвавшиеся сквозь них шведы (ок. 18—20 тыс., ок. 10 тыс. оставалось под Полтавой, колонны Росса и Шлиппенбаха уже были уничтожены в Полтавском лесу) вышли навстречу построившимся для боя главным силам русской армии (ок. 40 тыс., а ок. 10 тыс. Петр выделил для создания завесы западнее за спиной у шведов), которым теперь надо было только сражаться. В 9 часов шведы решительно атаковали центр русского войска и в отчаянной рукопашной схватке сумели потеснить первую линию. Петр I лично повел в контратаку батальон второй линии Новгородского полка. Одна шведская пуля прострелила царю шляпу, другая попала в седло. В это время едва не погиб и вдохновлявший шведов Карл XII. Контратакой русские смяли атакующих. Русская конница ударила во фланг и тыл. Шведы не выдержали и побежали. Началось их избиение и пленение. Только на поле боя было подобрано 9234 шведских трупа, взято в плен 2874 пленных. Русские потеряли 1345 убитыми и 3290 ранеными. В ходе последующего преследования количество шведских пленных превысило 18 тыс. Лишь около 1 тыс. вместе с Карлом XII и изменником Мазепой сумели укрыться в турецкой крепости Очаков. Кадровая, овеянная славой побед шведская армия перестала существовать. И больше подобной армии у Швеции никогда не было. Пленные шведы были поселены на просторах великой России, с 1721 г. Российской империи, и стали частицей русского народа (как в свое время – варяги, приведенные на Русь Рюриком и его преемниками). – Ред.)

Под огнем редута произвести построение было невозможно, и, следовательно, шведы отступали дезорганизованной, смешанной толпой. Тем временем царь созвал своих генералов на военный совет. Господин Алларт[43], один из самых младших, не дав никому произнести ни слова, сказал своему государю так: «Если Ваше Величество тотчас же не атакует шведов, время будет упущено». Все войско безотлагательно стройными рядами с поднятыми вверх пиками двинулось вперед в промежутки между редутами, в которых стояли гарнизоны, чтобы в случае необходимости прикрывать отступление.

Шведы едва смогли остановиться, чтобы перестроиться и навести порядок, когда увидели мчащихся за ними русских. В их рядах снова началась всеобщая паника, но они все-таки не побежали, а даже сделали отважную попытку развернуться, словно собираясь атаковать. Но порядка, души битвы, у них уже не было, и их легко разогнали.

Русские, не привыкшие к победам, не осмелились преследовать их, и шведы беспрепятственно отступили в Борисфен[44], где все потом были взяты в плен. Вот как умелое расположение войск заставляет фортуну повернуться к вам лицом! (Вышеприведенный отрывок заставляет вспомнить, что барон Мюнхаузен тоже родом из Саксонии, правда, Нижней. – Ред.)

Если русские, в то время неопытные и неуверенные в своих силах (уже и опытные, и уверенные. – Ред.) из-за серии неудач, смогли победить шведов, благодаря своей диспозиции победили бы они эту отважную и воинственную нацию, чей инстинкт – атаковать, в другом случае? (См. примечания ранее. – Ред.) При подобной обороне у обороняющегося сохраняются возможности для контратак – противника, пытающегося взять редуты, контратакуют части, выдвигающиеся по мере надобности.

Наступление возобновляется всегда со свежими войсками. Они с нетерпением ждут приказа и энергично атакуют, но особенно потому, что они знают: им есть куда отступить. Паники, иногда охватывающей армию, не стоит бояться, если вы воспользовались благоприятным моментом, способным решить исход боя. Я имею в виду время, в течение которого противник находится в смятении. Какое преимущество сулит вам возможность с уверенностью ждать этого момента?

Русские не воспользовались всеми преимуществами, которые давала им их диспозиция. Они позволили у себя на глазах захватить три (два. – Ред.) своих редута, даже не попытавшись им помочь. Это лишило присутствия духа защитников остальных редутов (отнюдь. Их так и не взяли. – Ред.) и придало еще большей отваги шведам. Следовательно, смело можно сказать, что русские в этой битве победили шведов только благодаря заранее приготовленным позициям, а сама армия не внесла большого вклада в эту победу. (?! – Ред.)

Редуты также очень выгодны тем, что на их строительство требуется совсем немного времени, а пользу они приносят в бесконечном количестве ситуаций. Одного редута вряд ли достаточно, чтобы остановить всю армию в узком проходе. Их можно использовать для отдыха после изнуряющего марша, ими можно поддержать одно из ваших крыльев, разделить территорию, занять обширное пространство или поддержать фланг в лесу, на болоте, на реке и т. п., когда испытывается недостаток войск.

Шпионам и проводникам следует уделять максимальное внимание. Монтекукколи говорит, что они являются глазами полководца и так же необходимы ему, как собственные. Он прав. На хороших шпионов и проводников не стоит жалеть денег. Эти люди должны быть умными, хитрыми, осторожными и уроженцами тех мест, где ведется война. Их следует внедрять повсюду, среди офицеров, генералов, маркитантов и особенно среди поставщиков провизии, потому что склады, магазины и прочие подобные заведения дают лучшую информацию об истинных намерениях противника.

Шпионы не должны знать друг друга. Они подразделяются на ранги: некоторые внедряются в солдатские массы, другие следуют за армией под видом торгашей. Эти должны знать одного старшего и передавать ему все сведения для доклада генералу, который им платит. Старшим назначается только проверенный, умный человек. Он каждый день докладывает генералу о своей деятельности, и тот должен быть уверен в его неподкупности.

Есть у войны особенности, которые надо изучать, так как по ним с некоторой уверенностью можно сформировать мнение о ситуации. Этому также способствует знание противника и его обычаев, но существуют признаки, общие для всех наций.

Во время осады, например, под вечер вы обнаруживаете на горизонте и на высотах группы неорганизованных, праздношатающихся людей, глядящих на город. Это верный признак того, что готовится решительная атака. Дело в том, что атаки осуществляются силами различных корпусов и, как правило, о них становится известно всей армии. Офицеры корпусов, не участвующих в атаке, собираются неподалеку от города, чтобы поглазеть на захватывающее зрелище.

Когда ваш лагерь расположен вблизи от неприятельского и вы слышите оттуда стрельбу, на следующий день можно ожидать боя, потому что люди разряжают и чистят оружие.

Если ваш лагерь расположен так близко от лагеря противника, что вы видите, как солдаты меняют рубашки, значит, они готовятся к нападению на вас. Перед атакой они надевают на себя все рубашки, чтобы не потерять их.

Если в армии противника происходит какое-либо большое движение, об этом можно судить по облакам пыли, расползающимся на несколько лье вокруг. Пыльные облака, поднятые фуражными обозами, отличаются от тех, что поднимает марширующая колонна, но вы должны научиться различать их.

О направлении движения противника вы можете судить по отражению солнца от его оружия. Если лучи перпендикулярны, неприятель движется на вас; если они колеблются и нечасты, он отступает; если они падают справа налево, он направляется налево; если, напротив, они падают слева направо, он идет направо. Если над его лагерем поднимается облако пыли, поднятое фуражными обозами, он отсылает своих маркитантов и возимое имущество, и вы можете быть уверены, что он сворачивает лагерь и скоро тронется в путь.

Пристальное наблюдение за лагерем противника даст вам время расположить свои войска так, чтобы атаковать его на марше. Вы должны заранее знать, собирается ли он двигаться в вашем направлении, входит ли это в его намерения и какую дорогу он, скорее всего, выберет. Об этом можно судить по его позиции, поставкам, складам, ландшафту – короче, по его поведению в целом.

Иногда он размещает свои пекарни справа или слева от себя. Если вы знаете время работы пекарни и количество выпечки и если у вас есть хотя бы небольшое прикрытие, вы можете сделать фланговое движение всей вашей армии. Если он сымитирует ваше движение, как иногда ему это приходится делать, вы можете внезапно вернуться и напасть на пекарни с 10 или 12 тысячами человек. Такая экспедиция предпринимается скрытно, потому что у вас всегда есть преимущество в несколько часов, если не считать времени между получением сведений и их подтверждением. Он, несомненно, будет ждать, когда испечется хлеб, и только тогда сможет привести в движение свою армию, но, по всей вероятности, узнает о нападении на пекарню раньше, чем получит приказ начинать марш.

В войне есть бесчисленное множество подобных уловок, которые можно использовать с небольшим риском. Их последствия зачастую так же велики, как и последствия полной победы. Они могут заставить противника атаковать вас с невыгодой для себя или даже позорно отступить с численно превосходящей армией. А вы будете рисковать малым или вообще ничем.

Я обрисую далеко не фантастический образ командующего. Я знал таких людей.

Главным его качеством является мужество. Без мужества остальные достоинства представляют небольшую ценность, поскольку не могут быть использованы. Второе – незаурядный ум и, если так можно сказать, своеобразная хитрость. Третье – отменное здоровье.

Командующий должен обладать талантом внезапной и своевременной импровизации, уметь проникать в души других людей, при этом оставаясь непроницаемым. Он должен быть готовым ко всему, сочетая свою активность со здравым смыслом, с искусством во всех случаях принимать правильное решение и с особой проницательностью.

Он не имеет права поддаваться капризам и ненависти. За проступки он должен безжалостно наказывать, особенно тех, кто ему больше всего дорог, но никогда не делать это в порыве гнева. Когда ему приходится, выполняя военные правила, наказывать особенно жестко, он всегда сожалеет об этом, постоянно помня пример Манлия[45]. Но он никогда не должен считать, что наказывает лично он. Он исполняет лишь военные законы. Обладая этими качествами, командующий будет любим, его будут бояться, но и уважать и ему, несомненно, будут подчиняться.

Функции полководца безграничны. Он обязан уметь содержать свою армию; размещать ее так, чтобы ему приходилось сражаться только тогда, когда он сочтет нужным; строить свои войска в разных боевых порядках; извлекать выгоду из благоприятного момента, который определяет любой талантливый человек и который решает успех дела. Все это очень важные обстоятельства, меняющиеся по мере изменения ситуации и расположения войск.

Чтобы все это оценить, полководцу не следует в день битвы больше ничем заниматься. Инспекция территории и расположения войск должна быть быстрой, как полет орла. После этого его приказы должны быть короткими и простыми, например: «Первая линия атакует, вторая – поддерживает ее».

Генералов, находящихся в его подчинении, следует считать некомпетентными, если они не умеют исполнять его приказы и осуществлять маневры с вверенными им дивизиями. Надо сделать так, чтобы главнокомандующему не приходилось заниматься этими вопросами и затруднять себя другими мелочами. Ведь если ему придется выполнять функции сержанта и всюду успевать самому, он будет похож на муху из басни, которая думала, что правит повозкой!

Я бы хотел, чтобы в день битвы полководец ничего не делал. Его наблюдения будут от этого лучше, суждения более здравыми, и он лучше воспользуется ситуацией, в которой противник окажется во время боя. А почувствовав благоприятный случай, он даст волю своей энергии, помчится к критическому участку, поведя за собой первые попавшиеся отряды. Вот такие мелочи решают исход битвы и определяют победу. Важно не упустить благоприятный случай и суметь им воспользоваться.

Принц Евгений обладал этими качествами, величайшими в военном искусстве, признаками высшего гения. Я внес свой вклад в изучение этого великого человека и осмелюсь сказать, что понимаю его.

Многие генералы в день битвы заставляют свои войска бесцельно маршировать, следя за тем, чтобы они держали правильную дистанцию. Они отвечают на вопросы, на которые должны отвечать адъютанты, гоняют их то туда, то обратно и беспрестанно суетятся. Короче, пытаются делать все, а в результате не делают ничего. Создается впечатление, что их головы повернуты задом наперед: они ничего не видят и способны делать только то, что делали всю жизнь, то есть методично муштровать свои войска и выполнять приказы командующего.

Почему так происходит? Просто очень немногие изучают более высокие проблемы войны. Они проводят свою жизнь, муштруя войска, и полагают, что это единственная ветвь военного искусства. Став командующими армиями, они оказываются совершенно некомпетентными и, не зная, что им следует делать, делают только то, что умеют.

Одна из ветвей военного искусства, строевая подготовка, является методической, вторая, способ ведения боя, – интеллектуальной. Для второй важно, чтобы ею занимались незаурядные личности.

Если у человека от рождения нет военного таланта, в воинской службе он никогда не поднимется выше среднего уровня. То же самое относится к остальным талантам; для живописи, музыки или поэзии талант должен быть врожденным. Все высокие искусства в этом отношении похожи друг на друга. Вот почему в любой сфере человеческой деятельности встречается так мало выдающихся людей. За сотни лет рождается один. Усердие лишь направляет мысль в должное русло, но не вдыхает душу, потому что душа – создание природы.

Я встречал очень хороших полковников, которые стали очень плохими генералами. Знал я и других, которые блестяще брали деревни, превосходно маневрировали в составе своей армии, но вне ее не могли на войне возглавить даже тысячу человек, окончательно теряли голову и оказывались неспособными принять любое решение.

Если такой человек станет командующим армией, он будет искать спасения в диспозициях, потому что других источников у него нет. Пытаясь заставить своих подчиненных лучше понимать себя, он будет смущать дух всей армии многочисленными распоряжениями. Поскольку любая мелочь способна изменить весь ход войны, он пожелает изменить боевой порядок, чем вызовет сумятицу в войсках, и неизбежно будет разгромлен.

Нужно раз и навсегда установить стандартные процедуры боя, известные как всем войскам, так и генералу, который их возглавляет. Есть общие правила, например: сохранять дистанцию на марше; если наступать, то наступать энергично; заполнять интервалы между первым и вторым рядами. Никаких письменных указаний для этого не требуется; это азы военного искусства, и они просты и понятны всем. Полководцам не следует заострять на них свое внимание, как это делают многие из них.

Но что обязаны делать генералы, так это наблюдать за поведением противника, за каждым его шагом, за тем, куда он направляет свои войска. Генерал обязан уметь ложным ударом в одном месте отвлечь внимание противника от другого, посеять в его рядах смятение, использовать любую возможность для нанесения смертельного удара в нужном месте. Но чтобы все это делать, ему не следует занимать свой ум разными пустяками.

Я не сторонник генеральных сражений, особенно в начале войны, и убежден, что умелый полководец может воевать без них всю жизнь.

Ничто так не уменьшает нелепые притязания врага, как подобный метод ведения войны; ничто не продвигает дела лучше. Частые малые бои рассеют силы противника, и, в конце концов, он будет вынужден отступить.

Я не говорю, что, когда появляется благоприятная возможность сокрушить противника, его не надо атаковать или что не надо извлекать выгоду из его ошибок. Но я хочу сказать, что можно воевать, не оставляя ничего на долю случая. И это высшая точка совершенства полководческого искусства. Но когда битве сопутствовали благоприятные обстоятельства, надо уметь извлечь выгоду из победы и, прежде всего, не нужно довольствоваться ею, следуя современной похвальной традиции.

Пословица «Для врага надо построить золотой мост» при его отступлении выполняется неукоснительно. Это неверно. Напротив, врага нужно преследовать до конца, тогда его отступление, кажущееся таким удовлетворительным решением, окажется разгромом. Соединение из 10 тысяч человек может разгромить и обратить в бегство армию из 100 тысяч. Ничто не внушает такого ужаса и не наносит такого урона, как упорное преследование, потому что все потеряно. Чтобы восстановить разбитую армию, требуются существенные усилия, а кроме того, враг долго не будет вас беспокоить. Но многие полководцы не собираются быстро заканчивать войну.

При желании я мог бы привести бесчисленное множество примеров, подтверждающих мое мнение. Я упомяну лишь один.

Когда французская армия в битве при Рамильи[46](1706 г., одна из важных побед Мальборо над французами) отступала в строгом порядке по узкому плато, ограниченному с обеих сторон глубокими рвами, вся кавалерия союзников медленно шла за нею, словно маршировала на учениях. А французская армия тоже отступала медленно, построившись батальонами по двадцать или больше рядов, из-за узости дороги. На два таких батальона напал английский эскадрон и открыл огонь. Эти два батальона, считая, что их атакуют, развернулись и ответили залпом. Что произошло дальше? При звуке залпа все французские войска отступили. Кавалерия помчалась галопом, а пехота в смятении бросилась в рвы, так что очень скоро на дороге никого не осталось.

Может ли кто-нибудь после этого похвастать строгим порядком при отступлении и дальновидностью тех, кто строит для противника «золотой мост» после поражения в битве? Я бы сказал, что они плохо служат своему хозяину.

Это не значит, что необходимо полностью отдаваться преследованию и изо всех сил гнаться за противником. Корпус должен получить приказ двигаться весь день и следовать в должном порядке. Как только противник обратился в бегство, его можно гнать лучшим оружием, нежели метательные дротики. Но если офицер, которому вы приказали преследовать противника, много внимания уделяет правильности своего боевого строя и осторожности марша, то есть можно сказать, что он маневрирует, как армия, которую он преследует, то такого посылать нет смысла. Он должен атаковать, продвигаться и преследовать без устали. Тогда все маневры хороши; только предосторожности бесполезны.