|
||||
|
|
Заключение Клыки уже не те, что были прежде…
От древних пещерных росписей в Пиренеях до сегодняшней голливудской «фабрики грез» идея оборотня проделала немалый путь. Это существо было отодвинуто на периферию жанра ужасов. Тогда как предпочтение было отдано вампирам и мумиям — детищу компьютерной графики. Оборотень, однако, по-прежнему прячется в потаенных уголках фольклора, и желающим вполне по силам его выследить. Предки его жили в верованиях и воображении первобытных охотников, смотревших на свирепость и охотничьи таланты волка с ужасом и завистью. Они думали, что, подражая повадкам животного и надевая его шкуру и прочие связанные с ним атрибуты, смогут приобрести похожие навыки и боевую ярость. Возможно, они даже верили, что на них снизойдет дух волка и, овладев их телами, сделает их столь же неистовыми, как и сам зверь, — вполне логичное предположение, надо сказать. Так сформировалась идея об одержимости, оборотничестве и превращении человека в животное. Оборотень, или человекозверь, воплощал целый комплекс эмоций и восприятий древнего человеческого сообщества: обычный человек, член своей общины, под влиянием дикого зверя становился устрашающим и свирепым охотником. Он заслуживал восхищения, даже благоговения, но также и страха, поскольку в образе яростного, не рассуждающего зверя мог обратить свою злобу на ближних. И в те времена, когда род людской начинал проводить различие между собой и царством животных, из которого он вышел, человекозверь служил откровенным и беспощадным напоминанием о животном прошлом человечества. Для многих возникающих цивилизаций это было довольно неприятным воспоминанием, и по мере того, как люди становились все более организованным обществом, рассказы о диких существах, полулюдях-полузверях, живущих где-то в дальних странах, вгрызались в сознание образованного современного человека, порождая худшие ночные кошмары.  Но был в образе человекозверя и другой элемент, противоположный, — он олицетворял свободу: азарт охоты и отсутствие ограничительных рамок, свойственных более организованной культуре. То была дикая природа; то было радостное возбуждение, которое цивилизованный человек воображал неотъемлемой частью животного мира; они соответствовали скрытым страстям и подавленным эмоциям, сбрасывая все силки и капканы, которые делили общество «цивилизованным». Такие глубоко укоренившиеся вожделения часто заметны в изображениях и скульптурах богинь-охотниц, обычно сопровождаемых волками или волкоподобными существами — как напоминание о сущности охотничьей погони. В этом идеале присутствовал также и элемент силы и власти, поскольку звериная ярость была зачастую залогом победы в битве и сеяла ужас в рядах врагов — соответственно многие герои былых времен ассоциировались с такими вспышками «волчьей ярости», которые стали частью их легендарного образа. Как мы имели возможность убедиться, существовали целые сообщества древних воинов, практиковавших подобные образцы поведения, — например, берсерки скандинавской традиции (носившие «медвежьи рубахи» и совершавшие с их помощью превращение). Мотив человека-животного, в особенности человека, превращающегося в волка, стал центральным образом многих средневековых баллад и лэ. Однако представление о дикости и непредсказуемости, освобожденной и не поддающейся контролю ярости по-прежнему оставалось в центре этой идеи, оставляя оборотней далеко за пределами сферы добра и порядка. Неудивительно поэтому, что организации с выраженной иерархией, такие как церковь, рассматривали образ человекозверя со смесью ужаса и отвращения. Для священнослужителей это существо представляло все, что было в человеческой душе темного и дикого, что служило могучим напоминанием о языческом прошлом. Человекозверь был приспешником дьявола, и подобные существа были поселены нечистым в дальних странах, дабы совращать чад Божьих с пути праведного. Более того, продолжали свою мысль священники, были и такие, кто жил совсем рядом, занимаясь тем же делом; кто мог восстать на праведников, убивая их. То были ведьмы и колдуны, жившие внутри общества, замаскировавшиеся твари, жаждавшие творить зло ближним своим по заветам самого дьявола. Они позволяли своей животной стороне брать верх, говорила церковь, либо благодаря действию волшебного артефакта (врученного им дьяволом или присными его), либо посредством заклинаний, чар, зелий или мазей, втайне используемых ими против окружающих. Такие учения оказали глубокое воздействие на развивающееся общество, ибо они означали, что те, кто был одинок, стар, или отличался от большинства, или попросту был этим большинством нелюбим, немедленно подпадал под подозрение. Они также сместили фокус представления о человекозвере, заменив героическую фигуру охотника или воина рыскающей тварью, скрывающейся в лесах и с неистовым бешенством нападающей на праведников по собственной злой воле. То было воплощение греха и тьмы — или, по крайней мере, так говорило христианское духовенство. Эти два образа — одинокие и чудаковатые личности, живущие на границе нормального общества или вне его пределов, с одной стороны, и демонические косматые волкоподобные существа, с другой — с готовностью были слиты воедино в массовом воображении, в особенности благодаря судебным процессам над вервольфами, как это происходило во Франции. Как и в случае с ведьмами, тех, кто был «чужд» или вел необычный образ жизни, воображение их соседей возводило в ранг вервольфов, способных по желанию принимать волчий облик для неких демонических целей. Их также связывали с представлениями о людоедстве (которое, вероятно, и впрямь существовало в глуши) и сексуальной распущенности, которые, по мнению общества, характеризовали его изгоев. Жестокость процессов над вервольфами во Франции, происходивших на пороге эпохи Просвещения, наряду с убогим существованием, которое вели большинство осужденных, вызвали горячие споры и глубокие раздумья в среде медиков и людей образованных. Они даже стали причиной появления серьезных научных работ и некоторого сочувствия, подводя к мысли о том, что те, кто становились вервольфами, совсем не обязательно были слугами дьявола, а скорее жертвами некой случайности, сверхъестественной либо медицинской по природе. И по мере того как Просвещение продолжало свое победное шествие, эта идея постепенно становилась ведущей и дожила до нашего времени. На вервольфа теперь смотрели не как на зловредного колдуна, а как на жертву неких трагических обстоятельств. Рассматривалась также и связь с психическими отклонениями. Это неизбежно привело к мысли о луне, свет которой возбуждает как слабоумных, так и настоящих безумцев (термин «лунатик» как синоним душевнобольного получил особое распространение). Наиболее драматичные превращения в животных, как считалось, происходят под действием тех же губительных лучей. Драма подобных превращений, конечно, искусно разыгрывалась авторами литературных произведений, а позднее — деятелями американской киноиндустрии. Многие книги и фильмы были посвящены попыткам предполагаемой жертвы отсрочить или даже остановить действие «заклятия вервольфа». И все же под тонким флером понимания и общественного сочувствия по-прежнему таился страх перед «созданием тьмы». Возможно, во всех нас, спрятанное глубоко под утонченной внешностью, живет желание вернуться к разнузданной дикости наших предков — желание, проявляющееся в виде легенд и сказок об оборотнях, часть которых, как уже было упомянуто, в конце концов превратилась в облагороженные цензурой детские сказки. Появлялись также и отдельные романы о вервольфах, пробившие себе дорогу в большую литературу, которые, хотя и не добились такого эффекта, как произведения о вампирах, все же позволили образу вервольфа не умереть. Одной из самых замечательных книг о вервольфах стал роман, написанный американским автором, печатавшимся под псевдонимом Сэмюэл Гай Эндор (настоящее имя Сэмюэл Голдстайн, 1900–1970 гг.). Его изданную в 1933 г. книгу «Парижский оборотень» некоторые критики называли «ответом „Дракуле“». В ней много сексуальных страстей, поедания человеческой плоти и всех прочих элементов, характерных для истории про оборотней. Сюжет описывает жизнь главного героя, Бертрана Колле, который родился в результате того, что его мать изнасиловал священник (как отмечалось ранее, дети священников неизменно считались обреченными на оборотничество). Родился он с волосатыми ладонями. Колле живет во времена Парижской коммуны 1871 г. Он влюбляется в девушку и отчаянно пытается ограничить или даже сбросить силу «заклятия», которое, как он чувствует, тяготеет над ним, и роман состоит из описания таких попыток и его любовной истории. Роман, в некотором отношении написанный как противовес «Дракуле» Стокера и «Франкенштейну» Мери Шелли, развивается довольно медленно и, по мнению некоторых обозревателей, написан чересчур слезливо. Тем не менее книга (по которой Энтони Хайндс написал сценарий) легла в основу снятого в 1961 г. фильма «Проклятие оборотня», снятого режиссером Теренсом Фишером, с Оливером Ридом и Ивонной Ромейн в главных ролях. Фильм был работой знаменитой студии «Хаммер-филм», снятой на студии «Брей» в Беркшире. Хотя сценарий только отдаленно напоминал книгу, Хайндс немедленно объявил роман «современной классикой». Фильм оказался довольно успешным, и в начале 1960-х образ вервольфа вновь вышел на первое место в воображении публики. В 1979 г. сборник рассказов под общим названием «Кровавая комната» снова обратил на оборотня внимание публики. Написанные английской писательницей и журналисткой Анжелой Картер, эти рассказы стали современной переработкой ряда общеизвестных детских сказок; название сборнику дал одноименный пересказ истории о Синей Бороде. В него также вошло несколько легенд о вервольфах, в частности сказка о Красной Шапочке. Один из рассказов, «Волчье братство» (пожалуй, наиболее узнаваемая переработка), привлек внимание прославленного режиссера Нейла Джордана, который превратил его в готическую ленту, пользовавшуюся оглушительным успехом после премьеры в 1984 г. Сара Паттерсон снялась в главной роли невинной девушки, чья несколько неадекватная бабушка рассказывает ей страшные истории о низколобых незнакомцах, которые порой нападали на юных беззащитных деревенских девушек и уносили их в лес, и как иногда после того, как исчезали невинные жертвы, из темноты появлялись волки. Конечно, многие из этих красивых молодчиков на самом деле были свирепыми волками, только в другом обличье; они портили молоденьких девушек и пожирали старух. Это отдаленно напоминает мотив сказки о Красной Шапочке, но фильм был на самом деле посвящен потере невинности и девственности. Он буквально сочился сексуальными намеками и подтекстами, с которыми ассоциируются волки. Фильм роскошно снят, а хорошо написанный и вызывающий зловещие ассоциации сценарий позволял развить всевозможные тонкие нюансы, привлекшие еще больший интерес. Некоторые критики отзывались о нем как о «готическом шедевре». Прием, который встретил ленту (и, по ассоциации, книгу Картер), способствовал тому, что образ вервольфа — теперь окрашенный бьющей через край сексуальностью — опять на некоторое время овладел воображением аудитории. Решающий успех «Волчьего братства» (и, 10 лет спустя, «Волка») и способность темы оборотней привлекать хорошо известных режиссеров и актеров возбудили воображение публики и сделали этот жанр поистине популярным в 1980-х и начале 1990-х гг. Однако с подъемом «вампирских» телепрограмм и фильмов наподобие «Баффи» и «Сумерек» интерес к диким гуманоидным существам, похоже, снова пришел в упадок. Но скрытный призрак зверя никуда не делся. Он остался где-то в наших воспоминаниях, готовый с рыком появиться из мрака. Время от времени слово «оборотень» употребляется применительно к садистам-убийцам, которые расчленяют, а иногда даже съедают свои жертвы, — таким, например, как Джефри Дамер. В прежние времена к таким убийцам, вероятно, отнеслись бы так же, как к осужденным по делам об оборотничестве в XVI веке во Франции. В июле.1990 г. в тюрьму был посажен серийный маньяк, который совершил целый ряд изнасилований по всему юго-востоку Англии. Газета «Индепендент» от 3 июля 1990 г. приклеила ему ярлык «оборотня-насильника», поскольку несколько нападений он совершил во время новолуния. Судя по отчетам, во внешности преступника не было ничего волчьего — напротив, по мнению свидетелей, он казался личностью довольно жалкой, но мысль о бешеной твари, одержимой животными побуждениями, приклеилась к его преступлениям сама собой. Убийца был пойман — и опять же, он и близко не был похож на волка, но его прозвище так основательно закрепилось в массовом сознании, что теперь его порой используют для описания жестоких убийц и бешеных сексуальных хищников. В 1991 г., примерно год спустя после ареста «оборотня-насильника», другой осужденный за сексуальные преступления (теперь под кличкой «человек-волк») бежал из Бродмурской психиатрической больницы и терроризировал населенные пункты на юге Англии несколько дней, пока его не поймали возле одного паба в Девоне. С момента побега он жил дикарем на вересковых пустошах, как животное, — этот образ оказался просто подарком для газет. Идея о хищнике, рыскающем по всему югу Англии, обладала могучей силой воздействия и возродила старые страхи перед зверем, скрывающимся во мраке, в потаенных уголках сознания многих обычных людей. Термин «оборотень», таким образом, стал чем-то большим, чем условное обозначение для описания таких личностей и их антиобщественного поведения. Он взывал непосредственно к древним и глубоко упрятанным страхам, которые до сих пор остаются с нами. А что же насчет предполагаемых связей между ликантропией и сумасшествием? Хотя Иоганн Вейер не высказывал этого открыто, он намекал на такую связь еще в XVI веке. Однако изыскания в этом направлении удивительно скудны, их можно едва ли не по пальцам перечесть. В 1975 г. два американских врача, Фрида Суравиц и Ричард Банта, изучали два случая ликантропии. Первым пациентом был двадцатилетний мужчина из Аппалачей с длительным стажем злоупотребления наркотиками (в работе назван X.). Однажды, во время службы в армии в Европе, после приема ЛСД он в одиночку убежал в лес, где вообразил, что превращается в волка, и увидел, как растут пучки шерсти на его лице и руках, которые стали у него на глазах «превращаться» в лапы. Как только «трансформация» завершилась, он почувствовал желание охотиться и убивать других животных. Вернувшись на базу войск США, X. пребывал в полной уверенности, что он — оборотень, и боялся, что может напасть на кого-нибудь из сослуживцев. Он утверждал, что знает какой-то дьявольский секрет, который был показан ему, когда он пребывал в волчьем облике, хотя идея о демонической одержимости могла возникнуть у него в результате просмотра фильма по книге Уильяма Блатти «Экзорцист».[50] Конечно, можно сказать, что коктейль из галлюциногенов, которым X. буквально взорвал свой мозг, повредил его чувству реальности — и похожее объяснение можно дать второму случаю, который касается пациента В. Тридцатилетний фермер, он отрастил себе необыкновенно длинные волосы, завел привычку спать на кладбищах и выть на луну, полагая себя либо волком, либо каким-то другим животным из рода собачьих. Он также мог улечься прямо на улице и уснуть, как собака. После обследования и сравнения результатов с заметками, детально излагавшими результаты тестов, которые он проходил во время службы в военно-морском флоте США, выяснилось, что мозг В. постепенно разрушился почти до состояния умственной отсталости в результате какой-то болезни. Это, возможно, и было причиной его галлюцинаций. Вскоре после того, как Суравиц и Банта опубликовали свою работу, появился еще один хорошо документированный случай. Дело касалось 49-летней американки, которая не верила, что на самом деле перевоплощается в волчицу, но начала ощущать побуждения к разврату, лесбиянству и супружеской измене (она уже довольно долгое время была замужем). Однажды она дала им выход, сорвав с себя одежду на каком-то семейном сборище, и разгуливала в таком виде, завывая по-волчьи. На следующий день она в припадке сексуального бешенства набросилась на своего мужа, изгрызла и исцарапала супружескую постель, опорожнив в процессе мочевой пузырь и кишечник. Ее положили в больницу и поставили диагноз: одна из форм шизофрении. Однако во время обострений она утверждала, что у нее есть когти и клыки и что она — животное, похожее на волка: она одержима дьяволом, который сделал ее такой. Даже эта женщина, с ее крайне расстроенной психикой, недалеко ушла от идеи волка. В свете этих работ было предпринято исследование некоторых более ранних по времени случаев, относящихся к началу 1980-х гг., в больнице Мак-Лин в штате Массачусетс. Были пересмотрены истории болезней пациентов, которым был поставлен диагноз «шизофрения». Врачи обнаружили общим счетом двенадцать случаев, классифицированных ими как «ликантропия». Не все пациенты страдали фиксацией на волках, хотя таких было значительное число, и все такие больные рычали, выли и пытались искусать медсестер. Некоторые считали себя другими животными, в их числе оказались птица, мышь-песчанка и кролик, который целыми днями скакал по палате и наотрез отказывался есть мясо. Один пациент воображал себя тигром, одевался в полосатую одежду и отрастил ногти на руках до невероятной длины. Причина таких состояний, используя фрейдистскую терминологию, лежала в подавленных сексуальных желаниях. Идея о безумии и оборотничестве теперь отдалялась от прямой идеи сумасшествия, вызванного светом луны. Волк прожил с нами долгие годы и оказал глубинное воздействие на наш выбор мировосприятия. Давным-давно появилась идея о том, что мы можем каким-либо образом превратиться в нашего старейшего врага. Но что это за идея — всего лишь мечта охотника, который жаждет азарта погони и успешной охоты? Или темная сила какого-нибудь злонамеренного чародея, желающего обрушить несчастья на своих ближних? А может быть, всего лишь галлюцинации сознания, поврежденного наркотиками или болезнью? Каков бы ни был ответ, волк по-прежнему остается ужасающим и могучим существом, которое до сих пор заставляет вставать дыбом волосы на голове любого человека. Остерегайтесь темной тени в конце улицы при свете луны! 
Примечания:5 Также киноцефалы, кинокефалы, песьеголовые, собакоголовые и т. д. 50 В России и книга, и фильм больше известны под названием «Изгоняющий дьявола». |
|
||
