Физики и лирики

Глава 15

…в которой автор не счел возможным остаться в стороне от дискуссии об отношении физиков к искусству и поэтов и художников к физике. Под названием «физики и лирики» обсуждались эти вопросы в нашей печати. За рубежом их знают «как проблему двух культур».

Доказывать человеку, который ежедневно слушает радио, смотрит телевизионные передачи, отправляется в отпуск на реактивном самолете, рассматривает в газете фотографии скрытой от нас стороны Луны, одевается в капроновые и нейлоновые изделия, что достижения физики вошли в его жизнь, – значит ломиться в открытую дверь. Мы и не станем этого делать. Но нашествие физики на современника не ограничивается внедрением в быт новой продукции. Физика «производит» не только вещи, но и идеи. Физическое мышление незаметно, но настойчиво, все более завоевывает области духовной жизни. Как нам кажется, это «нашествие идей» представляет не меньший, а может быть, и больший интерес, чем «нашествие вещей».

Подходить к событиям в мире людей с тех же позиций, что и к явлениям мира атомов, молекул или клеток, – это значит, как мы поясняли на предыдущих страницах, искать объективные закономерности повторяющихся явлений.

Объяснить явление – значит показать, что оно представляет собой следствие общего закона природы. Физический метод рассмотрения событий оставляет за пределами внимания все, что не поддается измерению и вычислению. Для физики нет бога, потому что нет способа доказать его существование путем измерений или вычислений. В этом смысле понятия траектория электрона, одновременность события и бог являются родственными: они не имеют смысла.

Научное мышление отбрасывает бездоказательные утверждения. Всякое утверждение должно быть либо доказано на опыте, либо логически выведено из несомненных положений.

Естествоиспытатель описывает мир как он есть. В его мире нет «надо» и «хорошо». Поскольку в мире людских взаимоотношений эти слова существуют, то исследователь будет пытаться их объяснить, то есть доказать, что нужные и хорошие поступки являются такими же логическими следствиями определенных взаимоотношений между людьми и людьми и средой, как и движение спутника по заданной орбите является следствием всемирного тяготения.

Нетрудно понять, что у такого естественнонаучного подхода к событиям в жизни человека и общества будет много противников. Научный подход Маркса, использованный им с неповторимым блеском для объяснения исторических событий, был принят в штыки буржуазными философами и попами по той причине, что при рассмотрении событий в мире людей как закономерного процесса не оставалось места не только для бога, но и для «просвещенных» правителей как творцов истории.

Современное естествознание идет дальше по этому пути и ищет способы объективного описания и объяснения поведения не только общества в целом, но и отдельных его представителей.

Поскольку путь науки состоит в поисках общих законов, то в применении к человеку это на первый взгляд означает отсутствие интереса к мыслям, поступкам и переживаниям индивидуума, то есть к центральным темам искусства. Подобное обстоятельство было использовано многими мыслителями для того, чтобы заговорить о пропасти, которая лежит между мирами науки и искусства.

Разговор этот не новый. В нашем веке эта «проблема» ставилась известным английским писателем Сноу, обсуждалась в последнее время Робертом Оппенгеймером, Алдосом Гексли, Лайонелем Триллингом и многими другими. Независимо от споров, происходящих за границей, бурная дискуссия долгое время занимала и страницы нашей печати. Инициаторами дискуссии явились деятели искусства, обеспокоенные уходящей от них ролью «инженеров человеческих душ». Их тезисом была духовная бедность тех, кто не знает искусства. Представители науки резко возражали против обвинений в нищете духа, которую влечет за собой занятие естествознанием. В конечном счете наши спорщики пришли к заключению, что спор основан на недоразумении и что, собственно говоря, нет и предмета для спора. И все же нам кажется нелишним посвятить несколько страниц «нашествию» физики на искусство.

Так или иначе само возникновение обсуждения темы «Искусство и наука» свидетельствует о все возрастающей роли достижений физики и физического мышления в жизни интеллигентного человека, а значит, представляет интерес для темы этой книги. Проблема очень широкая, но мы остановимся на двух вопросах. Есть ли специфическое отношение к искусству у тех, кому свойственно строгое научное мышление? В какой мере развитие науки сказывается на современном искусстве?

К ответу на первый вопрос – об отношении физиков к искусству – я приступаю с некоторой робостью. Пестрота вкусов общеизвестна. Недавно журнал «Экран» проводил анкету среди большого числа кинозрителей. Количество диаметрально противоположных мнений было столь велико, что журнал справедливо заключил о необходимости более массового опроса для выяснения статистики мнений. Это вполне естественное заключение, так как национальные различия, социальные условия, возраст, воспитание в семье, наложенное на врожденный характер, создают очень непохожих людей. И было бы странным, если бы оценки искусства у них оказались одинаковыми.

Автор, разумеется, не проводил анкетного опроса среди товарищей по профессии, и поэтому, отваживаясь на некоторые обобщения, заранее предупреждает, что если кто-либо будет с ним не согласен и вызовет на спор, то он не поднимет перчатки.

Начнем с того, что физическое мышление вырабатывает привычку относиться с большим доверием к собственному мнению, чем к мнению других. Поэтому стоит с пониманием относиться к людям науки, когда они пытаются претендовать на самостоятельность в оценке произведений искусства и в наименьшей степени поддаются гипнозу чужих суждений.

Следующая черта во вкусах физиков, которую я подчеркиваю достаточно смело, – это непременное требование сюжетной занимательности в фильме, в пьесе, в романе. Обычно никакие ссылки на исключительную психологическую тонкость автора, достижение им глубин философских обобщений, замечательные формальные находки физиков не волнуют и успеха у них не имеют. А вот приключенческие, фантастические и детективные романы находятся в чести.

Вероятно, это предпочтение свойственно не только физикам, но и всем людям, преданным своей работе. Если книга не увлечет, то мысли невольно возвращаются к любимому делу. Возможно и еще одно объяснение пристрастия к романам со сногсшибательно закрученным сюжетом: сказывается неутоленная профессией жажда к активной деятельности, заложенная в каждом.

Вот почему, наверное, бытует мнение, будто людей научной профессии оставляют равнодушными художественные произведения, увлекательные не столько своим сюжетом, сколько эмоциональной насыщенностью. Хотя если в таком произведении нет отклонения от жизненной правды, нет наигранного пафоса и сентиментальности, то оно найдет в среде ученых совершенно нормальное число приверженцев.

Теперь о музыке, стихах, живописи, о тех произведениях искусства, в которых художник разговаривает с человеческим сердцем, «минуя разум».

В большинстве случаев люди, посвятившие себя науке, с удовольствием учатся слушать стихи, музыку и смотреть картины. У меня создалось впечатление, что физики и здесь не составляют исключительности. Свойственное же им любопытство несколько глубже проникает во владения искусства.

Сначала они хотят понять, что заставляет многих людей простаивать часами перед полотнами Рериха или Гогена, слушать с упоением стихи Блока или Ахматовой. Затем эта первичная цель исчезает и гармония слов, красок и звуков находит, вероятно, прямую дорогу в душу.

Тот, кто умеет и любит логически мыслить, возможно, теряет в какой-то мере непосредственность восприятия. По себе знаю, что прямого разговора художника с моей душой не всегда получается.

Но было бы ошибкой думать, что эта примесь рационализма к эмоциональному соку, переваривающему дары искусства, обедняет духовную жизнь человека. При включенном разуме эстетическое наслаждение от произведения искусства не только не падает, но, напротив, катализируется. Я ценю произведения искусства не только за непосредственные эмоции, но и за те мысли, которые у меня возникли (хотел или не хотел этого художник), ибо эти мысли, в свою очередь, являются источником волнения.

Думается, что такое восприятие искусства характерно для людей моей профессии.

Все это находится в прямой связи с эстетическим восприятием научных фактов и законов, о котором уже шла речь при обсуждении вопроса красоты законов и уравнений. Способность с волнением относиться к красивой мысли и к способу ее выражения естественным образом дополняет непосредственное восприятие произведений искусства. Поэтому я никак не могу согласиться с мнением, что рационализм обедняет и сушит человека.

Кроме целей развлечь, взволновать, воспитать чувства, перед искусством стоит задача воспитания идей и правил поведения.

Часто эту задачу считают самой важной. Зрелые люди полагают себя воспитанными и редко сознательно обращаются к искусству в поисках жизненных истин. Искусство, так же как природа, воспитывает незаметно, капля за каплей.

Возможно, что физики, для которых мышление есть профессия, реже ищут в искусстве чистые идеи, чем представители других профессий. И действительно, человек – многострунный рояль. Жизнь же разыгрывает на нем пьесы в пределах одной октавы. Нетронутые струны хотят звучать – это инстинкт жизни.

Музыка, поэзия, живопись вовлекают в игру те струны, которые повседневная работа, постоянные хлопоты, вообще жизнь не балует вниманием.

Мне это кажется главным.

Второй вопрос, который мы хотели обсудить, касается влияния науки на искусство.

В том, что такое влияние есть, нас убеждает возросший интерес к науке со стороны деятелей искусства. В чем же лежат причины, заставившие поэтов посещать научные кружки, читать журнал «Наука и жизнь» и с вниманием и почтением прислушиваться к голосу физиков?

Отношение к науке изменилось на глазах людей моего поколения. В дни моей юности образованному человеку вменялось в обязанность приличное знакомство с живописью, театром, литературой, но, разумеется, никак уж не знание законов и устройства природы. Представлялось очевидным, что понимание смысла человеческого существования, правил общения между людьми, взаимоотношений людей и общества… короче, всего, что составляет ядро жизни, может быть дано только средствами искусства.

Я превосходно помню почти презрительное отсутствие интереса к естествознанию в среде гуманитарщиков в мои студенческие годы. И полную уверенность в том, что познание общечеловеческих истин не имеет ничего общего с проблемами естествознания. За истекшие годы картина переменилась. Сейчас молодые физики уверенно вещают, а их сверстники от литературы и истории с уважением слушают.

Поэты и художники считают своим долгом хоть немного разобраться в физике и биологии. Упреки в непонимании основ теории относительности или квантовой механики в адрес деятелей искусства стали покорно восприниматься как вполне заслуженные. Зачислить Эйнштейна в математики сейчас так же неприлично, как Пикассо в музыканты (пример такого невежества недавно приводил ректор МГУ Александров).

Словом, поэты учат естествознание. Зачем им это понадобилось?

Если при помощи уэллсовой машины времени можно было бы перенести в сегодняшний день тысячу младенцев из древней Эллады или Рима, то результаты воспитания и обучения этих пришельцев из далекого прошлого вряд ли отличались бы от успехов и неудач в воспитании современных детей. Генетические изменения – медленный процесс, и несколько тысячелетий – это мгновение для эволюции. Аристотель и Демокрит попали бы, вероятно, в школу для талантливой молодежи и с успехом изучали бы квантовую механику. Софокл и Аристофан писали бы психологические двухактные пьесы, а молодежь без писательских талантов или способностей к живописи успешно справлялась бы со специальностями радиотехника и слесаря-лекальщика, а в выходной день посещала бы футбольные матчи вместо боя гладиаторов.

За тот срок, в глубину которого нам разрешают заглянуть исторические документы, врожденные характер и страсти человека не претерпели изменений. И все же представители разных веков отличаются друг от друга очень. Различия эти вызываются социальной средой, общественными отношениями, то есть воспитанием. Однако человек во все эпохи оставался и остается человеком. Искусство превосходно отражает это положение дела.

Сердцевину искусства составляют вечные темы – любовь и ревность, дружба и война, противоречивость человеческого характера… Поэтому не только пьесы Шекспира нисколько не устарели, живет на сцене и пользуется успехом театр древней Греции. Стихи Ронсара волнуют нас так же, как и современников великого французского поэта. Статуи Праксителя и скульптурный портрет царицы Нефертити по-прежнему ласкают взор и служат образцом и мерилом таланта современного скульптора.

Но каждое следующее поколение художников стремится выразить мир по-новому. Оставаясь в кругу вечных тем, они стремятся сделать это поисками новой формы и переплетением неумирающих сюжетов с новыми социальными отношениями.

Настоящий художник в стремлении внести свое в вечные темы искусства жадно вглядывается в современность, ищет цвет эпохи, который должен дать его произведению неповторяющуюся и неповторимую окраску.

Но особенности эпохи не в одних социальных условиях. Завоевания науки привели к техническим открытиям, влияющим на судьбы мира. Успехи естествознания заставили по-новому осмыслить моральные ценности. Чтобы не приводить много доводов, достаточно напомнить о доказательствах материальности духовной жизни.

Разумеется, искусство не может пройти мимо этих изменений. Разве не естественной является мысль (может быть, подсознательная), что в этом влиянии науки на жизнь и надо искать новые, еще не испытанные краски, которые должны сделать неповторимыми вечные темы искусства.

Результаты внимания работников искусства к науке уже налицо. Позитроны и нейтроны замелькали в стихах. Абстрактные полотна стали получать названия вроде «преобразования Лоренца»». На сценах театров идет пьеса под названием «Физика». Во многих романах трудовая деятельность героев протекает под сенью научно-исследовательских институтов. Растет число научно-фантастических повестей. Но это все лишь внешние признаки; наверное, основная революция в искусстве все же еще впереди.

Было бы неверным думать, что наука завоюет в искусстве только сюжет. Ведь цель художника – передать читателю или зрителю свое особенное ощущение и восприятие действительности.

Нашествие физики на искусство должно привести к развитию нового поэтического взгляда на вещи и людей. Рано или поздно художественное видение мира будет происходить через призму научного мышления. Имеются серьезные доводы в пользу того, что рано или поздно научное мышление скажется и на поэзии.

Если знаешь природу вещей, то уже не сможешь писать о них так, как во время своего неведения. Английский поэт Китс ненавидел великого Ньютона за то, что тот объяснил радугу и разорвал поэтические связи между радугой и божественными силами. Научное объяснение, по его мнению, обеднило поэзию. Конечно, мы теперь знаем, что это не так. Но важно признание, что после того, как знаешь, не можешь игнорировать этого знания ни при восприятии, ни при выражении его художественными средствами.

Прав ли Китс (а также многие его прошлые и современные единомышленники) в том, что наука депоэтизирует действительность? Думается, что в этом нет ни грана истины.

Полагать, что наука мешает поэзии, – значит думать, что поэзия кончается там, где начинают проглядывать ясные связи между явлениями или где становятся видимыми первопричины настроений и страстей человека.

Не правильнее ли считать, что знание природы вещей должно породить богатые поэтические образы? Знание, которым не обладали его предшественники, только оно позволит художнику найти новые слова и краски для создания по-настоящему современных совершенных произведений.

Наши писатели, поэты и художники проявляют к науке значительно больший интерес, чем их зарубежные собратья. Иначе и не должно быть. Ведь у нас работники искусства воспитаны в реалистических традициях. Пренебрежение научными знаниями, которое типично для западных служителей муз, приводит к поискам новизны одной лишь формы художественного произведения. Бессюжетность, увлечение формой, «новый роман» в литературе – все это следствие крушения, поисков нового на старых путях в развитии искусства. Потерпевшие, видимо, не задумывались над тем, какие необъятные просторы для художественного вдохновения представляет современнику феноменальный рост естественнонаучных знаний. Они не поняли, что реализм не исчерпает себя до тех пор, пока не будут меняться наши взгляды на природу и человека.

К молодому читателю, задумывающемуся над выбором своей будущей профессии, особо обращены многие страницы и ряд глав этой книги. Автор поставил перед собой цель рассказать, в чем состоит профессия физика, показать поистине безграничные возможности этой науки и ее применение чуть ли не во всех областях человеческой жизни. Конечно, физика как профессия сегодня не нуждается в рекламе. Но сведения «по физике», полученные в школе, как правило, не дают верных представлений о профессии физика.

Универсальность физических методов исследования и теорий остается за пределами школьного курса. Юноша или девушка при выборе профессии часто терзается на первый взгляд противоречивыми желаниями. Нет ничего естественнее для настоящего комсомольца, чем желание работать на том участке, который важен сейчас для нашего государства. Поэтому влечет к себе химия. Но в то же время физические приборы кажутся более привлекательными, чем химические пробирки. Или еще – хочется путешествовать, посмотреть страну, а в то же время заманчиво посвятить себя точным математическим расчетам.

Вот почему казалось нужным показать, что эти и многие другие желания не только не противоречивы, но естественным образом совмещаются.

Если попытаться сформулировать цель книги коротко, то придется сказать так: она написана для того, чтобы показать роль и место физики в современной культуре.

Рост значения науки в общественной жизни – дело последних десятилетий. Не мудрено, что до сих пор значительная часть зарубежной интеллигенции имеет несколько смутные представления о существе и содержании научной деятельности. Не редки и суждения, поражающие односторонним взглядом на вещи. Доводы против физики находятся без труда: радиоактивные осадки, атомная бомба, ракеты – без науки не было бы этих «подарков» человечеству. Но доводы эти не новы. Такие же обвинения высказывались и против автоматизации труда. Хотя ясно видно, что вред от науки – это следствие не природы науки, а природы капиталистического общества.

К отрицателям науки примыкают как сторонники отхода науки от ее практических приложений, так и «практически мыслящие деятели», которые не видят в науке ничего, кроме средства умножения материальных ценностей.

Имея в виду все эти крайние точки зрения, казалось целесообразным подробно остановиться на делении наук на прикладные и естествознание и показать их взаимодействие. Это было первой задачей автора.

Мы являемся свидетелями становления единого взгляда на природу живой и неживой материи. Смываются границы между отдельными главами естествознания. Рушатся представления об особых, нематериальных носителях химических и биологических процессов.

Достижения науки, доказывающие подчинение всей природы общим физическим законам, зачастую встречают противодействие со стороны идеалистически или просто узкомыслящих специалистов. Школьное обучение возводит высокие заборы между научными дисциплинами.

Поэтому казалось важным подробно остановиться на подведении общего фундамента – законов физики – под все естествознание.

Такова вторая задача, которую попытался решить автор.

Книга написана для широких кругов читателей. Вправе ли автор рассчитывать на интерес столь многочисленной категории лиц?

По единодушному признанию деятелей культуры всего мира советский читатель – самый лучший из читателей. Почти полстолетия существования в мире социалистического государства воспитало человека не только просто любознательного, но относящегося с особо острым вниманием ко всем явлениям общественной жизни. Поэтому нет сомнения, что общие проблемы, которые ставятся в этой книге, привлекут его внимание. Этим комплиментом своему будущему читателю автор не пытается завоевать его снисхождение. Если книга плохая, то ее не спасет ни самая великая тема, ни самые лучшие намерения автора.