– КГБ и опять комары (Глава 12)

К станции метро «Лиговский Проспект» подкатили чёрная «Волга» и крытый «Зилок» с надписью «Хлеб». Из «Волжаны» вышло двое крепких мужичков в неприметных пальтишках поверх серых пиджаков, а из «Хлеба» ещё двое в белых халатах поверх таких же серых костюмов. Всей кучей почему-то надели резиновые перчатки, потом вытащили из хлебного фургона большой зелёный ящик и с ним поспешили к метро. Со стороны такое выглядело нелепо, но при яркой фантазии можно было подумать, что сегодня Ленинградский Метрополитен заказал своим рабочим обед под землю и наказал главному инженеру лично проследить за его качеством.

А в это время в тесной комнатке милицейского наряда сидел герой афганской войны старший сержант Деркачёв. Руки его были скованы за спиной наручниками, и делать ему было уже с полчаса, как нечего – в комнатке никого не было. Менты, испугавшись заразы из его чемодана, всей троицей несли вахту снаружи, не снимая рук с кобуры и по очереди заглядывая в маленькое окошко на двери. Пойманный диверсант никаких попыток к бегству не предпринимал, вёл себя спокойно, но в общем довольно странно – он запрокинул голову и завороженно смотрел на кафельную стену над своим топчаном.

В такую встречу Сява не мог поверить – на стене, выделяясь на белой плитке, как фигуристка на льду, сидела самка Aedes aegypti – египетского эдеса. О таком трофее он мог только мечтать, и вот она заветная цель – прямо над его головой. «Бедненькая, – думал Тонзиллит – и как ты здесь выжила в пропахших мазутом сквозняках от такой убийственной вентилляции. И как несущиеся поезда тебя не прихлопнули, размазав ничтожным пятнышком на своём лобовом стекле. А как тебе трудно кушать в толпах людей, постоянно бегущих куда-то. Но факт – в метро у тебя есть ниша». Одно плохо – руки в наручниках, не поймать эту птицу счастья.

Из раздумий Тонзиллита вывело появление «санитаров» и людей в штатском. Они остановились перед самой дверью и принялись одевать марлевые хирургические маски. Здоровый синий светящийся знак «Милиция», что висел над входом, подкрашивал их морды мертвецким оттенком. Среди мирно шествующих граждан эта группа смотрелась особняком, вроде не от мира сего, как вампиры. И ещё этот комар на стенке… Вполне галлюцинаторный денёк. Наконец «штатские» вошли в комнату, без разговоров схватили Деркачёва, больно вывернув ему скованные руки, и в такой «троллейбусной» позе потащили его к «Волге». Следом «санитары» уложили Деркачёвский чемодан в свой зелёный ящик и понесли его в «хлебный» фургон. Затем к «Волге» с дружными воплями понеслись менты.

– Ребята, наручники! Не губите, отдайте наручники!

Штатский, что уселся на заднее сидение рядом с Тонзиллитом, недовольно хмыкнул, потом достал из кармана свои наручники, защёлкнул их на Сявиных руках и лишь потом снял милицейские. Он медленно опустил стекло и протянул наручники заискивающе улыбающимся ментам.

– Надо же, ключи подходят. У вас что, одни ключи на весь Союз? – чтобы хоть как-то разрядить обстановку спросил Сява.

Люди в штатском словно ничего не слышали, вопрос повис в воздухе. Поехали всё в том же безмолвии. «Серенький» сосед прямо тут же в машине ловко обыскал Сяву, вытянул старый билет, положил его в папочку. Лиговка кончилась, за окном «Волги» мелькнул Московский Вокзал, пронеслись Невский и Литейный проспекты, и наконец вот оно – самое большое здание Ленинграда, Литейный-4. Почему самое большое? А потому, что с него Колыму видно. Портал из красного гранита, здорвые телекамеры по углам угрюмой серой коробки, десятки разнообразных антен ощетинились крыше. «Волга» свернула на боковую улицу и сразу как-то незаметно заскочила в небольшие ворота. Оказалось, что Литейный-4 это только фасад, само Ленинградское КГБ занимало целый квартал соединённых между собою домов. Деркачёва повели какими-то полуподвальными коридорами в небольшую комнатку без окон. В комнате, за исключением столика и двух прикрученных к полу стульев, было пусто. Там его обыскали ещё раз.

Зашёл пожилой мужик в чёрном строгом костюме и белой рубшке. Вид у него был какой-то театрально-официальный. Даже черезчур. Мужик казалось также не проявлял к Сявиной персоне ни малейшего интереса. Двое «сереньких», что привезли Деркачёва в КГБ, сразу вышли, хищно лязгнув замком на тяжёлой двери. Сидеть на жёстком стуле со скрученными назад руками было не удобно. Тонзиллит заёрзал. «Черно-белый» неспеша походил по комнате, потом повернулся спиной к Деркачёву и глядя в стену произнёс:

– Сейчас вы внятным громким голосом расскажите всё. Я выйду и не буду вам мешать. Говорите сами себе, честно и откровенно!

Затем дядька действительно вышел. Сява посидел с минуту, поёжился от такого непривычного оборота и внятно начал декламировать в пустоту:

– Я, старший сержант медицинской службы Деркачёв Вячеслав Иванович, в настоящее время обучаюсь в Военно-Медицинской Академии имени Кирова. Втечение последнего времени мною методично проиводился отлов кровососущих насекомых в рамках существующих научных программ кафедры Военной и Медицинской Биологии. Я так же с сугубо научной целью осуществлял забор субстратного материала с нетипичных сред обитания…

В горле у Тонзиллита пересохло и голос подсел, словно он опять захотел оправдать свою кличку. Часа за два непрырывной болтовни Деркачёв рассказал о себе всё – и где родился, и кто родители, и как воевал, и как поступил в Академию, и каких успехов уже достиг на своём научном поприще. Казалось, что подробней рассказывать смысла не имеет. Сява смолк. Просидев в полной тишине ещё с полчаса, он понял, что нестерпимо хочет в туалет по-маленькому. Но похоже никто к нему входить не собирался. Руки окончательно занемели, а задница, насиженная на жесткой фанерке, уже болела. С каждой минутой ссать хотелось всё сильнее. Если поджимать ноги, сдерживая нужду, то седалищное место болело вдвойне, однако вставать со стула Сява не решался. Он безнадёжно проскулил в потолок:

– Товарищи! Есть тут кто-нибудь? Мне в туалет надо!

Минут тридцать его просьба оставалась безответной. Тонзилллит не выдержал, подошёл к двери и повернувшись спиной стал дёргать ручку. Дверь была очень прочная, железная с глазком, и как и следовало ожидать – заперта. От нестерпимого желания Сява стал пританцовывать на месте. Наконец дверь распахнулась. Перед ним стояли два прапорщика с лиловыми петлицами. Они без разговоров сопроводили Деркачёва в соседнюю комнату, где оказался унитаз, а рядом на стенке здоровая скоба. Прапора отцепили одну руку, чтобы тот смог управиться с мотнёй, а вторую прицепили к скобе. Затёкшие пальцы едва слушались. Справив нужду, Сява и охнуть не успел, как опять оказался в наручниках в своей прежней комнате. Затем туда вошёл молодой капитан в такой же, как и прапора, лиловой форме. Видать решили, что в офицерском наряде будет сподручней колоть сержанта. Капитан, не говоря ни слова, щелкнул пальцами, и один из прапоров тотчас подбежал к съёжившемуся Тонзиллиту. Почему-то Сяве казалось, что его сейчас начнут бить, однако прапор просто снял наручники. Второй прапор поставил на стол настольную лампу, а рядом положил несколько листов бумаги. Капитан опять щелкнул пальцами, и прапора удалились громко громыхнув запираемой дверью.

– Ваша цель в метро?

– Ну что ж вы за душманы такие! Ну ведь сто раз уже всё объяснил – комары и домой ехать… – Деркачёв измучено смотрел офицеру в лицо. Капитан подвинул к Сяве бумагу и ручку:

– Пишите. Только по порядку.

Тонзиллит склонился над столом, поборол мурашки в затёкших руках и каллиграфическим почерком вывел на листке: «Phylum Arthropoda, class Insecta, order Diptera, suborder Eudiptera, familia Culicidae, genus Aedes, specimen Moskito Aedes aegypti, в старой терминологии Mosquito egyptianum».

– На каком это языке?

– На латыни.

– Ты что, римлянин? У нас таких переводчиков нет, давай на русском!

– Комар это египетский!

– Где?

– В метро!!! – тупость комитетчика стала действовать Сяве на нервы.

– А в чемодане у тебя что?

– Не знаю. Похоже что-то из местных кулекс.

– Что?!

– Ну, диптЕра такая! Так все мухообразные называются. Комары – это ведь и анатомически, и эволюционно всего лишь узкоспециализированные мухи. «Ди» это «два» по-латыни, а «птера» значит…

– Я тебе сейчс вставлю и два пера, и триппера! Так вставлю в одно место, что мало не покажется! Ты что нас тут за дураков держишь? Комары у него мухи! Ты мне зубы не заговаривай – изъясняйся по существу! – теперь уже не выдержал комитетчик.

Сява опять вывел: «Diptera, genus Culex, vector filariasis. В военном отношении малозначим. В тропиках известен как переносчик элефантиаза и немногих вирусных энцефалитов, нескольких зоонозных энцефаломиелитов, а также антропозоонозного трансмиссивного энцефалита Санта-Луиса. Наиболее важен филляриаз, перенос личиночной формы филлярий. Однако, как потенциальный боевой агент считается бесперспективным».

– Ага! А вот насчёт агентуры попрошу подробней, – кэгэбист вперил свой палец в слово «агент» и насторожился, как спаниэль перед куропаткой.

– Слоновья болезнь.

– У слонов? – комитетчик всё также немигая смотрел на Сяву.

– Нет, у людей.

– В метро?

– Нет, в тропиках, – Тонзиллит уже отвечал без эмоций, за этот сумашедший день он окончательно вымотал остатки своих душевных сил. Зато лицо капитана исказилось в злобной гримассе:

– Врёшь! Путаешься в показаниях. Сам ведь говорил, что твои куркули из местных! И что они в метро.

– Кулексы. Но они не из метро, а из котельной. В метро египетский эдес.

Капитан с шумом грохнулся на стул, направил яркую лампу прямо Тонзиллиту в лицо и тяжело вздохнул, всем видом показывая, что ещё раз готов выслашить его бред. Сява зажмурился от слепящего света, таже вздохнул и монотонным голосом продолжил:

– Египетский эдес хоть и принадлежит к тому же семейству кулицид, но относится к совершенно другому роду. Спутать их с нашими кулексами практически невозможно. У наших комаров крылышки тоненькие, на них скрещенные венки, брюшко тупое. Чего спрашиваете, вроде сами комара ни разу не видели? А вот у «египтянина» животик остренький, да ещё на каждом его сегменте по светлому ободку– такое сразу в глаза бросается! И нести он может не только ерунду какую-нибудь, а к примеру настоящий вирус жёлтой лихорадки. И лихорадку Денге тоже запросто переносит. Очень перспективен!

– На что перспективен?

– Как потенциальный боевой агент диверсионного назначения! Отличная возможность массового поражения людей.

– Где, в Ленинграде? – кэгэбэшник в гневе сжал кулаки, а на лице застыло выражение «удавлю гадину».

– Где угодно! Гипотетически в условиях большого города возможно даже зимнее применение – взять хотябы наше метро…

– НАШЕ!? Ты что, себя русским человеком считаешь?

– А я и есть русский. И ответственно заявляю, что в нашем русском метро круглый год живёт египетский комар. Ему ведь что надо? Чуть-чуть тепла и стоячая вода – его личинка и куколка исключительно водный образ жизни ведут…

Поиски врагов народа кончились внезапно. На Литейный-4 прибыл на своём «Уазике» дежурный по Академии – благо штаб рядом, всего-то Неву по Литейному мосту перехать. Вслед за ним из машины вылез поднятый по требвоге старшина Абаж-Апулаз, а спустя десять минут уже на своих жигулях к «Большому Дому» подскочил спешно вызваный майор Коклюн. Дежурный по Академии был в чине полковника, но было заметно, что пожилой полковник-медик здорово робеет перед молодым капитаном КГБ. Когда полковник протягивал военный билет, что нашёл в кармане Деркачёвского кителя в факультетской общаге, то руки у него заметно подрагивали. Капитан взял военный билет, сверил фотографию, полистал страничку с вписанными наградами и повернулся к Абажу:

– Старшина, это ваш сержант?

– Так точно! Это гражданин Деркачёв, лично знакомы – оттараторил Абаж-Апулаз. Затем комитетчик обратился к полковнику, впрочем в весьма пренебрежительном тоне:

– Так, полковник, забирайте этого героя. У себя на месте накажите его своей властью – пусть посидит на гауптвахте, вспомнит в какой форме одежды следует ходить военнослужащим. А мы разберёмся, что там за казни египетские он напророчил от своей мошкары.

Затем капитан заполнил какую-то форму и передал её прапорам с лиловыми петлицами. Те вывели медиков из здания, но опять не через фасад, а через одину из боковых проходных. У выхода другие прапора сверились с той бумажкой и лишь потом открыли двери. Вот уж действительно чудное место – входите пожалуйста, но выход только по пропускам. На улице все остановились. По просьбе офицеров Деркачёв уже в какой раз пересказал всю историю. Полковник оказался хирургом с кафедры Нейрохирургии. Ругать Деркачёва он не стал, сокрушённо покачал головой, молча вынул пачку болгарских сигарет и предложил всем желающим, включая виновника. Закурили абсолютно все, даже практически некурящий майор Коклюн. Наконец полковник, гротескно подражая гэбисту, словно в детской игре в испорченный тлефон, нарушил наступившую тишину:

– Майор, забирайте своего подопечного. Сами завезёте его на курс. Зла я вам не желаю, но завтра мне придётся доложить об этом инциденте самому начальнику Академии. Объявите ему десять суток ареста за… Гхм, за ношение гражданской одежды. Но объявите не от меня, а от них! И если с сержанта лычки снимут, то пусть это тоже будет не нашей инициативой. Я всего лишь дежурный при исполнении… – полковник-нейрохирург многозначительно постучал по своей повязке, а потом указал вверх на здание Комитета, и поджав губы, ещё более многозначительно покивал головой.

Все докурили, но под всевидящим оком гэбэшных телекамер даже не решились бросить бычки. Зажав окурки в кулаках, военные расселись по машинам, где затолкали мусор в пепельницы. «Уазик» дежурного тронулся первым, за ним «Жигулёнок» начальника курса. Проехали Литейный мост и дежурный свернул в Штаб. Коклюн облегчённо вздохнул и дал по газам, однако вместо следующего поворота на Боткинскую улицу он проехал ещё дальше и остановился у винно-водочного магазина.

– Так, Деркачёв! У тебя вид соответствующий. На тебе пять рублей и гони пулей. Возьмёшь мне бутылку водки.

Сява вылез из машины и побежал за водкой, а начальник курса принялся что-то с жаром обсуждать со своим старшиной. Когда Сява вернулся, их разговор моментально стих. Затем Коклюн подъехал к факультетской общаге, остановился на заднем дворе и с чёрного входа провёл Деркачёва в расположение. Видать не желал, чтобы его видели рядом с подчинённым в «гражданке». Там Сява моментально переоделся в форму.

– Ку-урс, строиться, – прокричал дневальный. В коридоре тот час захлопали двери, и загомонили выбегающие из комнат курсанты. Через пару минут старшина рявкнул «смирно», и всё затихло. Майор Коклюн вышел перед строем и с минуту молчал, обводя курсантские ряды своим тяжёлым взглядом.

– Старшина, доведите приказ! – наконец рявкнул он. Стало понятно, что начальник не в настроении сейчас читать морали, а просто хочет побыстрей домой, где выпьет водки и отойдёт от тревог сегодняшнего дня. Ведь он, как и старшина, как и сам Деркачёв, как и тот полковник-нейрохирург в КГБ побывали впервые. И дай то бог чтоб в последний раз!

– Курс, от имени, э-э-э… Товарищ майор, а кто там у них был?

– Кого видел, тот и был – отрезал Коклюн, а потом как-то совсем некстати повернулся и пошёл с этажа вниз, оставив старшину самого годать, от кого следует объявлять наказание.

– По приказу Кометета Государственной Безопасности СССР старшему сержанту Деркачёву объявлено десять суток ареста за ношение гражданской одежды!

– Есть десять суток ареста! – прокричал Сява, а курс удивлённо загудел. Такого ещё не встречалось, чтоб за такую ерунду сажали, да притом сержантов, да ещё от имени КГБ.