Раздел 7. ПИР ПЛОТИ, или КАРИЕ ДЕВИЧЬИ ГЛАЗКИ, НЕЗАМЕЧЕННЫЕ КРИТИКОМ ДМИТРИЕМ ВОЛОДИХИНЫМ

Кто прекрасней всех на свете?

Вы – в колготках "Голден леди"!

Поводом к этим моим заметкам явилась отчасти шутливая, отчасти серьезная статья критика Володихина «Очей очарованье…», опубликованная в первом номере журнала «Если» за 2000 год. Хотя с тех пор прошел изрядный отрезок времени, я не считаю, что мой отклик запоздал – ведь статья Володихина посвящена таким вечным темам, как любовь и женщина. Впрочем, любовных аспектов Володихин почти не касается, сосредоточившись на более узкой проблеме портретной характеристики героинь в фантастической литературе.

Проанализировав пятнадцать романов, критик пришел к заключению, что дела тут обстоят неважно: описания женской внешности стереотипны, фигуры, волосы и глаза изображаются с помощью убогого набора эпитетов, а такой роскоши, как сравнение, авторы вовсе не допускают. Этот суровый вывод подтверждается рядом примеров, с которыми я сейчас познакомлю читателя (цитируется по статье Володихина):

Бронислава из романа Гуляковского "Красное смещение": "Прямо перед ним стояла босая девушка с распущенной косой, окутавшей ее до самых пят светлым облаком волос. Толстая холщевая рубашка, такая же длинная, как ее волосы, полностью скрывала фигуру".

Коллаис из романа Бояндина "Осень прежнего мира": "В гневе она еще красивее… Каштановые волосы, зеленоватые глаза…"

Джейана из романа Перумова "Разрешенное волшебство": "Волосы Джейаны растрепались, зеленые глазищи горели яростью…"

Еще несколько дам из различных опусов, попавших в поле зрения Володихина (цитирую):

"О Норе, одной из главных героинь романа "Ветры Империи" С.Иванова, известно только то, что она «огнегрива». Остальное – тело.

Первую роль в романе "Охота на дикие грузовики" В.Васильева, девушку Инси, исполняет некая «большеглазая» особа, о которой также сообщается, что она "худенькая и грудастая"; другие приметы отсутствуют".

"У дамы-адмирала из романа А.Громова «Ватерлиния» – "хирургически увеличенные глаза", которые "выдают одновременно пресыщенность и неудовлетворенность".

В этих портретных характеристиках (или, скорее, зарисовках) в общем-то нет особых грехов; беда в том, что, как отметил критик, "другие приметы отсутствуют". А это уже криминал, в чем я полностью согласен с Володихиным! Пренебрежение женской внешностью – одно из самых тяжких преступлений, и свершивший его автор усядется в аду на умаага, того самого, который описан в ефремовском "Часе Быка". [4]

Критик приводит также пару положительных примеров – превосходное описание девичьей внешности (Ася из романа Рыбакова "Человек напротив"), и вполне приемлемое (Яна из романа Плеханова "Бессмертный"): "Девушка была удивительно хороша собой – приятный славянский овал лица, аккуратный нос, большие голубые глаза и неожиданно чувственный красивый рот. Она загорела, веснушки на носу придавали ей очаровательную непосредственность".

Однако в массе ситуация ужасающая, и Володихин отмечает (цитирую):

"Мне не удалось отыскать хотя бы одну кареглазую женщину. Кареглазость не ценится фантастами. Если выстраивать «глазоцветный» рейтинг, то по высшему баллу идут зеленые очи, чуть похуже – голубые (синие) и серые".

"Блондиночек напрочь нет. Славяне мы, а не кавказцы. Нам, следовательно, по душе рыженькие и каштановогривые".

"В пятнадцати просмотренных мною романах я обнаружил только четыре вида женских причесок: «коса», "водопад", «копна» и «грива». И далее: "С фигурой, к слову сказать, хорошо сочетаются тоже только четыре эпитета: «стройная», "легкая", «ловкая» и «соблазнительная». Перумов на полкорпуса обошел всех прочих – в его художественном арсенале нашлось сравнение "тонкая, как речной тростник".

Дабы проверить Володихина, я открыл одно из самых любимых моих творений Сергея Лукьяненко "Лорд с планеты Земля" и прочитал описание юной принцессы: "Мягкие каштановые волосы, свободно падающие на тонкие плечи. Стройные ноги, длинные, без подростковой несоразмерности. Фигурка, правильная до идеальности, до классических скульптурных пропорций. Большие темно-синие глаза на тревожном и от этого еще более красивом лице".

Да, прямо скажем, небогато… Опять же, глазки синие, волосы каштановые, и факт стройности присутствует…

И тем не менее я полагаю, что критик поторопился с выводами. Не там он смотрел, дорогой читатель, не в тех закромах шарил! Иными словами, трагически узок его кругозор, а сам он безмерно далек от писателей, которые не фригидны и умеют по-настоящему ценить женщин. Сейчас я докажу, что дело обстоит совсем не так печально, и обязуюсь в процессе доказательств не привлекать тексты фантастов-авторесс – то есть Семеновой, Трускиновкой, Латыниной, Хаецкой, Алферовой и всех прочих. Мало ли что дамы сами о себе напишут и как себя приукрасят… Мы проведем чистый эксперимент.

Начнем с Александра Мазина, с его весьма занимательной фэнтези "Спящий дракон" и описания красотки Мары:

"Двигаясь плавно, чуть покачиваясь, девушка пересекла гостиную и осторожно присела на край стула, плотно соединив круглые загорелые колени, но расставив узкие ступни на шаг одну от другой. У нее было типично конгайское личико, нежное, приятное, с мелкими правильными чертами. Умело подведенные большие карие глаза казались влажными. Тяжелый узел волос оттягивал затылок. Ожерелье из крупных красных гранатов спускалось с длинной сильной шеи до линии ключиц. Голубая безрукавка была расстегнута на груди. По ножным браслетам и нарисованному на лбу знаку нетрудно было догадаться, что гостья – танцовщица".

Эта самая Мара – третьестепенный персонаж, но в дальнейшем о ней у Мазина сказано еще очень многое, а еще больше – о героинях, претендующих на главные роли. Причем обратите внимание: Мара – кареглазая! Я тоже люблю кареглазых женщин и описываю их с особым удовольствием (например, Марию в "Тени Земли"), но пусть никто не упрекнет меня в одностороннем подходе к проблеме: голубоглазые, сероглазые, черноглазые и так далее милы мне не меньше.

Обратимся к примерам из Михаила Ахманова:

"…золотые волосы падали ей на спину и грудь, и между ними просвечивала нежная розово-смуглая кожа; щеку пересекал рубец, и такие же шрамы от кнута или плетки виднелись на плечах, руках и шее. Но это не портило ее изысканной красоты – не больше, чем рваная грязная туника, спутанные космы, царапины и синяки, явный след жестоких побоев. Лицо ее хранило высокомерное выражение, глаза горели неукротимым огнем, и с краешка плотно сжатых губ стекала, пятная упрямый подбородок, струйка крови".

Это Нерис из "Солдата удачи", и будьте уверены, что она у меня описана подробно, вплоть до самых интимных мест. Вот дальнейшие примеры:

"Дарт наклонился, сдвинул труп, перерезал веревку и помог ей (Нерис – М.А.) подняться. Сердце его, бившееся в ритме сражения, ударило еще сильней и чаще; образ Констанции на миг промелькнул перед ним, но тут же исчез, будто смытый водопадом золотистых локонов. Глаза у пленницы были серыми и огромными, в веерах удивительно длинных ресниц, губы – яркими, алыми, грудь – высокой, а стан и бедра – тех изящных форм, какие будили воспоминания о вазах и древних беломраморных статуях".

"Женщина поморщилась, растирая покрытые рубцами плечи и полунагую нежную грудь. Внимание Дарта приковали розовые соски – они просвечивали сквозь тунику словно пара спелых вишенок".

"Нимфа, подумал Дарт, любуясь, как она плещется у берега. Ее формы выглядели не угловато-девичьими, а женственными, зрелыми, округлыми, но вероятно, она была молода – лет двадцати пяти или чуть больше по земному или анхабскому счету времени".

"Лицо Нерис было бледным. Даже не бледным, а серым, так что раят на виске почти сливался с кожей. Под ее глазами залегли тени, губы пересохли, нос заострился и над переносьем пролегла глубокая морщина; она казалась сейчас похожей на сорванный и уже поблекший цветок. И голос ее был таким же – не звонким и повелительным, а тусклым, как старое зеркало с осыпавшейся амальгамой".

Другую героиню "Солдата удачи" зовут Констанция и выглядит она так:

"Милое женское лицо сияло перед ним: кудри цвета темного каштана, нежная упругость щек, зрачки фиалковой голубизны, вздернутый носик над пухлым ртом, будто бы созданным для поцелуев… Девушка мнилась ему знакомой – откуда и как, Дарт был не в состоянии ответить, но твердо знал, что с нею связаны мгновенья радости и горя. Б ы л и связаны… Радость любви и горечь утраты…"

"И снилось Дарту, что он опять стоит в древнем сумрачном зале Камелота, внимая речам Констанции, любуясь ее плавными жестами, вслушиваясь в негромкий голос. На ней было длинное платье, жемчужно-серое, закрывавшее плечи; шея казалась стеблем цветка, а шлейф, когда она двигалась и наклонялась, струился и шелестел по каменным плитам. Женщина в таком одеянии, не открывающем ничего, будит фантазию, подумал Дарт. Она загадочна, как темное лесное озеро, скрывающее в глубине магический венец… и тот, кто добудет его, станет королем…"

Я к своим героиням отношусь с большой нежностью и потому надеюсь, что меня в преисподней на умаага не посадят. Чтоб убедить в этом всех сомневающихся, привожу фрагмент из романа "Скифы пируют на закате":

"Ничем не обделен мир – в том числе и женской прелестью; в его оранжереях и садах благоухают всякие цветы. Блондинки, белые лилии с нежной кожей и глазами словно небесная синева; томные тюльпаны-брюнетки с гибким станом и огненными очами; кареглазые шатенки, чайные розы; огненноволосые красавицы-орхидеи, чьи зрачки подобны изумруду, а губы розовеют красками утренней зари. Но есть девушки, взглянув на которых забываешь о цвете глаз и волос, не видишь, полны ли их груди, стройны ли бедра; одаренные сказочным очарованием, они пленяют сразу и навсегда".

Этот абзац предваряет явление Сийи, девушки-амазонки с пепельными волосами, пленившей моего героя, и в дальнейшем сказано о ней так:

"Движения ее были грациозны, как у лесной лани; плащ птичьим крылом струился по пятам. Она заговорила, и негромкий ее речитатив показался Скифу перезвоном хрустальных колокольцев".

"Ладонь у нее была одновременно нежной и крепкой; кончиками пальцев он ощутил чуть заметные выпуклости – мозоли от рукояти меча. Локоны Сийи щекотали ему шею, легкая туника казалась туманом, окутавшим тело девушки".

"От волос девушки тянуло горьковатым ароматом степных трав, дымом костра и еще чем-то, чистым и свежим – быть может, запахом звездного неба, раскинувшегося над степью".

Ну, и так далее, и тому подобное. Я мог бы множить и множить примеры, но полагаю, что интересней хотя бы вскользь коснуться другого вопроса, который, в силу присущей критикам стерильности, выпал из поля зрения Володихина. А может, и не выпал; может, критика так ужаснули бездарные описания женской внешности, что он решил интимного не трогать. И правильно! Если автор не способен изобразить внешность женщины, то что же он поведает нам о вершине любви, об испанской страсти, индийских ухищрениях и французских забавах?

Все мы знаем, что поведать можно многое и по-разному. Диапазон широк, от возвышенной романтики до скотства, тема обширна, и я затрону ее лишь чуть-чуть, проиллюстрировав несколькими примерами.

Вот любовь Скифа и Сийи под небом ночной степи, любовь нежная, романтическая, а потому – без пикантных деталей:

"Два нагих тела сплетались на травяном ложе, под светом лун, багряном и серебристом; два существа любили друг друга с неистовством юности, когда ритм сердец так легко настраивается в унисон, когда сила кажется неистощимой, а жизнь – вечной. Тонкие пальцы девушки ласкали волосы Скифа, пепельные локоны падали на лицо, и сквозь их невесомую паутину ночь выглядела чарующе прекрасной; ночь из ночей, полная колдовства, краткий миг счастья, подаренный судьбой. Руки Сийи обнимали его, губы касались его губ, плоть сливалась с плотью, дыхание – с дыханием… Он чувствовал трепет ее ресниц на щеке, ощущал биение крови – то медленное, спокойное в минуты краткого отдыха, то стучавшее громовым набатом. Тело ее казалось жарким омутом, обжигающим потоком, стремительным водопадом; он тонул, растворялся в нем, он пил пьянящую влагу жизни, он жаждал исчерпать ее источник, и он страшился этого. Напрасно! Этот родник был бездонным".

Можно ли так изображать соитие? Конечно! Это способ возвышенный, сентиментальный, самый далекий край эротической палитры, трогающий женское сердце – ибо они, женщины, в отличие от нас, мужчин, впадают в соблазн сначала от нежных слов, а уж потом – от остального. Но, разумеется, сентиментальность и романтика всего лишь одна из красок плотской любви; есть тут не только розовое, но кое-что поярче:

"Нил нависал над женщиной – огромное изваяние, белеющее в полумраке. Маска-лицо приблизилось к ней, и широкий рот накрыл перемазанные сладкой помадой губы. Жесткие ладони опустились на мягкие горячие груди, стиснули их. У Тэллы перехватило дыхание; она извивалась и дрыгала ногами, но гигант выпил весь воздух из ее легких и целую минуту не позволял вдохнуть. А когда она, почти в беспамятстве, потеряв ощущение времени, тела, всего – только дышать, дышать! – поняла, что рот ее свободен, то даже не сразу ощутила, что Нил вновь овладел ею, и ее ноги уже обвили его, а сознание тонет в теплой волне, идущей от низа живота". (Мазин "Спящий дракон".)

Можно ли так, откровенно, сочно и грубовато? Полагаю, что можно; Нил, герой Мазина, сделал то, что описано автором, ибо таковы характер Нила, его обстоятельства и желания пришедшей к нему дамы. Иными словами, эпизод психологически оправдан.

Но так бывает далеко не всегда, и в иным случаях сочное описание превращается в скабрезность или в довольно нелепый «трах». Приведу фрагмент из уже упоминавшихся "Ветров Империи" С.Иванова (неутомимый Горн развлекается с огнегривой Норой):

"С последним криком из Норы словно выплеснулась жизнь, и она стекла по его телу на пол, уйдя на этот раз в такие дали, что Горн встревожился: не переусердствовал ли? Женщина лежала перед ним – смятая, измученная, и роскошная плоть ее расплющилась по ковру, погрузившись в пушистый ворс, словно в траву". И далее: "Потянув за руку, Нора завалила рыцаря на спину и уселась на него сверху, торжествующе смеясь. Над упругим животом бронзовыми куполами нависали тяжелые груди – поддавшись искушению, Горн взвесил на ладонях эти обольстительные полушария. Н-да, эдакое богатство…"

Лично у меня это богатство ассоциируется с коровьим выменем. Ну что поделать – не уважает женщин Сергей Иванов, и такое безобразие длится на протяжении всего романа! И его издатели в «Локиде» не уважают, что совсем уж удивительно… Ведь какие вещи выпущены ими в 1995-96 гг – блистательные книги Лазарчука, Лукина, Успенского! Как-то не гармонирует с "Ветрами Империи"…

Но давайте оставим шикарные пиры роскошной плоти и перейдем к последней ситуации – халтуре. Выскажу банальную мысль: интимный процесс халтурного изображения не терпит, и халтура в данном случае вызывает не столько отторжение, как в случае с Норой и Гормом, сколько смех. Обратимся к книге Скаландиса "Возвращение в Мир Смерти", которая является продолжением известной (и любимой мной) трилогии Гарри Гаррисона о хитроумном Язоне динАльте и его возлюбленной, могучей пиррянке Мете. Любовью "по Скаландису" они занимаются так:

"Мета изогнулась, удерживаясь в «мостике» левой ногой и правой рукой. Левая рука ее переплелась пальцами с правой кистью Язона, приподнявшегося и откинувшегося, словно всадник на непокорной лошади, а правая свободная нога Меты обнимала партнера за талию. Сексуальная акробатика подобного рода была их давним и постоянным увлечением. Случалось изображать и более замысловатые позы, но для Солвица (это свидетель их экзерсисов – М.А.) хватит и такой. Мета застонала, Язон – тоже, и уже через секунду все смешалось вокруг, утопая в сладкой дрожи и розовато-оранжевом тумане".

Истинный шедевр эротики! Если сыщете любовницу-пиррянку, можете повторить, но не забудьте о положении правой свободной ноги партнерши. Завершив акт, вспомните о рекомендациях Иванова и попробуйте стечь розовато-оранжевым туманом по ее телесам и расплющиться по ковру. Если нет ковра, стекайте на пол; это не столь важно – главное, чтобы нашлась пиррянка помускулистее.

Завершая эти заметки, должен признаться с полной серьезностью, что хотя я критиков не жалую, [5] но Дмитрию Володихину очень обязан. Его статья была мне чрезвычайно полезна – она подвигла меня на просмотр собственных текстов. Я сравнил фрагменты из разных романов, касающиеся описания женщин, и обнаружил повторения: веера длинных ресниц, брови как крыло птицы и тому подобную тривиальщину. Придется в будущем урезать крылышки и веера…

За это я искренне благодарен Володихину и готов отплатить добром за добро. Жизнь критика тяжела и сурова, и потому предлагаю: если захочется виртуальных женских ласк, пусть читает не Гуляковского с Васильевым, а Мазина с Ахмановым.

Уж мы для него постараемся…