Авторитет

Существует некая сторона Средневековой культуры, которую в соответствии с нашей светской, просветительской и либеральной логикой и из-за избыточной потребности в полемике мы исказили и оценили неправильно: речь идет о практике обращения к авторитету. Средневековый ученый все время делает вид, что ничего не изобрел, и постоянно ссылается на авторитетного предшественника. Будь то отцы Восточной церкви, будь то Августин, будь то Аристотель, или Священное писание, или ученые, жившие всего столетие назад, но никогда не следует утверждать что-то новое, не представляя это как уже сказанное кем-то, кто нам предшествовал. Если как следует задуматься, то это прямо противоположно тому, что будет делаться от Декарта до наших дней, когда считается, что сколько-нибудь стоящий философ или ученый — как раз тот, кто привнес что-то новое (и то же самое, со времен романтизма, а может быть маньеризма и далее, справедливо для художника). Средневековый человек- нет, он делает прямо противоположное. Таким образом, вся совокупность культурных высказываний Средневековья представляется извне огромным монологом без различий, ибо все изо всех сил стараются использовать один и тот же язык, одни и те же цитаты, одну и ту же лексику; слушателю, находящемуся снаружи, кажется, что все время говорится одно и то же, и точно так же случается с тем, кто приходит на студенческое собрание, читает прессу непарламентских группировок или воззвания к «культурной революции».

В действительности же исследователь Средневековья умеет увидеть принципиальные различия, подобно тому как политик сегодня уверенно прокладывает себе путь, устанавливая тонкости и различия в двух выступлениях и умея немедленно определить своего собеседника как представителя того или иного объединения. По сути, средневековый человек прекрасно знает, что из авторитета можно сделать все что хочешь. «У авторитета восковой нос, форму которого можно изменять по желанию»,- говорил Алан де Лилль в XII веке. Но еще до этого Бернар да Шартр сказал: «Мы подобны карликам на плечах гигантов»; гиганты — это неоспоримые авторитеты, намного более проницательные и дальновидные, чем мы; но мы, как бы малы мы ни были, когда взгромождаемся на них, видим дальше. С одной стороны, следовательно, присутствовало сознание того факта, что они обновляют культуру и идут вперед, с другой стороны, обновление должно было опираться на некую совокупность имеющихся культурных элементов, которые бы обеспечили как некоторые бесспорные положения, так и общий язык. И это было не только догматизмом (даже если часто превращалось в него), но и тем способом, которым средневековый человек реагировал на беспорядок и культурное рассеяние позднеримского периода, на смесь идей, религий, обещаний и язык эллинистического мира, где каждый оказывался один на один со своим сокровищем мудрости. Первое, что следовало сделать,- это восстановить общую тематику, риторику и словарный запас, с помощью которых можно было бы самоопределиться, иначе больше невозможно было бы общаться и (что было особенно важным) невозможно было бы навести мост между интеллигентом и народом — что средневековый ученый по-своему и достаточно авторитарно делал в отличие от интеллигента греческого и римского.

Итак, позиция молодежных политических групп сегодня совершенно такая же и представляет собой реакцию на романтико-идеалистическую оригинальность и плюрализм либеральных перспектив, в которых видится идеологическое прикрытие, маскирующее с помощью различий точек зрения и методов единство господствующего экономического давления. Поиск священных текстов (будь то Маркс или Мао, Гевара или Роза Люксембург) выполняет прежде всего эту функцию: восстановить общую базу дискуссии, корпус признаваемых авторитетных текстов, отталкиваясь от которых можно было бы играть различиями и противопоставлениями. И все это с совершенно средневековым смирением, в точности противоположным духу нового времени, буржуазному и возрожденческому; личность предлагающего не важна больше, и предложение не должно проходить как индивидуальное открытие, но как плод коллективного решения, всегда строго анонимного. Таким образом, общее собрание проходит “quaestio disputata” (расследование путем диспута): на постороннего человека это производит впечатление монотонной и заумной игры, в то время как в процессе его идет спор не только о великих проблемах человеческих судеб, но и о вопросах, касающихся собственности, распределения богатств, взаимоотношений с государем, или о природе движущихся земных или неподвижных небесных тел.