События Троянской войны я, естественно, почти целиком излагаю по Гомеру. Однако Илиада начинается с того момента, когда на греческое войско, осаждающее Трою, Аполлон насылает моровую язву. Гомер ничего не рассказывает о жертвоприношении Ифигении и лишь кратко упоминает о суде Париса. Рассказ об Ифигении заимствован мною из трагедии Агамемнон, написанной поэтом-трагиком Эсхилом, жившим в V в. до н. э., а о суде Париса – из трагедии Троянки его младшего современника Эврипида. Некоторые подробности, например эпизод с Эноной, взяты мною из прозаика Аполлодора, писавшего в I или II в. н. э. Обычно Аполлодор пишет весьма сухо и неинтересно, но при описании событий, приведших к Троянской войне, он, видимо, был настолько вдохновлен соприкосновением со столь значительным объектом, что здесь он оказывается гораздо менее скучен, чем в остальных частях своей книги.

Более чем за тысячу лет до Рождества Христова в восточной части Средиземноморья существовал большой город, очень богатый и очень могучий. Второго такого на земле не было. Город назывался Троей, и до сих пор нет города, о котором в людской памяти сохранилось бы столько славных воспоминаний. Причиной этого послужила война, события которой описаны в одной из величайших среди известных миру поэм Илиаде, а причина войны восходит к спору между тремя ревнующими друг к другу богинями.

Злобная богиня раздора Эрида, естественно, не пользовалась на Олимпе особой популярностью, и, когда боги устраивали очередной пир, они были склонны ее вообще не приглашать. Глубоко этим задетая Эрида замыслила когда-нибудь зло подшутить над богами и действительно очень преуспела в своих замыслах. На свадьбе царя Пелея и морской нимфы Фетиды, на которую из всех богов и богинь не была приглашена только она одна, Эрида бросила в пиршественный зал золотое яблоко с надписью: Прекраснейшей. Конечно, получить его хотела каждая богиня, и в конце концов круг возможных претенденток на него сузился до трех: Геры, Афины и Афродиты. Рассудить их они попросили Зевса, но он весьма мудро отказался это сделать. Он посоветовал им отправиться на гору Ида, близ Трои, где молодой царевич Парис, известный также как Александр^{35}, пас овечьи стада, принадлежавшие его отцу, чего он тогда еще не знал. По словам Зевса, Парис был великолепным ценителем и знатоком женской красоты. Парису, хотя он и был царским сыном, пришлось смотреть за овцами, поскольку его отец, царь Приам, узнал что этот царевич однажды станет причиной гибели его державы, и он отослал его прочь. Со времени свадьбы Пелея и Фетиды он жил вместе с нимфой Эноной.

Суд Париса

Можно вообразить его удивление, когда перед ними предстали три прекрасные богини. Париса, правда, не очень просили оценить их блистательную красоту и решить, кто из них – самая прекрасная; ему, в сущности, предложили оценить те дары, которые они ему предлагали, и решить, какой из них представляется ему наиболее ценным. Тем не менее выбирать было нелегко. Ведь ему было предложено все, что может представлять ценность для мужчины. Гера обещала сделать его владыкой Европы и Азии; Афина – что он возглавит троянцев в победоносной войне против греков, после которой вся Греция будет лежать в развалинах, а Афродита – что ему будет принадлежать прекраснейшая женщина в мире. Парис, как человек слабый и, как показали некоторые последующие события, не отличающийся мужественностью, выбрал дар Афродиты и отдал золотое яблоко ей. Таким был суд Париса, решение которого и стало подлинной причиной Троянской войны.

Самой красивой женщиной в мире была Елена, дочь Зевса и Леды – сестра Кастора и Полидевка. Слава о ее красоте распространилась по всей земле, и в Греции не оставалось ни одного царского сына, которому не хотелось бы жениться на ней. Когда все сватающиеся к ней женихи собрались во дворце ее отца, чтобы формально просить ее руки, их оказалось так много и принадлежали они к таким могущественным родам, что царь Тиндарей, супруг ее матери, побоялся сразу выбирать кого-то определенного, опасаясь, что остальные немедленно объединятся против него. Поэтому по совету Одиссея он сначала взял со всех женихов клятву, что они будут защищать супруга Елены, кто бы он ни был, если ему в результате брака с Еленой будет причинено какое-либо зло. Конечно, каждый из женихов счел для себя выгодным дать такую клятву, так как каждый из них надеялся, что избранником станет именно он, так что все женихи охотно связали себя клятвой, пообещав выступить против любого, кто, например, похитил бы или пожелал похитить Елену. Тогда Тиндарей назвал имя Meнелая, брата царя Микен Агамемнона, и передал ему свой царский престол в Спарте.

Так обстояли дела, когда Парис присудил золотое яблоко Афродите. Богине же любви и красоты было очень хорошо известно, где можно отыскать самую прекрасную женщину земли. Она отправила молодого пастуха, в голове которого не осталось и мысли об Эноне, прямо в Спарту, где Менелай и Елена приняли его как желанного гостя. Между ним и хозяином завязались узы крепкой дружбы. Каждый из них обязался в случае нужды оказывать пмощь другому и, естественно, не причинять вреда. Но Парис нарушил эту священную клятву. Случилось так, что, уезжая ненадолго из Спарты по какому-то поводу на Крит и полностью доверяя Парису, Менелай оставил его во дворце с Еленой. И произошло то, чего, собственно, и следовало ожидать.

… Парис появился
Гостем в доме Атридов
И, закон преступивши, жену
У хозяина выкрал.

Гостем проникший к другу в жилище, коварно
Руку ту Парис оскорбил, что так щедро кормила его,
Тайно похитив супругу Атрида.

Вернувшись домой и обнаружив, что Елена исчезла, Менелай призвал на помощь себе царей Греции, и все те, кто был связан клятвой, откликнулись на его зов. Они были зачарованы грандиозными масштабами предприятия – ведь им предстояло пересечь море и превратить могучую Трою в развалины, золу и пепел. Однако среди обещавших свое участие в войне отсутствовали два первоклассных вождя. Среди них не было Одиссея, царя острова Итака, и Ахилла, сына Пелея и морской нимфы Фетиды. Одиссею, одному из самых хитроумных и проницательных людей Греции, не хотелось покидать дом и семью, чтобы пуститься в романтические приключения в далеких странах из-за бегства неверной жены от мужа. Поэтому он решил прикинуться сумасшедшим, когда за ним прибыл посланник от греческого войска. Царь пахал поле и засевал борозды солью вместо семян. Но посланник тоже был неглупым человеком. Он бросился во дворец, вынес оттуда маленького сына Одиссея и положил его прямо на пути упряжки. Отец мгновенно отодвинул плуг в сторону, доказав тем самым, что находится в здравом уме. Хоть и без особой охоты, но ему пришлось присоединиться к остальному войску.

Ахилла же прятала его мать. Она знала, что, если ее сын отправится под Трою, то вернуться назад ему уже будет не суждено. Она отослала Ахилла ко двору Ликомеда, царя, предательски убившего Тесея, нарядила сына в женское платье и спрятала его среди женского окружения царя. Одиссей же был послан вождями греческого войска найти Ахилла. Переодевшись купцом, Одиссей отправился во дворец Ликомеда, где, по его данным, был спрятан сын Фетиды, привезя с собой прелестные украшения, на которые так падки женщины, а также прекрасное оружие. В то время как женщины сбежались любоваться безделушками, Ахилл перебирал мечи и кинжалы. По интересу к оружию Одиссей и опознал Ахилла, а дальше уже не составляло труда забыть о материнских словах и отправиться в греческий лагерь.

Греки собрали огромный флот в тысячу с лишним кораблей. Корабли собрались в Авлиде, гавани, известной сильными ветрами и опасными приливами, из которой к тому же нельзя было выплыть, если начинал дуть северный фракийский ветер. А он день за днем все продолжал дуть -

Дул, разрывая сердца всего войска,
Не щадя ни судов, ни канатов.
Время еле тянулось,
Само себя удвояя.

Греческое войско пришло в отчаяние. Наконец прорицатель Калхант объявил весть, кторую сообщили ему боги. Фракийский ветер наслала Артемида. Греками убита ее любимая лань вместе с детенышем, и единственный способ заставить ветер утихнуть и отплыть в Трою – это умилостивить Артемиду, принеся ей в жертву Ифигению, старшую дочь верховного вождя греческого войска царя Агамемнона. Это была весть, ужаснувшая всех и совершенно невыносимая для ее отца.

Коли я должен убить
Дщерь мою, матерь семейства,
То руки отца обагрятся
Потоками темными крови,
Крови девы, погибшей пред алтарем.

Тем не менее Агамемнону пришлось уступить. Дело в том, что зашаталась его репутация в глазах войска, и ему, кроме всего прочего, очень хотелось покорить Трою и удивить Грецию.

И он все же решился
Отдать ради общей победы дитя.

Агамемнон послал за дочерью в Микены, написав жене, что он выдает Ифигению замуж за Ахилла, которого считали самым лучшим и самым великим из вождей греческого войска. Но когда Ифигения приехала на свадьбу, оказалось, что ее поведут к алтарю, но только в качестве жертвы.

И все ее моленья, крики:

«О, отец мой! О, отец!» —
Вся прожитая юной девой жизнь —
Ничто не растопило жестокие сердца
Суровых воинов а Авлиде.

Ифигения умерла перед алтарем, северный ветер утих, и греческий флот поплыл в Трою по спокойному морю, но цена, которую уплатили за это греки, когда-нибудь навлечет на них большое зло.

Когда флот достиг устья Симоиса, одной из рек, текущих по Троянской равнине, первым на берег со своего корабля спрыгнул Протесилай. Это был очень смелый поступок, потому что, согласно предсказанию оракула, греческий воин, первым ступивший на землю Троады, был должен первым погибнуть в схватке с троянцами. Поэтому когда Протесилай пал от троянского копья, греки воздали ему поистине божеские почести. Боги тоже отличили его. Они послали за ним в подземное царство Гермеса, чтобы Протесилай еще раз повидался с Лаодамией – своей погруженной в глубокое горе женой. Однако во второй раз она уже не отпустила его одного. Когда ему пришло время возвращаться в подземный мир, она лишила себя жизни.

Тысяча кораблей перевезла огромное греческое войско под стены Трои. Очень сильным было греческое войско, но и Троя была могучей державой. У троянского царя Приама и его супруги Гекубы было множество отважных сыновей, способных и возглавлять атаки, и защищать стены. Но всех их превосходил Гектор, благороднее и храбрее на земле не было ни одного человека, кроме великого воина Ахилла, одного из греческих вождей. Каждый из них знал, что погибнет еще до падения Трои. Ахиллу об этом сообщила его мать:

– Очень коротка твоя жизнь. Так что сейчас освободи себя от тревог и забот. Тебе недолго терпеть их, сын мой, ты – кратковременный гость в жизни земной, тебя будут так оплакивать.

Гектору о его предстоящей гибели не сообщило ни одно божество, но он в ней был тоже уверен.

– Я знаю и сердцем и душой, – говорил он своей жене Андромахе, – что придет день, когда падет священная Троя; погибнут и Приам, и народ приамов.

Оба героя сражались под знаком своей неизбежной гибели. В течение девяти лет победить не удавалось ни той, ни другой стороне. Ни одна из сторон не могла даже добиться сколько-нибудь решительного преимущества. А на десятый год войны вспыхнула ссора между двумя греческими вождями: Ахиллом и Агамемноном, и на некоторое время судьба улыбнулась троянцам. И снова причиной раздора стала женщина. Это была Хрисеида, дочь жреца храма Аполлона, которую греки увели в плен и отдали Агамемнону. Ее отец отправился в греческий лагерь, предлагая выкуп за ее освобождение, но Агамемнон не соглашался ее отпустить. Тогда жрец обратился к могучему богу, которому служил, и Феб-Аполлон внял его мольбе. Встав на свою солнечную колесницу, он начал пускать в греческий лагерь смертоносные стрелы, и греческие воины заболевали и умирали в таких количествах, что погребальные костры горели беспрерывно.

В конце концов, Агамемнон созвал собрание вождей. Ему пришлось объяснить им, что они не могут одновременно бороться и с троянцами, и с моровой язвой, и поэтому они должны или каким-то образом умилостивить Аполлона, или отплывать домой. Тогда поднялся пророк Калхант и заявил, что знает, чем разгневан бог, но сообщить что-либо более подробно он опасается, если только его безопасность не гарантирует Ахилл. «Обещаю, – отозвался Ахилл, – даже ты обвинишь самого Агамемнона». Каждый из присутствующих превосходно понимал, что означает эта сцена; все знали, как верховный вождь обошелся со жрецом Аполлона. Когда Калхант объявил, что для того чтобы умилостивить Аполлона, нужно вернуть Хрисеиду отцу, все вожди поддержали его, и Агамемнон, хотя и очень разгневанный, был вынужден уступить. «Но если я теряю свою пленницу, присужденную мне как часть военной добычи, – ответил он Ахиллу, – я должен получить вместо нее другую».

Вскоре после того, как Хрисеида была отдана отцу, Агамемнон послал двух своих герольдов в шатер Ахилла, чтобы они забрали у него его военную добычу – девушку по имени Брисеида. Герольды отправились к Ахиллу очень неохотно и, придя, встали перед героем в молчании. Но Ахилл, догадываясь, в чем состоит их поручение, спокойно заметил им, что не они обижают его. Пусть забирают девушку, не опасаясь за себя, но только сперва пусть услышат, как он клянется перед богами и смертными, что Агамемнон дорого заплатит за свое злодеяние.

В эту ночь к Ахиллу пришла его мать, среброногая морская нимфа Фетида. Она была так же разгневана, как и ее сын. Фетида посоветовала ему больше не иметь с греками ничего общего, после чего отправилась на Олимп и попросила Зевса дать на поле боя победу троянцам. Зевс не спешил согласиться на ее просьбу. Война к этому моменту уже достигла своего апогея. Даже боги сами восстали друг против друга. Афродита, естественно, была на стороне Париса, а Гера и Афина – против него. Бог войны Арес всегда принимал сторону Афродиты. Посейдон, владыка морей, симпатизировал грекам, морскому народу, издревле великим мореходам. Аполлон заботился о Гекторе и ради него выступал за троянцев, как и его сестра Артемида. Зевс в целом симпатизировал троянцам, но ему хотелось оставаться нейтральным, поскольку, когда он противостоял Гере в открытую, та начинала вести себя по отношению к нему слишком агрессивно. Тем не менее сопротивляться мольбам Фетиды он не мог. В это время у него возникли некоторые трения с Герой, которая, как обычно, догадывалась, что у него на уме. В конце концов он был вынужден пригрозить ей, чтобы она прекратила устраивать ему сцены. Гере пришлось умолкнуть, но она не прекращала размышлять, как ей помочь грекам и обвести Зевса вокруг пальца.

План Зевса был очень прост. Зная, что без Ахилла греки уступают троянцам на поле брани, он послал Агамемнону ложный сон, в котором грекам была обещана победа, если они снова нападут на троянцев. Пока Ахилл оставался в своем шатре, между греками и троянцами разгорелась страшная битва, самая ужасная из всех, которые происходили до сих пор. С троянской стены за ее ходом наблюдали царь Приам и умудренные в делах войны старейшины. К ним пришла Елена, бывшая причиной всех этих мучений и смертей, но, когда старейшины хорошо рассмотрели ее, они не смогли высказать в ее сторону ни малейшего упрека.

– Мужчины должны драться за таких, как она, – шептали они друг другу. – Ее лицо схоже с лицами бессмертных.

Она осталась вместе с ними и стала называть им имена того или иного греческого героя. Но вдруг, к их изумлению, битва затихла. Войско греков и войско троянцев разошлись по обеим сторонам поля, а в свободном промежутке, образовавшемся между ними, как оказалось, лицом друг к другу стояли Менелай и Парис. Очевидно, было принято разумное решение определить исход битвы поединком двух самых заинтересованных в победе бойцов.

Парис первым поднял оружие, Менелай поймал его быстрое копье на свой щит, а затем метнул свое. Оно прорвало тунику Париса, но не ранило его самого. Тогда Менелай выхватил меч, единственное оставшееся у него оружие, но у него сломалась рукоять. Неустрашимый, хотя и безоружный, Менелай метнулся к Парису и, схватив того за гребень шлема, свалил с ног. Он дотащил бы его до греческого лагеря, если бы в схватку не вмешалась Афродита. Она разорвала застежку на шлеме Париса, так что тот остался в руках у Менелая. Париса же, участие которого в поединке ограничилось тем, что он метнул в Менелая копье, она закутала облаком и перенесла в Трою.

А разъяренный Менелай вихрем носился вдоль троянской шеренги, тщетно разыскивая своего противника. Среди троянских воинов не было ни одного, кто не оказывал бы Менелаю помощь, ибо все они относились к Парису с ненавистью. Однако он бесследно исчез, и ни один троянец не знал, каким образом и куда. Агамемнон тотчас же обратился с речью к троянцам и грекам, объявив Менелая победителем и потребовав, чтобы троянцы выдали Елену. Это было справедливое требование, и троянцы согласились бы на него, если бы в дело по совету Геры не вмешалась Афина. Для себя Гера уже давно решила, что война не должна завершиться иначе, как гибелью Трои. Афина, слетев с Олимпа на поле битвы, внушила воину по имени Пандар мысль нарушить перемирие и пустить стрелу в Менелая. Пандар так и сделал; он, правда, только слегка ранил Менелая, но греки, разъяренные его предательским поступком, тотчас же напали на троянцев, и битва разгорелась с новой силой. «Ужас насильственный, Страх и несытая бешенством Распря», эти неукротимые и кровожадные спутники бога войны Ареса, вызывали у воинов обеих сторон стремление проливать кровь, сеять вокруг себя смерть. Там и тут начали раздаваться торжествующие клики победителей и предсмертные хрипы их жертв. По земле заструились потоки крови.

После отказа Ахилла принимать участие в сражениях основную роль со стороны греков стали играть два их величайших вождя: Аякс и Диомед. В этот день они покрыли себя славой, и лицом в землю перед ними полегло немало троянцев. Великий воин Эней, самый смелый и самый могучий после Гектора, чуть было не пал от руки Диомеда. Происхождения он был никак не ниже царского, его матерью была сама Афродита. Когда Диомед ранил Энея в схватке, она тотчас же слетела на землю, чтобы спасти сына. Она обвила его своими нежными руками, но Диомед, зная, что богиня не отличается особой смелостью и вообще не из тех, кто, подобно Афине, умеет отлично сражаться, смело напал на Афродиту и ранил ее в руку. Вскрикнув, она тотчас же выпустила Энея и, стеная от боли, умчалась на Олимп, где Зевс, улыбнувшись при виде своей обычно смеющейся, а теперь плачущей дочери, посоветовал ей впредь держаться подальше от битв и вообще не забывать, что ее дело – любовь, а не война. Но хотя мать и оставила Энея на поле боя, он не погиб. Аполлон окутал его облаком и перенес в стены священного Пергама, святилища Трои, где Артемида быстро исцелила его раны.

Диомед снова вступил в битву и, продолжая вносить опустошения в ряды троянцев, столкнулся лицом к лицу с Гектором. И тут же, к своему отчаянию, он заметил также и Ареса. Кровожадный бог войны сражался на стороне троянцев. Увидев Ареса, Диомед содрогнулся и громким кличем призвал греков отступать, но обратившись лицом к троянцам. Все это очень рассердило Геру. Она направила своих коней на Олимп и спросила Зевса, может ли она прогнать Ареса, это наказание рода человеческого, с поля боя. Зевс, который любил Ареса не больше, чем Гера, хотя тот был его сыном, охотно дал ей свое согласие. Гера поспешила на землю и, встав рядом с Диомедом, внушила ему мысль, ничего не страшась, поразить этого ужасного бога. И тотчас же радость вошла в сердце героя. Он бросился на Ареса и метнул в него копье. Афина же направила его точно в цель, и оно вошло в тело Ареса. От боли бог войны вскрикнул, как могут вскрикнуть десять тысяч воинов, и при этом ужасном звуке трепет охватил оба войска: и троянцев и греков.

Арес же, который, в сущности, был изрядным хвастуном и совсем не мог выносить боли, которую он причинил бесчисленному множеству мужчин, помчался на Олимп к Зевсу, горько жалуясь на неистовство Афины. Но Зевс лишь мрачно посмотрел на него и заметил, что он так же невыносим, как и его мать, и приказал перестать хныкать. После того как Арес покинул поле боя, троянцы были вынуждены отступать. В этот критический момент один из братьев Гектора, знающий, как распознавать волю богов, уговорил Гектора, как можно скорее поспешить в город и передать царице Гекубе просьбу пожертвовать Афине наилучшие одежды из всех, которыми она только располагала, умоляя ее пощадить Трою. Гектор оценил мудрость совета и заторопился во дворец, где его мать выполнила все, о чем он просил. Она взяла расшитое золотом одеяние, сверкавшее, как звезды^{36}, и, положив его на колени богини, стала просить ее: «О, Афина! Пощади город и троянских жен и невинных младенцев!» Но Афина-Паллада не вняла ее молитве.

Возвращаясь на поле боя, Гектор решил еще раз, быть может последний, взглянуть на свою жену Андромаху, которую нежно любил, и их сына Астианакса. Он нашел Андромаху на городской стене, куда она в страхе пришла посмотреть на битву, узнав, что троянцы вынуждены отступать. Ее сопровождала одна из прислужниц, кормилица, державшая на руках Астианакса. Гектор улыбался, молча глядя на них. Андромаха же взяла его руку в свои и заплакала.

Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! Ни сына
Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро
Буду вдовой я, несчастная! Скоро тебя аргивяне,
Вместе напавши, убьют! А тобою покинутой, Гектор,
Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,
Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мой —
Горести! Нет у меня ни отца, ни матери нежной!
Старца отца моего истребил Ахиллес быстроногий.
Гектор, ты все мне теперь – и отец и любезная матерь,
Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!
Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,
Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою…

Гектор же пытался мягко объяснить Андромахе, почему он не в силах выполнить ее просьбу.

Все и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшный
Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,
Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.

Но не столько меня сокрушает грядущее горе
Трои, Приама родителя, матери дряхлой, Гекубы,
Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,
Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,
Сколько твое, о супруга!

Перед тем как попрощаться с супругой, Гектор захотел обнять любимого сына. Но Астианакс, «яркого медью испуган и гребнем косматовласатым», отшатнулся от него и с плачем припал к груди кормилицы. Гектор улыбнулся и снял с головы сверкающий шлем, а потом, взявши младенца на руки, покачав и расцеловав его, взмолился богам.

Зевс и бессмертные боги! О, сотворите, да будет
Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;
Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно,
Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:
Он и отца превосходит.

Гектор переложил сына на руки жене, и она взяла с улыбкой, но по-прежнему плача. Гектору стало очень жаль ее, и он попытался ее утешить.

Добрая! Сердце себе не круши неумеренной скорбью,
Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный
Муж…

Вернувшись на поле боя, Гектор снова жаждал побед, и судьба в этот день благоприятствовала ему. Зевс припомнил данное им Фетиде обещание отомстить за обиду Ахилла. Повелев всем бессмертным оставаться на Олимпе, он спустился на землю помочь троянцам, и грекам пришлось тяжело. Их великий вождь и защитник Ахилл не вступал в битву. Он по-прежнему один сидел в шатре, размышляя о нанесенной ему обиде. Великий же вождь троянцев еще никогда не проявлял себя столь блистательным, столь храбрым. Гектор казался неодолимым. «Конеборец», как его называли троянцы, гнал свою колесницу через греческие шеренги так, как будто одни и те же порывы воодушевляли и возничего и коней. Шлемоблещущего Гектора можно было видеть везде, и под ударами его бронзового меча греческие воины падали один за другим. К вечеру, когда битва закончилась, троянцы отогнали греков почти до линии их кораблей.

В эту ночь Троя ликовала, а в греческом лагере царило уныние и даже отчаяние. Агамемнон на совете вождей высказался за прекращение военных действий и отплытие в Грецию. Нестор же, старейший и самый мудрый из греческих вождей, превосходивший мудростью даже хитроумного Одиссея, смело выступил против Агамемнона и заявил, что если тот не вызвал бы гнева Ахилла, то греки не потерпели такого сокрушительного поражения. «Надо попробовать найти способ умилостивить Ахилла, чтобы не возвращаться домой обесславленными», – предложил он. Все присутствующие на совете вожди одобрили эту мысль, и Агамемнон был вынужден признать, что вел себя как глупец. Он вернет Брисеиду Ахиллу, предложив ему также множество богатых даров, обещал Агамемнон и тотчас же попросил Одиссея сообщить о своем предложении Ахиллу.

Одиссей и еще два сопровождавших его вождя нашли героя в его шатре вместе с Патроклом, который Ахиллу был дороже всех людей на земле. Ахилл вежливо приветствовал гостей и приказал угостить их, но, узнав, зачем они пришли, услышав про дары, которые он получит, если уступит, и просьбы пожалеть жестоко теснимых соотечественников, он решительно отказал послам. Его нельзя купить даже за все богатства египетских Фив, добавил Ахилл. Он отплывает домой и советует остальным последовать его примеру.

Но когда Одиссей, вернувшись назад, передал этот совет вождям, совет принят не был. На следующее утро греки пошли в бой с отчаянным мужеством людей, загнанных в угол. Троянцы снова потеснили их, и битва кипела уже на самом берегу, там, куда были вытащены греческие корабли. Но очень скоро им будет помощь со стороны Геры, упорно не желавшей расставаться со своими планами. Гера обнаружила Зевса сидящим на горе Ида и спокойно взирающим на успехи троянцев и постаралась оценить, насколько же она досадила ему при их последней встрече. Богиня понимала, что она может найти к нему подход только одним способом. Она должна выглядеть такой соблазнительной, чтобы он не мог противиться ее желаниям. Когда он примет ее в свои объятия, она наведет на него сладостный сон, и он позабудет о троянцах. Так Гера и поступила. Она отправилась в свои покои и разыскала там все средства, все снадобья, которыми пользуются женщины, чтобы сделать себя безмерно красивыми. Помимо того, она одолжила у Афродиты ее пояс, несущий в себе все ее волшебные чары, и предстала в таком виде перед Зевсом. Когда он увидел ее, любовь переполнила его сердце настолько, что все его обещания Фетиде были забыты.

Победа тотчас же стала склоняться на сторону греков. Аякс, едва не раненный Гектором, поверг своего противника наземь, метнув в него огромный камень. Но Энею удалось помочь Гектору и вынести его с поля боя. После этого греки сумели отогнать троянцев далеко от своих кораблей и смогли бы взять Трою в этот же день, если бы к этому времени не проснулся Зевс. Очнувшись ото сна, он увидел бегущих в панике троянцев и поверженного Гектора. Все стало ему ясным, и он бросил свирепый взгляд на Геру. «Козни твои, о злотворная, вечно коварная Гера, Гектора мощного с боя свели и троян устрашили!» – бросил он. В гневе Зевс даже пообещал «избичевать [ее] ударами молний». Гера знала, что если бы дело действительно дошло бы до этого, то она оказалась бы совершенно беспомощна. Поэтому она сразу стала отрицать, что имеет какое-то отношение к поражению троянцев. Все это – дело рук не ее, а Посейдона, говорила она. Владыка морей Посейдон действительно помогал грекам, но делал это только по ее просьбе. Тем не менее Зевс был рад услышать про это извиняющее обстоятельство, позволяющее ему не выполнять свои угрозы. Он отправил Геру на Олимп и повелел Ириде, богине радуги и вестнице богов, передать Посейдону, что он должен немедленно покинуть поле боя. Тот с видимой неохотой подчинился, и победа снова стала склоняться на сторону троянцев.

Аполлон исцелил раненого Гектора и вселил в него новую, огромную силу. Оказавшись перед лицом и бога и героя, греки напоминали стадо перепуганных овец, гонимых горным львом. Расстроенное греческое войско устремилось к кораблям, и стена, которую построили греки, рассыпалась, как рассыпается песчаная стенка, сделанная детьми на морском берегу. Троянцы подступили к кораблям настолько близко, что были в состоянии их поджечь. Греки же, понимая безнадежность своего положения, думали только об одном – как погибнуть достойно.

Патрокл, любимый друг Ахилла, с ужасом следил за происходящим. При всей его лояльности к Ахиллу он не мог больше оставаться вдалеке от битвы.

– Ты, конечно, можешь лелеять свой гнев, когда гибнут твои соотечественники! – воскликнул он, обращаясь к Ахиллу. – Я же не могу. Дай мне свои доспехи. Если троянцы посчитают, что я – это ты, они могут остановиться, а усталые греки – перевести дыхание. И ты и я сохранили силы. Вдвоем мы смогли бы отогнать троянцев. Но если ты хочешь сидеть в шатре и нянчить свои обиды, то хоть дай мне доспехи.

Пока он говорил, загорелся один из греческих кораблей.

– Да, таким способом они отрежут нашему войску путь к отступлению, – медленно проговорил Ахилл. – Хорошо. Бери доспехи, бери моих мирмидонян^{37} и спеши защищать корабли. Я же идти в бой не могу. Я обесчещен. Сражаться я буду только за собственные корабли, если огонь доберется до них. Сражаться же за людей, которые опозорили меня, я не буду.

Патрокл надел великолепные доспехи, которые знали и которых так страшились троянцы, и повел на битву мирмидонян войско Ахилла. Увидев новый крупный отряд воинов, троянцы заколебались; они решили, что их возглавляет сам Ахилл. И действительно, Патрокл сражался так же храбро, как храбро мог бы биться его великий друг. Но в конце концов Патроклу пришлось лицом лицу встретиться с Гектором, и с этого момента он был обречен, как обречен вепрь, повстречавшийся с тигром. Гектор нанес Патроклу своим копьем смертельный удар, и его душа, распрощавшись с бренным телом, улетела в Аид. Гектор сорвал с него доспехи и, отбросив собственные в сторону, надел их. Ни мощь Ахилла и ни один воин греческого войска не могли в этот момент противостоять ему.

Перерыв битве положило наступление вечера. В это время Ахилл сидел перед своим шатром, дожидаясь возвращения друга. Но вместо Патрокла он неожиданно для себя увидел спешащего к нему быстроногого Антилоха, сына Нестора. «Плохие новости! – выкрикнул тот. – Патрокл убит, и Гектор сорвал с него доспехи». Сердце Ахилла охватила такая сильная боль, что окружающие испугались за его жизнь. Далеко в море, в одном из гротов, его мать тотчас же почувствовала эту боль и поднялась из морских пучин, чтобы утешить сына. На ее расспросы Ахилл отвечал:

…сердце мое не велит мне
Жить и в обществе жить человеческом, ежели Гектор,
Первый, моим копием пораженный, души не извергнет
И за грабеж над Патроклом любезнейшим мне не заплатит!

После этих слов Фетида с плачем напомнила сыну, что он сам обречен смерти и погибнет вскоре после гибели Гектора.

Но Ахилл уже принял решение: Гектор должен быть убит.

О да, умру я теперь же, когда не дано мне и друга
Спасти от убийцы!

Я выхожу, да – главы мне любезной губителя встречу, Гектора.
Смерть же принять готов я, когда ни рассудит:
Здесь мне назначит ее всемогущий Кронион^{38} и боги!

Фетида не пыталась удержать сына. «Только подожди до утра, – попросила она, – и ты не пойдешь в битву безоружным. Я принесу тебе вооружение, выкованное оружейником-богом, самим Гефестом».

Утром Фетида принесла Ахиллу великолепнейшее вооружение, вполне достойное того, кто его выковал. Такого еще не было ни у одного воина на земле. С трепетным восторгом рассматривали его мирмидоняне, и пламя радостной ярости загорелось в глазах Ахилла, когда он надел свой новый панцирь. Затем он вышел из шатра, в котором провел столь долгое время, и отправился на встречу с греческими вождями, выглядевшими не слишком веселыми: тяжело раненным Диомедом, Одиссеем, Агамемноном и некоторыми другими. Испытывая перед ними стыд, он объявил, что теперь видит, что совершил чрезвычайную глупость, – из-за потери самой обычной девчонки забыл обо всем остальном. Но это прошло: он снова готов идти на битву впереди других. Пусть немедленно готовятся к сражению. Вожди встретили его слова радостными криками. За всех ответил Одиссей, сказавший, что сперва войско должно подкрепить свои силы пищей и вином, поскольку постящиеся – плохие воины. «Наши соплеменники лежат в поле непогребенными, – с легким презрением ответил ему Ахилл. – А пока мой любезнейший друг не будет отомщен, ни одни кусок, ни глоток вина не полезут мне в глотку».

После того как прочие утолили свой голод и жажду, Ахилл повел греческое войско в наступление. Как это предвидели бессмертные боги, в этой битве должна была произойти последняя схватка двух великих вождей. И они знали, чем она завершится. Отец Зевс взял в руки свои золотые весы и положил на одну чашу смертный жребий Гектора, а на другую – Ахилла. Чаша со жребием Гектора пошла вниз. Это означало, что погибнуть должен он.

Тем не менее победа в битве долго не доставалась ни троянцам, ни грекам. Троянцы под водительством Гектора сражались так, как сражаются храбрецы под стенами родного города. Даже самая большая река Троады, которую боги называют Ксанфом, а смертные – Скамандром, приняла участие в битве, угрожая утопить Ахилла, когда он вступил в ее воды. Но это было напрасной попыткой, потому что ничто не могло остановить Ахилла, всех истребляющего на своем пути в стремлении встретиться с Гектором. Теперь даже сами боги приняли участие в сражении, причем не менее горячее, чем смертные. Зевс же, сидящий на Олимпе, с удовольствием хохотал, видя, как Афина повергает наземь Ареса, Гера снимает с плеча Афины ее лук и то и дело хлопает себя по ушам тетивой, а Посейдон язвительными насмешками пытается вызвать на поединок Аполлона. Солнечный бог не принял вызова. Он знал, что сражаться на стороне Гектора теперь не имеет смысла.

И тут огромные Скейские ворота Трои широко распахнулись, поскольку троянцы наконец бросились в бегство и теснились перед стенами, стремясь поскорее укрыться под их защитой. Только один Гектор стоял у стены недвижно. Напрасно старый Приам, отец его, и мать Гекуба взывали к нему со стены, требуя, чтобы он тоже скрылся под защитой стен и тем спас себя. Гектор не хотел прятаться.

Мрачно вздохнув, наконец, говорил он душе возвышенной:
«Стыд мне, когда я, как робкий, в ворота стены и укроюсь!

…Троянский народ погубил я своим безрассудством
О! Стыжуся троян и троянок длинноодежных!
Гражданин самый последний может сказать в Илионе^{39}:

«Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу!»
Так илионяне скажут. Стократ благороднее будет
Противостать и, Пелеева сына сына убив, возвратиться
Или в сражении с ним перед Троею славно погибнуть!
Но… и почто же? Если оставлю свой щит светлобляшный,
Шлем тяжелый сложу я и, копье прислонивши к твердыне,
Сам я пойду и предстану Пелееву славному сыну?
Если ему обещаю Елену и вместе богатства
Все совершенно, какие Парис в кораблях глубодонных
С нею привез в Илион, – роковое раздора начало! —
Выдать Атридам и вместе притом разделить аргивянам
Все остальные богатства, какие лишь Троя вмещает?

…Нет, к Ахиллесу
Я не пойду как молитель! Не сжалится он надо мною,
Он не уважит меня; нападет и меня без оружий
Нагло убьет он, как женщину, если доспех я оставлю.

Нам же к сражению лучше сойтись! И немедля увидим,
Славу кому между нас даровать олимпиец рассудит!»

И тут перед Гектором предстал Ахилл в своих новых медных доспехах, сияя ими. С ним незримо для других стояла Афина, а Гектор был один – ведь Аполлон предоставил его собственной судьбе. Когда Ахилл приблизился, Гектора охватил страх, и он пустился бежать. Три раза преследуемый и преследователь со всех ног обежали вокруг Трои. И тут к Гектору, когда он остановился, подошла Афина. Она предстала перед ним в облике его брата Деифоба, и с этим, как он полагал, помощником Гектор и встретился лицом к лицу с Ахиллом. Перед схваткой Гектор сделал Ахиллу следующее предложение:

– Если я убью тебя, я выдам твое тело твоим друзьям, а ты совершишь то же самое для меня.

Ахилл же отвечал:

– Безумец, как не может быть договора между агнцами и волками, так его не может быть между тобой и мной.

С этими словами он метнул в Гектора копье. Он промахнулся, но Афина тотчас же вернула копье ему. Копье же Гектора попало в цель – оно ударилось прямо в середину Ахиллова щита. Но что толку! Ведь вооружение Ахилла было изготовлено Гефестом и пробить его было невозможно. Гектор быстро повернулся к Деифобу, но тот исчез. Гектор понял, в чем дело, – его обманула Афина, и спасения ему не было. «Горе! К смерти меня всемогущие боги призвали! – подумал он. – Но я не умру без борьбы. Я погибну, совершая великий подвиг, о котором еще долго будут рассказывать потомки». Он вытащил свой меч, единственное оставшееся у него оружие, и устремился на противника. Но в руках у Ахилла было копье, то, которое вернула ему Афина. Прежде чем Гектор мог подойти к нему достаточно близко, чтобы воспользоваться мечом, Ахилл, хорошо знавший, как устроен панцирь, снятый Гектором с Патрокла, нацелился в отверстие панциря, расположенное против гортани троянского героя. Удар был рассчитан верно. Гектор грянулся оземь. Он умирал. Испуская дух, он умоляюще прошептал: «Отдай мое тело матери и отцу…» Но суров и жесток был ответ Ахилла:

Тщетно ты, пес, обнимаешь мне ноги и молишь родными!
Сам я, коль слушал бы гнева, тебя растерзал бы на части,
Тело сырое твое пожирал бы я, – то ты мне сделал!

И душа Гектора вылетела из его могучего тела и отправилась в Аид, оплакивая судьбу, силу и молодость павшего героя.

Ахилл вырвал из шеи Гектора окровавленное копье, этот «убийственный ясень». Примчавшиеся к месту поединка греки дивились Гектору и, «изумляясь, смотрели на его рост и образ чудесный». Но в голове у Ахилла были совсем иные мысли. Он проколол сухожилия на ногах Гектора и пропустил через них ремни, которые привязал к своей колеснице. Голова троянского героя лежала во прахе. Потом он хлестнул своих коней и несколько раз объехал вокруг Трои, волоча за собой труп несчастного Гектора, прославленного троянского героя.

Наконец, когда разгневанная душа Ахилла насытилась первым мщением, он предстал перед телом Патрокла и произнес:

Радуйся, храбрый Патрокл! И в Аидовом радуйся доме!
Все для тебя совершаю я, что совершить обрекался:
Гектор сюда привлечен и повергнется псам на терзанье…

А на Олимпе шли жаркие споры по поводу поступка Ахилла, хотя, в общем, «жалость объяла бессмертных», взиравших на глумление над телом Гектора. Оно вызвало неодобрение всех бессмертных за исключением Геры, Афины и Посейдона. Особенно сильное недовольство высказывал сам Зевс. Он послал к Приаму Ириду; Приам должен был, не страшась Ахилла, отправиться к нему в греческий лагерь и предложить богатый выкуп за тело Гектора. Ирида должна была передать царю, что

Рук на него не поднимет Пелид, ни других не допустит:
Он не безумен, ни нагл, ни обыкший к грехам нечестивец;
Он завсегда милосердно молящего милует мужа.

После посещения Приама Иридой его сыновья «вывезли муловый воз легкокатый, новый, красивый; и короб глубокий на нем привязали». В короб же Приам поместил сокровище, самое ценное, что было в Трое, и отправился через всю троянскую равнину в греческий лагерь. Его встретил Гермес, принявший облик юноши грека и предложивший проводить старца к шатру Ахилла. В его сопровождении царь миновал греческую охрану и прибыл к человеку, убившему его сына да еще глумившемуся над его телом. Приам преклонил перед Ахиллом колени и поцеловал ему руки; Ахилл же ощутил перед «боговидным старцем» благоговейный трепет, как, впрочем, и другие присутствующие в шатре воины.

Старец же речи такие вещал, умоляя героя:

…Храбрый! Почти ты богов! Над моим злополучием сжалься,
Вспомнив Пелея отца: несравненно я жалче Пелея!
Я испытую, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!

Когда Ахилл слушал Приама, гнев в его сердце стал постепенно стихать. Он мягко поднял распростертого перед ним старца. «Сядь рядом со мной, – произнес он, – скроем в сердца и заставим безмолвствовать горести наши». После этого он приказал слугам омыть и умастить благовониями тело Гектора и накрыть его тонким покрывалом, так, чтобы Приам не увидел изуродованное тело сына и не впал бы снова в отчаяние. Ахилл опасался, что, если причитания Приама начнут вызывать у него раздражение, он может потерять контроль над собой. «Сколько дней продлятся похороны Гектора? – поинтересовался он. – На столько же дней я сумею удерживать греков от битвы». Затем Приам отвез тело сына в Трою; Гектора оплакивали в городе, как еще не оплакивали никого. Плакала даже Елена. «Прочие троянцы укоряли и даже бранили меня, – говорила она сквозь слезы, – а от тебя я не слыхала ни одного обидного слова. Ты радовал меня кротостью своей, утешал ласковыми словами. Ты один был моим другом!»

Траур по Гектору длился девять дней. После этого его тело возложили на гигантский погребальный костер, и он запылал. Когда от тела Гектора остался только пепел, костер залили вином и, собрав прах героя в мягкий пурпур, положили его в золотой ковчег. Ковчег же был зарыт в глубокой могиле, поверх которой были навалены гигантские камни и насыпан холм.

Так погребали они конеборного Гектора тело.

И на этом Илиада заканчивается.

Основная часть событий, связанных с падением Трои, излагается по Вергилию. Гибель Трои – это главное содержание второй книги Энеиды; это – одно из лучших, если не самое лучшее из сочинений Вергилия, отличающееся выразительностью, яркостью, живостью. Но начало и конец моего рассказа о Трое взяты не у Овидия. Рассказ о Филоктете и о смерти Аякса заимствованы мною у поэта-трагика Софокла, жившего в V в. до н. э. Самый конец рассказа, а именно описание печальных событий, случившихся с троянскими женщинами после падения Трои, взят из трагедии Троянки, принадлежащей перу Еврипида, младшего современника Софокла. Ее дух удивительным образом контрастирует с воинственным настроем Энеиды. Дело в том, что для Вергилия, как и для всех римских поэтов, война являлась самым благородным, самым достойным видом человеческой деятельности. Но за четыреста лет до Вергилия греческий поэт смотрел на нее совсем иными глазами. Действительно, каков конец этой столь знаменитой войны? Таким видится нам вопрос Еврипида. И вот ответ: разрушенный город, убитый ребенок, кучка несчастных женщин.

Ахилл знал, что, как предрекала ему его мать, вскоре после гибели Гектора настанет и его черед. Но прежде чем навечно покинуть поле брани, Ахилл совершил еще один великий подвиг. На помощь Трое из Эфиопии с большим войском прибыл царевич Мемнон, сын богини Эос, и на некоторое время, хотя Гектор и погиб, грекам пришлось перейти к обороне, и они потеряли много храбрых воинов, в том числе быстроногого Антилоха, сына Нестора. В конце концов Ахилл убивает Мемнона в жестокой схватке. Это был последний поединок греческого героя. После этого он погиб против Скейских ворот. Он гнал троянцев до городской стены, когда Парис выпустил в него стрелу, а Аполлон направил ее так, что она попала в единственное уязвимое место на теле Ахилла – в его пятку. Вскоре после его рождения мать Ахилла, Фетида, намереваясь сделать его неуязвимым, стала купать его в водах реки Стикс. Но при этом совершенно упустила из виду, что вода не покрывает ту часть ножки ребенка, за которую она его придерживала. Ахилл умер на поле боя, и Аякс вынес его тело из сутолоки битвы в то время, как Одиссей отражал яростные нападения троянцев. Утверждают, что после того, как тело Ахилла было сожжено на погребальном костре, его кости были положены в одну урну с прахом его друга Патрокла.

Доспехи Ахилла, те самые замечательные доспехи, которые Фетида принесла ему от Гефеста, стали причиной смерти Аякса. На собрании греческого войска было решено, что чести унаследовать их более других достойны Аякс и Одиссей. Последовало тайное голосование, и оружие получил Одиссей. В те дни такое решение имело очень большую значимость. Оно означало не только, что победителю оказана большая честь; оно означало и что проигравшего можно считать обесчещенным. Аякс счел себя опозоренным и в припадке ярости решил убить Агамемнона и Менелая. Он предполагал, и не без оснований, что они подстроили результаты голосования. Когда настала ночь, он направился к их палаткам, но здесь Афина поразила его безумием. Он принял стада овец и коз за греческое войско и набросился на несчастных животных с мечом, считая, что убивает то одного, то другого вождя. Наконец он притащил к себе в палатку огромного барана, который представлялся его воспаленному воображению Одиссеем, привязал его к центральному столбу и начал бичевать. А потом, когда припадок безумия прошел и разум снова вернулся к Аяксу, он понял, что тот позор, которым он оказался покрыт в споре за оружие, – ничто по сравнению с тем, который он навлек на себя своим собственным поступком. Его беспочвенная ярость, его глупость, его безумие станут очевидны каждому. Туши перебитых им животных были раскиданы по всему полю. «Бедная скотина, – пробормотал он. – Они же все без всякого смысла зарезаны мною! И вот я теперь один, ненавистный и смертным и богам. В таком положении только трус будет цепляться за жизнь. Человек же, который не в состоянии достойно жить, должен достойно умереть». Он вытащил меч и бросился на него. Греки не стали предавать его тело огню; они зарыли его в земле, считая, что самоубийца не может быть почтен погребальным костром и захоронением его праха в урне.

Смерть Аякса последовала вскоре после гибели Ахилла. Победа же над троянцами казалась столь же далекой. Греческий пророк сообщил, что у него нет никаких божественных откровений для греков, но у троянцев есть прорицатель, видящий будущее, и его зовут Гелен. Захватив Гелена в плен, греки смогут узнать от него, что их ожидает впереди. Одиссею удалось поймать Гелена, и тот рассказал грекам, что им не удастся взять Трою до тех пор, пока против троянцев не выступит воин, вооруженный луком и стрелами Геракла. Геракл, умирая, вручил их своему другу царевичу Филоктету, зажегшему его погребальный костер и позднее присоединившемуся к греческому войску, направлявшемуся под Трою. По пути греки остановились на некоем острове, чтобы совершить жертвоприношение. На острове Филоктета укусила змея, и рана от укуса оказалась очень мучительной. Исцелить ее было невозможно; нельзя было и везти разболевшегося Филоктета под Трою, а войско ждать не могло. Наконец, греки оставили его на Лемносе, тогда уже необитаемом, хотя незадолго до этого герои похода за золотым руном застали там множество женщин.

Оставлять на необитаемом острове беспомощного страдальца, конечно, было жестоко, но греки торопились под Трою, а с помощью своего лука и стрел он по меньшей мере никогда бы не оказался без пропитания. Греки хорошо понимали, какого труда им будет стоить убедить Филоктета, которого они так страшно обидели, отдать им драгоценное оружие. Поэтому они послали к Филоктету хитроумного Одиссея, чтобы тот обманом завладел луком и стрелами. По одним слухам, с ним отправился Диомед, а по другим – сын Ахилла Неоптолем, известный также под именем Пирра. Им удалось получить лук и стрелы хитростью, но, когда речь зашла о том, чтобы снова оставить беднягу в одиночестве, они не смогли этого сделать. Наконец они убедили Филоктета отправиться с ними. В греческом же лагере под Троей один мудрый врач излечил его, и когда он впервые после стольких долгих лет вступил в бой, то первым троянцем, которого он ранил своей стрелой, был Парис. Получив ранение, Парис просил отнести его к Эноне, нимфе, с которой он жил вместе на горе Ида еще до того, как на его суд явились три богини. Когда-то она сообщила Парису, что знает чудодейственное средство, которое может исцелить любую болезнь. Его отнесли к Эноне, и он умолял ее спасти ему жизнь, но та отказалась. Действительно, Парис покинул ее и пзабыл надолго – и об этом она забыть не могла. Энона молча смотрела, как он умирает, а потом быстро ушла и покончила жизнь самоубийством.

Но из-за гибели Париса Троя не пала. Он был для города не такой уж большой потерей. А в это время греки выяснили, что в Трое находится самое священное, самое почитаемое изображение Афины Паллады, именуемое Палладий, и, пока троянцы удерживают его у себя, город взять не удастся.

Два самых могучих греческих вождя, еще остававшихся в живых, Одиссей и Диомед, решили попытаться выкрасть его. Из святилища его похитил Диомед. Темной ночью он с помощью Одиссея перебрался через стену, нашел Палладий и затем отнес его в греческий лагерь. Сильно приободренные, греки решили больше не ждать, а придумать какой-нибудь способ положить конец бесконечной войне.

Теперь они четко понимали, что, если они так или иначе не проникнут в город и не застигнут троянцев врасплох, они никогда не покорят Трою. С начала осады Трои прошло почти десять лет, а Троя оставалась такой же мощной крепостью. Ее стены не были даже повреждены. Город никогда не подвергался реальным атакам. Сражения, как правило, происходили на значительном расстоянии от них. Греки должны были или разработать какой-то хитроумный план, который позволил бы им попасть в город, или признать свое поражение. Результатом новой оценки нового видения событий греками и стала их военная хитрость: изобретение деревянного коня. Как легко догадаться, это было творение изощренного ума Одиссея.

Одиссей приказал опытному плотнику изготовить гигантского деревянного коня, полого внутри и способного вместить значительное количество воинов. Потом он убедил – и не без труда – некоторых вождей спрятаться внутри деревянной фигуры. Сам он, разумеется, тоже забрался внутрь. Все они были охвачены страхом, за исключением Ахиллова сына Неоптолема. Действительно, всем им грозила немалая опасность. План Одиссея состоял в том, что все греческое войско должно снять лагерь, сесть на корабли и как будто бы отплыть в открытое море, а на самом деле – спрятаться за ближайшим островом, где троянцы не могли их разглядеть. Что бы ни случилось, греческому войску никакая беда не грозила; если бы план почему-либо сорвался, оно могло бы спокойно отплыть в Грецию. Но в этом случае воины, спрятавшиеся в деревянном коне, были заведомо обречены на смерть.

Легко понять, что Одиссей учитывал и такую возможность. Согласно его плану, в покинутом лагере оставался один-единственный грек. Одиссей сочинил для него вымышленную историю, чтобы побудить троянцев ввезти деревянного коня в город, даже не поинтересовавшись, что находится у него внутри. А потом, в самые темные часы ночи, греческие воины должны выйти из своей деревянной тюрьмы и открыть городские ворота для греческого войска, которое к этому времени должно вернуться назад и ждать перед стенами.

И вот пришла ночь, в которую план Одиссея начал осуществляться. Забрезжил рассвет последнего дня Трои. Часовые, стоящие на стенах города, с изумлением увидели две удивительные вещи – одна удивительнее другой. Во-первых, перед Скейскими воротами стояла чудовищных размеров фигура коня. Таких диковинок еще никто никогда, пожалуй, не видел. Картина выглядела очень странной, даже до некоторой степени пугающей, хотя сам конь не шевелился, не издавал никаких звуков. Во-вторых, сам греческий лагерь словно вымер; никаких следов вчерашнего оживления в нем видно не было. Корабли тоже исчезли. Можно было сделать только один вывод: греки признали свое поражение и уплыли. Вся Троя ликовала. Долгая война завершилась, и все страдания остались позади.

Деревянный конь

Троянцы высыпали в оставленный греками лагерь полюбопытствовать. Вот на этом месте сиживал охваченный гневом Ахилл; здесь стоял шатер Агамемнона; здесь располагался хитрейший из хитрейших Одиссей. Троянцы с восторгом обозревали все эти известные им и теперь опустевшие уголки лагеря – бояться им теперь было нечего. В конце концов они собрались перед воротами, где стоял гигантский деревянный конь, и столпились вокруг него, не зная, что с ним делать. В этот момент к ним и подошел тот грек, который был оставлен в лагере. Его звали Синон, и он оказался очень красноречивым рассказчиком. Его схватили и повели к Приаму. Он же плакал и бормотал, что теперь он уже совсем не хочет быть греком. История, которую он рассказал, была одним из шедевров Одиссея. По его словам, Афина Паллада была чрезвычайно разгневана похищением Палладия, и греки, страшась ее гнева, послали гонцов к оракулу, чтобы узнать, как они могут умилостивить ее. Оракул же ответил: «Когда вы отплывали в Трою, то успокоили противный ветер кровью и жизнью девы. Кровью же должно быть оплачено ваше возвращение. Искупите свою вину кровью грека». В качестве же несчастной жертвы, рассказал Синон Приаму, был выбран он сам.

Уже все было подготовлено для ужасного ритуала, который должен был свершиться перед самым отплытием греков, но ночью ему удалось ускользнуть, и, спрятавшись в болоте, он следил за отплывающими кораблями.

Это была замечательная, впечатляющая история, и троянцы не задавали Синону никаких вопросов. Они жалели Синона и заверили его, что отныне он будет жить, как один из них, как равноправный гражданин. Вот как случилось, что благодаря фальшивым уловкам и показным слезам были побеждены те, кого не могли одолеть ни великий Диомед, ни свирепый Ахилл, ни десять лет войны, ни тысяча кораблей. Синон не позабыл и вторую часть своей истории. Деревянный конь, объяснил он, построен греками по обету как приношение Афине, а таким громадным он сделан для того, чтобы троянцы не могли завезти его в город. Греки же надеются, что троянцы уничтожат коня и тем навлекут на себя гнев Афины. Если же его перевезти в город, то это, наоборот, привлечет ее милости к троянцам и отвратит их от греков. История была настолько хорошо придумана, что и сама по себе могла произвести желаемый эффект. Но Посейдон, наиболее ожесточенный против троянцев бог, изобрел к ней еще и дополнение, которое делало ее успех полным. Когда конь был обнаружен, троянский жрец Лаокоон сразу начал настаивать на том, что его следует уничтожить. «Боюсь данайцев и дары приносящих», – заявил он. Дочь Приама Кассандра эхом повторила его предупреждение, но никто из троянцев не внял ее словам, и она возвратилась во дворец еще до появления Синона. Лаокоон и двое его сыновей с подозрением выслушали рассказанную им историю, но усомнились в ней только они. Когда Синон закончил свой рассказ, в море появились две огромные страшные змеи. Они плыли прямо к берегу. Достигнув его, змеи устремились к Лаокоону. Обвившись гигантскими кольцами вокруг него и его сыновей, они задушили несчастных, а потом исчезли под храмом Афины.

Дальше медлить с конем не имело смысла. В глазах потрясенных троянцев Лаокоон был наказан за то, что пытался не допустить перевозку коня в город, чего теперь уже никто наверняка не осмелился бы сделать.

…Восклицал народ,
Глядя с крепости троянской:
«Эй, в страданьях изнемогший!
Эй, народ! Кумир божественный
К Деве Зевсовой веди!»
Кто, будь старец иль юница,
За порог не выбегал!
Так при песнях ликованья
Принят был коварный дар.

Троянцы протащили коня через ворота и подняли его наверх к храму Афины. А потом, радуясь своему везению, считая, что война закончилась и Афина теперь будет к ним расположена, они разошлись по домам, как будто у них за спиной не было десяти лет кровопролития.

Посреди ноги в брюхе коня отворилась дверка, и оттуда один за другим начали выходить греческие вожди. Крадучись они добрались до ворот, широко распахнули их, и в спящий город ворвалось греческое войско. То, что они в первую очередь намеревались сделать, следовало делать молча. По всему городу запылали дома. Жители Трои пробудились, не успев понять, что же случилось, и, пока они надевали доспехи, Троя уже горела. Потрясенные, они поодиночке выскакивали на улицу, где отряды греков уже поджидали их, убивая троянца прежде, чем он успевал присоединиться к своим. Это была не битва, это была бойня. Многие погибали, не успев даже обменяться ударами с противником. В более удаленных частях города троянцам удавалось собираться группами, и тогда уже урон несли греки. Они падали на землю под ударами отчаянных храбрецов, стремившихся перед тем, как быть убитыми, к одному – убить. Эти смельчаки знали, что единственный способ сохранить жизнь – это не надеяться на ее сохранение. Этот боевой настрой часто превращал победителей в побежденных. Наиболее хитроумные троянцы срывали свои доспехи и надевали доспехи сраженных ими греков, так что многие и многие греческие воины, думая, что присоединяются к своим, слишком поздно обнаруживали, что окружены врагами, и расплачивались за свою ошибку жизнью.

Взбираясь на крыши домов, троянцы разбирали кровли и сбрасывали на греков бревна. Целая башня, возвышающаяся над крышей дворца Приама, была сорвана с основания и сброшена вниз. Защитники дворца с восторгом увидели, как, упав, она уничтожила целый греческий отряд, штурмовавший дворцовые двери. Но этот успех принес лишь короткую передышку. Перед дворцом появилась новая группа греческих воинов с громадным бревном. Попирая ногами обломки башни и изуродованные тела павших, они долбили им двери, как тараном. В конце концов двери были взломаны, и греки очутились во дворце прежде, чем троянцы смогли спуститься с его крыши. Во внутреннем дворе дворца находились женщины, дети и только один мужчина – старец Приам. В свое время Ахилл пощадил Приама, но его сын Неоптолем пронзил царя мечом прямо перед глазами его жены и дочерей.

Теперь развязка была уже близка. С самого начала спор был неравным. Слишком много троянцев пало, будучи захвачено врасплох. Потеснить греков не удавалось нигде. Оборона троянцев постепенно слабела. До наступления утра были убиты все троянские вожди, кроме одного. Бежать из горящей Трои сумел только сын Афродиты Эней. Он сражался с греками до тех пор, пока мог обнаружить хоть одного троянца, способного биться с греками рядом с ним, но, когда смерть стала подходить к нему все ближе и ближе, он подумал о доме, о беспомощных близких, которых он оставил там. Он уже ничем не мог помочь Трое, но, быть может, сумеет что-то сделать для них. И он поспешил к ним, к старцу отцу, к маленькому сыну, к жене, и в этот момент перед ним предстала его мать Афродита, подбадривая его и охраняя от бушующего пламени и от нападений греческих воинов. Но даже с помощью божества он не смог сохранить жену. Когда они покинули дом, она отделилась от них и была убита. Но двух других членов семьи он провел мимо врагов и вывел через городские ворота за городские стены. Отца он нес на плечах, а сына вел за руку. Только божество могло спасти их жизни, и Афродита была в эту ночь единственной из олимпийцев, помогавшей троянцам.

Афродита помогла и Елене. Она проводила ее из горящего города и привела к Менелаю. Тот с радостью принял супругу, и впоследствии она отплыла с ним в Грецию.

Когда забрезжил рассвет, самый гордый город Азии уже превратился в груду дымящихся развалин. От жителей Трои осталась только кучка несчастных пленниц, мужья которых были убиты, а дети отобраны. Теперь они ожидали своих хозяев, которые повезут их в рабство в заморские страны.

Самыми знаменитыми среди пленниц были царица, старая Гекуба, и ее сноха, жена Гектора Андромаха. Для Гекубы все было кончено. Сидя на земле, она наблюдала, как готовятся к отплытию греческие корабли, как пылают развалины города. «Трои больше нет, – говорила она себе. – А что будет со мной? Да и кто я? Рабыня, которую полонят, как скот. Седая бездомная старуха».

О чем же еще злополучной рыдать,
Утратившей родину, мужа, детей?
Богатство, величие предков моих
Исчезло, развеяно, стало ничем.

Гекубе отвечали собравшиеся вокруг нее женщины:

У стен
Дети жалкою толпою
Плачут горько; в крик кричат:
«Мать! Ахейцы угоняют
Нас от глаз твоих на черных,
На смоленых кораблях…»

Но одна женщина все еще сохраняла своего ребенка. Андромаха держала на руках своего сына Астианакта, маленького мальчика, который еще совсем недавно так испугался украшенного перьями отцовского шлема. «Он еще такой маленький, – думала она. – Они оставят его со мной». Но из греческого лагеря к Андромахе направлялся гонец. Подойдя к ней, он попросил ее не возненавидеть его за те вести, которые он должен передать ей против своей воли. Ее сын… Андромаха перебила его:

Иль разным отдают нас господам?

На это гонец отвечает, что ее сына

…сбросить должно с крепости троянской.
Так и свершится. Прояви же разумность…
Не жмись к нему – снеси достойно горе, —
Бессильная, не думай, что сильна.
Ждать неоткуда помощи. Подумай,
Ни города, ни мужа…

Андромаха понимала, что он совершенно прав. Помощи ждать неоткуда. Она стала прощаться с ребенком.

Ты плачешь, сын?
Беду ль свою почуял?
Что обхватил меня, за платье держишь,
Как птенчик, что забился под крыло?
Не встанет Гектор, из земли не выйдет
С прославленным копьем тебя спасать.
Нет сродников, нет прежней мощи нашей…
Безжалостно с высокой башни сброшен
Вниз головой, плачевно дух испустишь…
Сокровище бесценное мое!
О, сладкий запах твой! Так понапрасну
Тебя в пеленках грудью я кормила,
Старалась так, что извелась в трудах…
Мать обними в последний раз, прижмись
К родной своей, обвей руками шею
И ротиком прильни ко мне…

Воины унесли Астианакта. Но еще до того, как он был сброшен со стены, на могиле Ахилла была предана смерти молоденькая дочь Гекубы Поликсена. Убийством сына Гектора была завершена вереница жертвоприношений на земле древней Трои. Пленницы, дожидавшиеся кораблей, прощались с милым их сердцу краем.

…город великий
Был и как не был; сгинула Троя.
Как под ветром дым,
Родина развеяна,
В бездну сброшена копьем,
Грабят жилища
Огонь, враги.

Все исчезает, даже имя, —
Всех своя погибель ждет.
Нет более Трои.

Горе!.. О, край мой!.. Но время спускаться
Нам к ахейским кораблям.

Единственным авторитетным источником в данном случае является Одиссея. Исключение составляет только эпизод, в котором Афина договаривается с Посейдоном об уничтожении греческого флота, который отсутствует в Одиссее и который заимствован мною из трагедии Еврипида Троянки. В отличие от Илиады Одиссея также представляет интерес и тем, что в ней подробно освещены детали жизни и быта древних греков, например такие, какие описаны в рассказах о Навсикае или о посещении Менелая Телемахом. Эти подробности с восхитительным мастерством вплетены в основную канву повествования, делая его для читателя почти реальным и не заставляя его ни прерывать чтение, ни отвлекаться от основной темы.

Когда греческий флот вышел в море после падения Трои, многие его капитаны столкнулись с бедствиями, такими же страшными, какие они навлекли на Трою. Самыми ревностными союзниками греков в войне были Афина и Посейдон, но по окончании войны положение резко изменилось. Они стали самыми ярыми противниками греков. Захватив город, греки просто обезумели от охватившей их радости победы и совсем забыли о том, что за свою победу они обязаны возблагодарить богов. На обратном пути они были жестоко наказаны за это.

Одна из дочерей Приама, Кассандра, была пророчицей. В нее влюбился Аполлон, давший ей дар предсказывать будущее. Впоследствии он отвернулся от Кассандры, поскольку она сама отвергла его любовь, и, хотя Аполлон не мог забрать свой дар назад (дар божества не может быть затребован им назад), он полностью обесценил его, сделав так, что прорицаниям Кассандры никто не верил. Она неоднократно предсказывала троянцам, что с ними должно произойти в будущем, но они ни разу не поверили ей. Так, например, она объявила, что в деревянном коне спрятаны греческие воины, и никто не придал ее словам ни малейшего значения. Ее судьбой всегда было знать о предстоящей катастрофе и не иметь возможности предотвратить ее. Когда греки ворвались в Трою, Кассандра находилась в храме Афины, обнимая ее изваяние, то есть была под защитой богини. Греки обнаружили ее там и осмелились применить к ней насилие. Аякс (разумеется, не Аякс Большой – он уже давно был в царстве мертвых; это был Аякс Малый, вождь куда менее доблестный и знаменитый) оторвал ее от алтаря и потащил из святилища^{40}. Ни один из греков не протестовал против этого святотатства, а Афина чувствовала себя глубоко оскорбленной. Она обратилась к Посейдону и поведала о своей обиде. «Помоги мне отомстить, – просила она. – Когда греки поплывут домой, подними на них воды. Пусть их мертвые тела заполнят бухты и усеют берега и рифы!»

Посейдон согласился. Троя уже превратилась в кучку пепла, и Посейдон уже мог забыть о своем гневе на троянцев. В ужасной буре, которую он наслал на греческий флот, Агамемнон потерял почти все свои корабли; Менелая ветры унесли в Египет, а архигрешник святотатец Аякс Малый утонул в море. В разгар бури его корабль был разбит и пошел ко дну, но ему самому удалось добраться до берега. Аякс был бы спасен, не соверши он безумной глупости. Зацепившись за скалу, он прокричал в небо, что спасся вопреки воле богов. Такой дерзости боги никогда не прощают, и Посейдон снес эту скалу, ударив по ней своим трезубцем. Аякс упал в море, и волны довершили остальное.

Одиссей не расстался с жизнью, и если ему не пришлось так тяжело, как некоторым из греческих вождей, но страдать ему выпало дольше других. Прежде чем снова увидеть свой дом, ему довелось постранствовать по свету десять лет. Когда он наконец попал домой, его младенец сын уже стал взрослым мужчиной. Ведь прошло уже двадцать лет с тех пор, как Одиссей отплыл под Трою.

На Итаке, его родном острове, ситуация для него обернулась самой худшей стороной. Все жители острова, за исключением его жены Пенелопы и сына Телемаха, считали, что его уже больше нет в живых. Они уже почти пришли в отчаяние. Люди считали, что Пенелопа – вдова, и поэтому может и, следовательно, должна выходить замуж. С островов, расположенных близ Итаки, и, конечно, с самой Итаки в дом Одиссея прибыло множество женихов^{41}, сватавшихся к Пенелопе. Она не принимала всерьез ни одного из них, хотя надежда на возвращение ее супруга была очень слабой, но она все-таки никогда не умирала. Более того, питала к ним отвращение, как, впрочем, и Телемах, и вполне по праву. Женихи были грубыми, жадными, самонадеянными людьми, каждый день проводившими в большом зале его дворца, поедавшими запасы накопленного во дворце продовольствия, приказывавшими резать быков и овец Одиссея, пьющими его вино, сжигающими запасы его дров и распоряжающимися его слугами. Они объявили, что не уйдут из дворца до тех пор, пока Пенелопа не выйдет замуж за одного из них. К Телемаху же они относились с немалой долей пренебрежения, как будто он был обычным мальчиком и обращать на него внимание просто не стоило. Для матери и сына ситуация сложилась совершенно немыcлимая, но они были беспомощны: их было только двое против большой компании, и одним из этих двоих была женщина.

Сначала Пенелопа надеялась попросту утомить женихов ожиданием. Она поведала им, что не может выйти замуж до тех пор, пока не соткет красивейший саван для отца Одиссея, престарелого Лаэрта, ко дню его кончины. Женихи должны были уважать столь благочестивую причину отсрочки и согласились ждать до тех пор, пока работа не будет завершена. Но она никогда не была бы закончена, поскольку каждую ночь Пенелопа распускала то, что успевала наткать за день. Но в конце концов ее хитрость была разоблачена. Одна из служанок рассказала о ней женихам, и те застали ее за распусканием савана. После этого они, конечно, стали более настойчивы и совершенно неуправляемы. Так обстояли дела в доме Одиссея, когда к завершению приближался десятый год его странствий.

Из-за того злодеяния, которое греки учинили над Кассандрой, Афина гневалась на все греческое войско, но еще во время войны она особо выделяла и благоприятствовала Одиссею. Она восхищалась его острым умом, его хитроумием и находчивостью. Правда, после падения Трои она, наслав через Посейдона бурю на греческий флот, не сделала для него исключения, так что Одиссей сбился с курса и уже никогда не мог найти его снова. Ему пришлось странствовать год за годом, словно торопясь от одного опасного приключения к другому.

Однако гневаться десять лет подряд трудно даже бессмертным. Боги смилостивились над Одиссеем, за исключением, правда, Посейдона, но больше всех его жалела Афина. К ней вернулось ее прежнее отношение к Одиссею, и она решила положить конец его страданиям и вернуть его домой. Приняв это решение, она однажды с радостью обнаружила, что на собрании богов на Олимпе Посейдон отсутствует. В это время он был в гостях у эфиопов, которые жили на юге, на дальнем берегу Океана, и, конечно, задержался бы у них на пиру. Афина не медля рассказала богам о бедственном положении Одиссея. Сейчас, говорила она, он, в сущности, пленник на острове нимфы Калипсо, которая любит его и отпускать не собирается. Во всех остальных отношениях – она сама доброта; все, чем она располагает, в его распоряжении. Но сам Одиссей глубоко несчастен – он тоскует по дому, жене, сыну. Он целыми днями сидит на берегу, обозревая горизонт в поисках паруса, который никогда не появляется. Ему мучительно хочется увидеть хотя бы дымок, вьющийся над его домом.

Олимпийцы были растроганы словами Афины. Они почувствовали, что Одиссей заслуживает лучшего жребия, и от имени всех богов, слышавших рассказ богини, Зевс заявил, что они должны прийти к согласию и найти для Одиссея способ вернуться на родину. Если олимпийцы выскажутся за это единогласно, Посейдон, конечно, не пойдет против всего Олимпа. Сам же он, продолжал Зевс, немедленно пошлет к Калипсо Гермеса и прикажет ей готовить Одиссея к возвращению домой. Афина, вполне удовлетворенная таким решением, покинула собрание богов и слетела на Итаку. У нее были свои планы.

Она уже успела очень привязаться к Телемаху, и не только потому, что он был любимым сыном Одиссея, – он был трезвомыслящим, благоразумным юношей, твердым и заслуживающим доверия. Она полагала, что ему будет полезно совершить путешествие, пока Одиссей добирается до дома, а не в бессильной ярости наблюдать за безобразиями женихов. Кроме того, если он совершит это путешествие в поисках вестей о своем отце, то он только выиграет во мнении людей. Они будут считать его богобоязненным юношей, каким он, собственно, и был, обладающим достойными восхищения сыновними чувствами. Соответственно своим намерениям Афина приняла облик морехода и отправилась во дворец Одиссея. Телемах заметил ее, стоя у порога, и загрустил, что гость тотчас же не встретил достойного приема. Тем не менее он поспешил приветствовать чужеземца, принял у него из рук копье и усадил его в почетное кресло. Слуги тоже оказали пришельцу то гостеприимство, которое оказывают в уважаемом доме, и поставили перед ним пищу и вино, стараясь не отказывать гостю ни в чем. Потом гость и хозяин тепло побеседовали друг с другом. Афина начала разговор с того, что деликатно спросила, что означает это застолье, на которое она попала. Она, конечно, никого не желает обидеть, но воспитанного человека можно извинить за то, что он не одобряет поведение собравшихся здесь людей. После этого замечания Телемах рассказал гостю обо всем: о своих опасениях, что Одиссея, быть может, уже нет в живых; о том, как авантюристы из дальних и ближних стран заявляются свататься к его матери, которая не может явно отвергнуть их притязания, но не принимает и не примет всерьез ни одного из этих претендентов; о том, как женихи разоряют их, проедая припасы и опустошая дом. Афина вознегодовала. «Постыдная история, – заметила она. – Если только Одиссей доберется до дома, этих нахалов ждет быстрая и жестокая расплата». Потом Афина посоветовала Телемаху попытаться что-нибудь разузнать о судьбе отца. А люди, которые могут что-нибудь рассказать о ней, это – Нестор и Менелай. С этими словами она удалилась, оставив Телемаха преисполненным решимости; вся его былая нерешимость, все колебания оставили его. Он даже с некоторым изумлением воспринял происшедшие в нем изменения и предположил, что его посетило божество. На следующий день он созвал народное собрание, рассказал о своих намерениях и попросил итакийцев снарядить ему добротный двадцативесельный корабль, но никакого другого ответа, кроме насмешек и издевательств, не получил. Пусть лучше сидит дома и там и получает новости, советовали ему женихи. Они-де присмотрят за тем, чтобы ни в какое путешествие он не отправлялся. А потом с издевательским смехом они толпой отправились во дворец Одиссея. Телемах же в отчаянии отправился побродить по берегу и вознес молитву Афине. Молитва была услышана, и Афина предстала перед ним. На этот раз она приняла облик Ментора, которому из всех итакийцев Одиссей доверял более всего; богиня утешила и успокоила Телемаха. Она пообещала ему, что для него будет приготовлен быстроходный корабль и что сама она поплывет вместе с ним. Телемах, конечно, мог думать, что с ним разговаривает сам Ментор, но ведь с его помощью он мог бросить вызов женихам, и он заспешил домой, чтобы приготовить все необходимое к путешествию. Он терпеливо дождался ночи, а потом, когда все в доме заснули, отправился к кораблю, где его ожидал Ментор, то есть Афина, взошел на борт и вышел в море, направившись в песчаный Пилос, где правил престарелый царь Нестор.

Телемах и Ментор застали Нестора и его сыновей на берегу моря, совершающими жертвоприношения Посейдону. Нестор оказал им сердечный прием, но о цели их приезда он едва ли мог им много сообщить. Он, собственно, ничего не знал об Одиссее. От Трои они отплыли поодиночке, и с тех пор об Одиссее он не слышал ни слова. Человеком, который вероятнее всего мог слышать какие-либо новости об Одиссее, по его мнению, был Менелай, которому до его возвращения домой пришлось проплыть до Египта и побывать там. Если Телемах пожелает, он, Нестор, пошлет в Спарту на колеснице своего сына, который знает туда дорогу, которая займет гораздо меньшее время, чем путь по морю. Телемах принял его предложение с благодарностью и на следующее утро отправился к Менелаю с сыном Нестора.

В Спарте они остановились перед поистине царским дворцом, роскошнее которого Телемаху еще не приходилось видеть. Их ждал великолепный прием. Одна из служанок тотчас же отвела их в баню, где их вымыли в серебряных ваннах и умастили благовонным маслом. Потом их одели в тонкие туники, завернули в теплые пурпурные мантии и проводили в пиршественный зал. Здесь к ним тотчас подбежала служанка, принесшая в золотом кувшине воду, которую возлила им на пальцы над серебряной чашей. Перед ними был поставлен стол, изобиловавший множеством кушаний, и каждому был предложен золотой, наполненный вином кубок. Менелай отменно вежливо приветствовал гостей и пожелал, чтобы каждый из них полностью удовлетворил свой аппетит. Молодые люди чувствовали себя наверху блаженства, но все-таки чуточку смущенными всем этим великолепием. Телемах, опасаясь, что его кто-нибудь услышит, тихо прошептал своему новому другу:

– У Зевса на Олимпе зал для пиршеств, наверно, такой же. У меня просто дух захватывает!

Но через мгновение он уже забыл про свою робость, поскольку Менелай начал рассказ об Одиссее – о величии его души и затянувшихся бедствиях. Слушая его, Телемах не мог сдержать слез и, чтобы скрыть их, прикрыл лицо плащом. Но Менелай заметил этот жест и мгновенно догадался, кто сидит перед ним.

Как раз в этот момент Менелай был вынужден прервать свой рассказ, ибо мысли всех присутствующих не могли не отвлечься: в зал вошла Елена Прекрасная, спустившаяся из своих благоуханных покоев в сопровождении служанок, первая из которых несла ее кресло, вторая – мягкий коврик для ног, а третья – серебряную рабочую корзинку с шерстью цвета фиалок. Она сразу же узнала Телемаха из-за его сходства с отцом и назвала его по имени. Сын Нестора подтвердил верность ее догадки. Его друг – это сын Одиссея, и он прибыл сюда за помощью и советом. После этого заговорил сам Телемах, рассказавший о безобразных событиях у себя дома, прекратить которые может только возвращение его отца, и попросил Менелая сообщить о нем хоть какие-нибудь сведения, будь они хорошие или плохие.

– Это – долгая история, – ответил Менелай, – но я кое-что узнал о нем очень странным способом. Дело было в Египте. Меня много дней носило по морю и наконец бурей пригнало к острову, который египтяне называют Фарос. У нас кончались съестные припасы, и я уже готов был впасть в отчаяние, когда надо мной сжалилась одна морская богиня. Она поведала мне, что ее отец, морской бог Протей, может сообщить мне, как покинуть злополучный остров и благополучно возвратиться домой, если я только отважусь вот на какой поступок. Я должен схватить Протея и удерживать до тех пор, пока не узнаю все, что мне нужно. Ее план оказался просто великолепен. Каждый день Протей выходил на берег в сопровождении нескольких тюленей и ложился отдохнуть на песке – всегда на одном и том же месте. Я вырыл на берегу три ямы, спрятал своих спутников и прикрыл каждого из них тюленьей шкурой, которыми снабдила нас богиня… Когда морской старец выплыл из моря и улегся неподалеку от нас, схватить его оказалось нетрудно – гораздо труднее было удержать. Дело в том, что он умел по желанию изменять свой облик, и нам пришлось удерживать то льва, то дракона, то еще какое-то животное, а в самом конце – даже развесистое дерево. Но мы держали его очень крепко, и в конце концов ему пришлось сдаться и рассказать мне все, что я хотел знать. О твоем отце он поведал, что тот пребывает на острове нимфы Калипсо, где изнывает от тоски по дому. За исключением этого я не знаю о нем ничего с того самого момента, когда десять лет назад мы отплыли от развалин Трои.

Когда Менелай закончил свою речь, слушатели долго молчали. Все размышляли о Троянской войне и событиях, которые она повлекла. Все плакали: Телемах по отцу; сын Нестора – по брату, быстроногому Антилоху, погибшему под стенами Трои; Менелай – по множеству храбрых соратников, убитых на троянской равнине, а Елена… Но кто мог сказать, о ком она проливала слезы? Быть может, живя в великолепном дворце мужа, она думала о Парисе?

Эту ночь юноши провели в Спарте. Елена приказала служанкам устроить им теплые и мягкие ложа в портике дворца и накрыть их толстыми пурпурными одеялами, набросив сверху шерстяные плащи. Служанка с факелом в руках проводила их до места отдохновения, и они со всеми удобствами проспали там до рассвета.

Тем временем Гермес отправился передавать повеление Зевса нимфе Калипсо. В первую очередь он привязал к ногам сандалии из чистейшего золота, которые могли переносить его, как дуновение ветра, по воздуху и над землей и над водой. С собой он взял также и свой волшебный жезл, с помощью которого мог отводить людские взгляды, и, бросившись в воздух, полетел над самым морем, почти касаясь гребней волн. Долетев наконец до прекрасного острова Калипсо, ставшего для Одиссея ненавистной тюрьмой, он застал нимфу в одиночестве; Одиссей, как обычно, сидел на песчаном берегу, всматриваясь в морскую даль и проливая соленые слезы. По поводу повеления Зевса Калипсо высказалась очень недружелюбно. Она спасла жизнь этого человека, когда его корабль потерпел крушение близ ее острова, и с тех пор приняла на себя заботу о нем. Конечно, подчиняться Зевсу обязан каждый, но это не слишком справедливо. Да и как она обеспечит возвращение Одиссея на родину? Ведь в ее распоряжении нет ни кораблей, ни команд. Но Гермес превосходно понимал, что это – не его забота. «Только постарайся не разгневать Зевса», – бросил он на прощанье и с чувством выполненного долга удалился.

Калипсо же с крайней неохотой принялась за необходимые приготовления. Она рассказала обо всем Одиссею, и тот сначала было подумал, что она обманула его с тем, чтобы погубить, например утопить в море, но в конце концов ей удалось убедить его в обратном, пообещав Одиссею, что поможет соорудить великолепный прочный плот и отошлет его, снабдив всем необходимым. Еще никогда ни один человек не брался за работу с такой бурной радостью и большим рвением, чем Одиссей принялся за постройку плота. Его основу составили двадцать больших деревьев; все они были очень сухими и отлично держались на воде. На плот Калипсо в изобилии погрузила запасы еды и питья, не забыв даже про мешок с теми лакомствами, которые особенно любил Одиссей. На пятое утро после посещения острова Гермесом Одиссей вышел в море – задолго до того, как над спокойными водами задует свежий ветер.

В течение семнадцати дней его путешествия погода на море не менялась; Одиссей не отходил от руля и не подпускал сон к уставшим глазам. На восемнадцатый же день его плавания на горизонте показалась окутанная облаками горная вершина, и Одиссей уже начал верить, что наконец спасен.

Но как раз в это самое время Посейдон пролетал по небу, возвращаясь от эфиопов, и заметил Одиссея. Он тотчас же понял, что сотворили в его отсутствие бессмертные.

«Ну и что ж, – сказал он самому себе, – думаю, слишком долго и не очень весело придется ему путешествовать, едва ли доберется он до земли». С этими словами он кликнул к себе все ветры, повелел им дуть изо всех сил и закрыл и море и сушу грозовыми тучами. Эвр (Восточный ветер) вступил в схватку в Нотом (Южным ветром), а коварный Зефир (Западный) с Бореем (Северным), и громадные волны начали вздыматься до неба. Одиссей видел перед собой смерть. «О, как счастливы те, кто, покрыв себя славой, погибли под Троей, – подумал он. – Мне же суждено умирать так бесславно!» Действительно, казалось, ему уже не уйти от гибели. Плот бросало, как в осенние дни в поле высохший кустик чертополоха.

Но тут на помощь Одиссею пришла еще одна смилостивившаяся над ним богиня. Это была тонкостанная Ино, когда-то бывшая царицей Фив. Она пожалела героя и, поднявшись из моря в облике чайки, сообщила ему, что его единственный шанс выжить – это бросить плот и плыть к берегу самому. Она дала ему свое покрывало, которое должно было защищать его от беды, пока он будет находиться в море. А потом Ино скрылась под гигантской волной.

У Одиссея не было иного выбора, кроме как последовать ее совету. Посейдон насылал на него одну страшную волну за другой. Буря отрывала от плота бревна подобно тому, как ураган разметывает кучу соломы, и наконец сбросила Одиссея в бушующие волны. Но, как оказалось, худшее уже осталось позади. Посейдон почувствовал себя удовлетворенным и, умиротворенный, отправился устраивать шторм где-нибудь в другом месте, а Афина, получив таким образом свободу рук, быстро успокоила волны. Но даже в спокойном море Одиссей был вынужден плыть два дня и две ночи подряд, прежде чем добрался до суши и сумел выйти на берег. Он вышел из бурунов совершенно обессиленным, умирающим от голода и обнаженным. Был вечер; нигде не было ни одной живой души, не было видно и признаков жилья. Но Одиссей был не только героем; он был очень здравомыслящим человеком. Он быстро нашел место, где густые кроны нескольких деревьев почти касались земли и никакая влага не могла через них проникнуть. Под деревьями лежали кучи высохшей листвы, достаточно большие, чтобы в них могли укрыться даже несколько человек. Одиссей выкопал себе в одной из них маленькую пещеру и навалил на себя листьев, которые послужили ему добротным толстым одеялом. А потом, наконец согревшийся и успокоившийся, ощущая идущие от земли сладкие запахи, он мирно заснул.

Конечно, Одиссей не мог знать, в какую страну его занесло, но Афина все устроила наилучшим образом. Страну населяли феакийцы, или феаки, как их еще называли, добродушный и миролюбивый народ и прекрасные мореходы. Их царь, Алкиной, был добрым и рассудительным человеком, кстати отдававшим себе отчет, что его супруга Арета намного превосходит его мудростью, и всегда охотно позволявшим ей принимать за него сколько-нибудь важные решения. У них была незамужняя красавица дочь.

Навсикая, а именно так звали девушку, никогда и не помышляла, что на следующее утро она сыграет роль спасительницы героя. Проснувшись, она сразу начала думать только о том, как постирать семейные вещи. Конечно, она была царевной, но в те времена высокорожденные тоже должны были приносить пользу, и принадлежащие семье одежды находились в ее ведении. Их стирка была для нее приятным занятием. Она приказала своим служанкам приготовить легкую, запряженную мулами повозку и погрузить в нее загрязнившиеся одежды. Мать снабдила ее ящиком, заполненным разнообразной снедью и напитками, и дала ей также золотой сосуд с прозрачным оливковым маслом на тот случай, если она и ее служанки задумают искупаться. Повозкой села править сама Навсикая. Маленький караван направился прямо к тому месту, где Одиссей вышел на берег. Неподалеку от этого места в море впадала речка со многими заводями с чистой, журчащей водой, в которых можно было превосходно искупаться. Девушкам Навсикаи оставалось только побросать одежды в воду и пританцовывать на них, пока из них не выйдет вся грязь. Заводи были тихие и тенистые, и стирка оказывалась очень приятным занятием. Затем служанки раскладывали одежды сушиться на морском берегу.

А потом у них было время и отдохнуть. Они купались и умащали друг друга благовонным маслом, завтракали и развлекались игрой в мяч, который они перебрасывали друг другу, по-прежнему кружась в танце. Но наконец садящееся за горизонт солнце сообщило им, что этот восхитительный день близок к концу. Девушки собрали одежды, запрягли мулов и уже собирались возвращаться домой, когда совершенно неожиданно для себя увидели дико выглядевшего и совершенно нагого мужчину, вышедшего к ним из зарослей. Одиссея разбудили звуки девичьих голосов. В страхе они помчались в разные стороны; не убежала только Навсикая. Она смело повернула к незнакомцу лицо, а он постарался говорить с ней настолько убедительно, насколько на это были способны его красноречивые уста.

– Я – проситель, припадающий к твоим коленам, о царица! – произнес он. – Не могу судить, принадлежишь ли ты к роду смертных или же ты – богиня. Нигде и никогда я не видывал подобной красоты. Я дивлюсь, глядя на тебя. Будь милосердна к просителю, мужу, потерпевшему кораблекрушение, оставшемуся без друзей и без надежды на помощь, не имеющего даже лохмотьев, чтобы прикрыть свою наготу.

Навсикая милостиво отвечала ему. Она сразу же сообщила, в какую страну он попал и что люди этой страны добры к терпящим бедствия скитальцам. Царь страны, ее отец, примет чужеземца со всем возможным гостеприимством. Затем Навсикая созвала своих перепуганных девушек и приказала дать Одиссею масла, чтобы он мог отчистить себя от тины и водорослей, и подобрать для него тунику и плащ. Подождав, пока Одиссей выкупается и оденется, все направились в сторону города. Но прежде, чем они добрались до царского дворца, скромная девушка посоветовала чужеземцу поотстать и позволить ей и ее служанкам войти в город одним.

– Ведь людские языки так злоречивы, – сказала она. – Если меня увидят рядом с красивым мужчиной вроде тебя, начнутся всякие малопристойные намеки. Ты же легко сам найдешь жилище моего отца – по своему великолепию его дворец превосходит все прочие дома в городе. Смело входи и иди прямо к моей матери, которая будет прясть у очага. Что скажет мать, то и сделает отец.

Одиссей тотчас же согласился. Он был восхищен здравым смыслом царевны и в точности последовал ее указаниям. Войдя во дворец и миновав зал, направился прямо к очагу и простерся перед царицей, обхватив ее колени и умоляя о помощи. Царь тотчас же поднял его на ноги и позвал к трапезе, предложив ему без робости насытиться и пищей и вином. Кто бы гость ни был и из какой страны ни попал в царство феакийцев, он может быть уверен, что они его отвезут на родину на одном из своих быстроходных кораблей. Сейчас – время для ночного отдохновения, а завтра утром он поведает им, как его зовут и каким был его путь в их страну. Все улеглись спать; Одиссей блаженствовал на мягком и теплом ложе, которого он не чувствовал под собой с того момента, как покинул остров Калипсо.

На следующее утро в присутствии всех старейшин царства феакийцев Одиссей рассказывал историю своих десятилетних странствий. Он начал со своего отплытия из-под Трои и бури, разметавшей греческий флот. Одиссея и его корабли носило по морю целых девять дней. На десятый они заметили землю лотофагов и пристали к ней. Но как они ни были измучены и как им ни хотелось подкрепить свои силы, были вынуждены немедленно оставить эту страну. Ее жители радушно встретили греков и предложили им отведать лотос, цветок, который они употребляли в пищу. Беда же состояла в том, что каждый, кто вкушал этот цветок, навсегда забывал о своей родине. Ему хотелось одного: всегда жить в стране лотофагов – пусть даже память о родине, о семье навечно изгладится из их головы. Тех своих спутников, которые по неосторожности вкусили лотос, Одиссей приказал схватить, отвести на корабль и заковать в цепи. Их желание остаться после того, как они отведали медвяный лотос, было столь сильным, что они рыдали.

Следующим приключением греков была встреча с киклопом Полифемом^{42}. От его рук погибло несколько их товарищей, и, что еще хуже, это столкновение настолько озлобило Посейдона, отца Полифема, что он поклялся, что Одиссей доберется до дома не иначе, как претерпев множество бедствий и потеряв всех своих спутников. И все эти десять лет гнев Посейдона преследовал Одиссея на всех морях.

С острова киклопов греки попали на остров Эолия, страну, где правил повелитель ветров царь Эол. Зевс сделал его хранителем ветров: Эол утихомиривал или, наоборот, выпускал ветры на волю по повелению царя богов. Эол оказал пришельцам гостеприимство и на прощанье даже подарил Одиссею кожаный мешок, в котором были заключены все штормовые ветры. Он был завязан настолько крепко, что наружу не могло проникнуть даже дыхание любого ветра, несущего опасность греческим кораблям. И все-таки даже в этой великолепной для морехода ситуации команда Одиссеева корабля привела весь флот на край гибели. Моряки решили, что мешок, по всей видимости, набит золотом; во всяком случае, им очень хотелось выяснить, что же туда положено. Они развязали мешок, ветры тотчас же вылетели из него и обрушили на флот ужасный ураган. В конце концов, когда опасность миновала, мореходы увидели впереди землю, но им было лучше еще долго носиться по бурному морю, чем высаживаться на этом берегу. Это была страна лестригонов, людей-гигантов и к тому же людоедов. Этот страшный народ разбил огромными камнями все корабли Одиссея, за исключением одного, в котором находился он сам. Когда началось нападение лестригонов, корабль еще не успел войти в гавань.

До сих пор это было самое опасное приключение, и на следующий остров, которого они достигли, греки высаживались уже с заранее трепещущими сердцами. Если бы они знали, что им предстоит, они бы никогда не сошли на эту землю. Они попали на остров Эйю, в царство Кирки, самой красивой и самой опасной в мире волшебницы. Каждого из приближавшихся к ней людей она превращала в животных. При человеке оставался его прежний разум: он помнил, что с ним произошло. Она пригласила в свой дворец тех греков, которых Одиссей отправил на разведку, а затем обратила их всех в свиней, заперла в свинарнике и бросила им желудей. И они ели эти желуди – ведь теперь они были свиньи. Но внутренне они продолжали оставаться людьми и знали о своем нынешнем истинно скотском состоянии, полностью подчиняясь власти Кирки.

Одиссей и Кирка

К счастью для Одиссея, один из разведчиков был достаточно осторожен, чтобы сразу входить во дворец. Увидев, что сталось с его спутниками, он в страхе со всех ног помчался на корабль. Когда Одиссей услышал эту дурную новость, он сразу оставил всякие мысли об осторожности. Он решил в одиночку (никто из команды не должен был идти вместе с ним) предпринять что-нибудь такое, что могло бы помочь его спутникам. На пути ему встретился Гермес и

…пленительный образ имел он
Юноши с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасном
Младости цвете.

Гермес поведал, что ему известна трава, способная предохранить Одиссея от смертоносного искусства Кирки. Имея ее при себе, Одиссей может пробовать любые кушанья и напитки, которые ему предложит Кирка, совершенно без вреда для себя. Когда же он осушит кубок вина, поднесенный Киркой, он должен начать угрожать ей мечом, если только она не освободит его товарищей. Одиссей с благодарностью принял это растение от Гермеса и отправился в дальнейший путь. Но все произошло даже лучше, чем предсказывал Гермес. Когда Кирка предложила Одиссею выпить волшебное зелье, которое до сих пор всегда действовало безотказно, то крайне изумилась, заметив, что испытанное средство не оказывает должного действия. Она была настолько потрясена человеком, способным противостоять ее чарам, что немедленно влюбилась в него. Угадывая и выполняя все желания и в первую очередь сняв чары с его спутников, теперь она стала гостеприимной хозяйкой и устраивала для них в своем дворце роскошные пиры, так что они, веселые и довольные, провели у Кирки целый год.

Когда же они почувствовали, что с гостеприимной хозяйкой пора расставаться, Кирка оказала им существенную помощь своим волшебным искусством. Она выяснила, какой следующий шаг должны предпринять греки, чтобы благополучно попасть домой. Задача, которую она поставила перед ними, была трудной и опасной. Им нужно было переправиться через Океан и причалить к берегу Персефоны^{43}, где находился один из входов в мрачное царство Аида. Одиссей должен спуститься туда и разыскать дух прорицателя Тиресия, который и раскроет тайну, как вернуться домой. Существовал только один способ побудить духа предстать перед смертным. Для этого надо было зарезать черную овцу и заполнить ее кровью вырытую в земле ямку. Все духи, как известно, испытывают неодолимое желание напиться крови. Все они будут стремиться пробиться к заполненной кровью ямке, но Одиссей должен вытащить свой меч и удерживать их на расстоянии, пока не поговорит с Тиресием.

Для греков это была страшная новость, и многие из них рыдали, когда корабль Одиссея покинул остров Кирки и направился в сторону Эреба, где правил Аид со своей внушающей ужас супругой. Когда ямка была выкопана и заполнена овечьей кровью, к ней стали слетаться души мертвых, и Одиссею стало не по себе. Но он умел держать себя в руках, отгоняя тени своим острым мечом, пока к нему не приблизилась тень Тиресия. Одиссей подпустил прорицателя, дозволил ему напиться крови, а потом задал свой вопрос, на который тот немедленно ответил. Главная опасность, которая может им угрожать, объявил Тиресий, возникнет, если они причинят какой-либо вред быкам Гелиоса, когда попадут на его остров. Каждый, кто нанесет быкам вред, обречен. Это были самые прекрасные быки в мире, и Гелиос их очень любил и ценил. Но сам Одиссей в любом случае благополучно доберется до дома, и, хотя на Итаке его поджидают серьезные неприятности, в конце концов он окажется победителем.

После того как прорицатель завершил свое предсказание, к Одиссею приблизилась длинная вереница теней, пришедших насладиться кровью и побеседовать с Одиссеем. Среди них были великие герои, эти «древнерожденные мужи», и знаменитые красавицы прошлого. Здесь были и воины, павшие под стенами Трои. Пришли и Ахилл, и Аякс Большой, все еще разгневанный на Одиссея за то, что греческие вожди присудили вооружение Ахилла Одиссею, а не ему. Появились и многие другие, и все они жаждали поговорить с Одиссеем. В конце концов их стало слишком много. Ужас охватил сердце героя. Он поспешил на корабль и приказал команде поднимать парус.

От Кирки он узнал, что его корабль должен проплыть мимо острова Сирен. Эти полуженщины-полуптицы обладали чудесными голосами, заставлявшими мореходов забывать обо всем прочем, за что в конце концов они должны были расплачиваться своими жизнями. Вокруг распевающих на берегу Сирен были разбросаны кости тех, кого им удавалось заманить на остров. Одиссей рассказал о Сиренах своим спутникам, добавив, что существует единственный способ миновать этот остров благополучно. Для этого каждый мореход должен залепить себе уши воском. Сам же Одиссей решил послушать волшебное пение Сирен и поэтому попросил команду привязать его к мачте так сильно, чтобы он не мог освободиться при всем желании. Мореходы выполнили его просьбу и подошли ближе к берегу. Никто из них, за исключением Одиссея, конечно, не мог услышать чарующие песни. Слова же песен были еще более привлекательными, чем мелодии, в особенности для грека. Каждому, кто придет к ним, они дадут знание, зрелую мудрость, укрепят дух. «Мы знаем все, что произойдет на земле». Так звучали их песни, и сердце Одиссея разрывалось от тоски и боли.

Но веревки крепко держали его, и этой опасности ему удалось избежать. Но тут же подстерегала следующая – надо было пройти проливом между Скиллой и Харибдой.

Через него уже проходили аргонавты, которые, приблизительно в это время возвращаясь в Италию, обошли его по совету прорицателя Гелена. Конечно, Одиссею с помощью Афины удалось пройти через него. Но это было страшное испытание для греков, и шести из них пришлось расстаться с жизнью. Однако долгая жизнь все равно не была им суждена, поскольку на следующей стоянке, у острова Гелиоса, моряки совершили непоправимую глупость. Проголодавшись, они зарезали священных быков. В это время Одиссей уходил в глубь острова вознести молитву богам, а вернувшись, пришел в отчаяние. Быки были зажарены и съедены. Возмездие со стороны Гелиоса не замедлило. Как только корабль покинул остров, его разбил удар молнии. Утонули все, кроме Одиссея. Он уцепился за киль и сумел выбраться из шторма. Его носило по морю много дней, а потом выбросило на берег острова Калипсо, где он был вынужден провести не один год. Наконец он отправился домой, но его плот разбил ураган, и, лишь миновав множество великих опасностей, беспомощный, обездоленный человек сумел добраться до страны феакийцев.

Долгая история Одиссея была завершена. Все молчали, потрясенные услышанным. Наконец заговорил сам царь. Все его беды миновали, заверил он Одиссея. Его отвезут домой в этот же день, и каждый из присутствующих сделает ему прощальный дар, чтобы Одиссей снова стал состоятельным человеком. Все выразили согласие. Был подготовлен корабль, в него были уложены дары, и Одиссей взошел на его борт, благодарно попрощавшись со своими любезными хозяевами. Он растянулся на палубе, и сладкий сон тотчас же смежил ему глаза. Проснувшись, он увидел себя на суше, на морском берегу. Корабельщики перенесли его туда спящим, сложили около него полученные им дары и удалились. Он встал и начал осматривать местность, но не мог узнать своей собственной страны. К нему приблизился подросток, возможно подпасок, но по своему изяществу и хорошим манерам он скорее напоминал царевича, взявшегося пасти скот. Таким он показался Одиссею, но на самом деле это была сама Афина. Она ответила на его сыпавшиеся градом вопросы и сообщила, что он находится на Итаке. Очень обрадованный этой новостью, Одиссей все же решил проявить осторожность. Он сочинил для Афины длинную историю о том, кто он и зачем сюда прибыл, причем в речах его не было ни слова правды. В конце концов богиня улыбнулась и похлопала его по плечу, а потом предстала перед ним в своем истинном облике – прекрасной и грозной. «Ты отъявленный плут и мошенник, вот ты кто, – смеялась она. – Каждый, кто задумает состязаться с тобой в лукавстве, должен быть очень мудрым и очень осторожным». Одиссей с восторгом приветствовал ее, но она приказала ему не забывать, сколь много еще предстоит сделать, и оба принялись разрабатывать план действий. Афина также рассказала Одиссею, как обстоят дела у него в доме, и пообещала помочь ему очистить дом от женихов. Сейчас же она превратит его в старика нищего, чтобы он везде мог оставаться неузнанным. Эту ночь он может провести у своего свинопаса Эвмея, человека преданного и достойного всяческого доверия. Спрятав сокровища Одиссея в ближайшей пещере, Афина и Одиссей разошлись: Афина – чтобы позвать Телемаха домой, а Одиссей, которого богиня превратила в оборванного, еле передвигающего ноги старика, – на поиски свинопаса. Эвмей тепло встретил несчастного странника, хорошо угостил и положил спать, накрыв его собственным плотным плащом.

Тем временем наученный Афиной Палладой Телемах попрощался с Еленой и Менелаем и взошел на корабль, желая как можно скорее попасть домой. Он предполагал (и эту мысль опять-таки вложила ему в голову Афина), что, высадившись на берег, он не отправится сразу домой, а сначала зайдет к свинопасу, чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь новенького в его отсутствие. Когда юноша появился на пороге, Одиссей помогал готовить завтрак. Эвмей приветствовал его со слезами радости на глазах и попросил присесть и разделить трапезу. Но прежде, чем приступить к ней, Телемах послал Эвмея известить Пенелопу о своем возвращении. После этого отец и сын остались наедине. В этот момент Одиссей заметил за дверью Афину, сделавшую ему знак рукой. Он вышел к богине, и в мгновение ока она вернула Одиссею его прежний облик и повелела сказать Телемаху, кто он есть на самом деле. Молодой человек ничего не замечал, пока вместо старого нищего перед ним не предстал мужчина во цвете лет с величественной осанкой. Изумленный, он вскочил на ноги, полагая, что перед ним – бог. «Я – твой отец», – произнес Одиссей; они обнялись и заплакали. Но времени у них было в обрез, а спланировать надо было еще очень многое. Последовал беспокойный разговор. Одиссей был настроен на то, чтобы выгнать незваных гостей силой, но как им двоим справиться с целой оравой «нагло-буйных» женихов? Наконец было решено, что на следующее утро они пойдут во дворец и что Телемах спрячет все имеющееся в доме оружие, оставив только то, которое может понадобиться им двоим. Далее снова последовало быстрое вмешательство Афины, и, когда Эвмей вернулся назад, он снова увидел перед собой старого нищего.

На следующий день Телемах отправился во дворец первым, а двое других следовали за ним на некотором расстоянии. Они достигли города и вошли во дворец. Наконец после двадцатилетнего отсутствия Одиссей оказался под сводами родного дома. Когда он входил во двор, старый лежащий там пес поднял голову и навострил уши. Это был Аргос, которого Одиссей держал еще до отъезда под Трою. Но в тот момент, когда появился его хозяин, пес тотчас же узнал его и помахал хвостом, но даже подползти к Одиссею хоть чуть-чуть поближе сил у него уже не было. Одиссей, тоже узнавший его, смахнул слезу. Он даже не стал подходить к животному, чтобы не вызывать подозрений у свинопаса; и в тот же самый момент, когда Одиссей отвернулся в сторону, пес умер.

А в пиршественном зале дворца женихи, отпировав, предавались праздному безделью. Им захотелось позабавиться над жалким старым нищим, который только что вошел в зал, а Одиссей выслушивал все их издевательские насмешки с терпением и покорностью. Один из них, человек злобный, выйдя из себя, даже дал Одиссею тумака. Таким образом, он осмелился ударить странника, просящего о гостеприимстве. Пенелопа услышала об этой выходке и заявила, что сама побеседует с обиженным беднягой, но сначала ей захотелось спуститься в пиршественный зал. Она хотела повидать Телемаха и, кроме того, посчитала разумным показаться перед женихами. Пенелопа была такой же рассудительной, как и ее сын. Если Одиссея уже нет на свете, ей стоило бы выйти за самого богатого и самого щедрого из женихов. Она не должна обескураживать их слишком сильно. Кроме того, в голову ей пришла одна многообещающая мысль. Пенелопа спустилась из своих покоев в зал в сопровождении двух служанок. Лицо ее было прикрыто покрывалом, и выглядела она так прелестно, что женихи просто затрепетали от восторга. То один, то другой поднимались с места, чтобы сказать ей комплимент, но скромная хозяйка только отвечала, что из-за своих забот и печалей растеряла всю свою красоту. Пришла же сюда она с очень серьезной целью. Ее супруг, несомненно, уже никогда не вернется домой. Почему же они не пытаются поухаживать за ней, как принято оказывать внимание женщине из хорошего рода, обладающей к тому же значительным состоянием, чтобы добиться ее расположения? Почему не осыпают ее дарами? Ее предложение подействовало немедленно. Всех женихов сопровождали глашатаи, которым было приказано принести в зал и вручить Пенелопе множество дивных изысканных вещей: здесь были и одежды, и драгоценности, и золотые цепи. Ее служанки тотчас отнесли их наверх, в ее покои, и Пенелопа удалилась с чувством большого удовлетворения.

Потом Пенелопа послала за обиженным чужеземцем. Она ласково поговорила с ним, а Одиссей рассказал ей историю о том, как повстречал ее мужа на пути в Трою. Этот рассказ заставил ее всплакнуть, и она проливала слезы от горя, пока старик не утешил ее. Одиссей пока не собирался открывать свою тайну, и его лицо все время хранило каменное выражение. Вспомнив о своих обязанностях хозяйки, Пенелопа призвала старую няньку, Евриклею, которая заботилась об Одиссее еще с его младенчества, и приказала ей омыть ноги гостя. Одиссея это встревожило, поскольку на одной ноге у него был шрам, полученный им еще в детстве на охоте от дикого кабана, и он опасался, что нянька опознает его по шраму. Она действительно узнала Одиссея и отпустила его ногу так резко, что лохань опрокинулась. Одиссей же, взяв ее за руку, тихонько прошептал: «Милая нянюшка, ты все знаешь. Но ни слова ни единой душе!» Та дала обещание, и Одиссей попрощался с ней. Ложе себе он нашел в передней, но долго не мог уснуть, раздумывая над тем, каким же образом сумеет одолеть стольких женихов. В конце концов ему пришло на ум, что в пещере киклопа он был в гораздо более тяжелой ситуации, а с помощью Афины он, как следует надеяться, выйдет победителем и здесь. С этими мыслями Одиссей заснул.

Утром женихи появились снова, еще более развязные и наглые, чем раньше. Без спешки, совершенно беззаботно они разлеглись на ложах и приготовились пировать, не подозревая, какой страшный пир уготован им богиней и многотерпеливым Одиссеем.

Их празднество было прервано мудрой женщиной Пенелопой. За ночь она придумала свой собственный план. Утром она отправилась в кладовую, где среди множества сокровищ находились также большой лук и набитый стрелами колчан. Они принадлежали Одиссею, и ни одна рука, кроме Одиссеевой, никогда не натягивала этот лук или пользовалась им. Взяв их в руки, она спустилась в зал.

– Послушайте меня! – обратилась Пенелопа к женихам. – Перед вами лук богоравного Одиссея. Того, кто натянет его и пошлет стрелу через двенадцать поставленных в одну линию колец, я возьму в мужья.

Телемах мгновенно сообразил, каким образом это обстоятельство может быть обращено на пользу отцу и ему, и постарался подыграть Пенелопе.

– Вперед, женихи! – вскричал он. – Не уклоняться и никаких извинений! Впрочем, постойте. Я попытаюсь натянуть лук и выстрелить и посмотрю, достоин ли я носить оружие своего отца.

С этими словами он разместил кольца строго по одной линии, а потом взял лук и изо всех сил попытался натянуть его. Быть может, он и сделал бы это, не подай Одиссей ему знак прекратить попытки. После Телемаха один за одним лук стали брать в руки женихи, но он оказался слишком тугим для них; самому сильному не удалось натянуть тетиву.

Поняв, что ни один из женихов не добьется успеха, Одиссей вышел во двор, где в этот момент свинопас о чем-то говорил со скотником, человеком столь же надежным, как и он сам. Одиссею была нужна их помощь, и он открылся им. В качестве доказательства он предъявил шрам на ноге, который они столько раз видели в минувшие годы. Они опознали шрам и разрыдались от радости. Но Одиссей тотчас же остановил их.

– Сейчас не время для слез, – заявил он. – Послушайте, чего я хочу от вас. Ты, Эвмей, найди какой-нибудь способ передать мне лук и стрелы, а потом присмотри за тем, чтобы горницы служанок были заперты и в зал никто не мог бы войти. А ты, кривоногих быков сторожитель Филойтий, закрой и запри ворота двора.

Затем Одиссей вернулся в пиршественный зал; свинопас и скотник следовали за ним. Когда они входили, последний жених неудачно завершил попытку натянуть лук. Одиссей попросил:

– Дайте мне лук, и я посмотрю, при мне ли мои прежние силы.

При этих его словах в толпе женихов поднялся злобный ропот. Чужеземец, да еще и нищий, не будет касаться лука, заголосили они. Но Телемах резко осадил их. Это ему, а не им решать, кто вложит в лук стрелу. И он приказал Эвмею передать оружие Одиссею.

Все внимательно следили за тем, как Одиссей берет лук в руки и рассматривает его. Потом, с необычайной легкостью, как опытный музыкант, натягивающий струну на своей лире, он согнул лук и натянул тетиву. Затем Одиссей наложил стрелу на тетиву, натянул ее и, не сходя со своего места, пустил стрелу через все двенадцать колец. В следующее мгновение он одним прыжком очутился у двери, и рядом с ним встал Телемах.

– Наконец, наконец-то! – загремел Одиссей и выпустил еще одну стрелу. Она нашла свою цель – один из женихов в агонии свалился на пол. Остальные в ужасе вскочили на ноги. А где же оружие? Оружия видно не было. А Одиссей стрелял непрерывно. Стоило просвистеть стреле, и одним из женихов становилось меньше. Охранявший отца Телемах со своим длинным копьем удерживал толпу женихов, чтобы они не могли выскочить через дверь или напасть на Одиссея с тыла. Столпившись, они представляли собой отличную мишень, и, пока у Одиссея не иссякнут стрелы, он будет убивать их, не оставляя никаких шансов на спасение. Но даже тогда, когда стрелы у Одиссея закончились, женихам не стало легче, потому что в зале появилась Афина, пожелавшая принять участие в свершениях своего любимца. Она предотвращала всякую попытку напасть на Одиссея. А его сверкающее копье не знало промаха; в зале то и дело раздавался ужасный звук раскалывающегося черепа, пол обагрялся кровью.

Наконец из всего этого буйного и бесстыдного сборища в живых осталось только двое: жертводатель, прислуживавший женихам, и песнопевец Аэд. Оба они молили о пощаде, но, жрец, хватавший Одиссея за колени, ее не получил. Герой срубил ему голову мечом, и тот ушел в царство мертвых, не закончив молитвы. Аэду же повезло. Одиссей не стал убивать человека, наученного божественно петь и играть на лире самими богами, и пощадил его.

Итак, битва – скорее бойня – завершилась. Старой няньке Евриклее и служанкам было приказано вымыть пол и привести зал в порядок. Они окружили Одиссея, рыдая и одновременно смеясь и поздравляя его с возвращением домой, пока не растрогали его настолько, что на глазах у него выступили слезы. Наконец служанки принялись за уборку, а Евриклея поднялась в покои хозяйки и подошла к ее постели.

– Вставай, дорогая, – произнесла она. – Домой вернулся Одиссей, а женихов уже нет в живых.

– Друг Евриклея, знать, боги твой ум помутили, – возразила ей Пенелопа. – А я так сладко спала. Ступай и радуйся, что я не задала тебе трепку, как какой-нибудь служанке, которая дерзнула бы меня разбудить.

Евриклея же настаивала:

– Но Одиссей действительно здесь. Он даже показывал мне свой шрам. Это он сам, собственной персоной.

Пенелопа никак не могла ей поверить, но все-таки решила спуститься вниз, чтобы увидеть все воочию.

Мужчина высокого роста и поистине царской наружности сидел у очага, свет от которого полностью его освещал. Пенелопа уселась напротив него и стала молча его рассматривать. Она была поражена. В какой-то момент ей казалось, что она узнает его, но уже в следующий он представлялся ей совершенно незнакомым. Наконец к ней воззвал Телемах:

– Мать, ну не будь же такой жестокосердной! Какая другая женщина не двинется с места и не бросится к мужу после двадцатилетней разлуки?

– Сын мой, – отвечала Пенелопа. – У меня нет сил пошевелиться. Если это и вправду Одиссей, то у нас найдется два способа «открыться друг другу»^{44}.

При этих словах Одиссей улыбнулся и приказал Телемаху оставить их одних.

– Сейчас мы снова обретем друг друга, – объявил он. А потом пиршественный зал, который служанки уже привели в порядок, огласился кликами радости. Аэд извлекал сладкие звуки из своей лиры, вызывая у всех желание пуститься танцевать. Мужчины и разодетые женщины весело повели хоровод, и дом от топота ног их и гремел и дрожал. И все это – потому, что после многолетних скитаний Одиссей наконец вернулся домой, и все сердца были наполнены ликованием.

Основным источником при изложении истории Энея является Энеида, величайшая из поэм римских авторов. Она была написана в те времена, когда Август^{45} установил свою диктатуру в разваливающемся римском государстве, прекратив хаос, последовавший после убийства Цезаря. Твердой рукой он покончил с ужасами гражданских войн и установил так называемый PaxAugusta^{46}, длившийся около полувека. Вергилий и все его поколение с энтузиазмом приветствовали новый порядок. Энеида была написана с целью прославления Империи, создания образа великого национального героя и родоначальника «народа, призванного установить господство над миром». Именно патриотическими целями, вероятно, и объясняется переход от вполне человечного облика Энея, каковым он представлен в первых книгах поэмы, к образу чудовищного сверхчеловека в ее последних главах. В своем стремлении вылепить фигуру национального римского героя, по сравнению с которым все прочие герои выглядели бы незначительными, второстепенными персонажами, Вергилий в конце концов заводит себя в область чистой фантастики, хотя тенденция к преувеличению всегда была характерной чертой римлян. Ниже, естественно, используются римские имена богов; если какое-либо имя известно и в греческом и в латинском варианте, также используется его латинский вариант. Так, например, вместо греческой формы Одиссей употребляется ее латинский вариант: Улисс.

Сын Венеры Эней был одним из самых знаменитых героев, участвовавших в Троянской войне. В троянском войске он уступал только Гектору. После того как греки разрушили Трою, Энею с помощью его божественной матери удалось бежать из города вместе с отцом и маленьким сыном и отплыть на кораблях в поисках нового отечества.

После многолетних странствий и множества испытаний на суше и на море Эней попал в Италию, где он победил многочисленных врагов, пытавшихся не допустить его в страну, женился на дочери могучего царя и основал город. Он всегда считался подлинным основателем Рима, поскольку Ромул и Рем, его фактические основатели, родились в городе Альба Лонга, построенном его сыном.

Когда он отплывал из-под Трои, к нему присоединилось множество троянцев. Все они стремились найти новое место, где можно было бы поселиться, но где искать это «новое место», никто из них ясно не представлял. Они несколько раз пытались строить новый город, но каждый раз их изгоняли или неудачи, или недобрые предзнаменования. Наконец Энею приснился сон, в котором пенаты Трои сообщили ему, что поселиться ему и его спутникам суждено в стране, лежащей далеко к западу от Трои, Италии, называвшейся тогда Гесперией, что и означает «Страна Запада»^{47}. Тогда Эней и его спутники пребывали на острове Крите, и, хотя до обещанной им страны нужно было долго плыть по еще неизведанным морским путям, они были очень благодарны богам за надежду, что однажды у них все-таки появится свой собственный дом, и они тотчас же отправились в новый поход. Однако, прежде чем троянцы добрались до столь желанной им гавани, прошло очень много времени и случилось много такого, что, знай они об этом заранее, могло несколько охладить их пыл.

Хотя аргонавты плыли в направлении на восток от Греции, а Эней со спутниками – на запад от Крита, троянцам, как и Ясону, пришлось встретиться с гарпиями. Однако греческие герои были посмелее или же лучше владели мечом. Действительно, когда вмешалась Ирида, они уже были готовы перебить зловредных тварей. Но троянцев гарпии прогнали и вынудили снова выйти в море.

При своей следующей высадке на берег они, к своему большому удивлению, повстречали вдову Гектора Андромаху. После падения Трои она была отдала Неоптолему (вторым именем которого было Пирр), сыну Ахилла, заколовшему старца Приама прямо у алтаря. Он вскоре оставил Андромаху, чтобы жениться на Гермионе, дочери Елены. Но после этой свадьбы ему не суждено было прожить долго, и после его смерти ее взял замуж троянский прорицатель Гелен. Теперь они вдвоем правили страной и очень обрадовались, увидев Энея и его друзей. Они приняли их с величайшим гостеприимством, а на прощанье Гелен дал им несколько советов по поводу маршрута их дальнейшего путешествия. Они не должны высаживаться на ближайшем, восточном побережье Италии, поскольку оно заселено греками. Им же суждено поселиться на ее западном берегу, несколько к северу, но они ни в коем случае не должны выбирать кратчайших путей до этих мест и проплывать между Сицилией и Италией. Этот путь проходит через опаснейший пролив, который стерегут Скилла и Харибда, который аргонавты преодолели только потому, что им помогла Фетида, а Улисс потерял шестерых своих спутников. Не вполне ясно, как аргонавты на своем пути из Азии в Грецию попали к западному берегу Италии, как, впрочем, также неясно, зачем это понадобилось Улиссу, но, как бы там ни было, можно не сомневаться, что уж Геленто точно знал, где расположен этот пролив. А зная это, он дал Энею подробные указания, как миновать эту грозу мореходов – сделать крюк вокруг Сицилии и добраться до Италии в точке, лежащей много севернее водоворота, создаваемого Харибдой, и черной пещеры, в которую Скилла затягивала целые корабли.

Покинув своих гостеприимных хозяев и удачно обогнув восточную оконечность Италии, троянцы поплыли на юго-запад вокруг Сицилии, вполне доверяясь указаниям Гелена. Однако, несмотря на все предосторожности, которые описал Гелен, он, очевидно, упустил из виду, что в Сицилии, в ее южной части, теперь обитают киклопы. Поскольку Гелен не предупредил Энея о том, что высаживаться там не следует, троянцы добрались до острова еще до заката и не медля разбили на берегу лагерь. Вероятно, все они были бы переловлены и съедены, если бы ранним утром, когда киклопы еще не успели пробудиться, в лагерь не прибежал какой-то несчастный. Он бросился перед Энеем на колени. Он имел ужасающий вид: был бледен, как бывает бледен человек, уже наполовину мертвый от голода, его одежда держалась только на каких-то колючих шипах, а лицо закрывали длинные, падающие на него волосы. Оказалось, что он – один из спутников Одиссея, которого они позабыли в пещере Полифема. С этих пор он скитался по лесам, питаясь всем тем, что он мог только найти, в постоянном страхе, что на него натолкнется какой-либо из киклопов. По его словам, здесь их жило около ста, и все они были огромные и страшные, как Полифем. «Торопитесь! – настаивал он. – Вставайте и бегите как можно скорее. Быстрее рубите канаты, удерживающие ваши корабли у берега». Троянцы последовали его совету, усердно работая и стараясь не шуметь. Но лишь только они отошли от берега, как увидели, что к морю медленно пробирается слепой киклоп. Дойдя до воды, он начал промывать глазную впадину, в которой раньше у него помещался глаз и которая кровоточила до сих пор. Услышав плеск весел, он бросился на звук. Однако троянцы уже успели отойти от берега довольно далеко, прежде чем он попытался добраться до их кораблей. Море оказалось слишком глубоким даже для его огромного роста.

Этой опасности они счастливо избегли – но только для того, чтобы встретить другую, более страшную. Огибая Сицилию, они попали в такую бурю, какой не видели ни раньше, ни в дальнейшем. Волны поднимались так высоко, что их гребни достигали звезд, а провалы между ними – такой глубины, что обнажалось морское дно. Очевидно, это было нечто большее, чем обычная буря. Эту бурю наслала сама Юнона.

Она ненавидела всех троянцев, ни на миг не забывая о суде Париса, и была самым ожесточенным врагом Трои во время войны; к Энею же она испытывала особую ненависть. Она знала, что Риму, который будет основан людьми троянской крови, хотя и через несколько поколений после Энея, Парки определили покорить Карфаген, город, покровительствуемый и любимый ею превыше всех других городов на земле. Неясно, действительно ли она считала, что в состоянии противодействовать воле Мойр^{48}, что не было по силам даже Юпитеру, однако старалась сделать все, что в ее силах, чтобы погубить Энея. Для этого она обратилась к повелителю ветров Эолу, который совсем недавно пытался помочь Улиссу, и попросила его потопить троянский флот, обещая ему за это в жены прекраснейшую нимфу. В результате их уговора и разразилась эта чудовищной силы буря. Эол, несомненно, довел бы дело до желаемого Юноной конца, если бы в него не вмешался Нептун. Будучи братом Юноны, он был прекрасно осведомлен о ее манере вести дела, и его совершенно не устраивала ее попытка распоряжаться ветрами. Вместе с тем в обращении с Юноной он был так же осторожен, как сам Юпитер. Ни словом не обмолвившись Юноне, он известил Эола, что очень им недоволен. После чего успокоил волны, что дало троянцам возможность спокойно пристать к берегу. Буря отнесла их к северному побережью Африки. Это означало, что они все время плыли на юг от Сицилии. Как оказалось, они высадились совсем недалеко от Карфагена. Юнона же тотчас придумала, каким образом она может обратить прибытие троянцев в Африку к их невыгоде и пользе карфагенян.

Карфаген был основан женщиной по имени Дидона, которая продолжала в нем править, став в нем царицей и превратив его в мощный процветающий город. Сама она была, во-первых, красавицей, во-вторых, вдовой. Эней же потерял свою жену в ту ночь, когда бежал из Трои. Юнона намеревалась повлиять на обстоятельства так, чтобы Дидона и Эней влюбились друг в друга, и таким образом заставить Энея забыть об Италии и остаться с Дидоной в Карфагене. Это был очень хороший план, но только в нем не были учтены намерения Венеры. Та подозревала, какие мысли таятся в голове у Юноны, и была исполнена решимости помешать их воплощению. Она не возражала против любви Дидоны к Энею – тогда в Карфагене ему не будет причинено никакого вреда. Но вместе с тем намеревалась позаботиться о том, чтобы его чувство к Дидоне не было чем-то большим, чем глубокая признательность за оказанные ею заботу и внимание, и никоим образом не должно препятствовать его желанию отплыть в Италию, когда для этого наступит благоприятный момент. Поставив перед собой эту задачу, она отправилась на Олимп побеседовать с Юпитером. Ее глаза наполнились слезами, когда она приблизилась к нему. Любезный сын Эней почти погибает. А ведь он, царь смертных и богов, клялся ей, что Эней будет родоначальником народа, который однажды станет править миром. Юпитер рассмеялся и снял поцелуями ее слезы, а потом заявил, что все, в чем он поклялся, обязательно сбудется. Потомками Энея будут римляне, которым Парки судили владеть Империей, безграничной в пространстве и бесконечной во времени.

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть.

Венера покинула отца совершенно удовлетворенной, но, чтобы закрепить достигнутые ею успехи, решила обратиться за помощью к своему сыну Купидону. Дидона, полагала она, безусловно, и без посторонней помощи произведет должное впечатление на Энея, но сумеет ли сам Эней повести себя так, чтобы царица влюбилась в него. Было известно, что она не страдает излишней влюбчивостью. Цари всех окружающих Карфаген стран предлагали ей руку и сердце, но все их попытки заканчивались неудачей. Поэтому Венера и обратилась к Купидону, тотчас же пообещавшему ей, что воспламенит сердце Дидоны пламенем любви к Энею, как только она его увидит. Устроить же встречу между ними было для Венеры парой пустяков.

На следующее утро после высадки на берег Эней вместе со своим преданным другом Ахатом, оставив своих спутников на их разбитых волнами кораблях, отправился выяснять, в какую часть света их занесла судьба. Перед уходом он сказал им несколько слов ободрения.

О, друзья! Нам случалось с бедою и раньше встречаться!
Самое тяжкое все позади: и нашим мученьям
Бог положит предел; вы узнали Скиллы свирепость,
Между грохочущих скал проплыв; утесы киклопов
Ведомы вам; так отбросьте же страх и духом воспряньте!
Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспоминать.

Герои направились исследовать эту, пока еще неведомую им страну, и тут перед ними неожиданно предстала Венера в облике охотницы. Она объяснила им, где они находятся, и посоветовала направить свои стопы прямо в Карфаген, царица которого наверняка им поможет. Ободренные Венерой, они отправились по указанной ею дороге, защищаемые от посторонних взоров плотным облаком, которым их окутала богиня. Они благополучно добрались до города и незамеченными прошли по его шумным улицам. Перед большим храмом остановились, недоумевая, каким же образом им удастся попасть к царице. Дивясь этому великолепному храму, они неожиданно для себя увидели на его стенах сцены битв под Троей. Среди сражающихся был изображен и сам Эней. Они были поражены их портретному сходству, с каким были изображены их враги и друзья: вот сыновья Атрея, вот старец Приам, простирающий руки к Ахиллу, вот павший Гектор.

– Я снова обретаю смелость, – заметил, обращаясь к Ахату, Эней.
Где, в какой стороне не слыхали о наших страданьях?…
Слезы найдем мы и здесь, и здесь растрогает души
Смертных удел; не страшись: эта слава спасет нас, быть может.

В этот момент в сопровождении большой и пышной свиты появилась Дидона, прелестная, как сама Диана. Окружавшее Энея облако мгновенно рассеялось, и он предстал перед ней красивый, как Аполлон. Когда он объявил ей, кто он и как его зовут, царица очень милостиво приветствовала странников и пригласила быть ее гостями. Она прекрасно понимала, как чувствуют себя эти заброшенные на чужбину люди, поскольку сама совсем еще недавно прибыла в чужую ей Африку с немногими приверженцами, спасаясь от преследований собиравшегося убить ее брата.

– Сама страдавшая, я научилась помогать несчастным, – успокоила она троянцев.

В этот же вечер она устроила для гостей великолепное пиршество. Эней поведал свою историю, рассказав сперва о падении Трои, а затем о своих странствиях. Он говорил с воодушевлением, очень красноречиво, и возможно, Дидона и сама бы влюбилась в него, заслушавшись повествованием о его героических подвигах, да еще и поданным в блистательной форме, если бы в зале не присутствовало божество, но там уже находился Купидон, и выбора у Дидоны не было.

Некоторое время она была совершенно счастлива. Эней, казалось, целиком и полностью отдавал себя ей, а она, в свою очередь, одаривала его всем, чем только могла. Она давала ему понять, что ее город, как и она сама, находится в его полном распоряжении. Ему, несчастному скитальцу, прибывшему на разбитом корабле, оказывались такие же почести, как и ей. Она приказала карфагенянам почитать Энея, как ее соправителя. Спутники Энея тоже не были обойдены ее милостями. Не было такого, чего бы она не могла для них сделать. В своих отношениях с Энеем она стремилась только отдавать; для себя она не хотела ничего, кроме его любви. Эней же воспринимал дары ее великодушия как должное, с чувством большой удовлетворенности. Ни в чем себе не отказывая, он жил в одном дворце с прекраснейшей женщиной, могучей царицей, полюбившей его и старавшейся всячески ему угодить. Дидона устраивала для его забавы выезды на охоту и снова и снова упрашивала его рассказывать историю приключений.

Стоит ли удивляться, что мысль о необходимости плыть в какую-то далекую страну становилась для него все менее и менее привлекательной? Юнону же вполне устраивал такой поворот событий. Венера не волновалась на этот счет. Она понимала Юпитера гораздо лучше, чем его собственная жена, и была совершенно уверена в том, что рано или поздно Юпитер побудит Энея оставить это маленькое любовное приключение и отправиться в Италию. Она оказалась совершенно права. Вернувшись однажды к мыслям об Энее, Юпитер начал действовать вполне решительно. Он немедленно послал в Карфаген Меркурия, чтобы тот заставил Энея задуматься о скорейшем отплытии в Италию. Меркурий застал Энея на прогулке, пребывавшим в столь приятном для него состоянии вялого удовлетворенного самосозерцания. Он выглядел изящным щеголем: на боку у Энея висел украшенный яшмой великолепный меч, а на плечи был накинут восхитительный пурпурный плащ с вотканными в материю золотыми и серебряными нитями. И то и другое было, конечно, подарено ему Дидоной, плащ к тому же был соткан ее собственными руками. Внезапно над его ухом раздался суровый голос:

– Долго ли ты еще будешь прозябать среди всей этой суетной роскоши?

Эней резко обернулся и увидел Меркурия.

– Сам повелитель богов направил меня к тебе, – продолжал бог. – Он повелевает тебе отплывать на поиски царства, которое предназначено тебе судьбой. – С этими словами Меркурий исчез, как рассеивается в воздухе туман, оставив Энея в трепетном страхе, тотчас решившего следовать повелению Зевса, но вместе с тем до боли осознающего, насколько трудным будет расставание с Дидоной.

Эней призвал к себе всех прибывших с ним троянцев и приказал им готовить флот к отплытию, но делать это надлежало под покровом строгой секретности. Тем не менее Дидона узнала о его распоряжении и тотчас же послала за ним. Сначала она разговаривала с ним очень мягко, не в силах поверить, что Эней в самом деле хочет покинуть ее.

Не от меня ли бежишь? Заклинаю слезами моими,
Правой рукою твоей, что еще мне осталось, несчастной? —
Ложем нашей любви, недопетой брачною песней:
Если чем-нибудь я заслужила твою благодарность,
Если тебе я была хоть немного мила, —
Я умоляю тебя…

Эней ответил, что он никогда не забудет, как ласково она с ним обходилась. Но и она не должна забывать, что он ей не муж и волен оставить ее когда заблагорассудится. Отплывать ему приказал сам Юпитер, и он, Эней, обязан ему подчиниться.

– Прекрати свои жалобы, – упрашивал он Дидону. – Они приносят только огорчения.

Троянцы поступили весьма мудро, отплыв в ту же самую ночь. Одно слово царицы, и их отъезд стал бы просто невозможным. Эней стоял на палубе и вглядывался в стены Карфагена. Ему казалось, что они словно освещены пламенем большого пожара, и он гадал, что могло стать причиной его возникновения. Он так и не понял, что видел отсветы погребального костра Дидоны. Узнав, что Эней все-таки отплывает, она лишила себя жизни.

Путешествие из Карфагена до западного побережья Италии оказалось намного легче по сравнению с тем, которое троянцы совершили в обратном направлении. Большой потерей для всех стала гибель опытного кормчего Палинура, утонувшего, когда конец их мытарствам на море был уже близок.

Когда Эней гостил у прорицателя Гелена, тот посоветовал ему искать пещеру Сивиллы^{49} кумнской, женщины глубокой мудрости, которая могла предсказать будущее и дать полезный совет троянцам, какими должны быть их дальнейшие шаги. Эней нашел Сивиллу, и она обещала сопровождать его в подземный мир, где он узнает правду от своего отца Анхиза, скончавшегося как раз перед насланной Юноной бурей. Вместе с тем она предупредила его, что это будет нелегкое предприятие.

…О, рожденный от крови всевышних,
Сын Анхиза, поверь, в Аверн спуститься нетрудно.
День и ночь распахнуты двери в обиталище Дита.
Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —
Вот что труднее всего.

Если он решится, она пойдет вместе с ним. Но прежде всего ему нужно найти на одном из деревьев ветвь с золотыми листьями, которую он должен обломить и взять с собой. Только с этой ветвью в руках его допустят в Аид. Эней в сопровождении преданного Ахата тотчас же пустился на поиски. Найти ее было совершенно невозможно. Почти потеряв надежду, они наконец забрели в самую чащу, где заметили двух голубков – птиц, посвященных Венере. Друзья последовали за ними, пока не вышли к Авернскому озеру с темной и дурно пахнущей водой, неподалеку от которого, как говорила Сивилла Энею, находилась пещера, из которой можно попасть прямо в Аид. Голубки вспорхнули на дерево, через густую листву которого можно было разглядеть какое-то ярко-желтое сияние. Это и была ветвь с золотыми листьями. Обрадованный Эней отломил ее и отнес Сивилле, после чего они отправились в подземный мир.

Эней и Сивилла входят в лодку Харона

До Энея там побывали и другие герои, не обнаружив там для себя ничего особенно страшного. Правда, толпы мятущихся душ все-таки устрашили Улисса, но Тесей, Геракл, Орфей и Полидевк больших препятствий на своем пути не встретили. Даже робкая Психея отважилась пойти в Аид в одиночку, чтобы добыть у Прозерпины волшебного снадобья для Венеры, и не увидела там никого страшнее трехглавого Кербера, которого смогла легко укротить с помощью медовой лепешки. Но на пути римского героя один ужас сменялся другим. Обряд, совершив который Сивилла рассчитывала начать их совместное путешествие, мог перепугать и самого смелого человека. В самый темный час на берегу озера перед пещерой она принесла в жертву Гекате, ужасной богине ночи, четырех черных бычков. Когда она положила жертвенные части их туш на пылающий на алтаре огонь, земля содрогнулась и закачалась у них под ногами и откуда-то издали сквозь тьму донесся лай собак. Крикнув Энею: «Теперь тебе понадобится все твое мужество!» – она метнулась в пещеру, и тот неустрашимо последовал за ней. Они скоро увидели себя на дороге, погруженной во тьму, что, однако, не помешало разглядеть им по обеим ее сторонам ужасающие фигуры.

Там, где начало пути, в преддверье сумрачном Орка^{50}
Скорбь ютится и с ней грызущие сердце Заботы,
Бледные здесь Болезни живут и унылая Старость,
Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик,
Муки и Тягостный Труд – ужасные виды обличья;
Смерть и брат ее Сон на другом обитают пороге,
Злобная Радость, Война, приносящая гибель, и здесь же
Дев Эвменид железный чертог и безумная Распря, —
Волосы-змеи у ней под кровавою вьются повязкой.
Вяз посредине стоит огромный и темный, раскинув
Старые ветви свои; сновидений лживое племя
Там находит приют, под каждым листком притаившись.
В том же преддверье толпой теснятся тени чудовищ;
Скиллы двувидные тут и кентавров стада обитают,
Тут Бриарей сторукий живет, и дракон из Лернейской
Топи шипит, и Химера огнем врагов устрашает,
Гарпии стаей вокруг великанов трехтелых летают…

Эней и Сивилла миновали их невредимыми и наконец достигли реки, через которую на лодке переправлялся какой-то старик. А на берегу они увидели зрелище, невольно вызывающее жалость и сочувствие: это были души, многочисленные, как листья, опадающие в лесу при первых зимних морозах. Все они простирали к перевозчику руки, умоляя его переправить их на другой берег. Но мрачный старик сам решал, кто из них может рассчитывать на место в его ладье: одних он пропускал, других отталкивал. Когда Эней выразил свое удивление происходящим, Сивилла объяснила ему, что они достигли места слияния двух великих рек преисподней: Кокита и Ахеронта. Перевозчика, как и следовало ожидать, звали Харон, а те, кого он не подпускал к своей лодке, были душами тех людей, которые не были погребены надлежащим образом. Они были обречены на бесцельные, бессмысленные скитания в течение нескольких сотен лет без какой-либо надежды найти себе место успокоения.

Когда Эней и его спутница приблизились к лодке, Харон сперва не проявил желания впустить их в нее. Он приказал им остановиться и объявил, что перевозит не живых, а только мертвых. Однако, взглянув на золотую ветвь, уступил и переправил обоих. На другом берегу им попытался преградить дорогу Кербер, но они последовали примеру Психеи. Сивилла заманила его медовой лепешкой, и пес не причинил им зла. Продолжая свой путь, спутники пришли к тому мрачному месту, где сын Европы Минос выносил окончательный приговор предстающим перед ним душам. Поспешив уйти подальше от этого неумолимого судьи, они вскоре оказались на Полях скорби, где обитали злосчастные любовники, которые, не справившись со своими бедствиями и страданиями, покончили жизнь самоубийством. В этом печальном, хотя и вызывающем невольное восхищение месте, среди миртовых рощ, Эней увидел Дидону. Он не мог поверить своим глазам. Та, заметив возлюбленного, заплакала.

– Это я был причиной твоей смерти? – задал он ей вопрос.

Она не взглянула на него и не удостоила ответом. Казалось, скорее можно было растрогать мраморную статую. Сам же Эней был настолько потрясен, что долго не переставал лить слезы после этой встречи.

Наконец они достигли развилки. Со стороны левой дороги доносились леденящие душу крики, стоны, резкие звуки ударов бичей и кандальный звон. Эней в ужасе остановился. Сивилла же велела ему ничего не страшиться и укрепить ветвь с золотыми листьями на стоящей на перекрестке стене. Там, налево, объяснила она, правит безжалостный Радамант, другой сын Европы, наказывающий грешников за их злодеяния. Правая же дорога ведет к Елисейским полям, где Эней встретит своего отца. Там, как они воочию убедились, не могли не вызывать восхищения ни поросшие шелковой травой зеленые луга и очаровательные рощи, ни великолепный свежий воздух и ласковое солнышко. Это была действительно обитель мира, спокойствия, блаженства. Здесь находились души великих и добросердечных людей: героев, поэтов, жрецов и всех тех, имена которых сохранились в человеческой памяти потому, что они помогали ближнему. Среди них Эней вскоре встретил и Анхиза, приветствовавшего сына с большой радостью. И отец и сын прослезились – это была встреча между мертвым и живым, сыновняя любовь которого оказалась настолько сильна, что привела его даже в царство смерти.

Конечно, им было что сказать друг другу. Анхиз проводил Энея к Лете, реке забвения, воды из которой должны непременно испить души тех, кто призван снова жить в верхнем мире.

Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке…

Потом он показал Энею души тех, кто в будущем станет их потомками – его самого и Энея. В это время они ожидали у реки своей очереди напиться и забыть все то, что они совершили, и отчего страдали в прошлой жизни. Это были великолепные люди – будущие римляне, властители мира. Анхиз называл их одного за другим и повествовал об их будущих деяниях, которые люди не смогут забыть никогда. Перед прощанием он дал сыну советы: каким образом ему и троянцам лучше всего устроить жизнь в Италии и как избегать предстоящих им бедствий или справляться с ними.

Наконец они попрощались, но сдержанно, зная, что их разлука лишь временна. После этого Эней с Сивиллой отправились в обратный путь, а после Эней вернулся к кораблям. На следующий день троянцы отплыли в поисках обещанной им новой родины.

Троянцам предстояли суровые испытания. Причиной их бед снова стала Юнона. Она настроила наиболее сильные народы страны, латинов и рутулов, против намерения троянцев поселиться в Италии и сильно озлобила их. Престарелый Латин, правнук Сатурна и царь города Лация, был предупрежден духом своего отца, Фавна, не выдавать замуж дочь Лавинию, свое единственное дитя, ни за одного из соотечественников, но выдать ее только за чужеземца, который вскоре должен прибыть в их страну. От этого союза произойдет народ, самой судьбой предназначенный господствовать над всем миром. Таким образом, когда от Энея к Латину пришло посольство, прося для троянцев место на берегу и лесных чащ и полей и право на совместное пользование водами и воздухом, Латин встретил их с почетом, проявив максимум доброй воли. Он был убежден, что Эней и является тем зятем, которого ему предсказал Фавн, о чем он и поведал послам. У него никогда не было недостатка в друзьях, добавил он. Энею же попросил сообщить, что у него есть дочь, которой небо воспретило выходить замуж за кого-либо иного, кроме чужеземца, и он считает, что именно троянский вождь предназначен ей судьбою.

Вот здесь-то и вмешалась Юнона. Она вызвала из Аида Алекто, одну из фурий, и приказала ей развязать войну по всей стране, на что та с радостью согласилась. Прежде всего она воспламенила сердце царицы Аматы, жены Латина, внушив ей желание изо всех сил противодействовать женитьбе Энея на Лавинии. Затем она полетела к царю рутулов Турну, который до сих пор считался наиболее подходящим из всех претендентов на руку Лавинии. Посетить Турна и настроить его против троянцев было ей совершенно необходимо. Она сделала это под видом жрицы Юноны. Уже одной той мысли, что на Лавинии женится кто-то другой, было достаточно, чтобы привести Турна в бешенство. Услышав о посещении Латина троянским посольством, он решил немедленно пойти походом на Лаций и силой воспрепятствовать заключению какого-либо договора между латинами и пришельцами.

Третья попытка Алекто развязать войну увенчалась успехом. У одного крестьянина-латина жил олень, красивейшее существо и настолько ручное, что днем его отпускали гулять, а к вечеру он сам приходил к родным дверям. Дочь крестьянина ухаживала за ним с большой любовью: расчесывала ему гребнем шерсть и украшала рога гирляндами. Все крестьяне из дальних и ближних селений знали оленя и не давали в обиду. Любой, кто осмелился бы причинить ему вред, был бы жестоко наказан. А если бы подобный поступок совершил какой-нибудь чужестранец, это вызвало бы бурю возмущения во всей стране. Именно это и сделал юный сын Энея, направляемый рукой Алекто. Однажды он отправился на охоту, и он и его собаки были направлены фурией к тому месту в лесу, где лежал и отдыхал олень. Сын Энея выстрелил в него и смертельно ранил, но тому удалось добраться до дома к своей хозяйке, на руках которой он и умер. Алекто, естественно, позаботилась о том, чтобы весть об этом событии быстро распространилась и немедленно завязалась схватка между разъяренными латинами, намеревавшимися убить Аскания, и троянцами, защищавшими его.

Эта новость достигла Лация как раз после прибытия туда Турна. То обстоятельство, что его народ уже вооружился, и еще более зловещий факт, что войско рутулов расположилось лагерем перед городскими воротами, легли на плечи царя Латина тяжелым грузом. Его разъяренная супруга, несомненно, тоже сыграла свою роль в принятии им окончательного решения. Он заперся в своем дворце и решил пустить дела на самотек. Теперь, если бы пошла речь о том, как завоевать сердце Лавинии, Эней уже не мог бы рассчитывать на помощь своего потенциального тестя.

В Лации же существовал вот какой обычай. Когда объявлялась война, двое раздвижных дверей храма Януса, которые были заперты в мирное время, должны были быть открыты царем под звуки труб и крики воинов. Но Латин, заперший сам себя в своем дворце, не мог исполнить этот священный обряд. Пока горожане пребывали в нерешительности, не зная, что делать, Юнона, слетев с Олимпа, сама своей рукой сломала засовы и широко распахнула двери храма. Весь город заполнила радость – радость увидеть боевые порядки войска, сверкающее оружие, норовистых жеребцов и гордые знамена, радость от предстоящей войны не на жизнь, а на смерть.

Теперь маленькому войску троянцев противостояло громадное объединенное войско латинов и рутулов. Их вождь Турн был храбрым и опытным воином. В качестве мощного союзника Турна выступал Мезенций, прекрасный воин, хотя и настолько жестокий, что его подданные, многочисленный народ этрусков, восстали против него и вынудили бежать к Турну. Их третьим союзником была девушка по имени Камилла, которая была взращена и воспитана своим отцом среди глухих воинов; она еще ребенком, вооружившись луком или пращой, научилась сбивать быстрокрылого журавля или дикого лебедя, а ее детские ножки несли ее по земле так же быстро, как мчат журавля или лебедя по воздуху их крылья. Она прекрасно разбиралась во всех тонкостях военного искусства и великолепно владела как дротиком и двулезвийным топором, так и луком. К замужеству она относилась пренебрежительно. Она любила охоту, битву и свободу. Ее сопровождала группа воинов, среди которых были и девушки.

В этой опасной для троянцев ситуации Энея во сне посетил отец Тиберин, бог большой реки Тибра, недалеко от которой они расположились лагерем. Он приказал Энею выступить быстрым маршем вверх по течению реки и найти Эвандра, царя одного бедного городка, которому было суждено стать в будущем одним из самых гордых городов мира, когда башни Рима вознесутся до небес. Здесь, обещал речной бог, Эней получит ту помощь, в которой нуждается. На рассвете он выступил из лагеря с небольшим отрядом отборных воинов, и впервые в истории по Тибру поплыла лодка, заполненная вооруженными людьми. В стране Эвандра они нашли теплый прием со стороны царя и его юного сына Палланта. Провожая своих гостей во дворец, представлявший собой довольно неказистое сооружение, царь и его сын показывали им достопримечательные места городка: высокую Тарпейскую скалу, расположенный рядом с ней заросший ежевикой холм, посвященный Юпитеру (когда на нем поднимется гордый Капитолий), луг с пасущимися на нем коровами (здесь будет сооружен римский Форум, на котором будут решаться вопросы устройства целого мира). – Когда-то тут жили только Фавны и нимфы, – рассказывал им царь, – и племя дикарей. И так продолжалось до тех пор, пока сюда не прибыл Сатурн, бездомный изгнанник, бежавший от своего сына Юпитера. С ним все переменилось. Люди отвергли свои грубые и беззаконные обычаи. Он правил настолько справедливо и мирно, что время его правления до сих пор называют «золотым веком Сатурна». Но позже нравы изменились, мир и справедливость отступили под натиском алчности и кулачного права. Страной правили тираны, пока судьба не привела сюда меня, изгнанного из Греции, из моей милой Аркадии.

Когда старец закончил свой рассказ, путники дошли до скромной хижины, в которой он жил, где Энею пришлось провести ночь на куче листвы, покрывшись медвежьей шкурой. На следующее утро они поднялись на рассвете, разбуженные птичьим щебетом. Появился царь, сопровождаемый двумя большими собаками, его единственными телохранителями, и свитой. После завтрака он дал Энею совет. Аркадия (царь назвал свою новую страну так же, как называлась его родина) – слишком слаба, чтобы оказать троянцам сколько-нибудь существенную помощь. Но на противоположном берегу реки живет могучее и богатое племя этрусков, сбежавший царь которых Мезенций сейчас помогает Турну. Уже одно это может заставить этрусков выступить в военных действиях – настолько велика ненависть к прежнему правителю. Он – жестокое чудовище; причиняя людям страдания, замирал от восторга. Так, он изобрел способ умерщвления людей, ужаснее которого трудно себе представить: привязывал живого человека к мертвому – лицом к лицу и рука к руке, – и это смертоносное объятие приводило жертвы к отравлению трупным ядом и, как результат, к мучительной смерти.

Наконец против него поднялась вся Этрурия, но ему удалось бежать. Соплеменники твердо решили схватить его и наказать так, как он того заслуживает. Эней найдет в них надежных и мощных союзников. Что же касается его самого, то старый царь заявил, что пошлет Палласа, своего единственного сына, поступить на службу богу войны под командой троянского героя, а вместе с ним – конный отряд юношей, цвет аркадийской кавалерии. Кроме того, он подарил каждому из своих гостей породистого коня, чтобы те поскорее добрались до этрусского войска и смогли попросить этрусков о помощи.

А в это время троянцы, засевшие в своем лагере, окруженном только земляными укреплениями, и оказавшиеся без вождя и лучших воинов, испытывали сильное давление со стороны противника. Турн подверг лагерь серьезным атакам. В течение первого дня осады троянцы защищались вполне успешно, следуя строгому приказу, оставленному Энеем при отъезде, ни в коем случае не переходить в наступление. Но они существенно уступали неприятелю по численности; исход столкновения был неясен, если только они не сумеют известить Энея о том, что происходит. Вопрос состоял только в том, насколько это возможно, поскольку рутулы полностью окружили лагерь. Однако среди троянцев нашлись два человека, которые с презрением отвергли саму возможность просчитать свои шансы на успех или неудачу. Для них крайняя опасность такой попытки была уже достаточным основанием ее совершить. Они решили пробраться через лагерь этрусков под покровом ночи.

Их звали Нис и Эвриал. Первый из них был храбрым и опытным воином, а второй – юношей, новичком в военном деле, но исполненным храбрости и благородного желания совершать воинские подвиги. Они уже привыкли сражаться бок о бок. Там, где был один – в битве или в карауле, – там можно было найти и другого. Мысль совершить этот подвиг сначала пришла в голову Ниса, когда он, рассматривая лагерь противника, заметил, как немного в нем пылает костров и насколько слаб их огонь, и обратил внимание на то, что ночью в лагере царит такое глубокое молчание, как будто в нем заснули все или почти все воины. Он изложил свой план своему молодому другу, совершенно не допуская мысли, что тот может отправиться вместе с ним. Когда же юноша заявил, что он никогда не посмеет оставить друга одного, а тем более прятаться за чужой спиной, Нис почувствовал только горечь и отчаяние.

– Позволь мне идти одному, – умолял он. – Если со мной по случайности что-то произойдет, а в таких делах, как это, таких случайностей тысячи, ты выкупишь меня или погребешь мой прах, как должно. Вспомни, что ты еще так молод, и вся жизнь у тебя впереди.

– Пустые слова, – отвечал Эвриал. – Давай действовать сообща.

Нис понял, что переубедить друга невозможно, и с печалью согласился.

Они застали троянских вождей на военном совете и изложили им свой план. Он был тотчас же принят, и вожди сдавленными голосами и со слезами на глазах благодарили их и обещали большое вознаграждение.

– Я хочу только одного, – заявил Эвриал. – Моя мать находится здесь, в лагере. Она не захочет прозябать вместе с прочими женщинами. Она последует за мной. Я – единственное, что у нее есть. Если я погибну, то…

– Она станет моей матерью, – вмешался Асканий. – Она займет место моей матери, которую я потерял в ту, последнюю ночь Трои. Клянусь тебе в этом. И возьми с собой мой меч. Он тебя не подведет.

Потом друзья перебрались через ров и прокрались во вражеский лагерь. Везде лежали спящие воины. Нис прошептал: «Сейчас я расчищу для нас путь. А ты пока покарауль здесь». С этими словами он принялся убивать врагов одного за другим, причем делал это так ловко, что ни один из них не успевал издать ни звука. Ни один стон не вызвал у врагов тревоги. Вскоре к сбору кровавой жатвы присоединился и Эвриал. Когда они добрались до конца лагеря, за ними оставался коридор, в котором лежали только убитые рутулы. Но они запаздывали. Уже брезжил рассвет; конный отряд, прибывший из Лация, обратил внимание на сверкающий шлем Эвриала и окликнул воина. Когда же тот, не ответив, отступил назад, прячась за деревьями, рутулы поняли, что это – враг, и окружили лесок. В спешке друзья разделились, и Эвриал помчался в неверном направлении. Нис же, обеспокоенный его отсутствием, вернулся на его поиски и, никем не замеченный, увидел Эвриала в руках врагов. Но как спасти его? Ведь он – один. Положение было безнадежным, и все же Нис знал, что лучше попытаться спасти Эвриала и погибнуть, чем оставить друга в беде. И он напал на рутулов – один человек против целого отряда, и его копье сражало врагов одного за другим. Предводитель рутулов повернулся к Эвриалу и закричал:

– За это ты мне заплатишь!

Но прежде, чем он успел ударить его мечом, перед ним оказался Нис.

– Меня, меня убейте, – выкрикнул он. – Это я во всем виноват. Он лишь следовал за мной.

Но меч рутула уже вонзался в грудь юноши. В тот момент, когда Эвриал упал мертвым, Нис заколол его убийцу, а потом, пронзенный множеством дротиков, сам свалился на землю рядом с другом.

Все прочие события, связанные с пребыванием троянцев на италийской земле, происходят на полях сражений. Эней с большим этрусским войском вовремя возвращается и спасает осажденный лагерь. Разгорается ужасная война. С этого момента повествование превращается в не что иное, как перечень имен воинов, непрерывно сражающих друг друга. Битва следует за битвой, но все они похожи друг на друга как две капли воды. Погибает несчетное количество героев; реки крови орошают землю; из тугих луков летят стрелы, многочисленные, как градины; копыта горячих скакунов, выбивая из травы кровавую росу, топчут мертвые тела. Ужасы перестают быть таковыми задолго до конца поэмы. Все противники троянцев, естественно, перебиты. Камилла погибает, предварительно изложив подробную историю своей жизни; злодей Мезенций полностью получает по заслугам, но только после того, как погибает его храбрый юный сын. Впрочем, погибают и многие союзники, и среди них сын Эвандра Паллант.

В заключение Турн и Эней встречаются в поединке. На этот раз Эней, который в начале поэмы столь же человечен, как Гектор или Ахилл, трансформируется в какую-то странную, неестественную схематическую фигуру; он – уже не человеческое существо. Когда-то Эней вынес на плечах старика отца из горящей Трои и изо всех сил старался уследить за своим маленьким сыном, чтобы тот не отстал от него и бежал рядом; в Карфагене он с важным видом прогуливался в своем щегольском наряде по дворцу Дидоны, понимая, что такое – встретить сочувствие, ощутив которое можно сказать, что «слезы найдем мы и здесь, и здесь растрогает души смертных удел». Но на полях сражений в Лации он уже не человек; он страшный фантом.

Словно Афон, огромен герой, словно Эрике иль даже
Словно отец Апеннин, возносящий седую от снега
Голову в небо, где вихрь мохнатые падубы треплет.

В другой битве

Словно встарь Эгеон, про которого молвят, что
Сотня рук у него и полсотни уст, изрыгавших
Пламя, и тел пятьдесят, что от молний Отца заслонился
Он полусотней щитов, пятьдесят мечей обнажая,
Так победитель Эней по всей равнине носился,
С теплым от крови клинком.

Когда Эней сталкивается с Турном в последней схватке, ее исход совершенно ясен. Сражаться с Энеем для Турна столь же бессмысленно, как надеяться одолеть молнию или землетрясение.

Поэма Вергилия завершается гибелью Турна. Эней, как может предположить читатель, женится на Лавинии и становится родоначальником нового народа, который, по словам самого Вергилия, «не оставил в наследство другим народам такие вещи, как искусство и наука, но всегда помнил, что призван включить в свое государство все народы земли и установить власть, обеспечивающую их покорное подчинение, чтобы щадить смиренного и сокрушать гордого».