Что за напасть? Почему такое обилие иноязычных слов в наших средствах массовой информации – на страницах газет, в радио– и телеэфире? В последние два десятилетия поток иноязычных, главным образом английских, заимствований усилился, и один из известных русистов назвал его даже не потоком, а потопом [Костомаров 1993]. Общественность не на шутку обеспокоена обилием американизмов в нашей речи, и кое-кто считает, что это угрожает самобытности русского языка.

Попробуем разобраться в том, насколько «законны» многие новейшие заимствования, нельзя ли найти им соответствующие русские замены. Да и сам процесс иноязычного влияния на наш язык – насколько он естественен и необходим, не перешел ли он в последние годы разумных границ? Или, может быть, сетования на засорение нашего словаря «чужаками» преувеличены?

Для развития почти каждого языка процесс заимствования слов из других языков вполне естественен и обычен. Тем не менее, и к самому этому процессу, и в особенности к его результатам – иноязычным словам – носители языка часто относятся с изрядной долей подозрительности: зачем что-то брать у других – разве нельзя обойтись средствами родного языка?

Иноязычное слово нередко ассоциируется с чем-то идеологически или духовно чуждым, даже враждебным, как это было, например, в середине прошлого века, когда в пылу борьбы с «низкопоклонством перед Западом» велено было писать и говорить вместо бульдозер – тракторный отвал, вместо грейдер – струг, игру футбольных команд стали называть не матчем, а встречей, радиопередачи об этих встречах надо было называть не репортажами, а рассказами, и т. д. Илья Эренбург в своих воспоминаниях «Люди, годы, жизнь» отметил, что даже сыр камамбер был в это время переименован в сыр закусочный (подробнее об этом см. [Крысин 1968: 138-141]).

Бывают в истории общества и другие времена, когда преобладает более терпимое отношение к внешним влияниям и, в частности, к заимствованию новых иноязычных слов. Таким временем можно считать конец XX – начало нынешнего столетия, когда возникли известные политические, экономические и культурные условия, которые определили предрасположенность российского общества к принятию новой и к широкому употреблению ранее существовавшей, но специальной иноязычной лексики.

У всех на слуху разнообразные экономические и финансовые термины типа бартер, брокер, ваучер, дилер, дистрибьютор, инвестиция, маркетинг, монетаризм, фьючерсные кредиты! и т. п. Многие из них заимствованы давно, но были в ходу преимущественно среди специалистов. Однако по мере того, как явления, обозначаемые этими терминами, становились остро актуальными для всего общества, узкоспециальная терминология выходила за пределы профессиональной среды и начинала употребляться в прессе, в радио– и телепередачах, в публичной речи политиков и бизнесменов.

Многочисленны термины, относящиеся к компьютерной технике – само слово компьютер, а также дисплей, файл, интерфейс, принтер и мн. др., – иноязычные названия видов спорта (новых или по-новому именуемых): виндсёрфинг, скейтборд, армрестлинг, кикбоксинг, фристайл и др. Англицизмы пробивают бреши и в старых системах наименований: так, добавочное время при игре в футбол или в хоккей всё чаще именуется овертайм, игра «на вылет», на выбывание из соревнований одной из двух команд – плей-офф, и даже традиционное боец в кикбоксинге заменяется англицизмом файтер.

И в менее специализированных областях человеческой деятельности происходит активное заимствование новой и расширение сферы употребления ранее заимствованной иноязычной лексики. Достаточно напомнить такие широко используемые сейчас слова, как имидж, презентация, номинация, спонсор, видео, шоу (и их производные: видеоклип, видеотехника, видеокассета, видеосалон; шоу-бизнес, ток-шоу, шоумен), триллер, хит, дискотека, диск-жокей и множество других.

Так что же – надо оправдать употребление всех этих заимствований, признать их вполне «законными»? При ответе на этот вопрос необходим учет ряда обстоятельств, имеющих лингвистическую и социальную природу.

Семантическое и функциональное разграничение иноязычного и исконного слов, синонимичных или близких по смыслу, – одна из причин укоренения заимствования в языке.

В самом деле, не протестуем же мы против употребления слов паника, комфорт, рентабельный, а ведь они некогда были синонимами слов страх, уют, доходныш. По мере укрепления этих иноязычных слов в русском языке у них сформировались дополнительные – по сравнению с их русскими лексическими параллелями – смысловые компоненты: паника – это не просто страх, а «крайний, неудержимый страх, сразу охватывающий человека или многих людей», комфорт – «условия жизни, пребывания, обстановка, обеспечивающие удобство, спокойствие и уют», рентабельный – «оправдывающий расходы, не убыточный, доходный»[1].

Сходное размежевание «чужого» и «своего» происходит и при освоении новых заимствований. Имидж в буквальном переводе с английского означает 'образ', но в современном русском языке это слово имеет более сложный смысл: «представление (часто целенаправленно создаваемое) о чьем-нибудь внутреннем и внешнем облике, образе (имидж политика; имидж телевизионного ведущего)» [Крысин 1998: 266]; слово рейтинг (англ. rating от глагола to rate 'оценивать; определять класс, категорию') первоначально было спортивным термином и обозначало положение спортсмена среди ему подобных, оцениваемое определенным числом баллов, а затем стало употребляться переносно – в значении «степень популярности кого-либо (напр., политика, общественного деятеля), устанавливаемая путем социологического опроса экспертов, голосования ит.п. и определяемая тем местом, которое занимает данное лицо среди ему подобных» [Там же: 597]; шоу (англ. show 'представление, зрелище; спектакль') – в одном из значений это «яркое эстрадное представление», а в другом, переносном – «нечто показное, рассчитанное на шумный внешний эффект» [Там же: 800]; см. также с. 5859 наст. изд.

Другая причина укоренения иноязычного заимствования заключается в том, что «чужое» наименование нередко оказывается короче собственного, русского – как правило, описательного, состоящего из нескольких слов. Так в русском языке укрепились заимствования снайпер – вместо меткий стрелок, сейф – вместо несгораемый шкаф, спринтер – вместо бегун на короткие дистанции, в том числе и некоторые совсем недавние: саммит (англ. summit буквально 'вершина, верх') – вместо (и наряду с) встреча в верхах, ремейк (англ. remake 'переделка') – вместо новая версия ранее снятого фильма, киллер – вместо профессиональный убийца и др.

Как видим, иноязычное слово редко дублирует значение русского – в подавляющем большинстве случаев между ними имеется смысловое различие, на которое накладывается еще и различие функционально-стилистическое: иноязычный элемент часто является термином, а его русская параллель – обычным, общеупотребительным словом. Сравните такие пары, как бартер – обмен, дискриминация – ограничение (в правах), инвестиция – вложение (капитала), консенсус – согласие, монетарный – денежный, рента – доход, ремиссия – ослабление (болезни), стагнация – застой (в экономике), трансформация – преобразование, транш – доля, часть (платежа) и т. п.

Как же относиться к невиданной прежде активизации употребления иноязычных слов? Лингвисты уже неоднократно обращали внимание на то, что язык представляет собой саморазвивающийся механизм, действие которого регулируется определенными закономерностями. В частности, язык умеет самоочищаться, избавляться от функционально излишнего, ненужного.

Это происходит и с иноязычными словами. Во всяком случае, история русского языка свидетельствует именно о таком его свойстве. В словаре-справочнике «Редкие слова в произведениях авторов XIX века» (СПб., 1997) можно найти такие иноязычные слова: модерантизм (умеренность в политике), нивеллятор (тот, кто нивелирует, уравнивает что-либо), нотиция (официальное сообщение, уведомление), официалист (чиновник), экскузация (отговорка), эллеферия (свобода) и другие, которые употреблялись в русском языке XIX века. Сейчас этих слов нет, они исчезли из употребления, хотя в свое время по поводу уместности некоторых из них, необходимости их для русского языка шли жаркие споры.

Подобная судьба ждет и некоторые из нынешних модных американизмов, заимствование которых не оправдано ни семантически, ни функционально. В качестве примера можно привести англоязычные междометия типа вау, упс или опс, которые распространились в последнее время, преимущественно в речи молодежи. Дело в том, что разного рода «коммуникативная мелочь» – союзы, частицы, предикативные наречия и в особенности междометия – составляют наиболее специфичную и консервативную часть каждого национального языка и с трудом пропускает в свой круг «чужаков»[2]. Так что все эти вау и упс едва ли займут место наших исконных ах! ой! Вот это да! Ну и ну! и других.

Иногда рекомендуют (чуть ли не в приказном порядке) заменять иноязычные слова русскими. Это предложение содержится, например, в одном из пунктов «Закона о русском языке как государственном языке Российской Федерации», разработанного Государственной думой. Искать русские соответствия заимствований, конечно, необходимо, особенно в сферах публичного использования русского языка – в газете, на радио и телевидении, в выступлениях государственных и общественных деятелей: подчас исконное слово лучше передает нужный смысл, чем иностранное. Очевидно, например, что слово эксклюзивный дублирует смысл русского прилагательного исключительный. Стало быть, надо вывести его из употребления как сорняк? Но не всё так прямолинейно происходит в нашем языке. Например, нередко осмеивавшееся в прошлом слово водомёт – прекрасный синоним заимствованного фонтан. А чем весьма выразительное и прозрачное по своей структуре слово окоём хуже греческого по своим корням термина горизонт? Однако судьбе и русскому языку угодно было сохранить иноязычные слова, а не исконные. Тем не менее, поиски русских соответствий иноязычным словам – насущная задача. Не надо только превращать эти поиски в обязательное правило. Иначе мы рискуем вернуться к временам А. С. Шишкова и В. И. Даля, предлагавших бильярд называть шаротыком, а тротуар – топталищем.

: о некоторых иноязычно-русских лексических параллелях [3]

– У вас есть инициатива.
– Без ученых слов, голубчик!
–Нет, позвольте его повторить…
Инициатива. По-русски почин, если вам угодно.
(П. Д. Боборыкин. Китай-город)

Сологдин повел головою, усмехнулся, скорее неодобрительно.
– Ты ведешь себя не как исчислитель, а как пиит.
Нержин не удивился: и «математик», и «поэт» были заменены по известному чудачеству Сологдина говорить на так называемом Языке Предельной Ясности, не употребляя птичьих, то есть иностранных слов.
(А. И. Солженицын. В круге первом)

«Судьба словарных заимствований, – писал академик В. В. Виноградов, – относящихся к области общественной жизни или внутренних состояний личности, бывает очень различна. Некоторым из этих заимствований, особенно если они представляются семантически или морфологически неоправданными, приходится выдерживать яростное противодействие со стороны пуристов. Мотивами этой борьбы чаще всего являются или соображения национально-семантического порядка, или ссылки на «строевую» неправильность слова, его ненужность и непозволительность» [Виноградов 1999: 210].

Главный вопрос, которым задается человек, слыша или встречая в тексте незнакомое слово: «Что это значит?». А если к тому же это слово иностранное, то возникает и второй вопрос: «Нельзя ли то же самое сказать по-русски?».

Такие вопросы у носителей русского языка особенно часто возникают в последнее время, когда в нашей речи появляются всё новые и новые слова, заимствованные из других языков, преимущественно из английского (точнее – из его американского варианта). Так, в конце 80-х годов прошлого столетия в наш повседневный язык вошло множество экономических и финансовых терминов, и почти все они – иноязычные по происхождению: бартер, брокер, ваучер, дилер, инвестор, инвестиции, консалтинг, приватизация, тендер, фьючерсный и т. п., позднее к ним добавились дефолт, профицит и нек. др. Правда, специалистам в области экономики, финансов, банковского дела некоторые из этих терминов были знакомы и раньше. Однако обстановка в стране в это время была такова, что вопросы экономики, товарного производства и товарного обмена, денежного оборота сделались актуальными не только для профессионалов, но и для обычных людей. Некоторые увидели нечто притягательное в безденежном товарном обмене (то есть бартере), другие начали прибегать к услугам посредников на биржах (брокеров, дилеров), третьи не знали, что делать с ваучерами, а потом возмущались результатами приватизации, все вместе страдали от обрушившегося на страну дефолта (то есть отказа государства от принятых на себя финансовых обязательств), и даже профицит государственного бюджета (то есть превышение доходов над расходами), о котором начали громко заявлять финансовые деятели, мало кого из простых людей радовал. Иными словами, специальные экономические и финансовые термины вошли в общелитературный язык, замелькали на страницах печати, зазвучали по радио и телевидению.

Очевидны причины, по которым все эти экономические и финансовые термины заимствованы русским языком: явления, которые они называют, – результат влияния на нашу экономику распространенных на капиталистическом Западе методов и механизмов экономического и финансового управления. Со второй половины 80-х годов Россия всё больше делается открытой западным влияниям в самых разнообразных областях – политике, торговле, культуре и искусстве, кино, музыке, спорте и, конечно же, в экономике. Вместе с новыми понятиями к нам пришли и новые слова и термины. Можно ли без них обойтись? Можно ли заменить их русскими соответствиями и называть, скажем, бартер – обменом, брокера – посредником, инвестора – вкладчиком?

Попробуем повнимательнее присмотреться к каждому из упомянутых иноязычных слов и обсудить, насколько возможна замена его близким по смыслу русским существительным.

Бартер

Это слово заимствовано из английского языка, где существительное barter означает 'мена, меновая торговля; товарообменная сделка; товар для обмена'. Оно вошло в русский язык в качестве специального экономического термина и первоначально регистрировалось преимущественно терминологическими словарями и словарями иностранных слов.

Например, в «Современном словаре иностранных слов», который вышел в 1992 году, основной единицей толкования является словосочетание бартерная сделка, после которого, правда, помещено и слово бартер, но сам такой порядок толкуемых единиц свидетельствует о том, что слово бартер было еще не вполне освоено русским языком. Толкование этому термину дано довольно пространное: «товарообменная сделка с передачей права собственности на товар без денежного платежа (натуральный обмен)». В словаре [Крысин 2005] определение более лапидарное: «бартер – товарный обмен (без участия денег)». Во второй половине 90-х годов XX в. этот термин с ограничительной стилистической пометой «спец.» попадает и в общие словари. Например, в [СОШ 1997] читаем: «БAРТЕР [тэ], – а, м. (спец.). Товарообменная сделка, натуральный обмен. Получить товар по бартеру. || прил. бaртерный, – ая, – ое. Бартерная сделка».

Словарь [Скляревская 1998] характеризует бартер как «относительно новое слово», но при этом описание его содержит многочисленные примеры из прессы, иллюстрирующие употребление слова не только в прямом, «экономическом» значении, но и в переносном, имеющем шутливый оттенок 'сделка; обмен вещами между людьми по взаимному соглашению' (Предлагаю бартер: за книгу по искусству книгу по кулинарии).

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что ни в одном из цитируемых словарей слово бартер не истолковано с помощью какого-нибудь о дного русского синонима (например, обмен или сделка): для точной передачи смысла этого термина требуются уточняющие слова: товарный, товарообменный, натуральный. Это значит, что смысл термина бартер отличается от значения слов обмен и сделка: очевидно, что обмен может и не предполагать наличие товаров (ср. обмен мнениями), а заключение сделки не всегда связано с товарными отношениями (ср. биржевая сделка, а также фразеологизм сделка с совестью). Стало быть, если и вести речь о замене иноязычного слова бартер своими, русскими словами, то в качестве эквивалента должно быть выбрано не одно слово, а словосочетание (товарный обмен, товарообменная сделка и т. п.). В языке же, как известно, действует тенденция к замене неоднословных наименований (то есть наименований, состоящих из более чем одного слова) однословными: меткий стрелок = снайпер, бегун на длинные дистанции => стайер, несгораемый шкаф = сейф и т. п. Употребление слова бартер вместо словосочетаний товарный обмен без участия денег, товарообменная сделка вполне соответствует указанной тенденции, и, следовательно, у этого слова есть все шансы сохраниться в нашем языке.

Брокер

Так же, как и слово бартер, это слово заимствовано из английского языка, где существительное broker значит 'посредник; торговец подержанными вещами'. И это существительное, и образованный путем конверсии глагол to broker – букв. 'посредничать, быть посредником' – происходят от формы прошедшего времени глагола to break в ныне устаревшем его значении 'быть посредником'. Отметим, что в русском языке есть целый ряд слов, обозначающих разные виды посредничества в товарных, торговых, имущественных, финансовых и иных сделках: сравнительно недавно появившиеся джоббер, дилер, дистрибьютор, риелтор и более давние по времени заимствования комиссионер, прокурист, маклер (а также восходящее к этому слову русифицированное и ныне устаревшее маклак; о различиях в их значениях см. в словаре [Крысин 2005], где поиск слов, образующих ту или иную тематическую группу, облегчается наличием в словарных статьях зоны аналогов – слов с близкими данному, но не синонимичными значениями).

Вот как определяется слово брокер в словарях иностранных слов и в толковых словарях: «посредник при заключении сделок на биржах; действует по поручению и за счет клиентов, получая от них за посредничество плату в размере определенного процента от суммы сделки» [ССИС 1992]; «посредник при заключении сделок на бирже, специализирующийся по определенным видам товаров или услуг» [Крысин 2005]; «агент, посредничающий при купле-продаже ценных бумаг, товаров» [СОШ 1997][4].

Обратим внимание: в первых двух толкованиях используется слово посредник, в последнем – слово агент, но и то и другое сопровождаются определениями, которые указывают, какой это посредник или агент, каков характер его деятельности: он работает на бирже и получает за свое посредничество плату. Иначе говоря, оказывается, что просто перевести слово брокер русским посредник или ранее заимствованным агент нельзя, недостаточно: в этом случае останется неясным вопрос о том, в чем именно посредничает такой человек и какова его деятельность как агента (сравните такие случаи употребления слов посредник и агент, в которых оно не может быть заменено словом брокер: посредник на переговорах, агент службы безопасности и т. п.). Стало быть, брокер – слово с вполне сформировавшимся, самостоятельным значением. Оно используется в качестве финансового термина не только специалистами[5], но и в средствах массовой информации, в бытовой речи. Как однословное обозначение соответствующей профессии и лица, исполняющего эту профессию, оно удобнее в употреблении, чем сочетания слов, обозначающие то же самое, но более длинно, громоздко.

Дефицит и профицит

Дефицит – слово, заимствованное русским языком (из немецкого) довольно давно, в первой половине XIX века. Оно имеет два значения, общеупотребительное и специальное: 'нехватка чего-либо' и 'превышение расходов над доходами'. В первом из этих значений слово знакомо нам, особенно старшему поколению, к сожалению, очень хорошо: при советской власти постоянно был дефицит – то продуктов, то товаров первой необходимости… А во втором значении дефицит – экономический термин. И в паре с ним экономисты употребляют термин с противоположным значением – профицит. Он обозначает превышение доходов над расходами. Неспециалистам второй термин стал известен сравнительно недавно – в связи с тем, что многие проблемы экономики стали обсуждаться не только профессионалами, но и, например, депутатами Госдумы – при принятии очередного годового бюджета. А из их речей термин попал в средства массовой информации. Прав на существование в нашем языке у слова профицит столько же, сколько их у слова дефицит. Вместо того, чтобы выражаться описательно, длинно: превышение расходов над доходами, превышение доходов над расходами – употребляют однословные и соотносительные по значению термины дефицит и профицит. Разумеется, использование этих терминов уместно прежде всего в специальных текстах, во вторую очередь – в прессе, когда обсуждаются экономические проблемы. А в обыденной речи мы можем обойтись и без этих специальных терминов.

Инвестор, инвестиции, инвестировать

Слово инвестор пришло в русский язык не в одиночку, а вместе с однокоренными инвестировать, инвестиции. В качестве источника этих слов словари указывают немецкий язык, где они были образованы от латинского глагола investire 'облачать, одевать'. Инвестициями называют долгосрочные вложения капитала в какое-либо предприятие, дело, а также сам такой капитал. Современные газеты пишут о сокращении иностранных инвестиций в российскую промышленность, о том, что кое-что в нашей стране не устраивает западных инвесторов, и поэтому они не хотят инвестировать свои денежные средства в те или иные российские предприятия так же активно, как они делали это раньше, когда инвестиционный климат был для них более благоприятен. Широкое употребление всех этих слов объясняется внеязыковыми причинами: раньше, два-три десятилетия тому назад само понятие иностранных инвестиций не было актуальным (да при советской власти оно было попросту невозможным). С началом же перестройки и в последующие годы российские власти, напротив, стали привлекать западных предпринимателей, предлагая им вкладывать свой капитал в русский бизнес на выодных для вкладчиков условиях.

Надо сказать, что некоторые из перечисленных слов с корнем инвест– не такие уж новые для русского языка. [Современный словарь… 2000] указывает, что глагол инвестировать и однокоренные с ним слова инвестор, инвестиция были заимствованы русским языком еще в начале XX в. Слова инвестировать и инвестиция зафиксированы в первом томе «Толкового словаря русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова (1935 г.). Но при этих словах стоит помета «экон.»[6]. Эта помета сопровождает указанные слова и в более поздних словарях – например, в четырехтомном академическом [МАС]. И только в конце XX в. термины с корнем инвест– покидают узкие рамки профессионального словоупотребления экономистов и начинают употребляться в общелитературном языке.

К собственно заимствованным словам инвестиция (от нем. Investition), инвестировать (от нем. investieren), инвестор (от нем. Investor) добавляются и их производные: инвестиционный, инвестирование, инвесторский; появляются устойчивые наименования и употребительные словосочетания с участием этих слов (инвестиционный банк, инвестиционный фонд, клуб частных инвесторов, политика инвестирования и др.). Всё это свидетельствует об освоении слов с корнем инвест-современным русским языком, главным образом книжной его разновидностью, и о широкой употребительности их в официально-деловом и публицистическом стилях литературной речи. Так же, как в случаях со словами бартер и брокер, невозможна простая замена этих слов русским словосочетанием вложение капитала, поскольку, во-первых, это – дву-словное наименование (а ему обычно предпочитается наименование однословное), и, во-вторых, в значении словосочетания вложение капитала нет указания на то, какого рода вложения имеются в виду (ср. такие компоненты приведенных выше толкований слов с корнем инвест-, как 'долгосрочный', 'в предприятие, в экономику'). Значит, и эти слова, пришедшие в общее употребление из словаря экономистов, имеют все шансы укрепиться в нашем языке.

Немаловажен и такой фактор, влияющий на судьбу рассмотренных слов: и бартер, и брокер, и слова с корнем инвест– по существу интернациональны, они известны и понятны говорящим на многих современных языках. А принадлежность того или иного слова к общему, международному лексическому фонду часто облегчает ему укоренение и в каждом конкретном национальном языке (в данном случае – в русском).

Тенденция к замене неоднословных наименований однословными и фактор интернациональности играют существенную роль при освоении языком и других слов и терминов, принадлежащих к иным тематическим группам. Это касается и таких иноязычных лексем, которые на первый взгляд кажутся явно дублирующими значения единиц, уже существующих в языке. Одно из таких слов – бренд, весьма употребительное в современных средствах массовой информации и в рекламе.

Бренд

Слово заимствовано из английского языка, где brand имеет значение 'клеймо; фабричная марка'. Примерно то же значение и у заимствования: бренд – это торговая марка предприятия, играющая роль рекламы этого предприятия. Нынешние деловые люди говорят ораскрученных брендах (тут иноязычное – в смеси с жаргонным: раскрутить бренд на языке наших бизнесменов означает продвинуть какое-либо предприятие и его товар на рынок и сделать популярной саму марку этого предприятия[7]). Произносится это слово с твердым согласным «р»: [брэнд].

Возникает вопрос: а зачем нам это новое заимствование, когда есть старые – и свои, и иноязычные слова с близкими значениями: (товарный) знак, клеймо, марка (нем. Marke), ярлык (пришедшее из тюркских языков: ср. турецкое jarlyk 'султанский указ, грамота'), этикетка (от фр. etiquette)? А еще есть недавно заимствованное лейбл (от англ. label) – 'торговый знак фирмы-изготовителя в виде яркой наклейки (например, на одежде)'. Почему язык допускает такую множественность обозначений практически одного и того же предмета?

Если мы внимательно присмотримся к перечисленным словам, то обнаружим, что они не вполне дублетны, то есть не полностью совпадают по смыслу и по сферам употребления. Клеймо, например, ставят не только на товар, но и на тело животных (а в давние времена и рабов клеймили); это слово употребляется также переносно в значении 'неизгладимый след чего-либо постыдного, позорящего' (напр., клеймо позора, клеймо предателя). Другие слова из перечисленного выше ряда таким значением не обладают. У слова ярлык, правда, помимо прямого смысла ('листок на каком-л. изделии, товаре с наименованием этого изделия, товара или сведениями о нем', как определяется это значение слова ярлык в [СОШ 1997]), – есть и переносный, но иной, чем у слова клеймо, смысл: 'шаблонная, обычно отрицательная краткая характеристика кого или чего-либо, чаще всего несправедливая'. Слово знак имеет слишком общее значение, и поэтому применительно к товарам, изделиям оно снабжается определением товарный.

Марка – это не только сам товарный знак, но и сорт изделия (напр., новая марка стали) – такого значения нет у других анализируемых слов. Слово бренд называет рекламный товарный знак: об этом свидетельствует компонент толкования '...играющая роль рекламы этого предприятия' (см. выше). Этого смыслового компонента нет у других слов. Лейбл – это яркая наклейка, преимущественно на одежде, не содержащая ничего, кроме названия самой фирмы, выпускающей эту одежду, а этикетка, помимо указания на выпускающее данный товар предприятие, может содержать еще и какие-либо сведения – например, о сроке годности, о цене, о способах использования продукта и т. п.

– Так это то же самое, что ярлык! – вправе воскликнуть внимательный читатель. И будет почти прав. Почти – потому что слова этикетка и ярлык, при явной близости их значений, всё же различаются – сферами использования, сочетаемостью с другими словами: ярлыками снабжаются не только товары, но и, например, вещи, сданные в багаж, поэтому мы можем сказать багажный ярлык (но не *багажная этикетка); ярлыки не только приклеиваются, но и навешиваются – отсюда и отмеченное выше переносное употребление этого слова (сказать же: Давай навесим этикетку едва ли можно – большинство говорящих по-русски предпочтет здесь глаголы приклеим или прикрепим).

Из всего сказанного следует вывод: каждое из слов перечисленного нами ряда имеет некоторое своеобразие в своем значении и этим отличается от других слов; поэтому язык и не освобождается от наименований, которые только на первый взгляд кажутся полностью синонимичными. Возможно, в дальнейшем и произойдет вытеснение какого-либо из этих наименований. Но пока все рассмотренные нами слова имеют право на существование и употребление в нашей речи.

Клипмейкер

Это новомодное, английское по происхождению слово состоит из двух частей: клип– и -мейкер. Клип, или видеоклип (еще один иностранец!), как свидетельствуют словари иностранных слов, – это «короткий телевизионный сюжет, состоящий из эстрадной песни, сопровождаемой специально смонтированным изображением, часто с применением компьютерной техники; используется также как средство рекламы» [Крысин 2005: 164].

В английском языке существительное clip значит 'газетная вырезка; фрагмент фильма' и происходит от глагола to clip 'отсекать, отрезать'. А вторая часть слова клипмейкер – от английского глагола to make 'делать, создавать'. Стало быть, клипмейкер – это человек, который делает клипы, создатель клипов. Этот род деятельности появился у нас сравнительно недавно и, несомненно, под влиянием Запада, о чем свидетельствует и само заимствованное слово. По-русски этот род занятий и того, кто к нему причастен, обозначить трудно. Правда, в русском языке есть слова со второй частью -дел, образованной от глагола делать, которые обозначают лиц по профессии. В «Грамматическом словаре русского языка» А. А. Зализняка [Зализняк 2003] таких слов шесть: винодел, ковродел, маслодел, сукнодел, стеклодел, сыродел (плюс бракодел, которое содержит в своем значении отрицательную оценку). Почему бы не образовать по этой модели слово клиподел?

Не получится. И вот почему.

Во-первых, слово пришло к нам вместе с самой профессией, а в случаях, когда слово заимствуется вместе с новой вещью или новым понятием, вероятность укоренения его в языке весьма высока (подробнее об этом см. [Крысин 1968: 22 и сл.]). Во-вторых, слова со второй частью -дел, как легко видеть, образованы от русских именных основ (вин-о, ко-в(ё)р, масл-о, сукн-о, стекл-о, сыр) – в слове *клиподел она была бы иноязычной. В-третьих, приведенные слова обозначают старые и исконные для России профессии. В-четвертых, в языке редко сохраняются слова, образованные намеренно, в противовес каким-то иным, неприемлемым по тем или иным причинам (вспомним знаменитые топталище вместо тротуар, ячество вместо эгоизм, не прижившиеся в нашем языке, несмотря на прозрачность их словообразовательной структуры). Так что придется смириться с еще одним иноязычным неологизмом – словом клипмейкер, которое обозначает специалиста по производству видеоклипов.

Добавим к этим аргументам еще один. Вторая часть слова клипмейкер (-мейкер) встречается и в некоторых других недавних заимствованиях из английского[8], правда, ограниченных в своем употреблении определенной профессиональной средой: имиджмейкер (буквально: «создатель имиджа, образа», то есть специалист по созданию имиджа кого-либо – политика, артиста и др.), ньюсмейкер (буквально: «создатель новостей»; в русском языке значение этого слова еще не вполне устоялось: это либо 'тот, кто в определенный момент становится объектом внимания журналистов как представляющий интерес для читателей и зрителей' [Крысин 2005: 532], либо 'журналист, работающий в области создания новостных программ', либо и то и другое [НСИС 2003: 437]. В последнее время появился спортивный термин плеймейкер (буквально: «делатель игры», то есть тот, кто своими умелыми, мастерскими действиями – например, при игре в футбол, баскетбол и др. – инициирует определенные тактические ходы и комбинации, приносящие успех команде); ср. следующие примеры:

Второго Зидана нет и быть не может, но второй плей-мейкер международного класса у сборной, претендующей на чемпионство, должен быть (Д. Навоша. Франция в опасности. Чемпион мира проигрывает Сенегалу в матче открытия // «Известия», 31.05.2002)

Основной плеймейкер аргентинцев Санчес вместе с серебряными медалями выиграл себе контракт в НБА (Д. Навоша. Семь цветов баскетбольного времени. Самые яркие краски чемпионата мира // «Известия», 09.09.2002); примеры из Национального корпуса русского языка[9].

На наших глазах -мейкер превращается в словообразовательную морфему, своего рода суффикс, с помощью которого образуются слова и от русских корней, хотя такие слова и имеют явно выраженный шутливый оттенок: ср., например, популярное среди газетчиков слово слухмейкер – о том, кто распускает слухи.

Интроверты и экстраверты

Эти слова – термины, употребляющиеся в психологии. Интроверт – это человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире (об этом свидетельствует первая часть слова, восходящая к латинскому intro 'внутрь, внутри'), с трудом устанавливающий контакты с окружающими. А экстраверт, напротив, – человек, в своих переживаниях и интересах обращенный к внешнему миру, легко устанавливающий контакты с окружающими (на это указывает часть экстра-, восходящая к латинскому слову extra, которое в одном из своих значений соответствует русскому предлогу вне).

Специальные терминологии вообще и в частности терминология, используемая психологами, во множестве содержат иноязычные по происхождению элементы: с помощью заимствованного слова можно точно назвать какое-либо специальное явление, в то время как использованию в этом качестве исконного слова мешает тот факт, что такое слово может иметь определенный (но другой, не терминологический) смысл в общеупотребительном языке.

Примеров масса. Так, в электротехнике существуют трансформаторы, хотя это слово почти точно переводится русским преобразователь; астрономы говорят об орбитах планет, хотя orbita по-латыни – то же самое, что по-русски колея. Авиаконструкторам и летчикам хорошо известно явление под названием флаттер, что в буквальном переводе с английского значит трепетание, – разумеется, в авиационной терминологии в качестве обозначения неуправляемой вибрации летательного аппарата во время полета прижилось иноязычное наименование, а не русское отчасти поэтичное, отчасти устарело-книжное слово трепетание. Хирурги перед операцией проводят анестезию (больного органа или всего организма), и это точнее передает необходимый смысл, чем русское обезболивание: при анестезии, как правило, используются определенные обезболивающие средства, а в значении слова обезболивание такой смысловой компонент не обязателен (например, знахари могут обезболивать орган или организм заговорами, не применяя никаких химических веществ).

Иноязычные слова интроверт и экстраверт – тоже примеры подобного «специализирующего» использования заимствованной лексики в качестве терминов. Эти слова обладают и еще одним немаловажным свойством: каждое из них называет то, что по-русски может быть выражено только описательным оборотом (у них нет однословных русских соответствий). Каждое из них по форме и по смыслу соотнесено с терминами, называющими сами психические явления, – ин-троверсия (сосредоточенность человека на собственном внутреннем мире, сопровождаемае затруднениями в установлении контактов с окружающими) и его антонимом экстраверсия.

Наше время характеризуется активным вторжением специальной терминологии в общеупотребительный язык, даже в повседневный быт. Многие ли из нас до августа 1998 года знали, что такое дефолт? Известно ли было лет 20-30 тому назад обычному человеку – не экономисту и не банковскому служащему, – что такое бартер, чем занимается брокер, для чего нужна ипотека? А теперь эти экономические и финансовые термины у всех на слуху. Заметим, что и термины других наук и профессий могут становиться известными неспециалистам и если и не входить в наш быт, то всё же требовать каких-то разъяснений по поводу особенностей своего значения и употребления в речи. Интроверт и экстраверт – одни из таких терминов: их можно встретить не только в специальной психологической литературе, но и, например, в газетной статье, услышать в телевизионной передаче о здоровье или в радиоочерке об особенностях воспитания детей.

Кастинг

Читая об очередном конкурсе красоты, мы можем узнать, что, прежде чем попасть в число участниц конкурса, девушки проходят кастинг. По контексту догадываемся, что это слово обозначает что-то вроде 'отбор, отсеивание', но таково ли значение этого слова на самом деле?

Английское слово casting, лежащее в основе этого заимствования, образовано от глагола to cast, который буквально значит 'выбраковывать' и первоначально применялся только по отношению к лошадям: перед тем, как быть допущенной к скачкам, лошадь должна была пройти casting. Постепенно сфера употребления термина расширилась, и им стали обозначать отбор девушек на конкурсах красоты, при демонстрации новых моделей одежды, актеров – кандидатов на исполнение той или иной роли в фильме или спектакле. В этом расширительном значении слово кастинг и было заимствовано русским языком.

– А зачем? – вправе спросить читатель-скептик. – Разве нельзя обойтись всем понятными словами отбор или подбор, чтобы не засорять русский язык еще одним «чужаком»? Можно. Правда, при этом мы должны сопровождать слова отбор и подбор разного рода уточнениями: отбор (подбор) девушек для конкурса красоты, отбор (подбор) актеров при съемках фильма и т. д. Это необходимо для того, чтобы отграничить употребление слов отбор и подбор в этом смысле от других употреблений: можно ведь говорить, например, об отборе фактов – из какого-то их множества, об отборе абитуриентов при поступлении в институт, о естественном отборе в живой природе, о подборе ключа к замку, подборе мелодии к стихам и т. д. Ни в одном из этих случаев слово кастинг, разумеется, не годится. Но если кастингом мы обозначаем не всякий отбор или подбор, а специальный, то перед нами классический случай такого разграничения значений «своего» и «чужого» слов, при котором «свое» обозначает нечто более общее по смыслу, а «чужое» закрепляется в качестве специального термина, относящегося к тем или иным сферам профессиональной деятельности. В русском языке можно найти немало лексических пар именно такого рода: список – индекс, ограничение – лимит, всеобщий – тотальный, отображать – проецировать и мн. др.

Итак, кастинг – это отбор или подбор, но не всякий, а «предварительный подбор исполнителей, участников какого-либо шоу (актеров для съемок в фильме, девушек для конкурса красоты, манекенщиков для показа моделей и др.)» [НСИС 2003: 274].

* * *

Примеры иноязычно-русских лексических соответствий, рассмотренные в этом очерке, свидетельствуют о том, что не всякое иноязычное слово может расцениваться как лишнее, как засоряющее родную речь, – во многих случаях заимствование или называет какой-то новый предмет, не имеющий русского наименования, или уточняет какое-либо понятие, или коротко, одним словом называет то, что по-русски можно назвать описательно, с помощью нескольких слов.

Это, конечно, не значит, что иноязычное всегда лучше своего, родного. История русского языка свидетельствует как раз о том, что многие заимствованные слова, бывшие в употреблении, скажем, в XIX веке, бесследно исчезли, и говорящие по-русски нисколько не пожалели об этом. Кто из носителей современного русского языка знает, например, что такое индижестия? Что имел в виду Гоголь, когда в «Мертвых душах» писал о даме, с которой приключилось «небольшое инкомодите»? Кто такой супирант? Какой смысл вкладывали наши предки в слово суспиция? И что они имели в виду, когда считали, что театральный актер излишне фарсирует? Сейчас не всякий словарь даст нам ответы на эти вопросы, и мы узнаем, что индижестия – это несварение желудка, что инкомодите означает по-русски просто неудобство, неловкость, что супирантом называли поклонника, воздыхателя, а суспицией – подозрение, недоверие к кому-либо, что фарсирующим называли актера, который достигает комического эффекта чисто внешними приемами игры (см. [Редкие слова 1997]).

Возможно, и кое-какие из слов-иностранцев, появившихся в последние десятилетия, канут в безвестность, уйдут из нашего языка. Но коль скоро они употребляются сейчас, и порой весьма часто и в разных сферах общения, мы должны знать, что они значат, как соотносятся с близкими по смыслу русскими словами, как надо правильно писать их и произносить, имеют ли они какую-либо стилистическую окраску, образуют ли производные и т. д. Ответы на эти вопросы носитель языка вправе ожидать от составителей современных словарей.

Иноязычное слово как транслятор иной культуры [10]

Среди лексики, заимствуемой каждым языком в тот или иной период его развития из других языков, значительный пласт составляют так называемые экзотизмы – слова, называющие реалии «чужой» жизни. Это могут быть названия объектов природы – деревьев, трав, пород диких и домашних животных, рыб, насекомых и т. п., национальных традиций, особенностей государственного устройства, семейного быта, национальных блюд и напитков, то есть всего того, в чем так или иначе проявляется своеобразие жизни народа и населяемой им территории: ср., например, такие слова, как араукария, бальса – породы деревьев, растущих в Южной Америке, сельва – влажные экваториальные леса в Бразилии, пиранья – хищная прожорливая рыба, обитающая в реках Южной и Центральной Америки, праймериз – в США: первичное собрание избирателей для выдвижения кандидатов на выборные государственные должности, хурал – орган государственной или местной власти в Монголии, шахсей-вахсей – религиозная церемония у шиитов, имитирующая страдания Хусейна, одного из потомков Мухаммеда, якудза – японская мафия, а также представитель этой мафии, гангстер (более подробно об экзотизмах, их весьма пестрых тематических группах и условиях употребления в речи см., например [Супрун 1958; Крысин 1968: 46-52]).

Границы между экзотической лексикой и «обычными» заимствованиями—то есть словами, семантика и употребление которых не специфичны для той или иной страны (территории), – не жестки. При определенных обстоятельствах экзотизм может превратиться в слово, хотя и сохраняющее признаки иноязычности (что обычно более или менее ясно ощущается говорящими), но именующее реалию, которая прививается в жизни носителей языка-реципиента: ср., например, слова мэр, префект, парламент, муниципальный, спикер и др., которые до середины 80-х годов XX века были в русском языке на положении экзотизмов, характеризующих политическое и государственное устройство других стран (не СССР и не России). Когда-то, в конце XIX – самом начале XX века слово футбол воспринималось носителями русского языка как явный экзотизм, поскольку обозначало спортивную игру, еще не известную в России, а слово соккер и сейчас представляет собой элемент экзотической лексики, поскольку называет разновидность футбола, распространенную только в США и некоторых других странах Америки.

Экзотические слова не только называют реалии, не известные носителям заимствующего языка, – они могут нести в своих значениях указание на определенную специфику культуры данного народа, особенности его обычаев, его менталитета. Употребляясь в другом языке, такое слово, обозначая соответствующее понятие, как бы транслирует кусочек иной культуры, адресуя трансляцию людям, не являющимся носителями этой культуры.

Такое указание на культурную специфичность понятия и соответствующего ему слова занимает определенное место в толковании слова – наряду с чисто номинативным (ассертивным) смысловым компонентом, называющим данный объект. От исконных или ранее заимствованных слов языка-реципиента такие экзотизмы отличаются именно этим культурным компонентом, совпадая в компоненте номинативном (ассертивном).

Покажем это на нескольких примерах.

Английское слово porridge обозначает овсяную кашу, которую англичане обычно готовят на завтрак. Казалось бы, какая необходимость употреблять в русском тексте слово поридж, даже в случае, когда сообщаемое в этом тексте касается жизни в Англии? Так и писали бы: По утрам англичане едят овсяную кашу. Но в том-то и дело, что словосочетание овсяная каша нейтрально: оно не указывает на то, что в традициях именно англичан, а не вообще людей есть по утрам эту кашу.

Поридж – это часть этностереотипа, приписывающего англичанам такие свойства, как чопорность, холодность, незыблемую верность традициям и т. п. (о понятии этностереотипа и способах его языкового выражения см. [Крысин 2003], а также наст. изд., с. 169-175). Слово поридж не просто называет соответствующее блюдо, а сигнализирует об определенном национальном обычае, хотя блюдо, которое ест и англичанин, и русский, может быть абсолютно одинаковым и по составу, и по вкусу.

Еще одно английское слово – tutor – в Англии служит для называния домашнего наставника, опекуна (оно и происходит от глагола to tutor 'опекать, воспитывать'). Если мы переведем его словами воспитатель, опекун, даже добавив определение домашний[11], и тем самым полностью передадим по-русски ассертивную часть семантики английского слова, такой перевод не будет адекватным: исчезнет указание на особенность именно английского домашнего воспитания и образования. И дело здесь не в том, что в русском семейном быту сейчас, в отличие от XIX века, нет домашних опекунов как определенного социального института (хотя некоторые состоятельные семьи могут это себе позволить), – даже если бы такая традиция возродилась, соответствующее лицо едва ли получило бы название тьютор: слишком ярка в нем национальная «английская» окраска, прикрепленность к английской семейной традиции[12].

Слово кильт (в иной форме килт) обозначает мужскую юбку – элемент шотландской национальной одежды. Указание на национальное своеобразие этого вида одежды является культурным компонентом значения слова.

Подобные указания на национальную специфичность предметов материальной культуры есть у слов ряда тематических групп:

• названия одежды: аба 'мужская распашная одежда в виде длинного плаща из верблюжьей шерсти у народов Ближнего Востока' (аба – характерный элемент одежды бедуинов), айшон 'женский головной платок у удмуртов', аракчин 'мужская тюбетейка у персов', бешмет 'мужская распашная одежда у народов Средней Азии и Кавказа', бурнус 'верхняя мужская одежда у народов Ближнего Востока и Северной Африки', галабея 'широкая мужская рубаха у народов Северной и Центральной Африки', гатъя 'широкие мужские полотняные штаны у венгров', гусъ 'мужская верхняя меховая (мехом наружу, с капюшоном) одежда у манси и ненцев', дхоти 'мужская одежда у народов Южной и Юго-Восточой Азии в виде полосы ткани, прикрывающей бёдра, конец которой пропускается между ног', кебая 'женская кофта у народов Индонезии', кенте 'мужская широкая длинная рубаха у народов Западной Африки', койлек 'женское платье-рубаха у народов Средней Азии и Поволжья', сари 'индийская женская одежда из куска ткани, обертываемого вокруг тела', саронг 'мужская и женская одежда у народов Юго-Восточной Азии в виде полосы ткани, обертываемой вокруг тела и доходящей до щиколоток', сая 'распашная женская одежда у болгар и македонцев', ципао 'женская распашная, со стоячим воротником одежда у китайцев', чепан 'стеганый халат без пуговиц у народов Средней Азии' и др.;

• названия жилищ: алачик 'войлочный шатер эллиптической формы у тюркоязычных народов Передней Азии', вигвам 'куполообразная или коническая хижина из жердей, покрытых корой или кожей, у индейцев Северной Америки', викупа 'хижина из ветвей у апачей', голомо 'коническое жилище, утепленное землей и дерном, у народов Севера', иглу – 'куполообразная хижина канадских эскимосов, сложенная из снежных плит', истаба 'жилое помещение у латышей', кор 'дом-крепость у сванов', сакля 'тип жилища у горцев Кавказа с каменными, глинобитными или саманными стенами и плоской крышей', фанза 'тип жилища у китайцев на каркасе из деревянных столбов', чум 'переносное жилище северных народов в виде шатра конической формы, покрытого шкурами, войлоком, корой и т. п.', юрта 'переносное жилище у народов Центральной и Средней Азии в виде конического или куполообразного деревянного каркаса, покрытого войлоком', яранга 'переносное жилище у народов северо-востока Сибири в виде конического деревянного каркаса, покрытого оленьими шкурами' идр.;

• названия блюд и напитков: айран 'напиток из кислого коровьего молока у народов Средней и Передней Азии, Сибири и Кавказа', бешбармак 'мясное блюдо у народов Средней Азии в виде кусочков баранины с мучной приправой', бигос 'блюдо из тушеной капусты у поляков', бозбаш 'мясной соус у народов Кавказа', говурма – 'заготовленная впрок баранина, жаренная в сале, у народов Ближнего Востока', гу-аро 'водка из сахарного тростника у народов Центральной Америки', гутаб 'пирожки с мясом и зеленью у народов Средней Азии и Кавказа', долма 'род голубцов, обернутых в виноградные листья, у народов Кавказа и Ближнего Востока', казы 'колбаса из конины у народов Средней Азии и Поволжья', кебаб 'жаркое у народов Кавказа и Передней Азии', курут 'вид сыра у скотоводческих народов Азии', мате 'тонизирующий напиток у народов Южной Америки', хинкали 'род крупных пельменей у народов Кавказа и Передней Азии', шорва 'мясной суп у азербайджанцев' и др.

Компонент значения, указывающий на национально-культурную специфику обозначаемого, содержат и слова, называющие объекты, относящиеся к духовной культуре народов:

• названия музыкальных инструментов: авлос 'тростниковая флейта у греков', ангклунг 'ударный музыкальный инструмент у народов Индонезии', гиджак 'струнный музыкальный инструмент у народов Средней Азии', дутар 'струнный щипковый музыкальный инструмент у народов Средней и Передней Азии', зурна 'деревянный духовой музыкальный инструмент у народов Кавказа', кеманча 'струнный смычковый музыкальный инструмент у народов Кавказа и Передней Азии', кобза 'струнный щипковый музыкальный инструмент у молдаван и румын', ребаб 'двухструнный музыкальный инструмент у арабов', саз 'струнный щипковый музыкальный инструмент у народов Кавказа и Передней Азии', сямисэн 'японский струнный щипковый музыкальный инструмент с тремя струнами', танбур 'струнный щипковый музыкальный инструмент у народов Азии', хур 'струнный смычковый музыкальный инструмент у монгольских народов ' и др.;

• названия танцев и вокальных произведений: вилотта 'песенный жанр у итальянцев', вилъянсико 'песенный жанр у испанцев', воладор 'ритуальный танец-игра у индейцев Мексики и Центральной Америки', гуарача 'песня-танец у народов Карибского бассейна', дайна 'лирическая песня в фольклоре латышей и литовцев', дойна 'лирическая песня в фольклоре молдаван и румын', дэнгаку 'японское средневековое театрализованное музыкальное представление', йодлъ 'песенный жанр у альпийских горцев, характеризующийся частой сменой регистров', корридо 'песня-баллада исторического содержания у мексиканцев и других народов Латинской Америки', мунейра 'галисийский парный танец, сопровождаемый пением', сардана 'каталонский хороводный танец', хоруми 'аджарский мужской хороводный танец' идр.;

• названия национальных обычаев: амбил-анак 'обычай усыновления зятя у народов Индонезии', вендетта 'обычай кровной мести у жителей Корсики и Сардинии', дивали 'индуистский праздник огней', каргатуй 'весенний праздник у башкир и татар', касым 'осенний праздник у турок',ртве-ли 'праздник окончания сбора винограда у грузин', сорорат 'брачный обычай у некоторых народов в период первобытнообщинного строя, заключавшийся в том, что один мужчина одновременно женился на двух или нескольких родных (между собой) или двоюродных сестрах', той 'празднество у народов Средней Азии и Сибири, сопровождаемое пиршеством, музыкой, плясками' и др.[13]

Возникает вопрос: каков нормативный статус подобных слов? Являются ли они элементами русского словаря? Или же их употребление ограничено определенными (и при этом весьма жесткими) условиями? Большая часть приведенных слов-экзотизмов не принадлежит современному русскому словарю в качестве его органической составляющей: они употребляются лишь в ситуациях и контекстах, описывающих соответствующие этнические реалии. Они уместны, например, в этнографической литературе, при описании обычаев и обрядов того или иного народа, в путевых очерках, в переводах фольклорных и художественных произведений. И не просто уместны – без них нельзя обойтись, ибо именно они, в сочетании (при необходимости) с их толкованиями, передают национально-культурный колорит описываемых особенностей жизни того или иного народа.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что некоторые из слов, которые можно отнести к какой-либо из перечисленных тематических групп, теряют или потеряли совсем семантический компонент, указывающий на национальную специфичность обозначаемого объекта. Это, например, такие слова, как папаха, халат, плов, пицца, халва, шашлык и некоторые другие: папахи носят полковники и генералы российской армии, в халатах ходят не только кавказцы и жители Средней Азии, пиццу, плов и шашлык едят в кафе и ресторанах всей России, а халву производят не только в странах Востока.

Отдельные слова, в прошлом принадлежавшие экзотической лексике, приобрели переносные значения, окончательно утратив связь с первоначальной национально-культурной самобытностью: таково, например, слово сабантуй, которое в современном русском языке обозначает шумное веселье с застольем, пирушку и в словарях имеет стилистическую помету «разг. шутл.» (по происхождению же это народный праздник у тюркоязычных народов по завершении весенних полевых работ – от тюрк. saban 'плуг' и tuj 'праздник'). В других экзотизмах, наряду с прямым значением, развиваются переносные, в которых отсутствует указание на культурную специфику обозначаемого объекта. Так, слово гуру, которое в своем основном значении толкуется как специфическое для индуизма обозначение учителя, духовного наставника [Крысин 2000: 204], в современном русском языке может употребляться и в расширительном смысле: 'о том, кто учит, формирует мировоззрение' [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003: 180]; словом камикадзе, которое в прямом значении называет 'летчика-смертника в японской армии периода Второй мировой войны, погибавшего вместе с атакующим цель самолетом' [Крысин 2000: 297], в русской разговорной речи называют также 'безрассудного смельчака, жертвующего собой' [там же]: В этом деле нам никакие камикадзе не нужный

Рассмотренный материал свидетельствует: культурная специфика, передаваемая в значении слова или в его коннотациях, может характеризовать разные стороны жизни того или иного этнического сообщества: быт, традиции, обычаи и обряды, социальное и политическое устройство общества, управление им со стороны государства, сферы религии и церкви, виды и жанры национального искусства и многое другое. Во всех этих случаях соответствующие слова, называющие то или иное понятие, помимо номинативной функции имеют и функцию «культурную»: они сигнализируют об определенной специфической черте понятия, связанного именно с данной национальной культурой. Некоторые из подобных культурно специфичных слов могут с течением времени утрачивать компонент смысла, указывающий на связь обозначаемого с иной культурой, и развивать переносные значения.

Иноязычное слово в роли эвфемизма [14]

Эвфемизм – вид иносказания. Слово иносказание, по-видимому, не имеет терминологического статуса, т. е. не является точным термином, именующим ясно выделяемое понятие (или круг понятий). Можно назвать и другие виды иносказаний: аллегорию (например, весы – символ правосудия, якорь – символ надежды и т. п.)[15], гиперболу как способ преувеличить, усилить, подчеркнуть размеры, качество, количество и другие характеристики объекта (Орехи – величиной с кулак; Глаза – как блюдца; Вина – залейся!)[16], литоту, понимаемую и как прием выразительности, основанный на двойном отрицании (небесспорный, не без умысла), и как «обратная гипербола» (мужичок-с-ноготок), мейозис как прием выразительности, основанный на намеренном преуменьшении интенсивности свойств предмета речи, действий, процессов и т. п. (Ее трудно назвать красавицей – об уродливой женщине)[17], и некотрых других.

Главное отличие эвфемизма от других видов иносказания – в его функции: к эвфемизмам прибегают тогда, когда хотят завуалировать, закамуфлировать некий смысл, который говорящий почему-либо считает неудобным обозначать прямо. Чаще всего причины – этического порядка: при определенных условиях общения неудобно вслух произнести (или написать): Она беременна, поэтому говорят и пишут: Она ждет ребенка; Она готовится стать матерью; неудобно приказывать ребенку: Высморкайся! – и мы несколько смягчаем приказ: Освободи нос! Когда семнадцатилетняя дочь говорит матери: – У нас с Сережей ничего не было, – и она, и мать понимают, о чем идет речь, хотя впрямую ничто не названо.

Процесс эвфемизации тесно переплетается с процессом номинации – одним из трех фундаментальных процессов, формирующих речевую деятельность человека (два остальных – предикация и оценка). В самом деле, объекты, по этическим, культурным, психологическим или каким-либо иным причиним не называемые или называемые с трудом, нуждаются в эвфемистическом обозначении. Обновление номинаций диктуется необходимостью вновь и вновь вуалировать или смягчать сущность того, называние чего в данном обществе считается неудобным, неприличным и т. п.

В отличие от обычной номинации эвфемизм обладает собственной спецификой. Для процесса эвфемизации существенны следующие моменты:

1) оценка говорящим предмета речи как такого, прямое обозначение которого может вызвать своего рода коммуникативный дискомфорт: оно может быть квалифицировано – в данной социальной среде или конкретным адресатом – как грубость, резкость, неприличие ит.п.; по-видимому, лишь определенные объекты, реалии, сферы человеческой деятельности и человеческих отношений могут вызывать подобную оценку, поэтому эвфемизации подвергается не всякая речь, а речь, связанная с определенными темами и сферами деятельности: например, темы болезней и смерти (французский насморк – о сифилисе; Она совсем плохая – об умирающей; усопший вместо умерший; Его нет больше с нами (о покойном); потерять ребенка (= допустить, чтобы ребенок умер, не справиться с его болезнью – в речи врачей); отношения между полами: выражения находиться в близких, интимных отношениях, интимной связи, физическсая близость – эвфемистичны;

2) подбор говорящим таких обозначений, которые не просто смягчают те или иные кажущиеся грубыми и слишком прямыми слова и выражения, а маскируют, вуалируют суть явления; это особенно ясно видно на примере семантически расплывчатых медицинских терминов типа новообразование вместо пугающего опухоль, а также в использовании слов с «диффузной» семантикой: известный, определенный, надлежащий, своеобразный и под.: определенные деструктивные силы [не называется, какие]; Своими непродуманными действиями правительство привело страну к известным результатам (т. е. плохим, негативным); В мерседесах едут люди, я бы сказал, со своеобразными лицами;

3) зависимость употребления эвфемизма от контекста и условий речи: чем жестче социальный контроль речевой ситуации и самоконтроль говорящим собственной речи, тем более вероятно появление эвфемизмов; напротив, в слабо контролируемых речевых ситуациях и при высоком автоматизме речи (ср. общение в семье, с друзьями и т. п.) эвфемизмам могут предпочитаться «прямые» обозначения, или дисфемизмы[18];

4) социальная обусловленность представления о том, что может быть эвфемизмом: то, что в одной социальной среде расценивается как эвфемизм, в другой может получать иные оценки. Например, среди носителей диалектов и просторечия не считается неприличным впрямую именовать некоторые объекты и процессы, связанные с анатомией и физиологией человека, с отношениями между мужчиной и женщиной (в культурной среде до недавнего времени на этот счет существовало жесткое табу, которое сейчас, насколько можно судить по нашей прессе и телеэфиру, значительно ослаблено). Однако и в просторечной, и в диалектной речевой среде также существует потребность в эвфемизации средств выражения; ср., например, употребление глаголов шалить, баловаться, озорничать, озоровать в контекстах типа:

Тогда на дорогах бандиты шалили, нашего брата обирали; Для стариков это птичий грех – со снохой баловаться (М. Горький); Продавцы озоруют – молоко водой разбавляют.

Существуют достаточно многообразные способы создания эвфемизмов, эвфемизации речи[19]. В качестве эвфемизмов используются:

1) слова-определители с диффузной семантикой: некоторый, известный, определенный, соответствующий, надлежащий и нек. др. (примеры см. выше);

2) номинации с достаточно общим смыслом, используемые, однако, для называния вполне конкретных предметов и действий: акция (= расстрел); изделие (= атомная бомба; ракета); учреждение (= лагерь, тюрьма) ит. п.;

3) некоторые местоимения: что-нибудь, ничего, это, один (одна, одно), ср.:

Мне в одно место надо (= в уборную); Как у вас с этим делом? (= с выпивкой); «Про это» [название телепрограммы о сексе];

4) аббревиатуры: СС (= совершенно секретно); ВМ (= высшая мера наказания) и др.;

5) слова, обозначающие неполноту действия: прихрамывать (о хромом); недослышит (о глухом), приостановить (членство в партии, деятельность организации и т. п.);

6) иноязычные слова.

Рассмотрим подробнее иноязычные слова-эвфемизмы.

Иноязычные слова удобны в качестве эвфемизмов прежде всего потому, что подавляющим большинством носителей русского языка они осознаются как непроизводные, немотивированные, нечленимые на морфемы. В отличие от русских наименований, называющих данный «неприятный объект», они, во всяком случае на начальных этапах своего употребления, не имеют нежелательных коннотаций. Ср.: канцер вместо рак, педикулез вместо вшивость, селадон вместо бабник и под. Но даже и в тех случаях, когда иноязычное слово соотносимо с однокоренными словами, такое соотношение наталкивает не на те семантические связи, которые актуализованы в эвфемизме. Так, слово либерализация в контексте либерализация цен, хотя и соотносительно со словами либеральный, либерал, однако такое соотношение ничего не проясняет в том специфическом смысле, в каком существительное либерализация и глагол либерализовать применяются к ценам: речь идет фактически о повышении цен, но слова либерализация, либерализовать удачно вуалируют этот неприятный для большинства людей факт. Характерны такие комментарии употребления этих иноязычных эвфемизмов:

Последствия реформы обнаруживаются в виде инициируемой сверху гиперинфляции и беспрецедентного взвинчивания цен, почему-то нежно называемого благозвучным именем «либерализация» (Московский комсомолец, 02.02.1992).

Сходную роль играют глагол регулировать и существительное регулирование, употребляемые применительно к ценам.

В качестве эвфемизмов часто выбираются такие иноязычные слова, которые либо многозначны, либо диффузны по своей семантике и поэтому приложимы к широкому классу объектов. Однако, будучи употребленным в роли эвфемизма, такое слово актуализует только один, достаточно определенный смысл. Ср. объявления в современной газете:

На высокооплачиваемую работу приглашаются девушки без комплексов [имеются в виду потенциальные проститутки]; Стройная, умная, молодая женщина ищет личного спонсора.

Прилагательное интимный, определяемое в толковых словарях как «сокровенный, задушевный; глубоко личный» и сопровождаемое соответствующими примерами: «И. друг. И. разговор. Интимные подробности чего-н.» [СОШ 1997], в качестве эвфемизма употребляется применительно к половым отношениям. Во всяком случае, милицейские протоколы и некоторые другие жанры административно-юридических документов знают только такое употребление: вступать в интимные отношения; находиться в интимной связи; оказывать интимные услуги за вознаграждение (из милицейского протокола).

Эвфемизмы – иноязычные слова могут выполнять и определенные социально-психологические функции. Например, функцию предотвращения коммуникативного дискомфорта, даже (в определенном смысле) нанесения слушателю психологической травмы. Ср.: … острая почечная недостаточность в терминальной стадии (ТВ, январь 1997 т.). Синонимичный оборот в конечной стадии, ввиду явно негативных коннотаций слова конечный, был бы таким травмирующим фактором.

Другой пример – переименование некоторых профессий. Оно может иметь целью повышение их престижа или сокрытие, вуалирование негативного впечатления от профессии при «прямом», неэвфемистическом ее обозначении. Ср.: оператор машинного доения, оператор на бойне (прежние названия дояр, боец), контролер вместо надзиратель (в тюрьме). Вот характерный пример:

Профессия Олега гораздо более романтичная и жизненная: он инструктор по случке собак. Олег, правда, обижается, когда его называют «вязальщиком», но ничего не имеет против киносексопатолога (Московский комсомолец, 08.02.1992).

Иноязычное слово часто воспринимается говорящими как символ книжности, учености, поэтому многие из этих слов считаются более престижными, чем «свои», русские. Это проявляется и при эвфемизации, поскольку слово-эвфемизм не только оказывается более или менее удачным камуфляжем для того или иного «неприятного» явления, но и как бы повышает его ранг, делает вполне респектабельным.

Оценочный компонент семантики иноязычного слова [20]

1. Предварительные замечания

1) Иноязычная лексика по ряду характеристик занимает особое место в словаре. Я имею в виду не только и даже не столько формальные признаки иноязычности, которые обычно фигурируют при описании заимствованных слов (типа начальной буквы а, наличия в слове буквы ф и фонемы /ф/, зияния гласных – аорта, поэма и под., морфологической неизменяемости имен существительных и прилагательных: кофе, депо, какаду, хаки и т. п.), сколько восприятие иноязычных слов говорящими.

По-видимому, можно говорить о некоей отмеченности, выделенности иноязычного слова в языковом сознании говорящих по нескольким признакам. Во-первых, иноязычное слово связано с книжностью – книжной культурой, книжным стилем языка, книжной стилистической окраской. Во-вторых, вследствие иноязычности формы смысл слова для многих говорящих оказывается как бы зашифрованным, непонятным (или, во всяком случае, менее понятным, чем смысл своего, русского). В то же время эта непонятность может служить символом недоступной учености, почему и речь, содержащая иноязычные слова, нередко расценивается как социально престижная. Это, однако, не мешает существованию в обществе оценки пристрастия к иностранным словам как признака псевдоучености, нелюбви к родному языку и т. д., а в крайних случаях увлечение иноязычной лексикой и терминологией рассматривается (в определенной социальной и культурной среде) как проявление чуждой идеологии. Словом, иноязычная лексика представляет собой такой лингвистический объект, в котором перекрещиваются самые различные, иногда противоречивые социальные оценки, сталкиваются мнения и страсти, которые порой уводят спорящие стороны далеко от языка – в область идеологии, политики, мировоззренческих разногласий.

Этот факт известен давно, и все писавшие о языковом заимствовании так или иначе его отмечали. Я напоминаю здесь о нем в связи с целью своей статьи: показать, что социальные оценки иноязычного слова далеко не всегда группируются вокруг слова (точнее, вокруг обозначаемого им понятия), даже не всегда создают стилистическую окраску или тот эмоциональный ореол, который окружает слово, – нередко они оказываются частью лексического значения, т. е. представляют собой определенный семантический компонент.

2) В связи с этим – второе замечание. Я придерживаюсь тезиса о структурированности лексического значения, т. е. о том, что значение слова в общем случае представляет собой структуру, в которой взаимодействуют разные слои смысла – собственно денотативный, «фоновый», оценочный ит.п. В соответствии с такой точкой зрения толкование слова (как аналог его значения) может содержать ассертивную часть и пресуппозицию, описание факта или ситуации действительности – и оценку этого факта (ситуации) говорящими (подробнее об этом см. в работах Ч. Филлмора и Ю. Д. Апресяна). Важно подчеркнуть, что такого рода оценка входит в значение: без ее учета толкование оказывается неправильным (неадекватным тому смыслу, в котором понимают и употребляют языковую единицу носители языка).

3) Наконец, третье замечание. Оно касается разграничения понятий заимствования слова и его освоения в языке-реципиенте. Вопрос этот неоднократно обсуждался в литературе, и я, естественно, не буду излагать различных точек зрения. Для наших целей важна разница этих двух процессов в таком плане: при заимствовании слова, как правило, происходит сужение его лексического значения по сравнению с его смысловым потенциалом в языке-источнике (так называемый закон Поливанова); при освоении, которое может представлять собой более или менее длительный процесс, иноязычное слово может расширять свое значение, в частности становиться многозначным.

Оценочный компонент значения редко сохраняется таким же, каков он у слова в языке-источнике (однако такие случаи возможны; ср., например, слово галиматья и его французский прототип). Чаще оценка появляется у слов, которые в языке-источнике либо не содержали никакой оценки, либо эта оценка была «с другим знаком». Оценка в значении иноязычного слова может появляться как на этапе заимствования, так и на этапе освоения, причем в одном и том же слове это нередко разные оценки: одна появляется на этапе заимствования, другая – на этапе освоения; они могут сосуществовать, но могут и отрицать одна другую. В связи с этим хотелось бы привести одно высказывание В. В. Виноградова, которое относится вообще к слову, но в особенности применимо к слову иноязычному:

«Слово не только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, но оно в то же время выражает оценку субъекта – коллективного или индивидуального. Само предметное значение до некоторой степени формируется этой оценкой, и оценке принадлежит творческая роль в изменениях значений» [Виноградов 1947: 18].

2.

Обратимся к анализу конкретного материала – иноязычных слов, заимствованных русским языком. Естественно, для того чтобы показать, что оценка может составлять часть значения слова, необходимы толкования лексических значений или, во всяком случае, такое их описание, из которого было бы ясно наличие оценочного компонента в семантике иноязычного слова.

Оценка присутствует обычно в значениях предикатных слов, т. е. слов, имеющих актантную структуру. Она может относиться к субъекту действия, к самому действию, к объекту, на который действие направлено, и т. д. Общим здесь является то, что чаще всего оценочны по своему смыслу те иноязычные слова, которые обозначают человека и человеческие отношения или понятия, находящиеся в сфере человеческих отношений, вовлеченные в эту сферу. Начнем с наиболее бесспорных случаев.

2.1. Афера (фр. affaire 'дело') – «недобросовестное, мошенническое предприятие, дело, действие» [СО]; «рискованное предприятие с целью наживы; недобросовестное, темное дело» [МАС]; «жульническое предприятие, мошенничество; сомнительная сделка» [СИС 1987].

В этих толкованиях налицо оценочный компонент: он заключен в определениях 'недобросовестное, мошенническое, рискованное, темное', в существительных 'мошенничество, сделка', в обороте 'с целью наживы' (возможно, правда, что этот оборот, включенный в толкование, несколько огрубляет ситуацию: афера может и не преследовать непосредственно наживу – в виде денег, наследства и т. п., но она, по-видимому, всегда связана с выодой для субъекта этого действия). Компоненты же толкований: 'предприятие', 'дело', 'действие' – составляют ассертивную их часть; они повторяют те компоненты смысла, которые присутствуют в значении французского прототипа, тогда как оценочная часть – результат освоения слова на русской языковой почве.

2.2. Авантюра (фр. aventure 'приключение; происшествие'). Столь же рельефно проступает оценочный компонент и в значении слова авантюра. Современные словари дают этому слову следующие толкования: «беспринципное, рискованное, сомнительное по честности дело, предпринятое в расчете на случайный успех» [СО]; «беспринципное, рискованное предприятие; дело, начатое без учета реальных сил и условий, в расчете на случайный успех» [МАС]. В [МАС, БАС, СИС 1987], кроме того, отмечается и чисто номинативное, неоценочное значение этого слова: «приключение, похождение» (оно подтверждено примерами из литературы XIX в.), которое сейчас, вероятно, следует считать устарелым (следы его сохраняются в словосочетании-кальке авантюрный роман).

Оценочные компоненты можно также обнаружить и в толкованиях, которые даются современными словарями таким иноязычным словам, как агрессия, ажиотаж, бравада, дебош, клика, кураж, помпа и помпезный, тоталитарный, и ряду других.

Однако довольно многочисленны случаи такого описания иноязычных слов в современных толковых словарях, при котором оценка интерпретируется как эмоциональная или стилистическая окраска слова, как ироническое, шутливое и т. п. употребление его. Собственно же толкование подобных слов оценочного компонента не содержит. Вот несколько примеров.

2.3. Вояж (фр. voyage 'поездка, путешествие'). Это слово в словарях толкуется следующим образом: «устар. Поездка, путешествие» [МАС, БАС, СИС 1987]; «(устар., теперь чаще ирон.). Путешествие, поездка» [СО]. Судя по примерам, которые приводятся в [MAC] и [БАС], в XIX в. это слово сначала употреблялось безоценочно, в качестве книжного синонима слов поездка, путешествие, а затем, во второй половине XIX в., – в шутливо-иронических контекстах (ср. в [БАС] примеры из произведений Мятлева и Козьмы Пруткова), отражавших оценку говорящими обозначаемого этим словом действия (по его цели, характеру и т. п.).

В современном языке вояж – принадлежность преимущественно публицистического стиля, и здесь оно, безусловно, оценочно. Ср. контексты типа:

Вояж натовского генерала;

Сей юный предприниматель любил дальние вояжи по городам и весям нашей необъятной родины. Из этих вояжей он возвращался нагруженный иконами, старинными подсвечниками, самоварами и тому подобным «антиквариатом», который сбывал отнюдь не по комиссионным ценам (из газет).

Несомненно, прав словарь С. И. Ожегова: в таком употреблении налицо ирония. Но она – следствие, а не причина.

Она возможна именно потому, что говорящий оценивает действие, обозначаемое словом вояж, и эта оценка входит в лексическое значение слова.

В соответствии с этим слово вояж должно быть истолковано примерно следующим образом: 'путешествие, поездка с неблаговидными (с точки зрения говорящего) целями'. Это, как видим, оценка не самого действия, а скорее субъекта действия – его намерений, целей.

2.4. Амбре (фр. ambre 'амбровый, издающий запах амбры' – одно из двух значений слова; второе – 'янтарного цвета'; амбра – благовонное вещество органического происхождения; ср. также ambrer 'надушить'). Это слово представляет собой несколько иной случай по сравнению с предыдущим. В XIX в., т. е. непосредственно после заимствования, амбре, как свидетельствуют тексты и словари, употреблялось для обозначения приятного запаха, благовония. Ср. в словаре В. И. Даля: «Амбре, нескл., ср. Сорт духов из эссенции амбры с примесью других веществ. || Простонар. Вообще благовоние». В значении 'благовоние' (а также 'сорт духов') амбре устарело. Но возможно его ироническое потребление – применительно к дурному запаху, зловонию: Там такое амбре – мне чуть плохо не сделалось!. Это отмечают и словари. Но благодаря чему возможно ироническое использование этого слова? Благодаря отрицательной оценке, которую говорящий дает объекту – запаху. Амбре в этом случае – 'неприятный, с точки зрения говорящего, запах'. Оценка присутствовала в слове амбре и в его старом употреблении, но она имела знак «плюс» (приятный запах); в новом, современном употреблении плюс поменялся на минус (неприятный запах).

2.5. Респектабельный (фр. respectable 'почтенный, достойный уважения'). В контекстах типа респектабельный господин, респектабельный вид это слово содержит оценку лица, относительно которого применяется эта характеристика: такое лицо должно не просто быть почтенным и вследствие этого вызывать уважение (такое понимание следует из имеющихся словарных толкований), но и отвечать определенным требованиям по своему внешнему виду, социальному положению, манере поведения и т. п. (вероятно, определениереспектабельный неприменимо, например, к человеку, которого говорящий считает тщедушным, иди неряшливо одетым, или «простоватым», или излишне суетливым, с размашистыми жестами, визгливым голосом и т. п.). Вопрос: должны ли эти требования в том или ином виде отразиться в самом толковании прилагательного или же это условия его сочетаемости? Возможно и первое, и второе решение этого вопроса, однако какое бы из них мы ни выбрали, суть его должна составить оценка характеризуемого лица говорящим. И она должна быть более подробной, чем та, которая содержится в словарных толкованиях (например, у С. И. Ожегова: «почтенный, достойный, вызывающий уважение»; ср., однако, несинонимичность сочетаний респектабельный ученый – почтенный ученый, возможность выражений достойный поступок; поступок, вызывающий уважение, и неправильность сочетания *респектабельный поступок).

2.6. Шоу. Это сравнительно недавно заимствованное слово вошло в русский язык со значительно суженным значением (ср. англ. show 'показ; зрелище, спектакль; выставка; витрина; внешний вид; показная пышность, парадность' и др.), при этом одно из значений английского оригинала – 'показная пышность, парадность', – по всей видимости, послужило основанием для оценочного осмысления заимствования: с первых же случаев своего употребления шоу имело пейоративный смысл. Ср. такие примеры:

Еще за несколько дней до начала этого телевизионного шоу министр юстиции Роберт Кеннеди поспешил объявить показания Валачи сенсационными («Правда», 1 окт. 1963);

«Фламинго» [казино] завлекает «титанами шоу-бизнеса», которые увеселяют с рассвета до рассвета… («Неделя», 1964, №6),

а также частые в современных публицистических текстах сочетания типа рекламное шоу, помпезное шоу и под. Эта пейоративность иногда интерпретируется в лингвистических описаниях как «сниженная экспрессивная окраска» (см., например [Крысин 1968: 175]). Между тем, дело здесь в оценке говорящими того, что обозначается словом шоу, и сниженная экспрессивная окраска – следствие этой оценки.

Шоу в контекстах, подобных тем, что приведены выше, имеет приблизительно следующее значение: 'театральное, эстрадное или телевизионное представление, с точки зрения говорящего излишне парадное, пышное, преследующее пропагандистские, коммерческие и т. п. неблаговидные цели'[21].

2.7. Имидж (англ. image 'образ; изображение; подобие'). Слово имеет определенную специфику смысла и употребления по сравнению с его английским прототипом. Ср. такие контексты:

[Ив Монтан] подырывает своему имиджу этакого рубахи-парня и не устает повторять, что он знает, что такое «пристойная нищета», что он «солидарен с людьми, которые трудятся» («Литературная газета», 1984, 21 мар.);

Конечно, воздействие этих «масс-культурных» моделей, этих имиджей не дает нам исчерпывающего, полного объяснения… почему подобные типы [речь идет об одном из отрицательных эпизодических персонажей «Печального детектива» В. Астафьева] плодятся с щедростью поганых грибов («Литературная газета», 1986, 27 авг.).

Ассертивная часть толкования этого слова повторяет одно из значений английского оригинала ('образ'), но очевидно, что этим не исчерпывается значение заимствования: в приведенных контекстах ясно ощущается отрицательная оценка обозначаемого явления. Эта оценка, однако, весьма неопределенна и тонка и с трудом поддается «переводу» с уровня интуитивных ощущений на язык толкований. Рискну все же сделать такой перевод. Результат его вылядит примерно так: Y– имидж Х-а ~ 'лицо X воплощает себя в образе Y, и говорящий отрицательно оценивает этот факт, считая Y фальшивым, ложным ит.п.'[22]

В основе оценки, которая может составлять часть лексического значения иноязычного слова, как правило, лежит определенный взгляд на вещи, угол зрения, под которым говорящий рассматривает данное явление, понятие, тот или иной предмет. Поэтому лексические значения, содержащие такую оценку, не могут быть правильно истолкованы без учета подобного угла зрения, аспекта. Проиллюстрируем это следующим примером.

2.8. Слово бюст во втором из двух своих значений определяется в современных толковых словарях как 'женская грудь' (см., например, [СО, MAC, СИС 1987] и др.). Помимо того, что указанными словарями не учитывается некоторая устарелость слова (в этом значении) для современного русского языка, приведенное толкование позволяет употреблять бюст 2 в высказываниях типа *Молодая мать кормила бюстом ребенка, что явно расходится с языковой нормой. Для того чтобы исключить подобное ошибочное словоупотребление, в толкование должен быть введен компонент, отражающий угол зрения на данный объект: бюст – это, разумеется, женская грудь, но с точки зрения строения женского тела (не с точки зрения функции). Кроме того, назвать бюстом можно, скорее, большую, высокую, пышную, крепкую и т. п. грудь, и менее вероятно применение этого слова к маленькой, исхудавшей, ссохшейся и т. п. женской груди. Иными словами, оценка объекта говорящими присутствует и здесь; она составляет коннотацию слова бюст (лингвистически содержательные замечания о значении слова бюст и его сочетаемости см. в статье [Иорданская 2004]).

3. Выводы

Оценка как тип содержательной информации об иноязычном слове может фиксироваться в его семантике, составляя компонент его значения, или же при описании условий употребления слова, его прагматики. Те или иные виды эмоциональной окраски слова, контекстно-стилистические особенности его употребления являются в этом случае следствием, вытекающим из наличия в семантике и прагматике слова оценочного компонента.

Словообразовательная активность иноязычного слова как один из критериев его освоения языком [23]

Освоение иноязычного слова новой для него языковой системой – процесс постепенный и во многих случаях длительный. Достаточно часто иноязычные элементы так и остаются не до конца освоенными «чужаками»: например, они могут отличаться особенностями произношения (ср. несмягчение согласных перед [э] в словах типа несессер, сеттер, темп и под.), не включаются в систему падежного склонения (депо, какаду, кофе, радио, такси и под.), не имеют никаких производных. Последнее обстоятельство – отсутствие производных – особенно характерно для несклоняемых существительных и неизменяемых прилагательных, хотя здесь многое зависит от степени употребительности слова.

Если иноязычное слово адаптируется грамматической системой языка: существительные приобретают падежные и числовые формы, включаются в тот или иной класс по признаку грамматического рода, прилагательные приобретают словоизменительные свойства русских прилагательных, глаголы оформляются по образцу тех или иных глагольных классов и спрягаются по существующим в русском языке моделям, – то это, как правило, расширяет возможности образования производных от таких грамматически освоенных заимствований.

В докладе рассматриваются словообразовательные возможности слов, заимствованных русским языком в конце XX – начале XXI в.

Среди этих слов преобладают имена существительные[24], а из них большая часть – склоняемые. Это, например, общественно-политическая лексика: брифинг, импичмент, инаугурация, истеблишмент, популизм, саммит, спикер и др., финансовая и экономическая терминология: бартер, брокер, ваучер, дефолт, дилер, инвестиции, консалтинг, маркетинг, менеджер, менеджмент, монетаризм, приватизация, риелтор, спонсор, субвенция, франчайзинг и др., технические термины: дисплей, дигитайзер, драйвер, интерфейс, компьютер, ксерокс, модем, мониторинг, пейджер, принтер, сканер, телефакс, файл, хакер и др., термины спорта: армрестлинг, аэробика, бодибилдинг, боулинг, виндсёрфинг, допинг, кикбоксинг, могул, овертайм, скейтборд, сноуборд, фристайл и др., лексика таких сфер деятельности, как средства массовой информации, мода, шоу-бизнес, музыкальное искусство, кино, художественное творчество: бутик, гламур, имидж, имиджмейкер, клип, клипмейкер, попса, промоутер, римейк, триллер, шоумен и др., общебытовая лексика: гамбургер, сауна, скотч, степлер, хот-дог, шоп-тур и др.

Несклоняемые существительные немногочисленны, однако, несмотря на их грамматическую неосвоенность русским языком, они весьма употребительны: евро, киви, кутюрье, ноу-хау, масс-медиа, паблисити, портфолио, профи, хиппи, шоу, ток-шоу; из менее употребительных, но всё же встречающихся на страницах прессы, в теле– и радиоэфире: боди, роялти, прет-а-портё, уоки-токи и нек. др. Наибольшие словообразовательные возможности—у склоняемых существительных-неологизмов с согласным в конце основы. Они легко образуют относительные прилагательные с помощью суффиксов – н(ый), – ов(ый), – ск(ий), например: бартер – бартерный, ваучер – ваучерный, компьютер – компьютерный; маркетинг – маркетинговый, консалтинг – консалтинговый, допинг – допинговый; брокер – брокерский, риелтор – риелторский, спонсор – спонсорский. Существительные, содержащие в своем составе суффикс -изм, образуют прилагательные с суффиксом -истск(ий): монетаризм – монетаристский, популизм – популистский, существительные с основой на -uj – прилагательные с суффиксом -онн(ый): инвестиция – инвестиционный, приватизация – приватизационный, субвенция – субвенционный, деноминация – деноминационный и т. п.

Некоторые из склоняемых существительных коррелируют с глаголами, либо образованными от этих существительных в русском языке (например, компьютер – компьютеризовать, компьютеризировать; ср. также разговорно-профессиональный глагол ксерить 'копировать что-либо на ксероксе', образованный с усечением комплекса -окс в иноязычной именной основе), либо заимствованными параллельно с однокоренным существительным (например, сканер – сканировать).

Среди перечисленных выше склоняемых существительных-неологизмов есть и такие, которые «неохотно» образуют производные. Это касается, например, слов с финальным компонентом -мент: импичмент, менеджмент. Они не имеют производных (однокоренное со словом менеджмент – менеджер – заимствовано параллельно, два эти слова не находятся в отношениях «производящее – производное»), хотя образование на их основе относительных прилагательных вполне вероятно. Большая часть названий новых видов спорта с финальным комплексом -инг также малоактивна в словообразовательном отношении: прилагательные типа армрестлинговый, боулинговый, виндсёрфинговый имеют статус лексических раритетов, встречающихся в узкопрофессиональном речевом обиходе.

При реализации словообразовательных возможностей иноязычного неологизма имеет значение не только характер его морфологической структуры и его грамматическая освоенность русским языком, но и то, насколько слово употребительно. Попадая в фокус социального внимания, делаясь частотным в средствах массовой информации и в речевом обиходе, некоторые новые заимствования могут порождать производные гораздо более активно, нежели структурно сходные с ними слова, которые, однако, не столь популярны.

Например, на основе термина приватизация, который был широко употребительным в 90-х годах XX в., создано целое словообразовательное гнездо[25] производных: деприватизация, реприватизация, приватизационный, приватизатор, приватизировать. Похожая картина – с терминами ваучер (ваучерный, ваучеризация, ваучеризировать), инвестиция (инвестиционный, инвестор, инвестировать, реинвестиция, реинвестировать), деноминация (деноминационный, деноминировать) – ср. с этим слово с той же финалью, но, несомненно, более редкое – инаугурация, которое имеет лишь одно производное – прилагательное инаугурационный, но, например, не теоретически возможный глагол *инаугурировать. Неоднократно отмечалась функциональная и словообразовательная активность недавно появившегося слова пиар: пиарить, пиарщик, пиаровский и т. п.

Фактор коммуникативной актуальности слова, его широкой употребительности может оказаться сильнее фактора его грамматической неосвоенности: некоторые несклоняемые иноязычные существительные, попадая в активное употребление (иногда – лишь в определенной социальной среде), преодолевают свою грамматическую ущербность и образуют производные. Таково, например, слово хиппи, от которого в жаргонно-просторечной среде образовались такие производные, как хипповый, хипповать, хиппарь, хиппист, хиппистка, хип-пушка, хиппизм, хиппня, хипповский (см. [Юганов, Юганова 1997: 238-239]).

Иногда высокая частотность в речи неизменяемого имени способствует тому, что оно превращается в изменяемое. Так, англицизм попс, первоначально имевший в русском языке статус неизменяемого прилагательного (музыка в стиле попс), довольно быстро перешел в разряд склоняемых существительных, получив ударную флексию -а и включившись в парадигму имен существительных женского рода: попса, попсы, попсой ит.д. В таком статусе этот неологизм уже имеет производные, употребительность которых, правда, ограничена средой музыкантов, деятелей шоу-бизнеса: попсовый, попсовйк (представитель массового, коммерческого искусства), поп-сятина [Юганов, Юганова 1997: 177-178].

Своеобразное противоречие между грамматической неосвоенностью иноязычного лексического элемента и его широкой употребительностью может в значительной степени сниматься в случае, когда такой элемент приобретает свойства словообразовательной морфемы. Это можно проиллюстрировать на примере слова шоу. В современном русском языке употребительно не только это несклоняемое существительное, но и сложения с ним: шоу-бизнес, шоу-группа, шоу-программа (включающие шоу слова шоумен и ток-шоу целиком заимствованы из английского языка – ср. showman, talk show).

В других случаях новые словообразовательные морфемы формируются на основе неизменяемых иноязычных прилагательных типа ретро (ср.: стиль ретро – ретростиль) путем вычленения повторяющихся комплексов из состава заимствований, однотипных по своей морфологической структуре, а также путем появления у полнозначного слова функций словообразующей морфемы. Так в русском языке наших дней появились иноязычные морфемы аудио– (аудиокассета, аудиопродукция), видео– (видеофильм, видеопрокат; ср. употребление видео в субстантивном значении: Купили новое видео), рок– (рок-музыка, рок-опера; ср. музыка в стиле рок; На сцене – сплошной рок), панк– (панк-культура, панк-мода, панк-музыка; ср.: панки и представители других молодежных групп) и нек. др. Эти морфемы пополняют быстро растущий ряд иноязычных морфем типа авиа-, авто-, био-, гидро-, космо-, моно-, нейро– (в иной интерпретации это – аналитические прилагательные: см. [Панов 1971]; см. также [Крысин 2001]); – дром, – ман, – пат, – филия, – фоб и др. Ср. также возникающие на наших глазах, совсем «свежие» словообразовательные комплексы -мейкер (наряду с состоящими из иноязычных компонентов словами типа имиджмейкер, клип-мейкер, ньюсмейкер нами зафиксировано полушутливое слух-мейкер – о том, кто распускает слухи), – гейт (ср. уотер-гейт и более поздние по времени ирангейт, кремльгейт и под.[26]).

Таким образом, функциональный фактор оказывается более сильным, чем фактор структурный: при необходимости обозначить нечто с помощью словообразовательных дериватов язык преодолевает структурные ограничения, обусловленные недостаточной адаптацией иноязычного элемента к языковой системе.

Иноязычный термин в русском просторечии [27]

1. В сознании большинства говорящих термин связан со специальными, научными или техническими, сферами использования языка. И действительно: каждая современная научная дисциплина при изучении своего объекта создает целые системы специальной терминологии, ни одна отрасль техники не в состоянии обойтись общелитературным языком, не прибегая к специальным словам, оборотам, конструкциям. Целенаправленное, последовательное «конструирование» терминосистем, характерное для большинства областей знания и практики, является наиболее концентрированным выражением стандартизующих и кодификационных усилий общества, направленных на регулирование объективно развивающихся языковых процессов.

Вместе с тем интегративные тенденции, свойственные многим современным языкам и обусловленные социальными причинами (размыванием резких границ между слоями и группами населения, миграционными процессами, «вертикальной» и «горизонтальной» социальной мобильностью людей и т. п.), ведут к интенсивному и многообразному взаимодействию различных подсистем национального языка.

С одной стороны, расширяется круг носителей литературного языка, поскольку получение среднего и высшего образования тесно связано с приобщением к литературно-языковой норме; всё более усиливается и без того мощное влияние литературной речи на некодифицированные сферы языка – диалекты, просторечие – через каналы средств массовой информации (прессу, радио, телевидение); вследствие популяризации научных и технических знаний, а также в результате внедрения многих достижений науки и техники в быт современного человека, понятия и термины, первоначально знакомые лишь узкому кругу специалистов, становятся употребительными в обиходной речи представителей самых разных слоев и групп (ср., например, широкую употребительность в современной бытовой русской речи химических терминов типа полимеры, полиэтилен, пенопласт, хлорвинил и под.).

С другой стороны, диалекты и просторечие, при их угасающей социальной и коммуникативной значимости в современных условиях, продолжают питать литературный язык новыми средствами, которые используются в качестве стилистически нейтральных, стилистически окрашенных или контекстно ограниченных единиц (ср. историю «олитературивания» таких диалектных и просторечных по своему происхождению слов, как буханка, глухомань, напарник, неполадки, показуха, проран, умелец, учеба и под. – см. об этом в работах [РЯиСО; Калинин 1984: 29-32, 218; Крысин 1988; Львов 1964; Коготкова 1970, 1979] идр.

2. В данной статье нас будет интересовать лишь один из частных результатов многообразных процессов взаимодействия литературного языка и некодифицированных подсистем русского языка, а именно – проникновение специальных, иноязычных по своему происхождению терминов в просторечие и особенности функционирования этих терминов в среде носителей современного просторечия.

3. Просторечие – наиболее своеобразная подсистема русского национального языка. Если территориальные диалекты и, тем более, литературный язык имеют прямые аналоги в других литературных языках, то у просторечия таких прямых аналогов нет: есть более или менее близкие соответствия, которые, однако, отличаются от просторечия по своим функциональным и структурным характеристикам. Например, в отличие от таких языковых образований, как langue populaire во французском, так называемый general slang в American English, Halbmundart в немецком, obecna cestina в чешском и т. д., которые являются функционально-стилистическими разновидностями соответствующих языков и, следовательно, могут использоваться всеми носителями этих языков, в том числе (при определенных речевых условиях) и литературно говорящими, – просторечие имеет своих носителей. Иначе говоря, это социально обусловленная подсистема национального языка.

Просторечие – это речь малообразованного городского населения, не владеющего нормами литературного языка (определения этой подсистемы русского языка см. в работах [Баранникова 1974, 1977: 60; Земская, Китайгородская, Ширяев 1981: 23; Городское просторечие 1984: 5]. Просторечие реализуется главным образом в устной форме и в достаточно ограниченных, преимущественно бытовых ситуациях. Важным свойством носителя просторечия является его «моноглоссия» (в отличие от диглоссии носителей литературного языка), то есть неспособность к кодовым переключениям в зависимости от ситуации общения.

В собственно языковом отношении просторечие характеризуется значительной пестротой коммуникативных средств и способов их использования, что вполне объяснимо: в этой подсистеме русского языка сосуществуют элементы, пришедшие из территориальных говоров, профессиональных и групповых жаргонов, заимствования из литературного языка (нет лишь заимствований из других языков: иноязычное заимствование как процесс просторечию «противопоказано»).

«Перемалываясь» в просторечии, разнородные по своим источникам элементы трансформируются: меняется их фонетическая и морфологическая структура, значение, их сочетаемость с другими элементами в речевой цепи. Вид и характер этих изменений нередко специфичны. В особенности это касается просторечной переработки «культурного» языкового материала, то есть слов, оборотов, синтаксических конструкций, идущих из речевого обихода носителей литературного языка.

4. Влияние литературного языка на просторечие проявляется в нескольких формах. Основные из них – это, во-первых, ситуативно обусловленное использование носителями просторечия литературных средств и, во-вторых, заимствование и регулярное использование слов и оборотов литературного языка.

При общении с литературно говорящими лицами, вообще при взаимодействии со средой, которую носитель просторечия оценивает как культурную, он нередко сознательно употребляет в своей речи лексические элементы, свойственные литературному языку. При этом, однако, поскольку носитель просторечия не владеет литературной нормой, эти элементы, как правило, претерпевают фонетико-морфологические и акцентные трансформации или же выступают в не свойственном им лексическом и стилистическом окружении.

Примеры таких трансформаций достаточно хорошо известны. Одним из первых лингвистически интерпретировал это явление В.В. Виноградов в работе, посвященной языку М. Зощенко. Приводя многочисленные примеры «переделок» книжного слова в устах зощенковских персонажей, он писал: «… клише книжной речи ломаются в своей семантике, попадая в не свойственный им контекст. Чаще всего происходит разрушение тех семантических соотношений, которые существуют в системе литературной книжной лексики и фразеологии, – путем их внелитературных сцеплений или путем морфологического преобразования» [Виноградов 1928: 66]; ср.:

Будто вдруг на меня атмосферой пахнуло; Подхожу демонстративно к мельнику. – Так и так, говорю, теперь, говорю, вам, старичок, каюк-компания; В театре она и развернула свою идеологию в полном объеме; А хозяин держится индифферентно – ваньку валяет; А в кухне ихняя собачонка, системы пудель, набрасывается на потребителей и рвет ноги (из «Рассказов Назара Ильича господина Синебрюхова»).

Ср. также наблюдения над современным просторечным использованием книжной, преимущественно иноязычной, лексики:

Товарищ Иванов с апогеем рассказывал; Он говорил с экспромтом; Что нужно сделать, чтобы был правильный дефект речи? (примеры из книги Т. Г. Винокур [1980: 95]);

Сказали: надо обращаться по дистанции (вместо – по инстанции); Врач константировал ей лечиться в санатории (вместо 'советовал'); Они цельный день по матафону музыку гоняют (имеется в виду магнитофон) и т. п.

5. Процессы переиначивания, переделки литературных слов в особенности характерны для таких единиц литературного словаря, которые осознаются носителями просторечия как социально престижные, как символы культуры более высокой, чем их собственная. Иноязычные термины – наиболее яркий и типичный пример подобных символов.

Различные виды искажений в просторечии достаточно подробно описаны в работе А. Ф. Журавлева [1984]. Это, например, упрощение фонетической структуры слова (устранение зияний: шпиён, радиво; ассимиляция и диссимиляция гласных и согласных: мармалад, карасин, анжанер, скапидар, левольвер, секлетарь, транвай; метатеза: тубаретка, соше (вместо шоссе); сокращение числа слогов в слове: струмент, вакуироваться, ниверситет); изменение его морфологических характеристик (отнесение слов мужского рода к женскому: крыть крышу толью, занавески из тюли, женского – к мужскому: статуй вместо статуя – или к среднему: моё фамилие; склонение несклоняемых существительных: в пальте, без радива), редукция лексического значения (например, тенденция к моносемичному употреблению таких слов, как мотив, анализ, дисциплина, конституция и под.) или употребление слова в специфическом, нелитературном значении (куплет – 'стихотворная строка', квадратный – 'прямоугольный', инициалы – 'имя и отчество') и т. п.

А. Ф. Журавлев не выделяет термины из всего корпуса иноязычной лексики. Между тем особый интерес представляет освоение просторечием именно специальной терминологии, поскольку в этом случае языковая единица из высокоорганизованной сферы литературного языка, где нормализация и кодификация являются определяющими факторами функционирования коммуникативных средств, переносится в сферу, которая вообще лишена какого-либо нормализующего и кодифицирующего начала. Кроме того, термин в общем случае, как известно, отличается строго определенным содержанием, однозначной соотнесенностью с понятием; в просторечии же весьма распространено явление диффузности, неопределенности значений многих слов, в особенности слов оценочных; ср., например, неоднократно отмечавшуюся размытость значений таких глаголов, как шпарить, жарить, наяривать ипод.: Дождь так и шпарит (жарит, наяривает); Смотри, как он «Барыню» шпарит (жарит, наяривает}; Он на гитаре с утра до вечера шпарит (жарит, наяривает); У них дочка по-английски с пяти лет шпарит (жарит, наяривает) и т. п., а также приводимые А. Ф. Журавлевым примеры неопределенного осмысления слов типа атом, космос (Тоже без конца эти с атомом носятся; Вот погода-то! Это все космос [Журавлев 1984: 120] и т. п.).

Кажется, что эти обстоятельства должны сказываться в характере просторечных трансформаций специального термина.

6. Наблюдения над использованием научных и технических терминов в современном просторечии показывают, что процессы переделки, касающиеся фонетической, морфологической и семантической структуры слова, сходны с теми, которые характеризуют освоение просторечием иноязычной лексики вообще. Вместе с тем наблюдаются и такие изменения, которые характерны для просторечной обработки именно специального термина. Речь идет прежде всего об изменениях в семантике слова.

Одно из таких изменений, наиболее специфичное и яркое, можно кратко охарактеризовать как персонификацию свойства. Суть его заключается в следующем.

Присущие человеку свойства, особенности его отношений с другими людьми и с окружающим миром, а также совершаемые им действия, процессы, в которых он участвует в качестве субъекта или объекта, и т. п. могут персонифицироваться: названия этих свойств, действий, процессов выступают как метонимические номинации данного лица.

Необходимо оговориться: метонимические переносы названия действия на его объект, инструмент или результат характерны и для других подсистем, в частности для литературного языка; ср.: исследование колебаний (действие) – интересное исследование (результат), передача движения (действие) – велосипедная передача (инструмент), верстка текста (действие) – читать верстку (объект), реанимация больного (действие) – Больного отвезли в реанимацию (помещение, где осуществляется это действие), анализ мочи (действие) – У него плохие анализы (результат действия) и т. д. (см. об этом [Апресян 1974, гл. 3]). Однако в тех случаях, когда надо обозначить лицо как носителя определенного свойства, литературный язык, даже в разговорной своей разновидности, прибегает к аффиксальным способам (от слова, обозначающего свойство, с помощью того или иного аффикса образуется существительное со значением лица) или к заимствованию иноязычного элемента. Ср., например, именование лиц по чертам характера и склонностям (весельчак, склочник, педант, интриган), социальным, профессиональным, интеллектуальным и т. п. качествам (властитель, умелец, мастер, виртуоз), по принадлежности к определенному кругу лиц, обладающих теми или иными дифференциальными чертами (валютчик, лимитчик, меломан, бизнесмен), по различным отклонениям в поведении (чудак, зануда, психопат), по виду болезни, которой страдает данное лицо (ревматик, язвенник, диабетик или диабетчик), и т. п.

Просторечие также использует аффиксацию как способ образования имен лица по определенному свойству, присущему этому лицу (в особенности если в результате создается оценочное наименование: ср. слова типа чудик, придурок, очкарик и под.). Но наряду с этим оно активно пользуется прямым метонимическим переносом: название какого-либо из перечисленных выше аспектов человека и его свойств может становиться названием самого человека. При этом, как правило, такой перенос происходит в случаях, когда внутренняя форма наименования «непрозрачна» и поэтому непонятна носителю просторечия; наиболее характерны в этом отношении как раз иноязычные термины.

Например, в тех ситуациях, когда в разговорной разновидности литературного языка используется слово лимитчик ('лицо, приехавшее на работу в Москву из других районов страны и имеющее право на получение жилплощади из резерва, оставляемого для представителей дефицитных профессий'), просторечие наделяет личным значением само слово лимит: В соседней квартире лимит живет; У лимитов еще один ребенок родился. Ср. также лимита, употребляемое в современном просторечии с пейоративной окраской применительно и к совокупности лимитчиков, и к одному такому лицу: Понаехала тут всякая лимита!; Эх ты, лимита несчастная!

Термин диабет используется, помимо своего основного значения, и для называния лица, страдающего сахарной болезнью: Это всё диабеты без очереди идут (реплика у дверей процедурного кабинета).

Рентген в просторечии значит не только 'рентгеновский аппарат' (Мне грудь рентгеном просвечивали) и 'рентгеноскопия' (А тебе рентген уже делали?), но и 'врач-рентгенолог': Она рентгеном работает; Дочка, это кто – не рентген по коридору-то сейчас прошел?[28]

Термин автоген употребляется в просторечии не только в значении 'газовая сварка и резка металла' (Там применяют автоген) и 'аппарат для газовой резки и сварки металла' (резать стальной лист автогеном), в которых этот термин используется и в литературном языке, но и в значении 'лицо, профессионально занимающееся газовой сваркой и резкой; автогенщик': У ей сын автогеном на заводе [работает]. Ср. подобное употребление в просторечии и слов автокар, бульдозер инек. др.: Он в цеху автокаром работает (вместо: автокарщиком); У них бульдозеры знаешь сколь получают! (в значении 'бульдозеристы') и т. п.

Показательно, что термины, «прозрачные» по своей морфологической структуре, в частности содержащие суффиксы неличного значения, не могут претерпевать в просторечии подобные семантические трансформации (так, носитель просторечия не скажет: Он электросваркой работает – в смысле 'он электросварщик').

Метонимическому переносу в просторечии могут подвергаться термины, в литературном употреблении обозначающие только множества или совокупности и не имеющие значения 'один элемент множества, совокупности'. Ср.: Она вышла замуж за контингента (в речи медсестры) – фраза, понятная лишь при описании соответствующей ситуации: совокупность пациентов, обслуживаемых спецполиклиникой, на «административно-медицинском» языке называется контингентом, ср.: Этот больной принадлежит к контингенту лиц, обслуживаемых нашей поликлиникой. Естественно, что, приобретя значение 'один из множества лиц', слово контингент попало в разряд одушевленных существительных (вышла замуж за контингента). Ср. в речи зощенковского персонажа: А это кто, не президиум на трибуну вышедши?

7. Приведенные примеры свидетельствуют о чрезвычайно свободном обращении носителей просторечия с иноязычной терминологической лексикой. Однако эта свобода – не следствие владения соответствующими понятиями, а, напротив, результат незнания их или весьма приблизительного представления об их содержании. Анормативный характер просторечия как определенной подсистемы русского национального языка делает возможным активизацию в нем таких видов метонимии, которые не встречаются в литературном языке (при переносном или расширительном употреблении специального термина).

Как уже было отмечено вначале, в наши дни социальная и коммуникативная роль просторечия сходит на нет. Поэтому возникает вопрос: заслуживают ли внимания исследователей явления, подобные тем, которых мы коснулись в этой статье? Отвечая на этот вопрос, надо иметь в виду, что при всей коммуникативной ущербности просторечие продолжает выступать как источник, питающий литературный язык новыми средствами выражения. Кроме того, некоторые модели, действующие в просторечной семантике, словообразовании, синтаксисе, со временем могут проникать в разговорную речь носителей литературного языка, активизируя системные языковые потенции и преодолевая сопротивление традиции и нормы. Оценке этих моделей с нормативно-литературной точки зрения (то есть: хороши они или плохи, «пускать» их в литературный оборот или не пускать и т. д.), как кажется, должно предшествовать их объективное изучение, учитывающее как общие тенденции развития русского языка и его подсистем, так и специфику взаимодействия кодифицированных и некодифицированных языковых образований в современных условиях.

Словари как компонент национальной культуры [29]

Широко известно высказывание знаменитого французского писателя, блестящего стилиста Анатоля Франса: «Словарь – это вся Вселенная в алфавитном порядке». Это высказывание следует отнести скорее к энциклопедическим, чем к словарям в обычном смысле этого слова – толковым, орфографическим и другим. Ведь «Вселенную», то есть мир вещей, описывают именно энциклопедии, а в словарях лингвистических содержатся сведения о словах – о том, что они значат, как склоняются или спрягаются, как пишутся и произносятся, как сочетаются друг с другом в предложении, и т.д.

Большинству людей, далеких от филологии, это существенное различие между энциклопедией и словарем или неведомо, или кажется несущественным. Чаще всего именно энциклопедический справочник служит авторитетом, на который ссылаются во всех случаях жизни, идет ли речь, скажем, об устройстве какого-нибудь механизма или об особенностях звучания и употребления названия этого механизма. Если же и обращаются к словарям лингвистическим, то в лучшем случае подобным авторитетом служит словарь Владимира Ивановича Даля, который для многих остался единственным судьей в вопросах, касающихся русского языка.

Никто не станет спорить о несомненных достоинствах этого поистине великого филологического труда. Но он был составлен полтораста лет назад и с тех пор лишь переиздавался (правда, в третьем издании, которое вышло в начале XX в. под редакцией выдающегося языковеда И. А. Бодуэна де Куртенэ, – со значительными добавлениями[30]). Неужто и язык наших дней мы должны оценивать критериями, которых придерживался великий собиратель русского слова?

За полтора столетия в отечественной лексикографии появилась масса словарей – толковых, орфографических, словарей правильного произношения и ударения, исторических, этимологических, словарей языка писателей и др. Достаточно назвать наиболее известные: четырехтомный «ушаковский» (изданный в 30-х гг. XX в. под редакцией Д. Н. Ушакова) «Толковый словарь русского языка» в 4-х томах, Большой (в 17-ти томах) и Малый (в 4-х томах) академические, однотомный словарь С. И. Ожегова и созданный на его основе также однотомный «Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, многократно переиздававшиеся орфографический и орфоэпический словари, самый полный по числу зафиксированных слов современного русского языка «Русский орфографический словарь» под ред. В. В. Лопатина (1999 и 2005 годы издания), «Историко-этимологический словарь» П. Я. Черных, «Словарь языка Пушкина» и мн. др. Только за последние два-три года изданы десятки словарей разного типа, среди которых «Большой толковый словарь русского языка» под ред. С. А. Кузнецова (СПб., 1998), «Толковый словарь русского языка конца XX в.» под ред. Г. Н. Скляревской (СПб., 1998), регулярно переиздающийся «Толковый словарь иноязычных слов» Л. П. Крысина, «Новый объяснительный синонимический словарь» под ред. академика Ю. Д. Апресяна (М., 2004), «Орфоэпический словарь русского языка» (то есть словарь правильного произношения) под редакцией члена-корреспондента АН СССР Р. И. Аванесова – он выдержал несколько изданий и продолжает обновляться и переиздаваться), несколько словарей трудностей и «неправильностей» русского языка.

С горечью надо признать, что большая часть этого несметного словарного богатства не освоена и не осваивается не только «народными массами», но и интеллигенцией. Виноваты в этом и сами лингвисты, плохо пропагандирующие свою науку, и система образования и семейного воспитания. В школе лишь немногие учителя знают, как и зачем следует прибегать к помощи того или иного словаря, и делают это практически на уроках (да и не предусмотрено это действующей школьной программой). В большинстве семей есть в лучшем случае какой-нибудь двуязычный словарь, а орфографический, и тем более толковый, не говоря обо всех прочих, – уже редкость.

Между тем, ясно, что культура обращения со словарем должна закладываться и формироваться в детстве. Тогда и отношение к языку, и его использование в повседневной речевой практике не будут столь варварскими, как сейчас, когда даже в публичной речи коверкаются слова. Помимо набивших оскомину «нАчать», «углУбить», «привЕденный», «средствА» и под., можно даже по радио и с телеэкрана услышать рассказы о «ледяных торсах» (вместо: торосах) или «недюжих усилиях» (вместо: недюжинных) и прочитать в весьма уважаемой газете сетования на то, что произошла оберация (! – имелась в виду, конечно, аберрация, то есть ошибка, невольное отклонение от истины).

Если бы у журналиста, комментатора, телеведущего – а ведь они основные проводники литературной нормы в средствах массовой информации – была привитая еще в детстве привычка заглядывать в словарь, прежде чем делать сомнительные или неверные с точки зрения языковой правильности высказывания, то телезрители не узнали бы, что «Сретенье в переводе с древнегреческого (!) значит встреча» (на самом деле слово это исконно славянское, и корень в нем тот же, что и в слове встреча), что «бОльшая половина дела уже сделана», что «на этом снимке искусственно запечатлен фрагмент боя» ит.п.

Разумеется, правительственным декретом любить словарь не заставишь. Нужна планомерная, кропотливая и систематическая работа (создание культуры, в том числе и культуры обращения с языком, как известно, вообще дело длительное, в отличие от ее разрушения). Можно говорить о нескольких направлениях, в которых эта работа может вестись.

Первое. Создание словарей разных типов и жанров, адресованных разным категориям пользователей – от журналистов и редакторов, использующих язык профессионально, до младших школьников. Естественно, «монополия» на словарную работу принадлежит лингвистам-лексикографам. Как и во всяком деле, словари должны составлять специалисты, а не дилетанты. Между тем, современный книжный рынок России наводнен сомнительной словарной продукцией, многочисленными пиратскими изданиями, к созданию и выпуску которых причастны люди, весьма далекие от филологии. Только один из многих примеров – мифический «Орфографический словарь русского языка» С. И. Ожегова, которым вот уже несколько лет завалены прилавки книжных магазинов и киосков. Хорошо известно, что знаменитый автор однотомного толкового словаря Сергей Иванович Ожегов, участвовавший в создании «Толкового словаря» под ред. Д. Н. Ушакова и скончавшийся в 1964 году, орфографических словарей никогда не составлял.

Второе. Издание таких словарей. Тиражи должны быть достаточными, а цена – доступной. Изданием словарей должны заниматься, разумеется, профессионалы. Немаловажен вопрос и о распространении уже изданных словарей: не секрет, что в наше время то, что публикуется в Москве или Петербурге, часто не доходит до других регионов России.

Третье. Пропаганда словарей в средствах массовой информации. Это дело лингвистов, работников издательств, теле-и радиожурналистов. В такой пропаганде нужна содержательная информация – о типе словаря, о том, на какого рода вопросы в нём можно получить ответ, – и недопустим тон коммерческой рекламы, не считающейся с реальными достоинствами и недостатками конкретного словаря.

Четвертое. Работу со словарями хорошо бы предусмотреть школьной программой по русскому языку. В учебники русского языка для средней школы надо ввести разделы, в которых рассказывалось бы как о разновидностях словарей и их предназначении, так и о том, как следует с ними обращаться, какие сведения о слове в каком словаре искать и т. д. Здесь уместна не только «лобовая» дидактика, но и разнообразные игровые формы, поскольку словарь – благодатная почва для словесных игр, для занимательных опытов и упражнений со словом.

Проблемы представления новых иноязычных заимствований в нормативных словарях [31]

Интенсификация процесса заимствования в русском языке конца XX – начала XXI в. давно находится в поле внимания русистов. Высказываются различные мнения относительно количества и качества заимствуемых слов, особенностей их освоения, их уместности в речи, их взаимоотношений с исконной и ранее заимствованной лексикой, относительно оценки говорящими новых иноязычных слов и т. д. (см., например: [Тимофеева 1992, Костомаров 1993, Брейтер 1997, Крысин 1996, 2002] и мн. др.). Меньшее освещение получают вопросы, связанные с фиксацией иноязычных неологизмов в словарях.

Одними из первых (среди разного типа нормативных словарей) новую лексику фиксируют словари орфографические (см., напр., «Русский орфографический словарь» под редакцией В. В. Лопатина, М., 2005). И это понятно: нередко свежее заимствование имеет неустоявшееся правописание, допускает орфографические варианты (примеры общеизвестны: дистрибьютер – дистрибьютор – дистрибутер – дистрибутор, ремейк – римейк, риэлтор – риелтор – риэлтер —риелтер, сэконд-хэнд – секонд-хенд, мини-маркет – минимаркет, масс-медиа – массмедиа и т. п.; см. об этом более подробно [Нечаева 2004, 2005]), и речевая практика настоятельно требует, чтобы лингвисты нормализовали прежде всего орфографический облик слова.

Некоторое число иноязычных неологизмов попадает в словари орфоэпические – по сходным причинам: носителю языка следует сообщить, как надо произносить то или иное новое, но при этом достаточно употребительное заимствование (ср., например, вариативность произношения согласного перед [э] в словах типа андеграунд, бассет, броузер, дезодорант, дианетика, лейбл, рейтинг, ретро, сервер, степлер, терминал и др.). Надо сказать, однако, что в основном и наиболее авторитетном словаре-справочнике по произношению – «Орфоэпическом словаре русского языка», который регулярно переиздается, отсутствуют многие иноязычные заимствования, содержащие звукосочетания, нуждающиеся в кодификации. В частности, здесь нет многих слов с начальными де-, дез-, ре-, которые в одних словах произносятся с мягким согласным (ревю, ремейк), в других – с твердым (деидеологизация, декомпрессия, делимитация), а в третьих допускается и то, и другое.

Но не меньше трудностей у говорящих вызывают и значения иноязычных неологизмов, условия их употребления, сочетаемость с другими словами в составе предложения и т. п., и здесь помощь носителям языка призваны оказывать словари толковые. Вполне естественно, что среди разного рода толковых словарей наиболее оперативны в регистрации новых заимствований словари иностранных слов. Поскольку, однако, такой словарь призван сообщать пользователю информацию не только о написании слова, но и о его значении, происхождении, давать рекомендации, касающиеся его правильного произношения, приводить примеры употребления слова в речи, ссылаться на близкие по значению лексемы и т. п., лексикографическая обработка слова в словаре иностранных слов – дело гораздо более трудоемкое, чем в орфографическом словаре. Составитель словаря иностранных слов сталкивается с рядом проблем, сопровождающих лексикографическую обработку иноязычного слова. Некоторым из них и посвящен данный раздел книги[32].

Типовая словарная статья в современных толковых словарях содержит несколько видов информации о слове, составляющих своего рода зоны, в каждой из которых пользователь словаря находит сведения только одного вида: таковы, например, зоны толкования, грамматических форм, грамматических характеристик, произносительных рекомендаций, стилистических помет, лексической сочетаемости слова, текстовых иллюстраций его употребления и т. д. Зонный принцип организации словарной статьи позволяет представить сведения о слове в систематическом и при этом структурированном виде, благодаря чему не только легче усвоить эти сведения, но и увидеть сходства и различия слов в семантике, грамматических характеристиках, в сочетаемости с другими словами и иных свойствах[33].

До сравнительно недавнего времени словари иностранных слов выпадали из общего процесса развития современной лексикографии, для которого характерно, с одной стороны, четкое разграничение филологических и энциклопедических словарей, а с другой, тенденция к объединению в одном лексикографическом издании информации как о лингвистических свойствах слова, так и о называемой им реалии. Словари иностранных слов по существу являлись фрагментами энциклопедий: в них сообщались сведения о предметах, понятиях, процессах, свойствах, а лингвистическая информация ограничивалась фиксацией правильного орфографического облика слова, места ударения в нем и справкой о его происхождении. «Толковый словарь иноязычных слов», вышедший в 1998 году, явился первым словарем филологического типа[34], в котором на первом плане находится информация о свойствах с ло в а, а сведения энциклопедического характера играют подчиненную роль (подробнее об этом можно прочесть во вступительной статье к этому словарю).

1. Первая проблема, с которой имел дело составитель упомянутого словаря, – проблема словника. Естественно, она возникает при создании любого лексикографического труда, но у авторов словарей иностранных слов эта проблема имеет некую специфику – необходимо решать вопрос о включении в словарь новой, недавно заимствованной лексики, а это связано с определением ее нормативного статуса: вошло ли данное слово в широкое употребление, или же появление его в речи случайно? известно ли оно всем или, по крайней мере, многим носителям языка, или же мы имеем дело с заимствованием, которое обращается в узком кругу говорящих, ограниченном профессионально, социально или как-либо иначе (а если это так, то надо ли фиксировать в словарях общего типа профессиональные термины, жаргонные слова и т. п.)? каковы шансы данного слова остаться в языке, вступив в семантические, узуальные и стилистические отношения с уже существующими словами и послужив основой для образования производных? и т. д.

Отвечая на эти вопросы, составитель словаря вырабатывает некие критерии, позволяющие решить, какие слова-неологизмы заслуживают быть включенными в словарь, а какие могут быть (хотя бы на некоторое время) оставлены за его пределами. Эти критерии различны по своей природе; можно выделить по крайней мере три их типа: собственно языковые, коммуникативные и социально-психологические.

1.1. К собственно языковым критериям относятся, например, такие:

– необходимость разграничить содержательно близкие, но всё же различающиеся понятия; ср., например, ряды слов типа дорога – шоссе – автострада – автобан – хайвей; переделка – римейк; исключительный – эксклюзивный ипод.; это часто бывает связано с тенденцией к специализации понятий – в той или иной сфере, для тех или иных целей; ср., например, пары типа предупредительный – превентивный, убийца – киллер, представление – презентация и под., эвфемистические, вуалирующие замены – например, в области анатомии, физиологии, медицины (педикулез вместо вшивость, канцер вместо рак, анус вместо задний проход и т. п.);

– тенденция к соответствию нерасчлененности, цельности обозначаемого понятия – нерасчлененности обозначающего: если объект наименования представляет собой одно целое (или, по крайней мере, он как целое мыслится носителями языка), то говорящие стремятся обозначить его одним словом, а не словосочетанием, или же заменить описательное наименование однословным; так появились в русском языке слова типа компьютер (заменившее прежнее электронно-вычислительная машина), электорат (по-русски: совокупность избирателей), хайджекер (по-русски: угонщик самолетов), овертайм (по-русски: дополнительное время) и мн. др.;

– наличие в заимствующем языке сложившихся систем терминов, обслуживающих ту или иную тематическую область, профессиональную среду ит.п. и более или менее единых по источнику заимствования этих терминов: если такие системы есть, то вхождение в язык и укрепление в узусе новых заимствований, относящихся к той же сфере и взятых из того же источника, облегчается; наглядный пример – система обозначений, обращающаяся в вычислительной технике: эта сфера обрастает всё новыми иноязычными (английскими по происхождению) номинациями, в том числе и мало оправданными с точки зрения коммуникативных потребностей – ср., например, замену слова пользователь термином юзер (англ. user) в профессиональном языке программистов.

Отбирая иноязычную лексику при формировании словника, составитель словаря учитывает и такой немаловажный фактор, как принадлежность слова к ядру или же, напротив, к периферии языковой системы. Ядро – это наиболее употребительные слова, принадлежащие литературному языку. В большей или меньшей степени удалены от ядра слова специальные, стилистически сниженные, просторечные, жаргонные, обсценные[35]. Естественно, в первую очередь в словаре фиксируется лексика ядерная, но и лексика периферийная также должна попадать в словарь, только при этом необходимо рассматривать разного рода факторы, которые характеризуют то или иное слово: какую реалию оно обозначает, насколько оно употребительно, какова его стилистическая окраска, какова та социальная или профессиональная среда, в которой это слово чаще всего обращается, и т. д. Не может быть общего решения относительно целого слоя иноязычной лексики (например, терминологической или жаргонной): решение принимается относительно каждого конкретного слова.

1.2. К коммуникативным критериям надо отнести прежде всего потребность в наименовании новой вещи, нового понятия. Если такая потребность настоятельна и иноязычное слово хорошо ее удовлетворяет, то оно имеет шансы остаться в заимствующем языке и часто укореняется, дает производные, вступает в разнообразные отношения с другими словами и т. д.; ср., например, такие заимствования, появившиеся в русском языке в конце XX века: гамбургер, грант, скейтборд, телефакс, хоспис, эвтаназия и мн. др.

Можно усомниться, является ли этот критерий чисто коммуникативным – ведь в потребности как-то обозначить новую вещь, новое понятие сказываются и языковые, и социальные факторы: в языке надо найти соответствующие номинативные средства, а сама новая номинация должна получить одобрение большинства носителей данного языка. Это, несомненно, так. Но коммуникативный фактор, как кажется, играет ведущую роль: именно речевая коммуникация, общение людей невозможно без называния объектов общения.

Еще одним условием, способствующим освоению иноязычного слова в языке-реципиенте, является коммуникативная актуальность того понятия, которое обозначается этим словом. Например, многие понятия, относящиеся к таким сферам деятельности, как политика, экономика, средства массовой информации, спорт и нек. др., весьма актуальны в повседневной коммуникации не только специалистов, работающих в соответствующей сфере, но и в общении обычных носителей языка. Нередко эти понятия имеют иноязычные обозначения: саммит, ваучер, дефолт, инвестиция, спонсор, шоу, пиар, армрестлинг, фристайл и т. п.

Менее специализированные сферы и бытовая жизнь общества также могут характеризоваться коммуникативной актуализацией тех или иных понятий. Очевидно, что если определенное понятие затрагивает жизненно важные интересы людей, то и обозначающее его слово становится употребительным. Например, в современном российском обществе актуальны темы, связанные с разного рода уголовными преступлениями и нарушениями общественной морали: взяточничеством, убийствами, проституцией, наркоманией и т. п. Обсуждение этих тем не обходится, в частности, без употребления слов иноязычного происхождения (наряду с ними широко используются и жаргонизмы): коррупция, коррупционер, киллер, путана, наркотик, наркоман, наркомания, наркокурьер, трафик (путь, по которому переправляются наркотики) и др. Иноязычные неологизмы, которые обозначают коммуникативно актуальные понятия, естественно, должны рассматриваться как реальные или потенциальные элементы лексической системы заимствующего языка и, следовательно, как возможные единицы словника словаря иностранных слов.

1.3. Среди социально-психологических критериев, учет которых необходим при рассмотрении шансов иноязычного неологизма на вхождение в язык, интерес представляет такой фактор, как престижность иноязычного слова по сравнению с исконным или ранее заимствованным и обрусевшим. Как кажется, этот фактор оказывает определенное влияние на активизацию употребления таких слов, как презентация (вместо представление), хотя здесь имеется и некая семантическая причина: презентация – это торжественное представление чего-либо (фильма, книги и т. п.); эксклюзивный (вместо исключительный), которое, правда, легче укладывается в некоторые контексты, чем его русский синоним: ср. эксклюзивное интервью при сомнительности оборота исключительное интервью, – и это обстоятельство, по-видимому, влияет на живучесть иноязычного слова; консалтинг – в контекстах типа «Фирма осуществляет консалтинг» – вместо более обычного, русифицированного, хотя и образованного от той же иноязычной основы, слова консультирование, и нек. др.

Большая социальная престижность иноязычного слова, по сравнению с исконным, вызывает иногда явление, которое может быть названо повышение в ранге: слово, которое в языке-источнике именует обычный объект, в заимствующем языке прилагается к объекту, в том или ином смысле более значительному, более престижному и т. д. Так, французское слово boutique значит 'лавочка, небольшой магазин'; будучи заимствовано русским языком, оно приобретает значение 'магазин модной одежды'; примерно то же происходит с английским словом shop: в русском языке название шоп приложимо не ко всякому магазину, а лишь к такому, который торгует престижными товарами (обыкновенный продмаг шопом никто не назовет); слаксы – это не просто 'широкие брюки' (как в английском), а 'модные широкие брюки особого покроя'. Английское hospice 'приют, богадельня' превращается в хоспис – дорогостоящую больницу для безнадежных больных с максимумом комфортных условий, облегчающих процесс умирания. Итальянское puttana 'шлюха, потаскуха' дает в русском путану – 'валютную проститутку' и т. д.

Такое «повышение в ранге» может способствовать укреплению слова в заимствующем языке.

2. Еще одна группа проблем, которые должен решать составитель словаря иностранных слов, касается видов информации о словах, включаемых в словарь. Поскольку словарная статья организуется по отмеченному выше зонному принципу, то эти проблемы нагляднее всего обсудить в соответствии с зонами словарной статьи.

2.1. Первая из них – «вход» в словарную статью, то есть само заголовочное слово. Обычно оно дается в своей исходной форме: склоняемое существительное – в именительном падеже единственного числа, прилагательное – в форме единственного числа и мужского рода, глагол – в форме инфинитива ит.д. – и отмечается знаком ударения. Какие неясности возникают здесь?

2.1.1. Во-первых, они могут касаться орфографического облика слова. Чаще всего составитель словаря иностранных слов следует за орфографическими словарями, в которых дается нормативное написание слова. Однако в тех случаях, когда неологизм еще не зафиксирован орфографическим словарем, приходится принимать самостоятельное решение по поводу написания этого неологизма. Кроме того, бывают случаи, когда автор словаря иностранных слов корректирует рекомендации составителей словарей орфографических.

Проиллюстрируем сказанное двумя примерами.

В современном русском языке увеличивается число иноязычных слов, которые, помимо своего употребления в качестве самостоятельной лексемы, выступают как словообразующие элементы – в виде первой части сложных слов типа бизнес-класс, секс-услуги и под. Написание большей части таких слов кодифицировано, а именно дана рекомендация об их дефисном написании (см., например, [РОС 2005]). Некоторые же случаи требуют кодификации, поскольку они не вполне аналогичны только что приведенным словам. Это касается тех сложных образований с участием иноязычных элементов, в которых первая часть не употребляется в качестве самостоятельного слова; как писать: грин-карта или гринкарта? ньюс-рум или ньюсрум? веб-сайт или вебсайт? масс-медиа или массмедиа? Следуя в целом той орфографической форме, которую имеет соответствующее слово в языке-доноре, составитель словаря всё же учитывает и речевую практику носителей языка-реципиента и, кроме того, существующую в этом языке орфографическую традицию написания сложных слов.

Второй пример касается написания слова гексаген. В «Толковом словаре иноязычных слов» это слово дается именно в таком написании – с «а» во втором слоге, в отличие от последних изданий «Орфографического словаря русского языка» и [РОС 1999], где рекомендуется писать это слово с «о»: гексоген. Аргументация в пользу первого написания такая.

В русском языке давно утвердилась греческая по происхождению морфема гекса– (от греч. hex 'шесть', в сложных словах hexa… 'шести…'), вычленяемая в таких терминах, как гексахлоран и гексахорд. Эта морфема входит в ряд аналогичных морфем, соответствующих именам других числительных древнегреческого языка: тетра– 'четырех…' (ср. тетралогия, тетрациклин, тетраэдр, тетрагональный), пента– 'пяти…' (ср. пентагон, пентаграмма, пентаметр, пентатлон, пентахорд), гепта– 'семи…' (ср. гептахорд, гептатоника), окта– 'восьми.' (ср. октаэдр, октаподы). Все эти морфемы, как видим, пишутся с буквой -а в финальной части. Откуда же гексОген?

«Словарная» история этого термина, по-видимому, такова.

Первоначально он был зафиксирован в «Политехническом словаре», и авторы этого словаря ошибочно интерпретировали гласный во втором слоге термина как соединительный (как в русских сложных словах типа пароход). Составители «Орфографического словаря» (а затем и [РОС 1999]) просто перенесли термин из «Политехнического словаря», сохранив его написание, так как излишне доверились специалистам в области взрывчатых веществ. А когда журналистам понадобилось использовать на страницах газет этот до недавних пор совершенно не знакомый им химический термин, они сверились с орфографическими словарями как непререкаемыми авторитетами по части написания всех слов, употребляющихся в русском языке, и без всяких колебаний стали писать и печатать гексоген. Во втором издании «Русского орфографического словаря» (см. [РОС 2005]) указана этимологически правильная форма – гексаген.

2.1.2. Во-вторых, в иноязычном слове, которое служит входом в соответствующую словарную статью, должно быть указано нормативное ударение. Поскольку словники словарей иностранных слов обычно не совпадают со словниками словарей орфоэпических, дающих рекомендации относительно норм ударения, у составителя словаря иностранных слов могут возникать вопросы по поводу акцентуации тех или иных иноязычных лексем (в особенности новых, недавно заимствованных и еще не зафиксированных другими словарями), и решать эти вопросы он должен самостоятельно.

Основным критерием здесь служит произношение слова в языке-источнике: как правило, в заимствовании должно сохраняться то же место ударения, что и в слове-прототипе: докумeнт – в соответствии с латинским documentum, партeр – в соответствии с французским parterre, паблuсити – в соответствии с английским publicity, сuлос – в соответствии с испанским silos и т. п. (в процессе употребления слова в языке могут случаться и отклонения от этого правила, но речь сейчас не о них, так как нас интересуют прежде всего иноязычные неологизмы, которые еще не имеют традиции употребления в языке-реципиенте). Тем не менее, при словарной фиксации иноязычных неологизмов могут возникать вариативные или даже неправильные рекомендации относительно ударения в слове.

Акцентная вариантность может объясняться тем, что в качестве источника заимствования с равной вероятностью можно назвать два языка, в которых соответствующее слово имеет разное место ударения. Таково, например, слово тандем: оно могло быть заимствовано и из французского языка, где tandem имеет ударение на втором слоге, и из английского, где tandem произносят с ударением на первом слоге. В соответствии с неединственностью источника заимствования и в русских словарях слово тандем дается с вариативным ударением: тандeм и тaндем (иное дело, что в русском языке один из акцентных вариантов – с ударением на втором слоге – в процессе употребления сделался более употребительным).

Пример ошибочной акцентной рекомендации: указание «Толковым словарем иноязычных слов» места ударения в слове гастарбайтер – на третьем слоге, тогда как в соответствии с оригиналом в этом этимологически сложном слове ударным должен быть второй слог: гастaрбайтер. Зная это, автор словаря, тем не менее, руководствовался наиболее частотным произношением этого слова в современной речевой практике именно в форме гастарбайтер. Однако более правильным решением в данном случае было бы указание вариативного ударения (что и сделано в 6-м издании этого словаря).

2.3. В зоне произношения «Толковый словарь иноязычных слов» дает рекомендации относительно фонетического облика того или иного заимствования. Эти рекомендации касаются лишь таких сторон его произношения, которые специфичны для фонетики иноязычных слов. Главным образом они касаются произношения твердого или мягкого согласного перед фонемой (э) в таких словах, как агрессор, крем, тезисы, претензия, тенденция, несессер и под., сохранения [о] в неударной позиции в словах типа болеро, боа и под., запрета на произношение «лишнего» согласного в словах типа инцидент, компрометировать, прецедент и немногих других явлений. Некоторые из этих рекомендаций актуальны и для новых заимствований, фиксируемых словарями иностранных слов: ср. произношение таких сравнительно недавно заимствованных слов, как бойфренд, брейн-ринг, бренд, дефолт, клипмейкер, плеймейкер, ньюсмейкер, ньюсрум, ноутбук, попкорн, ри-мейк, секонд-хенд, сервер, фитнес, хот-дог и др.

2.4. В зоне грамматических форм сообщается примерно та же информация, которая дается в толковых словарях: флексия родительного падежа склоняемых существительных, родовые окончания; указываются также вариативные формы – например, варианты форм именительного множественного некоторых существительных мужского рода: инспeкторы, – ов и инспекторa, – oв; скрeперы, – ов и проф. скреперa, – oв и т. п.

2.5. В зоне грамматических характеристик обсуждаемый словарь в основном следует за толковыми словарями, но есть и некоторые отличия. В частности, впервые в практике составления толковых словарей при существительных (как склоняемых, так и несклоняемых) последовательно указываются помета одуш. и «сдвоенная» одуш. и неодуш., которые ориентируют пользователя словаря на правильное употребление соответствующего слова в винительном падеже. В большинстве случаев такое употребление не вызывает трудностей, но для ряда слов, в особенности для более или менее малоупотребительных терминов и для несклоняемых существительных, эта помета нетривиальна: ср., например, слово анчоус, которое может употребляться и как одушевленное, и как неодушевленное существительное (ловить анчоусов, но есть анчоусы), слова типа леди, рефери, которые должны согласовываться в винительном падеже с прилагательными-определениями так же, как согласуются определения со склоняемыми существительными: пригласили двух леди (ср.: пригласили двух дам), На ринге мы увидели известного рефери (ср.: … известного судью).

2.6. Сведения об этимологии иноязычного слова занимают отдельную зону. Неологизмы последних лет попадают в русский язык почти исключительно из одного источника – из английского языка в его американском варианте, поэтому особых трудностей с этимологизацией неологизмов не возникает. Трудности могут появляться в тех случаях, когда английский язык играет роль языка-посредника: он питает русский язык не только собственным лексическим материалом, но и словами, взятыми из других языков. Например, слово бутик попало в русский язык не прямо из французского (ср. фр. boutique 'небольшой магазин, лавка'), а через посредство английского, где оно в процессе освоения было «повышено в ранге» и обозначает магазин, торгующий модными товарами.

2.7. В зоне стилистических помет особую роль играют пометы, указывающие на сферу преимущественного употребления данной лексической единицы. Это касается главным образом специальных терминов. Среди неологизмов доля терминов достаточно высока, поэтому пометы типа «мед.», «инф.» (термин информатики), «полит.», «спорт.», «эк.» (термин экономики) и др. весьма частотны: они сопровождают подачу в словаре, например, таких сравнительно недавно заимствованных терминов, как бодибилдинг, брокер, валеология, дайвинг, дефолт, дисплей, дотировать, инвестиция, могул, провайдер, саммит, сканер, фристайл и т. п.

2.8. Одной из самых важных зон словарной статьи в «Толковом словаре иноязычных слов» (как это следует и из самого названия словаря) является зона толкований. Принципиально она мало чем отличается от зоны толкований в обычных толковых словарях, однако доля энциклопедических сведений о реалии, называемой данным словом, здесь больше, чем в толковом словаре общего типа. Это объясняется спецификой описываемого лексического материала: иноязычное слово в большинстве случаев менее известно пользователю языка, чем исконно русское, поэтому оно требует пояснений не только с точки зрения собственно смысла, но и с точки зрения той вне-языковой действительности, фрагмент которой слово обозначает. В особенности это относится к малознакомым словам-неологизмам. Так, например, толкования слов блокбастер, боди-арт, диоксин, Интернет, мультимедиа, прайм-тайм, толлинг, Уотергейт и мн. др., помимо собственно семантической информации, содержат и некоторые сведения энциклопедического характера (о природе самого объекта или понятия, о сфере его распространения или применения, принципе действия и т. п.); подробнее об этом см. наст. изд., с. 113-119.

2.9. Зона иллюстраций – в виде словосочетаний, речений —особенно актуальна для лексикографического представления неологизмов, поскольку у носителей языка трудности могут возникать как раз при употреблении иноязычного неологизма в тексте, при его соединении с другими словами в составе предложения.

2.10. Наконец, финальная зона словарной статьи в «Толковом словаре иноязычных слов» содержит семантические аналоги данного слова, то есть слова, близкие (но не синонимичные) по смыслу. Например, группу аналогов составляют все иноязычные названия спортивных игр с мячом (баскетбол, волейбол, гандбол, поло, пушбол, регби, футбол), съездов и собраний (конгресс, конференция, семинар, симпозиум, форум), разного рода вложений капитала (дотация, инвестиция, кредит, субвенция, субсидия) и т. п. Иноязычный неологизм, попадая в русский язык, нередко «встраивается» в такую группу аналогов, обнаруживая определенную общность с ними в семантике: ср., например, сравнительно недавно заимствованные экономические термины дилер, дистрибьютор, трейдер, которые вместе с другими терминами образуют группу аналогов (брокер, джоббер, дилер, дистрибьютор, маклер, риелтор, трейдер). Словарная статья каждого из этих слов содержит в зоне аналогов все остальные слова, относящиеся к данной группе.

3. В заключение следует сказать, что в процессе заимствования новых иноязычных слов и специальных терминов происходит перестройка семантических отношений (синонимических, антонимических, конверсных и др.) между существующими в языке обозначениями, с одной стороны, и словами-неофитами, с другой. Словарь, фиксирующий заимствования, должен, естественно, реагировать на все эти изменения и представлять их в виде определенной информации в той или иной зоне словарной статьи иноязычного слова.

Сведения о произношении иноязычного слова в толковом словаре [36]

Приспособление иноязычного заимствования к фонетической системе заимствующего языка – одна из сторон укоренения слова на новой для него языковой почве. В отличие от передачи заимствуемого слова графическими средствами языка-реципиента, то есть фактически «мгновенной» замены одной графики на другую (для русского языка это, в большинстве случаев, замена латиницы на кириллицу), фонетическая адаптация иноязычного слова – процесс более или менее длительный. Не так уж редки случаи, когда норма заимствующего языка в течение десятилетий допускает произносительные и акцентные варианты – типа [тэ]ррoр – [т'э]ррoр, [со-нэт] – [сон'эт] – [санэт] – [сан'эт], мизeрный – мuзерный, мaркетинг – маркeтинг и под. Вопрос о том, как произносится то или иное иноязычное слово, для говорящих весьма актуален, поскольку он напрямую связан с реализацией главной функции языка – коммуникативной – и с культурой звучащей речи.

Сведения о произношении слова (не только иноязычного) носитель языка может почерпнуть из орфоэпических словарей, а также из некоторых толковых (например, из словаря С. И. Ожегова и из словаря С. И. Ожегова – Н. Ю. Шведовой). Однако словники первых, как правило, не покрывают всех случаев, когда произношение того или иного слова вызывает сомнения, а в толковых словарях информация о произношении слов дается несистематически. В словарях же иностранных слов, где, казалось бы, и надо искать ответы на вопросы о том, как произносится то или иное заимствование, до сравнительно недавнего времени сведения о произношении слов (как и многие другие типы лингвистической информации) вообще отсутствовали.

В данной статье используется материал «Толкового словаря иноязычных слов» (см. [Крысин 1998]). Словарная статья в этом словаре разделена на 11 зон, в каждой из которых дается один тип информации об иноязычном слове. Это, например, сведения о грамматических свойствах слова, о его этимологии, о стилистических характеристиках, о значении (или значениях), о словообразовательных возможностях и др. (о том, как представлены эти типы лексикографической информации об иноязычном слове, см. в работах [Крысин 1995, 1997, 1998а, 2003], а также в предыдущей статье). Среди зон словарной статьи есть и такая, которая содержит сведения о произносительных особенностях слова. Главным образом, это такие особенности, которые связаны со смягчением/несмягчением согласного перед фонемой (э) (и ее позиционными вариантами), с сохранением [о] в неударной позиции (в словах типа боа), а также с местом ударения или с наличием дополнительного ударения (как в недавних заимствованиях типа бодибилдинг, саундтрек, маунтбайк, Уотергейт и под.).

Орфоэпические рекомендации в рассматриваемом словаре могут касаться произношения иноязычной лексемы в целом или отдельных ее форм (например, только косвенных падежей существительного). По своему характеру эти рекомендации подразделяются на три типа.

1. Указание на нормативное произношение слова или словоформы. Это указание обычно дается тогда, когда в слове имеются произносительные черты, в той или иной мере отклоняющиеся от регулярных орфоэпических правил. Сведения такого рода записываются непосредственно после заглавного слова в квадратных скобках. При этом для удобства читателя знаки фонетической транскрипции почти не используются; исключение составляют знаки основного и дополнительного ударения над гласным, а мягкое или твердое произношение согласного перед /э/ обозначается соответственно сочетаниями «согласный + е» и «согласный + э» (как это давно делается в практике составления орфоэпических словарей). Например:

АБСЕНТЕИЗМ [сэнтэ]; ИНТЕРНЕТ [тэ, нэ]; ИРРЕДEНТА [рэдэ]; МЕДРЕСE [рэсэ]; СEПСИС [сэ]; ЭНEРГИЯ [нэ]; ЭСТЕТИЗМ [тэ].

К этому типу произносительных помет относится и указание на допускаемые нормой варианты – если они не различаются своими стилистическими или какими-либо иными характеристиками, например: ПРЕТEНЗИЯ [ тэ] и [те]; ПАРАМНЕЗИ?Я [нэ] и [не]; ТЕРАПEВТ [те] и [тэ]. При этом порядок приводимых вариантов значим: идущий первым вариант – основной, а идущий вторым – допустимый (тем самым, в приведенных примерах произносительные варианты пре[тэ]нзия, парам[нэ]зйя, [т'э]рапевт являются основными, а варианты пре[т'э]нзия, парам\нСэ]зйя, [тэ]рапевт – допустимыми в пределах существующей орфоэпической нормы). То же касается вариантов ударения в словоформах и вариантов самих этих словоформ: первым указывается более предпочтительный, с точки зрения нормы, акцентный вариант, например: ИНСПEКТОР, – а, мн. инспекторы, – ов и инспектора, – ов.

Поскольку заглавное слово, по общим правилам составления лингвистических словарей, дается со знаком ударения, сведения, касающиеся акцентной нормы, содержатся в самой форме заглавного слова. Если норма допускает два варианта ударения, то оба указываются в заглавном слове: БАЗИ?ЛИ?КА; МИ?ЗEРНЫЙ; МAРКEТИНГ. Если слово, помимо основного, имеет дополнительное ударение, то оба ударения фиксируются в заголовочной форме: БOДИБИ?ЛДЕР; БOЙФРEНД; ПEРИНАТОЛOГИЯ; СEКОНД-ХEНД.

2. Указание на вариативное произношение, связанное со стилистическими или социальными различиями. Это указание, касающееся главным образом ударения, записывается (а) сразу после заглавного слова, если особенность произношения касается всей лексемы, например: КOМПАС [у моряков: компaс]; ФЛЮОРОГРAФИЯ, проф. ФЛЮОРОГРАФИ?Я; (б) после словоформы или словоизменительных флексий, если особенности произношения характеризуют отдельные формы слова, например: ДУБЛЯ?Ж, дубля?жа и проф., прост. дубляжa; СКРEПЕР, а, мн. скрeперы, – ов и проф. скреперa, – oв.

3. Запретительные пометы. Они даются в квадратных скобках после слова или после словоформы и указывают на наиболее распространенные ошибки в произношении, например: МУЗEЙ [не: зэ]; ИНЦИДEНТ [не: инциндeнт]; КИЛОМEТР [не: килoметр]; ПЕРТУРБAЦИЯ [не: перетурбaция, перетрубaция]; БРЕЛOК, брелoка [не: брелка]; ФИКСAЖ, -aжа [не: фиксажa].

При необходимости сочетать два (или более) типа таких указаний о произношении слова или словоформы сначала дается рекомендуемый вариант произношения или ударения, затем указание на стилистически или социально отмеченный способ произношения и запрещающая помета, например: КАУЧУ?К, – чyка [проф. каучукa; не: кaучук]; ПАРТEР [тэ; не: пaртер].

В выборе тех или иных орфоэпических рекомендаций автор опирался главным образом на последние издания «Орфоэпического словаря русского языка» под ред. Р. И. Аванесова, поскольку этот словарь – общепризнанный авторитет в области нормативного произношения. Важное его достоинство заключается, в частности, в том, что он фиксирует произносительные, акцентные и грамматические варианты, не предлагая, в отличие от некоторых других современных словарей и справочников, жестких рекомендаций, расходящихся с реальной картиной русского литературного произношения.

Однако далеко не всегда этот словарь может служить опорой для орфоэпических рекомендаций при составлении словарей, содержащих иноязычную лексику. Словник его невелик, в нем отсутствуют, в частности, и весьма частотные в современной речи иноязычные слова. Например, в 6-м издании словаря (1997 г.) нет слов бойфренд, дефолт, гастарбайтер, граффити, Интернет, клипмейкер, маркетинг, ноутбук, ньюсмейкер, принтер, провайдер, промоутер, римейк, секонд-хенд, секс-шоп, сервер, сканер и мн. др., которые представляют определенные трудности в их произношении и тем самым нуждаются в нормативных орфоэпических рекомендациях. Кроме того, справедливости ради надо сказать, что некоторые рекомендации, содержащиеся в этом словаре и касающиеся иноязычных слов, расходятся с современной речевой практикой. Так, в слове крем указываются как равные произносительные варианты с [рэ] и [р'э], причем вариант с твердым [р] дается первым. Варианты батуд и батут даются именно в таком порядке, хотя, по-видимому, первый вариант устарел (во всяком случае, в спортивной прессе и в речи самих спортсменов употребляется только вторая форма: батут, на батуте, соревнования по батуту и т. д.). Акцентная форма кeта, вероятно, давно вышла из употребления, вытесненная формой с наконечным ударением, которая, однако, в указанном словаре дается лишь как допустимая (ср. также варианты лoсось – лосoсь: словарь дает как предпочтительную первую акцентную форму, тогда как в современной литературной речи явно преобладает форма с ударением на втором слоге).

Словом, для того чтобы «Орфоэпический словарь» сохранил свой авторитет в области норм современного литературного произношения, он нуждается в значительном расширении словника и в изменении некоторых нормативных установок, касающихся, в частности, иноязычных слов. В этом случае он может служить еще более надежной опорой для составителей словарей иного типа при выработке ими орфоэпических рекомендаций.

Об одной модели грамматического освоения иноязычных слов [37]

В русском языке имеется некоторое число несклоняемых прилагательных типа модерн, плиссе, ретро, которые уже на почве заимствовавшего их языка наряду с атрибутивным развили субстантивное значение (которое грамматически оформляется как существительное мужского или, чаще, среднего рода). Ср.: юбка плиссе (= плиссированная) – плиссе замялось (= плиссировка); Мебель в стиле модерн – Я не гонюсь за модерном; Песни в духе ретро – Сейчас мода на всякое ретро.

Подобное совмещение атрибутивного и субстантивного значений отражено в виде соответствующих грамматических помет и толкований в современных толковых словарях (см., например, [СОШ 1997]).

Субстантивное значение может развиваться также у иноязычных наречий. Особенно характерны в этом отношении музыкальные термины типа крещендо. Ср.: Это место в музыкальной пьесе играется крещендо – У него получилось такое потрясающее крещендо!

Так же «устроены» термины адажио, аллегро, аллегретто, анданте, андантино, аппассионато, арпеджио, вибрато, виваче, глиссандо, граве, декрещендо, деташе, диминуэндо, дольче, кантабиле, ларго, легато, ленто, маэстозо, модерато, пиано, пианиссимо, пиччикато (пиццикато), ритенуто, рубато, стаккато, сфорцандо, сфорцато, форте, фортиссимо.

А. А. Зализняк последовательно характеризует эти термины и как наречия, и как несклоняемые существительные среднего рода [Зализняк 1977]. В других словарях совмещение наречного и субстантивного значений отмечается от случая к случаю, чему, впрочем, способствует узкоспециальный характер употребления этих терминов[38].

В толковых словарях рассматриваемые термины, как кажется, должны иметь единую схему описания: сначала толкуется наречное значение, а затем, с использованием элементов первого толкования или со ссылкой на него, – субстантивное значение. Например:

АДAЖИО. 1. нареч. Медленно, протяжно (о темпе исполнения музыкальных произведений). Вашу пьесу надо играть адажио. 2. сущ. нескл., с. Музыкальное произведение или часть его в таком темпе. Замечательное адажио из балета Чайковского «Лебединое озеро».

ПИЧЧИКAТО, ПИЦЦИКAТО. 1. нареч. Об игре на струнном музыкальном инструменте: извлекая звук щипком пальцев. Попробуйте исполнить это место пиччикато. 2. сущ. нескл. , с. Музыкальное произведение, исполнение которого основано на этом приеме. Скрипача попросили исполнить еще одно пиччикато.

СТАККAТО. 1. нареч. О звуках в пении и при игре на музыкальных инструментах: отрывисто, отдельно друг от друга. Трудно будет эту мелодию спеть стаккато. 2. сущ. нескл., с. Фрагмент музыкального произведения, исполняемый таким образом. В этой пьесе несколько чудесных стаккато[39].

Почему разумно принять именно такую схему словарного описания обсуждаемых терминов? По двум (по крайне мере) причинам – этимологической и узуальной: этимологически слова аллегро, анданте, граве, престо и др. – наречия (именно таковы их итальянские прототипы); в музыкальной литературе все они употребляются прежде всего как наречия, а как существительные реально используются лишь некоторые. Производность субстантивного значения, по сравнению с наречным, и должна быть отражена в порядке толкования этих значений.

Подобная логика построения словарной статьи неизменяемых иноязычных слов, совмещающих в себе разные значения и принадлежащих к разным частям речи, должна быть применена и к описанию некоторых лексем из других тематических групп. Приведу лишь один (но весьма неординарный) пример.

Слово аляфуршет совмещает в себе наречное, атрибутивное и субстантивное значения: завтракали аляфуршет (наречие) – завтрак аляфуршет (неизменяемое прилагательное) – Был организован великолепный аляфуршет (склоняемое существительное).

Первым должно толковаться наречное значение (во-первых, соответствующее грамматическому статусу французского a la fourchette и, во-вторых, более употребительное из трех), затем атрибутивное (как первая ступень семантико-граммати-ческой производности). Субстантивное значение, в котором слово получило словоизменительные характеристики и даже утратило начальный комплекс аля– (сейчас в субстантивном значении чаще употребляется слово фуршет: Прием закончился фуршетом), то есть продвинулось на пути грамматической адаптации в русском языке, – описывается в заключительной части словарной статьи этого слова.

Вторичное заимствование и его описание в толковом словаре [40]

В современном русском языке наблюдается процесс вторичного заимствования иноязычных слов: наряду с ранее заимствованным и ассимилированным в языке словом появляется слово, по форме совпадающее с ранее заимствованным, но имеющее иное значение, вплоть до полной омонимии.

Вот примеры иноязычных слов, вторично заимствованных русским языком в конце XX века.

Наряду со словом пилот в значении 'специалист, управляющий летательным аппаратом' [СОШ 1997: 518], заимствованным из французского языка, вероятно, в самом начале XX в., в конце XX в. появилось пилот в значении 'спортсмен, управляющий высокоскоростным спортивным транспортным средством (гоночным автомобилем, бобом – в бобслее, картом – в картинге ит.п.)' – в соответствии с тем же значением слова pilote во французском языке, где это значение появилось раньше, чем в русском. Ср.: «pilote – 4. водитель (автомашины и т. п.)» [НФРС: 820]; в словаре [Petit Robert 1973: 1305] приводится также пример locomotive-pilote, то есть 'ведущий гонщик' (в автомобильных, велосипедных и т. п. соревнованиях).

Новейшим заимствованием является также слово пилот в значении 'пробный выпуск печатного издания', употребительное главным образом в профессиональной среде журналистов. Это значение слова появилось под влиянием англ. pilot, которое среди своих многочисленных значений имеет и такое: «7. разг. 1) пробное мероприятие; мероприятие, проводимое в виде опыта 2) пробная, экспериментальная постановка (пьесы, оперы, балета и т. п.) 3) пробный показ спектакля в провинции (до показа в столице, крупном городе) 4) = pilot film [пробная серия многосерийного фильма]» [НБАРС, II: 689]. Ср. также пилотный в новом значении 'пробный': пилотный проект, пилотное исследование, пилотный выпуск журнала ит.п. – это значение у русского прилагательного появилось также под влиянием английского языка, где прилагательное pilot имеет, в частности, значение 'пробный, экспериментальный' (это значение реализуется, например, в уже приведенном сочетании pilotfilm, а также в словосочетаниях pilot ballon 'пробный шар', pilot plant 'опытная, экспериментальная установка', pilot study 'пробное, экспериментальное исследование' и под., см. [НБАРС, II: 689, 690]).

Новым для русского языка является употребление слова формат в значении 'характер, вид, форма' (Встреча глав европейских государств прошла в обновленном формате; Новый формат передачи телевизионных новостей) – под влиянием англ. format в том же значении; ср.: «3. характер, форма, вид: the format of a conference план, «сценарий» конференции.., 4. форма записи или представления информации» [НБАРС, I: 805]; ранее, в конце XVIII – начале XIX вв. (см. [Современный словарь… 2000: 827], это слово было заимствовано из немецкого языка в значении 'вид, размер печатного издания, тетради, листа'.

Термин директория в информатике обозначает справочник файлов со ссылками на расположение их для поиска операционной системой компьютера; термин заимствован из английского, где directory также является (в одном из значений) компьютерным термином; ср. ранее заимствованное русским языком из французского Директория (фр. Directoire) – первоначально для обозначения коллегиального органа исполнительной власти во Французской республике в 1795-1799 гг., а затем и для именования некоторых контрреволюционных правительств во время Гражданской войны 1917-1922 гг. в

России и на Украине; и в том, и в другом случае заимствования восходят к средневековой латыни, где directorium значило 'управление, руководство'.

Слово конференция известно в русском языке примерно с конца XVIII в. в значении 'совещание представителей каких-либо общественных, профессиональных и т. п. групп по тем или иным вопросам'. В конце XX в. оно начинает употребляться в специализированном «спортивном» значении 'спортивный союз, спортивная ассоциация' (Хоккейная команда из западной конференции) – несомненно, под влиянием англ. conference, которое в американском варианте английского языка имеет как раз такое значение (наряду с другими). Возможно иноязычное влияние также в возникновении спортивного термина легионер 'игрок в составе футбольной, хоккейной и т. п. команды, приглашенный из команды другой страны' – по-видимому, как «незаконное» производное от leage 'лига' (поскольку в словах лига и легионер – этимологически, семантически и фонетически разные корни[41]), но возникло это производное значение у русского слова легионер, а не у англ. legionary, которое таким значением не обладает.

Слово резюме, заимствованное русским языком из французского в середине XIX века (см. [Современный словарь… 2000: 655]) и употребляющееся с тех пор в значении 'краткий вывод из сказанного, написанного' (напр., резюме доклада), в последнее время стало употребляться в еще одном значении: 'краткая автобиография с характеристикой деловых качеств, представляемая кандидатом на какую-либо должность, участником какого-либо конкурса ит.п.' [Крысин 2005: 661]. Это новое значение представляет собой семантическую кальку соответствующего значения многозначного английского слова resume 'краткая биография (представляемая кандидатом на должность)' [НБАРС, III: 81]. В английском языке это слово – также результат заимствования из французского, но указанное его значение развилось уже на английской языковой почве – во французском прототипе resume это значение словарями не отмечается: см., например [Petit Robert 1973; НФРС]. (Подробнее о влиянии семантики иноязычных слов на семантику слов русского языка – исконных и заимствованных – и о возникновении семантических кaлек см. [Крысин 2002].)

Критерии, которые позволяют квалифицировать то или иное слово именно как вторичное заимствование, а не как естественное семантическое развитие ранее заимствованного слова, преимущественно узуальные и экстралингвистические. Например, необходимо принимать во внимание, в какой сфере деятельности впервые появилось новое употребление уже известного слова, в какой стране и в каком языке, в какое время и т. д. Однако не может быть сброшено со счетов и собственно лингвистическое соображение: насколько органичным вылядит то или иное значение как результат семантического саморазвития слова, появления в нем вторичных смыслов. Если объяснить возникновение нового значения как результат семантического развития слова затруднительно (как в приведенных выше примерах), то необходимы поиски источников, в том числе иных языков, которые могли повлиять на появление слова с таким значением.

Решению вопроса о том, что перед нами – вторичное заимствование или еще одно, естественно развившееся новое значение ранее заимствованного иноязычного слова, помогает тот факт, что у формально одного и того же слова в его разных значениях нередко бывают разные источники заимствования (может быть и один, общий язык-источник, но время заимствования – разное: см. выше пример со словом пилот). Так, слово монстр наряду с традиционным отрицательно-оценочным значением 'чудовище, урод' (в этом значении слово заимствовано из французского языка) в последнее время приобрело значение положительно-оценочное 'нечто чрезвычайно значительное, выдающееся' (напр., монстры кинобизнеса – о самых крупных и мощных кинокомпаниях) – несомненное влияние семантики английского слова monster: ср. «monster – 3. что-л. громадное. ~ ship громадный/огромный корабль.» – [НБАРС, II: 470]; в американском сленге слово monster употребительно также в значении 'наркотик, действующий на центральную нервную систему' – см. [АРСАС: 301; Chapman 1975: 282].

Иногда на различие в языках – источниках заимствования указывают те или иные (обычно небольшие) расхождения в фонетическом облике первоначально и вторично заимствованных слов. Так, наряду со старым заимствованием транспарант, пришедшим из французского языка (фр. transparent 'прозрачный'), по-видимому, в середине XIX в. (см. [Современный словарь. 2000: 750]), и производным от него прилагательным транспарантный, в конце XX в. появляется слово транспарентный, которое в словарях описывается следующим образом: «ТРАНСПАРЕНТНЫЙ [англ. transparent прозрачный, явный, очевидный] – полит., дипл. О политической позиции, концепции ит.п.: не содержащий секретов и недомолвок, «прозрачный» для других» [Крысин 2005: 787]; см. также фиксацию слова транспарентность в [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003: 651] в значении 'отсутствие секретности, доступность любой информации', без каких-либо ограничивающих стилистических помет. При этом и ранее заимствованное, и новые слова восходят к одному источнику – латинскому языку, где tr?ns означает 'сквозь, через', а p?rere – 'появляться' (в [Современный словарь. 2000: 751] в качестве второй части этимона указано латинское причастие paratus 'подготовленный, готовый', производное от глагола parare 'подготовить, готовить', что, по-видимому, маловероятно, так как делает затруднительным установление семантической связи и слова транспарант, и нового заимствования транспарентный, и их французского и английского прототипов с латинским источником).

После рассмотрения этих примеров зададимся вопросом: как описывать в толковом словаре вторичные лексические заимствования при условии их полного формального совпадения с ранее заимствованными словами – как омонимы или как значения многозначного слова?

Как кажется, необходимо различать лингвистическую квалификацию того или иного слова (либо как вторично заимствованного, либо как приобретшего новое значение в русском языке), с одной стороны, – и практику подачи подобных фактов в толковом словаре, с другой.

Для выяснения языковой сущности нового лексико-семан-тического явления, несомненно, важно понимать, в каких случаях мы имеем дело с процессом саморазвития языка, а в каких – с иноязычным влиянием. В первом случае мы должны констатировать появление нового значения у ранее заимствованного слова; во втором, когда связь между традиционным и новым значениями трудно объяснить действием механизмов возникновения полисемии, а соответствие нового заимствования определенному иноязычному прототипу, напротив, очевидно, – речь должна идти о вторичном заимствовании.

При словарном же описании «двойного» лексического заимствования действуют те же принципы, что и при подаче всех прочих слов: если в толковании разных смыслов одного слова имеются общие семантические компоненты, то эти смыслы должны интерпретироваться как разные значения многозначного слова; если общих семантических компонентов нет, то соответствующие смыслы должны описываться как омонимичные (и, следовательно, одно и то же по форме слово необходимо давать в толковом словаре в виде омонимов).

Обратимся к приведенным выше примерам.

Два значения слова пилот: 1) 'специалист, управляющий летательным аппаратом' и 2) 'спортсмен, управляющий высокоскоростным транспортным средством' – в толковом словаре скорее всего должны описываться в рамках одной словарной статьи, поскольку у этих значений есть общие семантические компоненты: 'лицо', 'управлять', 'транспортное средство'. Слово же пилот в значении 'пробный выпуск печатного издания' должно составить отдельную словарную статью, поскольку в его значении нет ни одного компонента, который совпадал бы или пересекался с семантическими компонентами слова пилот в его личных значениях. Прилагательное пилотный также должно описываться в разных словарных статьях, то есть как пилотный¹ и пилотный², поскольку первое имеет значение 'относящийся к пилоту, пилотам' (при обозначении этим словом лица), а второе – 'пробный' (полное несовпадение значений, их омонимия).

Разные значения слова формат могут быть описаны в одной словарной статье, так как семантические компоненты 'вид, форма' являются общими для разных значений этого слова (ср. формат бумажного листа и формат телевизионной передачи).

Указанные выше разные значения слова резюме имеют общий смысловой компонент 'краткий' (ср.: 'краткий вывод из сказанного, написанного' – 'краткая автобиография с характеристикой деловых качеств, представляемая кандидатом на какую-либо должность, участником какого-либо конкурса ит.п.'; на этом основании лесикограф вправе описывать эти значения в рамках одной словарной статьи (что и сделано в словарях [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003] и [Крысин 2005]).

Слово конференция естественнее описывать в виде двух словарных статей, поскольку смыслы 'совещание представителей каких-либо общественных, профессиональных и т. п. групп по тем или иным вопросам' и 'спортивный союз, спортивная ассоциация', не имея общих семантических компонентов, явным образом омонимичны. То же самое касается и слова монстр: два смысла – 'чудовище, урод' и 'нечто чрезвычайно значительное, выдающееся' – не имеют общих семантических компонентов, и следовательно, перед нами – два омонима, словарное описание которых должно даваться в виде двух разных словарных статей. В значениях слов директория¹ и Директория² также нет ничего общего, и словари совершенно обоснованно дают эти слова как омонимы: см., например [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003: 205; Крысин 2005: 260][42].

Место энциклопедической информации в лингвистических словарях [43]

1. Совмещение в одной словарной статье лингвистического словаря собственно языковой и энциклопедической информации противоречит традиционной дифференциации всей словарно-справочной литературы на лингвистическую и энциклопедическую. (В свое время эта дифференциация возникла как реакция на неразличение в словарях и справочниках сведений о слове и сведений о называемой словом вещи на ранних этапах существования лексикографии). Но факты такого совмещения в современном словарном деле налицо; они отражают весьма распространенное среди лексикографов стремление дать в одном словарном описании максимально полное представление и о слове, и о реалии, обозначаемой этим словом.

В современной лексикографии наблюдаются две противоположные тенденции – к созданию универсальных словарей и к созданию словарей профильных (по другой терминологии – специализированных). К универсальным принадлежат такие продукты лексикографического труда, которые содержат самые полные сведения о слове, начиная с его орфографии и кончая описанием коммуникативных и прагматических условий его использования в речи. Профильными считаются такие словари, которые описывают какой-либо один вид характеристик слова: например, его произношение (орфоэпические словари), написание (орфографические словари), этимологию (этимологические словари), синонимические отношения с другими словами (словари синонимов) и т. д.

2. И в тех и в других словарях, помимо информации о слове, могут содержаться более или менее пространные сведения о вещи, называемой словом (то есть сведения энциклопедического характера). Однако наиболее уместны такие сведения в словарях первого типа – вследствие принятой в них концепции универсальности описания слова.

3. Тенденция к целенаправленному объединению в одной словарной статье сведений и о слове, и о стоящей за ним реалии наметилась достаточно давно. Одними из первых демонстративно отступили от традиции (деления словарей на лингвистические и энциклопедические) авторы «Толково-комбинаторного словаря русского языка», которые признали недостаточность подачи в лингвистическом словаре только информации о слове, полагая, что «правильное употребление слов в значительной мере определяется тем, каким образом данный язык расчленяет действительность на куски и в каких типовых картинах представляет ее. В связи с этим стали возникать словари «реалий», «речевого этикета» и другие подобные, а в некоторых толковых словарях появилась минимальная энциклопедическая информация, создающая вокруг слова тот культурный и ассоциативный фон, без которого невозможно его корректное использование и понимание» [Мельчук, Жолковский 1984: 73]).

При описании лексики в статьях «Толково-комбинаторного словаря» лингвистический и энциклопедический типы информации четко разграничиваются: они даются в разных зонах словарной статьи. Большая ее часть занята сведениями о значении слова, о его модели управления, об ограничениях на выражение актантных связей и на сочетаемость разных актантов в предложении, о лексических функциях и т. д., а особая зона содержит «указания на разные виды и разные стадии того объекта или процесса, который обозначается ключевым словом, основные способы поведения этого объекта или процесса, его разновидности ит. п.» [Мельчук, Жолковский 1984: 92]. Например, в словарной статье ВЕТЕР описаны виды ветров по географическому характеру местности (бриз, муссон, пассат и др.), по тому, в какой части мира они дуют (свежак, сиверко, сарма, трамонтана, самум и др.), по направлению (норд, норд-ост, зюйд, зюйд-вест и др.), охарактеризованы способы наблюдений над ветром. Очевидно, что подобная информация не нужна для того, чтобы правильно склонять слово ветер, образовывать от него числовые формы или словообразовательные производные, но она необходима для идиоматичного употребления в речи и этого слова, и тех слов, которые обозначают разные виды ветра.

4. В других толковых словарях, созданных в более позднее время, чем «Толково-комбинаторный словарь», место размещения энциклопедических сведений не определено однозначно. Эти сведения могут и занимать отдельную зону, и следовать непосредственно вслед за толкованием, и помещаться в каких-то других местах словарной статьи. Однако принцип совмещения в лингвистическом словаре и чисто языковой, и энциклопедической информации остается весьма популярным.

5. В качестве примера того, каким образом сведения о реалиях сочетаются со сведениями о грамматических, семантических, стилистических и иных характеристиках слова, сошлюсь на опыт работы над «Толковым словарем иноязычных слов» [Крысин 1998].

Хорошо известно, что среди иноязычных заимствований значительное место занимает специальная терминология, а также слова малоупотребительные, известные далеко не каждому носителю заимствующего языка. Во многих случаях оказывается, что обычное толкование слова, аналогичное тому, которое дается в толковых словарях, недостаточно для полного представления как о самой реалии, так и об условиях употребления слова, обозначающего эту реалию. Поэтому в дополнение к толкованию указываются сведения о функциях называемого словом объекта (машины, механизма, прибора и т. п.), особенностях его предназначения, сфер применения, об истории того или иного понятия, о месте его в культуре породившего его народа и в культуре, заимствовавшей и само понятие, и его имя, и т. д.

Например, толкуя слово ацетилен, составитель словаря не ограничивается указанием на то, что это – органическое соединение, являющееся бесцветным газом, но и сообщает способы получения этого газа: «АЦЕТИЛЕН… хим. Органическое соединение – ненасыщенный углеводород алифатического ряда: бесцветный газ, получаемый действием воды на карбид кальция, а также крекингом и пиролизом метана» (с. 94; курсивом выделены слова, которые получают в рассматриваемом словаре толкования на своих алфавитных местах).

А вот как описывается во 2-м издании (2000 г.) цитируемого словаря сравнительно недавнее заимствование уотергейт:

«УОТЕРГEЙТ… полит. 1. с прописной буквы. Политический скандал, вызванный раскрытием того факта, что во время подготовки к президентским выборам 1972 года представители правящей республиканской партии США пытались незаконно установить подслушивающую аппаратуру в отеле «Уотергейт», где располагалась штаб-квартира демократической партии (в ходе этого скандала вскрылись многочисленные факты коррупции, лжесвидетельства ит. п., и президент Р. Никсон под угрозой импичмента вынужден был в 1974 г. уйти в отставку)» (с. 854).

Столь пространное описание позволяет понять мотивы возникновения и переносного значения этого слова, которое употребляется уже как нарицательное существительное:

«2. перен. Вообще какой-н. политический скандал, вызванный вскрывшимися фактами неблаговидного поведения (тайной слежки, подкупа, коррупции и т. п.) представителей верховной власти». (Как известно, комплекс -гейт, вычленившийся из этого слова, впоследствии стал продуктивной словообразовательной морфемой, давшей такие производные, как иран-гейт, кремлъгейт, моникагейт и под. – см. об этом [Земская 1992: 52].)

Эти два примера – иллюстрация того, что энциклопедическая информация может включаться в само толкование и составлять довольно значительную его часть.

В скрытом виде энциклопедические сведения иногда присутствуют даже в иллюстративных примерах, сопровождающих толкование; например:

«ТРИПЛEТ… 1. физ., хим. Система, состоящая из трех частей. Т. элементарных частиц. Т. нуклеотидов» (с. 715; из этих примеров мы можем заключить, что в виде триплетов существуют элементарные частицы и нуклеотиды).

Энциклопедические сведения могут также быть фрагментом этимологической справки (которая в стандартном случае содержит лишь указания на слова-прототипы, послужившие источником данного заимствования, то есть имеет статус лингвистического, а не энциклопедического описания):

«ФИAКР… [фр. fiacre < hotel de saint Fiacre 'отель святого Фиакра' (в Париже), который первым стал держать такого рода экипажи]» (с. 740).

В большинстве же случаев энциклопедическая информация выносится в отдельную зону, которая имеет специальную метку – вертикальную черту:

«АВСТРАЛОПИТEК… антр. Ископаемая человекообразная обезьяна, близкая к предковой форме человека. | А. жил в конце третичного – начале четвертичного периода; череп австралопитека впервые найден в Юж. Африке в 1924 г.» (с. 28);

«МАРАФOНСКИЙ… [по назв. селения Марафон (Maraph?n) в Др. Греции]. В спорте: связанный с дистанциями большой протяженности. М. бег. Марафонская лыжная гонка. | Под Марафоном в 490 г. до н. э. афиняне победили персов; один из греческих воинов прибежал из Марафона в Афины (расстояние – 42 км 195 м) и, сообщив о победе, пал мертвым. В дальнейшем указанное расстояние стало эталоном дистанции в марафонском беге» (с. 415).

За знаком «|» помещаются также замечания об употреблении слова или термина, об их соотнесенности с другими названиями того же или смежного явления, о видах процесса или явления ит.п.:

«ПОЛИГAМИЯ… антр., этн. Многобрачие (многоженство или многомужие). | Термин п. чаще употребляется в значении 'многоженство'» (с. 545);

«ПОМПАДУ'Р²… Администратор-самодур, сановник, обязанный своим возвышением фаворитизму… | Слово п. в этом значении впервые употребил М. Е. Салтыков-Щедрин в повести «Помпадуры и помпадурши»» (с. 551).

«МИТOЗ… биол. Непрямое деление клетки, при котором происходит сложное преобразование компонентов клеточного ядра – хромосом. | М. имеет четыре фазы: анафаза, мета-фаза, профаза, телофаза» (с. 445)

Иногда в зоне энциклопедических сведений дается справка о происхождении слова (более пространная, чем собственно его этимология), которая проясняет смысл или внутреннюю форму описываемого слова:

«КАРНАВAЛ… [фр. carnaval < ит. carnevale < carne 'мясо' + vale 'прощай']… | К. получил свое название в Италии в конце XIII в., когда он был официально приурочен к празднованию масленицы (после которой начинался пост с его запретом на мясную пищу – отсюда название)» (с. 307);

«ТАБЛOИД… [англ. tabloid, букв. 'таблетка']. Бульварная газета (обычно сообщающая скандальные новости). | Первоначально т. – малоформатная газета со сжатым, концентрированным изложением информации; такая газета была метафорически уподоблена таблетке как концентрату лекарства» (с. 680).

В статьях некоторых слов энциклопедическая информация может присутствовать не в одной, а в двух зонах словарной статьи, взаимно дополняя описание. Такова, например, словарная статья несклоняемого существительного бикини:

«БИКИ'НИ… [англ. bikini – по названию атолла Бикини (Bikini) в Тихом океане, где в 1946 и 1954 гг. США проводили испытания атомного и водородного оружия]. Женский купальный костюм, состоящий из узкого бюстгальтера и маленьких плавок. | Название возникло из сравнения эффекта, производимого одетой в такой купальник женщиной, со взрывом атомной бомбы» (с. 113).

6. Приведенные примеры достаточно наглядно демонстрируют полезность, а в ряде случаев и необходимость энциклопедической информации в лингвистическом по своему характеру словаре: это позволяет описать не только собственно языковые характеристики слова, но и тот историко-культурный, технический, социально-бытовой и всякий иной контекст, в котором оно употребляется. Наш опыт показывает, что не всегда удается жестко разграничить лингвистический и энциклопедический типы информации о слове. Придерживаясь правила: помещать энциклопедические сведения в отдельной зоне словарной статьи, – составитель нередко был вынужден отступать от этого правила, и такое отступление было обусловлено особенностями семантики описываемого слова (термина) и спецификой его использования в речи.

Неявные ограничения в лексической и семантической сочетаемости слова [44]

1. Под явными ограничениями в лексической и семантической сочетаемости слова имеются в виду такие, которые прямо указываются в словарном толковании лексемы. Например, в толковании глагола разинуть присутствуют компоненты 'рот, пасть'; тем самым рекомендуются как нормативные только такие виды реализации второй актантной валентности этого глагола, в которых фигурируют либо сами указанные слова (разинуть рот, Лев разинул пасть), либо их синонимы (ср., например, возможность сочетания глагола разинуть с просторечными и жаргонными словами, обозначающими рот: хайло, варежка, хлебало, хлебальник, поддувало и под.).

Неявными можно назвать такие ограничения в лексической и семантической сочетаемости слова, которые не указаны эксплицитно в словарном толковании лексического значения. Например, глагол журчать толкуется в словарях так: 'о воде: течением производить легкий монотонный шум' [СОШ 1997], то есть на вид водного потока и на характер течения воды таким толкованием не накладывается никаких ограничений, и стало быть, допускаются сочетания типа *Волга журчит, *журчит бурный горный поток и т. п., которые воспринимаются как аномальные или, во всяком случае, необычные.

2. Неявные ограничения могут касаться сочетаемости данного слова с семантическими классами слов (семантическая сочетаемость) или с отдельными лексемами (лексическая сочетаемость). Как правило, эти ограничения имеют нежесткий, вероятностный характер, то есть соответствуют утверждениям типа: «чаще всего (обычно) слово X сочетается со словом Y или со словами из семантического класса W и не сочетается со словом Z или со словами из семантического класса Q». Кванторы вида 'чаще всего', 'обычно' указывают на то, что возможны контексты и ситуации, когда слово X всё же можно употребить в сочетании с «запрещенными» лексемами (скажем, в шутливом контексте)[45].

Например, глагол стукнуть в значении 'минуть, исполниться (о летах)' [МАС], 'о возрасте, сроке: минуть, исполниться' [СОШ 1997], в норме употребляющийся в сочетании только с такими числительными или количественно-именными группами, которые обозначают пожилой и средний возраст (Ей стукнуло восемьдесят; Моему сыну уже сорок лет стукнуло; заметим, что это ограничение не содержится в приведенном толковании и не следует из него), – можно употребить в шутку и при обозначении небольшого возраста (дед, обращаясь к внуку-первокласснику: – Ну, и сколько же лет тебе стукнуло?).

3. Ограничения, накладываемые на лексическую и семантическую сочетаемость слова, могут касаться слов, разных как по тематической принадлежности, так и по своим значениям. Это, например, такие лексические группы и отдельные слова:

3.1. Слова, характеризующие возраст человека: см. приведенный выше пример с глаголом стукнуть; ср. также: «Когда человек еще не достиг возраста зрелости или старости, но в своем движении близок к нему ('немного не дошло до'), мы для выражения этой идеи употребляем предлог под: Ему под пятьдесят; Шкловскому было под 80, когда я увидела его снова (Н. Иванова). Не говорят: Ей было под 10, – 10 лет не возраст зрелости, сомнительно Ей под 20, но уже вполне нормально Ей под 30, 40, 50…» [Крейдлин 1996: 213].

3.2. Слова, называющие человека по признаку пола: ср. несочетаемость слов пышный, пышнотелый, сдобный с существительными, обозначающими лиц мужского пола: можно сказать пышная (сдобная, пышнотелая) буфетчица, но не *пышный (сдобный, пышнотелый) буфетчик – см. [Урысон 2000: 246-247], и, напротив, сомнительность сочетаний слов типа прилагательного кряжистый или глагола крякнуть с именами лиц женского пола (если такие сочетания и возможны, то в них обычно присутствует скрытое сравнение лица женского пола с мужчиной – по облику, телосложению, манерам, поведению и т. п.).

3.3. Слова, обозначающие социальные и межличностные отношения; напр., слова типа благоволить, гневаться, распекать не могут сочетаться с именами таких адресатов обозначаемых ими действий, статус или социальная роль которых выше статуса или роли субъекта этих действий: благоволят, гневаются и распекают обычно те, кто имеет власть или занимает более высокое положение, чем те, кому адресованы эти действия; подробнее см. [Крысин 1983].

Предикаты быть похожим, быть другом, которые обычно рассматриваются как симметричные (описание русских симметричных предикатов см. в [Иомдин 1980, 1981]), в действительности имеют определенные ограничения, накладываемые на характер существительных, которые заполняют первую и вторую актантные валентности: можно сказать Сын похож на отца, но не говорят *Отец похож на сына; высказывание Плетнев был другом Пушкина предпочтительнее высказывания Пушкин был другом Плетнева; подробнее об этом см. [Крысин 1986, 1990].

Ограничения, аналогичные тем, которые имеет предикат быть похожим, характеризуют и прилагательное вылитый (точнее, предикат быть вылитым) в значении 'совсем такой же, как; очень похожий' [СУ]; 'такой же, как кто-л.; очень похожий на кого-л.' [МАС]; 'очень похожий на кого-н.' [СОШ 1997]. При речевой реализации конструкции X – вылитый Y должны соблюдаться по крайней мере два условия: в качестве Y-а может фигурировать 1) либо «эталон» или просто лицо, хорошо известное слушающему (а не только говорящему), 2) либо, если речь идет о родственных связях, лицо, которое старше X-а в семейной иерархии или в иерархии родственников. Можно сказать: Наш преподаватель – вылитый Берия; Маша – вылитая мать; Петя – вылитый дядя Миша, но нельзя сказать: *Берия – вылитый наш преподаватель; *Мать – вылитая Маша; *Дядя Миша – вылитый Петя (при условии, что Петя – племянник дяди Миши). Высказывания типа: Наш преподаватель – вылитый Иванов, если не соблюдено первое из указанных условий, неизбежно вызывают у слушающего вопрос: – А кто такой Иванов??

Кроме того, в приведенных выше словарных толкованиях нет указания на то, что прилагательное вылитый, по-видимому, наиболее уместно при сравнении внешности живых существ, преимущественно людей, а не любых предметов (едва ли можно сказать *Этот новый письменный стол – вылитый мой прежний; *Клавиатура этого компьютера – вылитая клавиатура пишущей машинки). Этой особенностью предикат быть вылитым отличается от предиката быть похожим, который не имеет данного ограничения на реализацию первой и второй актантных валентностей (то есть фразы типа Этот новый письменный стол похож на мой прежний; Клавиатура компьютера похожа на клавиатуру пишущей машинки вполне правильны).

4. В рассмотренных примерах фигурируют слова, которые в существующих толковых словарях не имеют помет об ограничениях в их лексической или семантической сочетаемости. Это можно расценивать как недостаток толковых словарей, но, по всей видимости, в толкованиях и не надо предусматривать все виды ограничений на сочетаемость: эта информация может содержаться в отдельной зоне словарной статьи, в которой сообщаются данные обо всех видах и особенностях сочетания данной лексемы с другими словами и классами слов (детальная разработка такой зоны имеет место, например, в «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» под рук. Ю. Д. Апресяна).

Терминологическая лексика в современных лингвистических словарях [46]

1. Как известно, лингвистические словари фиксируют не только лексику общего употребления, но и термины многих наук и отраслей техники. В одних типах словарей эта фиксация ограничивается подачей правильного написания и рекомендациями нормативного их произношения (орфографические и орфоэпические словари – см., например [РОС 2005], [ОС 1997]), в других даются переводы терминов на другой язык (другие языки), как в дву– и многоязычных словарях (см. [Крысин 2005]), в третьих содержатся определения терминов и примеры их употребления в тексте (толковые словари); наконец, имеются специальные терминологические словари, в которых термин получает описание, наиболее адекватное тому, как понимают этот термин представители соответствующей профессии или специальности (правда, такие словари можно назвать лингвистическими с большой натяжкой, поскольку в них мало сведений о собственно языковых свойствах термина – его правильном произношении, грамматических формах, грамматических характеристиках, о его словообразовательных возможностях, сочетаемости с другими словами в тексте и т. п.).

2. В этой статье речь пойдет главным образом о толковых словарях (не терминологических), то есть словарях, адресованных широкому кругу пользователей. Имеются в виду два типа таких словарей: 1) толковые словари русского языка – например, [МАС], «Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова – Н. Ю. Шведовой [СОШ], «Большой толковый словарь русского языка» под ред. С. А. Кузнецова [БТС] и нек. др. (так наз. общие толковые словари) и 2) словари иностранных слов (см., например [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003; СИС 1987; ССИС 1992; Крысин 2005]).

Лексикографическое представление терминов в этих двух типах словарей различается, во-первых, отбором терминов для словника, во-вторых, характером толкования, в-третьих, системой помет, которые используются в словарных статьях, описывающих термины.

2.1. Очевидно, что в словник общих толковых словарей попадает сравнительно небольшое число специальных терминов – главным образом, такие из них, которые вошли или входят в общее употребление, не теряя своего терминологического значения[47]: ср. термины типа апогей, атом, вирус, ген, катод, клетка (живой ткани, организма), компьютер, коррозия, мегаполис, пастеризовать, пигмент, ректификат, реле, репарация, сепсис, табло, шлифовать, экспонировать и т. п.

Словники словарей иностранных слов включают в свой состав гораздо больше специальных терминов. Это объясняется, по крайней мере, двумя причинами: 1) исторически словари иностранных слов были фрагментами энциклопедий, и те понятия, которые в энциклопедиях имели иноязычные наименования, составили основу первых словарей иностранных слов (до недавнего времени словари иностранных слов были по преимуществу энциклопедическими, а не филологическими, то есть содержали информацию, главным образом, о реалиях, понятиях, свойствах, но не о словах, называющих эти реалии, понятия и свойства; подробнее об этом см. [Крысин 1995]); 2) в большинстве специальных терминологий значительный, если не подавляющий, процент составляют иноязычные единицы, при этом многие термины могут принадлежать одновременно нескольким отраслям знания, имея, естественно, и разные дефиниции (ср., например: агглютинация – термин, используемый и лингвистами, и физиологами, агломерат – термин геологии, металлургии и демографии, активация – физический и химический термин, ассоциация – термин психологии, химии, астрономии, ботаники, дивергенция – термин биологии, анатомии, математики, лингвистики, инверсия – термин химии, физики, биологии, лингвистики, математики, метеорологии; термин кодификация хорошо знаком и юристам, и языковедам, матрица – и полиграфистам, и математикам,ремиссия – и финансистам, и медикам и т. п.). Стало быть, для пользователя удобнее, если такие термины будут описаны в одном словаре, а не в разных словарях, относящихся к соответствующим отраслям знания. Таким единым словарем-справочником и служит словарь иностранных слов.

Однако словник и этого словаря имеет определенные ограничения, касающиеся включения в него специальных терминов: как правило, узкоспециальные термины в этот словник не попадают[48].

2.2. В общих толковых словарях термины не имеют строгих дефиниций. Скорее, здесь содержатся такие их толкования, которые соответствуют представлениям обычного носителя языка (не специалиста в данной области науки или техники) о том или ином предмете, явлении, устройстве, процессе. Словари иностранных слов в этом отношении ближе к словарям терминологическим: в их словарных статьях обычно бывают представлены более или менее строгие дефиниции, в целом соответствующие дефинициям, которые дают соответствующим терминам специалисты. Ср., например, словарные статьи одного и того же термина (а) в толковом словаре общего назначения и (б) в словарях иностранных слов:

(а) ГЕНOМ, – а, м. (спец.). Совокупность всех генов—носителей наследственной информации индивидуума. Г. человека [СОШ 1997: 128].

(б) ГЕНOМ, а, м., биол. Совокупность генов, содержащихся в одинарном (гаплоидном) наборе хромосом данной животной или растительной клетки [Крысин 2005: 189]; курсивом в тексте словарной статьи этого словаря выделяются те слова – компоненты толкования, которые описываются в этом же словаре на своем алфавитном месте.

(а) РЕЛE, нескл., ср. (спец.). Устройство для замыкания и размыкания электрической цепи. Электромагнитное р. [СОШ 1997: 675].

(б) РЕЛE, нескл., с., тех. Элемент автоматических устройств, предназначенный для скачкообразных изменений состояния электрической цепи (напр., для ее замыкания или размыкания) в результате внешнего воздействия. Р. времени (устройство, контакты которого замыкаются с нек-рой задержкой во времени после получения управляющего сигнала) [Крысин 2005: 665].

В отличие от общих толковых словарей, словари иностранных слов содержат не только лингвистическую информацию (то есть сведения о слове и его грамматических, лексико-семантических, произносительных и иных языковых свойствах), но и информацию энциклопедического характера: например, об устройстве того или иного механизма, способах его применения, о разновидностях того или иного предмета, вещества, явления, о технологии тех или иных процессов и т. п. Подобного рода энциклопедические сведения могут составлять часть толкования, а могут выделяться в особую зону словарной статьи (как это сделано в [Крысин 2005], где эта зона отделена от собственно дефиниции вертикальной чертой). Ср. следующие примеры:

АЦЕТИЛEН… хим. Органическое соединение – ненасыщенный углеводород алифатического ряда; бесцветный газ, получаемый действием воды на карбид кальция, а также крекингом и пиролизом метана [Крысин 2005: 94];

МИТOЗ… биол. Одна из форм непрямого деления клетки, при которой наблюдается сложное преобразование компонентов клеточного ядра – хромосом; протекает в 4 фазы: профаза, метафаза, анафаза и телофаза; период между двумя последовательными делениями носит название интерфазы (ср. амитоз, мейоз) [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003: 405]; МИТOЗ. биол. Непрямое деление клетки, при котором происходит сложное преобразование компонентов клеточного ядра – хромосом. | М. имеет четыре фазы: анафаза, метафаза, профаза, телофаза [Крысин 2005: 494].

В скрытом виде энциклопедические сведения иногда присутствуют даже в иллюстративных примерах, сопровождающих толкование; например: ТРИПЛEТ… 1. физ.,хим. Система, состоящая из трех частей. Т. элементарных частиц. Т. нуклеотидов [Крысин 2005: 794]; из этих примеров мы можем заключить, что в виде триплетов существуют элементарные частицы и нуклеотиды (подробнее о месте энциклопедической информации в лингвистических словарях см. [Крысин 2003], а также наст. изд., с. 113-119).

Следует подчеркнуть, что в лингвистическом словаре, каковым является словарь иностранных слов, дается мини-м у м энциклопедической информации, необходимый для правильного понимания и употребления того или иного термина. Для поиска более подробных сведений о понятии или явлении, которое обозначается данным термином, пользователь должен обращаться к нелингвистическим словарям – энциклопедиям и специальным терминологическим словарям и справочникам. Надо сказать, что на практике не всегда удается найти этот минимум, и в недавнем прошлом некоторые статьи словарей иностранных слов были перегружены информацией, уместной скорее в энциклопедическом или специальном терминологическом словаре: см., например, описание ряда биологических, химических, физических, технических и т. п. терминов – таких, как газификация, дезоксирибонуклеиновая (кислота), молекулярный, пастеризация, радио, спин и др. – в разных изданиях [СИС 1987] и в созданном на его основе [ССИС 1992]. Ср.:

СПИН… собственный механический момент количества движения элементарной частицы (электрона, протона, нейтрона) или атомного ядра, всегда присущий данному виду частиц, определяющий их свойства и обусловленный их квантовой природой; частицы с целочисленным значением спина (0, 1, 2, …) в спец. единицах h = 6,626 ? 10^-34 Дж ? c называются бозонами, частицы с полуцелым спином (¹/₂, ³/₂ …) – фермионами [ССИС 1992: 573].

Обратим внимание на то, что при столь насыщенном специальной информацией описании в этой словарной статье отсутствует указание (например, с помощью пометы физ.) на область науки, к которой принадлежит термин спин.

2.3. О пометах, относящих тот или иной термин к определенной области знания или техники, которыми сопровождаются специальные термины в толковых словарях и словарях иностранных слов, надо сказать особо.

Основное различие между этими типами словарей заключается в том, что общие толковые словари нередко ограничиваются пометой «спец.» (см. выше примеры словарных статей геном и реле), а в словарях иностранных слов обычно используется система помет, более детально квалифицирующая тот или иной термин с точки зрения принадлежности его соответствующей отрасли знания или техники: ав. (= термин авиации), авт. (= термин автомобильного дела), анат. (= термин анатомии), антр. (= термин антропологии), астр. (= термин астрономии), биол., бот., геогр., геод., геол., инф. (= термин информатики), кулин., кфт. (= термин кино– и фототехники) ит.п. – ср. пометы такого рода в [Крысин 2005]. Такая детализация помет позволяет не только точно отнести тот или иной термин к соответствующей научной дисциплине или области техники, но и дать дифференцированное описание многозначного термина, тогда как составитель толкового словаря общего профиля, ограничиваясь пометой «спец.», может не ставить перед собой задачу подобного дифференцированного описания. Ср. следующие примеры:

ИНВEРСИЯ… 1. лингв. Изменение обычного порядка слов в предложении с целью усилить выразительность речи. 2. В сочетании: инверсия сахаров (хим.) – расщепление сложных сахаров на простые под действием кислот и ферментов. 3. биол. Тип мутации, заключающийся в разрыве и повороте на 180° одного из внутренних участков хромосомы. 4. мат. В комбинаторике: нарушение нормального порядка двух элементов в перестановке. 5. мат. В геометрии: особый вид отображения плоскости или пространства посредством обратных радиусов. 6. метеор. Возрастание температуры воздуха в атмосфере с высотой вместо обычного для тропосферы убывания ее. 7. В сочетании: инверсия геомагнитного поля (физ.) – изменение направления (полярности) магнитного поля Земли на обратное (Северный полюс становится Южным, и наоборот), наблюдающееся через интервалы времени от 0,5 млн до 50 млн лет [Крысин 2005: 299].

ИНВEРСИЯ… (спец.). 1. Изменение нормального положения компонентов, расположение их в обратном порядке. И. геомагнитного поля Земли. И. температуры (повышение температуры в одном из слоев атмосферы вместо нормального понижения). 2. В синтаксисе: изменение нормального (стилистически нейтрального) порядка слов в предложении, сопровождаемое перемещением интонационного центра [СОШ 1997: 246]; см. также [МАС, I: 664], где у слова инверсия только одно значение: оно квалифицируется как лингвистический и литературоведческий термин (с пометами «лингв.», «лит.»).

3. В заключение отметим, что между общими толковыми словарями и словарями иностранных слов, при всех различиях в отборе терминов, их толковании и стилистической квалификации, нет раз и навсегда установленной границы: в одни периоды развития языка определенные термины могут иметь статус сугубо специальных, известных в достаточно узкой профессиональной среде (и в этом случае они должны описываться либо в терминологических словарях, либо в словарях иностранных слов), в другие периоды те же самые термины могут выходить за рамки специального употребления и вливаться в состав общеупотребительной лексики (и в этом случае они могут фиксироваться и в общих толковых словарях). Так, на современном этапе развития русского языка в состав общеупотребительной лексики, регистрируемой общими толковыми словарями, вошло довольно значительное число экономических и финансовых терминов, которые лет 20-30 тому назад были принадлежностью специальных терминологий: ср. термины бартер, брокер, дефолт, дилер, инвестировать, инвестиции, ипотека и др.

Некоторые соображения относительно насыщенности специальных терминологий англоязычными заимствованиями [49]

1. Подходы к анализу и оценке численности и качества иноязычных заимствований а) в общеупотребительном языке и б) в специальной терминологии, обслуживающей какую-либо профессиональную сферу, различны.

Если в первом случае присутствуют ориентация на общепонятность заимствования, его уместность, оценка его свойств с точки зрения смысла, освоенности фонетической и грамматической системами языка, стилистической окраски, конкуренции с соответствующими исконными или ранее заимствованными словами, наконец, соображения языкового вкуса, то во втором случае действуют несколько иные критерии, а именно:

1.1. Связь того или иного конкретного заимствованного термина с процессом интернационализации специальных терминологий: если он «вписывается» в этот процесс, то есть термин известен специалистам (в данной профессиональной сфере) многих стран, шансы его на укоренение в терминологии, использующей это заимствование, высоки, поскольку интернационализация терминологий – процесс, который позволяет людям определенной профессии, живущим в разных странах, легче понимать друг друга.

1.2. Внедряется ли заимствованное слово в уже существующую микросистему терминов или же, напротив, оно приходит в составе целого пучка, покрывающего ту или иную предметную область, которая до этого не имела специальных номинаций, и само вместе с другими составляющими такого пучка образует некую терминологическую микросистему.

Примеры:

1) а) в начале 30-х годов XX века в русской кинематографической терминологии появился заимствованный из немецкого языка термин тонфильм, который, однако, не прижился, поскольку уже существовала микросистема из двух соотносительных терминов: немой фильм – звуковой фильм;

б) пример иного рода: в современной финансовой терминологии используются термины кредитор и дебитор, обозначающие соотносительные понятия. На базе этой микросистемы могут появляться другие термины, обозначающие разновидности должников и заимодавцев (и эти разновидности в действительности есть – правда, они относятся исключительно к разным видам кредиторов: кредитор конкурсный, субординированный, необеспеченный, по денежным обязательствам, по закладной и др., а разновидностей дебиторов, кажется, нет).

Но вот вопрос: возможно ли возрождение самого термина заимодавец, наряду с, по-видимому, всё еще используемым термином заёмщик? Скорее всего, нет, поскольку и кредитор, и дебитор вписываются в общую и в значительной степени интернационализированную финансовую терминологию, а заимодавец (как слово, устаревшее даже для общеупотребительного языка – см. словари) не вписывается;

2) финансово-экономические термины с основой инвест-(инвестиции, инвестировать, инвестор) представляют собой пучок заимствований, достаточно хорошо обслуживающий соответствующую предметную область; более того, они обрастают производными, появившимися уже на русской почве: инвестиционный, инвестирование, инвесторский, а словообразовательная активность специального термина – один из важных показателей его укоренения в данной национальной терминологии.

1.3. В теории иноязычного заимствования давно известна закономерность: однословные номинации имеют преимущество перед описательными оборотами. Поэтому если иноязычное слово, в том числе и специальный термин, замещает исконный описательный оборот, то у него есть шансы закрепиться в языке (снайпер – вместо меткий стрелок, стайер – вместо бегун на длинные дистанции и т. п.). Мне кажется, этот принцип применим и к ряду новых финансовых терминов англоязычного происхождения (естественно, при этом надо учитывать и другие критерии, касающиеся процесса кодификации терминологий).

1.4. При рассмотрении терминологических пар «иноязычное – русское» никак нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что исконное слово часто бывает отягощено дополнительными смыслами и коннотациями (а это мешает его терминологичности, поскольку в идеале термин должен быть однозначен). Например, мне кажется, что слово соучастники, которое предлагается ввести вместо английского стейкхолдеры, имеет слишком явную коннотацию с контекстами типа соучастники преступления (при этом я не утверждаю, что английский термин безусловно хорош).

2. В отличие от общеупотребительного языка, где процесс иноязычного заимствования более или менее стихиен, в специальной терминологии он находится в русле более общего и при этом целенаправленного процесса терминотворчества. Стихия здесь недопустима, поскольку ведет к разнобою и в составе терминов, которые обслуживают данную профессию, и в их дефинициях, и в соотношении с терминами смежных предметных областей и т. д. По-видимому, в каждой профессии должны существовать (а где-то они, вероятно, и существуют) группы кодификаторов, занимающиеся проблемами регулирования данной специальной терминологии. И одна из проблем – иноязычные термины: насколько они уместны и необходимы, как соотносятся с исконными словами, каков их интернациональный статус и т. п.

Мне кажется только, что работа таких экспертных групп не должна опираться на аргументы типа «засилье иностранщины», «свое всегда лучше заимствованного», «обойдемся без американцев» и др. Необходимо учитывать и те объективные критерии, примеры которых я привел.

3. Тексты, создаваемые в рамках той или иной профессии, – специальные исследования, диссертации, монографии, учебники, инструкции ит.п. – как это вполне очевидно, жанрово различны. Различаются они и по языку, по используемым лексическим и терминологическим средствам. Одно дело – документ, написанный для «внутреннего» употребления, то есть обращенный к узкому кругу специалистов, и другое – учебник или учебное пособие, популярная статья на темы данной отрасли знания. В первом случае почти нет ограничений на используемую терминологию, в том числе и иноязычную, – лишь бы она была понятна всем, входящим в этот узкий круг специалистов (например, банковским служащим или людям, работающим на фондовых рынках); во втором необходим отбор терминов и – в необходимых случаях – их пояснение.

4. Последнее: распространение английского языка в современном мире – процесс объективный, не зависящий от воли отдельных лиц и даже целых организаций. Многие отраслевые терминологии складываются в значительной степени под мощным влиянием терминологии англоязычной (самый очевидный пример – вычислительная техника и компьютерные технологии). По существу, англоязычные термины становятся интернациональными. А это соответствует той тенденции, с которой я начал перечисление факторов, влияющих на формирование и функционирование той или иной специальной терминологии. В то же время вполне естественна стратегия регулирования процесса терминотворчества. И здесь выбор между своим, исконным термином и чужим, заимствованным целесообразно делать под определенным углом зрения: что лучше выполняет свою функцию – обозначает соответствующее понятие, то и должно приниматься в качестве основной номинации.

О типах лексикографической информации в русской части русско-иноязычных словарей [50]

Создание двуязычных словарей представляет собой самостоятельную отрасль современной лексикографии. Теория и практика составления этих словарей имеет большую традицию. В разное время и разными авторами в специальной литературе обсуждались такие вопросы, касающиеся создания двуязычных словарей, как их предназначение, объем и характер словников, соотношение «ядра и периферии» лексики при формировании словника и при подаче лингвистических сведений о слове, структура словарных статей, типы информации, относящейся как к входному слову, так и к его переводу, возможность сочетания в словарной статье лингвистических и энциклопедических сведений и т. п. (см., например: [Копецкий 1974; Берков 1973, 1977, 2004; Аракин 1977; Ким 1981; Головащук 1987; Апресян 1993] и др.); работы, посвященные двуязычным словарям, составляют большой раздел в библиографическом справочнике по современной лексикографии Ладислава Згусты [Zgusta 1988], издается международный журнал «Bilingual Dictionaries)), регулярно проводятся конференции и рабочие совещания по проблемам составления общих и отраслевых двуязычных словарей и т. д.

Тем не менее, приступая к созданию того или иного двуязычного словаря, лексикограф нередко обнаруживает: кое-что в теории и технике составления таких словарей не вполне ясно. Кроме того, задача разработки словаря двух определенных языков (а не вообще двуязычных словарей как жанра лексикографии) может порождать вопросы, специфичные именно для данного лексикографического труда. Они касаются как отбора лексики – и тем самым объема и характера словника, – так и структуры и содержания словарных статей. Неясно, например, должны ли чем-либо принципиальным различаться двуязычные словари, служащие для перевода слов генетически и типологически далеких языков, с одной стороны, и словари, которые служат для перевода слов генетически родственных и типологически близких языков, с другой стороны (интуитивно кажется, что чем сильнее один язык отличается от другого, тем более разнообразные средства требуются для адекватного описания его слов и, в частности, для перевода их на другой язык); какого рода сведениями должно сопровождаться слово входного языка (заметим, что та лингвистическая информация о входном слове, которая содержится даже в лучших русско-иноязычных словарях[51], представляется недостаточной); каково должно быть соотношение в словаре (и, соответственно, в его словарных статьях) собственно лингвистических сведений о слове и энциклопедической информации о том, что данное слово обозначает, и т. п.

Я далек от мысли, что в данной статье даже небольшая доля подобных вопросов найдет исчерпывающие ответы – хотя бы потому, что речь пойдет лишь о русской части одного конкретного словаря – русско-украинского. Однако, коль скоро ставится задача создания такого словаря, необходимо сформировать определенное представление о том, каким должен быть его словник, какого рода сведения о входном слове будут содержаться в словарной статье и каков порядок подачи этих сведений в этом словаре.

Большой русско-украинский словарь (далее – БРУС) составляется в сотрудничестве с Языково-информационным («Мовно-шформацшним») Фондом Национальной академии Украины с ориентацией на наиболее полное лексикографическое отражение лексики и фразеологии русского и украинского языков конца XX – начала XXI в. Российская сторона в лице Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН разрабатывает русскую часть этого словаря. Приблизительный планируемый объем русской части – 120 тыс. словарных статей, с последующим пополнением словника.

I. Состав словаря

Входная (русская) часть Словаря содержит описание четырех типов языковых единиц:

1) слов;

2) словообразовательных морфем;

3) терминологических сочетаний;

4) фразеологизмов.

1. Слова

1.1. Основу русского словника составляет лексика и фразеология современного литературного языка в двух его разновидностях – книжной (кодифицированной) и разговорной. Кроме того, в БРУС включаются наиболее употребительные в современной речи слова просторечного, диалектного и жаргонного происхождения (напр., охальник, баба 'женщина', притаранить 'принести, притащить'; намедни, шибко; беспредел, тусовка, баксы, прокол и т. п.), в том числе слова, которые в толковых словарях имеют пометы «груб.», «вульг.», «бран.» (ср., например, различного рода оскорбительные характеристики человека: гад, зараза, придурок, сволочь; жид, кацап, хохол, чучмек и т. п.).

1.2. Ввиду того, что БРУС задуман как самый полный русско-украинский словарь, в нем в достаточно значительном объеме должна быть представлена специальная – научная и техническая – терминология как в виде однословных терминов, так и в виде терминологических словосочетаний. Особое внимание следует обратить на такие области профессиональной деятельности, которые в последние десятилетия бурно обогащаются новой лексикой и фразеологией, распространяющейся и среди неспециалистов: таковы, например, медицина, вычислительная техника, спорт, экономика и нек. др. Выборка терминологической лексики и терминосочетаний должна осуществляться как из русской части соответствующих отраслевых двуязычных словарей и из кратких энциклопедических словарей по различным направлениям науки и техники, так и путем обращения к специалистам в соответствующей профессиональной сфере.

1.3. В словник включаются также некоторые разряды собственных имен, называющих лица и объекты, имеющие общекультурное или историческое значение:

• имена библейских и мифологических персонажей (многие из этих имен приобрели и переносное значение): Амур, Аполлон, Геркулес, Ирод, Иуда, Каин, Персей, Сатурн ит. п.;

• имена основателей мировых религий: Будда, Магомет (Мохаммед), Христос, названия священных религиозных книг: Библия, Коран, Талмуд, Тора;

• названия религиозных праздников и знаменательных дат: Рождество, Пасха, Вознесение, Благовещенье, Сретенье; Байрам, Рамазан и т. п.

• названия крупных исторических эпох, выдающихся событий, оставивших след в истории человечества или же сделавшихся символами определенных понятий, действий, поступков ит.п.: Возрождение, Реконкиста, Ренессанс и др.;

• топонимы, послужившие основой для формирования переносных значений соответствующих слов, для образования фразеологизмов и т. п., напр.: Голгофа, Рубикон (ср. перейти Рубикон в значении 'совершить решительный поступок, принять бесповоротное решение'), Каносса (ср. идти в Каноссу 'смиряться, признавать себя побежденным') и т. п.

1.4. Все производные слова, образованные от одной основы, даются в Словаре каждое на своем алфавитном месте, например: решать, решение, решимость, решительно, решительность, решительный, решить (о подаче глаголов совершенного и несовершенного вида см. ниже); бессистемно, бессистемность, бессистемный, внесистемный, система, систематизация, систематизировать, систематика, систематически, систематический, систематичный, системно, системность, системный, системотехника, системщик.

1.5. В качестве самостоятельных входных единиц русского словника должны фигурировать некоторые сокращения. Помимо слоговых аббревиатур типа профком, спецназ, рыбхоз, которые по своим грамматическим свойствам ничем не отличаются от обычных склоняемых существительных (и, следовательно, должны включаться в словник БРУСа), это буквенные аббревиатуры типа бомж, загс, ОМОН, грамматический статус которых также подобен грамматическому статусу обычных существительных.

По-видимому, и другие виды буквенных и звуковых аббревиатур могут включаться в словник, несмотря на определенную «ущербность» их с точки зрения грамматики (несклоняемость, отсутствие форм числа и т. п.). Это касается тех сокращений, которые в украинском языке могут иметь также аббревиатурные соответствия, образованные, однако, на основе собственных, украинских слов-компонентов: ср., например, аббревиатуры типа МАГАТЭ (Международное Агентство по АТомной Энергии), ОМОН (Отряд Милиции Особого Назначения) и под. Такие аббревиатуры, естественно, должны иметь перевод на украинский язык.

1.6. Не включаются в словник следующие разряды слов:

• лексика обсценная;

• названия торговых марок – напр., марок автомобилей («Москвич», «Волга», «Мерседес», «Форд», «Тойота»), типов самолетов («Боинг», «Конкорд»), марок радио– и телеаппаратуры («Панасоник», «Шарп») ит. п.;

• названия лекарств (кроме самых ходовых – ср. названия типа анальгин, аспирин и под.);

• названия сортов сигарет, папирос («Ява», «Мальборо»), марок вин («Киндзмараули», «Куантро»), за исключением родовых названий типа виски, водка, джин, коньяк, портвейн,ром, самогон, которые, естественно, в словник включаются;

• слова – «кентавры», одна из частей которых (обычно первая) пишется латинскими буквами, типа: web-конференция, www-чат, pin-карта, TV-программа, ISQ-сервер и под.

2. Словообразовательные морфемы

В качестве самостоятельных входных единиц в словарь включаются словообразовательные морфемы:

• префиксы: а-, анти-, в-, вне-, воз-, за-, из-, к-, контр-, меж-, между-, на-, недо-, о– (об-, обо-), около-, пере-, по-, при-, про-тиво-, псевдо-,ре-, с– (со-), супер-,у– ,ультра– и под.;

• суффиксы: – ание, – ение, – тель, – тор, – ник, – чик, – щик, – ка, – н-, – ск-, – ов-, – овать, – ировать, – изировать и др.;

• иноязычные корневые морфемы типа аудио.., бизнес-.., био.., видео.., …гейт, …дром, зоо.., интер.., кардио.., кибер-.., кос-мо.., …ман, …мания,мини-..,ретро.., секс-.., …фон, фоно.., шоу-.., электро.., этно… и под., весьма продуктивные в современном русском языке.

Среди этих морфем немало новых, которые в значительной степени сохраняют вещественное значение и могут образовывать сложные слова по сравнительно новым для русского языка словообразовательным моделям: ср. бизнес-… (бизнес-класс, бизнес-план), кибер-… (кибер-пространство, кибер-машина), секс-… (секс-символ, секс-услуги) ипод. Каждое слово, образованное с помощью подобных иноязычных словообразовательных морфем (напр., биосинтез, видеоман, электрокардиография, бизнес-план, кибер-машина, секс-символ и др.), дается в Словаре в качестве самостоятельной входной единицы. Естественно, список подобных сложений не может быть исчерпывающим (их производство в современном русском языке весьма продуктивно и численность их стремительно увеличивается), однако наиболее употребительные из них должны быть в Словаре.

3. Терминологические сочетания

В качестве отдельных единиц словника даются те терминологические сочетания, которые в своем составе имеют уникальные лексемы, не употребляющиеся вне данного терминологического сочетания (типа бикфордов шнур). Входом в словарную статью служит первое слово такого терминологического сочетания. Другие виды терминологических сочетаний описываются внутри словарной статьи опорного компонента: напр., усталость металла – в словарной статье МЕТАЛЛ, лошадиная сила – в статье СИЛА, коэффициент полезного действия – в статье КОЭФФИЦИЕНТ и т. д.

4. Фразеологизмы

В качестве самостоятельных единиц словника даются такие фразеологизмы, которые в своем составе содержат уникальные лексемы, не употребляющиеся вне данного фразеологического сочетания, – типа бить баклуши, распускать нюни, ничтоже сумняшеся и под. Входом в словарную статью служит как раз такая уникальная лексема, напр.:

баклyши: бить баклши..;

нюни: распускaть ню?ни…

Словарная статья фразеологизма ничтоже сумняшеся (и немногих ему подобных, в которых оба компонента являются уникальными для современного русского языка лексемами или словоформами) начинается с первого компонента:

ничтoже сумня?шеся…

Другие виды фразеологических сочетаний описываются внутри словарной статьи одного из компонентов фразеологизма: напр., водить за нос – в словарной статье НОС, откалывать номера – в словарной статье НОМЕР, играть первую скрипку – в словарной статье СКРИПКА и т. д.

II. Порядок подачи слов в русской части словаря

1. Вход в словарную статью

1.1. Входные единицы даются в алфавитном порядке. Входное слово начинается со строчной буквы (кроме имен собственных), набирается полужирным шрифтом и снабжается знаком ударения, напр.: вслeдствие; инцидeнт; ктo-нибудь; начaть; наoтмашь; очереднoй; Аполлoн. У слов, содержащих букву ё, которая в русских словах всегда ударна, знак ударения над ё отсутствует: ёлка, просёлочный, невтерпёж, дёргать.

Словообразовательные морфемы, являющиеся входами в их словарные статьи, знака ударения не имеют: аудио..; …мания; между..; противо..; – тель; – ка; – овать; – ировать и т. п.

1.2. Если одно и то же существительное употребляется в русском языке и как нарицательное, и как собственное, то их алфавитный порядок в словаре определяется отношениями мотивации: первой по алфавиту следует статья мотивирующего имени, а второй – статья слова мотивируемого. Таковы, например, отношения между именами библейских и мифологических персонажей и возникшими на их основе существительными с переносными значениями, напр.:

Геркулeс (древнегреческий мифологический герой);

геркулeс (1) человек огромной физической силы; 2) сорт овсяной крупы);

Кaин (библейский персонаж);

кaин (предатель).

Имена знаков зодиака – Весы, Дева, Скорпион и т. п., – напротив, мотивированы соответствующими нарицательными существительными (весы, дева, скорпион), поэтому они описываются в словарных статьях, которые следуют после словарных статей нарицательных существительных.

1.3. Многосложные слова, а также те этимологически сложные иноязычные слова, которые еще недостаточно освоены русским языком, имеют, кроме основного, еще и побочное ударение, иногда два, напр.: грoмкоговори?тель, oстросюжeтный, элeктрокaрдиология; сaундтрeк, снoубoрдинг, Уoтергeйт.

1.4. Если слово имеет варианты написания, то такие варианты даются в последовательности, определяемой алфавитным принципом, а второй из вариантов, кроме того, помещается на своем алфавитном месте в виде отсылочной статьи; напр.:

плeер и плeйер..;

плeйер – см. плeер.

Если подобные варианты различаются по степени употребительности, то первым дается более употребительный вариант, затем менее употребительный, который, кроме того, на своем алфавитном месте составляет отсылочную статью, напр.:

конквистадoр – см. конкистадoр;

конкистадoр и (устар.) конквистадoр…

Если слово имеет варианты, различающиеся по своим грамматическим характеристикам, то порядок подачи таких вариантов (с соответствующими грамматическими пометами) также определяется степенью их употребительности: первым дается более употребительный вариант, напр.:

кaди, м., нескл. и (устар.) кaдий, – я, м.;

кайфовaть и кейфовaть.

Если варианты различаются одной буквой в середине слова и при этом ни один из них не имеет преимуществ по употребительности, стилистической окраске и т. п., то такие варианты даются в виде одного заглавного слова, а варьируемая буква указыватся в круглых скобках, напр.: анде(р)грaунд.

1.5. Слова-омонимы обозначаются арабской цифрой в верхней правой части входного слова, как это обычно и делается в лексикографической практике. При этом порядок подачи омонимов определяется степенью их употребительности: первым дается наиболее употребительный омоним, затем – менее употребительный, далее – специальный, жаргонный и т.д., напр.:

бaнка¹ (сосуд);

бaнка² (отмель на морском дне), мор.;

бaнка³ (сиденье в лодке для гребцов), мор.;

бaнка⁴ (гол), жарг.

1.6. Раздельно пишущиеся наречия – типа во всеоружии, на отшибе, без утайки, второй компонент которых не употребляется в виде самостоятельного слова, – помещаются в словаре так: в качестве входной единицы фигурирует знаменательное слово, на основе которого образовано наречие, а за этим знаменательным словом после двоеточия следует само наречие, напр.:

всеорyжие: во всеорyжии;

отшuб: на отшuбе;

утaйка: без утaйки.

Другие раздельно пишущиеся наречия – типа без конца, до смерти, за границей, под утро – даются внутри словарной статьи знаменательного слова, входящего в состав такого наречия.

1.7. Раздельно пишущиеся предлоги типа в течение, в отношении, за счет, по поводу, с помощью помещаются в соответствующей зоне (см. об этом ниже) словарной статьи знаменательного слова, формирующего подобные предлоги, напр.:

течeни\е… в ~е..;

отношeни\е… в ~и..;

счёт… за повод… по ~у..;

пoмощ\ь… с ~ью…

1.8. Составные союзы типа потому что, оттого что, так как описываются в словарной статье, входом в которую является первый компонент такого союза:

потомy: … потомy что..;

оттогo: …оттогo что..;

так: . тaк как.

В таких словарных статьях должны описываться и другие составные союзы с данным словом (напр., потому как, так что и т. п.).

Сведения о специфике подачи заглавных слов, принадлежащих разным частям речи, см. ниже, в разделе 2.1.

2. Структура русской части словарной статьи

Русская часть словарной статьи имеет несколько зон, каждая из которых содержит определенный тип лексикографической информации о входной единице. Выделяются следующие зоны:

1) зона входного (заглавного) слова;

2) зона помет о произношении заглавного слова или его форм;

3) зона грамматических сведений о слове;

4) зона стилистических помет;

5) зона синтаксического управления (для предикатных слов);

6) зона семантических пояснений;

7) зона полусвободной лексико-семантической сочетаемости;

8) зона фразеологизмов и терминологических сочетаний;

9) зона прагматических сведений, касающихся особенностей употребления данного слова, специфики использования обозначаемой им реалии и т. п.

Зоны (1) и (3) обязательны (они есть в любой словарной статье), остальные зоны факультативны: они заполняются лишь при наличии соответствующей информации о слове и его свойствах.

2.1. Зона входного (заглавного) слова. В дополнение к тем положениям, которые составляют содержание пункта следует сказать, что в качестве заглавного слова могут фигурировать слова всех частей речи, имеющихся в русском языке, и, кроме того, словообразовательные морфемы, фразеологизмы и терминологические словосочетания (см. выше, разделы I.1-I.4). Финальная часть входного слова, которая при словоизменении чередуется с другими частями, отделяется вертикальной чертой, например:

вод|a;

молок|o;

чeстност|ь;

хорoш|ий;

золот|oй;

читa|ть;

вeр|ить;

ид|тu.

2.1.1. Заглавные слова – склоняемые существительные даются в форме именительного падежа единственного числа:

вeчер;

голов|a;

сoлнц|е.

2.1.2. Зона заглавного слова у несклоняемых существительных состоит из такого существительного:

жалюзu;

кoфе;

портьe.

2.1.3. Заглавные слова – изменяемые прилагательные даются в форме мужского рода и единственного числа:

деревя?нн|ый;

дорог|oй;

рaдостн|ый.

2.1.4. Зона заглавного слова у неизменяемых прилагательных состоит из такого прилагательного:

беж;

хaки;

эпoнж.

2.1.5. Заглавные слова – глаголы даются в форме инфинитива совершенного и несовершенного вида. В тех случаях, когда между этими формами – лишь видовое различие (как, например, в глаголах начать – начинать), не осложненное различиями лексического характера, одна из глагольных форм, а именно, форма совершенного вида составляет отсылочную статью к статье глагола несовершенного вида, то есть, например:

начинa|ть.

нач|aть – см. начинать.

Общий принцип подачи многозначных глаголов, у которых видовые формы, помимо грамматических различий, имеют различия лексико-семантические, состоит в том, что в качестве входной единицы избирается та видовая форма, которая «покрывает» наибольшее число лексических значений данного глагола. Чаще всего (но далеко не всегда!) это оказывается форма несовершенного вида. Ср., например, различия в числе лексических значений у глагольных пар типа идти – пойти, наступать – наступить (в значении 'ведя военные действия, двигаться вперед, тесня противника' форма совершенного вида не употребляется),рисовать – нарисовать (в контекстах типа Она прекрасно рисует форма совершенного вида невозможна) и под.

В большинстве случаев, однако, формы совершенного и несовершенного вида, помимо чисто видовых различий, имеют и более или менее значительные лексико-семантические расхождения: ср., например, семантические и сочетаемостные различия членов таких глагольных пар, как говорить – сказать (с одной стороны, в контекстах типа Ребенок еще не говорит; говорить с другом; Это говорит о многом; В нем говорит зависть и нек. др. форма совершенного вида невозможна, а с другой, в контекстах типа Скажите, пожалуйста, который час? – Когда вы дадите ответ? – Ну, скажем, завтра и нек. др. невозможен глагол говорить; кроме того, сказать участвует в достаточно большом числе фразеологизованных выражений типа Скажите, какой умник нашелся! сказать по совести; ничего не скажешь; Этим всё сказано и др.), решать – решить (Он не решал эту задачу означает, что он и не приступал к ее решению, а Он не решил эту задачу означает, что он пытался совершить соответствующее действие, но не смог довести его до нужного результата), удивлять – удивить (в некоторых сочетаниях с отрицанием возможен только совершенный вид: Его ничем не удивишь {не удивить)) и мн. др.

У ряда многозначных глаголов форме несовершенного вида соответствуют разные формы вида совершенного (иногда с определенными лексико-семантическими «наращениями») – в зависимости от значения: ср. бить – побить, избить (Мальчика побили {избили) одноклассники), разбить (Разбили всю посуду), пробить (Часы пробили двенадцать); терзать – растерзать (Волк терзал – растерзал ягненка), истерзать (Душу терзали – истерзали сомнения) и под.

Кроме того, каждый член видовой пары (даже в случае, если эта пара является «чистовидовой») может иметь специфическую сочетаемость или фразеологию: ср., например, выражения сказано – сделано, будет сделано! сделал дело – гуляй смело идр., в которых возможна только форма совершенного вида сделать и ее производные. Поэтому в большинстве случаев глаголы совершенного и несовершенного вида должны каждый составлять самостоятельную словарную статью, правда, с разным объемом информации, что зависит от степени, в которой различаются члены одной видовой пары.

С другой стороны, при рассмотрении вопроса о виде, в котором глагол должен описываться в словаре, могут приниматься и решения в пользу какого-либо одного члена видовой пары. Так, некоторые группы глаголов правильнее давать в форме совершенного вида, поскольку форма вида несовершенного менее употребительна или даже теоретически «невыводима» из формы совершенного вида: таковы, например, некоторые глаголы с суффиксами -ну-, – ану– со значением однократного действия (уснуть – форма совершенного вида усыпать, в отличие от засыпать, – по-видимому, окончательно устарела и сейчас не употребляется; пугануть – форма несовершенного вида пугать имеет другое значение: можно сказать Неизвестность пугает меня, но нельзя *Неизвестность пуганула меня). Одновидовые глаголы (типа заблудиться, молвить, ринуться, хлынуть – только сов., блуждать, заблуждаться, зависеть, находиться, присутствовать, преобладать – только несов.), естественно, даются в форме соответствующего вида (поскольку другой формы у них просто нет).

2.1.6. У наречий в зоне заглавного слова помещается само такое наречие:

вверхy;

зaвтра;

сгорячa;

нарoчно;

oчень;

двaжды;

вeсело;

мучuтельно.

2.1.7. Количественные и собирательные числительные в зоне заглавного слова даются так же, как существительные:

пят|ь;

девянoст|о;

сeмер|о.

Порядковые числительные даются как изменяемые прилагательные:

пeрв|ый;

седьм|oй.

2.1.8. У слов, принадлежащих к служебным частям речи, которые не имеют форм словоизменения, – союзов, предлогов, частиц, – а также у междометий зона заглавного слова состоит из такого слова:

и;

чтoбы;

в;

uз-за;

дaже;

неужeли;

урa.

2.1.9. Частицы -ка, – нибудь, – либо, – таки, – то, которые существуют только в связанном состоянии с другими словами, а также частица кое-, которая в косвенных падежах местоимений кое-кто, кое-что может «отрываться» от второй части первообразным предлогом и тем самым теряет свойство связанности (ср.: кое у кого, кое с чем), описываются в самостоятельных словарных статьях (входом в такую словарную статью служит каждая из этих частиц). Свои словарные статьи имеют также частицы бы и ли.

2.1.10. Зона заглавного слова у словообразовательных морфем состоит из самой морфемы, напр.: за-;

до-;

– тель;

– ство;

видео..;

...ман;

экс-..,

с указанием в необходимых случаях морфонологических вариантов таких морфем и условий их появления:

о-, об-, обо-;

раз-, перед глухим согласным рас-.

2.1.11. О подаче терминологических сочетаний и фразеологизмов см. выше (пп. I.3, I.4).

2.2. Зона помет о произношении заглавного слова или его форм. Информация об особенностях произношения слова или словоформы помещается непосредственно после входного слова (до его словоизменительных финалей) или непосредственно после какой-либо из его словоформ, напр.:

партeр [тэ?];

инцидeнт [не: инциндeнт].

манья?к, – я?ка [не: – якa].

Пометы о произношении подразделяются на четыре группы:

1) указание на нормативное произношение слова или словоформы, напр.:

абсентеuзм [сэнтэ];

дит|а [иэ?];

2) указание на вариативное произношение, не связанное с семантическими или стилистическими различиями, напр.:

энeрги|я [нэ? и не?];

3) указание на стилистически или социально обусловленные различия в произношении, напр.:

скрeпер, – а, мн. скрeперы, – ов и проф. скреперa, – oв;

кoмпас [у моряков: компaс];

4) запретительные пометы, вводимые с помощью отрицания не, напр.:

музe|й [не: зэ?];

киломeтр [не: килoметр]

2.3. Зона грамматических сведений о слове. Эта зона словарной статьи содержит (1) основные формы входного слова и (2) грамматические характеристики входного слова.

2.3.1. Основные формы входного слова.

2.3.1.1. При склоняемых именах существительных указываются окончания родительного падежа:

вeчер, – а;

голов|a, – ы?;

сoлнц|е, – а,

а также партитива (у тех существительных, у которых этот падеж имеется); флексия партитива записывается в скобках после флексии родительного падежа:

мёд, – а (-у);

конья?к, – якa (-якy).

Если при склонении ударение перемещается с основы на флексию, то после заглавного слова указывается финальная часть словоформы родительного падежа, начиная с гласного, на который падает ударение в исходной форме существительного, напр.:

вирaж, – ажa;

моря?к, – якa.

Если при склонении выпадает беглая гласная перед конечным согласным основы, то в форме родительного падежа приводится финаль слова, начиная с согласного, после которого выпадает беглая гласная:

довeсок, – ска;

конeц, – нц;

пaлец, – льца.

У сложных существительных типа бизнес-план, шеф-повар (с неизменяемой первой частью) и типа скатерть-самобранка, сестра-хозяйка (с изменяемой первой частью) форма родительного падежа указывается полностью:

бuзнес-плaн, бuзнес-плна;

шeф-пoвар, шeф-пoвара;

скaтерт|ь-самобрaнк|а, скaтерти-самобрaнки;

сестр|a-хозя?йк|а, сестры?-хозя?йки.

При тех сложных существительных, у которых в косвенных падежах первое слово может как склоняться, так и оставаться неизменным, указываются оба варианта, напр.:

дивaн-кровaт|ь, дивaна-кровaти и дивaн-кровaти.

При существительных pluralia tantum (часы, сани, брюки, ножницы) непосредственно за исходной формой указывается форма родительного падежа – либо в виде флексии множ. числа:

час|ы?, – oв;

сaн|и, – eй,

либо, при появлении беглого гласного, в виде финальной части формы родительного падежа, начиная с согласного, предшествующего беглой гласной:

носuлк|и, – лок;

дeньг|и, – нег;

сyмерк|и, – рек,

либо, в случае нулевой флексии множ. числа, – в виде основы существительного:

брю?к|и, брюк;

нoжниц|ы, нoжниц;

дря?зг|и, дрязг.

При существительных, которые употребляются преимущественно в форме множественного числа (напр., гастроли, кроссовки, гланды), указывается окончание множ. числа (или, при нулевой флексии, вся форма родительного множественного), а затем приводится форма единственного числа:

гастрoл|и, – ей, ед. гастрль;

кроссoвк|и, – вок, ед. кроссoвка;

глaнд|ы, гланд, ед. глaнда.

Супплетивно образуемые формы множественного числа существительных (люди, дети и под.) описываются в самостоятельных словарных статьях, в которых упоминается и форма единственного числа (которая, естественно, описывается на своем алфавитном месте), напр.:

лю?д| и, – eй, ед. человeк.

дeт|и, – eй, ед. ребёнок…

2.3.1.2. У имен прилагательных и порядковых числительных указываются окончания женского и среднего рода, а у качественных прилагательных еще и финали кратких форм мужского, женского и среднего рода, а также формы множественного числа – в случаях, когда эти формы допускают вариативное ударение (как, например, добры? и дбры, прaвы и правы?); при нулевых окончаниях в тех или иных кратких формах, а также при перемещении ударения с одних слогов на другие эти формы приводятся полностью, напр.:

рaдостн|ый, – ая, – ое, кратк. ф. – тен, – тна, – тно;

дешёв|ый, – ая, – ое, кратк. ф. дёшев, дешевa, дёшево.

2.3.1.3. Супплетивные формы степеней сравнения (лучше, наилучший; хуже, наихудший и т. п.) даются в виде самостоятельных словарных статей с указанием тех слов, от которых эти формы образованы:

лyчше, ср. ст. от хороший и от хорошо;

наилyчш|ий, – ая, – ое, превосх. ст. от хороший;

хyже, ср. ст. от плохой и от плохо;

наихyдш|ий, – ая, – ое, превосх. ст. от плохой.

2.3.1.4. Наречия, обозначающие градуируемые действия или признаки, имеют при себе финали форм сравнения, напр.:

вeсел|о, – eе;

мучuтельн|о, – ее, – ейше.

2.3.1.5. Личные местоимения я, ты, он, она, оно, мы, вы, они, а также вопросительные кто, что в их словарных статьях содержат, помимо исходной формы в именительном падеже, косвенные падежные формы, которые образованы супплетивно (основы этих форм не совпадают с основой исходной формы именительного падежа):

я,род., вин. меня?, твор. мной, дат. мне, предл. (обо) мне;

он, род., вин. (н)его?, дат. (н)ему, твор. (н)им, предл. (о) нём;

кто, род., вин. кого?, дат. кому, твор. кем, предл. (о) ком;

что, род. чего?, дат. чему, вин. что, твор. чем, предл. (о) чём.

Каждая из косвенных падежных форм имеет в словаре на своем алфавитном месте отсылку к основной словарной статье, напр.:

меня? – см. я;

кому? – см. кто.

2.3.1.6. Глаголы имеют при себе окончания 1-го и 3-го лица единственного числа, с указанием всех морфонологических и акцентных особенностей образования этих форм:

берe|чь, – регу?, – режёт;

кля?сться, кляну?сь, клянётся;

останов |uть, – влю?, – но?вит;

собр|aть, – беру?, – берёт.

Члены супплетивно образуемых видовых пар (типа брать – взять) имеют самостоятельные словарные статьи со взаимными отсылками друг к другу:

бр|ать, беру?, берёт, несов. (сов. взять, см.);

вз|ять, возьму?, возьмёт, сов. (несов. брать, см.).

2.3.2. Грамматические характеристики слова.

2.3.2.1. При склоняемых существительных указываются следующие грамматические характеристики.

а) Род (м., ж., с.):

вeчер, – а, м.

голов|a, – ы?, ж.

сoлнц|е, – а, с.

б) Число (мн., ед.). Существительным pluralia tantum приписывается характеристика «мн.!» (это сокращение читается как «только множественное число!»):

пассатuж|и, – ей, мн.!;

нoжниц|ы, но?жниц, мн.!;

прaймериз, нескл., мн.!

Помета «мн.» (без восклицательного знака) может использоваться в зоне грамматических помет, если нужно указать форму множ. числа данного существительного (либо в именительном, либо в косвенных падежах), напр.:

лaгер|ь¹, – я, мн. лагеря?, – ей, м. {ср.: детские, военные, исправительно-трудовые лагеря?}[52];

лaгер|ь², – я, мн. ла?гери, – ей, м. {ср.: враждебные друг другу общественные ла?гери};

сeрвер, – а, мн. се?рверы, – ов и проф. сервера?, – о?в, м.

Помета «мн. нет» приписывается

(1) существительным, у которых нет формы множественного числа, напр.:

азoт, – а, мн. нет, м.;

молок|o, – а?, мн. нет, с.;

тишин|a, – ы?, мн. нет, ж.;

(2) существительным, форма множественного числа которых хотя и возможна теоретически, но неупотребительна, напр.:

крутизн|a, – ы?, мн. нет, ж. {ср., однако, у П. Антокольского: «… и снова рушится с крутизн» – цит. по «Краткому словарю трудностей русского языка» Н. А. Еськовой};

мaтер|ь, – и, мн. нет, ж. {имеется в виду Божия Матерь};

(3) тем значениям многозначного слова, в которых оно не имеет формы множественного числа: напр., существительному овёс в значении 'злак' – в противоположность другому значению этого существительного 'поле, засеянное этим злаком', которое имеет форму множественного числа: овсы).

Многие существительные – обозначения веществ, материалов, минералов, заболеваний и т. п. – употребляются обычно в форме единственного числа, напр.: масло, цемент, халцедон, ангина. Однако в профессиональной речи возможно употребление этих слов и в форме множественного числа: масла, цементы, халцедоны, ангины. Хотя подобные формы обозначают не реальную множественность предметов (как в случае с конкретными существительными типа стол), а сорта, разновидности веществ, материалов, минералов, виды заболеваний и т. д., – запретительная помета «мн. нет» при таких словах, как правило, не ставится, но при форме множ. числа в скобках делаются пометы: (сорта), (виды), (разновидности).

Помета «ед.» фигурирует в словарных статьях тех существительных, которые употребляются преимущественно во множ. числе:

гастрoл|и, – ей, ед. гастро?ль, – и, ж.;

мемуaр|ы, – ов, ед. мемуа?р, – а, м.

Помета «ед. не употр.» приписывается существительным, от которых теоретически можно образовать форму единственного числа, но такая форма в современном литературном языке не употребляется, напр.:

финaнс|ы, – ов, ед. не употр.;

чёсанк|и, – нок, ед. не употр.

в) Указание на н е с к л оняемость существительного дается с помощью пометы «нескл.». Эта помета приписывается существительным типа бюро, жалюзи, кафе, колибри, шимпанзе и под.; в словарной статье она предшествует помете, обозначающей род существительного и его число:

желe, нескл., с.;

мадaм, нескл., ж.;

кутюрьe, нескл., м.;

жалюзu, нескл., с. или мн.

г) При указании на синтаксическую одушевленность существительного используются две пометы: «одуш.»; «одуш. и неодуш.».

Первая помета приписывается склоняемым существительным, у которых винительный падеж совпадает с родительным (у существительных мужского рода это происходит и в единственном, и во множественном числе, а у существительных женского рода – только во множественном), а также несклоняемым существительным, у которых винительный падеж определяется синтаксически:

aвтор, – а, м., одуш.;

покoйник, – а, м., одуш.;

рeфери, нескл., м., одуш. {ср.: Спортклуб взял на работу молодого рефери};

дaм|а, – ы, ж., одуш.;

лeди, нескл., ж., одуш. {ср.: Пригласили двух леди}.

Вторая, «сдвоенная» помета указывается при существительных, которые могут иметь в винительном падеже две вариативные формы: одна совпадает с родительным падежом этого существительного, а вторая – с его именительным падежом. Таково, например, слово персонаж: в современном русском литературном языке возможны высказывания типа Писатель ввел в роман новые персонажи и …новых персонажей (тем же свойством обладает в форме множ. числа слово лицо – в контекстах типа Перечислить всех действующих лиц/все действующие лица спектакля; Наложить взыскание на должностных лиц/на должностные лица).

Кроме того, некоторые существительные в одном значении могут совмещать указание как на одушевленный, так и на неодушевленный предмет, и в связи с этим винительный падеж у такого существительного может иметь две разные формы. Таков, например, термин абориген в значении 'растение или животное, возникшее в процессе эволюции в данной местности и поныне в ней обитающее'; ср.: изучать животных-аборигенов и растения-аборигены.

2.4. Зона стилистических помет. Эта зона словарной статьи содержит:

(1) пометы о преимущественной сфере употребления слова или какого-либо его значения: «биол.», «мат.», «тех.», «физ.», «хим.» и др.; ими снабжаются специальные термины и терминологические сочетания, а также многозначные слова – в том случае, если какие-либо из их значений являются специальными терминами (напр.: поле – ср. теория поля в физике, контур – ср. одно из его значений 'замкнутая цепь проводников', зависнуть – о задержке в работе компьютера, плавный – ср. лингвистический термин плавные согласные ит.п.);

(2) собственно стилистические пометы, которые

а) указывают на стилистическую, социальную или территориальную разновидность языка, в которой употребляется данная лексема: «разг.», «прост.», «жарг.», «диал.» и нек. др.;

б) квалифицируют лексему как устаревшую: «устар.», «ист.»;

в) обозначают оценку говорящим данного понятия, действия, факта, свойства ит.п.: «ирон.», «неодобр.», «презр.», «пренебр.», «шутл.» и нек. др.

Стилистическая помета ставится после грамматических характеристик, до указания значения слова (см. ниже зону 2.6). В статьях многозначных слов помета указывается после цифры, обозначающей номер значения, напр.:

финт, – а и -а?, м. 1. прост. (хитрая уловка)… 2. спорт. (обманное движение);

крут|oй, – а?я, – о?е, кратк. ф. крут, крута?, кру?то, круты? и кру?ты… 4. прост.,жарг. (о человеке: производящий сильное впечатление своей решительностью, манерой поведения и т. п.);

провал|uться, – алю?сь, – а?лится, сов. … 3.разг. (потерпеть неудачу).

Такая помета может также сопровождать устойчивый (в частности, терминологический) оборот, помещаемый внутри русской части словарной статьи – при условии, что устойчивый оборот отличается от входной единицы своей стилистической окраской. Например:

ажyр, – а, м. … ?В ажуре (разг.) {перевод};

абсолю?тный, – ая, – ое, – тен, – тна, – тно … ? Абсолютная высота (геод.) {перевод}.

2.5. Зона синтаксического управления. Эта зона заполняется при предикатных словах – глаголах, отглагольных существительных, предикативных наречиях (можно, надо, необходимо, жаль и т. п.), прилагательных типа готовый, рад (ср.: готовый на всё,рад приезду сына), а также при предлогах и союзах. Указание на способ синтаксического управления дается в виде сокращенных названий косвенных падежей с предлогами и без предлогов, пометы «инф.», свидетельствующей о том, что управляемое слово является глаголом в инфинитиве (ср. управление при предикативных наречиях: надо учиться, можно спросить и т. п.), или в виде союзов, если данное слово допускает управление не только другими словами, но и предложениями. Предлоги снабжаются указанием на то, каким падежом (или падежами) они управляют, союзы – сведениями о типах предложений, вводимых данным союзом. Примеры:

по|слaть, – шлю?, – шлёт, сов. … 1. а) (отправить куда-л.) вин. в (на) + вин. (сына в магазин, рабочего на склад); б) (отправить с какой-л. целью) за + твор. (за хлебом), инф. (ребенка погулять) … 6. прост. (обругать кого-л., чтобы не приставал) к + дат. (к чёрту), на (в) + вин. (на фиг, в баню);

начинa|ть, – ю, – ет, несов. 1. вин. и с инф. {ср.: начинать работу, начинать работать};

допрoс, – а, м., вин. о + предл. {ср.: допрос подозреваемого об обстоятельствах преступления};

готoв|ый, – ая, – ое, кратк. ф. готoв, готoва, готoво… 2. на + вин. и с инф.{ср.: готов на всё, готов выступить};

по, предлог, с дат., вин. и предл. пад. {ср.: плыть по реке; воды по колено; по ком звонит колокол};

что, союз, присоединяет изъяснительное придаточное предложение к главному {ср.: Сообщили, что поезд опаздывает}.

2.6. Зона семантических пояснений. Семантические пояснения, используемые в русской части русско-иноязычных словарей, значительно отличаются от толкований, которые даются в одноязычных толковых словарях. Во-первых, своей краткостью: во многих случаях они представляют собой семантические дескрипторы, назначение которых – отличить одно значение слова от других, например, в тех случаях, когда в одном существительном совмещаются значения действия или процесса, с одной стороны, и предметное значение, с другой, – ср. слова типа завязка, передача, убеждение и под. Во-вторых, зона семантических пояснений факультативна: краткими толкованиями снабжаются омонимы и разные значения многозначных слов. Слова, имеющие только одно значение, как правило, не сопровождаются семантическим пояснением; исключение составляют редкие или малоупотребительные слова, которые могут вызвать затруднения при переводе.

Семантическое пояснение дается в круглых скобках. У слов-омонимов оно указывается после сведений о грамматических, стилистических и синтаксических свойствах слова. Примеры:

лук¹, – а, м., мн. лу?ки (спец., в знач. сорта?) (растение);

лук², – а, м. (оружие);

топ|uть¹, – лю?, то?пит, несов., кого-что (погружать в воду);

топ|uть², – лю?, то?пит, несов., что (поддерживать огонь, обогревать);

топ|uть³, – лю?, то?пит, несов., что (расплавлять).

У слов-омонимов, принадлежащих к разным частям речи, семантическое пояснение не указывается, так как частеречная принадлежность слова, а вместе с этим и его значение определяются по системе грамматических форм, напр.:

печіь¹, – ку?, – чёт, что;

печ|ь², – и, мн. печи, – е?й, ж.

прост| ой, – ая, – ое, кратк. ф. прост, проста?, про?сто;

простo|й, – я, м.

У многозначных слов семантическое пояснение дается после номера значения, который указывается арабской цифрой, набирается полужирным шрифтом и имеет после себя точку. Если в данном значении слово имеет грамматические, синтаксические и иные особенности употребления, а также стилистическую помету, то эти сведения предшествуют семантическому пояснению. Примеры:

ид|тu, иду?, идёт, прош. шёл, шла, шло, несов. 1. (о человеке или животном: передвигаться); 9. 1 и 2 л. не употр. (приближаться, наступать); 17. 1 и 2 л. не употр., разг. (находить сбыт, распродаваться); 20. 1 и 2 л. не употр., кому-чему и к чему (быть к лицу, подходить);

наклeйк|а, – и, ж. 1. мн. нет (действие); 2. (этикетка);

прокoл, – а, м. 1. (действие); 2. (отверстие); 3. перен., разг. (неудача).

2.7. Зона полусвободной лексико-семантической сочетаемости. В этой зоне помещаются наиболее употребительные сочетания с данным словом, отличающиеся, однако, от фразеологизмов (см. зону 2.8.) меньшей идиоматичностью и устойчивостью. Заполнение этой зоны представляет собой наиболее сложный и трудоемкий процесс, поскольку отсутствуют ясные критерии, на основании которых одни словосочетания надо включать в словарь, а другие – нет[53]: в большинстве случаев составитель словаря опирается на собственную интуицию, а также на представление о том, как те или иные сочетания должны переводиться на другой язык.

Всё же можно выделить по крайней мере три типа сочетаний, которые необходимо помещать в русской части словарных статей:

1) сочетания, отражающие предикативные связи слова;

2) сочетания, отражающие атрибутивные связи слова;

3) сочетания, обозначающие разновидности предмета, понятия, действия, процесса, свойства и т. п., которые обозначены данным словом; такие сочетания, помимо лингвистической, содержат и энциклопедическую информацию о называемой словом реалии.

Примеры:

внимaни|е, – я, с. 1. … обратить ~е; отнестись со ~ем; оставить без ~я; принять во ~е; привлечь (чье-н.) ~е; проявить ~е; сосредоточить ~е; уделить ~е (кому-чему); в центре ~я (быть, находиться);

скoрост|ь, – и, ж., кого-чего 1. … высокая ~ь, большая ~ь, бешеная ~ь, невиданная ~ь, головокружительная ~ь; медленная ~ь, тихая ~ь, малая ~ь, черепашья ~ь; на полной ~и; иметь ~ь; достигать ~и, набрать ~ь; развить ~ь; увеличить ~ь; ~ь возрастает, растет, увеличивается, повышается; ~ь падает, снижается, уменьшается; гасить ~ь, сбрасывать ~ь; терять ~ь; ~ь звука; ~ь света; сверхзвуковая ~ь[54];

вы?й|ти, – ду, – дет, прош. вы?шел, вы?шла, вы?шло… 1. (покинуть пределы чего-н., переместиться)… ~ из дома, ~ из берегов; ~ из-за стола; ~ на поверхность;

увелuчива|ться, – юсь, – ется, несов. … значительно ~, резко ~; ~ в несколько раз, ~ на порядок; ~ в объеме;

нзк|ий, – ая, – ое, кратк. ф. – зок, – зка?, – зко ... 3. (меньше нормы) … ~ое давление; ~ая температура; ~ое напряжение; ~ие цены; ~ий заработок; ~ий уровень (знаний, жизни, воды в реке);

крем, – а, м. … 3. (косметическое средство) … мазать ~ом; ~ впитался (в кожу); детский ~; ~ для рук; ~ для лица; ночной ~; ~ для бритья; ~ после бритья;

нож, – а?, м. 1. (инструмент для резания) … резать ~ом; полоснуть ~ом; лезвие ~а; ручка, рукоятка ~а; острый ~; тупой ~; точить ~; затупить ~; охотничий ~, перочинный ~, столовый ~, фруктовый ~; разрезной ~; ~ (-и) мясорубки; штык—;

пoезд, – а, м. 1. (состав железнодорожных вагонов) … ехать на (в) ~е, ~ом (в ~е метро); опоздать на ~; отстать от ~а (скорого или пассажирского); попасть под ~; стоянка ~а (скорого или пассажирского); пассажирский ~, скорый ~, товарный ~, пригородный ~, ~ метро.

Порядок подачи сочетаний в словарной статье определяется принципом «ядра и периферии»: (см. об этом [Апресян 1993]) сначала даются наиболее употребительные словосочетания, а затем менее употребительные, стилистически отмеченные, специальные, просторечные, жаргонные; сочетания, содержащие энциклопедическую информацию о реалии (о ее видах, разновидностях, типах и т. п.), даются последними.

Каждое такое словосочетание сопровождается переводом.

2.8. Зона фразеологических единиц (фразеологизмов).

Здесь помещаются фразеологизмы и терминологические сочетания. Они даются за знаком ? и размещаются в конце словарной статьи (в том числе и словарной статьи многозначного слова), например:

внимaни|е … ? Ноль ~я ..;

вы?й|ти … ? ~ из себя ..; ~ замуж ..; как бы чего не вышло .. ; не вышел (чем-л.) .. ;

нож … ? ~ острый ..; на ~а?х быть (с кем-л.) ..; резать без ~а?..; пустить под ~ ..;

нoмер ... ? выкинуть ~ ..; откалывать ~а? ..; ~ не пройдет ..; пустой ~ ..; вот это ~ !

морaльн|ый … ? ~ый износ (тех.) ..; ~ое устаревание (спец.).

Каждый фразеологизм и каждое терминологическое сочетание предусматривает его перевод.

2.9. Зона прагматических сведений о слове. Эта зона заполняется в словарных статьях лишь тех русских слов, особенности употребления которых не могут быть объяснены собственно языковыми – грамматическими, лексико-семантическими, сочетаемостными, стилистическими – правилами. Адекватный перевод таких слов возможен только при учете прагматических факторов. Определение того, что называется языковой прагматикой, и подробный анализ различных видов прагматической информации о слове содержится в работе [Апресян 1995а]. Здесь же будут приведены только примеры словарных единиц (слов, морфем, фразеологических сочетаний), для перевода которых необходимы сведения прагматического характера.

1) Слово законник имеет в современном языке (в отличие от языка XIX в.) отрицательную или ироническую оценку говорящим лица, обозначаемого этим словом (ср.: С этим законником лучше не связываться; Тоже мне законник выискался!), поэтому перевод его на другой язык словом или словосочетанием, которое имеет значение 'знаток законов' или значение 'человек, который строго соблюдает законы или следит за их соблюдением', без каких-либо комментариев прагматического характера был бы не вполне точен (заметим, что, например, в [СОШ 1997] именно эти два значения даны без каких-либо помет, указывающих на оценку слова говорящим).

2) Глагол принять в одном из своих значений, реализующемся в контекстах типа Вчера президент США принял посла Франции; Директор сегодня не принимает посетителей, должен быть сопровожден указанием на то, что принимающее лицо выше по статусу, чем лицо принимаемое (к сожалению, в современных толковых словарях это существенное обстоятельство игнорируется, и тем самым «разрешаются» высказывания типа *Посол Франции принял президента США; *Посетитель не принял директора, которые воспринимаются как аномальные).

3) Местоимение мой в одном из своих употреблений (а именно, при сочетании с названиями так наз. иерархизованных коллективов, то есть организованных по принципу 'глава – подчиненные': семья, цех, отдел и под.) имеет следующее ограничение: оно естественно в устах главы такого коллектива (моя семья, мой цех, мой отдел), тогда как в речи члена коллектива предпочтительнее местоимение наш (наша семья, наш цех, наш отдел). Некоторые другие местоимения – например, ты, Вы (обращенное к одному лицу) – также нуждаются в указании на прагматические факторы, регулирующие употребление этих местоимений.

4) Постфиксальная глагольная морфема-ка (которая, естественно, должна быть представлена в БРУСе в виде самостоятельной словарной статьи), присоединяясь к глагольным формам повелительного наклонения (подай-ка, сходи-ка, подвиньтесь-ка и под.), сигнализирует об определенном типе отношений между субъектом и адресатом обозначаемого глаголом действия: формы с -ка естественны при обращении старшего по возрасту к младшему (напр., бабушки к внуку) или при общении близко знакомых, примерно равных по возрасту людей; в ситуациях же общения «снизу вверх» формы с -ка менее естественны или даже запрещены (напр., обращение малолетнего внука к бабушке в форме: Принеси-ка мне воды воспринимается как недопустимая грубость).

5) Употребляемое в переносном смысле фразеологическое сочетание сыт по горло должно сопровождаться прагматическим по своему характеру указанием на то, что говорящий отрицательно оценивает объект «сытости»; ср. нормальное сыт по горло вашими обещаниями и сомнительное сыт по горло вашими похвалами.

Разумеется, подробная информация о прагматических свойствах слова уместна прежде всего в толковом словаре. Однако и в словаре двуязычном элементы такой информации необходимы – не только для правильного перевода слова на другой язык, но и для адекватного отображения в переводе условий его употребления во входном языке.

Каким образом, какими средствами надо фиксировать в русской части БРУСа сведения прагматического характера? Очевидно, это нельзя делать в виде более или менее пространных описаний – типа тех, к которым мы прибегли в приведенных примерах: жанр словаря не допускает этого. Необходимо разработать систему прагматических помет с описанием того содержания, которое подразумевается под каждой пометой, и в необходимых случаях сопровождать то или иное слово одной или несколькими пометами. Одни из этих помет сходны со стилистическими, другие указывают на определенные компоненты в семантике слова, третьи – на положительные или отрицательные коннотации слова, сопровождающие те или иные его значения.

Этностереотипы: отражение в языке представлений о «чужом» и «своём» этносе [55]

Термин этностереотип понимается здесь как стандартное представление, имеющееся у большинства людей, составляющих тот или иной этнос, о людях, входящих в другой или в собственный этнос (естественно, возможны и другие толкования этого термина). Понятие этностереотипа тесно связано с понятием коннотации, определяемое как стандартная, устойчивая ассоциация, которую вызывает в языковом сознании носителей языка употребление того или иного слова в данном значении (напр., употребление слова осел в его прямом значении у носителей русского языка вызывает ассоциацию с такими свойствами, как тупость и упрямство); определение понятия коннотация и типологию коннотативных смыслов см. в [Иорданская, Мельчук 1980; Апресян 1995]).

Изучение этностереотипов – часть более общей проблемы, которую условно можно обозначить как «стереотипы сознания и их языковое выражение». Выделяют стереотипы возраста (см. статью Г. Е. Крейдлина с тем же названием [Крейдлин 1996]), стереотипы, связанные с различиями людей по полу (они изучаются в рамках так наз. гендерной лингвистики), стереотипные представления об исполнении тех или иных социальных ролей и о характеристиках таких ролей (напр., ролей учителя, судьи, врача, продавца, пассажира и т. п.), и многие другие. В той или иной форме подобные стереотипы получают языковое выражение – в виде слов, словосочетаний, фразеологически или синтаксически обусловленных конструкций и т. п., которые, как это вполне очевидно, должны получать определенную лингвистическую интерпретацию.

Этностереотипы—одна из разновидностей стереотипов сознания.

В современной этнографии, культурологии и социальной психологии тема этностереотипов весьма популярна. Однако в лингвистике она изучена недостаточно. Одна из первоначальных задач такого изучения – отделить лингвистический аспект темы от всех остальных, понять, что в этой проблематике заведомо не относится к компетенции языковедов. Например, вопрос о том, насколько соответствует тот или иной стереотип реальным свойствам представителей данного этноса, находится, по-видимому, вне сферы лингвистики и ее интересов.

В чем состоит лингвистический аспект изучения этностереотипов? Прояснению ответа на этот вопрос, возможно, поможет рассмотрение двух связанных друг с другом подходов.

Во-первых, важно понять, какие сферы жизни того или иного народа, личностные свойства людей, составляющих его, их интеллектуальные, психические, антропологические особенности становятся объектами оценки. Очевидно, что это разного рода о т ли ч и я, то, что «не похоже», что выделяет данную национальную культуру среди других. Повторяемость отрицательных или положительных оценок, их массовость (среди представителей данного этноса) и устойчивость во времени – условие формирования этностереотипов. Объектами оценки, в частности, могут быть национальные традиции и обычаи, модели повседневного поведения, черты национального характера, особенности анатомии, физических движений, походки, речи и многое другое. Ср. стереотипное представление о грузинах, запечатленное в современных русских анекдотах: «Это человек заметный, шумный, пестро, часто безвкусно, но всегда «богато» одетый. Больше всего на свете грузин озабочен тем, что у него чего-то нет, он очень любит прихвастнуть, показать свое реальное или мнимое богатство. Грузины в русских анекдотах – люди гостеприимные, любящие компанию, застолье, тосты; щедрые, иногда слишком щедрые. Грузины преувеличенно мужественны, но при этом отношение к женщине у них «восточное», как к низшему существу…» [Шмелева, Шмелев 1999: 163].

Во-вторых, необходимо выделить языковые единицы – слова, фразеологизмы, синтаксические конструкции, которые можно интерпретировать как средства обозначения этнических стереотипов.

Это могут быть:

– слова, в свернутой форме содержащие в своих значениях оценку свойств типичного представителя другого этноса; таково, напр., жаргонное чурка – о жителе Средней Азии; в основе лежит представление о нем как о непонятливом и даже тупом, хотя в действительности он просто плохо понимает русский язык; значение просторечного глагола выцыанить 'получить что-либо у другого лица в результате настойчивых, надоедливых просьб' основывается на пресуппозиции, согласно которой цыане умеют добиваться своего именно путем таких просьб; диалектно-просторечное жидuться 'скупиться, жадничать', образованное от существительного жид в его бранном значении 'скупой, как скупы все евреи' (ср.: «2. перен. В кругах антисемитов – скряга (простореч. бран.)» [СУ: 868], и др.;

– атрибутивные словосочетания, где определение – прилагательное, образованное от этнонима, а определяемое – имя какого-либо свойства человека: американская деловитость, английская чопорность, с немецкой аккуратностью (дотошностью), русский размах ит. п.;

– генитивные словосочетания, где в позиции подчиненного генитива – этноним, а в позиции синтаксического «хозяина» – имя какого-либо человеческого свойства: Он добивается своего с упорством китайца;

– сравнительные обороты: точен, как немец; холоден, как англичанин; молчалив, как финн и т. п.; интересно изучить разное лексическое «наполнение» этой сравнительной конструкции: первый компарат – имя свойства, второй компа-рат – этноним (ср. работы Ю. А. Сорокина, напр. [Сорокин 1977]); для выявления национально обусловленных различий в такого рода сравнительных конструкциях возможен (и он реально применяется) устный опрос или письменное анкетирование информантов;

– фразеологизмы: уйти по-английски; ср. в английском языке выражение French leave 'уход без прощания' (буквально: 'уход по-французски') – см. [НБАРС, I: 818];

– пословицы, поговорки, включающие этнонимы и эксплицитно или имплицитно указывающие на какие-либо свойства представителей соответствующей национальности: Что русскому хорошо, немцу – смерть; Незваный гость хуже татарина и под.

Материал для лингвистического анализа этностереотипов могут давать анекдоты, которые часто эксплуатируют расхожие представления о том или ином этносе или какой-либо его группе в качестве сюжетообразующих компонентов. Ср., например, анекдоты о габровцах (жителях города Габрова), построенные на представлении об обитателях этого болгарского города как о необычайно скупых и экономных людях. Задача лингвистического анализа – выявить способы и средства, которыми передается информация об этих свойствах габровцев. Интересен также вопрос о характерных приметах речи представителей того или иного этноса—типа обращения кацо у грузин – героев анекдотов, однако – у чукчей, грассирующего [р] и частицы таки – в анекдотах про евреев и т. п. (см. об этом [Шмелева, Шмелев 1999]).

Для языкового выражения этностереотипов характерны обобщение и гиперболизация тех или иных свойств. Этой цели служат, в частности, кванторные слова типа: все (Все чехи любят пиво; Все русские бабы – толстые), всегда (Немец всегда пунктуален), никогда (Англичане никогда не поступятся вековыми традициями ради сомнительных новшеств современной цивилизации), каждый (Каждый азиат —многоженец; У каждого американца есть автомобиль, а то и два), любой (У бразильцев любой ребенок играет в футбол лучше нашего мастера)[56] и т. п.

Интересны также модальные наречия типа просто, прямо, прямо-таки, усилительные частицы типа даже, оценочные прилагательные настоящий, истинный, подлинный и нек. др., которые употребляются в контексте сравнения свойств того или иного лица со свойствами представителя «эталонного» в этом отношении этноса: Ну и аккуратист! Просто немец какой-то (прямо настоящий немец)!; Ты прямо цыан: умеешь выпрашивать, что тебе надо; Тут даже финн разговорится (имеется в виду ситуация, когда способен разговориться и тот, кто обычно молчит) и т. п.

Заслуживают исследовательского внимания случаи переносного употребления некоторых этнонимов или слов, обозначающих представителей какой-либо расы: например, слово негр в русской разговорной речи употребляется в значении 'человек, который тяжело и не имея никаких прав работает на другого' (Нашел себе негра: ишачь на него, а он будет деньги огребать![57]). Переносные значения имеют и некоторые прилагательные, образованные либо от этнонимов, либо от имен стран и материков; ср.: азиат в значении 'некультурный, грубый человек', азиатский 'дикий, грубый'[58] (ср. также производное азиатчина), употребление слов африканский, китайский в составе устойчивых оборотов африканские страсти, китайская грамота, китайские церемонии и нек. др. В основе подобных переносных употреблений, как это вполне очевидно, – определенные представления об эмоциональном мире, о характере менталитета или культурных традициях тех или иных народов.

Исследователь этностереотипов не может пройти и мимо своеобразных импликатур, которые в неявно выраженном виде содержат те или иные мнения об определенном этносе и о характерных свойствах его представителей. Ср. высказывания типа: Я не русский, но выпить люблю; Александр не пьет спиртного, хотя он и русский (примеры из книги [Zybatov 1995: 154]); Катя вышла замуж. Муж ее еврей, но человек хороший.

Следующий шаг на пути лингвистического анализа этностереотипов – установление того, каким образом отображаются стереотипные представления об этносе в значениях языковых единиц.

Если это слова, то естественно задаться вопросом: в какой части лексического значения помещается подобного рода информация – в ассерции, в пресуппозиции или в оценочной части? Ответ на этот вопрос можно получить, лишь истолковав значения имен этностереотипов, а также выявив коннотации, которыми сопровождается у говорящих – представителей данной этнической общности – употребление языковых единиц, так или иначе связанных с представлениями о другом этносе, – например, таких этнонимов, как француз, немец, англичанин, чукча, еврей, татарин и т. п., кличек и прозвищ (часто обидного, иногда – шутливого характера), которые даются представителям тех или иных этносов: напр., макаронники – об итальянцах, чернота, чернорожие, черножопые – о жителях Кавказа на неисконных (преимущественно российских) территориях их проживания, саранча – о китайцах, незаконно проникающих на территорию Дальнего Востока и юго-восточной Сибири, и др.

Такого рода коннотации могут быть обусловлены не только этнически, но и социально: внутри одного этноса употребление одних и тех же этнонимов нередко сопровождается разными дополнительными смыслами. Отсюда – мостик к еще одной теме, связанной с данной: социальные стереотипы, или социостереотипы, и лингвистический аспект их изучения.

Литература

Апресян 1974 – Ю.Д.Апресян. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М.: Наука, 1974.

Апресян 1993 – Ю.Д.Апресян. Лексикографическая концепция нового большого англо-русского словаря // Новый большой англо-русский словарь / Под общ. рук. Э. М. Медниковой и Ю. Д. Апресяна. Т. 1. М.: Рус. яз., 1993. С. 6-17.

Апресян 1995 – Ю.Д. Апресян. Коннотация как часть прагматики слова // Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Школа «Языки рус. культуры», 1995. С. 156-177.

Апресян 1995а – Ю.Д.Апресян. Прагматическая информация для толкового словаря // Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Школа «Языки рус. культуры», 1995. С. 135-155.

Аракин 1993 – В. Д.Аракин. Лексическая сочетаемость как один из компонентов словарной статьи // Актуальные проблемы учебной лексикографии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. С. 245-254.

АРСАС – Англо-русский словарь американского сленга / Перев. и сост. Т. Ротенберг и В. Иванова. М., 1994.

Баранникова 1974 – Л.И.Баранникова. Просторечие как особый социальный компонент языка // Язык и общество. Вып. 3. Саратов, 1974. С. 3-22.

Баранникова 1977 – Л.И.Баранникова. Просторечие и литературная разговорная речь // Язык и общество. Вып. 4. Саратов, 1977. С. 59-77.

БАС – Словарь современного русского литературного языка.

Т. 1-17. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949-1965. Берков 1973 – В. П. Берков. Вопросы двуязычной лексикографии.

Л.: Изд-во. Ленингр. ун-та, 1973. Берков 1977—В. П. Берков. Слово в двуязычном словаре. Таллин: Валгус, 1977.

Берков 2004 – В. П. Берков. Двуязычная лексикография: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. М.: АСТ, 2004.

Бояркина 1993 – В. Д. Бояркина. Новая глагольная лексика в современном русском языке. Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1993.

Брейтер 1997 – М. А. Брейтер. Англицизмы в русском языке: история и перспективы. М.: Диалог-МГУ, 1997.

БТС – Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С. А. Кузнецова. СПб.: Норинт, 1999.

Виноградов 1928 – В. В. Виноградов. Язык Зощенки (заметки о лексике) // Михаил Зощенко: Статьи и материалы. Л.: Academia, 1928. С.51-94.

Виноградов 1947 – В. В. Виноградов. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М.: Учпедгиз, 1947.

Виноградов 1999 – В. В. Виноградов. История слов. М.: Азбуковник, 1999.

Винокур 1980 – Т. Г. Винокур. Закономерности стилистического использования языковых единиц. М.: Наука, 1980.

Головащук 1987 – [С. И.Головащук]. Предисловие // Русско-украинский словарь. В 3 т. 3-е изд., стер. Т. 1. Киев: Наук. думка, 1987. CV-XIV.

Городское просторечие 1984 – Городское просторечие: Проблемы изучения / Отв. ред. Е. А. Земская и Д. Н. Шмелев. М.: Наука, 1984.

Даль 1955 – В. И.Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. М., 1955.

Журавлев 1984 – А. Ф. Журавлев. Иноязычные заимствования в русском просторечии (фонетика, морфология, лексическая семантика) // Городское просторечие. М.: Наука, 1984.

Зализняк 1977 – А. А. Зализняк. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. М.: Рус. яз., 1977.

Зализняк 2003 – А. А. Зализняк. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. 4-е изд., испр. и доп. М.: Рус. словари, 2003.

Захаренко, Комарова, Нечаева 2003 – Е. Н. Захаренко, Л. Н. Комарова, И. В. Нечаева. Новый словарь иностранных слов. М.: Азбуковник, 2003.

Земская 1992—Е. А. Земская. Словообразование как деятельность. М.: Наука, 1992.

Земская, Китайгородская, Ширяев 1981 – Е.А. Земская, М. В. Китайгородская, Е. Н. Ширяев. Русская разговорная речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.: Наука, 1981.

Иомдин 1980 – Л. Л. Иомдин. Симметричные предикаты в русском языке и проблема взаимного залога. М., 1980. (Предварительные публикации Института русского языка АН СССР; Вып. 131).

Иомдин 1981 – Л.Л. Иомдин. Симметричные предикаты в русском языке // Проблемы структурной лингвистики. 1979. М., 1981. С. 82-105.

Иорданская 2004 – Л.Н. Иорданская. Лингвистика частей тела // Семиотика. Лингвистика. Поэтика: К 100-летию со дня рождения А. А. Реформатского. М.: Языки слав. культуры, 2004. С. 397-406.

Иорданская, Мельчук 1980 – Л. Н. Иорданская, И. А. Мельчук.

Коннотация в лингвистической семантике // Wiener Slawistischer

Almanach. Bd. 6, 1980. С. 191-210. Иорданская, Мельчук 2007 – Л. Н. Иорданская, И. А. Мельчук.

Смысл и сочетаемость в словаре. М.: Языки слав. культуры, 2007.

Калинин 1984 – А. В. Калинин. Культура русского слова. М.: Изд-во МГУ, 1984.

Капанадзе 2005 – Л.А. Капанадзе. Голоса и смыслы. Избранные работы по русскому языку. М.: ВИНИТИ, 2005.

Квятковский 1966 – А. Квятковский. Поэтический словарь. М.: Сов. энцикл., 1966.

Ким 1981 – С. С. – Д. Ким. Вопросы комплексной разработки типовой русской части для русско-национальных словарей (заметки практика) // Вопр. языкознания. 1981. № 5. С. 39-53.

Коготкова 1970 – Т. С. Коготкова. Литературный язык и диалекты // Актуальные проблемы культуры речи. М.: Наука, 1970. С. 104-152.

Коготкова 1979 – Т. С. Коготкова. Русская диалектная лексикология (состояние и перспективы). М.: Наука, 1979.

Копецкий 1974 – Л. В. Копецкий. О статье двуязычного славянского словаря // Вопросы исторической лексикологии и лексикографии восточнославянских языков: К 80-летию С. Г. Бархударова. М., 1974. С. 15-21.

Костомаров 1993 – В. Г. Костомаров. Русский язык в иноязычном потопе // Русский язык за рубежом. 1993. № 2 (142). С. 56-64.

Крейдлин 1996 – Г. Е. Крейдлин. Стереотипы возраста // Wiener Slawistischer Almanach. Bd 37, 1996. С. 207-218.

Крысин 1968 – Л.П. Крысин. Иноязычные слова в современном русском языке. М.: Наука, 1968.

Крысин 1983 – Л.П. Крысин. О «социальном» компоненте лексических значений // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 11, 1983. С. 169-187.

Крысин 1986 – Л.П. Крысин. Социальные ограничения в семантике и сочетаемости слова // Семиотика и информатика. Вып. 28. М., 1986. С. 34-54.

Крысин 1988 – Л.П. Крысин. Гипербола в русской разговорной речи // Проблемы структурной лингвистики. 1984. М.: Наука, 1988. С. 95-111.

Крысин 1990 – Л.П. Крысин. Социальные компоненты в прагматике языкового знака: квазисимметричные предикаты // Metody formalne w opisie j^zyk?w slowianskich / Pod red. Z. Saloniego. Bialystok, 1990. С. 195-199.

Крысин 1995 – Л. П. Крысин. Типы лексикографической информации об иноязычном слове // Русистика сегодня. 1995. № 2. С. 66-80.

Крысин 1996 – Л. П. Крысин. Иноязычное слово в контексте современной общественной жизни // Русский язык конца XX столетия (1985-1995) / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Языки рус. культуры, 1996. С. 142-161.

Крысин 1996а – Л. П. Крысин. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца XX столетия (1985-1995) / Отв. ред. Е. А. Земская. М.: Языки рус. культуры, 1996. С. 384-408.

Крысин 1997 – Л. П. Крысин. Лексикографическое представление иноязычного слова: типы грамматической информации // Облик слова: Сб. памяти акад. Д. Н. Шмелева / Отв. ред. Л. П. Крысин. М., 1997. С. 65-71.

Крысин 1998 – Л. П. Крысин. Толковый словарь иноязычных слов. М., 1998.

Крысин 1998а – Л. П. Крысин. Об одной модели грамматического освоения иноязычных слов // Язык: изменчивость и постоянство: К 70-летию Л. Л. Касаткина. М., 1998. С. 317-319.

Крысин 2000—Л. П. Крысин. Толковый словарь иноязычных слов. 2-е изд., испр. и доп. М., 2000.

Крысин 2001 – Л. П. Крысин. Новые иноязычные аналитические прилагательные и явление хиатуса // Жизнь языка: Сб. ст. к 80-летию М. В. Панова / Отв. ред. С. М. Кузьмина. М.: Языки рус. культуры, 2001. С. 189-196.

Крысин 2002 – Л. П. Крысин. Иноязычное заимствование и калькирование в русском языке последних десятилетий // Вопр. языкознания. 2002. №> 6. С. 27-34.

Крысин 2002а—Л. П. Крысин. Лингвистический аспект изучения этностереотипов (постановка проблемы) // Встречи этнических культур в зеркале языка / Отв. ред. Г. П. Нещименко. М.: Наука, 2002. С. 171-175.

Крысин 2003 – Л. П. Крысин. Сведения энциклопедического характера в лингвистических словарях // Czlowiek. Swiadomosc. Komunikacja. Internet / Red. nauk. L. Szypielewicz. Warszawa, 2003. С. 36-40.

Крысин 2005 – Л. П. Крысин. Толковый словарь иноязычных слов. 6-е изд., испр. и доп. М.: Эксмо, 2005.

ЛЭС 1990 – Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990.

Львов 1964 – А. С. Львов. Проран [заметка о слове] // Вопросы культуры речи. Вып. 5. М., 1964. С. 150-153.

МАС – Словарь русского языка / Под ред. А. П. Евгеньевой. Т. 1-4. 2-е изд. М.: Рус. яз., 1981-1984.

Мельчук, Жолковский 1984 – И. А. Мельчук, А. К. Жолковский. Толково-комбинаторный словарь современного русского языка. Вена, 1984. С. 69-103. (Wiener Slawistischer Almanach, SBd. 14).

Михайлова 1998 – О. А. Михайлова. Ограничения в лексической семантике русского слова: Автореф. дис. … докт. филол. наук.

Екатеринбург, 1998. Народы мира 1988 – Народы мира: Ист. – этногр. справ. М., 1988. НБАРС, – Новый большой англо-русский словарь. Т. 1-3 /

Под общ. рук. Э. М. Медниковой и Ю. Д. Апресяна. М.: Рус. яз., 1993.

Нечаева 2004 – И. В. Нечаева. Правописание иноязычных слов в свете действующих правил орфографии // Рус. яз. в шк. 2004. №5. С. 76-81.

Нечаева 2005 – И.В. Нечаева. Мотивированность иноязычных заимствований: орфографический аспект проблемы // Рус. яз. в науч. освещении. 2005. №1 (9). С. 83-95.

Никитина, Васильева 1996 – С. Е. Никитина, Н.В. Васильева. Экспериментальный системный словарь стилистических терминов. М., 1996.

НСИС 2003 – см. [Захаренко, Комарова, Нечаева 2003].

НФРС—В. Г. Гак, К. А. Ганшина. Новый французско-русский словарь. М.: Рус. яз., 1994.

ОС 1997 – Орфоэпический словарь русского языка: Произношение. Ударение. Грамматические формы / С. Н. Борунова, В. Л. Воронцова, Н. А. Еськова; Под ред. Р. И. Аванесова. 6-е изд. М.: Рус. яз., 1997.

Панов 1971 – М.В. Панов. Об аналитических прилагательных // Фонетика. Фонология. Грамматика: К 70-летию А. А. Реформатского. М.: Наука, 1971. С. 240-253.

Редкие слова 1997 – Редкие слова в произведениях авторов XIX в.: Словарь-справочник / Отв. ред. Р. П. Рогожникова. М.: Рус. словари, 1997.

РЯиСО – Русский язык и советское общество. Кн. 1—4 / Под ред. М. В. Панова. М.: Наука, 1968.

РОС 1999 – Русский орфографический словарь / Под ред. В.В. Лопатина. М.: Рус. словари, 1999.

РОС 2005 – Русский орфографический словарь. 2-е изд., испр. и доп. М.: Азбуковник, 2005.

СИС 1933 – Словарь иностранных слов / Под ред. Т. М. Капельзона. М., 1933.

СИС 1987 – Словарь иностранных слов. 14-е изд. М., 1987. Скляревская 1998 – Толковый словарь русского языка конца XX века: Языковые изменения / Отв. ред. Г. Н. Скляревская. СПб., 1998.

Современный словарь… 2000 – Современный словарь иностранных слов: толкование, словоупотребление, словообразование, этимология / Л. М. Баш, А. В. Боброва и др. М.: Цитадель, 2000.

Сорокин 1977 – Сорокин Ю. А. Роль этнопсихолингвистических факторов в процессе перевода // Национально-культурная специфика речевого поведения. М.: Наука, 1977.

СОШ 1977 – Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М., 1977.

ССИС 1992 – Современный словарь иностранных слов. М., 1992.

СУ – Толковый словарь русского языка. Т.1-4 / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: ОГИЗ, 1935-1940. Т. 1. М., 1935.

Супрун 1958 – Супрун А.Е. Экзотическая лексика // Науч. докл. высш. шк. Филол. науки. 1958. №2. С. 38-43.

Тимофеева 1992 – Г. Г. Тимофеева. Английские заимствования в русском языке (фонетико-орфографический аспект): Автореф. дис. . докт. филол. наук. СПб., 1992.

Тихонов 1985 – А. Н. Тихонов. Словообразовательный словарь русского языка. Т. 1-2. М.: Рус. яз., 1985.

Труфанова 2006 – Н. О. Труфанова. Проблемы номинации лиц в современной финансово-экономической терминологии (на материале русского и английского языков): Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2006.

Урысон 2000 – Е. В. Урысон. Понятие нормы в метаязыке современной семантики (параметры человеческого тела с точки зрения русского языка) // Слово в тексте и в словаре: Сб. ст. к 70-летию акад. Ю. Д. Апресяна / Отв. ред. Л. Л. Иомдин, Л. П. Крысин. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 243-252.

Чуковский 2001 – К. Чуковский. О старом словаре и новых словах // Собрание сочинений. Т.4. М.: Тера-Книжный клуб, 2001. С. 182-191.

Шмелева, Шмелев 1999 – Е. Я. Шмелева, А. Д. Шмелев. «Неисконная русская речь» в восприятии русских // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова, И. Б. Левонтина. М.: Языки рус. культуры, 1999. С. 162-169.

Юганов, Юганова 1997 – И. Юганов, Ф. Юганова. Словарь русского сленга: Сленговые слова и выражения 60-90-х гг. / Под ред. А. Н. Баранова. М.: Метатекст, 1997.

Chapman 1975 – New Dictionary of American Slang / Ed. by R. Chapman. N.Y.etc., 1975.

Petit Robert 1973 – Dictionnaire alphabetique et analogique de la langue francaise / Par Paul Robert. 14^e ed. Paris, 1973.

Zgusta 1988 – L. Zgusta. Lexicography Today: An Annotated Bibliography of the Theory of Lexicography. Tbingen: Niemeyer, 1988.

Zybatow 1995 – L. Zybatow. Russisch im Wandel: Die russische Sprache seit der Perestrojka. Wiesbaden, 1995.

Оглавление