ГЛАВА 4

Ронта шла по тропинке мимо ручья Калава, в густых камышах. Камыши были высокие, прямые, гибкие, как зеленые копья. Их острые верхушки поднимались выше ее головы. Тропинка была узкая и глубоко втоптанная в землю. Ее проложили кабаны, продираясь сквозь эту чащу. С обоих боков смыкались две плотные, зеленые стены. Даже в глазах становилось черно, если взглянуть сквозь частые стебли налево или направо. Оттого Анаки называли эти камыши черными камышами.

Но вверху над камышами сияло ясное небо и яркое солнце. Оно катилось по небу — большое, пламенное. Лето было в разгаре, и солнце было в зените. Ронта шла вперед упругими шагами. Это была не та весенняя Ронта, а новая, иная. Две луны закатились после весенней охоты. С тех пор у Анаков было вдоволь пищи. В мешках лежал сушеный жир и в ямах под дерном сырое мясо. На речных островах были птичьи яйца. Зайцы и белки вышли на опушку из леса. Дикие гуси часто попадались под удар "плоского дерева". Много было также пищи волокнистой, растущей из земли. Корни полевой репы наливались вкусным соком, поспели ягоды и земляные орехи. Мелкие дикие яблоки тоже почти созрели в оврагах у ручьев.

Анаки вышли на эти широкие степи, окружавшие Калаву, совершая свой обычный путь. Здесь они должны были устроить большую охоту на диких лошадей. Мясо лошадей, хотя и уступает оленьему, но зато его больше. Однако, охотиться за ними труднее, ибо лошади зорки и видят далеко, и убегают, как ветер. В крайности они жестоко дерутся.

"Злая лошадь хуже медведя", — говорит пословица.

После охоты Анаки должны были подняться в предгорья к тем пещерам, где они проводили зиму. В пещерах было сухо, не было ветра и снега. Удобнее этого места не было на свете.

За это изобильное время все Анаки отъелись, потолстели и повеселели. У Ронты тоже тело сделалось глаже и крепче. Она только что выкупалась, и влажная кожа ее блестела на солнце. Плечи ее остались костлявы, и груди чуть распустились. Но старая Исса похвалила ее чрево.

— Хорошо будет благословить это чрево, — сказала она с странной усмешкой. Ронте сделалось страшно. Женский обряд посвящения имел тайные подробности, и о нем передавались между подростками невероятные рассказы.

Для подростков и для детей лето было, как нескончаемый праздник. С раннего утра они забирали кусок сушеного мяса и уходили из дома. Они не возвращались в лагерь по два и по три дня, и никто не беспокоился о них. В эту пору под каждым кустом был готов ночлег и ужин. Даже дикие звери не были страшны. Пищи было много и для них, и не было нужды нападать на людей. Почти все они успели узнать, кто самый сильный, и без крайней надобности не решались на враждебные действия.

Ронта шла вперед по узкой тропинке. Над ее головой жужжал и вился толкун мошкары. В ярких лучах полудня мошки мелькали и носились, как золотые пылинки. Эти золотые мошки не жалили и не кусались. Оттого солнце позволяло им летать в полдень. Тем же, которые пили кровь, оно высушивало крылья и заставляло их прятаться в траву и ждать вечерней прохлады. Золотые мошки мелькали кругом, как искры, и толклись, и пели яркому солнцу свою благодарность. Голос у них был тихий и тонкий: — Ззз…

Ронта остановилась и прислушалась, но она не могла разобрать, что поют мошки.

С левой стороны тихо смеялась Калава, пробираясь между древесными корнями.

"Калава темноволосая", — подумала Ронта.

Дно у Калавы было мшистое, темное. Она не несла водяных кудрей, ее струистые волосы ложились вдоль хребта прямыми полосами.

Тростники тоже пели. Когда порыв ветерка пробегал по верхушкам, они гнулись и гудели. Голос у них был низкий, густой: — Ввв…

Ронта прислушалась. Голос мошек и голос камышей сливались вместе в одну стройную песню. И теперь Ронта разобрала напев и даже слова.

— Солнце, жги! — жужжали мошки и пели камыши.

Это был припев брачного гимна. Юноши и девы, еще непосвященные, не имели права петь этот гимн. Но припев повторялся в десятках различных песен, детских и девичьих, весенних и жатвенных, когда жены Анаков собирали колосья на диких полях у верховьев Калавы. Все Анаки чтили солнце, но каждый певец вкладывал в его хвалу особый смысл.

— Солнце, жги! — пели камыши. И солнце жгло.

Ронта подняла глаза и лицо к небу.

— Солнце — Отец, — сказала она.

Калава опять засмеялась, протекая мимо. И смех у нее был тихий, лукавый. Ронте представилось, будто она прячет лицо под корнями и выглядывает украдкой и, прикрывая рот рукою, смеется втихомолку.

"Чему ты смеешься?" — чуть не спросила она.

И, как бы в ответ, сквозь камышевую чащу донесся новый звук.

То был голос камышевой свирели. Она пела, словно выговаривала: — Тиу, тиу, тиу… Солнце, жги!

В густых камышах жили Камышевые боги. Они были белые, статные, носили зеленый венок на голове и тростинку в руках, как символ владычества. Ей пришло в голову, что кто-нибудь из них забавляется с тростинкой.

— Посмотреть бы его, — сказала она и пошла вперед.

Калава сделала внезапный поворот и отошла вправо. Камыши оборвались. Тропинка вышла из чащи на прибрежную поляну. Ронта осмотрелась, но бога нигде не было. Вместо бога на камне у воды сидел Дило Горбун. Он срезал камышинку, сделал из нее свирель и, прижимая ее к губам, выпевал протяжно: "Тиу, тиу, тиу…"

— Это ты поешь? — сказала Ронта с невольным разочарованием.

— Я, я! — пропел Дило.

— Я думала: Камышевый поет, — сказала Ронта наивно.

— Ага, — сказал Дило:

Русая грива, золотое лицо,
Вот мы приносим тебе мяса.

Это была молитва Камышевому богу, которую пели дети перед ловлей гольцов в темных водах Калавы.

Ронта улыбнулась и кивнула головой.

Дило опять взялся за флейту.

— Это я пою, я, Дило… Фиу, фиу, фиу… А ты знаешь, что я пою?

Ронта покачала головой.

— Как я могу знать, что поют мальчики? — сказала она.

— Не знаешь теперь, узнаешь осенью, — сказал Дило и дерзко улыбнулся.

Ронта вспыхнула и отступила.

Со дня рождения до самого обряда посвящения дети не знали ничего о любви. Они не имели права присутствовать на осеннем празднике, а потом, в зимнее время, об этом не говорилось. Летом взрослые начинали думать об осенней встрече и постепенно разгорались, но дети вместо того думали о связанных с ней обрядах. О них тоже знали не все, и они казались странными и таинственными.

— Я все знаю, — смеялся Дило, — я видел…

— Не называй запрещенного, — сердито сказала Ронта.

— Тиу, тиу, тиу, — пропел Дило вместо ответа на своей камышинке. — У Дило золотая голова и золотые руки. Посмотри, что я сделал.

Он вынул из-за пояса коротенький кремневый резец, молоток без ручки и кусочек белой кости, обточенной в виде звериной фигурки.

— Что это такое? — спросила Ронта, заинтересованная.

— Это Помощник, Мясная Гора, — сказал Дило.

Мамонт Сса — Зверь-Гора, или Мясная Гора — считался помощником Отца в созидании вселенной. Отец утвердил землю и развернул над нею небо, как плащ, а Сса Помощник усыпал его звездами по широкому полю, прорезал реки, выкопал озера и моря, раздвинул горы для прохода.

Дило утвердил свою костяную игрушку между пальцами левой руки и, тихо жужжа, принялся обтачивать ее своим резцом.

Жужжание его было все то же: "Тиу, тиу, солнце, жги…"

Ронта присела рядом и стала рассматривать костяную поделку.

— А зачем же у него ноги сведены? — полюбопытствовала она. Все четыре ноги костяного мамонта, действительно, были сведены вместе.

— Этот Сса в беде, — сказал Дило, — в яме.

Ронта нахмурилась.

— Это опять запрещенное, — сказала она.

Анаки, действительно, рыли для мамонтов ямы. Несмотря на все почтение к этому страшному зверю, помощнику Отца, овладеть им было слишком соблазнительно. Недаром его звали Мясная Гора.

Однако напоминать страшному Сса о его беде было почти кощунством.

— Ничего, — сказал мальчик загадочным тоном, — люди сильнее…

Он продолжал работать над игрушкой легкими и точными движениями. И понемногу Ронта придвинулась совсем близко и так засмотрелась, что забыла все запреты. Искусство Дило было велико. Тело мамонта, высокая голова и круглый хобот выходили из-под его резца, как будто живые. Даже маленькие глазки Сса он наметил с обеих сторон своим волшебным резцом.

Потом он отложил в сторону резец и поднес к лицу Ронты свою костяную игрушку.

— Нравится тебе? — спросил он. — А хочешь, я и тебя сделаю? Есть у меня кость, такая белая… — протянул мальчик, — как твое тело. — И он ткнул пальцем в стройный бок девушки. — А ты поправилась, отъелась, прибавил он тотчас же. — И груди налились. — Рука его дерзко скользнула на грудь девушки.

Ронта вскрикнула и ударила его по руке. Но Дило не обиделся. Он посмотрел на Ронту блестящими глазами.

— А знаешь, — сказал он, — я, быть может, еще и пойду в терновую рощу вместе с Яррием.

Ронта посмотрела на него с упреком.

— Яррий кормил тебя, — напомнила она.

Лицо Дило тотчас же изменило выражение.

— Правда, — сказал он, — и ты тоже кормила. Когда Дило был голоден. Ты моя мама, — прибавил он тотчас же. В его голосе звучала признательность.

Ронта задумалась. Слова Дило привели ей на память отсутствующего друга.

Дило посмотрел на нее, и лицо его оживилось.

— Хочешь видеть его? — спросил он неожиданно.

— Его, — повторила Ронта, как эхо. — Кого его?

— Его, Камышевого духа, — лукаво объяснил Дило. — Ты ведь на голос пришла к Камышевому духу.

— А ты видел его? — спросила Ронта недоверчиво.

— Дило все видел, — сказал Горбун. — Идем со мною. Я покажу тебе.

Они перешли Калаву вброд. Вода доходила им до плеч, и Ронта высоко подняла над головой поясной мешок, чтобы не замочить его. Но у Дило не было мешка. Он завернул свой резец и костяную игрушку в широкий зеленый лист, сунул за пояс и даже не стал оберегать их от воды.

— Небось, они не размокнут, — сказал он.

На другом берегу Калавы был буковый лес. Кабанья тропа пропадала и снова появлялась. Горбун катился впереди на своих кривых ногах ловчее, чем можно было ожидать. В густом кустарнике он падал на руки и полз, как зверь, "на всех четырех костях", как говорили о нем другие мальчишки. Руки у Дило были крепче, чем ноги. Когда он полз на четвереньках, он был похож на барсука, короткого, приземистого, с горбатой спиной. Они миновали буковый лес и добрались до Сарны. Сарна была дочь Калавы и резво бежала навстречу матери. Они перешли ее по камням; она весело смеялась и щекотала им ноги.

На другом берегу Сарны было поле диких колосьев. Эти колосья уже пожелтели. Они срывали их по пути и стряхивали себе в рот. Спелые зерна хрустели и скрипели под зубами. Нижние, мягкие, сочились белым соком.

Резвая Сарна обежала кругом поля и снова призывала их со смехом на свои гладкие камни. В этом месте ее берега стали выше. Сарна подмыла высокий обрыв, и он навис над водой, но еще держался корнями кустов, которые росли наверху.

— Вот он, — сказал неожиданно Дило, — смотри.

На самом краю обрыва стояла фигура. Она ярко вырезывалась на синем безоблачном небе. Она была высокая, стройная. На голове у нее была русая грива. И лицо было загорелое. Под солнечным лучом оно пылало и казалось золотым.

— Это Камышевый? — спросила Ронта недоверчиво и тотчас же узнала и радостно крикнула: — Яррий!

Яррий быстро обернулся и увидел своих друзей из женского лагеря. Он бесстрашно шагнул на самый край обрыва.

— Ронта! — окликнул он. Одну минуту он хотел даже спрыгнуть вниз, но потом передумал, побежал в левую сторону и исчез из глаз, но скоро опять появился уже внизу, на правом берегу.

— Ронта! — повторил он радостно, подбегая к девушке. Они положили друг другу руки на плечи и потерлись щека о щеку. Таково было приветствие Анаков при встрече.

Ронта с восхищением смотрела на своего друга. За эти несколько лун он сильно изменился, и недаром она не узнала его сразу. Яррий вырос почти на ладонь человека и раздался в плечах.

"Это мужская удача", — подумала Ронта.

Когда он ушел по весенней дороге с мужчинами, он был еще мальчиком. А теперь это был уже не мальчик, а воин. Даже глаза его смотрели иначе. На шее у него появился длинный белый шрам.

— Очень болело? — спросила Ронта, дотрагиваясь до шрама рукою.

— Ничего… — улыбнулся Яррий. — Белая телка занозила мне шею. У Рула дольше болело. Спанда сказал…

— А где Рул? — перебил Дило, который тем временем развязал сумку на поясе Яррия и бесцеремонно достал оттуда несколько темных кусочков сушеного мяса. В летнее время Горбун был прожорлив, как крыса.

— Рул там… — Яррий сделал неопределенный жест рукой.

— Где там?

— Там, в лесу.

— Мы пойдем, посмотрим на него, — сказал Дило.

Яррий покачал головой:

— Не надо трогать его. Он спит.

Дило с любопытством поднял вверх свою подвижную мордочку, но тотчас же вспомнил другое и перешел на новую тему.

— Скажите, когда вы пойдете в терновую рощу?..

В терновой роще производился обряд посвящения юношей. Их подвергали предварительному испытанию голодом, бессонницей и жестокому сечению терновыми прутьями. После этого они принимали племенной обет. Обряд заканчивался торжественным заклинанием, которое превращало отрока в мужа и делало его правоспособным к браку.

— Я тоже пошел бы, — сказал Дило не совсем уверенно.

Яррий нахмурился.

— Я, быть может, не пойду в терновую рощу, — сказал он после короткого колебания.

— Как? — в один голос воскликнули Ронта и Дило.

— Юн отвергает меня, — сказал Яррий.

— За что? — быстро спросила Ронта.

В женском лагере слыхали в общих чертах о приключениях Рула и Яррия, но не знали ничего о недовольстве колдунов.

Яррий покачал головой.

— Спанда говорит, что я слишком много убил оленей.

— Слишком много оленей, — повторила Ронта с недоумением.

— Без посвящения, — объяснил Яррий с угрюмой улыбкой. — Юн грозится: "Зачем же он ходил убивать? Его самого надо убить". А Спанда говорит: "Убить нельзя. Я лечил его и Рула вместе. Их кровь смешалась".

Настало тяжелое молчание.

— Зачем же ты пошел? — спросила наконец Ронта. — Не подождал до осени.

Яррий тряхнул головой.

— Меня зовут Ловец, — сказал он просто. — Чего мне ждать? Сердце не стерпело.

Ронта опять положила ему руку на шею. Она заметила, что кроме белого шрама на этой крепкой бронзовой шее не было ничего больше.

— Где твой хранитель? — спросила она.

Анаки носили на шее кожаную ладанку, в которой была зашита маленькая деревянная фигурка, попросту даже раздвоенный сучок. Эта ладанка надевалась младенцу на шею при наречении имени, и сучок считался ангелом-хранителем своего владельца.

— Я потерял его в реке, — сказал Яррий неохотно.

— Худой знак, — сказала Ронта, хватаясь рукой за мешочек на собственной груди.

Яррий в виде ответа только пожал плечами.

— Он маленький, а я большой, — сказал он, помолчав. — Кто же кого охраняет?

— Грех, — сказала Ронта с упреком. — Духи услышат.

— Где духи? — упрямо возразил Яррий. — Я их не вижу.

— Где духи?.. — Ронта посмотрела на него с новым удивлением. — Везде, кругом. В воде, в камышах, в пространстве. Везде духи и везде боги.

— Пусть же они придут, — сказал Яррий. — Я ходил в лесах и в камышах, днем и ночью, и звал их. Никто не приходил.

Ронта посмотрела на него со страхом и недоумением.

— Старые люди говорят, — начала она снова.

Яррий тряхнул головою и перебил ее.

— Да, я знаю, что говорят старые люди: "Надо пресмыкаться перед богами, кланяться в землю. Трепетать и покоряться. Пищу им давать, чтоб самого не съели. Защитников искать". — Пусть они приходят, — повторил он, как прежде. Глаза его сверкали странным блеском. Он закинул голову назад и стал как будто выше.

Дило радостно хихикнул. Дерзкая речь Яррия, видимо, доставляла ему величайшее наслаждение.

— Я ненавижу их обряды, — пылко говорил Яррий. — Розги Спанды коснутся моего тела? Зачем? Не бывать этому! Уйду я от них.

— Куда? — спросила Ронта.

Яррий широко повел рукою.

— На свете места много. Я один буду жить на вольных полях.

— А мы как? — сказала Ронта огорченным тоном. — Мы больше тебя не увидим…

— Все равно и так не много видите, — сказал Яррий. Брачные обычаи племени Анаков, видимо, тоже не удостаивались его одобрения.

Ронта посмотрела кругом. Дило не было видно. Он уполз в сторону в погоне за ящерицей. Она опять положила руку на плечо юноши.

— Яррий, останься!

Ее детский голосок звучал просительно и наивно.

— Зачем? — сказал Яррий.

— Я хочу плясать с тобою на празднике солнца, — сказала она.

Яррий молчал.

— Страшно, должно быть, там, — сказала Ронта. — Мужчины с бородами. Мне будет страшно плясать с ними без тебя.

— Да, — подтвердил Яррий. — Илл Бородатый. У него борода огненная. Под ним челнок садится в воду глубже всех. Но на бегу он медлен.

— Я боюсь его, — сказала Ронта.

Яррий загадочно улыбнулся.

— Он не боится тебя. Мужчины с бородами любят девушек помоложе.

— У!.. — Ронта даже головой замотала от страха и отвращения. — Яррий, не уходи, — сказала она почти со слезами и даже схватила его за руку, как будто опасаясь, что он тотчас же исчезнет.

Лицо Яррия смягчилось.

— Если они ничего не скажут, — проворчал он неохотно, — я тоже не стану говорить. — Это было полусогласие на возможный мир с племенем и его обрядами. — Ну, теперь я пойду, — сказал Яррий. — Вечер близко. Рул ждет меня.

— Зачем тебе Рул? — спросила Ронта и даже брови сдвинула.

— Рул — брат мой, нас соединила кровь, — сказал Яррий.

Он вынул свою руку из пальцев Ронты и ласково провел ладонью по волосам девушки.

— Я приду, — сказал он. — Теперь не ищи меня. Я сам найду тебя. Где бы ты ни была, в лесу или в лагере, я найду и вызову тебя. Вот так…

Он свистнул тихо и жалобно, подражая призывному крику Шиана, самца пестрой совы: — Угу!..

Ронта откликнулась ответом маленькой самки Шианы: — Угу!..

— Прощай, я ухожу! — крикнул Яррий.

Он свистнул опять, но уже по-иному, громко, пронзительно, уперся древком копья в землю, сделал неожиданно огромный прыжок в сторону и побежал вдоль берега. Ронта смотрела ему вслед. Через минуту он исчез за поворотом. Потом раздался плеск воды. Это он наступил резвой Сарне ногой на шею. Высокая фигура его снова показалась вверху над обрывом. Он приветственно махнул копьем Ронте и пропал в чаще.

Час, и другой, и третий Яррий бежал полями и лесами. Он перебегал болота с кочки на кочку, не оступаясь, как молодой олень. Он переползал в густой чаще, как змея или призрак, и сзади его не оставалось следов.

Солнце закатилось, первые смутные тени упали на землю, когда он нашел своего друга. Это было в последнем лесу перед мужским лагерем. Здесь все деревья были редкими, высокими и тенистыми, а земля под ними была ровная, твердая, так что ноги отскакивали упруго на каждом шагу. Рул лежал под деревом, уронив голову на руки. Он как будто спал и не слышал шагов. Яррий окликнул его по имени. Рул поднял голову и мутными глазами посмотрел на товарища.

— Неможется тебе? — спросил Яррий заботливо.

Рул покачал головой.

— Зачем ты столько спишь?

Рул посмотрел на него странным и жалобным взглядом.

— Она заставляет меня.

— Кто заставляет?

— Ты знаешь, кто: она, Мужеподобная…

Он неожиданно вскочил, протянул руки вперед и запел высоким, чистым, горловым напевом:

У ней четыре ноги и два тела,
Одно тело женское, другое мужское.
Она кивает мне ножами рогов своих:
"Спи, Рул, только во сне я могу посещать тебя!"

— Пустое, — сказал Яррий. — Ее давно съели, Горбун Дило, моя сестра Яррия и другие.

Лицо Рула исказилось от яростного гнева. Он погрозил Яррию кулаком:

— Будьте вы прокляты, если съели ее!.. Ах, что она говорит, прибавил он без всякого перехода, подходя к Яррию и кладя ему руку на плечо. — Мне стыдно сказать, — шепнул Рул и положил голову на грудь товарищу, как женщина.

— Тебе кажется, — сказал Яррий, упорствуя в своем неверии.

— Она велит мне: "прими другое тело", — шепнул Рул.

— Как? — переспросил Яррий, не расслышав.

— Новое тело, — повторил Рул.

Он посмотрел на Яррия отчаянными глазами.

— Вот она зовет, — сказал он, прислушиваясь, и тотчас же хоркнул сам два раза по-оленьему. — Это ее голос. Но я не хочу идти за ней. Я борюсь.

Он поискал руками кругом себя, как будто ища, за что бы ухватиться. Лицо его выразило крайнее напряжение. Даже пот проступил мелкими каплями на лбу и на висках. Яррий с некоторым ужасом заметил, что капли эти были красного цвета.

— Что с тобою? — спросил он с тревогой. — Разве твоя рана раскрывается?

— Душа моя раскрывается, — сказал Рул. — Жарко мне до кровавого пота.

Это был кровавый пот начинающих колдунов, когда они противятся велению духов.

— Как я пойду в терновую рощу?! — заговорил Рул снова. — Она велит другое: "Плащ твой собственный брачный прими из чужих рук. Пляши с мужчиной…"

— Мерзость, — сказал Яррий с отвращением. Он понял наконец смысл таинственных велений Мужеподобной Яламы. — Это Юн тебя учит…

Но Рул не слышал.

— "Я сделаю тебя великим колдуном, дам ход подземный и полет воздушный", — продолжал он перечислять обещания призрака. — "Не то убью. Резала тебя, недорезала. Теперь дорежу".

По повелению духов и старших колдунов, иные из юношей отрекались от своего пола и уподоблялись женщинам. Такие потом получали великий дар волшебства. Именно на этот путь Черный Юн и убитая Ялама толкали отрока Рула.

Рул задрожал и опять сел на землю.

— Пойдем домой, — сказал решительно Яррий. — Надо тебе сегодня спать у костра с друзьями.

Рул упирался, но он взял его за руку и повел с собою сквозь темный лес, туда, где среди развешанного мяса горел костер и сидели колдуны и охотники, — Юн Черный и Спанда Мудрый, Илл Бородатый и многие другие…

Месяц был на исходе. Ронта и Яррий встретились еще раз; мужской лагерь переместился и подвинулся к женскому. Он находился теперь на берегу Калавы пониже устья Сарны. Он был устроен чрезвычайно просто. Большой костер, на котором охотники жарили пищу, беспорядочная груда сухих сучьев для топлива и в разных местах кучки зеленых ветвей для постелей. Не было даже навесов от дождя, ибо мужчины не строили крова весною и летом.

У костра никого не было. Огонь тлел тихо, объедая две здоровенные колоды, положенные накрест. Только запасное копейное древко, прислоненное к дереву, да длинный аркан, сплетенный из тонких ремней, говорили о том, что это стойбище не было покинуто людьми.

Анаки, впрочем, были близко. Они собрались все вместе внизу у воды и образовали круг. Перед кругом стояли два колдуна, светлый — справа и темный — слева, а между ними стоял Яррий. Черный Юн исполнил свою угрозу и привлек дерзкого Ловца к суду племени.

Все охотники держали в руках копья. Даже подсудимый являлся на сход с копьем. Воина можно было лишить жизни, но никак не оружия. Анака, убитого в таком судебном кругу, выносили оттуда с копьем в руке и клали на поле. И Яррий, хотя и непосвященный, тоже пришел с копьем. Анаки встретили его угрюмыми взглядами, но не сказали ни слова.

Только Спанда и Юн не имели оружия. Они были вооружены словом своим, которое ранило больнее копья. На лице Черного Юна было написано злое ожидание. Спанда был высокий, с седой бородой старик, тот самый, который во время весенней охоты первый встретил оленей, выбегавших на берег. Глаза у него были спокойные, слегка насмешливые.

Сход только что собрался, но все молчали. Молчал и подсудимый.

— Говори, Яррий, — обратился к нему Спанда, впрочем, без суровости.

— Вы сами говорите, — неохотно проворчал Яррий.

— Ты отнял у бога живую добычу, — сказал Юн глухо и с гневом.

Яррий посмотрел на него исподлобья, но не сказал ничего.

— Говори, Яррий, — снова сказал Спанда.

— Если отнял у бога, зато дал Анакам, — сказал Яррий. — Это мое копье перекололо полстада.

Юн посмотрел на него ядовитым взглядом, потом обратился к племени.

— Если непосвященные мальчишки будут оленей убивать, — сказал он, то что же останется взрослым?

Яррий ничего не сказал, но щеки его покраснели и глаза вспыхнули.

— Ты отнял у бога живую добычу, — повторил Юн.

— Не у тебя ли отнял? — возразил Яррий дерзко. — У твоего короткого копья?..

— Лжешь! — вскрикнул Юн запальчиво. — Я видел тебя в воде. Четвероногий олень ехал на твоей спине.

— Рука моя лежала на шее белой телицы. Мы плыли рядом, как муж и жена…

Они стояли лицом к лицу и смотрел друг другу в глаза. Оба они были одного роста, статные и сильные. Только у Юна глаза и волосы были черные, а у Яррия глаза были серые, а волосы русые.

— Бродяга, — прошипел Юн, — знаешь ли ты, что такое бог?

Яррий ответил ему презрительным взглядом.

— А ты знаешь? — спросил он неожиданно.

— Постой, — вмешался Спанда. — Мы спрашиваем о боге у тебя, не у Юна. Скажи нам, где твой бог?

Яррий поднял копье и с силой опустил его на землю.

— Вот мой бог, — сказал он резко.

— Слышите, Анаки! — воскликнул Юн с ужасом. И Анаки отозвались гневным ропотом. Яррий нахмурил брови и крепко оперся рукою на копье.

Спанда слегка пожал плечами и сказал спокойно:

— Какой же это бог? Это — древко.

Яррий молчал.

— Или нет на земле иного бога, сильней, чем копье твое? — продолжал Спанда. — Зачем ты молчишь? Стыдишься говорить?

— Чего мне стыдиться? — сказал Яррий угрюмо. — Нет на земле иного бога, кроме Анака. Сса — Зверь-Гора и Полосатый Тигр подвластны нам. Горы и долы, леса и поля, все это наше.

Странно прозвучали эти гордые слова перед лицом враждебного круга воинов. Анаки сердито ворчали. Им нисколько не льстило считаться земными богами во устранение небесных.

— Еще что? — опять спросил Спанда с явным любопытством.

— Реки поят нас, а дубрава кормит, — продолжал Яррий, — звезды любуются нами. Ясное солнце светит для нас…

В голосе его звучало волнение.

— Молчи ты, — отозвался тотчас же Спанда. — Про солнце мы сами знаем.

— Я стану говорить, — сказал Юн, — мой бог требует жертвы.

— Какой жертвы? — спросил Спанда так же спокойно.

— Замены, — сказал Юн, — жертвы живой, вон той…

Он указал пальцем на юношу.

Спанда пожал плечами.

— Мы, Анаки, не шакалы, друг друга не едим.

— Мой бог ест, — упрямо повторил Юн. — Бог белый, Месяц.

— Солнце — бог красный, — сказал Спанда. — Твой бог — Луна.

Юн посмотрел на него с ненавистью. Противоположность этих двух слов: Месяц, Луна, выражали всю противоположность двух преданий.

— Лунный бог создал небо и землю, — сказал Юн мрачно.

— Когда это было? — спросил Спанда с насмешкой.

— Солнце было женой ему и Анаки детьми.

— Солнце — отец наш, — сказал Спанда. И все Анаки повторили: — Солнце — Отец.

— Лунная вера — старая вера, — сказал Юн. — Первые люди с вороньей головой, истребители падали, они были детьми Дракона.

— Я старик, — сказал Спанда, — и дед мой был старик. Он всегда говорил, что мы — дети солнца.

— Довольно! — крикнул Юн. — Мой бог требует крови.

— Летнее солнце не любит крови, — сказал Спанда.

— Мой бог пошлет на вас месть, — с зубами крысьими. Не дайте видеть его белому глазу лицо оскорбителя!..

— Что ты скажешь, Яррий? — спросил Спанда.

Яррий опять посмотрел на Юна.

— Белого бога не вижу, вижу Черного Юна. Пусть возьмет копье и заступится за своего бога.

Юн бросил ему уничтожающий взгляд.

— Даже ножа обрезального не хочу я поднять на такого, как ты.

— Что скажете, Анаки? — спросил Спанда, обращаясь к племени.

Анаки молчали. Потом Илл, Красный Бык, повернул лицо к юноше и сказал коротко и веско: "Уйди!"

— Правда, — загалдели Анаки. — Уйди от нас. Собственной силой живи. Странствуй один.

— Верно вы рассудили, Анаки, — сказал Спанда. — Летнее солнце кроткое солнце. Лунный бог — страшный бог. Пусть мстит ему одному без нас. Что ты скажешь, Яррий?

— Я уйду, — сказал Яррий отрывисто.

— Теперь слушай и помни, — сказал Спанда строго, — воды нашей не пей, не грейся у огня, будь нам чужим, другого племени, без нашего бога, без нашего кладбища.

— Уйду! — крикнул Яррий. — А вы, будьте вы…

Он не докончил проклятия, только схватил копье и погрозил им Анакам. Потом повернулся и быстрыми шагами ушел влево по берегу Калавы.