|
||||
|
|
Профанация с атрибуцией Статья А.А. Панченко «Владимир Даль и кровавый навет»[99] снова посвящена вопросу об авторстве пресловутой «Записки о ритуальных убийствах» (она же — «Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их»). Должен напомнить, что впервые этот «труд» появился в 1844 году без имени автора. Вторично, в 1878 году, он был опубликован под именем тайного советника В.В.Скрипицына. А в 1913 году, в разгар общественных баталий вокруг «ритуального» процесса Бейлиса, анонимные черносотенцы приклеили к нему имя В.И. Даля. Под этим именем и под названием «Записка о ритуальных убийствах» он с тех пор издавался множество раз — на русском и других языках, став одним из ведущих инструментов нагнетания ненависти к евреям — наряду с «Протоколами сионских мудрецов», «Катехизисом еврея в СССР» и другими подобными фальшивками и апокрифами. Понятно, что если бы не имя знаменитого создателя «Толкового словаря живого великорусского языка», то это убогое сочинение давно сгнило бы вместе с другими экскрементами человеческой тупости, невежества и ненависти. В моей книге «Запятнанный Даль»[100] детально прослежены этапы превращения анонимного «Розыскания» в «Записку» В.И. Даля. Проведен текстологический анализ «Розыскания» в сопоставлении с принадлежавшим Далю «Исследованием о скопческой ереси» (тот же 1844 г.) и обеих этих работ — с «Толковым словарем». Сопоставление проведено на лексическом, стилистическом и смысловом уровнях. Совершенно очевидно, что если бы обе работы были написаны одним автором, то это проявилось бы множеством разных способов и нашло отражение в «Словаре». Ничего подобного не оказалось: между «Розысканием» и «Исследованием» — глубокая пропасть. И если целые пласты текста из «Исследования» Даля перешли в «Словарь», то «Розыскание» не оставило в нем никакого следа. Так было установлено, что Владимир Иванович Даль не мог быть автором «Записки о ритуальных убийствах». Публикуя свою работу, я был готов к нападкам со стороны патентованных национал-патриотов, курящих фимиам Далю за якобы принадлежащее ему «Розыскание». Но они пока помалкивают. Вместо них бросить перчатку решил остепененный филолог, который В.И.Даля, мягко говоря, не жалует. В огромной по объему статье о кровавом навете[101] он поместил таблицу, в которую вписал несколько фраз из тех же трех книг: «Розыскания о убиении…» «Исследования о скопческой ереси» и «Толкового словаря», выделив жирным шрифтом фрагменты, которые, по его мнению, совпадают. Такое совпадение (даже если бы оно имело место) не увязывается со смысловыми, лексическими и стилистическими контрастами между «Розысканием» и «Исследованием», потому автор статьи постулировал, что, по его мнению, «Розыскание» — это конгломерат текстов нескольких авторов, Даль-де был лишь одним из многих. Никаких других авторов он не назвал, сколько их было, выяснить не пытался, и ничем другим свое мнение не подтвердил. В статье «Зачем же снова пятнать В.И. Даля?»[102] я показал, что при всей убогости «Розыскания» оно логически и стилистически однородно, потому не может быть сборной солянкой написанного разными авторами. Ну, а текстовые «совпадения» между «Розысканием» и «Исследованием» — просто фикция. Совпадают только пять слов, в их числе названия четырех староверческих сект — самосожигатели, тюкальщики, детогубцы, сократильщики. Взяты они из каких-то ранее существовавших источников, чем объясняется независимое появление их в «Исследовании» Даля и в «Розыскании» другого автора. В новой статье г-н Панченко не заикается о множественности авторов «Розыскания», как и о «параллельности» текстовых фрагментов, признавая, что весь «параллелизм» сводится к названиям четырех сект. Таким образом, от своих же аргументов в пользу авторства Даля он молчаливо отказывается. Немалая часть новой статьи г-на Панченко объемом более двух печатных листов посвящена рассуждениям о том, что «самосожжения и прочие виды самоубийств практиковались разными согласиями старообрядцев» и были «своеобразной формой социального психоза». Пусть так, но к вопросу об авторстве «Розыскания» эти рассуждения отношения не имеют, как, впрочем, и многое другое в его обширном повествовании. Моей персоне в статье уделено ключевое внимание: «журналист С.Е. Резник» упомянут бессчетное число раз. Но моих аргументов автор даже не пытается оспорить, а собственные доводы не пытается защищать. Вулканическое словоизвержение распадается на две неравные части. Большая часть — многоречивое вступление, меньшая — 22 архивных документа. Из них только один имеет некоторое отношение к вопросу о возможной причастности В.И.Даля к «Розысканию». Все остальное для заявленной автором темы — пустая порода, шлак. Поскольку «в пылу полемики» автор забыл проанализировать публикуемые документы, попробуем это сделать за него. Они распадаются на два блока — в одном 15, в другом семь. Только один из них, как было отмечено, имеет отношение к Далю. Документ этот не нов: на него указал в свое время Юлий Гессен, единственный историк, который исследовал этот вопрос до меня и г-на Панченко. Гессен разыскал его, прокомментировал, указал, в каком архивном фонде он находится. Оттуда его г-н Панченко и извлек. Это письмо Даля протоиерею И.С. Кочетову от 30 мая 1844 г. Вот оно:
Если отбросить формальные обращение и заключение, то письмо состоит из ДВУХ предложений, в коих ЧЕТЫРЕЖДЫ подчеркнуто, что запрашиваемые сведения нужны министру внутренних дел, причем для его собственных соображений. Ранее, зная о содержании этого письма в пересказе Ю.Гессена, я высказывал предположение, что Даль мог интересоваться такими слухами в связи с его всегдашним интересом к народным поверьям. Текст письма показывает, что он ими вообще не интересовался. Интерес был у министра Л.А. Перовского, при котором Даль состоял чиновником особых поручений. Министр поручил ему сделать запрос — Даль это сделал. Все. О том же говорит и ответ протоирея Кочетова, сообщившего то, что слышал, «для доклада г. министру». И о том же говорят письма самого Перовского (плюс ответы на них), которые г-н Панченко перенес в свою статью из того же архивного фонда. Восемь писем Перовского обращены к ряду высокопоставленных лиц: обер-прокурорам Сената, генерал-губернатору Петербурга, гражданскому губернатору Москвы. У всех них министр запрашивал материалы, связанные с обвинением евреев в ритуальных убийствах, а особый интерес он проявил к слухам о похищении евреями детей в питерских и московских банях. Письма заверены секретарем канцелярии министра внутренних дел А.В. Головниным. Никакого следа причастности к ним Даля нет. Но Перовского ждало разочарование: в полицейских архивах Петербурга и Москвы таких дел не было обнаружено. Тогда он и поручил Далю запросить протоирея Кочетова, который, по слухам, что-то об этом знал. Сам он обращаться к какому-то протоиерею, по-видимому, не мог или не хотел, субординация не позволяла. Второй пакет документов относится к Велижскому делу. Эти документы были запрошены сотрудником Департамента иностранных исповеданий того же министерства С.С. Мамонтовым у некоего А.К. Бруна, хранителя бумаг покойного статского советника М.Я. фон Фока. Почти половина текста «Розыскания» основана на материалах «Велижского дела», однако полученные через С.С.Мамонтова документы автору (кто бы им ни был) ничем не помогли. Хотя запрос был сделан в сентябре 1843 года, документы датированы февралем-мартом 1827-го, то есть относятся к раннему этапу расследования Велижского дела, когда евреи обвинялись в убийстве одного мальчика — Федора Иванова. Эти бюрократические документы были порождены поступившей из Велижа жалобой на следователя Страхова, который вел допросы «с пристрастием» (избивал и пытал подозреваемых). Просьба отстранить Страхова уважена не была. Затем дело приняло другой оборот: не сумев выбить из обвиняемых признаний в убийстве Федора Иванова, Страхов и присланный ему на подмогу подполковник Шкурин стали шить им убийства других детей (в том числе, никогда не существовавших). В общей сложности дело тянулось 12 лет. Евреи были оправданы единогласным решением Государственного Совета (1835), признавшего, что оно состряпано из нелепостей, подтасовок и лжесвидетельств. Тем не менее, все мнимые убийства из Велижского дела перекочевали в «Розыскание». Из этого ясно, что автор, задолго до получения от А.К. Бруна материалов фон Фока, располагал полным архивом Велижского судопроизводства и ничего нового из этих материалов извлечь не мог. Должен сказать, что я тоже не узнал из них ничего нового о Велижском деле, которое изучал еще в 1970-е годы, когда писал исторический роман «Хаим-да-Марья».[103] Но для темы об авторе «Розыскания», если не сами документы, то тот факт, что они были запрошены Департаментом иностранных исповеданий, интересен и показателен. Он подтверждает, что «Розыскание», скорее всего, составлялось в этом департаменте. Главой его был тайный советник В.В. Скрипицын, под чьим именем оно было опубликовано в 1878 году, то есть за 35 лет до того, как к нему было приклеено имя Даля. Со времени смерти Скрипицына тогда прошло четыре года, со времени смерти Даля — шесть лет. Были живы многие люди, хорошо знавшие их обоих, служившие с ними в министерстве, но никто против авторства Скрипицына не возразил. Не совсем ясно, почему на заключительном этапе деятельное участие в запросе материалов для «Розыскания» принял сам министр Перовский. Можно допустить (хотя я не могу настаивать на такой версии), что первоначальный вариант рукописи показался ему беспомощным, и для ее доработки он сам взялся добыть дополнительные материалы. Однако не особенно преуспел. Похоже, что пункт 131 — об отрезании языка (!) у крестьянина Прокопа Казана тремя напавшими на него евреями — появился в «Розыскании» или был несколько расширен благодаря сенатским материалам, запрошенным министром Перовским. Но так как обвиняемые по этому делу были оправданы, а Казан, за оговор, был наказан двадцатью ударами плетью, то вклад министра в изобличение евреев в ритуальных убийствах оказался более чем скромным. Воспользовавшись архивными ссылками Ю. Гессена, А. Панченко не нашел ничего лучшего, как обвинить предшественника в… подтасовках! Он пишет:
«Подтасовки» состояли, оказывается, в том, что, просмотрев архивную рукопись «Розыскания», Гессен написал, что вставки в текст, переписанный канцеляристом-переписчиком, сделаны НЕ рукой Даля. Значит, Панченко ручается, что то была рука именно Даля, и, больше того, что Гессен тоже признал руку Даля, но намеренно написал неправду? Ничего подобного, ибо дальше он пишет:
Ему КАЖЕТСЯ — вот и все основание для того, чтобы представить видного историка Ю.Гессена, чьи труды давно стали классическими, мелким мошенником! Понятно, что при той легкости, с какой г-на Панченко расправляется с живыми и мертвыми предшественниками, не сумевшими ему угодить, нетрудно предсказать результат «графологической экспертизы», которую он, похоже, намерен организовать. Увы, поставив телегу впереди лошади, то есть сделав заранее выводы из экспертизы, которой еще не было, он ее непоправимо скомпрометировал. При нынешнем моральном климате российского общества и российской науки, «экспертов», готовых подтвердить то, что от них ожидается, предостаточно. Вспомним хотя бы недавнюю судебную (!) «экспертизу» «Протоколов сионских мудрецов», когда научные сотрудники Института психологии РАН (не шутка!) публично опозорили себя, признав фальшивку историческим документом, имеющим просветительское значение. Найти среди графологов таких же «психологов», по-видимому, труда не составит. «Разногласия» г-на Панченко с Ю. Гессеном возникли не сегодня. Это он теперь пренебрежительно отзывается о «Розыскании», а в прежних своих работах ссылался на «труд В.И.Даля» как на вполне надежный и респектабельный источник исторических сведений,[104] заявляя попутно и, как всегда, бездоказательно, что аргументы Ю. Гессена «нельзя признать достаточно вескими».[105] Но сколь ни курьезны попытки г-на Панченко дискредитировать Ю.Гессена, его нападки на В.И. Даля куда более одиозны. Уровень «культурно-исторической и религиозно-этнографической компетентности» Даля он объявляет «довольно низким». То, что Даль был врачом, естествоиспытателем, географом, писателем, этнографом, полиглотом, неутомимым собирателем народных песен, сказок, преданий, пословиц; что он был составителем «Толкового словаря», его не впечатляет. То, что Даль был членом-корреспондентом Академии Наук — сперва по естественному, потом по словесному отделению (позднее почетным академиком); то, что он входил в круг интеллектуальной элиты своего времени, был связан дружескими отношениями и общностью интересов с Жуковским, Пироговым, Пушкиным, Языковым, Гоголем, Глинкой, географом Литке и многими другими, не стоит ломаного гроша. «Мне не очень понятно, чем авторство «Розыскания…» как-то особенно «чернит» Даля, — недоумевает г-н Панченко. — <…> Даль написал другую антисектантскую книгу — «Исследование о скопческой ереси». На мой взгляд, последняя уже в достаточной степени «пятнает» ее автора». Ну, коль скоро НА ЕГО ВЗГЛЯД, то приговор обжалованию не подлежит! Я все же попробую обжаловать. Можно не соглашаться с репрессивными мерами, предложенными Далем для искоренения секты скопцов, можно ими возмущаться. Но тот, кто читал его «Исследование о скопческой ереси», не может не видеть, что оно основано на обширном материале, который собирался со знанием дела, был тщательно обработан, проанализирован и осмыслен. Самое забавное — это попытка противопоставить «дилетанту» Далю «профессионала» Н.И.Надеждина, якобы обладавшего «значительно лучшим культурно-историческим образованием». Забавно это, прежде всего, потому, что вслед за Далем «Исследование о скопческой ереси» написал Надеждин. Эти два труда — близнецы-братья. В сочинении Надеждина утилизирован весь текст Даля, порою дословно, выводы обоих авторов тождественны.[106] Но то, что «чернит» Даля, почему-то не чернит Надеждина! Современники относились к этим двум персонажам иначе. Хорошо известно, как высоко ценил Даля Пушкин, как радовался его «сказкам», как поощрял его на составление «Словаря», как сердечно они были близки друг другу. Доктор Даль до последней минуты оставался с умирающим поэтом — ободрял его, облегчал страдания, вселял надежду, своей теплой ладонью закрыл его помертвевшие глаза; хранил как святыню перстень-талисман, подаренный ему поэтом перед смертью. А Надеждина Баратынский называл восторженным невеждой, Вяземский — неустрашимым самохвалом, Пушкин — журнальным шутом, холопом лукавым, болваном, сапожником. Вот самая безобидная из эпиграмм Пушкина на Надеждина: Картину раз высматривал сапожник Я не намерен умалять заслуги Надеждина перед русской культурой: он оставил заметный след не только в эпиграммах. Но сотворенное Далем настолько значительнее, что фигуры эти несопоставимы. Тот, кто этого не понимает, не может понять и того, насколько «Розыскание», состряпанное сапожником с интеллектом «не свыше сапога», несовместно с содержательным, компетентным, новаторским для своего времени трудом Даля «Исследование о скопческой ереси». Вопрос об авторстве «Розыскания», по мнению г-на Панченко, был злободневен сто лет назад, во времена Ю. Гессена и дела Бейлиса, сегодня же это сугубо академический вопрос. А само «Розыскание» — не столько антисемитский пасквиль, сколько «антисектантский дискурс»! Эх, знали бы об этом атрибюторы из черной сотни и их нынешние последыши! В неведении счастливом они лепят черным по белому, не жалея типографской краски:
Такова аннотация к новейшему изданию «Записки о ритуальных убийствах» (М., «Русская правда», 2011). Книга широко продается в магазинах России и русского зарубежья, на интернет-сайтах. Скоро, надо полагать, тираж будет распродан. Меня не удивит, если в следующем издании будут отмечены заслуги А.А.Панченко в «научной» атрибуции этого «героического труда». А то, что он относится к Далю без должного почтения, ему великодушно простят. Примечания:1 В работе над этим эссе неоценимую помощь мне оказали Марк Авербух (Филадельфия), Владимир Порудоминский (Кельн), Игорь Скокин (Нью-Йорк), а также моя жена Римма Резник. Всем им сердечная благодарность. 9 В предисловии к «Записке о ритуальных убийствах» названа цифра — 10 экземпляров, но я полагаю, что опечатано было 25–30 экземпляров, как было принято при публикации других документов для служебного пользования. 10 Последнее издание, подкрутымназванием «Криминальная история иудаизма», вышло под редакцией О. Н. Платонова (М., Православное издательство «Энциклопедия русской цивилизации», 2005). 99 «Новое литературное обозрение», 2011, № 111. 100 С.Резник. «Запятнанный Даль», Спб., изд-во Спб. университета, 2010. Первая редакция: «Еврейская старина», 2008, № 4(57). Работа также вошла в мою книгу «Сквозь чад и фимиам», М.,Academia, 2010; сокращенный вариант: НЛО, 2010, № 104. http://berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer8/Reznik1.htm 101 А.А.Панченко. К исследованию «еврейской темы» в истории русской словесности: Сюжет о ритуальном убийстве, НЛО, № 104. 102 С.Резник. Зачем же снова пятнать В.И.Даля, http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer6/SReznik1.php; сокращенный вариант в виде письма в редакцию: НЛО, 2011, № 107. 103 В основу романа положены материалы Велижского дела. Он был закончен в Москве в 1979 г., но издать его оказалось невозможно. О том, как его «рубили» в редакциях, рассказано в моей книге «Непредсказуемое прошлое: Выбранные места из переписки с друзьями», Спб., «Алетейя», 2010, сюжет десятый, стр. 236–258. Впервые роман был издан в Вашингтоне (изд-во «Вызов», 1986). В России появился через 20 лет и через 27 лет после написания (Спб., «Алетейя», 2006). 104 Панченко А. А.Христовщина и скопчество: Фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., «ОГИ», 2002 (второе издание— 2004), прим.241. 105 Там же, стр. 225. 106 Подробнее о сопоставлении этих двух книг см.: С.Резник. «Запятнанный Даль», Спб., 2010, стр. 63–66 и далее. 107 Апеллес — знаменитый живописец Древней Греции, о котором сохранилось много анекдотов. Один из них — о башмачнике, который «критиковал» картину Апеллеса, использован в этой эпиграмме. 108 http://russlovo.com/books/detail/32375/producer/971/rus |
|
||
