Белый фронт, защищавший черноморское побережье в начале 1920 года, был достаточно силен, чтобы держать под контролем не только берега занятого Русской армией Крымского полуострова, но и всю прибрежную зону Черноморско-Азовского бассейна. Однако общая политическая обстановка за границей и в самой России складывалась не в пользу планов, намеченных Петром Николаевичем Врангелем для Юга России. Приказом командующего Черноморским флотом адмирала Саблина от 20 июня 1920 года военный флот был разделен на три отряда и состоял из более чем 120 судов. С той поры, как вся борьба с большевиками была перенесена в Крым, Главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России генералом Врангелем было дано секретное приказание командующему штабом флота на случай неудач по отражению большевистского наступления на фронте перешейков, разработать план эвакуации армии, флота и учреждений тыла из Крыма в Константинополь.

Секретным отношением начальника штаба Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России от 4 апреля 1920 года за № 002430, на имя командующего флотом, Главнокомандующий приказывал: «Соблюдая полную секретность, в кратчайший срок подготовить соответствующий тоннаж для перевозки в случае необходимости около 100 тыс. человек в Константинополь. Для этого предлагалось распределить нужный тоннаж по предполагаемым портам посадки с таким расчетом, чтобы было можно начать посадку на суда через 4–5 дней после начала отхода с перешейков». При этом Врангелем предлагались пункты посадки и численное распределение войск по портам полуострова. Работа над планом эвакуации началась, и в ней приняли самое деятельное участие все высшие чины флота, посвященные в текст секретной бумаги Врангеля. Их умения и навыки помогли в самый кратчайший срок подготовить все необходимое для того, чтобы спасти Русскую армию от полного разгрома большевистскими ордами.

Те из чинов армии, кто понадеялся на милость победителей, не желая эвакуироваться за границу, имели возможность очень скоро убедиться в собственной трагической ошибке. Образ залитого кровью Крыма зимы 1920 года стал хрестоматийным примером отношения большевиков к побежденным. Воцарившись в некогда великой стране, именно из Крыма декабря 1920 года они начали свой бесконечный террор, продлившийся не одно десятилетие. В связи с этим тем, кто избежал страшной смерти на мысе Св. Ильи, на Чумной горе и в наспех созданных концентрационных лагерях, нельзя забыть неоценимые заслуги командующих Черноморским флотом вице-адмиралов Михаила Павловича Саблина и Дмитрия Всеволодовича Ненюкова. Нельзя также не вспомнить деятельность начальника штаба флота, контр-адмирала Владимира Владимировича Николя и начальника Морского управления вице-адмирала Александра Михайловича Герасимова. Их успехи обусловлены участием в разработке и исполнении плана крымской эвакуации других специалистов. Флагмана инженера-механика генерал-лейтенанта Ермакова, контр-адмирала Сергея Владимировича Евдокимова и подчиненных им лиц.

12 октября 1920 года командующим Черноморским флотом и начальником Морского управления барон Врангель назначил контр-адмирала Михаила Александровича Кедрова. Это назначение было призвано заменить больного и через несколько дней скончавшегося вице-адмирала Саблина. Начальником штаба флота, по представлению Кедрова, был назначен хорошо известный ему контр-адмирал Николай Николаевич Машуков. 27 октября 1920 года командующим флотом были назначены в порты посадки старшие морские начальники, коим были даны подробные инструкции на случай эвакуации. Так в порт Евпатории был назначен контр-адмирал Александр Михайлович Клыков, в Ялтинский порт — контр-адмирал Павел Павлович Левицкий, в Феодосию — капитан 1-го ранга Иван Константинович Федяевский и в Керчь — начальник 2-го отряда судов контр-адмирал Михаил Александрович Беренс.

После того как последний солдат взошел на корабль и в Севастополе больше ни одной военной части не оставалось, в 14 ч 50 мин 2 ноября 1920 года прибыл с Графской пристани на крейсер «Генерал Корнилов» сам Главнокомандующий генерал Врангель. Прибыв в сопровождении ближайших чинов штаба, он отдал приказание сниматься с якоря. На борту крейсера разместился и штаб Главкома, и штаб командующего флотом, а также особая часть штаба флота. Там же пребывали и Государственный банк, и семьи офицеров, и команды крейсера, а также многочисленные пассажиры. Всего на борт крейсера поднялось 500 человек.

Следуя в изгнание, не предвидя, что для многих чинов Белой армии оно станет пожизненным, Главнокомандующий послал обнадеживающую радиотелеграмму в Константинополь А. В. Кривошеину для широкого распространения в армии и среди беженцев: «Русская армия, оставшись одинокой в борьбе с коммунизмом, несмотря на полную поддержку крестьян, рабочих и городского населения Крыма, вследствие своей малочисленности, не смогла отразить натиск во много раз сильнейшего противника, перебросившего войска с польского фронта. Я отдал приказ об оставлении Крыма, учитывая те трудности и лишения, которые Русской армии придется перетерпеть в ее дальнейшем крестном пути, я разрешил желающим остаться в Крыму. Таких почти не оказалось. Все казаки и солдаты Русской армии, все чины Русского флота, почти все бывшие красноармейцы и масса гражданского населения не захотели подчиниться коммунистическому игу. Они решили идти на новое тяжелое испытание, твердо веря в конечное торжество своего правого дела. Сегодня закончилась посадка на суда, везде она прошла в образцовом порядке. Неизменная твердость духа флота и господство на море дали возможность выполнить эту беспримерную в истории задачу и тем спасти Армию и население от мести и надругания. Всего из Крыма ушло около 150 000 человек и 120 судов Русского флота. Настроение войск и флота отличное, у всех твердая вера в конечную победу над коммунизмом и в возрождение нашей Великой Родины. Отдаю Армию, Флот и выехавшее население под покровительство Франции, единственной из великих держав, оценившей мировое значение нашей борьбы».

По прибытии войск в Константинополь текст телеграммы с воодушевлением обсуждали почти все, а среди военной молодежи, с нетерпением ждавшей новой возможности сразиться с большевиками, телеграмма произвела значительный подъем духа, немного упавшего за время отступления и эвакуации, как войск, так и основного военно-морского учебного заведения в Севастополе. Вернувшись немного назад, стоит, вероятно, сказать здесь и несколько слов об эвакуации Морского корпуса. 30 октября баржа «Тилли», нагруженная тюками и ящиками с обмундированием, книгами, съестными припасами и всякой утварью, подошла к борту линейного корабля «Генерал Алексеев», стоявшего в Южной бухте. Под руководством капитана 1-го ранга Николая Николаевича Александрова весь день и всю ночь кадеты перегружали корпусное имущество. Старшие из кадет заняли караульные посты у погребов, в кочегарках и у механизмов, охраняя их от возможного саботажа со стороны уходивших на берег матросов. С разрешения капитана 1-го ранга Александрова одно отделение гардемарин оставалось в помещении корпуса. На стоявшую у корпусного мола угольную баржу они погрузили все корпусное хозяйство и провиант и отбуксировали этот «Ноев ковчег» к «Генералу Алексееву», который таким образом был обеспечен свежим мясом. Старший офицер корабля старший лейтенант Александр Николаевич Павлов проверил наличие команды и пассажиров. Командир «Генерала Алексеева» капитан 1-го ранга Виктор Николаевич Борсук около полуночи 31 октября 1920 года дал ход.

Все вышедшие в ту же ночь из Евпатории суда благополучно прибыли в Константинополь, и лишь команда небольшого катера «Язон», ведомая на буксире пароходом «Эльпидифор», обрубив ночью буксиры, увела его в Севастополь. На «Язоне», кроме его команды, численностью до 15 человек, никого из посторонних не было, и решение вернуться к большевикам приняли ее члены. Все вышедшие 1 и 2 ноября 1920 года из Ялты суда благополучно выдержали переход через бурное в последний месяц осени Черное море. Последний русский корабль — вооруженный ледокол «Гайдамак» под флагом контр-адмирала Машукова покинул Ялту 2 ноября в 13 ч 15 мин. Все суда, вышедшие из Феодосии, кроме канонерской лодки «Кавказ», которую ввиду сложности ее буксировки комендант парохода «Владимир» приказал затопить в море, предварительно сняв с нее людей и спустив Андреевский флаг, находящийся ныне в музее ООРИФ в Нью-Йорке, благополучно пришли в Константинополь утром 4 ноября.

В эти дни из Керчи были вывезены флотом не только войска, отошедшие в город, в числе гораздо большем, чем предполагалось, но и те части, что прибыли из Феодосии, где из-за нехватки тоннажа их не могли погрузить. Перегрузка людьми на судах была такова, что многие беженцы не могли даже сидеть и им приходилось чуть ли не весь период морского похода до Константинополя стоять плечом к плечу. Запасов пресной воды в Керчи оставалось мало, а ее запасы были минимальны. На многих из кораблей, выходивших в море из Керченской гавани, вся пресная вода была в походе выпита. В употребление пошла даже вода из недействующих котлов, то есть с примесью масла.

Однако все суда, что шли из Керчи, пережили в Черном море норд-остовый шторм силой в семь баллов и вскоре пришли в Константинополь, потеряв в пучине лишь эскадренный миноносец «Живой». На миноносце находились лейтенант Евгений Иванович Нифонтов, гардемарин Владимир Сигизмундович Скупенский, пять человек команды и 250 человек пассажиров, главным образом офицеры Донского полка. Когда по приходе всех судов в Босфорский пролив, выяснилось, что эскадренный миноносец «Живой» не пришел, то совместно с русскими судами по согласованию с союзниками, командующим флотом были посланы в море на поиски пропавшего судна несколько французских военных судов. Собранные фрагменты, остававшиеся к моменту их обнаружения на воде, говорили о том, что миноносец, скорее всего, затонул при внезапно налетевшем шторме. По приходе флота в Константинополь началась демобилизация пароходов, а также вспомогательных военных судов. Вместе с тем проходило и расформирование служб и учреждений, ставших на чужбине совершенно излишними.

Наименование «флот» едва соответствовало по своему количеству и составу бывшей императорской Черноморской эскадре, а потому Черноморский флот приказом командующего флотом за № 11 от 21 ноября 1920 года переименован в Русскую эскадру. Командующий эскадрой автоматически становился старший флагман вице-адмирал М. А. Кедров, а начальником штаба Русской эскадры — его верный приятель контр-адмирал H. Н. Машуков. Назначения и кадровые перестановки прошли и по флоту, однако некоторые офицеры оставались на прежних местах. 1-й отряд эскадры возглавил младший флагман контр-адмирал Павел Павлович Остелецкий. Линейным кораблем «Генерал Алексеев» командовал бывший старший морской начальник в Феодосии, капитан 1-го ранга Иван Константинович Федяевский. На крейсере «Генерал Корнилов» остался его прежний командир капитан 1-го ранга Владимир Алексеевич Потапьев. А вспомогательный крейсер «Алмаз» был вверен заботам своего «давнего», с июля 1920 года, командира, капитана 1-го ранга Владимир Алексеевича Григоркова.

В дивизионе подводных лодок начальниками были старшие из командиров. Так, на подводной лодке «Буревестник» командиром был старший лейтенант Владимир Владимирович Оффенберг, перебравшийся еще в 1921 году на жительство в Северо-Американские Соединенные Штаты, подводной лодкой «Утка» командовал уже знакомый нам по его славным подвигам капитан 2-го ранга Нестор Александрович Монастырев. У подводной лодки «Тюлень» командиром был капитан 2-го ранга Михаил Владимирович Копьев, проявивший в эмиграции незаурядные данные морского литератора и публиковавшийся под псевдонимом «Изгнанник». Его путь во Францию, где он умер уже в 1965 году, лежал через пески Алжира и знойные барханы Туниса, где прошли годы его жизни. На подводной лодке «АГ-22» командиром был старший лейтенант Константин Людвигович Матыевич-Мациевич. У базы подводных лодок транспорта «Добыча» имелся свой командир, капитан 2-го ранга Николай Александрович Краснопольский.

16 ноября 1920 года по новому стилю все русские корабли, военные и коммерческие, вышедшие из портов Крыма и пришедшие в Царьград, стояли на якоре, на рейде Мода. Эвакуацию можно было считать оконченной. Нужно признать, что Русский флот, несмотря на сложности и потери, преодолев все препятствия, превосходно справился с поставленной им бароном Врангелем труднейшей задачей. Это было отмечено на ранних стадиях перехода эскадры, когда корабли ее еще не достигли константинопольских берегов. 3 ноября 1920 года в море приказом Главнокомандующего за № 2207 командующий Черноморским флотом контр-адмирал Михаил Александрович Кедров был произведен за особые отличия по службе в вице-адмиралы. Слаженными действиями Кедрова и его подчиненных, равно как и организацией эвакуации, были восхищены и «союзники».

3 ноября 1920 года французский адмирал Дюмениль по радио обратился к Главнокомандующему с прочувственной речью: «Генералу Врангелю: Офицеры и солдаты Армии Юга в продолжение 7-ми месяцев под вашим командованием подали великолепный пример храбрости, сражаясь с противником, в 10 раз сильнейшим, дабы освободить Россию от постигшей тирании. Но борьба эта была чересчур неравная, и вам пришлось покинуть вашу Родину. По крайней мере, вы имеете удовлетворение в сознании великолепно проведенной эвакуации, которую французский флот, подавший вам помощь, счастлив видеть хорошо законченной. Ваше дело не будет бесполезным, население Юга быстро сумеет сравнить вашу власть, справедливую и благожелательную, с мерзким режимом Советов, и вы тем самым окажете помощь возвращению разума и возрождению вашей страны, что желаю, чтобы произошло в скором времени. Адмирал, офицеры и матросы французского флота низко кланяются перед генералом Врангелем, дабы почтить его храбрость». На основании благосклонных отзывов о прошедшей эвакуации в генерал-лейтенанты был произведен и начальник морского транспорта инженер-механик генерал-майор Ермаков.

4 ноября на кораблях Русской эскадры был зачитан приказ Командующего флотом № 5, обращенный к своим товарищам по оружию: «Флагманы, командиры, офицеры и матросы Черноморского флота. В неравной борьбе нашей с неисчислимыми превосходными силами противника Русской Армии, истекающей кровью, пришлось оставить Крым. На доблестный Черноморский флот выпала исключительная по трудности задача: почти без иностранной помощи своими средствами и силами в весьма кратчайший срок, в осеннее время нужно было подготовить и эвакуировать из Крыма армию и часть населения, общей численностью около 150 000 человек. Черноморский флот, сильный своим духом, блестяще справился с этой задачей. Из всех портов Крыма, в 3-дневный срок, почти одновременно, по составленному заранее плану, транспорты, перегруженные до крайности, под прикрытием военных судов вышли в Константинополь. Одновременно были выведены на буксирах все находившиеся в ремонте большие суда и плавучие средства, имеющие какое-нибудь боевое значение. Противнику оставлены только старые коробки со взорванными еще в прошлом году иностранцами механизмами. Наш Главнокомандующий, желая отличить такую исключительную работу флота, произвел меня, вашего Командующего флотом в вице-адмиралы. Низко кланяюсь и благодарю вас за эту честь. Не ко мне, а к вам относится эта награда. Не могу не отметить исключительной работы моего начальника штаба контр-адмирала Машукова. Не буду говорить об этой работе его — вы ее все видели, оценили и откликнулись, следствием чего явилась ваша доблестная и исключительная по достигнутым результатам работа. Адмирал Кедров». В Константинополе адмиралу еще предстояло многое сделать, а главное — создать полноценную эскадру, распределив суда и их командиров самым надлежащим образом, чтобы в один прекрасный день вся эта вооруженная морская сила была готова вновь обрушить на большевиков всю свою мощь. Закипела работа.

В трех отрядах, силы эскадры распределились следующим образом. 2-й отряд возглавлял младший флагман контр-адмирал Михаил Александрович Беренс. Эскадренным миноносцем 2-го отряда «Пылкий» командовал капитан 2-го ранга Александр Иванович Кублицкий, начавший свою службу в гвардии еще до октябрьского переворота. Впоследствии, находясь в эмиграции, Александр Иванович Кублицкий был членом правления полкового объединения чинов Гвардейского Экипажа. Эскадренным миноносцем «Дерзкий» командовал капитан 1-го ранга Николай Рудольфович Гутан, знакомый читателю по той части очерков, где описываются действия Каспийской флотилии. Общее командование 2-м эскадренным миноносцем «Гневный», эскадренным миноносцем «Цериго» и эскадренным миноносцем «Капитан Сакен» взял на себя капитан 2-го ранга Алексей Алексеевич Остолопов, участник активной борьбы с большевиками в водах Черного моря. Эскадренный миноносец «Жаркий» возглавил старший лейтенант Александр Сергеевич Манштейн, отец проживающей ныне в Бизерте старейшей представительницы русской эмиграции в Тунисе г-жи Манштейн-Ширинской. Эскадренным миноносцем «Звонкий» командовал старший лейтенант Михаил Михайлович Максимович, а эскадренным миноносцем «Зоркий» — капитан 2-го ранга Владислав Александрович Зилов, бывший старший офицер крейсера «Генерал Корнилов». В 3-м отряде под руководством младшего флагмана — контр-адмирал Александр Михайлович Клыков; командование кораблями распределялось следующим образом.

Канонерской лодкой «Страж» руководил капитан 2-го ранга Константин Григорьевич Люби, канонерской лодкой «Грозный» — старший лейтенант Роберт Эдуардович фон Вирен, в годы Второй мировой войны служивший в германском вермахте и благополучно переживший его крах в 1945 году. Канонерская лодка «Якут» оставалась под командой многоопытного капитана 1-го-ранга Михаила Александровича Китицына, дальнейшая судьба которого привела его на службу инженером в Богом забытом американском штате Айдахо, а когда возраст уже не позволял оставаться в рядах частной компании, с обыкновенным для многих американских инженеров коротанием своих пенсионных дней во Флориде. Канонерская лодка «Лукулл», ставшая на время резиденцией барона Врангеля и чья участь была предрешена впоследствии большевиками, находилась под началом старшего лейтенанта Бориса Николаевича Степанова. По случайности оказавшийся живым во время тарана «Лукулла» пароходом «Адрия», Степанов дожил до глубокой старости, активно публикуя свои очерки и воспоминания о былом в парижском военно-историческом морском листке. Тральщиками: «Альбатрос», «Баклан», «Китобой» командовал лейтенант Оскар Оскарович Ферсман, нашедший свой эмигрантский приют в гостеприимной Аргентине. Сторожевым катером «Капитан 2-го ранга Медведев», а также гидрографическими судами «Казбек» и «Веха» руководил штабс-капитан по адмиралтейству Евгений Александрович Поляков. Командиром буксира «Черномор» был капитан 2-го ранга Вадим Андреевич Бирилев, а буксиром «Голланд» — командовал лейтенант Николай Васильевич Иваненко. В 4-м отряде младшего флагмана инженер-механика генерал-лейтенанта Мстислава Петровича Ермакова командование судами было следующим.

Ледоколом «Илья Муромец» командовал капитан 2-го ранга Иван Сергеевич Рыков, ледоколом «Всадник» — старший лейтенант Фридрих Эдуардович Викберг, а «Джигитом», «Гайдамаком» — капитан 1-го ранга Виктор Викторович Вилькен. У транспорта «Дон» командиром был капитан 1-го ранга Семен Ильич Зеленый, а у «Крыма» — штабс-капитан по адмиралтейству Яков Степанович Андросов. Транспорт «Далланд» находился под командой капитана 1-го ранга Якова Ивановича Подгорного. На транспорте «Шипка» был капитан 2-го ранга Дмитрий Дмитриевич Нелидов, а «Самарой» командовал контр-адмирал Алексей Николаевич Заев. Удивительно, что этому адмиралу в эмиграции пришлось работать обыкновенным рабочим на спичечной фабрике в Филадельфии и затем в Нью-Йорке. Какая потеря для русского национального флота и прошедшее незамеченным для американцев счастливое обстоятельство его пребывания на их земле, которым они даже не пожелали воспользоваться!

Транспортом «Екатеринодар» командовал капитан 2-го ранга Николай Алексеевич Ивановский. Кроме того, в 4-й отряд входили транспорты: «Рион», «Инкерман», «Поти», «Ялта», «Сарыч», «Осторожный», «Туркестан», «Ольга» (Сухум), «Заря», «Псезуапе», «№ 410» (Вера), «№ 412», «№ 413». К ним добавились суда Добровольческого флота: «Владимир», «Саратов», «Колыма», «Иртыш», «Херсон», «Витим», «Омск» и «Доброволец». Дунайского пароходства: «Александр Невский», «Русь», «Моряк» и «Адмирал Кашерининов». Вместе с этим в 4-й отряд вошли несколько судов из Русского Константинопольского порта: «Радость», «Трапезунд», «Надежда», «Днепр» и «Почин», а также буксиры: «Днепровец», «Иппокай», «Скиф» и «Чурубаш».

В распоряжении командующего эскадрой оставался линейный корабль «Георгий Победоносец» под командованием капитана 2-го ранга Петра Петровича Савича. Транспортной мастерской «Кронштадт» командовал капитан 1-го ранга Константин Владимирович Мордвинов, а учебным судном «Свобода» — старший лейтенант Александр Гаврилович Рыбин. Для обслуживания Русской эскадры начальником базы, подчиненным непосредственно командующему Русской эскадрой, был назначен контр-адмирал Александр Иванович Тихменев. 11 декабря 1920 года в 11 ч 50 мин Главнокомандующий барон Врангель, простившись с офицерами и командой крейсера «Генерал Корнилов», съехал с крейсера на яхту (посыльное судно) «Лукулл», куда и перенес свой флаг. На «Генерале Корнилове» был поднят флаг командующего эскадрой.

Русская эскадра стала покидать Константинополь 8 декабря 1920 года, направляясь к месту своей новой стоянки в тунисском порту Бизерта, куда полностью прибыла 22–23 декабря 1920 года. Корабли прошли архипелагом в Наварин, где были загружены углем и пресной водой и взяли курс на африканское побережье, следуя в тунисский порт Бизерту. Из Наварина в Бизерту шел большой баркас, а пассажирами баркаса были гардемарины и кадеты. На руле баркаса сидел воспитатель, капитан 1-го ранга Владимир фон Берг, на кормовом сиденье расположился вице-адмирал Александр Михайлович Герасимов, назначенный новым директором Морского корпуса, а рядом с ним находился митрофорный протоиерей о. Георгий Спасский, назначенный настоятелем церкви Морского корпуса. С воспитанниками корпуса на судне плыли и все офицеры-воспитатели.

Белогвардейская эскадра шла по тем же водам, где более ста лет тому назад подвиги эскадры адмирала Сенявина, действовавшей против флота Наполеона Бонапарта, сделали его имя известным всей России. Часть эскадры двигалась по Коринфскому каналу, а более крупные суда, имевшие большую осадку, огибали Грецию. У берегов Кефалонии, чуть южнее острова Корфу, произошел сбор эскадры для дальнейшего похода на Бизерту. Корабли вошли в глубокую бухту Каруба, из которой были видны белые стены Бизерты, за ними виднелись горы и очертания пальм. Здесь произошла постановка кораблей на якоря, были закреплены швартовы и на берег сошли их экипажи.

Занявшись расселением русских моряков во временных лагерях, вице-адмирал Михаил Александрович Кедров в краткие сроки решил задачи проживания чинов флота и их семей. С приходом русских кораблей в чужие воды, в совершенно новых условиях жизни и работы команд на кораблях, неизбежно стали происходить коренные изменения в штабе эскадры, что было обусловлено в первую очередь самой обстановкой. Исполняющим дела командующего Русской эскадрой был назначен контр-адмирал Михаил Александрович Беренс, а его начальником штаба — контр-адмирал Александр Иванович Тихменев. Старшим флаг-офицером стал мичман Андрей Борисович Лесгафт. На Гражданской войне он успел немного послужить у Юденича, в Отдельном батальоне танков, затем, вернувшись во флот, попал на знаменитый своими переходами тральщик «Китобой», и вот теперь вместе с флотом оказался в Бизерте. Забегая немного вперед, нужно отметить, что дни свои Лесгафт закончил на других берегах, почив в городке Коламбус, в штате Огайо. Офицером для связи с французским колониальным морским префектом стал старший лейтенант Юрий Всеволодович Соловьев. Флагманским инженером-механиком оставался генерал-майор Владимир Григорьевич Максименко.

Морской префект французской колониальной администрации адмирал Варрней решил пойти навстречу просьбе контр-адмирала Машукова о предоставлении помещения под военно-морское учебное заведение, эвакуировавшееся вместе с эскадрой. Под нужды Морского корпуса он предоставил на выбор либо один из находившихся в районе Бизерты бывших военных лагерей, или форт под замысловатым названием Джебель-Кебир. Отборочная комиссия под председательством капитана 1-го ранга Александрова остановила свой выбор на форте, ибо он как нельзя лучше отвечал требованиям, предъявляемым к учебному помещению. Кроме того, форт выгодно располагался в одном километре от лагеря Сфаят, откуда в него могла легко добираться учащаяся молодежь. Джебель-Кебир был окружен глубоким рвом и высоким валом. Вал широкой каменной стеной опоясывал всю крепость по периметру и замыкался высокими каменными воротами с толстой железной решеткой.

У самой крепости располагалась строевая площадка, откуда глазу открывался дивный вид на всю Бизерту с ее горами, пальмовыми аллеями, озером и уютную средиземноморскую бухту. На эту площадку гардемаринами выносился знаменный флаг, здесь же служились молебны, проходил церемониальным маршем батальон Морского корпуса, зачитывали приказы и звучали речи начальствующих лиц. На этой же площадке в храмовый праздник корпуса 6 ноября — день Святителя Павла Исповедника, истинный морской праздник, проходили торжественные парады. Всем проходящим мимо было хорошо видно, как на ее входе ежедневно дежурил гардемарин, вооруженный морским палашом, салютуя прибывающим в крепость.

В одном из казематов магометанского Кебира стараниями о. Георгия Спасского была обустроена корпусная Русская православная церковь. О ней сохранились теплые воспоминания прихожанина: «С низкого сводчатого потолка спускаются гирлянды пушистого вереска и туи, в них вплетены живые цветы. Гирлянды темной рамой окружают белый иконостас с Царскими вратами. На иконостасе образа Христа Спасителя и Св. Павла Исповедника. Справа и слева две белых хоругви и знаменный флаг. Белые покрывала на аналоях сшиты из бязи и золотых позументов, паникадило из жести. Через узкую бойницу падает луч солнца на Тайную Вечерю над Царскими вратами». Было в Джебель-Кебире достаточно места для персонала и складов.

13 января 1921 года воспитанники Морского корпуса с судов были переведены на берег. Жизнь русской колонии в северо-африканском городке Бизерта продолжилась. Море выглядело темно-синим сапфиром в оправе золотых песчаных берегов, изумруды волн продолжали свой бег. Город жил своей жизнью — весь в дымке раскаленных дней и серебре лунного сияния в иные ночи, с куполами мечетей и редкой готикой католического храма, оставаясь зеленым оазисом среди песчаных холмов и гор, отделенный от них стенами пальм, маслиновыми рощами, колючими кактусами и колоннами алоэ. В местечке Сфаят пребывали гардемаринские роты, личный состав преподавателей и их семейства, а так же семьи офицеров. Всего на возвышенности Кебир и в долине Сфаята оказалось 320 гардемарин и кадетов, 60 офицеров и преподавателей, 40 матросов из разных команд и полсотни членов семей моряков.

Вскоре в русской колонии возник «Дамский комитет», состоявший из жен офицеров и пошивочная мастерская, занимавшаяся пошивом одежды для всех чинов Морского корпуса. Постепенно были открыты корпусная библиотека и типография, а почти одновременно с ними и «Казенная лавочка» для всего населения. Затем на территории лагеря построили и площадку для тенниса. Как вспоминал очевидец: «На площадке тенниса, окруженной молодыми соснами, звонким колокольчиком звенит задорный смех. Весело прыгает на загорелых ножках, подбрасывая ракеткой белый мяч, хорошенькая девочка… золотые кудряшки пляшут по загорелым, дрожащим от смеха щекам. Ее партнеры — кадеты не отстают от нее ни в резвости, ни в веселости».

Семьи офицеров эскадры размещались на приспособленном под общежитие бывшем линейном корабле «Георгий Победоносец». Командиром корабля-общежития, стоявшего уже без одной трубы, мачт и флага у мола Бизертской гавани, был назначен контр-адмирал Михаил Семенович Подушкин. Казалось, жизнь в новых и необычайных условиях постепенно, но уверенно входила в колею… Все работали «не за страх, а за совесть», веря, надеясь и ожидая скорую возможность возвращения в родные воды. Не затихала жизнь духовная и светская. В церкви, обустроенной отцом Георгием, скромной и бедной, но вместе с тем уютной и ласковой, он совершал все службы и церковные требы для Морского корпуса и семей моряков. Курс лекций для учащихся Морского корпуса состоял из разнообразных важных предметов — дифференциальное исчисление, математика, морское дело, история, русский язык. Воспитанникам устраивались гимнастические праздники, организованные и подготовленные поручиком Владимиром Ивановичем Высочиным. Во рву крепости был организован любительский театр, где шли пьесы, сочиняемые чинами Морского корпуса. Проводились балы. С необходимым реквизитом всегда помогал Морской агент в Париже Владимир Иванович Дмитриев, считавшийся надеждой и опорой корпуса в «парижских сферах» и помогавший «питомнику морской детворы и молодежи» приобрести или организовать доставку необходимых вещей.

Первый бал был дан в крепостном дворе, где был организован танцевальный зал. На возвышении, в гирляндах и флагах, расположился оркестр корпуса. Участник бала вспоминал с трогательным умилением: «Вальсы сменялись мазурками, плясали краковяк, кадриль, миньон, полонез, шакон и даже польку. Весело, искренне, непринужденно, как всегда у моряков. Для отдыха между танцами дамы и кавалеры, пройдя двор, углублялись под своды крепости и скрывались в интимном полумраке разноцветных гостиных, где их угощали сластями и лимонадом. Там, на мягких диванах восседала та или иная царица бала, окруженная синим кольцом гардемарин или кадетов. В одной гостиной пели русские песни, в другой играли в шарады…»

Однако и здесь, в сравнительно более благоприятных условиях, в сравнении с балканскими, перед многими чинами Морского корпуса, перед морскими офицерами и преподавателями неизменно вставал вопрос о том, как жить дальше. Перемены не заставили себя ждать. В 10 ч утра 30 октября 1924 года морской префект вице-адмирал Эксельманс прибыл на эскадренный миноносец «Дерзкий», где к этому времени были собраны все командиры и свободные от службы офицеры и корабельные гардемарины. Адмирал Эксельманс объявил им о признании французским правительством нового государственного образования под названием «СССР»… С заходом солнца на судах Русской эскадры были спущены Андреевские флаги, с тем чтобы более не подниматься. Одновременно с грустной церемонией спуска флагов на судах Русской эскадры была ограничена деятельность и Морского корпуса.

Оставшиеся гардемарины и кадеты на форту Джебель-Кебир с 1921 года были переведены в лагерь Сфаят, но и здесь дни корпуса были уже сочтены. Сигнал «разойтись» прозвучал в Африке, в лагере Сфаят вблизи Бизерты 6 мая 1925 года. Был выпущен последний курс гардемарин, закрылись учебные классы, упаковано оборудование и инвентарь. Преподаватели и выпускники прощались, расходясь по пространствам бесконечной земли, последний островок русской жизни перестал существовать, и замерло время, снова сквозь раскаленный воздух полился громкий призыв муллы на минарете, и беспристрастно подул ветер с Сахары. За время существования корпуса, открытого в Севастополе 17 октября 1919 года, через его учебную программу прошло 394 воспитанника, из которых получили аттестаты 300 человек.

Итак, Бизертский Морской корпус — это последнее звено тех перипетий, через которые прошла знаменитая петровская «Навигацкая школа», созданная 14 января 1701 года. В храме-памятнике, воздвигнутом русскими белыми моряками в 1936 году в Бизерте, в 1950 году была сооружена мраморная доска, на которой были отображены имена всех кораблей, пришедших из Крыма в африканские воды на Рождество 1920 года. Флаг последнего командующего последней Русской эскадрой контр-адмирала М. А. Беренса хранится в музее ООРИФ в Нью-Йорке.

С 1924 года с признанием Францией Советской России, все русские корабли в Бизерте перешли в собственность метрополии. Бывший начальник штаба Русской эскадры контр-адмирал Александр Иванович Тихменев писал: «В далеком тунисском городке, в Северной Африке, где нашли себе приют остатки Российского Императорского Флота, не только у моряков, но и у всех Русских людей дрогнуло сердце, когда в 17 ч 25 мин. 29 октября 1924 года раздалась последняя команда „На Флаг и Гюйс“ и спустя одну минуту — „Флаг и Гюйс спустить“. Тихо спускались флаги с изображением креста Святого Андрея Первозванного, символ Флота, нет — символ былой, почти 250-летней славы и величия России».

В 1925 году в Тунисе оставалось уже не более 700 русских. Остальные разъехались по всему миру. Часть русской общины еще ранее перебралась в тунисскую столицу, где в снятом приблизительно в 1922 году доме № 60 на улице Зешегз было оборудовано помещение для церкви, получившей название Воскресения Христова. Туда привезли иконостас и церковную утварь с кораблей. Служил в ней о. Константин Михайловский, приютившийся вместе со своей семьей в том же доме. Корабельная церковь на «Георгии Победоносце», где до спуска Андреевского флага служил отец Иоаникий Полетаев, была перенесена в снятую русскими частную бизертскую квартиру на улице Апри, в одной из комнат которой проходили службы.

Вначале 1930-х годов корабли Русской эскадры, переданные французам, были отправлены ими на слом. Свидетели уничтожения русской морской славы в лице остатков военных кораблей в Бизерте бережно хранили память о беспримерном походе и обсуждали идею строительства мемориального храма в память об исчезнувшей эскадре. Для этого ревнителями русской морской истории в Бизерте был создан комитет, в состав которого вошли в качестве председателя адмирал Александр Михайлович Беренс, а в качестве его действительных членов — контр-адмирал Сергей Николаевич Ворожейкин, работавший в то время в должности бухгалтера в тунисской колониальной конторе, бывший командир посыльного судна «Якут», капитан 1-го ранга Георгий Фридрихович Гильдебрант, капитан 2-го ранга, а ныне инженер-строитель французской компании Иван Сергеевич Рыков, стяжавший себе славу руководителя десанта у Покровки в мае 1920 года и старший лейтенант Александр Сергеевич Манштейн, бывший командир эсминца «Жаркий». Мирно покоящийся на бизертском кладбище старший лейтенант был отцом поныне здравствующей и проживающей в Бизерте Анастасии Александровны Манштейн-Ширинской, попавшей на берега Туниса восьмилетней девочкой в 1920 году на борту миноносца «Жаркий».

В 1936 году комитетом было получено разрешение французских колониальных властей на строительство храма. На основании решения бизертинского муниципалитета в 1937 году в городе было начато строительство храма на пожертвования русских эмигрантов, закончившееся менее чем через год. На церемонию закладки храма комитетом были приглашены все высшие французские и тунисские власти, военные и гражданские, вся русская колония Туниса, а также последний командующий эскадрой контр-адмирал Беренс и другие командиры кораблей. Закладку совершил митрофорный протоиерей Константин Малиженовский. Место будущей церкви, строящейся во имя святого благоверного великого князя Александра Невского, было красиво убрано флагами, а около места будущего святого престола красовались два русских флага — Андреевский, морской, и национальный «триколор».

В закладной камень были вложены икона Спасителя, коробочка с русской землей и кусок пергамента, на котором были указаны дата закладки и ее цель. Эта трогательная церемония произвела на присутствовавших там иностранцев глубокое впечатление. Первым настоятелем храма, освященного в честь святого благоверного великого князя Александра Невского, стал протоиерей Иоаникий Полетаев. Контр-адмирал Александр Иванович Тихменев писал: «… там, в Бизерте, сооружен скромный Храм-Памятник последним кораблям Российского Императорского Флота, в нем завеса на Царских Вратах — Андреевский стяг, в этом храме-памятнике мраморные доски с названиями кораблей эскадры. Храм этот будет служить местом поклонения будущих русских поколений». Прошло время. Нет более того флота, покосились или совсем разбиты кресты на русских могилах в далекой стране, стали достоянием архивов и все письменные воспоминания, оставленные нам, потомкам, свидетелями прежней «бизертинской» жизни, а немногие книги Берга и Кнорринга о пребывании русской эскадры на тех далеких берегах — с давних пор — библиографическая редкость. Разрушился форт, где когда-то жили русские морские офицеры и даже не найти того места, где была их гарнизонная церковь.

Но память о той частичке русской жизни жива. После спуска Андреевского флага в 1924 году богослужебные предметы из корабельного храма с «Георгия Победоносца» были перенесены в квартиру на rue Anjou, ибо русское корабельное имущество распродавалось французами по бросовым ценам того времени. Утварь одной из походных церквей бывший флотский протоиерей о. Николай Венецкий в 1924 году перевез в свой новый приход во французском городке Крезо, посещаемый русскими рабочими, работавшими на местном артиллерийском заводе. Разъехавшиеся морские офицеры продолжали понемногу устраивать свою жизнь, кто в Африке, а кто на северо-американском Западном побережье. Кого-то судьба привела в порты Египта, а иные очутились в Юго-Восточной Азии. Судьба так сильно разметала русских из Бизерты по разным уголкам мира, что, казалось, нарушилось их былое единство и верность традициям.

Впрочем, память о святом Павле, покровителе флота, сохранилась у моряков почти повсеместно. Контр-адмирал Николай Николаевич Машуков от всего сердца пожертвовал в парижский собор Святого Александра Невского редкую икону, изготовленную в виде несущегося по волнам корабля с тремя парусами, на коих изображены святые покровители флота; Святитель и чудотворец Николай, архиепископ Мирликийский, апостол Андрей Первозванный и исповедник Павел Цареградский. Состарившийся на чужбине, один из офицеров-бизертинцев с горечью писал: «Наша смерть унесет в небытие все вековые традиции бывшего Морского корпуса — колыбель офицеров Императорского флота, жизнь и воспитание целых поколений…»

В дни, когда будущее Русской эскадры в Тунисе было еще не столь очевидным, из дальневосточного порта Посьет в ненастный октябрьский день вышла еще одна эскадра, под командованием контр-адмирала Старка. Завершалась белая борьба на территории России. Еще в конце января 1920 года некоторые из собранных во Владивостоке кораблей Сибирской эскадры под командованием контр-адмирала Михаила Александровича Беренса (командующего морскими силами во Владивостоке при Приамурском губернаторе генерале Розанове) были объединены в Отряд особого назначения, составленный из крейсера «Орел», посыльного судна «Якут» и ледокола «Байкал». Отряд ушел в Японию, где части команд кораблей остались на берегу. Ледокол «Байкал» вернулся во Владивосток. Адмирал Беренс, передав командование капитану 1-го ранга Кислицыну, отбыл тогда в Европу, а затем снова прибыл на Черноморский флот, базировавшийся в Крыму, в распоряжение генерала Врангеля. Кислицын привел «Якут» в Крым, оставив крейсер «Орел» в Дубровнике (Югославия), совершив при этом многотысячемильный переход из Японии в Черное море.

В ночь на 26 октября 1922 года двадцать пять кораблей русского флота, сосредоточились в Посьете. Готовились к отплытию и немногочисленные суда флотилии на Камчатке. На пути из Охотского моря и нескольких других пунктов Тихоокеанского побережья собралось еще около десятка боевых кораблей. Все они были заполнены находившимися на них войсками и гражданскими беженцами и держали свой путь в японский порт Гензан, находившийся всего в 360 милях от Посьета. На кораблях «Байкал», «Свирь», «Батарея», «Диомид», «Илья Муромец», «Парис», «Фарватер», «Страж», «Лейтенант Дыдымов», «Охотск» и «Манчжур» были помещены воинские части Дальневосточной казачьей группы генерал-лейтенанта Глебова и их семьи, Урало-Егерский отряд генерал-майора Лебедева с семьями. Там же оказались и кадеты Хабаровского кадетского корпуса. Кадеты старших классов были основной силой в отряде И. П. Калмыкова — выборного атамана Уссурийского казачьего войска, который объявил войну большевикам в Хабаровске. В январе 1920 года они ушли с ним в Китай… В октябре 1922 года Хабаровский кадетский корпус в полном составе с педагогами, кадетами, библиотекой ушел из Владивостока в эмиграцию на кораблях эскадры адмирала Старка. Всего ушло из Владивостока 700 кадетов.

В Шанхае, где остановился корпус, кадеты прослушали полный курс учебных дисциплин и были выпущены с первым офицерским чином русской армии. Часть бывших хабаровских кадетов в дальнейшем служила офицерами в югославской армии. На катерах «Стрелок», «Ординарец», «Резвый» и «Надежный» и пароходах «Эльдорадо», «Защитник», «Взрыватель» вышли в море батальон Морских стрелков, Морская десантная рота, Хабаровский и Омский кадетские корпуса и семьи воспитателей, семьи морских офицеров в количестве 150 человек, чины эвакуировавшихся учреждений Морского ведомства и их семьи в количестве 200 человек, милиция Татарского пролива и их семьи, а также Русско-сербский отряд. На пароходах «Монгугай», «Чифу», «Пушкарь», «Смельчак», «Воевода» и «Тунгуз» плыло неопределенное количество беженцев, которым просто некуда было податься и у которых совершенно не было средств, чтобы путешествовать самостоятельно.

По самым скромным подсчетам, на бортах эскадры находились 8000 русских людей, плывших, по существу, «в никуда». Будущее флотилии было окутано мраком, а пока что началась борьба со стихией при совершенно неблагоприятной для кораблей в открытом море обстановке. Да и конечный порт назначения был пока неизвестен. Командующий флотилией адмирал Старк в этих условиях мог лишь в определенной степени руководствоваться письменными указаниями тогдашнего русского морского агента в Токио адмирала Бориса Павловича Дудорова.

В конце ноября 1922 эскадра пришвартовалась в порту Фузана, где были пополнены запасы угля, продовольствия и питьевых запасов, но уже 1 декабря 1922 года китайские власти потребовали от адмирала Старка, чтобы эскадра покинула порт. Выйдя в море, корабли отправились вдоль береговой линии, по направлению к Шанхаю, попав в Желтом море в сильнейший тайфун, разметавший суда по всему морю. Адмирал Старк вспоминал: «…внезапно налетел сильный шквал от норд-веста, превратившийся в шторм силою 8–9 баллов». Один из миноносцев, «Лейтенант Дыдымов», погиб при невыясненных обстоятельствах. «Последний раз его видел „Парис“ на закате солнца 4 декабря. „Дыдымов“ сильно штормовал, поворачивая то по волне, то против, не имея почти никакого хода», — отмечал в своем отчете командующий эскадрой.

Утром 4 декабря 1922 года, когда дивизионы находились на расстоянии 150–180 миль от Шанхая, внезапно налетел сильный шквал с норд-оста, превратившийся в шторм силой в 8–9 баллов. Когда флотилия стянулась на рейде Вузунг в Янцы-Кианге, то не досчитались флагманского корабля дивизиона «Лейтенанта Дыдымова». На нем погибли начальник 3-го дивизиона капитан 1-го ранга Алексей Васильевич Соловьев с женой и дочерью, командир старший лейтенант Борис Иванович Семенец, прибывший ранее во Владивосток из месопотамского лагеря Басра, как и старший лейтенант Георгий Владимирович Недригайлов, а вместе с ними на дно пошли 80 человек команды и пассажиров-кадетов. После пережитого шторма остальные корабли постепенно собирались в Шанхае, где китайскими властями было объявлено, что члены экипажи и пассажиры судов эскадры на китайской территории являются персонами non-grata и чиновники порта потребовали оставление кораблями эскадры Старка китайских территориальных вод.

Впрочем, в декабре 1922 года русское население Шанхая все же резко увеличилось после ухода из устья Янцзы эскадры адмирала Старка, с устаревших военных судов которой, не приспособленных для перевозки пассажиров, на берег устремились тысячи беженцев из России, в том числе и военные беженцы из числа чинов отряда генерала Глебова и дальневосточных казаков. В Шанхае русских стало больше 6 тысяч. В дальнейшем количество их росло за счет переселенцев из Маньчжурии (в основном из Харбина).

В середине 1930-х годов русских и русскоязычных в Шанхае проживало более 20 тысяч. Русские были тогда самой большой иностранной колонией на территории Шанхая. Они селились в основном на территории Французской концессии, и одна из ее центральных улиц — Авеню Жоффра (современное ее название Хуайхай чжунлу) на местном просторечье именовалась «русская», и даже сама Французская концессия носила это название, ибо там проживало в четыре раза больше русских, чем французов.

Потери эскадры за время похода не ограничились гибелью миноносца «Лейтенант Дыдымов». Еще раньше, тоже в непогоду, утонул катер «Ретвизанчик» и выскочил на песчаный берег катер «Усердный». Пароходы Добровольческогого флота «Сишан» и «Томск», застигнутые событиями в японских портах после эвакуации Камчатки, не без вмешательства японцев вернулись к красным, во Владивосток. В январе 1923 года флотилия, изнуренная всевозможными неудачами и лишениями, как и до крайности потрепанная штормами, прибыла на Филиппины. Там часть кораблей была продана, часть же за негодностью брошена, а большинство личного состава, кто как умел и имел возможность, перебросили в Австралию, Новую Зеландию, Северную и Южную Америку, Китай, Европу и т. д.

Выбор порта назначения объяснил в записках сам адмирал Старк: «При выборе другого конечного пункта Манилы, что мне советовал и адмирал Дудоров, я мог надеяться на человеколюбивое отношение американцев к беженцам, к личному составу флотилии и их семьям. Но я должен был учитывать, что… им разрешено будет оставаться в американских водах на любой срок, пока Соединенные Штаты не признают большевиков». Американские власти, исторически контролировавшие этот район, по прибытии эскадры приказали всем русским кораблям пришвартоваться в порту Манилы, а их команды были списаны на берег и переведены в лагерь, на скорую руку возведенный американцами для приема беженцев. Часть их так и осела на Филиппинах навсегда, другая часть еще долго перебиралась в Австралию и Северо-Американские Соединенные Штаты, что заняло у многих долгие месяцы в течение 1923 года.