А. П. Морозов

Как мы установили контроль над производством в деревне

А. П. МОРОЗОВ — член КПСС с 1920 года. В 1918 г. активно проводил мероприятия Советской власти в бывшей Верх-Ирменской волости (Ордынский район Новосибирской обл.), член Верх-Ирменского волисполкома, секретарь волпарткома в 1920–1922 гг. В настоящее время персональный пенсионер. Зав. партархивом Новосибирского обкома КПСС.

Перед самой февральской буржуазно-демократической революцией 1917 года я вышел после тяжелого фронтового ранения из петроградского военно-клинического госпиталя и поехал в свое родное село Верх-Ирмень (теперь эта территория входит в Ордынский район Новосибирской области). А осенью, после Великой Октябрьской социалистической революции, по мобилизации вернулся домой и мой брат Евгений, старший унтер-офицер. Во время февральской революции он был избран солдатами членом полкового комитета.

Евгений привез с фронта большевистские листовки, которые тогда распространялись среди солдат. Несколько листовок посвящались выборам в Учредительное собрание. Одну листовку он дал мне, а остальные роздал односельчанам.

Листовки, насколько я помню, заканчивались призывами: «Долой войну!», «Земля крестьянам!», «Контроль над производством!», переходили из рук в руки, зачитывались до ветхости, вызывали споры. Мне часто приходилось беседовать с односельчанами. Большевистские лозунги были близки и понятны народу. Беседы проходили всегда активно.

Уже после Великой Октябрьской социалистической революции, примерно во второй половине января 1918 года (дату точно не помню), я присутствовал на съезде Советов Верх-Ирменской волости. Мне захотелось выступить и напомнить делегатам съезда о большевистских листовках, призывающих к прекращению разрушительной войны и передаче земли крестьянам. Это заинтересовало делегатов. В зале раздавались одобрительные возгласы.

И не удивительно, ведь делегатами и приглашенными съезда являлись в основном бывшие фронтовики и крестьяне-бедняки, сочувствующие большевикам.

Я говорил об установлении контроля над производством в волости. Но получилось у меня не совсем ладно. В то время я сам еще неясно представлял себе, как и где этот контроль надо устанавливать, а на производстве никогда не работал. По-видимому, неуверенность мою почувствовал эсер Иван Гавриленко, зажиточный крестьянин из деревни Плотниковой. Чтобы сбить меня, он ехидно задал вопрос:

— Скажите, гражданин Морозов, где это и как в нашей волости надо проводить контроль над производством?

Признаться, к ответу на этот вопрос я тогда не был готов, но не растерялся и начал опять настойчиво уверять, что необходимо ввести контроль над производством, например, у нас в волости на паровой мельнице Жеребцова и в артельной кузнице.

Можно установить твердый порядок и цены на кузнечные работы и помол. В кузницах и на мельницах не допускать такого положения, чтобы в первую очередь выполнялись работы тем, у кого «толстая мошна», т. е. кто побогаче, или «по кумовству». Ведь бедняку, чтобы отклепать лемех к плугу или размолоть мешок зерна, приходится ждать в очереди по 2–3 и более дня.

Потом выступил делегат села Понькино, фронтовик Зотей Фурцев, который настаивал на введении рабочего контроля и на турбинной мельнице Кайманакова, что на реке Караюн, недалеко от деревни Завьялово (В 18 км от Верх-Ирмени, через реку Обь). Эта мельница в основном обслуживала население ближайших волостей: Тулинской, Битковской, Ордынской и Верх-Ирменской, но на ней мололи и казенное (государственное) зерно.

Все предложения о рабочем контроле делегаты съезда выслушали внимательно и постановили включить этот вопрос в повестку дня съезда. В конце работы съезда меня избрали от нашей волости уполномоченным по установлению рабочего контроля.

Начали проводить решение съезда в жизнь. Верх-Ирменский волисполком взял на себя инициативу — составил и разослал обращение Ордынскому, Битковскому и Тулинскому волисполкомам, а сельским Советам волости — письмо о введении рабочего контроля над производством.

Письмо и обращение обсуждались на сельских собраниях, где избирались уполномоченные по рабочему контролю: от больших сел — по два человека, от малых — по одному. Собрания уполномоченных решили провести на каждой мельнице отдельно и в первую очередь на мельнице Кайманакова.

В назначенный день, примерно во второй половине марта 1918 года, на территорию турбинной мельницы Кайманакова съехалось около 76–78 уполномоченных с мандатами сельских Советов и волостных исполкомов сел и деревень четырех волостей.

На собрание явились также по приглашению владельца мельницы человек 20–25 крестьян близлежащих селений. В основном это были кулаки и зажиточные крестьяне из сел Завьялово, Понькино, Мышланово и Атаманово, встретили нас молча, мрачными взглядами. Сразу чувствовалось, что явились они не с добрыми намерениями.

Сначала все думали, что собрание долго не затянется, и поэтому коней никто не выпрягал. Под навесом больших амбаров (завозней) Кайманакова делегаты разбились на группы и тихо беседовали. Поскольку инициатором собрания явилась Верх-Ирменская волость, все потянулись к нашей делегации. Здесь же сразу договорились о проведении совместного собрания уполномоченных всех волостей. Выделили группу товарищей, чтобы подыскать и подготовить подходящее для такого собрания помещение.

По требованию делегатов владелец мельницы отвел нам одно из свободных помещений. Там мы поставили для сиденья скамьи из дровяных чурок и плах, найденных во дворе мельницы, достали стол и даже колокольчик для президиума.

Пригласили делегатов.

Законно выбранные делегаты вошли в «зал» и заняли свои места. Пришли и крестьяне, сторонники владельца мельницы. Около стола президиума, на своем стуле, пристроился Кайманаков, а его сын, перепачканный в муке, подделываясь «под рабочего», сидел прямо на полу рядом.

Группа уполномоченных Верх-Ирменской и Ордынской волостей еще до собрания поручила мне зачитать списки делегатов волостей и открыть собрание. Крестьянам не делегатам собрание разрешило присутствовать с правом совещательного голоса. Для голосования делегаты с решающим голосом получили красные бумажки. Покончив с организационными делами, я как председатель собрания объявил, что на повестке дня стоит один вопрос — «Установление рабочего контроля на мельнице Кайманакова». Повестка дня собранием единогласно была принята. Затем определили состав комиссии рабочего контроля из трех членов и двух кандидатов к ним. Мне задавали много вопросов организационного порядка, помню, например, такие: Кто будет контролировать этот рабочий контроль? Из скольких человек должна быть ревизионная комиссия? Кто будет хозяином над контролем и Ревизионной комиссией, т. е. кому они будут подчиняться?

На все эти вопросы я отвечал, руководствуясь Уставом и практикой кредитных товариществ. Такое товарищество у нас в Верх-Ирмени раньше существовало. Помогло мне и то, что, находясь на госпитальном излечении в Петрограде, я окончил счетоводные курсы кредитных товариществ.

Кайманаков и его сторонники начали волноваться и переговариваться между собой. Призывы президиума к порядку тонули в нарастающем шуме, чувствовалось, что они что-то затевают. Вдруг поднимается Кайманаков и задает вопрос:

— Скажите, гражданин, а что будет делать хозяин мельницы?

Я не мог на этот вопрос ответить сразу, посмотрел на делегатов, переглянулся с членом президиума Горенковым. Он тоже не нашелся что сказать. Чтобы выйти из затруднительного положения, объявили перерыв.

Собрание затягивалось.

Президиум собрания и еще несколько товарищей из более активных делегатов обсуждали вопрос, заданный Кайманаковым. В конце концов все пришли к общему мнению, что хозяин мельницы нам больше не нужен, так как им теперь будет общее собрание уполномоченных и избранный народом рабочий контроль, или, как мы его тогда называли, «Комитет турбинной общественной мельницы».

Правда, кто-то из делегатов предлагал Кайманакова оставить на мельнице счетоводом и выплачивать ему соответствующее жалованье, но это предложение было всеми отвергнуто.

После перерыва нам стало ясно, что «гости» Кайманакова договорились между собой сорвать наше собрание. Они уже во время перерыва вели себя с делегатами вызывающе. Установив относительный порядок, я начал отвечать на вопрос Кайманакова: «А что же будет делать при существовании рабочего контроля хозяин мельницы?».

Заявление о том, что хозяин мельницы нам больше не нужен, Кайманаковым было встречено, как удар грома в ясную погоду. Он что-то прохрипел и повалился на пол.

«Гости» повскакивали со своих мест и кричали:

— Это что же такое, человек наживал, наживал, трудился, не покладая рук, а тут, нате вот, нашлись новые хозяева! Мы этого не допустим!

Посыпались оскорбления, ругательства в адрес президиума и делегатов.

Когда усилия президиума установить на собрании порядок ни к чему не привели, я внес предложение лишить «гостей» права совещательного голоса и удалить их с собрания.

Предложение было принято. Проголосовав, делегаты быстро поднялись со своих мест и попросили скандальных «гостей» освободить не только помещение собрания, но и вообще территорию мельницы.

Почувствовав, что сопротивляться бесполезно, многие подчинились решению, а других пришлось посадить в их кошевки, подать в руки вожжи и пожелать всего хорошего.

После этого работа собрания протекала уже спокойно, и вопросы решались быстрее. Избрали комитет рабочего контроля над производством и ревизионную комиссию. Разработали и утвердили «Положение», в котором конкретно указали обязанности председателя комитета и его членов, установили цены на помол по сортам муки и сроки помола для каждой волости. Последнее имело особенно большое практическое значение для населения Ордынской и Верх-Ирменской волостей, расположенных по другую сторону Оби (во время весеннего половодья и рекостава осенью оно не могло приезжать на мельницу). Установили также и сроки деятельности ревизионной комиссии, созыва очередных и внеочередных собраний уполномоченных и т. д.

Мельница Кайманакова фактически была национализирована, и делегаты — представители народа, — хоть и не имели еще опыта, по-хозяйски разрешили все первоочередные вопросы управления производством.

Первые дни работы комитета по управлению мельницей показали, что он неплохо справляется со своими обязанностями — прекратились простои мельницы из-за частых поломок, отсутствия запасных частей, материалов или воды. Раньше, во время простоев, крестьянам приходилось ждать на мельнице по 5—10 дней и часто, не размолов зерно, уезжать обратно.

После национализации мельница работала бесперебойно, удовлетворяя полностью нужды населения ближайших волостей.

Учтя опыт самостоятельного управления на мельнице Кайманакова, решили национализировать и другие крупные мельницы.

Владелец паровой мельницы Жеребцов систематически саботировал распоряжения Советской власти, он дошел до того, что в целях вредительства вывел из строя паровой котел — основу основ этого производства. Тогда Верх-Ирменский волостной Совет национализировал мельницу и организовал там выборы мельничного комитета рабочего контроля, который являлся там вершителем всех дел.

Волисполком Совета навел соответствующий порядок и в артельной кузнице и на других предприятиях в волости.

Так, в трудных условиях в первые же дни существования Советской власти Верх-Ирменский волостной Совет установил рабочий контроль над производством в сельской местности и национализировал некоторые крупные предприятия.