Политическая обстановка в Европе в середине XVIII века. Бурбоны, Габсбурги, Романовы

Главными действующими лицами в Западной и Центральной Европе уже давно и, казалось, навсегда стали два смертельно враждующих за гегемонию на континенте дома — французские Бурбоны и австрийские Габсбурги.

Бурбоны к началу XVIII века, бесспорно, превратились в наиболее влиятельную и мощную династию в Европе. Помимо наиболее могучей на Западе державы — Франции — они в ходе множества войн и династических интриг сумели создать настоящую империю.

После войны, приведшей на испанский трон внука Людовика XIV, короля Филиппа V, династия Бурбонов приобрела себе в лице Испании союзника, обладавшего огромными колониальными владениями в Новом Свете, Африке и Азии. К этому нужно прибавить территорию Франш-Конте, отторгнутую Бурбонами у Габсбургов вместе с Испанией. В 1735 году еще одна ветвь Бурбонов воцарилась в Неаполитанско-Сицилийском королевстве; затем под их власть попала Парма.

Таким образом, в 1748 году образовались четыре ветви Бурбонов — собственно французская, испанская, неаполитанская и пармская, которые и правили в этих странах до середины XIX века (за исключением революционных и наполеоновских войн), а в Испании — по сей день. Эти ветви тесно сотрудничали между собой в интересах династии и прочно удерживали гегемонию в Западной Европе.

В Испании в описываемый нами период правил король Фердинанд VI (1746–1759), сын первого короля Испании из династии Бурбонов — Филиппа V. Королем Неаполя и Сицилии в 1735–1759 годах был Карл IV Бурбон, после смерти своего упомянутого выше старшего брата перешедший на испанский трон. В Неаполе его сменил Фердинанд I Бурбон. В Парме с 1748 года правил герцог Филипп Бурбон, младший брат Карла IV Неаполитанского и зять короля Людовика XV Французского.

Бурбоны постоянно терроризировали запад Германии и Италию, пытаясь отторгнуть в пользу Франции рейнские земли, Лотарингию, Савойю и другие территории. Это стало причиной постоянных войн, ведшихся с переменным успехом на протяжении без малого ста пятидесяти лет Людовиком XIV и его сыном Людовиком XV[1].

Утонченный и образованный, этот король тем не менее сильно отличался от своего прадеда, «короля-солнца» Людовика XIV, от которого он унаследовал корону в пятилетнем возрасте (сын и внук Людовика XIV скончались еще при его жизни). От прадеда Людовик XV не унаследовал ни непомерного честолюбия, ни осознанного стремления к упрочению абсолютизма, ни умения подбирать и приближать к себе выдающихся людей, служащих исполнителями его замыслов. Опере и придворным развлечениям он придавал гораздо большее значение. Отличался Луи XV и повышенной тягой к противоположному полу, что само по себе было бы и неплохо, не вручай он каждой очередной своей фаворитке всю полноту власти во Франции. Недаром Фридрих Великий прозвал его царствование «правлением трех юбок»: первая — графиня де Мальи, вторая — герцогиня Шатору, третья — маркиза де Помпадур.

Все это, умноженное на отсутствие четких приоритетов во внешней политике, привело к тому, что Франция с ее огромными армией и флотом, мощными финансами, колониями и всем прочим оказалась практически единственной страной, проигравшей Семилетнюю войну.

Габсбурги же, несмотря на всю свою власть и влияние, находились в гораздо более трудном положении, чем их французские визави. Это было обусловлено совершенно иным характером как их правления в Герма-нии, так и обеспечения престолонаследия.

Здесь необходимо сделать существенное замечание: Австрийской или тем более Австро-Венгерской империи, властительницей которой некоторые горе-историки делают Марию Терезию, в те времена еще просто не существовало. Габсбурги были императорами древней Священной Римской империи германской нации, основанной еще в 962 году Оттоном I Саксонским и включавшей в себя территории Германии, Богемии, Лотарингии, Северной Италии, нынешней Бельгии.

Хотя Габсбурги практически бессменно правили этим наследием средневековья с 1438 года, сменив династию Люксембургов (первый император из дома Габсбургов, Рудольф I, правил еще в 1273–1291 годах), они никогда не являлись подлинными властителями десятков крупных и мелких германских государств, входивших в империю, а выступали лишь достаточно формальными сюзеренами их владетелей. Более того, в XVI–XVII веках под знаменами австрийских Габсбургов католики Священной Римской империи многие десятилетия воевали против северогерманских протестантов (ганноверцев, голштинцев, бранденбуржцев), государства которых по-прежнему входили в эту империю и оставались подданными все тех же Габсбургов!

Именно по этой причине сражавшаяся против Фридриха Великого «имперская исполнительная армия» — ополчение из контингентов всех германских князей и епископов — не имела никакого отношения к войскам Габсбургов. Это воинство было собрано по решению имперского исполнительного сейма, на который (хотя, конечно, там и верховенствовали австрийские эмиссары) император не мог оказывать никакого прямого влияния. Несмотря на это, большинство отечественных историков упорно характеризуют битву 1757 года при Росбахе как «сражение между пруссаками и австро-французскими войсками».

Кроме того, Габсбурги не являлись ни естественными, ни наследственными правителями империи. Каждый новый император после смерти своего предшественника должен был выбираться коллегией курфюрстов — имперских князей, облеченных правами выборщиков. Впервые их список был утвержден в 1326 году, а с середины XVII века, после ряда изменений, он выглядел так:

Светские курфюрсты — герцог Саксонский, маркграф Бранденбургский, герцог Баварский, король чешский, курфюрст Пфальцский, курфюрст Ганноверский.

Духовные курфюрсты — архиепископы Майнцский, Трирский, Кельнский.

Формально решения о кандидатуре будущего императора выносили именно эти владетели, каждый из которых, естественно, имел свои интересы, политические симпатии и устремления. По этой причине на протяжении веков короной империи пытались завладеть многие лица из знатных феодальных родов как из самой Германии, так и из-за ее пределов (Альфонс Кастильский и Ричард Плантагенет в XIII веке, Карл Валуа в XIV веке и т. д.). Однако впоследствии доминирующую роль в империи заняли герцоги Австрийские — Габсбурги. Огромный политический вес этого южно-германского дома, подкрепленный силой войск и финансов, в течение трехсот лет без особых проблем обеспечивал ему передачу титула императора по наследству, хотя каждого нового властителя империи формально по-прежнему утверждала голосованием коллегия курфюрстов. Тем не менее к началу XVIII века ситуация успела измениться.

Начнем с того, что собственные же владения габсбургской династии, где они являлись властителями в подлинном, феодальном смысле слова, хотя и были весьма обширны, но отнюдь не включали в себя Германию. В них входили собственно Австрия, Штирия, Каринтия, Швабия, Тироль, владения в Италии, Богемия, Венгрия, Валахия и Бельгия (Австрийские Нидерланды).

С 1526 года Габсбурги носили титул короля Богемии, с этого же года (правда, в итоге шедшей до этого почти столетней борьбы) — короля Венгрии. Ко времени описываемых нами событий Габсбурги так и не сумели создать единое государство с единой нацией, было лишь понятие австрийского дома. Однако они продолжали свою экспансию, не задумываясь о том, сумеют ли «переварить» все новые разноплеменные территории, попадающие под их скипетр. В начале XVI века Габсбурги унаследовали трон Испании, соединив таким образом свои земли в Западной, Центральной и Восточной Европе с огромными владениями испанской колониальной державы — Северной и Южной Америкой, владениями в Африке и в Тихом океане. Казалось, впервые в истории на горизонте засияла заря создания действительно универсальной империи под владычеством австрийского дома.

Однако затем эта «империя, над которой никогда не заходит солнце», треснула по самой середине. В 1556 году император Карл V Габсбург (он же король испанский Карлос I), раздосадованный неудачами в войнах против протестантов, отрекся от престола и разделил свои необозримые владения между наследниками. Испания, вместе с Нидерландами, Франш-Конте и землями в Италии отошла к его сыну, королю Филиппу II, а императорский титул вместе с родовыми герцогствами Австрии получил брат, король Венгрии и Чехии Фердинанд. Это стало роковой ошибкой для династии, которая впредь только сдавала свои позиции под натиском многочисленных врагов.

Северо-германские княжества, лидером которых постепенно становилась Пруссия, все без исключения питали к Габсбургам глубокую, хотя и скрытую, вражду.

Дело было, во-первых, в религиозных различиях — свежи еще были воспоминания о сотрясавших некогда Германию войнах между южанами-католиками и северянами-протестантами, самой страшной из которых стала Тридцатилетняя война (1618–1648). Кроме этого, на своих землях католики с благословления императоров продолжали преследовать протестантов, отбирать у них земли и церкви, запрещать отправление обрядов.

Во-вторых, «освященное веками» архаичное феодальное землевладение габсбургских земель стало входить во все более сильный конфликт с бурно развивающимся буржуазным строем приморского севера страны. Вольности, которыми пользовались почти все германские государства, стали явно или тайно нарушаться Габсбургами, увидевшими в их развитии угрозу для своей гегемонии. Таким образом, сидящие в Вене императоры, титул которых требовал от них быть гарантами сохранения древней имперской конституции и прав германских государей и вольных городов, стали проявлять все больший деспотизм в решении внутренних немецких проблем, подменяя «феодально-демократический» стиль правления абсолютистским. В Германии, где император издревле был всего лишь «первым среди равных», а каждый мелкий властитель кичился традициями своей «самостийности», эта тенденция не могла осуществиться без серьезной борьбы.

Наконец, в-третьих, усиление протестантских германских государств совпало с пока еще слабым, но уже заметным ослаблением австрийских владений, экономика которых оказалась подорвана постоянными войнами с Францией и Турцией.

В 1700 году пресеклась испанская линия династии Габсбургов; последовавшая за этим война за Испанское наследство закончилась полной победой антиавстрийской коалиции, приведшей на испанский престол смертельного врага императоров — Бурбонов. Таким образом, Австрия лишилась своего естественного союзника — Испании вместе с ее гигантскими ресурсами, правда, уже обветшавшей под ударами англичан, французов и голландцев колониальной империи. Союзник внезапно превратился в противника. Доставшееся по условиям Утрехтского мира (1713) австрийским Габсбургам Неаполитанское и приобретенное в 1720 году Сицилийское королевства в результате новой войны перешли все к тем же Бурбонам, которые и правили ими последующие 150 лет. В качестве компенсации Габсбурги получили итальянское великое герцогство Пармское, но и его в 1748 году захватили ранее владевшие им Бурбоны.

Как видно из сказанного, к середине XVIII столетия Габсбурги превратились в «жандарма Германии», которых могли побаиваться, но уже никто не уважал и тем более не любил (насколько вообще применимо это слово к любому властителю).

В 1740 году скончался император Карл VI. Угасла мужская линия династии Габсбургов, поэтому император передал корону своей 23-летней дочери Марии Терезии[2], бывшей замужем за Великим герцогом Францем I Стефаном Лотарингским. Если бы речь шла о стране с прямым престолонаследием, этот факт не имел бы никакого значения. Однако мы уже знаем о процедуре передачи власти в Священной Римской империи и о том, что каждый новый суверен должен был пройти процедуру утверждения коллегией курфюрстов. Добавим, что эта тысячелетняя империя за всю историю своего существования строго исповедовала «салический» принцип престолонаследия и никогда не управлялась женщиной. В 1713 году Карл VI заставил имперский сейм принять так называемую Прагматическую санкцию, в которой обосновывались права Марии Терезии на имперский трон. С санкцией (еще при жизни императора) согласились все члены сейма, ее гарантами выступили монархи всех держав Европы. Однако император умер — и над головой Марии Терезии начали сгущаться тучи. Подробнее я расскажу об этом ниже…

Тем не менее Мария Терезия была, бесспорно, одним из наиболее выдающихся монархов того времени. Она обладала подлинным талантом выбирать советников и помощников. Ее первые министры — граф Фридрих Вильгельм Гаугвиц, затем князь Венцель Антон Кауниц — в сложнейших условиях многое сделали как для упрочения положения Австрии в Европе, так и для реформы ее устаревающей государственной системы. Австрийский писатель Стефан Цвейг называл Марию Терезию «единственным великим монархом австрийского дома» и отмечал такие черты императрицы, как «огромное терпение, тщательное обдумывание замыслов и упорство, способность отказываться, когда это нужно, от страстно желаемого, мудрое самоограничение».

Сама не получившая глубокого образования, Мария Терезия справедливо полагала, что новое время и модернизация государства требуют значительного числа образованных чиновников и специалистов. Поэтому одной из главных ее забот стала реформа образования, от начального до высшего. Австрия одной из первых стран Европы приступила к созданию школ за государственный счет. При Марии Терезии были заложены основы системы образования, просуществовавшей до 1918 года.

В 1740—1750-е годы Мария Терезия приступила к проведению реформ, призванных преобразовать находившееся в состоянии финансового кризиса, плохо управляемое разноплеменное германо-венгро-богемско-бельгийское государство в единый организм, способный функционировать в новых условиях развивающегося капитализма. Реформаторская деятельность молодой императрицы охватила практически все стороны государственной жизни. Военная реформа начала 50-х годов повлекла за собой изменения в финансовой системе государства: закон о всеобщем подоходном налоге положил конец привилегиям дворянства и духовенства. Осуществление этих реформ потребовало усиления централизации и упорядочения системы учета и контроля. Административные реформы были направлены на то, чтобы укрепить абсолютизм и уничтожить остатки средневековой сословной системы.

От брака с герцогом Францем Стефаном Лотарингским (в 1745 году коронован императором) Мария Терезия имела шестнадцать детей, причем многочисленное потомство умело использовалось для укрепления связей с европейскими династиями, прежде всего — с их исконными врагами, Бурбонами. Дочери Марии Терезии были выданы замуж: Мария Антуанетта — за короля Франции Людовика XVI (оба казнены после Великой французской революции), Мария Каролина — за короля неаполитанского Фердинанда Бурбона, Мария Амалия — за герцога Пармского Фердинанда Бурбона. Ее сын Иосиф был женат на принцессе Марии Изабелле Бурбон-Пармской, затем на баварской принцессе Марии Жозефе, Леопольд — на принцессе Марии Луизе из дома испанских Бурбонов, Фердинанд — на принцессе Марии Беатрисе д'Эсте (они основали габсбургскую линию герцогов Модена-Эсте).

Забегая вперед, скажу, что муж Марии Терезии император Франц II совершенно не интересовался политическими делами супруги. Он сосредоточил все свое внимание исключительно на финансовых делах семьи, причем делал это весьма нестандартно. На протяжении всех трех ожесточенных войн, которые Пруссия вела с Австрией в его правление, он охотно давал Фридриху Великому финансовые займы, на которые сам и закупал для прусской армии провиант, сукно и прочие военные запасы (!). По этому поводу острый на язык Фридрих как-то заметил: «Я знаю, что Мария Терезия без ума от своего супруга, но знала бы она, КАК его любят мои солдаты!»

Кстати, несмотря на то что Мария Терезия фактически и весьма твердой рукой управляла своей обширной империей (как видим, ее муж оказался не особенно пригодным для этой роли), она, вопреки расхожему мнению, получила титул императрицы только как жена и соправительница приведенного ею же на трон Франца II — германского императора. До этого она, хотя и стояла во главе Австрии и всей Германии, носила только наследственный титул эрцгерцогини Австрийской и королевы Венгерской. Кстати, по конституции Венгрии во главе страны не могла стоять женщина, поэтому во всех юридических документах Мария Терезия именовалась королем.

На северо-западе Германии, между границами Нидерландов и Дании, находилось еще одно странное порождение феодальной системы: курфюршество Ганновер. С 1714 года правившая в этом немецком владении Брауншвейг-Люнебургская династия унаследовала английский трон, основав таким образом британскую Ганноверскую династию. Первым ее представителем стал курфюрст Георг Людвиг (он же — король Англии и Шотландии Георг I). С этого времени Ганновер и Великобритания по форме стали одним государством, находясь в так называемой «личной унии». Это означало не слияние обеих стран в одну, а их нахождение под властью одного монарха.

Соответственно это не затронуло государственного управления ни в конституционно-парламентской Англии, ни в феодально-абсолютистском Ганновере (напомним, который являлся вассалом империи Габсбургов), но наемные ганноверские контингенты на протяжении всего столетия составляли ядро британских вооруженных сил.

Подобное же, образованное «личной унией» государство находилось и на востоке Европы. Речь идет о Саксонии и Речи Посполитой, находившихся в то время под властью так называемой Альбертинской линии саксонских герцогов династии Веттинов. В 1697 году саксонский курфюрст Фридрих Август I был избран королем Польши и Великим князем Литовским под именем Августа II Сильного, причем для этого ему пришлось перейти из протестантизма в католичество. Во время Северной войны в союзе с Россией Август вел тяжелую борьбу со шведским ставленником на польский престол Станиславом Лещинским, потерял трон и вновь вернул его после разгрома Карла XII.

Его сын Фридрих Август II после смерти отца также был избран на польско-литовский трон (под именем Август III), причем ему вновь пришлось бороться с неугомонным Станиславом Лещинским, на сей раз — ставленником Франции. Русские и прусские штыки вновь помогли Августу III, и он правил обеими странами вплоть до своей смерти в 1763 году.

Однако после этого Екатерина II посадила на престол Речи Посполитой своего бывшего любовника, князя Станислава Понятовского[3]. Эти события потребовали вмешательства Пруссии, о чем будет сказано в последней главе нашей книги.

В Швеции в 1720–1751 годах правил король Фредрик I Гессен-Кассельский (муж сестры Карла XII королевы Ульрики Элеоноры). Король этот, кроме собственно Швеции и Норвегии, владел довольно значительным по территории ландграфством Гессен-Кассель на западе Германии и, таким образом, также являлся номинальным вассалом Габсбургов как сюзерен этой области. Фредрик I был бездетен, поэтому после его кончины в 1751 году ему наследовал король Адольф Фредрик Готторпский, который был родным дядей будущей российской императрицы Екатерины II и, кроме того, двоюродным дядей ее мужа — будущего Петра III.

Адольф Фредрик был посажен на престол при прямом участии России — фактически правивший страной шведский риксдаг навязал Фредрику I этого наследника после поражения Швеции в очередной войне с Россией 1741–1743 годов в надежде на то, что императрица Елизавета вернет родственнику своих будущих преемников на императорском престоле Финляндию. Надежды эти, как мы знаем, не оправдались, но Адольф Фредрик в будущем во всем старался следовать указке Петербурга, в том числе и по «прусскому вопросу». Это усугублялось еще и тем, что Швеции с давних пор принадлежала часть балтийского побережья Германии, так называемая Шведская Померания с крепостью Штеттин — за эти территории шла постоянная многовековая борьба между Берлином и Стокгольмом.

В Дании и находящемся с ней в унии Шлезвиге правила династия Ольденбургов. В 1730–1746 годах королем был Кристиан VI, затем его сменил Фредерик V, а в 1766 году — Кристиан VII. В войнах против Фридриха датчане выступали в качестве союзников России, однако ее будущий император Петр III (он же Карл Петр Ульрих, герцог Гольштейн-Готторпский) пребывал в династической вражде с Ольденбургами из-за насильственно отторгнутого у его предков Шлезвига. Впоследствии этот факт сыграет определенную роль в судьбе самого Петра III и всей России.

В итальянских и германских государствах правило множество мелких династий и их побочных линий, зависящих кто от Бурбонов, кто от Габсбургов. В войну за Австрийское наследство они разделились в зависимости от этих своих пристрастий, в войну Семилетнюю — объединились против Фридриха Прусского.

Наконец, на самом востоке Европы находилась Российская империя, переживавшая в это время один из наиболее неприглядных периодов своей истории — эпоху бесконечных дворцовых переворотов 1725–1762 годов. Подделка завещания Петра Великого в пользу его жены Екатерины I, смерть Петра II, новый переворот — в пользу герцогини Курляндской Анны Иоанновны, имевшей крайне сомнительные права на престол при жизни дочери Петра I Елизаветы и его внука — будущего Петра III. Анна, в свою очередь, передала престол Иоанну — новорожденному сыну своей племянницы Анны Леопольдовны, герцогини Брауншвейгского дома. Регентом должен был стать всем известный Бирон, но после смерти Анны Иоанновны (октябрь 1740 года) он был арестован новым временщиком, фельдмаршалом Минихом, а регентшей стала Анна Леопольдовна. Однако свергли и ее (в этом была заинтересована Швеция, которая с 1741 года находилась в состоянии войны с Россией, а также Франция). Поэтому на престол была возведена дочь Петра I Елизавета[4] («гвардейская кума») — при помощи взбунтовавшейся гвардии и на деньги, которые ссудил посол Людовика XV маркиз де ла Шетарди (о нем на страницах этой книги будет сказано еще не раз). Брауншвейгская фамилия была арестована; Елизавета обещала отпустить Анну Леопольдовну и ее сына в Германию, но обязательства не выполнила. Император Иоанн VI Антонович, которому не исполнилось и года, вначале жил с матерью в Курляндии, затем был разлучен с нею и отправлен в ссылку, а потом помещен в одиночку Шлиссельбургской крепости. В 1764 году он был убит (уже по приказу Екатерины II).

И за всем этим стояла череда всесильных временщиков, заботившихся только о своих выгоде и кармане. Меншнков, Бирон, Ягужинский, Головкин, Миних, Остерман, Лесток, братья Разумовские, братья Шуваловы, Бестужев-Рюмин, Воронцов — вот далеко не полный список этих царедворцев, правивших страной, торговавших ею и отнимавших у нее все, что им захочется. К этому нужно добавить, что не все «немецкое» в России было плохим и не все «русское» — хорошим. Фельдмаршал Миних, например, несмотря на свою взбалмошность, непомерное хвастовство и властолюбие, сделал для русской армии столько ценного и, главное, вывел ее из такого глубокого застоя, воцарившегося после смерти Петра I, что его необходимо причислить к сонму наиболее выдающихся российских военных деятелей.

Однако воцарение Елизаветы (1741), которое большинство наших историков почему-то считают временем «возрождения» России, ее «освобождения от ига немецких временщиков», таковым не является в принципе. Двадцатилетняя императрица, погрязшая во всех возможных пороках, не хотела и не могла управлять государством, поручив это другим временщикам — русским, но от этого не ставшим менее алчными и корыстолюбивыми. Ее красота, «веселый и добродушный» нрав (выражавшийся в постоянных попойках с молодыми гвардейцами) не оказывали влияния на ее отношение ко всем, кроме ее фаворитов. За ношение прически выше и пышнее, чем у Елизаветы, придворных дам остригали наголо; семья Лопухиных (муж, жена и сын, родственники первой жены Петра I) за неосторожные слова об императрице лишились языка и были отправлены в Сибирь. Все это сочеталось с крайней набожностью Елизаветы, которая часто ездила на богомолье, строго соблюдала посты и обряды.

С молодых лет «Елисавет» имела множество фаворитов; двое из них — Алексей Разумовский и Александр Бутурлин — были пожалованы графским достоинством и произведены в фельдмаршалы, хотя не участвовали ни в одном сражении. Алексей Разумовский (бывший придворный певчий из малороссийских казаков) в 1742 году стал морганатическим супругом императрицы, от него она имела дочь, окончившую жизнь в монастыре.

Добрая императрица практически не мылась (ходила в баню на Рождество и на Пасху). Не получившая никакого образования, она до конца своих дней была уверена, что в Англию можно проехать по суше (видимо, путая ее с Ганновером). Насколько Петр I был скромен в быту и во всем бережлив, настолько его дочь — бездумно расточительна. Ей постоянно не хватало денег. Вместе с тем в ее апартаментах за внешним блеском повсюду проглядывали неряшливость и неопрятность. Ленивая и капризная, пугавшаяся всякой серьезной мысли, питавшая отвращение ко всякому деловому занятию. Елизавета не могла войти в сложные международные отношения тогдашней Европы и понять дипломатических хитростей своего канцлера Бестужева-Рюмина. Руководство политикой и военными действиями было доверено знаменитой «Конференции» — коллегии фаворитов, приведших Елизавету на престол. В нее входили граф Кирилл Разумовский (брат Алексея, который политикой не интересовался), двоюродные братья графы Иван и Петр Шуваловы, уже упомянутый граф А. П. Бестужев-Рюмин и граф М. И. Воронцов (двое последних занимались вопросами внешней политики). Доходило до полного абсурда: многими внешнеполитическими вопросами ведала какая-то никому не известная приживалка императрицы Елизавета Ивановна, которую так и звали — министром иностранных дел. «Все дела через нее государыне подавали», — замечает современник.

Однако самым тяжелым преступлением Елизаветы против России стали знаменитые шуваловские реформы государственного управления. Опираясь на идеи Петра I, который считал необходимым создание пошаговой системы продвижения молодых чиновников по служебной лестнице (нижние чиновничьи чины, секретари, воеводы, губернские советники, губернаторы, затем — центральное управление империей), П. И. Шувалов в 1754 году представил Сенату записку о «приготовлении людей к управлению губерниями, провинциями и городами, а через то приготовление людей к главному правительству».

Однако все отличие заключалось в том, что Петр при этом и не думал монополизировать управление за дворянами, напротив, он хотел пополнять само дворянство выслужившимися разночинцами. Как пишет Ключевский, «дворянский мандаринат Шувалова восстановлял старый московский сословно-бюрократический тип управления, создавал из дворянства неистощимый рассадник чиновничества и прибавлял новое должностное кормление к прежнему поземельному. Корня этого плана надобно искать не в мерах Петра I, а в челобитье восстановившего самодержавие Анны шляхетства о том, чтобы ему предоставлено было замещение высших должностей центрального и областного управления. В этих отдельных мерах, планах и проектах о дворянстве искал себе подходящей правовой формулы крупный общий факт, выработавшийся из всей неурядицы той эпохи: это — начало дворяновластия. А этот факт — один из признаков крутого поворота от реформы Петра I после его смерти: дело, направленное на подъем производительности народного труда средствами европейской культуры, превратилось в усиленную фискальную эксплуатацию и полицейское порабощение самого народа. Орудием этого поворота послужило сословие, которое Петр мечтал сделать проводником европейской культуры в русское общество… Случилось так, что именно Елизаветой, так часто заявлявшей о священных заветах отца, подготовлены были обстоятельства, содействовавшие тому, что в сословии, бывшем доселе привычным орудием правительства в управлении обществом, зародилось стремление самому управлять обществом посредством правительства».

Таким был портрет русской императрицы, который выглядит особенно колоритно в сравнении с ее австрийской коллегой Марией Терезией. Еще более разительный контраст являет ее царствование и ее дела с делами Фридриха Великого. В то время как Пруссия бурно развивалась, в ней процветали искусства и науки, вводились единые налоговые требования для всех сословий, имелись изумительного качества чиновничий аппарат и финансовая система (к чему-то подобному, хотя и медленнее, продвигалась Австрия), в России движение шло прямо в противоположную сторону.

Конечно, царствование Елизаветы имело и положительные черты. При ней был открыт Московский университет — первый настоящий в России. Была фактически отменена смертная казнь, существенно ограничено применение пыток во время допросов. Все источники того времени отмечают «веселость и легкость» ее правления, особенно в сравнении с мрачноватым царствованием Анны Иоанновны. Правда, все эти источники относятся к аристократии и дворянству — положение крестьянства ухудшилось до последней степени.

Для примера стоит сказать, что на 100 податных душ (т. е. лиц, с которых взимались налоги — крестьян и мещан) приходилось 15 неподатных (потомственных, личных и служащих дворян и священников)! Для сравнения — в Пруссии это соотношение составляло 100 к 5, а в годы правления Фридриха, после введения всеобщего подоходного налога «неподатные» вообще практически исчезли. В той же России уже в 1867 году эта пропорция составила лишь 100 к 5 при отмечаемом всеми историками большем в процентном отношении количестве дворян и особенно священников по сравнению с остальной Европой.

Тяжесть столь беспросветного существования народа, кормившего такую орду бездельников, дает «понять и даже почувствовать, почему так мало накопилось культурных сбережений у рабочего народа, так долго и непосильно работавшего на избранные классы». Работа по найму тоже носила в себе элементы крепостничества: рабочий день длился от 10 до 14 часов, низкая заработная плата, не обеспечивавшая даже полуголодного существования, нередко задерживалась, к тяжелым работам часто привлекались женщины, подростки, даже дети.

Я говорю об этом столь долго, чтобы читатель наконец-то представил себе, какую бездну грязи, порока и угнетения представляла собой Россия елизаветинских времен. При таком состоянии дел становится ясным и состояние армии, огромной, но «неустроенной», внешней политики, продажной и лицемерной, да и многого другого. Некомпетентность полководцев, непрофессионализм и лень офицеров, забитость солдат, полное расстройство тыловой и административно-хозяйственной части — все это прямые следствия отнюдь не только «бироновщины» и «миниховщины», как это любят представлять у нас, но и «блестящего» елизаветинского правления, которое усугубило все эти пороки, не противопоставив взамен ничего действительно стоящего. По словам того же Ключевского, «при двух больших коалиционных войнах, изнурявших Западную Европу, казалось, Елизавета со своей 300-тысячной армией могла стать вершительницей европейских судеб; карта Европы лежала перед ней в ее распоряжении, но она редко в нее заглядывала».

Таковы были вкратце участники той драмы, которая развернулась в Европе на протяжении 40—50-х годов XVIII столетия и главным героем которой суждено было стать Фридриху II Гогенцоллерну, королю Прусскому, маркграфу Бранденбургскому.

Примечания:

1

Людовик XV (1710–1774) — король Франции из династии Бурбонов (правил с 1715 года). В войну за Австрийское наследство союзник Пруссии, в Семилетнюю войну — противник.

2

Мария Терезия (1717–1780) — императрица Священной Римской империи германской нации, до этого — владетельница Австрии и королева Венгрии из династии Габсбургов. Вступила на престол после смерти отца, императора Карла VI, на основе так называемой Прагматической санкции (1740). Ее соправителями были: муж, император Франц I (до 1765 года), затем сын Иосиф II.

3

Понятовский Станислав Август (Станислав II. 1732–1798) — король Польши (1764–1795). В 1757–1762 годах польско-саксонский посол в России, фаворит и любовник Екатерины II. Избран королем при поддержке ее и Фридриха II, после третьего раздела Польши отрекся от престола. Последние годы жизни провел в Петербурге.

4

Елизавета Петровна (1709–1761) — императрица России с 1741 года. Последняя представительница династии Романовых на русском престоле, дочь Петра I. Пришла к власти в результате переворота, свергнув Анну Леопольдовну и малолетнего Иоанна VI. Наряду с Марией Терезией Австрийской — наиболее активный противник Пруссии в 40—50-е годы XVIII века.