Кампания 1762 года

Буркерсдорф — Швейдниц — Губертсбургский мир

Итак, 1762 год неминуемо сулил Фридриху полное и окончательное поражение и гибель всех его трудов. Против почти 300-тысячной армии Австрии, России, Франции, Швеции и Священной Римской империи он мог выставить не более 60 тысяч человек. Это означало конец. В начале года король писал принцу Генриху Прусскому: «Если… никто не придет к нам на помощь — прямо говорю Вам, что я не вижу никакой возможности отсрочить или предотвратить нашу гибель». Принц Генрих еще сопротивлялся Дауну в Саксонии, но весной французы собирались наступать с запада, а русские — с востока.

Русская армия, накопившая пятилетний боевой опыт, выглядела вполне прилично. Особенно это коснулось обозов — бича прежних кампаний. Число повозок на каждый пехотный полк уменьшили до 96, на кавалерийский — до 55. В то же время количество ружейных зарядов было доведено до 100 у пехотинца и 40 у кавалериста. Новый губернатор Восточной Пруссии В. И. Суворов, сменивший Корфа, сумел решить и продовольственную проблему, создав постоянные транспортные парки для подвоза провианта, и возложил на местных крестьян обязанность содержать 2000 подвод для этого. Достаточно стало обмундирования и вещевого довольствия, а также боеприпасов для артиллерии.

При этом вялое ведение кампании 1760 года привело к тому, что за это время русские потеряли менее 3000 человек (в основном умершими от болезней). В боях погибло, по официальным данным, только 130 человек (любопытное соотношение потерь, не правда ли?). По этой причине в действующей армии внезапно обнаружился излишек личного состава против штата и было принято решение не проводить рекрутского набора. Неслыханно для воюющей страны! Итак, союзники изготовились к последнему, смертельному удару по упорному, но уже истекающему кровью врагу.

Рок рассудил иначе. Неожиданное обстоятельство изменило вид всех европейских дел. 5 января 1762 года (25 декабря по ст. ст.) императрица Елизавета скончалась. На русский престол вступил Петр III. Новый император спешил уверить Фридриха Великого в истинности своей дружбы и уважения. Послы с обеих сторон поскакали с поздравлениями: сразу же после присяги 5 января новый император послал в Пруссию своего камергера Андрея Гудовича (последний пробыл у прусского короля в Бреслау до 23 февраля). В ответ Фридрих направил в Россию своего личного посла, 26-летнего адъютанта и камергера барона фон дер Гольца. Прибыв в Петербург 4 марта с подарками для Петра III — чином прусского генерал-майора, орденом Черного орла и льстивым письмом короля — он должен был добиться немедленного выхода России из войны. В своем послании Фридрих писал: «Я никогда не в состоянии заплатить за все, чем Вам обязан… Я отчаялся бы в своем положении, но в величайшем из государей Европы нахожу еще верного друга: расчетам политики он предпочел чувство чести». В искренности Фридриха не приходится сомневаться: Пруссия, доведенная пятилетней войной почти до разорения, вряд ли бы выдержала еще одну кампанию.

Направляя уполномоченных в Петербург, Фридрих дал им право согласиться на любые, даже тяжкие уступки, только бы вывести Россию из войны. Фон дер Гольцу было предписано соглашаться и на включение в состав России Восточной Пруссии. Однако к этому средству прибегнуть не пришлось. Радости пруссаков не было предела — Петр III не только не предъявил каких-либо условий заключения мира, но и вернул все завоевания. «Таким образом, — писал Д. М. Масловский, — не оставалось сомнения в том, что вся кровавая работа армии погибла».

В Петербурге барон нанес визит сначала английскому посланнику Кейту, второй — дяде императора герцогу Георгу и только 7 марта получил аудиенцию у Петра III. Русский император через Гольца обратился к Фридриху с просьбой составить проект мирного договора. Король, разумеется, тотчас же воспользовался такой неожиданной для него любезностью со стороны Петра. Он очень быстро подготовил документ и вместе со вторым льстивым письмом срочно отправил его в Петербург. В послании Фридрих благодарил императора за столь бескорыстную дружбу и «покорно отдавал себя на его милость».

Немедленно было заключено перемирие. Вскоре последовал формальный мир. 5 мая Петр III подписал договор, по которому все прусские пленные были созваны в Петербург и после ласкового приема получили позволение возвратиться на родину. Провинции и города, завоеванные у Фридриха, отданы назад безо всякой компенсации, а жители их освобождены от присяги на русское подданство. Войскам русским было повелено отступить в пределы империи; а по заключении Санкт-Петербургского мирного договора (15 мая) корпусу Чернышева предписано присоединиться к армии «союзной державы короля прусского» и состоять под его начальством. Кроме того, в Померании оставался корпус Румянцева, который уже в качестве союзника Пруссии готовился к походу против Дании (Петр хотел вернуть свои наследственные владения в Шлезвиге, ранее аннексированные датской короной).

Однако никакого «карикатурного» продолжения Семилетней войны — русско-прусского похода в Шлезвиг, о чем так любят писать наши историки — не последовало бы: Фридрих, чей народ и армия были до предела истощены многолетней жестокой войной, был категорически против новой кампании. Поэтому король и барон Гольц сделали все, чтобы убедить Петра III и Данию мирно уладить вопрос Шлезвига. Конгресс по этому поводу собрался в Берлине при посредничестве короля Пруссии 1 июля 1762 года.

Императрица Елизавета.

Оба монарха старались превзойти друг друга в великодушии и щедрости. Петр III запретил дальнейшую вырубку прусских лесов, подарил значительные суммы раненным жителям Померании и отступился от своих магазинов в Штаргарде. Фридрих, со своей стороны, приказал щедро вознаградить жителей княжества Ангальт-Цербстского (родины новой императрицы) за собранные в них контрибуции и поставки. Для безопасности своих владений стороны согласились вступить в союз и немедленно начать подготовку союзнического оборонительного договора.

Мир с Россией расстроил все планы противников Фридриха, а присоединение Чернышева к прусским войскам до того изумило австрийцев, что они долго не верили этому быстрому перевороту. Первым следствием союза России с Пруссией стал мир со Швецией. Шведы, опозорившие свое оружие в Семилетнюю войну, владели небольшим участком Померании. Прусский полковник фон Беллинг (шеф знаменитых «черных гусар») с 1500 гусаров поставил шведов в 1761 году в такое положение, что они не смели двинуться вперед. Теперь, боясь России, шведский сенат спешил отправить в Гамбург посольство для мирных переговоров с прусским королем. 22 мая мир был заключен на условиях довоенного статус-кво, и шведское войско возвратилось восвояси. Война эта, иногда называемая Померанской, принесла Пруссии одну выгоду: из шведского войска поступил на королевскую службу Гебхард-Леберехт фон Блюхер, будущий фельдмаршал, прославившийся впоследствии в войнах с Наполеоном.

Все отдельные отряды, рассеянные в прусских областях против русских и шведов, теперь примкнули к армиям короля в Силезии и принца Генриха в Саксонии.

Возвращенные из плена генерал Вернер, принц Вюртембергский и герцог Бевернский, а равно и выздоровевший Зейдлиц снова вступили в свои должности при войске. Армия Фридриха, с включением корпуса Чернышева, состояла из 60 тысяч человек. Почти на такое же количество войско Марии Терезии было ослаблено отступлением русских, сильной повальной болезнью и распущенным ею корпусом. Силы уравновесились. Наконец-то король мог отнять у Австрии прошлогодние ее завоевания.

Но австрийцы наперед угадывали намерения короля. В продолжении всей зимы они трудились над укреплением Швейдница. Владея горами, они на каждом возвышении построили по отдельной крепости и подходы к ним защитили палисадами и засеками, так что вся горная цепь представляла несколько укрепленных террас. Даун, который снова принял главное начальство над австрийской армией, занял все горные проходы. Фридрих старался нападениями и маневрами вытеснить Дауна из крепкой позиции и удалить от Швейдница. Даун отбивался и равнодушно смотрел на все его попытки. Фридрих отправил в обход его позиций экспедицию в Богемию. Партизаны его с русскими казацкими отрядами разрушали неприятельские магазины, собирали контрибуцию — ничто не помогло.

Тогда Фридрих решил атаковать правое крыло Дауна, простиравшееся до Буркерсдорфа. Все распоряжения были уже сделаны, войска расположены; вдруг новый удар судьбы постиг короля. Курьер из Петербурга прибыл с известием, что император Петр III 9 июля отрекся от престола в пользу своей супруги. Такая новость могла произвести совершенный переворот в делах Фридриха. Он упросил Чернышева сохранить это событие в тайне, хотя бы на один день, и поспешил исполнить свой план.

На следующее утро (21 июля) произошло Буркерсдорфское дело. Перед самым началом сражения, когда войска Фридриха стояли уже в боевом порядке, прибыл новый курьер из России. Эстафета его заключала в себе манифест о кончине императора, последовавший в Ропше 17 июля, о принятии престола императрицей Екатериной II и повеление Чернышеву привести войско к присяге и немедленно отступить в Польшу (находившийся в Померании Румянцев — сторонник Петра — был снят с должности и заменен генералом Паниным, который вернулся с корпусом в пределы России).

Сбылось то, чего так страшился Фридрих. «Не требую от вас нарушения повелений императрицы, — сказал он Чернышеву, — но я надеюсь, что вы не оставите моего войска теперь, в минуту битвы, ввиду неприятеля. Это значило бы погубить меня: а государыня ваша верно не имела такого намерения. Не хочу, чтобы моя битва стоила одной капли крови ее подданных: я надеюсь один управиться с врагами; но я прошу вас не покидать позиций до окончания сражения, в котором ваш корпус будет только зрителем, а не действователем. Весь мир оправдает поступок, которого требует от вас звания благородного вождя и благонамеренного союзника. По окончании дела — вы свободны».

«Чернышев был не в состоянии противиться убедительному красноречию короля. Притом требования его были так умеренны и справедливы, что исполнение их русский военачальник не смог посчитать изменой отечеству. Он согласился. „Я остаюсь! — сказал он Фридриху. — И если б даже нашли, что поступок мой достоин смерти, я готов десять раз пожертвовать жизнью, чтобы доказать, как глубоко почитаю Ваше величество. Но я убежден, что действую согласно с долгом совести и присяги, и уверен, что моя всемилостивейшая государыня оправдает мои убеждения“».

План Фридриха был верно рассчитан. Даун, имея перед собой «фигурантов» в лице корпуса Чернышева, не смел двинуться с места. Кроме того, войска Фридриха были так искусно поставлены, что, по-видимому, надлежало ожидать натиска на главные силы австрийцев. Усиливая себя против намерений противника. Даун не обратил особенного внимания на горные укрепления и проходы. За ночь была поставлена против них прусская батарея в 45 гаубиц. Сражение началось искусным маневром, по которому пехота и артиллерия Фридриха с необузданной быстротой кинулись на неприятельские шанцы. Австрийская легкая конница хотела отбить приступ, но прусская батарея загнала ее в горные ущелья. Тогда начался приступ на горы со всех сторон. Пруссаки под начальством Меллендорфа, как кошки, взбирались по крутым высотам и обрывам и на себе вносили на них пушки.

Они брали одно укрепление за другим, теснили неприятеля в горы и, наконец, принудили его бежать к главной армии Дауна. 1400 австрийцев пали на месте битвы, до 1000 взяты в плен. Русские генералы, находившиеся в свите короля, с изумлением смотрели на удивительные распоряжения Фридриха и на почти невероятные действия его войска. По окончании битвы Фридрих с Чернышевым возвращались с поля битвы. Под кустом сидел солдат, тяжело раненный в голову. «Как ты себя чувствуешь?» — спросил его король. «Очень хорошо, — отвечал солдат, — неприятель бежит, а мы побеждаем». — «Но ты сильно ранен, мой друг. Вот мой платок: завяжи им голову, чтобы не терять напрасно крови» (Кони. С. 498).

Чернышев был глубоко тронут этой сценой. «Теперь я не удивляюсь успехам Вашего величества, — сказал он Фридриху. — Кто так умеет привязывать к себе солдат, тот должен быть непобедимым!»

В тот же день русская армия присягнула императрице Екатерине II, а на следующее утро корпус Чернышева выступил в поход. Фридрих осыпал русского военачальника ласками и возложил на него орден Черного орла, Екатерина пожаловала его генерал-аншефом, а в день своего коронования кавалером святого Андрея Первозванного (это ясно говорит о том, что Чернышев, видимо, действовал с ее молчаливого одобрения). Все русские генералы получили от Фридриха подарки и до самых границ Польши русская армия была продовольствована на его счет вином, хлебом и мясом.

Керсновский со странным сарказмом пишет, что «в кампанию 1762 года весной корпус Чернышева (преимущественно конница) совершал набеги на Богемию и исправно рубил вчерашних союзников — австрийцев, к которым русские во все времена — а тогда в особенности — питали презрение». Право не знаю, учитывая обстоятельства, кто и к кому в большей степени должен был испытывать презрение. Боюсь, что у австрийцев к этому было больше причин…

Между тем гроза, которую Фридрих ожидал со стороны России, миновала сама собой. При Елизавете, когда русские войска действовали против Фридриха, все глядели на эту войну с явным неудовольствием, почитая ее совершенно бесполезной. При Петре III, во время мира с Пруссией, Фридрих зато сделался в России предметом всеобщей ненависти. Причиной такого странного и скорого переворота в общественном мнении были неожиданные и быстрые перемены в войске и в правлении, которые император принимал по образцу Пруссии, безо всякого предварительного приготовления. Фридрих был его идолом, и он решил слепо подражать ему во всем.

Но эти нововведения, прекрасные по своей цели (например, Петр намеревался отменить крепостное рабство и заменить его барщиной по образцу Пруссии и Гольштейна, где правили его предки и где он провел молодость; было прекращено также преследование раскольников и подготовлен указ «О вольности дворянской», изданный, правда, уже Екатериной II), часто противоречили духу, характеру и нравам русского народа. Поэтому их надлежало насаждать крутыми мерами.

Намерения императора многие представляли себе в лживом свете. Появление при дворе иностранцев, которых государь осыпал милостями, породило ревность в прежних любимцах. Во всех слоях народа поднялся ропот против прусского короля: его почитали виновником всех переворотов. При восшествии Екатерины на престол, все единодушно желали продолжения войны с Пруссией. Но при разборе бумаг покойного императора, Екатерина нашла письма Фридриха, в которых он давал Петру следующие советы: «Не делать быстрых переворотов в государстве; щадить права и обычаи народов; только в крайних случаях приниматься за нововведения и во всех трудных обстоятельствах более следовать внушениям благородного и нежного сердца его супруги, которая никогда не ошибется в выборе благих мер, чем горделивой и часто обманчивой уверенности в собственных силах».

Эти хитрые строки обезоружили великую монархиню. Семилетняя война и без того изнурила государство, а Екатерина поставила себе за правило только тогда вмешиваться в дела других держав, когда от того предвидится ощутимая польза для России. Ощутимая польза эта была отнюдь не в поддержке «всеобщего интригана» — Вены, но в разумном сотрудничестве с Пруссией. Почва для этого возникла достаточно быстро, в 70-е годы, однако, об этом позже. Итак, бывшая прусская принцесса Ангальт-Цербстская приняла нейтралитет между Пруссией и Австрией, и заключенный Петром мирный трактат с Фридрихом остался во всей своей силе.

Почему-то об этом факте наши историки очень не любят говорить. По их выкладкам, тяжелая война, стоившая России столько крови, была предательски остановлена Петром III, когда все уже окончилось победой русского оружия. Но Петра быстро свергли — и о дальнейших событиях ни слова. Создается мнение, что восшествие Екатерины на престол произошло в тот момент, когда плоды войны были полностью потеряны и ничего уже нельзя было исправить. Однако на деле все было совершенно не так. Русские к моменту воцарения Екатерины оставались в пределах Пруссии — Румянцев в Померании, Чернышев в Силезии, Панин в Восточной Пруссии. Кенигсберг и Кольберг также находились в руках русских. Ситуация на фронтах в целом не изменилась: Фридрих по-прежнему обессилен, австрийцы и французы накатываются на него с юга и запада. Казалось бы, пора преодолеть последствия «предательства» Петра III. И действительно, императрица незамедлительно после своего восшествия на престол отдала ряд приказов. Вот некоторые из них: «Генерал-поручику Петру Ивановичу Панину срочно убыть из Кенигсберга к генералу Петру Александровичу Румянцеву, принять от него командование русским корпусом и вернуться в войсками в Россию. <…> Генерал-аншефу Захару Григорьевичу Чернышеву прекратить выступление на стороне Фридриха II против Австрии и вернуться с войсками домой». Эти распоряжения, как мы знаем, были выполнены точно и в срок.

Здесь стоит еще раз напомнить о происхождении Екатерины II: ее отец. Христиан Август Ангальт-Цербстский из цербст-дорнбургской линии ангальтского дома, подобно многим своим соседям, мелким северо-германским князьям, состоял на службе у прусского короля. Он стал генерал-майором прусской службы еще к моменту женитьбы на ее матери, принцессе Гольштейн-Готторпской, и был шефом и командиром пехотного полка № 8, расквартированного в Штеттине. Одновременно он выполнял обязанности городского коменданта. Летом 1742 года Фридрих назначил его губернатором Штеттина и пожаловал чином генерал-лейтенанта. В это же время Христиан Август неудачно попытался избраться в герцоги Курляндские и кончил свою службу в чине генерал-фельдмаршала, полученным по протекции своей новой родственницы — императрицы Елизаветы. Несколько позже Христиан Август унаследовал титул герцога и стал соправителем Ангальт-Цербста в прусской Саксонии (ныне земля Заксен-Ангальт).

Особенный же интерес представляет мать Екатерины — Иоанна Елизавета. Эта «неуживчивая и непоседливая», по словам Ключевского, женщина была заядлой интриганкой и авантюристкой. «На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, побывала не в одной столице, служила Фридриху Великому по таким дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дипломаты, чем заслужила большой респект у великого короля, и незадолго до воцарения дочери умерла в Париже в очень стесненном положении, потому что Фридрих скупо оплачивал услуги своих агентов» (Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М.: Правда, 1990. С. 576).

Так что даже с учетом неудачи правления своего пламенного поклонника Петра, Фридрих имел все основания быть довольным личностью новой российской императрицы. С момента воцарения Екатерины начинался постепенный отход России от союза с Австрией и Францией и ее сближение с Пруссией, продолжавшееся ее сыном и внуками вплоть до правления Александра Николаевича Освободителя. Поэтому вряд ли стоит упрекать в «потере результатов войны» только Петра III: жена его, похоже, придерживалась точно такой же точки зрения на формирование отношений как с Берлином, так и с Веной.

Лучше всего прокомментировал это Ключевский. Говоря о молодости Екатерины II еще в бытность ее немецкой принцессой, он пишет: «В числе сватов, старавшихся пристроить Екатерину в Петербурге, было одно значительное лицо — сам король прусский Фридрих II. После разбойничьего захвата Силезии у Австрии он нуждался в дружбе Швеции и России и думал упрочить ее женитьбой наследников обеих этих держав. Елизавете очень хотелось женить своего племянника (наследника Петра Федоровича. — Ю. Н.) на прусской принцессе, но Фридриху жалко было расходовать свою сестру на русских варваров, и он наметил ее за шведского наследника… ставленника Елизаветы из голштинских (герцогов. — Ю. Н.) Адольфа Фридриха для подкрепления своей дипломатической агентуры в Стокгольме, а за русского наследника хотел испоместить дочь своего верного фельдмаршала, бывшего штеттинского губернатора, рассчитывая создать из нее надежного агента в столице страшной для него империи. Он сам признается в своих записках с большим самодовольством, что брак Петра и Екатерины — его дело, его идея, что он считал его необходимым для государственных интересов Пруссии и в Екатерине он видел лицо, наиболее пригодное для их обеспечения со стороны Петербурга» (Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. С. 579).

Как мы уже видели, планы короля, и на этот раз не забывшего про «запасные позиции», блестяще осуществились: Екатерина II не обманула его ожиданий. Стоит ли, читатель, после этого огульно обвинять Петра III во всех смертных грехах? С другой стороны, Семилетняя война, несомненно, действительно стала непосильной обузой для страны: ежегодный дефицит достигал 7 миллионов рублей, за военные поставки не было уплачено 13 миллионов, обращавшиеся в стране 60 миллионов рублей были двенадцати разных весов — серебряные от 82-й пробы (довоенные) до 63-й и медные от 40 рублей до 32 в пуде. Попытка получить в Голландии займ на 2 миллиона окончились неудачей. В целях пополнения казны таможни были отданы на откуп за 2 миллиона рублей и почти все отрасли торговли отданы в монополию частным лицам, немилосердно наживавшимся на этом. И все же денег не было.

Война для России закончилась. Находившиеся в Восточной Пруссии русские войска, при Петре III сдавшие власть прусским чиновникам, после свержения императора отменили было его распоряжения, но затем окончательно покинули провинцию — уже по приказу Екатерины. В августе 1762 года старый фельдмаршал Левальд после четырехлетнего перерыва вернулся в свое генерал-губернаторство.

Теперь Фридрих был совершенно спокоен: он мог обратить все свое войско против одной Австрии. Даун после поражения при Буркерсдорфе был отрезан от Швейдница и отступил далее в горы. Пруссакам открылся свободный доступ к крепости. Генерал Тауэнцен начал осаду: 8 августа были отрыты траншеи. Две армии, одна под начальством короля, другая под командой принца Бевернского, прикрывали его. Эта осада заняла важное место в истории военной науки. Два отличных инженера: Грибоваль, со стороны австрийцев, и Лафевр, со стороны пруссаков, управляли осадой и защитой крепости. Оба были знамениты сочинениями по этой части и держались различных систем. Борьба их должна была решить, которая из двух систем лучше. Это подало повод к особенной подземной войне, в которой оба соперника одинаково торжествовали.

Между тем Даун, обойдя горный хребет, напал на армию принца Бевернского, расположенную при Рейхенбахе (август 1762 года). Дрались с остервенением, но Фридрих подоспел на помощь к своему полководцу, и победа осталась за пруссаками. Эта попытка стоила австрийцам 3000 человек. Видя невозможность вырвать у пруссаков Швейдниц, Даун отретировался к Глацу. Два месяца продолжалась бесплодная осада. Фридрих потерял терпение и сам взялся за распоряжения. Удачным выстрелом из гаубицы граната была брошена в пороховой подвал, и целый бастион с двумя ротами австрийских гренадер взлетел на воздух. Тогда начались приготовления к штурму, но комендант Гаско не допустил этого и 9 октября сдал крепость. Весь гарнизон был взят в плен. Пруссия и Австрия похоронили во время осады Швейдница по 3000 человек. 172 тысяч бомб и гранат было брошено в крепость, 150 тысяч таких же выстрелов сделано по пруссакам. Фридрих показал примерное хладнокровие во время этой осады. Раз он осматривал подкопы: ядра и гранаты сыпались вокруг него. Одно из них убило лошадь под его пажом. Генералы просили короля ретироваться с опасного места. «Не бойтесь, — отвечал он им, — ядро, которое должно поразить меня, падет свыше!»

Восемнадцатилетний наследник престола (будущий король Фридрих Вильгельм II) сопровождал короля по всем трудным пунктам. Взятием Швейдница кончилась вся операция в Силезии. Войска Фридриха пошли в Саксонию, куда и Даун отправил часть своей армии. Там принц Генрих отлично держался против всех нападений австрийцев и имперцев. Малая война велась постоянно, и почти всегда он выходил победителем из мелких стычек и сражений. Победы при Дебельне, близ Ауэрсбаха, и под Теплицем позволили принцу решительно одержать верх над неприятелем. Имперцы были совершенно вытеснены из Саксонии и только после большого обхода через Богемию им удалось опять примкнуть к австрийской армии. Тогда соединенные неприятельские войска, возглавляемые австрийским фельдмаршалом Сербельони, решили кончить поход генеральным сражением. 29 октября обе армии выстроились друг против друга на Фрейбергских полях. Здесь обе стороны действовали так решительно, что, по словам историков, кровь лилась ручьями и груды мертвых тел часто разделяли сражающихся. Вся битва продолжалась только два часа, после чего неприятели были так истощены, что не могли долее бороться. Сперва была опрокинута легкая кавалерия австрийцев, потом имперцы вытеснены из окопов и отброшены к Мульде. Наконец, после упорной борьбы пехоты, на поле боя появился Зейдлиц со своими кирасирами и нанес неприятелю решительный удар.

Зейдлиц.

Дело под Фрейбергом стало последним в эту кампанию. Имперские войска очистили Саксонию совершенно, Даун отошел к Дрездену. Враждующие заключили между собой перемирие, и каждая армия вступила на зимние квартиры.

Между тем война в Вестфалии велась с переменным успехом. В феврале 1762 года Фердинанд действовал с большим успехом против французов. Он напал на их зимние квартиры, уничтожил магазины и вытеснил неприятеля из многих укрепленных мест. Только Кассель и Гетинген остались в руках французов; но у Лангензальце французы потерпели такое сильное поражение, что принуждены были очистить победителям путь к Касселю. Тогда Фердинанд послал племянника своего на осаду этого города, а сам начал блокировать Марбург. Взятие Касселя могло лишить французов всех выгод, приобретенных ими в предыдущую кампанию. Потому маршал Брольи собрал все свои силы на Нижнем Рейне, смело пошел на неприятеля и разбил союзную армию при Стангероде.

Фердинанд вынужден был ретироваться к Падерборну, а французы, овладев всей Гессенской областью, открыли себе путь в Ганновер. Холод и недостаток продовольствия заставил и обе армии прекратить военные действия.

Малая война открылась снова на исходе июня. Обе армии действовали сначала с равным успехом, но напоследок французы взяли перевес. Броглио овладел Ганноверской областью, тревожил Вестфалию, взял Оснабрюк, Эмден, даже Бремен, хотя это был имперский город, и везде собирал страшные контрибуции деньгами и провиантом. Успехи французов были бы еще значительнее, если бы наступившая зима и разногласия между Брольи и Субизом не остановили военных действий. Оклеветанный последним, Брольи был отозван от войска и удален от двора. Место его занял принц Конде. С этого момента все пошло иначе.

Французы искренне сочувствовали павшему жертвой дворцовых интриг де Брольи. На другой день после его смещения в парижском театре представляли трагедию «Танкред». При словах «Участь героя быть преследуемым!» раздались такие неистовые рукоплескания и крики, что для прекращения шума власти были вынуждены вызвать полицию. В царствование императора Павла I Брольи поступил на русскую службу, где получил звание генерал-фельдмаршала, но, не найдя себе применения, вышел в отставку. Эмигрировав после Французской революции в Германию, он умер в Мюнстере в 1804 году. Будущий король Людовик XVIII так говорил о нем: «В Брольи две редкие крайности — храбрость юноши и опытность старца!»

Имея против себя довольно бездарного принца Конде, Фердинанд Брауншвейгский снова ознаменовал себя рядом побед, несмотря на то что лорд Бут очень слабо подкреплял его войском со стороны Англии. К концу года между Англией и Францией начались мирные переговоры. Фердинанд, не обращая на это внимания, продолжал действовать и 1 ноября успел еще отнять у французов Кассель. Это был последний подвиг великого полководца: через несколько дней был заключен мир. Лондонский парламент отблагодарил Фердинанда адресом, в котором назначил ему ежегодный пенсион в 3 тысячи фунтов стерлингов.

Война эта совершенно разорила Францию. Вольтер говорил: «Франция во время шестилетнего союза с Австрией гораздо более истощилась людьми и деньгами, чем во все войны, которые она вела с этим домом в течение двух веков». По статьям мирного договора французы обязаны были очистить и возвратить все завоеванные ими у англичан земли; о землях же прусских, находившихся в их руках, в договоре было упомянуто невнятно. Поэтому французы еще оставались в Клевском, Гельдернском и других округах, и Фридриху предстояло изгнать их оттуда силой.

Перемирие, заключенное Фридрихом, распространялось только на Саксонию и Силезию. Он решил воспользоваться им для поражения прочих неприятелей. Он отправил 10-тысячный корпус против имперских князей, которые держались противной стороны. Генерал Клейст со славой исполнил эту экспедицию. В декабре он вошел во Франконию, овладел Бамбергом, потом Нюрнбергом, взял с обоих городов до двух миллионов талеров контрибуции и оттуда уже отправил партии по разным направлениям Имперского союза. Прусские гусары распространяли повсюду страх и трепет. При одном их появлении города сдавались и выплачивали деньги.

Так достигли они самого Регенсбурга. Имперский сейм пришел в ужас и в крайней беде прибегнул к милосердию прусского посланника, графа Плото, к которому прежде относились с пренебрежением. Его покровительство спасло Регенсбург. Австрия смотрела равнодушно на действия Клейста и тогда только отправила небольшой корпус во Франконию, когда Клейст, обремененный добычей, заложниками и пленными, уже находился на обратном пути и благополучно прибыл в Саксонию. Союзные имперские чины теперь увидели ясно, как непрочна надежда на помощь австрийцев, и «спешили наперегонки отделяться от союза против Пруссии или заключать с ней мир». Это ознаменовало развал антипрусской коалиции — Бавария прежде всех объявила себя нейтральной; затем войска Пфальца возвратились восвояси и, наконец, и Мекленбург заключил мир с Фридрихом и выплатил ему 150 тысяч талеров контрибуции[73].

Другая экспедиция была отправлена королем против французов в рейнские провинции. И она имела самый счастливый результат: 24 июня 1762 года Фердинанд в сражении при Вильгельмстале разбил французов и изгнал их из Вестфалии. Таким образом, западные владения Пруссии в самое короткое время были очищены и спасены от грабежа французских мародеров — армия принца Конде к ноябрю ушла за Рейн.

Теперь Австрия и Пруссия должны были бороться один на один. Все преимущества склонились на сторону Фридриха. Богатые контрибуции, собранные им с имперских городов, он употреблял теперь на жалованье имперским же солдатам, которые при развале «исполнительной армии» целыми полками переходили под его знамена. Таким образом он надеялся составить войско в 200 тысяч человек. Австрия могла выставить против него только 60 тысяч. Кроме того, она была обременена тяжкими долгами; подданные страдали от значительных налогов; недостаток звонкой монеты остановил ход торговли, купцы разорялись, ремесленный класс обнищал: поднялся всеобщий ропот. Эти обстоятельства заставили Марию Терезию смирить свою гордость. Она сделала первый шаг к примирению. Фридрих был рад кончить войну, которая семь лет истощала его силы. Даже Август III увидел, что для спасения Саксонии от конечной гибели остается только одно средство. В ноябре было заключено перемирие.

Саксонский замок Губертсбург был избран для переговоров. Каждая из враждующих держав отправила туда своего уполномоченного. На этот раз для совещаний избрали не министров, не придворных интриганов, 3 чиновников, известных своей добросовестностью и трезвым взглядом на вещи. Прусский советник посольства Герцберг и тайные советники — австрийский Коленбах и саксонский Фрич в конце декабря съехались в назначенное место. В первых числах января начались переговоры, а 16 февраля мир был подписан на условиях довоенного статус-кво. Все три державы согласились признать взаимно свои владения в тех самых границах, в которых они находились до начала Семилетней войны, и не требовать друг с друга никаких вознаграждений. Силезия и графство Глацкое были признаны собственностью Фридриха. Австрия обязалась даже не разрушать построенных ею новых укреплений. Саксония была возвращена Августу III. Кроме того, Фридрих обязался подать свой голос в пользу эрцгерцога Иосифа, сына Марии Терезии, при избрании его в римские короли, и не нарушать прав католиков в Силезии. Стороны обязались вернуть друг другу захваченное имущество и пленных.

Так кончилась эта кровопролитная распря, которая началась в Америке и опутала своими цепями всю Европу. Кроме разорения, гибели людей и долгов — она ничего не принесла враждующим державам. Пруссия, опустошенная и разоренная, тем не менее с восторгом ожидала прибытия своего короля в Берлин. Она чувствовала, что отныне все ее величие, безопасность и будущее счастье заключалось в нем. 30 марта, объехав Силезию, он прибыл в Берлин. Фридрих хотел избежать торжественного приема и въехал в город вечером, но народ с утра ждал его перед городскими воротами. Громкие крики «Да здравствует великий король!» встретили победителя. В один миг коляска его была окружена народом, и тысячи факелов запылали по улицам.

Народ ликовал: на площадях раздавались песни и заздравные тосты, все окна блистали радостными огнями. Но Фридрих был печален и с поникшей головой переступил порог своего королевского дома. После семилетнего отсутствия он возвращался в столицу, где взор его на каждом шагу встречал живые свидетельства бедствий, перенесенных подданными, и где он должен был прочесть почти на каждом лице печальный след потерь, ничем не вознаградимых. Через несколько дней он писал д'Аржансу: «Стариком, у которого каждый день отнимает по году жизни, инвалидом, израненным подагрой, возвращаюсь я в город, в котором мне знакомы только одни стены. Там нет более близких моему сердцу! Не старые друзья встретят меня у порога; а новые язвы моего народа и бесчисленные заботы об их исцелении. С душой утомленной, сердцем разбитым возвращаюсь я в этот город, где скоро сложу мои кости в приют, покой которого не возмутят ни война, ни бедствия, ни злоба людей!»

На другой день по прибытии в Берлин он отправился в Шарлоттенбургскую придворную церковь, где назначены были молебен и панихида по падшим на поле брани. Вся придворная капелла и множество народа ожидали его появления. Он тихо вошел в церковь и сел в уголке. Служба закончилась, раздался победный гимн Грауна; все взоры обратились на короля: победитель стоял на коленях, опустив голову на руки, и плакал.

Но народ прусский имел достаточно причин радоваться. Семилетняя война возвела Пруссию в степень самостоятельного государства, пробудила в ней сознание самобытной национальности и уверенность в своих силах. Правда, она оставила опустошительный след в государстве, но это была беда домашняя, поправимая. Зато королевство Фридриха было свободно от внешних долгов и получило все средства развивать нравственные и физические силы из собственных источников, тогда как и другие государства совершенно истощились, и на долгое время результаты своей внутренней деятельности должны были употреблять на погашение иностранных займов. Кроме того, слава прусского оружия и громкое имя Фридриха, как полководца, поставили Пруссию вровень с сильнейшими державами и сделали ее одним из важных рычагов в европейской политике. Этой войне пруссаки обязаны появлением превосходных военачальников: обоих принцев Брауншвейгских, Генриха Клейста, Меллендорфа, Вернера и в особенности героя Семилетней войны Зейдлица, имена которых надолго обеспечивали спокойствие и безопасность государства, отныне играющего важную роль в Европе.

Примечания:

7

Звания нижних чинов в прусской армии Пыли следующими: рядовой (Gemeiner, или Soldat); ефрейтор (Gefreiter); унтер-офицер (Unteroffizier); каптенармус (Captejnarmus); фельдфебель (Feldwebel), а в кавалерии — вахмистр (Wachtmeisier).

73

Пруссаки ухитрились настолько эффективно организовать сбор контрибуции, что, казалось бы, абсолютно истощенная Пруссия вышла из войны без единого талера внешнего долга — все было оплачено за счет контрибуции 1762 года.