Глава 6

БУЛЫЖНИК – ОРУЖИЕ ПРОЛЕТАРИАТА

23 сентября 1918-го представители Сибирской республики, Комитета членов Учредительного собрания, Сибирского и Уральского казачьих войск, а также командования Чехословацкого корпуса договорились о совместных действиях всех антибольшевистских сил на востоке России и создании единого правительства – так называемой Уфимской Директории. Но это было слабое правительство с очень пестрым составом, многие члены которого отстаивали только свои узкопартийные и региональные интересы. Оно так и не смогло наладить работу тыла и организовать эффективный отпор Красной Армии.

В октябре белогвардейцы потеряли Самару, а в ноябре отступили еще дальше – в заволжские степи. Поражения на фронте окончательно подорвали и без того невысокий авторитет «лоскутной» Директории. В результате уже 18 ноября власть в Сибири захватил волевой и энергичный политик – адмирал А.В. Колчак. Распустив Директорию, он получил титул Верховного правителя России на срок до окончания Гражданской войны.

Колчак сумел за короткое время добиться того, что оказалось не под силу его предшественникам – реального объединения всех белых армий Сибири, Урала и Дальнего Востока. Встав во главе этого объединенного войска, он начал готовиться к решительному наступлению. Не вдаваясь в подробности, остановимся на том, что связано с авиацией. А с ней в колчаковской армии дела обстояли мягко говоря неважно.

Еще в октябре 1918-го через новообразованную структуру с длинным названием «Авиационное отделение инженерного отдела Высшего совета снабжения союзных армий» был сделан крупный заказ на поставки из Великобритании авиационного имущества. Он включал аэропланы, моторы, авиаприборы, станки, инструменты, боеприпасы. Одним словом, все необходимое для полноценной боевой работы ВВС. Но после разгона Директории английское правительство усомнилось в демократичности колчаковского режима и отказало ему в поддержке. Оставалась надежда на Францию и США, которые тоже не очень спешили на помощь белому движению.

Пришлось опираться лишь на собственные крайне скудные ресурсы. В Кургане начала работать эвакуированная из Самары Военно-авиационная школа, где за время колчаковского правления прошли подготовку и переподготовку более 50 летчиков. Если достопримечательностью Спасской школы был самолет-ветеран «Блерио-IX» (см. главу 3), то в Кургане вовсю летал не менее древний аппарат «Фарман-IV». Там же сформировали 1-й авиапарк на базе эвакуированного из Казани бывшего 6-го авиапарка (командир подполковник Орлов), где осуществлялся ремонт всех колчаковских самолетов. К концу года из авиаотрядов, ранее входивших в состав Сибирской и Народной армий, создается объединенный воздушный флот. Количество авиаотрядов в нем достигло тринадцати (С 1-го по 8-й бывшие «народные», 9-й «уральский», 10-й «оренбургский», а также 1-й, 2-й и 3-й Сибирские). В Спасске при авиашколе началось формирование 14-го и 15-го авиаотрядов.

Органы управления колчаковской авиацией кроились по дореволюционным образцам. Тыловыми частями, учебными заведениями и материальным обеспечением заведовал Отдел воздушного флота Главного инженерного управления (ГИНЖУ) при Военном министерстве (аналог Увофлота). Непосредственной боевой работой авиаотрядов руководило Управление Воздушного флота при Ставке Верховного Главнокомандующего, выполнявшее функции Авиаканца. Отдел воздушного флота возглавил капитан Д.А. Борейко, а начальником фронтовой авиации был назначен полковник С.А. Бойно-Родзевич.

Тщательно изучив возможности заводов Урала и Сибири, Отдел воздушного флота пришел к неутешительному выводу, что на местное производство самолетов и тем более – авиадвигателей рассчитывать не приходится. Правда, надо отметить, что одна попытка такого рода все же была предпринята. Талантливый авиамеханик И.И. Диль сумел построить в Центральных авиационных мастерских колчаковской армии (ЦАМ) оригинальный двухместный истребитель собственной конструкции. Особенностью этого самолета был изменяемый в полете угол атаки бипланной коробки. По замыслу автора, увеличение угла атаки улучшало скороподъемность, а уменьшение – давало прирост скорости. Летом 1919-го прапорщик Рождественский испытал машину, отметив хорошие летные данные. В сентябре ЦАМу был дан заказ на 10 экземпляров истребителя, но на его выполнение уже не хватило времени. Ни один серийный образец так и не успели закончить, а судьба опытной машины неизвестна. В 1920 году Диль эмигрировал в Китай, а оттуда – в Америку.

Для обеспечения импорта вооружений в конце 1918 года была создана так называемая «Особая Дальневосточная комиссия по делам военного снабжения» под руководством генерала Роопа. Однако эта комиссия быстро разрослась в громоздкий и неповоротливый бюрократический конгломерат, где бумаги «гуляли» месяцами, собирая множество подписей, виз и резолюций. Дело осложнялось быстрым обесцениванием рубля и нехваткой твердой валюты. В результате к началу весеннего наступления колчаковских войск так и не было заключено ни одного контракта на поставку аэропланов.

В марте 1919-го белогвардейская авиация на Восточном фронте насчитывала до 50 сильно изношенных машин, многие из которых постоянно находились в ремонте, а некоторые даже не имели вооружения. Эти более чем скромные силы были поделены на 15 отрядов, разбросанных по двум тысячам километров фронта от казахских степей до полярного Урала. Авиачасти страдали от нехватки горючего, боеприпасов, запчастей и летного обмундирования. Вдобавок ко всему в апреле 1919 года Главный штаб колчаковской армии решил урезать денежное содержание офицеров-летчиков вдвое, приравняв их по окладам к солдатам-мотористам. Причем, если солдаты находились на полном государственном обеспечении, то офицер на эти деньги должен был как-то существовать, а зачастую еще и содержать семью. В таких условиях оставались служить только настоящие фанатики своего дела.

Но на одном энтузиазме, как известно, много не навоюешь. Зимой 1918—1919 годов белогвардейские аэропланы крайне редко появлялись в небе над фронтом. Так редко, что это дало повод некоторым руководителям Красного Воздушного флота усомниться, а есть ли вообще у Колчака авиация.

Красные авиасилы в этот период также значительно снизили интенсивность полетов. В ноябре 1918-го павловская авиагруппа была переброшена на Южный фронт. Ей на смену 3 декабря прибыла Калужская авиагруппа в составе двух отрядов под командованием военного летчика А.Г. Падосека. Первый отряд состоял из четырех пилотов: Батурина, Русакова, Широкова и Шиманеля, второй – из трех: Сизаса, Хомутинникова и Янышевского. Техническое оснащение группы было довольно пестрым и включало в себя два «Ньюпора-10», два «Ньюпора-17», «Ньюпор-24», «Сопвич», «Кодрон» и даже такую уникальную машину, как двухвинтовой биплан «Сальмсон-Муаню» с двигателем, установленным в фюзеляже и связанным с винтами при помощи длинных карданных валов. Этот самолет формально числился за военлетом Хомутинниковым, но фактически всю войну простоял в Саратовском авиапарке.

Кроме «калужан», на Восточном фронте, в Сарапуле, базировался приданный 28-й Железной дивизии 1-й Тамбовский авиаотряд (командир А.К.Туманский, летчики: Абросимов, Егоров, Конев, Михайлов, Найденов, Сенкевич), а на Южном Урале в составе 4-й армии действовали Саратовская авиагруппа (пилоты: Артамонов, Глебко, Савин, Скороходов, Проходяев и Шпак), 5-й Социалистический (пилоты: Лабренц, Скрастынь, Степанов и Меднис) и 2-й Олонецкий (Калабушкин, Потехин, Лапоногов и Железнов) авиаотряды.

В начале января все эти отряды получили новые номера и статус разведывательных. 2-й Олонецкий стал 27-м. 1-й и 2-й Калужские – 28-м и 29-м, 1-й Тамбовский – 5-м, 2-й Саратовский – 11-м, а 1-й Саратовский и 5-й Социалистический – 26-м. Всего же к февралю 1919-го на Восточном фронте, в составе 2-й, 3-й, 4-й и 5-й армий числилось 16 авиаотрядов, в которых насчитывалось до 80 самолетов.

Из-за сильных холодов, метелей и отсутствия нормального горючего (летать на «казанке» в мороз было очень опасно) боевая работа авиации сводилась лишь к эпизодическим полетам на разведку и разбрасывание прокламаций. Так, 28-й и 29-й отряды, базировавшиеся под Уфой, с 15 декабря 1918-го по 3 марта 1919-го совершили всего 25 воздушных разведок. В других отрядах положение было не лучше, а некоторые, как, например, 27-й разведывательный, вообще всю зиму «отсиживались» на земле.

В марте колчаковские войска перешли в наступление. Вначале им сопутствовала удача. За полтора месяца они продвинулись на 300 – 350 километров, взяв Уфу, Сарапул, Ижевск, Воткинск и ряд других населенных пунктов. Необходимо отметить, что это широкомасштабное наступление проходило фактически без воздушной поддержки. Крайне слабая в техническом и организационном отношении белая авиация не могла обеспечить воздушное прикрытие войск и наладить регулярный сбор разведданных. В результате колчаковские дивизии нередко двигались «вслепую», не имея представления ни о дислокации неприятеля, ни и о том, что творится у них на флангах. Разведка велась по старинке, конными разъездами, что не давало нужной оперативности в сборе и доставке информации. Впрочем, и советская авиация в этот период была озабочена лишь тем, чтобы успеть эвакуировать людей и технику при поспешном отступлении.

Советское правительство весьма серьезно восприняло новую угрозу. Ленин объявил Восточный фронт «главным фронтом Республики». Был выдвинут лозунг «Все на борьбу с Колчаком!». На восток пошли эшелоны с войсками и техникой. В частности, количество авиационных отрядов там возросло до 18, а число самолетов в них – до 100. Таким образом, уже в марте советская авиация превзошла колчаковскую по численности вдвое. Но еще более ярко выглядит это превосходство, если учесть техническое состояние машин.

Красный Воздушный флот получал, хотя и в малых дозах, новые аэропланы с московских и петроградских заводов. Кроме того, еще не совсем исчерпались дореволюционные складские запасы. У колчаковцев же в то время единственным источником пополнения служили ... советские летчики, которые угоняли свои машины к противнику. Еще несколько таких случаев отмечено зимой и весной 1918—1919 годов. В частности, 20 декабря бывший есаул Широков из 2-го Калужского отряда перелетел на «Ньюпоре-10» из Бугульмы в занятую колчаковцами Уфу. У Колчака он в дальнейшем служил инструктором Спасской авиашколы. В феврале 1919-го сел на вынужденную за линией фронта пилот Ландау из 7-го разведотряда, а в марте под Сарапулом приземлился у белых «Сопвич» летчика Ивана Найденова и летнаба Башкова.

Уже в мае на новеньком «Ньюпоре» перелетел к противнику летчик С.К. Шиманель. До этого он почти месяц исполнял обязанности Начальника авиации 5-й армии (!) вместо застрелившегося летчика Мартирова, «прославившись» лишь тем, что за короткий период времени успел разбить в авариях два истребителя. Возможно, эти аварии были умышленными. В 1920 году, после разгрома колчаковцев, Шиманель, не успев бежать за границу, был арестован и по приговору Ревтрибунала расстрелян «как предатель дела народа и враг Советской Республики».

В основном же белым приходилось воевать на тех самых машинах, что еще в прошлом году были вывезены из-под Казани, Самары и Симбирска. Колчаковцы вынужденно использовали давно устаревшие «Мораны-Парасоли», «Вуазены» и «Ньюпоры-11», которые уже не встречались в советских фронтовых авиаотрядах.

В конце апреля на Восточном фронте наступил перелом. Руководство Красной Армии, сосредоточив на южном участке мощную ударную группировку, перешло в контрнаступление. Чтобы добиться подавляющего численного перевеса в зоне прорыва, красным пришлось перебрасывать войска с других участков фронта. Из-за отсутствия полноценной воздушной разведки колчаковцы не заметили этой переброски, и внезапный фланговый удар застал их врасплох. В сражениях, развернувшихся у городов Бугульма, Белебей и Бугуруслан белые были разбиты и под угрозой окружения начали быстро отходить на восток.

Но на севере белогвардейское наступление по инерции еще продолжалось. К 14 мая части Сибирской армии вышли на восточный берег реки Вятки и заняли несколько пристаней на западном берегу.

Здесь красные авиаторы впервые встретились в воздухе с колчаковскими летчиками. Советская авиация была представлена 5-м и 7-м разведотрядами, размещенными на аэродроме Арск, а затем – Вятские поляны. Против них действовал 3-й Сибирский авиаотряд. В красных отрядах насчитывалось шестеро летчиков, в белогвардейском – трое.

25-го мая четыре советских экипажа на двух «Ньюпорах», «Фармане» и «Сопвиче», вылетели на бомбардировку тыловых объектов противника (проще говоря – железнодорожных станций и деревень, занятых белогвардейцами). У села Локтыжма они обнаружили аэродром, на котором стояли «Вуазен», «Фарман» и «Моран-Солнье». Летчики сбросили на аэродром пять десятифунтовых бомб, а затем – обстреляли его из пулеметов. Еще семь бомб было сброшено на деревни Бадья и Локтыжма.

В «Боевом журнале 5-го разведотряда» отмечено, что и бомбардировка и обстрел проводились с высоты 1600 метров. Попасть с такой высоты бомбой, сброшенной вручную и без прицела, почти невозможно, а уж стрельба из пулемета и вовсе равносильна тому, чтобы просто взять и выбросить за борт патронные ленты. Красвоенлеты не могли не знать, что, атакуя с дистанции более полутора километров, они лишь впустую расходуют боеприпасы. Но, очевидно, чувство самосохранения было у них сильнее желания поразить цель. Ведь, летая на такой высоте, они и сами могли не обращать внимания на ружейно-пулеметный огонь с земли, а зенитной артиллерии у колчаковцев не было. Кроме того, если в полете вдруг откажет мотор (а это случалось нередко), солидный запас высоты позволял на планировании «перетянуть» через линию фронта.

Вечером того же дня «Фарман-30» 7-го отряда еще раз появился над аэродромом, сбросив три бомбы. Но, несмотря на то, что в полетном отчете было записано: «Видны воронки вокруг самолетов противника», ни одна из белогвардейских машин не получила повреждений.

26-го мая состоялся воздушный бой. Колчаковский «Фарман-30» (тот самый, который днем ранее безуспешно пытались уничтожить советские летчики) полетел бомбить станцию Вятские Поляны. Сбросив сорокафунтовую шестовую мину от миномета Лихонина (из-за нехватки авиационных боеприпасов колчаковцы часто использовали такие мины вместо бомб), летнаб штабс-капитан Подгородников увидел идущий навстречу другой «Фарман», причем со звездами на крыльях. Это был аппарат 7-го отряда, вылетевший на разведку вражеских позиций. Вот как описывает дальнейшие события «Боевой журнал» 3-го Сибирского авиаотряда: «Подгородников, сохраняя полное спокойствие, в нужный момент открыл меткий пулеметный огонь, чем заставил снизиться, а затем во время последовавших смелых атак, искусным огнем, не давая противнику опомниться, вынудил на высоте 200 м уйти в глубокий тыл, не дав таким образом выполнить разведку». Любопытно, что отчет советского экипажа об этом бое, хотя он и написан не столь цветисто, по сути является «зеркальным отражением» предыдущего: «Фарсаль направился на „белого“ над рекой Вяткой. Завязался бой, противник старался зайти нашему под хвост, но маневрами и пулеметной стрельбой заставили его бросить бомбометание, после последней очереди самолет противника удалился со снижением в свое расположение».

Мы, вероятно, никогда не узнаем, кто же кого на самом деле заставил «уйти в глубокий тыл» или «удалиться со снижением», да это и не важно. Реальным итогом перестрелки стало то, что обе машины, целые и невредимые, вернулись на свои аэродромы. Именно так и заканчивались в большинстве своем поединки в небе Гражданской войны. Факты свидетельствуют, что их результативность не идет ни в какое сравнение с воздушными сражениями Первой мировой. В одних случаях это можно объяснить убогим состоянием техники, в других – низким уровнем летной и стрелковой подготовки экипажей («нормально подготовленным» считался пилот, который умел сесть, не подломив шасси, а стрельбе по воздушным целям в летных школах вообще не учили). Были, на наш взгляд, и другие причины, но о них мы поговорим позднее.

10 июня «Фарман-30» из 2-го Сибирского авиаотряда был атакован над селом Понинское советским «Ньюпором-23», который пилотировал летчик Михаил Павлов из 10-го разведотряда. Павлов дал очередь, но после первых же выстрелов пулемет заклинило. «Фарман», получив три пробоины в крыльях и стабилизаторе, вернулся на свой аэродром.

Достаточно показательный случай произошел 20 июня. На этот раз колчаковский «Ньюпор-23» под управлением прапорщика Муратова (перелетевшего в сентябре 1918-го от красных) встретил «Фарман-30» из 7-го разведотряда, только что сбросивший бомбу на станцию Оса. Муратов открыл огонь (экипаж «Фармана» этого даже не заметил), но тут на его самолете внезапно заглох двигатель. Летчик стал планировать, подыскивая площадку для вынужденной посадки. В это самое время заглох мотор и на «Фармане». Красвоенлетам, чтобы сесть на своей территории, нужно было пересечь Каму. Им это удалось лишь на последних метрах высоты. Место для посадки выбирать уже не приходилось, и летчик «уронил» машину на ближайшем поле, сломав шасси и правую нижнюю плоскость. Муратову повезло еще меньше: при посадке его самолет скапотировал, а сам он получил серьезные ушибы.

Совсем иначе выглядели эти воздушные бои в послевоенных мемуарах советских летчиков. К примеру, А.К. Туманский в своей книге «Полет сквозь годы» подробно описывает, как он в мае 1919-го «сбил» белогвардейский «Фарман-30», который, загоревшись, врезался в землю. Однако в Российском Государственном военном архиве лежат отчеты обо всех боевых вылетах Туманского за 1919 год. И среди них нет не только ни одной воздушной победы, но даже ни одного упоминания о встречах с самолетами противника...

С первых чисел мая, когда на Каме закончился ледоход, в боевых действиях вновь принял участие Волжский воздушный дивизион красного флота. После пополнения он состоял из 12 гидросамолетов М-9 и трех истребителей «Ньюпор-23». Летчиков же насчитывалось только 10: уже известные нам по 2-й главе Свинарев и Столярский, а также Дмитриев, Истомин, Галактионов, Шарапов, Кондаков, Козлов, Пяткевич (иногда пишут Питкевич или Петкевич). Командовал дивизионом Е.И. Куртов.

14 мая в первом же вылете случилось ЧП. Истомин и Дмитриев, возвращаясь с разведки, потеряли ориентировку и приводнились на колчаковской территории у города Елабуга. Военно-полевой суд в ту же ночь приговорил обоих к расстрелу, и приговор был сразу приведен в исполнение на островке близ Сарапула.

Впрочем, не исключено, что судьба авиаторов была совсем иной. О гибели Истомина и Дмитриева мы знаем лишь со слов механика Зенькова, летавшего на истоминском гидроплане в качестве наблюдателя. Через несколько дней он вернулся в отряд, заявив, что бежал из плена. В его рассказе вызывает сомнения то, с какой поспешностью колчаковский суд, обычно весьма щепетильный в соблюдении всяческих юридических и процессуальных норм, расправился с пленными авиаторами. Кроме того, свидетельства об этом происшествии наверняка должны были остаться в белогвардейских архивах или хотя бы – в газетах. Но нам не удалось найти ничего подобного. Зато есть данные, что колчаковцы порой намеренно распускали слухи о расстреле перебежчиков, чтобы таким образом отвести угрозу от их семей, остававшихся фактически в заложниках у красных. Так, например, «расстрелянный» белогвардейцами в 1919 году красвоенлет Иван Найденов на самом деле спокойно жил в Сибири, а в 1920-м даже возглавил один из авиаотрядов Дальневосточной республики. О подобных случаях упоминал и А.В. Сергеев в своей книге «5 лет строительства и борьбы Красного Воздушного флота».

Через месяц разбился экипаж М-9 в составе летчика З.К. Галактионов и механика В.А. Якушенко. Их гидроплан на вираже попал в мощный нисходящий поток и рухнул в воду. Но и на этом беды в гидродивизионе не кончились. 11-го июня штабной пароход «Герцен» и пароход-буксир «Копнино», подорвались на спущенной по течению плавучей мине. «Копнино» переломился пополам и затонул, а «Герцен» получил незначительные повреждения. Погибли 13 человек и еще 20 получили ранения, но авиационное имущество не пострадало.

После этого случая боекомплект и бензин для самолетов перенесли для страховки на отдельную грузовую баржу, а одной из главных задач пилотов гидродивизиона стал поиск установленных белыми плавучих мин. С воздуха они были хорошо заметны по характерным бурунам на воде. Моряки вылавливали обнаруженные мины или расстреливали их из пулеметов.

В конце июля, двигаясь вдоль реки одновременно с наступающими красными частями, флотилия прибыла в Пермь. Взятие этого города ознаменовало завершение боевых действий в камском бассейне. Вскоре флотилия получила приказ перебазироваться обратно на Волгу, под Царицын.

Белогвардейцы на Каме тоже обладали гидроавиацией, хотя и весьма малочисленной. Известно, что на Красноярской гидростанции в мае 1919 года был сформирован 1-й колчаковский гидроавиаотряд в составе четырех пилотов: командира – старшего лейтенанта В.М. Марченко, а также поручика В.П. Антоненко, прапорщиков Осколкова и Подсевалова. Отряд летал на четырех летающих лодках М-9, захваченных год назад чехословаками в Самаре.

Отряд в начале июня отбыл на фронт в район Перми. Там он пополнился еще двумя самолетами, на которых по ошибке за линией фронта Истомин и Дмитриев. До конца месяца белые летчики совершили 32 боевых вылета на разведку, а в начале июля эвакуировались по воздуху из Перми в Екатеринбург. Баржу-гидроавиатранспорт «Данилиха» с закрытым деревянным ангаром для четырех самолетов, служившую плавучей базой дивизиона, пришлось бросить. По воспоминаниям красвоенлета Столярского, она была захвачена красными.

Посмотрим теперь, что происходило в это время на южном участке фронта. Части Красной Армии, продолжая теснить неприятеля, еще в конце мая вышли к реке Белая. От того, удастся ли белогвардейцам удержать этот рубеж со столь символичным для них названием, зависел исход всей восточной кампании. Задача была исключительно сложной, ведь здесь, в районе Уфы, красные сосредоточили свои лучшие силы, причем не только наземные, но и воздушные. На западном берегу реки базировались 11-й, 25-й, 28-й, 29-й, 30-й и 39-й разведотряды РККВФ, вооруженные, в основном, последними модификациями «Ньюпоров» и «Сопвичами». Правда, во всех этих отрядах насчитывалось только 15 боеспособных машин, но использовались они с максимальной отдачей. С колчаковской стороны действовало всего шесть старых самолетов: «Ньюпор-11», два «Морана-Парасоля», два «Фармана-30» и «Вуазен».

Операция по форсированию Белой началась 7 июня. Части Красной Армии стали переправляться через реку на лодках и понтонах одновременно в двух местах, к югу и северу от Уфы. За день до этого для осуществления непосредственной воздушной поддержки наземных войск в район переправы, на полевой аэродром близ станции Чишма, прилетели пять аэропланов из 11-го, 30-го и 39-го авиаотрядов с летчиками Савиным, Томашевским, Коваленко, Кравцовым и Казенновым. Их можно назвать импровизированной сводной «мини-авиагруппой», хотя ее создание и не было официально оформлено.

Кроме того, чтобы «морально помочь нашим бойцам на переправе» боевой вылет совершил «Бикодрон» – единственный исправный самолет, оставшийся к тому моменту в 29-м отряде. Этот вылет примечателен тем, что, из-за полного отсутствия в отряде авиабомб, экипаж в составе летчика Соколова и летнаба Гесслера нагрузил машину четырьмя пудами... камней и обломков рельсов! Проносясь над врагами, Гесслер швырял на них булыжники и рельсы, достигнув, по его словам, немалого психологического эффекта.

На южном участке белогвардейцам удалось отразить нападение, но зато севернее, у деревни Красный Яр передовые отряды 25-й чапаевской дивизии сумели захватить небольшой плацдарм на восточном берегу. Дальнейшему продвижению препятствовал меткий фланговый огонь колчаковской батареи, державшей под прицелом весь плацдарм и участок реки, по которому переправлялись красноармейцы.

Рано утром 8 июня «Сопвичи» 11-го разведотряда по личному приказу командарма Фрунзе сбросили 100 кг бомб на вражеские артиллерийские позиции. В результате батарея прекратила стрельбу, и это позволило активизировать переброску войск на восточный берег. В ответ колчаковские аэропланы забросали бомбами и обстреляли из пулеметов части 25-й дивизии, скопившиеся в ожидании переправы на западном берегу. При этом им едва не удалось уничтожить обоих советских военачальников, В.И. Чапаева и М.В. Фрунзе, непосредственно руководивших операцией.

Но судьба до поры хранила красноармейских вождей. Чапаев был вскользь ранен в голову пулей, выпущенной с «Ньюпора». Фрунзе же досталось сильнее: пудовая авиабомба, сброшенная с «Фармана», взорвалась прямо возле него. Лошадь под командармом была убита, а сам он получил тяжелую контузию взрывной волной. По словам очевидцев, Фрунзе не сразу пришел в себя, изо рта, носа и ушей у него текла кровь, но он отказался ложиться в госпиталь и продолжил руководить операцией. Лишь через день, когда победный для красных исход сражения стал очевиден, Фрунзе согласился на госпитализацию.

До наступления темноты колчаковские аэропланы еще несколько раз появлялась над рекой и сбрасывали бомбы, безуспешно пытаясь уничтожить наводимый красными понтонный мост. Однако эти налеты замедлили темпы работ, и переправа резервной 31-й дивизии началась только ночью. Вот одно из донесений колчаковского летчика за этот день: «В д[еревне] Красный Яр у переправы на восточной окраине стоят 2 противоаэропланных орудия, а в середине деревни с южной ее стороны еще 2 орудия, которые все время обстреливали самолет; у переправы скопище обозов в количестве до 500 – 600 повозок, кавалерии до 3 эскадронов и толпа красных до 300 – 400 человек куда сброшены 3 пудовые осколочные бомбы. Разрывы настолько удачные, что ясно были видны разбегавшаяся конница и пешие, туда же было выпущено из пулемета 160 патронов. Появление самолета производит на красных паническое впечатление, т.к. огонь открывают по самолету еще за 10 – 15 верст, в момент же сбрасывания бомб взвод у переправы огонь прекратил».

Несмотря на мажорный тон донесения, налеты белогвардейских аэропланов не могли радикально изменить ситуацию. Численность советских войск на восточном берегу реки неуклонно росла.

На следующий день ожесточенные бои завязались у села Вотякеево, где колчаковские части попытались контратакой опрокинуть чапаевцев в реку. Но пятерка советских самолетов, получив целеуказание с земли, сбросила на белогвардейцев до 200 кг бомб, что в немалой степени помогло красным удержаться и расширить плацдарм.

Чтобы не допустить повторения вражеских авиаударов, трое советских истребителей получили задание: «охранять переправы наших войск от налетов неприятельских самолетов у Красного Яра». «Ньюпоры» со звездами на крыльях, сменяя друг друга, в течение всего светового дня патрулировали в небе, но колчаковские аэропланы над Красным Яром больше не появлялись. Еще утром, поняв, что битва проиграна, командование приказало белым летчикам улетать с фронта.

Вечером 9 июня передовые части 25-й дивизии с севера вступили в Уфу, а подразделения 31-й дивизии перерезали железную дорогу Уфа – Златоуст, единственную транспортную ветку, связывавшую уфимскую группировку белых войск с тылом. Под угрозой окружения белогвардейцы начали поспешно отходить на восток.

Уфимская операция завершилась. Она была очень редким в Гражданской войне примером успешного взаимодействия авиации с наступающими пехотными частями при форсировании водной преграды. Советские авиаторы работали в эти дни на пределе возможностей, совершив 113 боевых вылетов (всего с конца апреля – 318). Особенно отличились экипажи двух «Сопвичей» (летчики Савин и Томашевский), отмеченные в телеграмме Фрунзе и представленные к орденам Красного знамени. Белогвардейцев же опять подвела малочисленность авиасил. Неизвестно, в чью сторону склонилась бы чаша весов, имей они под Уфой не пять, а 15 – 20 более-менее современных аэропланов...

На крайнем юге восточного фронта армия Уральского казачьего войска под командованием генерала Дутова в конце апреля развернула наступление на северо-запад и через несколько дней полностью блокировала город Уральск. Взять его с ходу казаки не смогли, но и Красная Армия, связанная упорными боями с колчаковцами, была не в состоянии прийти на помощь окруженному гарнизону. Началась длительная осада. Для связи с Уральском и доставки защитникам города самых необходимых грузов красные выделили 26-й разведотряд, размещенный близ станции Алтата, что в 240 километрах к западу от Уральска. Четыре самолета этого отряда в течение 70 дней, пока длилось противостояние, совершали регулярные полеты над вражеской территорией в осажденный город.

Летчики Степанов, Артамонов и Лабренц возили медикаменты, боеприпасы, но самым важным «стратегическим ресурсом», в котором защитники города испытывали наибольшую нужду, была... махорка. Командование гарнизона отмечало в донесениях, что, если самолет прилетал без курева, то это вызывало в войсках ропот недовольства. Особенно злило бойцов, когда вместо мешков с драгоценной махоркой «ероплан» привозил очередного агитатора-пропагандиста из центра.

Но, несмотря на эти трудности, гарнизон продолжал стойко обороняться. Ситуация осложнилась к середине июня, когда на аэродроме 26-го отряда закончились последние литры «казанки». Выход из положения нашел председатель местной ЧК Семен Штыб. Он приказал своим сотрудникам произвести повальные обыски в городе и окрестностях, изымая у населения любую горючую жидкость. Вскоре на аэродром стали поступать бидоны с керосином, бутыли со спиртом и самогоном, аптечные склянки с эфиром и даже – флаконы одеколона. Опытный механик-моторист В. Порай многократно смешивал эти жидкости в разных пропорциях, пока не получил нечто такое, на чем заработал неприхотливый двигатель «Фармана».

Полеты в Уральск возобновились. Правда, риск сесть на вынужденную за линией фронта был еще выше, чем при использовании казанской смеси. Казаки Южного Урала крайне враждебно относились к большевикам, и случись красным летчикам попасть к ним в руки, их участь была бы трагичной. Но, несмотря на то, что отказы двигателей в воздухе из-за некачественного горючего происходили неоднократно, всякий раз авиаторам удавалось нормально сесть, прочистить карбюраторы и вновь взлететь, прежде чем их обнаруживали казачьи разъезды. Отсутствие у казаков авиации и зенитной артиллерии также играло на руку экипажам 26-го отряда.

11 июля осада Уральска была снята. Чапаевская дивизия с боем прорвалась в город и без передышки устремилась дальше на юг в направлении Лбищенска.

Кроме 26-го, на Южном Урале, под Оренбургом, летом 1919 года действовал 25-й авиаотряд в составе трех самолетов – «Румплера», «Ньюпора» и «Сопвича» (летчики: С. Никитин, Е. Стоман и В. Матвеев). 6-го июня «Сопвич» Никитина был подбит огнем с земли и совершил аварийную посадку на окраине города. А Стоман в июле получил орден Красного знамени за успешный поиск и установление связи с заблудившейся в казахских степях 3-й кавалерийской бригадой.

На центральном участке фронта Красная Армия, не давая противнику опомниться, развивала стремительное наступление. К середине июля части 5-й армии под командованием Тухачевского отбросили колчаковцев за Уральский хребет. Белая авиация этих боях не участвовала, а красная участвовала лишь символически. Белогвардейцам просто не на чем было летать, да и красные аэропланы после Уфы нуждались в ремонте. Кроме того, из-за повсеместно разрушенных мостов и железных дорог авиачасти не поспевали за быстро наступающей армией. Только один «Бикодрон» из 29-го отряда (тот самый, с которого бросали булыжники) регулярно летал в период боев над Уралом. При этом его полеты носили скорее агитационный и демонстративный характер с целью воодушевления собственных войск. Каждый взлет и посадка этой крупной двухмоторной машины сопровождались торжественными звуками «Интернационала» в исполнении духового оркестра...