Что открыла для новой гипотезы работа над фильмом

В конце 2006 г. мне позвонила моя хорошая приятельница, режиссер и сценарист, а также генеральный директор студии «Встреча» Наталья Гугуева и сообщила, что в перечне тем Федерального агентства по культуре и кинематографии (ФАКК) на 2007 год указана тема, полностью соответствующая содержанию написанной мной книги «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны» (тогда она еще только готовилась к изданию). Тема называлась так: «Начало Великой Отечественной войны в свете новых исторических исследований». Наташа предложила срочно написать заявку, на что я ответил, что никогда не работал в документальном кино, поэтому составить качественную заявку, да еще быстро, не берусь.

Наташа тут же нашла отличного режиссера Сергея Головецкого, он прочитал электронную версию моей книги, и мы вдвоем с ним принялись за составление заявки. Новая гипотеза позволяла перевести рассмотрение этой темы из обычной плоскости с координатами «Сталин – Гитлер» в пространство с координатами «Сталин – Гитлер – Черчилль» и дать ответы на многие загадки Великой Отечественной войны, в первую очередь ее первого дня. Поэтому в заявке мы предложили сделать фильм «Тайна 22 июня», состоящий только из отечественной и зарубежной кинохроники (у фильма даже нет оператора). Как ни странно, наша заявка выиграла конкурс по этой теме, началась совместная с режиссером работа над сценарием, а затем непрерывная работа в кинофотоархивах в поисках материала для него. Я не стану перечислять все этапы и трудности работы по созданию 52-минутного фильма при бюджете Федерального агентства по культуре и кинематографии, рассчитанном всего лишь на 26-минутный. Интересно вот что: мы заканчивали «озвучку», когда по мобильнику мне сообщили, что в издательство поступил тираж книги «Великая тайна…». Произошло невероятное: книга с новой гипотезой и снятый по этой гипотезе фильм вышли одновременно – в октябре 2007 г.! Эта синхронность мне еще не раз аукнется. Достаточно сказать, что некий автор, настрогавший немало «солонины» на тему начала войны, в одном из своих последних трудов целую главу посвятил моей книге и новой гипотезе, злобно назвав ее «Трусы?, кальсоны и ФАКК». «Трусы и кальсоны» запали ему в душу, так как в «Великой тайне…» говорится, что в некоторых наших частях на западной границе в последние предвоенные дни вместо положенных по форме кальсон и нательных рубах бойцам выдавались майки и трусы, что является косвенным подтверждением подготовки этих частей к переброске через Польшу и Германию к Северному морю. А вот ФАКК (расшифровку этой аббревиатуры см. выше) был пристроен к «трусам и кальсонам» только из-за уверенности производителя «солонины», что без «отката» здесь не обошлось. Поскольку стыдно называть суммы, полученные авторами сценария и режиссером за эту работу – засмеют! – намекаю «некому автору»: и сумму «отката», и сумму вознаграждения за фильм он сам довольно точно указал в лихом названии упомянутой главы его книги.

А теперь о более интересном. Работа с кинохроникой, когда ты видишь своими глазами все как есть, без оценок и т. п., дает историку-исследователю уникальный материал, который никаким другим способом получить невозможно. Часто видишь то, что раньше не замечалось.

1. В немецкой кинохронике обнаружились кадры, из которых следовало, что 22 июня 1941 г. почему-то не выступил по радио не только Сталин, но и Гитлер – его воззвание к народу в 5.30 по берлинскому времени зачитал Геббельс. В чем дело? Принято считать, что Сталин не выступил в этот день, так как был потрясен вероломным нападением Германии. Но почему же не выступил Гитлер, долго готовивший это нападение, которое так фантастически успешно для него шло в этот день?

Да потому, что началась не та война, к которой он готовился! Потому что Черчилль, чтобы сорвать Великую транспортную операцию Германии и СССР с последующим ударом по Британской империи, выкрал или заманил Гесса, через него предложил Гитлеру вместе ударить 22 июня 1941 г. по СССР и начать Крестовый поход против большевизма, но обманул его. В результате Гитлер получил войну на два фронта и остался без поставщика стратегического сырья и продовольствия.

Оказалось, что в переводе на русский язык текст обращения фюрера в кратком изложении диктора немецкой кинохроники выглядит так: «Рейхсминистр доктор Геббельс зачитывает воззвание фюрера. Оно впервые раскрывает перед всем миром заговор Лондона и Москвы против Германии. Фюрер после многомесячного молчания через 12 часов размышлений наконец пришел к единственному выводу: “Я решил будущее и судьбу Германии снова вложить в руки немецких солдат”».

Тут почти все понятно: «заговор Лондона и Москвы» – это, во-первых, классическое «держи вора!», во-вторых, извещение населения Германии о том, что к извечному врагу немцев – Англии присоединился вчерашний союзник – СССР (потому-то Лондон в этой фразе на первом месте, а Москва на втором), немцев еще надо приучать к тому, что Россия теперь не друг, а враг.

И «многомесячное молчание» понятно – шла подготовка сразу к двум операциям: и против Британской империи с русскими, и против СССР с англичанами. Обе подготовки прикрывались дезинформационными играми, но на самом деле готовились всерьез обе.

Весь вопрос был только в их очередности – с какой начать?

Вот об этом фюрер и размышлял долгих 12 часов (между прочим, не собирая никаких совещаний – ни ближайших соратников, ни высших военачальников, потому что решал свой личный вопрос мирового господства!). Ведь если бы операция «Барбаросса» была его главным и единственным планом во Второй мировой войне (как утверждали и продолжают утверждать отечественные историки), то чего тут размышлять – директива по ней была подписана фюрером полгода назад 18 декабря 1940 г., войска стянуты к русской границе и вооружены до зубов. Другое дело, если всерьез готовились к Великой транспортной операции и удару по Британии, и вдруг – его заместитель и лучший друг оказывается в Англии! Черчилль через Гесса передает Гитлеру, что теперь Сталин сам со своей огромной армией готовит удар по Германии, так как считает, что Гесс был послан в Англию Гитлером и что другого такого удобного момента, как сейчас, чтобы ударить по готовящимся к транспортировке и фактически разоруженным передовым частям Красной Армии, у Германии не будет. А на себя Англия берет нанесение в этот день удара своей авиацией по советским флотам.

Вот почему фраза про 12 часов размышлений Гитлера не приводилась ни в одном переводе на русский язык его воззвания к немецкому народу 22 июня[131] – потому что она могла навести на мысль, что «Барбаросса» не была главным и единственным планом Гитлера во Второй мировой войне и что у него был выбор. Именно так и было, потому что у фюрера было две договоренности: со Сталиным – о Великой транспортной операции и разгроме Британской империи, включая высадку на островах и поход на Ближний Восток, и с Черчиллем – о совместном ударе по СССР и Крестовом походе против большевизма. И планов войны у него было два – «Барбаросса» и «Морской лев», и оба настоящие, но один из них он должен был начать реализовывать, а второй объявить «величайшей дезинформацией».

Если это так, то ему было о чем подумать! Другую причину его колебаний в столь решительный момент трудно предположить.

Поэтому 12-часовое размышление фюрера – это факт, также косвенно подтверждающий правильность гипотезы о Великой транспортной операции Германии и СССР для разгрома Британской империи. Правда, остается вопрос: кому и зачем Гитлер подал сигнал, упомянув в воззвании о 12 часах своих сомнений и колебаний?

А в какой момент он принял решение после 12 часов колебаний, можно установить по записям в дневнике Геббельса за 18–20 июня 1941 г. [91, c. 121–123], где описана история с трехмиллионным тиражом листовок для солдат Восточного фронта: 800 тыс. этих листовок были отпечатаны и отправлены, но потом их пришлось перепечатывать в течение одного дня. Судя по дневнику Геббельса, решение о новом тексте листовок фюрер принял 19 июня, значит, свое 12-часовое размышление он начал 18 июня. И что же заставило фюрера изменить первоначальное решение? А может быть, вся история с заменой тиража была такой же провокацией, как публикация статьи Геббельса «Крит как пример» в «Фелькише беобахтер» 13 июня 1941 г., когда на следующий день весь ее многомиллионный тираж, кроме запланированной крошечной утечки, был конфискован?

В результате 19 июня в войска поступили листовки c объяснением целей и задач переброски немецких войск на Запад для осуществления операции «Морской лев». Информация об этом конечно же была немедленно доведена до Сталина. Возможно, только получив ее и убедившись, что все идет по согласованному им с Гитлером плану, Сталин и отбыл на отдых в Сочи.

Но есть еще один документ, из которого следует, что окончательное решение о нападении на СССР было принято 21 июня в 19.00 по берлинскому времени, то есть в 20.00 по московскому. Это письмо Гитлера Муссолини, отправленное в тот же день. В нем, в частности, сказано:

«Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда месяцы тревожных размышлений и постоянного нервного ожидания завершаются принятием мною самого трудного за всю мою жизнь решения. <…> И если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до семи часов вечера сегодня» (то есть в 20.00 по московскому времени).

Отталкиваясь от указанного часа, можно прийти к неожиданному выводу о времени получения этой информации советским руководством. «Вечером 21 июня» начштаба КОВО Пуркаев сообщил Жукову о перебежчике, утверждавшем, что 22-го утром немцы ударят по советским войскам. Жуков «тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину». Тот приказал: «Приезжайте с наркомом минут через 45» [45, c. 260]. По кремлевскому журналу, они вошли в кабинет Сталина в 20.50. Из этого следует, что Жукову доложили о решении Гитлера в 20.01–20.05, то есть в течение пяти минут после его принятия либо по телефону, либо по радио из Берлина (?!). Перебежчик же, скорее всего, послужил легендой для прикрытия факта немедленного появления этой информации у советского военного и политического руководства.[132]

2. Оказалось, что немецкой кинохроники о начале войны неизмеримо больше, чем советской, что вполне естественно, ибо у немцев в каждой дивизии была своя киногруппа, а к Красной Армии были прикомандированы единицы операторов, которым снимать в первые дни войны (как и в последние предвоенные дни) ничего не разрешалось.

3. Из немецких кинодокументов стало видно, что в первые дни войны немцами было взято неимоверное количество советских пленных – за две-три недели около миллиона человек, а за полгода в 1941 г. – 3,8 миллиона бойцов и командиров. Вся немецкая кинохроника периода начала Великой Отечественной войны забита нескончаемыми колоннами советских пленных и уймой брошенной военной техники. Из этого следует, что плен в начале войны был не исключением, а довольно частым результатом столкновения соединений и частей приграничных советских округов с войсками противника. И этот результат показывает, насколько велика вероятность того, что у находящихся вблизи границы соединений и частей РККА не было снарядов и горючего (потому что все были готовы или готовились к транспортировке через Германию). Главная причина столь массового пленения красноармейцев и командиров в этот период была такой же, как в хрестоматийном разговоре Наполеона со своим командующим артиллерии после одного из проигранных французами сражений:

– Почему ваши пушки не стреляли, генерал?

– Тому было семь причин, Сир.

– Перечислите их.

– Во-первых, не было снарядов…

– Остальные шесть можете не перечислять!

4. Оказалось, что почему-то кадров снятых на кинопленку боев первых дней войны чрезвычайно мало, но очень много кадров с пленными советскими бойцами и командирами. Также имеется масса кинокадров, запечатлевших налеты немецкой авиации на советские аэродромы и огромное количество самолетов, уничтоженных на них.

5. Оказалось, что немецкое руководство зафиксировало на кинопленке и выступление Геббельса с чтением воззвания фюрера, и пресс-конференцию Риббентропа по поводу объявления войны, а советское руководство не смогло сделать даже фотоснимки своих лидеров – Сталина и Молотова во время их исторических выступлений по радио 22 июня и 3 июля. Более того, выступление Молотова было опубликовано в центральных советских газетах на следующий день (23 июня) с довоенной фотографией Сталина. Первое же выступление Сталина по радио было опубликовано в газетах в тот же день – 3 июля – опять-таки с его довоенной фотографией. А отсматривая документальный фильм тех лет «Выступление Сталина по радио 3 июля 1941 г.» для отбора кадров, мы с режиссером Сергеем Головецким обнаружили, что в нем нет ни одного сталинского «синхрона», так как фильм смонтирован из довоенных киносъемок вождя. Новыми в этом фильме являются только те кадры, где люди или слушают речи Сталина и Молотова по радио, или покупают и читают газету с речью Сталина. Значит, выступление Сталина 3 июля 1941 г. почему-то не было запечатлено ни кинокамерой, ни даже фотоаппаратом. (Впервые после начала войны советское руководство и Сталина снимут на кинопленку лишь 6 ноября 1941 г., когда вождь будет делать доклад, посвященный 24-летию Октябрьской революции, на торжественном собрании на станции метро «Маяковская»).

6. Очень много интересных и важных деталей (в свете новой гипотезы начала войны) вскрылось при внимательном просмотре кинокадров Парада Победы на Красной площади:

– Сталин был в плохом настроении,[133] почти не разговаривал ни с кем, мало улыбался;

– Сталин не принимал Парад Победы (рассказы о том, что он якобы хотел принимать его на белом коне, но накануне упал с него – легенда, блестяще и даже остроумно разобранная В. Суворовым в его последней книге «Святое дело»); вождь спокойно мог принимать парад и стоя в открытом легковом автомобиле (кстати, созданную к этому времени советскую машину с многозначительным названием «Победа» Сталин осматривал 18 июня, за шесть дней до парада, при этом один из двух представленных ему образцов был с откидным верхом); тем, что он не принимал парад сам, был дважды нарушен канон: во-первых, все военные парады на Красной площади всегда принимал только нарком обороны (а им был Сталин), а во-вторых, Парад Победы всегда принимает Верховный Главнокомандующий, ведь он главный триумфатор в такой день;

– Сталин не сказал в этот день с Мавзолея ни единого слова своим солдатам – героям-победителям и своему народу-победителю (хотя речь на параде был обязан произнести нарком обороны);

– Сталин отменил демонстрацию трудящихся, отправив по домам мокнувших с утра под дождем сотни тысяч людей, мечтавших взглянуть на главных победителей – Верховного Главнокомандующего и его маршалов (причем на следующий день в газетах было напечатано, что демонстрация была отменена «ввиду усилившегося дождя»);

– Сталин не надел парадную форму (если у Ворошилова и Буденного выглядывают маршальские звезды из-под плаща, то у Сталина видна только пуговица от повседневного кителя). В принципе, непарадная форма одежды и то, что он, будучи наркомом обороны, не принимал парад и не произнес речь с трибуны Мавзолея, – это грубые нарушения воинского порядка, существовавшего в Красной Армии;

– Сталин вообще отменил День Победы как государственный праздник. Ведь 8 мая 1945 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ, который заканчивался такими словами: «Установить, что 9 мая является днем всенародного торжества – Праздником Победы. 9 мая считать нерабочим днем». Так вот, такой праздник был лишь один раз – 9 мая 1945 г., а потом в течение 20 лет 9 мая был рабочим днем (говорят, правда, что вышел через год-два неафишируемый Указ о том, что за счет 9 мая сделали нерабочим днем 1 января). День Победы перестал быть государственным праздником, и Парада Победы в нашей стране не проводилось до 9 мая 1965 г. Но все равно этот день оставался самым торжественным и любимым праздником нашего народа. И в первые послевоенные годы бывшие фронтовики салютовали Победе и из табельного оружия, и из охотничьих ружей и всегда отмечали его в семьях, в производственных коллективах, компаниях ветеранов. Но парадов в этот день не было, пока был жив Сталин.

Сталин умер, пришел к власти Хрущев. Он распорядился, чтобы Сталина вынесли из Мавзолея, во всем преодолевал последствия культа личности, но только не в отношении празднования Дня Победы. (Это говорит о том, что Никита Сергеевич не только знал все обстоятельства, связанные с началом войны, но и сам имел к ним прямое отношение.) И только Брежнев в первый же год своего пребывания на посту генсека вернул нашему народу, в первую очередь ветеранам войны, праздник День Победы! Может, и не зря его наградили орденом Победы, по поводу чего в свое время так иронизировали?

Поразительно, что на приемах в честь Победы в Кремле (24 мая 1945 г. – в честь Командующих и 25 июня – в честь участников Парада Победы), где впервые за всю войну с вождем и его ближайшим окружением встретились все главные военачальники – генералы и адмиралы в новой парадной форме и со всеми наградами, не было сделано ни единого фотоснимка! По крайней мере, до сих пор ни один из них не опубликован. На парадной картине, написанной художником Д. Налбандяном, Сталин, окруженный приближенными и генералами, одетыми в парадную форму со всеми регалиями, спускается вниз по кремлевской лестнице в обычном, а не парадном мундире с единственной наградой – звездочкой Героя соцтруда. А на другой парадном полотне молодого украинского художника М. Хмелько Сталин стоит во главе праздничного стола в Георгиевском зале Кремля 24 мая, однако он изображен со спины, лицо повернуто в профиль, поэтому даже и этой награды не видно. Понятно, что все это было сделано даже не с согласия вождя, а по его прямому указанию, ибо за одну эту картину молодой художник Хмелько сразу же получил Сталинскую премию 1-й степени и был избран президентом Украинской Академии художеств!

Но это еще не все странности празднования вождем Победы. Оказывается, предложенные ему высшие отличия и награды страны он согласился принять не к Параду Победы, а сразу после него. 26 июня ему было присвоено звание Героя Советского Союза и он был награжден вторым орденом Победы, а 27 июня ему присвоили звание Генералиссимуса. Так что дело здесь отнюдь не в его невероятной скромности, а в том, что почему-то вождь решил принять награды только после Парада Победы, наверное, поэтому же и оделся на парад поскромнее.

Размышляя над этими странностями, я прихожу к выводу, что все они – проявления комплекса «22 июня 1941 года», возникшего у Сталина в связи с проигранной в тот день лично им предвоенной Большой политической игрой.

Но в тот же самый день 22 июня наш народ начал свою войну, которую закончил Великой Победой, оплатив ее жизнями 27 миллионов своих сыновей и дочерей. И этого Генералиссимус не мог простить ни народу, ни себе никогда.