Когда Торквемаде стало совсем плохо, королева Изабелла сама приехала к нему, чтобы попрощаться.

— Мне прискорбно видеть вас больным, монсеньор, — сказала она.

Томас де Торквемада лежал, как обычно, на твердом тюфяке, тяжело дыша. Болезнь невыносимо мучила его, и ему все труднее и труднее становилось не то что передвигаться, но даже шевелиться.

— Я все сильнее страдаю от жестокой подагры, — промолвил великий инквизитор.

— Необычное заболевание при вашем образе жизни, — заметила Изабелла.

— Подобные испытания ниспосланы нам Небом для нашего же блага, — прошептал он. — Но мне так много надо еще сделать, а времени остается так мало…

— Вы правы, монсеньор. Всем бы обладать вашей силой духа.

Это была сущая правда. Только немногие люди на земле имели такую силу воли, чтобы всегда и во всех обстоятельствах дисциплинировать себя, как это умел делать он. Изабелла прекрасно понимала это.

— Если бы я был помоложе… — тяжело вздохнул Торквемада. — Если бы я мог избавиться от этой болезни, от этой немощи, поразившей мое тело…

Когда тело перестает слушаться человека, какой бы силой воли он ни обладал, это значит, что его конец близок. Даже сам великий Торквемада не мог подчинить себе свою плоть до такой степени, чтобы совсем не обращать на нее внимание.

Он лежал на спине. Он понимал, что событие, о котором долго будут говорить в городах и селениях королевства, а также за его пределами, уже совсем близко. Смерть стояла возле его одра. Он чувствовал, что силы покидают его с каждым ударом сердца.

Но ведь люди постоянно умирают, это процесс естественный и неизбежный. По его приказу погибло немало людей, но поступал он абсолютно правильно. Ведь они все были неверными и нечестивцами. Он был убежден в этом и не боялся кары небесной. Единственное, чего он всегда страшился, — это беспомощности.

— Нет! — вдруг громко сказал он. — Физическую боль мне терпеть не страшно! И смерть меня не пугает, ибо чего мне бояться перед лицом Создателя? А будет ли моя смерть потерей для мира? Вот чего мне следует опасаться!

«О, Пресвятая Богородица, Царица Небесная, — часто последнее время молился он, — дай силу тому, кто придет сменить меня. Дай ему такую силу, чтобы он мог руководить так, как это делал я. Вот тогда я умру счастливым. Я верю, что хорошо справился со своей работой и снискал Твое расположение. Верю, что Ты примешь во внимание, сколько душ было обращено в истинную веру, сколько спасено мною. Помни, Пренепорочная, надежда всех христиан, об усердии слуги Твоего Томаса де Торквемада. Услышь стенание мое, Владычица, мать Бога моего. Не отринь меня, грешного. Царица Небесная, заступница, покрой Твоим ходатайством мои прегрешения. Помни о моей любви к вере…»

Он не боялся смерти. Он был уверен, что будет принят на Небесах с превеликими почестями и славой.

После ухода королевы Изабеллы к Торквемаде зашел помощник и принес последние донесения из Рима. Великий инквизитор с трудом прочел их, и гнев вспыхнул в нем с такой силой, что его распухшие от подагры руки задрожали.

Он и Александр VI, похоже, родились, чтобы стать врагами. Родриго Борджиа! Его основным желанием было осыпать своих сыновей и дочь Лукрецию почестями, о которых, будучи служителем святой Церкви, он не имел права и думать. Казалось, он насмехался над обычаями. Ходили слухи о его кровосмесительной связи с собственной дочерью, хорошо было известно, что он практиковал непотизм, а проще говоря — кумовство, то есть раздачу должностей и земель своим родственникам. Именно так, кстати, его сын Джованни стал герцогом Гандии, Чезаре — герцогом Валансским и Романьольским, а Лукреция получила жениха, брак с которым обеспечил клану Борджиа необходимый политический союз с могущественным родом герцогов Миланских.

И что общего могло быть у такого человека, как Торквемада, чья жизнь проходила в попытках спасения заблудших, с одержимым страстями нечистивцем Родриго Борджиа? Ничего!

Александр VI понимал это, а так как он был человеком коварным и мстительным, он постоянно препятствовал энергичным усилиям Торквемады. Четыре года назад великий инквизитор получил от папы письмо и до сих пор отчетливо помнил каждое написанное в нем слово. Гнусный Борджиа уверял его, что хранит в памяти «чувство глубокого расположения к Торквемаде за его неустанный труд по приумножению прославления веры», но озабочен его весьма преклонным возрастом и не может позволить ему излишне перетруждаться. Какое отвратительное лицемерие! Он же отнюдь не в силу любви к Торквемаде назначил ему четырех заместителей, которые якобы должны были помогать ему в огромной и сложной работе по становлению и укреплению инквизиции. На самом деле они получили право обжаловать любые его решения, и это было воспринято Торквемадой как оскорбление дела, которому он посвятил всю свою жизнь.

Это не могло не нанести сильнейший удар по влиянию Торквемады. Новые инквизиторы, назначенные папой, разделили с ним его власть, и титул генерального инквизитора потерял свое значение.

Вне всяких сомнений, Александр VI у себя в Ватикане был врагом Торквемады. Конечно, он решил, что Торквемада обладает слишком большой властью. Однако великий инквизитор догадывался, что вражда между ними возникла из-за другого. Это было желание человека с чрезмерными плотскими запросами, которые тот даже не старался побороть, очернить и оклеветать другого человека, полностью отказавшегося от всех мирских соблазнов.

И вот теперь, когда Торквемада был близок к смерти, Александр VI решил нанести ему еще одно оскорбление.

На площади перед собором Святого Петра римский папа теперь собрал евреев, многие из которых были изгнаны из Испании. Александр VI просто издевался над Торквемадой. Впрочем, а почему бы не сделать и более суровый вывод — он просто смеялся над самой Церковью, которую так умело использовал ради своей личной выгоды. Он приказал провести на площади службу, и больше сотни последователей иудаизма и беженцев от гнева Торквемады потом были отпущены без каких бы то ни было наказаний. На них даже не надели санбенито…

Александр VI отпустил их всех до единого, словно благочестивых и добропорядочных граждан Рима. Алчный Родриго Борджиа всегда охотно проворачивал выгодные дела с евреями и маврами, и именно таким образом он сколотил свое огромное состояние, которое и помогло ему достичь папского престола…

Когда Торквемада думал об этом, он крепко сжимал кулаки. Это было прямым оскорблением, и не только его лично, но и всей испанской инквизиции. «Я лежу здесь, — размышлял старик, — мне семьдесят восемь лет, и я готов до конца своей жизни служить Матери-Церкви и святой инквизиции. Но мое тело уже не подчиняется мне и не способно воспротивиться подобному бесчинству!»

Шестнадцатого сентября 1498 года Торквемада позвал к себе своего секретаря.

— Я чувствую, что конец мой близок, — обратился к нему Торквемада. — И не надо смотреть на меня так. Я прожил долгую жизнь, в течение которой достойно служил Господу нашему Иисусу Христу. Я не желаю, чтобы меня хоронили с почестями. Положите меня на общем кладбище среди братьев моего монастыря. Там мне будет хорошо.

Секретарь быстро проговорил:

— Монсеньор, вы так крепки духом. У вас впереди еще много лет жизни.

— Оставь меня, — приказал Торквемада. — Я должен примириться с Господом…

Великий инквизитор тихо лежал на жестком тюфяке, и силы медленно уходили из него. Вскоре он перестал понимать, где находится. Ему грезилось, что он поднимается куда-то вверх и там звучит красивая музыка…

— Когда раскроется книга деяний моих… Сын Божий, помилуй меня грешного, раба Твоего… В руки твои, Господи, предаю дух мой. Аминь… — прошептал Торквемада, и уверенная улыбка едва тронула его губы.

Чуть позже к нему вновь заглянул его секретарь и понял, что настало время последнего обряда.

Одни считают Томаса де Торквемада святым, другие — величайшим злодеем. За сухими строками приказов и распоряжений Торквемады трудно разглядеть, каким он был на самом деле. Как будто это был не человек из плоти и крови, а некий робот, само воплощение должности великого инквизитора. Того, кто посылает людей на смерть, чтобы спасти их души.

Торквемада был похоронен в часовне построенного им монастыря Святого Томаса в Авиле.

Могила эта сохранялась до 1836 года, а потом ее разрушили экстремистски настроенные испанские либералы. При этом они заявили, что фанатик Торквемада, заставивший стольких людей страдать, должен сам пострадать посмертно, что ему, приказавшему извлечь стольких людей из могил, чтобы надругаться над их останками, суждена точно такая же участь.

В XIX и XX веках очень многие стали называть Торквемаду преступником, ставя его в один ряд с Адольфом Гитлером и ему подобными.

Ричард Ли и Майкл Бейджент в книге «Цепные псы Церкви. Инквизиция на службе Ватикана» рассказывают: «Под бескомпромиссным руководством Торквемады деятельность испанской инквизиции возобновилась с удвоенной энергией. 23 февраля 1484 года тридцать жертв были одновременно сожжены живьем в Сьюдад-Реале. Между 1485 и 1501 годами были преданы огню 250 человек в Толедо. В Барселоне в 1491 году три человека были казнены, а еще 220 присуждены к смерти в их отсутствие. В Вальядолиде в 1492 году были одновременно казнены тридцать два человека. Перечень всех зверств занял бы несколько страниц».

Хуан Антонио Льоренте первым произвел детальные подсчеты: «Томас де Торквемада, первый генеральный инквизитор Испании, умер 16 сентября 1498 года. Его злоупотребление своими безмерными полномочиями должно было бы заставить отказаться от мысли дать ему преемника и даже уничтожить кровавый трибунал, столь несовместимый с евангельской кротостью. Надо согласиться, что число жертв за восемнадцать лет с его утверждения достаточно оправдывало эту меру. Я думаю, что не выйду из границ намеченной цели, установив здесь их подсчет».

Сразу же оговоримся: Хуан Антонио Льоренте пишет о восемнадцати годах, но Томас де Торквемада стал генеральным инквизитором Кастилии, а потом и Арагона лишь осенью 1483 года, то есть формально он находился во главе испанской инквизиции не 18, а 15 лет.

Казалось бы, невелика разница. Однако далее бывший секретарь инквизиции, уже ошибшийся один раз, производит более сложные математические операции. При этом он сам оговаривается, что для того, чтобы сделать это, «надо прибегнуть к методу приближения».

«Метод приближения» Хуана Антонио Льоренте достаточно оригинален. Если не сказать, что он отличается чрезмерной тенденциозностью. Во всяком случае, следуя «намеченной цели», этот автор включает в общий итог деятельности Торквемады жертвы инквизиции до его вступления в должность генерального инквизитора, а также жертвы инквизиции на неподвластных непосредственно Торквемаде территориях.

Для начала Хуан Антонио Льоренте пишет: «Хуан де Мариана утверждает на основании старинных рукописей, что в первый год инквизиции в Севилье сожгли две тысячи человек, что такое же число было сожжено фигурально и что семнадцать тысяч человек подверглись публичному покаянию. Я мог бы говорить без боязни преувеличения, что другие трибуналы осудили столько же лиц в первый год своего учреждения; но я уменьшу это число в десять раз, потому что доносы свирепствовали в Севилье сильнее, чем в других местах.

Андрес Бернальдес, историк этой эпохи, говорит, что с начала 1482 года включительно по 1489 год в Севилье было сожжено семьсот человек и более пяти тысяч подверглись епитимьям, не считая фигуральных сожжений. Я предположу, что число последних равнялось половине сожженных живьем, хотя иногда оно бывало значительно больше.

По этому предположению в каждый год отмеченного периода восемьдесят восемь человек осуждалось на сожжение живьем, сорок четыре сжигалось фигурально и шестьсот двадцать пять подвергалось публичному покаянию в одном только городе Севилье. Этот расчет доводит итог жертв инквизиции до семисот пятидесяти семи человек.

Я думаю, что такое число их было и во второй, и в последующие годы во всех других инквизициях. Я основываю свое мнение на том, что не встречаю ничего противоречащего этому утверждению. Во всяком случае, я уменьшу число наполовину.

В 1524 году на здании севильской инквизиции поместили надпись, из которой явствует, что со времени изгнания евреев, происшедшего в 1492 году, до этого года было сожжено около тысячи человек и более двадцати тысяч было присуждено к епитимьям».

«Я мог бы говорить без боязни преувеличения… Я уменьшу это число в десять раз… Я предположу… Я думаю… Я основываю свое мнение на том, что не встречаю ничего противоречащего этому…» Право же, автор приведенных подсчетов использует весьма странный метод.

«В 1481 году, — пишет далее Хуан Антонио Льоренте, — инквизицией Севильи были сожжены живьем две тысячи человек, две тысячи сожжены фигурально и семнадцать тысяч подвергнуты различным карам, что в итоге составляет цифру в двадцать одну тысячу осужденных…

В 1482 году в Севилье были сожжены живьем восемьдесят восемь человек, сожжены фигурально сорок четыре и приговорены к другим наказаниям шестьсот двадцать пять, что в итоге за этот год дает цифру семьсот пятьдесят семь человек…

1483 год представляет подобное же число жертв в Севилье по скромному расчету, положенному мной в основание. В эту эпоху приступили к отправлению своих обязанностей инквизиционные трибуналы Кордовы, Хаэна и Толедо, учрежденные тогда в Сьюдад-Реале. Согласно принятому предположению, мы имеем для каждого из этих трибуналов двести человек сожженных живьем, двести сожженных фигурально и тысячу семьсот подвергшихся публичному покаянию, что доводит число всех осужденных до двух тысяч ста человек. Для трех трибуналов число это будет равняться шести тысячам тремстам. Прибавим сюда число осужденных в Севилье, получим: шестьсот восемьдесят восемь сожженных живьем, шестьсот сорок четыре сожженных фигурально, как осужденных заочно или умерших раньше, и пять тысяч семьсот двадцать пять понесших другие кары, а всего в общем семь тысяч пятьдесят семь человек, присужденных к различным наказаниям».

Не будем иронизировать по поводу методики приводимых расчетов, больше напоминающей подсчет средней температуры по больнице. Ограничимся лишь тем, что еще раз напомним — Томас де Торквемада стал генеральным инквизитором Кастилии лишь в августе 1483 года, а на Арагон его власть распространилась еще через два месяца, 14 октября 1483 года.

Аналогичным образом Хуан Антонио Льоренте ведет свои подсчеты и дальше.

«В 1484 году в Севилье все происходило по-прежнему». «В 1485 году образ действий инквизиторов Севильи, Кордовы, Хаэна и Толедо был одинаков». Сюда же «зацикленный» на своих целях Льоренте добавляет жертвы трибуналов инквизиции в Эстремадуре, Вальядолиде, Калаоре, Мурсии, Куэнсе, Сарагосе и Валенсии. «Для 1486 года тот же результат получается в Севилье, Кордове, Хаэне и Толедо». «В 1487 году одиннадцать уже существовавших инквизиций осудили то же количество людей, что и в предыдущем году». Сюда же плюсуются жертвы инквизиции Барселоны и Мальорки…

Детально вдаваться в рассуждения Хуана Антонио Льоренте нет смысла, а главный его вывод выглядит так: «Торквемада за восемнадцать лет, которые продолжалась его инквизиционная служба, десять тысяч двести двадцать жертв сжег живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят сжег фигурально после их смерти или по случаю их отсутствия и девяносто семь тысяч триста двадцать одного человека подверг опозоренью, конфискации имущества, пожизненному тюремному заключению и исключению из службы на общественных и почетных должностях. Общий итог этих варварских казней доводит число навсегда погибших семейств до ста четырнадцати тысяч четырехсот одного. Сюда не включены те лица, которые по своим связям с осужденными разделяли более или менее их несчастье и горевали, как друзья или родственники, о строгостях, постигших несчастные жертвы».

Далее Хуан Антонио Льоренте пишет: «Я не принял в расчет лиц, осужденных в Сардинии, чтобы меня не обвинили в преувеличении».

Вот даже как… Конечно, Сардиния с 1326 года формально находилась под властью Арагонской династии, но неужели и за жертвы инквизиции на этом далеком острове тоже мог бы быть ответствен лично Торквемада?

А чуть ниже Хуан Антонио Льоренте с гордостью заявляет, что не упоминает об инквизиции в Галисии (но там ее при Торквемаде еще не существовало), а также о трибуналах на Канарских островах и на Сицилии.

Неужели Торквемада должен быть ответствен вообще за все жертвы инквизиции на всех территориях, где она существовала? Тогда почему бы не приплюсовать к общему итогу еще и жертвы инквизиции, например, во Франции, ведь там их было особенно много?

Итак, по мнению Хуана Антонио Льоренте, Торквемада виновен в том, что 10 220 человек было сожжено на костре, 6860 человек, спасшихся от казни посредством бегства или естественной смерти, было сожжено «фигурально», то есть были сожжены их изображения (чучела или портреты), и 97 321 человек был подвергнут конфискации имущества, тюремному заключению, изгнанию со службы и прочим наказаниям. Итого, общий итог деятельности Торквемады — 124 401 жертва.

Барон Антонио Лопес де Фонсека в своей книге «Политика, очищенная от либеральных иллюзий», изданной в 1838 году, называет примерно такие же цифры: «Трибунал инквизиции при Торквемаде, во время правления Фердинанда и Изабеллы, с 1481 по 1498 год, истребил на кострах 10 220 человек; казнил изображения 6860 человек, а также приговорил к галерам и тюремному заключению 97 371 человека».

Цифры Леонара Галлуа полностью соответствуют цифрам барона де Фонсеки, но его книга «Краткая история инквизиции в Испании» была опубликована на пятнадцать лет раньше.

А вот данные Максимилиана Шёлля, опубликованные в 1831 году: «Торквемада умер в 1498 году; было подсчитано, что за восемнадцать лет его инквизиторского правления 8800 человек было сожжено, 6500 было сожжено в виде изображений или уже после их смерти и 90 тысяч испытали на себе наказание позором, конфискацией имущества, пожизненным заключением и увольнением с должности».

Фридрих Шиллер в своей «Истории восстания в Нидерландах против испанского правления» утверждает: «Отец Томас де Торквемада оставил после своего правления счет, делающий честь его усердию. Опиравшиеся на всю силу Короны, его действия имели успех быстрый и удивительный. С удивлением можно прочитать, что за тринадцать-четырнадцать лет испанская инквизиция провела 100 тысяч процессов, приговорила к сожжению 6 тысяч еретиков и обратила в христианство 50 тысяч человек».

А вот уже упоминавшийся нами Жан Батист Делиль де Саль. В своей «Философии природы» он пишет: «Доминиканец, звавшийся Торквемадой, похвалялся тем, что осудил 100 тысяч человек и сжег на костре 6 тысяч человек».

Братья Мишо в своей «Универсальной биографии», изданной в 1826 году, утверждают, что «за шестнадцать лет своего правления» Торквемада «сжег на костре реальных 8800 жертв и 6500 изображений, а также приговорил 90 тысяч человек к наказанию позором, пожизненным заключением, конфискацией имущества и увольнением с должности».

Как видим, цифры жертв Торквемады называются очень разные: от шести тысяч до 10 220 человек якобы было сожжено на костре, 6500–6860 человек якобы было сожжено «фигурально» (то есть были сожжены их изображения), от 90 до 100 тысяч человек якобы было подвергнуто другим наказаниям, в том числе конфискации имущества и пожизненному тюремному заключению.

Все эти «подсчеты» явно имеют один источник — это Хуан Антонио Льоренте. Но вот можно ли ему верить?

Парижский священник Николя Сильвестр Бержье в своем «Теологическом словаре», изданном в 1817 году, категорически не соглашается с подобными оценками итогов деятельности Торквемады. Он пишет: «Считается, что за четырнадцать лет он провел более 80 тысяч процессов и казнил как минимум пять-шесть тысяч человек; очевидно, что это преувеличение».

Так сколько же на самом деле было жертв?

У Беатрис Леруа читаем: «Исследователи признают сегодня, что невозможно достичь точного подсчета числа жертв, и они называют цифры Льоренте чрезмерно преувеличенными».

А вот мнение историка Жана Севиллья: «Любая общая цифра лишена научного смысла, а посему следует довольствоваться частичными показателями». Датский историк Густав Хеннингштейн изучил 50 тысяч инквизиторских судебных дел, датированных 1560–1700 годами. «Лишь примерно один процент обвиняемых был казнен», — пишет он.

Пьер Шоню уверен, что цифры Льоренте нужно поделить как минимум на два. «Десять-двенадцать тысяч казненных за три столетия, — пишет он, — должны быть сопоставлены с пятьюдесятью тысячами сожженными в остальной Европе колдуньями за три или четыре десятилетия в начале XVII века. Это сравнение показывает, что репрессии инквизиции с точки зрения человеческих жизней были относительно экономными».

В большинстве энциклопедий можно найти цифру 10 220, приводимую Хуаном Антонио Льоренте. К сожалению, эта цифра появилась не из реальных документов, а из умозрительных представлений указанного автора о том, сколько казненных еретиков должно было бы быть.

Карл Йозеф фон Хефеле в своей книге о кардинале Хименесе по этому поводу рассуждает следующим образом: «Первые фундаментальные данные, из которых исходит Льоренте, — это цифра в две тысячи жертв, которые он называет, ссылаясь на авторитет Марианы, в качестве сожженных в Севилье в первый год работы инквизиции, то есть в 1481 году. К счастью, у нас тоже есть под рукой „История Испании“ этого знаменитого иезуита… Мариана говорит, что при Торквемаде было сожжено две тысячи человек. А в каком году, согласно Льоренте, Торквемада впервые начал исполнять обязанности великого инквизитора? В 1483-м. Понимается ли сейчас, что этот историк говорит о двух тысячах жертв лишь в 1481 году, тогда как Мариана называет эту цифру за весь период деятельности Торквемады, который в 1481 году еще не был инквизитором? Правда состоит в том — и Льоренте мог бы знать это… — что две тысячи смертных приговоров, о которых идет речь, распространяются на много лет и на все трибуналы инквизиции королевства при Торквемаде, то есть на пятнадцатилетний период».

А вот, например, русский историк-медиевист XIX века Т. Н. Грановский выдает нам следующее: «По вычислению Льоренте, инквизиция сожгла в одной Испании более тридцати тысяч человек».

Но откуда взята эта цифра? Тридцать тысяч человек — это за какой период времени? По различным данным, до тридцати тысяч человек было сожжено в Испании в период с 1481 по 1808 год, то есть за 327 (!) лет.

Цифровые данные, приводимые Хуаном Антонио Льоренте, считаются чрезмерно преувеличенными не только его современником Николя Сильвестром Бержье, но и большинством более поздних по времени исследователей.

По оценкам, во время срока полномочий Торквемады инквизиция сожгла на костре не более двух тысяч человек. В частности, аббат Эльфеж Вакандар в своей книге «Инквизиция», изданной в 1907 году, пишет: «Самые умеренные оценки показывают, что во времена Торквемады было сожжено на костре примерно две тысячи человек… За этот же период времени пятнадцать тысяч еретиков было примирено с Церковью через раскаяние. Это дает в сумме семнадцать тысяч процессов. Понятно, что имя Торквемады, оклеветанное вволю, остается привязанным к этому периоду, в течение которого „конверсос“ в таком большом количестве проходили перед трибуналами испанской инквизиции».

Цифру две тысячи называют немало авторов. Это и Августин Боннетти (Annales dephilisiphie chretienne, 1863), и Филарет Шаль (Voyages d'un critique atraversla vie et les livres, 1868), и Джеймс Крейги Робертсон (History of the Christian church, 1873), и Мэлаки Мартин (Jesus now, 1973), и Стив Лак (Philip's world history encyclopedia, 2000), и Тоби Грин (Inquisition: the reign of fear, 2009), и многие-многие другие.

Даже проеврейский историк Генрих Грец в своей «Истории евреев» соглашается с этим. Некоторые же утверждают, что две тысячи человек — это число сожженных еретиков в период с 1481 по 1504 год, то есть до смерти королевы Изабеллы, а это гораздо больший отрезок времени, чем тот, когда Томас де Торквемада возглавлял испанскую инквизицию.

И. Р. Григулевич в своей книге «Инквизиция» возмущается: «Разумеется, апологеты Церкви оспаривают данные Льоренте, утверждая, что они „завышены“… Но у Льоренте имеется перед ними одно немаловажное преимущество: как-никак, а он все же был секретарем испанской инквизиции и писал, опираясь на материалы ее архивов. Но даже если данные Льоренте преувеличены, разве это меняет преступный характер инквизиции?»

Даже если данные и преувеличены, это не меняет… Удивительная для историка формула. Это примерно то же самое, как если бы судья в заключительной речи сказал: «Даже если данные следствия и преувеличены, разве это меняет преступный характер содеянного…» Можно ли на основании такой логики приговаривать к высшей мере наказания? А если такой приговор состоялся, то что это?

Профессор Московской духовной академии протодьякон Андрей Кураев отвечает на этот вопрос: «В целом в Европе святой трибунал сжег более тридцати тысяч колдуний. Тоже чудовищно, конечно. Но все же — не миллионы. На фоне светских репрессий безбожного XX века цифра в 30 тысяч, распределенная по всем странам и нескольким векам, уже не кажется оглушительной. Инквизиция была оболгана сначала протестантскими, а затем масонскими авторами».

За прошедшие со смерти Торквемады пять с лишним веков неоднократно раздавались голоса в его защиту. В частности, испанский хронист Себастьян де Ольмедо называл его «молотом еретиков, светом Испании, спасителем своей страны, честью своего ордена».

Идеолог французской Реставрации граф Жозеф де Местр написал во время пребывания в эмиграции в Санкт-Петербурге, в 1815 году, памфлет в защиту инквизиции, известный как «Письма одному русскому дворянину об инквизиции». В этом произведении граф утверждает, что инквизиция была создана правителями Испании, так как само существование испанской нации находилось под угрозой, как мусульманской, так и иудейской. Он пишет: «Никогда яростные атаки против государства не были бы отбиты, если бы не применялись такие же насильственные методы».

Согласно Жозефу де Местру (и в этом с ним трудно не согласиться), деятельность Томаса де Торквемада должна рассматриваться в контексте опасностей, которые грозили государству, в котором он жил и которое он очень любил. Граф констатирует: «Если вы подумаете о суровости Торквемады, не сожалея о том, что они предотвратили, вы прекратите осуждать».

Надо сказать, что существует целое направление в современной исторической науке, которое подвергает ревизии традиционную историю испанской инквизиции, с которой неразрывно связано имя Торквемады. Его возглавляет Генри Кеймен, британский историк, живущий в Испании. По мнению представителей этого направления, «черная легенда» (то есть историко-психологический комплекс негативных заключений и стереотипов, бытующих мнений и точек зрения по отношению к инквизиции) в значительной степени обязана своим возникновением протестантским авторам. В частности, речь идет об англиканском священнике XVI века Джоне Фоксе, который за свои реформаторские взгляды был осужден инквизицией и долгие годы скрывался от ее преследований. Эти авторы, находясь в шоке от репрессий против протестантов, преподносили всё в черных тонах, имея конечной целью пропаганду против католической церкви. «Черная легенда» была весьма сильно «продвинута» в Англии и Голландии, то есть в странах, которые были политическими и торговыми противниками Испании.

«Ревизионисты», возглавляемые Генри Кейменом (к ним принадлежат Жан Севиллья, Анри Мезоннёв, Бартоломе Беннассар и др.), стараются поставить историю инквизиции в контекст общей истории. Они считают, что на самом деле испанская инквизиция не была ни такой могущественной, ни такой кроваво-ужасной, как о ней принято говорить.

Историк Жан Севиллья пишет: «Торквемада символизирует собой позор инквизиции. Но папа Григорий IX создал инквизицию в 1231 году. Торквемада же стал великим инквизитором Испании в 1484 году, то есть через два с половиной века, а это такой же отрезок времени, который отделяет нас, французов XXI века, от Людовика XV».

Это говорит о том, что в Испании инквизиция Торквемады появилась и развивалась в своем особом историческом контексте. По словам Бартоломе Беннассара, инквизиция была «экспонентой общества».

Жан Севиллья уверен, что Торквемада «не есть продукт католицизма: он является плодом национальной истории».

Да, Торквемада был производной от истории Испании, но эта производная была не пассивной, а активной. В самом деле, трудно переоценить степень воздействия, которое оказал этот человек на историю своей страны. Он избавил Испанию от папского влияния и сыграл важнейшую роль в объединении королевств Кастилия и Арагон в единое независимое государство. Благодаря Торквемаде Испания превратилась в одно из самых могущественных государств Европы, положила начало колонизации Нового Света и впоследствии стала, по сути, «культурной матрицей» для всей испаноговорящей Латинской Америки. Кстати сказать, по сей день в латиноамериканских странах есть идиома «Madre Patria», которую можно перевести как «Родина-мать». Ею обозначают Испанию.

А вот еще одно утверждение Жана Севиллья: «Изгнание евреев — каким бы шокирующим оно ни виделось нам — не происходило из расистской логики: это был акт, который имел целью завершение религиозного объединения Испании… Католические короли на самом деле действовали, как и все европейские правители того времени, исходя из принципа „Одна вера, один закон, один король“».

Торквемаду по праву называют спасителем Испании. Но нельзя отрицать и тот факт, что колоссальные усилия, которые тратились Торквемадой на создание инквизиции, нанесли и немалый ущерб этому государству.

Жизнь Торквемады вообще была полна противоречий. Одни, как мы уже говорили, считали его светочем Испании, почти святым; другие — величайшим злодеем, самым жестоким из фанатиков, когда-либо живших на земле. Кто-то утверждает, что он был необычайно скромен; кто-то обвиняет его в гордыне, любви к роскоши и похвальбе тем, что он осудил и сжег на костре десятки тысяч человек.

Древнегреческий поэт Гесиод говорил: «Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем». В этом смысле, без сомнения, Торквемада был великим человеком. Но и великий человек — это всего лишь человек, человек со всеми его проблемами, комплексами и слабостями. К тому же, как утверждал Аристотель, «не было еще ни одного великого ума без примеси безумия».

«Британская энциклопедия» — известная носительница традиционных стандартов — пишет о Торквемаде: «Его имя стало символом ужасов инквизиции, религиозного ханжества и жестокого фанатизма».

Однако ряд современных авторов (и их становится все больше и больше) старается придать этой картине гораздо больше нюансов, ставя Торквемаду в конкретный исторический контекст.

В Торквемаде в самом деле странным образом уживались противоположные качества, но разве не таким же точно был и сам XV век?

Слово «инквизиция», напрямую ассоциирующееся с Торквемадой, давно стало нарицательным. Оно вошло в лексикон современного человека, хотя о самой инквизиции, за исключением весьма скудных данных, почерпнутых из книг, учебников и энциклопедий, широкому читателю известно сравнительно немного.

Марселей Дефурно пишет: «Испанская инквизиция!.. Эти слова уже в течение четырех веков пробуждают в воображении мрачные тюрьмы, ужасающие пытки и огонь костров, освещавших аутодафе».

Далее этот историк говорит о том, что именно этим и «объясняются попытки значительной части испанской историографии скорректировать огульные суждения об этом учреждении». Он отмечает, что «пытки и наказания, применявшиеся Святой службой, не отличались от тех, которые были в обычае и в других судах», что «церемонии аутодафе проводились в исключительных случаях». По мнению Марселена Дефурно, «таковы бесспорные факты», но также верно и то, что «инквизиция занимала в жизни испанцев… очень важное место не только из-за судов, которые она вершила, но и из-за отпечатка, налагавшегося ею на умы людей той своеобразной смесью ужаса и почитания, которую вызывало само ее упоминание».

Тема инквизиции, без сомнения, является «ультраполемической». На протяжении веков множество раз слово «инквизиция» использовалось в качестве синонима понятия «религиозный фанатизм». Происходило все в значительной степени по принципу, провозглашенному Паулем Йозефом Геббельсом, а тот любил говорить, что «ложь, повторенная десять раз, остается ложью, повторенная же десять тысяч раз, она становится правдой».

В настоящее время ситуация поменялась. Увеличилась степень научной разработанности данной проблемы, расширился круг доступных первоисточников, началось изучение ранее запретных тем, появились новые познавательные приоритеты, оригинальные, а подчас и довольно экстравагантные концепции истории инквизиции. Политическая и духовная свобода окрылила историков; она стимулировала творческий поиск одних и графоманство других.

В чем же секрет долговечности инквизиции, одно название которой, как принято считать, внушало ужас всему человечеству? Кем были руководители инквизиции — «жертвами долга», фанатиками, готовыми пойти на самые страшные преступления, чтобы защитить догматы веры от подлинных или мнимых врагов, или бессердечными церковными полицейскими, послушно выполнявшими предписания высшего начальства? Кем были жертвы инквизиции? Кого и за что преследовала инквизиция?

Мы надеемся, что данная книга хотя бы частично ответила на эти вопросы. Конечно, мы далеки от того, чтобы пытаться полностью обелить инквизицию, показывая праведный образ жизни одного из ее лидеров. Как пишет профессор Мадридского университета Антонио Бальестерос-Беретта, «инквизиция, как любой общественный организм, имела свои недостатки».

Можно много говорить о том, что сжигали еретиков не инквизиторы, а светские власти, а также о том, что за действия инквизиции несет ответственность королевская власть, которой она была подчинена. Можно также отметить, что в известной степени ответственность за деяния инквизиции лежит и на ее же жертвах, которые своим неповиновением сами толкали ее к жестоким расправам. Такие аргументы, в частности, можно встретить в книге Агостино Чеккарони «Маленькая церковная энциклопедия», изданной в Милане в 1953 году. Он утверждает, что причиной возникновения инквизиционных трибуналов являлись «насильственные действия, к которым прибегали еретики, начиная со времени, когда Церковь вышла из катакомб, с целью разрушить фундамент, основанный на доброй религии Иисуса Христа, провоцируя тем самым не только справедливую реакцию со стороны Церкви, но также справедливую общественную „вендетту“».

Одним из первых выдвинул подобные аргументы уже упомянутый нами граф Жозеф де Местр, написавший в 1815 году памфлет в защиту инквизиции, известный как «Письма одному русскому дворянину об инквизиции».

Жозеф де Местр касался только испанской инквизиции, но он пытался оправдать и всю инквизицию в целом, доказывая ее общественную полезность. Прежде всего он утверждал, что, существуй во Франции инквизиция, в ней наверняка не было бы революции 1789 года.

В самом деле, деятельность инквизиции всегда и везде была направлена на борьбу с революционными веяниями. Она запрещала и конфисковывала произведения энциклопедистов и им подобных «подрывателей основ». Та же Великая французская революция 1789 года была встречена инквизицией в штыки. В частности, Супрема особым декретом запретила ввоз в Испанию революционной литературы и осудила французских революционеров за то, что они «под привлекательной маской защитников свободы в действительности выступают против нее, разрушая политический и социальный строй и, следовательно, иерархию христианской религии».

Инквизиция всегда и везде поддерживала государственный строй и христианский социальный порядок, воплощенный в форме монархии.

Монах-августинец Мигель де ла Пинта Льоренте в своей книге об испанской инквизиции, изданной в Мадриде в 1953 году, по этому поводу высказывает такую мысль: «Разрешите мне сформулировать следующий вопрос: когда общество наводнено проповедниками атеизма, то есть ниспровергателями Бога, когда в наших современных и прекрасных городах силы зла источают развращающие флюиды сатанической гордыни, покрывая презрением все моральные и этические постулаты… то разве не будет неотвратимой потребностью человечества создать трибуналы, в задачу которых входило бы осуществление полицейских репрессий с применением самых энергичных и действенных методов, и не все ли равно, будут ли эти трибуналы именоваться полицейскими департаментами или генеральной инквизицией?»

Основной тезис графа де Местра звучит так: «За все, что имеется в деятельности трибунала инквизиции жестокого и ужасного, в особенности за смертные приговоры, несет ответственность светская власть».

Далее Жозеф де Местр пишет: «Инквизиция по своей природе добра, нежна и консервативна, таков всеобщий и неизменный характер всякого церковного института. Но если гражданская власть, используя это учреждение, считает полезным для своей собственной безопасности сделать его более строгим — Церковь не несет за это ответственности».

Относительно «нежности» инквизиции — это, конечно же, перебор. Даже процитированный Агостино Чеккарони признает, что «испанская инквизиция совершила всевозможные эксцессы, которые могут быть объяснены политическими страстями в соединении с варварством и невежеством того времени».

Карл Йозеф фон Хефеле в своей книге о кардинале Хименесе пишет: «Писатели утверждают, что инквизиция задушила гений испанского народа, а также культуру и науки; таковы были, если им верить, естественные последствия и цели этого учреждения. Что же касается исторических фактов, то они даже не обращаются к ним. Тем не менее, и это факт неоспоримый, науки вновь начали расцветать в Испании именно в годы правления Фердинанда и Изабеллы, а они оба были создателями инквизиции».

Чуть ниже автор делает вывод: «Инквизиция вовсе не была ураганом, дикие вихри которого унесли ценнейшие зерна наук и литературы».

Этот же исследователь дает нам следующую информацию к размышлению: «Жером Бланкас (умер в 1590 году), элегантный латинист, был также, по мнению Прескотта, писателем с благородной душой, другом свободы. Его главное произведение, которое называется „Commentarii rerum Aragonensium“, изданное в Сарагосе в 1588 году, у нас перед глазами. Там на странице 263 можно найти такой пассаж об инквизиции: „Фердинанд и Изабелла дали самое большое доказательство милосердия и мудрости, когда, с целью избавления еретиков и отступников от пагубных ошибок, а также чтобы сокрушить их дерзость, они создали святую инквизицию, учреждение, полезность и заслуги которого признает не только Испания, но и весь христианский мир“. Это не единственное место, где Бланкас дает похвалу инквизиции… Например, чуть ниже (страница 346) Бланкас утверждает, что инквизиция пользовалась очень большим уважением у современников.

Более современные писатели придерживаются тех же взглядов: по их мнению, инквизиция была мощным и ниспосланным Провидением инструментом, который долгое время защищал полуостров от бед гражданских и религиозных войн, против которых она и была чем-то вроде превентивной меры».

Слово в защиту инквизиции произносит и официальная ватиканская «Католическая энциклопедия», в которой сказано: «В новейшее время исследователи строго судили учреждение инквизиции и обвиняли ее в том, что она выступала против свободы совести. Но они забывают, что в прошлом эта свобода не признавалась и что ересь вызывала ужас у благомыслящих людей, составлявших, несомненно, подавляющее большинство даже в странах, наиболее зараженных ересью. Не следует, кроме того, забывать, что в некоторых странах трибунал инквизиции действовал самое непродолжительное время и имел весьма относительное значение».

Уже цитировавшийся нами аббат Эльфеж Вакандар в своей книге «Инквизиция» пишет: «Если мы действительно хотим оправдать учреждение, за которое католическая церковь взяла ответственность в Средние века, нужно рассматривать и судить его не только по поступкам, но и сопоставляя с моралью, правосудием и религиозными представлениями того времени».

Далее, говоря о Церкви и о церковных истинах, аббат Вакандар рассуждает следующим образом: «Если для защиты этих истин она использует в одном веке средства, осуждаемые последующим веком, то это всего лишь доказывает то, что она следует обычаям и идеям, господствующим в окружающем ее мире. Но Церковь строго следит за тем, чтобы люди не сочли ее действия непогрешимыми и вечными правилами абсолютной справедливости. Она с готовностью признает, что иногда может и ошибаться в выборе практических средств. Система защиты и обеспечения, использованная ею в Средние века, оказалась, по крайней мере, в некоторой степени успешной. Мы не можем утверждать, что она была абсолютно несправедливой и абсолютно аморальной».

Шарль Пишон, автор объемной книги о Ватикане, также призывает оценивать инквизицию «исторически, без страстей и предубеждений». Он пишет: «Святая канцелярия, прежде всего, была реакцией, часто грубой, как обычаи того времени, часто произвольной, как трибуналы всех времен, реакцией общества, которое защищается».

Именно с этих позиций рассматривает деятельность инквизиции и профессор Московской духовной академии протодьякон Андрей Кураев. Вот его соображения: «Согласно настойчиво повторяющейся, хотя и непроверенной легенде, инквизиционные трибуналы Средиземноморского региона были фанатичными и кровожадными, а испанская инквизиция являлась самой жестокой из всех. Само слово „инквизиция“ давно стало синонимом нетерпимости. Однако, когда историки, наконец, стали систематически изучать огромный массив протоколов инквизиций, были получены совершенно иные результаты и постепенно начало вырабатываться новое представление о них. Сейчас, пожалуй, уже можно говорить о всеобщем признании двух принципиальных выводов, хотя исследования еще не завершены. Во-первых, средиземноморские инквизиции были менее кровожадными, нежели европейские светские суды… Второй важный вывод состоит в том, что средиземноморские инквизиции, в отличие от светских судов, выглядели более заинтересованными в понимании мотивов, двигавших обвиняемыми, нежели в установлении самого факта преступления. Ранее представлялось, что инквизиторы, тщательно соблюдавшие анонимность своих информаторов, в меньшей степени заботились о правах обвиняемых, чем светские суды. Но последние исследования показывают, что инквизиторы были более проницательными психологами, нежели светские судьи, и оказывались вполне способными прийти к корректному — а зачастую и снисходительному — приговору. В целом они, в отличие от светских судей, почти не полагались на пытку, чтобы убедиться в истинности утверждений обвиняемых. Инквизиторы пытались проникнуть в сознание людей, а не определить правовую ответственность за преступление, поэтому протоколы инквизиторских допросов выглядят совсем иначе, чем протоколы светских трибуналов, и предоставляют историкам богатый материал об обычаях и народных верованиях… В отличие от светского судопроизводства того времени суды инквизиции работали очень медленно и кропотливо. Если одни особенности их деятельности — такие как анонимность обвинителей — защищали информаторов, многие другие обычаи работали на благо обвиняемых. Поскольку инквизиторы в меньшей степени заботились о том, чтобы установить факт совершения преступления — ереси, богохульства, магии и так далее, — но, скорее, стремились понять намерения людей, сказавших или сделавших подобное, они, главным образом, различали раскаявшихся и нераскаявшихся грешников, согрешивших случайно или намеренно, мошенников и дураков. В отличие от многих светских уголовных судов… инквизиторы мало полагались на пытку как на средство установления истины в сложных и неясных обстоятельствах. Они предпочитали подвергнуть подозреваемого многократному перекрестному допросу, проявляя подчас удивительную психологическую тонкость, чтобы разобраться не только в его словах и действиях, но и в его мотивах».

Этот же автор утверждает, что «инквизиция функционировала как учреждение, скорее защищающее от преследований, нежели разжигающее их», что «церковные кары для чародеев были мягче того, что могла бы сделать с ними толпа».

У аббата Вакандара нашелся целый ряд близких к Церкви последователей, которые продолжили излагать историю инквизиции, пытаясь понять и оправдать ее действия. В частности, епископ города Бовэ Селестен Дуэ в своей книге об инквизиции, изданной в 1906 году, пишет: «Трибуналы инквизиции способствовали сохранению цивилизации эпохи, ибо они укрепляли порядок и препятствовали распространению острого зла, защищали интересы века и действенно охраняли христианскую идеологию и социальную справедливость».

Кроме того, он утверждает, что создание инквизиционных трибуналов было в интересах еретиков, так как спасало их от погромов, массовых расправ и бесконтрольных преследований со стороны светских властей, заинтересованных в присвоении их собственности. Инквизиция, согласно Селестену Дуэ, обеспечивала «справедливый» суд.

Примерно эту же мысль высказывает и Гилберт Честертон, автор книги «Ортодоксия», заявляющий, что «во времена Торквемады, по крайней мере, была система, которая отчасти примиряла правосудие и милосердие».

Андрей Кураев констатирует: «Инквизиция хотя бы предоставляла слово самому обвиняемому, а от обвинителя требовала ясных доказательств… В итоге — ни один другой суд в истории не выносил так много оправдательных приговоров».

Генри Кеймен в своей книге «Испанская инквизиция», изданной в 1997 году, отмечает, что архивы инквизиции содержат 49 092 досье, но только 1,9 процента из них определяют вину обвиняемого и передают дело светским властям для исполнения смертного приговора. Остальные 98,1 процента были либо оправданны, либо получили легкое наказание (штраф, покаяние, паломничество).

Конечно, есть и совершенно противоположные мнения. Например, принято утверждать, что инквизиция вообще никогда не оправдывала свои жертвы, и в лучшем случае приговор гласил, что «обвинение не доказано». Якобы даже оправдательный приговор не мог служить помехой для нового процесса против той же жертвы.

Монах-францисканец Бернар Делисье, конфликтовавший с инквизицией и требовавший ее отмены, как-то даже в присутствии французского короля Филиппа Красивого заявил, что инквизиция могла обвинить в ереси самих святых Петра и Павла и они были бы не в состоянии защитить себя. Им не представили бы никаких конкретных обвинений, не ознакомили бы с именами свидетелей и их показаниями. «Каким же образом, — вопрошал Бернар Делисье, — могли бы святые апостолы защищать себя, особенно при том условии, что всякого, явившегося к ним на помощь, сейчас же обвинили бы в сочувствии ереси?»

Приводящий эту цитату Генри Чарлз Ли в своей «Истории инквизиции в Средние века» добавляет от себя: «Все это, безусловно, верно. Жертва была связана путами, вырваться из которых ей было невозможно, и всякая попытка освободиться от них еще только туже затягивала узлы».

На позициях яростного защитника инквизиции стоял известный испанский историк Марселино Менендес-и-Пелайо, умерший в Сантандере в 1912 году. Его взгляды по этому вопросу изложены в трехтомной книге «История испанских еретиков», опубликованной в 1880–1882 годах. Хотя это сочинение было написано автором, не достигшим и 25-летнего возраста, оно основано на огромном количестве первоисточников и считается в своем роде классическим. Подробно рассматривая различного рода ереси, существовавшие в Испании, Марселино Менендес-и-Пелайо не только оправдывает преследование еретиков, но даже прославляет действия инквизиции.

В своих рассуждениях об инквизиции этот автор исходит из следующего посыла: «Испанский гений в высшей степени пропитан католическим духом, ересь среди нас — случайное и временное явление».

Его в этом поддерживает профессор теологии Николас Лопес Мартинес, считающий, что ересь «нарушает социальный порядок».

Истинно верующий не может не одобрять действий инквизиции, утверждает Марселино Менендес-и-Пелайо. Он пишет: «Кто признает, что ересь есть серьезнейшее преступление и грех, взывающий к Небу и угрожающий существованию гражданского общества, кто отвергает принцип догматической терпимости, то есть безразличное отношение и к истине, и к ошибке, тот обязательно должен признать духовное и физическое наказание еретиков, тот должен согласиться с инквизицией».

Аналогичную мысль высказывает и Марселей Дефурно. По его мнению, даже угроза, висевшая над всеми, «ничуть не уменьшала уважения и привязанности испанцев к учреждению, которое, защищая чистоту веры, казалось духовным стражем всей Испании».

Марселино Менендес-и-Пелайо уверен, что изгнание евреев из Испании в 1492 году было неизбежным следствием антииудейских настроений, которые преобладали в испанском обществе в XV веке. Он пишет: «Решение Католических королей не было ни плохим, ни хорошим, оно было единственно возможным и исторически неизбежным в тех условиях».

Он также утверждает: «Те, кто осуждает инквизицию как орудие тирании, должны будут сегодня признать, что она была народной тиранией, тиранией расы и крови, гордым народным голосованием, демократической справедливостью, которая уравняла все головы — от короля до плебея».

Представляет интерес и подход к данному вопросу историка Бартолеме Беннассара. В его статье «Портрет фанатика» читаем: «Торквемада обычно видится в коллективной памяти как олицетворение всех злоупотреблений, связанных с „черной легендой“. Стараясь дать взвешенный портрет первого великого инквизитора, можно утверждать, что он не несет никакой ответственности за ее создание… Число жертв, приписываемых Торквемаде, чрезмерно раздуто».

В своей книге об испанской инквизиции, изданной в 1979 году, этот автор говорит о том, что «большая часть инквизиторов была всего лишь функционерами», то есть людьми, «небрежными в гораздо большей степени, чем монахи-фанатики». Он утверждает, что «инквизиторская функция в их сознании представляла собой лишь этап, более или менее продолжительный, их cursus honorum (пути чести)».

Другой известный историк, Висенте Паласио Атард, в книге «Здравый смысл инквизиции», изданной в 1954 году, призывает к объективности в изучении этой организации: «Чтобы понять инквизицию, необходимо отказаться от полемического задора. Это нам поможет уразуметь, что инквизиция сама по себе вовсе ни хороша, ни плоха, что она не есть институт божественного права, а создана людьми и посему несовершенна».

Точно так же не был ни однозначно плох, ни однозначно хорош и Томас де Торквемада. Можно еще очень долго спорить по поводу соотношения понятий «цель» и «средства» и о том, может ли великая цель оправдывать жестокие средства ее достижения. Жизнь и деятельность Торквемады, как и инквизицию, следует рассматривать без полемического задора. Он избавил страну от папского влияния, содействовал ее освобождению от многовекового мусульманского ига, сыграл важнейшую роль в объединении двух крупнейших королевств Пиренейского полуострова и в превращении Испании в одно из самых могущественных государств Европы. Преемники Торквемады, Диего де Деса и особенно Франсиско Хименес де Сиснерос, архиепископ Толедский, завершили дело территориально-религиозного объединения Испании.

В настоящее время испанская инквизиция и Томас де Торквемадк — это еще далеко не закрытые страницы истории. Спор о них продолжается…