Глава шестая

Неудачи «Московской директивы» и отход на юг 1919–1920 гг

Старого мiра — последнiй сонъ:

Молодость — Доблесть — Вандея — Донъ.

(М. И. Цветаева)

Один из наиболее ярких эпизодов Похода на Москву стал знаменитый рейд 4-го Донского корпуса генерала К. К. Мамантова в августе 1919 года. В составе корпуса, специально созданного как ударная сила для прорыва фронта и действий в тылу противника, вошли лучшие казачьи подразделения, закаленные в боях под Воронежем и Царицыным в минувший год. После тщательной подготовки корпус смог провести глубокий конный рейд, результатом которого явились взорванные большевистские склады, разрушенные сообщения всего Южного фронта, рухнувшие мосты и многие сотни пленных красноармейцев. В ходе рейда на освобожденных территориях восстанавливались органы земского и городского самоуправления, формировались отряды самообороны, вооружаемые оружием, взятым в боях у красных. Так было в Воронеже, Ельце и Тамбове, в котором полученное от мамантовцев оружие было использовано в ходе крестьянского восстания 1920–1921 гг. под руководством Антонова.

На главном направлении наступления ВСЮР находился 1-й корпус Добровольческой армии под командованием генерала Александра Павловича Кутепова, в который входили части алексеевцев, дроздовцев, корниловцев и марковцев. Именно на этом направлении к началу октября 1919 года Добровольческая армия достигла наибольших успехов. 17(30) сентября 1919 года от красных был очищен Воронеж, 1(14) октября 1919 года части Корниловской дивизии заняли Орел. Конные разъезды корниловцев дошли до Мценска, а Партизанский генерала Алексеева полк, овладев местечком Новосиль, оказался в пределах Тульской губернии. До Москвы оставалось немногим более 250 верст. Состав ВСЮР с мая по октябрь 1919 года возрос с 64 до 150 тысяч человек, из которых 20 тысяч были оставлены на Черноморском побережье Кавказа для борьбы с Грузией и горцами Дагестана и Чечни, бандами в Северной Таврии, где с бандитами первоначально воевали гвардейские части, а также со всякого рода «национальными» формированиями из Астрахани и Азербайджана. Еще с января 1919 года в штабе ВСЮР был учрежден отдел, ведавший войсковыми их формированиями. Войска всех родов оружия организовывались обыкновенно в тылу и на фронт поступали в виде готовых формирований. Особым злом, по мнению Деникина, «было стихийное стремление к формированиям под лозунгом „возрождения исторических частей российской армии“»[125]. Главнокомандующий отмечал, что «„ячейки“ старых полков, в особенности в кавалерии, возникали, обособлялись, стремились к отделению, обращая боевую единицу — полк — в мозаичный коллектив десятков старых полков, ослабляя ряды и силу его… Такие формирования возникали… превращая иной раз идейный лозунг „под родные штандарты“ в прикрытие шкурничества…»[126]. Это замечание Деникина со всей полнотой относилось и к гвардейским формированиям, определяя их задачи на первых порах как сугубо конвойные или милицейские функции на не самых сложных участках фронта. Этим объясняется пребывание, например, Кирасир Его Величества в Феодосии и их дальнейшая дислокация в местах проживания немецких колонистов в Таврии, так называемых «колониях»: «Все нижние чины Сводного полка Кирасирской дивизии, кроме Конной Гвардии, расположенной отдельно, размещены в громадном здании Эйгенфельдской школы. Там же офицерское собрание, цейхгаузы и комната дежурного офицера. В первые дни пребывания в кол(онии) Эйгенфельд все кирасиры лейб-эскадрона помещались в большой зале верхнего этажа, но ввиду неудобства этой комнаты, проходной к помещению Кавалергардов, вскоре переселились в нижний этаж, где повзводно заняли два класса…»[127]. В это же время ударные части 1-й Добровольческой армии озабочены совсем иным: «В зимних боях (1919 года. — Авт.) мы измотались. Потери доходили до того, что роты с двухсот штыков докатывались до двадцати пяти. Бывало и так, что наши измотанные взводы по семь человек отбивали в потемках целые толпы красных. Все ожесточели. Все знали, что в плен нас не берут, что нам нет пощады. В плену нас расстреливали поголовно. Если мы не успевали унести раненых, они пристреливали сами себя…»[128]. В то же время в Северной Таврии повседневная жизнь Сводно-кирасирской дивизии текла своим чередом: «Каждый день, после окончания уборки лошадей, идут интенсивные занятия: пеший строй, владение оружием, езда на попонках, стрельбы из пулемета и т. д… В свободное время — спевки; изредка, по праздникам, раздается чарка водки… Все офицеры Сводного полка Кирасирской дивизии обедали и ужинали вместе в Офицерском собрании, что имело большое значение для сближения между собой представителей всех полков дивизии… Питание ввиду очень стесненного материального положения офицеров было довольно плохое и лишь иногда сдабривалось глотком водки из единственной рюмки, которой хозяин Собрания, штабс-ротмистр Похвиснев, лично обносил всех присутствующих»[129].

В армейских частях ВСЮР было и иное поветрие, выражавшееся в формировании всякого рода «частей особого назначения», возможно перенятого ими у большевиков с их ЧОНами. Так, у барона Врангеля ротмистр Баранов возглавлял «Летучий отряд Особого назначения Кавказской Добровольческой армии». Предназначение отряда, определенное Барановым, была «борьба с крамолой». Генерал Шкуро был известен своими «волчьими сотнями», которые несли функцию его личной гвардии, однако со временем утратили свое боевое значение из-за обремененности добычей, которую чины «волчьих сотен» таскали за собой по фронтам. Ставропольский военный губернатор генерал Глазенап создал «карательные отряды», ставшие, по замечанию главнокомандующего, «лейб-охраной богатых местных овцеводов»… Со всеми этими явлениям штаб ВСЮР боролся, но в целом, они не были изжиты до самого конца Белой армии. В подборе новых генералов штабом ВСЮР были приняты меры по просеиванию и тщательному выбору кандидатур Особой комиссией под председательством генерала Дорошевского, а впоследствии Болотова. Штаб армии шел на это, чтобы наладить взаимодействие между всеми ее чинами, в особенности в преддверии крупного похода: «Трудно было винить офицерство, что оно не желало подчиняться храбрейшему генералу, который, командуя армией в 1917 году, бросил морально офицерство в тяжелые дни, ушел к буйной солдатчине и искал популярности демагогией… Или генералу, который некогда, не веря в белое движение, отдал приказ о роспуске добровольческого отряда, а впоследствии получил по недоразумению в командование тот же, выросший в крупную добровольческую часть, отряд. Или генералу, безобиднейшему человеку, который имел слабость и несчастье на украинской службе подписать приказ, задевавший достоинство русского офицера…»[130]. Генерал-квартирмейстер ВСЮР Юрий Павлович Плющевский-Плющик предлагал Деникину усилить в ходе отбора генералитета и офицерства для ВСЮР органы контрразведки бывшими жандармскими офицерами, однако эта идея поддержки демократически настроенного Главнокомандующего не получила.

…Одну из трудностей тыла накануне Похода на Москву, являли собой и военно-морские силы Юга России. На одном только Севастопольскому рейде находились остатки императорского Черноморского флота, линейный корабль «Воля», крейсер «Кагул», более десятка миноносцев, несколько подводных лодок, старые линейные корабли и множество вспомогательных судов. Большинство из судов требовали капитального ремонта. Штаты морских учреждений росли непомерно, «собравшееся в большом числе морское офицерство томилось бездельем, а боевая готовность даже ничтожного числа судов… подвигалась плохо…»[131].

Главнокомандующий стоял перед трудным выбором подходящей фигуры для командования белым флотом. Не имея знакомств в морской среде, Деникин был вынужден полагаться на мнение моряков, известных ставке Главнокомандующего. При всем кажущемся многообразии выбора, Деникин признавался, что в итоге «получалась картина полного безлюдия»; лишь два имени, назывались в качестве достойных кандидатур для того, чтобы возглавить белый флот. Князь Михаил Борисович Черкасский, по мнению знавших его офицеров, затерялся где-то в необъятных пространствах Советской России. На самом деле, плененный большевиками в декабре 1918 года в Полтавской губернии, он был расстрелян ими в январе 1919 года. Кроме него был и вице-адмирал Михаил Павлович Саблин, о котором в штабе ВСЮР было известно, что какое-то время назад он был начальником Новороссийского порта при большевиках, но в данный момент, по некоторым сведениям, находился где-то за границей. В итоге выбор пал на полного адмирала Василия Александровича Канина. Скрепя сердце Деникин назначил Канина исполняющим дела Черноморского флота, ибо, несмотря на его авторитет в морской среде и авторитетное имя, Василий Александрович «качествами белого вождя» не отличался. Канин продержался до марта 1919 года, когда отыскавшийся Михаил Павлович Саблин прибыл в распоряжение Главнокомандующего и сменил на посту незадачливого Канина. Прибыв, Саблин распорядился направить дредноут «Генерал Корнилов», три подводные лодки, включая знаменитую белую подводную лодку «Тюлень», и пять миноносцев в доки Новороссийска, где ремонтные бригады порта приступили к их немедленному ремонту и вооружению, а морской штаб — к укомплектованию личными составами. К лету 1919 года, ко второй попытке ВСЮР овладеть Новороссией и Крымом, в составе белого флота числился 1 крейсер, 5 миноносцев, 4 подводных лодки, двадцать вооруженных пароходов, лодок и барж. К осени того же года к ним добавился дредноут «Генерал Алексеев» и некоторые суда, ранее захваченные союзниками и теперь возвращенные Деникину.

Итак, Поход начинался, и опасения, что трудности ждут ВСЮР с самого начала, начинали рассеиваться. Ведь при наличии некоторой техники Врангель в два дня покончил с Царицыным, Добровольческая армия без особого труда справилась с «неприступными крепостями» большевиков в Харькове и Екатеринославе, части Бредова и Шкуро форсировали широкий Днепр…

Советское командование предпринимало чрезвычайные усилия, чтобы приостановить откат своих армий и восстановить весь Южный фронт. К июлю 1919 года большевики вновь имели 180-тысячную армию при 700 орудиях. На Южном фронте не покладая рук работал революционный трибунал, стягивались заградительные и карательные отряды, на фронт ехали сотни агитаторов, чтобы вдохновить увядший дух армии. Красными была объявлена дополнительная мобилизация мужчин в возрасте от 18 до 45 лет, что дало новый приток людской силы на Южном фронте.

Переломным для Похода на Москву, в сущности, оказался октябрь 1919 года, когда растянувшийся на тысячу верст фронт ВСЮР, устремленный к Москве, оказался сломленным на самой своей вершине, в районе Орла. С середины октября части ВСЮР сталкивались со все более нараставшим сопротивлением красных, как обычно, численно превосходивших соединения ВСЮР. 28 сентября (11 октября) 1919 года началось крупное контрнаступление собранного воедино Южного фронта. Части 1-го Добровольческого корпуса под командованием А. П. Кутепова стойко выдерживали натиск красных в течение первых двух недель наступления, но 7 (20) октября, после кровопролитных боев Корниловская ударная дивизия, потеряв более половины личного состава, оставила Орел, конные части Шкуро и Мамантова не выдержали натиска 1-й Конной армии Буденного, и 11 (24) октября 1919 года был оставлен Воронеж. 21 (3.11) октября 1919 года Марковская часть оставила Ливны, а 24 (6.11) дроздовцы покинули Брянск: «Минувшие бои ясно показали, что противник стал силен не только „числом“, но и „уменьем“. Уменье внесли в Красную армию десятки тысяч бывших генералов, офицеров, унтер-офицеров. Над этим приходилось серьезно думать и решать, как воевать лучше. Требовался разбор боев, выявление ошибок и упущений. Но только в ротах, отчасти в батальонах разбирались в деталях все мелочи хода исключительно сложных и тяжелых боев»[132].

…Началось великое отступление Вооруженных Сил Юга России, приведшее их в марте 1920 года в Крым. Однако все это случилось в конце года, а пока, исполненные сил и энтузиазма, Вооруженные силы Юга России начали свой великий Поход. В начале июня 1918 года Врангель попытался штурмовать Царицын силами приданной его корпусу конницы, однако штурм «с ходу не удался» из-за удобного оборонительного положения города, и мощный артиллерийский заслон сделал свое дело: атака кавалерии была отбита. Пришлось оставить попытки захвата города «на ура» и перейти к решению задач по ремонту подвижного состава и путей железной дороги Тихорецкая — Царицын, чтобы получить возможность подвезти к городу бронепоезда, тяжелую артиллерию и английские танки. Кроме того, нужно было подготовить аэродромы для авиации, которую Врангель планировал использовать при захвате города. Кроме техники, по железной дороге была переброшена 1-я Добровольческая дивизия генерал-майора Николая Степановича Тимановского, умершего в конце 1919 года в Екатеринодаре от сыпного тифа. 30 июня 1919 года, после двухдневного штурма, Царицын пал. Долгожданного соединения с Колчаком тем не менее не состоялось, ибо к концу июня войска адмирала были отброшены превосходящими силами красных от Волги и бились с ними уже где-то под Челябинском. 3 июля 1919 года был отслужен торжественный молебен в городе, на котором присутствовал А. И. Деникин со штабом. Между тем войска барона Врангеля развивали успех. 28 июня 1919 года его части заняли Камышин и, устремляясь за отступающим противником, вышли на окраины Саратова. Из Астрахани за продвижением белых частей внимательно наблюдала 11-я армия под командованием С. М. Кирова, однако активных действий против белых предпринять она не могла. Конная дивизия и пластунская бригада генерала Говорущенко были переброшены на левый берег Волги, а 1 августа 1919 года у озера Эльтон передовые разъезды ВСЮР встретились с разъездами уральских казаков генерала Толстова…

В штабе ВСЮР много говорили о красной «крепости Курск», окруженной окопами и рядами колючей проволоки. Кутепову казалось необходимым задействовать при атаке тяжелую артиллерию. Его начальник штаба генерал-майор Евгений Исаакович Доставалов был противником штурма города без предварительной артиллерийской подготовки и считал защитные сооружения, возведенные красными, практически неприступными для атаки пехоты. «Я даже буду доволен, что атака будет проведена без согласия генерала Кутепова. По крайней мере, Доставалов не будет знать времени начала атаки», — сказал генерал Тимановский своим офицерам, решив взять город внезапной атакой корниловцев и марковцев. Наступление силами марковцев началось 31 августа (14 сентября) 1919 года, за день до того, как остальные части обрушились на противника. В первых же столкновениях Марковский полк потерял до 80 человек убитыми. До Курска дивизии Тимановского предстояло еще пройти 50 верст, отбросить красных с их передовых позиций на укрепленную полосу, расположенную в 12–15 верстах впереди Курска, захватить эту полосу и перейти вброд реки Рать и Сейм. Отбросило на укрепленную полосу красных лишь при поддержке танкового отряда. 4 дня неослабевающего сопротивления красных требовало новых резервов и даже храбрость отдельных участников атак со стороны белых, умудряющихся захватывать целые батареи большевиков, не приблизила скорой победы. Однако уже к 6 (19) сентября 1919 года марковцы повели атаку уже на отброшенных к своим укрепленным позициям большевиков. Были розданы ножницы для резки колючей проволоки. Пошла атака укрепленной позиции: «Под сильным огнем батальон шел на сближение и залег, не доходя до проволоки несколько сот шагов. В это время по окопам красных открыли беглый огонь батареи. Пять, десять минут, может быть у и больше бьют они. Красные разбегаются… Артиллерия красных продолжала стрелять, когда батальон шел вперед, преследуя в беспорядке бегущие толпы противника, оставляющие позади себя убитых и раненых. Нагонять противника поскакали командир батальона, капитан Перебейнос, начальник пулеметной команды поручик Стаценко, с верховыми… Взяв… окопы мы ахнули. Просто не верилось, что с нашими силами и к тому же без потерь мы взяли так хорошо оборудованную позицию…»[133].

7 (20) сентября 1919 года начинается атака города с форсированием двух речек. К Тимановскому для усиления подошли два бронепоезда: «Единая Россия» и «Офицер». Накануне ночью, починив железнодорожное полотно, ремонтная бригада дала возможность бронепоездам подойти к городскому вокзалу Курска и открыть огонь изо всех орудий и пулеметов. «Среди красных поднялась такая паника, что команда их бронепоезда „Кронштадт“ бросила состав… Без потерь „налетчики“ с этим ценным трофеем отошли назад…»[134]. И снова красная администрация, военные учреждения и части большевиков, охваченные паникой, покидали город. Иначе как безудержным бегством этот отход было назвать трудно. Обрадовавшись победе белогвардейцев, большая часть мобилизованных большевиками солдат начала с нескрываемым облегчением просто расходиться по домам: «Трудно передать словами, что представляло собой в этот день шоссе. Оно сплошь на всем протяжении до самого Курска было забито идущими нам навстречу красноармейцами. Это была целая армия здоровых людей, уроженцев юга России, с нескрываемой радостью возвращавшихся „к себе по домам“. Они шли к нам в тыл, никем не сопровождаемые. Их была армия, нас горсточка…»[135]. После краткого привала, части Тимановского прошли по городу, улицы которого были запружены народом: «То и дело раздавались возгласы: „Христос Воскресе!“, и на это в толпе же отвечали: „Воистину Воскресе!“ У большинства, как у жителей, так и у нас, были на глазах слезы…»[136]. А на следующий день генерал Кутепов уже принимал парад батальона корниловцев и двух Марковских батарей. На правах командира корпуса Кутепов сделал выговор Тимановскому за ослушание, однако в скором времени в знак признания его полководческого таланта Николай Степанович был произведен в генерал-лейтенанты.

Под Белгородом, в прилегающих селах, шла ожесточенная борьба: красные наносили ощутимые удары белым частям, в их тактике боев появились изменения, произошедшие с учетом полутора лет войны. Впервые белые части несли значительные людские потери: «Ужасную картину представляла утром церковная площадь Погореловки. Свыше ста убитых и раненых марковцев и красных лежало на ней… Без преувеличения, площадь вся была залита кровью. И не только площадь, но и соседские дворы наполнены ранеными и убитыми… Мобилизованы жители. Сестры и санитары перевязывают раненных и уносят убитых. Появляется какой-то корреспондент с фотоаппаратом. „Запрещаю! Если и сняли, не опубликовывать“, — сказал ему полковник Наумов. На одном дворе лежало несколько раненых… и среди них тяжело раненный их командир, капитан Верещагин. На его груди белел орден Св. Георгия. Капитан Верещагин и раненые рассказывали о схватке 7-й и 8-й рот на площади с резервом красных. К раненому Верещагину подошел красноармеец и сорвал орден, но тут оказался красный командир, который набросился на сорвавшего, напомнил ему о приказе и сам приколол обратно орден»[137].

Всего за месяц до описываемых событий корпус генерала Мамантова, в количестве 6600 человек при 12 пушках, разбил брошенную против них у Воронежа 40-ю большевистскую дивизию. На гребне успеха он пошел гулять по тылам красных, перерезав 11 августа 1919 года железную дорогу Грязи — Борисоглебск, взяв с налета сразу 3 тысячи красноармейцев в плен, а затем распустив пленных по домам. Мамантовцы двинулись дальше и захватили мобилизационный пункт большевиков, где находилось до 5 тысяч мобилизованных крестьян, ожидавших отправки в Красную армию. К великой крестьянской радости, Мамантов приказал распустить мобилизованных по домам с наказом больше не слушать мобилизационные увещевания большевиков. Пять тысяч человек моментально растаяли по окрестным деревням и селам, словно их и не было. На близлежащей станции казаки Мамантова без особого труда захватили несколько эшелонов с боеприпасами и имуществом. Завидев казачью лаву еще издали, охрана большевистских эшелонов сочла за благо тихо удалиться, не вступая с мамантовцами в пререкания.

Командование красных забеспокоилось затянувшимся рейдом по их тылам и стало высылать навстречу казакам красноармейские части, которые бывали по обыкновению разбиты или распущены по домам. 56-я красная дивизия группы Шорина, располагавшаяся в г. Кирсанове, бросилась наперерез Мамантову с единственной целью задержать продвижение его корпуса. В верховьях реки Цна шедшие в авангарде большевистские части натолкнулись на боковое охранение казаков, после короткой схватки с которым перестали существовать как таковые… Для охраны железнодорожной ветки Тамбов — Балашов была послана кавалерийская бригада 36-й советской дивизии. Войдя в соприкосновение с мамантовскими кавалеристами, коммунистическая бригада была рассеяна и пропала. 18 августа 1919 года корпус Мамантова атаковал и штурмом взял Тамбов. Потери большевиков составили 15 тысяч человек пленными, главным образом мобилизованными тамбовскими крестьянами, которые, как это уже случалось ранее, были распущены по домам. За время штурма корпус Мамантова понес потери убитыми и ранеными в количестве 20 человек… Содержимое большевистских вещевых и провиантских складов было роздано местному населению Тамбова. Штаб Южного фронта большевиков, располагавшийся в 70 километрах от Тамбова, был обеспокоен опасным соседством и выпустил приказ по войскам защищать город до последнего патрона. Агитаторы не жалея сил призывали горожан на борьбу с «белоказаками». Штаб Южного фронта напряженно ждал новостей из Тамбова. При поступлении таковых с указанием того, что казачьи разъезды замечены в нескольких верстах от Козлова, началось повальное бегство большевистских институтов власти в Орел. Мамантов вступил в Козлов, за которым потянулась целая вереница городков центральных губерний. То там, то здесь местным большевистским органам власти шли сообщения о том, что казаки Мамантова появились то в Рязанской, то в Тульской губернии. Троцкий в связи с создавшимся положением в Центральных губерниях, убыл в Москву. Прибыв в столицу, он немедленно выдвинул незамысловатый лозунг: «Коммунисты, на передовые посты!», призывая товарищей по партии в центральных русских губерниях противостоять «деникинской стае волков», однако это отчего-то не прибавило рязанским и тульским коммунистам особого воодушевления. В Москве, в ЦК, был поднят вопрос о создании Внутреннего фронта и найден командующий, некий Лашевич. Несколько губерний переводились на военное положение. Внутреннему фронту придавались дополнительно 3 дивизии, одна из которых была переброшена с Восточного фронта. В дополнение к этому Лашевичу были приданы латышские карательные части и непременный в таких случаях чекистский полк. Казаков Мамантова предписывалось в плен не брать. В корпусе Мамантова было не принято расстреливать пойманных коммунистов, комиссаров и чекистов без суда, поэтому всех их мамантовцы вели с собой за линию фронта и сдавали белому командованию в Харькове для последующего суда. Рейд Мамантова продолжался 40 дней и, оставив некогда занятые городки, поредевший на несколько тысяч шашек корпус переправился через Дон и, уничтожив по пути большевистский полк, соединился с корпусом Шкуро, наступавшим на Воронеж с юга, увозя в качестве трофеев обоз, растянувшийся за корпусом на 60 верст…

Шкуро вспоминал: «Я просил, чтобы мне было разрешено пробиваться на соединение с корпусом Мамантова для дальнейшего, по соединению, совместного рейда для освобождения Москвы… Однако Врангель и Кутепов сильно восстали против него. Врангель, вследствие своего непомерного честолюбия, не мог перенести, чтобы кто-нибудь, кроме него, мог сыграть решающую роль в Гражданской войне. Кутепов же опасался, что его правый фланг, вследствие моего ухода, повиснет в воздухе, и он будет отрезан от донцов… — Лавры Мамантова не дают вам спать, — сказал мне генерал Романовский. — Подождите, скоро все там будем… В разговоре с генералом-квартирмейстером Плющевским-Плющиком я сказал ему частным образом, что, невзирая на запрещение, на свой страх брошусь на Москву. — Имей в виду, — предупредил он меня, — что возможность такого шага с твоей стороны уже обсуждалась и что в этом случае ты будешь немедленно объявлен государственным изменником и предан, даже в случае полного успеха, полевому суду… Пришлось подчиниться…»[138].

В начале октября 1919 года под Царицыным сильный удар северным и южным группам большевиков нанес барон Врангель. Позднее он сообщал Деникину о том, что успех взятия Царицына стал возможен лишь ценою полного обескровливания армий и большим напряжением моральных сил «тех начальников, которые еще не выбыли из строя». Но взятием Царицына не могли ограничиваться задачи всей армии, и начальник штаба Деникина Иван Павлович Романовский направил запрос Врангелю, какие силы он может выделить в центральную ударную группу. Врангель считал, что пересылка одной — двух неполных дивизий не решит ситуацию по существу и не изменит общей обстановки. Альтернативно Врангель предлагал взять из состава своей Кавказской армии четыре дивизии и, сведя остающиеся силы в отдельный корпус, передать его генералу Покровскому…

Утром 25 октября (7 ноября) 1919 года ударная группа Буденного, спеша успеть ко «второй годовщине революции», силами в количестве 10 000 сабель и до 5000 штыков попыталась опрокинуть корпус Шкуро, для которого были выделены три бронепоезда и 4 танка, взяла село Касторная, выйдя в тыл Вооруженным Силам Юга России, но безуспешно. Красные атаковали еще несколько дней, и наконец к 3 (16) ноября 1919 года на корпус белых навалились 13-я и 14-я советские армии, находившиеся во взаимодействии с конницей Буденного. Неся большие потери, и с упорством отстаивая каждый рубеж, Белая армия отходила на своем правом фланге на Юг: «День был ясный, и можно было видеть маневрирующие лавы. Уже за полдень, но кавалерийский бой идет на том же месте. И вдруг роковое: „Наши отходят!“ Части генерала Шкуро саживали назад…»[139]. И хотя белые части дрались упорно, в воздухе носилась тревожная нота поражения. Очевидность численного превосходства красных, их настойчивые и умело организуемые боевые операции оставляли все меньше надежд дойти до Москвы, а со временем и вообще победить поднимающийся колосс большевизма.

«Как будто бы ждали, куда шатнет темную Россию с ее ветрами и гулкими вьюгами. Движение исторического маятника, если так можно сказать, в те дни еще колебалось. Маятник колебался, туда и сюда, то к нам, то к ним. В конце октября 1919 года он ушел от нас, качнулся против…»[140]. К середине ноября 1919 года был оставлен Курск. На курском направлении разгорались новые бои. Дроздовцы и корниловцы вновь противостояли превосходящим силам противника и были вынуждены отступать. В ноябре ударили морозы, и шел снег. Донская армия не смогла помочь чем либо Добровольческой, оставаясь прикованной к своему фронту. Еще к сентябрю 1919 года части 9-й красной армии появились на рубеже Дона, установив фронт протяженностью 150 километров, атаковав и захватив станицы Вешенская, Букановская и Еланская. Казаки отошли на правый, высокий берег Дона, на заранее приготовленные оборонительные позиции. Оборону против армии Шорина держало казачье ополчение; главные же силы казаков были отведены в тыл для переформирования и подготовки к новым операциям. Ополчение не позволило частям Шорина форсировать Дон в районах известных бродов, и фронт на линии реки Дон на время стабилизировался. Новое наступление на Дон началось лишь в ноябре 1919 года. 11 ноября 1919 года кавалерийский корпус Думенко с боем взял станицу Урюпинскую, вклинился между 1-м и 2-м Донскими корпусами и прорвал оборону по реке Хопер.

10-я красная армия попыталась наступать на Царицын, но потерпела неудачу, отброшенная значительно поредевшими частями Врангеля.

В тылу ВСЮР начинались восстания мелких банд, на усмирения которых приходилось выделять соединения и части. Последние, свежие подкрепления, снятые с Сочинского фронта и Северного Кавказа, были двинуты на север, в помощь отчаянно сдерживающей натиск красных частей Добровольческой армии. На Северном Кавказе еще летом восстал Дагестан, угрожая восточному флангу ВСЮР. Местный имам Узун-Хаджи провозгласил Северо-Кавказский Эмират на основе шариатской монархии под своим руководством и сразу же объявил священный джихад против неверных белогвардейцев, собрав под своими знаменами 70 тысяч своих последователей. Восстание было поддержано и финансировалось правительствами Азербайджана, Турции и Грузии. Последняя не только пропускала через свою территорию караваны с оружием, идущие к Узун-Хаджи из Турции, но даже направила в распоряжение новоявленного эмира военных советников, руководимых грузинским генералом Кереселидзе. В состав вооруженных сил эмирата входила одна большевистская дивизия, прикрывавшая Узун-Паши со стороны Владикавказа, находившаяся под командованием некогда разбитого на Ставрополье Н. Гикало. Армия эмира, угрожавшая Дербенту, Темир-Хан-Шуре и Петровску, превосходила численностью части Вооруженных Сил Юга России, уступая им в боевой подготовке и боеспособности. Понемногу начиналось дезертирство горцев из ВСЮР, уходивших поодиночке и небольшими группами и уносивших с собой оружие. Они сбивались в небольшие банды и терроризировали местное население, нападали на казачьи станицы. Со временем набеги горцев приобрели постоянный характер, и терский атаман Вдовенко просил штаб Деникина прислать сил для охраны станиц.

Наряду с тревожными сводками положения на фронтах в штаб Деникина тем временем стали приходить тревожные сигналы о возрастающих недочетах генерала Май-Маевского, превосходно зарекомендовавшего себя в Каменноугольном районе. Поговаривали, что командующий 3-й Добровольческой дивизией злоупотребляет алкоголем и постепенно роняет престиж власти, выпуская из рук вожжи управления вверенными ему частями. Хорошо осведомленный об этом барон Врангель решил поставить вопрос на совещании в Ставке о выделении ему отдельной конной армии, которую можно будет составить из всех разрозненных частей под единым командованием Врангеля. Деникин согласился с предложением барона и даже пошел дальше, назначив Врангеля командующим Добровольческой армией, и распорядился о включении в нее конной группы генерала Мамантова. Деникин полагал, что это придаст армии новый импульс и сможет сплотить разрозненные части, вынужденные отступать с тяжелыми боями для нового броска против большевизма. Врангель получил совершенно неожиданную для себя полноту власти, о которой он и не мечтал. Май-Маевского Деникин поспешил уволить. Отставленный от службы и покинутый своими недавними соратниками, он «прожил в нищете и забвении еще несколько месяцев и умер от разрыва сердца в тот момент, когда последние корабли с остатками Белой армии покидали Севастопольский рейд…»[141]. Отход Добровольческой армии сопровождался взрывом мостов, водокачек, бронепоездов. Ухудшавшаяся день ото дня погода гнетуще действовала на отступавшие белые части, двигавшиеся как по дорогам, так и по пересеченной местности: «Отходим померзлой пахоте без дорог, в лютую стужу, в потемках. Падают кони… Люди ложились на дороге. Пулеметы тащили на полковых кухнях, снаряды волокли в санях… Дороги превратились в вязкую трясину, грязь — по брюхо коням. Застревают, захлебываются грязью патронные двуколки…»[142].

5 декабря 1919 года Конная армия Буденного пошла на прорыв, вбивая глубокий клин между белыми армиями в районе Старобельска. Конный корпус Мамантова смог нанести фланговый удар, смяв 42-ю красную дивизию, обеспечивавшую Буденному прорыв со стороны Харькова, но подошедшая из Курска 9-я большевистская дивизия помогла восстановить положение, и через четыре дня части Мамантова были отброшены продолжавшей наступление на юг красной армией.

В штабе Деникина началось обсуждение путей отхода Добровольческой и Донской армий. Врангель высказал мнение о целесообразности отхода в Таврию и Крым. Деникин возражал ему на это, что отрыв Донской армии от Всевеликого Войска Донского отрицательно повлияет на настроение казаков, и не желал оставлять казачество, с которым он некогда вместе начинал борьбу с большевиками. На Дону и Северном Кавказе, ставшими за последнее время глубоким тылом для Добровольческой и Донской армий, находилось на излечении несколько десятков тысяч раненых, располагались основные лечебные и тыловые учреждения ВСЮР. Уход основных сил в Крым предполагал оставление огромного числа людей на произвол судьбы. Деникин принял решение для армии отходить только до Ростова. 2 декабря 1919 года конница Думенко захватила городок Калач, а прибывшие свежие части красных сломили оборону казаков на Хопре, войдя в станицу Усть-Бузулуцкую. Контрудары кавалерии генерала Коновалова не привели к ожидаемому результату: конница Думенко неустанно продвигалась вперед, маневрируя и избегая сложных для себя тактических ситуаций. От Воронежа и Лисок наступала 8-я красная армия, пытавшаяся прорвать фронт на Дону с севера-запада. Генерал Сидорин приказал своим частям отступить за Дон. Последние подкрепления добровольцев снимались с грузинской границы, но их малочисленный состав не решал уже исход сражений, в которые они вовлекались. На юге свирепствовала эпидемия тифа, косившая не только солдат и офицеров Добровольческой армии, но унесшая за собой и генерал-лейтенанта Тимановского: «Мы ошиблись дорогой и поскакали к ростовскому вокзалу. Давно я не видел города и теперь не узнал его. Вокзальные залы, коридоры, багажные отделения были превращены в огромный лазарет. Люди лежали вповалку. На каждом шагу надо было обходить кого-нибудь, прикрытого шинелью, преступать через чьи-то ноги, руки. Вокзал стал мрачным лазаретом. Это был сыпняк»[143].

К середине декабря 1919 года фронт Вооруженных Сил Юга России едва держался на линии Константинград — Змиев — Купянск. Попытка Уборевича прорвать его силами 8-й кавалерийской дивизии окончилась ее разгромом под Лозовой и рассеянием оной по степям. 12-я советская армия вышла на южные рубежи Черкасс и Кременчуга, пройдя по левому берегу Днепра, оставив части полковника Федора Эмильевича Бредова, оборонявшие Киев, на узком плацдарме, который мог быть отсечен свежими силами красных в любой день. 16 декабря 1919 года части Бредова начали отступление в надежде соединиться с подразделениями генерала Шиллинга, назначенным Деникиным на общее командование белыми силами на Южной Украине. Ему также было поручено прикрывать Крым, Северную Таврию и Одесский район. 1-я Конная армия Буденного рвалась к Северному Донцу, создавая непосредственную угрозу захвата Луганска. Оказание организованного отпора Буденному затруднял некий уклон в «партизанщину» Константина Константиновича Мамантова, который иногда позволял себе действовать на свое усмотрение, игнорируя приказы штаба ВСЮР. Барон Врангель издал приказ об отстранении генерал-лейтенанта Мамантова от дел «за преступное бездействие», приказав Сергею Георгиевичу Улагаю принять дела у опального отныне генерала. Мамантов отбыл на Дон, передав бразды правления преемнику без особого энтузиазма. С ним вместе на Дон отбыли и его сторонники. Видя, как эмоционально реагируют «национальные» казачьи объединения на попытки штаба ВСЮР регулировать их деятельность, Врангель приказал отправить кубанские воинские соединения поближе к дому, на Кубань для переформирования, однако этот приказ Главнокомандующего Добровольческой армией был воспринят кубанцами чуть ли не как демобилизация. Их части стремительно таяли, оставляя фронт, и, ослабляя тем самым, и без того обескровленные передовые части ВСЮР. 23 декабря 1919 года части Буденного форсировали Сев. Донец. Штаб Главнокомандующего разослал приказ об оставлении Ростова. Ставка Главнокомандующего ВСЮР переводилась в Батайск, а правительственные и гражданские учреждения подлежали эвакуации в Новороссийск и Екатеринодар. Сергей Георгиевич Улагай, в арьергардных боях, сумел отодвинуть на время продвижение 1-й Конной армии Буденного, разбив ее передовые отряды у станции Япопасная, но от полного разгрома их спасли кавалеристы О. И. Городовикова, подоспевшие ударить в стык казаков и добровольческих частей: «На самом рассвете они пошли в наступление и прорвали фронт 3-го Дроздовского полка; конница Буденного смяла и тяжело порубила офицерскую роту. Английские танки с английскими командами пошли на выручку и застряли в красных цепях. Я приказал полку развернуться для атаки. Под звуки старого егерского марша удалые роты 1-го полка, четко печатая шаг, с оркестром двинулись в огонь. Англичане рукоплескали. Наша атака выручила 31-полк и освободила все английские танки, застрявшие на пашне…»[144]. 2-й кавалерийский корпус Думенко форсировал Дон и повернул на юг, выйдя к 22 декабря 1919 года к Миллерово, столкнувшись с конницей генерала Коновалова. После короткой ожесточенной схватки части Коновалова отошли в город, на ходу готовясь к его обороне. Кавалеристы Думенко не рискнули брать город с ходу, и только 27 декабря 1919 года, усиленные 2 пехотными дивизиями, они штурмовали и взяли Миллерово. 28 декабря 1919 года Деникин приказал оставить Царицын и отойти западнее, заняв оборону по рубежу реки Сал, для прикрытия с этой стороны Ставрополья и Кубани. После того как войска под командованием Покровского оставили Царицын, 3 января 1920 года в него вошли 50-я дивизия из 11-й красной армии вместе с некоторыми частями 10-й армии красных. Кавказская армия ВСЮР отходила на Тихорецкую по линии железной дороги, давая бой сразу пяти красным дивизиям, преследующим ее отход. После занятия Царицына 11-я красная армия пошла по Каспийскому побережью на Чечню, Осетию и Дагестан, навстречу оборонявшим их частям генерала Эрдели. 6 января 1920 года красные вышли к берегам Азовского моря, рассчитывая разбить Вооруженные Силы Юга России на части и уничтожить их поодиночке. 4-я кавалерийская дивизия Буденного, в стремительном рейде ворвалась в Ростов. 9 января 1920 года корниловские и дроздовские части получили приказ командования к отступлению: «Потом в станице Гниловской мы сменили корниловскую дивизию, а корниловцы повели наступление на Ростов. Ростов заняли ненадолго и опять ушли. Там все было разбито и глухо. Как будто обмер обреченный город. Последнее мое воспоминание о Ростове: сыпняк, серая вша, заколоченные пустые магазины, разбитое кафе „Ампир“…»[145]. Первый Добровольческий корпус начал свой отход на Новороссийск. После нескольких уличных боев в Ростове добровольцы вырвались за его пределы и вышли на левый берег Дона. Красные части попытались форсировать Дон, преследуя отступавших, но были отбиты арьергардами белых с большими для себя потерями.

Захваченные «белые столицы» Ростов, Новочеркасск и Екатеринодар подверглись разграблению и погромам. Винные подвалы города были захвачены победителями, и в течение многих дней Первая конная армия Буденного праздновала победу. Особый офицерский отряд ворвался в Екатеринодар, чтобы освободить гробы с останками генералов Дроздовского и Туцевича, погребенных в кафедральном соборе. Взяв их, отряд возвращается и идет в основных дроздовских частях по направлению к Новороссийску.

На первой неделе февраля 1920 года перед Сводно-гвардейским кавалерийским полком, стоявшим восточнее окраины Батайска, была поставлена задача — взять Ростов. Впереди гвардейцев должны были выступить корниловцы, в чью задачу входил захват станицы Гниловская, как только корниловская дивизия обеспечит плацдарм, Сводно-гвардейская кавалерийская дивизия должна была обойти Ростов с западной стороны и пробиваться в город со стороны Темерника. Дул сильный северный ветер, температура опустилась до -25 градусов, пошел снег, перешедший в пургу. Гвардейский полк стал в резервную колонну перед широким рукавом Дона, на льду, перед самым городом. Корниловцы ворвались в Гниловскую, застав красный гарнизон спящими и перекололи штыками весь командный состав, захватив пути товарной станции и несколько домов станицы. Командующий Сводно-гвардейской дивизией генерал-майор Данилов приказал Кирасирам Его Величества следовать в колонне по трое, в сторону открытого поля под Темерником. За полком тронулись две пулеметные тачанки и два горных орудия на вьюке лейб-гвардии конной артиллерии под командованием Фитингофа-Шелля. Из Темерника навстречу гвардейцам двинулись большевистские цепи, открыв огонь по кавалерии с предельного расстояния. Пули начали косить следовавших, как на параде, фланговым маршем кирасир и конно-артиллеристов. Генерал Данилов скомандовал к построению фронта, и развернутый строй стал заходить левым плечом, чтобы захватить правый фланг противника и поскакал впереди полка. Гвардейцы налетели на сбившуюся в кучу пехоту большевиков и те от неожиданности, воткнув штыками в снег винтовки, подняли руки вверх. 800 пленных красноармейцев, под конвоем лейб-драгун, были отправлены назад, в Гниловскую, чтобы быть сданными корниловцам. Те, увидев надвигающуюся колонну, открыли по ней пулеметный огонь, и пленные разбежались по полю. Лейб-драгунам снова пришлось собирать их и строить в колонны, предварительно направив своих представителей с просьбой больше не стрелять.

На круговой железнодорожной ветке показался бронепоезд «Вся Власть Советамъ!», идущий задним ходом. На открытых платформах его были установлены морские орудия и были прицеплены несколько салон-вагонов. За ним появился второй бронепоезд «Советская Россия». Барон Фитингоф приказал снять горные пушки с передков и поставить их на прямую наводку. Был дан залп по паровозу, однако первый бронепоезд прошел мимо, не отвечая огнем. Проехав немного, бронепоезд остановился и стали заметны фигурки убегающей его команды матросов. Кирасиры бросились через железнодорожное полотно за убегавшими, и на поле разразились одиночные поединки между убегавшими и преследовавшими их драгунами и кирасирами. На рассвете следующего дня Сводно-гвардейский кавалерийский полк вошел в Ростов, следуя в колонне, и направился вглубь города по Нахичеванскому проспекту. «Тут произошло последнее приключение, окончившееся, по счастью, благополучно. Я вел свой эскадрон за командиром полка, по ветру развевались наши значки на пиках, на значке нашего эскадрона был двуглавый орел… Вдруг прямо на нас несется советский броневик с красными звездами, двумя пулеметами, и ясно видна красная надпись „Мефистофель“. Что делать? Почему он не стреляет? Броневик несется прямо на нашу колонну и может смести нас! Генерал Данилов командует „Стой!“, но тут происходит нечто невероятное: броневик направляется влево и въезжает в огромный сугроб, где его колеса беспомощно буксуют. Открывается задняя дверь, и из машины вылезла тройка: какой-то комиссар в шубе, с хорошим воротником, девица в косынке сестры милосердия и шофер. Тут мы поняли, почему броневик не стрелял. Внутри был ящик табака и мешки с сахаром, не позволявшие добраться до пулеметов. Эта тройка была арестована, у броневика поставлен караул, а позже добыча была роздана по эскадронам»[146]. Более лаконично звучит рассказ об этом эпизоде у другого кирасирского офицера: «На нас выскакивает броневик „Мефистофель“, который, встретившись с колонной полка, въезжает в сугроб и не может выехать из него. В нем шофер, жид-комиссар и сестра милосердия. Их тут же расстреливают. Поймали также командира 4-й батареи Баторского, на котором нашли партийный билет. Он так же кончил свою жизнь…»[147]. Спустя день обстановка переменилась. Ночью пришел приказ штаба армии покинуть Ростов и отойти на левый берег Дона. Конница Буденного переправилась в Новочеркасске через Дон и выходила в тыл Добровольческой армии. «Ростов был покинут ночью и наш эскадрон был оставлен заслоном в кожевенном заводе, на острове против Нахичевани. Оттуда мы видели возвращение большевиков в Нахичевань и их вход в Ростов»[148].

Независимо от локальных успехов или неудач Вооруженных Сил Юга России, в окружающем мире стали назревать процессы, способные повлиять на ход дальнейшей борьбы с большевизмом и на судьбы белых армий в частности. Ориентированное на практическую выгоду британское правительство, наблюдая военные неудачи Добровольческой и Донской армий последних месяцев, оценило обстановку на территориях, занятых белыми, как нестабильную. В то же время военные и политические успехи большевиков не могли не быть очевидными, что создавало возможность вхождения и захвата рынков России при ее новом правительстве. Героические усилия ВСЮР по поддержке и восстановлению государственности перестали интересовать британских политиков и концессионеров. В британском парламенте был распространен документ под названием «Экономические аспекты британской политики в отношении России», в котором указывалось, что большевики вернули или возвратят в ближайшем будущем все важнейшие сырьевые районы России, в связи с чем экономическая, политическая и военная блокада ее станет нецелесообразной. Британский премьер вынес на обсуждение Верховного Совета Антанты вопрос об экономическом взаимодействии с большевиками, после чего ВСА вынес резолюцию об обмене товарами на основе взаимности между русским народом, союзными и нейтральными странами. «Торговать можно и с каннибалами», — цинично добавил британский премьер, де-юре не признававший полномочий Советского правительства. Оппозиционно настроенный к лейбористам Уинстон Черчилль заверил русского представителя в Париже В. Маклакова в том, что британское содействие белым армиям будет продолжено и заявление действующего премьера не отразится на поставках вооружения и продовольствия. Несмотря на столь нелицеприятный внешнеполитический шаг Великобритании, Деникин, будучи глубоко уязвлен первым шагом к признанию большевистской власти союзными государствами, продолжал работать с британскими военными представителями над стратегически важными вопросами самого недалекого будущего. Сторонами было достигнуто соглашение о том, что вне зависимости от исхода Гражданской войны британское военное командование будет принимать участие в помощи эвакуации русских беженцев за границу, в огромном количестве скопившихся в Новороссийске.

Сторонами был определен ее следующий порядок. В первую очередь право эвакуации предоставлялось больным и раненым воинам, далее семьям военнослужащих ВСЮР, потом семьям гражданских служащих и прочим лицам при наличии времени и места. Руководство ВСЮР, по договоренности с британцами, подлежало эвакуации в последнюю очередь. Британские транспорты доставляли беженцев в Салоники, Принкипо, везли на Кипр и в Королевство СХС. Регулярности рейсов не существовало, иногда британские корабли прерывали эвакуацию по различным политическим мотивам, однако конвейер по вывозу российских граждан не переставал работать. Вывезенные беженцы размещались с минимальными удобствами и даже могли найти какую-нибудь работу в местах своего расселения. Считалось, что все русские, выехавшие до осенней эвакуации в октябре/ноябре 1920 года, были относительно удачливы в сопоставлении с теми, кто покидал родину с последними кораблями, ибо ничто не могло сравниться с ужасом последней эвакуации, ее человеческими драмами и жертвами, о которых пойдет речь в другой главе нашего повествования.

В тылу ВСЮР дела в начале 1920 года обстояли далеко не блестяще. Правительство Кубани, окончательно запутавшееся во внутриполитических склоках и раздорах, перестало нести ту функцию, которая была возложена на нее согласно договоренностям между Добровольческой армией и Радой. Пополнения на фронт с Кубани полностью прервались. Кубанское правительство считало, что не должно посылать казаков воевать за некие эфемерные «общегосударственные интересы». Оно словно забыло, что, по выражению одного из рядовых участников Белого движения, «Белая идея — идея свободной жизни в освобожденной стране», что «она не фраза, хотя бы и высокого смысла, а побуждение к должным действиям» и «носителями ее должны быть все»[149]. На границе с Грузией было тоже неспокойно, ибо оттуда на Адлер и Сочи выдвинулась 2-тысячная армия так называемого Комитета освобождения Черноморья, созданная из остатков разбитой 11-й советской армии, чьими идейными вдохновителями были бежавшие в Грузию русские провинциальные меньшевики и эсеры, и чьими инструкторами служили офицеры грузинской армии. У ВСЮР не было достаточно сил, чтобы остановить продвижение этой группировки, так как границу с Грузией прикрывала лишь одна 52-я бригада добровольцев, созданная из бывших пленных красноармейцев и объединенная в несколько батальонов, под громким названием «бригада». Армию Комитета освобождения Черноморья поддержали и местные бандитские формирования, носившие в то время общее название «зеленых» за свою приверженность партизанской войне под прикрытием «зеленых дубрав и лесов». 52-я бригада не выдержала натиска бандитов и отступила из Адлера, а затем оставила Сочи. Комитет провозгласил создание независимой Черноморской республики и повел наступление на север. В отсутствие людских резервов командующий Черноморским фронтом Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский подал прошение Деникину об отставке по причине невозможности выполнять свои обязанности по противостоянию бандам и отрядам так называемой Черноморской республики, однако регулярные части белых продолжали бои с многочисленными бандами.

11 февраля 1920 года армия Черноморской республики заняла Лазаревскую и стала угрожать Туапсе. 25 февраля 1920 года она заняла Туапсе, где произошел внутренний переворот, организованный служившими в Черноморской армии большевиками, которые быстро организовали «фронтовой съезд», отказались признавать Черноморский комитет, избрали ревком и мобилизовали крестьян в некую Черноморскую красную армию.

Сложная ситуация сложилась и с группировкой генерала Шиллинга. Два корпуса остались на правом берегу Днепра, участвуя в прикрытии Одессы и Херсона от нападения большевиков, а корпус Якова Александровича Слащева был направлен для защиты Северной Таврии и Крыма. Состав двух корпусов Шиллинга уступал в боеспособности ударным войскам марковцев или дроздовцев, и единственным, динамичным и активным ядром его войск был корпус генерал-майора Якова Александровича Слащева. На Днепре обстановка складывалась тяжелая: 12-я советская армия, наступая от Кременчуга и Черкесс, переправилась на правый берег Днепра и туда же направлялась 14-я советская армия. Железная дорога Александровск — Кривой Рог — Долинская контролировалась бандами Махно; в селах крестьяне объединялись в вооруженные отряды и порой занимались неприкрытым грабежом. У Екатеринослава и Умани бродили петлюровские части. Связь между подразделениями Белой армии была ненадлежаще налажена, в результате чего возникла хаотическая обстановка, в которой отдельные части и соединения корпусов Шиллинга двигались в разных направлениях, принимая решения о вступлении в бой с петлюровцами и бандитами на усмотрение младших офицеров, отягощая себя бесконечными вереницами обозов и беженцев. Вся эта человеческая лава медленно, но верно откатывалась на юг.

Деникин не видел необходимости удерживать Одессу, считая, что больший смысл имела бы концентрация отступавших подразделений и их переформирование под Херсоном, откуда можно при необходимости было бы пробиться в Крым. Союзные миссии, напротив, были настроены на оборону Одессы, о чем не замедлили известить Деникина, с чем тот был вынужден согласиться, попросив союзные миссии в случае катастрофы обеспечить эвакуацию войск плавсредствами союзных армий, а также уведомить Румынию о необходимости пропуска отступающих воинских подразделений и беженцев. Глава французской военной миссии генерал Франше д'Эспере оповестил Деникина, что Румыния согласна пропустить на свою территорию некоторые части и беженцев при соблюдении некоторых дополнительных условий силами ВСЮР.

В середине января 1920 года, взяв Кривой Рог, большевики двинули свои силы на Николаев. Генерал Шиллинг срочно призвал конный корпус полковника Федора Эмильевича Бредова, находившийся под Вознесенском, чтобы нанести наступающим большевикам фланговый удар, оставив части генерал-лейтенанта Михаила Николаевича Промптова на прикрытии Одесского района. Когда 24 января (7 февраля) 1920 года 2-й корпус Промптова оказался у Одессы, город был оставлен белыми войсками, а последние транспорты вышли на рейд. Шиллинг направил директиву Промптову перейти через Днестр у переправы и установить маяки, чтобы, выйдя в Румынию, ожидать кораблей для отправки своего корпуса в Крым, но при первых попытках переправиться на румынскую территорию, 2-й корпус был обстрелян румынами и был вынужден двинуться вдоль русской границы Днестра на север, где и соединиться с конным корпусом полковника Бредова в Тирасполе. Вместе с войсками Бредова корпус генерал-лейтенанта Промптова совершил поход вдоль Днестра до районов, занятых польскими войсками, и 25–26 февраля 1920 года оказался интернированным в Польше, помещенным вместе с солдатами и офицерами корпуса в концентрационный лагерь, откуда смог вернуться с товарищами по оружию в Крым лишь летом 1920 года: «В лохмотьях, босые, некоторые в одном грязном нижнем белье»[150].

4 февраля 1920 года генерал Шиллинг опубликовал приказ об эвакуации Одессы. «К утру 6 февраля доносившаяся с севера артиллерийская стрельба, которую вели, вероятно, отходившие к Одессе бронепоезда, становилась все слышнее и в городе создавалось если не паническое, то, во всяком случае, нервное настроение. Тысячи людей толпились у молов, где стояли большие пароходы. Взамен нашедших на них место людей все время подходили новые толпы военных и гражданских лиц, женщин и детей. В эти дни стояли морозы около 5–10 градусов, и море на подходах к Одессе было покрыто довольно густым плавучим льдом, образовавшим в порту от движения судов ледяную кашу…»[151]. В ночь на 7 февраля генерал Шиллинг со своим штабом перешел на пароход «Анатолий Молчанов». В 6 утра 8 февраля 1920 года части советской 41-й стрелковой дивизии вошли в Одессу со стороны Пересыпи и Каяльника. Комендант Одессы полковник Стессель с группами офицеров и небольшими отрядами солдат из разных частей расчистил путь для беженцев к западным окраинам города. Колоннами, беженцы потекли в сторону румынской границы, собираясь в 20 верстах от города, в немецкой колонии Гросс Либенталь. Те из беженцев, кто, не задерживаясь в колонии, пустился в путь в сторону Тирасполя, успели догнать конный корпус полковника Ф. Э. Бредова, однако очень скоро дорога на Тирасполь оказалась захваченной красной конницей, напустившейся на обозы беженцев, вырубая их безо всякого сожаления. Из колонии оставшиеся полтора десятка тысяч беженцев тронулись вдоль черноморского побережья на Овидиополь, чтобы переправиться по льду днестровских лиманов, выйти к румынской границе. Румынские пограничные части встретили поток беженцев артиллерийским огнем. После переговоров с парламентерами от беженцев согласились пропустить их через свою границу, наскоро устроив фильтрационные пункты, где придирчиво изучали документы беженцев. В итоге через румынскую границу были пропущены лишь иностранцы, а русские были оставлены на льду лиманов на ночь и под оружейным огнем принуждены вернуться назад.

Красные части шли по пятам беженских обозов. Уже на рассвете красные атаковали отставшие обозы. На защиту обозов поднялись раненые, которые могли держать оружие, дети-кадеты, офицеры и городские стражники. Встреченная огнем, большевистская конница временно отстала. Беженские обозы продолжали свое движение, не делая привалов или остановок на ночь. Лошади падали от усталости, люди отставали и бывали настигнуты красными отрядами и убиты на месте. 15 февраля 1920 года пустившиеся в преследование беженцев большевистские части предприняли вторую массированную атаку на обозы, используя артиллерию. Боеспособные мужчины в обозе смогли отразить и второй налет, но силы и боеприпасы были на исходе, к тому же среди беженцев ходили слухи, что на железнодорожную ветку Одесса — Тирасполь большевики подогнали бронепоезда, в ожидании появления обозов, чтобы начать обстрел практически незащищенных людей. Беженцы стихийно потянулись за Днестр, где вышли на румынскую территорию и расположились возле деревушки Раскаяц. Румынские пограничные части настояли, чтобы беженцы покинули их территорию к утру следующего дня, а поскольку беженцы не верили, что с ними румыны могут сделать что-то плохое, к утру на высотах у деревни румыны подтянули пулеметы. Наутро, после 8 утра, они открыли огонь по толпе, хлынувшей назад, в воду, пытаясь спастись на русской территории, где их поджидали приехавшие местные банды в надежде пограбить. Однако бандиты не смогли унести награбленное, потому что подтянувшиеся красные части окружили и их, и беженцев и, разоружив, отправили по этапам в тыл. После массового побоища русских спаслись те немногие, кто уцелел на румынской территории, спрятавшись, а позже, прикинувшись поляками или латышами, за мзду были пропущены румынами вглубь своей территории.

В руководстве ВСЮР тем временем назревал давний конфликт между двумя яркими личностями, каковыми являлись Врангель и Деникин. Их противостояние историки относят к началу 1920 года, хотя оно проявилось еще во времена, когда Деникин лишь пытался обнародовать Московскую директиву. Оказавшись в 1919 году в Царицыне, на «второстепенном фронте», Врангель получил хорошую возможность проанализировать проигранные сражения и операции и подготовить предложения по проведению новых, с учетом накопленного опыта. Его проекты, отправлявшиеся в штаб Главнокомандующего ВСЮР, зачастую не находили отклика в силу различных взглядов на вопросы военной теории, а также отправлялись в долгий ящик из-за их практической невыполнимости, что не могло не вызывать раздражение импульсивного и исполненного эмоциональностью барона. Вступив в должность командующего Добровольческой армией и прибыв сменить несчастного Май-Маевского, Врангель воочию убедился в беспочвенности многих своих прожектов ввиду того, что, в отличие от гладко выглядевших на бумаге корпусов, дивизий и полков, в реальной жизни они оказались горсточками военных энтузиастов, количественно непригодных для воплощения крупномасштабных операций. Деникин справедливо полагал, что в работе со штабом новый начальник Добровольческой армии вносит элемент нервозности и разлада, явившись не только полной противоположностью Романовскому, но и самому Деникину. Главнокомандующий был убежден, что прожектерство Врангеля имеет одну тревожную тенденцию — барон упорствует в своих заблуждениях и не готов критически оценить свое стратегическое творчество. Вступив в хоровод политических событий на Кубани, до предела нервный Врангель стал ярым сторонником той идеи, что изначально неверно выстроенные отношения с кубанским правительством, начатые Деникиным во времена оны, постепенно привели Белое движение на Кубани в упадок, если не в антагонизм с Добровольческой армией. Барон начал вести приватные беседы с генералами Эрдели, Сидориным и даже Шкуро, зондируя почву относительно их настроенности на смену Главнокомандующего, однако большинство из них держались убеждения, что при любом отношении к Деникину смена власти в сложившейся для армии неблагоприятной ситуации ни к чему хорошему вести не может. Деникин, осведомленный от генералов о попытке Врангеля подкопаться под его пост, снес это довольно равнодушно, однако известия о закулисных переговорах не добавили в сознании Главнокомандующего положительных черт к личности Врангеля. Врангель понял, что он поспешил заключить мнение об общем недовольстве командованием и больше переговоры вести не стал, однако против его воли слухи просочились и к командованию союзников. Английский представитель Мак-Киндер прибыл в Россию в полной убежденности, что барон уже совершил свой «переворот», однако Деникин успокоил британца заверениями, что все слышанное им было не более чем усилиями злых языков, желающих вбить клин между белым командованием.

Будучи смелым офицером и командиром, Петр Николаевич Врангель был необыкновенно популярен у армейской молодежи, передававшей из уст в уста истории о его конных атаках на большевиков; его умеренно-монархические взгляды импонировали консервативной части армейского офицерства и гвардии, прохладно относившихся к либеральным воззрениям самого Главнокомандующего, олицетворявшего для них плоть от плоти либерально-демократического стана начала XX века.

Став начальником Новороссийского округа и тяготясь решением задач скорее хозяйственных и технических, нежели боевых, Врангель приписывал свое назначение «цеплянием за власть» самого Деникина, старавшегося держать его подальше от лавровых венков его кавалерийской славы.

10 февраля 1920 года, не получив ожидаемого назначения, барон написал Главнокомандующему прошение об отставке его от должности Главнокомандующего Добровольческой армией, испросил отпуск и отправился в Крым собраться с мыслями и подлечить нервы. Человек, чьи нервы были не так расшатаны и кто не испытывал ложных эмоциональных порывов, Яков Александрович Слащев был откомандирован Деникиным для обороны Крыма и Северной Таврии. 5 января 1920 года корпус Слащева в 4 тысячи штыков подошел к Мелитополю. Изучив оперативную обстановку и проанализировав данные разведки, Слащев отдал приказ корпусу отходить в Крым. С севера на Мелитополь шли 13-й и 14-й советские армии, рассчитывая начать преследование отступавших частей ВСЮР. 23 января 1920 года 46-я стрелковая дивизия большевиков взяла ненадолго Перекоп, однако уже 24 января была выбита частями Слащева. Спустя 4 дня 8-я кавалерийская дивизия красных атаковала перекопские укрепления, но была выбита контратакой и рассеяна. 5 февраля, пройдя по льду замерзшего Сиваша, красные снова завладели Перекопом, но сразу же были выбиты дерзкой контратакой Слащева. 24 февраля 1920 года красные части атаковали перекопские укрепления, просочившись через Чонгарский перешеек, но были разбиты во встречной атаке и в беспорядке бежали прочь. Зимние холода подвинули Слащева на выбор особой тактики боев с красными. Его основные силы были отведены вглубь полуострова, где находились в отапливаемых домах и имели возможность укрываться от холодов и ветра. На узких перешейках Слащевым было выставлено лишь сторожевое охранение, которое легко сметалось красными, изрядно замерзшими и измученными ночевками в открытой степи, а когда большевики слали победные реляции в тыл о взятии Перекопа, из удаленных селений подходили свежие силы Слащева и без труда выбивали измотанного противника назад, в степи.

15 февраля 1920 года в Крым прибыл Врангель. В атмосфере тыловых междоусобиц оппозиционные Деникину и назначенному им командовать генералу Шиллингу политики предложили барону принять командование армией на себя и сместить «скомпрометировавшего» себя Шиллинга, от чего тот благоразумно отказался. Слащев отправил извещение Врангелю, что подчиняться будет лишь приказам Деникина и Шиллинга. Лукомский, находившийся в то время в отставке в Крыму по семейным обстоятельствам, убедил Шиллинга в необходимости перемен в руководстве армии в Крыму. Шиллинг, подавленный морально из-за нападок общественности и прессы после падения Одессы, подчинил Врангелю Севастопольскую крепость, флот и тыловые части, чтобы любыми способами попытаться не допускать противоречия в высшем командовании до стадии борьбы за власть в столь тяжелое для Вооруженных Сил Юга России время. Деникин был категорически против передачи власти Врангелю по соображениям возможного резонанса, который может получить подобная передача власти в одном из отдельно взятых мест. Он предвидел, что этот пример может отрицательно сказаться на дисциплине в армии, и без того пошатнувшейся в свете последних громких поражений, а также подорвет авторитет командующих, которых, как увидят все, можно смещать и назначать лишь в зависимости от их индивидуальной популярности в армии. К Врангелю прибыл адмирал Герасимов, попросивший его на время уехать из Крыма, чтобы остановить пропаганду против главного командования. Оскорбленный Врангель отбыл в Константинополь, написав перед тем письмо лично Деникину, где упрекал его за «яд честолюбия» в борьбе за власть. Деникин был уязвлен написанным. В ответном письме он кратко дал понять возмущенному барону, что тот выбрал как нельзя лучшее время для отправки подобных эмоциональных писем, написанных в полемическом ажиотаже.

Тем временем на сивашских перешейках продолжались бои. Яков Александрович Слащев продолжал успешно громить наступавшие красные части, пока, наконец, к 8 марта 1920 года две советские армии, сведенные в ударную группировку, не взяли Перекоп и продвинулись до местечка Юшунь. Здесь-то они и были наголову разгромлены контрударом слащевского корпуса и, отступая, бросили даже свои исходные позиции.

17 февраля 1920 года, незадолго до описываемых выше событий, 1-я Конная армия Буденного атаковала и заняла станцию Торговая, легко выбив почти не сопротивлявшиеся войска генерала Крыжановского. Части генерал-лейтенанта Александра Александровича Павлова, которые должны были противостоять частям Буденного, расквартированным в Торговой, двигались маршем вдоль реки Маныч, встречались с кавалерийскими дивизиями красных, разбивали их, и продолжали движение. Холода усиливались, в пустынной степи не встречались селения, а те зимовники, мимо которых проходили части, не вмещали в себя всех желающих отогреться. Более половины состава Павлова оказались отставшими или обмороженными. При появлении его передовых отрядов в Торговой буденовцы бросились убегать, но, увидев, что перед ними небоеспособные и замерзшие люди, организовались и ударом контратаки выбросили казаков в степь. Торговая снова оказалась в руках буденновцев, которые заняли в ней оборону по периметру, стараясь не допускать казаков в ее пределы пулеметным огнем. Атака казаков Павлова захлебнулась. Отойдя, всадники спешивались и пытались развести костры в открытом поле, становясь мишенью для буденновских пулеметчиков. Наутро, ужаснувшись, во что превратился его корпус, Павлов спешным порядком повел его в отступление на станицу Егорлыкскую. Свыше 5 тысяч человек было потеряно убитыми и обмороженными лишь в ходе одного только рейда.

Спустя еще день конница Буденного отправилась в преследование отступавших казаков Павлова, но атаковать его не решалась, остановившись всего в нескольких верстах около арьергардов корпуса. Силы атаковать красных не было и у казаков Павлова. От Егорлыкской Павлов повернул на Белую Глину, но внезапная оттепель снова спутала карты его продвижения, вынуждая его войска из-за непролазной грязи двигаться в колонну по три, растянувшись на многие версты. Первая же атака Буденного смешала ряды павловцев, парализовав движение, и заставила в спешном порядке отходить прочь, оставляя обозы и артиллерию, увязшими в грязи. Во след им устремилась кавалерия Буденного. Прибыв в Егорлыкскую, потрепанные части Павлова были усилены Терско-Кубанской дивизией и добровольческой кавалерийской бригадой генерал-лейтенанта Ивана Гавриловича Барбовича, а также 2-м Донским корпусом. Основные силы Буденного были направлены на корпус генерала Крыжановского, отступившего к станции Белая Глина. Подчиненные Крыжановскому кубанцы сдавались или просто дезертировали. Фронт был прорван буденновцами, и остатки корпуса перестали существовать. Генерал Крыжановский покончил жизнь, выстрелив себе в висок.

26 февраля 1920 года Буденный двинулся на Егорлыкскую, где началось грандиозное кавалерийского сражение, продолжавшееся весь световой день. Ночью белые и Буденный были вынуждены отойти, а прибывшие 8-я и 9-я советские армии по приказу Тухачевского перешли в наступление на части генерала Сидорина. После того как большевистские армии переправились через Маныч и Дон, они легко отбросили ослабленные после вчерашнего сражения донские войска и начали теснить их к югу. Добровольцы, поставленные в низовьях Дона, продолжали стойко отбивать все атаки. Генерал Сидорин был вынужден отдать приказ донцам отступить на линию реки Кагальник, однако закрепиться там им не удалось и они продолжали пятиться, отступая под ударами советских армий. Части 11-й советской армии взяли Ставрополь 2 марта 1920 года, а другая группировка советских войск вышла в район Минеральных Вод, выйдя от Св. Креста. Северокавказские подразделения генерала Эрдели оказались отрезанными от остальных армий ВСЮР. Фронт обороны белых был разрушен.

17 марта 1920 года, после оставления Екатеринодара, вышел приказ Деникина об отводе всех войск за Кубань и Лабу и об уничтожении всех переправ. Ставка Деникина переехала в Новороссийск, запруженный беженцами, дезертирами и всякого рода тыловиками, пытавшимися отсидеться здесь от войны. В штабе Деникина началось обсуждение возможной эвакуации Новороссийска морем, однако доклады морских чинов и служащих порта нарисовали перед Главнокомандующим безотрадную картину того, что эвакуировать всех желающих через новороссийский порт не удастся. Не хватало времени, чтобы планомерно организовать погрузку воинских частей без того, чтобы не бросить артиллерию, гужевой транспорт и имущество ВСЮР. Было принято решение о начале эвакуации в Новороссийску а прибывающие с фронтов войска отводить на Таманский полуостров, удобный для обороны силами флотской артиллерии в случае, если противник будет преследовать отступавших. Флотилия Керченского порта постепенно могла бы перевозить армейские части через пролив. Штаб распорядился о переводе в Керчь дополнительных транспортов. Главнокомандующий решил отправиться со штабом в Анапу и далее отходить вместе с армией. Штаб Деникина выпустил последний приказ Добровольческой и Донской армиям удерживать плацдарм на реке Курге и держать оборону от устья Курги до Азовского моря. Этот приказ не был выполнен, потому что крушение фронта уже приняло обвальный характер. Белые части продолжали отбиваться от наседающего противника, однако в положении фронта уже ничто не могло повернуться лучшим для них образом. «Вернувшись в Феодосию на следующий день 15 марта, я встретил наш Лейб-Эскадрон. Помню, что в тот же день князь Черкасский и я отправились повидать генерала Шапрона дю Ларрэ (адъютанта Деникина. — прим. авт.) в гостиницу „Астория“, где стоял штаб Деникина… Генерал Шапрон, у которого мы просили информации, сказал нам, что ничего не изменилось, что борьба продолжается, но ни словом не обмолвился о том, что уже назначен новый Главнокомандующий. Сам же генерал Шапрон в тот же вечер сел с генералом Деникиным на английский миноносец и отплыл в Лондон» [152]. Эвакуация из Новороссийска Главнокомандующего только подхлестнула беженцев и военных. Людей охватила самая разнообразная гамма чувств — от ощущения полной безысходности до панического ужаса перед надвигавшимися красными: «Безветренная прозрачная ночь. Конец марта 1920 года. Новороссийский мол. Мы грузимся на „Екатеринодар“. Офицерская рота для порядка выкатила пулеметы. Грузятся офицеры и добровольцы. Час ночи. Почти безмолвно шевелится черная стена людей, стоящих в затылок. У мола тысячи брошенных лошадей; они подходят к соленой воде, вытягивают шеи, губы дрожат: кони хотят пить…»[153]. Начальником обороны Новороссийска был назначен генерал-майор А. П. Кутепов. Его частям приходилось не только держать линию обороны города во время проходившей погрузки, но и сдерживать толпы обезумевших гражданских беженцев, продолжавших стекаться в порт. 26 марта 1920 года Кутепов доложил командованию, что оставаться в Новороссийске — «смерти подобно», потому что обстановка в городе, давно вышедшая из-под контроля, грозила неминуемым социальным взрывом; стоявшие в оцеплении юнкера Донского военного училища были тоже на грани нервного истощения. Были взяты все имевшиеся в новороссийском порту транспорты, включая баржи и мелкие баркасы и шлюпки. «Всю ночь продолжаются грандиозные пожары и раздаются взрывы; долго продолжается трескотня ружейных патронов в подожженном складе. Картина пожарищ величественная, красивая и жуткая… В районе Кабардинки также видны разрывы — это идет бой отходящих на юг казаков с отрезающими им путь красными…»[154]. Узнав, что в городе остался 3-й Дроздовский полк, прикрывавший отход армии, генерал Кутепов вернулся на миноносце «Пылкий» забрать его, и дал бой вступавшим в город красным передовым частям: «Третьего полка не ждали, за него были спокойны: для его погрузки был отдан транспорт „Святой Николай“. Но команда „Николая“, не окончив погрузки, обрубила канаты и транспорт ушел… Помню святящееся небо, ветер в лицо… На „Пылком“ ко мне вышел генерал Кутепов, окатил блеском черных глаз… — Полковник Туркул, сколько у вас непогруженных? — Приблизительно двести, ваше превосходительство… — Грузите к нам…»[155]. Из города в Крым выбралось около 30 тысяч офицеров и солдат и казаков, не считая гражданских служащих и генералов. Донские казаки и часть добровольцев, не попавших на отходившие транспорты, двинулись по берегу на Геленджик и Туапсе.

Новороссийская катастрофа оставила глубокий след во всех слоях армии и создала определенное недоверие по отношению к высшему командованию. По прибытии в Крым, в Севастополе 3 апреля 1920 года Деникин созвал совещание всех старших начальников для избрания преемника главнокомандующему Вооруженными Силами России; в список потенциальных кандидатов были включены Врангель, Юзефович, Боровский и Покровский. Председателем совета был назначен генерал от кавалерии A. M. Драгомиров. В ходе обсуждения генералу Деникину пришлось сложить с себя полномочия Главнокомандующего. В приказе № 2899, отданном в Феодосии 4 апреля 1920 года, своим преемником он был вынужден назначить барона Врангеля. Вечером того же дня Деникин попрощался с сотрудниками штаба, своим конвоем и охранной офицерской ротой, состоявшей из многих «первопоходников». Многие из чинов штаба и роты не смогли сдержать слез. Простившись, Деникин отправился на пристань, где вместе со своим старым другом генералом Романовским и британским военным представителем генералом Холменом поднялся на борт британского миноносца, доставившего их в Константинополь. Русское посольство, сославшись на нехватку жилых помещений, отказалось приютить бывшего главнокомандующего и начальника его штаба. Иван Павлович Романовский отправился договариваться относительно машины, которая могла бы доставить их в расположение британской миссии, куда оба генерала были давно званы. Неожиданно в холле посольства появился человек, одетый в офицерское пальто мирного образца с золотыми погонами, внезапно доставший из правого кармана «кольт» и трижды выстреливший в Романовского, сразив бывшего начальника деникинского штаба наповал… Пометавшись по зданию посольства, стрелявший выбежал в одну из дверей, услужливо открытую одной из беженок, находившейся в посольстве.

Через день, потеряв своего последнего друга и соратника, на британском линкоре «Мальборо» Деникин направился в Великобританию. Сразу по принятии Главного командования, Врангель приступил к переформированию армии. Войска Вооруженных Сил Юга России были переименованы в Русскую Армию и разделены на пять корпусов: 1-й армейский корпус генерал-майора А. П. Кутепова, в который входили Алексеевская, Дроздовская, Корниловская и Марковская дивизии; 2-й армейский корпус генерал-лейтенанта Я. А. Слащева (в него вошли 13-я и 34-я пехотные дивизии и отдельная кавалерийская бригада); Донская бригада генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова, включавшая 1-ю, 2-ю и 3-ю Донские дивизии; Сводный корпус генерал-лейтенанта П. К. Писарева, в который входили 1-я, 2-я и 3-я Кубанские дивизии, а также Чеченская бригада) и Конный корпус генерал-майора И. Г. Барбовича (в ген.-лейт. произведен в июле 1920), состоявший из 1-й и 2-й кавалерийских дивизий. При каждой дивизии создавались запасные полки. Было основано военное училище и разнообразные курсы: инженерные, пулеметные и т. д. Начинался последний акт сражения с большевизмом на Юге России.

Примечания:

1

Назаров М. В. Вождю Третьего Рима. М.: Русская идея, 2004.

12

Указ. соч.

13

Гуль Р. Ледяной поход. Молодая гвардия, М.: 1990.

14

Гуль Р. Ледяной поход. Молодая гвардия, М.: 1990.

15

Гуль Р. Ледяной поход. Молодая гвардия, М.: 1990.

125

Деникин А. И. Белое движение и борьба Добровольческой армии. М.: Голос. 1992.

126

Указ. соч.

127

Розеншельд-Паулин В. Участие в Белом Движении в кн.: Кирасиры Его Величества. Париж. Изд. Возрождение. 1944.

128

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

129

Розеншельд-Паулин В. Участие в Белом Движении в кн.: Кирасиры Его Величества. Париж. Изд. Возрождение. 1944.

130

Деникин А. И. Белое движение и борьба Добровольческой армии. М.: Голос. 1992.

131

Деникин А. И. Белое движение и борьба Добровольческой армии. М.: Голос. 1992.

132

Марковцы в походе на Москву // Поход на Москву. М.: Центрполиграф. 2004.

133

Павлов В. Е. Поход на Москву // Марков и Марковцы. М.: Посев. 2001.

134

Павлов В. Е. Поход на Москву // Марков и Марковцы. М.: Посев. 2001.

135

Указ. соч.

136

Указ. соч.

137

Головань Г. Марковцы в походе на Москву // Поход на Москву. М.: Центрполиграф. 2004.

138

Шкуро А. Г. Записки Белого партизана // Поход на Москву. М.: Центрполиграф. 2004.

139

Павлов В. Е. Поход на Москву // Марков и Марковцы. М.: Посев. 2001.

140

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

141

Деникин А. И. Вооруженные Силы на Юге России // Поход на Москву. М.: Центрполиграф. 2004.

142

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

143

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

144

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

145

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

146

Оношкевич-Яцына Е. Взятие Ростова 7–8 февраля 1920 г. // Офицеры русской гвардии в белой борьбе. М.: Центрполиграф. 2002.

147

Розеншельд-Паулин В. Кирасиры Его Величества. Участие в Белом движении. Жизнь за рубежом. Париж. Изд. «Возрождение». 1944.

148

Указ. соч.

149

Головань Г. Марковцы в походе на Москву // Поход на Москву. М.: Центрполиграф. 2004.

150

Врангель П. Н., барон. Воспоминания, часть II, Франкфурт-на-Майне. Посев. 1969.

151

Варнек П. А. Эвакуация Одессы Добровольческой армией в 1920 году // Флот в Белой Борьбе. М.: Центрполиграф. 2002.

152

Розеншельд-Паулин В. Из дневника // Кирасиры Его Величества. Участие в Белом Движении и Жизнь за рубежом. Париж. Изд. Возрождение. 1944.

153

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.

154

Розеншельд-Паулин В. Из дневника // Кирасиры Его Величества. Участие в Белом Движении и Жизнь за рубежом. Париж. Изд. Возрождение. 1944.

155

Туркул A. B. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918–20 гг. в литературной обработке Ивана Лукаша. 2-е издание. Мюнхен. Изд. Быль и Явь. 1948.