Глава 10

СС И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Адольф Гитлер вскинул правую руку в нацистском приветствии и обвел взглядом лица собравшихся. Перед диктатором стояла вся высшая военная элита рейха. Главнокомандующие, начальники штабов, генералы вермахта прибыли в этот день, 22 августа 1939 года, в резиденцию Бергхоф, чтобы из уст своего фюрера услышать роковое решение: быть войне.

«Я собрал вас, – начал Гитлер, – с намерением обрисовать политическую ситуацию, чтобы вам стало предельно ясно, на чем строится мое непреложное решение действовать».

Из монолога фюрера военные узнали, что никогда ранее обстоятельства не складывались столь благоприятно для Германии: Англия – под серьезной угрозой, положение Франции не лучше, Советская Россия готова заключить с Германией пакт о ненападении. Гитлер заключил: «Кто знает, сколько мне жить. Поэтому надо начинать прямо сейчас».

Гитлер мог говорить часами. И тогда в Бергхофе он с каждой минутой становился все агрессивнее, просто впадал в бешенство, глаза горели фанатичным огнем. «Запереть сердца против жалости и сострадания! – выкрикивал он. – Жесточайший образ действий! Восемьдесят миллионов человек должны, наконец, получить то, что им положено по праву!» Внезапно успокоившись, он холодно заявил, что готов хоть завтра объявить точную дату начала военных действий против Польши.

«Так или иначе, войны не миновать… Я предоставлю пропагандистский предлог для начала войны. Насколько правдоподобным он будет, никакого значения не имеет. Победителя не судят, ему не задают вопросов, сказал он когда-то правду или нет. Войну начинают и ведут не за правду, а за победу».

Когда военные разъезжались, они не могли предположить, что люди, призванные обеспечить обещанный Гитлером «пропагандистский предлог», уже находятся в полной боевой готовности. Гитлер избрал Генриха Гиммлера для этой задачи – и на вечные времена она связала шефа СС с кровью и слезами Второй мировой войны.

Среди тех, кто был в Бергхофе, лишь один человек догадывался о планах Гитлера, это начальник Главного штаба сухопутных войск Франц Гальдер. Еще 17 августа 1939 года в его дневнике появилась довольно загадочная запись: «Канарис… I-й Отд. Гиммлер-Гейдрих Оберзальцберг. 150 комплектов польской военной формы и снаряжения… Верхняя Силезия». То есть от адмирала Канариса, главы армейской разведки, Гальдер узнал, что в Оберзальцберге диктатор и эсэсовские «близнецы-братья» совещались по поводу некоего предприятия, затеянного в Верхней Силезии, и что для этого требуется 150 комплектов польского обмундирования.

Таким был пролог драмы, стоившей миру 55 миллионов человеческих жизней.

Сама идея операции изначально принадлежала Рейнхарду Гейдриху. Еще в период судетского кризиса 1938 года шеф СД предложил создать предлог для вторжения в Чехословакию путем инсценирования стычек на границе. Капитуляция Запада перед угрозами Гитлера, закрепленная Мюнхенским соглашением, помешала реализации этого плана. Теперь, в преддверии столкновения с Польшей, шеф СД обновил свою старую идею. Уже в начале августа Гейдрих продумал, как заставить мир поверить в то, что Польша сама спровоцировала Германию на войну.

План Гейдриха заключался в следующем: в ночь перед вторжением специальные группы СД, одетые как польские солдаты и ополченцы, устроят ряд инцидентов на польско-немецкой границе. Псевдополякам надо было на несколько минут захватить немецкую радиостанцию в местечке Гляйвиц и прокричать в микрофон на польском языке пару антигерманских лозунгов; напасть на контору лесничества севернее Кройцбурга и уничтожить таможенный пункт в местечке Хохлинден, на участке границы между Гляйвицем и Ратибором.

Затеянная Гейдрихом военная игра должна была выглядеть полностью реалистичной: какие бои без погибших? «Нам нужны неопровержимые доказательства польского нападения – и для иностранной прессы, и для немецкой пропаганды», – считал шеф СД. Возникал вопрос: где взять трупы? Циник Гейдрих решил и эту проблему: «тела погибших» дадут концентрационные лагеря. Во славу Третьего рейха заключенные получат смертельные инъекции, и затем эти «человеческие консервы» (так определял их жуткий язык гестапо) будут доставлены на место действия в Верхнюю Силезию.

В первые дни августа Гиммлер с Гейдрихом посвятили в свой план фюрера. У него забилось сердце. Вскоре после этого телетайпы Главного управления СД отстучали приказ командирам 23-го и 45-го штандартов СС, дислоцированных в районе населенных пунктов Гляйвиц-Бойтен-Оппельн: безотлагательно направить на Вильгельмштрассе лиц, владеющих польским языком, для выполнения специального задания.

Примерно в это же время к начальнику полиции безопасности и СД был вызван оберфюрер СС доктор Герберт Мельхорн. Гейдрих поручил ему подготовку акции в районе Хохлиндена. Затем в кабинете Гейдриха щелкнул каблуками штурмбаннфюрер СС Альфред Науйокс, соратник по дням становления СД. На нем был захват радиостанции.

Цель операции – «создать видимость, чтобы переложить вину за грядущие события…» – Науйокс понял с полуслова. Гейдрих приказал штурмбаннфюреру отобрать шесть человек понадежнее и отправиться в Гляйвиц; там обосноваться, произвести разведку местности и ждать сигнала. Кодовая фраза «бабушка умерла». Гейдрих предупредил: «Первое: по поводу этой истории вы не имеете права связываться ни с каким немецким ведомством в Гляйвице. Второе: никто из вашей группы не должен иметь при себе документов, указывающих на принадлежность к СС, СД или полиции, и вообще, ничего немецкого».

10 августа Науйокс, отобрав пять человек из своей службы и прихватив одного с польским языком для зажигательного выступления, отбыл в Гляйвиц. Там группа разместилась в двух гостиницах. Разведка на местности показала, что радиостанция находится за городом, на Тарновицком шоссе, причем территория, окруженная двухметровым проволочным забором, практически не охраняется.

А Гейдрих собрал у себя других фигурантов для заключительного совещания. Роли были распределены следующим образом: начальнику управления «СД-заграница» бригадефюреру СС Хайнцу Иосту надлежало раздобыть польское обмундирование; оберфюреру СС Отто Рашу – организовать нападение на лесничество, а оберфюреру СС Мельхорну – освободить территорию вокруг местечка Хохлинден от расположенных там подразделений вермахта и координировать действия «нападающих» и «защитников». Оберштурмбаннфюрер СС Оттфрид Хельвиг с группой переодетых в польскую форму эсэсовцев будет с юга (то есть со стороны Польши) атаковать Хохлинден, а штандартенфюрер СС Ганс Трумлер возглавит «пограничников», защищающих городок. На шефа гестапо оберфюрера СС Генриха Мюллера возлагалась доставка и распределение «консервов» по местам боев.

К середине августа приготовления были уже в такой стадии, что Гиммлер с Гейдрихом могли снова рапортовать Гитлеру. После этого фюрер своим приказом открыл для СД доступ к секретным вещевым складам вермахта. Сохранилась запись в книге группы Абвер-II от 17 августа 1939 года: «Фюрер поручил руководителю управления адмиралу Канарису предоставить 250 комплектов польского обмундирования для мероприятия рейхсфюрера СС Гиммлера». В соответствии с этим капитан Динглер, офицер контрразведки при штабе округа в Бреслау, получил указание передать польскую форму уполномоченному СД. Абвер-II предоставил польское оружие и солдатские книжки. Бригадефюрер Пост отдал распоряжение доставить полученное в помещение школы СД в городке Бернау севернее Берлина, на территории которой эсэсовцы, отобранные для операции, репетировали «ночное нападение польских войск» и разучивали слова польских команд.

Большой части статистов выдали польские мундиры, карабины и по 30 патронов. Группам, атакующим лесничество и таможню, отводилась роль польских партизан. «Одеждой этих парней служили зеленые рубахи, штатские пиджаки и разномастные брюки. На голове – обычные шляпы и кепки», – рассказывал впоследствии хауптшарфюрер СС Йозеф Гржимек.

К 20 августа все было готово. Мельхорн собрал участников в актовом зале школы и в деталях изложил им суть «особо секретного задания на границе». После этого эсэсовцы загрузились в закрытые грузовики и выехали к местам назначения.

Гржимек вспоминал: «Перед отъездом нам категорически запретили в течение поездки высовываться из машин, общаться с посторонними, вступать в разговоры». Через два дня к Гейдриху пришли донесения, позволившие заключить, что акцию можно начинать в любой момент. 23 августа Гитлер решил, что Польская кампания откроется 26 августа в 4.30 утра.

Гейдрих был бы менее самоуверенным, знай он, что противники режима из абвера уже тщательно изучают запись гитлеровской речи, произнесенной перед генералами 22 августа, где кроме всего прочего содержалось неопределенное, но оказавшееся, по сути, верным заявление диктатора о том, что он намерен послать парочку рот вермахта на границу с целью разыграть польское нападение в Верхней Силезии. Эти выписки попали в руки лидера оппозиционной молодежной организации Германа Мааса, а он через берлинское бюро агентства Ассошиэйтед Пресс переправил их в английское посольство. Так что уже во второй половине дня 25 августа правительство Великобритании располагало сведениями, что Гитлер собирается начать войну против Польши, прибегнув к целевым провокациям на границе.

Однако операции грозила и другая опасность, о чем Гитлер и не подозревал, отдавая приказ на следующее утро начать военные действия против Польши. Это было 25 августа в пятнадцать часов. Гейдрих тут же схватился за телефон и дал последние указания. Науйоксу было сказано, чтобы не выходил из гостиницы, так как в любую минуту ожидается сигнал к действию. Мельхорн получил приказ послать группу Хельвига к границе. А Мюллер направил в пункты назначения свои грузовики с трупами заключенных.

Тогда-то и случилось нечто такое, чего Гейдрих никак не просчитывал, – Гитлер отменил войну. Вечером 25 августа в рейхсканцелярию пришло два сообщения, заставившие диктатора приостановиться: итальянский посол довел до сведения Гитлера, что дуче не может участвовать в военной авантюре, а из Лондона передали, что Англия только что заключила договор о взаимопомощи с Польшей.

Фюрер спешно вызвал к себе генерал-полковника Вильгельма Кейтеля. Выбежав к нему навстречу, Гитлер закричал: «Все отменить! Срочно Браухича ко мне! Мне нужно время для переговоров».

Часы показывали 18.30. Кейтель бросился к телефону и, связавшись с главнокомандующим сухопутными войсками генерал-фельдмаршалом Браухичем, передал директиву: «Операцию по плану „Вайс“ прекратить в 20.30 в связи с изменившимися политическими обстоятельствами». С огромным трудом удалось остановить запущенную военную машину. Гейдрих старался. В Верхнюю Силезию полетели приказы свертывать операцию. Однако с группой Хельвига, которая давно была уже на польской территории, Мельхорн связи не имел. В итоге диверсанты Хельвига обстреляли таможенный пункт Хохлинден и получили вооруженный отпор. Только вмешательство шефа гестапо Мюллера остановило перестрелку.

Мельхорн и Хельвиг так и не смогли договориться, кто же из них несет большую ответственность за кровопролитие. Очевидно, Хельвиг принял предупреждение Мельхорна за окончательный приказ. Как потом выяснилось, Хельвиг считал, что пароль «Маленький глухарь» означает полную готовность, а «Большой глухарь» – команду к началу операции. Для Мельхорна же существовала другая градация: «Маленький глухарь» – это команда «В ружье», «Большой глухарь» – «Готовность номер один», и только пароль «Агата» должен был стать сигналом к атаке. Однако подозрительный шеф СД Гейдрих увидел в этом инциденте больше, чем просто недоразумение. Вообще удивительно, как это он поставил на ключевую позицию такую фигуру, как оберфюрер Мельхорн. Бывший адвокат из Хемница, умница и ловкач, доктор Герберт Мельхорн пришел в СД в числе первых сотрудников, но прослыл в Главном управлении совестливым торгашом – одним из тех интеллектуалов старого типа, которые противились полной беспринципности Гейдриха и его ближайшего окружения. В 1937 году Мельхорн был освобожден от должности начальника отдела по надзору за службой Главного управления СД и переведен в МВД, по линии которого выезжал в командировки в Америку и Японию. Тем не менее Гейдрих, с его раздвоенным восприятием, увидел в Мельхорне подходящего человека для участия в «военном спектакле». В данном случае Гейдриху требовались как раз осторожность и осмотрительность своего бывшего оппонента. Ему нужна была гарантия, что во время операции не случится никаких неожиданностей. Однако, когда Гейдриху донесли, что Мельхорн считает операцию СД «историческим преступлением», шеф СД задумался, а после осечки 25 августа, угрожавшей его престижу, решил окончательно избавиться от Мельхорна. Саксонца сняли с работы, и впредь ему было запрещено переступать порог Главного управления СД. Хельвига тоже уволили. Его место в предстоящей операции занял уже задействованный как «защитник» штандартенфюрер Трумлер.

И все пошло по второму кругу. 31 августа Гитлер объявил новую, и окончательную дату нападения: 1 сентября, 4.45 утра. Гейдрих немедленно отдал соответствующие команды своей тайной армии на границе. В шестнадцать часов в гостиничном номере в Гляйвице раздался телефонный звонок. Науйокс поднял трубку и услышал высокий металлический голос: «Перезвоните!» Эсэсовец сразу же набрал известный ему номер на Принц-Альбрехт-штрассе, и тот же высокий голос сказал ему: «Бабушка умерла». Науйокс собрал своих людей, и они условились в 19.45 выехать на радиостанцию. На вилле в Оппельне Мюллер велел заводить грузовики. Он спешил: трупы надлежало вовремя доставить на место. Имелся один и для Науйокса. Этот «консерв» следовало положить у ворот радиостанции в 20.20.

Незадолго до восьми вечера группа Науйокса приехала на радиостанцию. Инженер Фойтцик увидел, как пятеро неизвестных входят в аппаратную и бегут дальше, в студию. Фойтцик хотел спросить, что им нужно, но увидел наставленное на него дуло пистолета. Науйокс приветствовал персонал командой «Руки вверх!» и дал условный знак своим людям. Они подняли тарарам. «Мы палили из пистолетов, – вспоминал он впоследствии, – несколько раз выстрелили в потолок, чтобы создать неразбериху и запугать народ».

Служащих связали и заперли в подвале. Науйокс рассказывал: «Потом мы изрядно попотели, прежде чем начать передачу». На какой-то момент пришельцы растерялись: они не знали, что нужно сделать, чтобы отключить запущенную программу и выйти в эфир с «польской погромной речью». Наконец им удалось обнаружить так называемый «грозовой микрофон», которым пользуются дикторы, когда нужно срочно оповестить слушателей о грозе и помехах в эфире. Науйокс достал свой польский манускрипт, и тысячи немцев услышали невнятные беспорядочные выкрики явно на польском языке, сопровождаемые выстрелами. Представление длилось четыре минуты, после чего Науйокс и его люди ретировались. На улице штурмбаннфюрер заметил труп, лежащий у ворот. Двое из его команды забрали тело заключенного. Науйокс глянул мельком и сказал, что пора ехать.

В двух других приграничных точках также все шло по плану. Иозеф Гржимек вместе со своими товарищами покидал разоренное ими здание таможенного пункта Хохлинден. В темноте он обо что-то споткнулся.

Гржимек вспоминал: «Нагнувшись, я обнаружил несколько человек в польской военной форме неподвижно лежащих на земле… У всех головы были наголо побриты. Я присел на корточки, так как решил, что это кто-то из наших. Попытавшись приподнять одного из них, я понял, что имею дело с окоченевшим трупом».

Но рейхсфюрер СС не расстраивался по поводу нескольких убитых заключенных. Он дал фюреру то, что требовалось для начала войны: польскую провокацию. Гитлеровские солдаты и танки проникли уже далеко в глубь польской территории, а пропагандистская машина Гитлера с хорошо оркестрованным негодованием оповещала мировую общественность о чудовищном преступлении, совершенном на границе Великой Германии. «Польские повстанцы перешли немецкую границу», – гласил заголовок на первой полосе партийного органа «Фёлькише беобахтер» за 1 сентября 1939 года. Газета сообщала, что злодеяние в Гляйвице, «очевидно, являлось сигналом для нападения польских партизан на немецкую землю».

Сообщалось также, что «подразделения полиции безопасности на границе противостоят захватчикам. Продолжаются упорные бои».

Руководители Третьего рейха с энтузиазмом подхватили эту историю. Выступая 1 сентября в рейхстаге, фактически объявив о начале Второй мировой войны, Гитлер утверждал, что прошедшей ночью имели место 14 пограничных инцидентов, три из них – серьезные. Риббентроп сообщил французскому послу, что польские войска вторглись на территорию Германии в трех пунктах. Даже Геринг, у которого были некоторые колебания в отношении военной политики Гитлера, сказал шведскому журналисту Далерусу: «Война началась потому, что поляки напали на радиостанцию в Гляйвице».

Дабы поддержать заявления прессы и властей, Мюллеру снова пришлось выйти на сцену, правда, в новом качестве. Мюллер и Небе из криминальной полиции прибыли на место с группой по расследованию убийств и организовали проверку обстоятельств вторжения по всей форме, как принято в полиции. Чтобы произвести впечатление на визитеров-нейтралов, Небе создал даже действующую модель пограничного сражения, которую демонстрировали гостям в Крипо. Нажмешь на кнопочку, загорятся огоньки, и застрекочет скрытый в кустах пулемет. Все очень живо. Присутствовавший при этом Гейдрих обычно вставал и приговаривал: «Да. Да. Вот так и началась война».

Военные игры на немецко-польской границе показали, что СС готовы играть ключевую роль в политике экспансии. Тот факт, что военную авантюру можно было начать с выстрелов эсэсовцев, трудно переоценить. Эти выстрелы стали сигналом для движения к новым горизонтам. К завоеванию мира. Но Гляйвиц был лишь этапом. Гиммлер твердо вознамерился стать тем человеком, который будет диктовать внешнюю политику Германии. Одержимый идеей господства германской расы, Гиммлер считал своей задачей воплощение этой идеи путем мировой войны, а одна из главных ролей в этом процессе должна была принадлежать СС.

Гиммлер понимал, что действовать следует осторожно. Он не мог не считаться с другими влиятельными группами, боровшимися за место в запутанной иерархии рейха. У него была огромная власть. Гиммлер контролировал вторую после вермахта силовую структуру – его армия состояла из 258 456 эсэсовцев ВТ; ему подчинялась единственная служба разведки партии – государственная тайная полиция. И все же уровень власти, дарованной диктатором своему старшему вассалу, был низковат, чтобы Гиммлер сам мог диктовать политическую линию. Могущество Гиммлера и его ведомства было полным, только когда он действовал, выражая волю Гитлера. К тому же и другие ведомства претендовали на первенство во внешней политике, и между ними постоянно шла глухая борьба и всякого рода интриги, характерные для нацистского режима, приводившие порой к серьезным кризисам, как случилось в 1933–1934 годах в связи с убийством Дольфуса.

В то время аншлюс Австрии стоял первым номером в списке внешнеполитических требований новой Германии. На определяющую роль в австрийской политике тогда претендовали германский МИД во главе с бароном Нейратом, отдел внешних связей НСДАП во главе с Розенбергом, так называемое «бюро Риббентропа» – своего рода партийное око в МИДе, зарубежное бюро НСДАП во главе с гауляйтером Боле и мюнхенская штаб-квартира партии австрийских нацистов в изгнании, которую представлял Тео Хабихт – инспектор Австрии, как он значился в гитлеровской иерархии. С осени 1933 года в этот запутанный клубок была втянута еще и организация СС, которая стала шестым участником интриги.

Летом 1933 года канцлер Австрии Дольфус, очень властный авторитетный человек, консерватор и католик, запретил в своей стране нацистскую партию. У него была жесткая полиция, так как тысячи австрийских нацистов бежали в Баварию, прямо в объятия Гиммлера, которому требовались рекруты для СС. Беглецов объединили в «Австрийский легион» под началом бригадефюрера СС Роденбюхера, вооружили со складов СС и отправили в военный лагерь. Однако, с точки зрения Гиммлера, важнее было то обстоятельство, что в самой Австрии оставалось много активных нацистов, тяготевших к СС. В их партии политические руководители и вожаки СА были между собой на ножах и потому следили очень ревниво, кого предпочтут попавшие в Германию австрийские нацисты. Гиммлера выбирали все чаще. Среди таких был Фридолин Гласе, австрийский офицер, уволенный из армии после запрета партии. Из своих единомышленников, также бывших военных, Гласе создал полк из шести рот, так называемый «Военный штандарт». Сначала Гласе со своим полком примкнул к одной из частей СА, но вскоре обнаружил, что порядки и настроения в СА ему совсем не нравятся, и решил передать свое соединение в СС. Гиммлер согласился, и Глассова часть стала 89-м полком общих СС. Этот поступок имел убийственные последствия для австрийских нацистов. В штаб-квартире австрийских СА поведение Гласса вообще было расценено как предательство.

Между тем Гласе стал штурмбаннфюрером СС и вынашивал план насильственного свержения австрийского правительства посредством путча. Ничего нового в этом не было. Еще летом 1933 года группа нацистов в венской полиции организовала заговор с подобной целью. Их усилия сошли на нет из-за противодействия Гитлера. В октябре руководство австрийских нацистов в Мюнхене предупредило заговорщиков, что внешнеполитическая ситуация не созрела для путча.

Гласе, впрочем, не имел желания прислушиваться к постоянным запретам со стороны Гитлера. Он собирался силами одной роты своего полка арестовать австрийское правительство во время заседания, захватить радиоцентр и провозгласить новое правительство, вследствие чего должны восстать по всей стране австрийские отряды.

Хабихт, глава австрийских нацистов в Германии и доверенное лицо Гитлера, услышав о затее Гласса, в июне 1934 года вызвал его к себе в Мюнхен. Гласе был уверен, что часть полицейских сил и армии поддержит переворот. Хабихт дал ему добро.

Гласе вступил в контакт с ближайшими сотрудниками Хабихта: Вейденхамером, директором Австрийского бюро нацистской партии и штурмбаннфюрером СС Вехтером, заместителем Хабихта. Оба они восприняли идею путча с энтузиазмом и распределили между собой функции. Вехтер должен был осуществлять политическое руководство всем предприятием, Гласе – военное, а Вейденхамер – заниматься международными контактами. Он также должен был подготовить Ринтелена, посла Австрии в Риме и политического противника Дольфуса, на роль нового канцлера.

На начальном этапе все складывалось успешно. Ринге лен сказал, что он «готов», а командир Венского гарнизона Зинцингер примкнул к заговору и обещал предоставить военную форму людям Гласса, чтобы они могли войти в здание федеральной канцелярии и арестовать министров. Вечером 16 июля конспираторы собрались дома у Хабихта и назначили дату переворота. Последнее перед летними каникулами заседание кабинета должно было состояться 24 июля. Этот день они и выбрали для удара.

Очевидно, что провал грозил бы катастрофическими последствиями для германской внешней политики, но заговорщиков мало заботило, что скажет Гитлер. Правда, Вехтер позже написал, что никогда, ни на единый миг, ему не приходило в голову, что они действуют вразрез с идеями Гитлера. На самом деле Хабихт посвятил фюрера в тайну и получил его согласие, но в такой неопределенной форме, что в дальнейшем Гитлер мог отрицать всякую свою причастность к этому начинанию и даже обвинить Вехтера перед высшим партийным судом в «умышленном противодействии провозглашенной воле фюрера».

Диктатор снова начал двойную игру, когда можно позволить левой руке не ведать, что творит правая. Тайно поощряя интриги Хабихта, он в то же время дал указание министру иностранных дел Нейрату предупредить австрийских нацистов, чтобы они воздержались от всякого рода непродуманных выступлений против режима Дольфуса.

Но и в среде самих заговорщиков был человек, решительно настроенный провалить затею эсэсовцев. Обергруппенфюрер СА Герман Решни, глава запрещенных в Австрии штурмовых отрядов, не мог примириться с тем, что Гласе и Вехтер отвели СА чисто подчиненную роль. Видите ли, СА должны появиться на сцене, когда в Вене уже все будет кончено. Для него это звучало как намеренное оскорбление. В Германии штурмовиков уже не только лишили подобающего им положения, но и перебили старую гвардию. Теперь уже и в Австрии эсэсовцы хотят распоряжаться. Даже полк Гласса стащили из-под носа – самое сильное соединение СА…

Да и сам Решни едва не попал в руки эсэсовских головорезов в ту кровавую субботу 30 июня, когда они ликвидировали Рема и его окружение. А может быть, это судьба – чтобы он мог теперь отомстить за убитых товарищей и помешать новому распространению власти СС?.. Тактика, разработанная Хабихтом, облегчала исполнение замыслов Решни. В решающий момент СС и СА должны были действовать синхронно, но двумя отдельными группами, при раздельном командовании. Командовать гостями СА следовало как раз Решни. Из этого он заключил, что если путч в Вене провалится, то на СА это никак не отразится. Не обнаруживая себя, он организовал утечку информации о заговоре, так чтобы она дошла до австрийской службы безопасности.

Его агентами в этом деле стали штурмбаннфюрер СА Хамбургер, офицер по связи со штурмовиками Вены, и его друг капитан Шаллер; оба уже несколько раз по его просьбе контактировали с правительственными служащими. Когда Шаллера судили в 1935 году, Вехтер утверждал, основываясь на свидетельских показаниях, что «в 1933–1934 годах австрийские правительственные чиновники были полностью в курсе всего того, что партия хотела сохранить в секрете». После «военного совета» у Хабихта Решни вызвал обоих своих «доверенных лиц» в Мюнхен на совещание и обсудил с ними весь план действий. Шаллер понял суть дела; он все подробно записал и переслал план заговорщиков австрийскому правительству через офицера госбезопасности Австрии, некоего Силара. Однако Решни хотелось подстраховаться, и, как впоследствии заявил Шаллер, Хамбургер по поручению Решни дал ему дальнейшие указания; нужно было сообщить в полицию имена и приметы Гласса, Вехтера и Вейденхамера. Таким образом австрийская тайная полиция узнала о путче все. В 1935 году Силар признал: «Шаллер постоянно информировал меня об июльском путче».

Однако для правительства эти события явились неожиданностью. Историк Ауэрбах относит это за счет хитросплетений шпионского мира Вены, где, по его словам, «агентурная сеть была столь плотной, что сама себя зачеркивала». За Вехтером теперь повсюду следовали два секретных агента австрийской полиции, поскольку он находился под ее негласным надзором. Однако шеф венской полиции Вайзер не знал, что оба они были нацистами, и каждый вечер они вместе с Вехтером составляли рапорт о результатах наблюдения.

Поэтому у Вехтера и Гласса, казалось, все еще была возможность довести задуманное до конца. Наступило 24 июля – во второй половине дня должен собраться кабинет. Ринге – лен находился в венском отеле «Империал», 150 эсэсовцев из 89-го полка были готовы к действию, главные заговорщики спешили к намеченным местам сбора.

И вдруг Вейденхамер слышит от Ринтелена, что заседание перенесли на завтра, на одиннадцать часов утра. Ринтелен хотел оставить это дело, но нацистские заговорщики твердо решили, что именно сейчас наступил момент для удара.

Утром следующего дня, 25 июля 1934 года, 30 эсэсовцев прибыли в большой спортивный зал Немецкого гимнастического общества, чтобы переодеться в форму австрийских солдат, полученную с военного склада. Гласе поторапливал их. Грузовик с псевдосолдатами должен был выехать к зданию федеральной канцелярии в 12.30, но процесс переодевания занял лишних четверть часа. Всем была сообщена легенда, объясняющая их появление у Дольфуса: президент приказал срочно прибыть в федеральную канцелярию для специального задания.

Гласе со своими людьми был в пути, а политический руководитель заговора Вехтер сидел пока в ресторане Тышлера неподалеку от федеральной канцелярии, готовый вмешаться в случае необходимости. Появиться он должен был позже; в его задачу входило объяснение с арестованными министрами и введение в должность нового канцлера. Но ни Гласе, ни Вехтер не знали, что путч уже обречен. Их предали, и на этот раз не командир СА. Один из их сообщников, полицейский офицер Иоганн Доблер, бывший начальник отдела в Коричневом доме, не справился с нервами и все выболтал.

Еще до начала заседания правительства об этом узнал Эмиль Фей, министр Геймвера – охранных отрядов австрийских правых. К сожалению, это был слишком самоуверенный человек, и, вместо того чтобы известить Дольфуса и армию, он вывел на улицы свою приватную армию – Геймвер и устроил игру в полицейских и воров, приказав выследить заговорщиков. Когда он же, наконец, вспомнил о своем долге, драгоценные минуты были упущены. Незадолго до полудня он явился на заседание правительства, отвел канцлера в сторону и шепнул, что готовится мятеж.

Дольфус не очень-то поверил, но повел себя решительно. Канцлер сказал, обращаясь к министрам: «Фей сообщил мне сейчас важное известие, но я еще не знаю точно, насколько все это серьезно. Все же, думаю, следует прервать наше заседание. Возвращайтесь в свои учреждения. Я дам знать, когда мы сможем собраться вновь». Министры разошлись в полном недоумении, и в зале остались только канцлер, Фей и Карвинский, секретарь по вопросам безопасности. Карвинский вызвал по телефону полицейское подкрепление. Вскоре он случайно выглянул в окно, увидел грузовик, подъезжающий к воротам, и решил, что это полиция. На самом деле это были заговорщики. Через несколько минут прибежал капитан охраны и сказал, что в здание ворвались вооруженные люди. Дольфус выскочил из кабинета – посмотреть в окно, выходящее во внутренний двор. Полицейский офицер сообщил, что внизу солдаты. «А, это солдаты!» – отозвался канцлер. В это время в кабинет тяжело притопал привратник Гедвичек и схватил канцлера за руку с криком: «Господин канцлер, скорее!» Он знал потайную винтовую лестницу, по которой можно было выбраться из здания.

Но они не успели. Одиннадцать человек вломились в помещение и заорали: «Руки вверх!» Дольфус посмотрел прямо в глаза их вожаку – это был некий Отто Планетта – и спросил с оттенком нетерпения: «Чего вы хотите от меня?» Планетта нажал на спуск пистолета. Канцлер упал, смертельно раненный в грудь. Заговорщики положили его на диван. В это мгновение Дольфус открыл глаза и пробормотал в замешательстве: «Скажите, ребята, что случилось? Капитан, майор, какие-то солдаты вдруг врываются сюда и в меня стреляют!» Постепенно Дольфус осознавал, что жить ему осталось недолго; вокруг сгрудились люди, и тут началась, по выражению Гордона Шепарда, до странности спокойная дискуссия между умирающим и мятежниками.

Открыл ее сам Дольфус словами: «Я всегда старался сделать как лучше, я всегда хотел мира».

Один из эсэсовцев возразил, что жить в мире с Германией было бы во власти канцлера, но он не хотел. Канцлер отвечал: «Нет, дети, вы просто не понимаете». Эсэсовцы мрачно молчали, глядя на свою жертву. В 15.45 канцлер Австрии скончался. Вот последнее, что он сказал: «Дети, народ был так добр ко мне. Почему не все люди такие? Я хотел только мира. Мы никогда не нападали, мы защищались. Бог вам простит».

Но путчисты не остановились. У них не получился удар по правительству, не удалось арестовать министров, что считалось главной задачей. Единственное, что удалось, так только захватить радиоцентр. Вехтер носился по всей Вене, ища поддержки. Он считал, что сейчас самое время для антиправительственного выступления СА. Пора обергруппенфюреру СА Решни выводить на улицы свои когорты. Явившись в отель, где находились командиры австрийских СА. Вехтер представился бригадефюреру Турку. Тот выслушал краткий отчет о ситуации и в ответ на просьбу ввести в действие штурмовиков тут же передал приказы отрядам СА Вены и Нижней Австрии. Турк заверил Вехтера, что они будут в центре города в течение часа.

Но Турк придерживался такого же мнения, что и его начальник, Решни. Как только Вехтер вышел, он отменил собственный приказ и велел штурмовикам возвращаться на свои места. Никто из венских штурмовиков и пальцем не шевельнул, чтобы помочь плотно зажатым путчистам. Они ничего не предприняли, когда полиция и армия расправлялись с мятежниками в Вене. Стало известно, что «операция 25 июля является исключительно делом 89-го полка, СА к этому совершенно не причастны» (из показаний Вехтера). Планетта и шестеро из его команды были казнены, остальные получили длительные сроки тюремного заключения.

Гитлер же неожиданно для себя столкнулся с серьезными международными трудностями. Мировое общественное мнение впервые с момента образования Третьего рейха увидело в нем опасного авантюриста, покровителя убийц, представляющего угрозу для всего цивилизованного мира. «Мы стоим на пороге нового Сараева!» – кричал Гитлер, отправляя фон Папена послом в Вену, чтобы он с помощью своего авторитета католического политика как-то поправил дело. Фюрер произвел чистку – Хабихт лишился своего поста. «Австрийский легион» был расформирован, и проведено было партийное расследование по делу о заговоре. Но самый тяжелый удар пришелся по рейхсфюреру СС, которому надо было смириться с потерей престижа своей организации. Вехтер мог сколько угодно проклинать лидеров СА, пошедших «на предательство, лишь бы обеспечить себе первую роль в Австрии». Репутация СС была подорвана, доверие Гитлера пошатнулось, и восстановить все это было нелегко.

Руководители СС получили урок: в конкретной борьбе между различными нацистскими группировками, претендующими на власть, следует добиваться своих целей, опираясь только на собственные силы и без оглядки на объединяющую роль идей национал-социализма. Никого не могли остановить ни призывы вспомнить об общих интересах, ни угроза полного краха. Люди в коричневых рубашках готовы были скорее уступить политическим оппонентам, чем поделиться властью с соперниками внутри партии, а после 1933 года и внутри партийно-государственного аппарата. В 1932-м Рем пошел на сотрудничество с социал-демократическим «знаменем рейха», вместо того чтобы искать компромисс со своими однопартийными противниками. В Австрии Решни предпочел допустить провал нацистского путча, но не победу СС. В самой Германии после расправы с Ремом начальник штаба СА Лютце должен был бы, как говорится, закопать меч в землю, а он мечтал о совместных действиях СА и вермахта против «этой грязной скотины» СС.

Но в этой своеобразной окопной войне нечего было и думать о самостоятельном прорыве. Ни во внешней, ни во внутренней политике не сделаешь и шага без покровительства со стороны общепризнанного носителя власти Адольфа Гитлера и поставленной им же партийной верхушки. А партийная воля воплощалась тогда в фигуру заместителя фюрера Рудольфа Гесса. Он-то и выпустил СС на второстепенную арену германской внешней политики, а именно – в область расовой или демографической политики, где Гиммлер дал полную волю своим антропологическим галлюцинациям.

Лидеры партии давно смотрели на колонии немцев за пределами Германии как на бастионы будущей Великой Германии. Число фольксдойче – этнических немцев вне Германии было довольно велико, и к тому времени существовало множество видимых и невидимых связей между НСДАП и этими группами немецкого населения, особенно в Восточной и Юго-Восточной Европе.

В 1931 году при партийном руководстве был создан зарубежный отдел специально для работы с ними. В дальнейшем он стал именоваться зарубежной организацией партии; это подразделение, в котором к 1937 году насчитывалось более 51 тысячи членов, возглавлял гауляйтер Вильгельм Боле. Нейрат назначил его статс-секретарем в МИД, чтобы держать под контролем столь значительный фактор внешней политики. Между тем эта структура была лишь одной из многих, активно и назойливо вторгающихся в традиционную сферу германской дипломатии. Отдел внешних связей Розенберга работал с немецкими студентами за рубежом, а Союз немецких землячеств за рубежом, который официально считался частной организацией, но давно уже стал нацистским по духу, поддерживал контакты с этническими немцами по всему миру.

Междоусобная рознь привела к тому, что Гитлер в 1936 году решил передать управление всеми делами, касающимися зарубежных немцев, в одни руки и возложил это на Гесса. Тот в свою очередь создал подотчетное партии Бюро по связям с немцами за рубежом во главе со старым борцом фон Курселем. Но оказалось, что он не обладает достаточным авторитетом, чтобы установить какой-то порядок среди этих конкурирующих организаций. Тогда Гессу пришло в голову, что спасти положение можно только с помощью СС – единственной организации, в которой есть настоящая дисциплина и порядок. Гесс спросил рейхсфюрера, нет ли у него подходящего человека, и Гиммлер с ходу уловил, что у него появился шанс прибрать к рукам хотя бы один аспект внешней политики. Он назвал обергруппенфюрера СС Вернера Лоренца.

Лоренц был красив и ловок – одна из самых интересных фигур среди лидеров СС. Родился он в 1891 году, был летчиком в императорской армии, имел поместье в Данциге. Дочь свою выдал за известного издателя Акселя Шпрингера, в СС слыл бонвиваном и большим мастером закулисных интриг.

Возможно, рейхсфюрер в дальнейшем пожалел о своем выборе, поскольку Лоренц не удержался от соблазна сыграть на противоречиях между партией, МИДом и СС – к собственной, разумеется, выгоде. Кроме того, Лоренц был националистом в традиционном смысле, со снисходительной жалостью взирал на расовые фантазии своего шефа. Гиммлер был в курсе, но только с началом войны получил возможность лишить Лоренца главенствующих позиций в немецкой расовой политике и включить бюро, ставшее слишком самостоятельным, в состав своей империи как новое Главное управление СС.

Но в любом случае с помощью бюро СС смогли выдвинуться вперед в области расовой политики, как и в области внешней политики в целом. Задуманное изначально как координационный орган партийного руководства этой сферой, бюро фактически превратилось в центр власти СС, подминающий под себя другие организации, работавшие в том же направлении.

В январе 1937 года Лоренц начинал с 30 сотрудниками, и никто не знал, что такое ФОМИ (по первым буквам немецких слов Volksdeutsche Mittelstelle). Но в 1938 году доктор Штейнахер, руководивший Союзом землячеств, был уволен, так как забрал себе слишком много власти, и управление его делами было передано людям Лоренца. Вскоре после этого под крылышко ФОМИ попал влиятельный Союз восточных немцев. А поскольку «восточные» занимались приграничной зоной, ФОМИ получило таким образом и большой вес и преимущества в финансировании: надо ведь помогать бедным меньшинствам в Восточной Европе. Связи ФОМИ с соотечественниками сослужили хорошую службу для СД. Партийная разведка насадила за рубежом сеть наблюдательных пунктов, используя как крышу представительства ФОМИ. Назначение заместителем Лоренца доктора Германа Берендса, одного из ближайших сотрудников Гейдриха, конечно, не было случайностью.

Агентурная сеть СС и СД все более ощутимо вторгалась в официальную работу МИДа. Эсэсовцы стали появляться среди руководителей разного рода культурных обществ, которые вели работу в Юго-Восточной Европе. Например, оберфюрер СС фон Массов стал председателем немецко-болгарского общества.

Особенно тесно Гиммлер и Лоренц были связаны с человеком, которому теоретически подчинялось ФОМИ. Это был фон Риббентроп, «ответственный за внешнеполитические проблемы в ранге заместителя фюрера», как он официально именовался. Эсэсовцы очень надеялись, что через него смогут сделать решительный прорыв к контролю над этой сферой. Будущего министра иностранных дел в то время даже стали рассматривать как «представителя СС» по внешней политике. Переписка между ними пестрит фразами типа «вы знаете, как я отношусь к вашим СС и как восхищаюсь вашими личными усилиями, благодаря которым и создана организация, имеющая столь важное значение для будущего Великой Германии…» и т. д. (из письма Риббентропа к Гиммлеру в июле 1940 года).

Они были знакомы с конца 1932 года; в тот раз Риббентроп, бывший торговец шампанским, женатый на наследницей богатого дома шампанских вин, предоставил свою виллу в предместье Берлина для тайных переговоров Гитлера с фон Папеном. Был там и Гиммлер. Его работа заключалась в том, чтобы помочь Гитлеру вскарабкаться на садовую ограду позади дома и таким образом проскользнуть мимо репортеров. После этого Гиммлер должен был продемонстрировать блестящие манеры за столом, чтобы стало ясно: нацисты достойны быть в правительстве. Демонстрация убедила, по крайней мере, хозяина дома, Риббентропа, так что вскоре он вступил в НСДАП и попросил Гиммлера оказать ему честь и принять в СС. В мае 1933 года он получил звание штандартенфюрера, а Гиммлер с тех пор стал желанным гостем на вилле. Таким образом Риббентроп попал в свиту Гитлера и добился его расположения, стал даже советником фюрера по иностранным делам. По указанию фюрера он и создал то самое «бюро Риббентропа» на Вильгельмштрассе, напротив МИДа, и поскольку Гитлер не доверял руководству министерства, обзавелся собственной системой проверки информации. Гиммлер снабжал ведомство своего друга деньгами и людьми, и чем дальше продвигался Риббентроп, тем крепче цеплялся Гиммлер за этого дилетанта, которому улыбалась судьба.

В 1937 году первым заместителем Риббентропа был назначен оберфюрер СС фон Хумани-Хайнхофен, один из тех дипломатов-эсэсовцев, которых в его окружении становилось все больше. Среди доверенных лиц Риббентропа были его школьный друг оберфюрер СС Ликус и штандартенфюрер СС Пикот. Между внешнеполитическим бюро и СС установились столь тесные связи, что Гиммлер обоснованно считал назначение Риббентропа министром иностранных дел в феврале 1938 года крупной победой своего ведомства.

Став министром, Риббентроп сохранил эту связь. Все его адъютанты были старшими офицерами СС, а своего сына. Рудольфа, он послал служить в «Лейбштандарте Адольф Гитлер». Однажды ему пришла в голову блестящая идея, ужаснувшая дипломатов, – о приеме в СС всех старших служащих МИДа на правах коллективного члена. Теперь им полагалось носить форму. Секретарь министерства барон фон Вайцзекер превратился в оберфюрера, второй секретарь Верман – в штандартенфюрера, Дорнберг, шеф протокола, – в оберштурмфюрера СС. Рассказывали, что сам Риббентроп получал огромное удовольствие, являясь на службу в форме группенфюрера СС и высоких сапогах. Он считал, что это придает ему большое сходство с его предшественником, Бисмарком, которого представлял себе не иначе как в высоких, крайне неудобных кирасирских сапогах.

Однако по иронии судьбы перипетии борьбы за власть в нацистском партийно-государственном аппарате привели к столкновению между партнерами, а затем и к вражде. Дошло до того, что Риббентроп впадал в ярость, едва завидев кого-то из своих дипломатов, одетого в форму СС. И министру и всему его ведомству грозила полная потеря контроля над своей сферой, если они не восстанут против самовластия эсэсовских браконьеров в своих заповедниках.

Причиной ссоры было решение фюрера, повлекшее за собой исторические последствия. После захвата Австрии диктатор задумал, несмотря на риск войны, расширить сферу германского влияния в Чехословакии и Польше, сыграв на проблемах живущих там немцев. Однако это сразу же выводило на первый план расовую политику, где СС уже прочно обосновались под кровом ФОМИ. Дипломаты из МИДа неожиданно обнаружили, что их спихнули на обочину расовые эксперты из СС.

В судетском кризисе, спровоцированном Гитлером летом 1938 года, МИД фактически сыграл лишь второстепенную роль. Немецкого посла в Праге, не одобряющего гитлеровскую политику аннексий, вообще оставили в неведении относительно встречи Лоренца с лидером судетских немцев Генлейном. А ведь они обсуждали план действий, направленных против правительства Чехословакии. Но в это же время, независимо от ФОМИ и даже наперекор ему, в игру вступил иностранный отдел СД Гейдриха. Это уж просто стало ночным кошмаром для министерства, поскольку «СД-заграница» преследовала совсем другую цель – сместить Генлейна.

В СД его считали слабаком и соглашателем, неспособным реализовать волю фюрера. С подозрением смотрели в СД и на лидеров Судетской партии, таких, как Вальтер Бранд, Вильгельм Себековский, Генрих Рута. Будучи сторонниками теории католического государства, они не хотели входить в состав гитлеровской Германии. Они просто надеялись с помощью великих держав получить для судетских немцев статус автономии в рамках Чехословакии. Да и сам Генлейн в 1934 году заявил: «Мы без колебаний утверждаем, что между нами и национал-социализмом существует фундаментальное различие: мы не уничтожаем свободы и личности». Включение Судетской области в рейх поддерживала только маленькая кучка нацистских экстремистов – на них-то и сделал ставку Гейдрих. В 1937 году он собирался сбросить Генлейна путем внутрипартийного переворота. Но тот оказался слишком сообразительным: основными союзниками Гейдриха были политики, группировавшиеся вокруг газеты «Ауфбрукх», и их-то Генлейн успел исключить из партии. В 1938 году Гейдрих получил другой шанс – в лице главного противника Генлейна в партии судетских немцев Карла Франка; прежде он был первым лицом в Судетской нацистской партии, которая после влилась в организацию Генлейна. Франк был совсем не прочь захватить лидерство в партии, особенно если ему поможет СД.

Генлейн, видимо, почувствовал опасность, раз сумел резким маневром вырваться из клещей СД. В любом случае непримиримость Праги вкупе с исчезновением Австрии не оставляли ему иного выбора, кроме сотрудничества с Германией. И вот в июле 1938 года Генлейн едет в Бреслау на немецкий спортивный фестиваль, добивается встречи с Гитлером, который тоже там присутствовал, и заключает с ним некое соглашение. Гитлер запретил СД копать под Генлейна; он был спасен, хотя и дорогой ценой. Эсэсовцы тоже сделали для себя необходимые выводы: бывший критик нацизма Генлейн получил чин группенфюрера СС.

А дипломатам эти события показали, как далеко уже проникли эсэсовцы на заповедную территорию. Риббентроп еще как-то ухитрился предотвратить назначение Лоренца в МИД – секретарем по делам зарубежных немцев, но в СД это только разожгло жажду дипломатических привилегий. В следующем кризисе министерство уже полностью было отодвинуто на задний план молодцами из СД. Своим доверенным людям из спецслужбы диктатор поручил сценарий поглощения «остатков Чехословакии» в марте 1939 года.

Фюрер разработал двойной план. Консервативную, клерикальную Словацкую народную партию надо подтолкнуть к провозглашению независимой Словакии, одновременно подстрекая чехов к подавлению словацкого бунта. В результате Гитлер выступил бы в роли миротворца и под его контролем окажутся оба государства. На месте Чехословакии он хотел видеть немецкий протекторат Чехия и Моравия и теоретически независимое Словацкое государство «под защитой Великого рейха».

В начале 1939 года группенфюрер Вильгельм Кеплер и штандартенфюрер Везенмайер с группой агентов СД тайно отправились в Братиславу для установления связей со словацкими политиками. При этом они получили строжайшее указание Гитлера: МИД ни в коем случае не должен знать об истинной цели путешествия.

Они прибыли вовремя. Пражское правительство, устав от постоянных трений с полуавтономным правительством Словакии, только что пригласило словаков на переговоры в столицу. Однако гости из Берлина уговорили словацкого министра-президента Йозефа Тисо отклонить это приглашение и немедленно взяться за подготовку к провозглашению независимой Словакии. На этой стадии начал вставлять палки в колеса Карел Сидор, государственный министр Словакии в пражском правительстве и командующий гвардией Глинки (что-то вроде местных СА). Сидор отверг сепаратистский план немцев, другие словаки тоже притормозили. Гости попробовали с Сидором поторговаться – он ни в какую. Тогда люди из СД прибегли к обычным в подобных случаях криминальным методам.

В Словакию была направлена диверсионная группа Альфреда Науйокса – большого мастера по неприятностям. Надо было организовать инциденты, которые все примут за работу словацких националистов. И все пошло как полагается. Прогремел взрыв бомбы на братиславской шоколадной фабрике, правительство Чехословакии проглотило наживку, отправило в отставку Тисо и ввело в Словакии чрезвычайное положение. Как вдруг на сцене появляется дипломат-любитель и меняет программу. Гауляйтер Вены Йозеф Бюркель воззвал к Сидору, назначенному президентом Словакии вместо сепаратиста Тисо, и попытался воздействовать на него, чтобы он переменил мнение. По ядовитому замечанию Кеплера, «выдающиеся усилия гауляйтера пошли насмарку».

Между тем время поджимало, и Гитлер начал терять терпение. Президент Чехословакии Гаха, подозревая, что немцы ведут двойную игру, объявил, что 14 марта посетит Берлин с официальным визитом. Это означало, что Гитлер должен получить декларацию о независимости Словакии самое позднее вечером 13-го. Без этого ему не добиться капитуляции, к которой он хотел принудить чехов. 11 марта Кеплер опять едет к Тисо, любыми способами пытаясь склонить его к разрыву с Чехией. В ночь на 13-е тот уступил. Не успел он сказать свое «да», как уже получил приглашение от Гитлера и через несколько часов уже был в Берлине – фюрера. Таким образом, Словакия оказалась «под покровительством» владыки Центральной Европы, прежде чем Гаха прибыл в Берлин.

Впервые руководство СД продемонстрировало, на что оно способно как исполнитель воли Гитлера во внешней политических делах. Бюркель возмущался, что сотрудники СД чуть не испортили все дело и что он лично провел бы его гораздо более гладко, если бы ему только дали побольше времени на переговоры с Сидором. Гитлер его проигнорировал. Внутри СС все же разгорелась свара: командиры были не в силах отказаться от дележа победы в Словакии. Меморандумы Бюркеля осаждали Гитлера, Геринга и Риббентропа. Кеплер защищался.

Гитлер просто не обращал на это внимания. Он облек СД неограниченным доверием, и неудивительно, что именно на эту службу он возложил сомнительную честь стать поджигателями Второй мировой войны. Описанные выше инциденты на немецко-польской границе были только частью военных провокаций СД. Еще 20 агентов получили задание осуществить до конца августа около 200 террористических акций, чтобы их можно было бы приписать польским экстремистам.

СД все более прибирала к рукам внешнеполитические дела. В Ставке Гитлера часто использовались донесения СД вместо официальных дипломатических сводок. Впоследствии Риббентроп жаловался: «Гитлер, не ставя меня в известность, мог принять решение, основываясь на их ложной информации». Едва ли нашлась бы хоть одна область внешней политики, которой действительно ведал бы сам Риббентроп, без «помощников» со стороны. В январе 1939 года, по сообщению исследователя Сиббери, Гиммлер безо всяких консультаций с МИДом помог японскому послу в Берлине переправить в СССР 10 русских эмигрантов, обвешанных бомбами, с целью убийства Сталина.

Точно так же и во время войны СД проводили собственную политику. По своей инициативе и несмотря на противодействие дипломатов, представители СД старались склонить президента Аргентины Кастильо к союзу с Третьим рейхом против США. В Испании они пытались низложить Франко и заменить его фалангистом, в большей степени симпатизирующим нацизму; а в Румынии хотели привести к власти фашистскую железную гвардию.

Немецкой дипломатии было тем труднее отстаивать свою самостоятельность, что в лихорадке первых дней войны Риббентроп согласился на предложение РСХА – о чем впоследствии много раз пожалел – включать во все немецкие посольства и дипломатические представительства так называемых полицейских атташе из числа сотрудников СД, работавших за границей. В обмен руководство СД пообещало не вмешиваться в деятельность дипломатов. Однако вскоре «полицейские атташе» стали критиковать политику послов и самого министра и шпионить за персоналом. И ведь ничего не поделаешь, поскольку Риббентроп, в великой своей дружбе с Гиммлером и Гейдрихом, согласился на «прямое» назначение агентов СД (то есть без предварительного согласования с МИДом). Свои рапорты они направляли в РСХА. Часто там содержалась резкая критика немецких дипломатов. Риббентроп вспоминал: «Однажды секретные доклады СД, направленные фюреру, привели к тому, что он внезапно приказал мне отозвать сразу трех послов – из Испании, Португалии и Швеции».

Но Иоахим фон Риббентроп был не такой человек, чтобы сдаваться без боя. Забаррикадировавшись своими привилегиями и позаботившись о тылах, он повел упорную войну против аванпостов былого товарища. Министр иностранных дел скоро овладел секретами истребительной стратегии национал-социализма. Для своего контрнаступления он решил использовать приказ Гитлера от 3 сентября 1939 года, согласно которому «в военное время все представители гражданских и партийных властей за рубежом подчинены руководителям дипломатических миссий в Германии, в соответствующих странах и отчитываются перед министерством иностранных дел через глав этих миссий». С помощью этого указа Риббентроп намеревался контролировать зарубежных агентов СД. Но нужна была осторожность: пока работники СД получали приказы непосредственно от фюрера и строго придерживались его инструкций, у руководителя МИДа не было надежды отыграть хотя бы минимум самостоятельности в заграничных делах.

Риббентропу оставалось ждать, пока СД сделает грубую ошибку и вызовет недовольство Гитлера.

И он ждал.

Вскоре после того, как в октябре 1939 года была введена должность полицейских атташе, произошло событие, показавшее Риббентропу, что критиковать СД в присутствии фюрера пока еще неблагоразумно. Ему стало известно, что руководство СД планирует грандиозное похищение – таких немного найдется в истории спецслужб, оно намечалось на границе с Голландией, и это встревожило министра.

В середине октября Вальтер Шелленберг получил от Гейдриха указание провести операцию против их кумира – британской Интеллидженс сервис, действовавшей в Голландии, тогда еще нейтральной стране. Гейдрих многого ждал от этого необычного гамбита – он надеялся взглянуть на тайные методы английской разведки, понять степень кооперации между британской и голландской спецслужбами и узнать о зарубежных контактах внутренней немецкой оппозиции. У СД там был секретный агент, голландский немец доктор Франц, известный под номером Ф-479, который имел контакты с англичанами, особенно с резидентом Интеллидженс сервис в этой стране капитаном Пейном Вестом. Вест интересовал СД в смысле выяснения настроений оппозиционных немецких генералов.

Обычно Ф-479 снабжал Веста дезинформацией, тщательно подготовленной иностранным отделом СД. Однако теперь Гейдрих решил, что надо было бы получить побольше деталей о самом представителе «икс», и поручил это лучшему из своих сотрудников, Шелленбергу. Тот быстро преобразился в «капитана Шеммеля» из транспортного отдела ОКБ (Верховного командования вермахта); он носил монокль и имел вид человека, обладающего важной секретной информацией о внутренней немецкой оппозиции. Ф-479 организовал встречу, и вскоре капитан Шеммель, с моноклем в глазу, уже сидел напротив капитана Веста (тоже с моноклем). Они быстро нашли общий язык, и Вест свел его с другим английским разведчиком майором Стивенсом и с голландским штабным офицером, который именовал себя Копером, хотя настоящее его имя было Клоп.

Трое иностранцев нашли своего нового знакомого очень, просто чрезвычайно интересным. Шелленберг представился им как доверенное лицо некоего немецкого генерала, который планирует, вместе с другими военными, антигитлеровский переворот.

30 октября при повторном визите Шелленберга – Шиммеля Клоп – Копер даже организовал его «задержание по недоразумению», чтобы ознакомиться с бумагами немца. Британцы же были полностью уверены в этом эсэсовце и даже снабдили его радиоприемником для экстренной связи и позывным ON-4.

Эти британские офицеры производили впечатление людей, имеющих доступ к такой ценной информации, что у Гейдриха возникла мысль похитить их и переправить в Германию через границу. Именно этот момент и выбрал Риббентроп, чтобы высказать фюреру свою озабоченность по поводу методов СД. Момент был выбран крайне неудачно: Адольф Гитлер был вовсе не расположен слушать критику в адрес СД и отреагировал так неприязненно, что министру пришлось выкручиваться с помощью хорошо известного трюка: «Да, мой фюрер, и я держусь того же мнения, что и вы, но эти бюрократы и законники в МИДе такие нудные!»

Риббентроп отступил очень вовремя, потому что над Шелленберговой игрой в разведчика нависло нечто иррациональное. Случилось так, что неизвестный террорист-одиночка взорвал бомбу в зале, откуда за несколько минут до того вышел Гитлер. А в результате цена Беста и Стивенса еще больше возросла в глазах фюрера, поскольку он превратил их в центральные фигуры покушения.

Дело было 8 ноября 1939 года. Полицей-президент Нюрнберга Мартин остановил специальный поезд, в котором Гитлер возвращался из Мюнхена. Мартин забрался в вагон и рассказал фюреру, что вскоре после его ухода из пивной, где он произносил традиционную ежегодную речь, там взорвалась бомба. Потолок обвалился, человек 10–12 перепугались до смерти, но преступники неизвестны.

Тут-то Гитлеру и пришла в голову мысль, что это дело рук английской спецслужбы и что стоят за этим Бест и Стивене. Гиммлер суть уловил. Он сразу поспешил к телефону и предупредил РСХА. Потом набрал номер в Дюссельдорфе. Шелленберг услышал взволнованный голос Гиммлера: «Буквально полчаса назад… фюрер успел… попытка покушения… англичане… приказ Гитлера: немедленно арестовать Беста и Стивенса и доставить их в Германию».

Шелленберг сделал, что было велено. Он и так был готов к операции. Уже и Науйокс ждал сигнала вместе с вооруженной группой, а у Шелленберга была назначена встреча с англичанами в кафе голландского городка Венло у самой границы.

На другой день, 9 ноября в 15.00 Шелленберг вошел в приграничное кафе. Взглянул на часы. Минуты казались вечностью. Посмотрел в окно – наблюдатель на месте.

По плану все должно было произойти до того, как английские офицеры войдут в кафе. Заметив «бьюик» Беста, Шелленберг вышел на порог, прямо-таки лучась приветливостью. Британцы приближались. В этот момент эсэсовский открытый автомобиль, взревев мотором, сломал пограничный шлагбаум и резко затормозил прямо перед англичанами. Раздалась автоматная очередь. Английские офицеры схватились за пистолеты, но тут на них набросились люди Науйокса. Тяжело раненного Клопа также захватили с собой и увезли. А Шелленберг скоренько сел в машину, оставленную позади кафе, и скрылся. Похищение удалось.

На следующий день пропагандисты рейха раструбили, что государственная служба безопасности сумела задержать английских шпионов, организаторов гнусного покушения на фюрера. Шелленберг получил из рук фюрера Железный крест 1-го класса за мужество при нарушении международного права и даже был приглашен на обед в рейхсканцелярии вместе с руководителями СС.

Однако молодой герой припас разочарование для своего фюрера: он высказал мнение, что британская разведка тут ни при чем, тем более его пленники. С его точки зрения, это преступление – на совести только одного человека, и его уже арестовали – это Георг Эльзер.

Гиммлер тут же вмешался и заявил, что это только личное мнение Шелленберга. На самом деле так считали все аналитики РСХА. Шелленберг предусмотрительно обследовал архивы Крипо и пришел к единственно возможному выводу: это Эльзер, волк-одиночка.

9 ноября Небе, начальник криминальной полиции, вместе с членами комиссии по расследованию убийства (в которую входили Гейдрих, Мюллер из гестапо, заместитель Небе Лоббес и эксперты) вылетели в Мюнхен, чтобы осмотреть место преступления – пивной ресторан «Бюргерброй». Им мало что удалось обнаружить вдобавок к тому, что уже установила местная криминальная полиция. Преступление было подготовлено заранее. Преступник применил бомбу с часовым механизмом, с зарядом динамита около 20 фунтов. Она была спрятана под деревянной обшивкой бетонной опоры в «Бюргерброй». Террорист вскоре уже сидел под светом гестаповских дуговых ламп. Он был задержан вечером 8 ноября при попытке нелегально пересечь швейцарскую границу. Да, это был Георг Эльзер, 36 лет, подмастерье столяра-краснодеревщика, рабочий и по склонности, и по жизненным принципам желавший только мира и спокойной жизни. Поэтому он был против войны, начатой Гитлером.

Он сам рассказал обо всем этом на допросах: и как устроил маленький ящичек за обшивкой, снабдив его дверкой, и когда принес часовой механизм, и как ждал в темноте за колонной, пока пивная опустеет, чтобы установить зарядное устройство. Все очень просто. Однако эта простая правда не устраивала фюрера Великого Германского рейха. Он был убежден, что покушение является следствием грандиозного заговора британских секретных служб и широкой сети интриг, которую сплели его смертельные враги: евреи, англичане, масоны и, уж конечно, Отто Штрассер. Гиммлер был в панике. Нужно найти руководителей заговора, которого не существует. Небе, как «не справившийся с заданием», был отстранен от работы и отозван в Берлин. Рейхсфюрер чуть не в слезах жаловался Шелленбергу: «Поймите, ведь нам непременно нужно найти кого-то еще. Фюрер просто не желает верить, что этот Эльзер был один!» На протоколе допроса Эльзера Гиммлер в негодовании написал: «Какой идиот проводил допрос?»

Одержимый яростью отчаяния, характерной для подверженных панике подчиненных, Гиммлер сам напустился на несчастного узника, который к тому времени был уже почти без сознания. По свидетельству начальника мюнхенской криминальной полиции Бёме, Гиммлер сначала стал «пинать Эльзера ногами, при этом дико ругаясь, а потом передал его офицеру гестапо, и заключенного увели в туалетную комнату и били кнутом или чем-то подобным так, что он кричал от боли. Когда его принесли обратно, Гиммлер опять принялся бить его ногами».

Однако обвиняемый по-прежнему держался своей истории. Тогда Гиммлер назначил старшим следователем Франца Губера, начальника венского гестапо. Но и он не смог установить «организаторов заговора» и сообщил по телефону Мюллеру свое заключение. Тот разгневался: «Боже милостивый, да как можно даже в мыслях допустить такое!» Однако все они, один за другим, приходили к тому же выводу: Эльзер был одиночкой. Даже Гейдрих вынужден был признать очевидное. Один только Гиммлер продолжал гоняться за призраками. Кончилось тем, что пришлось ему выслушать от Гитлера упрек за «провал» – то, чего он боялся больше всего. Фюрер так и не простил рейхсфюреру СС, что тот скрыл от него настоящих виновников преступления 8 ноября. Это и было для Гиммлера основной причиной оберегать Эльзера как главное свидетельство того, что эсэсовцы отнюдь не промахнулись.

Соперник же Гиммлера Риббентроп приободрился: значит, власть СС безбрежна лишь до того момента, пока они беспрекословно выполняют волю фюрера. Отступи на волосок – и они будут доступны любой критике. Оставалось ждать, когда фюрер разгневается на своих подчиненных из СД. Такой момент наступил примерно через год. Гитлер страшно разбушевался на своевольную СД, крича, что «выкурит эту черную чуму», если они не будут ходить по струнке. Ярость диктатора на этот раз была вызвана действиями СД по поддержке путча румынской железной гвардии, которая пыталась свергнуть союзника Гитлера, ультраконсерватора генерала Антонеску, главу правительства Румынии. Политика Германии в этой стране явилась особенно нелепой иллюстрацией к «перетягиванию каната» между МИДом и СД. Годами СД поддерживала железную гвардию – партию национал-революционеров, которую Гиммлер с Гейдрихом считали кузиной НСДАП. Однако в сентябре 1940 года к власти пришел Антонеску, в равной степени чуждый и демократии, и фашизму. При этом у Антонеску были основания для признательности по отношению к немцам. В июле того же года он был арестован королем и освобожден только по ходатайству немецких дипломатов. За отсутствием ярких лидеров в железной гвардии МИД Германии вкладывал средства в Антонеску, как в будущего диктатора Румынии. От Гитлера никаких особенных великих решений не требовалось, тем более что Антонеску поначалу заключил союз с железной гвардией и правил Румынией с ее помощью.

Однако союз крайних консерваторов и национал-революционеров не мог быть долговечным, и через два месяца вожак железной гвардии Хоря Сима изготовился к прыжку, полагаясь на содействие Германии, обещанное ему советниками из СД. 21 января 1941 года в Бухаресте начались беспорядки. Железногвардейцы захватили практически весь город, у Антонеску осталась лишь резиденция премьер-министра. Ситуация отчаянная. В такой момент надеяться можно было только на Гитлера. 22-го числа Антонеску через посольство послал запрос, пользуется ли он еще доверием Гитлера. Ответ пришел от Риббентропа: да, Антонеску может действовать, как сочтет нужным; фюрер даже советует ему поступить с легионерами так же, как сам он в свое время разделался с «путчем Рема».

Антонеску нанес ответный удар и подавил мятеж с беспощадной жестокостью. И вдруг вмешивается СД и уводит из-под носа у Антонеску полтора десятка командиров, включая Симу. Главаря спрятали в доме Андреаса Шмидта, председателя немецкого землячества, а когда полиция отказалась от дальнейших поисков, беглецов переодели в немецкую форму и на санитарных машинах вывезли из страны.

Узнав об этой выходке СД, Риббентроп довел Гитлера до белого каления своим подробным докладом. Он нарисовал яркую картину широчайшего заговора против официальной внешней политики рейха. Руководитель СД Румынии подстрекал Симу к мятежу; обергруппенфюрер СС Лоренц поставил Шмидта во главе землячества, а Шмидт дал Симе укрытие. По Риббентропу выходило, что все Главное управление СС вовлечено в заговор, потому что Шмидтовы связи тянулись в ближайшее окружение Гиммлера: Готлоб-то Бергер, начальник управления, оказывается, его тесть!

Риббентроп назначил в Бухарест нового посла, который немедленно сместил атташе из СД и отправил его в Германию, где он был арестован. В этой обстановке Риббентроп даже набрался храбрости, чтобы призвать к порядку наводивших на всех страх полицейских атташе. Он отменил соглашение от 26 октября 1939 года и, ссылаясь на инструкцию фюрера о том, что все германские служащие за рубежом должны действовать под началом глав дипломатических миссий, потребовал, чтобы полицейские атташе, как все прочие, вели свою официальную корреспонденцию только через главу миссии. Гиммлер согласился. Новое соглашение появилось на свет 9 августа 1941 года. Кроме того, там предусматривалось, что СД не вмешивается во внутренние дела других государств.

Риббентроп также воспользовался случаем, чтобы напомнить Гитлеру о собственных прерогативах. Когда рейхсфюрер был приглашен с визитом в Италию, Риббентроп указал ему, что «заявления на выезд за границу со стороны государственных лиц должны подаваться в министерство внутренних дел заблаговременно и в письменной форме» и что он «не склонен со своей стороны нарушать установленный порядок в ущерб внешней политике рейха для кого бы то ни было».

В Юго-Восточной Европе, где у него было особенно много агентов, Риббентроп укрепил свои позиции, укомплектовав штаты посольств и консульств давними врагами СС – лидерами СА, уцелевшими после «путча Рема». Командиры штурмовиков Каше, фон Ягов, фон Киллингер, Людин и Беркерле стали послами соответственно в Загребе, Будапеште, Бухаресте, Братиславе и Софии. Никто из них не забыл, что в свое время жизнь их висела на волоске и что их соратники погибли от рук эсэсовцев.

Риббентроп действительно проводил линию, которую Гиммлер никоим образом не должен был бы допустить.

Принимая в МИД на работу Вернера Беста, Риббентроп сказал ему, что отныне и впредь он должен быть его человеком, а не Гиммлера.

Но все эти булавочные уколы от бывшего друга не очень беспокоили рейхсфюрера СС. Он давно уже усвоил, что чем дольше будет идти война, тем меньшее значение будет иметь внешняя политика. Мир нейтральных и независимых стран сжался. Соответственно на место внешней политики приходила оккупационная политика. На Западе и – еще важнее – на Востоке, где открывались обширные пространства, Гиммлер видел свою «обетованную землю» – края, которыми должна управлять германская «раса господ».