Глава 16

Трудный путь становления

Гражданская война во всем мире поставлена в порядок дня. Знаменем ее является советская власть.

(Из Манифеста II конгресса Коминтерна)

После окончания Гражданской войны в первом эшелоне партийно-государственного руководства Советской России развернулись дискуссии по двум ключевым политическим вопросам: формы и методы построения бесклассового общества; помощь коммунистическим партиям других стран в организации мировой революции. Еще в 1918–1921 гг. вокруг признанных лидеров РКП (б) (Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Томского, Сталина и др.) стали формироваться группировки близких им по идеологическим и личным пристрастиям партийных функционеров. При отсутствии других политических партий эти группировки (партийные фракции) можно рассматривать как своеобразный (и самодостаточный) эрзац парламентской многопартийной системы. Ленин, при всей критике оппонентов внутри РКП (б), относился к ним более чем лояльно (даже по меркам начала XXI в.). Будучи личностью с огромным консолидирующим потенциалом, вождь умел вместе с жесткой откровенной критикой коллег не мстить им и использовать каждого соратника или попутчика в интересах общего дела.

С конца 1980-х гг. в СМИ регулярно появляются различные варианты версии, согласно которой Ленина отравил Сталин. Версия базируется на рассекреченных в 1989 г. воспоминаниях М. И. Ульяновой, писавшей: «Не знаю точно когда, но как-то в этот период В. И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал…»[907]. Мы не считаем версию об отравлении Ленина достоверной. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что даже при значительных разногласиях по ключевым вопросам (октябрь 1917, Брестский мир, НЭП и др.) среди высшего руководства РКП (б) репрессии к членам собственной партии при Ленине не применялись. Более того, многие выступавшие с оружием в руках против большевиков, а затем вступавшие в ряды правящей партии эсеры, анархисты и максималисты достигали значительных постов, в том числе и в советских спецслужбах.

21 марта 1923 г. под грифом «строго секретно» Сталин направил следующую записку членам Политбюро: «В субботу 17 марта т. Ульянова (Н. К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном просьбу Вл. Ильича Сталину, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н. К. говорила, между прочим, что „Вл. Ильич переживает неимоверные страдания“, что „дальше жить так немыслимо“, и упорно настаивала „не отказывать Ильичу в его просьбе“. Ввиду особой настойчивости Н. К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В. И. дважды вызывал к себе Н. К. во время беседы со мной и с волнением требовал согласия Сталина), я не счел возможным ответить отказом, заявив: „Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование“. В. Ильич действительно успокоился. Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказываться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П[олитического] Бюро ЦК. И. Сталин»[908]. На записке имеется резолюция Томского: «Читал. Полагаю, что „нерешительность“ Сталина – правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол[итического] бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.)», – далее следуют подписи Бухарина, Зиновьева, Каменева, Молотова и Троцкого. О применении отравляющих веществ для устранения контрреволюционеров, а тем более ближайших соратников по руководству партии в 1918–1924 гг. практически ничего не известно[909].

Повторим еще раз, преследований, а тем более террора в отношении соратников, высказавших мнения, не совпадавшие с ленинским, не осуществлялось. Председатель СНК умел сглаживать политические разногласия коллег по Политбюро, СНК и ЦИК. «Старик» (одна из партийных кличек Ленина) являлся признанным лидером, чей авторитет и положение первого среди равных в партии не оспаривалось. Но в последний период жизни вождя и особенно после его смерти внутрипартийная борьба мнений превратилась в борьбу за власть в партии и государстве. Болезнь и смерть Ленина мгновенно расслоили ряды соратников на агрессивные по отношению друг к другу группировки. Раскол в правящей партии стал отражением интересов ее высшего руководства и частично аппаратчиков среднего звена, входивших в команду того или другого лидера. Непомерные личные амбиции новых властителей СССР, нежелание поступиться ими во имя страны привели к тем страшным последствиям, которые еще долго будут будоражить умы многих поколений.

Единства не было и среди сотрудников ОГПУ. По данным на декабрь 1923 г., из 546 человек, состоявших на учете в партячейке ОГПУ, линию ЦК поддерживали 367 коммунистов, за оппозицию выступали 40, 129 колебались. Ф. Э. Дзержинский лично отслеживал политические позиции сотрудников центрального аппарата ОГПУ, но и ему не были чужды колебания. В письме начальнику Политического управления РККА В. А. Антонову-Овсеенко Дзержинский утверждал: для единства идейного и единства действий необходимо «драться» с Троцким. В письме И. В. Сталину и Г. К. Орджоникидзе он упрекал Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева: они «…забыли, что партии пришлось развенчать Троцкого единственно за то, что тот, фактически напав на Зиновьева, Каменева и других членов ЦК нашей партии, поднял руку против единства партии»[910]. Незадолго до смерти Дзержинский прозорливо писал В. В. Куйбышеву, что внутрипартийная борьба и рост оппозиции могут привести к появлению «диктатора – похоронщика революции».

В. И. Межлаук, Ф. Э. Дзержинский, А. Я. Беленький у Большого театра. Москва, 1923 г. (из фондов РГАСПИ)

Предсказание Дзержинского по поводу появления диктатора сбылось. Интересующаяся историей молодежь часто задается вопросом: а были ли в СССР другие варианты развития событий при других возможных руководителях? Мы считаем, что подобное было бы возможно только в случае отказа оппонентов от политической и личной нетерпимости в отношении друг друга, реального коллегиального руководства страной, гласного обсуждения альтернативных вариантов развития экономики, внешней политики и военного строительства. Но чрезмерные личные амбиции высшего политического руководства СССР мало отличались от амбиций самого Сталина. Его оппоненты не в меньшей степени ответственны за репрессии в отношении противников большевиков в годы Гражданской войны. Лидеры РСДРП (б), посеявшие в 1917 г. ветер политической нетерпимости (все они поддерживали «красный террор» против буржуазии, офицерства, духовенства, казачества, а позже – меньшевиков, анархистов, эсеров и т. д.), в результате пожали бурю ненависти от товарищей по партии!

Во время борьбы за власть и сталинских репрессий большинство «безвинно пострадавших» высших руководителей партии вели себя далеко не лучшим образом. В 1923 г. Зиновьев и Каменев вместе со Сталиным обвиняли Троцкого в меньшевизме и требовали исключить последнего из партии. В 1927 г. против Зиновьева, Каменева и Троцкого выступили Бухарин, Рыков и Томский. Затем пришел и их черед. На XVII съезде ВКП (б) (январь – февраль 1934 г.), вошедшем в историю как «съезд победителей», перечисленные выше оппозиционеры (кроме высланного Троцкого) выступили перед делегатами с покаянными речами. Впоследствии во время допросов и судебных процессов большинство арестованных признавали себя виновными «перед партией и лично товарищем Сталиным». Спустя еще несколько десятилетий почти всех «ренегатов, шпионов, заговорщиков и террористов» реабилитировали. Так кто же из них «невинная жертва»? Действительными невинными жертвами стали миллионы рядовых граждан, которые были уничтожены в угаре ненасытной «охоты за ведьмами» и психозе всеобщей подозрительности. Действительными невинными жертвами стали тысячи сотрудников партийных, политических и военных спецслужб, отдававших все свои силы для защиты Отечества и стертые им же «в лагерную пыль»…

В начале 1920-х гг. руководство СССР контролировало ситуацию в стране и за рубежом следующим образом. Информация о положении в иностранных государствах поступала по пяти основным линиям: Народный комиссариат по иностранным делам; ОГПУ (Иностранный, Восточный и Контрразведывательный отделы); Разведывательное управление Штаба РККА; структуры Коминтерна; Спецотдел при ОГПУ. Обстановка внутри страны контролировалась тремя структурами: Секретариат ЦК РКП (б) (партия), Секретариат ЦИК СССР (Советы) и ОГПУ. Ситуация в Красной армии и на флоте отслеживалась по линии Реввоенсовета, Штаба РККА и Народного комиссариата по военным и морским делам, ее также контролировали военные комиссары Политического управления РККА и сотрудники особых отделов. За личную безопасность руководства ЦИК и СНК СССР отвечали Специальное отделение ОГПУ и Комендатура Московского Кремля Наркомата по военным и морским делам.

Основными врагами руководства СССР были представители свергнутых классов Российской империи, либеральных и социалистических партий, выступавшие против монополии РКП (б) на власть. С окончанием Гражданской войны угроза свержения советской власти со стороны большинства контрреволюционных движений была значительно снижена, но не исчезла. Оказавшиеся в эмиграции представители указанных политических сил не отказались от попыток реванша. Они имели политическую, экономическую, информационную и военную поддержку от правительств и специальных служб ряда иностранных государств и идеологически считали себя обязанными стремиться к свержению власти РКП (б) всеми доступными способами.

17 января 1922 г. в Берлин прибыл К. Б. Радек[911]. По линии ИККИ он вел консультации с лидерами II? Интернационала по вопросу о единстве действий в рамках единого рабочего фронта и выяснял положение дел в КПГ. По линии НКИД вел переговоры по подписанию советско-германского соглашения до начала международной конференции по экономическим и финансовым вопросам в Генуе. Кроме того, он проводил секретные переговоры с командующим рейхсвером Г. фон Сектом по вопросам военно-технического сотрудничества Германии и РСФСР. Для практической реализации военно-технического сотрудничества в Германии была создана секретная «Зондергруппа Р», в нашей стране называвшаяся ВОГРУ («военная группа»). Примечательно, что переговоры о военно-техническом сотрудничестве с буржуазным правительством Веймарской республики вел человек, который постоянно участвовал во всех проектах по свержению этого самого правительства.

В конце 1921 – начале 1922 г. И. А. Пятницкий лично объехал основные зарубежные нелегальные коминтерновские резидентуры (пункты связи) в Австрии, Германии, Италии, Латвии, Литве и Польше. По итогам поездки он подготовил доклад о положении дел и провел реорганизацию центрального аппарата Отдела международной связи, пунктов связи на территории РСФСР и за рубежом с целью совершенствования конспирации.

В связи с окончанием Гражданской войны постановлением ВЦИК от 6 февраля 1922 г. ВЧК была реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР. Председателем ГПУ был нарком внутренних дел Ф. Э. Дзержинский. В состав Секретно-оперативного управления (СОУ) ГПУ (В. Р. Менжинский) входили: Секретный (СО; Т. П. Самсонов[912]), Особый (ОО; Г. Г. Ягода[913]), Иностранный (ИНО; С. Г. Могилевский[914], с мая – М. А. Трилиссер[915]), Восточный (ВО; 2 июня, Я. Х. Петерс), Оперативный (ОО; И. З. Сурта[916]), Контрразведывательный (КО; 8 мая, А. Х. Артузов[917]) отделы. Была реорганизована охрана Ленина, начальником группы выездной охраны стал П. П. Пакалн. Заведующим Гаражом особого назначения назначен П. И. Удалов – личный шофер И. В. Сталина.

Важнейшее политическое событие того времени – Генуэзская международная конференция по экономическим и финансовым вопросам (10 апреля – 19 мая 1922 г.). В работе конференции приняли участие представители 29 государств (в том числе РСФСР, Великобритании, Германии, Италии, Франции, Японии). Это была первая дипломатическая встреча такого уровня РСФСР со странами западного мира. На первом пленарном заседании советская делегация поставила вопрос о всеобщем сокращении вооружений. Однако вопрос о сокращении вооружений и вопросы урегулирования взаимных финансово-экономических претензий на конференции не были разрешены. В ходе конференции 16 апреля Германия и РСФСР заключили Рапалльский договор, означавший признание Германией советского правительства де-факто.

Обеспечение безопасности членов советской делегации на Генуэзской конференции было одной из наиболее важных задач специальных структур ИНО ГПУ и Коминтерна. Во-первых, угроза исходила от эмигрантских организаций, таких как «Союз защиты родины и свободы» Б. В. Савинкова. Во-вторых, опасность представляли боевые отряды фашистов, не всегда контролировавшиеся руководством партии. Агентам коминтерновских разведслужб удалось установить, что Савинков путем личных связей пытается под чужой фамилией внедриться в охрану советской делегации в г. Санта-Маргарита. Эта информация позволила 19 апреля арестовать лидера эсеровских террористов руками итальянской полиции. В результате группа Савинкова оказалась нейтрализована. Для охраны членов советской делегации и мест их проживания были задействованы боевики ряда европейских коммунистических партий, в первую очередь итальянской. Одним из тех, кто выполнял задачу охраны советских дипломатов на конференции, был сотрудник боевой организаций Коминтерна Р. Л. Бартини[918].

Б. В. Савинков

Отметим, что значительная (если не основная) часть резидентов и разведчиков, работавших на Иностранный отдел ГПУ и Разведывательное управление РККА в 1920–1930-х гг. («эпоха великих нелегалов»), начинали карьеру по линии Коминтерна. Р. Зорге, Л. Треппер, Ш. Радо, А. Дейч, И. Григулевич, В. Фишер, А. Шнеэ и другие убежденные сторонники коммунизма стали высокопрофессиональными разведчиками по идеологическим соображениям. Да и после того, как многие коминтерновские нелегалы продолжили работать на специальные службы СССР, некоторые из них продолжали оставаться доверенными лицами Особого сектора ЦК ВКП (б).

Со стороны ИККИ контакты с разведками ГПУ и РККА осуществлялись по линии Оргбюро И. А. Пятницким. Одним из направлений сотрудничества было снабжение сотрудников советских разведок заграничными документами, добыть или изготовить которые отечественные спецслужбы не могли. Но контакты между разведками и ИККИ в начале 1920-х гг. не были «улицей с односторонним движением». Обе разведки, получив сведения, интересующие Коминтерн, информировали о них руководство ИККИ. Например, летом 1922 г. было реализовано сообщение берлинской резидентуры о возможной утечке информации.

«„Согласно секретному полицейскому сообщению, – пишет резидент советской разведки в Берлине в июле 1922 г., – один из деятелей лейпцигского отделения коммунистической партии, некто Дорнгейм, находится в постоянных отношениях с одним осведомителем немецкой полиции. Дорнгейм, не зная о полицейских функциях вышеназванного осведомителя, информирует его о жизни партии и ее политических планах“.

Буквально через несколько дней руководитель ИНО Трилиссер сообщает об этом факте Пятницкому, и ИККИ вовремя принимает соответствующие меры безопасности»[919].

Разведка и внешняя контрразведка являлись частью конспиративной деятельности советских спецслужб и специальных структур ИККИ. С весны 1922 г. совместная секретная деятельность была направлена на разложение вооруженных сил белой эмиграции, организацию военной работы компартий в нелегальных условиях, подготовку вооруженных восстаний и обучение национальных партийных кадров в военной и военно-специальной областях знаний.

12 мая 1922 г. в Москве под председательством И. С. Уншлихта состоялось очередное (протокол № 10) строго секретное (гриф «хранить наравне с шифром») совещание. На нем рассматривались вопросы: о пограничной охране (п. 1), об активной разведке (п. 2), о работе во врангелевских частях (п. 3), о партизанских отрядах (п. 4). Постановили:

«1. 1) Признать несение Пограничной охраны на ближайшее время исключительно агентурным путем невозможным.

2) Признать необходимым для несения Пограничной охраны создание специального корпуса, который должен находиться в ведении Госполитуправления.

3) Окончательную разработку вопроса о порядке сформирования особого корпуса по охране границ, а также об обеспечении при формировании интересов военного ведомства в случае боевых действий поставить дополнительно на разрешение Госполитуправления и Реввоенсовета.

2. 1) Продолжать в дальнейшем подготовительную работу. Принять все меры, чтобы аппарат активной разведки не разлагался. Признать одной из задач активной разведки выявление настроений местного населения и в случае стихийных движений взятие на себя руководство ими по соглашению с местными парторганами.

2) Считать необходимым значительно усилить организационную работу активной разведки на территории Румынии.

3. 1) Признать необходимым вести работу во врангелевских частях в направлении разложения врангелевской армии и уничтожения ее как организованной силы.

2) Выдвинуть вопрос о необходимости издания дополнительного акта об амнистии для врангелевцев наподобие украинской. Для всесторонней разработки этого вопроса создать специальную комиссию из представителей ЦК РКП, РВСР, ГПУ и НКИД.

4. 1) Признать необходимым сохранение существующей сети партизанских отрядов, принять меры против разложения и для полного обеспечения их необходимыми материальными средствами»[920].

Председатель совещания И. С. Уншлихт являлся координатором специальной закордонной работы от Политбюро ЦК РКП (б) и Исполкома Коминтерна и одновременно (с апреля 1921 г.) заместителем председателя ГПУ. Все присутствовавшие на совещании, каждый по своей линии, имели отношение к организации «мировой революции» в европейских странах. ГПУ на совещании представляли: начальник Секретно-оперативного управления и (по совместительству) начальник Особого отдела В. Р. Менжинский, его заместитель Г. Г. Ягода, помощник начальника Особого отдела А. Х. Артузов и Ф. В. Патаки[921]. От руководства Западным фронтом, основным театром возможных военных действий которого были Польша и Германия, присутствовали И. А. Апетер[922] и Р. А. Муклевич[923]. От Украины (юго-западное направление: Румыния, Болгария, Венгрия) – М. В. Фрунзе и А. И. Корк[924]. Юго-восточное направление (Турция, Палестина, Персия, Афганистан) представлял Г. А. Трушин[925]. Руководство РККА – начальник Разведупра А. Я. Зейбот и комиссар Главного управления рабоче-крестьянского Красного флота (Главвоздухофлот) А. П. Онуфриев.

В 1922 г. расквартированные в Болгарии и Югославии войска армии Врангеля представляли угрозу не только для Советской России, но и для возможного коммунистического переворота в Болгарии. Поэтому работа по разложению белой армии и уничтожения ее как организованной силы была приоритетной для всех структур ИНО ГПУ – ОГПУ, РУ РККА и ИККИ, действовавших на Балканах. Белая армия в военном плане была достаточно серьезной силой. Наиболее вероятно, что именно присутствие организованной военной силы белогвардейцев не позволило БКП совершить вооруженное восстание в стране в 1922 г.

Осенью 1922 г. создается одна из первых секретных комиссий ИККИ. 25 сентября внесены предложения по организации постоянной Комиссии при Коминтерне для изучения вопросов международной гражданской войны. Целью работы комиссии являлся централизованный сбор, изучение и письменное изложение политического и организационного опыта компартий в их вооруженных боях с буржуазией. На основании изучения тактических проблем гражданских войн следовало разработать соответствующие предложения в политической и организационной областях. Предусматривалась литературная обработка всех соответствующих материалов для воспитательных и пропагандистских целей секций Коминтерна. Задачами комиссии были:

«1. Собирание соответствующего материала, добывание его, письменное изложение; там, где его (материала) нет, – по устным докладам.

2. Организация военно-политической библиотеки с архивом, возможно, по пути присоединения к более обширному научному институту в Москве (Институт Маркса и Энгельса).

3. Использование наличного материала путем издания памятных сборников об опыте и учении военно-политической работы, их развитие до сих пор по отношению к идеологической подготовке и организационному проведению в различных коммунистических партиях до, во время и после вооруженных боев с контрреволюцией.

4. Сводка важнейшего опыта относительно организации и организационного слияния участвующих в боях красных объединений (Красная гвардия и армия) до и во время первой фазы пролетарской диктатуры. Собирание воззваний, циркуляров, инструкций, приказов красных командиров.

5. Специальные военные критические статьи о решающих боях в период вооруженного восстания или обороне. Печатная сводка литературы и инструкций о тактике гражданской войны.

6. Ссылка на подобную литературу противника и собирание соответствующих выдержек его легальных и нелегальных источников организованной вооруженной власти. Критика книг деятельности и личности выдающихся реакционных военных вождей.

7. Разработка инструкций и предложений по вопросу о военно-политической работе, критика нелегальной подготовительной работы каждой данной партии, с особым обращением внимания на организационное строительство сети связи и осведомления как организационной предпосылки правительства»[926].

Если в 1922 г. ИНО ГПУ, РУ РККА и ИККИ наибольшее внимание уделяли реализации стратегических планов «мировой революции», то сотрудники Особого, Контрразведывательного и Секретного отделов занимались борьбой с антисоветскими элементами в РСФСР и за рубежом. Для этого они использовали в своей работе специально образованные, легендированные, якобы подпольные антисоветские организации. По одной из версий, идея создания таких организаций принадлежала бывшему товарищу министра внутренних дел Российской империи В. Ф. Джунковскому. Полагая, что розыск отдельных террористов и контрреволюционеров является малоэффективным, он предложил дезинформировать противника.

Смысл дезинформации заключался в создании ложных подпольных антисоветских организаций. В учебном пособии ВЧК – ОГПУ «Азбука контрразведчика» дано следующее определение легенды: вымысел, сообщаемый кому-либо, чтобы увеличить интерес к агенту и дать понять, что он или его «друзья» связаны с контрреволюционной организацией (существующей лишь в воображении). К легенде прибегали, чтобы вынудить противника искать контакт с вымышленной организацией.

Целью операций с участием легендированных подпольных организаций являлись следующие задачи: остановить акты массового терроризма со стороны эмиграции; дезинформировать спецслужбы иностранных государств; отвлечь силы и средства эмиграции и иностранных спецслужб на контролируемые операции.

Именно в 1922 г. чекисты дебютировали в двух наиболее известных операциях: «Трест» и «Синдикат-2». В операции участвовала мнимая «Монархическая организация Центральной России», ее деятельность направлялась против правого крыла эмиграции и ее покровителей в иностранных спецслужбах. Целью второй операции были левые антибольшевистские организации и их заграничные спонсоры. В обоих случаях чекисты получали выход на заграницу и антисоветское подполье в России (затем СССР), что давало широкие возможности для оперативной игры, передачи дезинформации и в конечном счете дезавуированию ключевых фигур враждебных организаций.

11 декабря 1922 г. при Оргбюро ИККИ создается Организационный отдел (И. А. Пятницкий), а при нем – Постоянная комиссия по работе в армии; ее возглавил Ф. Ф. Раскольников (псевдоним Ф. Петров). В первый состав комиссии вошли: В. Мицкевич-Капсукас[927], И. С. Уншлихт и О. Гешке[928]. Основными направлениями деятельности комиссии являлись: антимилитаристская работа в армии и на флоте в капиталистических странах; пропаганда революционной вооруженной борьбы (вооруженного восстания); организация пролетарской самообороны и борьба против провокаций; организация подготовки национальных военных кадров зарубежных компартий через военные и военно-специальные учебные заведения в СССР.

Несколько позже (официально – 19 декабря 1922 г.) при Орготделе была создана Постоянная нелегальная комиссия. Ее членами стали: начальник ИНО ГПУ М. А Трилиссер, И. А. Пятницкий, Г. Эберлейн[929] (псевдоним Альберт), Э. Прухняк[930](псевдоним Вебер). Отдел международной связи был представлен в комиссии П. Вомпе[931]. В феврале 1923 г. вместо выбывших Эберлейна и Прухняка в состав комиссии вошли В. Мицкевич-Капсукас и секретарь ЦК РКП (б) Е. М. Ярославский[932]. Постоянная нелегальная комиссия выясняла наличие в тех или иных странах нелегальных партийных организаций коммунистической направленности, боевых партийных отрядов или групп, методы нелегальной работы (в том числе в армии), организацию конспиративной связи; занималась подготовкой нелегальных типографий и явок, давала рекомендации по организации нелегальной работы; вела наблюдение за белогвардейскими и фашистскими организациями.

Мы специально упомянули об официальной дате создания Постоянной нелегальной комиссии. В материалах комиссии есть упоминание, что в январе 1923 г. на первом ее заседании Трилиссер ознакомил коллег с проведенной до этого конспиративной работой, подробности которой не приводятся. Можно предположить, что он проинформировал собравшихся о некоторых аспектах нелегальной работы за рубежом за период с 1918 г. Мы упоминали о создании на территории Западной Белоруссии нелегальной военной организации. Деятельность ее боевых отрядов именовалась «активной разведкой». Большинство современных специалистов по истории спецслужб СССР считают, что нелегальная боевая работа в Польше и некоторых других странах была организована по линии Разведывательного управления РККА или Иностранного отдела ВЧК – ГПУ – ОГПУ.

Документы архива Коминтерна показывают, что конспиративная деятельность, связанная с подготовкой и практической боевой работой нелегальных военных организаций на территории иностранных государств, в 1920–1930-е гг. осуществлялась вначале по линии Федерации иностранных групп РКП (б), а затем по линии постоянных и временных комиссий ИККИ. Не случайно член РВСР и заместитель председателя ГПУ И. С. Уншлихт, начальник Разведывательного управления РККА Я. К. Берзин, начальник Иностранного отдела ГПУ – ОГПУ М. А. Трилиссер и некоторые другие руководители специальных служб СССР являлись членами специальных комиссий Коминтерна. А сотрудники особых структур ИККИ в свою очередь действовали в тесном контакте с органами ВЧК – ГПУ – ОГПУ и Разведывательным управлением РККА.

Таким образом, создавалась взаимодополняющая система, когда одни и те же люди «до обеда» числились в одной организации, а «после обеда» – в другой. Создание такой системы позволяло высшему партийному руководству пользоваться достижениями «формальных» спецслужб и в то же время не допускать их до принятия стратегических решений по особо важным межпартийным и международным вопросам. Многие профессионалы специальных служб – большевики с дореволюционным стажем и опытом нелегальной работы – негласно и «неназойливо» совмещали важнейшие посты в различных организациях, создавая партийную касту особо доверенных лиц.

Одной из важнейших программ стало создание международных структур, выполнявших роль «крыши» как Коминтерна, так и советских спецслужб и являвшихся инструментом проведения «активных мероприятий» в интересах международного рабочего движения и Советской России (СССР). Первым на правах секции Коминтерна создан Коммунистический интернационал молодежи (КИМ; ноябрь 1919 г.). Наиболее крупная организация – Красный интернационал профсоюзов (Профинтерн; июль 1921 г.). Кроме того, были организованы: Красный спортивный интернационал (Спортинтерн; июль 1921 г.), Международная организация рабочей помощи (Межрабпом; сентябрь 1921 г.), Международная организация помощи борцам революции (МОПР; декабрь 1922 г.), Международный крестьянский совет (Крестинтерн; октябрь 1923 г.).

После образования СССР (30 декабря 1922 г.) в системе органов безопасности произошла очередная реорганизация: ГПУ при НКВД РСФСР преобразовали в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР. Операции «Трест» и «Синдикат-2» успешно продолжались, осуществлялось медленное, но эффективное внедрение сотрудников ОГПУ в антисоветские структуры в стране и за рубежом. В 1923 г. особое внимание в Коминтерне и спецслужбах СССР уделялось тем странам, в которых осложнялась внутриполитическая обстановка: Италия, Германия, Болгария, Югославия, Венгрия, Чехословакия и ряд других.

С 1923 г. (после прихода к власти Муссолини) «засвеченные» активисты КП Италии (в том числе участники боевых дружин), имевшие навыки и опыт нелегальной работы, выводились в СССР и затем становились сотрудниками специального аппарата ИККИ или советских разведслужб. Наиболее засекреченных сотрудников Нелегального бюро КПИ переориентировали на разведывательную работу в интересах СССР. Работы итальянских инженеров в 1920–1930-е гг. (особенно в области авиации и судостроения) были в числе передовых мировых разработок. Итальянская резидентура ИККИ не только успешно действовала в самой Италии, но и добывала сведения о сопредельных странах. Многие агенты Коминтерна из Италии впоследствии работали в Албании, Болгарии, Венгрии, Румынии, Турции, Франции, Чехословакии, Швейцарии и Югославии. Планомерная нелегальная деятельность Коминтерна в Италии принесла свои плоды через двадцать лет, во время партизанской борьбы против диктатуры Муссолини и немецких оккупационных войск.

Мы считаем колоссальным провалом ИККИ, ИНО ОГПУ и РУ РККА мятеж 9 июня 1923 г. в Болгарии. Сотрудники этих структур не сумели проникнуть в планы заговорщиков (в том числе белогвардейцев), свергнувших демократическое правительство А. Стамболийского. Вскоре после переворота правительство Болгарии нанесло удар по миссии Российского общества Красного Креста, в составе которой было много замаскированных сотрудников советской разведки. Всего подверглись высылке от 350 до 400 человек, по болгарским данным, и 687 – по советским. В конечном счете путч привел Болгарию в объятия нацистской Германии.

Несмотря на неудачи, работа коминтерновских структур, политической и военной разведок не прекращалась в сопредельных странах. Польша, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия ранее входили в состав Российской империи и имели с СССР общую границу, поэтому военно-конспиративная деятельность ИККИ носила пограничную специфику. Суть ее заключалась в организации на советской стороне специальных пунктов (коридоров) перехода государственной границы. Через эти пункты, создаваемые конспиративно на участках погранзастав с особо доверенными командирами, осуществлялась переправка людей и грузов в обоих направлениях. Но, поскольку органы пограничной охраны находились в ведении ОГПУ, вопроса межведомственного взаимодействия избежать не удалось.

Например, финские коммунисты, осуществлявшие нелегальную связь с Бюро КПФ в Финляндии, маскировались под контрабандистов. Естественно, что для этого требовалась переноска определенного количества товаров, пользующихся спросом в приграничной полосе как Финляндии, так и СССР. В свою очередь, руководство погранохраны хотело, чтобы обо всех случаях переноса «контрабанды» оно было проинформировано заранее. Если информации не поступало, «контрабандисты» подвергались задержанию. Выполнение требований пограничников вело к увеличению переписки (практически ежедневно) и, соответственно, снижению уровня конспирации. Вопрос о продолжении пограничной работы финскими коммунистами (и не только ими) решался на самом высоком уровне в ИККИ, ЦК РКП (б), РВС и ОГПУ. В итоге пограничная работа по военной линии Коминтерна и активной разведки РККА (иногда трудно отделить одно от другого) была продолжена.

На территории Польши, которая в 1923 г. рассматривалась в качестве одного из основных потенциальных агрессоров, военно-конспиративная деятельность развивалась одновременно по линии РУ РККА и Коминтерна. Главным куратором обеих линий был И. С. Уншлихт. Наибольшую известность получили партизанские отряды С. А. Ваупшасова[933] и К. П. Орловского[934], под которые маскировались группы «активной разведки» РУ РККА.

Основной задачей «активной разведки» являлось обеспечение безопасности приграничной полосы СССР путем проведения диверсионно-террористических операций на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. Эти операции были ответом на аналогичные операции диверсионных групп Российского политического комитета Б. В. Савинкова, отрядов Народно-добровольческой армии С. Н. Булак-Балаховича и 3-й Российской армии Б. С. Пермикина.

Кроме того, согласно концепции «полевой революции», действия партизанских отрядов должны были стать примером в деле организации массового вооруженного сопротивления польским властям со стороны национальных меньшинств. По замыслу организаторов отдельные диверсионно-террористические акции постепенно перерастали в массовое партизанское движение на западно-белорусских и западно-украинских землях. Итогом партизанского движения становилось «всенародное восстание» белорусов, евреев, литовцев, украинцев против польских панов и воссоединение Западной Белоруссии и Западной Украины с СССР. Кадровый костяк партизанских отрядов в основном состоял из боевиков левых польских партий, в том числе и агентов Коминтерна.

Главной задачей ИККИ в 1923 г. являлось обеспечение успеха планировавшейся революции в Германии. Для этого следовало не допустить, чтобы польские войска смогли участвовать в подавлении вооруженных выступлений германского пролетариата. Легальные резидентуры ИККИ, РУ РККА и ОГПУ, действовавшие под «крышей» полпредства СССР в Варшаве, вели интенсивную разведку в вооруженных силах и государственных учреждениях Польши. Опорой советских разведслужб в Польше были польские коммунисты-коминтерновцы.

Сотрудник советского полпредства Г. З. Беседовский, ставший впоследствии невозвращенцем, в своих мемуарах писал:

«В это время, то есть в первой половине 1923 г., во главе отдела ЧК и военной разведки при посольстве стоял Мечислав Логановский[935]. Это был поляк по происхождению, бывший член Польской социалистической партии, перешедший затем к коммунистам. Во время Гражданской войны Логановский отличился на фронте, имел орден Красного Знамени и пользовался личным расположением Дзержинского. Дзержинский, любивший окружать себя польскими коммунистами, предложил Логановскому перейти на работу в Чека, и Логановский принял предложение. Одновременно с этим он принял также предложение Уншлихта быть резидентом Разведывательного управления (Разведупра) в Польше. Эта работа давала Логановскому большое политическое влияние, так как Уншлихт руководил тогда не только военной разведкой, но и польской секцией Коммунистического Интернационала. От Уншлихта, а не от Наркоминдела зависело направление советской политики в отношении Польши.

Логановский был человеком твердой воли, железной выдержки и зверской жестокости. Человеческая жизнь не имела в его глазах никакой ценности. Он готов был принести в жертву тысячи жизней, чтобы добиться выполнения какой-либо, иногда чисто технической, директивы. Помощником Логановского по отделу Чека являлся Казимир Кобецкий[936], тоже поляк по происхождению и бывший член Польской социалистической партии. Кобецкий значительно уступал Логановскому по политическому развитию и по уму, но зато был блестящим техником, и недаром польская газета „Курьер червонный“ назвала его в одной из статей о советском шпионаже в Польше „королем шпионов“. Основной специальностью Кобецкого являлась вербовка агентуры вовне посольства. Несмотря на свое официальное положение (Кобецкий, как и Логановский, был секретарем миссии), он работал вовне под разными вымышленными фамилиями, и надо было обладать действительно блестящими способностями, чтобы вести такую двойную жизнь. Информация Кобецкого была поставлена блестяще. Он имел десятки осведомителей во всех слоях польского общества и еженедельно посылал в Москву обстоятельнейший доклад о внутреннем политическом положении Польши. Для этого доклада Кобецкий, впрочем, лишь систематизировал сырой материал, который обрабатывался вторым помощником Логановского – Карским[937] (Тыщуком по кличке).

Карский был, несомненно, крупным политическим работником. Типичный интеллигент, вечно бегающий с книжкой или газетой в руке, близорукий и рассеянный, он был похож на учителя провинциальной школы. Он обладал большими политическими знаниями, много работал над собой, прекрасно разбирался во внутренней польской обстановке, знал всех политических лидеров со всеми их достоинствами и недостатками. Карский считался в Чека „кабинетным“ работником, и к нему относились поэтому несколько свысока. Оперативная работа ему никогда не поручалась, лишь изредка, когда Кобецкий бывал занят, Карский ходил в город на свидания с информаторами, но при этом у него бывал такой растерянный, перепуганный и вместе с тем таинственный вид, что за несколько километров можно было догадаться, что он идет на конспиративное свидание. <…>

По линии военной разведки Логановский имел в качестве помощника офицера красного Генерального штаба Еленского[938]. Еленский прекрасно наладил разведку, пользуясь услугами коммунистов-рабочих на железных дорогах, заводах и фабриках и работой Союза коммунистической молодежи в армии. Главной опорной базой его работы был Данциг. Там, на территории вольного города, работали в то время военные разведки нескольких стран, и там же устроил свою главную квартиру Еленский. Польские граждане ездили в Данциг без виз. Это создавало большие удобства в работе агентов Еленского, ездивших в Данциг как в польский город и в то же время гарантированных на его территории от посягательств польской полиции»[939].

Поскольку основным координатором отечественных спецслужб в Польше был Уншлихт, очень трудно сказать, какая линия (ИККИ, РУ РККА, ИНО ГПУ – ОГПУ) была в деятельности М. Логановского и его сотрудников основной. По нашему мнению, сотрудничество военной и внешней разведок и Коминтерна по многим операциям 1920–1930-х гг. было теснейшим. Сотрудник ИНО ОГПУ Г. С. Агабеков, оставшийся в 1930 г. на Западе, в своих мемуарах о работе советской политической разведки писал:

«Почти до 1926 года отношения между ОГПУ и Коминтерном были самые дружеские. Начальник иностранного отдела Трилиссер был большим приятелем заведующего международной связью Коминтерна Пятницкого, и оба учреждения находились в теснейшей деловой связи. Да иначе и быть не могло, так как ОГПУ ведет работу за границей по обследованию контрреволюционных организаций, в которые входят все русские и иностранные антибольшевистские партии, начиная от социал-демократов и IV Интернационала и кончая фашистами. Этим материалом ОГПУ, естественно, должно делиться с Коминтерном, чтобы облегчить ему работу в борьбе с враждебными коммунизму влияниями. Кроме того, в иностранных компартиях, в особенности в восточных странах, имеется большой запас провокаторов, борьбу с которыми и выявление которых взяло на себя ОГПУ, так что, повторяю, деловая связь между ОГПУ и Коминтерном неизбежна.

На местах, за границей, эта связь, однако, приняла совсем другой характер. Резиденты ОГПУ, поддерживающие связь с представителями Коминтерна за границей, пошли по линии наименьшего сопротивления в своей работе. Вместо того чтобы самим рисковать и вербовать нужную агентуру, они стали пользоваться для шпионской работы местными коммунистами, что в конце концов стоило дешевле и было безопаснее как в идейном отношении, так и в отношении возможной провокации»[940].

В первой половине 1923 г. военное крыло КП Польши приступило к организации диверсионно-террористических акций против своих политических противников. Предполагалось, что эти акции приведут к нарастанию революционной борьбы пролетариата. Боевую организацию («боёвку») возглавили офицеры-коммунисты поручик В. Багинский и подпоручик А. Вечоркевич. Период весны – осени 1923 г. журналисты назвали «бомбовым периодом». Тактика диверсантов была основана на принципе «маятника», т. е. имитировала действия двух террористических организаций, направленные друг против друга. С определенной периодичностью взрывы самодельных бомб происходили в помещениях то правых, то левых общественных организаций и газет. Было несколько неудачных попыток покушений на Ю. Пилсудского, до 1922 г. «директора» Польского государства, который в то время находился в тени. Для 2-го отдела польского Генштаба (контрразведка) и Варшавской политической полиции поиск и обезвреживание террористов были приоритетной задачей. Используя агентуру в армии, польские спецслужбы сумели к сентябрю 1923 г. задержать некоторых членов коминтерновской «боёвки».

В августе 1923 г. Постоянная нелегальная комиссия ИККИ поручила Е. Ярославскому подготовить брошюры «О военной организации РКП в 1905–1906 годах» и «О военной организации РКП в 1917 году». В сентябре на заседании комиссии отмечена необходимость обратить особое внимание на меры предосторожности как в ИККИ, так и в компартиях различных стран. Дело в том, что в 1923 г. в Германии велась подготовка силового захвата власти, приуроченная к 5-й годовщине Ноябрьской революции (9 ноября 1918 г.). В Болгарии также проводилась аналогичная работа. По просьбе немецких коммунистов ИККИ направил в Германию своих эмиссаров; в так называемую четверку вошли высшие функционеры РКП (б): К. Б. Радек, Г. Л. Пятаков, В. В. Шмидт, Н. Н. Крестинский. Интернациональный десант насчитывал не один десяток военных и гражданских советников. Уншлихту и Берзину поручили создать и вооружить «красные сотни», которые должны были осуществить революцию и, создав нечто вроде немецкого ОГПУ, бороться с контрреволюцией.

Однако массовых выступлений немецких рабочих и болгарских крестьян не произошло. В сентябре 1923 г. потерпело поражение восстание в Болгарии, организованное ЦК БКП против правительства А. Цанкова. Выступление части рабочих Гамбурга также было подавлено рейхсвером. В это же время случился крупный провал Военной организации КП Германии (Militarishe Organisation) которую возглавлял П. А. Скобелевский[941] (псевдонимы Гельмут, Володька, Вольф). Многие ее руководители были обвинены в создании террористической «группы ЧК», арестованы и преданы суду. Группа Скобелевского предназначалась для ликвидации провокаторов в рядах партии, а также для организации террористических актов против видных политических деятелей, в том числе генерала Г. фон Секта.

Надежды на скорую революцию в Европе рассеялись, сократились и ассигнования Коминтерна, поэтому работа нелегальных военных организаций была перестроена. При ИККИ создаются курсы для военной подготовки нелегалов из числа иностранных граждан. Работа курсов строилась с учетом острой нужды в высокопрофессиональных кадрах в военно-специальной деятельности на основе международного и собственного – РКП (б) – опыта подпольной работы. Вероятно, решение о планомерной специальной подготовке иностранных коммунистов было принято в связи с изменением стратегической линии Коминтерна и переходом от немедленного штурма к планомерной осаде буржуазных стран.

С ноября 1923 г. за безопасность высшего руководства СССР (личную охрану) отвечало Специальное отделение при коллегии ОГПУ, его руководителем был А. Я. Беленький. В основном оно занималось обеспечением безопасности Ленина. После смерти вождя функции отделения были несколько изменены, и Беленький охраной руководителей партии и государства заниматься перестал. На территории Кремля охрану осуществляло Управление коменданта Московского Кремля, которое с апреля 1920 г. возглавлял Р. А. Петерсон[942]. Управление находилось в составе Народного комиссариата по военным и морским делам. Курировал комендатуру секретарь Президиума ВЦИК РСФСР (затем СССР) А. С. Енукидзе. С 1924 г. руководителей советского государства обслуживал Гараж особого назначения. В июле 1924 г. на базе отряда ОСНАЗ сформирована Дивизия особого назначения при Коллегии Объединенного государственного политического управления (ОГПУ), получившая в дальнейшем имя Ф. Э. Дзержинского. Первым командиром-военкомом дивизии был назначен П. Г. Кобелев[943].

Траурная процессия с гробом В. И. Ленина направляется из Горок на станцию Герасимовка Павелецкой железной дороги. В группе за гробом: И. В. Сталин (в шапке-ушанке), М. И. Калинин, Г. Е. Зиновьев, В. М. Молотов. Перед несущими гроб – А. Я. Беленький. 23 января 1924 г. (из фондов РГАСПИ)

С 1924 г. в системе безопасности Советского Союза основной структурой, отвечавшей за борьбу с контрреволюцией, шпионажем, бандитизмом и охрану границ, являлось ОГПУ. Сотрудники Секретно-оперативного управления ОГПУ добывали, обобщали, анализировали и реализовывали информацию о внешних и внутренних угрозах. Защиту СССР от интервенции и вторжения контрреволюционных войск обеспечивали Вооруженные силы. Для борьбы с вооруженными отрядами оппозиции внутри страны привлекались ЧОНы, войска ОГПУ и подразделения Красной армии. Реализация стратегических замыслов (победа пролетариата в других государствах) осуществлялась через Коминтерн.

С 1924 г. началось планомерное обучение функционеров иностранных компартий конспиративным, военным и военно-специальным знаниям и навыкам в рамках специальных школ и курсов ИККИ; названия подавляющего большинства этих школ до сих пор засекречены и в обозримом будущем раскрытию не подлежат. Формально эти учебные заведения подчинялись Отделу кадров ИККИ, но обучение контролировалось Орготделом и Отделом международной связи. Так, например, Центральная военно-политическая школа размещалась под Москвой в поселке Баковка, а ее филиалы (пункты, точки) были разбросаны по совершенно неприметным населенным пунктам либо функционировали (конспиративно) внутри структур, казалось бы, непричастных к разведке организаций. При школе работали различные спецкурсы. Курсанты изучали методы выявления слежки и ухода от нее; приобретали навыки пользования шифрами, кодами, симпатическими чернилами и т. п.; проходили стрелковую подготовку из всех видов стрелкового оружия, включая большое количество автоматических стрелковых устройств, намного опередивших конструкторские идеи своего времени; знакомились с методами работы полиции по разработке подпольных организаций; изучали иные специальные дисциплины.

Вопрос о переходе к партизанским действиям (как тактическую необходимость) поднял в апреле 1924 г. в своих сообщениях в Центр представитель Коминтерна в Болгарии И. Л. Джевалтовский[944]. Изучение его сообщений позволяет предположить, что Джевалтовский в молодости был не просто членом Польской партии социалистов, но и членом ее «боёвки».

Л. Б. Каменев, Ф. Э. Дзержинский, А. В. Шотман, Т. В. Сапронов, А. С. Енукидзе несут гроб с телом В. И. Ленина от Павелецкого вокзала к Дому Союзов. 23 января 1924 г. (из фондов РГАСПИ)

М. П. Томский, А. И. Рыков, М. И. Калинин, Я. Э. Рудзутак, Н. И. Бухарин и другие несут гроб с телом В. И. Ленина от Павелецкого вокзала к Дому Союзов. 23 января 1924 г. (из фондов РГАСПИ)

В 1923–1924 гг. нелегальные военные организации действовали также на территории Югославии (в Сербии и Черногории). На территории Сербии велась нелегальная подготовка болгарских партизан, готовых в случае начала вооруженного восстания в Болгарии пересечь границу со стороны Югославии.

В Румынии нелегальные военные организации имелись в составе Союза революционных крестьян Бессарабии, Внутренней Добруджанской революционной организации, Буковинской национально-революционной организации.

Весной 1924 г. на территории Западной Белоруссии активно действовали партизанские отряды.

Их операции настолько беспокоили польское правительство, что 9 мая председатель Совета министров Польши издал специальный указ.

В нем за поимку партизанского командира (бандита) Мухи-Михальского, а также за информацию о его нахождении и содействие полиции назначалась крупная денежная награда. Руководство польской контрразведки и полиции не знало, что под псевдонимом Муха-Михальский одновременно действовали несколько партизанских командиров, в том числе и К. Орловский. 18 июля 1924 г. партизанский отряд С. Ваупшасова разгромил польский полицейский участок в с. Вишнева, где после боя был созван митинг местного населения. Митинг был посвящен пропаганде о целях партизанской борьбы и призвал население помогать партизанам. В этот же день группа партизан Ф. Яблонского разгромила полицейский отряд в с. Жодишки. На следующий день отряд Ваупшасова занял лесопильный завод в с. Жердели (англо-французская концессия). На этом заводе также был созван митинг заводских рабочих. Затем в междуречье рек Ислочь и Березина отряд Ваупшасова разгромил полицейский кавалерийский эскадрон.

Прощание с В. И. Лениным в Колонном зале Дома Союзов 23–27 января 1924 г. (из фондов РГАСПИ)

Прощание с В. И. Лениным в Колонном зале Дома Союзов 23–27 января 1924 г. Слева направо: М. М. Лашевич, Ф. Э. Дзержинский, В. Д. Бонч-Бруевич, К. Е. Ворошилов, А. Я. Беленький, В. А. Аванесов (из фондов РГАСПИ)

30 июля помощник начальника штаба РККА М. Н. Тухачевский направил заместителю наркома по военным и морским делам М. В. Фрунзе докладную записку (гриф «совершенно секретно») с предложением создать при штабе РККА военный орган по проблемам Коминтерна. Тухачевский, в частности, писал:

«Разведупр и Оперупр (оперативное, организационное и мобилизационное управления. – Примеч. авт.) должны прорабатывать возможности восстаний, их характер и потребности. Организупр изучало бы необходимые формы военных организаций в различных странах для восставших. Мобупр учитывал бы пролетарские ресурсы военно-обученных, а также революционного крестьянства. Военно-исторический отдел изучал бы и суммировал опыт революционных восстаний и их подавлений и т. д. В дальнейшем эти зачаточные ячейки, вероятно, разрастутся, но они сейчас положат то необходимое начало по систематизации работы военных вопросов, связанных с политикой Коминтерна, отсутствие которого постоянно дает себя чувствовать»[945].

Военное руководство страны отреагировало на предложение Тухачевского молниеносно. На следующий день (31 июля) состоялось заседание комиссии Реввоенсовета СССР. Председательствовал Л. Троцкий, присутствовали: И. Уншлихт, М. Тухачевский, Я. Жигур[946]. Слушали доклады Тухачевского и Жигура о программе составления руководства по гражданской войне. Постановили: принять схему организации работ, предложенную Тухачевским, дополнив ее предложениями Жигура.

В начале августа началась работа по переброске оружия, боеприпасов и взрывчатки из СССР в Болгарию. Одним из руководителей этой операции был Х. И. Салнынь[947], ему помогали члены БКП Я. Андонов, Г. Мындев, П. Станев, Н. Попов, И. Винаров, Х. Генчев. Осенью 1924 г. по линии РУ РККА («активная разведка») и НВО БКП в Болгарии действовало 16 партизанских отрядов (11 коммунистических и 5 анархистских) общей численностью около 300 человек.

В течение весны – лета 1924 г. ЦК КП Эстонии все больше склонялся к тому, что при должной подготовке вооруженное восстание имеет шансы на успех. 3 августа в Таллине компартия провела антивоенную демонстрацию, в которой, несмотря на противодействие полиции, приняли участие более 3 тысяч человек. Этот факт (в числе целого ряда весенних и летних выступлений трудящихся) был воспринят руководством КПЭ как показатель роста революционных настроений пролетариата. ЦК посчитал, что «имеет превосходство над противником» и сможет организовать успешный захват власти в Эстонии. Организационная и военно-техническая подготовка восстания велась с конца весны в условиях строжайшей конспирации. Все документы о восстании составлялись только в шифрованном виде, на планах и картах не допускалось оставлять пометки. Формирование нелегальных боевых отрядов началось с создания «троек». В составе «троек» входили в основном коммунисты, комсомольцы и особо проверенные беспартийные рабочие. «Тройки» создавались в городах Валга, Выру, Нарва, Пярну, Таллин, Тарту и др., а также в некоторых воинских частях. Старший «тройки» имел связь со связным Военной организации. Параллельно шло накопление оружия и снаряжения.

С апреля по ноябрь 1924 г. на территории Западной Белоруссии и Западной Украины партизанские отряды провели 80 крупных боевых операций. В ответ на действия партизан в конце 1924 г. польские власти предприняли следующие меры. В восточных районах Польши создали специальную структуру – Корпус охраны пограничья, которому подчинялись все военные и полицейские службы. Органы контрразведки и политической полиции стали интенсивно вербовать и засылать в пограничные районы агентуру. Агентам поручалось выявить все возможные связи партизан, их базы, склады и т. п. Для борьбы с партизанами привлекались армейские пехотные и кавалерийские подразделения с артиллерией, бронемашинами и бронепоездами. Леса блокировались специальными заградительными отрядами, на всех дорогах устанавливались контрольно-пропускные пункты, на путях возможного движения партизан устраивались секреты и засады. Уже в начале ноября партизанские отряды понесли потери.

К середине ноября подготовка вооруженного восстания в Эстонии вступила в завершающую стадию. Боевые «тройки» были сведены в десятки, из десятков сформировали роты и батальоны. В батальон входило 150–200 штыков. Всего в составе Военной организации КПЭ насчитывалось около тысячи человек, из них в Таллине – около четырехсот. Общее руководство подготовкой восстания осуществлял член ЦК КПЭ Я. Я. Анвельт[948].

Л. Д. Троцкий с делегатами V конгресса Коминтерна, 1924 г. (из фондов РГАСПИ)

17 ноября на заседании Политбюро ЦК РКП (б) М. В. Фрунзе сделал доклад о положении в Эстонии. Было принято решение оказать КП Эстонии политическую и материальную помощь, для чего создать постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Зиновьева, Чичерина, Фрунзе, Троцкого и Уншлихта «для проверки положения и проведения всех необходимых мер». Одной из таких мер было привлечение эстонских, латышских и финских коммунистов, проживающих на территории СССР (около 10 тысяч активных штыков), для оказания помощи революционному правительству советской Эстонии. Также в Эстонию был направлен ряд сотрудников военной разведки Красной армии. В их числе был Х. Т. Туммельтау[949].

К концу ноября 1924 г. подготовка Военной организации КПЭ к вооруженному восстанию в Эстонии была в основном завершена. Одним из катализаторов, ускоривших подготовку к выступлению, стал процесс 149 коммунистов, начавшийся 10 ноября. Согласно плану, восстание должно было начаться в городах Таллин и Пярну, а затем перекинуться на другие населенные пункты. В ходе восстания предполагалось разгромить или нейтрализовать воинские подразделения противника и сразу после овладения Таллином создать революционное правительство Эстонии. Новое правительство объявило бы о восстановлении советской власти и обратилось за помощью к СССР. Овладеть основными стратегическими пунктами Эстонии планировалось в течение суток.

Однако 1 декабря рабочие массы не поддержали восстание, и в течение суток оно было подавлено. Отдельные разрозненные попытки сопротивления продолжались в течение двух недель.

После подавления восстания в Эстонии начался белый террор. В течение трех месяцев были расстреляны несколько сот участников восстания, свыше 2 тысяч человек арестованы. Коммунистическое движение в Эстонии парализовало на полтора десятка лет. В сложной обстановке пришлось работать и советской разведке, чья деятельность затруднялась не только активностью контрразведки, но и потерей агентурных сетей.

В конце 1924 г. попытки вооруженных выступлений предпринимались и в Польше, где «активная разведка» стимулировала развитие военных организаций компартий Западной Белоруссии (КПЗБ) и Западной Украины (КПЗУ). 30 ноября на II конференции КПЗБ был выдвинут лозунг свержения польского правительства и принято решение о подготовке вооруженного восстания. Руководителем Нелегальной военной организации КПЗБ являлся Л. Н. Аронштам[950] (псевдонимы Якуб Черняк, Артур), работавший в КП Польши. Основную боевую силу западно-белорусской «военки» составляли отряды «активной разведки». Несколько позже аналогичное решение было принято окружной организацией КПЗУ на Волыни. Руководителем волынской парторганизации и идеологом вооруженного восстания являлся П. И. Кравченко[951], известный польской полиции как Александр Форналь и Рожанский. Начальником штаба военной организации являлся В. И. Крайц[952] (псевдоним Барвиненко). Последним членом «тройки» был Э. С. Ступ[953] (псевдоним Герман). Из членов «военки» началось формирование десятков и сотен. К концу 1924 г. на Волыни «с ружьем у ноги» находились более 3 тысяч членов организации. Однако планам не суждено было сбыться.

В ночь с 7 на 8 января 1925 г. один из партизанских отрядов был прижат польскими войсками к советской границе и с боем прорвался на территорию СССР. При этом партизаны разгромили советскую пограничную заставу у местечка Ямполь. Поскольку часть бойцов отряда была одета в польскую военную форму, советские пограничники решили, что нападение совершило подразделение польской армии. Этот инцидент вызвал резкое неудовольствие военно-политического руководства СССР. Было назначено расследование. 25 февраля по представлению комиссии во главе с В. В. Куйбышевым Политбюро ЦК РКП (б) принято постановление об «активной разведке». (Текст проекта этого постановления вы найдете в конце главы.)

Согласно решению Политбюро, все вопросы организации нелегальной военной работы на территории иностранных государств передавались в ведение ЦК и Коминтерна. Устанавливалось, что: 1) ни в одной стране не должно быть активных боевых групп, руководимых специальными службами СССР; 2) боевая и повстанческая работа должна осуществляться только по линии национальных компартий; 3) РКП (б) и Коминтерн могут осуществлять помощь национальным компартиям по организации работы в армиях их стран и по созданию национальных боевых кадров; 4) в интересах СССР в пограничных странах создаются конспиративные боевые организации (группы), не связанные с компартиями своих стран; 5) в мирное время эти организации готовятся к диверсионной работе на территории своей страны в случае ее нападения на СССР; 6) активизируются они только во время военных действий, а во время революции передаются в распоряжение компартий своих стран.

Ф. Э. Дзержинский и А. Я. Беленький в автомобиле, 1925 или 1926 г. (из фондов РГАСПИ)

В марте 1925 г. началось расформирование отрядов «активной разведки» в Польше. ЦК КПЗБ направил всем командирам партизанских отрядов циркуляр с приказом прекратить диверсионные и террористические операции. Члены КПЗБ (в том числе и сотрудники НВО) были обязаны направить все усилия на организацию массовой агитационно-пропагандистской работы среди крестьян. Часть партизан вывели на территорию СССР, часть переехала на новое место жительство в другие районы Польши. Однако, как и на Волыни, польские спецслужбы сумели выявить и арестовать более двух тысяч партизан и подпольщиков.

Аналогичные меры предпринимались Коминтерном и в Болгарии, но было уже поздно. 16 апреля 1925 г. в софийском соборе Св. Воскресения, во время отпевания убитого генерала Георгиева, боевиками из числа болгарских коммунистов был осуществлен мощный взрыв. Целью теракта были члены болгарского правительства во главе с А. Цанковым, присутствовавшие на отпевании. По замыслу организаторов теракта (Военный центр БКП при содействии советников ИНО ОГПУ, РУ РККА и Коминтерна) после ликвидации членов правительства в Болгарии должны были начаться вооруженные выступления рабочих и крестьян. Эти выступления компартии надлежало перевести в вооруженное восстание.

Однако все произошло с точностью до наоборот: погибли около 150 человек, но объекты покушения не пострадали. Болгарские рабочие и крестьяне (в большинстве своем – православные!) не только не поддержали боевиков, но и отреагировали на теракт крайне негативно. Что же касается правительства, то оно отреагировало на теракт мгновенно – сразу после взрыва в Болгарии было введено военное положение. Полиция и спецслужбы начали облавы и аресты всех лиц, заподозренных в коммунистической деятельности, по заранее составленным спискам. Непосредственные участники покушения были казнены, большинство из тех, у кого находили оружие и взрывчатку, также получали смертные приговоры, сочувствующие компартии арестовывались. Вооруженное восстание было подавлено, не успев начаться. Частично восстановить свои силы БКП сумела только к концу 1930-х гг.

Ф. Э. Дзержинский принимает парад войск ВЧК Московского гарнизона на Красной площади 11 декабря 1924 г. В первом ряду (слева направо): 1-й – В. А. Герсон, 3-й – И. С. Уншлихт, 5-й – А. Я. Беленький, 7-й – Демьян Бедный (из фондов РГАСПИ)

Еще одним негативным последствием взрыва стало решение резидента РУ РККА в Вене (координатор работы на Балканах) В. С. Нестеровича[954] порвать с советской разведкой. Осведомленный об организаторах теракта и его истинных причинах, Нестерович прибыл в Берлин, где предложил французскому консулу в обмен на секретную информацию предоставить ему французский паспорт и беспрепятственный проезд во Францию. Он стал первым сотрудником РУ РККА, оставшимся за границей «из-за политических разногласий с властью», что крайне обеспокоило советское руководство. 6 августа 1925 г. по заданию начальника ИНО ОГПУ М. Трилиссера Нестерович был отравлен боевиками из состава военного аппарата КПГ в пивной немецкого г. Майнц (в пиво ему подмешали яд).

С 1925 г. в ИККИ началась планомерная работа по подготовке кадров для национальных компартий в собственных учебных заведениях. К тому времени у Коминтерна имелись: Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ; существовал с апреля 1921 г. по 1938 г., имел филиалы в Баку, Иркутске и Ташкенте); Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ им. Ю. Ю. Мархлевского; существовал с ноября 1921 г. по 1937 г., имел филиал в Ленинграде). В 1925 г. дополнительно были созданы Международная Ленинская школа (МЛШ; существовала с мая 1925 г. по 1938 г.) и Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК; существовал с ноября 1925 г. по 1930 г.). Все эти учебные заведения (кроме указанных филиалов) располагались в Москве. Наряду с гуманитарными и политическими дисциплинами в них изучались и военные и военно-специальные предметы.

14 августа 1925 г. состоялось совещание представителей ОГПУ, РУ РККА, ИККИ и НКИД по вопросу о разведывательной работе в иностранных государствах и о работе с местными компартиями. Член коллегии НКИД С. И. Аралов в записке на имя Чичерина докладывал о результатах совещания:

«Из обмена мнениями выяснилось, что заинтересованные ведомства в настоящее время заинтересованы в максимальном вытеснении работы из пределов наших миссий. Полпредство пока должно являться лишь пунктом связи для передачи сведений о местной стране и Москвой. Вся работа должна делаться вне наших официальных учреждений. <…>

Также признано вредным и опасным работать с местной компартией или через нее и пользоваться ее аппаратом. В настоящее время (как это было в Праге) работа производилась и производится все же и местной партией, но работа каждого отдельного работника, который ведет ее с нашими органами, и особенно по линии Разведупра, производится с согласия ЦК местной партии, и ни один сотрудник не был взят без согласия чешской партии. Но при обмене мнений выяснилась желательность, и эту форму связи нужно наивозможно сократить. Признано желательным там, где невозможно обойтись без помощи местной партии, это делать организованным порядком через ЦК и с согласия Коминтерна, т. е. что каждый работник должен быть тщательно проверен не только местной партией, но и Коминтерном (т. Пятницким). Признано желательным, что работники, которых будет давать местная партия, должны выходить из партии и в своей работе поступать в полное подчинение соответствующему органу, с которым они работают. Но чтобы товарищи, которые будут работать с нами и поэтому выйдут из партии, не теряли в будущем возможность вновь войти в партию – под конспиративным именем список таких товарищей должен вестись в Москве у т. Пятницкого. Тов. Берзин указал, что невозможно обойтись без квартир и адресов местных партийных товарищей.

Наше совещание указало, что только в крайних случаях можно пользоваться квартирами и адресами или неответственных работников, или людей, которые симпатизируют, но не состоят членами партии»[955].

Ф. Э. Дзержинский, 1925 г. (из фондов РГАСПИ)

В конце 1925 г. вопрос о возможности мировой революции в Европе не поднимался, а 1926 г. стал годом серьезных преобразований, связанных с острейшей политической борьбой за власть в партии и государстве внутри ВКП (б)[956].

Как мы упоминали ранее, в этой борьбе высшие советские руководители опирались на лично преданных им сторонников в партийно-государственном аппарате и ОГПУ. Однако Сталин, также имевший своих людей в этих структурах, пошел дальше. После избрания в 1922 г. Генеральным секретарем ЦК РКП (б) он приступил к созданию собственной секретной службы, тщательно скрытой внутри Секретариата ЦК. С начала 1920-х гг. его наиболее закрытой структурой явилось Бюро ЦК (с 1926 г. – Секретный отдел ЦК, с 1934 г. – Особый сектор ЦК). Именно там работали доверенные сотрудники Сталина: И. П. Товстуха[957], А. Н. Поскребышев[958], Б. А. Двинский[959].

Ордер ОГПУ, 1924 г. (из частного архива)

В 1924 г. руководителем личной охраны Сталина становится начальник Оперативного отдела ОГПУ К. В. Паукер[960]. Он отвечал за охрану высших руководителей партии и государства и был в курсе многих тайн. А противоречия (в том числе и личные) в высшем эшелоне военно-политического руководства РКП (б) – ВКП (б) во многом определяли работу не только государственных органов СССР, но и спецслужб СССР и Коминтерна. Сын И. Пятницкого так писал о Сталине, его личной секретной службе и о ее роли в борьбе за влияние Сталина в Коммунистическом Интернационале:

«До 1925 года Сталин серьезно делами Коминтерна не занимался. Но он прекрасно понимал, что для того, чтобы стать наследником Ленина, недостаточно стать руководителем своей партии и страны. Для этого необходимо стать признанным вождем мирового коммунистического движения. Вот почему с весны 1925 года Сталин начал активно участвовать в его работе.

Имеются данные, что после 1925 года он создал в своем Секретариате специальный сектор для контроля над работой Коминтерна и, в частности, за деятельностью его Исполкома. Кто входил в его состав, до сих пор остается тайной. Но совершенно ясно, что в Особом секторе Секретариата Сталина хранились копии всех документов ИККИ и досье на всех руководителей Коминтерна»[961].

В. М. Жухрай, старший научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС изложил свою версию о секретной службе Сталина:

«В конце 1925 года, в условиях враждебного капиталистического окружения, в условиях ожесточенной классовой борьбы в стране и партии, когда иностранными разведками плелись бесконечные заговоры против советской власти, Сталин, в целях защиты завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции, был вынужден создать личную стратегическую разведку и контрразведку.

В задачу этой личной специальной службы Сталина входило изучение и регулярное освещение деятельности за рубежом наиболее важных и известных в мире политических деятелей (особенно закулисных сил, стоящих за их спиной и в действительности правящих капиталистическим миром), а также руководителей разведок ведущих капиталистических стран. Благодаря отличной конспирации о работе этой сталинской службы как внутри страны, так и за ее пределами ничего не было известно. Службу возглавляли два помощника Сталина, руководившие вместе с ним ее работой. Встречи и работу с ними он тщательно скрывал от своего официального окружения: Сталин много раз говорил, что „разведка лишь тогда работает успешно, если о ней никто ничего не знает“»[962].

Жухрай пишет, что в своих выводах он опирался на личные беседы с руководителями сталинской спецслужбы. Его последователь В. В. Вахания приводит следующие данные о сталинской службе безопасности:

«Сталин понимал, что в данных условиях он не может полагаться на лояльность и объективность официальных органов государственной безопасности. Так возникла личная секретная служба Сталина.

Первоначально, после создания, секретную службу возглавлял Сергей Варламович Николаев, начальник особого отдела Первой Конной армии. В последующем ее руководителями были генералы Александр Михайлович Лавров, Александр Михайлович Джуга и Юрий Михайлович Марков (псевдонимы). Сообщения поступали Сталину под псевдонимом „товарищу Иванову“. Особенностью личной секретной службы Сталина являлось то, что на территории собственной страны она действовала с соблюдением правил жесточайшей конспирации, что практически гарантировало отсутствие противодействия со стороны противников»[963].

Активность коминтерновских структур и специальных служб СССР в западных странах в 1923–1924 гг. не осталась без внимания со стороны их военно-политического руководства. Особую озабоченность в этом отношении проявляло руководство граничивших с СССР стран. После подавления вооруженного восстания в Эстонии в декабре 1924 г. их взаимодействие усилилось. 16–17 января 1925 г. в Гельсингфорсе (Хельсинки) состоялась конференция представителей Латвии, Польши, Финляндии и Эстонии. На конференции было принято секретное соглашение о создании «единого фронта против большевизма». С 31 марта по 2 апреля в Риге собрались военные представители Латвии, Польши, Финляндии, Эстонии и Румынии. Ведущую роль в организации последнего совещания играло военно-политическое руководство Польши, стремившееся придать своей стране роль восточноевропейского лидера. За кулисами военного совещания в Риге незримо присутствовали Великобритания и Франция, имевшие в этом регионе свои геополитические интересы.

В сложившихся условиях в совместной военно-конспиративной деятельности Коминтерна и советских спецслужб все большее значение приобретает задача защиты СССР от иностранной интервенции. Для этого во второй половине 1920-х гг. было осуществлено несколько специальных проектов. Наиболее интересными разработками, осуществленными ИККИ совместно с РККА и ОГПУ в области повышения обороноспособности СССР, стало создание специальных подразделений. Костяком этих подразделений были коминтерновские кадры, способные воевать в особых условиях как на приграничных территориях СССР, так и за рубежом.

Одной из таких частей явился Карельский отдельный егерский батальон, сформированный в октябре 1925 г. в Петрозаводске. В составе батальона были три стрелковые и одна пулеметная роты, а также отдельные взводы: конной разведки, связи, артиллерийский, саперно-маскировочный. Под термином «саперно-маскировочный взвод» в конце 1920-х – начале 1930-х гг. в РККА значились специальные диверсионные подразделения. Мы предполагаем, что подобный взвод, созданный в составе Карельского егерского батальона, мог быть экспериментальным. Личный состав батальона (в первую очередь комсостав) комплектовался в основном из «красных финнов», имевших боевой опыт и закончивших Петроградскую интернациональную военную школу.

С учетом специфики географических и климатических условий боевая подготовка батальона осуществлялась по образцу финской армии и на основе ее воинских уставов. Библиотека батальона, как и библиотека интернациональной военной школы, состояла преимущественно из финских изданий. Название «егерский» несло в себе политический и военный смысл. Идеологически батальон противопоставлялся «белым» финским егерям. С военной стороны егеря – легкая пехота с отменной стрелковой подготовкой – предназначены для действий в условиях сильно пересеченной местности. Первым командиром батальона стал опытный военспец Э. Матсон[964].

С 1925 г. одним из основных центров по подготовке разведчиков, в том числе по обучению их навыкам диверсионных операций, стало ОГПУ. В числе первоочередных задач боевиков советской разведки было физическое устранение политических противников рабоче-крестьянской власти за рубежом. Не менее важным направлением явилось создание сети разведчиков-нелегалов, подготовленных для проведения диверсий во враждебных СССР государствах в случае войны. В составе органов госбезопасности подготовкой и проведением специальных операций за рубежом занимались два подразделения: Иностранный отдел и Особая группа при председателе ОГПУ.

В задачи Иностранного отдела входило не только добывание сведений о намерениях противников СССР, но и ликвидация лидеров контрреволюции, а также расправа с предателями из своей среды. Особая группа, созданная председателем ОГПУ В. Р. Менжинским во второй половине 1926 г., первоначально задумывалась как параллельный (независимый от ИНО) разведывательный центр, предназначенный для выполнения специальных операций стратегического характера. Создание параллельных структур с аналогичными задачами позволяло иметь каналы перепроверки информации, а в случае провала одной из линий компенсировать неудачу активизацией другой.

На этом фоне позиции сталинской группировки постепенно упрочнялись. После смерти М. В. Фрунзе осенью 1925 г. его посты председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора занял близкий Сталину К. Е. Ворошилов. А когда летом 1926 г. скончался председатель ОГПУ Ф. Э. Дзержинский, на его место назначили В. Р. Менжинского, не имевшего должного собственного политического веса. Июльский (1926 г.) пленум ЦК ВКП (б) вывел из состава Политбюро Зиновьева. На октябрьском (1926 г.) пленуме ЦК из Политбюро были исключены Троцкий и Каменев, а Зиновьев смещен с поста председателя Исполкома Коминтерна. Временное исполнение обязанностей председателя ИККИ поручили Н. И. Бухарину.

В конце мая 1927 г. правительство Великобритании выпустило «Белую книгу», содержащую ряд документов, свидетельствующих о подрывной деятельности СССР против Соединенного Королевства, в том числе документы, захваченные при налете на полпредство СССР в Пекине 6 апреля 1927 г. 27 мая британское правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с СССР. В отличие от фальсифицированного «письма Зиновьева» от 15 сентября 1924 г., якобы адресованного ЦК КП Великобритании[965], документы из «Белой книги» представляли реальную угрозу для руководства ВКП (б) и Коминтерна. 28 мая Политбюро ЦК ВКП (б) приняло специальное постановление «О мерах конспирации». В постановлении указывалось:

«а) Совершенно выделить из состава полпредств и торгпредств представительства ИНОГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

б) Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков, послать специальное лицо с неограниченными правами по осуществлению строжайшей конспирации шифровальной работы. <…>

в) Проверить состав представительств ИНОГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

г) Строжайше проверить состав сотрудников полпредств, торгпредств и прочих представительств за границей.

д) Безусловно отказаться от метода шифропереписки телеграфом или по радио по особо конспиративным вопросам. Завести систему конспиративных командировок и рассылки писем, каковые обязательно шифровать.

е) Отправителей конспиративных шифровок и писем обязать иметь специальные клички, воспретив им подписываться собственным именем.

ж) Отменить систему широкой информации полпредств через рассылку особых докладов.

з) Еще раз проверить архивы представительств с точки зрения строжайшей конспирации и абсолютного обеспечения от провалов.

и) Наблюдение за соблюдением вышеуказанных пунктов поручить специальной комиссии в составе тт. Косиора, Пятницкого и Ягоды.

к) Создать специальную комиссию в составе тт. Рыкова, Шейнмана и Рудзутака для приведения в порядок финансовых операций Госбанка по обслуживанию революционного движения в других странах с точки зрения максимальной конспирации»[966].

Ф. Э. Дзержинский, В. А. Балицкий, С. Ф. Реденс и О. М. Блат в автомобиле. Харьков, 28 мая 1926 г. (из фондов РГАСПИ)

А. И. Рыков, К. Е. Ворошилов, Г. Г. Ягода, М. И. Калинин, М. П. Томский, И. В. Сталин выносят гроб с телом Ф. Э. Дзержинского из Колонного зала Дома Союзов 22 июля 1926 г. (из фондов РГАСПИ)

Гроб с телом Ф. Э. Дзержинского несут на Красную площадь через площадь Свердлова (ныне Театральная). В группе (слева направо): И. С. Уншлихт, Мусабеков, А. И. Рыков, Л. Б. Каменев, Толоконцев, С. В. Косиор, Л. Д. Троцкий, Г. Г. Ягода, Ем. Ярославский, В. М. Молотов, Н. И. Бухарин, И. В. Сталин, А. С. Енукидзе, Г. Е. Зиновьев, М. И. Калинин, В. В. Куйбышев, А. Я. Беленький (из фондов РГАСПИ, фото Г. Петрова)

Сотрудник ИНО ОГПУ Г. Агабеков, служивший в указанный период в советском посольстве в Персии (Иране), в своих мемуарах писал, каким образом выполнялись решения Политбюро о повышении конспиративности в работе:

«В середине 1927 года, после обысков, произведенных китайской полицией в советских консульствах в Шанхае и Кантоне, пришла циркулярная телеграмма для полпредства, торгпредства, Разведупра и ОГПУ с предписанием просмотреть архивы этих учреждений и уничтожить документы, которые могли бы компрометировать работу советской власти за границей. Полпредство и торгпредство немедленно приступили к разбору архивов. Отобрали колоссальные кипы бумаг, подлежащих сожжению. Целую неделю эти бумаги жгли во дворе полпредства. Пламя поднималось так высоко, что городское управление, думая, уж не пожар ли в советском полпредстве, хотело прислать пожарных.

Мы получили более строгое распоряжение. Москва предписывала уничтожить вообще весь архив и впредь сохранять переписку только за последний месяц, но и ее предлагалось хранить в таком виде и в таких условиях, чтобы, в случае налета на посольство, можно было немедленно уничтожить весь компрометирующий материал»[967].

Правительство Великобритании, напуганное успехами китайской революции в конце 1926 – начале 1927 гг., стремилось сохранить там свои позиции. 23 февраля 1927 г. министр иностранных дел О. Чемберлен направил правительству СССР ноту с требованием прекратить военную поддержку Гоминьдану и «антианглийскую пропаганду» в Китае под угрозой разрыва дипломатических отношений. Несколько позже антисоветски настроенные силы в Великобритании и Германии начали обсуждение плана англо-германского военного вторжения в СССР. В марте 1927 г. заместитель председателя «Русского общевоинского союза» (РОВС) генерал А. П. Кутепов провел совещание в Финляндии с членами боевого крыла РОВС, где заявил о необходимости немедленно начать террористические акции в СССР.

3 июня в жилом доме сотрудников ОГПУ на ул. Малая Лубянка в Москве боевики РОВС М. Захарченко-Шульц, А. Опперпут-Стауниц и Н. Вознесенский заложили взрывное устройство весом 4 килограмма и зажигательные бомбы. 6 июня Г. Радкевич бросил бомбу в бюро пропусков ОГПУ в Москве. 7 июня В. Ларионов, С. Соловьев и Д. Мономахов бросили 2 бомбы в здании Центрального партийного клуба на ул. Мойка в Ленинграде. В этот же день в Варшаве Б. Ковердой убит полпред СССР в Польше П. Войков. В Минске в результате диверсии погиб начальник ОГПУ Белоруссии И. Опанский. В конце июня при переходе турецко-советской границы задержан эмиссар Парижского бюро ЦК СДПГ (м) И. Карцивадзе с директивами Н. Жордания о подготовке антисоветского восстания в Грузии.

Мы не будем подробно останавливаться на всех событиях 1927 г., но отметим, что в тот год состоялись многочисленные бои (более 100) оперативников и пограничников ОГПУ с диверсантами и бандами, как засылаемыми из-за рубежа, так и действовавшими на территории нашей страны.

Одновременно усилились разногласия в рядах ВКП (б). Член Президиума Центральной контрольной комиссии А. А. Сольц в 1927 г. заявил, что ОГПУ, возможно, придется арестовать оппозиционеров во главе с Троцким. Один из троцкистов – бывший командующий Московским военным округом Н. И. Муралов – в частном разговоре сказал, что при таком накале внутрипартийной борьбы дело может дойти до перестрелки. Военно-политическое руководство СССР использовало сложившуюся ситуацию для ужесточения карательной политики (6 июня была введена в действие знаменитая 58-я статью УК) и для разгрома в ноябре – декабре троцкистско-зиновьевской оппозиции.

В 1927 г. эмигрант М. А. Алданов написал о Сталине: «Это человек выдающийся, бесспорно, самый выдающийся во всей ленинской гвардии. Сталин залит кровью так густо, как никто другой из ныне живущих людей, за исключением Троцкого и Зиновьева. Но свойств редкой силы воли, бесстрашия, по совести, отрицать в нем не могу. Для Сталина не только чужая жизнь копейка, но и его собственная, – этим он резко отличается от многих других большевиков»[968].

В итоге Сталин оказался победителем во внутрипартийной борьбе за власть. В директиве ЦК ВКП (б) «О мерах борьбы с оппозицией» (1928 г.) указывалось, что оппозиция использует аппарат ВКП (б) и Всесоюзного Ленинского союза молодежи и пытается разрушить их изнутри. Перед органами госбезопасности ставилась задача информировать местные партийные организации об участниках подпольных групп троцкистской и сапроновской[969] оппозиции и сократить до минимума аресты и ссылки.

В самом ОГПУ происходил непростой процесс устранения нелояльных по отношению к Сталину руководителей. Летом 1928 г. заместители председателя ОГПУ Г. Г. Ягода и М. А. Трилиссер не поддержали предложение Сталина и его сторонников о применении чрезвычайных мер в отношении лидеров оппозиции. Начиная с 1929 г. против ряда польских коммунистов, проживавших в СССР, стали выдвигаться обвинения в принадлежности к Польской организации войсковой (ПОВ). Вначале устранение кадров из ОГПУ происходило путем перемещения на хозяйственную и советскую работу. Так, в августе 1931 г. по делу «Весна» сняты с постов Л. Н. Бельский (полпред ОГПУ по Московской области), И. А. Воронцов (начальник Административно-организационного управления), Е. Г. Евдокимов (начальник Секретно-оперативного управления), С. А. Мессинг (начальник Иностранного отдела), Я. К. Ольский (начальник Особого отдела).

В декабре 1929 г. Спецотделение при Коллегии ОГПУ было расформировано. Охранять высшее руководство страны стали сотрудники 5-го отделения Оперативного отдела СОУ ОГПУ; работники 2-го отделения Оперотдела осуществляли негласное наружное наблюдение.

В 1930 г. Восточный, Контрразведывательный и Особый отделы объединены в единый (Особый) отдел. В 1931 г. 1-е отделение Оперотдела отвечало за наружное наблюдение, негласные аресты и негласную охрану, 4-е – за охрану руководителей и обслуживание правительственных объектов. В том же году Секретный и Информационный отделы объединили в Секретно-политический отдел (начальники – Я. С. Агранов, Г. А. Молчанов). Со стороны ЦК отдел курировали сотрудники секретариата Генерального секретаря Л. З. Мехлис и А. Н. Поскребышев. За всеми лидерами оппозиции велось агентурное и наружное наблюдение силами Оперативного, Секретно-политического и Специального отделов.

Целостной единой системы обеспечения комплексной безопасности высшего политического руководства в СССР во второй половине 1920-х гг. не существовало. Большинство первых лиц государства гласно или негласно охраняли небольшие группы вооруженных охранников, которые сопровождали своих подопечных далеко не всегда. Советский дипломат-невозвращенец Г. Беседовский, которого в октябре 1927 г. перед отъездом в Париж принял Сталин, писал о сотруднике охраны на входе в здание ЦК: «Я чувствовал, что ему очень хотелось попросить меня открыть мой портфель, но он не решился, очевидно, предъявить такое требование, так как на предложенные мне несколько вопросов я ответил в сухом тоне и попросил не задерживать меня по пустякам»[970].

В конце 1931 – начале 1932 г. была усилена личная охрана Сталина. В то время большинство высших руководителей СССР еще позволяли себе ходить по улицам Москвы пешком, без многочисленной охраны или в сопровождении лишь одного бойца. Как следует из воспоминаний Н. С. Власика[971], в то время основным охранником Сталина был литовец И. Юсис. Во время прогулки по центру столицы 16 ноября 1931 г. между 15 и 16 часами на улице Ильинка Сталин случайно повстречался с нелегально прибывшим в СССР эмиссаром эмигрантских организаций, членом «Русского общевоинского союза» и Торгово-промышленного комитета Огаревым. Узнавший Сталина Огарев выхватил из кармана револьвер и хотел произвести выстрел. Сотрудник ОГПУ П. А. Коркин, сопровождавший Огарева под видом «хозяина конспиративной квартиры», сумел перехватить руку эмиссара; другие сотрудники негласного наружного наблюдения оперативно отреагировали и обезоружили нападавшего. Попытка террористического акта в отношении высшего руководителя страны была предотвращена.

По данному факту заместитель председателя ОГПУ И. А. Акулов 18 ноября направил в Политбюро сообщение за № 40919. Резолюция В. М. Молотова на сообщении гласила: «Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталина по Москве надо прекратить» (ниже стоят подписи Л. М. Кагановича, М. И. Калинина, В. В. Куйбышева и А. И. Рыкова)[972]. В биографии Коркина в дальнейшем указывалось, что он «отвел руку врага, покушавшегося на жизнь вождя народов».

В 1932 г. начальником группы личных охранников Генерального секретаря стал Н. С. Власик.

В начале 1930-х гг. функцию личной охраны Сталина выполняли три сотрудника, на постах у сталинской дачи в Кунцеве с винтовками (затем с автоматами) также стояли три человека. На территории дачи дежурили 2–3 сотрудника охраны. С внешней стороны забора находились 3–4 оперативника, еще один нес службу у ворот.

В 1932 г. нелегально вышла анонимная работа «Сталин и кризис пролетарской диктатуры». В ней, в частности, говорилось:

«Самый злейший враг партии и пролетарской диктатуры, самый злейший контрреволюционер и провокатор не мог бы лучше выполнить работу разрушения партии и соц. строительства, чем это делает Сталин. <…> Сталин объективно выполняет роль предателя социалистической революции. <…> Было бы непростительным ребячеством тешить себя иллюзиями, что эта клика, обманом и клеветой узурпировавшая права партии и рабочего класса, может их отдать добровольно обратно. Это тем более невозможно, что Сталин прекрасно понимает, что партия и рабочий класс не могут простить ему ужасающих преступлений перед пролетарской революцией и социализмом. При таком положении вещей у партии остается два выбора: или – или. Или дальше безропотно выносить издевательства над ленинизмом, террор и спокойно ожидать окончательной гибели пролетарской диктатуры, или силою устранить эту клику и спасти дело коммунизма. <…> Само собою разумеется, что в этой работе нужна величайшая конспирация, ибо Сталин, несмотря на то что мы последовательные ленинцы, обрушит на нас все свои репрессии»[973].

Автором статьи был М. Н. Рютин, возглавлявший подпольный «Союз марксистов-ленинцев». (Примечательно, что в 1927 г. Рютин был одним из организаторов рабочих дружин, которые разгоняли в Москве демонстрации троцкистов, приуроченные к 10-й годовщине Октябрьской революции.)

В 1932 г. аналогичные рютинским предложения об устранении Сталина высказал Троцкий: «Сталин завел нас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду пересмотреть всю советскую систему, беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина»[974]. Еще через год Троцкий писал, что, если Сталин и его сторонники не отдадут власть добровольно, оппозиция сможет их устранить с помощью «полицейской операции».

И. В. Сталин с охранником на московской улице

Мы не утверждаем, что слова «убрать» и «устранить» в устах лидеров оппозиции идентичны слову «убить», но… Заместитель начальника 9-го Управления КГБ СССР М. С. Докучаев, описывая 1930-е гг., отмечал: «В сентябре 1932 года председатель Совета народных комиссаров В. М. Молотов предпринял поездку по горнорудным и промышленным районам Сибири. После посещения одной из шахт Кузбасса (в г. Прокопьевске. – Примеч. авт.) машина, на которой он ехал, внезапно свернула с дороги и покатилась с насыпи. Она опрокинулась и остановилась на самом краю оврага. Молотов и сопровождавшие его лица отделались легкими ушибами и чудом избежали смерти. Машиной управлял Валентин Арнольд, член местной троцкистской организации, которой руководил известный сподручный Троцкого Шестов. По его заданию Арнольд должен был совершить террористический акт. Он не удался лишь только потому, что водитель в последний момент потерял самообладание и затормозил»[975].

В марте – апреле 1933 г. по обвинению в примиренческом отношении к оппозиционерам из состава республиканских, краевых и областных коллегий исключены 23 члена, уволены 58 руководящих работников краевых и областных управлений ОГПУ. К 1934 г. в штате Секретно-политического отдела (с учетом территориальных органов) состояли 2400 человек. В структуре отдела имелись четыре отделения: 1-е надзирало за оппозиционными элементами из числа членов ВКП (б); 2-е – за бывшими меньшевиками, эсерами, анархистами, кадетами и членами других партий; 3-е занималось церковнослужителями всех конфессий и сект и представителями бывших правящих классов; 4-е отвечало за работу в среде городской и сельской интеллигенции и учащейся молодежи. В 1930–1934 гг. при активном участии сотрудников Секретно-политического отдела раскрыты и ликвидированы нелегальные организации, состоявшие из приверженцев Троцкого и других противников Сталина: «контрреволюционная троцкистская группа Смирнова и др.», «антипартийная контрреволюционная организация правых Слепкова и др.», «антипартийная контрреволюционная группировка Эйсмонта и др.», «Всесоюзный троцкистский центр» и прочие.

В опубликованных материалах разных авторов отмечается, что в августе – сентябре 1933 г. пребывание Сталина на юге было омрачено тремя происшествиями. 25 августа в Сочи машину с ним и Ворошиловым задел грузовой автомобиль, которым управлял пьяный водитель. В середине сентября, во время поездки на озеро Рица, один из автомобилей кортежа Сталина упал вместе с мостом в реку. 23 сентября катер со Сталиным и его спутниками обстреляли с берега из винтовок бойцы пограничного поста. Одни историки считают, что два последних происшествия инспирировал секретарь Закавказского крайкома партии Л. П. Берия, другие – что имели место несчастные случаи, третьи говорят о неудавшихся террористических актах. В любом случае бесспорно, что данные факты указывают на слабую организацию безопасности лидера ВКП (б) во время его поездок. Впрочем, в тот период охрана большинства высших должностных лиц разных стран была не на высоте: в 1932–1934 гг. террористами убиты несколько лидеров иностранных государств; 6 мая 1932 г. русский эмигрант смертельно ранил президента Франции П. Думера; 14 мая во время военного путча убит премьер-министр Японии Д. Инукаи; 29 декабря 1933 г. убит премьер-министр Румынии И. Дука; 25 июля 1934 г. убит федеральный канцлер Австрии Э. Дольфус; 9 октября того же года убиты король Югославии Александр Карагеоргиевич и министр иностранных дел Франции Л. Барту. Указанные покушения реализованы вследствие грубейших нарушений правил безопасности, допущенных как погибшими, так и службами их охраны.

Вполне возможно, что после указанных событий у Сталина и его ближайшего окружения (Ворошилов, Каганович, Молотов и др.) усилились подозрения в отношении бывших и настоящих товарищей по Политбюро и ЦК ВКП (б). Как следует из различных источников, неприязнь к Сталину действительно имела место и была отражением не только политических противоречий, но и личных амбиций в среде высшего и среднего руководящего состава партии, Вооруженных сил и органов безопасности. Мы считаем, что в конце 1933 – начале 1934 г. у Сталина могла появиться мания преследования. После того как на «съезде победителей» (XVII съезд ВКП (б), 1934 г.) против него было подано 292 голоса из 1218, подсознательный страх перед утратой власти или перед физическим устранением мог стать доминирующим фактором, определившим многие его поступки. Несомненно, Сталин знал, что за день до выборов в ЦК на квартире Г. К. Орджоникидзе собрались оппозиционные делегаты съезда и пытались убедить С. М. Кирова в необходимости отставки Сталина.

М. С. Докучаев: «Террористу Богдану было поручено убить Сталина на одной из партийных конференций. Он сумел в мае 1934 года проникнуть в зал заседания, но не смог приблизиться к месту, где находился Сталин. К тому же в последний момент Богдан заколебался. На следующий день он был убит у себя на квартире. Его устранил Бакаев, один из бывших помощников Зиновьева по Ленинграду. Этот отъявленный убийца предполагался Зиновьевым и Каменевым, после совершения государственного переворота, на должность председателя ОГПУ с тем, чтобы замести все следы преступлений оппозиции. Об этом Бакаев поведал на следствии и судебном процессе. Однажды бакаевские боевики стреляли по катеру, полагая, что на нем совершал прогулку Сталин вдоль побережья Черного моря»[976].

10 июля 1934 г. постановлением ЦИК СССР образован НКВД СССР с включением в него аппаратов ОГПУ и НКВД РСФСР. Наркомом стал Г. Г. Ягода, его заместителями – Я. С. Агранов (1-й заместитель – Я. Ш. Соренсон) и Г. Е. Прокофьев, секретарем НКВД и секретарем Особого совещания – П. П. Буланов. Уполномоченным НКВД (куратором НКВД по РСФСР) назначен В. Д. Фельдман, особоуполномоченным при наркоме (собственная безопасность) – А. Я. Беленький. Главное управление рабоче-крестьянской милиции (ГУРКМ) возглавил Л. Н. Бельский, Главное управление пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) – М. П. Фриновский, Главное управление пожарной охраны (ГУПО) – М. П. Хряпенков, Главное управление лагерей (ГУЛАГ) – М. Д. Берман, Сектор кадров НКВД СССР (с 16 октября 1934 г. – Отдел кадров) – Я. М. Вейншток, финансовый отдел – Л. И. Берензон, Административно-хозяйственное управление – И. М. Островский; должность главного инспектора занял Н. М. Быстрых.

На базе ОГПУ было образовано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Его работой руководил Ягода, куратором был Агранов. В составе ГУГБ имелись следующие отделы: Секретно-политический (начальник – Г. А. Молчанов) – борьба с враждебными партиями и антисоветскими элементами; Особый (М. И. Гай) – контрразведка и политический сыск в Вооруженных силах; Оперативный (Оперод; К. В. Паукер) – охрана руководителей, наружное наблюдение, обыски и аресты; Иностранный (А. Х. Артузов) – внешняя разведка; Экономический (Л. Г. Миронов) – борьба с диверсиями и вредительством в народном хозяйстве; Транспортный (В. А. Кишкин) – борьба с диверсиями и вредительством на транспорте; Учетно-статистический (Я. М. Генкин) – оперативный учет, статистика, архив; Специальный (Спецотдел; Г. И. Бокий) – обеспечение режима секретности, шифровка, особые задачи.

С. М. Киров и Ф. Э. Дзержинский на заседании 23-й (чрезвычайной) Ленинградской губернской конференции ВКП (б) 10–11 февраля 1926 г. (из фондов РГАСПИ)

Дальнейшая реорганизация органов государственной безопасности и личной службы безопасности Сталина напрямую связана с убийством С. М. Кирова (1 декабря 1934 г.). По поводу убийства есть три основные версии: официальная – Киров убит по приказу лидеров оппозиции как один из самых близких Сталину соратников; версия Троцкого – в смерти Кирова заинтересован Сталин, решивший устранить наиболее опасного соперника, а затем уничтожить оппозицию; бытовая версия – убийство Кирова совершено Л. Николаевым по личным мотивам (из ревности). Сторонники каждой приводят свои аргументы. Мы предлагаем читателям обратить внимание на следующие факты, связанные с организацией личной безопасности Кирова.

За охрану руководителей партийно-государственного аппарата в Ленинграде и области отвечал заместитель начальника управления НКВД И. В. Запорожец (Гарькавый), имевший большой опыт оперативной работы, в том числе за границей. До лета 1933 г. Кирова охраняли «оперативные комиссары» М. В. Борисов и М. Буковский, негласную охрану осуществлял швейцар в доме Кирова. Начальник Оперативного отдела Ленинградского управления А. А. Губин до назначения на эту должность 15 лет занимался в органах ВЧК – ГПУ – ОГПУ административно-хозяйственной работой.

Начальник 4-го отделения Оперода, непосредственно осуществлявшего охрану Кирова, занял свой пост после работы заведующим автомастерской Отдела связи. «Прикрепленному» оперкомиссару Борисову перевалило за 50 лет. В 1920 г. он попал в польский плен и выбыл из партии. Затем вернулся в Петроград, работал агентом по снабжению и одновременно был секретным сотрудником ВЧК. Восстановился в партии в 1931 г., затем стал штатным сотрудником ОГПУ. Ни по возрасту, ни по уровню служебной и боевой подготовки должности он не соответствовал, но Киров мирился с этим.

В 1934 г. штат гласной и негласной охраны С. М. Кирова увеличили до 15 человек, ему полагалась дополнительная машина с двухсменной группой сопровождения.

По воспоминаниям современников, Сергей Миронович охраной тяготился, к ее рекомендациям вести себя более осторожно не прислушивался. Будущего убийцу Л. Николаева дважды задерживали с оружием, но в обоих случаях отпустили. В день убийства Киров должен был выступать с докладом в Таврическом дворце в 18 часов. Не предупредив охрану, в 16 часов он направился в Смольный в сопровождении одного Борисова, вошел в здание не через служебный вход, а через парадный подъезд. Во время движения по коридорам Борисов отстал, в это время Николаев выстрелил сначала в Кирова, а затем в себя. Через день Борисов погиб или был убит во время автокатастрофы при перевозке его на допрос к Сталину. 29 декабря 1934 г. Николаева и еще 13 его «сообщников» расстреляли, Зиновьева и Каменева отправили в ссылку. Началась реорганизация личной охраны лидеров ВКП (б). С этого момента следует говорить о системном подходе к организации государственной охраны высшего руководства страны.

Вскоре после убийства С. М. Кирова в декабре 1934 г. Сталин и его ближайшее окружение принимают решение о применении мер физического воздействия к врагам партии и государства. В первую очередь это касалось применения пыток к арестованным и отказывающимся давать показания контрреволюционерам, большинство из которых вождь воспринимал в качестве своих личных врагов. Убийство Кирова стало поводом к началу «большой чистки» в партии, органах безопасности, армии, советских и хозяйственных органах. Одним из первых ее этапов стало так называемое Кремлевское дело.

По одной из версий, в январе 1935 г. в Сталина стреляла сотрудница кремлевской библиотеки. Он не пострадал. Стрелявшую из «бывших» (графского рода Орловых-Павловых) задержали. Началось расследование. В июне 1935 г. на пленуме ЦК ВКП (б) с докладом «О служебном аппарате Секретариата ЦИК Союза ССР и товарище А. Енукидзе» выступил секретарь ЦК ВКП (б) Н. И. Ежов[977]. В докладе было сказано, что при попустительстве Енукидзе на территории Кремля создана террористическая сеть с целью убийства Сталина. По этому делу осуждено 110 человек: 30 – Военной коллегией Верховного суда и 80 – Особым совещанием при НКВД. В числе осужденных были: дежурные помощники коменданта Кремля В. Г. Дорошин и И. Е. Павлов, секретарь коменданта Кремля А. И. Синелобов, бывший комендант Большого Кремлевского дворца И. П. Лукьянов, бывший начальник административно-хозяйственного отдела комендатуры Кремля П. Ф. Поляков. Енукидзе исключили из ЦК и из партии «за политическое и бытовое разложение» и назначили директором Харьковского областного автомобильного треста.

Согласно официальной версии, в заговоре участвовали четыре контрреволюционные террористические группы: группа служащих правительственной библиотеки во главе с Н. А. Розенфельдом (племянником Л. Б. Каменева); троцкистская группа комендатуры Кремля (Дорошенко, Синелобов); троцкистская группа военных работников во главе с начальником отделения Разведывательного управления М. К. Чернявским; белогвардейская группа Г. Б. Синани-Скалова. Идеологом покушения назван находившийся в ссылке Л. Б. Каменев (Розенфельд).

Согласно другой версии, «Кремлевское дело» инспирировано Ягодой с целью взять под контроль НКВД охрану Кремля, которая находилась в ведении Наркомата обороны. Для этого народный комиссар внутренних дел на июньском пленуме ЦК обвинил секретаря ЦИК в противодействии органам госбезопасности. Ягода заявил: «Енукидзе не только игнорировал наши сигналы, но завел в Кремле свое параллельное „ГПУ“ и, как только выявлял нашего агента, немедленно выгонял его. Конечно, все это не снимает с меня ответственности в том, что я в свое время не взял Енукидзе за горло и не заставил его выгнать всю эту сволочь»[978].

В октябре 1935 г. 1-я Советская объединенная военная школа РККА им. ВЦИК выведена с территории Кремля. Задачи по охране возложены на вновь созданный Батальон особого назначения Управления коменданта Московского Кремля. В этом сводном подразделении числились командиры охраны, несшие службу в здании СНК. Командиром батальона назначен капитан госбезопасности (соответствовало армейскому званию подполковник) П. Е. Косынкин. В ноябре военный комендант Москвы комдив П. П. Ткалун назначен комендантом Кремля вместо Р. А. Петерсона. 28 января 1936 г. Управление коменданта Московского Кремля переведено из состава Народного комиссариата обороны в состав НКВД. 8 апреля 1936 г. Батальон особого назначения развернули в Полк специального назначения под командованием П. И. Азаркина. Полк имел в своем составе 5 дивизионов, броневзвод и полковую школу.

Действия Сталина показывают, что он не доверял руководству НКВД. Есть мнение, что благодаря каналам собственной службы безопасности уже в 1934 г. он располагал информацией о подготовке заговора с участием руководящего состава НКВД и РККА. Мы не отдаем предпочтения ни одной из версий. Наша задача – рассмотреть, как действовал лидер ВКП (б) в экстремальных ситуациях. Были заговоры или их не было, целью Сталина было установление полного личного контроля над всеми силовыми структурами государства.

Генеральный секретарь хорошо владел технологией государственного управления, описанной в книге Н. Макиавелли «Государь», к тому времени изъятой из библиотек. Мы полагаем, что Сталин решил действовать по старой схеме: путем перестановок изолировать противников друг от друга и, опираясь на одни группировки, уничтожать членов других. Он создавал такие условия, при которых для одних его противников открывались перспективы карьерного роста за счет других, сходивших с политической арены.

В пользу версии о заговорах против Сталина говорят не только показания, данные на следствии «врагами народа», но и свидетельства других лиц. В мемуарах одного из охранников Сталина (впоследствии – коменданта Большого театра) А. Т. Рыбина сказано, что в начале 1936 г. Ягода, Соренсон (Агранов), Паукер и его заместитель Волович сформировали из курсантов школы ОГПУ особую роту боевиков. В письме к Рыбину бывший курсант школы ОГПУ И. М. Орлов, ставший помощником коменданта и затем комендантом дачи «Кунцево» (до 1953 г.), вспоминал, что рота насчитывала 200 штыков. Ежедневно проводились занятия по боевой самообороне, ближнему штыковому бою, преодолению препятствий. Как впоследствии узнал Орлов, роте предстояло при содействии коменданта Кремля комиссара Ткалуна войти в Кремль и арестовать Сталина. Но заговор был раскрыт, рота расформирована.

В середине 1936 г. начались аресты политэмигрантов, в первую очередь из КП Польши. Около 35 процентов (1275 из 3669) лиц, арестованных в СССР за шпионаж, обвинялись в принадлежности к польским спецслужбам. Негативное отношение к выходцам из иностранных партий нашло отражение в чистке аппаратов ИККИ и НКВД. Сталин заявил, что Наркомат внутренних дел задержался с разоблачением «врагов народа» на четыре года. 26 сентября 1936 г. Ягоду отстранили от руководства НКВД и назначили наркомом связи, на его место пришел секретарь ЦК, председатель Комиссии партийного контроля Н. И. Ежов. Изменения в структуре НКВД после его назначения сопровождались кадровыми перестановками и чистками в центре и на местах. Заместителями народного комиссара внутренних дел стали Я. С. Агранов (1-й заместитель), М. Д. Берман (29 сентября 1936 г.), М. П. Фриновский (16 октября 1936 г.), Л. Н. Бельский (3 ноября 1936 г.). Секретариат НКВД возглавил Я. А. Дейч. Особоуполномоченным при наркоме (должность упразднена 27 декабря 1936 г.) стал В. Е. Цесарский. Отдел кадров возглавил М. И. Литвин, Главное управление государственной безопасности – Я. С. Агранов.

Обеспечение безопасности руководства СССР во время парада на Красной площади в Москве, 1935 г. 1–6 – сотрудники охраны, 7 – контрснайперская группа (из фондов РГАСПИ)

После окончания периода «военной тревоги» (1927–1928 гг.) в нашей стране сложились объективные условия, позволявшие обобщить накопленный опыт нелегальной работы и начать более планомерную и профессиональную подготовку специалистов для «малой (тайной) войны». Появились новые и были значительно преобразованы не только международные военно-политические организации (Коминтерн, Профинтерн, МОПР и др.), но и специальные службы СССР (ИНО ОГПУ и РУ РККА). Все эти структуры были объединены общей целью активного противодействия на всех возможных рубежах и уровнях как внутренней оппозиции, так и иностранным, в том числе и эмигрантским, организациям специальными (включая силовые и экстраконституционные) методами.

Кадры практически всех военно-политических и специальных организаций обладали огромным опытом подпольной, разведывательной, диверсионной и контрразведывательной работы. Имелись лояльные новой власти специалисты, овладевшие методикой подготовки кадров еще в военных институтах и на оперативной службе в Российской империи. Колоссальное количество опубликованных в открытой печати материалов по различным аспектам нелегальной работы составляло солидную первичную основу научной базы для подготовки молодых сотрудников. На рубеже 1929–1930 гг. планомерная работа по обучению нелегальных партизанских и диверсионных (линия «Д») кадров РККА, ОГПУ и Коминтерна вышла на новый качественный уровень.

В РККА первый этап этой работы начался в рамках концепции М. В. Фрунзе, которая предусматривала подготовку страны и ее Вооруженных сил к будущей неизбежной войне. Согласно концепции М. В. Фрунзе, обязательным условием успешности «малой войны» является заблаговременная разработка ее реального и по возможности усложненного плана, а также создание условий, обеспечивающих успех его выполнения. Первый этап плана включал в себя несколько направлений. Одно из них состояло в подготовке специальных заградительных команд («загражденцы»), способных разрушать транспортные коммуникации в западных областях СССР. Именно на этой работе началось профессиональное становление одного из наиболее заслуженных теоретиков и практиков диверсионной работы И. Г. Старинова[979]. Впоследствии он писал о работе по подготовке «загражденцев»:

«Работа связана с укреплением приграничной полосы. Нам предстоит обследовать железнодорожные участки на границе с Польшей и Румынией, подготовить их к разрушению и минированию в случае внезапного вражеского вторжения. <…> Комиссия объезжает приграничные участки на глубину до 250 километров. Мы осматриваем железнодорожные мосты, большие трубы, депо, водокачки, водонапорные башни, высокие насыпи и глубокие выемки. <…>

В конце 1929 года подготовка к устройству заграждений на границе была завершена. В округе (Украинский ВО. – Примеч. авт.) подготовили более 60 специальных подрывных команд общей численностью 1400 человек. Заложили десятки складов с минно-взрывными средствами. На всех значительных мостах приграничной полосы отремонтировали минные трубы, колодцы, ниши и камеры. Припасли 1640 готовых сложных зарядов и десятки тысяч зажигательных трубок, которые можно было ввести в действие буквально мгновенно.

Помимо взрывных заграждений создавались и иные. Вся система увязывалась с системой укрепленных районов. <…>

Бойцы, охранявшие мосты (они же и подрывники), действовали слаженно и уверенно.

Шестидесятиметровый мост через реку Уборть под Олевском был, например, полностью подготовлен к разрушению при дублированной системе взрывания за две с половиной минуты.

Не знаю, как это конкретно делалось, но мне известно, что заблаговременная подготовка к устройству заграждений (разрушений) на железных дорогах в приграничной полосе проводилась и в других приграничных военных округах. Для этой цели были изданы специальное наставление („Красная книга“) и положение („Зеленая книга“). В наставлении впервые подробно описывалось, как производить порчу железнодорожного пути, мостов и других объектов на железных дорогах. Оно сыграло большую роль в совершенствовании минно-подрывных работ.

„Зеленая книга“ – положение – четко определяла варианты разрушения и порчи железнодорожных объектов в зависимости от того, на какой срок желательно вывести их из строя. Все расчеты сил и средств производились для полного и частичного разрушения. Необходимые запасы минно-подрывных средств создавались для полного разрушения дорог в полосе 60–100 километров от границы, и располагались они вблизи охраняемых объектов»[980].

Подготовка снайперов – после Первой мировой войны она стала крайне актуальной – была невозможной без оптических прицелов, но в СССР налаженного производства оптических прицелов не существовало. Отдельные малые партии кустарным образом изготавливали умельцы, но такие приборы далеко не всегда могли удовлетворить потребности постоянно наращивавшей обороты «военной машины». Эту брешь частично позволило закрыть советско-германское военное сотрудничество, которое в середине 1920-х гг. было взаимовыгодным. Оно способствовало получению передовых немецких технологий, оказавших существенное влияние на развитие производства специальной техники и вооружений в СССР.

Первые предприятия по производству качественной оптики появились в нашей стране после подписания в апреле 1926 г. Договора о дружбе и нейтралитете между Германией и СССР. В 1927 г. начались испытания 3-линейной винтовки Мосина, оснащенной оптическим прицелом Д-III, который являлся копией немецкого прицела фирмы «Цейс». С 1928 г. началось оснащение снайперским оружием спецподразделений ОГПУ и РККА.

Военно-техническое сотрудничество Германии и СССР осуществлялось по нескольким направлениям: «а) взаимного ознакомления с состоянием и методами подготовки обеих армий путем командировки лиц ком[андного] состава на маневры, полевые поездки и на академические курсы; б) в совместных хим[ических] опытах (предприятие „Томка“); в) в совместной организации танковой школы в Казани („Кама“); г) в авиационной школе в Липецке („Липецк“); д) в командировании в Германию для изучения отдельных вопросов и ознакомления с организацией работ ряда представителей отдельных управлений (УВВС, HТК, Артуправления, Главсанупра и др.)»[981].

Сотрудничество с официальными властями Веймарской республики не мешало руководству ВКП (б) по линии ИККИ и РУ РККА осуществлять военную подготовку функционеров германской компартии и других коммунистических партий и союзов. В числе важнейших направлений работы специальных военно-конспиративных комиссий Коминтерна стала подготовка коммунистических партий Запада к оказанию помощи СССР в случае нападения на него. Особые кадры Коминтерна вступали в действие по специальному плану только после объявления войны СССР или ее фактического начала. Эта работа осуществлялась параллельно с Разведывательным управлением РККА. Разведуправление РККА занималось подготовкой глубоко законспирированных диверсионных групп, члены которых не имели связи с компартиями.

В инструкции Орготдела ИККИ по работе среди войск от 31 августа 1928 г. подчеркивалось, что работа в вооруженных силах буржуазных государств необходима, так как разложение буржуазных армий является важным условием завоевания власти пролетариатом. Обязанностью каждой коммунистической (рабочей) партии является просвещение солдат и матросов, защита их интересов, организация их борьбы за свои права и руководство этой борьбой. Работа в армии и на флоте, говорилось далее, – неотъемлемая предпосылка для превращения империалистической войны в войну гражданскую, в войну пролетариата и крестьянства против буржуазии и помещиков. В этом случае основная работа компартии заключалась в привлечении на свою сторону возможно более широких масс солдат и матросов.

Но организовать диверсионные операции на территории иностранных государств, постепенно переходящие в партизанскую войну, можно было только при условии заблаговременной подготовки соответствующих кадров. Это кадры готовились и по линии РУ РККА (диверсанты на случай войны), и по линии Коминтерна (члены военных организаций компартий). Для практической подготовки специальных кадров литеры «А» (активные действия) в конце 1920-х – начале 1930-х гг. было подготовлено несколько уникальных учебных пособий по вооруженным восстаниям.

К наиболее интересным из них, являвшимися теоретической базой для подготовки «бойцов мировой революции», следует отнести следующие: «Московское вооруженное восстание в декабре 1905 г.» (С. И. Черномордик, 1926 г.), «Вооруженное восстание в декабре 1905 г.» (Е. Ярославский, 1926 г.), «Идея вооруженного восстания и большевистская работа в армии» (Н. Чужак, 1929 г.), «Вооруженное восстание» (Ф. Анулов, 1930 г.), «Вооруженное восстание» (А. Ю. Нейберг, 1931 г.), «Малая война. Партизанство и диверсии» (М. А. Дробов, 1931 г.).

Исходя из глобальной ленинской теории партизанской войны, Дробов рассматривал партизанство как одну из форм вооруженной борьбы классов.

Соответственно, задачами партизанства являлись: развитие в народных массах правильного понимания вооруженного восстания и разъяснение тех условий, при которых восстание может возникнуть, протекать и успешно завершиться; организация кадров сознательных рабочих и крестьян, группирующихся вокруг революционной партии с целью активных выступлений и руководства массами для всеобщего вооруженного восстания; ускорение процесса классовой дифференциации общества и втягивание широких масс на путь революционных действий при облегчении условий организации и повышении уровня общеполитической подготовки; истощение сил противника разрушением и порчей правительственных, полицейских и военных аппаратов, телеграфа и железнодорожных линий, складов, арсеналов, транспортных средств и т. п., террором, экспроприациями оружия, боеприпасов, нападением на войска (гарнизоны) и их разложением.

В качестве одной из главных форм ведения «малой войны» Дробов рассматривал диверсии, применение которых, по его мнению, было наиболее эффективно в период проведения мобилизации. Дробов полагал, что общая задача для диверсий периода мобилизации может быть сформулирована как расстройство основных процессов мобилизации, удлинения мобилизационных сроков и нанесения материального ущерба. Для этого следовало: помешать эвакуации промышленных предприятий, складов с запасами сырья и материалов и т. п. из приграничного района; затруднить вызов по мобилизации людей, лошадей и обоза, погрузку и выгрузку всяких предметов снаряжения армии и эвакуируемых предприятий, чтобы застопорить движение по железным дорогам; замедлить движение эшелонов и смять плановые графики, чтобы сорвать сроки мобилизации; дезорганизовать транспортные средства порчей или уничтожением паровозов, вагонов, цистерн, пароходов, автомобилей, аэропланов и проч.; уничтожать объекты железнодорожного и водного сообщения – мосты, трубы, шлюзы, водокачки, стрелочные переводы, переводные круги, электростанции и т. п.; прекратить, хотя бы на время, телеграфную, телефонную и радиосвязь; уничтожить базы, арсеналы, казармы, водопроводы, подачу света, хлебозаводы, предприятия военной промышленности и другие объекты; применить террор против военных и правительственных деятелей; дезорганизовать работу штабов и учреждений, проводящих мобилизацию.

Начиная с 1929 г. на территории Белорусского, Украинского, Ленинградского и Московского военных округов работали специальные школы по подготовке партизанских кадров. Отбор в них осуществлялся тщательно: предпочтение отдавалось имеющим опыт лицам либо лицам, владевшим нужной для диверсионной работы специальностью. Наряду с базовой военно-политической подготовкой слушатели получали подготовку и по конкретной военной профессии: сапер, разведчик, снайпер, радист.

В приграничных областях параллельно с IV (Разведывательным) Управлением Штаба РККА ОГПУ также создавало свою боевую и агентурную сеть на случай вторжения иностранных войск. Вместе с этим подготовку своих активистов к переходу на нелегальное положение в случае неизбежной войны вели и партийные органы. И. Г. Старинов, занимавшийся в 1929 г. подготовкой диверсантов в киевской спецшколе, впоследствии вспоминал об этом периоде и о людях, с которыми он тогда работал:

«Якир[982] сказал также, что минно-взрывные заграждения не могут на длительный срок вывести дороги из строя. Противник, обладая хорошей техникой, в состоянии восстановить их быстро. Поэтому будем готовить партизан для минирования восстанавливаемых противником дорог и других коммуникаций. Наша задача состоит в том, чтобы подготовить диверсантов, незаметных для противника, глубоко законспирированных. Когда противник окажется на нашей территории, партизаны должны превратить восстанавливаемые участки в ловушки. <…>

Товарищ Баар[983], видимо, предупредил вас, что предстоит обучать людей опытных и заслуженных. Очень опытных! Стало быть, нужно преподавать им так, чтобы они не разочаровались. Азы им твердить не надо. Давайте побольше нового. Как можно больше нового! И учтите – в тактике самой партизанской борьбы они пока разбираются лучше вас. <…>

В партизанские отряды подбирались по указанию И. Э. Якира различные специалисты. Помимо совершенствования в основной специальности они глубоко изучали и смежные военные профессии. Каждый минер был и мастером маскировки. <… >

Должен заметить, что изучению оружия иностранных образцов наше командование уделяло самое серьезное внимание: ведь будущим партизанам обязательно пришлось бы пользоваться трофейным оружием. <…>

Я включился в подготовку партизанских кадров в 1929-м, но в 1932-м только понял, что подготовка к партизанской войне началась не в 1929-м. На самом деле она не прекращалась с Гражданской войны. При этом подготовка велась как по линии ОГПУ, так и по линии ГРУ.

ОГПУ готовило в основном диверсантов-подпольщиков, сильно законспирированных. По линии Народного комиссариата обороны готовили командиров, которые, попав с подразделением в тыл противника, могли перейти к сопротивлению. С этой целью в Западной Украине и Молдавии создавались скрытые партизанские базы с большими запасами минно-подрывных средств. Склады на побережье Дуная создавались даже в подводных резервуарах в непортящейся упаковке.

В 1932 году наша оборона на западных границах зиждилась на использовании формирований партизан. Войска противника, перейдя государственную границу и углубившись на нашу территорию на сотню километров, должны были напороться на укрепрайоны и увязнуть в позиционной войне. В это время на оккупированной территории партизаны начинают организованное сопротивление и перерезают противнику коммуникации. Через некоторое время, лишившись свежего пополнения, подвоза боеприпасов и продовольствия, войска неприятеля вынуждены будут отступать. Партизаны начинают отходить вместе с противником, все время оставаясь в его тылу и продолжая диверсии. Могут даже перейти государственную границу.

Это была очень хорошо продуманная система не только на случай оккупации части нашей территории. Базы закладывались и вне СССР. Очень важно было то, что готовились маневренные партизанские формирования, способные действовать как на своей, так и на чужой территории (имеется в виду совместная работа РККА и ИККИ. – Примеч. авт.).

О размахе подготовки этих приготовлений можно судить по следующему факту – работали три партизанские школы. Две в ГРУ и одна – в ОГПУ. Большая школа на Холодной горе в Харькове находилась в ведении ОГПУ. Школа в Куперске готовила людей, перешедших на нашу сторону из районов Западной Украины и Белоруссии (спецшкола РККА и ИККИ по подготовке кадров КПЗБ и КПЗУ. – Примеч. авт.). В каждой школе одновременно обучалось 10–12 человек, хорошо законспирированных. Они готовились около шести месяцев. Большая школа была в Киеве. Она готовила офицеров, которые уже имели опыт партизанской войны. Школа подчинялась непосредственно командующему Киевским военным округом и находилась в местечки Грушки. Курсантов там даже обучали летать на самолетах!»[984].

Работу школ держали под постоянным контролем секретарь ЦК КП (б) Украины С. В. Косиор и командующий Украинским военным округом И. Э. Якир. Как следует из воспоминаний ветеранов, начальниками спецшкол в Харькове, Купянске и Киеве были М. К. Кочегаров, И. Я. Лисицын и М. П. Мельников. Кадры для партизанских отрядов готовились по следующей программе: политическая, общевойсковая, техническая и специальная подготовка. Также шло формирование командных и специальных кадров. В подготовке диверсантов основными предметами были: политическая, физическая и стрелковая подготовка; боевая тактика; конспирация; минно-подрывное дело; разведка и контрразведка. Одновременно готовились до 30–35 человек. Теоретические занятия проводились в школах по 6 часов, а практические на местности – по 8–10 часов. Мероприятия на местности маскировались под курсы и семинары лесников, пчеловодов, рыбаков, собаководов и т. п. В зависимости от предстоящих задач и состава группы подготовка занимала от 3 до 6 месяцев.

К середине 1930-х гг. Штабом РККА разработана и в ходе маневров опробована теория «глубокой операции», в которую органично вписывались разведывательно-диверсионные действия в тылу противника. Одним из авторов этой теории был заместитель начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллов[985]. Практическое подтверждение высокой эффективности специальных подразделений получено не только в ходе учений: после окончания Гражданской войны сотрудники ОГПУ и военные специалисты РККА имели не одну возможность проверить теоретические разработки на практике. Достаточно назвать операции по ликвидации басмачества (1922–1931 гг.), участие в боевых действиях в Китае (1924–1927 гг.), афганские события 1928–1929 гг.

Во время операции в Афганистане (руководители операции В. М. Примаков (Региббей) и А. И. Черепанов (Али-Азваль-хан)), направленной против Б. Сакао, объявившего себя эмиром, в апреле – мае 1929 г. приобретен практический опыт взаимодействия специальных подразделений с авиацией. В частности, был создан «воздушный мост» для материально-технического обеспечения наших групп, организована штурмовая авиационная поддержка в их интересах. Как показала практика второй половины XX в., авиационная (материально-техническая, тактическая, огневая и спасательная) поддержка настолько важна, что многие современные подразделения из состава сил специального назначения имеют собственную боевую, транспортную и вспомогательную авиацию.

В 1928 г. командующий Ленинградским военным округом М. Н. Тухачевский высказал идею создания воздушно-десантных войск (ВДВ). В 1930 г. в составе 11-й стрелковой дивизии Ленинградского ВО был сформирован внештатный опытный авиамотодесантньй отряд, личный состав которого был подготовлен для выполнения прыжков с парашютом. Общее руководство созданием воздушной пехоты осуществлялось начальником военно-воздушных сил РККА П. И. Барановым[986]. Основными организаторами парашютной подготовки принципиально новых военных формирований Красной армии стали Л. Г. Минов[987] и Я. Д. Мошковский[988].

Вначале развитие воздушно-десантных войск шло в направлении небольших частей специального назначения – опытный авиамотодесантньй отряд по численности приближался к батальону. Отдельные авиадесантные отряды создали еще в четырех военных округах европейской части СССР: Приволжском, Белорусском, Украинском и Московском. Затем отряды переименовали в авиационные (стрелковые) батальоны особого назначения (БОН). Проблемами технического оснащения Военно-десантных войск (ВДВ) занималось Особое конструкторско-производственное бюро военно-воздушных сил РККА под руководством П. И. Гроховского[989].

На уровне военных округов подготовкой к партизанской войне занимались специально созданные IV отделы штабов военных округов. Они взаимодействовали с соответствующими подразделениями и отделами республиканских и территориальных органов ОГПУ. Например, в Белоруссии действовало Специальное бюро ГПУ БССР, с 1930 по 1936 г. осуществлявшее подготовку кадров к партизанской борьбе по своей линии. Уполномоченный этого Спецбюро А. К. Спрогис[990], служивший в тот период начальником спецшколы ГПУ, впоследствии вспоминал:

«В 1928 г. меня направили на учебу в Высшую пограничную школу. Там проходили переподготовку командирские кадры. После окончания школы я стал совершенствовать свою квалификацию на специальных курсах, где мы, группа выпускников Высшей пограничной школы, изучали разведывательно-диверсионное дело, чтобы более эффективно бороться с нарушителями границы, распознавать все их приемы и уловки. Полученные знания мы продолжали совершенствовать на практике – в Белорусском пограничном округе, куда меня направили после курсов.

В этот период (начало 30-х годов) по указанию ЦК проводились мероприятия по укреплению обороноспособности западных районов страны на случай нападения империалистического агрессора.

Мы осваивали методы партизанской борьбы, работали над созданием партизанской техники, обучали будущих партизан минно-подрывному делу. Заранее подбирались кадры организаторов военных действий в тылу врага (среди них были тогда такие товарищи, как Ваупшасов, Орловский и другие, ставшие в годы Отечественной войны героями партизанского движения). От партизан требовалась всесторонняя подготовленность, и я в числе других освоил парашютное дело, получил значок инструктора парашютизма. Все, чему мы научились в мирное время, оказало потом неоценимую помощь нам в борьбе с немецкими оккупантами. <…>

В начале 1930 г. небольшая группа слушателей Высшей пограничной школы (ВПШ) ОГПУ (в том числе и я) была вызвана в Особый отдел Центра, где имела соответствующий разговор с руководящими лицами. В частности, я хорошо помню товарища Гендина[991].

Его я знал и раньше. Из нашей группы были отобраны 30 человек, в том числе и я. После прохождения месячных специальных курсов нас направили в три пограничных округа – Ленинградский, Украинский и Белорусский – для организации и подготовки диверсионно-партизанской работы.

Установка была такова, что к весне ожидается война. Война не началась, но все группы по округам, соответствующие отделения в составе округов продолжали начатую подготовительную работу»[992].

В 1931 г. руководством РККА и ИККИ принимается решение о реорганизации Карельского егерского батальона в бригаду. Руководитель советской Карелии Э. Гюллинг на одной из сессий ЦИК имел беседу с М. Н. Тухачевским и Б. М. Фельдманом о специфике карельских условий и просил их назначить командиром бригады Э. Матсона. К концу декабря Отдельная Карельская егерская бригада, подчиненная непосредственно командующему Ленинградским ВО, была сформирована. Командный состав бригады собирали из всех частей РККА, где имелись финны и карелы, некомплект покрывался русскими. Бригада была территориальной; состояла из штаба, политотдела, Петрозаводского и Олонецкого батальонов, артдивизиона горных 76-миллиметровых орудий, роты связи, саперной роты, подразделений боевого обеспечения и обслуживания. До осени 1935 г. бригада являлась практически единственным армейским соединением в Автономной Карельской ССР. В соответствии с оперативными планами штаба округа она должна была прикрывать Петрозаводское направление от «возможной финской агрессии» В период войны из приписного состава дополнительно формировались Заонежский и Вепсский батальоны. Предусматривалась и переброска бригады в Мурманск «для отражения возможных английских десантов». К 1935 г. бригада была готова воевать не только на своей, но и на чужой территории.

Не менее важным направлением было создание сети разведчиков-нелегалов, подготовленных для проведения диверсий во враждебных СССР государствах. Эту задачу выполняла Особая группа, которую с 1929 г. возглавил Я. И. Серебрянский[993]. С 1934 г. Специальная группа особого назначения (СГОН) Серебрянского находилась в прямом подчинении народного комиссара внутренних дел. Группа была особо засекречена и опиралась только на собственную (в основном коминтерновскую) агентуру, внедренную на военные и промышленные объекты вероятного противника для подготовки диверсий в случае войны. Группа выполняла и другие особые задания.

Летом 1929 г. советское руководство санкционировало операцию по «изъятию» руководителя РОВС генерала А. Кутепова и его переправке в СССР. 1 января 1930 г. Я. Серебрянский вместе с двумя оперативниками своей группы выехал в Париж. 26 января Кутепов вышел из дома и отправился в церковь, но до нее так и не дошел. Случайный свидетель спустя несколько дней показал, что видел, как на улице Удино человека с приметами Кутепова схватили двое рослых мужчин и втолкнули в машину, которая тут же уехала. Одновременно уехала и другая машина, в которую сел дежуривший на перекрестке полицейский. Пленника вывезли из Парижа, но доставить его в СССР не удалось, вечером того же дня Кутепов скончался от сердечного приступа и был тайно похоронен в предместье французской столицы.

Французской полиции и контрразведке РОВС так и не удалось выйти на след похитителей генерала – оперативников и боевиков Особой группы Серебрянского. Операция по похищению Кутепова нанесла тяжелый психологический удар по Белому движению. Депрессия, панические настроения, недоверие к руководителям, взаимные подозрения в сотрудничестве с органами госбезопасности СССР были характерны не только для членов РОВС, но и для поддерживавшей его части белой эмиграции на протяжении ряда лет после исчезновения Кутепова.

В соответствии с секретным планом Штаба РККА, утвержденным наркомом по военным и морским делам К. Е. Ворошиловым, вдоль западных границ СССР были оборудованы десятки тайников с оружием (в том числе автоматами), боеприпасами, взрывчаткой. В приграничных округах на коммуникациях проведена работа по подготовке к взрывам мостов, водокачек и других стратегически важных объектов на всю глубину полосы обеспечения укрепленных районов. В 1932–1933 гг. формировались специальные подразделения ТОС («Техника особой секретности»), на вооружении которых состояли мины, оснащенные радиоуправляемыми взрывателями «БЕМИ», а впоследствии «Ф-10». Они были созданы в Особом техническом бюро по военным изобретениям специального назначения (Остехбюро) под руководством В. И. Бекаури. По словам Старинова, именно Бекаури впервые познакомил его с конструкцией радиоуправляемых мин.

Подразделение Карельской егерской бригады

В 1932 г. руководителем Центральной военно-политической школы ИККИ назначается поляк К. Сверчевский (псевдоним Вальтер)[994]. В 1924–1936 гг. только в этой школе прошли обучение свыше 500 человек. Школа имела самые тесные контакты с РУ РККА, в рамках которого существовал засекреченный даже от аппарата РУ спецотдел под руководством М. Ф. Сахновской[995]. И. Г. Старинов вспоминал: «В этот период [1933 г.] я работал в Москве в отделе Мирры Сахновской. Это была опытная, энергичная, мужественная женщина, награжденная в числе первых орденом Красного Знамени. За тот сравнительно небольшой промежуток времени мне удалось подготовить две группы китайцев и ознакомить партийное руководство некоторых зарубежных стран – Пальмиро Тольятти, Вильгельма Пика, Александра Завадского и других – с применением минной техники»[996].

Наряду с подготовкой кадров проходили полномасштабные учения: осенью 1932 г. под Ленинградом на общевойсковых учениях работали около 500 выпускников партизанских спецшкол из Белорусского, Ленинградского и Украинского военных округов. Партизаны (диверсанты) были в гражданской одежде, вооружены японскими карабинами, учебными гранатами и минами. В ходе учений они проникали через «линию фронта» пешим порядком и по воздуху. Было проведено несколько успешных нападений из засад. Налеты на штабы «противника» оказались неудачными – охрана бдительности не теряла. Диверсионные группы действовали на коммуникациях «противника» эффективно. О своем участии в этих учениях Старинов писал:

«На маневрах в ЛВО осенью 1932 года перед нами, партизанами, ставились в качестве главной задачи захват штабов и разрушение транспортных средств „врага“. Я, конечно, не упустил случая и добился разрешения устроить „крушение“ поездов с применением замыкателей и взрывателей.

Участок, отведенный для наших операций, тщательно охранялся. Охрана „противника“ успешно срывала нападения на железнодорожные станции и крупные мосты, но обеспечить безопасность движения поездов она все же не смогла. На десятикилометровом отрезке железнодорожного пути партизаны-минеры установили десять мин. Девять из них сработали очень эффектно под учебными составами. А вот с десятой получился конфуз. Мы не успели снять ее до начала нормального пассажирского движения, и она грохнула под пригородным поездом»[997].

В том же году под Москвой, в Бронницах, прошли секретные маневры войск НКВД с участием комсостава партизанских соединений и партизан-парашютистов под командованием С. А. Ваупшасова. Роль условного противника выполняли бойцы Дивизии особого назначения ОГПУ, курсанты Высшей пограничной школы, а также ряда академий и училищ Московского военного округа. В 1933 г. в ходе командно-штабных учений под Киевом оценивались возможности скоординированных действий диверсионных отрядов и авиации. По итогам учений сделан вывод, что заранее подготовленные подразделения при надлежащем управлении из единого центра в состоянии парализовать все коммуникации «противника» на территории Белоруссии и Украины.

В январе 1934 г. начальник Штаба РККА А. И. Егоров[998] издал директиву, предписывавшую создание штатных диверсионных подразделений в Красной армии. В целях секретности такие подразделения создавались при дивизионных саперных батальонах и именовались саперно-маскировочными взводами. Формирование и обучение было настолько секретным, что о их существовании даже в IV (Разведывательном) Управлении РККА было известно очень ограниченному кругу лиц. Так, после Великой Отечественной войны полковнику Н. К. Патрахальцеву[999] с огромными сложностями пришлось доказывать, что он формировал диверсионное подразделение и командовал им.

«В моем личном деле указано, что в 1935 и 1936 годах я был по приказу НКО командиром взвода и командиром роты отдельного саперного батальона 51-й стрелковой дивизии.

В действительности я не был на этих должностях, а командовал так называемым саперно-маскировочным взводом, созданным IV Управлением РКК (Разведуправление). Мое назначение командиром взвода, роты и само название „сапмасквзвод“ являлось прикрытием для выполнения спецзадач IV Управления РКК и 4-го отдела штаба Киевского особого военного округа. <…> В подтверждение изложенного можно проверить в архиве 2-го Главного управления.

Так, в архивном деле № 2648 „Общие директивы и переписка с Генштабом“, листы 38–48, 73 и 81, подробно говорится о создании в IV Управлении РККА разведподразделений, с целью прикрытия названных „сапмасквзвод“, в которых готовились люди для выполнения особых диверсионных задач.

В архивном деле № 5956 дело № 2 Киевского особого военного округа на стр. 105 и 109 имеется приказ о моей работе в „сапмасквзводе“»[1000].

Личный состав армейского спецназа отбирался из бойцов, прослуживших не менее двух лет и имевших соответствующие данные, после тщательной проверки органами госбезопасности. Обучение диверсантов велось по самым высоким стандартам физической и специальной подготовки того времени. После прохождения службы в составе взвода диверсанты увольнялись и компактно расселялись вдоль границы. Эти подразделения имели двойное назначение: могли действовать в наступлении и в обороне, в составе взвода и малыми группами. В 1935 г. такие взводы созданы практически во всех дивизиях на границе с Прибалтикой, Польшей и Румынией, а также на Дальнем Востоке. Оружие и снаряжение для них хранились в ближайших воинских частях, на территории сопредельных государств агенты РУ РККА (коминтерновцы) приступили к созданию опорных баз для диверсантов.

Н. Патрахальцев вспоминал: «В 1935 году меня пригласил к себе начальник штаба дивизии и приказал срочно передать взвод другому командиру. Мне была поставлена задача из лучших старослужащих солдат дивизии сформировать команду в составе 44 человек.

Начштаб объяснил, что я выхожу из подчинения не только полкового, но и дивизионного командования и буду действовать по распоряжениям из Москвы. Мне предстоит готовить свою команду самостоятельно, по специальной программе, присланной из ГРУ.

Через несколько дней в Одессу, в наш полк, приехал офицер по фамилии Досик и объявил мне, что моя команда будет легендироваться под названием „саперно-маскировочный взвод“. На самом же деле я обязан готовить разведывательно-диверсионное подразделение для действий в тылу противника.

Вскоре из Москвы на мое имя пришла программа подготовки подразделения. На ней стоял гриф „секретно“»[1001].

Саперно-маскировочные (диверсионные) взводы готовились в нашей стране в период с 1934 по 1936 г. и по времени создания опережали аналогичные подразделения в вооруженных силах наиболее вероятных противников Красной армии.

Теоретическая и практическая подготовка диверсантов РККА вполне соответствовала насущным требованиям времени.

Однако в целом в 1934–1936 гг. работа по подготовке спецкадров начала постепенно консервироваться, сворачиваться, реорганизовываться. С позиций начала XXI в. уже совершенно очевидно, что это было связано с очередным этапом «партийно-фракционных войн» в борьбе за абсолютную власть. Убийство С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. группировка И. В. Сталина использовала как повод для расправы со своими политическими противниками.

Предоставим слово очевидцам, которые в тот период даже не догадывались, какие нравственные испытания их ждут впереди.

«Именно в столице, – вспоминал И. Г. Старинов, – я вдруг обнаружил, что подготовка к будущей партизанской борьбе не расширяется, а постепенно консервируется.

Попытки говорить на эту тему с Сахновской ни к чему не приводили. Она осаживала меня, заявляя, что суть дела теперь не в подготовке партизанских кадров, что их уже достаточно, а в организационном закреплении проделанной работы (позже я узнал, что она острее меня переживала недостатки в нашей работе. Все ее предложения отвергались где-то наверху).

Нерешенных организационных вопросов действительно накопилось множество. Но решали их не в нашем управлении.

Будущий легендарный герой республиканской Испании Кароль Сверчевский успокаивал: сверху, мол, виднее.

Я тоже верил в это. Но все труднее становилось примирять с этой верой растущий внутренний протест. Состояние было подавленное»[1002].

Коллега И. Старинова, А. Спрогис, так писал об этом периоде:

«В БССР всякими правдами и неправдами [в 1934–1935 гг.] ушли такие работники, как Гринвальд (Муха), Орлов (Аршинов), Ваупшасов (Смольский), люди, которые имели богатый партизанский опыт в прошлом. Именно они руководили такой идеально проведенной операцией, как налет на город и станцию Столбцы (Западная Белоруссия). Тогда 60 человек за ночь разгромили полицию, жандармерию, казармы пехотного полка, тюрьму, освободили арестованных, на рассвете за городом приняли бой с кавалерийским полком и прорвались через границу к своим.

Эти люди ушли не потому, что они выдохлись или переродились. О противном говорит тот факт, что как только в 1936 г. стало известно, что для работы „Д“ есть возможность уехать в страну „X“, они стали рваться туда добровольцами. О том, как они себя там проявили, можно судить по тем наградам, которыми их награждали партия и правительство.

Я на этой работе остался до последнего момента, ибо верил в ее целесообразность, но в конце концов ушел, обещая себе вернуться к ней тогда, когда начнутся активные действия. Так и получилось. Через три месяца я опять вернулся на эту работу и уехал в страну „X“, а по возвращении пишу эту докладную записку. Ответить на вопрос, почему так происходит, в высшей степени трудно. Причина кроется в существующей обстановке, а также в отношении высшего руководящего состава к работникам этой отрасли. Отношение, которое трудно поддается критике, но в то же время имеет огромное значение. Пояснить свою мысль я постараюсь на личном примере.

Мы привыкли, что наш труд ценим. Я не ошибусь, если скажу, что этого не было не только в БССР, но и на Украине и в Ленинграде. Наша работа стала считаться второстепенной. Наши работники использовались не по прямому назначению: производство обысков, арест, конвоирование арестованных, нагрузка дежурствами и т. д. и т. п. Это была система, продолжавшаяся из года в год. Нетрудно понять, что это отражалось в аттестации по присвоению званий.

В 1936 г. во время моего разговора с бывшим начальником Особого отдела Карелиным последний заявил, что моя работа с 1930 по 1936 г. в качестве помощника, а потом уполномоченного Особого отдела по работе „Д“ – это не оперативная работа. И вот результат. Хотя я в рядах РККА и ВЧК – ОГПУ – НКВД беспрерывно с начала 1919 г. и имею соответствующую подготовку: военную школу ВЦИК и ВПШ ОГПУ, я был аттестован с присвоением звания младший лейтенант госбезопасности.

Мои рапорты о пересмотре остались без каких-либо последствий. Кроме того, имелся и другой момент, который отразился на нашей работе. До 1937 г. систематически из года в год уменьшались средства, отпускаемые на работу „Д“. Она свертывалась…»[1003].

Всего к 1936 г. было подготовлено около 10 000 специалистов по ведению «малой войны». Проверку боем они проходили в огне Гражданской войны в Испании. Первые дни вооруженного столкновения сторонников и противников республики не принесли решающего успеха ни одной из сторон. Как оказалось впоследствии, и мятежники, и их противники недооценили потенциальные возможности противоположной стороны. В самом начале силовые структуры Испании оказались расколоты на два лагеря в пропорции 60 на 40 в пользу республиканцев. Не имея реального материального и численного преимущества, обе противоборствующие стороны стали предпринимать попытки для привлечения на свою сторону иностранной помощи. Началась интернационализация практически равновесного внутреннего конфликта.

Руководство СССР с момента начала мятежа не имело достоверной информации о положении в Испании. Вероятно, именно этот фактор явился причиной того, что 20 июля 1936 г. Политбюро ЦК ВКП (б) принимает решение направить руководителем аппарата НКВД в Испании А. М. Орлова[1004]. В конце августа в Испанию прибыли сотрудники советского посольства во главе с послом М. Розенбергом, генеральным консулом в Барселоне В. Антоновым-Овсеенко и торгпредом А. Сташевским. Двое последних ранее имели самое непосредственное отношение к деятельности Коминтерна по организации мировых революций. Вместе с ними приехали и первые военные советники. Главным военным советником являлся начальник РУ РККА Я. Берзин, военным советником КПИ по линии Коминтерна стал М. Штерн[1005], работавший в Испании под псевдонимом Клебер.

А. М. Орлов, прикрытием которого была должность атташе посольства, отвечал за контрразведку и внутреннюю безопасность. Его первый доклад в Москву о положении дел в этой области от 15 октября 1936 г. был неутешителен. Орлов писал: «Общая оценка: единой службы безопасности нет. Каждая партия создала свою службу безопасности. В том учреждении, что есть у правительства, много бывших полицейских, настроенных профашистски. Нашу помощь принимают любезно, но саботируют работу, столь необходимую потребителям страны»[1006].

14 октября 1936 г. в Испанию по линии Профинтерна и Коминтерна прибыли первые иностранные добровольцы. В г. Альбасете, ставшем базой для формирования интернациональных бригад, началось боевое слаживание трех интернациональных батальонов, соединенных в 11-ю интербригаду. Значительную часть ее командного состава – от командира взвода до комбрига – составляли коминтерновцы, подготовленные в специальных школах ИККИ в СССР и за границей. Начальником базы в Альбасете был член ЦК КП Франции В. Гайман (псевдоним Видаль), инспектором интербригад – член ЦК КП Италии Л. Лонго (псевдоним Галло). Руководителем Военного комитета интернациональных бригад стал член Президиума и Секретариата ИККИ А. Марти[1007]. В ответ на вопрос об условиях участия в борьбе против мятежников он ответил: «Мы не ставим никаких условий. Не желаем ничего, кроме одного: интербригады должны рассматриваться как соединения, подчиненные правительству и его военным властям»[1008]. Однако многие современные авторы считают, что интербригады являлись тайными силами СССР в Испании, поскольку организаторами и командирами интербригад и военными советниками республиканской армии были коминтерновцы.

Мы не разделяем эту точку зрения, наша позиция заключается в следующем. Для Франко и его сторонников война с республиканцами являлась средством восстановления традиционных для испанцев консервативно-католических ценностей. Для большинства испанских республиканцев победа над франкистами означала необратимость процессов политической и экономической модернизации общества. Для Германии, Италии и СССР Пиренеи являлись прекрасным полигоном для испытания политических, оперативных, технических и тактических наработок в реальных военных условиях. Но для большинства коминтерновцев Гражданская война в Испании была ареной идеологической и военной борьбы с итальянским фашизмом и немецким национал-социализмом.

«Правительство Испании, – докладывал Орлов в Центр в феврале 1937 г., – обладает всеми возможностями для победоносной войны. Оно имеет хорошее вооружение, прекрасную авиацию, танки, громадный резерв людей, флот и значительную территорию с базой военной промышленности, достаточной для такой „малой“ войны (заводы Испано-Суиза и др.), продовольственную базу и прочее. Численность правительственных войск значительно превосходит войска неприятеля.

Вся эта машина, все эти ресурсы разъедаются:

1. Межпартийной борьбой, при которой главная энергия людей употребляется на завоевание большего авторитета и власти в стране для своей партии и дискредитирования других, а не на борьбу с фашизмом.

2. Гнилым составом правительства, часть которого ничего общего с революцией не имеющая, пассивно относящаяся к событиям и думающая лишь о своевременном бегстве в случае крушения.

3. Притуплением у правительства чувства подлинной опасности положения, как результат пережитых не раз тревог и чрезмерных паник. Настоящая угроза судьбе республиканской Испании, нависшая сейчас, воспринимается ими как привычная тревога.

4. Безответственностью и саботажем правительственных аппаратов и штабов по обеспечению армии и ее операций.

5. Неиспользованием сотен тысяч здоровых мужчин, проживающих в городах (Мадриде, Барселоне, Валенсии и ряде других), для тыловых работ и возведения укреплений.

6. Отсутствием подлинного штаба с авторитетным и крупным, действительно крупным советником с нашей стороны. Горев (В. Е. Горев. – военный атташе в Испании. – Примеч. авт.) военного опыта не имеет. Для такой войны он младенец. Гришин (очевидно, имеется в виду М. Штерн, работавший в Испании под псевдонимом Генерал Гришин. – Примеч. авт.) – хороший партиец, но не специалист. А это головка нашего командования. При таком руководстве сводятся на нет способности ряда подчиненных им наших специалистов. (Хороши только авиация и танки и их героический личный состав, но они не могут заменить армии.)

7. Внутренней контрреволюцией и шпионажем»[1009].

Полномочия Орлова как представителя НКВД в Испании были широкими. Распространялись они на разведку, контрразведку и партизанские операции. Но одной из главных его задач было создание тайной полиции по советскому образцу для борьбы с политическими противниками республиканского правительства. Именно эта деятельность Орлова вызывала недовольство и ненависть в рядах тех, кто при более умелой и тонкой игре мог стать союзником в борьбе с франкистами.

«В своих мемуарах министр образования коммунист Хосе Эрнандес задним числом резко и со знанием дела критиковал представителя НКВД за его зловещую роль в создании и руководстве СИМ (сокращение от Servicio de Investigacion Militar) – внушающей страх Службы военных расследований. По его мнению, она предназначалась для того, чтобы стать механизмом для насильственного создания в Испании тоталитарного государства. Согласно утверждениям Вальтера Кривицкого, в марте 1937 года генерал Берзин направил конфиденциальный доклад военному комиссару Ворошилову, в котором сообщал о возмущении и протестах по поводу репрессивных операций НКВД, высказываемых высокопоставленными республиканскими официальными лицами. В нем утверждалось, что агенты НКВД компрометируют советскую власть непомерным вмешательством в дела и шпионажем в правительственных кругах и что они относятся к Испании как к колонии. Занимающий высокую должность генерал Красной армии заключил свой доклад требованием немедленного отзыва Орлова из Испании»[1010].

Возможно, что именно этот доклад Берзина стал впоследствии одним из факторов для его репрессирования органами НКВД. Но наше дальнейшее повествование направлено не на расследование взаимоотношений между НКВД, РККА и ИККИ, а на рассмотрение различных направлений военно-конспиративной работы, осуществленной во время войны в Испании. Значительная часть советских военных советников в Испании являлась специалистами по «малой войне». Заместителем резидента по линии советской внешней разведки, отвечавшим за партизанские операции, включая диверсии на железных дорогах и аэродромах, являлся Н. Эйтингон (Л. Котов). Значительный вклад в организацию работы по линии «Д» внесли в 1936–1939 гг. сотрудник резидентуры 7-го отдела ГУГБ Л. П. Василевский, старший военный советник Г. С. Сыроежкин, С. А. Ваупшасов, В. З. Корж, К. П. Орловский, Н. А. Прокопюк, А. М. Рабцевич, Х. И. Салнынь, А. К. Спрогис и И. Г. Старинов.

На территории Испании партизанские действия на коммуникациях противника организовывались с помощью советских специалистов. Примечательно, что после распада Советского Союза историки и сотрудники военной и внешней разведки России часто спорят, чей вклад в организацию работы по линии «Д» в Испании был более весомым. Мы же перейдем к фактическим материалам, чтобы отдать должное специалистам всех действовавших в Испании ведомств.

Под руководством Вольвебера в Германии, Дании и Франции действовала коминтерновская диверсионная группа, срывавшая поставки немецкого вооружения и военной техники для армии Франко. Она состояла из хорошо подготовленных специалистов, изготовлявших и устанавливающих мины на транспортных судах. Только во Франции было заминировано семь кораблей, впоследствии затонувших в открытом море.

Каждое пятое судно, следовавшее из Германии в Испанию, было потоплено. Группа активно действовала в течение двух лет! После обнаружения минной лаборатории немецкими спецслужбами Вольвеберу с большинством членов группы удалось уйти в Норвегию.

«Уже в конце 1936 года при республиканских органах безопасности была организована школа по подготовке командного состава разведывательно-диверсионных групп и отрядов для действий в тылу противника. Позднее были созданы еще три таких закрытых учебных заведения. Отбор испанцев и добровольцев других национальностей для обучения проводился довольно тщательно. Наибольший вклад в организацию работы по линии „Д“ внесли сотрудник резидентуры [НКВД] Лев Петрович Василевский и военный инженер Илья Григорьевич Старинов. <…>

Помимо НКВД работу по линии „Д“ проводили также представители Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии. Они приступили к диверсионной деятельности несколько позже, и ее масштабы были меньшими»[1011].

И. Г. Старинов впоследствии писал: «У испанцев, в последний раз партизанивших во время наполеоновских войн, не было ни навыков, ни специалистов-диверсантов, способных решать специфические задачи партизанской борьбы в тылу современной регулярной армии. Увидев это, старший военный советник Яков Берзин добился направления в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов – выпускников спецшкол в СССР. Они начали свою деятельность в роли советников и инструкторов небольших разведгрупп, которые затем превратились в диверсионные группы. <…>

Мне довелось быть советником в одном из таких формирований, которым командовал капитан Доминго Унгрия»[1012].

Резидент НКВД А. Орлов, в свою очередь, отмечал: «Партизанские операции в Испании начались весьма скромно с организации двух школ диверсантов, в каждой из которых обучалось примерно 200 человек; одна была расположена в Мадриде, а другая – в Бенимамете, неподалеку от Валенсии. Впоследствии к ним добавились еще четыре школы, в одной из которых, в Барселоне, обучалось 500 человек. <…>

…Республиканские партизанские силы быстро росли, и к лету 1937 года их операции стали более сложными. Партизанские „коммандос“ получали задание не только выводить из строя линии связи, но и изматывать противника в глубине его территории, нападая на оружейные склады и устраивая засады на движущиеся колонны войск и автоконвои с военным снаряжением»[1013].

А в Советском Союзе 25 декабря 1936 г. отделы ГУГБ «в целях конспирации» стали номерными, изменилась и внутренняя структура управления. На 1 января 1937 г. оно состояло из следующих отделов: 1-й – отдел охраны (выделен 28 ноября 1936 г. из Оперативного отдела; начальник – К. В. Паукер); 2-й – оперативный (начальник – Н. Г. Николаев-Журид); 3-й – контрразведывательный (образован из Экономического и части Особого отделов; начальник – Л. Г. Миронов); 4-й – секретно-политический (начальник – В. М. Курский); 5-й – особый (начальник – И. М. Леплевский); 6-й – транспорта и связи (начальник – А. М. Шанин); 7-й – иностранный (начальник – А. А. Слуцкий); 8-й – учетно-регистрационный (начальник – В. Е. Цесарский); 9-й – специальный (начальник – Г. И. Бокий); 10-й – тюремный (начальник – Я. М. Вейншток). Экономический отдел был расформирован. А затем наступил небезызвестный 1937 г., в котором ключевым стало словосочетание «враг народа».

Однако кроме фальшивых существовали и настоящие враги. В их числе был осевший во Франции нелегальный резидент Иностранного отдела ОГПУ в Турции Г. С. Агабеков, бежавший в 1930 г. из Стамбула в Марсель. Агабеков стал первым резидентом-невозвращенцем, который не только предал свою страну и партию, но и в 1931 г. опубликовал в Нью-Йорке книгу под названием «ОГПУ: русский секретный террор». В ней он подробно описал известные ему сведения о деятельности советской разведки в ряде стран Ближнего и Среднего Востока. Эта книга стала смертным приговором для многих друзей Советского Союза. Только в Персии (Иране) в июле – августе 1932 г. были арестованы более 400 человек, а четверо из них – казнены. Власти полностью разгромили коммунистическое и национально-освободительное движения в Иране. А ведь не следует забывать, что Агабеков сдал всю известную ему агентурную сеть внешней разведки не только в Иране, но и на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Балканах.

После бегства Агабекова руководству ИНО ОГПУ пришлось незамедлительно принимать все возможные меры, чтобы минимизировать ущерб от предательства. Во все резидентуры были направлены шифровки с перечнем оперативников и секретных сотрудников, которым следовало отбыть в Москву или перейти на нелегальное положение. И тогда же было принято политическое решение о ликвидации предателя. Для этого в Париж выехали сотрудники СГОН во главе с Серебрянским, но Агабеков, имевший большой опыт нелегальной работы и прекрасно знавший методы работы своих бывших коллег, сумел от них ускользнуть. Возмездие настигло предателя в конце августа 1937 г. По версии, распространенной среди западных историков, Агабеков был убит и сброшен в пропасть при переходе испано-французской границы. По легенде, его заманили участием в выгодной сделке по перепродаже вывозимых из Испании произведений искусства. Но П. А. Судоплатов считал иначе.

«Сообщалось, Агабеков исчез в Пиренеях на границе с Испанией. Но это не так. На самом деле его ликвидировали в Париже, заманив на явочную квартиру, где он должен был договориться о тайной сделке по вывозу бриллиантов, жемчуга и драгоценных металлов, принадлежащих богатой армянской семье. Армянин, которого он встретил в Антверпене, был подставкой. Он-то и заманил Агабекова на явочную квартиру, сыграв на национальных чувствах. Там, на квартире, его уже ждал бывший офицер турецкой армии. Это был боевик, вместе с которым находился молодой нелегал Александр Коротков, позднее (уже в 50-е годы) ставший начальником нелегальной разведки КГБ СССР. Турок убил его ножом, после чего тело Агабекова запихнули в чемодан, который вывезли и выкинули в море. Труп так никогда и не был обнаружен»[1014].

В июле 1937 г. во Франции остается нелегал И. Г. Порецкий (Рейсс), который направляет в Москву письмо с критикой Сталина и проводимой им в Испании политики. Порецкий был крайне опасен в силу его информированности о нелегальных сетях Иностранного отдела в странах Западной Европы. Во Францию с заданием ликвидировать его прибывает заместитель начальника 7-го (разведка) отдела ГУГБ С. Шпигельглаз, а также сотрудники СГОН Б. М. Афанасьев (Атанасов) и В. С. Правдин. 4 сентября они привели в исполнение приговор, вынесенный предателю.

«Рейсс вел довольно беспорядочный образ жизни, и агентурная сеть Шпигельглаза в Париже весьма скоро его засекла. Ликвидация была выполнена двумя агентами: болгарином (нашим нелегалом) Борисом Афанасьевым и его зятем Виктором Правдиным. Они обнаружили его в Швейцарии и подсели к нему за столик в маленьком ресторанчике в пригороде Лозанны. Рейсс с удовольствием выпивал с двумя болгарами, прикинувшимися бизнесменами. Афанасьев (Шарль Мартиньи. – Примеч. авт.) и Правдин (Франсуа Росси. – Примеч. авт.), имитировав ссору с Рейссом, вытолкнули его из ресторана и, запихнув в машину, увезли. В трех милях от этого места они расстреляли Рейсса, оставив труп лежать на обочине дороги»[1015].

Одной из наиболее известных операций 7-го отдела ГУГБ является похищение в 1937 г. руководителя «Русского общевоинского союза» (РОВС) Е. К. Миллера, сменившего на этом посту Кутепова. Чтобы на месте разобраться с практической деятельностью РОВС и оживить разведывательную работу, Миллер совершил инспекционные поездки в Болгарию, Чехословакию и Югославию. По итогам поездки он назвал бессистемные покушения, нападения на советские учреждения, поджоги складов и т. п. «мелкими булавочными уколами». Не отрицая важности проведения террористических актов, Миллер приступил к реализации стратегической задачи – подготовке кадров для развертывания партизанских действий в тылу Красной армии в случае войны с СССР. Для этого он создал под руководством генерала Н. Н. Головина в Париже и Белграде курсы по переподготовке офицеров РОВС и обучению военно-диверсионному делу новых членов союза из числа эмигрантской молодежи.

Однако планы РОВС и практические шаги по их реализации своевременно становились достоянием советской разведки, которой в начале 1930-х гг. удалось установить технику слухового контроля (микрофоны) в штаб-квартире РОВС в Париже. Благодаря полученным через агентуру данным в 1931–1934 гг. удалось захватить и обезвредить 17 заброшенных в СССР террористов РОВС и Народно-трудового союза (НТС), а также вскрыть 11 явок. В частности, советской разведке удалось предотвратить готовившиеся РОВС террористические акты против наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова в Европе и его заместителя Л. М. Карахана в Иране.

После того как во второй половине 1930-х гг. Миллер через своего представителя в Берлине генерала Лампе установил тесные контакты со спецслужбами гитлеровской Германии, в Москве было принято решение о проведении операции по его похищению и вывозу в СССР.

Ключевым звеном операции являлся бывший начальник Корниловской дивизии, помощник Миллера по разведке генерал Н. В. Скоблин, который с 1930 г. вместе со своей женой, известной певицей Н. В. Плевицкой, сотрудничал с советской разведкой. С помощью Скоблина была ликвидирована значительная часть боевых кутеповских дружин. 22 сентября 1937 г. по приглашению Скоблина Миллер направился с ним на виллу под Парижем, где должна была состояться встреча с представителями немецких спецслужб. Однако на вилле Миллера ожидала оперативная группа внешней разведки, которая захватила его и через Гавр переправила на теплоходе в СССР. После проведенного в Москве следствия Миллер был предан суду и в 1939 г. расстрелян. В операции по захвату Миллера участвовали советские разведчики В. С. Гражуль, М. Григорьев и Г. Н. Косенко. Руководил операцией С. М. Шпигельглаз.

Устранение Миллера позволило дезорганизовать работу РОВС и подорвать его авторитет в среде белой эмиграции. Советская разведка лишила гитлеровскую Германию и ее союзников возможности активно использовать в разведывательно-диверсионных целях против нашей страны около 20 тысяч членов (почти две дивизии боевиков!) этой организации. Но операция не прошла чисто. Уходя на встречу со Скоблиным, Миллер оставил конверт с запиской, в которой подробно описал, куда и по чьей инициативе он идет. Скоблину пришлось бежать. Он был нелегально переправлен на самолете в Испанию и, по имеющимся сведениям, погиб в Барселоне под бомбами франкистской авиации.

О некоторых итогах диверсионной работы в Испании говорится в докладе Орлова в Центр от 9 декабря 1937 г.:

«Проводимая в тылу „Д“-работа привела к серьезному расстройству отдельных участков тыла франкистов, значительным материальным убыткам и людским потерям. Беспрерывные и последовательные действия наших „Д“-групп, применение ими самых разнообразных, быстро меняющихся и постоянно совершенствующихся методов, охват нами почти всех решающих участков фронта, продвижение „Д“-действий в глубокий тыл вызвали большую панику в фашистских рядах. Об этом говорят все донесения разведки и нашей агентуры, это подтверждается также и рядом известных нам официальных материалов (газетные статьи, приказы фашистов, радиопередачи).

Н. В. Плевицкая

Это состояние фашистского тыла, пребывание франкистов в постоянном напряжении, беспрерывно преследующий их страх перед „проделками красных динамитчиков“, подчас преувеличенный и раздуваемый всевозможными слухами, мы считаем основным достижением в „Д“-работе.

Нам точно известно, что для борьбы с диверсиями фашисты вынуждены держать в тылу значительные воинские силы и вооруженные группы фалангистов. Все, даже незначительные, объекты усиленно охраняются. В августе 1937 года командующий Южным фронтом фашистов генерал Кьяппо де Льяно издал приказ, объявляющий на военном положении провинции Севилья, Уэльва и Бадахос. Мероприятия фашистского командования, связанные с реализацией этого приказа, предусматривают отвлечение с фронта значительных воинских сил»[1016].

И. Старинов так оценил итоги деятельности группы Д. Унгрия:

«За десять месяцев эта диверсионная группа, численностью 12 бойцов, превратилась в XIV партизанский корпус, в котором сражались около трех тысяч человек. Мы совершили около 200 диверсий и засад, и ориентировочные потери противника составили более двух тысяч человек. Безвозвратные потери XIV корпуса за все время боевых действий составили всего 14 человек – причем одного убили в Валенсии анархисты, одного нечаянно подстрелили свои при возвращении из тыла противника, один погиб при установке мины, один погиб при переходе линии фронта (шальная пуля попала в рюкзак с динамитом), а 10 сложили головы в боях.

В начале ноября 1937 года я сдал свои обязанности герою Гражданской войны Христофору Салныню и выехал на Родину»[1017].

В штабе Франко, несомненно, оценили угрозу, исходящую от диверсионных подразделений республиканцев. Действуя через свою агентуру влияния в правительстве и вооруженных силах республики, франкисты сумели «притормозить партизанщину». Вместо эффективных действий на коммуникациях республиканские «силы специальных операций» были направлены на действия в прифронтовой зоне. Это снижало эффективность диверсионных операций и увеличивало потери среди диверсантов. А крупные отряды, постоянно базирующиеся в тылу франкистов, вообще не были созданы.

«Надо отметить, что и „пятиколонники“, действовавшие в тылу республиканцев, были неплохо организованы, их операции отличались дерзостью и беспощадностью. Например, летом 1937 года в Картахене был подорван и затонул линейный корабль „Хайме I“ республиканских ВМС. 10 января 1938 г. уничтожен склад артиллерийских боеприпасов, размещавшийся в подземном тоннеле Мадридского метрополитена. Взрыв огромной силы полностью разрушил объект, погибли 173 человека, в том числе все служащие и рабочие склада. <…>

Обыденным явлением стали снайперская стрельба „пятиколонников“ с крыш домов по военнослужащим, сигнализация ракетами в ночное время при бомбежке франкистской авиацией советских судов, стоящих под разгрузкой в Картахене и Аликанте»[1018].

В 1937 г. Орлов начал подготовку коминтерновцев по плану «Новый набор». Этот план предусматривал отбор и обучение диверсантов (50–100 человек – немцы, итальянцы и др.) из числа интербригадовцев. Предполагалось, что после обучения они будут нелегально переброшены в Германию, Италию и другие европейские страны, где станут частью глубоко законспирированного агентурного резерва. Их активное использование предусматривалось в случае войны СССР со странами, являвшимися членами «Антикоминтерновского пакта» (Германия, Япония, Италия). Однако этот план был свернут в ноябре 1938 г., поскольку большинство его организаторов и исполнителей к тому времени числились «врагами народа».

Но другой секретный проект Орлова по использованию членов интернациональных бригад в советской разведывательной деятельности был успешно реализован. Для этого тщательно отобранные кандидаты проходили обучение в нелегальной разведывательной школе под условным названием «Строительство». Существование этой заграничной разведшколы 7-го отдела ГУГБ тщательно скрывалось от испанских властей (в отличие от лагерей, где велось обучение партизан и диверсантов).

Правила конспирации в испанской разведшколе были настолько строгими, что ее слушатели, дабы исключить установление их личности, были зарегистрированы в ней только под номерами. Их настоящие имена были известны лишь крайне ограниченному кругу лиц. Все курсанты обеспечивались новыми документами прикрытия, получаемыми из Москвы. После обучения правилам конспирации, методам тайной связи и разведывательному мастерству лучшие выпускники «Строительства» были признаны слишком ценными кадрами, чтобы продолжать воевать в Испании. Вместо этого их выводили через Францию в Западную Европу, а затем они, получив разведывательные задания, разъезжались по всему миру.

Учебный план «Строительства» контролировался лично Орловым, который стал «крестным отцом» для многих ценных агентов. Существование нелегальной разведывательной школы, которую он организовал в Испании, как и имена завербованных им ранее в Европе и Америке агентов, были секретом, который Орлов после своего ухода на Запад тщательно скрывал от американцев. Среди курсантов числились Вильгельм Феллендорф и Альберт Хесслер, которые впоследствии стали радистами в берлинском отделении «Красной капеллы». Один из выпускников школы Морис Коэн был американским гражданином и впоследствии стал членом агентурной сети, которая помогла советской разведке получить в США секреты производства ядерного оружия.

Н. И. Эйтингон также уделял большое внимание агентурной разведке в интересах республиканской армии. В частности, его людьми была проведена глубокая разведка тылов фашистских войск на Арагонском фронте. Однако полученные данные не были использованы должным образом. Неожиданный контрудар республиканцев в сражении на реке Эбро в 1938 г. задержал наступление войск Франко, но военное командование не сумело перевести тактический успех в оперативный.

Война в Испании явилась убедительным доказательством реальных возможностей спецслужб и спецподразделений, в том числе и специальных структур Коминтерна. Однако этот позитивный опыт не был оценен руководством ВКП (б). Испанская кампания послужила одним из поводов для разгрома специальных структур в СССР в конце 1930-х гг. Политические решения высшего руководства Советского Союза были направлены не на изучение объективных причин поражения Испанской республики, а на поиск виновных в этом поражении.

(Утверждено ПБ ЦК 25.II.25)

Совершенно секретно

ПроектПОСТАНОВЛЕНИЯ КОМИССИИ ПОЛИТБЮРО ПО ВОПРОСУ ОБ АКТИВНОЙ РАЗВЕДКЕ

1. Активная разведка (диверсионные, военно-подрывные группы и проч.) в первый период ее существования была необходимым дополнением наших военных мероприятий и выполняла возложенные на нее из центра боевые задачи.

С установлением более или менее нормальных дипломатических отношений с прилегающими к СССР странами от Разведупра неоднократно давались директивы о прекращении активных действий, однако приобретенные за предшествующий период традиции у организованных за рубежом групп, а также слабость руководства со стороны коммунистических партий стихийно нарастающим движением зарубежного крестьянства, из которого комплектовались кадры диверсионных групп активной разведки, не давали возможности организованно руководить этими группами, часто не соблюдавшими даваемые директивы. Отсюда целый ряд выступлений, причинявших вред нашей дипломатической работе и затруднявших работу соответствующих коммунистических партий.

2. Ввиду совершенно ясно определившейся невозможности путем циркуляров ввести в нужное русло работу зарубежных партизанских групп и принимая во внимание, что коммунистические партии поставили уже реально вопрос о захвате под свое влияние стихийно растущего движения на окраинах, признать необходимым:

а) активную разведку в настоящем ее виде (организация связи, снабжения и руководства диверсионными отрядами на территории Польской Республики) ликвидировать;

б) ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство.

3. Вся боевая и повстанческая работа, отряды и группы, поскольку они политически целесообразны (что определяется в чисто партийном порядке), должны быть переданы в полное подчинение коммунистических партий данной страны и руководиться исключительно интересами революционной работы данной страны, решительно отказавшись от разведывательной и иной работы в пользу Военведа СССР.

Остальные группы активной разведки, а также военно-подрывные и диверсионные группы по существующему раньше типу, поскольку они не войдут в круг партийной организации, – ликвидируются.

4. Вместо активной разведки в настоящем виде для чисто военных целей СССР должны быть организованы в соседних государствах самым конспиративным образом особые пункты для обследования и изучения военных объектов, установления связи с нужными людьми, заготовки материалов и проч., т. е. для подготовки к деструктивной работе во время войны в тылу у противника. Таким образом, пункты имеют характер информационный и подготовительный, с тем чтобы в соответствующие моменты могли развернуться в боевые. Пункты эти никоим образом не связываются с партией, и отдельные работники не состоят в партии.

Руководители центральных аппаратов разведки у нас и за рубежом держат связь исключительно с уполномоченными ЦК соответствующих компартий.

5. Расконспирированные на границе начальники и руководители бывшей активной разведки сменяются немедленно, не дожидаясь общей ликвидации, которая требует более продолжительного времени и крайне осторожного подхода.

6. На нашей зоне организуются строго законспирированные небольшие группы с необходимым вооружением. В случае занятия нашей территории противником их задача – дезорганизация вражеского тыла и партизанская война.

7. Пограничная зона на нашей стороне должна быть очищена от активных партизан, которые самостоятельно переходят границы для боевой работы. Не озлобляя их и оставляя на учете в случае войны, их следует эвакуировать во внутренние округа.

8. Для безболезненного проведения всех указанных мероприятий и для избежания недовольства, отрыва или вырождения отдельных групп или лиц необходимо ассигнование соответствующих сумм. Также необходимо установление и удовлетворение твердой сметы для работы на будущее в размерах, гарантирующих организованную и выдержанную работу всех сотрудников.

9. Проведение всего вышеизложенного возложить на РВСР, с докладом в ПБ.

10. Ответственность за состояние границ и переход через них партизан возложить целиком на органы ГПУ.

11. Изменение указанных методов работы, вызываемое особенностями обстановки (например – Бессарабия), может иметь место только по особому постановлению Политбюро.

12. Проведение указанной линии должно быть обусловлено и дипломатическим ее использованием. Все намеченные меры могут оказаться лишь вредными, если не будет проведена твердая и ясная политика по отношению к Польше, уже намеченная ПБ. Следует подчеркнуть, что польское правительство в данном вопросе не имеет против нас прямых улик, а базируется лишь на догадках. Поэтому всяким выпадам с польской стороны должен быть дан решительный отпор.

13. Еще раз обратить внимание компартий восточных окраин Польши на необходимость охвата и руководства крестьянским движением на окраинах, оказания помощи крестьянству в его борьбе, придавая движению организованный характер и используя все возможные формы его, как то: беспартийные крестьянские комитеты, комитеты обороны и прочее[1019].